Глава первая.

Выстоять!

С марша — в бой

Газик натужно гудит на каждом подъеме каменистой дороги. Километр бежит за километром, но кажется, что мы двигаемся слишком медленно. Время не ждет, и я в который уже раз тороплю водителя.

— Товарищ майор, и так жму — больше некуда, — отвечает красноармеец Диденко, но все же прибавляет газу.

Мы спешим к границе. Мы — это 62-й отдельный разведывательный батальон, которым я командую.

Сигнал тревоги на рассвете не поднял — подбросил разведчиков с жесткого солдатского ложа. В сознании мгновенно пронеслось: «Началось...» На фронтах наши товарищи по оружию уже бились насмерть с врагом. А нам еще предстояло занять рубежи обороны, вступить в бой у северной кромки Европейского континента.

— И по сторонам надо поглядывать, — говорю водителю, — где-то здесь должен быть командир дивизии. Не пропустить бы...

— А куда деться ему, нашему комдиву? — резонно отвечает Диденко. — Дорога-то одна. Никуда с нее не свернешь.

И впрямь, не свернешь. Все части нашей 52-й стрелковой дивизии, дислоцировавшиеся в Мурманске, Мончегорске и Кировске, сейчас, как и мы, торопятся к рубежу реки Западная Лица, где проходит фронт, продвигаются по единственной в этих краях Мишуковской дороге, настолько узкой, что машины едва могут разъехаться. Кругом высоты да нагромождения серых, массивных валунов. И лежат они на каменном же ложе, изборожденном глубокими извилинами.

На крутом подъеме мотор глохнет. Выхожу из машины, даем остыть двигателю. Заполярье холодом дышит в [4] лицо, ветер срывает слезу. Далеко на западе как бы колеблется прозрачный полярный воздух. До слуха иногда доносится гул самолетов. Невольно задумываюсь: какие испытания ждут нас? Иной задачи, кроме выдвижения к границе, батальон не получил. Мне только передали, что на марше командир дивизии лично даст указания. Но где же комдив?

Оглядываюсь... Вот подходят мотострелковая и броневая роты нашего батальона. За ними — танковая. В их составе людей не так много, но все ребята как на подбор — крепкие, рослые, бодрые, влюбленные в свою профессию. Они побывали в освободительном походе в Западную Белоруссию, участвовали в советско-финской войне. А теперь им предстоит схватка с фашистами. Разведчики ждут ее по-мужски спокойно, не выдавая волнения.

И опять натуженно гудит мотор. Снова тороплю водителя...

Сзади раздается автомобильный гудок. Это обгоняет колонну разведбата командир дивизии генерал-майор Николай Николаевич Никишин.

Представляюсь. Выслушав доклад о марше батальона, комдив отводит меня в сторону от дороги. На большом камне расстилает карту.

— Вы, разведчики, — глаза и уши дивизии, — начинает он разговор с привычного сравнения. Русые волосы генерала, чуть тронутые на висках сединой, покрыты пылью. Лицо у него усталое, вид возбужденный. Я невольно весь превращаюсь в слух. — Сегодня утром, — уже с тревогой в голосе продолжает комдив, — немецко-фашистские войска перешли советскую границу в Заполярье и начали наступление{1}. Тяжелые бои с противником ведут 95-й стрелковый полк и другие части соседней 14-й стрелковой дивизии. На помощь им к реке Титовка выслан 112-й стрелковый полк нашей дивизии. Другие ее полки по мере подхода будут развертываться на восточном берегу реки Западная Лица.

Меня подмывает спросить: почему наши полки, за исключением одного, остановятся на Лице? Это же не передовая позиция, а тыл. Или впереди не все ладно? [5]

Глаза комдива, однако, отражают лишь возбуждение, но не беспокойство. И это ободряет.

Я терпеливо жду, когда генерал обрисует обстановку чуть тире тех рамок, которые положены для командира моего ранга. Ведь разведывательный батальон является войсковой частью, в известной мере особенной: мы добываем данные о противнике, полезные не только для дивизии, но и для более высоких командных инстанций.

Комдив словно угадывает мои мысли:

— Противник рвется к Мурманску, чтобы лишить нас незамерзающего порта на Севере страны. Он надеется захватить полуостров Рыбачий, овладеть главной базой Северного флота, перерезать Кировскую железную дорогу. Замыслы, как видите, большие и опасные. По данным штаба 14-й армии, здесь наступает немецкая армия «Норвегия»{2}. Она подчинена только Гитлеру и сформирована из отборных солдат как ударная сила для действий на севере. Командует ею генерал Фалькенхорст.

Николай Николаевич разрешает мне закурить. Сам он не курит, но курильщиков понимает. Мы молча оглядываем окрестность. Суров этот край, не Осетия, где я родился: там в эту июньскую пору уже властвует лето. А здесь, в тундре, еще тянет изморозью. Снег белыми пятнами лежит на сопках и перевалах, в расселинах скал. Лишь в низинах зеленеют низкорослые березы с корявыми узловатыми ветками да ягель пробивается между валунов на болотах. День на исходе, а солнце не заходит. Опустится к горизонту и снова не спеша начнет урочный круг по небосводу. Светит, да не греет.

