Здравствуй, Крым!
В воздушном бою главное место принадлежит тактике. Побеждает тот, кто сумеет раньше разгадать замысел противника, знает возможности его самолетов и вооружения. В зависимости от обстановки необходимо построить свой маневр так, чтобы все время находиться в наиболее выгодном положении. В этом и заключался смысл покрышкинской формулы: высота, скорость, маневр, огонь.
На первый взгляд — ничего особенного. Но все это дается не сразу, а приобретается в кропотливых поисках, анализе проведенных воздушных боев: лично своих и товарищей по оружию.
У старослужащих летчиков был уже достаточный опыт воздушных боев. Но эскадрильи все время пополнялись молодежью, которая либо вообще не имела опыта боевых действий, либо имела его чрезвычайно мало. Молодых приходилось терпеливо «натаскивать», объяснять им все «премудрости» тактики противника.
В боях над Керченским полуостровом фашистские летчики применяли немало коварных и подлых приемов. Увидя, например, нашего летчика, выбросившегося из самолета с парашютом, они не задумываясь старались расстрелять его в воздухе. Наши летчики таких «тактических приемов» не применяли. Ведь это все равно, что расстрелять безоружного или сдающегося в плен. [256]
Коварной и подлой была у немцев тактика «приманок». Летит, например, группа истребителей противника. Одного или двух своих летчиков фашисты отпускают вперед, создавая впечатление, будто эти самолеты оторвались от общей группы. Летчики, выполняющие полет в роли «приманок», пологим разворотом уходят на удаление двух-трех километров от своих, то есть оказываются перед самым носом наших истребителей.
Заметив противника, наш летчик, оказавшийся ближе всего к нему, бросается в атаку! Велик соблазн сбить фашиста.
— Прикрой, атакую! — слышит ведомый команду ведущего.
И пара пошла в атаку. А фашистам только того и надо. У них уже наготове другая пара или четверка, состоящая, как правило, из опытнейших летчиков. Они тут же сверху неожиданно атакуют наших, которые увлеклись «легкой добычей». Так, во время погони за «приманкой», мы потеряли троих хороших летчиков, имеющих достаточный боевой опыт.
Но теперь тактика немцев была во многом продиктована нашими активными действиями. Группа немецких асов, которая находилась на севере Крыма, под Сивашем, срочно перелетала под Керчь, потом снова улетала на север и вновь возвращалась на Керченский полуостров.
Видать, не сладко было фашистской авиации. Надо было и там, и тут прикрывать свою пехоту, которую наши войска крепко били на земле, Надо было обеспечивать действия бомбардировщиков в направлении Сиваша и Керчи. А они тоже несли большие потери и вынуждены были чаще всего сбрасывать бомбы на свои же войска.
Силенок у немцев явно не хватало. После Кубани, Орловско-Курской битвы обстановка в воздухе резко изменилась в нашу пользу. Действуя на два фронта, опытные фашистские летчики улетели на Сиваш, а под Керчью, должно быть, осталась одна молодежь. В небе наступило [257] затишье. Вылетая на разведку или для патрулирования, наши летчики стали навязывать фашистам свою тактику. Мы решили прилетать к немцам на аэродром и ждать, пока фашисты не произведут взлет.
В районе аэродрома три пары наших истребителей рассредоточивались по высотам. Самая верхняя становилась в левый круг, вторая производила полет с правым кругом на тысячу метров ниже, а третья — летала еще ниже, но также, как и первая, с левым кругом.
Все летчики хорошо просматривали воздушное пространство, надежно обеспечивали заднюю полусферу друг у друга и могли в любую минуту организовать взаимодействие в бою.
Как только начинают взлетать «мессершмитты», наши самолеты, имея достаточное преимущество в высоте, тут же пикировали и завязывали воздушный бой, не давая возможности немцам выйти из-под удара. Короткий и, вместе с тем, наступательный бой, как правило, приносил победу.
Такая тактика исключительно угнетающе действовала на противника и одновременно позволяла нашим самолетам свободно вести разведку в глубоком тылу. К тому же, наши бомбардировщики и штурмовики спокойно обрабатывали передний край фашистской обороны. Одним словом, воздушная обстановка в районе Багерово напоминала обстановку 1942 года под Туапсе с той лишь разницей, что не немцы, а наши летчики действовали, как на учебном полигоне и были полными хозяевами положения.
Но вот прошло дней десять-двенадцать и группа опытных фашистских летчиков снова возвратилась.
Настало утро. Мы, вот уже который раз, вылетаем на ставшее уже привычным задание. Пары заняли свои обычные места над аэродромом и ждут, когда немцы начнут подниматься. Но не тут-то было.
