III. Калининский фронт
Декабрь сурового сорок первого года. Он вступил на землю Подмосковья с лютыми морозами и... добрыми, радостными вестями.
По приказу Верховного Главнокомандующего советские войска перешли от обороны Москвы в решительное контрнаступление. Сжавшись до предела, пружина обороны советской столицы стремительно развернулась и мгновенно застопорила напор ударного кулака фашистских войск — двух армий Клюге и Штрауса и двух танковых групп Гудериана и Гота. Остатки этих армий и танковых групп, усыпая снега Подмосковья вооружением, техникой и трупами, покатились на запад. Браг был отброшен от Москвы на сто — двести пятьдесят километров. До той поры военная история и практика не знали такого стратегического размаха, такого оперативного темпа контрнаступления.
Летчикам с воздуха особенно отчетливо была видна панорама неслыханного поражения фашистов: батареи, брошенные на огневых позициях, застывшие в снегу танки, исковерканные остовы автомашин, тягачей, а дальше от фронта колонны бегущих гитлеровцев. Сердце пело, рука отжимала ручку управления, сваливая самолет в отвесное пикирование, а пальцы нажимали на гашетку. [53]
В панике метались гитлеровцы в шинелях мышиного цвета. Бортовые пушки и пулеметы работали безотказно.
— Бегут фашисты! — докладывали летчики, возвращаясь на аэродром после очередной штурмовки вражеских войск.
Даже в самые тяжелые минуты нашего отступления, когда войска несли большие потери, мы все ждали перелома, победы. Далеко в тылу создавались новые армии, ковалось оружие. Эвакуированные заводы начали выпускать самолеты.
Настал день, и полк после непродолжительной передышки получил новые самолеты ЛаГГ-3.
Предстояло в короткий срок освоить машину. ЛаГГ-3, остроносый моноплан конструкции Лавочкина, Горбунова и Гудкова, имел мощный мотор с водяным охлаждением. Помимо обычных авиационных пулеметов, на его борту была установлена двадцатимиллиметровая пушка, а под крыльями подвешивались четыре-шесть реактивных снарядов. Кроме того, самолет мог брать до двухсот килограммов бомб.
В нашем распоряжении оставались считанные дни, а сделать предстояло очень много. Техники должны были тщательно осмотреть каждый самолет, пристрелять оружие, подготовить машину к перелету на фронтовой аэродром. Летчикам, летавшим до этого на «мигах», нужно было освоить и изучить все особенности самолета ЛаГГ-3.
Скоро командир полка доложил по команде о готовности части к выполнению боевой задачи. Поступил долгожданный приказ на перебазирование. В канун 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции полк двумя группами вылетел на аэродром, расположенный недалеко от самой линии фронта.
И снова боевые вылеты, жаркие схватки, труд, пот, кровь, потери и победы. Летчики прикрывали наземные войска, пулеметно-пушечным огнем и реактивными снарядами наносили штурмовые удары по живой силе и технике врага, вели разведку войск вражеских тылов. Войска Калининского фронта под командованием генерал-полковника И. С. Конева по решению Ставки перешли в контрнаступление на сутки раньше, чем Западный фронт. Это началось в 3 часа утра 5 декабря. К исходу дня пехота и артиллерия, переправившись по льду через Волгу, неожиданно атаковали противника. [54] Воины 243-й стрелковой дивизии первыми ворвались в Калинин. Вспыхнули ожесточенные бои на улицах города. Шесть раз летчики двух эскадрилий сопровождали в тот день «илы», штурмовавшие врага в районе элеватора и железнодорожного вокзала.
Под вечер 5 декабря погода резко ухудшилась. Пошел густой снег.
Этим воспользовались фашистские бомбардировщики. Они забросали бомбами наши войска, сражавшиеся на окраинах города.
Ясно было, что бомбардировщики вылетели с дальнего аэродрома, где хорошая видимость и высота.
Но этого не объяснишь защитникам города, которые выбивали засевшего врага, дрались за каждый дом, каждую улицу.
— Полетят добровольцы, — сказал командир полка, хмуро посматривая на хлопья снега, — Выйти вперед тем кто согласен. Да хорошенько подумайте, прежде чем сделать это. Понятно?
Шагнули из строя летчики. Среди них — Григорий Онуфриенко.
— По самолетам!
Истребители взлетели и скоро пропали в снежной пелене.
Они вовремя появились над КП командующего фронтом. В разрыве туч увидели группу Ю-88. Ведущий начал пикировать, увлекая за собой летчиков. Полетели к земле воющие бомбы.
Не успел фашистский летчик вывести свой самолет, как сразу был атакован сверху Онуфриенко. Так же прицельно произвели свои атаки Дахов, Дмитриев, Журин и Суханов.
Через несколько минут пять фашистских бомбардировщиков факелами догорали на мерзлой земле. Остальные фашисты испугались исхода боя и поспешно скрылись в облаках.
Скоротечный бой прошел на глазах генерал-полковника И. С. Конева, его штаба и воинов наступающих частей.
Наши летчики еще не успели долететь до своего аэродрома, а по телефону уже передали с КП благодарность им от командующего фронтом. [55]
Мы — гвардейцы.
За успешную боевую работу на Западном фронте наш полк был преобразован в гвардейский. Полковой почтальон принес в землянку эскадрильи газету «Известия». На первой странице крупным шрифтом напечатано сообщение:
«В Народном Комиссариате Обороны СССР.
О преобразовании 29-го Краснознаменного и ордена Ленина, 526-го, 155-го, 31-го, 129-го, 215-го авиационных полков в гвардейские полки».
Скупые строки приказа читали и перечитывали. Много раз.
«За проявленную отвагу в воздушных боях с немецкими захватчиками, за стойкость, мужество и героизм личного состава перечисленные выше авиационные полки Ставкой Верховного Главнокомандования преобразованы:...129-й истребительный авиационный полк в 5-й гвардейский истребительный авиационный полк.
...Полком произведено 1793 боевых вылета с налетом 1980 часов. Уничтожено 82 самолета противника, из них 62 в воздушных боях и 20 на аэродромах. Штурмовыми действиями уничтожено 120 автомашин, до 1000 фашистов, подавлен огонь 12 батарей зенитной артиллерии...»
Старейший из авиационных полков Советских ВВС — 29-й иап, возглавляемый майором А. Юдаковым, стал 1-м гвардейским.
215-й штурмовой авиационный полк нашей дивизии, возглавляемый майором Л. Рейно, с которым мы вместе воевали под Ярцевом, Ельней, Смоленском и под Москвой, преобразовывался в 6-й гвардейский. Это были первые полки авиационной гвардии. 61-й штурмовой авиаполк наградили орденом Красного Знамени. Из штаба ВВС фронта сообщили о вылете представителя ВВС бригадного комиссара Галичева для вручения полку Гвардейского знамени.
Аэродром затерялся среди густого сосняка. В настороженной тишине дремлет вековой лес. Только слышно, как потрескивают сосны да срывают с веток иней юркие белки.
Они прыгают с дерева на дерево. Их здесь много. Голубоватый искристый снег слепит глаза. Рядом со взлетной полосой выстроился личный состав полка. В морозной тишине прозвучала команда «Смирно». Зачитали перед строем приказ Наркома Обороны. [56]
Слово берет Галичев. Он в белой дубленой шубе. Черные унты, шапка-кубанка. Холодно!
— Товарищи! Ваш полк один из первых в авиации удостоен звания гвардейского. Он отважно дрался с врагом в первые, самые трудные месяцы войны. Особенно отличился при обороне Москвы. Родина высоко оценила ваш вклад в общее дело разгрома ненавистного врага. Военный совет фронта уверен, что вы, первые гвардейцы авиации, будете крепче бить фашистов до победного конца. Вручаю вам завоеванное в воздушных боях, овеянное подвигами, омытое кровью Гвардейское знамя!
Легкий морозный ветерок мягко колышет шелк, на котором вышит портрет Владимира Ильича Ленина и призывно сияют слова «За нашу Советскую Родину».