Догадываюсь, комдив сделал паузу намеренно перед самой важной частью разговора.

— Фалькенхорст сидит на Севере давно, — продолжал он. — Еще в 1918 году этот генерал был в Финляндии, возглавляя штаб немецких экспедиционных войск. Теперь [6] он появился в Норвегии и слывет как знаток Лапландии. Так что это матерый волк, умный, знающий наш военный театр гитлеровский военачальник. Но больше мы, к сожалению, ничего о противнике не знаем.

Комдив свернул карту и официальным тоном продолжал:

— Задача вашего батальона, товарищ майор, и состоит в том, чтобы детально выяснить, с какими целями, какими силами и где наступает противник. Особенно важно определить, куда и с какого участка фронта наносится главный удар. Узнаем это — не вслепую будем драться с врагом. Не узнаем — прольем много своей крови.

Комдив приказал батальону сосредоточиться в районе 51–53-го километра дороги, после чего мне явиться в штаб дивизии. Генерал начертил на моей карте значок, где располагался штаб.

Батальон прибыл в район сосредоточения в срок. Тут же я выехал на мотоцикле в штаб дивизии. Преодолев крутой подъем, невольно остановился: в направлении реки Западная Лица шла большая группа немецких бомбардировщиков. Их прикрывали истребители. Еще вчера никто им не мешал. Наш разведывательный батальон на марше не раз попадал под удары с воздуха. К счастью, все обошлось благополучно.

Теперь навстречу врагу из-за облаков вырвались пять наших истребителей. Началась воздушная карусель. «Ястребки» и «мессеры» то сближались, то вдруг расходились в разные стороны, В считанные секунды они объединялись в пары и вновь бросались в бой, поливая друг друга свинцом из пулеметов. Наконец самолеты врага стали отрываться и поворачивать на запад. Строй бомбардировщиков оказался нарушенным. Один из «юнкерсов», оставляя шлейф черного дыма и резко теряя высоту, начал уходить в сторону Баренцева моря. Остальные бомбардировщики в беспорядке сбросили бомбы и легли на обратный курс. Нет, не безнаказанно прошел для противника этот налет.

...Вот и командный пункт дивизии. Он разместился в гроте под небольшой скалой. Широким кругом на камнях стояли телефоны, к ним змейками тянулись провода. У ближайшего валуна я встретил начальника оперативного отделения штаба майора В. Я. Пожидаева, беседовавшего с представителями моряков и морских летчиков. [7]

Мы поздоровались. Заговорили в только что прошедшем воздушном бое.

— Это он перенацелил по радио истребителей Северного флота и вывел их на самолеты противника, — тихо сказал мне Пожидаев, чуть кивнув в сторону морского летчика.

Я от всей души пожал руку североморцу.

На КП каждый занят своим делом. За маленьким походным столиком, поставленным впритык к скале, склонились над картой комдив Н. Н. Никишин и начштаба полковник В. А. Соловьев. К ним направился с докладом начальник разведки капитан Ф. А. Гребенкин, но его опередил моряк.

— Товарищ генерал, имею важное сообщение, — громко доложил он. — По приказанию командующего флотом адмирала Головко в Мотовский залив выходят два эсминца — «Урицкий» и «Куйбышев». Им поставлена задача поддержать ведущие бой части пехоты огнем корабельной артиллерии. Разрешите узнать координаты целей.

Н. Н. Никишин отрывается от карты, встает:

— Рады такому сообщению, — говорит он. — Моряки и летчики умеют вовремя прийти на выручку матушке-пехоте.

Нужные данные были тотчас подготовлены и отправлены флоту. Через шесть часов корабли нанесут мощный артиллерийский удар по скоплениям фашистских войск, задержат на какое-то время их продвижение. Это поможет частям дивизии своевременно занять оборону на реке Западная Лица.

В штабе наступило время работы со мной. Соловьев и Гребенкин уточнили боевую задачу батальона. Главное, что предстояло сделать разведчикам, — это установить, какие силы противника и с какими намерениями наступают против 112-го стрелкового полка дивизии. Этот полк, как помнит читатель, уже вступил в бой с врагом где-то южнее моста через реку Титовка. Нам с помощью разведчиков полка надо выяснить обстановку на открытом левом фланге дивизии. По возможности захватить пленных. Теперь все то, что в самом общем виде говорил мне командир дивизии на марше, приобретало определенный, почти осязаемый характер. [8]

Трудность, как я понял, состояла в том, что в штабе не было точных данных о положении полка. Связь с полком прервалась.

— Передайте командиру полка Короткову, что он должен любой ценой задержать противника хотя бы на двое суток. — Полковник Соловьев чуть помедлил, давая мне возможность уяснить смысл задачи, и еще раз повторил: — Любой ценой! От этого зависит оборона полков, выходящих сейчас на восточный берег реки Западная Лица.

