За свободу Украины

Генерал из штаба фронта и комкор неторопливо прохаживались и беседовали. Нам, командирам, стоявшим поодаль, было слышно почти все, о чем они говорили «наедине».

— Восстановить силы, оправиться, привести себя в порядок, — начальственно басил приезжий генерал. — Командующий фронтом предоставляет вам на это... недельку.

— Надо понимать, семь дней? — усомнился Попов.

— Там видно будет, Алексей Федорович, — нетерпеливо взмахнул рукой генерал и продолжал: — Привести, значит, людей и технику в порядок. Думать, разумеется, меньше об отдыхе, а больше о боеготовности.

— Да уж какой там отдых... [135]

Генералы подошли к нам, и представитель штаба фронта повторил, собственно, то же самое: готовиться к дальнейшим боям. А уезжая, генерал-лейтенант уточнил сроки готовности, назвал конкретное число, и выходило, что в нашем распоряжении всего-то шесть суток.

Из Прохоровского сражения корпус вышел с немалыми потерями. Требовалось силами далеко не полных по штату наших частей и малочисленных ремонтных подразделений восстановить, привести в готовность боевую технику. Некоторое количество танков нам, правда, выделили из резерва фронта, но в основном надо было рассчитывать на свои машины.

Командир корпуса распорядился: в восстановлении и ремонте боевой техники принять участие всему личному составу, в том числе штабным командирам.

— Запчастей вон какая уйма... — показал он в сторону недавнего поля боя.

Да, там громоздилось много поврежденных, обгоревших танков разных марок. На железном кладбище можно было отыскать исправные агрегаты и части, снять и поставить их на машины, получившие сравнительно небольшие повреждения. Механики-водители под предводительством воентехников первыми ринулись «в атаку» на разбитые танки. Ремонтные работы пошли полным ходом.

Дело нелегкое — восстановить своими силами почти всю технику. Меня, однако же, ждала еще одна задача.

Вызвал комкор. Вместе с ним в землянке был начальник штаба, взглянувший на меня, как мне показалось, как-то по-новому.

— Вместо погибшего Малова командиром бригады, как известно, назначен наш начопер подполковник Пузанков. А вы, товарищ Ивановский, временно будете исполнять обязанности начальника оперативного отдела штаба корпуса, — сказал генерал Попов. — Приказ подписан.

— А может, и постоянно... — добавил начальник штаба. Мне оставалось произнести лишь краткое «есть», коль уж не спрашивали о согласии, а сразу приказали.

Начальник штаба, поскольку я становился отныне его правой рукой, без предисловий начал перечислять мои задачи: планирование боевых действий корпуса, разработка боевых документов, организация взаимодействия частей, координация работы различных служб и т. д. и т. п.

Я и сам понимал, сколь сложны и многогранны новые обязанности и какая большая ответственность ложится на мои плечи. [136]

Генерал Попов улыбнулся ободряюще, протянул руку:

— Начопер! Самый военный человек в штабе корпуса. Ну, желаю успеха.

Я никуда не переводился из нашего штаба, не уезжал, но пришлось все-таки расстаться с разведчиками. Мне, во всяком случае, жаль было покидать небольшой коллектив разведотделения. Свою должность я передал, с той же оговоркой «временно», подполковнику М. Наумову. Заместителем его стал майор В. Гребенников.

Отпущенная нам неделя не прошла — промелькнула. Люди работали сутками, но полностью укомплектоваться своими силами не удалось. Тем не менее корпус можно и надо было считать боеспособным. Так и доложили в штаб фронта.

Проводилась частичная перегруппировка сил фронта. 2-й танковый корпус сместили ближе к правому крылу и передали в подчинение 40-й общевойсковой армии, которой командовал генерал-полковник К. С. Москаленко.

В эти дни оперативный отдел штаба работал особенно напряженно, и мне удалось поближе познакомиться со своими новыми подчиненными. Собственно, знал я их и раньше, служили ведь в одном штабе, но теперь рельефнее, что ли, проявились для меня деловые качества людей. Майоры М. Лях, Л. Безуглов, Б. Комаровский, капитаны М. Варламов, Н. Бычко, Н. Женавчук свободно ориентировались в остродинамичной обстановке, умели сосредоточиться на главном. В любое время можно было рассчитывать на помощь заместителя начальника оперативного отдела майора А. Мезера, с которым вместе довелось участвовать в боях под Воронежем, в Сталинграде и на Дону. Таково было первое впечатление. А впоследствии могли проявиться не только плюсы, но и минусы, как и в любом коллективе, — к этому я был готов.

Перегруппировка обычно предшествует наступлению. Так и на этот раз получилось. Степной фронт двинул свои войска в направлении Харькова. Правее наступал наш Воронежский фронт.

Наступление советских войск на юге летом 1943 года проходило активно, но с большими трудностями. Чувствовалась наша инициатива в боевых действиях, но и противник время от времени переходил в контрнаступление. Довольно сильный контрудар нанесли гитлеровцы под Ахтыркой. По выражению операторов из штаба фронта (я теперь по работе был больше с ними связан), наше летнее наступление пока что «шло с потугами». И пожалуй, не стоит упрекать [137] их за откровенно критическую оценку боевых действий наших войск. Никакого пессимизма в том не было, чувствовался упорный, подчас мучительный поиск лучших решений. Хуже, если бы закрывали глаза на неудачи и говорили бы только об успехах.

Свежую струю в ход событий на нашем направлении внесли танкисты 2-го корпуса. Замысел, идея рывка вперед в танковых войсках воспринимается всегда с готовностью, с задором. Так от искры мгновенно вспыхивает сухой костер. От слова «вперед» тотчас же рождается единодушный порыв людей, владеющих быстрыми, грозными машинами.

Корпус, введенный в бой после овладения стрелковыми дивизиями первой позиции обороны противника, опередив боевые порядки других соединений, нанес удар в направлении города Лебедин. Наши танки на большой скорости вклинивались в оборону противника все глубже. Гитлеровцы были вынуждены оттягивать свои части, опасаясь окружения. Стремительным маневром наши бригады, завершив прорыв обороны противника, вышли в его тыл.

На направлении Сумы, Лебедин стальным клином входил корпус в глубину вражеской обороны. Лишь на одном из участков гитлеровцы попытались остановить наше продвижение. Они организовали контратаку силами танковых частей. Их тяжелые машины, укрытые в засадах, открыли огонь с дальних дистанций, а в это же время другие танковые подразделения пошли на сближение с нашими боевыми машинами. Завязался встречный бой. Танкисты батальона майора С. Лукьянова в первые минуты подожгли шесть вражеских машин, в том числе два «тигра». Контратака гитлеровцев сразу же сникла. Некоторые их танки еще отстреливались, а иные уже повернули обратно. Наши экипажи устремились на своих быстроходных машинах на перехват, отрезали гитлеровцам пути отхода.

За день боя танковые бригады значительно продвинулись вперед, освободили от врага несколько населенных пунктов.

На подступах к Лебедину, в непосредственной близости от города, наши части встретили сильное сопротивление врага. Тактике противника была противопоставлена тактика мощных танковых ударов, стремительных маневров с выходом ему во фланги и в тыл. 19 августа части корпуса с трех сторон одновременно подошли к Лебедину, с ходу ворвались в него. Мотострелки едва поспевали за танкистами, Гитлеровцы не теряли надежды вернуть город и предприняли целую серию контратак. Но частью сил корпус удерживал [138] Лебедин, а другие его бригады рвались все дальше вперед.

В течение дня 20 августа наступавшие части прошли с короткими боями 40 километров. Это был темп!

