К утру пушки должны стрелять!
В сентябре 1942 года полк получил пополнение – заводские летчики перегнали на фронтовой аэродром двадцать истребителей ЛаГГ-3. В соответствии с боевым распоряжением уже на следующий день после получения самолётов, полк должен был произвести три боевых вылета на прикрытие своих войск. Технический состав немедленно приступил к маскировке самолётов, их осмотру, заправке горючим, переснаряжению по необходимой процентовке боекомплектов пушек и пулемётов. После осмотра и проверки вооружения уже в наступивших сумерках вооруженцы совместно с лётчиками начали опробовать оружие. И тут выяснилось, что на девятнадцати самолётах отказали пушки ШВАК. Произошли задержки, которые перезарядкой устранить не удалось. Даю распоряжение немедленно снять и разобрать все отказавшие пушки. Поскольку произошло заклинивание подвижных частей, то работа предстояла весьма опасная. Снимающий пушку отсоединял патронную ленту, но полностью пушку на самолете разрядить не мог – несколько патронов оставалось в ствольной коробке. Поэтому снятие пушек с самолётов, их разборка до полной разрядки и устранения задержки производилась техниками по вооружению и мною, а дальнейшая разборка осуществлялись механиками, мfстерами, стрелками-вооруженцами и лётчиками.
При разборка пушек обнаружилось, что причина отказа одна – утыкание стреляной гильзы. Тщательно проверили состояние ствольных коробок и подвижных частей пушек, правильность сборки отдельных механизмов, установку и состояние газовых регуляторов, заменили смазку и приступили к установке пушек на самолёты. Но положение не улучшилось. После нескольких выстрелов на всех пушках задержки повторились. Время позднее, лётчиков пришлось отправить отдыхать – завтра у них бой. С трёх самолётов снова сняли пушки. Техники по вооружению И.Мозговой, Г.Гайковой и я, прикрыв рабочие места самолётными чехлами, при свете карманных фонариков продолжала искать причины заклинивания стреляных гильз. [89] В который раз листаю описание пушки, но нужных рекомендаций не нахожу. Что бы мы ни делали, гильза при выбрасывании надежно не фиксировалась. Это приводило к ее утыканию, смятию и заклиниванию.
Связи с вышестоящей инженерно-авиационной службой нет. Что делать? Ещё раз посоветовался с техниками и решил рискнуть, пойти на крайнюю меру – на одной пушке вопреки всем инструкциям подпиловкой несколько расширить окно ствольной коробки. При этом дня вывода гильзы не будет требоваться столь точная ее фиксация. Немного подпилил. Опробовали пушку. Эффекта нет. Подпилил ещё. Пушка дала очередь в восемь патронов и снова задержка. Подпилил ещё. Короткими очередями расстрелял 50 патронов, задержки нет. Ствольная коробка несколько ослаблена, но пушка стрелять будет.
Каждая подпиловка требовала снятия пушки, ее разборки, сборки и проверки стрельбой. Уже два часа ночи, до вылета остаётся пять часов. Вынужден прервать отдых командира полка. До сих пор помню его слова после доклада о выявившихся неисправностях оружия:
– В 7.10 полк вылетит. На худой конец придется пользоваться только пулемётами; если надо – будем таранить, понесём большие потери, но поставленную задачу выполним, жизнь лётчиков сейчас в значительной степени в руках вооруженцев. Пилите, делайте, что угодно. Но постарайтесь до утра отладить хотя бы несколько пушек.
Ко времени вылета удалось отладить пушки на одиннадцати самолётах, на один установили пушку с самолёта, получившего значительные повреждения ранее. Семь лётчиков в первом вылете могли вести огонь только из пулеметов. В перерывах между боевыми вылетами исправные пушки переставлялись с самолёта на самолёт в зависимости от полученных ими повреждений. Ночами продолжали отлаживать неисправные пушки.
В предвоенный период были разработчик и испытаны различные типы оружия, в том числе и динамо-реактивные пушки (ДРП) калибра до 102 мм. Для выявления воздействия этих пушек на летательные аппараты, определения их эффективности конструировались специальные самолёты. [90] Из-за мощного пламени, направленного назад, в сторону противоположную движению снаряда, при стрельбе из этих пушек техсостав их наименование «ДРП» расшифровывал так – давай ребята прятаться.
Исследования, проведенные советскими учёными и конструкторами, позволили выбрать наиболее целесообразные принципы работы авиационного оружия, определить необходимые калибры. От весьма заманчивой идеи использования в авиации безоткатных пушек своевременно отказались.
Принятая система авиационного пулеметно-пушечного вооружения полностью себя оправдала. 20-мм пушки ШВАК, 12,7 мм пулемёты УБ превосходили соответствующие иностранные образцы. Надежно поражали цели 23-мм пушки ВЯ, устанавливаемые на штурмовиках. Ни у противника, ни у союзников пушек такого калибра не было. Пулемёты ШКАС калибра 7,62 мм по скорострельности значительно превосходили все иностранные образцы. 20 мм пушка Б-20 устанавливалась на истребители Ла-7, а также заменила крупнокалиберный пулемёт стрелка-радиста не штурмовиках Ил-2.
В середине 1943 года на фронт начали поступать самолёты-истребители Як-9т, вооруженные 37-мм пушкой НС-37. А вскоре по две пушка НС-37 стали устанавливать на некоторых сериях штурмовиков Ил-2. К концу войны успешно действовало небольшое число самолетов Як-9к, вооруженных 45-мм пушкой НС-45.
Конструкторы пулемёта ШКАС и пушки ШВАК нами назывались. Пулемёт УБ представлял модернизацию, ранее сконструированного М.Е.Березиным пулемёта. Пушка ВЯ калибра 23 мм создана А.А.Волковым и С.А.Ярцевым. Авторами пушек НС-37 и НС-45 являются А.Э.Нудельман и А.С.Суранов{61}.
На основе пулемёта УБ конструктору М.Е. Березину удалось создать без значительной перестройки производства легкую 20 мм пушку Б-20. и что очень важно под штатный патрон пушки ШВАК. [91]
В экспериментальном порядке 37 мм пушками Ш-37 небольшое число самолётов Ил-2 и ЛаГГ-3 было вооружено ещё в первые месяцы войны. Однако чрезмерное увлечение калибром оружия или числом огневых точек без учёта энерговооруженности самолёта, как показал боевой опыт, пользы на приносит. Самолёт становится тяжелее, его лётные характеристики ухудшаются. Оружие должно гармонично сочетаться с самолётом. Поэтому не случайно война заставила, например, число огневых точек на самолёте ЛаГГ-3 уменьшить с пяти до двух, отказаться от подвесных (крыльевых) пулемётов на самолётах МиГ-3.
Расположение на отечественных истребителях оружия вблизи строительной оси самолёта (моторные пучки, синхронные пулеметы и пушки) обеспечивало плотный сноп огня и надежное попадание в цель. Иностранные истребители, передаваемые нам союзниками, например «харрикейны», из-за расположения пулемётов в крыльях имели очень большое рассеивание и не обеспечивали эффективное поражение целей.
Необходимо отметить, что отечественное авиационное вооружение конструктивно и технологически было отработано достаточно хорошо и при правильной эксплуатации работало надежно. По выявляемым в строевых частях отказам и недостаткам промышленностью принимались оперативные меры.
Описанный мною случай массового отказа оружия являлся досадным исключением и о нём необходимо было срочно доложить, чтобы подобное не повторилось в других частях. Составили рекламационный акт. Направили его главному инженеру ВВС, главкому инженеру ВА, в наркоматы авиационной промышленности и вооружения, на завод-изготовитель. Через несколько дней прилетел инженер-инспектор ВА. Он высказал удивление, как это в полку решились подпиливать ствольные коробки. Я ответил, что по законам военного времени ответственность инженера полка, выведшего из строя оружие или ничего самостоятельно не предпринявшего для устранения выявленных неисправностей и выпускающего лётчиков в бой с заведомо неработающим вооружением, одинакова. Обстановка заставила идти на риск, другого выхода не было. Такое объяснение признано было обоснованным, а действия – правильными. [92]
Подпиловка ствольной коробки уменьшала живучесть оружия. Но в сложившейся в то время на Воронежском фронте воздушной обстановки, когда господствовала вражеская авиация, срок службы наших истребителей не превышал десяти боевых вылетов. В этих условиях снижение ресурса пушек по настрелу никакого значения не имело. Самолет утрачивался существенно раньше, чем могло выйти из строя его оружие. Главное было обеспечить работу пушек на ближайшие дни. Думал не о возможных для себя последствиях действий вопреки инструкции, а о жизни лётчиков, которым через несколько часов предстоит вступить в бой.
