Глава третья.

Расплата

Учиться еще успеете

Декабрьским вечером 1943 года я возвращался с тактического учения, которое проводилось в полку второго эшелона дивизии. По укатанной дороге лошадь резво несла легкие сани. Ружейно-пулеметный огонь, который на переднем крае не затихал круглые сутки, здесь был едва слышен.

Небо слегка высветлело, из глубины его струилось мириадами красных и желтых лучей полярное сияние.

— Эх, погодка-то! — разминая широкие плечи, с восхищением восклицал ездовой В. И. Колышко. — Гляди, как играет. К морозцу, это точно...

— Давай-ка, Василий Иванович, поедем шагом, — попросил я ездового. — Полюбуемся красотами заполярной ночи.

Тишина и бездонное небо, подернутое играющей лентой сияния, располагали к размышлениям. Думы мои снова и снова возвращались к только что закончившемуся учению. Оно было посвящено важной теме — прорыву позиционной обороны противника стрелковым полком. Причем учение проводилось с учетом реальных условий. Уже на первом его этапе я понял, что полку мы дали мало артиллерии. Гвардии подполковник Г. И. Дейч, возглавлявший на учении полковую артиллерийскую группу, не раз намекал на этот счет: то просил продлить время на артподготовку, то вдруг доложил, что фланговые опорные пункты «противника» вряд ли удастся подавить. Полк условно усиливался артполком и дивизионом из состава артиллерийской группы дивизии. И все же на каждый километр участка прорыва приходилось немногим более 50 стволов.

Несложные арифметические расчеты показывали, что [112] такого количества орудии явно не хватало для решения даже основных артиллерийских задач, возникавших в таком сложном бою, как прорыв обороны, да еще в условиях Севера. Что же из этого следовало? Получалось, что наши планы активных действий никак не стыковывались с практикой. Мы отдавали себе отчет в том, что прочность обороны противника намного выросла. В этой связи делали правильный вывод о массированном применении артиллерийского огня, а фактически создавали старые, изжившие себя плотности артиллерии.

Сколько же потребуется артиллерии для всей дивизии, если на участках прорыва довести плотность хотя бы до 100 орудий на километр фронта? Выходило, что каждый полк требовалось усилить не меньше чем артиллерийским и минометным полками. Значит, для дивизии в общей сложности потребуется четыре таких полка. Количество, что и говорить, недостижимое на сегодня.

Я понимал, что такой расчет был только приблизительным. Строго говоря, мы в дивизии еще не занимались по-настоящему этими проблемами. И если в какой-то мере старались усвоить опыт использования артиллерии в наступательных операциях на других фронтах, то делали это без его достаточного преломления к условиям Севера. А чужой опыт без учета местных особенностей еще не мог быть руководством к действию.

В размышлениях незаметно пролетело время. Мы прибыли на КП.

Начальник штаба дивизии Гребенкин, оказывается, уже ждал меня. Дважды звонил командарм. Указаний не давал, но велел связаться с ним по телефону.

Без промедления позвонил В. И. Щербакову. В ответ услышал:

— Из штаба фронта получено распоряжение о направлении вас на учебу в Москву, в академию Генштаба. Срок небольшой, к весне вернетесь в дивизию. Думаю, что сейчас, в период сравнительного затишья, самое подходящее время поучиться. Как вы сами на это смотрите?

Сообщение меня немало озадачило: сколько раз нам твердили, что настоящий университет боевой выучки — фронт, военные действия. И вдруг — учиться. Да где?! В тиши кабинетов военной академии, в тылу!

— Что же молчите? — послышалось в трубке.

— Думаю, — ответил я. [113]

Но командарм, как о деле уже решенном, заключил:

— Занятия начнутся в начале января. На днях выезжайте. Так надо... Мы считаем, что Гребенкина можно будет оставить пока за вас. Справится?

— Да, конечно...

Гребенкин ждал, что я скажу, а я сидел и молчал, очень уж неожиданным был разговор с командармом. Служба моя сложилась так, что после Краснодарской кавалерийской школы, которую окончил в 1930 году, учиться не приходилось. И вот, наконец, судьба...

Смотрю на Гребенкина, хочу сказать о новости, а самого гложут сомнения: не лучше ли было остаться мне на месте? Дела, кажется, идут в дивизии неплохо. А в академии, чего доброго, можно забыть фронтовой опыт. Но, с другой стороны, вдруг оттуда направят на другое, более активное направление? В конце концов, нужно учиться военному делу. Внутренне подчинившись тому, что стояло за словами командарма «так надо», решительно, словно окончательно рассеяв все сомнения, сказал Гребенкину:

— Еду в Москву на учебу. Возвращусь в апреле. Дивизию приказано передать вам.

...И вот я в Москве. Хотя время позднее, направился в управление кадров сухопутных войск. Принял меня генерал-майор П. Е. Свиридов. Беседовал со мной почти час. Спрашивал о дивизии, ее вооружении. В конце беседы объяснил, что вызвали на курсы усовершенствования командиров дивизий и бригад при академии не случайно. Требования к командным кадрам этого звена возросли. Ведь в войска обильно поступали техника и оружие, улучшалось их качество. Стрелковые дивизии пополнились артиллерией, автоматическим оружием и на этой основе претерпели реорганизацию.

Изменения произошли не только в дивизиях. Возродилось корпусное звено управления. Стал более сложным состав общевойсковых армий, организационно оформились артиллерийские противотанковые бригады, были созданы артиллерийские дивизии и корпуса прорыва, танковые армии...

Свиридов говорил об изменениях в характере боя, который стал теперь более глубоким, решительным, маневренным.

Конец цепочки его рассуждений замкнулся на кадрах: командиров теперь нужно учить более фундаментально, [114] с учетом фронтового опыта, возрастающих требований боя и операции.

— Вы не пожалеете, что прибыли на курсы. Здесь получите свежие знания, познакомитесь с новой боевой техникой. Попотеть, конечно, придется. Скидок на трудности война не дает и в учебных заведениях.

Беседа с генералом Свиридовым меня порадовала и, если говорить откровенно, приятно удивила. Оказывается, здесь, в высших штабах и академиях, опыт войны не только не сбрасывается со счетов, а, напротив, анализируется, осмысливается. Мне, правда, еще рано на этот счет делать какие-то выводы. Посмотрим, что покажет сама учеба.

Начальником курсов, на которых собралось около пятидесяти человек, был генерал-майор Ф. Р. Жемайтис, старый коммунист из латышских стрелков, с фронтовым опытом.

Вводную лекцию прочитал генерал-лейтенант А. И. Готовцев. «Зубр» — говорили про него, имея в виду всестороннюю теоретическую и военную подготовку. Готовцев изложил основные принципы стратегии и тактики на современном этапе. Он познакомил нас с программой учебы. Почти три четверти учебного времени отводилось на общую тактику, основы оперативного искусства, организацию войск, изучение новой техники и опыта ее использования.

Началась напряженная учеба. Мы жадно впитывали все новое, передовое. Не было дня, чтобы не задерживались в академии до глубокой ночи. Не считались со временем, затратой сил и преподаватели. Они помогали нам, прививали вкус к теории военного искусства. Особенно запомнились Е. А. Шиловский, В. К. Мордвинов, А. И. Готовцев.

По общей тактике глубоко изучали проект Полевого устава 1943 года. Много внимания уделялось организации прорыва обороны противника, действиям в глубине, использованию танков, артиллерии, инженерных подразделений, взаимодействию родов войск. Хорошо отрабатывались организация и ведение оборонительного боя.

С новой боевой техникой знакомились непосредственно на полигонах, в действии. Нам были показаны 45-мм модернизированная, 57, 85, 37-мм зенитные пушки, самоходно-артиллерийские установки. Конструкторы авиационной техники познакомили с истребителями Лавочкина [115] и Яковлева, модифицированными бомбардировщиками Пе-2, Ил-4, со штурмовиком Ил-2.

Я не стеснялся поднимать вопросы, имеющие отношение к северному театру военных действий. Делал это в часы самоподготовки, поскольку не всех слушателей в равной степени эти вопросы могли волновать. Преподаватели охотно шли нам навстречу, и мы, бывало, часами разбирали специфику боя в условиях Севера.

— Каким образом определять потребности артиллерии на километр фронта прорыва в условиях Заполярья? — спросил как-то я кандидата военных наук Е. И. Гуковского.

— Давайте прикинем сначала, — сказал он мне, — как будет выглядеть оборона противника в полосе наступления дивизии.

Прикинули, начертили схему, расставили огневые точки, артиллерию, резервы. Дня через два снова встретились и весь вечер провели над вычислениями. Я хорошо запомнил слова преподавателя:

— Без плотности в 115–120 орудий и минометов на один километр участка прорыва задачи выполнить будет трудновато.

Е. И. Гуковский вооружил меня методикой определения потребностей в артиллерии и точными нормами для тактических расчетов.

Каждый день учебы обогащал наши знания, расширял кругозор. Теперь я сожалел, что еще недавно неуважительно относился к занятиям в «тиши» кабинетов и на учебных полях. Как же надо дорожить возможностью учиться! Учиться настойчиво, кропотливо, с упорством одержимых.

Мой рассказ о курсах был бы неполным, если не сообщить о встрече с Маршалом Советского Союза Б. М. Шапошниковым, который в то время являлся начальником Академии Генерального штаба имени К. Е. Ворошилова. Несмотря на нездоровье, маршал успел познакомиться с каждым слушателем, с каждым побеседовать.

Когда я оказался в его кабинете, Борис Михайлович вышел из-за стола и со свойственным ему мягким выговором сказал:

— Здравствуйте, здравствуйте, голубчик! — Затем, задержав на мне взгляд, спросил: — Если память не изменяет, [116] мы с вами уже знакомы. Вы, кажется, служили до войны в Аракчеевке?

...Это было еще в 1933 году. Наш 66-й кавалерийский полк только что перевели из Тифлиса в одно из отдаленных местечек нынешней Новгородской области и разместили в аракчеевских казармах. Помещения старинных казарм с полутораметровыми стенами выглядели мрачно. До революции такого рода казармы были разбросаны по окраинам России, а расквартированные в них войска являлись изолированной от народа военной силой, которая использовалась для борьбы с растущим революционным движением в стране.

Теперь в старых помещениях казарм утверждалась новая жизнь. Мы не чувствовали себя богом забытыми людьми. Большое внимание нашему полку уделяли местные партийные и советские организации, командующий Ленинградским военным округом Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников. Он постоянно интересовался, как мы обживаем Аракчеевку, вникал в службу и быт войск. В один из приездов, находясь в 3-м эскадроне, которым я командовал, Б. М. Шапошников спросил, много ли в полку командиров-южан, довольны ли они службой?

— Командиры эскадронов и большинство командиров взводов прибыли с полком из Закавказья, — ответил я. — Сейчас, разумеется, кое-кто сетует на здешние холода...

Командующий встретился с офицерами, выступил перед ними и между прочим коснулся вопросов, о которых говорил со мной.

— Вижу, живете вы не ахти как. Но, по правде сказать, и сам я начинал службу в глухомани — в местечке Медведь, что неподалеку отсюда. Аракчеевка ваша после него может показаться раем. Да и так рассудить, — мы с вами готовимся не для парадов и в асфальтированных плацах и проспектах не нуждаемся. Как знать, может быть, воевать придется в местах, еще более неприветливых и суровых.

В период ежегодных маневров Б. М. Шапошников не упускал случая побывать у нас, узнать, как чувствуют себя люди в Аракчеевке.

В академии я видел перед собой того же обаятельного, интеллигентного, чуткого военачальника, умеющего держаться просто, говорить с подчиненными задушевно, проникнуться их нуждами и заботами. [117]

— А теперь, голубчик, присядьте да расскажите о том, как вы воюете на Крайнем Севере, — предложил мне Борис Михайлович.

Я рассказал о событиях в начале войны, о немецком горном корпусе, о мужестве советских воинов, их стойкости в обороне, о трудностях и лишениях, которые приходилось испытывать.

Губы маршала тронула улыбка:

— Аракчеевку-то как вспоминали — добром или злом?

— Добром, — отвечаю. — Болота, комары, снега теперь нас не пугали... Все это уже было, претерпелись.

Б. М. Шапошников внимательно слушал, задавал вопросы. А затем, разговорившись, поведал о том, как немецкий империализм, начиная с 1918 года, вынашивал разбойничьи замыслы в отношении советского Севера. Маршал напомнил, что враг остается еще сильным, по-прежнему коварным.

В заключение беседы Б. М. Шапошников пожелал мне успехов в учебе. Закончить ее, однако, не удалось. 6 марта 1944 года меня вызвал начальник курсов.

— С учебой придется подождать, учиться еще успеете. Вас ждет назначение.

В Главном управлении кадров мне выдали предписание, которое обязывало убыть к месту прежней службы на Север. Отзывают — значит, есть на то причина. Тем не менее я просил дать мне возможность закончить курсы. Уж очень захватила учеба. Я весь отдался ей, почувствовал огромную силу теории. Однако мне подтвердили — незамедлительно выехать в свою 10-ю гвардейскую.

В Беломорске я представился начальнику штаба фронта генерал-лейтенанту Б. А. Пигаревичу. Борис Алексеевич, рослый, подтянутый генерал с приятным добродушным лицом, тепло встретил меня. Он сообщил, что на мурманском направлении предполагаются активные боевые действия. Командующий фронтом находился в 10-й дивизии, и мне надлежало застать его там.

Вот и родная дивизия. В штабе сообщили, что новый командующий фронтом генерал армии К. А. Мерецков с командармом В. И. Щербаковым отбыли на участок обороны 28-го гвардейского полка. Я поспешил туда.

Генерал армии потребовал доложить обстановку, Я это сделал без особого труда, так как в период моего [118] отсутствия существенных изменений в полосе обороны дивизии не произошло.

Организация и состояние обороны соединения произвели на К. А. Мерецкова в целом благоприятное впечатление. И тем не менее по тому, как он дотошно интересовался всем, что касалось боевой готовности людей и техники, поведения противника, я чувствовал, что командующий чем-то озабочен. Его настроение передалось и мне.

Командарм, улучив минутку, отвел меня в сторону.

— На нашем направлении намечается крупная наступательная операция, — вполголоса сообщил он. — Надеюсь, теперь понятно, почему вас отозвали с курсов?

Я осторожно поинтересовался, какими силами мы располагаем, какие средства усиления ожидаются, какова плотность артиллерии на километр фронта прорыва. Оказалось, что будут использованы только те силы, которые имеются, то есть две стрелковые дивизии и лыжная бригада. Плотность же артиллерии на километр фронта прорыва на направлении главного удара предполагается довести до 50–60 орудий.

Тут мне, привыкшему на курсах к творческому обсуждению проблем военного искусства, захотелось подискутировать. И я высказал командарму свою точку зрения. При этом сослался на опыт боев под Нарвой, где было до 200 орудий на километр фронта. Заодно высказался и по поводу ограниченных сил для такой серьезной операции.

К нам подошел Кирилл Афанасьевич Мерецков. Он спросил, о чем мы так увлеченно толкуем, и, после того как командарм рассказал о нашем разговоре, задал мне вопрос:

— Почему вы думаете, что 50–60 орудий на километр фронта прорыва будет недостаточно?

Я повторил свои доводы. Сослался на мощные укрепления врага, на специфику наступления в тундре, на то, что действуют против нас отборные силы противника — горные части, наконец, на неудавшуюся попытку прорвать здесь оборону врага в апреле — мае 1942 года.

В то время когда я говорил обо всем этом, командующий молчал. А меня будто кто-то распалял изнутри. То ли желание блеснуть компетентностью, то ли стремление выпросить для себя больше сил и средств — сейчас уже трудно сказать. И я прибегнул к последнему доводу: сослался на академию и на то, что теория прорыва сильно [119] укрепленной обороны противника требует иметь на направлении главного удара 150–200 орудий и минометов на километр фронта.

— С этого бы и начинали, — заметил К. А. Мерецков. — Уроки войны, действительно, не дают нам права вольно обращаться с военной теорией, ее выводами и рекомендациями. — И, хитро посмотрев на командарма, спросил:

— Ну как, будем считать, что товарищ Худалов не зря провел время в академии в такую нелегкую для страны пору?

— Посмотрим, что скажет на этот счет практика, ответил уклончиво В. И. Щербаков. — Бои покажут, кто, в чем и насколько прав.

Близится долгожданный час

На многих фронтах наши войска снова пришли в движение. Таранную силу их ударов весной и летом 1944 года враг ощутил на себе в Крыму, под Ленинградом, на Украине, в Белоруссии, в Литве. Советские полки все ближе подходили к границам фашистской Германии, откуда к нам пришла война. С замиранием сердца мы ждали позывных Москвы, а вместе с ними сообщений о продолжающемся стремительном наступлении наших войск. Каждый командир, да и боец понимали: недолго и нам осталось находиться в обороне. Мы жили ожиданием для себя горячей, но желанной поры. Она медленно, но верно приближалась, так или иначе заявляя о себе.

5 июля 1944 года на наш КП неожиданно прибыл генерал-лейтенант В. И. Щербаков. Этот приезд командарма мы связывали с чем-то значительным и важным. Разговор со мной он начал с того, что предложил повесить в землянке карту, охватывающую на большую глубину оборону противника. Сразу же вспомнились слова командующего фронтом генерала армии К. А. Мерецкова о скором изгнании немецко-фашистских войск с Севера, сказанные еще в марте при моем возвращении из академии{10}. [120]

Принесли карту. Командарм сделал на ней легкие карандашные пометки, что-то записал в свою тетрадь. Потом он предложил отправиться с ним на левый фланг дивизии. С НП батальона мы долго рассматривали широкую нейтральную полосу, отделявшую наши позиции от немецких.

В. И. Щербаков познакомился с оперативно-разведывательными документами, картой обороны противника. Правда, генерал прямо своих мыслей не высказывал. Однако по отдельным его замечаниям, по тому, с какой тщательностью он выяснял детали обстановки, рельеф местности, расположение противостоящих сил, можно было понять, что вынашивается план наступления.

Через три-четыре дня к нам снова прибыл командарм, теперь уже вместе с начальниками родов войск, которые сразу же приступили к работе по своим планам. Перед отъездом генерал пригласил руководящий состав дивизии. Обстановка на Севере, говорил он, складывается в нашу пользу. В итоге успешного наступления советских войск на многих фронтах, в том числе на свирско-петрозаводском направлении, между Германией и Финляндией усилились разногласия. Это был необратимый процесс, конечным результатом которого, как мы узнаем через два месяца, в сентябре, станет выход Финляндии из войны.

Довольно подробную характеристику дал командарм обороне противника на мурманском направлении. По его данным, она представляла собой систему сильно укрепленных позиций, которые прикрывали основные участки — от губы Большая Западная Лица и перешейка полуострова Средний до Киркенеса.

Наиболее основательно гитлеровцы укрепили Петсамский район. Они создали здесь три полосы обороны. От губы Большая Западная Лица до озера Чапр и далее на юг до высоты 237,1 протянулся передний край главной полосы обороны противника. Вторая полоса проходила по высотам западного берега реки Титовка. И, наконец, тыловая полоса — по реке Петсамо-йоки. Общая глубина обороны от переднего края до тыловой полосы составляла 52 километра.

В районе юго-восточнее Петсамо нашим войскам противостояла группировка 19-го горнострелкового корпуса, усиленного артиллерией, инженерными и другими частями [121] и подразделениями. Численность этой группировки достигала 53 тысяч человек.

Командарм не сообщил ни общего замысла возможной операции, ни сроков ее проведения, ни количества привлекаемых войск. Но весь комплекс мероприятий, проведенных им, убеждал в том, что главный удар будет нанесен на левом фланге армии, с рубежа южнее озера Чапр в общем направлении на Луостари, Петсамо. Выполнению этой задачи объективно способствовала и построенная противником дорога из Луостари к нашему левому флангу.

Надо заметить, что на левом фланге армии мы не имели с противником непосредственного соприкосновения. Нас разделяла широкая, почти 15-километровая нейтральная полоса. Но из этого следовало, что в качестве первого этапа подготовки к операции потребуется осуществить постепенное сближение с противником и освоить весь нейтральный район. Перед нашей 10-й гвардейской дивизией, находившейся на левом фланге, вставала ответственная задача по захвату этого района. Мы ее уже предвидели. Тем более, что, обращаясь именно ко мне, командарм дал указание повысить боеготовность частей и подразделений соединения.

Подготовка к операции началась. Командиры частей и штабы отрабатывали методы управления наступательным боен, повысили свое внимание к боевому сколачиванию подразделений. Общими усилиями офицеров, штабов, политорганов, партийных и комсомольских организаций удалось намного повысить эффективность всего учебного процесса, сделать его наиболее интенсивным. В итоге весь личный состав настойчиво готовился к предстоящим боям.

Автоматчики учились смело проникать в боевые порядки врага, методически и упорно осваивали тактику боя мелкими группами. Стрелки приобретали навыки скрытного выхода на рубеж атаки, стремительного броска вперед, отрабатывали приемы стрельбы на ходу, привыкали к наступлению непосредственно за огневым валом артиллерии. Артиллеристы и минометчики овладевали искусством внезапного огневого налета. Связисты тренировались в наведении и поддержании устойчивой связи. Саперы готовились уверенно преодолевать инженерные заграждения. Занятия, как правило, проходили со стрельбой [122] в условиях, максимально приближенных к наступательному бою.

Мы форсировали строительство дороги к фронту. Правда, оно давалось нелегко. Каждый километр трассы — это 5–7 суток упорнейшего труда. Техники было мало. Работы велись преимущественно по ночам. Трасса напоминала собой большую стройку: на нее выходили все, кто только мог.

Много и плодотворно трудились подразделения тыла, возглавляемого гвардии подполковником В. С. Потапенковым. Они готовили транспорт, создавали запасы боеприпасов, обмундирования, медицинского имущества. Когда дивизионный инженер гвардии майор Т. А. Новиков доложил, что сроки строительства дороги затягиваются, Потапенков внес предложение — доставлять боеприпасы с перевалочного пункта вручную. Это предложение мы поддержали. Пять наших батальонов 14 ночей подряд подносили на позиции ящики с нужным для фронта грузом. К началу наступления было доставлено 7,5 боевого комплекта мин, много снарядов, 5 заправок горюче-смазочных материалов, на 8 суток продовольствия и фуража. Объем работы был огромный. Люди проявили глубокое понимание долга, физическую выносливость.

2 сентября поступило боевое распоряжение штаба армии. Оно предписывало: 35-й гвардейский полк, находившийся во втором эшелоне, сосредоточить на левом фланге дивизии, а следующей ночью войти в непосредственное соприкосновение с противником в районе озера Чапр.

