Таран на бреющем полёте
В одном из предыдущих очерков я имел возможность высказать свои взгляды на воздушные тараны. Да, бывало и такое, что лётчик, по неопытности расстреляв впустую весь боезапас, вставал перед необходимостью использовать последнее оружие – таранный удар по врагу. Но большинство совершивших тараны были опытными лётчиками, сочетавшими в бою высокие морально-боевые качества и воинское мастерство. Правильно оценивая важность выполнения боевого задания, они до последней возможности умело в грамотно использовали оружие, а исчерпав эти возможности, самоотверженно шли на таран.
Именно такого характера подвиг совершил мой однополчанин Г.А.Троицкий. Вот как вспоминается это событие.
Во второй половине апреля 1942 года была отмечена значительная активизация разведывательной деятельности вражеской авиации в Рыбинско – Ярославской зоне ПВО. Две встречи с самолётами противника было у командира эскадрильи майора Г.А.Троицкого.
В первом случав посты ВНОС своевременно о появлении воздушного противника не сообщили. Взлёт был произведен по замеченному с аэродрома инверсионному следу, когда разведчик на высоте 9000 м возвращался с задания. Большая высота и значительное удаление от аэродрома позволили ему легко уйти от преследования. Во втором случае о появлении разведчика донесение поступило своевременно. По сообщенным данным майор Троицкий быстро обнаружил вражеский самолёт, который шёл под нижней кромкой облачности. Заметив, наш истребитель, противник резко начал набирать высоту. Чтобы не упустить врага, Троицкому пришлось открыть огонь с большой дистанции. Поражения разведчика добиться не удалось, он скрылся в облачности.
Новая встреча вошла ярким событием в историю полка.
... 28 апреля. Весенний погожий день. Боевое дежурство несёт эскадрилья майора Троицкого. В готовности № 1 в самолётах находятся старте сержанты Бойко и Зайцев. [63] Возле них, как всегда, хозяева этих самолётов авиационные механики. Остальной лётный состав эскадрильи находится в установленным рядом со стоянкой самолётов «тепляке». Провожу с лётчиками тренаж в умении визуально определять дальность до вражеских самолётов при различных ракурсах, в правильности прицеливания при стрельбе из пулеметно-пушечного вооружения и ракетными снарядами. Командир эскадрильи сидит за столом у телефона. Слышим хлопок выстрела сигнальной ракетой и сразу зазвонил телефон. Время 15.25. Командир полка подполковник Ф. А. Погрешаев передаёт:
– Ю-88, квадрат 11, курс 110, высота 7000.
Троцкий выскакивает из «тепляка», подбегает к дежурным лётчикам и даёт им задание на вылет. А воздушные винты уже закрутились, механики отсоединили от самолётов трубки воздушных баллонов. Лётчики выводят моторы на максимальные обороты и, убедившись в бесперебойности их работы, снижают обороты. Взмахом обоих рук они дают команду механикам убрать тормозные колодки из под колёс. Истребители выруливают на старт. Чётко и слаженно научился действовать личный состав. От сигнала на вылет до взлёта прошло менее двух минут.
Очередная пара лейтенант В. Мизюков и младший лейтенант И.Лукьянов одели парашюты, заняли свои места в кабине самолётов. В 15.40 по сигналу с КП командир эскадрилья выпускает их на боевое задание. Ещё четыре лётчика занимают места в кабинах истребителей. Через несколько минут из «тепляка» выбегает дежуривший у телефона адъютант эскадрильи и докладывает Троицкому: «Товарищ командир, вам взлёт».
Обстановка, видимо, существенно усложнилась, если командир полка принял решение выпускать не дежурных лётчиков, а самого командира эскадрильи. Да, воюют не числом, а умением. Самолёт Троицкого рядом, он приметный – на хвостовой части фюзеляжа нанесена кольцевая полуметровая серебряная полоса. Получен он был не с завода, а из другой части. Смывать этот отличительный знак не стали. Помогаю вместе с механиком командира эскадрильи Леонидом Царицыным одеть лётчику парашют. [64]
– Геннадий Александрович, «Березин»{46} на одну перезарядку.
– Хорошо, в курсе дела.
Степень готовности оружия на самолётах ЛаГГ-3 в целях безопасности пришлось установить различную. Моторная пушка ШВАК стреляла через полый вал редуктора мотора. Она всегда была готова к действию, лётчику нужно было только нажать на гашетку стрельбы. Пулемёты в полностью заряженном положении, как показала практика, держать было опасно. При случайном нажатии на гашетку во время запуска мотора или при работе мотора на малых оборотах мог произойти не только выстрел, но и повреждение пулей лопасти воздушного винта и, как следствие, срыв вылета на боевое задание. Прострелы лопастей воздушных винтов в полку ранее имели место. Необходимость перезарядки пулемётов в воздухе лётчики поняли. Прострелы воздушных винтов прекратились. Однако, иногда о своевременном перезаряжании пулемётов в воздухе лётчики забывали и вспоминали только тогда, когда при нажатии на гашетку пулемёты «почему-то» не стреляли. В воздушном бою счёт идёт на секунды, поэтому о необходимости их перезарядки лётчикам приходилось систематически напоминать пока это не стало привычкой.
Время 15.46. Взлетев, Троицкий устремился в заданный квадрат на помощь ранее взлетевшим лётчикам. К этому времени, ориентируясь о направлении полёта разведчика по белым шапкам разрывов ЗА, лётчики Бомко и Зайцев быстро набрали высоту и стали занимать положение для атаки. При открытии ими огня опытный разведчик стал маневрировать, изменяя курс и высоту полёта, развернулся в сторону солнца. В результате молодые лётчики его потеряли. В это время Бомко увидел другой самолёт-разведчик и бросился за ним. Подошедшие к месту воздушного боя Мизюков и Лукьянов, атаковали разведчик. При этом, ведя огонь из всего оружия и стараясь уклониться от огня нижнего стрелка разведчика, Лукьянов сорвался в штопор. Когда ему удалось вывести истребитель из штопора, то высота была потеряна, определить местонахождение вражеского самолёта он не смог. Мизюков вторично атаковал разведчик, который, чтобы оторваться от преследования, перешел в крутое пикирование. В результате атаки нижний стрелок огонь прекратил. [65]
У Мизюкова кончились боеприпасы. Заметив заходящего в атаку командира эскадрильи, он преследование прекратил.