Однако, как потом выяснялось, столь рискованное решение смог принять не каждый инженер. Пушки этой серии попали и в некоторые другие части. Аналогично со мной действовал однокурсник инженер истребительного полка другого соединения Н.С.Сибилев. А вот, как характеризует в своих воспоминаниях работу пушечного вооружения практически и те же дни сентября 1942 года в одном из истребительных полков на Сталинградском фронте известный военный лётчик генерал А.Ф.Семёнов.
«Под вечер к нам приехал командующий ВВС генерал-лейтенант авиация А.А.Новиков. Он поздравил личный состав полка с успешным боевым днём, спросил, в чём мы нуждаемся, какие у кого есть претензии. Лётчики в один голос заявили, что пушки ШВАК, которыми вооружены истребители Як-7б, часто отказывают в бою. Из-за этого снижается эффективность борьбы с немецкой авиацией, а сами несем неоправданные потери. Генерал пообещал немедленно выслать с завода специалистов. Вскоре в полк действительно прибыла группе инженеров и рабочих во главе с конструктором авиационного вооружения Б.Г.Шпитальным»{62}.
Как видим, инженер по вооружению должной инициативы в поисках самостоятельного решения не проявил.
Конечно, вина завода-изготовителя была большая и соответствующий выводы были сделаны. Но нельзя было и не учитывать того, что, как выяснилось, данная партия пушек изготовлялась в то время, когда квалифицированные рабочие были призвана в армию или ушли в народное ополчение, а к станкам встали вчерашние школьники. [93]
Самолёт без крыльев не летает
Эта истина известна любому человеку, даже весьма далекому от авиации. Но в военное время она иногда приобретала для авиаторов особый, самый прямой, чисто практический смысл: раз нет крыла, его надо найти...
Так было и на этот раз.
Полк продолжал действовать. Но с каждым днём число исправных самолётов уменьшалось, несмотря на круглосуточное выполнение ремонтных работ. У трёх самолётов в воздушных боях были повреждены правые плоскости. На одном из них пушечной очередью «мессершмитта» было отбито более полуметра консоли крыла и всё крыло и элерон так изрешечены, что было удивительно, как лейтенанту А.Кабискому (в последствии ставшему Героем Советского Союза) удалось дотянуть до аэродрома и посадить самолёт. Отремонтировать этот самолёт без получения запчастей не представлялось возможным и при вынужденном оставлении аэродрома он был бы обречен на сожжение. Два других на первый взгляд казались исправными – технический состав залатал пробоины в фюзеляжах и плоскостях, восстановил обшивку элеронов, устранил другие неисправности. Однако лонжероны крыльев имели такие повреждения, что во время воздушного боя плоскости без сомнения не выдержали бы перегрузок и разрушились. Ремонт был выполнен только на случай необходимости вывода техники из под удара при прорыве вражеских танков. Наиболее опытные лётчики с большой осторожностью могли эти самолёты перегнать на запасной аэродром.
Срочно нужна правая плоскость, и хоть один так необходимый ЛаГГ в считанные часы будет введен в строй. Но где ее взять? Плоскостей нет не только на складе БАО{63}, но даже на армейском складе. Оставался только один выход: снять плоскость с севшего где-то вне аэродрома самолёта. О всех увиденных во время выполнения боевых заданий вынужденно севших самолётах ЛаГГ-3 лётчики докладывали начальнику штаба. [94] Несколько раз старший инженер полка направлял в указанные лётчиками места группы технического состава. Но все обнаруженные самолёты были разбиты, удавалось снять о них только некоторые мелкие детали и агрегаты. Одна группа в нескольких десятках километров обнаружила малоповрежденный ЛаГГ-3. Но из-за бездорожья вывезти плоскости не представлялось возможным. Надо было расширить зону поиска.
Однажды выдалось пасмурное утро, над аэродромом нависла низкая облачность, стал накрапывать мелкий дождик. Начальник метеослужбы доложил командиру полка, что весь день будет такой же. Вскоре из-за леса вынырнул самолет По-2, и сразу подрулил к КП. Хорошо знакомый лётчик звена связи дивизии представился командиру и вручил ему пакет.
– Что, мне первому приказ привез? – спросил его командир.
– Нет, товарищ майор, все полки уже облетел. Разрешите вылетать?
– Подожди немного, посиди, а я позвоню командиру дивизии. Может быть, ты поможешь нам в одном деле, больно уж погода для этого подходящая, «мессера» носа не кажут.
Командир полка быстро вернулся из штабной землянки и сказал лётчику, что сейчас его самолёт дозаправят бензином. Ему поручается с инженером, и показал на меня рукой, – полетать около линии фронта и поискать, нет ли где севших в поле не очень разбитых «лаггов». Предоставил ему полчаса времени передохнуть и позавтракать здесь же на стоянке самолётов вместе с лётчиками полка.
– Ну вот тебе и задание, Сергей Николаевич, – сказал командир, – полетаете, может быть, что-то и удастся найти, в первую очередь нужна хотя бы одна правая плоскость.
– Ясно, товарищ майор.
– Ох, каков ты быстрый! И ничего то тебе ещё не ясно. Можете и дела не сделать, да ещё к немцам угодить.
С летной карты пятикилометровки командира под его диктовку я перенёс на двухкилометровку линию фронта, отметил вероятные места вынужденных посадок самолётов. [95] Командир предупредил об осторожности, чёткости ориентирования, внимательном, непрерывном наблюдении за воздухом. – Смотрите внимательно оба, чтобы «мессеры» вас не срезали, да линию фронта вы не перелетели. Если с воздуха обнаружишь хорошо сохранившийся «лагг», то постарайтесь вблизи выбрать площадку и сесть, сходишь и осмотришь самолёт. Данные о состоянии самолёта надо иметь точные, чтобы машину с людьми без толку не посылать. Командир посоветовал взять с собой на всякий случай несколько ручных гранат.
Высота облачности около ста метров. Мы летим под самой её нижней кромкой, иногда наш самолёт скрывается в облаках. Вот и заданный район. Держим курс вдоль линии фронта, то приближаясь к ней, то отходя на 7...8 километров. Под нами земля, израненная крупными воронками от авиабомб, мелкими – от снарядов и мин, мелькают обгоревшие участки леса, перевернутые автомашины, искореженные орудия, разбитые танки. Видел остатки неизвестно чьих сгоревших самолётов. А вот недалеко от дороги уткнулся в землю двухмоторный самолёт с черными крестами на крыльях. Лётчик закладывает крутой вираж и сообщает, что увидел какой-то наш истребитель. Снижаемся, делаем круг. Хорошо видны красные звезды. Подлетаем ближе, чтобы определить тип самолёта.
По характерному килю определяю, что это ЯК-1. Сверяю местонахождение обнаруженного самолёта с картой и наношу отметку, сообщим в штаб армии, кому-то эти сведения будут полезны. В полёте уже более часа. Пилот продолжает наблюдать влево, я вправо. Вот на зеленом фоне травы и кустарника вдали что-то блеснуло. Передаю об этом лётчику. Безнадежно, машет рукой. Действительно – вокруг мелкий лес, пни, овраги, никаких площадок нет, даже если бы здесь самолёт и стал садиться, то что же от него могло остаться? И все же решаю, что надо внимательно посмотреть. Делаем круг, второй, проходим змейкой. Показываю лётчику, что есть самолёт. Действительно, посредине крохотной лужайки лежит совершенно целый одномоторный самолёт с красными звездами. С одной стороны лужайки лес, с трех других мелколесье и крупный кустарник. Садившийся самолёт должен был бы оставить за собой след, срезать макушки деревьев и кустарник, но все цело. Впечатление такое, что какая-то огромная рука, как игрушку, положила самолёт на эту лужайку. По всей видимости, под нами истребитель. Но все отечественные я знаю, а этот ни на один наш не похож. [96]
Может быть, немцы нарисовали звёзды на «мессершмитте» и летали на нем на разведку, маскируясь нашими опознавательными знаками? Нет, это не «мессершмитт», его я не раз видел в воздухе и сбитым на земле. Надо постараться выяснить, что это за самолёт. Пилот отыскал небольшую площадку и искусно посадил «кукурузник». Мы откатили его к кустарнику и замаскировали. До неизвестного самолёта идти напрямую через кустарник метров 600...700, но надо перейти овраг, да, как показалось с воздуха, там вроде имеется заболоченность. Решаем, что путь туда и обратно займёт примерно час. Ориентироваться буду по компасу. Договорились с лётчиком, что на всякий случай, если через час я не вернусь, то он сориентирует меня красной ракетой. Продираюсь через кустарник, метров через 300 у меня начали вязнуть ноги, а потом появилась и болотная жижа, двигаться дальше было нельзя. Пришлось по проложенному следу немного возвратиться назад, а потом делать крюк. Когда я увидел полянку с самолетом, часы показывали, что прошло уже 15 минут. Самолёт только с воздуха показался нам совершенно целым. Хотя он был цельнометаллическим, на хвостовой части фюзеляжа и плоскостях имелись гофры. Стало ясно, что он, конечно, здесь не садился, а, по какой-то причине плоско упал на землю.