Затем зашла речь об условиях развертывания разведывательного батальона в полосе действий 112-го стрелкового полка. Получалось, что танковую и броневую роты использовать там нельзя из-за полного бездорожья и пересеченной местности. Даже вывести их туда представлялось невозможным. Было решено эти подразделения привлечь к обороне штаба и для содействия разведке на флангах главных сил дивизии.

Мы договорились выбросить на правый фланг дивизии в район колонии Большая Лица разведгруппу под командованием лейтенанта А. А. Трембицкого. Ее задача состояла в том, чтобы своевременно установить начало и направление выхода противника к переправе через реку Западная Лица. На левый фланг с аналогичной задачей выделялась группа разведчиков во главе с лейтенантом П. П. Малышевым.

...Через 2–3 часа подразделения батальона расходились по своим направлениям. Уточнив вопросы информации и связи с начальником штаба капитаном В. С. Голясом, я убыл в мотострелковую роту, которой командовал старший лейтенант В. А. Гальчук, и вместе с ней двинулся на поиск 112-го полка.

Рота шла осторожно, зорко наблюдая за воздухом. Внимательны были и к обстановке на земле — немецкие егеря могли встретиться за каждым гребнем и валуном, поскольку сплошного фронта впереди не было.

За 61-м километром машины из-за бездорожья двигаться не могли. Пришлось их вернуть в батальон, а путь продолжить в пешем строю. Всюду были тишина и спокойствие: войны вовсе не чувствовалось.

На 69-м километре дороги произошла наконец встреча с командиром 112-го полка. [9]

Майора Ф. Ф. Короткова я хорошо знал еще по Мончегорску, где до войны располагались наши части. Это был умный, хорошо подготовленный командир. Перед самой войной он закончил высшие курсы при Военной академии имени М. В. Фрунзе.

Я передал Федору Федоровичу распоряжение командования дивизии. Пояснил и свою задачу. Коротков на минуту задумался и твердо сказал:

— Что ж, будем держаться до последнего, приказ выполним.

Затем, посмотрев мне в глаза, добавил:

— А положение, Харитон Алексеевич, сложилось тяжелое. Противник методически и упорно давит. То атакует его пехота, то обрушивается авиация, то не дает покоя артиллерия, особенно минометы. В полку выбыло из строя много командиров. Подбиты орудия.

— Почему же сейчас такое затишье? — удивился я.

— Видимо, перед бурей, — отозвался Федор Федорович. — Противник усиленно подтягивает резервы. После первых стычек немцам смять нас не удалось, и они стали более осторожны, хотят действовать наверняка, с небольшими потерями. Играет роль, конечно, и бездорожье.

Коротков говорил лаконично, не спеша. С его слов, обстановка здесь складывалась так.

29 июня, во второй половине дня, батальон капитана Я. И. Московского, будучи в головном отряде полка, подошел к южному мосту на реке Титовка. Тут он лицом к лицу столкнулся с противником. Гитлеровцы с ходу атаковали его, пытаясь овладеть мостом, но были остановлены дружным огнем. Коротков тут же прибыл на место боя, но едва успел уточнить батальону боевую задачу, как в воздухе появилось до тридцати фашистских самолетов. Они подвергли позиции батальона бомбардировке и пулеметному обстрелу.

Тем временем главные силы полка уже выдвигались в район боя. Они также попали под удар авиации. Значительный урон понесла артиллерия: ей трудно было сойти с дороги и укрыться среди скал и камней. И все же полк занял оборону на выгодном рубеже.

Перед батальоном Московского обстановка снова усложнилась. После очередной бомбардировки с воздуха из-за камней появились егеря. Они продвигались вперед небольшими бросками, тщательно маскируясь. Наши бойцы [10] проявили выдержку, подпустили егерей метров на сто. А те, очевидно, не сумели точно определить, где именно расположены наши подразделения, и поднялись в атаку, горланя и подбадривая друг друга.

Тогда-то и была подана команда: «Огонь!» Мгновенно ожили скалы и валуны. Пулеметчики встретили врага шквалом огня. Стрелки били противника в упор.

Наступающие залегли. На глазах наших бойцов немецкие офицеры, потрясая пистолетами над головой, громко подавали команды, пытаясь поднять своих солдат в атаку. Но кто вставал, тут же замертво падал. Один за другим как подкошенные стали валиться вражеские офицеры. Это отличные стрелки батальона поражали «важные цели», как их тому учили.

Гитлеровцы откатились назад. Но в воздухе опять появились бомбардировщики. Противник подтянул минометы. И атаки егерей вновь последовали одна за другой.

Прошло несколько часов напряженного боя. Теперь враг приблизился к нашим позициям вплотную. То тут, то там завязывались рукопашные схватки. Как правило, они заканчивались победой советских бойцов, которых, однако, становилось все меньше и меньше.

В этих условиях командиру полка надо было выбрать одно из двух: либо продолжать бой и потерять всех людей без остатка, либо уклониться от ударов противника и отвести батальон на следующий рубеж.

