Над Балканами

В августе 1944 года была освобождена почти вся Советская Украина. Некоторые горные районы еще предстояло освободить, предстояло принести свободу соседним народам Европы, добить фашизм. И война продолжалась.

Утром 4 сентября передовая команда полка впервые отправилась на территорию другого государства — Румынии, на посадочную площадку, в пяти километрах южнее города Фетешти. После ликвидации противника, окруженного западнее Кишинева, 17-я ВА готовилась вместе с наземными войсками 3-го Украинского фронта ликвидировать вражеские войска в царской Болгарии. На территории же Румынии гитлеровцев добивал 2-й Украинский фронт.

5 сентября Советское правительство, как известно, объявило антинародному правительству Болгарии, что считает СССР и Болгарию находящимися в состоянии войны друг против друга,

Боевую задачу 611-й Перемышльский истребительный авиационный полк получил в 23 часа 7 сентября. Нам приказали с рассвета 8 сентября прикрыть с воздуха боевые действия 4-го механизированного корпуса, подчиненного 37-й армии. На заре 8 сентября все в полку замерло, ожидая команды на вылет. Я сидел в кабине истребителя, готовый поднять в воздух первую четверку "яков". Но прошел час, прошел другой, а команды на вылет не поступало. Представители 37-й армии, находившиеся на аэродроме, разводили руками.

— Похоже, не с кем воевать, товарищ майор!

— Как это "не с кем"?

— А вот так. Не с кем. Ждите.

Команду на вылет первой группе истребителей с КП дивизии подали только в 11 часов. Со мною взлетели мой ведомый капитан Оськин, а также лейтенант Лодвиков, назначенный к той поре начальником воздушно-стрелковой службы полка, и прибывший в полк на стажировку из авиаучилища лейтенант Н. П. Трусов.

Мы взяли курс на Негру-Водэ, пересекли юго-западнее Негру-Водэ границу Болгарии и углубились на ее территорию до города, Добрич. Воздушный противник не появлялся, передвижения вражеских войск мы не заметили. Развернулись вдоль шоссейной дороги на северо-восток. За селением Генерал-Тошево обнаружили большое скопление людей, движущиеся к ним с востока колонны танков и автомашин. Снизились. Люди махали нам, бежали навстречу танкам. Танкисты откинули крышки люков, размахивали шлемами, женщины бросали им цветы. Все было ясно.

Наше звено еще раз просмотрело местность до Добрича. Неподалеку от города, по проселку, пылила к шоссе кавалерия. Конники, одетые в форму болгарской армии, срывали шапки, приветствуя краснозвездные самолеты. Вдоль шоссе они построились в три шеренги, дождались приближения колонны наших танков, как один встали на стременах и бросили шапки ввысь.

Я сообщил по радио на КП полка, что боевых действий нет, приказал в дальнейшем производить" вылеты только парами истребителей.

В предпоследнем вылете капитан Чурилин наблюдал, как войска 37-й армии входили в Люляково, а мы с капитаном Оськиным, вылетев к вечеру, достигнув Бургаса, видели идущие по городу колонны демонстрантов. Ни в этот день, ни в следующий мы не израсходовали ни одного снаряда, ни одного патрона, а 9 сентября в Болгарии началось всенародное восстание, руководимое Болгарской рабочей партией (коммунистов), и антинародный режим в страде рухнул. Созданное восставшими правительство Отечественного фронта объявило войну фашистской Германии, заявило о вечной и нерушимой дружбе с Советским Союзом. Мы получили приказ прекратить боевые действия, которых, по существу, и не начинали.

К 20 часам 10 сентября личный состав полка перебазировался на аэродром в Бургасе, где находился до 5 октября. Здесь мы готовились к будущим боям, здесь 19 сентября узнали, что выводимся из состава 236-й и включаемся в состав 288-й истребительной авиадивизии. Командовал нашей новой дивизией участник боев на Халхин-Голе и в небе Испании Герой Советского Союза генерал-майор авиации Б. А. Смирнов. По его приказу полк перебазировался на аэродром Божурище, в десяти километрах западнее города Софии.