Принимая знамя, майор Беркаль целует край алого полотнища:
— Большая честь сражаться под этим знаменем и называть себя гвардейцами. В будущих боях мы оправдаем ее, — взволнованно говорит он.
Затем знамя передали знаменосцу — лучшему летчику полка Григорию Онуфриенко.
Тот бережно расправил его. Золотыми буквами засверкало полное наименование полка: 5-й гвардейский. Перед Гвардейским знаменем летчики дали торжественную клятву:
«Пока наши руки держат штурвал самолета, пока наши глаза видят землю, пока в нашей груди бьется сердце, а в жилах течет кровь, мы будем бить и громить, истреблять фашистских зверей, не зная страха, не ведая жалости, презирая смерть во имя окончательной победы над фашизмом. Гвардейцы не отступают, гвардейцы не знают поражений. Гвардеец может умереть, но должен победить! Красное знамя советской гвардии мы будем хранить и беречь, как зеницу ока, как величайшую драгоценность. С этим знаменем мы вместе с наземными войсками будем двигаться вперед. Мы пронесем его на Запад сквозь бурю Отечественной войны к светлому дню Победы, овеем его славой новых подвигов».
Высоко поднял знамя Онуфриенко. Губы его твердо сжаты. Меховой шлем застегнут, кожаный реглан обтянул плотную фигуру, на ногах унты. Справа от него — командир полка Юрий Михайлович Беркаль, слева — комиссар полка Василий Александрович Зайцев и начальник штаба Дмитрий Алексеевич Русанов. В затылок комиссару стоит старший политрук Анатолий Соколов. Это он открыл в полку счет сбитых фашистских самолетов в первый день войны. [57]
Рядом с ним Иван Мещеряков, привыкший делать все не спеша, без суеты, но добротно. Тут же майор Василий Ефремов и капитан Александр Кондратюк, Павел Песков, Иван Лавейкин, Федор Дахов, Григорий Инякин, Дмитрий Штоколов, Николай Макаренко, Борис Журин и Алексей Истомин и другие. И, конечно, техники. Все они влюблены в свое дело до самозабвения. Раздалась команда: — Под знамя...
Григорий Онуфриенко медленно пронес гвардейское знамя вдоль замершего строя. Вслед ему дружно прогремело многоголосое «ура».
О многом передумали, многое вспомнили гвардейцы в тот январский день.
Утром на аэродроме тишина. Лишь поскрипывает снег. Далеко слышен каждый звук. На рассвете техники прогрели моторы самолетов и теперь ожидают команду, поглядывая в сторону КП полка.
Телефонный звонок. С наземной станции наведения передали тревожный сигнал: замечена большая группа фашистских бомбардировщиков. Несколько девяток уже пересекли линию фронта.
Гвардии майор Василий Зайцев сосредоточенно смотрел на карту. Ему хотелось предугадать, куда направились фашистские бомбардировщики. Ясно только одно: обнаружили завидную цель. Надо помешать им осуществить черный замысел.
Девятка истребителей вырулила на сверкающую белизной гладь летного поля. Белый флажок дежурного по старту не виден на снегу. Взмах вытянутой руки.
Василий Зайцев взлетел первым. К нему подстроились остальные летчики. Внизу под снегом поля, леса. На деревьях снеговые шапки. Белым-бело. Но стоит присмотреться и сразу определишь: снег не всюду одинакового цвета, дороги темные. [58] Так же темны заезды в лес где отдыхают войска, спрятана техника, сосредоточены склады боеприпасов.
Василий Зайцев настороженно посматривал в небо. Фашистских бомбардировщиков не видно. Их надо обязательно отыскать, не дать им возможности бомбить наши войска. Задача как будто проста, но ее трудно выполнить. Линия фронта большая, как заранее сказать, на что нацелились фашисты? Решили бомбить железнодорожный мост? Или станцию? Или эшелоны в пути?
Неожиданно ведущий обратил внимание на темную дорогу. Она выбегала из леса, как и другие. Но те вчера были, а эту он что-то не замечал.
Широкие следы с темными подтеками масла и горючего. Так, так... Вот и колонна автомашин. Может, танков?
Колонна двигалась от леса несколько часов, а летчикам потребовались какие-то минуты, чтобы догнать ее.
Яркое солнце ослепляло ведущего, поэтому он не сразу заметил большую группу фашистских бомбардировщиков. Они уже, как видно, сделали первый заход — на снегу черные воронки от взорвавшихся авиабомб.
— «Маленькие», атакуем! — передал Зайцев по радио.
Стремительная атака, пушечные очереди. Первый Ю-87 сорвался в штопор.
Ведущий повторил атаку. Ему надо расстроить боевой порядок фашистских летчиков, сбить с них спесь. Дружно бросились на Ю-87 остальные летчики. Короткие прицельные очереди.
Выводя свой самолет из пикирования, Василий успел рассмотреть внизу, на дороге, наши танки, старательно побеленные известкой.
Первая группа фашистских бомбардировщиков обращена в бегство. Но на подходе вторая. И снова бой.
Колонна танков уходила от фашистских бомбардировщиков. Истекло время на прикрытие, опустели баки с горючим, расстрелян весь боекомплект. На смену одной группе истребителей пришла вторая, чтобы так же надежно прикрывать на марше танковую колонну.
Быстро заправили истребители на аэродроме. Снова группа Зайцева в воздухе. И опять бой с Ю-87.
Командир хорошо знал своих летчиков. Не выпускал их из поля зрения, вовремя приходил на помощь. Боевой порыв Зайцева передавался его ведомым. Вот меткой очередью поджег фашистский самолет Григорий Онуфриенко. [59]
- Молодец! — похвалил Зайцев.
Словно услышав его похвалу, по одному вражескому самолету сбили Лавейкин, Дмитриев и Городничев. А в другой стороне смело атаковали противника Истомин и Дахов.
Устремился на самолет Пескова фашистский истребитель. Еще секунда — и командир меткой очередью снял врага.
Короток зимний день. В три часа уже начало смеркаться. Танковая колонна сумела проскочить открытое поле и рассредоточилась в лесах, чтобы ночью снова двигаться к линии фронта.
А летчики вернулись на свой аэродром. Они сбили за один день одиннадцать вражеских самолетов. Возбужденные жаркой схваткой, забросив планшеты через плечи, в меховых комбинезонах, с пистолетами ТТ у пояса, шутя и переговариваясь друг с другом, направились на командный пункт полка.
Прошел еще один фронтовой день.
Поздно вечером 12 декабря по радио звучал знакомый голос диктора. Левитан торжественно читал очередную сводку Советского информбюро:
«В последний час... Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы... Поражение немецких войск на подступах к Москве... Одержана крупная победа над зарвавшимися фашистскими захватчиками.Гитлеровский план окружения, взятия и уничтожения нашей столицы провалился! Впервые во второй мировой войне гитлеровские войска потерпели крупное поражение. Легенда о непобедимости немецкой армии и авиации развеялась.»
Все последующие дни декабря полк наносил беспрерывные штурмовые удары по отходящим колоннам войск противника на дорогах, прикрывал наступающие войска 30-й и 31-й наземных армий, переправы через Волгу.
К тринадцати часам 16 декабря город Калинин был полностью очищен от фашистских захватчиков. А 20 декабря восемь ЛаГГ-3 в составе летчиков Зайцева, Онуфриенко, Дмитриева, Журина, Дахова, Пескова и Мещерякова во главе с командиром полка майором Беркалем вылетели на штурмовку противника, отступающего по дороге Калинин — Ржев. [60]
Растянувшуюся на несколько километров колонну машин с немецкими солдатами, артиллерией, боеприпасами гвардейцы застигли в десяти километрах восточнее Старицы. Голову колонны атаковала четверка ЛаГГ-3 майора Беркаля. Полетели вниз осколочные бомбы. Потом истребители развернулись, стали штурмовать дорогу. Расстреливали из пушек и пулеметов технику и живую силу.