Задача, поставленная 112-му полку, не позволяла, однако, Короткову начать отход без разрешения старшего начальника. А связи со штабом дивизии не было. Возможно, потому, что здесь проходит узкая полоса полярных сияний? Зона эта является эпицентром магнитных бурь, определяющих многие физические процессы, в том числе и условия радиосвязи. Радисты выбивались из сил, но штаб дивизии так и не ответил. Зато отозвался штаб армии. Пришлось докладывать начальнику штаба Л. С. Сквирскому. Полковник все понял, но приказа не отдал, хотел получить санкцию командарма.

Истек еще час. Обстановка для полка стала более тяжелой. Но теперь пришло разрешение на отход.

Отходили перекатами. На 72-м километре полк опять подвергся бомбежке и штурмовке авиации. Под ее прикрытием подразделения противника обходным броском сумели зацепиться за высоту 244,0. Ее серая с черными [11] трещинами безлесная вершина, кое-где еще со снегом, господствовала над окружающей местностью. Крутые юго-восточные скаты лишь недавно укрывали наши тылы, теперь уже отошедшие назад.

Высота 244,0 являлась наиболее выгодным пунктом местности, где можно было задержать продвижение егерей по Мишуковской дороге, отсюда же контролировался колонный путь через устье Западной Лицы на Ура-Губу.

— Что ж, здесь будем держаться до последнего, — повторил Коротков, дав понять, что рассказ окончен.

В сторону высоты 244,0 мы выставили крепкий заслон и выслали несколько групп разведки. Вскоре разведчики доложили, что противник по мере подхода его подразделений поспешно занимает оборону. На вершине высоты был засечен наблюдательный пункт, связанный с тылом проводами. Зловещую роль этого наблюдательного пункта мы вскоре почувствовали: противник, видимо, не думал пока наступать, но усилил из кочующих минометов огонь, который причинял нам немало беспокойства. Кроме мин мы отметили несколько разрывов артиллерийских снарядов. Это настораживало и было свидетельством того, что противник торопится подтянуть артиллерию, которая отстала от головных частей. Как и ранее, немецкая авиация наносила бомбовые удары.

Коротков с головой ушел в работу, готовя решение по овладению высотой. Идею атаки в лоб по самому крутому восточному склону он начисто забраковал. По докладам разведчиков, противник ведет непрерывное наблюдение склона. Следовательно, достигнуть здесь внезапности удара не удастся. Наибольший успех сулили охватывающие действия в направлении северного и южного скатов высоты.

Когда дело дошло до подсчетов огневых возможностей, Федор Федорович стал мрачнее тучи. В полку почти не осталось артиллерии. О какой-либо артиллерийской подготовке, хотя бы на направлении действий одного батальона, нечего было и думать. Помочь пехоте можно было только огнем небольшого числа 82-мм батальонных и 50-мм ротных минометов.

— Если поддержишь полк своей ротой разведчиков, Харитон Алексеевич, — сказал мне, завершая работу, командир полка, — то главный удар будет справа, по северо-восточному скату. Туда выделяю батальон Московского. [12] Надеюсь, что и ты будешь там со своими разведчиками. Сам пойду с другим батальоном по южному скату.

Я охотно согласился. Тем более что надеялся захватить на высоте пленных.

Командир полка собрал командиров подразделений, поставил перед нами боевые задачи, поинтересовался и нашим мнением. Мы говорили, по каким подходам незаметно выйти на рубеж атаки, подчеркивали, что егеря боятся рукопашной схватки, поэтому ее следует им навязать, что удар без поддержки артиллерии требует особой быстроты, организованности, храбрости и высокого боевого порыва атакующих цепей.

— Как ни тяжело нам будет, — подытожил выступления Коротков, — мы обязаны быть на высоте. А для этого надо воодушевить бойцов, вселить в них веру в наши силы, в успех. Если вражеские пули прижмут нас к земле, командиры и политработники должны подняться первыми и повести бойцов на штурм. Я буду идти с атакующей цепью. Того же требую и от вас.

Вскоре в полк прибыл комиссар дивизии М. В. Орлов. Он отозвался одобрительно о замысле боя и решении командира полка.

Присутствие комиссара в полку, его краткие, но страстные выступления много значили. Люди еще глубже прониклись чувством ответственности за исход боя.

2 июля, скрываясь между камней, в низких зарослях березняка, солдаты двух батальонов 112-го стрелкового полка начали выдвижение на рубежи атаки.

— Ну, Харитон Алексеевич, — крепко пожимая мне руку, сказал Коротков, — встретимся на вершине.

Я был в боевых порядках батальона Московского с мотострелковой ротой Гальчука.

Вот и рубеж атаки... Он у самого основания высоты. Молодцы разведчики! Вывели батальон точно туда, куда было приказано. Теперь мы с Московским и Гальчуком лежим среди каменных глыб и шарим взглядом по скату. Впереди никого из наших уже нет — только противник, а справа и слева залегли бойцы. Они тоже напряженно ищут глазами огневые точки врага, прикидывают в уме, как подобраться к ним для удара в штыки. Минометчики устраивают за камнями свое нехитрое оружие, измеряют на глаз расстояние до целей. Ждем общего сигнала... [13]

Главное сейчас — это стремительно преодолеть зону огня противника и как можно быстрее навязать ему рукопашную схватку. В ней мы сильнее. Неплохо бы обойти врага. Приказываю Гальчуку, рота которого залегла вправо от нас, подготовиться к обходному маневру. Гальчук понял с полуслова. Через минуту двое посыльных побежали к командирам взводов с приказанием, а третьего — лейтенанта Н. М. Мухина, расположившегося рядом, — командир роты инструктирует лично. Мухин остается возле Гальчука — он его правая рука.