Возвратившиеся с севера фашисты решили проучить нас. Еще до рассвета они организовали патрулирование [258] истребителей на высотах, значительно больше тех, где располагалась наша верхняя группа.
— Сверху атакуют! — кричит по радио Макаров, находившийся в верхнем эшелоне.
Не успели мы оглянуться, как видим, «мессершмитты» вступили в бой с парой Макарова. В это же время одна за другой обрушились две пары фашистов на наши нижние эшелоны. Видим, с аэродрома взлетают еще три пары «мессершмиттов». Нас шестеро, а немцев уже двенадцать. Все верхние эшелоны заняты фашистами. Мы связаны боем и находимся далеко в тылу у противника. Дело принимает сложный оборот.
Начинаем отходить на свою территорию. Немцы теперь уже собрались в одну группу и такой бой нам навязали, что мы прилетели домой основательно взмокшие. Хотя и не имели потерь, тем не менее поняли, что в своей тактике допустили непростительную ошибку, за которую могли жестоко поплатиться.
— Что-то немцы стали не те, — чешет затылок Макаров. — То мы к ним, вроде как на парад летали, а сегодня едва ноги унесли. Стыд-то какой!
— А ты, что думал, они стали для нас жирными барашками? Лови и тащи на шашлык, — подковырнул Шикалов.
Пришлось серьезно подумать. Во всех эскадрильях сделали детальный разбор допущенных ошибок. Вопросу о тактической выучке, и, особенно, бдительности было придано самое серьезное значение.
В марте началась весенняя распутица, пошли дожди. Взлетать на самолетах стало трудно, а затем и вовсе невозможно. Надо было срочно перебазироваться на другой аэродром.
Пришлось самолеты вытаскивать на берег озера тракторами, а затем готовить на бывшем кукурузном поле узенькую полосу для взлета.
Два дня, с утра и до позднего вечера, работали все [259] люди полка и батальона аэродромного обслуживания. Наконец, все было готово.
Один за другим взлетели летчики. Полевой аэродром на дне некогда пересохшего озера перестал существовать.
К тому времени на Таманском полуострове, неподалеку от нашего аэродрома, у соседей на вооружение стали поступать невиданные ранее самолеты. «Новинкой» оказались давно снятые с вооружения американских ВВС истребители «Кеттихаук». Посмотрели мы на это «чудо» авиационной техники и вспомнили, как совсем недавно сами мучились на подаренных английских «спитфайрах».
— Не сладко придется ребятам на этом заморском «шедевре», — поговаривали летчики.
Но, возвращаясь после задания домой, мы видели, что все в прошлом свободные аэродромы, расположенные по соседству, заполнены отечественными бомбардировщиками, штурмовиками, истребителями. Глаз радовался. Было ясно: предстоит большая работа.
В конце марта полку была поставлена задача, которую раньше нам не приходилось выполнять. Мы должны прикрывать с воздуха спецпоезд, следовавший из Краснодара в Темрюк, а затем вылетать для охраны военных катеров в Керченском проливе с представителями из ставки Верховного главного командования.
— Тут, братцы, надо сработать чисто. Чтобы не было ни сучка, ни задоринки, — сказал Макаров. — Не дай бог, немцы пронюхают, кого мы охраняем, они ни с чем не посчитаются.
— Надо продумать в деталях и хорошенько подготовиться к выполнению предстоящих полетов.
А погода — как это говорят в народе, «хороший хозяин собаку из дома не выпустит». Низко, над проливом повисли свинцовые тучи, моросил мелкий дождь.
Мы с Макаровым в воздухе. Помним наказ начальника [260] штаба: «Смотрите в оба. За эти катера головой отвечаете!».
Разворачиваемся в сторону пролива и летим на бреющем полете. Находим причал, видим катера: один, второй, третий, еще несколько. На каждом по две спаренные зенитные автоматические установки. Пролетаем над ними и плавно делаем разворот в обратном направлении.
С катера взвивается зеленая ракета — сигнал: «встать на воздушную вахту». Катера отплывают от причала и в кильватерной колонне следуют через пролив в сторону Керчи. По сторонам — боевое охранение.
— Иванов, на цель вышли? — спрашивают по радио с пункта наведения.
— Все в порядке. Цель вижу, выполняю задание. Обстановка нормальная.
Но как медленно движутся катера! Мы с Макаровым то и дело теряем их из поля зрения, потому что на малой высоте не можем энергично развернуться. Затем опять пролетаем над ними. Моряки машут руками. Прошло десять минут, а нам кажется, что мы летаем уже около часа.
Делаем еще один заход в направлении движения катеров.