Корпусная газета, всегда оперативно откликавшаяся на события, напечатала ряд корреспонденции о боевых делах наших воинов, в том числе и разведчиков. Особенно заинтересовала читателей заметка о сержанте Н. Ромашеве. Тот номер газеты передавался из рук в руки.

Сержант Николай Ромашев получил задачу разведать группировку и систему обороны противника в районе хутора Братский (недалеко от Лебедина). Было известно, что этот участок представляет собой сильно укрепленный рубеж, и потому возникали разные суждения относительно численности разведгруппы. Ромашев сказал, что лучше идти на такое задание вшестером. К его мнению прислушались.

Рощей шестеро разведчиков углубились в боевые порядки противника. Продвигались они осторожно и вместе с тем уверенно, будто среди своих, и, может быть, потому ни разу не взбудоражили фашистов. Походили, поползали по вражескому расположению и опять-таки по роще ускользнули в безопасное место. Ромашев составил донесение и схему, на которой показал все укрепления и огневые точки противника. Один из разведчиков был послан с донесением к своим.

Задача, собственно, выполнена. Но Ромашеву, истому разведчику, показалось этого мало. Он никогда не упускал возможности вырвать у противника его секреты и, чем рискованнее было дело, тем охотнее шел на него.

— Возьмем контрольного пленного, — решил сержант и коротко изложил план действий. — Ждать, пока какой-нибудь неосторожный фриц сам попадется в руки, не будем. Нет на это времени. Скрытно подползем к расположению немцев... Вон там, на отшибе. — Он показал, где именно. — Внезапным налетом уничтожаем всех, кто будет мешать, и захватываем «языка».

Припадая к земле, поползли они по опушке рощи. Совсем недалеко, на бросок гранаты, высился кустистый бугорок, и под ним расположилась группа гитлеровцев — похоже, закусывали.

— Забрасываем гранатами и сразу — на них, — сказал Ромашев, дополняя слова выразительным жестом руки с зажатой лимонкой.

Полетели гранаты. Взорвались они в самой середине расположения гитлеровцев и нанесли, конечно, немалый урвн. [139]

На едином дыхании разведчики достигли того кустистого бугорка, навязали фашистам бой, который, как и предполагалось, перешел в рукопашную. Теперь только увидели бойцы, что за холмиком стояли две автомашины — грузовая и легковая. Их они подожгли очередью из автоматов и гранатами. Столь внезапный и решительный налет разведчиков имел успех: до десятка вражеских солдат было уничтожено, а унтер-офицер, находившийся с ними, взят в плен. Из кабины легковой машины удалось выхватить портфель с какими-то документами и картой.

В этом налете, в рукопашной схватке разведчики не имели никаких потерь. Никто даже не был ранен.

Когда гвардии сержант Ромашев докладывал о выполнении задания, среди присутствовавших были такие, кто откровенно заявил: здорово, дескать, повезло. На это командир разведвзвода гвардии лейтенант В. Смоляченко заметил:

— Везет тем, кто действует смело.

В ходе наступления по украинской земле разведчики действовали особенно активно. Я радовался этому, гордился ребятами. Приняв сравнительно недавно оперативный отдел штаба, окунувшись с головой в сложные и объемные дела, я все еще жил заботами разведчиков. Прямо-таки душой прирос к их работе, к самим людям — таким беззаветно храбрым, искренним, умным. Ревниво следил за каждым проведенным ими поиском и радовался каждому их успеху. Разумеется, кроме личной привязанности существовали тесные деловые контакты оперативного и разведывательного отделов. Очередное донесение о действиях наших воинов во вражеском тылу я изучал с интересом и вниманием.

Сержант Анатолий Волох ушел на задание с приказом во что бы то ни стало захватить «языка». Когда стемнело, разведчики на броневике приблизились к шоссе, по которому проходили колонны противника. Маскируясь в кустарнике, стали вести наблюдение. Луна освещала все окрест. Вдали на шоссе показалась группа гитлеровцев: толпа не толпа, строй не строй.

Когда фашисты приблизились, броневик разведчиков вышел из засады. Пулеметные очереди разили гитлеровцев, заставили некоторых броситься наутек. Часть фашистов залегла и открыла ответный огонь. Сержант А. А. Волох с двумя разведчиками, прикрываясь кустами, пополз вперед. Занесена граната для броска... Но вдруг невесть откуда взявшийся немецкий унтер-офицер навалился всем телом на Волоха. Сильным движением Волох сбросил его наземь. Товарищи помогли Анатолию скрутить немца и втащить в [140] броневик. Так и привезли в часть «языка» в звании унтер-офицера. Его показания дополнили другие разведданные.

Для разведки сил противника в районе города Зеньков в поиск отправилась механизированная разведгруппа в составе двух легких танков и нескольких бронемашин с автоматчиками. Такая группа способна была в тылу противника на многое. По заданию предполагалось определить состав и силы противника в районе Зенькова, установить подход резервов, при благоприятной обстановке ворваться в Зеньков, захватить пленных, документы.

На рассвете группа незаметно проскользнула перелеском за передний край противника. В броневике головного дозора, двигавшемся с большой скоростью, находился сержант Анатолий Волох. Внезапно наткнулись на колонну из пяти автомашин противника. Сержант первым открыл огонь — реакция у него была мгновенная. Поразил водителей двух машин. Без промаха били и его товарищи. Грузовики запылали, в кузовах начали трещать рвущиеся патроны.

Но вот из-за опушки леса вынырнула легковая машина. Волох, недолго думая, преградил ей путь, поднял руку, повелительно крикнул: «Хальт!» Немецкий шофер, увидев перед собой советского сержанта, растерялся, резко затормозил. Сидевшие на заднем сиденье офицеры схватились за пистолеты. Волох на какую-то секунду опередил их — вскинул автомат и сразил очередью двоих. Третий, которого пули не задели, выскочил на дорогу, бросился на сержанта. Волох прикладом автомата выбил из рук офицера пистолет, оглушил его ударом по голове и с помощью подоспевших разведчиков пленил, забрал документы и карты.

Начальник разведгруппы старший лейтенант Н. Читалин вел свою быструю и грозную колонну дальше.

В центр Зенькова разведчики ворвались средь бела дня. Появление их в глубоком тылу, каким считали гитлеровцы Зеньков, было для них неожиданностью. В городе стояла сонная тишина. Разведчики разделились на группы. Офицер Н. Читалин возглавил находившуюся в двух танках группу, сержант Волох повел спешившихся бойцов.

На городской площади, возле комендатуры, куда вышли пешие разведчики, стояло несколько автомобилей и пять легких танков. Волох вскочил на броню одного из них, открыл люк и бросил внутрь танка две гранаты, а сам отбежал в сторону. Взрыв послужил сигналом к бою. На площадь вышли танки и броневики разведгруппы, открыли огонь по вражеским машинам. Меткими выстрелами разведчики-танкисты уничтожили все пять немецких танков, подожгли [141] автомашины. Выскакивавшие из комендатуры гитлеровцы падали, сраженные пулеметными очередями.

Когда разведгруппа после этого молниеносного боя в центре города стала уходить, гитлеровцы вызвали авиацию. «Мессершмитты» с малой высоты атаковали колонну. Были подбиты два броневика и один танк, ранено несколько разведчиков, в том числе старший лейтенант Читалин. Разведгруппу возглавил Волох. Он провел ее по тылам врага, ловко обходя все заслоны. Ночью разведчики провели короткий бой на переднем крае противника и вырвались к своим. Они доставили важные разведданные и пленного гитлеровского офицера.