Мы приняли срочные меры, обеспечивавшие выполнение поставленной задачи. Прежде всего провели рекогносцировку маршрута полка и занимаемого им рубежа. Саперы под руководством инженера Новикова той же ночью разминировали подступы к переднему краю обороны противника, а с захватом нейтральной полосы заминировали и перекрыли проволочными заграждениями подходы на опасных направлениях. Чтобы прикрыть движение 35-го полка, командующий артиллерией А. Г. Седышев (его предшественник М. М. Кузнецов был переведен на другой фронт) выдвинул на левый фланг артдивизион, другие дивизионы были готовы поддержать полк огнем со своих позиций. Начальник связи дивизии гвардии майор А. Е. Клейпосов обеспечил полк связью со штабом дивизии. Начальник тыла Потапенков позаботился о том, чтобы [123] личный состав полка получил сухой паек — походные кухни демаскировали бы движение полка.

В батальонах с большим подъемом прошли митинги. Был проинструктирован партийный и комсомольский актив. Во всем этом значительную помощь оказали работники политотдела дивизии С. И. Кулешов, Н. М. Белоусов, Н. Г. Артамонов и другие.

35-й гвардейский совершил переход организованно и в срок. Противник так и не заметил, как у него под носом появились три батальона — крепкий кулак.

Но вот прошел еще один день, и егеря обнаружили подразделения полка. После беглого огневого налета гитлеровцы пошли в атаку, но были встречены сильным ружейно-пулеметным огнем и вынуждены отступить. Однако с неудачей не смирились. Теперь они наносили удар во фланг полка, где располагалась рота гвардии старшего лейтенанта А. Ф. Кочетова. Офицер решил с места всей ротой отразить атаку, выдвинув вперед лишь пулеметчиков Волкова и Кузнецова. Те пропустили гитлеровцев, а потом поставили на их обратном пути огневой заслон. Кто пытался пройти через него, тут же замертво падал.

Видя, что цепи егерей дрогнули, гвардии лейтенанты С. В. Нестеренко и С. А. Ванин повели свои взводы в контратаку. Дело дошло до рукопашной. Враг, понеся большие потери, откатился на исходные позиции.

Вечером противник повторил атаку. Вместе с пехотой на этот раз двигались два штурмовых орудия. Но атака опять захлебнулась. Батареи гвардии старших лейтенантов А. И. Ефремова, С. Л. Осипова и П. П. Никитенко заставили гитлеровцев залечь там, откуда они начали движение.

Участие в бою штурмовых орудий настораживало. Что им противопоставить? Ночью по моему приказанию заместитель командира полка по артиллерии гвардии майор А. М. Крылов поставил всю полковую и батальонную артиллерию в боевые порядки — на прямую наводку.

В течение ночи разведчики непрерывно доносили, что враг готовится к наступлению. Готовились встретить его во всеоружии и наши воины. Утром противник нанес сильный огневой удар по позициям полка. И как только рассеялся дым, бойцы увидели: егеря идут в «психическую». Такого рода атаки не были для нас чем-то неожиданным. И на этот раз гвардейцы не дрогнули. Как [124] нельзя лучше сработали артиллеристы: по цепям гитлеровцев все орудия били прямой наводкой. Затем в бой вступили пулеметчики и минометчики. Строй егерей поредел и вскоре приобрел вид разрозненных кучек. Их атака окончательно захлебнулась.

Не обошлись без потерь и мы. В бою пал командир батальона А. М. Харчевников, опытный и мужественный офицер. Случилось это так. На левом фланге создалась угроза, и Александр Макеевич поспешил туда, чтобы помочь командиру роты организовать отпор наседавшим гитлеровцам. Тут-то он и был сражен осколком снаряда.

Я ни на минуту не покидал своего НП, непрерывно следил за действиями полка. Непосредственно в его боевых порядках были работники штаба и политотдела. И у нас сложилось общее мнение: гвардии подполковник В. А. Кардаш, заменивший В. Н. Соловьева, который был выдвинут командиром легкого стрелкового корпуса, умело руководил полком. Он хорошо ориентировался в часто меняющейся обстановке, принимал правильные и своевременные решения.

5 сентября по приказанию командарма наша дивизия сдала оборону правому соседу — 14-й стрелковой дивизии и передвинулась южнее озера Чапр, заняв оборону перед горой Малый Кариквайвишь. Таким образом, мы оказались в исходном районе для предстоящего наступления.

29 сентября к нам прибыл командующий войсками фронта генерал армии К. А. Мерецков. Вскоре в землянке, где он остановился, собрались командиры корпусов и дивизий, нацеленных на направление главного удара.

В шинели, накинутой на плечи, командующий стоял за сбитым из досок столом. Пламя стеариновых свечей освещало только стол и карту, повешенную на стене. К. А. Мерецков поправил шинель, сел. Он достал из кармана кителя толстую клеенчатую тетрадь и, оглядев генералов и офицеров, предупредил, что вести записи можно лишь в рабочих тетрадях. Все поняли — речь пойдет о деле исключительно важном.

Командующий довел до нас решение Ставки Верховного Главнокомандования о проведении операции по разгрому противника в Заполярье. Затем он познакомил нас с замыслом и планом предстоящего наступления.

Основной силой фронта в этой операции являлась наша 14-я армия. Ей предстояло нанести главный удар из [125] района южнее озера Чапр в направлении Луостари, Петсамо (Печенга) и во взаимодействии с морской пехотой и кораблями Северного флота окружить и уничтожить в районе реки Титовка группировку немецко-фашистских войск, освободить советский Север от врага.

Задачу разгрома основных сил противника предполагалось выполнить в несколько этапов. Прежде всего предстояло прорвать сильную оборону 2-й горнострелковой дивизии, которая противостояла 10-й гвардейской дивизии и ее непосредственным соседям. Участок прорыва был избран на рубеже озеро Чапр, высота 237,1 протяженностью 9 километров.

После прорыва главные силы армии должны были стремительно выйти на реку Петсамо-йоки и овладеть ключевым районом Луостари, а затем резко повернуть в северном направлении и освободить от немецко-фашистских захватчиков город Петсамо. Тем самым группировка войск противника окажется отрезанной и зажатой в клещи, которые будут созданы с запада дивизиями 99-го корпуса, с востока — 131-го корпуса 14-й армии и с севера — морской пехотой Северного флота.

Далее К. А. Мерецков сказал, что войска армии целесообразно построить в два эшелона. В первый эшелон включались 131-й стрелковый корпус (командир генерал-майор З. Н. Алексеев) в составе 10-й гвардейской и 14-й стрелковых дивизий, 99-й стрелковый корпус (командир генерал-майор С. П. Микульский) в составе 65, 114 и 368-й стрелковых дивизий, 7-я гвардейская танковая бригада, два танковых полка. Второй эшелон создавался из 31-го стрелкового корпуса (командир генерал-майор М. Абсалямов) в составе 83-й и 367-й стрелковых дивизий.

Словно предвидя наши вопросы относительно обеспечения открытого левого фланга армии, командующий сообщил, что на этом фланге будут действовать легкие стрелковые корпуса — 126-й (командир генерал-майор В. Н. Соловьев) и 127-й (командир генерал-майор Г. А. Жуков). Они обязаны выполнять еще более глубокий обходный маневр с целью выйти в район западнее реки Петсамо-йоки, перехватить дороги и не допустить подхода противника с запада в район Луостари, Петсамо.

Рубеж обороны от губы Большая Западная Лица до озера Чапр прикрывали войска созданной для этого оперативной [126] группы в составе 45-й стрелковой дивизии, 2-го укрепленного района и 3-й морской бригады. Возглавлял группу генерал-лейтенант Б. А. Пигаревич, назначенный перед этим заместителем командующего 14-й армией. Группе предстояло отвлечь на себя силы противника, а в случае отхода — перейти в наступление и связать их неотступным преследованием.

На этом совещании говорилось и об авиационном обеспечении 14-й армии. Оно возлагалось на 7-ю воздушную армию (командующий генерал-полковник авиации И. М. Соколов) в составе шести авиационных дивизий с 747 самолетами и ВВС Северного флота. Воздушной армии поручалось также разрушить опорные пункты егерей на горах Большой и Малый Кариквайвишь. Эти горы находились в полосе наступления нашего корпуса.

Было сказано и о плотности артиллерии. На участке прорыва на каждый километр фронта намечалось 160–170 орудий и минометов.

Над противником достигалось превосходство в силах и средствах: по личному составу — в три раза, по артиллерии — в пять, по легким минометам — в три. Обеспечивалось абсолютное превосходство по тяжелым минометам, танкам и реактивной артиллерии.

Затем командующий сообщил о задачах, которые возлагались на Северный флот, его корабли, авиацию и морскую пехоту, взаимодействующие с армией на приморском фланге. Кирилл Афанасьевич тепло отозвался о моряках и их командующем адмирале А. Г. Головко.

Доклад мы выслушали с затаенным дыханием. Такого сосредоточения войск, различных сил и средств у арктической кромки континента история еще не знала. Естественно, что масштабы предстоящей операции вызывали у нас законную гордость.

На совещании были уточнены задачи дивизиям, разграничительные линии между ними, средства усиления. Как я понял, немалые надежды К. А. Мерецков возлагал на 10-ю гвардейскую и 65-ю стрелковые дивизии, действовавшие в центре ударной группировки. При этом он сделал некоторые пояснения.

Нашей 10-й гвардейской предстояло прорвать немецкую оборону на участке озеро Чапр, гора Малый Кариквайвишь [127] (фронт прорыва — около 2 км), овладеть узлом обороны на этой горе и опорными пунктами на флангах и в глубине расположения 2-й горнострелковой дивизии противника. В последующем мы должны были выйти на восточный берег реки Титовка, форсировать ее и наступать в направлении Луостари. На период боя дивизии придавались значительные средства усиления: корпусной артиллерийский полк, три минометных полка, танковый и тяжелый самоходно-артиллерийский полки. Для поддержки выделялась также 7-я гвардейская минометная бригада, а с воздуха наступление дивизии обеспечивала штурмовая авиация.

Слушая указания К. А. Мерецкова, я обратил внимание на одну деталь: единственная дорога в полосе главного удара, которая пролегла в глубине обороны противника — от реки Титовка к Луостари, предназначалась нашему соседу слева — 65-й дивизии. Между тем части нашего соединения были расположены к дороге ближе, значит, и выйти к ней могли бы раньше. Какие, однако, соображения легли в основу решения командующего?

Я осмелился спросить его об этом. Командующий, не давая на мой вопрос прямого ответа, весьма лестно отозвался о 65-й стрелковой. Он говорил о ней как о лучшей дивизии, отлично проявившей себя в предыдущих боях и представленной за это к гвардейскому званию. Конечно, с этим нельзя было не считаться: соединение действительно было хорошим. Но можно ли твердо рассчитывать, что именно ей удастся первой выйти к дороге?

К. А. Мерецков затем спросил меня:

— В какой срок 10-я дивизия сможет выйти к реке Титовка?

— Понадобится, видимо, не более четырех часов.

— Что ж, — сказал командующий, — дорога будет включена в полосу той дивизии, которая к ней выйдет первой.

Это решение всем пришлось по душе. Оно вносило в действия войск дух состязательности, здорового, боевого соперничества.

Уточнение командующим фронтом боевых задач непосредственно соединениям, минуя командарма и командиров корпусов, исключало какие-либо недоговоренности. Вызвано оно было самой обстановкой, необходимостью оперативно, в короткие сроки привести в движение войска, [128] сцементировать их единой волей, направить на решение общей задачи.

* * *

Малый Кариквайвишь представлял собой мощный узел обороны противника. Гору перерезали многочисленные складки. На севере, перед нашим правым флангом, скаты горы были сравнительно ровные и пологие. Они плавно спускались к озеру Чапр и замыкали обширную приозерную низину. К югу, в сторону левого фланга, скаты обрывались круто и лишь в отдалении начинали постепенно понижаться.

Исходное положение наши части заняли по восточным скатам горы. С них мы могли наблюдать лишь контур гребня, за которым начинался передний край противника, прикрытый многорядным проволочным заграждением и минными полями. Все, что находилось за гребнем, не просматривалось. Помочь нам «увидеть» скрытые там, а также на обратных скатах оборонительные сооружения могла авиационная и частично артиллерийская разведка. Но только ли они?

Подумав, мы создали группу разведчиков во главе с гвардии лейтенантом П. А. Дмитриевым. В нее вошел артиллерист-корректировщик гвардии старший лейтенант Н. З. Гальченко, два радиста с рацией и два разведчика-артиллериста. Группа под покровом ночи направилась в тыл врага. Ей поручалось путем визуального наблюдения вскрыть огневую систему противника за обратными скатами, определить районы позиций его артиллерии и сосредоточения живой силы, следить за подходом резервов из глубины и обо всем своевременно докладывать.

А что, если на грунте оборудовать в миниатюре макет главной полосы обороны противника? Посоветовались с Гребенкиным и командующим артиллерией Седышевым. Да, такой макет позволит лучше отработать наступательные действия. И вот уже дивизионный топограф гвардии майор А. И. Ерофеев, знаток своего дела, вылепил на макете детали рельефа: холмы, лощины, водные рубежи. Затем на «заземленную» карту были нанесены данные о противнике: огневые точки, минные поля, проволочные заграждения. Многие из этих данных были переданы нам группой разведчиков Дмитриева. В итоге «карта» стала оживать. На ней зримо проступали скрытые до этого [129] очертания обороны 2-й горнострелковой дивизии. Теперь оценить и местность, и силы противника стало легче.

А вместе с этим можно было более компетентно принять решение на наступление. Становилось ясно, что рассчитывать на успешное развитие прорыва в глубину можно лишь тогда, когда дивизия овладеет господствующим над прилегающей местностью гребнем горы Малый Кариквайвишь и расположенным на ней узлом обороны егерей, который, как это удалось установить нашей разведке, был сильно укреплен в инженерном отношении. Оборона здесь имела три позиции. Первая опоясывала гору у подножия. Ее занимали главные силы одного из полков 2-й горнострелковой дивизии. Позиция опиралась на хорошо оборудованную траншею, ходы сообщения и бетонированные огневые точки. Вторая позиция, где располагались резервы егерских батальонов, проходила по самой высоте чуть ниже топографического гребня. Степень ее инженерного развития была примерно такой же. Третья позиция находилась уже на западных скатах горы и прикрывала подступы к реке Титовка. Она была оборудована слабее и удерживалась одним резервным батальоном.

«Думание» за противника наталкивало нас на мысль, что он ждет наступления наших главных сил со стороны более доступных, относительно пологих северных и южных скатов Малого Кариквайвиша. Поэтому враг и создал здесь наиболее плотную систему многослойного перекрестного огня и сильных инженерных заграждений. Следовательно, для успеха атаки надо было нанести удар оттуда, где противник его не ожидал, — с фронта, в лоб. Но в таком случае требовалось соблюсти полную скрытность маневра, добиться стремительности действий, иметь сильный и гибкий артиллерийский огонь, который непрерывно обеспечивал бы наступление пехоты. Воины дивизии к таким атакам были подготовлены. Имелись и средства для продолжительной и мощной артподготовки, была и авиация для удара с воздуха.

Поскольку оборона врага оказалась глубокой, было решено построить боевой порядок дивизии в два эшелона. В первый эшелон выделили два стрелковых полка: 28-й — на правый и 24-й — на левый фланги. Второй эшелон — 35-й полк — наступал на направлении главного удара справа.

Боевой порядок 28-го полка решили построить тоже в [130] два эшелона. Причем, чтобы придать большую динамичность развитию боя в глубине, сочли нужным несколько видоизменить порядок ввода второго эшелона полка по сравнению с тем, который мы обычно до этого практиковали. Очищение захваченных траншей, ходов сообщения и убежищ от противника в ходе атаки опорного пункта обороны возлагалось ранее на вторые эшелоны. Против этой нашей тактики гитлеровцы выработали свою. Укрывшись в надежных блиндажах, они пропускали вперед первый эшелон атакующих и, выждав подход второго, неожиданно навязывали ему бой. Борьба неизбежно затягивалась, тратилось много времени, снижался темп наступления.

Вот почему наша же боевая практика подсказывала: надо ввести силы из глубины иначе, чем мы делали до этого. Так и поступили. Левофланговому батальону первого эшелона полка поставили задачу не только овладеть высотой, но и очистить ее от укрывшихся в блиндажах егерей. Зато другой батальон, составлявший второй эшелон полка, решили ввести в бой немедленно, как только захватим высоту, чтобы обеспечить тем самым безостановочное развитие наступления. Правда, такой порядок ввода сил полка в бой на какое-то время оставлял командира части без резерва, но в данных условиях обстановки угроза мощных контратак не предвиделась. Так что можно было пойти на известный разумный риск.

Пришлось прибегнуть к необычному построению боевого порядка и в 24-м полку. В его полосе наступления противник был слабее, чем перед 28-м полком. Но располагался он здесь на двух позициях. На каждую позицию мы выделяли по эшелону силой в один батальон. Кроме того, пришлось учесть близость этого участка к мощному узлу обороны противника на горе Большой Кариквайвишь — главному объекту атаки нашего левого соседа — 65-й стрелковой дивизии. Из района соседней горы враг мог причинить нам немало неприятностей огнем и контратаками. Пришлось и здесь предусмотреть еще один эшелон. Так возникло трехэшелопное построение боевого порядка 24-го полка. Оно обеспечивало прикрытие его фланга и безостановочное продвижение в глубину прорыва.

Забегая несколько вперед, должен сказать, что построение боевого порядка нашего левофлангового полка оказалось правильным. Продвижение 65-й стрелковой дивизии [131] из-за упорного сопротивления противника замедлилось, и узел его обороны на горе Большой Кариквайвишь в течение двух дней представлял для нас реальную угрозу. Не будь принят трехэшелонный вариант боевого порядка 24-го полка, нам пришлось бы уже в ходе боя менять построение сил. А это повлекло бы промедление в наступлении, чреватое серьезными последствиями.

Помню, когда я докладывал командиру 99-го стрелкового корпуса генералу С. П. Микульскому свое решение на прорыв, он, прищурив глаза, заметил:

— Что-то суть замысла до меня не доходит. Уж не намудрили ли вы там со своими боевыми порядками? Получается все наоборот: на главном направлении полк строится в два эшелона, на второстепенном — в три, как для прорыва укрепленного района. И полосы наступления полков тоже нарезаны не по классической схеме. Объясните-ка нам свои идеи еще раз.

Я повторил, но постарался более обстоятельно мотивировать свое решение. И был очень обрадован, когда услышал:

— А ведь знаете, — сказал Микульский сопровождавшим его офицерам, — в данной обстановке такое построение, пожалуй, является наиболее правильным. Давайте-ка обратим внимание на это и в других дивизиях.

Намекая на мое кавказское происхождение, генерал продолжал полушутливо:

— Горец — он и мыслит категориями гор, думает и вершит над врагом суд по законам гор.

— Не законы гор нас наставляют уму-разуму, — ответил я, — а боевой опыт. И дается он нам нелегко.

Я уже указывал, что дивизии придавались танковый и тяжелый самоходно-артиллерийский полки. До этого танки и САУ в большом количестве на нашем военном театре не применялись — и нам и противнику мешали бездорожье, болотистая почва с высоким уровнем грунтовых вод, большое количество озер, гористая местность. Прибывшие с других фронтов танкисты и самоходчики не имели опыта ведения боевых действий в условиях Севера. Поэтому перед наступлением мы ознакомили их с местностью, с приемами действий пехоты и артиллерии. Танкисты и самоходчики, в свою очередь, рассказали бойцам и командирам наших подразделений о тактико-технических [132] данных и возможностях танков и самоходно-артиллерийских установок, их устройстве. Стрелковые подразделения поочередно направлялись в районы сосредоточения танков и САУ, где отрабатывали взаимодействие с новым для нас родом войск: учились действовать в качестве десанта, познавали тактику танковых подразделений. Экипажи машин ознакомились с маршрутами выдвижения, рубежами развертывания, рубежом атаки, с расположением переднего края обороны противника.

Незадолго до наступления штаб дивизии согласовал с командиром авиадивизии вопросы авиационного обеспечения, взаимодействия с приданными и поддерживающими частями, принял прибывших на командный пункт авиаторов — офицеров наведения.

И вот подготовка к операции завершена: по дивизии отдан боевой приказ, составлены плановая таблица боя, план артиллерийского обеспечения, разведки, издан приказ по тылу. Политотдел, командиры, политработники, партийные и комсомольские организации провели огромную работу, направленную на развитие у бойцов наступательного порыва.

За несколько дней до наступления в дивизию прибыл генерал армии К. А. Мерецков. Он решил встретиться с личным составом.

Был хмурый октябрьский день. Высоты у озера Чапр окутал туман. Вражеские самолеты не могли появиться в небе, и мы собрали под гранитным выступом свыше сотни солдат и сержантов из всех частей дивизии — отважных разведчиков, искусных снайперов, мужественных саперов, закаленных в боях пехотинцев и артиллеристов. На груди у многих из них красовались ордена и медали.

Командующий рассказал о положении на фронтах Великой Отечественной войны, обрисовал военно-политическую обстановку, которая сложилась на Севере в результате выхода из войны Финляндии, а затем разъяснил задачи предстоящего наступления.

— Надеюсь, что каждый из вас, — сказал он в заключение, — покажет образцы мужества, отваги, солдатской смекалки, оправдает надежды Родины и народа.

— Оправдаем! — многоголосым хором ответили гвардейцы.

Получилось что-то вроде импровизированного митинга. [133]

Воины брали слово, клялись выполнить солдатский долг до конца.

Затем командующий запросто беседовал с красноармейцами, окружившими его, отвечал на многочисленные вопросы, расспрашивал собеседников о самочувствии, жизни и быте.

Беседы, доклады, политинформации и митинги проводились в те дни во всех частях и подразделениях. Состоялись встречи молодых бойцов с ветеранами, героями боев. Эти и другие мероприятия несли в себе заряд большой идейной силы.

Целеустремленно работала дивизионная газета «За победу» во главе с редактором Ф. Ф. Макаровым и журналистами А. И. Астаховым и А. П. Наговициным. С ее страниц не сходили статьи, письма бывалых бойцов и командиров, которые публиковались под броскими аншлагами: «Все силы — на выполнение боевого приказа», «Будь верен своему знамени», «В сражении побеждает гвардеец».

Большой интерес у воинов вызвали статьи «Кольский полуостров и его богатства» и «Петсамо — Печенга — исконно русская земля», дававшие представление о крае, откуда надо было изгнать немецко-фашистских захватчиков.

Почти в каждом номере печатались материалы, воспитывающие ненависть к врагу. «Мсти, воин!», «Смерть фашистскому зверю», «Бить врага — так велит Родина» — вот характерные заголовки передовых статей и корреспонденции той поры. Публикуя акт о зверствах немецко-фашистских захватчиков, глумившихся над трупом павшего смертью храбрых гвардейца Михаила Гончарова, газета призывала: «Воин, запомни, что сделали гитлеровцы. Пусть же боевая ярость и ненависть к врагу отточат твое оружие!»