Пытаясь уйти от преследования, Ю-88 резко снижался. Стрелка высотомера показывала уже 500, 300, 200 метров... Ведя меткий огонь, Троицкий вывел из строя верхнего стрелка. Трассы пушечных снарядов и пулемётных пуль не раз прошивали корпус вражеского самолёта. Противник перешел на бреющий полёт. Разведчик и истребитель летели друг за другом, чуть не задевая верхушки деревьев. Ю-88 использовал малейшую ложбинку, надеясь, что ЛаГГ-3, летящий за ним и, естественно, имевший несравненно худший обзор, врежется во внезапно возникающие препятствия. Поражаемая площадь при стрельбе прямо в хвост мала, да и боеприпасы у пушки уже кончились. Как быть? Сделать боевой разворот и атаковать сверху соколиным ударом? Нет, решает лётчик. Такого опытного, умело маневрирующего врага на фоне пестрого весеннего ковра местности можно легко потерять. Лётчик еще раз нажимает на гашетки пулемётов. И вот от правого мотора потянулись тонкие струйки дыма. Троицкий продолжает погоню...
... На аэродром один за другим возвращаются лётчики, рассказывают, как проходил бой. Замечаний по работе техники ни у кого нет. Последним садится Лукьянов, долго восстанавливавший ориентировку после вывода самолёта из штопора. Едва зарулив на стоянку, выскочил из самолёта и с кулаками бросился на механика по вооружению А.Моргунова – «ты вредитель, из-за тебя я не сбил фашистского гада». Призываю его к порядку. Не помогает. Хватаю за руку и с силой отбрасываю в сторону.
– В чём дело, что за глупости?
– Товарищ инженер, все оружие почти сразу отказало.
– От самолёта не отходите, осматривать вооружение будем вместе.
Механик самолёта и механик по вооружению снимают боковые моторные капоты. Проверяю разрядку оружия. Даю указания снять патронные ящики. Патронный ящик пушки ШВАК пуст, пулемёта БС – пуст. Пулемётов ШKAC – тоже пусты! – Как же так, оружие не стреляло, а патронов нет, – спрашиваю лётчика. Полагаю, что вы не только расстреляли весь боекомплект, но и вывели из строя пулемёты ШКАС. [66]
– Не может быть.
Механики снимают передние капоты. Стволы пулемётов ШКАС не только покрылись от перегрева цветам побежалости, но и погнулись. Больше возражений от Лукьянова не последовало. Стало ясно, что лётчик, участвуя в воздушном бою первый раз, при атаке разведчика, открыв огонь и свалившись в штопор, гашетки управления оружием не отпускал и делая виток за витком, продолжая стрелять пока не кончились боеприпасы. После беседы с комиссаром полка батальонным комиссаром А.И.Голубенковым вечером на построении Лукьянову пришлось извиниться перед механиком по вооружению, а потом боевой листок эскадрильи, в котором было рассказано об этом случае, обходить стороной.
А Троицкого все нет. Всматриваемся в даль. Кто же первым увидит его самолёт? Беспрерывно смотрю на часы. Стрелка неумолимо движется к расчётной отметке, когда станет ясно, что горючее у лётчика уже все выработано. Ну что ж, наверное командир эскадрильи сел на каком-то аэродроме, ближе к месту воздушного боя.
Лётчик опытный, даже если будет вынужден садиться с убранными шасси в поле, то сумеет выбрать площадку ближе к шоссейной дороге, чтобы техсоставу было легче эвакуировать истребитель и в кратчайший срок ввести его в строй. Начальник штаба обзвонил все военные и гражданские аэродромы нашей зоны. Безрезультатно. Посты ВНОС также никакими сведениями не располагали. На другой день из райцентра Молоково сообщили, что военный лётчик майор Троицкий выбросился из самолета на парашюте, который полностью не раскрылся. Лётчик погиб.
Это известие всех обескуражило. В штаб дивизии доложили: противник не сбит, командир эскадрильи, преследовавший вражеский разведчик на бреющем полёте, погиб.
Гибель майора Троицкого была очень тяжелой утратой для всего личного состава полка. Первая боевая потеря. Погиб опытнейший лётчик, получивший боевое крещение в 1939 году над рекой Халхин-Гол, где сбил три японских самолёта, за что был награждён орденом Красного Знамени. [67] С начала войны совершил более 200 боевых вылетов. Каждый задавал себе вопрос: в чём причина его гибели? У некоторых молодых лётчиков появилась неуверенность в своих силах, в боевых качествах истребителя ЛаГГ-3. Молодежь задумывалась: как я, сержант, могу догнать и сбить этот проклятый разведчик Ю-88, если его не сбил майор, и погиб сам.
Я потерял друга и товарища. Это тяжело. Но тяжесть утраты усугублялась ещё тем, что не давала покоя мысль – а нет ли моей, инженера полка по вооружению, личной вины в его гибели. Может быть, из-за неудовлетворительной подготовки оружие отказало, и истребитель был сбит огнём воздушного стрелка разведчика? Может быть, к работе по подготовке вооружения был допущен малоопытный специалист? Нет, это исключено. Как всегда, проверял регулировку вооружения и производил заряжание старший техник по вооружению эскадрильи.