При дальнейшем наступлении наших частей несколько дней шли бои за город Зеньков. В одном из этих боев Анатолий Александрович Волох погиб. Ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Когда заходит речь о боевой работе разведчиков, как правило, упоминаются отвага, сила, выдержка, боевое мастерство. Все это верно, как, впрочем, и то, что мужество свойственно всем фронтовикам. В боях Великой Отечественной проявлялся массовый героизм советских воинов. В атаку под огнем противника шли роты и батальоны, стойко держали оборону и стремительно наступали соединения и целые фронты. Чувство любви к Родине, ненависти к ее врагам, сознание воинского долга придавали обыкновенным людям богатырские силы. Готовность к бою и подвигу, к самопожертвованию во имя победы наблюдалась на фронте повсеместно. И на путях разведчиков, разумеется. Но от них, людей, отправлявшихся в поиск за передний край, во вражеский тыл, требовалось еще и умение грамотно, безошибочно ориентироваться в обстановке и действовать расчетливо, умно.

Бывало, беседуешь с сержантом, вернувшимся с задания, и с теплотой, даже с некоторым изумлением отмечаешь про себя: насколько же глубоко проанализировал он те или иные факты, как же объемно охватил все происходившее там, за линией фронта. Вот сержант, а смотрел на все глазами командира подразделения! И когда в штабе корпуса наносились на карту огневые точки, опорные пункты, танковые и пехотные резервы противника, суммировались цифры и делались обоснованные предположения, я с благодарностью думал о сержантах и солдатах, которые тяжелым ратным трудом с ежечасным риском для жизни по крупицам добывали эти разведданные. [142]

В разведке служить было трудно и опасно! Но скажите кому-нибудь из штатных разведчиков, что его переведут в другое подразделение с повышением, и он воспримет это как превратность судьбы и всячески постарается остаться на месте.

Старший сержант Владимир Егоров возглавил разведгруппу в составе экипажей танка Т-34, двух танков Т-70 и десанта автоматчиков. Такой разведгруппой, вообще-то, должен командовать офицер, но вот поручили старшему сержанту, опытному фронтовику и человеку в возрасте, и он, как увидим, доверие оправдал.

Дело было в конце августа 1943 года, когда 58-я танковая бригада действовала на подступах к городу Сумы. Областной город. Вражеских войск в нем, наверное, немало. Но с юго-восточной окраины он противником почти не прикрывался — это было установлено. Напрашивалась мысль: внезапным ударом с юго-востока ворваться в город. Разведгруппе старшего сержанта Егорова была поставлена задача — определить силы и средства противника, оборонявшегося в Сумах, и по возможности захватить переправу через реку Псёл, удержать ее до подхода основных сил бригады.

Три танка двигались по лощинам и проселкам, маскируясь в редких перелесках, в садах. Удалось скрытно приблизиться к окраине города. Разведчики спешились. В течение примерно часа они вели наблюдение из укромных мест на огородах и во дворах. Установили, что с этой стороны в городе занимают оборону сравнительно небольшие силы — до двух батальонов пехоты и три артиллерийские батареи. Когда все разведчики вернулись и доложили об этом, старший сержант Егоров, подумав, принял смелое решение: броском выдвинуться вперед и захватить мост через Псёл. Он пошел на это, правильно сориентировавшись в обстановке, учитывая не ахти какую боевую готовность и активность оборонявшегося здесь противника.

Риск и дерзость — золотые качества разведчика.

По команде старшего сержанта тридцатьчетверка и два легких танка с десантом на броне помчались по городской улице, ведя на ходу огонь из пушек и пулеметов. Автоматчики обстреливали попадавшихся гитлеровцев, били по дверям и окнам домов. Впечатление они производили такое, будто в город ворвалось крупное подразделение.

Прогремели гусеницами по мосту через реку, захватили переправу. Немногочисленную охрану автоматчики десанта уничтожили на месте. Егоров расставил танки и сосредоточил пехотинцев так, чтобы отразить вражескую атаку с [143] любого направления. Фашисты открыли по смельчакам огонь из орудий, но атаковать пока не решались. Огневой бой затягивался. Егоров связался по радио с командиром бригады, доложил о захвате переправы и сообщил координаты огневых средств противника.

Смелые и результативные действия разведчиков обеспечили успех наступавшей 58-й танковой бригаде. Комбриг полковник Пискарев предпринял обходный маневр. И когда танковые подразделения ударили по врагу с направления, где уже действовала группа, гитлеровцы утратили способность к организованному сопротивлению. Беспорядочно отстреливаясь, они стали отходить, а точнее, спасаться бегством. Устремились к мосту через Псёл, но тут их встретили дружным огнем разведчики.

58-я танковая бригада первой ворвалась в Сумы. Входили в город и другие наши части.

После боя полковник Пискарев беседовал с разведчиками. К старшему сержанту Егорову, человеку средних лет, обращался уважительно, по имени-отчеству.

— Смелость, как известно, города берет, — говорил полковник. — Но как ты, Владимир Алексеевич, все же решился ворваться со своей небольшой группой в расположение противника? Ведь могли вас фашистские батальоны живьем проглотить...

— А мы, товарищ полковник, сперва познакомились с противником, понаблюдали, как себя ведет, на что способен, — отвечал, посмеиваясь, Егоров. — По физиономиям тех фрицев было видно, что не воевать им хотелось, а только бы отсидеться тихо в Сумах.

Ответ этот, внешне шутливый, имел свой смысл: прежде чем решиться на дерзкий бросок в стан врага, старший сержант не только установил его силы, но и учел психологический настрой гитлеровцев.

За успешное выполнение боевой задачи, тактически грамотные действия гвардии старший сержант В. А. Егоров был награжден медалью «За отвагу».

Разведчики, между прочим, любили и ценили эту медаль, относились к ней с не меньшим уважением, чем к орденам. Говаривали, что тут, мол, красным по белому написано, за что дана награда фронтовику — за отвагу.

В ходе боевых действий подчас очень нужен контрольный пленный. И однажды задание добыть его было поручено гвардии лейтенанту Ивану Слободенюку. Изучая передний край противника, командир выявил вражескую огневую позицию несколько в стороне от других. По всем признакам — [144] пулеметное гнездо, гитлеровцев в нем могло быть трое-четверо, не больше. Там и решили брать «языка». Поиск был организован по всем правилам. Ночью выдвинулись в сторону противника три группы — две прикрытия и одна захвата. Группу захвата возглавил сам лейтенант Слободенюк. Ползли, одолевая метр за метром. Взлетит осветительная ракета — все прижимались к земле.

Когда до цели оставалось с полсотни шагов, разведчики услышали приглушенную немецкую речь. Насторожило то, что фашистов там было значительно больше, чем предполагалось, отнюдь не трое. Но ждать и передумывать уже было поздно. Напряглись, как пружины, и мускулы и нервы людей, готовых к броску. Лейтенант Слободенюк рванулся вперед, ребята — за ним.

Во вражеском окопе было человек пятнадцать. Возможно, это был тот случай, когда наши разведчики шли к немцам, а те — к нам. Сошлись, сцепились в жестокой схватке. Огня не открывали ни те, ни другие, обоим нужны были пленные. Одного из немцев подвела его собственная шевелюра. Сержант М. Конюшенко, получив удар в скулу, на ногах не удержался. Зато ухватил того гитлеровца за патлы так цепко, что никакой силой не оторвать. Так и тащил потом за волосы, когда уходили. В рукопашную ввязались две группы прикрытия, объединенными усилиями все-таки одолели фашистов.

К своим вернулись, не потеряв ни одного бойца. Захватили двух пленных, один из которых оказался фельдфебелем.