Много внимания газета уделяла способам ведения боя в горах, взаимодействию частей и подразделений. Чтобы не раскрыть замыслы командования, на ее страницах пока не было прямых призывов к наступлению. Но непосредственно перед операцией они зазвучали в полную силу. В подборке «Настал наш час» газета призвала бойцов изгнать немецко-фашистских захватчиков с Севера.

В ночь на 7 октября 1944 года подготовка к наступлению была завершена. Пехота выдвигалась на рубеж атаки. [134]

На главном направлении

Узкая, чуть заметная днем тропинка совсем затерялась в кромешной тьме. Мы спотыкались о камни, на ощупь находили ориентиры, ведущие на НП, который был подготовлен в полосе наступления 28-го полка. Особенно трудным и нескончаемо длинным показался путь на каменистую высотку перед горой Малый Кариквайвишь. НП возник перед нами, когда терпение, казалось, иссякло.

Один за другим мы проникли на небольшую площадку, искусно устроенную саперами в узкой расселине скал. Было 3 часа ночи.

Рядом со мной расположились артиллеристы. Командующий артиллерией Седышев положил перед собой огневой планшет, взялся за карандаш. Сзади устроились на валунах офицеры-операторы. Справа от них — телефонисты, слева — радисты.

Теперь все готово. Потянулись томительные минуты перед наступлением... В 5 часов командиры полков условным сигналом донесли, что подразделения заняли исходное положение. О готовности к открытию огня доложил и гвардии полковник Седышев.

Противник нервничает: по всему фронту взлетают ракета за ракетой. А как только они гаснут, темнота еще более сгущается.

7 часов утра. До начала артподготовки целый час. Облокотившись на бруствер блиндажа, еще раз мысленно проверяю, не упущено ли что. Ссылка на то, что всего не предусмотришь, — слабое утешение. Нет, кажется, все намеченное сделано. А волнение? Но разве можно сейчас сохранять олимпийское спокойствие?!

В 8.00 даю сигнал к открытию огня.

Первый залп, первые разрывы снарядов... По буровато-черным султанам поднятой земли вижу: хорошо легли. Огневым налетом по первой траншее, позициям, пунктам управления и узлам связи противника начали мы артиллерийскую подготовку.

Прогнозы синоптиков, предрекавших хорошую погоду, не оправдались: подул резкий, порывистый ветер. В бешеном хороводе закружились снежинки, над верхушками высот поплыли рваные серые тучи.

К 9 часам погода еще более ухудшилась: начался обильный снегопад, увеличилась облачность. Выходит, [135] авиация не сможет нанести бомбо-штурмовой удар. Вся надежда на «бога войны» — артиллерию.

Артиллерийская подготовка идет строго по графику: после огневого налета — контрольная пристрелка, затем переход на поражение. Вступают в дело орудия прямой наводки. Напоминаю Седышеву: обратить внимание на уничтожение минных и огнеметно-фугасных полей между проволочными заграждениями и первой траншеей на горе Малый Кариквайвишь.

Минут через десять Седышев докладывает, что 65-я стрелковая дивизия — наш сосед слева — прекратила артиллерийскую подготовку и перешла в атаку.

— Что делать дальше? — спрашивает командующий артиллерией.

Я ответил не сразу, так как был крайне удивлен: уже в атаку? Вспомнилось решение генерала армии К. А. Мерецкова — предоставить дорогу в тылу врага той дивизии, которая достигнет ее раньше. Неужели командир соседней дивизии Г. Е. Калиновский нарочито спешит? Но ведь нужна гарантия успеха.

Я распорядился продолжать артподготовку, как это предусмотрено планом. Прогремели залпы гвардейских минометов. Противник вскоре замолчал. Лишь в глубине его обороны время от времени сверкали вспышки выстрелов. Из траншей же — ни одной пулеметной очереди. Значит, наша артиллерия поработала хорошо.

Теперь, вслед за разрывами снарядов, устремилась вперед пехота, обученная ускоренному броску. Она овладела первой траншеей и продолжала продвигаться в глубину вражеской обороны.

О мощи артиллерийской подготовки и силе ее воздействия на противника лучше всего можно было судить по отзывам самих гитлеровцев. Вот что говорилось на этот счет в дневнике офицера 111-го горноартиллерийского полка 2-й горнострелковой дивизии: «Мы были разбужены воем артиллерийских снарядов, грохотом залпов. После фантастической огневой подготовки, в особенности по опорным пунктам «Венедигер», «Ортлер», «Кольберг», начался невиданной силы минометный обстрел. Казалось, что в этих опорных пунктах не осталось в живых ни одного человека...»{11}. [136]

На обратных скатах горы некоторые оборонительные сооружения, в том числе землянки, оказались неразрушенными. Противник попытался выйти из землянок и оказать организованное сопротивление. Но его намерения сразу же были пресечены огнем наших автоматчиков. Затем мы подтянули орудия и прямой наводкой ударили по засевшим в укрытиях егерям. В дымоходы землянок полетели противотанковые гранаты. Так штурмовые группы шаг за шагом пробивались вперед.

Вслед за пехотой мы перенесли НП на гору Малый Кариквайвишь. Перед нами предстала захватывающая панорама боя. Выпавший с утра снежок отчетливо выделял на скатах цепи подразделений 28-го полка, наступавшие широким фронтом.

Гвардии майор А. Г. Балуткин, радостно улыбаясь, доложил:

— Батальон полностью овладел одной из вершин высоты — немцы даже не успели выйти из укрытий.

Комбат рукой показал на штурмовые группы, которые вели бой в опорном пункте.

— Молодцы гвардейцы! — отвечаю Балуткину. — Передайте бойцам благодарность. А теперь, Александр Григорьевич, главная ваша задача — полностью очистить Малый Кариквайвишь. Чтобы ни один гитлеровец не вышел из землянок и подбрустверных ниш!

Это была последняя встреча с комбатом Балуткиным, человеком умным, душевным, смелым. В бою за Малый Кариквайвишь он погиб смертью храбрых. Его батальон возглавил гвардии майор В. Ф. Ципурко.

Непосредственно перед НП вела бой штурмовая группа гвардии лейтенанта П. А. Жаровина. Ее 45-мм пушка с первых же выстрелов подавила вражеский пулемет. Под прикрытием автоматчиков саперы сделали проходы в минных полях, подобрались вплотную к дзоту. Они пустили в ход гранаты и, ворвавшись внутрь дзота, уничтожили его гарнизон.

Другая штурмовая группа очистила еще один дзот и землянку, истребив около трех десятков егерей. Мужество и гвардейскую хватку проявили автоматчики Москаленко, Поляков, Шадрин, Хованский, снайперы Джалилов, Кочетов, Писарев.

Столь же успешно действовали бойцы взвода гвардии лейтенанта А. Сергеева, который первым ворвался в траншею [137] противника. Гитлеровцы капитулировали перед «карманной артиллерией» — гранатами.

Итак, первая и вторая траншеи противника на горе Малый Кариквайвишь полностью в наших руках. Седышев предлагает переключить артиллерийский дивизион на обеспечение ввода в бой второго эшелона 28-го полка.

Я соглашаюсь: переключить, и немедленно! Что касается батальона Ципурко, то он теперь обойдется своими силами.

Решаю перебраться с начальником разведки гвардии подполковником Казьминым на сопку, что впереди, а потом перевести туда, на новый НП, и артиллеристов.

Но тут бой неожиданно осложнился. Над нами появились 12 «юнкерсов» — в районе аэродрома противника погода, видимо, прояснилась. Самолеты шли друг за другом, потом сомкнулись в кольцо, спустились ниже. Теперь над нами образовалась гудящая, изрыгающая огонь железная вертушка: поочередно самолеты пикировали, сбрасывали бомбы, снова взмывали вверх, готовые ринуться на боевые порядки батальона. Но наши бойцы, казалось, не замечали бомбардировщиков.

Я уже намерен был отдать распоряжение: «Всем укрыться». Но один из гвардейцев подбежал ко мне и крикнул: «Если мы уйдем в укрытия, то фрицы выйдут из нор и организуют отпор. Самолеты, наверное, затем и пожаловали».

Боец был прав. Невольно подумалось: до чего же выросла боевая зрелость нашего бойца! Он раньше меня, к тому времени уже генерала, оценил маневр гитлеровских асов. И не только оценил, но своей стойкостью, выдержкой сорвал вражеский маневр. Наше наступление продолжалось.

Не стали ждать конца бомбежки и мы с Казьминым. Вместе с подразделениями продвигались вперед, хотя за самолетами и поглядывали.

При втором заходе головной самолет сбросил бомбы недалеко от нас.

— Либо сделаем бросок вправо, — рассуждает Казьмин, — либо угодим под бомбы.

— Какой же пример подадим мы бойцам своим «броском»? — возразил я.

Но тут взрывной волной нас подняло вверх и отбросило в сторону. К счастью, мы отделались легким испугом. [138] Встали, отряхнулись и вновь зашагали. Казалось, дело обычное на войне. Однако люди, на виду у которых произошел этот случай, реагировали на него по-своему. Теперь и те бойцы, что укрывались за валунами, поднялись в полный рост.

Да, подчиненным далеко не безразлично, как держатся в сложной ситуации их командиры. Это и понятно. Ведь самообладание всегда внушает уважение. За мужественным командиром бойцы готовы пойти в огонь и воду. И офицеру важно знать, какого мнения о нем не только начальники, но и подчиненные. Мне порой приходилось ловить себя на тщеславной мысли: все ли бойцы знают тебя, что думают о твоих боевых качествах?

Вспоминается в этой связи разговор, происшедший зимой 1943 года. К нам, в 10-ю дивизию, выехал командующий 14-й армией генерал-лейтенант В. И. Щербаков. Я решил встретить его, взяв с собой двух бойцов на случай, если придется где-то расчищать дорогу от снежных заносов. По пути в дивизию командарм пересел ко мне в машину. Слово за слово он разговорился с красноармейцами: как воюют, хорошо ли их кормят, что пишут из дому. Я не особенно прислушивался. Но вот генерал спросил, знают ли бойцы своего командарма.

— Фролов — наш командарм, — последовал ответ. Вот те раз! Но Владимир Иванович не смутился.

— А командира дивизии в лицо знаете? — спросил он.

— Нет, не видели. Знаем только, что в сорок первом он людей в атаку водил.

Разговор этот побуждал к размышлениям. В. А. Фролов в период командования 14-й армией часто бывал в частях — вот его и помнили бойцы в этой должности, хотя он уже длительное время командовал Карельским фронтом, а сейчас, когда фронт возглавил генерал армии К. А. Мерецков, стал его заместителем. Видимо, мы недостаточно широко разъяснили бойцам о происшедших назначениях. Я сделал и для себя определенные выводы: надо чаще быть вместе с бойцами, вникать в их жизнь, суровый военный быт, в то, как каждый из них сражается с врагом.

Но вернемся к событиям 7 октября.

Где-то в полдень мы явственно услышали нарастающий гул. Он шел грозным валом со стороны наших тылов. Прошло несколько минут, и над головами наступающих [139] бойцов пронеслись самолеты с красными звездами на крыльях. «Наши!» — разнеслось кругом. Взрывы страшной силы потрясли позиции врага. Это бомбардировщики 260-й авиадивизии утюжили окопы егерей, уничтожали уцелевшие огневые точки противника. Наступил благоприятный момент ввести в сражение вторые эшелоны полков.

Но где же командир 28-го полка? Почему он не докладывает? Я чувствовал, что не могу уже сдержать волнение. Правда, еще с прежнего НП мы видели, как по расселинам скал, лощинам и кустарникам продвигались вперед во взводных колоннах подразделения второго эшелона.

Наконец-то радист доложил, что на связь вышел командир 28-го гвардии подполковник А. Р. Пасько (он заменил И. П. Амвросова, назначенного командиром бригады). Его доклад был кратким: второй эшелон полка введен своевременно, наступление успешно развивается. Управление войсками и связь бесперебойны. Противник оказывает слабое сопротивление.

Иное дело было в полосе левофлангового 24-го полка. На мой вопрос, как обстоит дело с вводом в бой второго эшелона, командир полка В. Ф. Лазарев (его предшественник С. П. Лысенко был выдвинут на должность командира бригады) сообщил, что по его данным атака соседа слева — 65-й стрелковой дивизии — оказалась неудачной. Сосед отстал, и фланг 24-го полка оказался оголенным. Противник вел сильный огонь по подразделениям с горы Большой Кариквайвишь. Второй эшелон полка введен по плану, но в сложившихся условиях развивать наступление к реке Титовка, по мнению Лазарева, было слишком рискованно. Третий эшелон командир полка держал в готовности к отражению возможных контратак гитлеровцев во фланг.

Дальнейшее развитие наступления зависело не только от успеха одной нашей дивизии. Поэтому надо было помочь соседу, хотя тот о помощи пока не просил. Я приказал Лазареву ускорить наступление и во что бы то ни стало выйти в район моста через реку Титовка, чтобы тем самым отрезать пути отхода противнику. Казалось, что такой маневр создаст угрозу тылу врага и вынудит его к отходу и перед 65-й дивизией. Огорчало отставание танков и самоходных установок. Как хорошо было бы сейчас переподчинить хотя бы несколько машин 1-му и 2-му батальонам этого полка! [140]

Впереди моего НП хорошо просматривался боевой порядок батальона гвардии майора Кузоваткина. Наступление шло успешно. Роты гвардии капитана М. Воробьева и гвардии старшего лейтенанта М. А. Вайтанникова очистили от противника северные скаты горы Малый Кариквайвишь и продолжали стремительно продвигаться.

Неожиданно на цепи рот обрушился огонь немецкой артиллерии. Это с западных скатов Кариквайвиша, в трехстах метрах от нас, стреляла прямой наводкой 75-мм батарея.

— Как такое могло случиться? — спросил я Седышева.

Но Седышев, связавшись по радио с командиром артиллерийского полка Дейчем, уже потребовал открыть огонь по батарее. Прошло не более минуты, как слева от нас с шипением пошли в сторону противника 122-мм снаряды. Немецкая батарея прекратила огонь. Командующий артиллерией теперь отчитывал кого-то, кто проморгал целую батарею противника.

Не медлил и комбат Кузоваткин. В разгар поединка с вражеской батареей он выбросил на фланг ее огневой позиции пулеметный расчет и отделение бойцов, которые под командой гвардии младшего лейтенанта А. К. Сухотина открыли огонь по прислуге орудий. Первые же выстрелы уложили несколько рослых егерей. Батарею атаковала с фронта и рота Вайтанникова. Гитлеровцы побросали свои пушки и в панике убежали.

Неугомонный Седышев поспешил на место событий и скоро возвратился довольный — шесть целехоньких 75-мм пушек, а также большое количество снарядов оказалось в наших руках. Пушки тотчас же пустили в дело. На позициях батареи осталось 25 трупов немецких солдат.

Однако радость Седышева была омрачена. Дело в том, что упомянутая батарея, давно засеченная нашей разведкой, отмечалась на картах и огневых планшетках артиллеристов. Почему же она не оказалась вовремя подавленной? Пришлось сделать упрек командующему артиллерией.

День незаметно клонился к вечеру. Настало время подвести итоги выполнения ближайшей задачи. 28-й полк ее успешно решил. А как 24-й? Офицер штаба гвардии капитан Решетников доложил, что связи с Лазаревым нет: его полк наступает по седловине между Большим и Малым Кариквайвишем, происходит экранизация радиоволн. [141]

Пришлось связаться с начальником штаба дивизии Гребенкиным, находившемся на КП, и через него выяснить обстановку. Прошло почти полчаса. Наконец Гребенкин доложил, что головной батальон 24-го полка под командованием Копырина ведет бой по очистке от гитлеровцев восточного берега Титовки. Правее ведет бой батальон Шаркова, а батальон Корнеева отражает контратаки противника со стороны Большого Кариквайвиша. 35-й полк, составляющий второй эшелон дивизии, движется в район реки Титовка. С ним находятся переправочные средства. По докладу Гребенкина, 1-й отдельный гвардейский саперный батальон (командир капитан Н. Е. Беликов) частью сил прокладывает колонный путь к передовой, а одна рота движется с 35-м полком.

Артиллерийские группы продолжали вести огонь с прежних позиций. Танки и самоходно-артиллерийские установки, к сожалению, отстали. Они не могли преодолеть скаты высоты Малый Кариквайвишь.

Итак, ближайшая задача успешно решена. Части дивизии овладели мощным узлом обороны противника на горе Малый Кариквайвишь и опорными пунктами, примыкавшими к нему с флангов и с тыла, разгромили оборонявшиеся в этом районе подразделения 137-го горноегерского полка, подошли к Титовке. Теперь предстояло форсировать эту реку, захватить на западном ее берегу плацдарм и расширить его. Очевидно, в ближайшее время нам предстоит встретиться на поле боя с подходившими резервами врага.

За день до начала наступления наша дивизия была передана из 99-го стрелкового корпуса в 131-й. А сегодня, как нарочно, установить связь со штабом и командиром корпуса генерал-майором З. Н. Алексеевым не удалось: мешали арктические помехи. Обстановку пришлось доложить непосредственно командующему 14-й армией, который выразил удовлетворение боевыми действиями дивизии. А когда радисты все же добились связи со штабом корпуса, генерал З. Н. Алексеев заметил:

— Что-то вы, товарищ Худалов, скачете по высотам, как джигит на лихом коне, нет никакой возможности установить с вами связь.

Комкор был прав. Действительно, наступать приходилось, гибко маневрируя: там, где оборона гитлеровцев [142] оказывалась слабее, мы тотчас же вводили свежие силы, расширяли прорыв, закрепляли успех. А с тех участков, где позиции врага представляли собой крепкий орешек, снимали подразделения, берегли людей и технику, не бросали их вперед, что называется, очертя голову.

Уже в первый день бойцы и командиры совершили немало героических подвигов. Приведу хотя бы один пример.

В ходе наступления рота гвардии капитана А. Г. Чиркова на подступах к одной из высот попала под сильный огонь дзота. Из-за удаленности уничтожить его с ходу не удалось. Тогда отделение гвардии старшего сержанта Донского, подобравшись к дзоту по отбитой у врага траншее, открыло по амбразуре огонь из пулемета. Восемь солдат противника выбежали из дзота, но оказались лицом к лицу с нашими пулеметчиками. Только двум гитлеровцам удалось вновь вернуться в дзот и возобновить огонь. У наших бойцов тем временем кончился боезапас. Донской, укрывшись за валуном, призывно замахал рукой, указывая товарищам по роте, что справа есть скрытый подход к дзоту.

Вскоре на правом фланге от бойцов роты отделился воин. Это был коммунист гвардии ефрейтор Михаил Ивченко. Приноравливаясь к складкам местности, он быстро пополз к дзоту. Оглянулся, сделал товарищам знак рукой: не поднимайтесь, мол, пока, сейчас все будет в порядке — так его поняли.

Когда до дзота осталось не более 12–15 метров, Ивченко привстал и метнул в амбразуру гранату. Пулемет умолк, но через минуту ожил. Все поняли, что сейчас должно произойти что-то невероятное. Ивченко, прижавшись к земле, на секунду сжался в комок, затем резко вскочил и бросился к амбразуре. Пулемет противника дал короткую очередь и захлебнулся: его огонь был погашен телом героя. Воспользовавшись паузой, бойцы роты ринулись к дзоту и завершили то, что не удалось сделать их боевому товарищу. Путь роте Чиркова был открыт.

Гвардеец М. Л. Ивченко повторил подвиг Александра Матросова. Он был посмертно удостоен звания Героя Советского Союза.

На исходе дня наблюдательный пункт дивизии перенесли на одну из высот восточного берега Титовки (КП к тому времени находился на горе Малый Кариквайвишь). [143]

Только разместились, как загудел немецкий самолет-ночник. Он делал круг за кругом, методически обстреливая наш НП. Один из офицеров-артиллеристов оказался раненным. Было непонятно, почему самолет облюбовал именно этот район? Кто мог дать ему целеуказание? Ведь с западного, более низкого, берега реки противник не мог обнаружить наше месторасположение. Видимо, еще засветло, когда узел обороны не был полностью очищен от врага, его наблюдатели заметили нас из землянок. Они-то и вызвали самолет по радио.

Пришлось искать более подходящее место. Вскоре мы наткнулись на землянку — недавнее убежище егерей. Чтобы попасть в помещение, пришлось убрать до десятка трупов вражеских солдат — результат работы наших гвардейцев, забросавших землянку гранатами.

Один из бойцов комендантского взвода, который первый проник в землянку, выскочил оттуда, как ошпаренный.

— Ну и запахи! — брезгливо поморщившись, сказал он.

Действительно, даже час спустя после того, как помещение проветрили, открыв дверь настежь, в него было невозможно войти: чад карбида, использованного для освещения, перемешивался с запахом порошка от вшей. Навели кой-какой порядок. Время от времени устраивали сквозняк. Теперь землянка выглядела уютнее: в ней ярко светила электрическая лампочка. Штабная работа, начатая без какой-либо раскачки, непрерывные доклады, уточнения, передача указаний, которыми была до предела заполнена ночь перед новым боем, отодвинули соображения полного удобства на задний план. В землянке без труда помещалось 15 человек. Вдоль стен стояло шесть двухъярусных коек-топчанов, покрытых зеленой клеенкой, и три отдельные койки.

Потолок землянки надежный — два наката бревен, а сверху, кроме того, слой камня толщиной в метр. На камне насыпь земли в 20–30 см, покрытая для маскировки дерном. Помимо жилого помещения землянка имела два складских. В одном хранилось продовольствие, в другом — предметы «культурного» обихода — губные гармошки, записные книжки, различные побрякушки, натасканные гитлеровцами из разных стран Европы, и порнографические открытки.

Тороплю офицеров штаба, готовящих данные об обстановке [144] на 24.00, чтобы принять решение на ночные действия и наступление 8 октября.

Начальник связи гвардии майор А. Е. Клейносов с довольным видом подает мне трубку телефона: с 24-м полком связь установлена. Командир полка Лазарев докладывает, что обстановка в полку не претерпела изменений.

— Василий Федорович, — перебиваю его я, — меня в первую очередь интересует, когда батальоны начнут форсировать Титовку и на каком участке? Произведена ли разведка брода и противоположного берега?

Лазарев замялся, чувствовалось, что он не готов к ответу. Я дал срок для обстоятельного доклада. Одновременно предупредил об угрозе противника со стороны Большого Кариквайвиша.

Затем связался с 28-м полком. Будто угадав мое желание, Пасько начал доклад со 2-го батальона гвардии майора Анфиногенова, за который мы больше всего беспокоились. Между этим батальоном и его правым соседом — 95-м стрелковым полком 14-й дивизии — имелся разрыв и тут могли быть любые неприятности.