На другой день я попросил у командира полка разрешение на связном самолёте По-2 вылететь вместе со штурманом полка на место гибели Троицкого. Необходимо было проверить, не осталось ли среди обломков истребителя вооружения и боеприпасов, подлежащих вывозке или уничтожению на месте. Вылетели поздно. Долго подыскивали приемлемую в наступившую распутицу посадочную площадку. Времени на детальный осмотр местности не оставалось, куски плоскостей и фюзеляжа истребителя были разбросаны на большой площади. Оружие вместе с мотором ушло в грунт. Подобрали несколько кусков дюраля от патронных ящиков, но ни пушечных, ни пулемётных патронов не обнаружили. Среди обломков самолёта я нашёл небольшой кусок дюраля, который, на первый взгляд к конструкции нашего истребителя не относился. Стало смеркаться, и нам пришлось возвращаться на свой аэродром. Вечером в землянке управления полка собрались все инженеры и стали тщательно изучать найденный кусок дюраля, сравнили с дюралевыми деталями нашего истребителя. Пришли к выводу, что это видимо, кусок обшивки вражеского самолёта. Возможно, он был вырван при попадании в разведчика осколочного пушечного снаряда во время атаки майором Троицким воздушного разведчика. [68]
На следующий день к месту происшествия вылетели рано утром. И вот, что удалось выяснить при тщательном осмотре местности и опросе местных жителей. Обломки воздушного винта ЛаГГ-3 свидетельствовали о несомненном таране вражеского разведчика – одна лопасть была обломана почти у самой матрицы, на ней имелись следы удара по металлу, вторая обломана наполовину, третья загнута. Недалеко от места падения истребителя, возле болота обнаружили руль поворота и левую часть стабилизатора с рулем высоты, тягу управления, компенсатор руля высоты и ряд мелких деталей фашистского самолёта разведчика. Нашлась даже его «визитная карточка» – на одном из кусков дюраля имелась заводская бирка, на которой было указано: Ю-88, г. Дессау, март 1942 г., № 30883197/47.{47} Как видно, недолго фашистскому асу довелось летать на этом новейшем самолёте.
По рассказам очевидцев фашистский разведчик с обрубленным хвостом на очень низкой высоте пролетел над деревнями Михеево и Поречье, постепенно разваливаясь. От него отделялись мелкие и крупные куски дюраля площадью до одного квадратного метра. Позже все собранные местными жителями детали вражеского самолёта были переправлены для демонстрации в г. Ярославль. Вследствие исключительной болотистости района место падения разведчика установить не представлялось возможным.
Штурман полка возвратился к охраняемому колхозным пасечником связному самолёту По-2, на котором мы прилетели, а я направился к зданию школы. Увидев в окно военного, детвора побросала книжки и тетради и выбежала на улицу. Посыпались просьбы «покатать на самолёте». Вместе с учителем с трудом уговорили их вернуться в класс. Задавать ребятам вопросы в такой обстановке смысла не имело. Рассказал, как воюют лётчика, как техники готовят самолёта к полётам. Ответил на несколько вопросов.
– Ну, а теперь давайте, ребята, рассказывайте, кто что видел, как сражался лётчик с фашистским самолётом. Но только говорите не все сразу.
Рассказали, что была стрельба слышна и от нашего самолёта к фашисту летели «искры». [69]
– А какого цвета они были?
– Красного.
Да, это цвет трассеров наших боеприпасов. Значит, огонь вёл не стрелок разведчика, а Троицкий. Один малый высоко вытягивает руку и говорит;
– Дяденька командир, я хочу вам что-то сказать.
– Говори, пожалуйста.
– Нет, это секрет.
Мы вышли с ним в коридор.
– Знаете, мой брательник после боя нашёл на дороге фашистский снаряд.
– А брат-то где?
– Он сегодня в школу не пошёл, сапоги совсем разорвались, они теперь у нас на двоих.
Пошли вместе к нему домой. Из-за печки ребята достали какой-то небольшой предмет, завернутый в тряпку. Развернули. Оказалось, что это не «фашистский снаряд», а стреляная гильза нашего пулемёта ШКАС. Поистине школьник нашёл иголку в стоге сена.
Надо полагать, что во время воздушного боя боеприпасы пушки и крупнокалиберного пулемёта лётчиком были израсходованы, а некоторое количество патронов к пулемётам нормального калибра ещё оставалось, но желательного эффекта не давали. Следует иметь в виду, что фашистские самолёты-разведчики отличались повышенной живучестью. Они имели усиленное бронирование; бензобаки были протектированы специальной резиной и обтянуты лосевой кожей. Зажечь такой бак зажигательными пулями нормального калибра было весьма затруднительно.
Майор Троицкий совершил беспримерный подвиг, таранив самолёт противника на бреющем полёте. Лётчик хорошо представлял чрезвычайную важность уничтожения вражеского самолёта, так как пройдя несколько сот километров по нашим тылам, разведчик мог раскрыть сосредоточение войск, загруженность железных дорог. Он знал, что шансов спастись на парашюте или совершить вынужденную посадку, тараня на предельно малой высоте, у него практически не было. Ценою собственной жизни он выполнил боевую задачу – уничтожил фашистский разведчик, чего не смогли сделать четыре молодых лётчика в более простых условиях. И последующие пять дней вражеские разведчики в нашей зоне не появлялись. [70]
С воинскими почестями майора Троицкого похоронили у с. Болтино, почти на самом берегу Рыбинского моря, там, где сейчас возвышается величественная скульптура матери – Волги.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 февраля 1943 года майору Троицкому Геннадию Александровичу присвоено звание Героя Советского Союза, посмертно. Его именем названа одна из улиц г. Рыбинска.
В двухтомнике о Героях Советского Союза опубликована такая справка об этом самоотверженном лётчике:
Троицкий Геннадий Александрович, родился 1909 г. в с. Ильинское, ныне Буйского района Костромской области, в семье крестьянина. Русский, член КПСС с 1932 г. Окончил рабфак при Ленинградском ГВФ, В Советской Армии с 1932 года. В 1933 году окончил Ленинградскую поенную авиационную школу лётчиков. Участник боёв на реке Халхин-Гол в 1939 г., где совершил 90 боевых вылетов, сбил в воздушных боях 3 вражеских самолёта. На фронтах Великой Отечественной войны с июня 1941 г. Командир эскадрильи 721-го истребительного полка (147-я истребительная авиационная дивизия войск ПВО террит. страны). Майор. Совершил 205 боевых вылетов. 28.4.1942 г. в районе дер. Новое Котово (близ г.Рыбинска, Ярославс.обл.) таранил бомбардировщик противника и погиб. Похоронен в дер. Болтино Рыбинского района Ярославской Обл., где ему установлен памятник.{48}
До последнего дыхания
Жаркий июньский день 1942 года. На небе ни облачка. Первая эскадрилья несёт боевое дежурство. Весь личный состав на стоянке самолётов. Два лётчика находятся в кабинах истребителей в готовности № 1. Вторая эскадрилья сегодня будет выполнять воздушные стрельбы. Наземный тренаж лётного состава закончен. Готовится к вылету самолёт, оборудованный установкой для буксирования воздушной мишени. Приняты все меры для обеспечения должной боеготовности, как бы в данный момент этой запасной эскадрильи. На выполнение воздушной стрельбы одновременно поднимаются только два истребителя, на которых заряжены ограниченным числом патронов по одному пулемёту. На всех остальных самолётах заряжено все оружие и подвешены «эресы», они находятся в полностью боеготовом состоянии. Ко всему надо быть готовым. Для отражения налёта вражеской авиации может быть потребуется подъём в воздух и второй эскадрильи.