* * *

Войска Воронежского фронта развивали наступление. Фронт противника был расчленен, силы его — раздроблены. Создались условия для переноса боевых действий в глубь оперативной обороны противника.

На отчетной карте штаба корпуса отражалось быстрое изменение обстановки. Командиры оперативного отдела постоянно корпели над ней, вычерчивая новые стрелы направлений ударов, размечая маршруты движения танковых колонн, рубежи развертывания. В период стремительного наступления по украинской земле операторы трудились неутомимо: отрабатывали множество боевых документов, выезжали для организации взаимодействия со штабами артиллерийских и авиационных частей, воплощали в конкретные формы рождавшиеся замыслы, передавали но телефону и радио распоряжения командира. И во всем этом проявлялось подлинное мастерство военных специалистов. Со знанием дела, [145] с военной хваткой, свойственной операторам, трудились майоры А. Мезер, Л. Безуглов, Б. Комаровский, капитан М. Варламов. Отработанные ими боевые документы носили отпечаток высокой штабной культуры, проведенные ими мероприятия при выездах в части оказывали действенную помощь командирам. Распоряжения старших начальников, шедшие через них, сразу же получали воплощение в действиях частей. Мысли они хватали на лету, информацию об изменении, развитии обстановки цепко держали в памяти.

Оценку работы командира оперативного отдела мы давали, исходя из того, что нового, оригинального внес он лично в решение той или иной задачи.

В этом отношении характерен такой случай.

Один из командиров, сравнительно недавно назначенный в оперативный отдел, отличался в работе подвижностью и активностью. Условно назовем его майор К. Степанов (ибо не знаю, как сложилась у него дальнейшая судьба). Так вот его любимой присказкой была: «Одна нога здесь, другая там». Не проходило ни одного разговора или спора, в который бы он не вмешался. Напористый был товарищ. Уже складывалось мнение о нем: типичный, мол, оператор. Как-то мне случилось побывать в части, где перед тем работал Степанов. Командир доверительно пожаловался:

— От Степанова твоего все мы устали, право же.

— А что так? Очень требовательный? — спросил я, чувствуя, однако, в словах подполковника не совсем лестный отзыв.

— Да не о том я...

Мы угостили друг друга папиросами, покурили. Я не торопил товарища с разъяснениями. После минутного молчания он сказал:

— Суетливый какой-то оператор. Всюду лезет в глаза, всех поучает, никого не выслушает до конца. И начальнику штаба нашему не давал самостоятельно работать, и командиров подразделений пытался подменять. Вместо советов — команды подавал. Только что в танк не вскочил да не закричал: «За мной, орлы!»

— Характеристика отнюдь не положительная, — заметил я, — но что-то же и полезное он делал?

Командир вдруг рассмеялся:

— А вот об этом никак догадаться не можем — ни я, ни начальник штаба.

Разговор на эту тему был продолжен у нас в оперативном отделе. При товарищах я предложил Степанову рассказать [146] о его работе в части. Он, видимо, подумал, что его просят опытом поделиться, и довольно многословно, эффектно докладывал, приписывая себе все, что делалось по организации боя. Стоило задать ему несколько прямых вопросов, чтобы все убедились, какой пустопорожней оказалась деятельность этого оператора в части. А он ведь ездил в период усложнения обстановки, когда надо было согласовать боевые действия, помочь в работе штабу части.

Не только о Степанове поговорили мы тогда. Речь шла о стиле работы командиров крупного штаба, об их творческом подходе к вопросам подготовки и организации боевых действий. Снарядные гильзы-светильники горели в селянской хате до полуночи.

* * *

Развивая наступление на земле Левобережной Украины, советские войска стремительно приближались к Днепру, После поражения на Курской дуге гитлеровские войска откатывались на запад. Потеряв Донбасс, оставляя теперь украинские земли, фашистские захватчики чинили в городах и селах страшные злодеяния: устраивали массовые расстрелы советских людей, разрушали предприятия, взрывали мосты, жгли дома, угоняли скот, уничтожали посевы. Пути отступления вражеских войск были охвачены заревом пожаров, залиты кровью. Тысячи и тысячи советских людей, в большинстве молодежь, были угнаны на каторжные работы в Германию.

Мы видели все это собственными глазами, наши сердца переполнялись чувством ненависти к лютому врагу, к фашизму. Нами владел высочайший боевой порыв. Самым желанным для всех нас являлся приказ «Вперед».

В наступлении по украинской земле частя корпуса действовали в первом эшелоне войск. Танкисты уничтожали узлы сопротивления, группировки противника. Гул танковых двигателей, орудийная стрельба грозовым валом прокатывались по степям Украины, сметая всюду фашистскую нечисть.

8 сентября нашему корпусу была поставлена задача развивать наступление в направлении города Лубны. В течение ночи части с приданным истребительным противотанковым полком сосредоточились в исходном районе. Утром 9 сентября по противнику нанесла массированный удар наша авиация, совершила мощный огневой налет артиллерия. Оборона врага на этом участке была расстроена, система его огня подавлена. Переправившись через реку Грунь и обогнув [147] боевые порядки стрелковых дивизий 40-й армии, части корпуса вошли в прорыв и устремились на запад. Сметан заслоны противника, с ходу ворвались в населенный пункт Липовая Долина, захватили переправу через реку Хорол. Наступал вечер, уже темнело. Мы заняли круговую оборону захваченных рубежей, подтягивали свои тылы и ждали подхода стрелковых частей.

Динамика действий танкистов была порой настолько стремительной, что противнику не удавалось даже задержаться на промежуточных рубежах.

10 сентября корпус продолжал наступление.

В районе населенных пунктов Розбишевка, Новоселовка, Петровка гитлеровцы стянули большие силы и организовали мощную контратаку. Им удалось сбить оставленный танковый заслон — тяжелый танковый полк, отрезать части корпуса от наших тылов. Бой длился несколько часов, подходили к концу боеприпасы. Корпусу угрожало вражеское окружение. К исходу дня у нас осталось лишь 19 боеспособных танков и девять орудий. Этими небольшими средствами наши воины стойко удерживали оборону на занятых рубежах, отбивались от наседавших со всех сторон гитлеровских частей. Выручила нас на этот раз матушка-пехота. Подошли части 47-го стрелкового корпуса, и вместе с ними мы продолжали наступление.

Очень кстати пришлось тут пополнение боевой техникой. Мы получили из ремонта 40 танков, большинство из которых — Т-34.

Эта боевая машина, можно сказать, всю войну вынесла на своих бронированных плечах. Тридцатьчетверку очень любили танкисты за ее высокую маневренность, огневую мощь, прочность брони. Знали эту машину и боялись ее гитлеровцы, а наши танкисты творили на ней чудеса героизма. Тридцатьчетверка стала не только знаменитой, но и легендарной.

Совершив марш в район города Лохвицы, мы совместно с частями стрелковых корпусов повели наступление на Лубны. 18 сентября наши танковые бригады обошли Лубны с юго-запада, полки 337-й стрелковой дивизии — с северо-востока. По радиосигналу с двух противоположных направлений началась стремительная атака. Вражеские войска, скопившиеся в городе, не смогли ее сдержать, не смогли и спастись бегством — как раз в эти минуты взлетел на воздух железнодорожный мост. Группа саперов, возглавляемая старшим лейтенантом М. Добрянским, отлично, точно по времени выполнила поставленную перед ней задачу. Еще [148] до атаки саперы скрытно проникли в расположение противника, без шума уничтожили охрану моста. А когда настал момент — взорвали мост, отрезав гитлеровцам путь отступления по железной дороге. Их составы, готовые к отправке, так и остались на станционных путях.