Запомнились встречи с младшими командирами и солдатами авиационных частей болгарской армии. Первая произошла, едва успели приземлиться в Бургасе. Младший командир тамошней авиачасти по фамилии Славичев явился с вопросом, кому передавать аэродромный склад. На складе имелись оружие, боеприпасы, техническое имущество, летное обмундирование. Я ответил, что склад принадлежит народной Болгарии, его необходимо сберечь для авиации новой болгарской армии. Вместе со Славичевым пришли два солдата-артиллериста. Их полк стоял в летних лагерях неподалеку от Бургаса, близ поселка Рудник. Офицеры сбежали, бросили полк на произвол судьбы. Солдаты спрашивали, как быть. Давать советы болгарским военнослужащим меня никто не уполномочивал, но никто и не запрещал мне этого. Осведомившись, есть ли в полку коммунисты, узнав, что их двадцать человек и что мои собеседники — тоже члены Болгарской рабочей партии (коммунистов), я сказал:.

— На вашем месте, товарищи, я бы отправился в полк, собрал членов партии, организовал охрану пушек и полкового имущества, а кого-нибудь направил в Бургас — искать партийный комитет, просить указаний!

Артиллеристы совет приняли.

Нередко болгарские авиационные техники обращались за помощью к нашим. Помню, два болгарских механика пригласили на консультацию старшин Воронецкого и Лысокобылина: не ладилось дело с убиранием шасси на болгарском самолете. Воронецкий и Лысокобылин обнаружили, что все дело в болте, который выступает из стойки шасси. Недолго думая, Воронецкий взял зубило, срубил выступающую часть болта. Болгарские механики расстроились: начальство вычтет стоимость болта из получки механика самолета. Наши старшины принесли болгарам две пригоршни болтов: берите, пожалуйста, не расстраивайтесь. Но и тут болгарские механики озадачили наших: принялись упорно отказываться от подарка.

— Нету левов! Нету левов! — твердили они.

Никак не могли понять, что русские отдают болты бесплатно, по дружбе, из желания помочь.

Вообще отношения с болгарскими солдатами, младшими командирами и большинством гражданских лиц у советских солдат и офицеров были отличными. Вот отношения со многими офицерами бывшей болгарской царской армии, в частности с офицерами-летчиками, оставляли желать лучшего.

Помню, дирижер духового оркестра болгарской авиачасти в Божурище говорил, что мы напрасно удивляемся этому, ведь большинство их принадлежит к очень состоятельным семействам, они обожали царя, многие никогда не смирятся с народной властью.

— Но ведь и вы — офицер! — заметил я.— Вы — капитан по званию, верно?

— Верно,— согласился собеседник.— Но происхожу из бедной семьи, и офицер я, если так можно выразиться, "от музыки". Между прочим, меня не принимали в офицерском обществе. И неожиданно спросил:

— Простите, в вашей стране офицеры, выходящие в отставку, получают пенсию?

— Разумеется!

— А у нас не получают. Меня вот в старости ждет нищета.

Я ответил дирижеру, что в новой Болгарии, надо полагать, и порядки будут новыми.

— Хотел бы я дожить до той поры! — вздохнул пожилой капитан...

При разговорах с болгарами мы постоянно ощущали дружелюбие, восхищение достижениями СССР, благодарность Красной Армии, Очень ярко проявились эти чувства и во время футбольного матча между летчиками нашего полка со сборной командой города Бургаса. Занятия спортом в полку поощрялись. В свободные часы летчики и техники яростно состязались у волейбольных сеток и самодельных футбольных ворот. Мысль помериться силами со сборной Бургаса пришла в голову командиру 1-й эскадрильи капитану Волкову. Я не видел причин, из-за которых следовало бы отказаться от такого матча, и разрешил провести его. На следующий день — телефонный звонок. Звонит начальник политотдела 4-го гвардейского механизированного корпуса полковник В. А. Болдырев. Спрашивает, почему проведение матча не согласовано с начальником гарнизона Бургаса, командиром 4-го гвардейского механизированного корпуса генералом В. И. Ждановым.