По сигналам с постов ВНОС уже дважды поднимались в воздух дежурные пары, но разведчики противника разворачивались и уходили на запад. Они стали очень осторожны. Лётчиками полка были обиты три фашистских самолёта, восемь получили значительные повреждения, некоторые из них настолько серьезные, что вряд ли смогли не только достичь своих аэродромов, но даже перетянуть линию фронта. Противник не мог этого не учитывать.
Командир полка подполковник Погрешаев Ф.А. возле КП. Здесь стоит стол. На нём карта нашего района ПВО, телефоны, ракетница. В плотно закрывающемся от дождя ящичке в специальных гнездах сигнальные ракеты различного цвета: зеленые, красные, жёлтые. Для каждой команды установлены цвет ракеты я число выстрелов. Подхожу к командиру доложить ему проект приказа о результатах проверки знаний по воздушной стрельбе лётчиков второй эскадрильи. Командир соглашается, я мы спускаемся в землянку КП. Наверху остается дежурный наблюдатель за воздухом. [72]
Просмотрев заготовленный документ, командир сказал: «Хорошо, все здесь правильно. Но объявлять мл. л-ту Лукьянову выговор смысла нет. За безответственное отношение к изучению вооружения, нежелание тренироваться в определения дальности до самолётов, правильном прицеливании я его уже из строя выводил и недавно выговор объявлял. Запиши-ка в приказ: «от боевого дежурства Лукьянова отстранить до сдача зачёта инженеру по вооружению.» Пусть как следует позанимается, да за тобой побегает». В это время услышали возглас наблюдателя:
– Вижу самолёт противника!
Выскочили из землянки. Всматриваемся в указанное наблюдателем направление, но никакого самолёта не видим. Командир берёт у наблюдателя бинокль, но ничего в знойной дымке различить не может.
– Ну-ка, Иконников, ты помоложе меня, посмотри внимательно.
Всматриваюсь, но тоже ничего обнаружить не могу. Ещё и ещё раз шарю биноклем в направлении вытянутой руки наблюдателя. Но вот что-то блеснуло, ещё раз...
– Да, товарищ подполковник, это отблески самолёта.
Командир полка дает зеленую ракету и крутит ручку полевого телефона, передает ведущему дежурной пары младшему лейтенанту Е.Шурупову место обнаружения цели. Воздушный винт на самолёте Шурупова уже вращается. Как же он смог запустить мотор практически одновременно с выстрелом ракеты? Видимо, видел, как мы выбегали из землянки и держал уже палец на пусковой кнопке стартера. А у ведомого лётчика мотор что-то не запускается. Помогать ему бросался инженер эскадрильи. Но дорога каждая секунда, Шурупов ждать не может. Он быстро выруливает и взлетает. Через несколько минут о появлении вражеского самолёта поступает сигнал с поста ВНОС. Сверяем по карте. Да, это тот самый самолёт, который был замечен нашим наблюдателем. Приятно, что таким глазастым оказался мастер по авиационному вооружению младший сержант Николай Скучилин. Говорю об этом командиру. «Вот и хорошо, – отвечает он, – заберу-ка я его у тебя, пусть всегда здесь дежурит. На него положиться можно». [73]
По радио Шурупову дважды передавали уточненное место нахождение разведчика, его высоту и направление полёта. А смог ли он использовать эти сведения, оставалось неизвестным. На самолете имелся только радиоприёмник. Передатчики в то время устанавливались только на самолётах командиров эскадрилий. Ещё с одного поста ВНОС получили сообщение, что вражеский разведчик продолжает полёт вглубь, нашей территории на высоте 6000 м, искусно обходя зоны огня зенитной артиллерии.
...Все с нетерпением ожидали возвращения самолёта с боевого задания. Прошло полчаса, час... Расчетное время продолжительности полёта подходило к концу. При самом выгодном режиме работы мотора бензина оставалось на несколько минут. Но и они прошли. Все! На базу не возвратился. Удалось ли Шурупову атаковать фашистский разведчик? Где он сам, что о ним случилось – сел на другом аэродроме, приземлился вынужденно где-то в поле, а может…?
Начало темнеть. Хмурые удручённые уходили мы с аэродрома. Только механик истребителя старшина А.В.Яковлев остался на стоянке самолётов, поглядывая на циферблат часов и прислушиваясь, не гудит ли самолёт его командира. Нет, не гудит.
О Шурупове не было никаких известий. На запросы начальника штаба с ближних аэродромов неизбежно получали ответ: «Самолёт ЛаГГ-3 с бортовым номером 16 не пролетал и у нас не садился». Тяжелым камнем лег на сердца людей этот случай. Неужели Женя Шурупов смелый воздушный боец, товарищ и друг погиб, а фашистский разведчик скрылся?
Начальник штаба записал в журнал боевых действий: 2 июня 1942 года самолёт, пилотируемые лейтенантом Шуруповым Е.Н., не вернулся о боевого задания. Родителям было направлено извещение о том, что их сын пропал без вести.
Позже, когда полк из системы ПВО перебазировался на Брянский фронт, на имя командира пришло письмо из Вологодского обкома партии и сообщение из наземной войсковой части, в которых сообщалось о воздушном бое лейтенанта Шурупова. На основании полученных документов появилась возможность воспроизвести схватку истребителя с вражеским разведчиком. [74]
Фашистский разведчик, заметив приближающийся к нему истребитель, резко развернулся на запад и со снижением, набирая скорость, пытался оторваться от преследования. Но Шурупов все ближе подходил к цели. «На этот раз не уйдёшь», – произносит лётчик, вспоминая, как три месяца назад ему не удалось догнать и атаковать уже близко находящийся такой же разведчик Ю-88 из-за случайно выпавшей посадочной лыжи.