Кабина была непривычной конструкции – боковинок, у нее не было. Сел на сидение лётчика, стал осматривать приборную доску. Надписи были какие-то непонятные, а все величины измерялись в галлонах, футах, милях. Ну конечно же, все написано на английском языке. На приборной доске, в числе других тумблеров, имелись тумблеры управления огнём и перезарядкой оружия, сброса бомб. Это был английский или американский истребитель неизвестной мне конструкции. Красные звезды свидетельствовали о его передаче в ВВС Советской Армии. Интересно посмотреть, какое же на нем вооружение? В крыльях пулеметов не видно, но, возможно, что они подвешены в специальных гондолах. Это проверить нельзя, так как крылья вдавились в землю. В носовой части фюзеляжа установлена пушка и два пулемета. А почему же на передней части фюзеляжа нет выхлопных патрубков мотора, куда же выбрасывается выхлопные газы? Патрубки, конечно, нашёл, но они расположены почему-то за кабиной летчика. Этого понять я не смог.
Много позже, увидев на рисунке разрез этого самолёта, с удивлением обнаружил, что мотор установлен за кабиной лётчика. То был американский самолёт «аэрокобра». [98]
Продолжительность моего похода приближалась уже к часу. Установил по памяти моего передвижения и компасу место посадки нашего самолёта, встал на пригорок, в ожидании ракеты лётчика, чтобы уточнить, насколько правильно я представляю куда мне надо возвращаться. Стою, поеживаясь. Не очень-то приятно чувствуешь себя один в этой незнакомой местности вблизи линии фронта. Вот и ракета. Обрадовался, что сориентировался правильно. Не знал я тогда, к чему приведет этот выстрел ракетой.
Обратный путь занял гораздо меньше времени. Выхожу к самолёту из кустов. На пеньке сидит лётчик, а вокруг него пять бойцов и старшина, на меня направлены два автомата. – Сдавайте оружие. Предъявление документов ничего не дало. Без оружия нам пришлось отправиться в сопровождении четырёх человек к командиру батальона, а два бойца остались по моей просьбе охранять самолёт.
У капитана – командира сапёрного батальона большое подозрение вызвало наше вооружений. Действительно, все оружие трофейное – у лётчика автомат «шмайсер» и четыре захваченные мною по указанию командира полка, немецкие ручные гранаты, у меня пистолет «парабеллум». Разъяснил, что для авиации не хватает личного оружия, а поэтому используется и трофейное. – «Так-то оно так, но...» – заметил капитан. У нас тщательно проверили документы. Хорошо, что перед отлётом начальник штаба майор С.И.Скворцов, офицер опытный и предусмотрительный, получивший боевое крещение в Испании, вручил мне командировочное предписание, в котором была сделана запись: командирам частей района... Прошу оказать содействие инженеру полка по вооружению ст.технику-лейтенанту Иконникову С.Н. в розыске вынужденно севших самолётов-истребителей типа ЛаГГ-3. В случае обнаружения таковых прощу взять их под временную охрану до прибытия эвакуационной команды. Командир 721 ИАП майор В.Крюков.
Сомнения – кто мы и зачем здесь оказались – стали рассеиваться, но проверка продолжалась. Полистав ещё раз мое удостоверение, капитан спросил, – Вы родились в Ленинграде? [98]
– Так точно, – ответил я.
– Жалко, что в батальоне никого из этого города нет.
Но жил я последнее время в Москве и академию там кончал.
– Вот это другое дело, – и капитан вызвал сержанта, призванного в армию со второго курса Московского университета, и поручил ему выяснить, знаю ли я Москву.
Экзамен этот я выдержал. На вопросы: чем увенчаны башни Кремля, какие имеются железнодорожные вокзалы, где расположен Малый театр и театр имени Вахтангова, какая станция метрополитена на большей глубина – «Библиотека им. Ленина» или «Дзержинская» и другие, я ответил, а потом уже своими вопросами под общий смех присутствующих загнал «экзаменатора» в тупик.
Капитан поинтересовался, зачем лётчику в километре от передовой понадобилось давать сигнал из ракетницы. Объяснил, что это было сделано с целью моей ориентировки, для быстрейшего возвращения к По-2. Нам возвратили документы и оружие. Рассказали, что невдалеке несколько дней назад приземлился какой-то одномоторный самолёт. Выделили мотоцикл и двух бойцов, один из которых знал место его посадки. Первую половину пути мы действительно ехали на мотоцикле, вторую больше тащили его на себе. Затем мотоцикл пришлось оставить. Пройдя метров двести, вышли к самолёту. Это был ЛаГГ-3. По цвету кока{64} воздушного винта издалека было видно, что самолёт не нашего полка. Истребитель приземлился на мягком, довольно ровном грунте и заметных повреждений не имел, обе плоскости были целы. Но о подъезде к этому месту на грузовой автомашине не могло быть и речи, а до ближайшей грунтовой дороги, по словам нашего проводника, было более трёх километров.
Возвратившись в саперную часть, сообщил командиру батальона, что самолёт нашего типа и нам нужна от него хотя бы одна плоскость, но к сожалению, вывезти ее из-за бездорожья не предоставляется возможным.
– Ничего, авиация, вы только сами разберите самолёт, а мы всем батальоном все что нужно в целости на руках до дороги донесем, не давайте только гитлеровцам безнаказанно нас бомбить сказал капитан. [99] Потом он отозвал меня в сторону и сказал, что долго нас проверял, так как ему уж очень подозрительным показался лётчик. Тут я вспомнил, как удивился, когда сам увидел его в первый раз. В то утро командира полка по телефону предупредили, что через несколько минут к нам на аэродром сядет связной самолёт, лётчик не выключая мотора передаст срочный пакет, и сразу взлетит. Подбежав к рулящему самолету, я вскочил на крыло и протянул руку за пакетом. Лётчик повернулся ко мне, чтобы передать пакет. Увидев его лицо, я от удивления отшатнулся и чуть не соскользнул на землю. Но разве можно обижать человека. Мне стало стыдно. Я притворился, что подвернул ногу. Взяв пакет и расписавшись в получения документа, осторожно сошёл на землю. Намного прихрамывая, дружески поднял руку, пожелав летчику успешного полёта. Его огромное несимметричное лицо, с каким-то зверским выражением, невольно ассоциировалось с описаниями фашистских извергов или наёмных убийц из кинофильмов ужасов. На самом деле это был добрейший человек. Он доставлял в полк служебную и личную почту, при срочной необходимости с ним отправляли раненых в госпиталь. Его всегда ждали с нетерпением, о его прилётом каждый связывал получение весточки от родных и близких. Мы дружески распрощались с сапёрами и улетели. Когда через два дня приехали механики и разобрали самолёт, саперы на своих плечах через лес и кустарник обойдя глубокий овраг, аккуратно вынесли обе плоскости и детали оперения к ожидавшей на лесной дороге автомашине. Самолёт Кабиского был введен в строй. [100]
Бомбы на старте
Посыльный разбудил глубокой ночью. – «Вас вызывают на КП. Сборы и путь недолги. Спали все мы, три инженера, в кустарнике на самолетном чехле под навесом из веток в нескольких метрах от хвоста самолета командира полка. Обмундирование на ночь не снимали. Быстро одел сапоги, застегнул гимнастерку, подтянул ремень с пистолетом, пилотку на голову – и я готов. На ощупь, по хорошо знакомой тропинке, лавируя между деревьев и кустов, пригнувшись пробираюсь на командный пункт. Открываю дверь, отвожу в сторону светомаскировочную занавеску. За столом над картой склонился начальник штаба. Докладываю о прибытии. Он протягивает мне шифровку – читай. В шифровке изменена боевая задача полку. Вместо прикрытия наземных войск в первом вылете наш полк вместе со штурмовиками и ещё одним истребительным полком будет наносить удар по обнаруженной воздушной разведкой моторизованной группировке противника. Рано утром все самолеты сосредоточатся на нашем аэродроме. Конечно, по численности это не три полка, которых на нашей небольшой полевой площадке и разместить бы было нельзя. Во всех летных частях в процессе тяжелых оборонительных боев большие потери. В нашем полку осталось 10 боеготовых самолетов. На рассвете к нам сядут 12 Ил-2 и 6 Як-1. Это, видимо, все что удалось командованию собрать на данном участке фронта. Приказано истребителям использовать «эресы».