— «Двадцать пятый», смотри за воздухом, а я буду искать «цель», — передаю по радио Макарову.
— Понял.
И тут, словно мне кто-то из-за спины подсказал: «Посмотри назад!».
Повернул я голову и похолодел: на расстоянии метров в сто подбирается ко мне «мессершмитт». Отчетливо вижу: желтый нос самолета доворачивает в мою сторону. Чувствую, фашист вот-вот откроет огонь.
— «Месс» в хвосте! — кричит Макаров.
Но я уже резко бросил свой самолет в сторону. До сих пор не могу себе представить, что это была за фигура пилотажа на высоте в пятьдесят метров. Помню лишь [261] одно: самолет энергично развернулся и задрожал от чрезмерных перегрузок.
Плавно отдаю от себя ручку управления и, в нескольких метрах от воды, вывожу самолет в горизонтальный полет. Немец успел открыть огонь и проскочил мимо. Нажми он кнопку управления оружием на какое-то мгновение раньше и вряд ли пришлось вернуться домой.
Вслед за первым «мессершмиттом» появился второй, но на этого уже набросился Макаров.
Через минуту-другую «мессершмитты» пропали из поля зрения, да и мы сами долго искали друг друга. Но вот наша пара снова над проливом, под нами катера. Они уже подходят к причалу. Моряки машут головными уборами. Начинаем разворот и видим серию белых ракет. Это было для нас заранее условленным сигналом: «Можно заканчивать патрулирование».
Ваша задача выполнена, — слышу знакомый голос с пункта наведения. — Разрешаю вернуться домой.
10 апреля началось наступление советских войск в Крыму, а 12 числа Керченский полуостров был полностью освобожден. Полк перебазировался на те же площадки, на которых он базировался в 1942 году.
Знакомые места! В свободное от полетов время ходим по полю и ищем зарытый в землю патефон, он был надежно упакован и мог пролежать лет десять. Искали и старослужащие, и вновь прибывшие в полк товарищи. Летчики и техники ходили с шомполами в руках и прилежно прощупывали ими землю. Но патефона мы так и не нашли. Полевой аэродром нельзя было узнать. Немцы силами военнопленных и местных жителей, оставшихся на оккупированной территории, построили бетонированную взлетно-посадочную полосу. На месте бывших землянок были оборудованы бетонированные укрытия, [262] а также помещения для летно-технического состава. Видно, фашисты собирались здесь оставаться навсегда.
Не прошло и четырех дней, как получен приказ — - продвигаться вперед, вслед за стремительно наступавшими наземными войсками.
16 апреля полк перелетел на площадку, расположенную недалеко от станции Владиславовка. Отсюда начались полеты в направлении Севастополя.
С северного направления летчики генерала Хрюкина, с востока — генерала Вершинина постоянно поддерживали наступающие войска, которые неудержимо двигались через Сиваш и по предгорьям южного берега Крыма.
Расположившись на малозаметной взлетно-посадочной площадке и начав планомерные вылеты на боевые задания в направлении Севастополя, мы узнали о кровавых зверствах фашистов. Особенно запомнился небольшой поселок — Старый Крым. Беззащитных стариков, детей и женщин гитлеровцы выгоняли на улицу, расстреливали, обливали керосином и сжигали.
Повсюду лежали трупы детей с выколотыми глазами, отрезанными ушами, изуродованными до неузнаваемости лицами. В Старый Крым выехала Государственная комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских оккупантов, в составе которой был и врач нашего полка. По возвращении домой он рассказал о невероятных ужасах, результаты которых видел сам. Невозможно было смотреть без содрогания на снимки, где беспристрастный фотообъектив запечатлел все зверства оккупантов.
Севастополь горел. От рассвета до темноты в воздухе находилось множество советских самолетов.
Теперь уже прижатые к Черному морю фашистские войска ожесточенно огрызаются, пытаются с единственного аэродрома на мысе Херсонес противодействовать советским летчикам. Пары, а то и одиночки «мессершмиттов» взлетают, уходят в сторону моря, а затем, как [263] оголтелые, лезут против наших истребителей. Такого раньше мы не наблюдали. Позже нам стало известно, что фашистские летчики вылетали пьяные и в отчаяньи были готовы на все.
В одном из воздушных боев немцы подожгли самолет заместителя командира полка Сапожникова. Он выпрыгнул с парашютом и попал в одно из татарских селений, некоторые жители которого во время оккупации помогали немцам. Сапожникова подобрали, заперли в сарай и продержали без пищи и воды двое суток. Группа офицеров и солдат отправились на розыски.