Бой сразу же принял ожесточенный характер. Хотя огонь противника был сильным, наши бойцы сумели броском достигнуть позиций егерей. Но тут возникла заминка: скат высоты, доселе довольно пологий, круто взмывал вверх. Двигаться оказалось крайне затруднительно. В наших бойцов полетели гранаты противника. Люди залегли: преодолеть скат, не подавив огневые точки врага, было, на первый взгляд, невозможно.

Мы с Московским советуемся, как быть. Мухин что-то говорит Гальчуку, и тот перебирается к нам. Оказывается, лейтенант предложил выдвинуть одно отделение к восточным, крутым скатам высоты и поставить там дымовую завесу. Пусть противник думает, что в районе задымления последует наш главный удар, и перенесет на него свой огонь. Этим можно будет воспользоваться для рывка разведроты вперед, в обход проклятой крутизны.

Времени на постановку дымовой завесы потребовалось не более получаса.

Хитрость удалась. Как и предполагалось, противник обрушил на дым всю мощь своего огня. Тяжелые минометы, пулеметы и автоматы егерей замолотили по скалам и камням, откуда наши разведчики уже успели отойти. А пока враг бил по пустому месту, взвод Мухина обошел район задымления и с фланга атаковал противника, захватив при этом двух пленных. Огневые точки врага замолкали одна за другой.

В разгар боя неожиданно ударил немецкий ручной пулемет. Мухин с отделением бойцов сумел скрытно обойти его с тыла. В последний момент, однако, гитлеровский солдат увидел наших ребят, развернул оружие и сделал несколько прицельных выстрелов. Один из них оказался роковым для Мухина — пуля пробила его грудь. Так в [14] первом для него бою погиб этот молодой, инициативный, решительный командир.

Боевой порыв Мухина сделал все же свое дело. Вслед за его взводом была поднята в атаку мотострелковая рота разведбатальона. С криком «ура» разведчики штурмовали высоту. Гитлеровцы не приняли рукопашной схватки, стали отходить, неся большие потери. Московский не терял времени и бросил вперед свой батальон. На плечах врага наши воины ворвались на гребень высоты и скоро перевалили на обратные ее скаты.

А через час боя высота 244,0 полностью была очищена от противника.

Имелись потери и среди атакующих. Только наша мотострелковая рота разведчиков не досчиталась 25 человек: 6 из них были убиты и 19 ранены.

Получил ранение капитан Я. И. Московский, личный пример которого увлекал в атаку подчиненных. Четверо бойцов, соорудив носилки из винтовок и плащ-палатки, вынесли его в безопасное место. Рана оказалась смертельной. Комбат это чувствовал.

— Передайте командиру полка, что задачу выполнил, совесть моя чиста, — были последние его слова.

А тут подошел и сам командир полка. Он с другим батальоном также достиг гребня. Увидев Короткова, Яков Иванович разволновался, что-то хотел сказать, указывая на вершину высоты, но рука его беспомощно упала...

Захват высоты 244,0 значительно улучшил положение 112-го полка. Это он вместе с отходящими подразделениями 95-го стрелкового полка{3} задержал на трое суток продвижение частей горного корпуса противника. За это время главные силы нашей дивизии вышли на восточный берег реки Западная Лица, развернулись на широком фронте, заняли оборону на выгодных позициях, перехватив основные направления. [15]

В небольшом гроте начался допрос пленных. Сюда же были доставлены солдатские книжки убитых егерей и другие документы.

Ввели рослого белокурого немца. Он остановился, чуть пригнувшись, и прямо, не отрываясь, уставился на меня. В глазах — ни тени страха, ни подобострастного заискивания, они были полны ненависти.

Уже ответы первого пленного показали, что на Мурманск наступают особые войска, специально отобранные для боевых действий в условиях Крайнего Севера, гор и бездорожья.

В солдатских книжках указывался рост егерей: он был не менее 183 сантиметров, а стоявший перед нами горный стрелок едва не дорос до двух метров.

Егерей подбирали из семей лавочников, владельцев ресторанов, мастерских. Пленный был из Баварии. В его полку воевали штирийцы, тирольцы, каринтийцы, швабы. «Значит, — прикидывал я в уме, — люди эти привыкли к горным условиям». Недавно в полк некоторым солдатам пришли письма, в которых извещалось, что семьи солдат и сами егеря получили арийские удостоверения.

Мы с Коротковым не удержались от улыбки, когда один из пленных пустился рассказывать, как важно получить арийское удостоверение.

— Имеете ли вы специальную горную подготовку? — спросил я.

— Яво-о-ль, имеем. Мы — герои Нарвика, — послышалось в ответ.