Майор Зайцев сразу понял замысел командира полка. Он со своей четверкой ударил по хвосту колонны. Бомбы были сброшены точно, на дороге начались пожары. Видимо, одна из бомб разбила бензовоз. Горящий бензин сжигал одну за другой автомашины и сани.
Образовав таким образом с двух сторон пробки на дороге, гвардейцы замкнули круг в воздухе и то с пикирования, то на бреющем полете продолжали уничтожать скучившиеся войска иноземных захватчиков. С высоты хорошо было видно, как суетно бегали фашисты, горели автомашины, рвались боеприпасы.
Восемь истребителей штурмовали вражескую колонну до тех пор, пока не израсходовали все боеприпасы. Затем летчики подтянулись к командиру, построились, как на параде, и, чуть не задевая винтами за макушки деревьев, вихрем пронеслись над землей. Вскоре все, кто учавствовал в этом вылете, получили благодарность от командующего ВВС Калининского фронта.
Пять против тридцати
Ранним весенним утром 21 марта 1942 года ведущий группы Василий Ефремов получил боевой приказ прикрыть наступление наземных частей 30-й армии Калининского фронта.
Привычным движением гвардии капитан вынул из-за голенища сапога помятую карту и стал делать какие-то ему одному понятные отметки. Лететь предстояло в район Гладово — Тарутино. Подошло время, и пятерка истребителей направилась к линии фронта.
Сейчас, как никогда, особенно заметной уходила на запад дорога. Разрушенные колхозные постройки, поваленные телеграфные столбы, уродливые скелеты разбитых немецких машин. Привычные фронтовые картины. С каждым днем их становилось все больше и больше. Промелькнули сожженные деревни, черные печные трубы, обезображенные леса. [61]
Ефремов увидел большую группу бомбардировщиков. Он научился их отличать по темным силуэтам. Ю-88 не походил на Хе-111, а Хе-111 на Ю-87.
Сейчас они летели все вместе, в одной группе. И оттого, что находились рядом, отличие было особенно заметным. Ю-88 коротконосый, с тяжелыми моторами, Ю-87 с торчащими шасси, каждое колесо которого прикрыто большим обтекателем. Недаром летчики сразу окрестили эти пикирующие бомбардировщики «лаптежниками» — казалось, будто у самолетов висят большие растоптанные лапти. Сзади группы носились «мессершмитты» с тонкими удлиненными фюзеляжами, получившие прозвище «худых».
Пятерка истребителей находилась выше группы противника, и фашисты пока не замечали наших из-за слепящего солнца.
Пять против тридцати!
Ведущий гвардии капитан Ефремов знал, что его летчики — опытные бойцы, почти у каждого на счету семь-восемь сбитых вражеских самолетов. Журин и Дахов участвовали в пятидесяти воздушных боях; храбрости, находчивости не занимать и Пескову с Лавейкиным. Да и сам Ефремов начал свой боевой счет еще в финской войне. Там он сбил пять самолетов противника, за что награжден орденом Ленина и медалью «За отвагу».
Пятерка истребителей устремилась в атаку. Казалось, рванулась в бой гигантская машина, управляемая одним мотором, одним сердцем, одной властной, умелой и сильной рукой.
На какую-то долю секунды фашисты оторопели. Беспорядочно сбросив бомбы, «хейнкели» собрались в круг, прикрывая друг друга. Но первая атака не прошла даром. Два горящих Хе-111 камнями рухнули вниз, остальные бомбардировщики обратились в поспешное бегство. «Юнкерсы» ринулись в бой, но тут же с малой дистанции две вражеские машины были сбиты. Подоспевшие «мессеры» накинулись на истребители. Гвардейская пятерка разделилась на две группы: Ефремов, Лавейкин и Песков связали боем фашистские истребители, а Дахов и Журин продолжали атаку отходивших «юнкерсов».
Двадцать пять минут длился неравный бой. Звук завывающих моторов смешивался с грохотом пушек и треском пулеметных очередей. [62] Как молнии, носились наши истребители среди немецких машин, поливая их огнем из пушек и пулеметов — недостатка в целях не было. После особенно удачной атаки Иван Лавейкин сбил Ме-110, Ефремов — Ме-109. Еще один фашистский бомбардировщик после атаки Журина полетел к земле. Бой принимал все более ожесточенный характер. Сокрушительные атаки гвардейцев сломили фашистов, они пустились наутек.
У наших истребителей кончились боеприпасы, на исходе горючее. Собрав пятерку, Ефремов взял курс на свой аэродром.
С земли за воздушным боем следили сотни глаз наших солдат. Видел бой со своего командного пункта и командующий фронтом. Он приказал наградить гвардейцев боевыми орденами.
Все понимали, что решительность командира группы, его обоснованный расчет на внезапность предрешили исход боя. Когда отважная пятерка возвратилась на аэродром, каждый из однополчан хотел пожать летчикам руки. «Пять против тридцати. Сбито 7, потери — 0», — такая запись появилась в журнале боевых действий.
Слава полка крепла.
Многих летчиков и техников наградили орденами и медалями. Были свои Герои Советского Союза. Среди них комиссар эскадрильи Анатолий Соколов. В 1940 году он впервые встретился в Финляндии с вражескими самолётами. Сбил несколько машин, был награжден орденом Красной Звезды. За восемь месяцев войны в воздушных боях уничтожил восемь фашистских самолетов. Сто пятьдесят раз вылетал он на боевые задания. Его спасала исключительная выдержка, самообладание, находчивость. И, разумеется, отличное знание летного дела. В двадцать два года он по путевке комсомола поступил в Качинскую военную школу летчиков имени Мясникова, работал летчиком-инструктором, служил в строевых авиачастях, воевал с финнами. А сейчас — комиссар.
Все, что называется, влюбились в него с первого взгляда. Смуглый, худощавый, с живыми цыганскими глазами, он умел найти ключик к каждому, даже самому угрюмому и скрытному человеку. Носил неизменный кожаный реглан, поверх него шлемофон, пристегнутый к поясному ремню. Карту складывал гармошкой и засовывал за голенище левого сапога. [63]
Соколов личным примером увлекал в бою других. В мирное время и в первые дни войны комиссары эскадрилий были летчиками. Затем, наверное, из-за нехватки командного состава, на эту должность стали назначать людей, не имеющих летного образования. Они тоже умело воспитывали личный состав, но только на земле. Занимались этим со всей серьезностью.
Наш комиссар говорил так, что заслушаешься. Речь его отличалась лаконичностью, выразительностью, страстностью большевика. Таким выступлениям мог позавидовать любой оратор. Соколов читал летчикам газеты и журналы, знакомил с положением на нашем участке фронта, делился боевым опытом. Любое дело спорилось у него потому, что брался за все с огоньком, от души, а душа была щедрая, широкая, словом, русская душа. Причем не чуждая лирики.
Как-то в годовщину Октября собрались в тесной столовой. Кто-то затянул хрипловатым басом: «В далекий край товарищ улетает».
Соколов пригладил руками непокорный смоляной чуб. Слегка прищурился.
Так где же, приятель, песня твоя?Он знал наизусть много стихов Светлова и Есенина. Особенно любил Маяковского.
...И вот мы провожаем комиссара в последний путь. При штурмовке вражескими самолетами нашего фронтового аэродрома на взлете он погиб.
Шесть летчиков сняли с кузова грузовой машины гроб из новых сосновых досок и понесли к могиле. Хоронили Анатолия Михайловича Соколова напротив деревни, под развесистой сосной, головой на Запад. Полукругом стоял в немой скорби траурный строй однополчан.
Григорий Онуфриенко сказал просто:
— Прощай Анатолий. Беру на себя то, что ты не успел совершить. Буду бить врага за двоих. Обещаю это тебе и товарищам.
Наступили последние минуты. Морозный воздух прорезал оружейный залп. Второй.., третий... Прощальный салют погибшему гвардейцу, [64]
Пополнение.
В конце мая в полк прибыли сержанты Виталий Попков, Евгений Быковский, Владимир Цапалин, Александр Уроденко, Михаил Зуев, Анатолий Павленко и другие.