На третий день поисков девочка-татарка, лет восьми, указала пальцем на сарай и убежала. Там оказался лежавший на соломе Алексей Яковлевич. Он был без сознания, с обгоревшим лицом и руками и сломанной ногой. Только через два с половиной месяца он вернулся из госпиталя и снова продолжал путь вместе с полком на запад.
Однажды во время штурма Севастополя группа самолетов под командованием Савченко вылетела на сопровождение штурмовиков. При подходе к городу я и ведомый Морозов заметили, как два «Мессершмитта-110» пытаются атаковать наши «илы». Фашисты летели на малой высоте и рассчитывали незаметно подобраться к штурмовикам. Замысел их был быстро разгадан. Подаю команду Морозову приготовиться к бою. Мы пикируем и атакуем ведущего «мессершмитта».
Вижу, как он начинает дымить. Должен упасть, а его будто нечистая сила удерживает в воздухе... Летит.
Повторно строим маневр для атаки. Должен же я, наконец, прикончить этого паршивого фрица! Но немец поспешно «притер» самолет к земле неподалеку от аэродрома. Пришлось обстрелять его в третий раз. Теперь уже вижу, как огонь охватил фюзеляж и крылья. Больше он не поднимется в воздух!
Казалось, бой был несложный. Мы сравнительно легко [264] расправились с врагом. Но мой ведомый, атакуя немецкий истребитель, не учел избыток скорости и выскочил перед самым носом фашиста. Этот, незначительный по накалу, воздушный бой для нас был поучительным. С тем чтобы нанести удар по врагу, избыток высоты и скорости надо использовать разумно, не слепо нестись вперед, а правильно сочетать возможности своего самолета и оружия с выполнением необходимого маневра. Не случайно, в этот же день, в результате неграмотно построенного маневра ведущим пары был сбит летчик нашего полка младший лейтенант Волошин.
В начале мая, когда фашисты со дня на день должны были оставить Севастополь, полк перебазировался на аэродром, расположенный возле города Симферополя. Здесь нам посчастливилось встретиться с прославленными летчиками 9-го гвардейского полка дважды Героями Советского Союза Лавриненковым, Алелюхиным, Амет-Хан Султаном и другими асами, о которых в то время начали складывать целые легенды.
В начале войны этим полком командовал Лев Шестаков, а теперь — Владимир Дмитриевич Лавриненков.
Наше внимание привлекло то, что на фюзеляжах самолетов было нарисовано множество красных звездочек, свидетельство о количестве сбитых самолетов врага.
— Чьи это самолеты? — спрашиваем у соседей.
Нам называют более десяти человек Героев Советского Союза. Узнаем также, что среди летчиков-героев в полку служил Михаил Баранов, мой однокашник по училищу, земляк-ленинградец. Это он вылетал на своем «яке» под Сталинградом с надписью на фюзеляже: «Гроза немецких фашистов М. Д. Баранов». Это нашему Мишке, первому в полку, там же под Сталинградом было присвоено звание Героя Советского Союза.
— А где сейчас Михаил Баранов? — обращаюсь к летчикам-соседям.
— Погиб смертью героя. [265]
Много нового поведали нам соседи о своей новаторской тактике в резко изменившейся воздушной обстановке, когда господство в воздухе полностью перешло к нам.
Оказалось, что действуют они, как правило, большими группами, вылетая двумя, а иногда и тремя десятками самолетов. После взлета самолеты собираются в общую группу и следуют в район, где предстоит выполнение задания.
Там каждая из групп по команде ведущего разворачивается навстречу друг другу и, имея достаточный запас в высоте, на повышенной скорости начинает маневр со снижением.
Если наблюдать со стороны, то эти полеты напоминали стремительное перемещение масс самолетов в виде обыкновенных качелей, а летчики придумали своеобразное наименование маневра «полет люлькой».
— А чего же мы ходим шестерками, да еще и к тому же по горизонту? Почему посылаем истребителей в малом количестве? Ведь самолетов у нас не меньше, чем в соседнем полку? — посыпались вопросы к командованию.
— Наверное и нам следует летать по-новому, — соглашается командир эскадрильи Савченко. — Соседи упрекают: «Воюете по-старинке».
Командир полка Сидоров собрал летчиков посоветоваться, обсудить все по порядку и пересмотреть наши взгляды на полеты. Мнение было единым: «Мы — хозяева положения в воздухе и летать будем по-новому».
10 мая 1944 года легендарный город-герой Севастополь был полностью очищен от оккупантов. Наш полк возвратился на свой маленький полевой аэродром.
После полного освобождения Крыма от фашистской нечисти нам разрешили по-настоящему отдохнуть. [266]