Пленные сетовали, что советские солдаты воюют не по правилам: не соблюдают режима дня и стараются напасть, когда следует спать или обедать. У русских много пулеметов и очень вредных минометов. Местность оказалась сырой и неприветливой.

— Никто вас не звал сюда, — отрезал Коротков, — и воюем мы по законам нашей военной науки. Скажите лучше, что вам известно о намерениях вашего командования?

Казалось бы, не легко ответить на этот вопрос простому солдату. Но сверх ожидания пленные надменно заявили, что советские войска будут разгромлены в течение трех дней.

— Но почему трех?! — воскликнули мы дуэтом.

— Генерал Дитл — командир нашего корпуса, любимец [16] фюрера. Где он — там победа. Нам выдали сухой паек именно на три дня.

— А дальше что?

— Дальше — Мурманск. Нам обещали три дня веселой жизни.

В итоге опроса пленных и анализа трофейных документов мы установили, что вдоль Мишуковской дороги выдвигаются 136-й и 137-й горноегерские полки 2-й горнострелковой дивизии противника. К югу от озера Чанр действовали 138-й егерский и 139-й пехотный полки 3-й горнострелковой дивизии. Численность личного состава каждой из дивизий была в полтора-два раза больше, чем в советской дивизии. Противник превосходил нас по количеству автоматического оружия и боевой техники.

Опрос пленных помог уточнить места сосредоточения артиллерии противника. По всему чувствовалось, что Дитл скоро возобновит наступление. К отражению нового натиска врага нам надо было готовиться уже теперь.

Данные разведки были немедленно сообщены в штаб дивизии.

Чертов перевал

3 июля меня вызвали в штаб дивизии.

Торопливо шагаю по замшелым лощинкам, пригоркам, покрытым низким кустарником, выбираю покороче путь. Ранним утром прослушал по радио выступление И. В. Сталина. Его слова и теперь звучат в ушах. Давит, сжимает грудь тяжелое чувство. Над Родиной нависла смертельная опасность. Враг коварен, жесток, неумолим...

И этот враг почти рядом, вон за теми скалистыми вершинами гор. Он не только здесь, а на всем протяжении советско-германского фронта, простершегося от побережья Баренцева моря до Черного. Лавинами танков, армадами бомбардировщиков и истребителей, несметными полчищами пехоты он рвется на просторы нашей земли, чтобы поработить советский народ, уничтожить первое в мире социалистическое государство. Путь к спасению один — остановить, обескровить и разгромить фашистских захватчиков.

...Начальник штаба дивизии полковник Соловьев, едва ответив на мое приветствие, объявляет: [17]

— Генерал Никишин требует тщательной проверки полученных разведывательных данных.

Эти слова воспринимаются как гром среди ясного неба. Ведь добытые разведбатальоном сведения о противнике достоверны, за них я, командир батальона, головой ручаюсь.

Соловьев испытующе смотрит на меня. Стараясь побороть в себе чувство досады, спрашиваю полковника:

— В чем же сомневается комдив?

— Дело не в сомнениях, товарищ Худалов. Напротив, командир дивизии доволен вашими сведениями. Но есть в них нечто такое, что не вяжется с общим характером действий противника.

Тут я не выдерживаю.

— В таком случае прошу вас, товарищ полковник, не загадывать загадки. Скажите, чем не устраивают комдива и вас наши разведданные?

— Не горячитесь, комбат, — останавливает меня Соловьев. Спокойно, не повышая тона, он продолжает: — Да, обстановка у нас весьма напряженная. Вот и давайте получше разберемся в ней, поразмыслим вместе. Согласны?

— Согласен.

— Тогда слушайте. И вы, и я знаем из опыта войны в Западной Европе, что гитлеровские генералы обязательно сосредоточивают силы на направлении главного удара. Так это?

— Правильно.

— Ну а здесь, на советско-германском фронте, разве у них иная стратегия?

— Нет. Та же самая, — подтверждаю я. — Но при чем тут данные о нашем конкретном противнике?

— А вот при чем. Сейчас вы это поймете.

Соловьев разворачивает карту, пододвигает ко мне.

— Смотрите.

На карте обозначены направленные на восток синие стрелы. Их шесть. Карандаш Соловьева скользит по правой паре стрел.

— Наше направление. И нами теперь доподлинно установлено наличие на нем двух дивизий армии «Норвегия». Тут все ясно, — резюмирует начальник штаба.

Карандаш перемещается на вторую пару стрел.

— Кандалакшское направление. Наши соседи слева. Они обнаружили, что против них — тоже две дивизии армии [18] «Норвегия», — сообщает полковник. — Стадо быть, и нам, и нашим соседям противник выдает поровну.

Карандаш Соловьева ползет вниз, к югу, и упирается в Ухту.

— А вот здесь, на ухтинском направлении, действуют последние две дивизии армии «Норвегия». Итак, все шесть налицо. Все шесть дивизий армии Фалькенхорста, за которыми пристально наблюдал штаб нашей 14-й армии.