Пасько сообщил, что 2-й батальон при подходе к Титовке наткнулся на тыловую базу 137-го немецкого горноегерского полка. Противник сосредоточил до двух пехотных рот, которые с ходу пытались отбросить батальон. Но замысел врага вовремя разгадала наша разведка. И в момент, когда вражеские солдаты подготовились к атаке, по ним открыл сосредоточенный огонь артиллерийский дивизион гвардии майора И. П. Зимакова, взаимодействовавший со 2-м батальоном. Воспользовавшись артиллерийской поддержкой, батальон перешел в решительную атаку и овладел базой. При этом до 75 горных егерей было уничтожено, а 25 взято в плен. Удалось захватить 50 мулов с повозками, много продовольствия, тюки прессованного сена и другое имущество. Теперь 2-й батальон вышел непосредственно к Титовке.

Поиски брода, предпринятые комбатом Анфиногеновым, оказались напрасными: брода через реку в полосе наступления батальона не было и теперь следовало думать о наведении моста. Но помог случай. На глаза Анфиногенову попался мул — он был в упряжке и шел на водопой, волоча за собой повозку с тюками сена. «А что, если повозки втащить в Титовку? Стоит их поставить вплотную друг к [145] другу, и тюки сена образуют пешеходный мост», — мелькнула у гвардии майора мысль.

Мулы неохотно шли в ледяную воду, упирались, но бойцы, постепенно втягивали животных в реку, ставили повозки в ряд, прочно связывали их веревками от тех же тюков с сеном. Мост был готов. Батальон Анфиногенова приступил к переправе. Он обозначил первый шаг наших войск на западный берег реки Титовка.

А вот положение отдельного лыжного батальона, прикрывавшего фланг дивизии справа, оставалось пока неясным. Гвардии майор И. М. Коношенко зарекомендовал себя опытным командиром. Но донесения от него не поступило, и это настораживало.

Вскоре начальник штаба Гребенкин передал, что батальон находится южнее озера Лойявр, на восточном берегу Титовки, и ведет упорный бой. Он уже отразил четыре атаки — каждая атака до батальона егерей. Рота гвардии капитана О. Ф. Чебунькова прорвалась к реке, уничтожив при этом 50 и захватив в плен 16 вражеских солдат. Чебунькова ранило, но он не покинул поле боя, продолжал командовать ротой.

Теперь обстановка прояснилась, и можно было подвести итоги дня: главная полоса обороны противника прорвана полностью. Несмотря на ожесточенное сопротивление горных егерей, 28-й и 24-й гвардейские стрелковые полки успешно овладели всеми тремя позициями немецкой обороны. В ходе наступления нанесено тяжелое поражение основным силам 137-го горноегерского полка и его отдельным подразделениям, занявшим заранее подготовленные опорные пункты на восточном берегу Титовки.

За день боя частями дивизии уничтожено до 700 солдат и офицеров противника, 120 человек взято в плен, захвачены трофеи — орудия, минометы, пулеметы, радиостанции, склады с боеприпасами и продовольствием, много лошадей и мулов, различного военного имущества.

Справа от нас 14-я стрелковая дивизия также успешно прорвала оборону противника, начав затем постепенно поворачивать на север, как и предусматривалось планом операции. Что касается нашего левого соседа — 65-й стрелковой дивизии, то она использовала успех 24-го полка и, как только стемнело, своими правофланговыми подразделениями [146] зашла с фланга, завязав упорные бои на горе Большой Кариквайвишь.

Теперь нашей дивизии предстоит преодолеть вторую полосу вражеской обороны. Сведений о характере этой обороны у нас было пока мало, однако разведка сумела выяснить, что проходит она по западному берегу реки. Там обороняются подразделения 136-го горноегерского полка. Наиболее яростное сопротивление противник оказывает в районе моста, где зенитная артиллерия установлена для наземной стрельбы прямой наводкой. Гитлеровцы проявляют упорство в удержании позиций, особенно на участках, где мы сумели переправить часть войск и создать небольшие плацдармы. Очевидно, форсирование реки нашими главными силами, как и их действия на западном берегу, будет нелегким. Дело в том, что наши танки и артиллерия отставали от пехоты.

Мы вместе с начальником штаба и командующим артиллерией искали способы, как подтянуть пушки и танки. Из-за бездорожья они по-прежнему оставались на исходных позициях. И некому было прокладывать дороги. У нас имелся один-единственный саперный батальон. Но две его роты разминировали подступы к Титовке, а третья готовилась к наводке пешеходного наплавного моста.

Постепенно созревало решение о боевых действиях на второй день наступления. Основная задача дивизии состояла в том, чтобы развить успех, достигнутый на правом фланге. Иначе говоря, форсировать реку не менее чем двумя батальонами 28-го полка, отдельным лыжным батальоном и 35-м полком. На левом же фланге дивизии следовало пока ограничиться очищением восточного берега реки от засевшего там противника, а частью сил 24-го полка форсировать реку и не допустить отхода немцев с горы Большой Кариквайвишь к мосту.

Что касается огневых средств, то было решено передвинуть в течение ночи вперед лишь минометные полки. Они вели огонь на предельной дальности и не смогли бы поддержать пехоту.

Второй день наступления для нашей пехоты оказался более трудным, чем первый. Теперь все делалось ее руками, ее силой. Стрелкам приходилось передвигать 45-мм орудия сопровождения, минометы, переносить на руках боеприпасы, в том числе снаряды и мины. И это в гористой местности! Огневая поддержка осуществлялась двумя [147] артиллерийскими полками — 29-м гвардейским пушечным и 1068-м гаубичным. Стрельба велась умело, управление ею было централизованным. И это позволило пехоте успешно отбивать контратаки противника.

Наступательный порыв бойцов по-прежнему был высоким.

Командир батальона гвардии майор Копырин принял дерзкое решение: переправить через Титовку разведчиков с задачей зацепиться на ее западном берегу, отвлечь на себя внимание противника и тем самым создать возможность батальону захватить мост и форсировать реку. Никаких переправочных средств в подразделении, конечно, не имелось — ни табельных, ни подручных. Оставалось одно: реку преодолеть вплавь. Когда передали в роты, что для этого опасного дела требуются добровольцы, пойти на задание изъявили готовность все бойцы. Отобрали 11 человек во главе с гвардии старшиной Голициным.

Разведчики решили плыть в нательном белье. Обмундирование, оружие, боеприпасы, завернутые в плащ-палатки, держать на руках, а с выходом на берег, если позволит обстановка, мокрое белье сбросить и надеть сухое обмундирование. Единственное, о чем просили бойцы, — поддержать переправу огнем.

И вот они вошли в обжигающую холодом воду, а вскоре уже были на противоположном берегу, встреченные колючим ветром и поземкой. Переодевшись, разведчики приготовились к бою. Группа успешно выполнила поставленную перед нею задачу. Правда, батальону, как и в целом 24-му полку, не пришлось сразу же форсировать реку.

Тем временем благоприятно складывалась обстановка на правом фланге дивизии. Батальоны успешно очищали от противника восточный берег Титовки и расширяли плацдармы на западном.

Стрелковый взвод 1-го батальона 28-го полка атаковал противника на высоте, что подходила к самому берегу реки Титовка. В этом бою ценную инициативу проявил пулеметчик комсомолец Павел Стрельцов. По камням, между кустами, используя кочки и лощинки, он незаметно пробрался в тыл вражеской огневой точки, расположенной на скате высоты, и уничтожил немецкий пулемет с прислугой.

Когда боец стал отходить, его заметили гитлеровцы с [148] соседних огневых точек и решили взять в плен. Осмотревшись, Стрельцов укрылся за большим валуном, установил пулемет. И стоило только вражеским автоматчикам подняться, как он расстреливал их в упор. Почти полтора десятка солдат противника уложил воин в этой короткой перестрелке. Справился он и в рукопашной схватке с фашистским офицером, который подобрался к нему сзади. Вскоре сюда подтянулся весь взвод.

Когда противник пытался вернуть потерянную высоту, Стрельцов совершил новый подвиг. При отражении одной из атак егерей были убиты и ранены многие бойцы взвода. Тяжелое ранение получил и командир. Теперь взвод возглавил комсомолец Стрельцов. Опыт подсказывал ему, что самое главное сейчас — не растеряться, немедленно ударить по наступающим егерям, отбросить их. И Павел Стрельцов поднял оставшихся в строю воинов подразделения, повел их в рукопашную. Высота осталась за гвардейцами. Они отразили еще не одну контратаку противника, истребили 38 егерей и 4 взяли в плен. Гвардии рядовой Павел Стрельцов в последующем был удостоен звания Героя Советского Союза.

В ночь на 8 октября продолжались непрерывные бои за расширение плацдарма на западном берегу Титовки. Батальон Анфиногенова полностью переправился на плацдарм. Вслед за ним реку преодолел отдельный лыжный батальон. Его командир Коношенко, имевший навыки действовать самостоятельно, повернул батальон на север, стремясь обойти позиции противника на западном берегу реки. Но тут он встретил сильное сопротивление подходившей пехоты врага. Гвардейцы вступили в бой, истребили почти 150 егерей и надежно прикрыли фланг дивизии.

К утру 8 октября к реке вышел 35-й полк с переправочными средствами. С помощью саперов был наведен наплавной мост, по которому полк в полном составе переправился на западный берег — в район юго-восточнее озера Лойявр. Теперь мы обладали плацдармом глубиной в 1,5–2 км и по фронту 2,5–3 км.

Полки дивизии почти вплотную подошли к той самой дороге, о которой говорил командующий фронтом на совещании перед операцией. С плацдарма мы были в состоянии создать непосредственную угрозу и мосту на Титовке, [149] который открывал путь на эту единственную в районе дорогу.

Должен сознаться, из головы не выходила сказанная К. А. Мерецковым фраза «Дорогой будет пользоваться тот, кто выйдет к ней раньше». Тянуло к шоссе, как магнитом.

Вместе с тем отставание соседа слева — 65-й стрелковой дивизии не могло нас не тревожить. Противник, располагая мощными укреплениями, очень развитой системой огня, продолжал удерживать гору Большой Кариквайвишь. Более того, как доложила разведка, он подтягивал в район моста на Титовке резервы из глубины. Сосредоточение крупных сил врага на левом фланге нашего выдвинутого вперед боевого порядка таило серьезную опасность. Ведь немецкое командование могло нанести контрудар из района моста по западному берегу Титовки прямо на север. И тогда главные силы 10-й гвардейской дивизии оказались бы отрезанными от войск 14-й армии и вынуждены были бы вести бой в окружении. Нет, такому нельзя дать осуществиться. Поэтому, как только стало ясно, что наше положение на плацдарме является прочным, я поставил перед командиром 28-го гвардейского полка задачу — перерезать дорогу в 1,5–2 км северо-западнее моста, овладеть прилегающими высотами и тем самым лишить противника возможности подвести резервы к горе Большой Кариквайвишь. Таким образом, часть сил 10-й гвардейской дивизии направлялась в сторону от заданного направления. Но этот маневр, хотя он и не предусматривался планом операции, был в интересах общей цели и находился в прямом соответствии с решением командующего фронтом — овладеть дорогой тому, кто выйдет к ней первым. Понятно, что на других направлениях наступление войск дивизии не приостанавливалось.

В течение 8 и 9 октября 28-й полк перерезал дорогу. При этом отличились батальон Анфиногенова и поддерживавший его артдивизион гвардии майора И. П. Зимакова. Они тотчас развернулись в направлении дороги, наступали быстро и организованно, умело закрепились на достигнутых рубежах. Разведка батальона своевременно выявила подготовку противника к контратаке, и когда егеря пошли вперед, их встретил дружный огонь гвардейцев. Контратаки одна за другой были отражены с большими для врага потерями. Нам удалось окончательно установить, что в [150] этом районе обороняются подразделения 136-го горноегерского полка.

Батальоны 28-го полка вплотную подошли к высоте 253,1, имевшей важное тактическое значение, но с ходу овладеть ею не удалось. В руках противника оставался и мост. Позиции врага вдоль дороги, особенно в районе моста, были подготовлены к жесткой обороне, оборудованы бетонированными огневыми точками и большим количеством инженерных заграждений. Нашей пехоте, не располагающей орудиями для стрельбы прямой наводкой, опрокинуть егерей на этой позиции оказалось не под силу.

Пришлось отложить захват моста до наступления темноты. Вечером была произведена перегруппировка сил. Батальон Анфиногенова повернули на 180 градусов — лицом к мосту. Справа от него сосредоточился батальон 24-го полка, возглавляемый гвардии майором В. С. Гулей, который заменил Копырина, раненного во время форсирования реки. После огневого налета гаубичных дивизионов оба батальона дружно атаковали гарнизон опорного пункта врага, прикрывавшего мост. Гитлеровцы, боясь окружения, взорвали мост, бросили всю боевую технику — зенитные орудия, тягачи, машины — и отошли. Но, отступая ночью, они потеряли ориентировку. Вместо того чтобы двигаться на юго-запад, где еще была возможность соединиться со своими войсками, егеря решили прорвать наши боевые порядки на северо-востоке и влиться в отходящие из района Западной Лицы части 6-й горнострелковой дивизии.

Случилось так, что именно в это время я с группой офицеров штаба переходил на левый берег Титовки, где был оборудован НП. Неожиданно слева от нас, примерно в двухстах метрах, послышалась стрельба из автоматов, донеслись шум и крики. Это и были егеря, прорвавшиеся из района моста.

Появление противника в тылу наступающих войск, тем более в условиях ночи, чревато серьезной опасностью. Поэтому я поторопился вызвать роту автоматчиков 35-го полка.

Рота, возглавляемая гвардии капитаном А. П. Шуляевым, с ходу атаковала егерей. Противник повернул обратно, оставив на поле боя до 50 трупов своих солдат. Но по дороге он подвергся новым ударам и был окончательно разгромлен батальоном Анфиногенова, овладевшим районом [151] моста. В этом скоротечном бою погиб смертью храбрых командир роты Шуляев.

Ночное происшествие послужило для меня уроком. Для охраны командного и наблюдательного пунктов в момент их перемещения следовало иметь хотя бы небольшую группу автоматчиков, что в дальнейшем, конечно, и предусматривалось.

В районе моста, где гитлеровцы так упорно сопротивлялись, наши бойцы наткнулись на брошенную легковую автомашину «опель-капитан». В ней оказались оперативные документы штаба 2-й горнострелковой дивизии. Раскрыли карту и, к своему удивлению, обнаружили отмеченные на ней наши боевые порядки в исходном положении с направлениями ударов. Данные были нанесены с немецкой аккуратностью и пунктуальностью. Среди документов находилось хвастливое обращение командира этой дивизии к своим солдатам, в котором говорилось, что еще существует фронт, прорвать который советские войска якобы бессильны.

Через Титовку переправился и 24-й полк. А вот танковый и тяжелый самоходно-артиллерийский полки, частично одолевшие высоту Малый Кариквайвишь, остановились на восточном берегу Титовки. Ввести их в бой пока не представлялось возможным.

Положение противника к исходу второго дня нашего наступления резко ухудшилось, о чем свидетельствует начальник штаба 20-й горной армии генерал Хелтер. «В ходе этой первой атаки русских, — пишет он в своих послевоенных воспоминаниях, — 2-й горной стрелковой дивизии был нанесен чувствительный удар. Не обстрелянные в серьезных боях бравые горные стрелки из приальпийских областей, только теперь испивши эту чашу, так и не могли в эти дни очень тяжелых боев полностью «приноровиться» к противнику. Эта хорошая дивизия чувствовала себя подобно боксеру, который в первом же раунде был сбит с ног мощным ударом». В трудном положении оказался и в целом 19-й горнострелковый корпус. Немецкое командование, пытаясь облегчить его участь, 9 октября подняло в воздух все наличные силы 5-го воздушного флота. Но гитлеровским асам на этот раз не пришлось безраздельно господствовать в воздухе. Краснозвездные штурмовики и бомбардировщики под прикрытием истребителей непрерывно бомбили опорные пункты противника. Было радостно [152] наблюдать, как наши соколы вышибали егерей из землянок, блиндажей и теснин.

В течение дня мы оказались свидетелями 32 воздушных боев, в которых враг потерял 37 самолетов. Мужественно сражались и армейские и морские летчики. Отразив налеты немецких бомбардировщиков, наша авиация снова нацелилась на наземные объекты. Только группа «илов» во главе с майором В. И. Гончаровым взорвала склад боеприпасов, уничтожила две минометные батареи и около 100 гитлеровцев.

1-я гвардейская смешанная авиационная дивизия 9 октября совершила 14 вылетов. Ее истребители смело вступали в бой с асами врага. Офицер наведения, находившийся у нас на НП, среди голосов, раздававшихся в эфире, различал и голос майора П. С. Кутахова, ныне Главного маршала авиации и Главнокомандующего ВВС. Возглавляемый им полк в первый день боя сбил 11 вражеских самолетов. Знали мы также боевой почерк летчиков Сорокина, Тимошенко, Усачева и многих других.

К вечеру погода резко ухудшилась, выпал снег, началась пурга. Авиация с обеих сторон прекратила боевые действия. Офицеры наведения, к которым мы привыкли и чью помощь чувствовали, были отозваны в свои части.

К исходу 9 октября наша дивизия продвинулась на 10–12 километров, имея прежний боевой порядок.

Враг огрызается

Поздно вечером я перебрался на НП 28-го полка, куда были вызваны на совещание командиры частей и их заместители по политчасти. Хотелось с ними посоветоваться, глубже оценить обстановку и затем уже принять нужное решение.

Как уже говорилось, обстановка для дивизии складывалась необычно. Ее стрелковые полки далеко оторвались от огневых позиций артиллерии, которая, как и танковый полк, оставаясь на западном берегу Титовки, не могла далее оказывать поддержки. Резкое ослабление огневых возможностей дивизии объяснялось также недостатком патронов — они доставлялись теперь на плечах бойцов.

Танки и САУ двигались по бездорожью с величайшим трудом. Дорога через Большой Кариквайвишь к реке Титовка только прокладывалась. Предстояло на реке навести [153] новую мостовую переправу. Но и дорога и переправа могли быть готовы лишь через двое суток.

Вместе с тем наш второй эшелон — 35-й полк, сосредоточенный за правым флангом дивизии, еще не вводился в активные боевые действия. У дивизии, следовательно, имелись значительные возможности совершить новый рывок вперед за счет пехоты.

Правда, нам следовало при этом обратить особое внимание на прикрытие правого фланга, так как тактическая связь с соседом была потеряна. 14-я дивизия в составе 131-го стрелкового корпуса, как и предусматривалось планом операции, совершила поворот на север. Но зато левый фланг обеспечивался теперь достаточно надежно: 65-й стрелковой дивизии удалось взять в клещи противника на горе Большой Кариквайвишь и полностью его уничтожить. К утру 10 октября эту дивизию, понесшую в ожесточенных боях потери, должны были сменить свежие части 114-й стрелковой дивизии.

В полосе наступления 99-го стрелкового корпуса, в состав которого вновь вошла наша дивизия, противник потерпел серьезное поражение. Он лишился главной полосы обороны и значительной части второй полосы. Но немецко-фашистские войска сохраняли боеспособность и продолжали оказывать сопротивление. Могли подойти и резервы.

Обо всем этом я информировал участников совещания, созванного накоротке.

Обстановка на фронте стала яснее, когда командарм В. И. Щербаков сообщил по телефону, что противник, обороняющийся в районе реки Западная Лица, начинает отвод обозов по дорогам на запад. Немецкое командование, очевидно, попытается отвести свои войска с Западной Лицы на Петсамо. К этому его вынуждает угроза, возникшая со стороны главных сил нашей армии, а также 131-го стрелкового корпуса и морских пехотинцев Северного флота.

— Имейте в виду, — продолжал командарм, — что наши легкие стрелковые корпуса успешно выполняют задачу по обходу открытого правого фланга 20-й горной армии. Противник принимает меры для укрепления луостарского направления свежими резервами. С ними вы еще столкнетесь.

Командарм не потребовал доклада о моем решении. Видимо, он сам ждал каких-то данных и понимал, что всякое [154] решение потребует уточнений. Так оно вскоре и случилось. А пока мы продолжали совещание.

Заместитель командира по политчасти Драгунов передал мне перевод захваченного войсками приказа командира 2-й горнострелковой дивизии генерала Дегена. Документ этот оказался любопытным, и я его зачитал вслух. Чтобы взбодрить своих солдат, гитлеровский генерал писал: «Мы дадим русским возможность нахлынуть на сильно укрепленные опорные пункты, а затем благодаря вашим стараниям уничтожим их контрударом. Все преимущества на нашей стороне. Наличие готовых к контрударам резервов даст нам возможность нанести удар в тот момент, когда противник истечет кровью от воздействия смертоносного огня наших опорных пунктов».

Генералу Дегену не суждено было изменить ход событий в свою пользу: теперь мы диктовали ему свою волю. Вместе с тем его приказ подтверждал наши опасения — противник выжидает удобный момент для контрудара на луостарском направлении с тем, чтобы облегчить условия отвода своей группировки с Западной Лицы. Я предостерег командиров полков: надо быть готовыми к любым неожиданностям.

Итак, что нам следовало предпринять? Вводить ли в бой второй эшелон? Командир 35-го полка Кардаш высказался «за». Он предложил не медлить с продолжением наступления, иначе противник, располагая лучшими дорогами, сможет быстрее нас подтянуть резервы. Гвардии майор Н. П. Коротков, заместитель командира по политчасти 28-го полка, доложил, что настроение у личного состава по-прежнему приподнятое, люди воодушевлены боевым успехом, рвутся вперед и было бы неверно их расхолаживать, сдерживать наступательный порыв. Вместе с тем он просил позаботиться о доставке боеприпасов. В том же духе высказались другие командиры и политработники.

В итоге обмена мнениями я принял решение вести активные ночные действия, цель которых — открыть дивизии путь на Луостари, 35-му полку было приказано совершить обход противника с севера и нанести удар во фланг его опорных пунктов, расположенных вдоль дороги на Луостари, с последующим выходом в тыл врага. 28-й полк должен был атакой с фронта очистить от егерей дорогу. 24-й полк выводился во второй эшелон дивизии и к рассвету [155] сосредоточивался за 35-м полком, ближе к его правому флангу. Это позволяло в последующем развивать продвижение на Луостари свежими силами.

* * *

35-й полк совершал обход обороны противника в глубокой темноте. Сначала все шло хорошо: полк выдержал направление и уничтожил группы боевого охранения противника. Но затем назрела опасность: по дороге к Титовке двигался на автомашинах резерв 19-го горного корпуса — разведывательно-самокатная бригада «Норвегия» и пехотный батальон.

Наш полк не имел артиллерийских средств, чтобы парировать действия противника. Пришлось прекратить обходный маневр и перейти к обороне. Гвардейцы стойко сдерживали натиск врага. Об ожесточенности боя можно судить хотя бы по тому, что полковое Знамя было дважды пробито пулями. В этом бою, длившемся несколько часов, 35-й полк уничтожил до 500 гитлеровцев и 190 человек взял в плен.