На высоте 2000 метров Шурупов настиг и атаковал разведчика сверху, в хвост. При этом вышел из строя левый мотор. Но в результате ответного огня стрелка пилот был тяжело ранен в шею на вылет, пуля вышла около глаза. Истекая кровью Шурупов потерял сознание, истребитель качал падать. Придя в себя и собрав последние силы, летчик снова бросился в атаку. Он не знал, что фашистский разведчик уже обречен. Во время первой атаки в результате попадания одного пушечного снаряда в узел крепления руля глубины последний заклинился в положении, обеспечивающем пологое пикирование. Разводчик катастрофически терял высоту.
Превозмогая адскую боль, плохо видя землю, Шурупов сумел посадить истребитель на колхозном поле в районе железнодорожной станции Чебсара Вологодской области. Он открыл фонарь, однако сил вылезти из кабины самолёта у него не было. Прибежавшие колхозники пытались оказать лётчику первую медицинскую помощь, но он, не приходя в сознание, через несколько минут умер на руках плачущих женщин.
Фашистскому разведчику далеко уйти не удалось – он плюхнулся возле д. Путиново. Во время воздушного боя штурман самолёта был убит, а летчик, стрелок-радист и бортмеханик взяты в плен.
Свой воинский долг офицер Шурупов Евгений Николаевич выполнил до конца – фашистский разведчик был сбит. А уничтожить воздушный разведчик – это значит «ослепить» вражеское командование, не дать ему возможности получить важнейшие сведения о сосредоточении наших войск, загрузке железных дорог, подходя к фронту резервов. [75]
На построении полка командир зачитал письмо, подписанное по поручению колхозников секретарём Вологодского обкома ВКПб Марковым, секретарём Чебсарского райкома ВКП(б) Сергачёвым, председателем райсовета Козиновым, лейтенантом госбезопасности Ивановым. В нём в частности говорилось: «Честь и слава соколам доблестным защитникам советского неба! Пусть эти строки о мужестве вашего однополчанина – героя, написанные очевидцами, явятся достоянием всего полка. Пусть знают лётчики, как геройски погиб их соратник и берут с него пример»{49}. После получения этого сообщения Е. Н. Шурупов был представлен к государственной награде и посмертно удостоен ордена Ленина. [76]
Перебазирование
Пожалуй, нельзя найти авиационного специалиста, которому за годы его службы не приходилось бы перебазироваться с одного аэродрома ни другой. В годы войны эти перебазирования били весьма частыми. Иногда в течение месяца меняли несколько аэродромов.
В ходе Белорусской наступательной операции от Жлобина до Варшавы истребители 16 ВА перебазировались 7…8 раз{50}. Авиационные специалисты последними оставляли старый аэродром и первыми появлялись на новом месте базирования. При этом, разделившись на две части, они одновременно выполняли большой объём работы на обоих аэродромах. Особой напряженностью отличалась работа передовой команды.
Перебазирования, естественно, характеризовались большими трудностями, имели свои отличия. Но многое из опыта перебазирования фронтовой поры полезно учитывать и в мирное время. Поэтому я и намерен рассказать о перебазировании более подробно.
Наиболее памятным и поучительным для меня было перебазирование нашего 721-го ИАП на фронт в июле 1942 года. К этому времени наш полк представлял достаточно хорошо обученную часть. И вот долгожданное известие – полк направляется на фронт. Куда? Не знаю. В военных условиях при перебазировании всегда принимались строгие меры по сохранению тайны. Большинство технического состава должно было следовать сначала на барже по Рыбинскому морю, а затем железнодорожным транспортом. Для перебазирования по воздуху было выделено всего три «Дугласа»,
Под руководством старшего инженера полка инженер-капитана И.Сычева составляем перечень запасных частей, инструмента, приспособлений, которые необходимо взять о собой. Перечитываем список и обсуждаем. Одни наименования дописываем, другие вычеркиваем. Уточняем количество. Наконец список готов. [77] Теперь надо определить, что будет отправлено наземным эшелоном, а без чего нельзя обойтись после посадки истребителей на фронтовом аэродроме. Решаем ваять только минимальное количество запасных частей и инструмента, комплект подъемников, несколько листов фанеры для разборки и чистки оружия. Все остальное техническое имущество отправить с наземным эшелоном.
Но как быть со съемными агрегатами вооружения? В условиях ПВО для повышения аэродинамических качеств самолётов ЛаГГ-3 пришлось снять бомбовые ухваты, а затем и пусковые установки реактивных снарядов. Проще всего поставить их на свои места. Но это затруднят многим лётчикам ведение первого воздушного боя в случае встречи с противником на подходе к фронтовому аэродрому. Однако и на склад сдавать это имущество нельзя, так как на полк может быть возложена задача штурмовых действий и бомбометания с пикирования. Отправить все наземным эшелоном? Но когда эшелон прибудет к месту назначения? Неизвестно. Взять все на транспортные самолёты тоже нельзя – это привело бы к сокращению перебазируемого по воздуху и так незначительного числа лиц инженерно-технического состава.
Возник вопрос и о том, как на новом аэродроме будет обеспечено пополнение боекомплектов? Какими возможностями располагает базирующийся тем батальон аэродромного обслуживания или его комендатура? Пулемётами БС и ШКАС были вооружены почти все самолёты, поэтому патроны к ним должны иметься. А вот для пушек ШВАК небольшое количество боеприпасов, снаряженных в ленты, придётся, по-видимому, взять. Командир полка, выслушав ваш доклад, разворачивает маршрутную и крупномасштабную карты района боевых действий. Показывает место нашего Фронтового базирования – аэродром Чернава. Это полевая площадка недалеко от г. Ливны. Разъясняет, что указания о конкретной боевой задаче, которую полк будет выполнять в ближайшие дни, будут даны на месте. Командир с нашими предложениями соглашается, вносит некоторые коррективы.