Признаться, из этого довольно пространного разъяснения начальника штаба я понял не так уж много. Шесть вражеских дивизий поровну сосредоточены на трех направлениях, одно из которых — мурманское. А что из этого следует? Какая тут связь с полученными нами разведывательными данными, которые почему-то не устраивают командира дивизии? Моего недоумения не мог не заметить Соловьев. И он перешел к самой сути дела.

— Как видите, товарищ Худалов, войска противника абсолютно равномерно рассредоточены по фронту. Но что это значит? Либо нежелание Фалькенхорста следовать принципу военного искусства — сосредоточивать войска на направлении главного удара, либо это авантюризм самоуверенного фашистского генерала, возомнившего, что он победным маршем пройдет все советское Заполярье.

Теперь, как говорится, до меня дошло. Действительно, если у немцев все делается по правилам, то где у них направление главного удара? Тут только стал понятен весь смысл требований генерала Н. Н. Никишина — определить, где же хитрый Фалькенхорст отважится на решительный натиск, когда и какие силы бросит в наступление на Мурманск? Ведь эти вопросы занимали командира дивизии еще при нашей встрече на фронтовой дороге.

Из штаба дивизии я ушел, окрыленный масштабностью задач, которые призвана была решать разведка.

* * *

Перед фронтом главных сил дивизии в качестве прикрытия находились 112-й полк Короткова и батальон 58-го полка. Фланги соединения оставались открытыми, а между частями сохранялись промежутки местности, не занятые войсками.

Вполне понятно, глаз разведки должен быть устремлен на эти опасные направления: они выгодны для противника. [19]

Наш батальон получил задачу вести разведку на флангах дивизии: на правом — в районе колонии Большая Лица, с тем чтобы определить время и порядок выдвижения немцев в направлении Ура-Губы, на левом — в районе озера Чапр. В случае наступления противника подразделения батальона должны были продолжать вести разведку на флангах и, кроме того, отдельными разведывательными дозорами действовать на стыке 58-го и 205-го стрелковых полков.

Сообразуясь с обстановкой, мы откорректировали задачи подразделений. Группе лейтенанта Малышева было приказано войти в связь с пограничниками, действовавшими в районе озера Чапр. Взводу лейтенанта Трембицкого — вести разведку наблюдением вдоль побережья губы Большая Западная Лица. Танковой роте лейтенанта A П. Косарева — выдвинуться на юго-восточные скаты безымянного перевала, что на 58-м километре Мишуковской дороги, прикрыть КП дивизии и оседлать здесь дорогу. Один взвод мотострелковой роты прикрывал брод на Западной Лице, два других — оставались в моем резерве и находились к югу от КП Дивизии. Тут же располагался и штаб батальона, куда стали поступать донесения о противнике.

Настораживали доклады лейтенанта Трембицкого: вдоль побережья губы Большая Западная Лица сосредоточивалась немецкая пехота. Отмечалось, что противник ищет переправы, подвозит на оленях к берегу металлические лодки. А 5 июля до двух рот его пехоты перебрались на восточный берег губы.

На следующий день начштаба 205-го полка майор B. А. Архангельский, находившийся в тех местах со взводом связи и взводом разведки, неожиданно столкнулся с немцами. Враг уклонился от боя, ускользнул, но ушел не обратно, а на юг — в тылы наших полков.

Я тотчас доложил об этом штабу дивизии. Однако в штабе рассудили так: стоит ли опасаться просочившихся двух рот егерей? Между тем продвижение этих рот, как выяснилось позднее, явилось элементом общего плана наступления противника. Они-то и прощупывали открытые фланги 52-й дивизии, а в дальнейшем могли создать панику и неразбериху в нашем тылу.

Ночь на 5 июля прошла неспокойно. Никто, правда, не мог объяснить причины, но все мы интуитивно чувствовали [20] приближение какой-то крутой перемены в обстановке.

Коротая ночные часы среди разведчиков, расположившихся на скате высоты, я стал невольным свидетелем такого их разговора:

— Как думаете, братцы, почему это сегодня «юнкерсы» не ходили на Мурманск?

— И правда, не ходили. Хотя и небо чистое.

Это меня озадачило. В самом деле, впервые за много дней немецко-фашистская авиация не бомбила Мурманск в его порт. Что бы это значило? Уж не приберегает ли Фалькенхорст свои воздушные силы для другой цели — для удара по обороне наших войск на реке Западная Лица? Не наступает ли первый из тех трех дней, о которых твердили пленные егеря?

Связываюсь со штабом дивизии.

— Ваши предположения совпадают с нашими, — отвечают из штаба. — Утройте бдительность.

И вот утро. Нарастает тяжелый гул моторов. Идут «юнкерсы». Их необычайно много. Посты воздушного наблюдения насчитывают до 90 машин. Впереди истребители. Черной тучей нависает вся эта армада над боевыми порядками наших полков.

В небе среди самолетов то тут, то там вспыхивают облачка разрывов. На наших глазах четыре «юнкерса» падают в горы, оставляя за собой шлейфы черного дыма. Это открыли боевой счет наши зенитчики. Один из «юнкерсов» сбили артиллеристы гаубичного полка.