В июне пришлось прикрывать боевые действия наших войск в районе Холм — Белый и перевозки по железной дороге на участках Калинин — Торжок — Торопец. Сопровождали Пе-2 и «илы» в район Ржева и Великих Лук, вели разведку с бомбометанием и фотографированием.
Наступил июль 1942 года — душный, нервный. Полк стоял на аэродроме, где ослепительный шар летнего солнца подолгу неподвижно висел над головой. Наши войска вели бои за овладение Ржевом и Зубцовом.
Чтобы сэкономить время и произвести «сверхплановый вылет», летчики часто сами помогали техникам готовить самолеты к полету. Даже завтракать и обедать приходилось здесь же, на аэродроме, иногда прямо под плоскостью или в кабине самолета.
Едва летчики успевали сесть и зарулить машины на стоянки, расположенные вдоль опушки леса, как техники и механики приступали к своему привычному делу: быстро заправляли самолеты бензином, маслом и сжатым воздухом. Оружейники укладывали боекомплект для пушек и пулеметов.
В такое время каждый самолет эскадрильи на учете. Никто даже мысли не допускал, что какой-нибудь из них выйдет из строя. Летный и технический составы боролись за сохранение каждой машины.
Летали, пока работали моторы, пока в полку оставался исправным хотя бы один самолет, хотя бы один человек, способный подняться в небо.
В одном неравном бою машина Павла Пескова была сильно повреждена, но он привел ее на аэродром. После осмотра обнаружилось, что та подлежала лишь разборке на запасные части. Однако искусные руки техников и механиков сделали, казалось, невозможное — с помощью специалистов подвижной авиационной ремонтной мастерской (ПАРМ-1) в аэродромных условиях отремонтировали поврежденный самолет, привели в порядок, вернули в боевой строй.
Однажды на полевом аэродроме в крытом капонире техники обнаружили полуразобранный МиГ-3. Осмотрели его. У кого-то возникла идея восстановить самолет. [65]
Мотор, воздушный винт, колеса, навигационные и пилотажные приборы, а также часть других деталей сняли со списанных самолетов и установили на истребитель. Все отремонтировали и проверили на земле. А в воздухе его опробовал командир эскадрильи Онуфриенко, а летать на боевое задание вызвался капитан Павел Бунделев. Бывало, поднимутся в воздух три или четыре ЛаГТ-3, а за ними, в хвосте, плетется МиГ-3.
Зато над линией фронта наших самолетов стало на один больше. В районе Ржева «сверхштатник» даже сбил одного Ю-88. Несмотря на огромные усилия всего нашего личного состава, случалось, что в двух эскадрильях исправными оказывались по единственной машине. Так остро ощущалась нехватка самолетов и запасных частей.
Как-то первой эскадрилье поставили задачу — обеспечить прикрытие двух Пе-2, которые по заданию командующего Калининским фронтом должны бомбить железнодорожный мост через Волгу северо-западнее Ржева. Для сопровождения бомбардировщиков надо поднять три или в крайнем случае пару истребителей. Но в эскадрилье тогда был исправным только один ЛаГГ-3, а все самолеты другой эскадрильи уже выполняли боевой вылет.
— Разрешите мне одному слетать с Пе-2, — сказал майор Борис Журин.
— А как вы выполните прикрытие? — спросил командир полка.
— Буду взаимодействовать с «петляковыми» в сфере возможностей их бортового огня, — уверенно ответил Журин.
Когда два Пе-2 и один ЛаГГ-3 приблизились к цели, их встретили два Ме-109, а зенитки открыли огонь. Взаимодействуя со стрелками бомбардировщиков, майор не допустил фашистских истребителей к Пе-2 на дистанцию прицельного огня. Под защитой одного советского истребителя «петляковы» с пикирования сбросили бомбы. Железнодорожный мост надолго был выведен из строя.
...С боевого задания вернулся сержант Владимир Цапалин. Он быстро подрулил к своей стоянке, поудобнее развернул самолет, чтобы техникам легче было втолкнуть его под маскировочную сеть, выключил мотор. [66]
Стало тихо. Лишь продолжал жужжать раскрученный в полете гироскоп да слышалось глухое тиканье часов, вмонтированных в приборную доску.
Пока техники заправляли самолет, полковой врач капитан Овсянкин вынул из тела летчика семнадцать мелких осколков от разрыва эрликоновского снаряда. На спине и на груди от перенапряжения подергивались мышцы. Наконец раны залили йодом.
Через пятнадцать минут сержант снова в воздухе.
— Сколько полетов произвел сегодня Цапалин? — спросил начальник штаба у оперативного дежурного.
— На шестой пошел.
С наступлением темноты летчиков увезли на грузовой автомашине в столовую. Она располагалась в полуразрушенной от бомбежки церкви в самом центре села Дары.
К концу мая 1942 года в полку было уже девять Героев Советского Союза: Петр Ковац, Василий Зайцев, Анатолий Соколов, Василий Ефремов, Григорий Онуфриенко, Николай Городничев, Александр Кондратюк, Павел Песков и Иван Мещеряков.
29 июля 1942 года личный состав всех трех эскадрилий полка по тревоге построили около КП. Зачитали приказ № 227 Народного Комиссара Обороны об исключительно опасном положении, которое создалось на юге страны. Врагу удалось осуществить глубокий прорыв на Кавказском и Сталинградском направлениях.
Над Родиной нависла большая опасность. Нужно было усилить сопротивление врагу и во что бы то ни стало остановить его продвижение, а в связи с этим перестроить партийно-политическую работу в войсках, мобилизовать все силы и средства. «Ни шагу назад!» — говорилось в приказе.
Войска фронта подошли к городу Ржеву. Дым сражения не рассеивался над ним несколько недель. С трудом просматривались черные остовы домов с пустыми глазницами окон. Каждый метр улиц был по нескольку раз пропахан снарядами, бомбами, минами.
Наземные войска под Ржевом и Зубцовом требовали прикрытия истребителей: фашисты стремились остановить наступление и бросали большие группы бомбардировщиков.
Над Ржевом проходили основные воздушные бои. [67]
В полк пришли газеты. На первой странице крупный заголовок: «6 против 30». Эпиграфом к тексту стояли слова Суворова: «Воюют не числом, а умением». Далее говорилось о том, что шесть советских истребителей ЛаГГ-3 во главе с гвардии капитаном Иваном Лавейкиным возвращались на аэродром после выполнения задания в тылу противника. Над Ржевом они встретили восемнадцать бомбардировщиков в сопровождении двенадцати истребителей.
Шесть против тридцати — это было дерзко, но тем не менее Лавейкин решил внезапно ошеломить врага.
Короткая информация в газете не давала полного представления о проведенном воздушном бое, о котором в полку говорили с воодушевлением. Лавейкин на больших листах нарисовал схему своего боя. Красным карандашом показал советские истребители, черным — фашистские.
В полку стало правилом разбирать на схемах проведенные бои, на них учить молодых летчиков. На разборе вскрывались и допущенные ошибки. Но этот воздушный бой был проведен мастерски.
Выдалась на редкость хорошая погода. Ярко светило солнце, которое обеспечило внезапность действий наших летчиков. После первой атаки, когда на земле запылали сбитые вражеские самолеты, ослепленные фашисты не успели сосчитать, сколько в воздухе советских истребителей. Шестерку приняли за большую группу.
Бомбардировщики быстро освободились от груза бомб и начали разворачиваться в свою сторону.
Вторая атака оказалась такой же успешной. Но, навязывая воздушный бой, Лавейкин пошел на хитрость. Он и его летчики все время оттягивали истребители противника. Старались загнать и бомбардировщики на свою территорию.
Увлеченные дракой, немцы не заметили хитрости. Когда горючее в баках наших истребителей было на исходе, подоспела помощь. Фашисты позорно бежали.
В числе шестерки отважных соколов, дравшихся с тридцатью вражескими самолетами, отличился молодой летчик из нового пополнения сержант Виталий Попков — сбил бомбардировщик.