Освободив от фашистских захватчиков город Лубны, мы радовались не только своей победе, но также успехам других наступавших соединений. В этот день, как передали по радио, советские войска освободили на украинской земле 230 населенных пунктов, в том числе города Прилуки, Пирятин, Павлоград.

А потом мы узнали о кровавых злодеяниях гитлеровцев в Лубнах. О них не только рассказывали очевидцы и потерпевшие, о них безмолвно кричали фашистские застенки, рвы погребения, виселицы. В Лубнах гитлеровцы проводили массовое истребление людей. Жителей, в основном стариков, женщин и детей, хватали на улицах, забирали из квартир, уводили в ближайший лес и расстреливали. Фашисты грабили город, уничтожали его культурные ценности, жгли дома.

Была создана комиссия по расследованию фактов фашистских злодеяний. В нее вошли представители городских властей, местного населения, от нашего корпуса — врач майор Л. Осипов и другие командиры. В разных местах города комиссия обнаруживала следы преступлений фашистских извергов. На Рудинщине вскрыли пять могил-рвов, в которых было более трех тысяч трупов. Чудом оставшаяся в живых гражданка Т. Л. Михеева рассказывала, что здесь расстреливали беспрерывно, днем и ночью. Измученных, избитых людей привозили машинами, раздевали догола и загоняли плетьми в ров.

В пяти километрах от города, у села Вильшанки, в больших ямах оказалось зарыто более четырех тысяч человек. И тут нашелся живой свидетель — лесник Ф. И. Шевелинда. Он рассказал, что гитлеровцы начали расстреливать на этом месте людей с осени 1942 года. В отдельные дни приезжало по десять — двенадцать машин с людьми. Их загоняли в погреба бывшего военного лагеря, расстреливали, а затем погреба зарывали. Матери, стремясь спасти своих детей, выбрасывали их из машин, но фашистские изуверы хватали за ноги и за руки ребят, бросали их в те же машины, к обезумевшим матерям.

Во дворе городской тюрьмы была обнаружена яма с погребенными в ней трупами, У многих жертв были отрублены [149] руки, отрезаны уши, выколоты глаза, обожжены конечности.

Комендант города Рондор был организатором и участником зверской расправы над еврейским населением. В один 0з дней всех евреев согнали в Замостье. Сначала расстреляли мужчин — на виду у женщин и детей, которые тут же теряли рассудок. Грудных детей закапывали в землю живыми. Так было уничтожено 5600 человек.

Члены комиссии по расследованию фашистских злодеяний выступали с беседами в наших подразделениях. Их достоверные слова, цифры, факты еще больше обостряли в душах танкистов чувство ненависти к врагу. Воины клялись уничтожать гитлеровцев огнем и броней — всех до последнего.

* * *

В боевой биографии корпуса произошло знаменательное событие. За успешные наступательные действия в ряде операций, мужество и доблесть, проявленные личным составом, соединению было присвоено гвардейское звание, и отныне оно именовалось: 8-й гвардейский танковый корпус. Преобразованы в гвардейские были также все наши бригады и полки. Они стали именоваться: 58, 59, 60-я гвардейские танковые бригады, 28-я гвардейская мотострелковая бригада... Соответственно гвардейские наименования получили другие части и отдельные подразделения корпуса.

В приказе Верховного Главнокомандующего от 19 сентября 1943 года отмечалось, что советские войска в результате стремительного наступления на Украине в течение 17–18 сентября освободили от оккупантов города Прилуки, Ромны, Пирятин, Лубны, Ромодан, Миргород, Красноград, Павлоград. В числе частей, отличившихся в боях за эти города, отмечался и наш 2-й танковый. Этим приказом корпусу и было присвоено звание гвардейского.

Состоялись митинги личного состава. Речи танкистов были немногословными, но взволнованными. Все выражали общую мысль: оправдать гвардейское звание новыми победами во славу Родины.

— Своей кровью мы завоевали его, гвардейское Знамя, — говорил, выступая, старшина Н. Маркин. — И беречь честь гвардейцев будем как зеницу ока, станем громить врага еще сильнее, действовать в боях еще отважнее.

А когда митинг окончился и танкисты могли запросто, поговорить друг с другом и покурить в тесном кружке, всюду слышалась горделивая и дорогая для нас эта приставка [150] к званию — «гвардии». Даже если на «ты» друзья обращались, то не забывали ее: «Ты в какой сейчас роте, гвардии лейтенант?», «Я бы тебе вот что посоветовал, друг ты мой, гвардии сержант...».

Прошло несколько дней. Лубны остались уже в нашем тылу, мы успешно продвигались на запад. И с новым боевым вдохновением сражались наши танкисты, и звучало в атаках гордое: «Вперед, гвардейцы!»

* * *

К Днепру советские войска вышли в конце сентября на широком, 700-километровом фронте. Ставилась задача — не дать врагу никакой передышки, форсировать водный рубеж с ходу. Трудная задача сама по себе, а если учесть, что наступавшие соединения и части, в том числе и наш корпус, начиная с Курской дуги, прошли с боями почти без отдыха 300–400 километров, то можно представить, какое напряжение моральных и физических сил потребовалось для ее выполнения.

В столь же «высоком темпе» противник отступал по левобережной украинской земле. Убедившись, что до самого Днепра остановить или хотя бы задержать советские войска невозможно, фашистское командование отводило свои главные силы на западный берег Днепра. Стремительно наступавшие войска Воронежского и других фронтов сковывали силы противника, висели у него на плечах.

К форсированию Днепра советские войска приступали в обстановке широко развернутого общего наступления на врага. Силами нескольких фронтов наносились мощные удары по противнику от Великих Лук до Азовского моря.

Быстрым и решительным действиям при форсировании Днепра придавалось огромное значение в планах советского командования. И вместе с тем к выполнению этой сложнейшей задачи нужен был вдумчивый, творческий подход, требовалось подлинное военное искусство в планировании и организации действий войск.

Медлить было нельзя. Форсировать могучую реку с ходу требовали приказы высших инстанций, к этому призывали муки и страдания советских людей, находившихся под игом немецко-фашистских захватчиков.

В передовой статье газеты «Советская Украина» говорилось:

«Бойцы Красной Армии! Вы проходите по степям Украины, вы освобождаете ее пядь за пядью, вы несете народу желанную свободу, народу, который исстрадался в тяжелой [151] неволе, который ждет и зовет вас на помощь. Спешите! Не сокращайте твердый шаг. Еще стремительнее — вперед. Вас ждет седой Славутич — Днепро, вас ждут столица Украины — Киев и старинный украинский город Львов. Вы слышите их страдальческий голос? Пусть же этот голос ведет вас к победе, пусть он будит в ваших сердцах лютую ненависть и жажду мести к врагу. Спешите! Крушите врага днем и ночью. Цельтесь врагу в самое сердце! Отомстите за муки, слезы и разорение нашей матери-Украины, которая никогда не забудет ваших ратных подвигов, а народ из поколения в поколение будет вспоминать о вас, советских богатырях, которые своим оружием добыли победу».

Парторги, комсорги, взводные агитаторы устраивали коллективные читки статьи, доводили ее пламенные строки до сердца каждого солдата.

По вечерам у костров пели под гармонь «Песню о Днепре»:

В частях и подразделениях распространялось, пропагандировалось обращение Военного совета фронта. Его напечатала и корпусная газета «В решающий бой!». Военный совет призывал воинов напрячь все силы, отдать их на выполнение задачи, поставленной перед войсками Ставкой Верховного Главнокомандования, — с ходу форсировать Днепр.