Мужественно и храбро дрались наши воины. Даже тяжелораненые оставались в строю. Среди них были, в частности, заместитель командира полка по политчасти гвардии подполковник С. С. Пилипенко, заместитель командира гвардии подполковник П. Ф. Гулицкий, начальник артиллерии гвардии майор А. М. Крылов, парторг батальона гвардии старший лейтенант Шмигель.

В этом ночном бою рядовой Понкрашев вместе с подоспевшими товарищами уничтожил не один десяток гитлеровцев и семерых пленил. Произошло это так. Рота, в которой находился Понкрашев, с боями продвигалась вперед. Перед рассветом, пока подвозился боезапас, пришлось сделать остановку. Но тут снова произошла стычка с гитлеровцами. Командир послал Понкрашева выяснить обстановку. У спуска в лощину гвардеец увидел фашистского офицера и, крикнув «Хенде хох!», навел на него автомат. Офицер успел подать команду своим солдатам.

Понкрашев понимал, что малейшее промедление или попытка оторваться от противника кончатся бедой. И он решил сражаться до последнего патрона. Дважды перезаряжал гвардеец автомат, стрелял длинными очередями по егерям. Многие из них погибли, а те, что остались в живых, вместе с офицером вскинули руки вверх. [156]

Тем временем рота успешно атаковала гитлеровцев, находившихся в лощине. Казалось, что с ними было покончено. Однако из-за гребня высоты появилась еще одна группа егерей. Развернувшись в цепь, они пытались окружить советских бойцов и со связным уже послали старшему начальнику донесение: «Враг в кольце, будет много пленных». Бой длился около двух часов. На скате высоты остались лежать трупы фашистов. Мы взяли много пленных. В наши руки попал и связной с донесением.

Когда рассвело, противник бросил против 35-го полка новые подразделения, стянутые сюда с других участков. Теперь соотношение сил было не в нашу пользу. К тому же в ротах кончался боезапас. Полк вынужден был отойти на правый фланг дивизии.

Докладывая командарму обстановку, я попросил помощи авиацией. Но командарм пока авиации не имел. Он резко упрекнул меня за неудачу полка. Упрек был справедлив. Я обещал поправить положение, как только прибудет артиллерия, но свою вину в том, что полк отошел, глубоко переживал. Поставив задачу молодому, недостаточно опытному командиру полка, я не предупредил его, что возможны контратаки врага и что необходимо непрерывно вести разведку, не отрываться от основных сил дивизии. И задачу полку следовало, видимо, поставить иную: перейти к обороне и контролировать дорогу, нависая над флангом вражеской группировки.

Сказалось и то, что КП дивизии оставался на восточном берегу Титовки, в отрыве от НП, и вообще офицеры штаба, переутомленные бессонными ночами наступления при ненастной погоде, ослабили организаторскую работу непосредственно в боевых порядках подразделений. Мы не сумели принять достаточных мер к тому, чтобы несколько раньше активизировать боевые действия 28-го полка. Ведь в этом случае противник был бы вынужден распылить резервы и, естественно, его удар по 35-му полку оказался бы ослабленным.

Теперь противник попытался навалиться и на 28 и полк. Правда, безуспешно. Три контратаки, следовавшие одна за другой, были отбиты. На поле боя осталось свыше 150 трупов гитлеровских солдат и офицеров.

При отражении третьей контратаки отличился батальон гвардии майора С. А. Кузоваткина. Бесстрашный комбат, находясь в пекле боя, личным примером воодушевил [157] бойцов. Гвардейцы ринулись в рукопашную. Под натиском батальона ряды егерей дрогнули и повернули вспять. Но штык советского солдата настигал и бегущих. В этом бою Кузоваткин был тяжело ранен.

— Не задерживаться, вперед, товарищи! — крикнул Сергей Алексеевич. Комбат и сам пошел было вперед, но, обессиленный, упал. Рискуя жизнью, рядовой М. С. Квасников вынес командира с поля боя. А когда вернулся, то натолкнулся на группу егерей. Квасников стал их преследовать, стреляя на ходу. Егеря спрятались в землянке. Тогда гвардеец бросил в проем двери гранату. Шестеро оставшихся в живых гитлеровцев вышли с поднятыми руками.

Это был один из многих подвигов Михаила Квасникова, за которые в последующем ему присвоили звание Героя Советского Союза.

Не могу не отметить мужественного поведения в этом бою командира минометной роты гвардии капитана А. П. Генералова. Я знал, что Генералов еще в сентябрьских боях 1941 года, будучи сержантом-минометчиком, не раз бросался в атаку. Боевая хватка и опыт пригодились и теперь.

В ходе боя группе гитлеровцев удалось проникнуть в район штаба 28-го полка.

— Товарищ капитан, сзади фрицы! — доложил гвардии старший сержант Петров.

— Вижу, — спокойно ответил Генералов, наблюдая за двигавшимися по кустарнику егерями.

Наших стрелков поблизости не было, и Генералов понял: угрозу штабу могут отвести только минометчики. Но как? Открывать огонь уже поздно — егеря приблизились вплотную к огневой позиции. Оставалось одно — рукопашная. И со словами «В атаку, за мной!» командир первым бросился на врага.

Горные егеря, не ожидавшие столь дерзких действий минометчиков, растерялись, а минометчики тем временем ударили по ним из автоматов.

— Гранаты к бою! — приказал Генералов.

Укрывшись за камни, гитлеровцы также пустили в ход гранаты. Вдруг Генералов присел и приник головой к камню.

— Вы ранены? — спросил его подбежавший боец. [158]

— Ничего, — ответил гвардии капитан. Он привстал и, собравшись с силами, вместе с подчиненными преследовал отходившего врага. Рана Генералова оказалась, однако, роковой. Славному командиру минометчиков было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

В разгар боя я связался по телефону с командиром 29-го гвардейского артиллерийского полка. Он доложил об успешных действиях артдивизиона гвардии майора И. П. Зимакова, расчищавшего огнем орудий путь стрелкам. Командир дивизиона с группой наблюдателей неотступно следовал в боевых порядках пехоты. За день артиллеристы отбили пять контратак. Но враг начал шестую. На НП артиллеристов устремилось до двух рот гитлеровцев. Бой продолжался три часа. Настал момент, когда было невозможно стрелять из орудий: фашисты вплотную подобрались к наблюдательному пункту.

— Гвардейцы! — воскликнул Зимаков. — Не посрамим чести советской артиллерии! Вперед, на врага!

Удар горстки храбрецов отрезвил гитлеровцев. Часть их поспешно отступила, а более двух десятков егерей, побросав оружие, сдались в плен.

Обнаружив батарею, поддерживающую фашистов, Зимаков обрушил на нее огонь всего дивизиона. Было подбито три вражеских орудия, 15 человек прислуги убито.

На левом фланге 28-го полка тем временем противнику удалось потеснить наши боевые порядки. Вновь угроза создалась и для НП дивизиона. Тогда Зимаков снова повел в атаку находившуюся с ним группу артиллеристов в составе старшины Малышева, ефрейторов Волкова, Насильникова, Кругликова, Соколова. В рукопашном бою гвардии майор Зимаков погиб. Он посмертно был удостоен звания Героя Советского Союза. Артиллеристы тяжело переживали гибель командира. Они видели в нем смелого, волевого офицера, по праву гордились им.

Наш сосед слева — 114-я стрелковая дивизия также отражала контратаки противника, удерживая важные высоты. Она намного облегчила наше положение, оттянув на себя часть вражеских сил. Связь на фронте, как известно, поддерживается справа налево. Выполняя прямую обязанность, я время от времени входил в контакт с командиром этой дивизии полковником Н. А. Кощиенко, был в курсе событий, происходивших в ее полосе. [159]

Сосед справа, командир 14-й дивизии генерал-майор Коротков, в свою очередь, сообщил мне, что и его полки на подступах к дороге Титовка — Петсамо подверглись контратакам врага. Контратаки эти отбиты, но враг упорствует в обороне.

Так происходили события на самом сложном, пожалуй, этапе нашего наступления в Заполярье. Оборона гитлеровских войск была взломана, но враг, отступая, огрызался.

* * *

Вечером 10 октября было получено сообщение о том, что переправа через Титовку налажена и переброска артиллерии на западный берег реки началась. Это событие было радостным и волнующим: теперь-то наша героическая пехота получит нужную ей артиллерийскую поддержку. И все же горечь неудачи не проходила. Невеселые нотки в моем голосе уловил по телефону и командир 99-го стрелкового корпуса генерал С. П. Микульский.

— Не слышу бодрости в докладе, — заметил Семен Петрович. — Почему вы так сникли?

Я назвал причину. В ответ услышал:

— Случай с 35-м полком, конечно, досадный. Но это всего лишь тактический эпизод. Важно почувствовать, где лежит, как в свое время говорил нам маршал Шапошников, высшая точка наступления. Она еще далеко впереди. Ведь за Титовкой наши главные силы только начинают развертываться. Уроки из ошибок, безусловно, надо извлекать, чтобы впредь победы достигались с наименьшими для нас потерями. К этому и стремитесь. А наступление армии из-за временной неудачи одного полка не застопорится.

Семен Петрович сообщил мне о своем решении продолжить наступление, поставил задачу дивизии на следующий день. Письменный же приказ поступил к нам поздно вечером.

Главная цель наступления состояла в том, чтобы уничтожить промежуточные опорные пункты противника вдоль дороги Титовка — Луостари, овладеть с ходу основным участком тыловой позиции обороны противника, расположенным по обоим берегам Петсамо-йоки в районе Луостари, оседлать дороги, выходящие отсюда на север и [160] запад. Исходя из этой задачи, корпус расширял полосу наступления. В центре, вдоль дороги, вводился в бой его второй эшелон — 65-я стрелковая дивизия, которой придавались все танки, большая часть артиллерии и минометов.

В связи с этим нашей дивизии пришлось подвинуться километра на полтора вправо, в горы. Перегруппировка была сопряжена с рядом трудностей, вызванных тем, что проходила она вдоль фронта — вблизи позиций врага, а это всегда опасно. К тому же артиллерийские полки, подчиненные нашей дивизии, должны были занять новые огневые позиции только к утру.

Атака назначалась на 8 часов 11 октября. Но я доложил, что подготовиться не успеем. Учитывая трудности ночной перегруппировки дивизий и незавершенность их подготовки к бою, командир корпуса перенес начало атаки на 11 часов.

После 20-минутного артиллерийского огня дивизия возобновила наступление. Противник, однако, удерживал позиции. Сказалось то, что мы не имели достаточно полных данных относительно его обороны. Наша артиллерия стреляла по площадям, и огневые точки врага оказались подавлены лишь частично. Темп нашей атаки снижался. Полки постепенно втянулись в вязкие очаговые бои — шла кровопролитная борьба за отдельные окопы и огневые точки. К концу дня части дивизии продвинулись всего на три-четыре километра и завязали бой за гору Силга-Тунтури.

Оборона противника на этой горе оказалась еще более прочной, чем на промежуточных позициях. Здесь располагался сильный и тактически важный узел сопротивления, прикрывавший с запада пойму реки Петсамо-йоки и населенный пункт Луостари. На пяти основных вершинах горы, возвышающихся на 200–240 метров, располагались эшелонированные в глубину опорные пункты, подготовленные к круговой обороне и связанные в единую огневую систему.

Продолжать наступление мы еще могли — до сумерек было около часа, имелись боеприпасы, но существовал риск завязнуть в затяжных боях. Не лучше ли временно остановиться, чтобы организовать натиск на следующий день? Пришлось внимательно прикинуть все «за» и «против». Нет, приходил я к выводу, стоит задержаться. [161]

При докладе обстановки я высказал командиру корпуса эту мысль. С. П. Микульский ответил, что такого же мнения придерживается и командир 65-й дивизии, так же думает и он сам. В заключение комкор предложил тщательно продумать план штурма горы Силга-Тунтури.

Еще засветло, выбрав одну из точек, мы проведи с командирами полков рекогносцировку местности, уточнили положение частей. Карликовый березняк скрывал боевые порядки полков, и линия передовых подразделений угадывалась лишь по вспышкам выстрелов. Правофланговый 35-й полк находился где-то на северо-восточных скатах горы, вне нашей видимости. С командиром полка Кардашом пришлось выяснять положение его батальонов по карте. Подразделения 24-го и 28-го полков вплотную подошли к горе Силга-Тунтури. Пасько доложил, что рубеж, которого достиг его 28-й полк, он использует в качестве исходного положения для наступления. Лазарев просил разрешения один из батальонов его полка подтянуть ближе к позициям, занимаемым противником. Я порекомендовал ему заняться этим, когда стемнеет.

На переднем плане горы Силга-Тунтури выделялись две высоты с крутыми скатами и глубокими лощинами. На этих скатах наблюдались продольные складки, уходящие на север и северо-восток. У 35-го полка, судя по карте, на правом фланге тоже имелась лощина, простирающаяся почти к самой вершине горы. Складки и лощины могли стать удобными подступами к обороне противника... Если, конечно, они не перекрывались огнем и заграждениями. Я попросил командиров полков разведать эти направления и на ночь получше их прикрыть. А сам, как только наступила темнота, отправился на КП дивизии, развернутый в полосе 28-го полка.

В натопленной палатке собрались Гребенкин, Драгунов, Седышев, начальники отделений и служб. Мы приступили к детальной оценке обстановки. В итоге обсуждения я пришел к выводу, что главный удар следует нанести там, где мы занимаем наиболее выгодное положение, — в полосе 28-го полка. Ему не требовалось перемещать подразделения. Командир полка Пасько успел уже разведать оборону противника, найти удобные к ней подступы. В батальоны доставлены горячая пища и боеприпасы.

Почти готов был и 24-й полк Лазарева. Выдвинуться на исходное положение он мог в относительно короткий [162] срок. Люди и здесь были накормлены, в подразделения поданы боеприпасы.

Что касается 35-го полка, занимавшего фланговое положение, то было решено двинуть его в обход опорного пункта горы Силга-Тунтури с целью привлечь к нему силы и огонь противника. Мы надеялись тем самым создать благоприятные условия для наступления в центре боевого порядка дивизии и отчасти на ее левом фланге.

План боя был трудным и рискованным. От 35-го полка требовалось еще затемно выйти на фланг вражеской обороны и нанести по нему отвлекающий удар. Без этого удара наш замысел вообще мог провалиться. Гвардии подполковник Кардаш понимал сложность задачи и заверил, что все будет в порядке.

Решение, о котором идет речь, я доложил по телефону командиру корпуса, и он утвердил его.

В 22 часа на КП собрались начальники штабов частей — М. Ф. Шубаков, С. В. Ненахов, А. Н. Каширский. Отрабатывались детали предстоящего боя.

В течение ночи офицеры штаба и работники политотдела во главе с В. В. Драгуновым были в частях, помогая командирам, политработникам, парторгам и комсоргам довести до личного состава боевую задачу, как можно лучше подготовить воинов к штурму горы.

Рано утром 12 октября подразделения 35-го полка скрытно выдвинулись к северо-восточным скатам горы, организованно заняли позиции на фланге опорного пункта и завязали огневой бой с противником. Враг принял этот маневр за действия на главном направлении и ответил огнем из всех видов оружия. Таким образом, первая наша цель была достигнута.

Тем временем 28-й и 24-й полки начали атаку в центре и на левом фланге расположения дивизии. Первую линию окопов они взяли с ходу, но, поднимаясь по скатам вверх, попали под ружейно-пулеметный и минометный огонь противника. Выручил батальон гвардии майора Гули, наступавший в обход высоты. Используя заросли кустарника и складки местности, воины батальона скрытно сосредоточились на северной стороне вершины. А с южной стороны подошел другой батальон 24-го полка. В результате одновременной атаки, предпринятой батальонами с двух направлений, гарнизон опорного пункта противника [163] дрогнул и начал отходить на запад. 24-й полк овладел высотой. Вскоре капитулировали группы гитлеровцев, оборонявшие позиции перед 28-м полком. Они не могли не считаться с тем, что 24-й полк навис над высотой с тыла.

Наблюдая за боем, я пришел к выводу, что противник дезорганизован. Теперь надо действовать еще более решительно. Обоим полкам была поставлена задача — ускорить темп наступления. 28-й полк, двигаясь вдоль скатов, начал успешно продвигаться в направлении Луостари, уничтожая отходящие группы противника. А положение 24-го полка вскоре серьезно осложнилось. Дело в том, что на Силга-Тунтури имелось множество высот, расположение которых было выгодно противнику. На две такие высоты, занятые егерскими подразделениями, и наткнулся полк. Наступление его замедлилось. Пришлось тут же изменить направление действий некоторых подразделений и, главное, вметаться в дело артиллерийским огнем. Командир полка бросил батальон гвардии капитана Б. Е. Тарасова в обход обороны.

— Ну, Седышев, — сказал я по телефону командующему артиллерией, — предоставляю слово для монолога на пять минут за упокой горных егерей.

— Артиллеристы не подведут, — уверенно ответил Седышев.

Минут через десять артиллерия совершила по высотам беглый огневой налет, а вслед за ним полк поднялся в атаку. Гитлеровцы поняли, что они в ловушке и, не принимая боя, начали беспорядочно отходить.

К 14 часам бой за гору Силга-Тунтури закончился. А с наступлением темноты 24-й и 28-й полки, используя подручные средства, форсировали на широком фронте Петсамо-йоки и вышли на северную окраину Луостари. 35-й полк, оставаясь на восточном берегу реки, прикрывал правый фланг дивизии и вел бои с отходящими группами гитлеровцев, пытавшимися прорваться на запад.

Луостари противник превратил в сильный опорный пункт. Все подвальные и полуподвальные помещения были приспособлены для круговой обороны. Разместив в подвале крайнего здания пулеметную точку, гитлеровцы перекрыли подступы к городу. Попытки подавить пулемет оказались безуспешными. Тогда саперы 28-го полка окружили [164] здание и взорвали его вместе с пулеметным расчетом.

Вечером 12 октября 99-й стрелковый корпус в составе 65, 114 и 10-й гвардейской стрелковых дивизий занял Луостари и перерезал дорогу, идущую на север.

Луостари и его району противник придавал исключительно важное значение. Это и понятно. Ведь здесь находился крупный узел коммуникаций, в частности, проходила дорога, соединяющая Петсамо и Салмиярви с Норвегией, откуда могли подойти резервы немецко-фашистских войск. Неподалеку были прифронтовой аэродром, склады с продовольствием и горючим. Враг, закрепившись в Луостари, рассчитывал отвести свои войска из района Западной Лицы и эвакуировать корпусные склады с военным имуществом.

С падением Луостари группировка гитлеровских войск оказалась разобщенной, ее силы надломленными. Инициатива окончательно перешла в наши руки. Стоило посмотреть на оперативную карту, чтобы убедиться, что войска 14-й армии маневрировали с большим искусством и гибкостью. Они вбивали во вражескую оборону глубокие лобовые и фланговые клинья, отвоевывали господствующие высоты, отрезали гитлеровцам пути отхода.

Недалеко от нашего наблюдательного пункта разведчики собрали десятка два пленных и, как это нередко бывало, угостили их табаком. Егеря уже пообвыклись и, не видя опасности, начали улыбаться, повторяя свое «Гитлер капут!».

Подвели еще группу пленных. Один из них, дико сверкнув глазами, схватил лежавший на земле автомат, отскочил в сторону и дал очередь по своим. Конвоиры тут же его обезоружили, связали руки. На допросе немец затравленно озирался и молчал. Он оказался членом союза «гитлерюгенд». Пропаганда Геббельса умертвила в нем все человеческое.

В итоге шестидневных боев наш корпус разгромил 137-й горноегерский полк, два батальона 136-го горноегерского полка, 111-й артиллерийский полк, два дивизиона 7-й самокатной бригады, артиллерийский дивизион СС, 426-й зенитный дивизион, 3-й батальон 193-го пехотного полка, 111-й резервный полевой батальон, 82-й инженерный батальон, роту снабжения 2-й горнострелковой дивизии. Было уничтожено до 25000 солдат и офицеров противника, [165] взято в плен 836 человек. Захвачены трофеи: 9–150-мм орудий, 4–105-мм орудий, 14–75-мм орудий, две зенитные батареи, 16 минометов, 27 огнеметов, 26 пулеметов, 1800 винтовок, до 50 автомашин, 17 радиостанций, 10 тысяч снарядов, 20 различных складов. Кроме того, в наши руки попало много лошадей, обозного имущества, кухонь.

Час расплаты настал.

На Петсамо

От Луостари до Петсамо (Печенги) менее 20 километров, а на побережье Баренцева моря и в горловине Западной Лицы все еще оставались войска противника. Оказывали сопротивление и стоявшие перед нами севернее Луостари обескровленные в длительных боях части 2-й немецкой горнострелковой дивизии.

Эвакуация застрявших восточнее Петсамо немецко-фашистских войск морским путем исключалась — побережье Баренцева моря и порты были надежно блокированы Северным флотом. Дорогу через Луостари на Ахмалахти, Никель, Салмиярви отрезали легкие стрелковые корпуса 14-й армии. Противнику в этих условиях оставалось одно: воспользоваться шоссе, ведущим от Петсамо на Тарнет и далее на Киркенес. Но чтобы вывести войска по этой дороге, гитлеровцы должны были задержать советские дивизии в районе Луостари по меньшей мере на двое-трое суток. Иначе последняя дорога будет перерезана.

Естественно, что мы не могли дать врагу и малейшей передышки. Очень важно было использовать момент растерянности, моральной и физической подавленности противника, безостановочно и с нарастающей силой громить горных егерей вермахта.

12 октября, поздно вечером, меня вызвали на командный пункт 99-го стрелкового корпуса на юго-восточной окраине Луостари. Оторвавшись от карты, генерал-майор С. П. Микульский выслушал мой доклад о положении частей дивизии, а затем поставил боевую задачу. В течение ночи мы должны были очистить от остатков 2-й горнострелковой дивизии район севернее Луостари, а с утра во взаимодействии с 7-й гвардейской танковой бригадой и 339-м отдельным тяжелым самоходно-артиллерийским [166] полком предстояло перейти в наступление в общем направлении на Петсамо.

Генерал Микульский поставил меня в известность, что 65-я и 114-я стрелковые дивизии будут наступать в направлении на Салмиярви. Одна бригада соседнего 127-го легкого стрелкового корпуса к исходу 13 октября выйдет в район озера Насюкка-Ярви и перехватит дорогу Петсамо — Тарнет. Справа от нас наносит удар 131-й корпус — тоже в направлении на Петсамо.