Уже тогда в нем угадывался будущий прославленный воздушный боец — дважды Герой Советского Союза. [68]
Фронтовые будни
Летом 1942 года наши летчики начали отрабатывать бомбометание с истребителей. Самолетов не хватало, поэтому командование решило чаще посылать их на штурмовки вражеской техники и живой силы.
4 августа восемь из них во главе с гвардии майором Ефремовым получили приказ прикрывать наши наземные войска.
С КП взвилась оранжевой змеей ракета. Взревели моторы. Со всех сторон лесной опушки начали выруливать на старт боевые машины. Они взлетали парами и быстро собирались на кругу за аэродромом.
Линия фронта скоро обозначила себя сожженными деревнями, ломаными линиями окопов, позициями артиллеристов. Истребители медленно прошли над ней, успев на маршруте набрать высоту.
Белые шапки разрывов указали ведущему группы, что линию фронта пересекли фашистские самолеты и наши зенитчики открыли по ним огонь. Эти выстрелы явились наводящими на цель.
— Соколы, к бою! — передал командир группы.
Оказалось, что впереди большая группа Ме-109. Возможно, они вылетели на облет района или решили очистить воздух перед приходом своих бомбардировщиков. Командир быстро сосчитал вражеские машины. Их 16, а в его группе всего 8 летчиков. На каждого по 2 фашиста. Но раздумывать некогда. Для истребителя важны внезапность, инициатива, которые часто решали исход боя.
Фашисты рассчитывали, что они при своем численном преимуществе быстро разделаются с дерзкими русскими. Все сразу бросились в атаку, не заботясь о прикрытии, стараясь только больше сбить краснозвездных истребителей. Однако наши летчики умело выходили из-под огня и стреляли только с близкой дистанции.
Вот вниз полетел, задымив, первый Ме-109. За ним с высоты сорвался другой и врезался в землю.
Противника это не остановило. Он по-прежнему продолжал атаковывать.
Молодой летчик Василий Ануфриев вел свой первый воздушный бой. Спасая командира звена, он защитил его от атаки Ме-109 своим самолетом, словно щитом. Машина Ануфриева была подбита, а сам он тяжело ранен. [69]
Но из боя не вышел. Каким-то чудом даже умудрился долететь до аэродрома. На земле техники подхватили летчика на руки и отнесли, почти безжизненного, в санитарную часть.
А через два часа шестерка ЛаГГ-3 с ведущим майором Онуфриенко обеспечивала боевые действия своей авиации в районе Чертолино. Молниеносный воздушный бой с шестью «мессершмиттами» принес им победу: было уничтожено три самолета противника. Одного сбил Григорий. Двух других — командир звена, гвардии старший лейтенант Ибрагим Бикмухаметов.
Первый Ме-109 он зажег на боевом развороте, фашистский летчик едва успел выпрыгнуть с парашютом. Неожиданно в хвост машины старшего лейтенанта зашел «мессер». Бикмухаметов поздно заметил его. Однако не растерялся, сделал энергичную «горку» и пошел с резким разворотом на Ме-109. Враг не успел отвернуть свой самолет.
Сильный удар хвостом «лагга» по концу плоскости «мессера». Тот сорвался в штопор и ударился об землю. Взрыв! Где-то около деревни Тимофеево.
Командир звена выровнял самолет. Мотор работал четко, что радовало. Попробовал ручку, она плавно двигалась, подчиняясь воле пилота. Тогда он осторожно развернул истребитель и взял курс на свой аэродром.
Переваливаясь с крыла на крыло, самолет Бикмухаметова быстро терял высоту. Далеко не дотянув до посадочного знака, резко коснулся колесами земли, «отмочил» одного козла, затем другого и наконец остановился.
Летчик подрулил к стоянке, выключил мотор, вылез из кабины, едва веря, что уже дома. Друзья окружили его плотным кольцом. Все внимательно рассматривали чудом уцелевшее после тарана, перекрывшее все границы живучести хвостовое оперение самолета. До сих пор загадка — как можно было такую машину привести на аэродром. Где предел человеческому умению, выдержке, мастерству? Ведь на какой риск шел Бикмухаметов, тараня гитлеровца над расположением его наземных войск. Недаром он считался одним из лучших истребителей полка.
В начале августа сорок второго года гвардии сержант Иван Лавренко также таранил фашистский самолет. [70] Пятерка ЛаГГ-3 во главе с гвардии старшим лейтенантом Гречневым прикрывала свои войска в районе Ржева. Вдруг из облаков выскочили шесть Ме-109. Ведущий ринулся на противника, увлекая за собой ведомых. Завязалась схватка. Гречнев сбил одного «мессера». В разгаре боя Лавренко заметил, как в хвост истребителя, пилотируемого молодым летчиком Ермолаевым, зашел Ме-109. Немедленно бросился на помощь, удачной атакой отогнал воздушного пирата.
В это время другой Ме-109 пытался зайти в хвост самолета Лавренко. Сержант сделал резкий маневр. Атакующий «мессер» проскочил его и оказался перед носом самолета гвардейца. Лавренко немного довернул машину, винтом ударил по стабилизатору самолета противника. Раздался треск. Машину бросило в сторону, но привязные ремни удержали летчика в кабине. От удара «мессершмитт» сорвался в штопор. Взорвался он севернее Ржева.
Машина Лавренко тоже вошла в штопор. Рули управления не действовали. Летчик попытался вылезти из кабины, но встречная струя воздуха плотно прижала его к сиденью. Лавренко рванул за кольцо. Раскрывшийся парашют буквально выдернул его из кабины. Отважный гвардеец благополучно приземлился на нейтральной полосе. Его подобрали наши танкисты.
Август оказался знаменательным для полка. Быстро рос счет сбитых самолетов.
Выросло мастерство летчиков. 30 августа две пятерки ЛаГГ-3, возглавляемые Василием Гриневым и Игорем Шардаковым, над линией фронта встретили смешанную группу бомбардировщиков: восемь Ю-87, шесть Ю-88, четыре До-215 под прикрытием восьми Ме-109.
Смешанная группа бомбардировщиков лишний раз доказывала, что у фашистов сорвалось «молниеносное» наступление. Война оказалась затяжной, они потеряли много машин, поэтому вынуждены посылать самолеты разных типов, с разной скоростью полета.
Это сразу определил Василий Гринев. В первую очередь надо атаковать До-215. Они маломаневренные. После выхода из атаки стоит заняться Ю-87. Нельзя пропускать к линии фронта Ю-88.
Спланировав мысленно свой бой, командир группы начал его осуществлять со всей решимостью. [71]
Так Григорий Инякин сбил До-215. Шардаков сумел снизу зайти к Ю-87 и с ходу поразил его. Его примеру последовал Николай Макаренко, умело уничтожив второй Ю-87.
Ю-88 оказались крепкими орешками. На них, видно, были опытные летчики: подстроились ближе друг к другу, чтобы усилить плотность огня своих воздушных стрелков. Но все же Гриневу и Лавренко удалось сбить по одному бомбардировщику Ю-88.
Три Ме-109 с разных сторон атаковали самолет Макаренко. Осколки разорвавшихся в кабине ЛаГГ-3 вражеских снарядов срезали ручку управления, ранили летчика. Пришлось выброситься с парашютом. Когда шелковый купол наполнился воздухом, Макаренко попытался подскользнуть, однако подтянуть стропы ранеными руками ему не удалось — не хватило сил. После приземления на передовой линии к Макаренко подбежали наши солдаты и на плащ-палатке оттащили его в овраг, затем погрузили на двуколку и отвезли в землянку, где оказали первую помощь: перевязали раны и заставили выпить полстакана спирта. Затем на По-2 доставили в госпиталь в город Торжок. Здесь обстоятельно промыли все открытые раны: рук, груди, ног. Врачи были очень удивлены, когда увидели на прикрепленном к гимнастерке ордене Красного Знамени летчика большую вмятину от осколка. Позже орден пришлось заменить. Не будь его — осколок попал бы прямо в сердце летчика. Что и говорить — повезло.
— Ты, брат, родился в сорочке, — говорили боевые друзья Макаренко.