На митинге личного состава в батальоне гвардии майора Г. Максимова агитатор-коммунист рядовой Василий Тюрин заявил:

— Правый берег Днепра будет нашим! И очень скоро. Каждый из нас должен во имя Родины проявить мужество и отвагу. Лично я буду драться не жалея крови и не щадя жизни!

Свои слова солдат-коммунист впоследствии подтвердил отважными, находчивыми действиями на переправе. В числе других воинов, первыми форсировавших Днепр, Василий Федорович Тюрин был удостоен звания Героя Советского Союза.

Партийно-политическая работа в войсках проводилась комплексно и целеустремленно. Как раз тогда поступила директива Главного политического управления Красной Армии от 7 сентября 1943 года о задачах политорганов в улучшении руководства работой партийных и комсомольских организаций. В ней особо подчеркивалась важность связи партполитработы [152] с конкретными задачами, решаемыми частями и подразделениями. Документ этот был сразу же, как говорится, принят на вооружение. Начальники политотделов бригад подполковники И. И. Тептин, М. Н. Степыкин, М. X. Геллер, И. Н. Щукин спланировали партполитработу в частях соответственно трем этапам предстоящей операции — подготовка к переправе, форсирование Днепра, захват и удержание плацдарма на правом берегу. Большое внимание уделялось расстановке сил коммунистов и комсомольцев. Был создан резерв замполитов, секретарей партийных и комсомольских организаций. Мера эта вполне оправданна, как ни тяжко было о ней думать, — в ходе форсирования реки, боев за плацдармы будут неизбежные потери, в том числе и политработников и партийных, комсомольских вожаков, которым надлежало всюду быть в первых рядах.

Выступая перед воинами, пропагандисты и агитаторы говорили суровую правду о трудностях предстоящих задач. В штурмовые группы отбирались наиболее храбрые и умелые разведчики, пехотинцы, артиллеристы, в большинстве своем, примерно две трети, комсомольцы. В частях проходили открытые партийные собрания. В 58-й гвардейской танковой бригаде решение партийного собрания содержало всего несколько строку но ими было сказано многое. Мне они запомнились, так как я присутствовал на том собрании как коммунист вышестоящего штаба. «При форсировании Днепра, — говорилось в решении, — коммунисты обязуются показать образцы мужества, самоотверженности и героизма».

Как же выглядела задача форсирования водного рубежа с военной точки зрения?

В полосе наступления 40-й армии генерала К. С. Москаленко, в состав которой входил наш корпус, ширина реки достигала километра, глубина — от 2 до 6 метров. Пойма раскинулась почти на 4 километра. Движение по пойме войск и тяжелой техники было чрезвычайно трудным — вся она была изрезана протоками и старицами, во многих местах заболочена. Сказывались также большая растяжка коммуникаций, отставание тылов и особенно переправочных средств. Левый берег, низкий и песчаный, хорошо просматривался с крутого правого. Это, пожалуй, было самым невыгодным и опасным для наступавших.

Гитлеровцы надеялись укрыться за созданным там так называемым Восточным валом, закрепиться, перезимовать в укрытиях. Капитальные оборонительные сооружения по берегам рек Нарва, Сож, Днепр и Молочная фашисты с напыщенностью именовали «государственным рубежом». Западный [153] берег Днепра они буквально одели в бетон, сковали железом. Немецкие генералы считали, что такую крупную, сильно укрепленную водную преграду, как Днепр, ни одна армия не способна форсировать с ходу и что советским войскам потребуется несколько месяцев только для подготовки к переправе.

8-му гвардейскому танковому корпусу предстояло форсировать Днепр южнее Киева, в районе Великого Букрина.

Утром 22 сентября усиленный разведотряд корпуса с танковой ротой, возглавляемый майором М. Жолобом, достигли реки Днепр у села Андруши. Почти одновременно сюда выдвинулся передовой отряд 59-й гвардейской танковой бригады и с ходу овладел населенным пунктом. Гитлеровцы поспешно очистили берег, отходя в направлении Борисполя.

Разведотряд майора М. Жолоба несколько раньше, еще на рассвете, выдвинулся к урезу воды. Справа севернее виднелись руины Переяслав-Хмельницкого, а впереди на противоположном берегу маячил хутор Трактомиров. Величаво катил свои воды Днепр. Всходило солнце. И тишина стояла такая, будто и не было вовсе войны. Фронтовая жизнь изредка дарила бойцам вот такие минуты, и они светлой, изумительной вспышкой врезались в память. Ибо следующая минута могла разразиться грохотом и огнем, могла оказаться для некоторых и последней.

Надо было, однако, приниматься за дело. На берегу бойцы обнаружили несколько лодок.

— Переправляемся, — сказал майор Жолоб и уже тоном приказа добавил: — Направление — хутор Трактомиров. Там зацепиться и удерживать плацдарм.

Стоило им отчалить от берега, как противник открыл огонь. Султаны взрывов вздымались между лодками, но разведчики налегали на весла и преодолевали речную быстрину.

Вслед за ними реку начали форсировать наши боевые подразделения. Первым из них переправился на правый берег Днепра стрелковый батальон майора Г. Максимова. Использовались лодки, плоты, разные подручные средства. Воины батальона действовали сноровисто и отважно — по-гвардейски. Умело и тактически грамотно управлял подразделениями комбат. Увлекал он бойцов и своей личной храбростью, будто бы не обращал внимания на вражеский огонь, хотя на самом деле разумно ориентировался в боевой обстановке. [154]

Появились немецкие воздушные разведчики, широкоизвестные «рамы». Потом пошли группы бомбардировщиков, нанесли удары и по плацдарму, и по войскам, которые выдвигались на левобережье к реке. Так что они готовились к форсированию под бомбами. Но вот появилась и наша авиация: штурмовики нанесли бомбовые удары по огневым точкам противника на правом берегу, истребители завязали над рекой воздушные бои.

Как, наверное, и другие командиры штаба, я задавался вопросом: на чем переправлять танки, если на берегу, кроме лодок и связанных нашими же бойцами плотов, ничего больше нет? По озабоченным лицам командира корпуса, начальника штаба можно было догадаться, что и они о том же думают. Но вслух ничего пока не говорилось.

Танковые бригады, сосредоточенные в прибрежных рощах и лозняках, ждали. Задержка с переправой начинала нервировать. Стрелковый батальон майора Г. Максимова и другие немногочисленные подразделения, захватившие плацдарм у хутора Трактомирова, ведут тяжелый бой, а танкисты помочь им пока не могут.

Группа командиров во главе с комкором выехала на рекогносцировку к самому берегу.

Генерал А. Ф. Попов давал указания, мы записывали.

Организация переправы мыслилась по всем правилам, так сказать в академическом варианте: назначался комендант, указывались маршруты выхода, пункты посадки личного состава, погрузки техники. Однако переправляться пока было не на чем: нам обещали, что подойдет почти одновременно с нами понтонный батальон, но его пока и не видно, и не слышно.

Прервав свои указания, генерал обратился ко мне:

— Ивановский, вы звонили еще раз насчет понтонеров?

Вопрос прозвучал резко, будто это я виноват в задержке.

— Так точно, звонил. Ответили: ждите распоряжения штаба фронта.

Побыли мы на берегу какое-то время, словно на занятии по тактике, и вернулись в село Зарубинцы, где остановился штаб корпуса.

В небе послышался гул немецких бомбардировщиков. Приближалась очередная группа «юнкерсов».