На КП корпуса находился и генерал армии К. А. Мерецков. Он обратил внимание на то, что в связи с выходом Финляндии из гитлеровской коалиции, 20-я горная армия покидает территорию бывшего союзника и теперь перемещается на север. Значит, противник без труда может черпать резервы из ее частей. Очень важно, подчеркнул командующий фронтом, не допустить подхода пополнений, которые могут быть подброшены к Луостари из Рованиеми и Салмиярви.

За ночь ничего неожиданного не произошло. Части дивизии успешно выполнили задачу — очистили от противника район до развилки дорог, что в двух километрах от Луостари. Но с рассветом, когда дивизия возобновила наступление, неприятель у развилки дорог нанес нам фланговый удар с северо-запада. Мы отбили его натиск. Враг контратаковал вторично. И опять безуспешно. Однако и наши попытки продвинуться вперед не принесли желаемого результата. Я и командиры полков недоумевали: откуда у противника взялись на этом направлении свежие силы? Вскоре все прояснилось. Чтобы дать возможность своей группировке, находящейся восточнее Петсамо, отойти на Тарнет-Киркенесскую дорогу, противник спешно перебросил к Луостари с запада 163-ю пехотную дивизию. Она-то вместе с другими частями и задержала нас на целые сутки.

В связи с изменением обстановки командир корпуса 13 октября скорректировал нашу задачу. Наступать на Петсамо теперь предстояло не только нам, но и 65-й стрелковой дивизии. Ввод в бой более значительных сил сорвал попытки гитлеровцев навязать нам затяжную борьбу. Враг был отброшен в западном направлении, и с утра 14 октября наша дивизия совместно с подошедшими сюда танками возобновила продвижение на Петсамо.

Захваченные в бою пленные из 2-й горнострелковой [167] дивизии и самокатно-разведывательной бригады «Норвегия» показали, что их соединения имеют задачу любой ценой задержать наше продвижение, не дать Красной Армии прорваться к Петсамо. Горные егеря и впрямь ожесточенно сопротивлялись, цепляясь за каждую сопку, то и дело переходя в контратаки.

К середине дня части 10-й гвардейской были в 10–12 километрах от перекрестка дорог, куда должна была выйти с Западной Лицы та группировка противника, которую командарм В. И. Щербаков замышлял окружить. Эта группировка могла появиться на перекрестке с минуты на минуту. Но как ее перехватить?

Я воспользовался пятью танками из 7-й гвардейской танковой бригады полковника Н. Н. Юренкова, подошедшими к 24-му полку. С ними был и сам Юренков. Ждать, пока подтянутся остальные машины, мы не стали — дорога была каждая минута. Я приказал посадить на танки группу саперов и пехотинцев и направить эти силы к перекрестку с задачей захватить и удержать его до подхода стрелковых подразделений. Через несколько минут вновь созданный отряд во главе с полковником Юренковым ушел вперед.

В это время в дивизию прибыл член Военного совета Карельского фронта генерал-лейтенант Т. Ф. Штыков. Я начал было докладывать обстановку, но Терентий Фомич знал ее лучше меня и рассказал, в частности, о действиях соседа слева — 65-й стрелковой дивизии.

— Думаю до Петсамо идти вместе с вами, — сказал генерал с улыбкой, — надеюсь, не возражаете?

Признаться, мне не хотелось, чтобы член Военного совета остался в дивизии в этот напряженный момент. Всякое может случиться. Но как сказать ему об этом?

— Намерен, товарищ генерал-лейтенант, возразить. Очень здесь опасно. Не смогу я в вашем присутствии не отвлекаться от основных моих дел, не беспокоиться...

Штыков не рассердился и не обиделся, только спросил:

— Скажите, товарищ Худалов, где начальник вашего политотдела?

— Полковник Драгунов с раннего утра в частях. Сейчас в 28-м гвардейском.

— Так я и знал. Для Драгунова, оказывается, и опасности [168] нет, и не стесняет он командиров частей и подразделений...

Что на это ответить? Я только пожал плечами, а член Военного совета продолжал:

— Наступает момент исключительно важный. Очевидно, еще до рассвета войска овладеют Петсамо. А это же исконно русский город Печенга. На протяжении столетий он был часовым северо-западных границ Российского государства. Через этот старинный портовый город наша страна издревле вела торговлю с иноземцами. Здесь, в Печенгской области, богатейшие залежи никеля...

Штыков помолчал с минуту, потом добавил:

— Своими глазами хочу увидеть наши войска в Печенге.

Я заверил генерала, что войдем в город к утру.

— Что еще беспокоит вас, товарищ комдив? — спросил Штыков.

— Трофейные склады.

Дело в том, что в ходе боев мы захватили склады противника с запасами продовольствия, спирта и вин. Складов было много. Разведчики 24-го полка, выставленные временно охранять трофеи, умоляли меня освободить их от этой обязанности. Они рвались в бой.

— Хорошо, утром будут здесь и работники тыла, и охрана. Самое главное, — сказал Терентий Фомич, — побольше внимания правому флангу, откуда вот-вот появится противник, отходящий на запад. Держите этот фланг под строгим контролем.

Вскоре разведчики привели пленного. Он сообщил, что все запасы продовольствия и снаряжения эвакуируются из Петсамо в район Киркенеса. Но поскольку автотранспорт с перевозками не справляется, немецким частям, обороняющим Петсамо, строжайше запрещено отходить. Потому-то на нашем пути фашисты цепляются за каждую сопку.

...Упорно пробиваемся к перекрестку дорог. Беспокоюсь за совершенно открытый с востока правый фланг дивизии. С наступлением темноты 35-й полк начинает движение в походных колоннах. Командир полка Кардаш докладывает о месте нахождения головного батальона через каждые 30 минут.

Слышу, как в районе перекрестка дорог вспыхнула сильная перестрелка. Получаю доклад: бой ведет отряд [169] наших танкистов и пехотинцев. Но с кем именно? Если это подразделения разбитой нами ранее 2-й горнострелковой дивизии, переброшенные сюда из Луостари, то мы несомненно сомнем их. А если более крупные силы?.. Теряюсь в догадках и ругаю в душе дивизионную разведку, сработавшую сегодня неточно.

Вскоре выяснилось, что с отрядом вел бой батальон горных егерей, оборонявшихся ранее у Западной Лицы. Он входил в состав 6-й горнострелковой дивизии и теперь был направлен для самостоятельных действий — пытался удержать за собой дорогу, ведущую на запад.

Батальон горных егерей — это, конечно, не сила. Мы смяли его с ходу. 14 октября к 22.00 перекресток дорог был в наших руках. Теперь предстояло решить самую трудную задачу: не дать врагу прорваться по этой дороге на запад.

Оценив обстановку, я принял меры к усилению разведки, посоветовал командирам расположить батальоны, орудия прямой наводки и танки с таким расчетом, чтобы встретить врага плотным и эффективным огнем. Сам я поспешил в правофланговый 24-й полк. Вместе с командиром Лазаревым мы определили вероятное направление, по которому должны пойти фашисты. Подразделения полка тем временем готовились к бою: окапывались, расставляли орудия, пополнялись боеприпасами, тянули связь. Был составлен план действий полка. Учитывая, что гитлеровцы ночью обычно передвигаются кучно, с минимальными интервалами между колоннами, я приказал открывать огонь, в том числе и артиллерийский, только с малых дистанций, в упор.

— Особо берегите мост, — еще раз напомнил я Лазареву. — Он нам нужен больше, чем противнику.

— Товарищ генерал, — виновато проговорил командир-полка, — один пролет настила разрушен танкистами...

Меня это не на шутку встревожило. Просто не верилось, что единственный на всем многокилометровом участке реки мост разрушили наши же воины, и в такое время, когда необходимости в этом не было совершенно. Решил удостовериться лично. Поехал. Действительно, одного пролета нет. Это, как оказалось, было делом рук воинов из танковой бригады. Они считали, что сделали доброе дело, лишив фашистов переправы на западный берег. [170]

Возвратился на наблюдательный пункт. Здесь вовсю кипела работа. В узкой траншее копошились связисты, артиллерийские разведчики, слышались голоса офицеров, руководивших подготовкой к бою. «Главный артиллерист» дивизии Седышев доложил о готовности артиллерии. Начальник оперативного отделения и начальник разведки кратко сообщили самое необходимое по делам своих служб. О готовности стрелковых частей донесли Лазарев, Пасько и Кардаш.

Два полка, заняв позиции подковой, обращенной на северо-восток, перехватили все дороги. Орудия прямой наводки и танки нацелились в сторону, откуда ожидалось появление неприятеля. Местность, на которой войска заняли оборону, была возвышенной, а расположение подразделений напоминало засаду. Ночь способствовала маскировке. Начали ждать...

Гитлеровцы появились почти одновременно и на восточной дороге — со стороны Западной Лицы, и с севера — со стороны Петсамо. Их обнаружили первыми разведчики 35-го полка рядовые Жулега и Виноградов. Противник, конечно, знал, что батальон 6-й горнострелковой дивизии в этом районе разбит и что сейчас здесь находятся наши части. Тем не менее войска с Западной Лицы шли тесным походным порядком, растянувшись на многие километры. В голове колонн — штурмовые орудия, за ними — бронетранспортеры с пехотой. Противник продвигался организованно, очевидно рассчитывая воздействовать на нас психологически, забыв при этом, что времена «психических» атак давно канули в Лету. Теперь был год 1944-й, и мы навязывали свою волю противнику.

Я строжайше приказал огня не открывать, пока гитлеровцы не подойдут на расстояние прямого выстрела. Колонны двигались на больших скоростях, рассекая темноту светом открытых фар танков, бронетранспортеров, автомашин. Казалось, на нас движется море огня.

Первой дала о себе знать колонна, идущая по восточной дороге. При подходе к мосту ее штурмовые орудия открыли огонь. Это было сигналом и для нас: наши орудия и танки ударили прямой наводкой. Вспыхнули автомобили и бронетранспортеры, яркое пламя осветило колонны. Через несколько минут на дорогах пылали сплошные пожары.

По пехоте противника гвардейцы били из пулеметов и [171] автоматов. По дальним колоннам с закрытых позиций вела огонь артиллерия. Бросая технику, гитлеровские солдаты в панике разбегались в стороны от дороги. Но были и организованные попытки прорваться на запад. В частности, до трехсот егерей вздумали пробиться на правом фланге дивизии. Однако 35-й гвардейский полностью их уничтожил.

Ослепив противника огнем и нанеся ему потери, дивизия перешла в атаку. Егеря не выдержали удара, начали отступать. Теперь нужен был рывок, мгновенный и сильный, чтобы на плечах врага ворваться в Петсамо. Это мог бы сделать десант пехоты на танках и автомашинах под руководством опытного и волевого командира.

— Петр Григорьевич, — сказал я своему заместителю гвардии полковнику Носову, — берите батальон из двадцать четвертого полка, сажайте его на танки...

Выбор пал на батальон гвардии майора Гули. Вскоре он был уже в пути.

Успешно действовали и наши соседи. Справа 14-я стрелковая дивизия, отразив неоднократные контратаки противника, 14 октября перешла в наступление, ворвалась в населенный пункт Какури, уничтожив до 500 гитлеровцев, а несколько часов спустя части дивизии вплотную подошли к Петсамо. В ожесточенных боях они перерезали путь отхода противника из района Западной Лицы на запад.

А в 2 часа 15 октября передовые части 14-й стрелковой дивизии с юго-востока, пехота и танки 10-й гвардейской стрелковой дивизии — с юга, морские десантные части — с севера вошли в Петсамо.

В ночном бою 15 октября на перекрестке двух дорог, в 4–5 километрах от Петсамо, 10-я гвардейская и 14-я стрелковые дивизии вместе с 7-й танковой бригадой разгромили остатки 6-й горнострелковой дивизии, 388-й пехотной бригады, 193-го пехотного полка противника со средствами усиления. Враг потерял здесь всю технику, до 500 человек убитыми и столько же пленными.

Однако полностью бои у перекрестка закончились лишь к 5 часам утра. Люди неимоверно устали, но на душе было радостно: одержана большая победа!

Часть неприятельских войск под покровом темноты все же ушла на запад, просочившись по кустарникам, болотам, горным тропам. Одиночные солдаты еще долго блуждали [172] по тундре. Голодные, изможденные, проклинающие судьбу и фюрера, они в конце концов попадались в руки наших воинов.

Вид разрушенной врагом древней Печенги вызывал чувство горечи. Город представлял собой сплошные руины. Дым и пепел... Куда ни глянь, где ни ступи — везде следы огня и разрушений. Сброшены в воду мосты. На глади бухты — остовы портовых сооружений. Искореженные и обгоревшие, скелетами лежат корпуса судов. Сожжены и взорваны общественные здания, даже церковь. Разбита электростанция. Все это дело рук гитлеровцев. На окраине поселка Какури прилепилась убогая и ветхая хибарка, как будто избушка на курьих ножках из детской сказки... И ее враги не пощадили: сорваны двери, проломаны стены... Нетронутым осталось лишь корпусное кладбище горных егерей: десять тысяч могил с березовыми крестами.

В городе и его окрестностях появились группы моряков. Одну из таких групп я встретил на дороге — в районе перекрестка. Моряки остановились, оглядывая скопище вражеских машин, орудий и другой техники, разбитой в ночном бою. Да, зрелище действительно впечатляющее. Мощным и неотразимым был удар гвардейцев! К морякам подошел один из наших артиллеристов.

— Ну, как, братцы матросы, чисто нами сработано?

— Сработано, действительно, чисто, — ответил коренастый матрос-здоровяк. — Но пройдите к порту Лиинахамари: и там работа — загляденье. Печенгу мы с вами освобождали сообща. И летчики морские внесли лепту.

Нам было известно, что в ночь на 10 октября 63-я бригада морской пехоты под командованием полковника A. М. Крылова высадилась на южное побережье губы Малая Волоковая. В тот же день рано утром с перешейка полуострова Средний перешла в наступление и 12-я бригада морской пехоты под командованием полковника B. В. Рассохина. Морские пехотинцы, поддержанные огнем корабельной и береговой артиллерии, прорвали укрепления на хребте Муста-Тунтури и также устремились к Петсамо.

А вот о действиях моряков в Лиинахамари, о чем упомянул моряк на дороге, я не был информирован. Но вскоре и об этом мы узнали подробно. В порт Лиинахамари еще в ночь на 13 октября был высажен десантный отряд в 660 человек под общим командованием майора И. А. Тимофеева. [173] Десантники оказали помощь войскам 14-й армии при разгроме противника в районе Петсамо. Кораблями, перевозившими первую группу десанта, командовал Герой Советского Союза капитан-лейтенант А. О. Шабалин. 13 октября к вечеру десантники полностью очистили от врага порт Лиинахамари.

Впоследствии адмирал А. Г. Головко так напишет по поводу замысла высадки десанта в Лиинахамари:

«...Я считал, что мы будем вынуждены (по обстановке) высаживать десант прямо в Лиинахамари, чтобы гитлеровцы не смогли уничтожить причалы, склады и другие сооружения»{12}.

Разгрому врага радовались и пехотинцы, и артиллеристы, и моряки, и летчики. Все они внесли достойный вклад в общий успех. Сожалели об одном: сколько боевой техники врага приведено в негодность?! Генерал-полковник В. А. Фролов, заместитель командующего фронтом, догнавший нас в пути, серьезно посетовал:

— Ну надо же, как нерасчетливо сожгли все машины... А ведь они бы нам пригодились.

Утром 15 октября у перекрестка дорог собрались участники только что завершившихся боев и норвежские партизаны. Начались дружеские объятия, задушевные беседы, обмен сувенирами. Радостью горели глаза, воспаленные от бессонных ночей.

Появление норвежских партизан было для нас сюрпризом. Они, как теперь выяснилось, следили за ходом боевых действий и ждали момента, чтобы встретиться с советскими воинами. Один из партизан немного говорил по-русски. Это помогло лучше понять друг друга. Норвежцы сожалели, что им не пришлось по-настоящему сразиться с фашистами.

— В Норвегии, — рассказали партизаны, — отдельных групп Сопротивления немало. Но они разобщены, плохо подготовлены и слабо вооружены.

Большую надежду норвежские патриоты возлагали на Красную Армию как на единственную силу, способную освободить Норвегию от немецко-фашистских захватчиков.

— Когда вы придете в Норвегию? — спрашивали они нас. [174]

— Все будет зависеть от правительства и народа вашей страны, — отвечали мы. — Оказать помощь в борьбе с фашизмом — интернациональный долг Красной Армии.

Мы снабдили партизан трофейным оружием и боеприпасами.

А вечером по радио был передан приказ Верховного Главнокомандующего. Частям и соединениям, участвовавшим в освобождении Петсамской области и города Петсамо, была объявлена благодарность. Столица нашей Родины — Москва салютовала в честь этой славной победы.

К имперской дороге

15 октября к исходу дня наша дивизия была выведена во второй эшелон корпуса и сосредоточилась северо-западнее Луостари. Полки приводили себя в порядок и готовились к предстоящим боевым действиям. В батальонах состоялись партийные и комсомольские собрания, в ротах и батареях — собрания личного состава. Отличившиеся в боях офицеры, сержанты и солдаты представлялись к правительственным наградам.

Используя привалы, мы внимательно изучили не только положительный опыт последних боев, но и причины недостатков. Выявилось, в частности, что дивизия понесла больше потерь, чем соседи. Это было следствием недооценки противника и излишнего удальства со стороны отдельных военнослужащих. Сказалось и то, что на участках прорыва боевые порядки частей и подразделений были подчас слишком уплотнены. Правда, при прорыве главной полосы обороны нашей дивизии пришлось принять на себя основную тяжесть контратак противника и его огня.

Стало известно, что нам предстоит выполнить интернациональную миссию — перейти границу Норвегии и освободить ее северную часть от гитлеровских захватчиков. В связи с этим в частях развернулась большая политическая работа. Командиры и политработники, коммунисты, агитаторы разъясняли воинам справедливый характер борьбы. Солдаты, сержанты и офицеры хорошо понимали, что идут они в Норвегию как воины-освободители.

Войска 14-й армии продолжали преследовать противника, отходившего по дорогам Петсамо — Тарнет — Киркенес, Луостари — Ахмалахти и Луостари — Никель. По данным разведки, немецко-фашистское командование стремилось [175] выиграть время для эвакуации войск и имущества из районов никелевых разработок и Северной Норвегии, обеспечить отход 20-й горной армии из Финляндии. Враг вел упорные сдерживающие бои на подступах к Тарнету, Ахмалахти, Никелю и Киркенесу.

Утро 21 октября застало нас на привале. Я принимал доклады от офицеров штаба, прибывших из частей, о результатах ночного перехода войск. Обычно в это время докладывалась обстановка в штаб корпуса, и я не удивился, когда оперативный дежурный пригласил меня к радиостанции.

Говорил командир корпуса генерал С. П. Микульский.

— Предстоит серьезная работа, выступать придется завтра без остановки, учтите. — И он предложил прибыть к нему в 18.00.

Предвидя мои вопросы, как проехать и найти КП корпуса, генерал добавил:

— Дорога тут одна, не собьетесь.

Значит, думаю, Микульский находится где-то на подступах к Ахмалахти, которое пока оставалось в руках противника.

Слова генерала «без остановки» означали по нашему фронтовому клеру ввод дивизии в бой с ходу. Этого делать нам еще не приходилось. Вспомнились ежегодные довоенные маневры в Ленинградском военном округе под руководством маршала Б. М. Шапошникова. Мы такой способ там отрабатывали, правда, применительно к коннице. На душе повеселело, и я еще раз добром помянул мудрого военачальника.

Не теряя времени, отдал необходимые распоряжения. Построение частей дивизии определил с тем расчетом, чтобы избежать перегруппировок на рубеже развертывания. Возглавить марш поручил своему заместителю Носову (он теперь исполнял и обязанности начальника штаба: Гребенкин был назначен командиром одной из дивизий). Я же с группой штабных работников выехал на КП корпуса.

Дорога на Ахмалахти представляла собой печальное зрелище. Враг вывел из строя полотно, местами взорвал или завалил его деревьями, телеграфными столбами, скальными глыбами. Все мосты разрушил. Многие участки пути с деревянным настилом требовали капитального ремонта. [176]

С какими же трудностями приходится нашим войскам преодолевать возрастающее сопротивление врага!

После унылого пейзажа тундры с чахлой, карликовой растительностью радостно было видеть на подступах к Ахмалахти могучие сосны, широко раскинувшие зеленые кроны. Невольно подумалось, что командир корпуса, наверное, здесь где-нибудь выбрал себе командный пункт. Так оно и оказалось: на небольшой поляне, которую пересекала дорога, мы обнаружили палатки.

— Прибыли вовремя, — приветливо встретил нас С. П. Микульский, — хорошо, что офицеров прихватили.

Я доложил о проделанной работе по организации марша и сроках подхода дивизии. Время — 8–9 часов утра вполне устраивало командира корпуса.

Тотчас же приступили к делу. По карте, разостланной на шатком штабном столе, командир корпуса ввел меня в курс событий. Противник по-прежнему стремился любой ценой сдержать наше наступление и выиграть время.

— Здесь добывалось 32 процента всего никеля, потребляемого гитлеровской Германией.

И генерал остановил свой карандаш у кружка, обозначавшего на карте поселок Никель. Рядом с кружком — многочисленные знаки, которыми помечены всякого рода склады и производственные сооружения.

Затем карандаш коснулся жирной синей линии — это широкая река и система озер, где проходила граница Финляндии с Норвегией.

— Видимо, — заключил С. П. Микульский, — противник предполагает дать серьезный бой на водном рубеже, поэтому в спешном порядке усиливает гарнизон Ахмалахти. Он пытается тем самым закрыть нам дорогу, ведущую наперерез его 20-й горной армии. В Ахмалахти уже прибыли на автомашинах два пулеметных батальона и два батальона СС. Вместе с отошедшими сюда остатками частей 163-й пехотной дивизии эти батальоны прикрыли подступы к норвежской границе.

Далее генерал говорил о задаче, полученной корпусом: овладеть Ахмалахти, форсировать водный рубеж у пограничных населенных пунктов Фоссгорд, Слеттен, Трангсунд, Сванвик и захватить плацдарм на норвежской территории. Корпусу предстоит затем во взаимодействии со 131-м стрелковым корпусом нанести удар на Киркенес.

Слушая генерала, я прикидывал в уме возможную боевую [177] задачу дивизии. Беспокоило не то, как разгромить врага в районе Ахмалахти, а то, как форсировать крупный водный рубеж. Но именно эту задачу и выдвинул перед нами командир корпуса. По его замыслу, 65-я стрелковая дивизия должна овладеть Ахмалахти, а затем без какой-либо паузы форсировать озеро Коннтоноярви и по западному его берегу стремительно наступать на Киркенес.