— Но почему я должен согласовывать, товарищ полковник? Соберутся хлопцы у нас на аэродроме, погоняют мячик, и все.

— Думаете, все? А в городе вы давно были? Афиши о матче видели?

— Афиши? Какие афиши?

— Обычные. Размером, примерно, метр на полтора. О матче между сборной командой летчиков СССР и сборной Бургаса!

— Товарищ полковник, я отменю...

— Погодите, погодите! "Отменю"!.. Быстрый какой! Этак еще хуже получится.

— Но как же тогда? Что делать, товарищ полковник? Посоветуйте!

— Посоветуйте! Сначала решение принял, а теперь совета просит! Ничего я вам не могу посоветовать. Разве что — не проигрывать!

Тут Болдырев заразительно рассмеялся:

— Вот, вот! Не советую проигрывать, майор, если взялись честь всех советских летчиков защищать! Будьте здоровы!

Признаюсь, я искал благовидный предлог отказаться от матча, но наши доморощенные Старостины и Бутусовы — те же Волков, Батаров, Алавердов, Токарев, Беляев, Сергеев, Дымов, Калюжный и другие — просто умоляли не срывать игру:

— Костьми ляжем, а не проиграем, товарищ майор!

Но дело не в звонках Болдырева. На стадионе я лишний раз убедился, как тепло относятся к нам болгары. В чьи бы ворота не влетал мяч, реакция зрителей (а их собралось тысяч восемь!) была прекрасной: они награждали бурными аплодисментами игроков обеих команд, кстати сыгравших вничью — 4:4.

Словом, пребывание в Болгарии осталось в памяти теплом осеннего солнца и открытых братских сердец.

5 октября полк, как я уже говорил, перебазировался в район Софии, на аэродром Божурище. В тот же день я имел первую личную встречу с командиром 288-й ИАД генерал-майором Б. А. Смирновым — сдержанным человеком, среднего роста, с проницательным взглядом светлых глаз. Помню, докладывая новому комдиву и состоянии дел в полку, я схитрил, сказал, что для тренировок молодых летчиков понадобится не менее двадцати тонн горючего.

Смирнов оглядел меня изучающим взглядом:

— Не жадничайте, товарищ майор. Подсчитайте и в следующий раз доложите, сколько необходимо На самом деле.

Понимая, что хитрость разгадана, я стушевался. Смирнов усмехнулся:

— Ничего-ничего, бывает, товарищ майор. Я же понимаю, что вы не для личной выгоды... Ну, а теперь порадую. Ваш полк награжден орденом Суворова. Поздравляю.— Смирнов пожал мне крепко руку.— Проведите митинг, обрадуйте своих орлов... и беритесь за дело: завтра начинайте облет района боевых действий,— продолжал комдив.— И учтите указание "первого": проявлять инициативу, уничтожать транспорт противника, его технику и живую силу. Особое внимание обратите на железнодорожную магистраль Салоники — Белград.

Под "первым:" командир дивизии имел в виду командующего 17-й ВА генерал-полковника В. А. Судца. Указание же обратить особое внимание на железнодорожную магистраль Салоники — Белград могло означать только одно: противник начал поспешный отход из Албании и Греции, движение его эшелонов должно -быть сорвано.

К тому времени мы уже завершили тренировку молодых летчиков, прибывших в полк в августе, а со "старичками" произвели несколько полетов по приборам, учитывая, что впереди зима и что метеорологические условия, к тому же в горной местности, будут сложными.