В полку 22 самолёта. Принимается решение на транспортных самолётах отправить 22 человека, из них инженерно-технического состава 17. За каждым из нас, вне зависимости от специальности, закрепляется боевой самолёт, за некоторыми – два. За мной – самолёт штурмана полка. [78]
Кроме выполнения должностных обязанностей, до отлёта на фронт мне предстояло отработать действия по запуску и опробованию двигателя заполнению заправочных ёмкостей самолёта, открытию и закрытию заправочных пробок и лючков. Как производятся эти работы видел, разумеется, сотни раз, но сам их не выполнял. На другой день сдал зачёт старшему инженеру полка.
5 июля 1942 года. Полк улетает на Фронт. Сперва поднимаются истребители, а за ними транспортные самолёты. Мне пришлось лететь на последнем «Дугласе». На нём же – груз вооружения: запчасти, инструмент, агрегаты бомбардировочных установок и пусковые устройства PC на десять самолётов, несколько ящиков пушечных боеприпасов. Из личного состава только комиссар полка, офицер СМЕРШ и я.
Приближаемся к линии Фронта. На земле мелькают следы недавних боев – сгоревшие постройки, разбитая военная техника, большое число воронок от бомб и снарядов. В стороне догорают несколько самолётов... Неужели это сбили кого-то из наших? Лётчик уменьшает скорость, переходит на бреющий полёт, щелкают замки шасси и мы садимся с ходу. Самолет, подпрыгивая, бежит по узкой полосе поля между лесом и кустарником. Охватывает чувство тревоги – а куда же мы сели? До нас вылетели все боевые самолеты полка, да ещё два транспортных самолёта. Но ни самолётов, ни людей нигде не видно, да и посадочного знака – привычного белого Т из матерчатых полотен на этой крохотной площадке мы тоже не увидели. Пустырь какой-то. Охватывает чувство тревоги. Не залетели ли мы во вражеский тыл?
Самолёт быстро подруливает к опушке леса, разворачивается. Лётчик моторов не выключает.
– Быстро, ребята, разгружайтесь. Вас, может быть, немцы и не сразу найдут, a мою махину вмиг сожгут.
Из леса выбегают лётчики, техники. Все самолёты долетели благополучно. Истребители рассредоточены и замаскированы. Разгрузка занимает несколько минут, и транспортник взлетает прямо со стоянки. Да, много потрудились лётчики и техники, чтобы за несколько часов умело замаскировать самолёты. [79]
Над аэродромом на небольшой высоте прошла пара «мессершмиттов», за ними – вторая. Вражеские потребители нас либо не заметили, либо выполняли другое задание. Крохотная площадка в районе Ельца – Ливны стала нашим родным домом на Воронежском фронте. [80]
Первые дни на фронте
На следующий день полк приступил к боевой работе. Это было наиболее трудное время боевого становления полка. Для большинства лётчиков – первые встречи с противником и первые воздушные бои, первые обстрелы зенитным огнём. Успехи и неудачи. Радость и горе. Для технического состава: днём подготовка самолётов к выполнению боевых заданий, а ночью – чистка оружия, выполнение профилактических и ремонтных работ, снаряжение боекомплектов. Если выявлялись отказы оружия, то устранять мы их успевали иногда только на пушках и крупнокалиберных пулеметах. Разборку и устранение отказов пулемётов нормального калибра нередко приходилось откладывать на ночь. Больше трёх – четырёх часов в сутки спать не приходилось. Выпустит механик самолёт в воздух, приляжет в кустах рядом со стоянкой, а через 30...40 минут бежит встречать командира своего экипажа после возвращения о задания. А затем подготовка самолета к следующему вылету. В день их было четыре – пять.
Обстановка на нашем участке фронта была сложной. Вот-вот противник прорвется к аэродрому. Все личные вещи собраны в одно место, возле них поставлена банка с бензином. В случае прорыва к аэродрому танков лётчики должны нанести удар по подходящим войскам и перелететь на тыловой аэродром. Мне поручается взорвать неисправные самолёты и уничтожить личные вещи. Наземному составу и лётчикам, потерявшим в боях свои самолёты, розданы противотанковые и осколочные гранаты.
Прежде чем провести инструктаж, необходимо самому опробовать противотанковую, а также трофейную осколочную гранату, с которыми я не был знаком. Удобнее всего это сделать на речке, протекающей возле аэродрома. И тут допускаю непростительную ошибку. Не зная, что противотанковая граната взрывается не так как все остальные – через фиксированный промежуток времени, а сразу при ударе, распластавшись на высоком берегу реки, хочу зафиксировать её взрыв. Бросок гранаты и... надо мной что-то посвистело. Ручкой гранаты с головы сорвана пилотка. [81] На инструктаже личного состава особое внимание обращаю на правила применения противотанковых гранат. Рассказываю, что произошло о «одним знакомым мне растяпой», не называя его фамилии.
Истребителей не хватает. Над аэродромом к линии Фронта в плотном строю без прикрытия проходят шестерки и девятки ближних бомбардировщиков Су-2, а обратно строем возвращается меньше половины. Отдельные подбитие самолёты тянутся за ними следом самостоятельно. Напряженность вылетов доведена до предела. Механики едва успевают дозаправлять самолёты и пополнять боекомплект.
Прошло две недели. На счету каждый самолёт. В строю осталось менее половины. Некоторые получили такие повреждения, что без ПАРМ{51} ввести их в строй нет возможности. А ПАРМ – в наземном эшелоне, который всё ещё где-то движется. Уход за техникой облегчился. Теперь за каждым самолётом закреплен авиатехник или авиамеханик. В подготовке техники к полётам принимают участие и лётчики, потерявшие в воздушных боях свои самолёты.