Едва только солнце зашло за горизонт, как поступила команда: общее построение около командного пункта. Построились: управление полка, затем первая, вторая и третья эскадрильи. Народу много — полк стал трехэскадрильным.
Исполнявший в то время обязанности командира полка Зайцев вручил всем нагрудные знаки «Гвардия». Этот знак был установлен правительством 21 мая 1942 года.
В полку берегли молодых летчиков, осторожно вводили их в строй. Заставляли изучать силуэты фашистских самолетов, запоминать их летно-тактические данные, экипаж и вооружение, уязвимые места. [72] Кроме этого, производились контрольные стрельбы по силуэтам самолетов.
Занимался с молодежью Василий Зайцев. По схемам подробно разбирал проведенные бои. Любил проигрывать их, для чего были сделаны из дерева макеты самолетов. Летчики по очереди атаковывали моделью самолета машину Зайцева. Опытный ас показывал, какие надо применять эволюции, как уходить от преследования, как атаковывать.
8 ход пускались и руки. Ладони то взлетали вверх, то устремлялись вниз, повторяя возможные эволюции самолетов. Строгий учитель заставлял своих учеников изучать по карте район полетов. Молодые летчики постоянно выезжали на аэродром, присутствовали при постановке задач и разборе полетов. Потом следовал полет вокруг аэродрома. Пока один из молодых был в воздухе, опытный истребитель, а то и пара, прикрывали аэродром.
Настал день, когда Зайцев сказал комсомольцу Александру Уроденко:
— Полетишь с майором Журиным. Пора.
С аэродрома вылетела четверка. Повел ее майор Журин. Не долетая до линии фронта, истребители встретили ФВ-189. На фронте этот самолет называли «рамой», «костылем». Был он корректировщиком.
Журин приказал Уроденко атаковать. «Рама» очень маневренна. Не всякому летчику-истребителю удавалось сбивать ее.
И на этот раз фашист ловко увернулся от огневой трассы. Атака следовала за атакой, а ФВ-189 не падал. Молодой летчик горячился. Наконец он сумел взять себя в руки, вспомнив дружеские советы Василия Зайцева. С предельно близкой дистанции всадил во вражеский самолет две пулеметно-пушечные очереди.
«Рама» загорелась. Ударилась о землю и взорвалась.
9 августа сорок второго года четверка ЛаГГ-3 во главе с майором Александром Кондратюком, прикрывая войска 31-й армии и переправы через реки Вазуза и Осуга в районе Зубцов и Гнездилово, завязала бой с пятнадцатью самолетами противника. Было сбито два бомбардировщика и Ме-109. Но один из вражеских истребителей подбил машину Бориса Журина. Гвардеец не вышел из боя, продолжал сражаться. Схватка с врагом подходила к концу, как вдруг самолет загорелся. [73] На пикировании летчик покинул его с парашютом, сделал небольшую затяжку.
Начавший было распускаться белый шелковый купол внезапно вспыхнул свечой и заполыхал. Видимо, пропитался в кабине бензином. Так гвардии майора Бориса Журина не стало...
А на высоте шел еще воздушный бой. Выручая своего командира эскадрильи, гвардии майора Николая Романова, погиб гвардии сержант Цапалин Владимир.
За короткое время пребывания на фронте он показал себя хорошим воздушным бойцом и был награжден орденом Красного Знамени. А за проявленную самоотверженность при эвакуации из-под артиллерийского и минометного огня противника своего самолета ЛаГГ-3 представлен к награде орденом Отечественной войны первой степени. Как это произошло?
В воздушном бою его машину подбили. Летчик сел на вынужденную недалеко от передовой в расположении наших войск.
Фашисты, рассчитывая на успешное наступление, постоянно держали советский «ястребок» под прицелом, тешили себя мыслью захватить его. Но вот из полка приехали техники. Когда стемнело, Цапалин вместе с ними пробрался к беспомощно распластавшему крылья «лаггу». Следом за ними, используя для маскировки минометную дуэль, с потушенными фарами подошла автомашина. Дружно взялись за лопаты. Подкопали землю сначала под одной частью центроплана, затем под другой.
Временами противник освещал нейтральную полосу разноцветными ракетами, вел по ней беглый минометный огонь. Мины ложились все ближе и ближе. Одна из них разорвалась рядом. Осколками иссечен фюзеляж самолета. Шасси выпущены в ямы, машину выкатили, дружно подняли хвост на плечи, потом закрепили в кузове грузовика. Цапалин и шофер сели в кабину, а техники в кузов, и под грохот рвущихся мин автомашина потащила за собой самолет. Гитлеровцы усилили стрельбу. Но уже поздно. Истребитель был спасен.
И вот теперь Владимира нет. Ожесточенная битва за Ржев потребовала много жертв. Особенно тяжелыми для авиаполка оказались июль и август. В неравных боях с врагом погибли капитан Алексей Истомин, сержанты Михаил Зуев, Александр Уроденко, Борис Горшунов... [74]
Товарищи по оружию мстили за смерть боевых друзей.
Упорные бои за Ржев продолжались несколько месяцев. И все это время технический состав с рассвета до темноты обслуживал боевые вылеты, а по ночам ремонтировал самолеты. Кто же уйдет с аэродрома, оставив неисправные машины? Одни заделывали пробоины, другие выполняли регламентные работы, осматривали самолеты после полетов и готовили их к новым вылетам. Кто из авиаторов был на войне, тот представляет, что такое восстанавливать самолет на фронтовом аэродроме. Это работа на открытом воздухе, в дождь и жару, мороз и снегопад, в метель и вьюгу. Это самоотверженный труд, иногда без сна и отдыха, зачастую под бомбежкой и штурмовками истребителей противника.
Умелые руки техников, механиков, мотористов и оружейников порой совершали чудеса, воскрешая погибшие, казалось, самолеты. Только в августе техники восстановили в полевых условиях двадцать две машины, получившие повреждения в непрерывных воздушных боях на Ржевском направлении и требовавшие ремонта в стационарных мастерских. Их отремонтировали в полевых условиях.
— Самолеты лучше новых стали, — хвалили летчики техников.
— Сами знаете, сколько за битого небитых дают, — отшучивались те.
И хотя на фюзеляже самолета сохраняется номер, присвоенный ему на авиазаводе при первом рождении, но благодаря искусно проведенным операциям «авиахирургов» машина, по существу, рождается заново, второй раз, начинает вторую боевую жизнь!
22 сентября полк пополнился новичками. Прибыли Сергей Глинкин, Иван Кильдюшев, Виктор Акишин, Петр Борсук, Валентин Дьяконов, Борис Жданов, Павел Ронжин и другие.
Предварительно сдав зачеты по знанию материальной части самолета и мотора, штурманской подготовке, летчики приступили к полетам на двухместном учебно-тренировочном истребителе Як-7. Каждый летчик поднимался в воздух на этой машине вместе с инструктором, совершал, как принято говорить у летчиков, «вывозные» полеты. А затем уходил один на одноместном истребителе ЛаГГ-3. [75] Вылетел в свой первый полет и лейтенант Иван Кильдюшев. Неправильно произведя расчет на посадку, он вынужден был уйти на второй круг. Чуть не зацепился в конце взлетной полосы за высокие сосны.
С затаенным дыханием наблюдали снизу за его полетом. Самолет снова пошел на посадку с явным «промазом». С непривычки Кильдюшев забыл выпустить посадочные щитки. К счастью, летчик заметил свою ошибку и резко дал газ. Мотор взревел. Тысяча лошадиных сил подхватила машину. Та как бы нехотя увеличила скорость, полезла вверх.
После третьего захода самолет коснулся земли, подпрыгнул, взмыл в воздух, затем, переваливаясь с крыла на крыло, как только что вылезший из воды утенок, побежал вперед.
Руководитель полета подошел к Василию Зайцеву и заявил:
— Не нравится что-то мне этот Кильдюшев, самолет чуть не разложил, да и сам какой-то...