Облет мы завершили к 10.00, а в 10.30 я уже вылетел в составе звена из четырех "яков" с задачей разведать движение на участке железной дороги Приштина — Скопле — Лесковац. Со мной летели капитан Оськин, старший лейтенант Черногор и младший лейтенант Черевко. В десяти километрах севернее Приштины звено обнаружило эшелон крытых товарных вагонов и трех платформ с зенитными установками. При нашем появлении эти установки открыли огонь. Я атаковал платформу посередине состава, Оськин — заднюю, а Черногор — паровоз. Снаряды и пули достигли цели: зенитки смолкли, паровоз вышел из строя: из пробитого котла хлынули пар и вода.

Мы направились в сторону Скопле. С юга к Приштине приближался еще один эшелон. Черногор и Черевко уничтожили его паровоз. Около станции Качаник показался третий фашистский эшелон. Видно, совсем плохи были дела гитлеровцев, если гнали составы даже в дневное время, да еще без воздушного прикрытия! Боезапас у нас кончился, но подошло вызванное по радио звено Батарова, поразило и третий вражеский эшелон.

Пройдя до Скопле, обнаружив на тамошнем железнодорожном узле много железнодорожных составов противника, мы сообщили об этом на КП 283-й ИАД и легли на обратный курс. В это время капитан Батаров, продолжающий действовать, сообщил, что атакованный нами эшелон севернее Приштины горит.

После Батарова в воздух поочередно поднялись звенья Волкова и Чурилина. Особенно удачен был удар звена Чурилина по вражескому эшелону из 35 вагонов и двух платформ с зенитными установками. Всего же за эти вылеты полк уничтожил 3 паровоза, 24 вагона, до 40 солдат врага и подавил огонь 8 зенитных установок. Движение на перегонах Скопле — Качаник, Качаник — Приштина и Приштина — Косовска-Митровица было прервано.

Во второй половине дня наносить удары по разведанным нами целям начали бомбардировщики болгарских ВВС, а полку приказали сопровождать штурмовики 198-й ШАД, наносившие удар по позициям врага в районе Бела-Паланка.

Прикрывать первую, группу "илов" полетел я с капитаном Оськиным, лейтенант Лодвиков — со своим ведомым младшим лейтенантом Л. В. Токаревым — одним из молодых летчиков полка.

За Славницей показались горы, изрезанные лесистыми ущельями. Ведущий группы штурмовиков не имел, видимо, опыта полетов в горах, зашел в ущелье, стены которого стали быстро сужаться, и, пока набирал высоту, чтобы вырваться из западни, проскочил цель — двадцать фашистских танков.

Зарытые по башни в землю, эти танки перегораживали горное плато, не давали продвигаться болгарским пехотинцам. К счастью, связь со штурмовиками работала отлично, мы навели "илы" на цель, и после первого же захода штурмовиков два фашистских танка запылали, как факелы. Потом загорелись третий, четвертый...

Пользуясь отсутствием воздушного противника, наше звено нанесло удар по колонне автомашин и бронетранспортеров на дороге западнее Бела-Паланки, подожгло четыре автомашины. В сторону Ниша вражеские машины тянулись по стиснутой горами дороге сплошной вереницей. Я сообщил об этом в дивизию и, кроме того, вызвал четверку "яков" из эскадрильи капитана Чурилина. Его летчики уничтожили 10 автомашин и бронетранспортеров.

10 октября войска 3-го Украинского фронта, болгарские и югославские войска перерезал" шоссейную и железную дороги Ниш — Белград, перекрыли врагу пути отхода и перевозок. Непрерывный поток вражеских эшелонов, автоколонн и колонн пехоты сразу иссяк, поэтому и полеты штурмовиков сократились. А 20 октября войска 3-го Украинского фронта о взаимодействии с НОАЮ освободили от фашистских захватчиков столицу Югославии город Белград; начало массовое изгнание гитлеровцев с территории Югославии. Враг откатывался так стремительно, что части 288-й ИАД в двадцатых числах месяца отстали от линии фронта на 300 километров!

29 октября командир дивизии генерал-майор Б. А. Смирнов приказал нам перебазироваться на аэродром вблизи города Крушевац, что на реке западная Морава. Полк перелетел в Крушевай 3 ноября. Наземный эшелон из-за нехватки транспорт прибывал партиями, последняя добралась до города лишь 7 числа, в первый день празднования 27-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции.