О напряженности боевых действий авиации на Брянском Фронте в этот период свидетельствует донесение командующего 1-й истребительной авиационной армией генерал-лейтенант авиации Е.М. Белецкого (в которую входил наш полк) в штаб ВВС СА 12 июля 1942 года:
«Истребители армии за 7 дней провели 104 воздушных боя и сбили 91 вражеский самолет. Из поступивших в армию 231 самолета в ходе боев не вернулись с боевого задания 93 и вынужденно сели после боя на своей территорий 23. Ремонтируется 49, – в исправном состоянии к исходу 12 июля 1942 г. – 66 самолётов».{52}
Весь наш народ ждал, что союзники выполнят свои обязательства и откроют, наконец, второй фронт. Но они не спешили. Это понятие становилось нарицательным. И полковые остряки неслучайно наземный эшелон окрестили «вторым фронтом». Наш «второй фронт» прибыл 31 июля, т.е. через 26 дней после начала боевых действий. К этому времени в полку осталось лишь три исправных боевых самолёта. [82]
Он мужественно сражался в воздухе и на земле
Он – это летчик нашего полка младший лейтенант С.Кырчанов. Шла только первая неделя боевой деятельности полка в боях под Воронежем, а Степан показал себя смелым воздушным бойцом и надежным товарищем.
13 июля 1942 г. очередная группа истребителей возвратилась после выполнения боевого задания по прикрытию наземных войск от налётов авиации противника. Вылетали 4 самолета, а на стоянки зарулили только 3. Кого же нет? Не вернулся на аэродром младший лейтенант Степан Кырчанов.
Весь личный состав полка всегда переживал, если кто-то не возвращался с боевого задания, но в первую очередь технический экипаж самолёта – механик, вооруженец, моторист. Нет их боевого командира. Особенно тяжело было механику, который всегда последним провожая лётчика в полёт и первым его встречал. Велика ответственность механика за состояние техники, обеспечение её безотказной работы. Ведь хозяин самолёта – механик. Без него никакие работы на самолёте не производились. Разумеется, плохо, когда на самолёте отказывал какой-то прибор, радиостанция, когда в момент атаки противника замолкало оружие. Но самолёт при этом не падал, иногда даже мог участвовать в бою. Ну, а если на истребителе, самолете одномоторном, да ещё над территорией, занятой врагом, выйдет из строя мотор? Это выход из боя; часто вынужденная посадка, а то и покидание самолёта на парашюте. За сердце самолёта отвечает в первую очередь механик. И дело тут не в ответственности по приказу, а в ответственности по совести.
Лишь на третий день в полк пришло сообщение, что Кырчанов жив. Все с облегчением вздохнули. В воздушном бою он таранным ударом сбил истребитель противника. Просил прислать за ним связной самолет.
Нелегко было русскому богатырю в первые дни воздушных боев приспособиться к волчьей тактике врага. Человек он прямой, смелый. [83]
Такому кулачным бойцом бы быть. Хотел встретиться с врагом в открытой схватке. А враг коварный, использовал различные хитроумные приёмы, в бой вступал только при численном превосходстве. Возвращался с задания Степан часто с большим числом пробоин. На ночь механик самолёта сержант Василий Беляев без работы не оставался.
Исключительную напористость проявлял Кырчанов в овладении искусством воздушной стрельбы и бомбометания. – «Расскажи, инженер, почему...» – и в перерывах между вылетами, ночью в землянке при свете бензиновой лампы из патронной гильзы мы разбирали «почему». Пристрелку закрепленного самолёта всегда выполнял сам.
Каждому лётчику-истребителю, естественно, хотелось иметь личную победу в воздушном бою – сбитый самолёт противника. Однако боевой опыт показывал, что увлечение личной победой часто вело к крайне тяжелым последствиям – неоправданным потерям. И хотя личных побед в первоначальный период Кырчанов не имел, но ставился командиром полка в пример – при выполнении заданий по прикрытию наземных войск группа истребителей, возглавляемая им, не позволяла фашистским бомбардировщикам производить прицельное бомбометание; при сопровождении штурмовиков «Ильюшины» потерь от истребителей противника не имели.
Он строго придерживался правила, сформулированного в одном из стихотворений А.Твардовского –
У лётчиков наших такая порука.В тот памятный день группой истребителей было выполнено боевое задание. Но в завязавшемся воздушном бою самолёт Кырчанова был подбит, а пилот ранен в левую руку. Высота 2000 метров. Лётчик несколько отстал от группы и сразу на него напали три вражеских истребителя. Видимо, стремясь посадить наш истребитель на захваченную территорию, два фашиста прижимали его справа и слева, а третий атаковал снизу в хвост.
Боеприпасы на исходе. Разбита приборная доска. Самолёт плохо слушается рулей. Вышла из строя рация. [84] В кабину самолёта выбивается обжигающая струя моторного масла. По плоскостям стучат пули. Всё сильнее чувствуется запах гари, в кабине стало нестерпимо жарко. От потери крови холодеет локоть левой руки. И вот в нескольких метрах левее, из под плоскости выползает фашистский истребитель. Гитлеровец, повернув голову и сдвинув на лоб лётные очки, злорадно улыбается, празднуя победу.
Неужели можно дать так безнаказанно с собой расправиться? Нет, хотя одного фашистского гада я ещё срежу, решает лётчик.
И резко сдвинув назад фонарь{53}, отстегнувшись от сидения, не думая, что шансы на опасение ничтожны, с креном, увеличив до предела обороты мотора, Кырчанов направляет свой израненный истребитель прямо на кабину самолёта врага. Ничего не подозревавший немец не был готов предпринять какой-либо маневр. Удар, и оба самолета, слившись в одно целой, несутся к земле.
Очнулся Кырчянов, когда до земли оставалось, менее 300 метров. Приземлился на парашюте в районе нашей артиллерийской батареи. Первую медицинскую помощь раненному и обожженному лётчику оказали в медсанбате. Затем отправили в полевой госпиталь, так как кроме ранения руки осколками стекол лётных очков был повреждён глаз.
Кырчанов вернулся в полк лишь на пятые сутки. Уставший, с впалыми глазами, заросшими щеками, он вновь почувствовал тепло дружеских рукопожатий. И никого не удивило его заметное похудевшее за эти дни лицо, Фронтовые товарищи хорошо вдали, что иной человек за многие годы не переживает столько, сколько может пережить лётчик за несколько минут тяжелого воздушного боя. За свой подвиг Кырчанов был награжден орденом Красного Знамени. О его отваге и мужестве, рассказала газета «Красная звезда»{54}.