А войск на левом берегу все прибывало. Подошли колонны 3-й гвардейской танковой армии генерал-лейтенанта П. С. Рыбалко. Тоже громоздкое боевое хозяйство, похлеще нашего. Работники штаарма, как и мы раньше, выезжали к берегу на рекогносцировку. [155]

Наш оперативный отдел разместился в сельской хате. Майор Б. Комаровский, майор Л. Безуглов, майор Л. Мезер и я вместе с корпусным инженером подполковником Н. Почуевым прикидывали варианты переправы, рассчитывали время погрузки техники, рейса парома с танком, но когда нужных технических средств иод руками нет, то что можно было решать конкретно? Вели немногословный разговор. Безуглов и Мезер нещадно дымили папиросами. Заглянул к нам комкор и с порога зашумел:

— Почему операторы и начинж сидят и ничего не делают? Давно пора бы составить план переправы.

— Составить план сейчас никто не может, товарищ генерал, — ответил я, вставая. — Не знаем ведь сил и средств понтонеров.

Последней фразе Алексей Федорович не придал значения.

— По-вашему, и я не смогу? — воскликнул он, загораясь. — Ну-ка дайте мне лист бумаги.

Один из командиров положил перед ним лист ватмана.

— Сейчас я вам докажу... — приговаривал Алексей Федорович, усаживаясь поудобнее на табурете. — Я семь лет был начальником штаба полка. Документов разных сочинил целый том.

Он взял цветной карандаш из коробки, пододвинул лист бумаги и вывел своим каллиграфическим почерком заголовок: «План переправы 8-го гвардейского танкового корпуса через реку...»

Генерал был напряжен, мысли его далеко от бумаги витали.

— Через реку... — запнулся комкор и вдруг спросил: — Как река-то называется?

Грохнул хохот.

Алексей Федорович перешел к серьезному разговору о том, как надобно организовать переправу с прибытием понтонеров.

— Ивановский, — кивнул он мне, — звоните еще раз.

...Наконец прибыл понтонный батальон под командованием майора М. Бессонова. Все командиры и начальники стали наседать на него, требовать первоочередной переправы и давать установки, тем более что все были в званиях куда постарше этого майора. Начал было пошумливать и генерал Рыбалко, но потом сбавил тон, прислушался к мнению командира-сапера. Майор Бессонов, между прочим, большого начальства не боялся, спокойно делал свое дело. Первоочередной переправы добивались танкисты. Он считал, что [156] это справедливо, но вместе с танками на паромы пристраивал машины с боеприпасами, радиостанции, полевые кухни.

Вопросов возникало множество, страсти накалялись.

Молодой, борцовского сложения полковник «давил» на Бессонова:

— Переправишь бригаду в кратчайший срок, представим к званию Героя, а нет — смотри...

Бессонов отвечал охрипшим голосом:

— За сегодняшний день, товарищ полковник, если всех вас послушать, я должен был бы уже трижды стать Героем и дважды приговорен трибуналом к расстрелу...

Переправа началась. Дело пошло, все отладилось, как следует быть. Под артогнем, под бомбами противника переправлялись на правый берег и сразу же вступали в бой пехотинцы, танкисты, артиллеристы. Форсирование Днепра на нашем участке длилось несколько суток — несколько суток тяжелого труда и ожесточенного боя.

С 25 по 28 сентября корпус в составе трех танковых бригад, правда не полного состава, и приданного нам 15-го тяжелого танкового полка, дивизиона гвардейских минометов и двух артиллерийских частей переправился на правый берег и совместно с частями 47-го стрелкового корпуса вел бои на плацдарме. Противник сосредоточил на узком участке фронта части своих потрепанных 19-й и 7-й танковых, нескольких моторизованных и пехотных дивизий. Обе стороны ставили перед собой активные задачи. Частыми атаками гитлеровцы пытались сбросить советские войска с правого берега, их авиация беспрерывно наносила удары по нашим боевым порядкам и переправам.

Силы наступающих советских войск на правом берегу Днепра наращивались. Шли непрерывные бои за расширение плацдарма. Здесь же действовали части нашего корпуса и 3-й гвардейской танковой армии под командованием генерал-лейтенанта П. С. Рыбалко, другие соединения. Солдаты, сержанты, офицеры сражались стойко и мужественно. За подвиги при форсировании Днепра, как известно, 2438 советских воинов удостоены звания Героя Советского Союза. В их числе гвардейцы нашего корпуса — командир танкового батальона гвардии старший лейтенант Василий Абрамович Потапов, командир батареи противотанковых пушек старший лейтенант Сергей Николаевич Суворов, командир танковой роты гвардии лейтенант Николай Кузьмич Козловский, командир минометного расчета старшина Иван Семенович Федченко, красноармеец Василий Федорович Тюрин. [157]

Воины разных национальностей, боевые побратимы, отважно и дружно дрались они на берегах седого Днепра.

Плацдарм на правом берегу расширился, уже получил он свое название не только на оперативных картах, но и в печати — великобукринский. Впоследствии он сыграл большую роль в освобождении Киева. Части нашего корпуса, овладев населенными пунктами Киевской области Великим Букрином и Ходоровом, значительно улучшили свои позиции. Наносили удары по гитлеровским войскам и танкисты 3-й гвардейской танковой армии. С нею активно взаимодействовал партизанский отряд имени В. И. Чапаева.

Казалось, все сделано для дальнейшего развития наступления и сражения за Киев. Но вот дошел слух, что 3-ю гвардейскую танковую армию оттягивают назад, она должна скрытно оставить великобукринский плацдарм, переправиться на левый берег. Что могло означать данное решение?

Когда я доложил об этом начальнику штаба, он, оказывается, уже был в курсе дела. В штабной хате находилось всего несколько старших командиров, и полковник Кошелев повел доверительный разговор.

— Кажется, был упущен момент, — рассуждал он, будто думал вслух. — В оперативных решениях ведь так: если при назревшей ситуации удар не нанесен, лучше спланировать по-новому.

— Если замахнулся и не ударил, то отходи в сторону... — более просто продолжил ту же мысль майор Комаровский.

Кошелев, усмехнувшись, кивнул.

— Свое влияние возымели и некоторые неудачные, несогласованные действия войск, — решился заметить и я.

— Что именно вы имеете в виду? — повернулся ко мне начштаба.

— Хотя бы воздушный десант в ходе переправы: одни подразделения выбросили на правый берег, другие — на левый, расчленили силы, и своей роли десант, по-моему, не сыграл.

— Пожалуй, что так, — поддержали меня другие штабники.

— И вместе с тем хочется думать, — продолжал полковник Кошелев, — что дело не столько в этих субъективных факторах, сколько в особых планах и замыслах нашего высшего командования.

— Точно! — горячо воскликнул майор Кемеровский, — Тут пахнет большой стратегией. [158]

В том, что в ближайшее время столица Советской Украины будет освобождена, мы не сомневались. Вызывали живой интерес раздумья о том, как это свершится.

Пока что 8-му гвардейскому танковому корпусу вместе с другими оставшимися на правом берегу войсками приказано удерживать великобукринский плацдарм.

Для улучшения занимаемых позиций была проведена частная наступательная операция. О таких действиях Совинформбюро обычно сообщало как о боях местного значения. 8 октября после часовой артиллерийской подготовки и ударов краснозвездных штурмовиков 15-й тяжелый танковый полк с 10-м отдельным бронеавтомобильным батальоном с занимаемого рубежа обороны перешли в наступление с задачей прорвать оборону противника, обеспечить выход пехоты западнее Букрина и ввод в прорыв усиленной 59-й гвардейской танковой бригады. Задача эта была выполнена не полностью. К вечеру противник задержал продвижение наших войск сильным артиллерийским огнем. В течение ночи шел бой перед второй линией обороны противника.