— Ничего, — успокоил гвардии майор. — Летчик из него должен выйти хороший. А что он на первый взгляд не особенно приметен, так это не беда. Как говорится, нескладно скроен, да крепко сшит.
Командир полка не ошибся в русом, коренастом летчике, никогда не терявшем бодрого настроения. Вскоре Кильдюшев доказал это на деле.
Полетав немного ведомым, он после тщательной проверки в воздухе получил возможность быть ведущим пары. Его ведомый — молодой летчик Виктор Акишин — боевого опыта не имел. Вместе они служили на Дальнем Востоке, дружили, одновременно прибыли в полк. И вот первое боевое задание. Оно было выполнено успешно, но при возвращении неожиданно из-за облаков выскочили два охотника «Мессершмитт-109».
Дальнейшее произошло молниеносно. Две короткие очереди, и машина Акишина, оставляя за собой зловещий черный шлейф, стремительно понеслась к земле.
Погиб товарищ. Кильдюшев бросился было за ведущим Ме-109. Но немец на большой скорости с набором высоты удрал на запад. Всего несколько секунд понадобилось на атаку второго «мессера». Точный снайперский расчет оборвал полет фашиста. Цепляясь за верхушки деревьев, тот рухнул в темную чащу густого леса. [76]
Как во сне, Кильдюшев развернул и посадил свою машину на аэродром. Что-то говорил ему техник Константин Климов. Он кивал, а сам не слышал. Думал об Акишине. «Эх, Витька, Витька, не летать с тобой больше...»
Справившись с собой, он доложил о гибели ведомого, по карте указал примерное место падения вражеского самолета. Когда туда вылетел на По-2 комиссар полка, то, в полуобгорелых останках Ме-109 обнаружили труп фашистского летчика. На френче того были видны два разлапистых железных креста. Матерого фашиста «завалил» Иван.
Поздно ночью Кильдюшев забылся на нарах тяжелым сном. Но и во сне он стрелял, преследовал, сбивал самолеты с черной свастикой на крыльях, а проклятый «мессер», сбивший Витьку, никак не давался и опять удирал. Проснулся Иван на рассвете дождливого дня. Долго лежал, глядя на заплаканные окна. Вспомнилось почему-то далекое детство в степном селе Краснодарщины, учеба в ФЗУ, первая работа на заводе в Майкопе, Майкопский аэроклуб. В памяти до мельчайших подробностей сохранились лица, улыбки, глаза ребят из Качинской школы военных летчиков, суматошный день выпуска. А потом служба на Дальнем Востоке, аэродром базирования истребительной части на стыке монгольской и маньчжурской границ. Бесконечные дежурства и вылеты по тревоге. Бескрайние монгольские степи, затерянный среди них аэродром, ребята. Среди них смешливый, совсем еще юный Акишин... Нелепо погиб Витька, не хватило осмотрительности, трезвого расчета. Иван перебирал в памяти подробности недавнего вылета. Жестко подмечал и анализировал собственные промахи, где-то виня себя за Витьку. Недосмотрел, переоценил его возможности.
Когда в полку получили новую скоростную машину конструкции Лавочкина, Кильдюшев начал осваивать ее. Вскоре машина в его руках стала податливой и послушной. Казалось, все ему дается шутя, любое дело спорится у него. Только близкие друзья знали, чего это ему стоит, какой он настойчивый, трудолюбивый человек.
А внешность самая заурядная. Голова на мощной короткой шее. И обязательная белозубая улыбка — она-то и делала лицо привлекательным, оживляла его. [77]
— Ты, наверное, и к зубному врачу входишь с улыбкой, — подшучивали друзья, считая кабинет зубного врача самым страшным местом на свете.
В боевой обстановке неунывающие люди особенно ценны — они заражают других оптимизмом.
...Лобовая атака. Сколько нужно умения, профессиональной выучки, чтобы выйти из нее победителем! Однажды пара истребителей лейтенанта Кильдюшева и младшего лейтенанта Глинкина вела бой с двумя «мессершмиттами» над территорией противника. Ведомый врага был расстрелян внезапно, машина вспыхнула, словно от удара молнии. Второй «мессер» яростно обрушился на Ивана. Бой проходил на вертикалях с переменным успехом. Как обычно, настойчивым и смелым сопутствовала удача. Выбрав удобный момент, Кильдюшев резко развернулся, дал мотору форсаж. Истребитель на максимальной скорости понесся в лобовую атаку.
Глинкин видел, как с ужасающей быстротой сокращалось расстояние между самолетами. Проходили секунды. Два истребителя стремительно неслись навстречу друг другу.
Нервы у фашиста не выдержали, в последнюю секунду он резко отвернул в сторону. Этого было достаточно, чтобы длинная пушечная очередь прошила тонкое брюхо «мессершмитта». Раздался оглушительный взрыв, и огромный горящий факел совершил свой последний путь. Самолет Кильдюшева тряхнуло раз, другой. «Что-то неладно с мотором», — подумал Иван. Так и есть, снаряды врага угодили в мотор. Правда, заметного падения мбщности пока еще не было. Но уже начало выбивать масло. Забрызган прозрачный козырек и фонарь. Летчик открыл фонарь, высунул голову за борт. Черт возьми, выпуклые стекла летных очков моментально забросало крупными тяжелыми каплями масла! Не успел поднять очки на лоб, как горячая липкая жидкость стала залеплять глаза. Пришлось загородить их перчаткой. Мощный ритм мотора, понятный летчику, как ритм собственного сердца, нарушился, сбился. Тяжело, с перебоями тянул машину поврежденный мотор. Его трясло, словно в лихорадке, казалось, вот-вот сорвется с подмоторной рамы.
С трудом дотащилась израненная машина до аэродрома. Сзади неотступно следовал верный Глинкин. [78]
Кильдюшев перевел кран шасси на «выпуск», чтобы с ходу произвести посадку, но шасси не выпускались, не выпускались и щитки.
А на бетонную полосу аэродрома приземлялись самолеты товарищей по полку.
— Сажусь вынужденно, — прорвался в динамике на КП голос Ивана.
Чтобы никому не мешать, он посадил машину с убранными шасси рядом с посадочной полосой. Та коснулась земли, разметая по сторонам нарезанные изогнутыми концами лопастей винта куски почвы, немного проползла с металлическим скрежетом и остановилась.
Все кончилось, шум замер...
Резко затормозила после крутого виража санитарная машина. Командир полка рывком открыл дверцу машины, за ним вышли начальник штаба Николай Калашников и полковой врач Иван Овсянкин. Кильдюшев вылез из кабины, отстегнул парашют, снял шлем и подставил лоб ласковому весеннему ветру. Комбинезон, шлемофон и парашют летчика пропитались черным отработанным маслом.
Зайцев с тревогой всматривался в лицо Ивана.
— Не ранен ли?
Вытирая рукавом комбинезона потное лицо, возбужденный Кильдюшев расплылся в белозубой улыбке.
— Нет, а что?
— Посмотри на козырек фонаря!
В левой половине козырька зияло круглое отверстие. Снаряд фашиста прошел над левым плечом на уровне головы нашего летчика и, пробуравив обшивку фюзеляжа, вышел наружу. Другой снаряд разворотил головку одного из цилиндров мотора. Поршень вместе с разорванной частью шатуна заклинило в верхнем положении. Остаток шатуна при работе мотора бесперебойно молотил по рубашке цилиндра.
Ла-5 имел мотор с двумя рядами цилиндров. Будь на этом месте однорядный мотор или водяного охлаждения — подумать о посадке пришлось бы раньше. Мотор, став щитом, спас жизнь человеку.
Кильдюшев обошел израненную машину. Раз. Второй. Все нежно гладил ладонью капоты мотора, обшивку фюзеляжа и крыльев. С ласковой усмешкой наблюдал за ним Зайцев. [79]
Командир полка.
Герой Советского Союза гвардии майор Зайцев Василий Александрович родился в 1911 году в деревне Семибратцево Коломенского района Московской области. Подростком окончил ФЗУ, пог ступил на Коломенский завод имени Куйбышева. Здесь передового рабочего, крепкого, большелобого паренька с ясными голубыми глазами, приняли в комсомол. С завода по специальному набору он пошел учиться в Луганскую военную школу летчиков.