Докладываю, что в полку имеется 18 комплектов РО. Все они с истребителей были сняты при перелете на фронт для улучшения аэродинамических характеристик самолетов. До рассвета могут быть вооружены РО шесть самолетов. К этим истребителям РО были раньше подогнаны, пристреляны, промаркированы и на узлах крепления сделаны специальные установочные метки. [101] Остальные 12 комплектов – с самолетов, утерянных в воздушных боях. На четырех самолетах РО надо не просто закрепить на плоскостях, подключить электропроводку, но и пристрелять, что потребует установки самолетов с помощью подъемников в горизонтальное положение, их нивелировке, изготовления пристрелочной мишени. Для этого потребуется не менее трех часов светлого времени, которым мы не располагаем, так как в соответствии с полученным боевым распоряжением все «ЛаГГи» на рассвете надо сосредоточить в начале взлетной полосы и ожидать прилета «илов» и «яков».
– Можно обойтись и без пристрелки, главное выполнить задачу и во время доложить, – сказал начальник штаба.
Но летчики самолетов, на которых ранее не была произведена пристрелка, как раз боевую задачу и не выполнят, так как «эресы» полетят неизвестно куда. Никакой пользы от «эресов» не будет, они будут бесполезным грузом, а скорость самолетов уменьшится.
– Вас, инженеров, не переспорить. Хорошо, уговорил, только командиру утром сам доложишь и в случае чего, отвечать тебе придется.
Посыльный побежал поднимать технические экипажи самолетов, на которые предстояло установить реактивные орудия. Начальник штаба дал распоряжение командиру БАО о доставке через час на аэродром «эресов» и взрывателей.
Строго соблюдая светомаскировку, работая в основном на ощупь, лишь иногда подсвечивая карманными фонариками контрольные риски на узлах крепления РО, вооруженцы за два часа выполнили все монтажные работы, прозвонили электропроводку, проверили боеприпасы и подвесили «эресы» на истребители.
Только забрезжил рассвет, как летчики, техники с шуточными командами – «любители авиации под хвост!..», поднимая на плечах хвост истребителя, когда требовалось его развернуть, дружно покатили самолеты со стоянок к началу взлетной полосы. [102] Вскоре прибыли «илы» и «яки». Их быстро дозаправили бензином и плотно расставили для взлета впереди «лаггов». На крохотном пятачке сосредоточено 12 штурмовиков и 16 истребителей. Впереди стоят штурмовики. Обстановка тревожная. В случае налета вражеской авиации ни один истребитель для защиты аэродрома взлететь не сможет, а никаких противозенитных средств у нас не было.
До летчиков доведена боевая задача, все они находятся в кабинах самолетов и ждут сигнала на запуск моторов. Время тянется нестерпимо долго, не верится показаниям часов, кажется, что они остановились. В напряженной тишине послышалось стрекотание мотора По-2 и сходу возле КП приземлился этот ветеран авиации – и самолет первоначального летного обучения, и ночной бомбардировщик, и санитарный, и связной самолет. На нем прилетел генерал. Он дал разрешение летному составу покинуть кабины, но от своих самолетов не отходить. Пояснил, что для обеспечения точности удара самолетом Пе-2 выполняется доразведка местонахождения механизированной группировки противника. Вскоре он появился над аэродромом. Но боясь задеть стоявшие в начале полосы самолеты, разведчик приземлился с перелетом существенно дальше посадочного знака и, хотя и включил сразу тормоза, в конце пробега едва не свалился в овраг. Летчик и штурман, сбросив парашюты, бегом направились к КП, возле которого генерал собрал ведущих групп штурмовиков и истребителей. Штурман доложил местонахождение вражеской колонны, направление ее движения, указал на карте мост, по которому он нанес бомбовый удар.
Когда начальник штаба отходил к группе летного состава, которую собрал генерал, то у столика, на котором стоял полевой телефон и дежурил телефонист, оставил меня. Вскоре загудел зуммер и связист передал мне трубку, докладывал финишер – «с самолета при посадке что-то большое железное выпало, туда сбегал – тяжелое, моя поднять силы нет». [103] Подхожу к начальнику штаба и, отозвав его чуть в сторону, докладываю, что надо проверить и убрать с лётного поля посторонние предметы.
– Хорошо, бери кого нужно, только действуйте быстро.
Бегом с механиком и двумя мастерами по вооружению устремляюсь к указанному финишером месту. На бегу замечаю два оторванных коробчатых стабилизатора бомб, а не вдалеке и сами бомбы, их четыре. Как же так, я слышал, как штурман докладывал о накрытии бомбами цели, а они оказались на нашей взлетной полосе? Но о причинах думать некогда, главное, что же сейчас делать? По инструкции такие бомбы надо уничтожать на месте. Для этого необходимо получить на складе боепитания БАО толовые шашки и бикфордов шнур, подготовить бомбы к взрыву, взорвать, а поток засыпать воронки и утрамбовать грунт. Поскольку бомбы находятся на поверхности земли, то не исключено, что отдельные осколки могут повредить самолеты. Да и времени на эту работу уйдет не менее 3...4-х часов. А колонна гитлеровцев ведь движется...
Выход один – надо, хотя это и весьма рискованно, но взрыватели попытаться из бомб удалить, а потом бомбы с летного поля вывезти. Рядом со мной опытный механик по вооружению старший сержант Иван Дериш. Осматриваем вместе взрыватели, осторожно снимая ножами с их поверхности прилипшую землю. Надо определить типы взрывателей, их. состояние. Два взрывателя пневматические, они хотя и мгновенного действия, но при соответствующей осторожности могут быть удалены. Из одной бомбы механик легко выворачивает взрыватель ключом и откладывает его в сторону. А мне из другой бомбы вывернуть взрыватель ключом ни нажатием на его рукоятку, ни ударами по ней ладонью не удается. Поручаю механику держать ключ, а сам молотком начинаю осторожно постукивать по рукоятке ключа. [104] Сильнее, еще сильнее и взрыватель стал выворачиваться уже нажатием на ключ.
Автомашины поблизости нет. Поручаю мастерам по вооружению волоком по мягкому грунту оттащить обезвреженные бомбы к ближайшему краю аэродрома.
Половина дела сделана. Остались еще две бомбы. Но они снаряжены взрывателями штурмового действия с накольными механизмами. Лопасти ветрянок{65} с головок взрывателей сорваны. Взрыватели весьма опасны – они имеют всюдоубойный механизм, срабатывающий при любом угле встречи бомбы с преградой. При выпадении бомб из бомболюка самолета ветрянки не успели полностью свернуться и взрыватели при ударе бомб о грунт не сработали. Но в каком положении остались после удара детали взрывного механизма, предугадать нельзя. Взрыватель может сработать не только от удара, но и от передвижения бомбы.
– Товарищ инженер, разрешите попробовать вывернуть взрыватель ключом.
– Нет, Дериш. Тебе задание бегом доложить начальству, кого первого увидишь, что произошло, какие меры принимаем и готовить людей и инструмент заравнивать выбоины на летном поле.
– Как же вы один с этим делом справитесь. Я уйти не могу.
– Выполняй приказание без разговоров.
Не мог я привлекать подчиненного к этой работе, к тому же зная, что у него двое детей.