Возвратившись после лечения в авиационном госпитале в полк, он продолжал храбро сражаться, сбил несколько самолётов противника.
... 5 февраля 1943 г. Ясный морозный день, Кырчанову поручено возглавить восьмерку истребителей сопровождения штурмовиков. [85]
Задание – надежно прикрыть их во время нанесения удара по железнодорожной станции, а при благоприятной воздушной обстановки и самим принять участие в штурмовке и в первую очередь подавлении зенитного огня.
Зенитки молчали и при первом заходе на цель истребители вместе с штурмовиками дружно ударили по скопившимся из станции эшелонам. Запылали вагоны и платформы с техникой, взорвалось несколько цистерн, от прямого попадании бомбы рухнула водокачка. Фашисты стали выскакивать из вагонов и разбегаться в поле. Ильюшины развернулись на второй заход. Но теперь станция ощетинилась огнём зениток. Истребители устремились на их подавление, а штурмовики «эресами» и пушечно-пулемётным огнём продолжали уничтожение техники и живой силы врага. «Бейте зенитки точнее, но не увлекайтесь. Больше половины БК{55} не расходовать. Как бы «фоккеры» и «мессера»{56} не появились» – передал по радио Кырчанов своим подчинённым. И точно. Но успела группа лечь на обратный курс, как, откуда не возьмись, вынырнуло десять «фокке-вульфов». В эфире прозвучал приказ Кырчанова: «Всем прикрыть «горбатых»{57}. Со мной только А.Кабиской и Н.Бачилло». И вихрем рванулся ввысь. Завязался воздушный бой. Вскоре одного фашиста удалось сбить, но был подбит и самолёт Бачилло, которому пришлось выйти из боя. Прошло несколько минут и ещё один «фокке-вульф» был поражен метким огнём Кырчанова, и оставляя черный шлейф, закувыркался к земле. Степан взглянул на приборную доску. Давление масла катастрофически упало. Значит, масляная магистраль пробита. Сейчас мотор заклинит, а высоты нет. Линию фронта ему не перетянуть. Нет даже времени подыскать мало-мальски подходящую площадку. Лётчик совершил посадку больше чутьём, чем сознательным расчётом, угадав интуитивно, где самолёт надо было прижать к земле.
При посадке самолёта лётчик сильно ударялся виском о корпус прицела и потерял сознание. Очнувшись и собрав все силы, приподнялся и перевалился через борт кабины в снег. [86] Поднялся и посмотрел на свой самолёт. Весь фюзеляж был покрыт масляной плёнкой. За бронеспинкой на фюзеляже образовалась поперечная трещина – не выдержал самолёт удара о землю, переломился.
Кырчанов стер снегом о лица кровь, проглотил несколько снежных комков. Полегчало. Затем вынул пистолет из кобуры, поставил его на боевой взвод. Спрятал оружие в карман комбинезона. Раскрыл планшет, посмотрел на компас, сориентировался. Он на территории, захваченной врагом. До линии фронта, пожалуй, километров тридцать. По такому глубокому снегу, чтобы добраться до линии фронта, если двигаться только ночью, уйдёт, видимо, трое суток, прикинул лётчик. А сейчас надо скорее уходить в ближайший лес, пока его не обнаружили немцы. Увязая в снегу. Степан двинулся к лесу. Шёл, останавливался, снова шёл, то проваливаясь в глубокие ямы, то спотыкаясь о невидимые пеньки. Пот застилал глаза. Когда добрался до леса, силы были уже на исходе. Степан повалился под развесистую ель. Немного отдохнув, сверяя свой путь по компасу, лётчик продолжая двигаться дальше. Прошли сутки. Лишенный пищи, изнуренный лётчик шёл все медленнее. На третий день идти стало ещё тяжелее. Несколько раз он терял сознание и падал в снег. В снежном сугробе обессиленного, полузамерзшего, и скрутили его фашисты со сторожевыми овчарками. Очнулся лётчик, когда вражеские солдаты уже связали ему руки.
... Стал лётчик заключенным № 1779. Допросы, жестокие избиения, издевательства. Вот как описал А.С.Абрамов обстановку в лагере военнопленных:
«Вспоминая те невыносимые дни испытаний, Кырчанов невольно стискивает зубы:– В зеркале я себя тогда не видел ни разу. Но если судить по тему, как выглядели мои товарищи по бараку, то я тоже, наверное, напоминал живой скелет. Кожа да кости... Одежда на пленных уже превратилась в лохмотья, и на этом тряпье охранники выводили черной краской две буквы «SU». У каждого был свой номер. Кормёжку тошно вспоминать: коричневая баланда из полугнилой брюквы, хлеб наполовину с опилками»{58} [87]
Но ни истязания, ни голод, ни два неудачных побега не смогли сломить волю летчика к свободе, к продолжению ной борьбы с ненавистным врагом. Снова побег, и пройдя не одну сотню километров, он достиг лагеря словацких партизан. Наконец в его руках снова оказалось оружие. В словацком национальном восстании Кырчанов участвовал в качестве командира многонационального партизанского отряда имени Эрнста Тельмана 2-й Чехословацкой партизанской бригады «За свободу славян», под командой заброшенного в тыл врага капитана Е.Волянского.
Бойцы отряда имени Эрнста Тельмана смело громили гитлеровцев и их прихвостней, добывали ценные разведывательные сведения, передавая их в Украинский штаб партизанского движения. Отряду была поручена охрана аэродрома «Три дуба», через который проводилось снабжение партизан вооружением, боеприпасами, продовольствием, медикаментами и эвакуировались раненые. На отряд возлагалось выполнение и других ответственных заданий. Так, в сентябре 1944 года для быстрейшего вывода Венгрии из войны была поставлена задача в тайне от гитлеровцев обеспечить переход венгро-чехословацкой границы, доставку в замок города Зволена, а затем отправку самолётом на Большую землю Правительственной делегации Венгрии{59}.
Благодарные жители словацкого города Зволена, в районе которого действовал партизанский отряд под командованием Степана Федоровича Кырчанова, избрали его своим почётным гражданином.
Отважному лётчику и бесстрашному партизану посвятил свою книгу А.С.Абрамов{60}.