— Вашей 10-й гвардейской, — сказал С. П. Микульский, — ставлю боевую задачу: не позднее 11 часов 22 октября атаковать с ходу противника левее 65-й дивизии на рубеже Ахмалахти, уничтожить его и форсировать озеро Коннтоноярви на автомобилях-амфибиях отдельного моторизованного батальона особого назначения. В последующем наступать в направлении Фурулью, Братли, Киркенес.

Убедившись, что мною задача понята, генерал продолжал:

— С юга ваши действия, как и наступление корпуса в целом, будет прикрывать 114-я стрелковая дивизия на рубеже Салмиярви. — Генерал остановил свой карандаш в 8–10 километрах от Никеля — в южной точке полосы наступления корпуса. — А южнее, слева от нас, вводятся в бой 31-й стрелковый и 127-й легкий стрелковый корпуса, нацеленные на Никель и Наутси.

* * *

Остаток времени до подхода дивизии мы использовали для детального изучения обстановки и организации боя.

Карта норвежской территории, прилегающей к границе, оказалась немой. Топограф гвардии майор А. И. Ерофеев вовремя это заметил, и чертежник А. П. Корнеев быстро ее «поднял»: теперь обрывистые берега рек и озер, дороги, лесные участки выглядели четко и выразительно. Малая, казалось бы, это работа — «поднять» карту, а очень нужная, особенно при недостатке времени у командира в бою.

На карте выделялся Киркенес — цель нашего наступления. Это морская база, главный пункт снабжения 20-й горной армии в Заполярье. Отсюда противник наносил удары по нашим кораблям и транспортам союзников, шедшим в северные порты Советского Союза. Из района Киркенеса вылетали немецкие самолеты на бомбардировку войск 14-й армии, Мурманска и гаваней Северного флота. Через Киркенес пролегла так называемая имперская дорога [178] — от Петсамо до Нарвика. Прикрываемый с востока и запада фиордами, а с юга скалами, город являлся крупным узлом сопротивления.

Было над чем поразмыслить и в отношении сил противника. Наличие двух батальонов CG в районе Ахмалахти означало, что 6-я стрелковая дивизия СС, прибывшая из Финляндии, и 163-я пехотная дивизия, уже воевавшая в Заполярье, будут привлечены для обороны дальних подступов к Киркенесу. Могут быть подтянуты и другие соединения 20-й горной армии.

Из штаба корпуса последовало сообщение: 65-я стрелковая в течение ночи не будет прекращать боевые действия. Следить за результатами ее боя я должен был сам.

Наша гвардейская вот-вот завершит марш. Утром еще раз взвешиваю обстановку. Поскольку противник втянут в бой против 65-й дивизии, наш внезапный фронтальный удар по нему был бы наиболее эффективным. Действия с ходу поэтому являлись самыми целесообразными.

Мое решение сводилось к тому, чтобы, не останавливаясь на рубеже развертывания, атаковать противника двумя полками, стремительно выйти к восточному берегу озера Коннтоноярви, форсировать его и овладеть населенными пунктами Сванвик, Фурулю. В дальнейшем, выделив сильные передовые отряды, наступать на Киркенес.

Работа штаба, начальников родов войск и служб приняла теперь еще более целеустремленный характер. Артиллеристы тут же выехали на наблюдательные пункты. Оборудовался НП дивизии. Командиры доводили задачи до каждого подразделения и бойца. В этом направлении, как всегда, огромная организующая роль принадлежала политотделу, нашим неутомимым политработникам, партийным и комсомольским организациям.

Много забот было у инженера гвардии майора Т. А. Новикова. Помимо ставшей теперь уже привычной работы по разминированию и оборудованию путей движения войск, сооружению командного и наблюдательного пунктов ему надо было обеспечить переправу войск на машинах-амфибиях. Требовалось установить с 284-м батальоном особого назначения контакт, подготовить соответствующие расчеты.

К утру все было готово. И по тому, как командиры частей и подразделений уяснили свои задачи, можно было заключить: настроение у всех бодрое, приподнятое. Жаль [179] только, что среди комбатов уже не было дорогих мне боевых друзей: А. М. Харчевникова и А. Г. Балуткина — они пали смертью героев, — С. А. Кузоваткина, В. И. Копырина, А. Г. Карплюка, Г. А. Киселева, выбывших по ранению. На смену им пришли молодые, но уже обстрелянные офицеры.

* * *

65-я стрелковая дивизия Г. Е. Калиновского всю ночь вела упорный бой и сумела дезорганизовать противника. С рассветом она усилила напор и вот-вот должна была овладеть Ахмалахти и вырваться к озеру Коннтоноярви.

Теперь настал и наш черед. По беспорядочной стрельбе противника, по частым взрывам гранат можно было предположить, что эсэсовцы нервничают, поглядывают назад — на широкое водное поле. Время подавать сигнал. Артиллерийские командиры Седышев и Дейч уже вопросительно смотрели на меня. Часы показывали 11.00.

— Пора!

Противник, надломленный ночным боем, не смог оказать сколько-нибудь организованного сопротивления. Сказалась и наша тщательная подготовка к внезапному удару. Лишь отдельные группы эсэсовцев и егерей попытались огнем с места противодействовать наступлению. Но и они были быстро уничтожены или рассеяны гвардейцами. Наблюдатели легко засекли вражеские минометы, как только те открыли огонь, и артиллерийский полк Дейча тут же их подавил.

Вскоре на НП поступили доклады: небольшие группы противника спешно отходят к озеру, а в полосе 35-го полка — в направлении на Салмиярви.

— Разрешите преследовать, — просит командир полка.

Но преследовать теперь противника на Салмиярви — значит уклониться от самого короткого пути к озеру, потерять драгоценное время.

— Нет, преследовать на Салмиярви запрещаю, — передаю в полк. — Черт с ним, если убежит с десяток егерей... Скорее очищайте берег и форсируйте озеро. А отходящего противника на Салмиярви накроем артиллерийским огнем.

Седышев слышит указания и уже ставит задачу. Проходит минута, другая, и к юго-западу от нас загремели разрывы снарядов...

Бой подходит к концу. Гвардии полковник Носов, довольно потирая руки, предлагает сменить пункт управления. [180] Соглашаюсь. Едем к Лазареву — надо переправить его батальоны на ту сторону. Наш пыл, однако, охлаждает инженер Новиков, доложивший, что 284-й батальон перевозит в первую очередь 65-ю дивизию. Заминка огорчает. Но других средств — ни табельных, ни подручных — у нас нет.

Поздно вечером началась переправа. К рассвету 23 октября на западном берегу озера Коннтоноярви были два гвардейских полка — 24-й и 35-й. Из-за малой вместимости и ограниченного запаса хода амфибий на воде мы не смогли за ночь переправить все подразделения. Артиллерия и тылы ожидали паромной переправы, наводимой средствами корпуса.

Дивизия вступила на норвежскую землю. Перед нами предстали девственные леса и озера. Но любоваться природой было некогда. Впереди находился враг, которого надо было безостановочно преследовать. Наши полки уже выслали передовые отряды, которые сбили небольшие группы прикрытия противника и завязали бой в районе Солли и высоты 127,0. Сопротивление врага час от часу возрастало.

Командира 24-го полка Лазарева мы догнали, когда он перемещался на новый КП и на какое-то время отстал от передового отряда — батальона гвардии майора Гули. А именно это подразделение интересовало нас в первую очередь.

Мы проехали непосредственно в передовой отряд. Комбат Гуля толково доложил обстановку, которая сводилась к следующему. Противник отходил через лес и горы в направлении Киркенеса. Дороги, в том числе лесные тропы, густо заминированы. Вражеская артиллерия вела по путям движения наших войск плотный огонь.

— Приходится искать обходы, — говорил Гуля, — а время идет. Сказывается и отсутствие артиллерии. Без ее поддержки трудно рассчитывать на успех.

Комбат был прав. Подобная же картина наблюдалась и у соседа справа. Я связался по радио с комбатом И. Н. Яковлевым, батальон которого выполнял роль передового отряда 35-го полка. Гвардии майор ответил:

— Огонь вражеской артиллерии мешает продвижению...

Вывод напрашивается сам собой: надо всемерно ускорить переправу артиллерии на западный берег Коннтоно-ярви, [181] подтянуть ее к войскам и заново организовать рывок вперед. Но при этом мы потеряем какое-то время. Но какое? Прикидываю его расход по элементам предстоящей перегруппировки сил. Полученный результат сопоставляю со временем, которое потрачено ведущим бой батальоном Гули. Да, вывод верен.

Советуюсь с комбатом, с артиллеристами, с инженером, который должен организовать переправу артиллерии, говорю по радио с офицерами штаба. В итоге решаю: организовать бой заново, сломить врага артиллерийским огнем и затем преследовать его стремительно и неотступно.

К 11 часам на новый НП по вызову прибыли командиры полков и офицеры штаба. У меня, видимо, был крайне озабоченный вид. Не потому ли гвардии полковник Носов, как бы между прочим, заговорил о делах в полосе соседней, 65-й дивизии. Мол, и у нее помех много, враг отчаянно сопротивляется. И у нее артиллерия застряла на восточном берегу озера. Совсем как у нас. Сосредоточилась дивизия юго-восточнее Трангсунда и ждет не дождется, когда артиллеристы пожалуют на помощь матушке-пехоте.

Я понимаю моего доброго друга и заместителя, ценю его заботу, но оттого, что у соседа тоже не все в порядке, нам не легче.

Командиры полков, выслушав мое решение приостановить наступление и заново его организовать, облегченно вздохнули. Наступление теперь назначалось на 24 октября.

Задачи полков оставались прежние, но я уточнил все то, что предстояло сделать, особенно по разминированию путей, поискам обходов. Особо были поставлены задачи артиллерии. Ввиду ограниченности маневра держать ее надлежало как можно ближе к боевым порядкам полков, организовать усиленную разведку целей, на каждое орудие иметь достаточный запас снарядов.

Мы учитывали также, что подступы к Киркенесу представляют собой скалистые, сравнительно невысокие горы. В, этих условиях весьма эффективны действия мелких групп, которые в состоянии проникать путем внезапных быстрых бросков в бреши между огневыми точками противника, блокировать и уничтожать их.

...Ночь проходила в напряженной работе по организации нового наступления. За ночь разведкой 35-го полка [182] было установлено скопление пехоты противника у развилки дорог Фурулю — Нигород. Командир взвода разведки И. С. Овечкин доложил, что немцы усиленно освещают местность ракетами, особенно фланги. Кстати, это говорило о том, что в обороне противника имеются большие промежутки. Их-то враг и освещает ракетами, стараясь помешать нашим войскам проникнуть в глубину боевых порядков.

Тщательная подготовка боя и на этот раз полностью себя оправдала. 24 октября в 6.00 после огневого налета артиллерии полки сбили противника с занимаемых им позиций и повели наступление в высоком темпе. 35-й полк овладел важной развилкой дорог, выводящих на Киркенес, уничтожив при этом значительное число солдат и офицеров противника. Успех этот объяснялся прежде всего умелыми действиями комбата Яковлева, который еще затемно выслал в тыл противника небольшую группу бойцов во главе с энергичным офицером. Группа незаметно просочилась через промежутки вражеской обороны и в момент атаки полка нанесла по врагу удар с тыла. Гитлеровцы растерялись и, понеся потери, оставили позиции. По документам убитых установлено, что перед полком находится 776-й разведывательный батальон противника.

Результаты боя 24-го полка были более скромными, егеря сумели оторваться и уйти на следующий рубеж.

Полученные в этом бою данные о противнике нас настораживали. Где же 6-я горнострелковая дивизия СС, где 163-я пехотная? Начальник разведки Казьмин смущенно пожимает плечами: бой, мол, только что начался, и все прояснится в скором будущем. Нет, тут нужна полная ясность, иначе эти две дивизии могут нанести неожиданный контрудар. На это и было обращено внимание руководителя разведки.

Мы с Драгуновым выехали в 24-й полк, поскольку он играл главную роль в ходе наступления. Лазарев встретил нас в сопровождении командира приданной саперной роты старшего лейтенанта А. А. Михайлова, которого я хорошо знал как толкового, честного и храброго командира. Он доложил, что дорога на всем ее протяжении заминирована противником в шахматном порядке. Но настоящие мины лишь в половине лунок. Остальные лунки, чуть замаскированные сверху, пустые. Правда, наши саперы раскусили [183] уловку врага. И все же проверять приходилось каждую лунку.

— Что вы предлагаете, чтобы ускорить продвижение войск? — спрашиваем командира роты.

Старший лейтенант смотрит на нас, всем своим видом подчеркивая, что не только он, но и командир дивизии ничего путного не придумает. Потом говорит:

— Может быть, пехоте продвигаться вне дорог... Или увеличить число групп разминирования.

Предприняли и то и другое, но темп наступления возрастал крайне медленно. За четыре часа боя войска продвинулись всего на 6 километров. Наконец удалось овладеть населенным пунктом Братли, где оказалось много продовольственных складов, в том числе и с французскими винами. По документам убитых установили, что перед нами 163-я пехотная дивизия, а также остатки 2-й горнострелковой дивизии. Казьмин не упустил случая опросить пленных солдат. Те сообщили, что корпусную группу на подступах к Киркенесу возглавляет генерал-лейтенант Рюбель — командир 163-й пехотной дивизии. Впоследствии стало известно, что Гитлер сместил генерала артиллерии Ф. Йодля с должности командира 19-го горноегерского корпуса «Норвегия»{13}.

Мой НП располагался теперь севернее Братли, непосредственно в боевых порядках 24-го полка. Это был окоп в полный рост, имеющий хороший обзор. В нем кроме меня вмещалось два-три офицера штаба и радиостанция. Здесь особенно ощущалось дыхание боя.

Офицеры штаба Каширский, Малюков и Новиков докладывали, да это и я сам наблюдал, что по мере подхода к Киркенесу оборона противника становится все более плотной. Находить в ней промежутки и открытые фланги стало труднее. Наряду с полевыми оборонительными сооружениями появились доты, дзоты, бронеколпаки. Перекрестный, многослойный огонь из этих укреплений надежно перекрыл все промежутки.

Неподалеку от НП большая группа егерей, пытаясь отойти, спустилась в широкую лощину. Но тут она наткнулась на автоматчиков из батальона И. И. Корнеева. Гитлеровцы круто повернули влево, однако их внезапно обстреляла группа автоматчиков из батальона В. А. Шаркова. [184] Враг растерялся и не сумел разобраться, что перед ним всего лишь пять советских бойцов. Спасаясь, фашисты шарахнулись вправо, к ущелью, где их ждала наша засада. Бой был коротким. Автоматным и пулеметным огнем бойцы засады во главе с ефрейтором Г. Лукиным перебили 67 солдат противника.

Подошли танки 73-го танкового полка. Их было немного. Но у крутого поворота дороги головная машина оказалась подбитой. Пришлось придержать танки до лучших времен.

Но вот погода начала проясняться. Вскоре к нам прибыл представитель 260-й штурмовой авиационной дивизии. Он доложил, что имеет задачу навести штурмовики Ил-2 на цели по нашим заявкам.

Авиационная поддержка явилась важным для нас фактором. Суть моего решения состояла теперь в том, чтобы смежными флангами 24-го и 35-го гвардейских стрелковых полков нанести сильный удар на сравнительно узком участке обороны противника между озером Лапевани и населенным пунктом Бернельфельд, прорвать здесь его позиции и открыть таким образом путь для нашей пехоты, танков и артиллерии. С воздуха боевые порядки противника должны были быть под непрерывным воздействием авиации.

Чтобы организовать удар, потребовалось полтора часа времени. Примерно в 14 часов на горизонте показались самолеты. Действовали они с малых высот. Сбрасывали бомбы, стреляли эрэсами, вели пушечно-пулеметный огонь. Летчики настойчиво вышибали засевших в расщелинах скал автоматчиков и пулеметчиков врага.

Офицер наведения, находившийся на НП дивизии, указывал самолетам цели. Мы установили с ним четкий порядок взаимодействия. Как только самолеты появлялись над полем боя, разведчики-наблюдатели пехотных подразделений обозначали объект атаки трассирующими пулями и сигнальными ракетами. И летчики устремлялись на объект. Одна группа штурмовиков только заканчивала обработку позиций врага, как ей на смену приходила другая. Артиллеристы и минометчики тем временем переносили огонь на фланги и в глубину вражеской обороны.

При активной поддержке авиации, артиллерии и минометов полки повели наступление значительно быстрее, [185] бросками перемещаясь от рубежа к рубежу. Гвардейцы смело обошли населенные пункты Сольхейм, Бьерневанд, Санднес и ворвались в тыл противника, оборонявшего дорогу на Киркенес. В двухчасовом бою вновь отличились батальоны Гули и Яковлева, которые увлекали за собой другие подразделения. В районе упомянутых населенных пунктов оказались разгромлены два батальона пехоты противника. До Киркенеса было уже недалеко.

* * *

В 16 часов на радиосвязь вышел командующий армией В. И. Щербаков. Он сообщил, что лыжная бригада, которая должна была перерезать пути отхода противника в районе Мункельвен, с выходом не успевает. Поэтому ее задача теперь перекладывается на наш второй эшелон — 28-й полк.

— Обстановку в этом районе, — сказал командарм, — вы узнаете от Микульского.

Командир корпуса С. П. Микульский прибыл на наш НП через 15–20 минут. Я доложил о ходе боевых действий и свои соображения относительно переброски полка в район Мункельвен.

— Вы сами приняли решение о рейде 28-го полка? — спросил С. П. Микульский.

— Нет, эту задачу поставил командарм.

Семен Петрович улыбнулся:

— Выходит, командарм предвосхитил мой замысел.

Мы склонились над картой. Да, судьба Киркенеса уже решена. Противник это понимает и потому спешит вывести из города свои войска и морские транспорты.

— Враг отступает по имперской дороге на участке Киркенес — Нейден — Нарвик. Паромная переправа через фиорд работает непрерывно. Поэтому обстановка требует ускорить штурм Киркенеса. Важно также, — подчеркнул командир корпуса, — закрыть врагу пути отхода в юго-западном направлении.

С. П. Микульский уточнил задачу 28-му гвардейскому: обходным маневром к утру перерезать имперскую дорогу у Мункельвена. Кроме того, он приказал на подошедших амфибиях десантировать через Ланг-фиорд отдельный лыжный батальон, выбросив его западнее Санднеса, разрушить здесь переправу противника и не допустить отхода его частей из города. Остальные части дивизии должны [186] были совместно с 73-м танковым полком ворваться в Киркенес с юга.

Каких же усилий потребовала от нас подготовка полка и отдельного батальона! 28-му гвардейскому, например, прежде чем оседлать дорогу, предстояло пройти форсированным маршем 25–30 километров, преодолеть значительную высоту. Между тем в дивизии не оказалось вьючного транспорта и снаряжения. В условиях бездорожья доставлять боеприпасы и продовольствие на плечах бойцов — задача не из легких. Надо было, наконец, собрать данные о маршруте движения.

Очень кстати оказалась помощь жителя населенного пункта Лангфиордботн. Уже немолодой норвежец охотно рассказал об особенностях местности, даже начертил схему маршрута, вызвался пройти в качестве проводника до высоты 250,0. Мы охотно воспользовались помощью норвежского патриота. К сожалению, в памяти не сохранилась его фамилия.

В полночь 28-й полк, которым по-прежнему командовал Пасько, перевалил через высоту 250,0. Радиосвязь с ним сразу же прекратилась. И чем дальше он уходил, тем меньше было шансов услышать его позывные: мешали естественные преграды.

В первом часу ночи оборвалась радиосвязь и с командиром отдельного лыжного батальона гвардии майором Коношенко. Это случилось после того, как амфибии вошли в глубокий фиорд. Мы с командиром корпуса были глубоко обеспокоены. Нет, у нас не было сомнений в людях, в их мастерстве, смелости и находчивости. Тревожило другое: вдруг в ходе боя им потребуется помощь? Как они дадут знать об этом?

Доклады Пасько и Коношенко, поступившие позже, дают представление, как развивались боевые действия полка и отдельного батальона.

28-й полк совершал марш вдали от населенных пунктов, пересекая сопки, болота, речки, ведя разведку впереди и на флангах. В районе 86-го километра имперской дороги произошло первое столкновение с противником. Завязался бой. Гитлеровцы, отходившие из Киркенеса, очевидно, считали, что сюда смог проникнуть лишь небольшой разведывательный отряд. Но вот батальон гвардии майора Г. С. Горобца развернулся и с ходу атаковал неприятельскую колонну. Фашисты в панике отступили. [187]

В сложном положении оказалась боковая походная застава полка под командованием гвардии лейтенанта В. Е. Осипова, состоявшая из 19 комсомольцев, специально отобранных для этой цели. Она обнаружила полевую дорогу. В темноте трудно было сориентироваться, куда ведет дорога. Не воспользуются ли ею гитлеровцы, отходившие из Киркенеса? Командир заставы гвардии лейтенант Осипов решил посоветоваться, собрал сержантов Кузьмина, Фирсова, Бехтина, Тимченко, Соловьева, Цветкова, Солощенко, Шкурная, Зайцева. И вот гвардейцы заняли вблизи дороги высотку, окопались, стали зорко наблюдать. С рассветом обнаружили: неподалеку от высотки находилась на привале колонна егерей силой до двух рот. Фашисты тоже заметили гвардейцев и развернулись в цепь. Они шли с трех направлений и в полный рост, как в «психической» атаке. Бойцы Осипова открыли автоматный огонь лишь тогда, когда враг подошел на расстояние 40–50 метров. Полегли десятки насмерть сраженных гитлеровцев, уцелевшие поспешно отошли.

По дороге подошла еще одна вражеская рота. Атака повторилась. Гитлеровцы попытались взять наших воинов в кольцо. Но и на этот раз, подпустив фашистов на близкое расстояние, гвардейцы в упор их расстреливали, забрасывали гранатами. Егеря вынуждены были отступить. Перестрелка еще продолжалась, но сунуться на позицию Осипова враг больше не посмел. На поле боя он оставил полторы сотни убитых.

Кого из этих комсомольцев можно отметить особо? Каждого! Все сражались отважно и самоотверженно. Следует перечислить имена еще не названных участников боя. Это сержанты Фомин, Садиков, младшие сержанты Волков и Коротяев, ефрейтор Сиволоб, рядовые Петров и Честнейших, Мухин и Сизиков.

На имперскую дорогу 28-й гвардейский вышел в районе Мункельвен к утру 26 октября. Оседлав трассу на выгодном рубеже, он перехватил несколько подразделений противника, отходивших из Киркенеса. Потеряв до 200 человек убитыми, егеря свернули с дороги к побережью, надеясь с какой-нибудь оказией добраться до Нарвика. К вечеру того же дня 28-й полк и 3-я морская бригада овладели Мункельвеном.