Пытаюсь вывернуть осторожно взрыватель ключом сперва одной рукой, потом двумя. То ложусь рядом с бомбой, то встаю на колени – ничего не получается. Надо решаться на крайнею меру – наносить по ключу удары. [105]
...Задание летчикам уточнено. Раз все ясно, – сказал генерал, – быстро по самолетам и, как говорится, с богом. Запуск моторов по моей ракете.
– Товарищ генерал – взлетать нельзя, на летном поле инженер по вооружению, – докладывает начальник штаба.
– Выгнать этого идиота с аэродрома немедленно.
– Он бомбы обезвреживает.
– Что за глупости! Вас никто ни вчера, ни сегодня не бомбил. Штурмовики, истребители садились и никаких бомб не было. Не уберется этот дурак вовремя, пусть голову при взлете самолетов ему снесет.
– Бомбы выпали с Пе-2.
– Только что штурман доложил, как он отбомбился. Инженера этого под трибунал придется отдать за задержку боевого вылета. Где машина?
Генерал вскакивает на подножку санитарки и она сразу срывается с места.
...Лежа на левом боку начинаю потихоньку постукивать молотком по ручке ключа. Пот льется градом, заливает глаза. После каждого удара прислушиваюсь не сработал ли капсюль, не зашипела ли при наколе капсюля пороховая запрессовка замедлителя. Пока нет. Удары надо наносить резче. И в это время почему-то вспомнились слова песни:
Мы смело в бой пойдем,А слова-то песни неправильные. Ведь задача была победить, а не просто всем умереть. И у меня положение вовсе не такое уж безнадежное. Даже если взрыватель и начнет работать, но если я это сумею своевременно заметить, то у меня будет 11 секунд времени{66}, чтобы вскочить, отбежать метров 30 и уткнуться в землю. [106]
... Мы смело в бой пойдем – удар.
…За власть Советов – удар сильнее и взрыватель по резьбе чуть повернулся.
С облегчением поднимаю голову и вижу мчащуюся санитарку. Генерал что-то кричит и машет кулаком. Машина сбавляет скорость и он соскальзывает с подножки. Поняв, что я делаю, генерал хватается за голову. Я хочу встать, чтобы ему доложить.
– Не надо, не надо. А такая работа запрещается?
– Да, товарищ генерал, но если взрывать на месте, то вылет будет сорван.
– Чем я могу тебе помочь, инженер? Может, людей прислать?
– Только по моему сигналу, когда извлеку из бомб взрыватели. Просьба одна – чтобы никто не запускал мотор. Мне надо слышать, не заработал ли взрыватель.
– Хорошо. Ты только не очень спеши. Ну а обстановку сам знаешь, сейчас все от тебя зависит.
... Взрыватели вывернуты из бомб. Я вскакиваю, машу руками и дважды стреляю в воздух из пистолета. Сразу подъезжают две машины – одна с грунтом для выравнивания летного поля, вторая для вывозки бомб. Неся осторожно в обеих руках по взрывателю, ухожу с летного поля.
Несколько минут потребовалось механикам для выравнивания и притрамбовывания поврежденного участка летного поля. Дружно заработали моторы и пара за парой самолеты пошли на взлет.
Подхожу к одиноко стоящему разведчику Пе-2. Надо разобраться, что же случилось. Почему штурман доложил, что бомбы сброшены на цель, а они выпали при посадке у нас на аэродроме. [107]
Створки бомболюков открыты и свободно качаются. Тросовая проводка закрытия створок оборвана. Проверяю исправность бомбардировочных замков, электросбрасывателя. Все исправно. Ошибку допустил штурман. Он перед бомбометанием забыл открыть бомболюки. В результате при нажатии штурманом на кнопку бомбосброса бомбы упали на закрытые створки бомболюка и при возвращении самолета с задания лежали на них. При грубой посадке троса створок бомболюков нагрузки не выдержали и оборвались, бомбы вывалились.
Конечно, штурман допустил оплошность, не проконтролировав открытие бомболюков. Но более вдумчиво должны были подходить и конструкторы при разработке техники, учитывать, как говорят американцы фулпруф{67}. Военная техника эксплуатируется часто в экстремальных условиях, когда время на обдумывание при боевом применении минимально, а подготовка техники производится в очень сжатые сроки, часто в темноте на ощупь. В последствии для исключения подобных случаев конструктором самолета была введена блокировка, исключающая сброс бомб до открытия бомболюков.
Особое внимание уделяется конструкторами вопросам эксплуатации при разработке образцов личного оружия, пулеметов и пушек, так как они требуют систематической чистки. т.е. разборки и сборки. Оружие должно быть так спроектировано, чтобы его неправильно собрать было физически невозможно. Аналогичное требование предъявляется и в части обеспечения невозможности неправильной установки съемных агрегатов вооружения на самолёт. Правда, иногда бывали и просчеты. Так, например, кассетный бомбардировочный замок неопытный специалист мог установить, развернув его на 180°. Это приводило к возвращению самолета с боевого задания с несброшеными бомбами. В дальнейшем по настоянию инженеров строевых частей диаметр одной из цапф бомбардировочного замка был изменен, что обеспечило физическую невозможность неправильной установки замка на бомбодержатель. [108]
Доложил генералу о причине выпадения бомб с разведчика. Он расспросил об устройстве взрывателей, правилах обращения с ними.
– Да рискованное дело было. Все хорошо, что хорошо кончается. Многие инструкции составлены для мирного времени, боевой обстановки не учитывают. Другого пути, видно, действительно не было. Или риск, или срыв выполнения задания командующего армией. А разве собрать на вашем пятачке столько самолетов без всякого прикрытия не риск был? Заметь это немцы, ничего бы от аэродрома и нас всех не осталось. Ну хорошо, спасибо за службу. Когда самолеты с задания вернутся, ты на разборе мне будешь нужен.
Вражеская мотоколонна была разгромлена. Задание удалось выполнить без потерь, хотя два штурмовика, получив серьезные повреждения вследствие массированного зенитного огня, отстали от группы, но под прикрытием четырех «лаггов» вынужденно приземлились в поле, едва перетянув линию фронта.
После доклада командира полка генерал провел разбор вылета, поблагодарил истребителей за надежное прикрытие штурмовиков и подавление нескольких зенитных установок. А потом сказал:
– Да, товарищи, я тут погорячился, ни за что вашего инженера по вооружению обругал. А он молодец, свое дело знает отлично, не зря академию кончал.
– Да, чтоб вы, товарищ генерал...
Мне стало неудобно, к горлу подступил какой-то комок, повлажнели глаза.
На всю жизнь я запомнил этого генерала, заместителя командующего воздушной армии. [109] В напряженной боевой обстановке он счел необходимым извиниться перед старшим лейтенантом. Для этого надо быть самокритичным, мужественным человеком. Мне в жизни везло – командиры и начальники, в подчинении которых я находился, были люди выдержанные, рассудительные, обладающие высокой культурой взаимоотношений. К сожалению, приходилось встречать авиационных командиров и инженеров, для которых нецензурные выражения были, скажем, не следствием налета вражеской авиации на аэродром или ударом молотка по пальцу, а просто так, для «украшения» или большей понятливости своей речи.
Что греха таить, несмотря на то, что уровень образованности личного состава ВВС сейчас по сравнению с военными годами неизмеримо возрос, уровень культуры взаимоотношений некоторых офицеров желает много лучшего. [110]
Боевой вылет на Ил-2
На фронте мы уже не первый месяц. Сколько воздушных боев наблюдал с земли! Скольким летчикам своего полка, а также вынужденно садившимся на нашу площадку или использующим ее в качестве аэродрома подскока, готовил оружие и выпускал в бой! А когда мне удастся слетать на боевое задание в качестве штурмана на бомбардировщике или воздушного стрелка на штурмовике? Бомбардировочный прицел хорошо знаком и на тренажере в академии с ним не раз работал, с навигацией в простых метеоусловиях должен справиться, бомбардировочную аппаратуру и оружие осваивать не надо. Видимо, затруднений в подготовке к полету у меня не будет. Разумеется, не только у меня, но и у других инженеров возникало желание слетать на боевое задание. В воспоминаниях генерал-майора авиации А.К.Недбайло{68} красочно описан полет на боевое задание в качестве воздушного стрелка старшего инженера штурмового полка.