В 4 часа утра 22 июня 1941 года немецкие самолеты внезапно обрушились на станцию Кайдан. Тяжелые бомбы упали на железнодорожные пути, длинное пламя окутало составы. Взлетел на воздух вокзал, занялись огнем дома станционного поселка. Женщины с обезумевшими лицами тащили узлы. Надрывно плакали дети.
Так началась для Василия Отечественная война. В многочисленных воздушных боях с фашистскими захватчиками он приобрел большой опыт, стал расчетливым, изобретательным.
В прошлом летчик-инструктор авиационного истребительного училища, Зайцев обладал прекрасной методической подготовкой. Его очень уважали в полку за справедливость и прямоту, за храбрость и отвагу. Ему удалось добиться образцового порядка, не злоупотребляя дисциплинарными взысканиями.
Будучи еще заместителем командира полка, он неизменно сам вводил в бой всех прибывших на пополнение молодых летчиков. Делал это искусно, с большим тактом, щадя самолюбие новичков. Те старались не пропускать ни одного его движения, стремились во всем подражать ему.
У Зайцева было чему поучиться. Чтобы по-настоящему оценить его боевое мастерство, надо было хотя бы один боевой вылет сделать с ним вместе. Недаром гвардейцы полка, даже из самых опытных, обращались к нему с просьбой полетать с ним.
...Однажды наши летчики сбили немецкого аса — подполковника. На допросе он заявил, что на этот участок фронта из берлинской школы высшего пилотажа и воздушного боя прибыла специально подготовленная группа летчиков, имеющих большой опыт ведения воздушных боев в небе Франции, Бельгии и Норвегии. [80]
Фашистские асы вели себя в воздухе самоуверенно, действовали нагло.
Зайцеву захотелось встретиться с ними, помериться силами, доказать, что «русские прусских всегда бивали».
Вечером Зайцев и комиссар полка провели с коммунистами совещание о предстоящем боевом вылете. С командиром пошли лучшие, наиболее опытные летчики. Среди них пять Героев Советского Союза: Василий Ефремов, Григорий Онуфриенко, Александр Кондратюк, Павел Песков. Ведущим группы был сам Василий Зайцев.
На другой день, едва только занялся рассвет, гвардейцы прибыли на аэродром и разошлись по машинам.
Усаживаясь в самолет, Зайцев с улыбкой оглядел своих орлов.
— Посмотрим, что запоют берлинские асы!
Он первым запустил мотор, проверил его работу на максимальных оборотах, затем дал команду убрать колодки.
Поднялись в воздух. Подошли к линии фронта. Разделившись на две четверки, они вышли к окраинам русского города. Внизу лежали дымящиеся развалины, на спокойной поверхности Волги то и дело вставали пенистые султаны: немцы обстреливали переправы. И вот, словно по уговору, в небе появилась шестерка «мессершмиттов». — В атаку! За мной! — скомандовал Зайцев.
И четверка самолетов, шедшая за ним в первом эшелоне, бросилась на немцев. Те резко пошли вверх, чтобы занять выгодную для себя позицию.
Но не тут-то было! Зайцев и Ефремов нагнали их с такой быстротой, какой никак не ожидали надменные асы. Два «мессера» тут же попали под огонь пулеметов и пушек наших летчиков. Вражеские самолеты упали, объятые пламенем.
Фашисты вызвали на помощь еще десять «мессершмиттов». Завязалась ожесточенная схватка. Взаимные атаки следовали одна за другой. В воздухе образовалась карусель из двадцати двух машин. Два наших самолета были подбиты, а летчики ранены. Они покинули неуправляемые машины и опустились на парашютах. Теперь против четырнадцати немецких самолетов осталось только шесть советских. Но гвардейцы и не думали отступать. Василий уверенно вел бой, командовал, направлял. [81] Как всегда в минуты крайней опасности, Зайцева охватывало чувство дерзкой отваги, страстное стремление победить во что бы то ни стало. Вот он с предельной скоростью ринулся навстречу немецкому асу. Матерый фашистский волк, видимо, решил принять лобовую атаку и тоже держал курс на Зайцева. Самолеты с ревом неслись друг на друга. Ближе, ближе...
Это уже был бой нервов. Кто выдержит? Чья закалка крепче? Не любили немцы такого русского приема — пасовали. Так произошло и на этот раз. В самый последний момент, когда катастрофа казалась уже неизбежной, одна из машин резко изменила курс. Немец свернул!
— Струсил, гадина! — послышался в эфире глухой голос Василия. И он без промедления прошил «мессершмитт» меткой пулеметно-пушечной очередью.
Самолет берлинского аса накренился. Летчик попытался было восстановить горизонтальный полет. Но, получив дополнительную очередь, «мессер» загорелся и стал падать на нейтральную полосу. Залп реактивных минометов накрыл его.
А бой продолжался. Атаки, огонь, рев моторов. Еще одного самолета недосчитался враг. Уцелевшие немецкие летчики поспешно стали выходить из боя, удирая за линию фронта.
Политуправление ВВС выпустило листовку с описанием подробностей и результатов этого боя.
Некоторое время спустя летчики Лавейкин и Романов сбили еще два Ме-110 из группы фашистских асов.
26 сентября из штаба фронта в полк пришла телеграмма:
«Командование ВВС и наземных войск Калининского фронта боевую работу наших летных подразделений оценивает как отличную. Боевое задание в течение дня выполнено на отлично, за что ведущим групп т.т. Зайцеву, Ефремову, Шардакову, Балалуеву, Федорову, Разоренову, Чертову и всему личному составу, участвовавшему в боевой работе, объявить благодарность».
Среди советских летчиков-истребителей на всех фронтах стали выделяться настоящие мастера воздушного боя: Борис Сафонов, Виктор Миронов, Петр Покрышев, Петр Пилютов, Николай Терехин, Василий Крутоверцев, Михаил Осипов, Виктор Давидков, Александр Покрыш-кин и другие. На их личном счету было по десяти и более сбитых фашистских самолетов. [82] На Калининском фронте такими летчиками были Василий Зайцев и Иван Клещев. Фронтовая жизнь шла своим чередом. Будни, заполненные работой. Неожиданно выпадали и праздники. Таким бывал приезд артистов. Эта весть обычно молниеносно облетала весь полк, Все спешили, как по тревоге? брились, чистились, драили пуговицы до солнечного блеска. И вот уже звучит с импровизированной сцены чудесный голос Руслановой, смешат летчиков Хенкин, Гаркави. Не беда, что мала и неудобна сцена, оборудованная тут же, на аэродроме, что выступления подчас заглушаются шумом взлетевших самолетов. Главное, гвардейцам подарили кусочек мирной жизни. Зрители аплодируют, не жалея рук.
Как-то приехал композитор Покрасс. С ним Шварц. Они пробыли у нас несколько дней, а уезжая, подарили «Марш 5-го гвардейского авиаполка», наш марш,
Путь воздушный светел и не длинен
Всем, кому Отчизна дорога.
Самолеты плыли на Калинин,
Чтобы выбить подлого врага.
Шла навстречу огненному грому
Самолетов огненная сталь,
Вел их в бой по небу голубому
Подполковник гвардии Беркаль.
Летим, летим как туча грозовая
Бомбить фашистов метко свысока,
Чтоб громче пелась песня боевая
О славе пятого гвардейского полка.
Мы под Минском и под Белостоком
Устремились с неба на врагов.
Над врагом в сражении жестоком
Нависали тучи «ястребков».
Посмотри на небо хорошенько
Различи в тиши знакомый звук —
Это шел на бой Онуфриенко,
Шли Ефремов, Зайцев, Кондратюк.
В небесах дороги нам открыты,
А внизу родимые поля,
И летят на землю «мессершмитты»
И летят на землю «хейнкеля».
Отошла суровая година,
Скоро час победного конца.
Ведь с мотором слиты воедино
Наши мысли, чувства и сердца.