Следует, однако, признать, что рейд полка в район Мункельвен был совершен с запозданием. Большая часть [188] войск противника успела проскочить на запад. Но рейд этот сыграл важную роль в завершении операции под Киркенесом. Гитлеровцы вынуждены были покинуть многие опорные пункты своей обороны, как только обнаружили угрозу перехвата путей отхода. Хотелось бы подчеркнуть, что подобные приемы, представляющие собой внезапные броски, опережавшие действия противника, очень выгодны. На сложной местности они могут, при надлежащей организации, принести большой тактический и оперативный эффект. Разумеется, организация такого маневра в условиях Заполярья является заботой командиров оперативного звена.

Еще большую роль в подобной ситуации мог бы сыграть вертолетный или парашютный десант. Но, как известно, вертолетами мы тогда еще не располагали. В Заполярье не было и десантных самолетов.

Как уже говорилось, связь с батальоном Коношенко была потеряна, как только амфибии втянулись в Лангфиорд. Они шли строем кильватера, придерживаясь восточной, теневой стороны берега.

Шум моторов встревожил гитлеровцев. Но понять, что происходит, они сразу не смогли. Им казалось, скорее всего, что это рокот самолетов. Вражеская оборона ощетинилась в небо сотнями зенитных пулеметов и пушек. Началась пальба, что называется, в белый свет. Но так продолжалось недолго. Разобравшись, противник осветил прожекторами акваторию фиорда. Десант был обнаружен, и на него обрушился шквал огня. Правда, это происходило на завершающем этапе рейда.

Коношенко принял решение высадить батальон на западный берег фиорда. Карабкаясь по крутым склонам, бойцы и командиры с неимоверным трудом преодолели скалистый участок берега. Батальон понес потери, но основные его силы все же сосредоточились в назначенном районе. Разведчики, не преодолевшие кручу берега, остались у ее подножия до рассвета.

Гвардии майор сохранил твердое управление батальоном. Несмотря на столь сложную высадку, роты захватили дорогу, идущую параллельно основной, вступили в бой с противником, нанесли ему урон и преградили путь отхода его подразделениям на запад.

Гвардии старший лейтенант Андрей Фролов с небольшой группой разведчиков, преодолев скаты фиорда, оказались [189] в отрыве от батальона. С рассветом они по компасу и шуму боя уточнили координаты и вышли на дорогу, идущую от Киркенеса на юго-запад, вдоль нагорного плато фиорда. Впереди показался мост. Разведчики, оседлав дорогу, заняли оборону в 150 метрах от моста и стали ожидать подхода гитлеровцев.

Вскоре к месту засады подкатили три мотоцикла. Вслед за ними появилась автоколонна с солдатами. Не замечая опасности, колонна остановилась на привал. Тогда-то группа Фролова и открыла автоматный огонь.

Было убито до десятка егерей. Но враг собрался с силами и, несмотря на потери, вновь ринулся в атаку. За пулемет лег сам Фролов. Его бойцы также усилили огонь. Это отрезвило гитлеровцев, и они начали отходить.

Два фашистских офицера пытались рассредоточить транспорт. Фролов направил пулемет на них. Офицеры и шесть водителей автомашин упали замертво, остальные обратились в бегство. Наши разведчики преследовали их.

В навязанном противнику бою Фролов лично уничтожил до отделения фашистских солдат и пленил двух офицеров. А вся его группа истребила 150 гитлеровцев, захватив при этом орудие, пять автомашин и другие трофеи.

* * *

В то время как 28-й гвардейский стрелковый полк и Отдельный лыжный батальон дрались с фашистами на путях их отхода на запад, основные силы дивизии в нарастающем темпе штурмовали подступы к Киркенесу. Казалось, между полками шло негласное соревнование — кто первым ворвется в город.

К нам прибыл член Военного совета Карельского фронта генерал-майор К. С. Грушевой. Он сразу же появился в боевых порядках полков, помогая командирам и политработникам мобилизовать усилия личного состава на выполнение поставленной боевой задачи. А задача эта была одна — сломить сопротивление более чем пятитысячного гарнизона противника в Киркенесе, не дать гитлеровцам уйти из города. Несколько позже, когда Киркенес был освобожден, Константин Степанович оказал нам неоценимую помощь в налаживании контактов с местным населением.

В сложных условиях оказался 24-й полк. Он подошел к железнодорожной ветке, большая часть которой проходила [190] по туннелям, занятым гитлеровцами. Выбить их оттуда было непросто. Они отчаянно сопротивлялись.

В 3 часа 25 октября начальник штаба 24-го гвардейского полка гвардии подполковник С. В. Ненахов и начальник штаба 35-го гвардейского полка гвардии майор М. Ф. Шубаков, будто сговорившись, одновременно доложили, что их части ворвались на южную окраину Киркенеса и ведут бой в районе металлургического завода.

Сергей Васильевич и Макар Фомич были ветеранами дивизии. Оба начали службу командирами взводов. Всегда собранные, трудолюбивые, они и теперь уверенно руководили штабами частей. Не сомневаясь в достоверности их докладов, я тут же доложил командиру корпуса о начале штурма Киркенеса. Семен Петрович чуть помедлил, подумал, а затем произнес:

— Если это так, донесите в штаб корпуса. — И добавил: — Письменно.

Упор комкора на письменную форму доклада насторожил меня. А вдруг допущена ошибка? Не желая попасть впросак, я решил проверить данные с помощью артиллеристов — они всегда были в контакте с пехотой. Подобный способ контроля был далеко не новый, но вполне надежный. Командир 29-го гвардейского полка Дейч подтвердил, что оба полка действительно находятся на южной окраине Киркенеса. Со спокойной совестью я подписал документ.

Рядом с НП появились двое молодых норвежцев. Их сопровождали наши разведчики. Переводчик объяснил, что они просят возвратить им легковую машину. Какую еще машину? Никто из наших воинов не мог присвоить иголку или гвоздь, принадлежащие норвежским гражданам, не говоря уже о машине, — уж в этом-то я был абсолютно убежден. Вскоре все объяснилось. Оказалось, когда гитлеровцы начали разрушать и грабить Киркенес, норвежцы вывели свою автомашину за город и спрятали ее в складках местности. Машину ночью обнаружили наступавшие гвардейцы Лазарева. И вот теперь владельцы просили вернуть их имущество.

Эпизод немного развлек нас, внес разрядку. Я позвонил командиру полка и приказал вернуть автомашину владельцам и не считать ее трофеем. Норвежцы были довольны исходом встречи и в знак признательности сообщили нам некоторые сведения о противнике. [191]

Стремясь не допустить полного уничтожения гарнизона в Киркенесе, враг упорно удерживал западный берег Бьек-фиорда. Он рассчитывал эвакуировать отсюда оставшиеся части морем. Пока наша дивизия вышибала врага из штолен, тоннелей и южной окраины города, утром 25 октября с востока, со стороны Тарнета, к нему подошли 14-я и 45-я стрелковые дивизии. После 20-минутной артиллерийской подготовки эти соединения начали форсировать залив Бьек-фиорд.

Противник осветил поверхность залива прожекторами, ракетами, обрушил на головные эшелоны наступавших подразделений огонь дальнобойных и корабельных орудий. Однако передовым отрядам войск удалось форсировать фиорд и закрепиться на его западном берегу.

К тому времени 24-й и 35-й полки нашей дивизии овладели районом металлургического завода, а с моря подошли корабли Северного флота. Они блокировали Киркенес и лишили врага последней надежды спастись морским путем.

Одновременным ударом 45-й и 14-й стрелковых дивизий с востока, 10-й гвардейской и 65-й стрелковых дивизий, 73-го гвардейского танкового и 378-го отдельного тяжелого самоходно-артиллерийского полков с юга, морской пехоты Северного флота с севера Киркенес был освобожден от врага. Более 4500 норвежцев, загнанных гитлеровскими палачами в штольни и подготовленных к угону в Германию, получили свободу из рук советских солдат. К исходу 25 октября 1944 года над разрушенным дотла городом взвился национальный норвежский флаг.

На следующий день 24-й и 35-й полки с боем овладели аэродромом Хебугтен, что в 15 километрах западнее Киркенеса. Это был вполне оснащенный по тому времени аэродром, с подземными пультами управления, пригодный для базирования бомбардировщиков. В тот же день 28-й полк, совершивший обходный маневр, как уже было сказано, вышел в район населенного пункта Мункельвен и после боя овладел им. Теперь полк присоединился к основным силам дивизии.

Бывший начальник штаба 20-й горной армии Герман Хелтер в своих воспоминаниях о боях на подступах к Киркенесу писал:

«...Теперь, когда русские поняли, что не смогут овладеть Киркенесом фронтальным штурмом, наступая только [192] вдоль Тарнетской дороги, они вернулись к своей испытанной тактике нарастающих ударов. В этих боях противник продемонстрировал почти всю свою технику, причем в таком количестве, которое было новым для нас. Однако и на этой стадии борьбы решающее влияние на ход и исход событий оказывали непрерывные опережающие броски русских пехотных частей, устремившихся в бреши между нашими войсками...»

Советская Родина достойно оценила боевую доблесть защитников Заполярья. Приказами Верховного Главнокомандующего нашей дивизии были объявлены четыре благодарности. Вечером 25 октября Москва салютовала войскам Карельского фронта, частям и кораблям Северного флота, овладевшим крепостью и военно-морской базой противника — Киркенесом.

Указом Президиума Верховного Совета СССР дивизии было присвоено почетное наименование Печенгской, ее 24-й и 28-й гвардейские стрелковые полки получили наименование Киркенесских.

1200 воинов нашего соединения, отличившихся в боях, удостоились орденов и медалей СССР. Высокое звание Героя Советского Союза было присвоено гвардии майору Ивану Петровичу Зимакову, гвардии капитану Алексею Петровичу Генералову, гвардии ефрейтору Михаилу Лаврентьевичу Ивченко, гвардии рядовым Михаилу Савельевичу Квасникову и Павлу Васильевичу Стрельцову.

29 октября 1944 года, после глубокого преследования отходивших войск противника в западном и южном направлениях, Петсамо-Киркенесская наступательная операция завершилась. Основную тяжесть боевых действий на завершающем этапе операции несли соединения 31-го стрелкового корпуса: 83-я стрелковая дивизия (командир дивизии полковник Н. Н. Никандров) и 367-я стрелковая дивизия (командир дивизии полковник А. А. Старцев). Только за 11 дней, ведя бои с сильными арьергардами противника в трудных условиях местности, на ходу восстанавливая совершенно разрушенную единственную дорогу, корпус прошел около 150 километров. Он овладел важными районами Маятало, Наутси, Виртаниэми и 2 ноября, после освобождения от гитлеровцев приозерного района Мустола, перешел к обороне. Высланный вперед [193] разведотряд в течение трех последующих дней преследовал противника до Ивало.

Объединенными усилиями наземных войск, авиации и Северного флота 20-я горная армия гитлеровцев была разгромлена. Наши воины освободили советское Заполярье, Печенгскую область и северную часть Норвегии.

«...В 00 час. 00 мин. немецкие горные стрелки, освещаемые полуночным солнцем, начали наступление на Мурманск», — доносил верховному командованию германской армии генерал Фалькенхорст 29 июня 1941 года. Теперь, в октябре 1944 года, полуночное солнце, когда-то светившее гитлеровским захватчикам, для них закатилось навсегда.

* * *

Части дивизии, завершив боевые действия, приводили себя в порядок, помогали норвежскому населению восстанавливать хозяйство. А разрушено оно было отходящими гитлеровскими войсками буквально до основания. Свидетель этих варварских погромов на норвежской земле, впоследствии прославленный капитан «Кон-Тики» и «Ра» Тур Хейердал писал:

«Когда завершились военные действия, наш небольшой норвежский отряд находился между позициями двух сторон. Перед нами раскрылась подлинная картина ада с одними лишь сожженными деревянными домами, скрюченными и растрескавшимися погибшими деревьями, колючей проволокой, глубокими ямами, вырытыми бомбами и заваленными осколками. И все, до чего мы дотрагивались, грозило нам потерей глаз, рук, даже жизни: везде были тысячи оставленных врагом «мышеловок», спрятанных мин».

Не забыть и мне сожженного гитлеровцами некогда красавца города Киркенеса. На его месте нашему взору предстало пепелище. Чернели, взывая к возмездию, трубы разрушенных домов и предприятий. Казалось, что враг готов был сжечь даже самую землю Киркенеса.

Задача сохранить для норвежцев их имущество от огня свела меня с брандмейстером города Харальдом Вольбергом.

— Мы пытались бороться с огнем, — рассказывал он, — но фашисты грозили нам расстрелом. Я пытался вынести из своего горящего дома одежду, но автоматчик вырвал ее у меня и бросил в пламя. [194]

Из отдельных, чудом уцелевших построек наши саперы еще долго извлекали фугасы, мины, авиабомбы, которые были заложены гитлеровцами.

Жители Киркенеса и его окрестностей, выходя из укрытий, благодарили своих освободителей. Они оплакивали гибель близких, проклиная немецко-фашистских захватчиков. Я видел женщину с ребенком на руках, плачущую у сгоревшего дома, двух стариков, безнадежно искавших свои вещи на пепелище. Тяжело было видеть горе норвежского народа. Но сколько же наших советских людей осталось без крова, лишилось родных и близких! И мы, солдаты, думали: нет прощения извергам, душителям и убийцам, причинившим столько страданий миллионам людей на земле!

Как потом стало известно из записок начальника штаба 20-й горной армии Германа Хелтера, гитлеровское командование считало необходимым до основания разрушить в Норвегии все здания, мосты и дороги, расположенные севернее Ланг-фиорда. 24 октября фашисты начали взрывать портовые сооружения, жилые дома, общественные учреждения, склады. Ныне гитлеровские генералы, вспоминая о прошлом, «жалеют» норвежцев, уверяют, будто им, солдатам рейха, было тяжело разрушать жилища и сжигать имущество, лишать население крова, пищи и одежды. Но это фальшивые заявления. Фашисты убивали, разрушали и жгли с профессиональным расчетом, с убежденностью погромщиков и палачей.

Советские войска, учитывая бедственное положение норвежского населения, не заняли тогда для своих нужд ни одного уцелевшего здания в городе и его предместьях. Отказались даже от уцелевших солдатских бараков, предоставив их оставшимся без крова норвежцам. По распоряжению Военного совета 14-й армии войска передали местным жителям трофейные продовольственные склады, снабдили нуждающихся медикаментами, помогли им в перевозке имущества, в расселении людей, в восстановлении связи, транспортных и портовых сооружений.

Воины нашей дивизии помогли жителям восстановить электростанцию, баню, привести в порядок разрушенные гитлеровцами дороги. Граждане Северной Норвегии воспрянули духом. Они прониклись симпатией к нашим воинам, относились к нам с необыкновенным радушием.

В Киркенесе мне довелось беседовать с шестидесятилетним [195] стариком. Он рассказывал, что его соотечественникам с самого начала войны пришлось работать на Германию. Однако фашисты относились к ним плохо. Поэтому молодежь, например, старалась сбежать за границу.

Норвежцы помогали нам чем только могли. В одном из населенных пунктов старая женщина, не зная русского языка, долго объясняла нашим саперам о заминированном гитлеровцами участке местности. Убедившись, что солдаты не понимают ее, согбенная годами женщина сама пошла с ними к минному полю.

Нельзя забыть благородный поступок доктора Алла Пальмстрема и его жены Свеа Пальмстрем, по своей инициативе устроивших небольшой полевой лазарет для воинов нашей дивизии.

Один из сержантов рассказал мне примечательный случай.

— Взвод наш, — говорил он, — совершал ночной марш. Кругом скалы да камни. Темнота — хоть глаз коли. Сбившись с пути, мы вынуждены были ждать рассвета. А время торопило. Случайно наткнулись на избушку в горах. Она оказалась обитаемой. В ней ютились двенадцать норвежцев. Их дома фашисты сожгли вместе со всем имуществом.

Узнав, кто мы такие, беженцы обрадовались. Сержант Инкуев, знавший финский язык, разговорился с ними. Старик норвежец объяснил, где мы находимся, с какой стороны надо опасаться оккупантов, показал дорогу и перевез нас через горную речку. Как могли, мы поблагодарили добрых людей, на прощание поделились с ними продуктами и махоркой.

О благородной миссии советских войск, вступивших в Северную Норвегию, писала в те дни иностранная пресса. Вот выдержка из шведской газеты «Гетеберг пост» от 6 декабря 1944 года: «Норвежец, занимающий видное место в движении Сопротивления и прибывший недавно в Швецию, рассказывает, что русские относятся к населению Северной Норвегии очень дружелюбно... Русские войска выдавали населению продовольствие из своих запасов и вообще помогали, чем могли... Оставшиеся дома русские предоставили в распоряжение населения. Сотрудничество между русскими и норвежцами отличается особой сердечностью. Русские пришли как настоящие освободители, и их встречают с большим воодушевлением...» [196]

Мы освободили находившихся в Норвегии советских людей, насильно вывезенных гитлеровцами из Ленинградской, Новгородской и Калининской областей. Никогда не забуду стариков и детей, измученных и истощенных до невозможности. Женщины из Чудова и Тосно поведали нам о зверствах фашистов в концлагере. Располагался он недалеко от аэродрома Хебугтен, на голом гранитном плато. Вблизи него — ни единого кустика. За тройным рядом проволочных заграждений ютились неказистые, обитые картоном бараки. Сверху над заграждениями — особая крыша из металлической сетки. В ночное время к ней подключался электрический ток. Кругом — вышки для наблюдения, прожекторы, будки часовых с овчарками.

Один из узников этого лагеря — Багакирим Гусейналиев после освобождения рассказывал мне:

— Мы не получали никакой медицинской помощи. Изредка в барак заглядывал старший врач Ляйзен. Но появлялся он больше для того, чтобы поиздеваться над нами. В лазарете было еще хуже, чем в бараке. Унтер Штауб, начальник лазарета, и Ляйзен били больных почти на каждой проверке. Утром отправляли их на работу вместе со всеми заключенными. Отставшего от колонны, ослабевшего узника истязали конвойные, упавшего тут же расстреливали. Перед отступлением охранники запрягли в повозки вместо лошадей 132 человека больных, предназначенных для расстрела...

Теперь все это было позади. Мы радовались вместе с освобожденными. Отныне весь Крайний Север Европы снова дышал воздухом свободы.

Кругом стояла непривычная тишина. Ею можно наслаждаться как даром Севера. Узкий фиорд в огромном ущелье наполнен бирюзовой водой. Неповторимое чудо природы! Раньше бы я этого не заметил: фиорд был для меня опасной водной преградой, а противоположный берег с причудливыми скалами выгодной позицией для противника. Вглядись в лазурь вод, говорю себе мысленно, в живую рябь от дуновения ветерка, полюбуйся обрывами берегов.

Прекрасна любая земля, если царят мир и покой. И принес этот мир и покой Норвегии советский солдат!

В составе советской делегации я снова побывал в Норвегии в ноябре 1969 года, в связи с 25-летием освобождения ее северных районов войсками Советской Армии. [197]

Мы познакомились с норвежцами различного возраста и общественного положения, встречались с местным населением в Осло, в Фредрикстаде, Бергене, Тронхейме, Вердале, Сарпсборге, Оркдале, Драммене, Мушоене, Тьетте, Слемместаде, Ставангере и других городах.

Встречали нас радушно и гостеприимно. Особенно запомнился вечер, организованный писателями Осло. В старинном здании за чашкой кофе состоялась наша первая беседа. Были речи, воспоминания, высказывания... Наибольшее впечатление произвело на меня выступление одного юноши. Он сказал, что своей жизнью обязан Советской Армии, которая принесла освобождение его народу от гитлеровского ига.

В городах Фредрикстаде, Драммене, Бергене после наших выступлений на трибуну поднимались мужчины и женщины, произнося слова искренней благодарности Советской Армии — освободительнице. В Драммене, например, на сцену одновременно поднялось более десяти человек, окруживших нас, посланцев Страны Советов.

— Мы из тех норвежцев, о которых только что здесь говорили, — взволнованно обратился мужчина лет пятидесяти к публике, — гитлеровцы согнали нас в киркенесские штольни, чтобы затем выслать в Германию. Но советские воины сорвали намерения врага. Большое спасибо им за это. Спасибо Советскому Союзу!

Зал устроил нашей делегации бурную овацию.

На трибуну поднялся поэт Евгений Долматовский. Присутствовавшие в зале стоя продолжали аплодировать. Наконец все сели. Вижу, Долматовский старается подавить волнение, но это ему не сразу удается. Вместо традиционного обращения «Дамы и господа! Дорогие норвежские друзья!» он говорит:

— То, что сейчас мы видели здесь, очень трогательно и вместе с тем трагично. Пусть трагедия Киркенеса, в которой повинны гитлеровцы, никогда больше не повторится.

Да, норвежцам никогда не забыть киркенесские штольни. В Тронхейме норвежец средних лет рассказал:

— Тогда я был еще юношей, но помню события военных лет. Перед приходом русских войск гитлеровские начальники стали исчезать из Киркенеса. Себя спасали, нас пугали. На заборах и зданиях появились плакаты: «Норвежцы, берегитесь русских варваров!» Вскоре в город [198] прибыл большой полицейский начальник. Он устрашал жителей: «Большевики поработят вас, бегите из города как можно скорее». Но никто добровольно этого не делал. Тогда оккупанты начали насильно сгонять людей к машинам и отправлять на запад. А я вместе с другими жителями ушел в штольни. Жили мы в них не день, не два, а почти две недели, пока не пришли русские. Штольни гитлеровцы заминировали, подготовились в нужный час взорвать их. Нас спасли советские саперы. Они отключили смертоносные провода. Сейчас, когда мы встречаемся и заводим разговор с друзьями о тех памятных днях, мы называем себя «детьми штолен», вызволенными из подземелья русскими солдатами.

Запомнилось выступление в Бергене молодого саами. Он рассказал, как советские солдаты нашли его еле живым в горах, где он укрывался от гитлеровцев, как наши врачи поставили его на ноги.

— Благодарю вас, советские друзья! Никогда не забуду, что вы освободили мою родину от фашистов, — закончил он свое выступление.

Добрые чувства к советскому народу, его Вооруженным Силам были выражены и на торжественном собрании в честь 25-летия освобождения Северной Норвегии, и на приеме по этому случаю в советском посольстве, и в частных беседах с норвежскими гражданами. Нас приглашали посетить города, встретиться с их жителями.

Правда, на западе нашлись фальсификаторы истории, которые пытались умалить роль Красной Армии в освобождении Северной Норвегии, внушить свободолюбивому норвежскому народу мысль, будто за Киркенес и боев-то не было. Но нам, советским воинам, разгромившим отборные немецко-фашистские войска в Заполярье, хорошо известно, какой кровью мы оплатили здесь каждый свой шаг вперед.

Разъезжая по городам Норвегии, мы все больше убеждались, что норвежский народ питает к нашей стране чувства симпатии, выступает против сил, которые противятся разрядке международной напряженности. [199]