Стремление принять участие в выполнении боевого задания вызывалось но просто любопытством, пафосом боевой работы, но и желанием практически проверить действие вооружения в боевых условиях. Были и более веские причины. За два с половиной года службы инженером в авиационном полку мне с перерывами в общей сложности более года приходилось совмещать две должности – инженера по вооружению и начальника воздушно-стрелковой службы. Исполнение последней должности требовало проведения занятий с летным составом по воздушной стрельбе, анализа ошибок при прицеливании и ведении огня, при этом затрагивались и вопросы тактики. [111] Эффективность занятий по воздушно-стрелковой подготовке, проводимых во фронтовых условиях инженером, не летавшим на боевое задание, была крайне низкой. Активности на занятиях летчики не проявляли, а на лицах многих можно было прочесть – легко все это рассказывать на земле, а побывай-ка с нами в бою!
Командир полка мое желание понимал и поддерживал. Правда, напоминал, что время и средства на подготовку инженера и воздушного стрелка затрачиваются различные, да и инженер по вооружению в полку всего один. Осуществление полета осложнялось еще и тем, что необходимо было согласие командира штурмового или бомбардировочного полка, который сопровождали наши истребители. Возникали и организационные трудности. Как правило, штурмовики и бомбардировщики базировались на других аэродромах, т.е. для выполнения полета мне нужно было на несколько суток отлучиться из части. На это командир пойти не мог.
Однажды стало известно, что на следующий день штурмовики будут производить повторный вылет с нашего аэродрома. Сообщил начальнику штаба ШАП размер своего комбинезона, обуви и головного убора, чтобы заранее определить, какого воздушного стрелка я подменю, взяв у него летное обмундирование. На задание воздушным стрелком меня определили к ведущему шестерки капитану Сало. Прошло много лет, а первый полет запомнился в деталях. Предстояло уничтожить живую силу и технику противника на окраине населённого пункта. При перелете линии фронта нашу группу обстреляли мелкокалиберная зенитная артиллерия и зенитные пулеметы. Казалось, что огонь очень плотный и что все трассы наплавлены только в наш самолет. Хотелось подробнее рассмотреть оборонительные сооружения противника, движущиеся транспортные средства, возможно точнее зафиксировать результаты штурмового удара. Но командир экипажа трижды напомнил: главное следить за воздухом и быть готовым к отражению атаки истребителей. Истребители противника не появились. [112] Использовать крупнокалиберный пулемет для стрельбы по наземным целям не сумел – времени на прицеливание не хватило. После нескольких боевых вылетов я гораздо с большим авторитетом мог анализировать ошибки летчиков в воздушной стрельбе, особенно тогда, когда совместно с другими стрелками удалось отразить атаку истребителей Ме-109.
Не могу хотя бы кратко не охарактеризовать штурмовик Ил-2 – гордость советской военной авиации. Подсчитано, что штурмовиками произведено более четверти всех боевых вылетов. Из летчиков, ставших за это время Героями Советского Союза, каждый третий – штурмовик{69}. Ни у союзников, ни у противника подобных самолетов не было.
Наш истребительный полк систематически взаимодействовал со штурмовиками, сопровождая их при выполнении самых различных заданий. Чаще всего это был 58 Гв. ШАП. Сопровождение штурмовика являлось наиболее сложным и опасным заданием. Штурмовики обычно действовали с малых высот. Они хорошо были защищены от пуль и осколков снарядов. Истребителям приходилось тоже снижаться и уменьшать скорость, хотя никакой броневой защиты они не имели. Нередко наши самолеты возвращались с пробоинами, а иногда из-за попадания одной случайной пули летчик не мог дотянуть до своего аэродрома. К линии фронта, как правило, штурмовики проходили возле нашего аэродрома, и истребители пристраивались к ним. Иногда наш аэродром служил «илам» аэродромом подскока, а были случаи, когда истребительный и штурмовой полки базировались совместно. Нередко у нас вынужденно приземлялись «илы», получившие значительные повреждения при выполнении боевого задания. Тогда технический состав делал всё чтобы в кратчайший срок отремонтировать самолет и подготовить его к полету, пополнив боекомплект. [113]
Ил-2 был не первой попыткой создания в нашей стране и за рубежом воздушного истребителя танков. Но только авиаконструктору С.В.Ильюшину удалось полностью решить эту сложную проблему и спроектировать поразительно живучий самолет, с гармоничным сочетанием всех характеристик, с надежным бронированием и мощным вооружением. Конструктор создал единую сплошную броневую коробку. Она охватывала всю носовую и среднюю часть фюзеляжа и надежно защищала экипаж, двигатель, радиатор масляный и топливный баки и другие жизненно важные части самолета.
Иногда появляется «ил» над аэродромом после выполнения боевого задания, а у него в плоскостях такие повреждения от зенитных снарядов, что через них небо видно. А летчик самолет не только успешно сажает, но сам без помощи техсостава его и на стоянку заруливает. При осмотре самолета мы иногда насчитывали до 80...90 пробоин. Однако имели место случаи, когда до аэродрома дотягивали штурмовики, получившие и большее число пробоин. Так П.Стефановский свидетельствует о наличии более 200 пробоин{70} , и В.Емельяненко – 278 пробоин{71}.
Самолет Ил-2 в двухместном варианте – летчик и стрелок -был создан накануне войны. Стрелок по мысли авиаконструктора должен был защищать заднюю полусферу и обеспечить пилоту возможность не отвлекаться от штурмовки в условиях противодействия истребителей противника. Однако некоторые влиятельные тогда в авиации руководители, беря за основу оценки самолета его малую скорость и высоту полета, посчитали идею конструктора неправильной и потребовали серийные самолеты строить в одноместном варианте.
В первые же дни войны выявилось, что одноместные штурмовики несут неоправданно большие потери от истребителей противника. По требованию летчиков во всех штурмовых полках инженерно-технический состав с участием самих пилотов начал изыскивать пути защиты самолета от нападения истребителей. [114] В верхней части фюзеляжа прорезали отверстие для возможности разместить стрелка и смонтировать хотя бы примитивную установку пулемета с минимальным боекомплектом. Первыми воздушными стрелками стали механики и мастера по вооружению. Нагрузка на вооруженцев резко возросла – надо было и на задание летать и, возвратившись, успевать готовить вооружение к полету. Летали они с большим желанием, хотя из-за несовершенства кустарной установки и больших потерь стрелков, называли ее между собой «кабиной смерти». Однако как ни примитивна была установка, но безнаказанно атаковать штурмовики вражеские истребители уже не могли, близко подходить к «илам» стали остерегаться. Потери штурмовиков заметно снизились. А с июля 1942 года самолеты Ил-2 стали выпускаться с установкой пулемета ШКАС для воздушного стрелка.
Штурмовик был незаменим на поле боя. Он точно поражал самые различные цели. Ил-2 использовался также для нанесения ударов по подходящим резервам, скоплениям войск и боевой техники, железнодорожным станциям, аэродромам, складам боеприпасов и горячего, переправам.
По-разному фашисты называли наш штурмовик и «Крылатый танк», и «Летающая батарея», и «Летающая катюша», а чаще «Черная смерть». «Илы» и в самом деле наводили ужас на врага. Зато наша пехота всегда ликовала, когда над передним краем появлялись «горбатые», так часто называли штурмовиков за выступающую вверх кабину.
Готовя наступление на Курской дуге, противник возлагал надежды на массовое применение новой техники – тяжелых танков «тигр» и «пантера», а также самоходных артиллерийских орудий «Фердинанд», имевших мощное вооружение и прочную броневую защиту. [115] Это было то «секретное оружие», которое гитлеровцы начали рекламировать, пытаясь создать впечатление во всем мире, будто они владеют ключом к победе на восточном фронте.
Естественно, что к срыву замыслов противника различными боевыми средствами готовилась и Советская армия. Но первыми неожиданно для врага нанесли мощные удары штурмовики новыми эффективными средствами поражения бронированных целей, доставленными за несколько дней до начала Орловско-Курской операции транспортными самолетами на аэродромы штурмовой авиации противотанковыми бомбами ПТАБ-2,5–1,5{73}. Только за первый день Орловско-Курской операции, применив новые бомбы штурмовики уничтожили до 70 танков{74}. Эффективность ПТАБ, которые наша авиация в массовом количестве использовала в день начала наступления немецких войск на Курской дуге, высоко оценивает маршал авиации С.И.Руденко, являвшийся в то время командующим 16 воздушной армией:
«Мы произвели свой первый массированный удар как раз в тот момент, когда головные силы противника только что продвинулись вперед. Не более как через полчаса на командный пункт стали поступать сведения о результатах этого удара. Телеграф то и дело приносил сообщения: горят 12 танков, горят 18 танков, горят 20 танков. Надо сказать, что успеху удара в значительной степени способствовало применение новых противотанковых бомб»{75}.