Югославы встречали нас примерно так, как у нас встречали первых космонавтов. Повсюду -советские и югославские знамена, плакаты; улицы по которым мы проезжаем, похожи на цветочные оранжереи, и бурлит, бурлит вокруг машин народ! Половина мужчин и молодых женщин, совсем девочек, потрясает пилотками с алыми звездочками, автоматами кустарного производства, другая половина — букетами, платками и кружками с вином:

— Живели русски войницы!

— Живела Црвена Армия!

Восторженные лица, звонкие голос распахнутые навстречу друг другу души!

6 ноября в помещении городского театра состоялось торжественное собрание воинов полка, посвященное годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Мы шли в театр под звуки духового оркестра, население снова забросало полк цветами. Не успели занять места, как старшина полка П. И. Аракелов доложил:

— Товарищ майор! Прибыло много югославских воинов. Просят пустить их.

Перед зданием колыхалась масса вооруженных людей. Увидев меня, замахали пилотками, автоматами:

— Живела Црвена Армия!

Человек пятьсот. Тесновато будет, но ничего: разместимся! Я широко распахнул дверь, югославы шумно повалили в зал. Пока добирался до своего места в президиуме, все ложи, балкон, даже проходы в партере были заняты воинами-югославами. Внезапно в первом ряду возникло замешательство. Оказалось, у чернокудрой девушки сорвалась с пояса, упала и покатилась по наклонному полу к сцене граната. Первым вскочил с места сидевший крайним в четвертом ряду старший сержант Миша Молчанов. Бросился вперед, догнал гранату, поднял и вручил красавице-партизанке, словно розу. Смех, аплодисменты, новые и новые здравицы. Остановить эту бурю было невозможно. Выручили музыканты — заиграли "Катюшу". Люди стали петь, а когда допели песню — наступила тишина.

Думаю, югославские воины не поняли всех слов моего доклада, но смысл его уловили прекрасно. Аплодировали именно там, где следовало. Точно так же потом аплодировали офицеры и солдаты нашего полка горячей речи комиссара югославских партизан Драговича.

После зачтения праздничного приказа я объявил собрание закрытым. Оркестр заиграл "Интернационал". Все встали и запели, и не слышно было даже различия в языках!..

К сожалению, день 7 ноября был омрачен для нас "ошибкой" американских ВВС. 18 самолетов "лайтинг" атаковали на марше грузовик, которым следовала в Крушевац одна из групп нашего наземного эшелона. Грузовик был разбит, механику 3-й эскадрильи сержанту Белоусову оторвало кисть руки, а комсорг 3-й эскадрильи, механик по вооружению старший сержант Николай Иванович Остапенко погиб. Воинов полка обожгло горе. Двадцатичетырехлетний Коля Остапенко был ветераном полка, служил в 611-м ИАП с весны 1942 года. Простой колхозный паренек, очень скромный, вдумчивый, серьезный, отлично знал свое дело, пользовался авторитетом не только среди солдат и сержантов, но и среди офицеров, отдававших должное его воинскому мастерству и выдержке. Недавно мы приняли Колю в партию. И вот его нет с нами. Нет!..

В день похорон Коли кладбище заполнили местные жители. Собралось несколько тысяч человек. Все хотели проститься с советским воином, погибшим на земле Югославии. Люди шли и шли мимо гроба с телом, и каждый, согласно обычаю, клал в гроб либо монеты, либо ассигнации. Ветром ассигнации сдувало, их подбирали, опять клали на место. Шествие длилось, около двух часов. Грянул залп. Гроб под звуки траурной музыки опустили в могилу. Каждый однополчанин бросил на гроб горсть земли. Стали бросать землю и югославы. На могиле мы установили сделанный в армейских мастерских фанерный обелиск с красной звездой. Уходя с кладбища, жители города кланялись свеженасыпанному холму, клали возле него цветы.