В октябре мы вели затяжные бои. Гитлеровцы прилагали все старания, чтобы сбросить нас с плацдарма. Время от времени они создавали на отдельных участках довольно мощные группировки, пытаясь прорвать нашу оборону. Обстановка подчас обострялась крайне, и нашим танкистам совместно с пехотой соседнего корпуса приходилось вести боевые действия с немалыми потерями. При задаче удержать плацдарм это характерно. На плацдарме рассчитываешь только на свои силы, срочной помощи другие войска тебе не окажут, потому что они пока что за рекой. Прекрасно понимает это и противник и конечно же стремится разгромить тех, кто с боями вырвал у него плацдарм.

Вот несколько рабочих записей, сохранившихся по чистой случайности. Они своими краткими и сокращенными фразами, по-моему, полно характеризуют положение.

«...Имея в своем распоряжении танков — 12, САУ-85–3, 76-мм орудий — 2, 120-мм минометов — 5 и 243 активных штыка пехоты, сведенные в 60-ю гвардейскую танковую и 28-ю гвардейскую мотострелковую бригады, вошли в оперативное подчинение 38-й армии. Остальные части, не имеющие материальной части, выведены в район Макарова для ремонта колесных машин и вооружения».

«...Противник частями 1, 7, 25-й танковых дивизий и 20-й моторизованной дивизии СС «Мертвая голова» в 4.00 прорвал оборону и овладел населенным пунктом Кочерово». [159]

«...60-я гвардейская танковая бригада во взаимодействии с 28-й гвардейской мотострелковой бригадой провели атаку и овладели восточной окраиной Кочерово. Были остановлены сильным артиллерийским огнем противника».

«...В 13.00 силами до полка пехоты и 30 танков, из них 10 — «тигры», противник атаковал 60-ю танковую и 28-ю гвардейскую мотострелковую бригады, овладел Кочерово».

«...В состав корпуса включен полк САУ, которым командует подполковник В. Чепиль. Это способствовало активизации боевых действий».

В целом бои на плацдарме были тяжелыми и часто неудачными. Прорыв с плацдарма не получился, приходилось с горечью от этого замысла отказаться. Но никакого уныния в войсках не было. Люди действовали смело и самоотверженно.

* * *

В дни, а вернее, в часы непродолжительного затишья между боями в подразделениях вручались нагрудные знаки «Гвардия». Офицеры (теперь уже офицеры), сержанты и солдаты принимали их из рук командиров с волнением, ценили столь же высоко, как ордена.

...Из штаба фронта последовали распоряжения, которые если и не раскрывали замыслов командования, то, во всяком случае, позволяли их понимать. Предлагалось любыми средствами, проявляя должную инициативу и военную хитрость, создать у противника впечатление, что силы советских войск на великобукринском плацдарме наращиваются и отсюда готовится наступление на Киев.

И мы выполняли поставленную задачу. Наши танковые бригады еще более активизировали боевые действия: стойко держались в обороне, изматывая противника, сами переходили в контратаки на разных участках. По ночам проводили большую работу инженерные подразделения, им помогали танкисты. Подбитые танки — и наши, и немецкие — растаскивались тягачами на местности с таким расчетом, чтобы они выглядели как скрытые, готовые к выдвижению резервы. На левом фланге выставлялись фанерные, искусно закамуфлированные макеты. Мастерские (их в шутку называли заводами) по производству фанерных корпусов танков, деревянных башен и стволов работали ночи напролет. А к утру то в лощине, то на опушке леса появлялись новые «скопления танков». Надо отдать должное создателям камуфляжа: проделывалось все это настолько мастерски, что воздушная разведка противника так и не раскрыла сути ложных [160] экспозиций. От глаз полевой разведки мы, разумеется, свои секреты надежно берегли.

Наши активные действия, внезапные мощные огневые налеты и решительные атаки вынуждали противника держать на этом направлении большие контингенты войск. Гитлеровское командование было введено в заблуждение.

Немцы ожидали наступления советских войск на Киев с юго-востока. А в это время готовился решающий удар север» нее. Ушедшая с нашего плацдарма 3-я гвардейская танковая армия перегруппировалась именно туда. Там, из района Лютежа, силами 60, 38 и 3-й гвардейской танковой армий наносился главный удар.

Блестящее осуществление в дальнейшем Киевской наступательной операции свидетельствовало о возросших боевых возможностях советских войск, высокой четкости в работе и организаторской роли штабов, о полководческом таланте генерала армии Н. Ф. Ватутина и других военачальников. Операция была проведена молниеносно. Наступавшие дивизии и бригады устремились на юго-запад, в обход Киева, а 6 ноября, накануне великого революционного праздника, столица Украины уже была освобождена.

Несколько раньше, 20 октября 1943 года, Воронежский фронт был переименован в 1-й Украинский.

* * *

Дней десять спустя после освобождения Киева поредевшие части 8-го гвардейского танкового корпуса были сняты с великобукринского плацдарма, где все еще продолжались бои, и выведены в резерв Ставки на переформирование и доукомплектование. Нас вывели, собственно, после того, как великобукринский плацдарм утратил оперативное значение. Свою задачу на плацдарме корпус выполнил ценою больших усилий и потерь. Расквартировали части корпуса в известном пригороде Киева — Дарнице.

Не первый раз по ходу этих записок я упоминаю о выводе корпуса на переформирование и доукомплектование. Наши танкисты принимали участие в крупных и жестоких сражениях Великой Отечественной, причем всегда шли в атаки первыми, дрались во встречных боях, в которых можно только победить или погибнуть — и никак иначе, незыблемо стояли стальными крепостями в обороне, принимая на себя удары фашистских полчищ. И конечно же после таких боев и операций требовалось и восстановление боеспособности, и пополнение свежими силами. [161]

Не всегда, даже находясь в резерве Ставка, удавалось провести необходимые мероприятия в полном объеме. Так случилось и на этот раз, в Дарнице.

Выдворенные из Киева гитлеровцы пытались любыми способами нанести урон наступающим советским войскам. Они предприняли ряд контрударов, особенно сильный — под Житомиром. Здесь им удалось сосредоточить группировку в полтора десятка дивизий, в том числе семь танковых. С большими трудностями сдерживали наши войска натиск врага. Пришлось оставить Житомир. Гитлеровцы продолжали наступать, не считаясь с огромными потерями, и продвинулись в сторону Киева до 40 километров.

Однажды ночью и нас подняли по тревоге. Приказ — выдвинуться вдоль Житомирского шоссе к реке Тетерев, занять и удерживать оборону. Будучи в резерве, бригады успели сдать оставшиеся танки, новых еще не получили. В бригадах насчитывалось по полторы-две сотни людей. Воевать танкистам, по сути, было нечем. Враг угрожал прорывом, и в этот опасный момент требовалось преградить ему путь. Срочно сформированные подразделения из состава всех бригад, без танков, были сведены в один отряд, к ним присоединились офицеры и солдаты штаба корпуса, имея четыре установки реактивных минометов, три орудия, несколько минометов. И вот такими силами выдвинулись мы на указанный рубеж. В этом районе собрали и объединили все силы, в том числе подразделения, отходившие из-под Житомира. Около недели воевали как пехотинцы — и рядовые и полковники. До подхода резервов оборону держали крепко. Враг не прорвался.

Гитлеровское командование, как было видно по всему, предприняло попытку отбросить советские войска за Днепр, вновь овладеть Киевом. Но авантюра окончилась провалом, Далеко идущие планы захватчиков были пресечены.