Вот характерная оценка штурмовых ударов советской авиации противников. Пленный гитлеровский офицер на допросе показал:
«Шестого июля в 5 часов утра в районе Белгорода на нашу группу танков – их было не менее сотни – обрушились русские штурмовики. Эффект этих действий был невиданный. При первой же атаке одна группа штурмовиков подбила и сожгла более 20 танков. [116] Одновременно другая группа обрушилась на отдыхавший в автомашинах мотострелковый батальон. На наши головы градом посыпались бомбы малого калибра и снаряды. Было сожжено 90 автомашин и убито 120 человек. За время войны на Восточном фронте я не видел такого эффективного действия русской авиации»{76}.
Разумеется, авиация всех вражеских танков не уничтожила. Под Белгородом развернулось огромное танковое сражение. Борьба с вражескими танками велась и танками, и самоходными артиллерийскими установками, и противотанковой артиллерией, и противотанковыми минами и гранатами, и бутылками с зажигательной смесью. Но несомненно, что штурмовики внесли свой весомый вклад в разгром танковых соединений противника.
Возникает, естественно, вопрос, а разве немцы по нашему образцу не могли тоже изготовить противотанковые бомбы? Могли и изготовили. Как-то вблизи нашего аэродрома вражеским самолетом «Ме-210», видимо, случайно была сброшена кассета с мелкими бомбами. Одна бомба не разорвалась. Соблюдая все меры предосторожности, извлекли из нее взрыватель. Дальше действовали осмелев и сразу установили, что это противотанковая бомба. Ее калибр был несколько больше, чем нашей ПТАБ-2,5-1,5. Но мало иметь бомбу. Необходимо иметь возможность ее применить с соответствующего самолета. У противника же бронированного штурмовика не было, то есть с малой высоты свои противотанковые бомбы SD-4 они применить не могли. Сбрасывать их в кассетах с большой высоты малоэффективно. Да и в разовую кассету более 10 бомб не помещалось. А в четыре бомбоотсека Ил-2 вооруженцы укладывали до 270 ПТАБ. Работа это кропотливая, но и вероятность накрытия цели весьма высокая. [117]
Вооружение штурмовика было мощным и в ходе боевых действий совершенствовалось. Бомбовая нагрузка достигала 600 кг. Бомбы подвешивались как на наружные, так и на внутренние держатели. Для укладки мелких бомб и ампул АЖ-2 с зажигательной смесью имелись специальные отсеки. Самолет имел 8 пусковых устройств для применения реактивных снарядов калибра 82 и 132 мм. Пулемет ШКАС на оборонительной установке воздушного стрелка заменили пулеметом УБ калибра 12,7 мм, а затем заменили 20 мм пушкой Б-20. Пушки калибра 20 мм, установленные в крыльях, как уже отмечалось, были заменены более мощными и надежными пушками ВЯ калибра 23 мм. К концу войны на фронт стало поступать некоторое количество самолетов Ил-2 с 37 мм пушками. Правда, при этом маневренность самолета ухудшилась, прицеливаться летчику из-за большой силы отдачи оружия и возникающего вследствие этого раскачивания самолета стало труднее, а при отказе одной пушки усложнилось и пилотирование. Эти самолеты летчики прозвали «Ил-2 с оглоблями». Вскоре после окончания войны, когда самолетный парк стал сокращаться, Ил-2 с 37 мм пушками списали.
Для защиты штурмовиков, а также бомбардировщиков от нападения вражеских истребителей с задней нижней полусферы конструктором А.Ф.Турахиным был сконструирован необычный боеприпас – авиационная парашютная граната АГ-2 весом около двух килограммов. Гранаты загружались в специальный контейнер, который устанавливался в хвостовой части самолета. В нужный момент по одиночке гранаты сбрасывались стрелком-радистом или штурманом самолета от специальной кнопки управления. При выпадении из контейнера, в котором размещалось 10 АГ-2, раскрывался ее парашют, а через 3 секунды, снижаясь и отставая от самолета, граната взрывалась перед атакующим истребителем противника. [118]
Облако черного дыма отпугивало врага, а осколки и ударная волна от взрыва боеприпасов нередко поражали атакующий истребитель. Основным назначением этих боеприпасов было не сбить истребитель противника, в первую очередь отпугнуть его, не дать возможности произвести атаку штурмовика или бомбардировщика с нижней задней полусферы, которую пулеметным огнем стрелка защитить было крайне трудно.
Вот как рассказал мне о первом применении АГ-2 в 16 ОРАП ныне полковник в отставке, а во время войны штурман самолета Пе-2 Н.З.Утюпин.
«В полк поступили АГ-2, а также держатели (кассеты) и детали для их установки. За двое суток, без перерыва в боевых полетах, работая в основном ночью, техническим составом все самолеты нашей эскадрильи были дооборудованы новым вооружением.Инженер по вооружению полка провел занятия с летным составом по устройству гранаты, правилам обращения, мерам безопасности, показал на схеме траекторию полета гранаты, пояснил наивыгоднейшую дистанцию до самолета противника, когда необходимо производить ее сброс. Все штурманы и стрелки-радисты потренировались на земле в сбросе с самолета макетов гранат, изготовленных в ПАРМ.
Несколько дней летаем с дополнительным оборонительным вооружением. Встречи с истребителями противника хотя и были, но от них нам удавалось уходить. И вот нашему экипажу поручен очередной разведывательный полет переднего края обороны противника, прилегающего к Магнушевскому плацдарму. Противник подтягивая войска, предпринимал отчаянные попытки ликвидировать плацдарм, восстановить оборону на р.Висла. Необходимо было произвести визуальную разведку и выполнить планово-площадное фотографирование. Взлетев с аэродрома Бяло-Подляска и выдерживая заданную высоту, скорость и направление полета, мы пересекли линию фронта и произвели фотографирование по заданному маршруту, развернулись на 180о и приступили к дальнейшему фотографированию. [119] Начался интенсивный зенитный обстрел самолета из «эрликонов». Разведчик, выполняя фотографирование, лишен возможности маневрирования по курсу. Полет должен быть строго прямолинейным иначе перекрытие снимков будет нарушено и задание не выполнено. Маневр возможен в определенных пределах только по скорости и высоте. Близкие разрывы зенитных снарядов более крупного калибра стали настолько сильны, что командир экипажа опытный летчик ст. лейтенант И.В.Ясинский еле удерживал в руках штурвал самолета. До линии фронта оставалось еще километров 30, когда обстрел прекратился. Наступила непривычная тишина. Ясно, что где-то рядом появились вражеские истребители. И действительно, с черными шлейфами от форсажа двигателей к нам приближались четыре ФВ-190. Летчик увеличил скорость, самолет идет со снижением, но истребители противника приближаются. Одна пара занимает заднюю полусферу сверху, другая готовится к атаке снизу. Короткими очередями из крупнокалиберного пулемета не даю возможности приблизиться верхней паре. Вижу два черных облака между самолетов, питавшихся произвести атаку снизу. Это стрелок-радист Александр Осипчук начал сбрасывать гранаты. «Фокеры» кидаются в разные стороны, а потом снова занимают позицию для атаки.
Короткими очередями из пулемета не даю возможности верхней паре занять выгодную позицию для атаки, а нижняя никак не может преодолеть зону разрывов гранат. Бой длился 4–5 минут. Вот и линия фронта, задание выполнено. Самолет круто пикирует до бреющего полета и мы уходим от преследования четырех фашистских самолетов на свой аэродром.
Летчик зарулил самолет на стоянку и только успел выключить двигатели, как специалисты сняли фотокассеты и повезли их в лабораторию. [120] Докладываю начальнику штаба полка о результатах визуальной разведки, которые немедленно будут переданы по телефону в штаб наземной армии. Стрелки-радисты обступили сержанта А.И.Осипчука, расспрашивают, как он сражался с «фоккерами», а потом дружно стали качать техника по вооружению эскадрильи М.Д.Михайлова».
Истребители противника боялись авиационных гранат больше чем пулеметного огня. После разрыва гранаты противник, как правило, производил отворот, что давало возможность атакуемому выиграть время для выполнения маневра на отрыв от вражеского истребителя. На счету стрелков-радистов в некоторых штурмовых и бомбардировочных полках насчитывалось до десятка подбитых или сбитых вражеских истребителей. [121]
Подвиг инженера Сычева
Январь 1944 года. На Белорусском фронте шли бои местного значения. Готовилась стратегическая наступательная операция по освобождению Белоруссии о. немецко-фашистских захватчиков. Авиация вела борьбу за господство в воздухе. Наш полк базировался на полевом аэродроме вблизи города Гомеля. Летный и технический состав размещался в поселке стекольного завода. Для летчиков и механиков непривычно комфортные условия. Ведь всю войну технический состав фронтовой авиации практически от самолетов не уходил. Спали в землянках на аэродромах, а летом под крыльями самолетов.
Местные жители все были готовы сделать для воинов, освободивших их после двухлетнего фашистского ига. Спали в тепле. Всегда можно было высушить обмундирование, не боясь, что оно сгорит возле железной печки, устанавливаемой в землянке. Читаешь вечером газету и удивляешься, что глаза не ест дым бензиновой лампы «молния», изготовленной из пушечной гильзы. Полеты проводились не каждый день, но истребители находились в постоянной боевой готовности. Поочередно в одной из эскадрилий выполнялись регламентные и ремонтные работы, с самолетов снимались пушки для чистки и осмотра.
8 января. На 10 часов был назначен вылет 1-й авиаэскадрильи. Задача – сопровождение штурмовиков. Еще до рассвета весь технический состав прибыл на аэродром. К приезду летного состава предполетная подготовка самолетов была закончена, моторы прогреты, пушечные стволы протерты. Летчики приняли у механиков самолеты, одели парашюты и заняли места в кабинах. [122] По сигналу с командного пункта пилоты запустили моторы и один за другим порулили на старт. Сейчас парами они начнут взлетать. Проходит минута, вторая, третья. Первая пара стоит на взлетной полосе, но почему-то не взлетает. Остальные остановились возле взлетной полосы и ждут своей очереди. Моторы работают на малых оборотах. Вот летчики первой пары моторы выключили. Остальные разворачиваются, и становятся в ряд параллельно полосе и тоже выключают моторы. «Ильюшины» в установленное время над нашим аэродромом не появились. Вылет по какой-то причине задержан. Вся эскадрилья находится в готовности № 1.
– Бегом к своим машинам – подает команду старший инженер полка И.М.Сычев механикам, чьи самолеты вырулили для вылета на боевое задание. И сам бежит. Не отстает от молодежи. А ведь он значительно старше техников и механиков. Ветеран авиации. Спать ложиться позже всех, а встает раньше подчиненных.
Весь остальной технический состав продолжает работать на стоянках эскадрилий. На старте лишних людей не должно быть. Механики, возглавляемые старшим инженером, помогут летчикам при команде на вылет быстро запустить моторы, не допустят при запуске излишнего стравливания воздуха, необходимого для уборки и выпуска шасси, закрылков, перезарядки оружия.
Самолеты Ла-5 эксплуатируются в полку уже около года. Полюбили летчики этот двухпушечный истребитель конструкции Лавочкина с мотором воздушного охлаждения. Удобен был самолет и для технического обслуживания.
Взвилась ракета, и дружно закрутились воздушные винты. Температура воздуха ниже -20°, сильный ветер. Завяжешь шапку-ушанку, и плохо слышишь, развяжешь – подбородок коченеет. Летчики заканчивают прогрев моторов. [123] Но вот из под моторных капотов самолета лейтенанта И. Мороза появился дым. потом пламя. Летчик дает полный газ, но пламя сбить не удается. В кабину летчика из под приборной доски посыпались искры, в нескольких местах начал тлеть мех унтов.
– Выключай мотор, выпрыгивай из кабины и бегом к запасному самолету. Успеешь группу догнать – приказывает летчику инженер полка.
Увидев пламя на самолете лейтенанта Мороза, кричу механику ближнего самолета – скорей чехол на стартер{77}, а водителю:
– Семен Петрович, заводи!
Авиамеханик Михаил Темушкин, мастер по авиавооружению Николай Майоров, перебросив через борт автомашины стеганный ватный чехол, уже вскочили в кузов. А мотор автомашины застыл, не заводится. Выручил летчик Алексей Липатов, атлет богатырской силы. Один, другой рывок заводной рукоятки и мотор заработал. Чихая, машина набирала скорость. Водитель стартера человек пожилой, степенный. По возрасту его в армию не брали. Пришлось колхозному шоферу до секретаря райкома партии дойти. В батальоне аэродромного обслуживания он долго продукты возил. А на просьбы – «работать там, где летают», ему отвечали – «куда тебе, старина, на аэродром, там молодому управиться и то трудно, воздушным винтом вместе с машиной зарубить может». И все же воин своего добился. Стал водителем стартера. Его машина всегда дежурила на аэродроме во время полетов и работы на авиатехнике. Кроме запуска моторов, она использовалась для выполнения самых различных транспортных нужд на аэродроме. И авиабомбы перевезет с одной стоянки на другую, и запчасти технику доставит, и к самолету, совершившему вынужденную посадку, техсостав домчит. Машина эта никогда без дела не стояла. Летчики и техники звали пожилого воина уважительно «Петрович». [124]
Вот мы у загоревшегося самолета. На левой плоскости Сычев с авиамехаником Василием Кузьминым и техником звена Михаилом Зинцовым тушат пожар. Вскакиваю на колесо, затем на правую плоскость. Мне подают чехол. Какой-то хлопок. И от неожиданности, отпустив руку, которой удерживался за борт самолета, я скатываюсь с плоскости на снег. Снова взбираюсь на плоскость и, перекидывая край чехла через кабину летчика, кричу: «Иван Матвеевич, тяни». Ну вот сейчас мы туго прижмем чехол к капотам мотора и пламя погаснет. Но мне никто не отвечает. Почему ... А тут возглас:
– Сычева убило!!!
Как же это получилось? Старший инженер полка тушил пожар самоотверженно. Он сумел быстро снять левый моторный капот, отсоединить от пушки патронную ленту и вместе с авиамехаником Кузьминым вытащить из моторного отсека тяжелый патронный ящик с боеприпасами. Однако попытка погасить пожар снегом успеха не имела. Тогда Сычев сбросил с себя реглан, а авиамеханик – техническую куртку. Инженер набросил их на масляные шланги, загоревшиеся в результате задутия под моторный капот пламени из выхлопных патрубков при очень сильном ветре со стороны хвоста самолета, когда двигатель работал на малых оборотах. Реглан и куртку он крепко прижимал к корпусу самолета своей грудью. Пожар начал угасать. Однако вследствие нагрева взорвался один снаряд в автоматике 20 мм пушки ШВАК. Старший инженер полка был смертельно ранен. Подъехавший на дежурившей на полетах санитарной машине полковой врач был бессилен. После взрыва огонь погас.{78} [125]
Вечером при подведении итогов боевой работы за день командир полка подполковник Б.Г.Крюков сказал:
– Сегодня не стало нашего старшего инженера полка капитана Сычева Ивана Матвеевича. Его грудь пронзило 11 осколков снарядов. Боевой самолёт он спас ценою собственной жизни.
Смелость и мужество инженера Сычева ставлю в пример всему личному составу полка.
Всю ночь трудился технический состав. К утру истребитель был введен в строй.
Тяжело переносить гибель фронтового товарища. Но мы понимаем, что особенно тяжело было лейтенанту Морозу. Он – летчик, ему каждый день в бой летать надо. А он опять не может. Встанет ночью и ходит. Ляжет, а сон не идет. Все винит себя – это я погубил инженера. Он всем нам как отец родной был. Объясняем ему, что нет его вины в гибели Сычева. Старший инженер – заместитель командира полка по ИАС, и ты получил от него ясное приказание – покинуть самолет и бежать к запасному. Ты свой воинский долг выполняешь в воздухе. Тушить пожар было дело технического состава. Осколки снаряда могли поразить каждого, кто участвовал в его тушении.
Память об Иване Матвеевиче свято хранят однополчане. Когда мы собираемся на свои встречи, мысленно воспроизводим боевую биографию полка. Вспоминаем тех, кто своими подвигами завоевал его славу. Одним из первых всегда называется Иван Матвеевич Сычев. [126]