Удар немецкой авиации нанес потери гужевому транспорту, растянувшемуся по дороге, пришелся по медицинским пунктам. Личный состав частей и подразделений на боевых позициях почти не пострадал. Немецкое командование, конечно, рассчитывало, что этот удар окажет психологическое воздействие на наши войска, подорвет их боевой дух, ослабит сопротивление. Получилось же совершенно противоположное. Советские воины особенно возмущались тем, что фашисты бомбили медпункты и госпиталь, броско обозначенные красными крестами. Бойцы говорили: «Этих бешеных собак надо беспощадно уничтожать».

Итак, противник перешел к активным боевым действиям. Под его давлением пришлось отвести батальон 58-го полка. Затем выводился в резерв комдива 112-й полк — ближе к стыку 205-го и 58-го полков. [21]

Теперь части горного корпуса Дитла вплотную подошли к основному рубежу обороны нашей дивизии. С часу на час надо было ожидать решительного натиска противника.

Он начался на следующий день — 6 июля.

Цель гитлеровского командования заключалась в том, чтобы разгромить наши войска на восточном берегу реки Западная Лица и захватить Мурманск. Осуществить этот план предполагалось путем нанесения сильных ударов на стыках частей и подразделений 52-й стрелковой дивизии с одновременным охватом соединения с флангов. Враг замышлял, вклинившись в нашу оборону, окружить и уничтожить войска по частям, дезорганизовать их управление и вынудить сражаться мелкими, обособленными группами.

Наступление началось с мощной артиллерийской подготовки и бомбовых ударов авиации противника на всем фронте — от губы Большая Западная Лица до перевала на 58-м километре дороги. Егерские батальоны, используя результаты этого огня, ринулись через реку. Но тут их встретил мощный огонь наших подразделений. Гитлеровцы откатились на исходные позиции. Их атака повторилась, но снова была отбита. И так несколько раз.

Первые сутки наступления корпуса Дитла прошли в ожесточенных схватках. Они не принесли успеха врагу, хотя его артиллерийские и авиационные удары следовали один за другим. Лишь к исходу 7 июля противнику ценой больших потерь удалось форсировать Западную Лицу, вклиниться в оборону нашей дивизии. И гитлеровское командование без промедления ввело в дело резервы.

Обозначились три крупных очага боя. Первый — на самом правом фланге дивизии — в районе губы Большая Западная Лица. Здесь наступали основные силы 2-й горнострелковой дивизии противника. Очевидным было стремление гитлеровского командования охватить северный фланг нашей дивизии, нарушить ее взаимодействие с Северным флотом. Развитие успеха противника с этого направления неминуемо угрожало бы тылу нашей обороны на реке Западная Лица.

Второй очаг возник к востоку от порогов на Западной Лице — в центре нашей обороны. Противник пытался расчленить наш фронт, прорвать оборонительные позиции, нарушить взаимодействие частей 52-й дивизии, создать условия для их последующего окружения и уничтожения. [22]

Здесь действовали подразделения 137-го горноегерского полка.

Наиболее опасный очаг боя возник на южном фланге дивизии — в районе 58-го километра Мишуковской дороги. Если бы удалось здесь разгромить левофланговую часть нашего соединения — 58-й стрелковый полк, враг овладел бы важным перевалом, открывавшим путь на Мурманск. В то же время создавалась угроза окружения основных сил 52-й дивизии. Против 58-го полка наступала немецкая 3-я горнострелковая дивизия при поддержке артиллерии и почти всей авиации 5-го воздушного флота.

Боевые действия велись круглосуточно. Вражеская авиация непрерывно висела над нашей обороной. Горные егеря, обтекая фланги и просачиваясь в стыки стрелковых полков, сумели проникнуть к огневым позициям 208-го гаубичного артполка. Они ворвались в расположение КП 58-го полка, а затем приблизились к командному пункту дивизии.

К исходу 8 июля положение наших войск стало крайне тяжелым.

Утром последовал приказ: подвести к штабу дивизии мотострелковую роту разведывательного батальона. Это те самые два взвода, что сохранились в моем резерве. Теперь к ним присоединился и взвод во главе с Малышевым, успевшим вернуться из разведки. Расстояние небольшое, и мы одним броском достигли КП.

Генерал-майор Н. Н. Никишин то и дело подносил к глазам бинокль, всматривался в даль то в одном направлении, то в другом. Я представился, вытащил из планшетки карту, чтобы нанести на ней новую задачу. Но генерал махнул рукой: обойдемся на этот раз без карты. Молча ходил он по узкой тропинке у траншеи. В столь напряженный момент комдив был в полной генеральской форме, как всегда подтянут, свежевыбрит.

По брустверу траншеи заплясали язычки пламени, сопровождаемые характерными хлопками разрывных пуль. Генерал бросил на меня взгляд, как бы проверяя, как я реагирую на автоматные очереди, и спокойно сказал:

— КП дивизии не перенесешь назад: бойцы и командиры усмотрят в этом признак безнадежного положения. При всех обстоятельствах он остается здесь. Будем стоять насмерть! Работники штаба, а с ними комиссар дивизии, [23] начальник политотдела заняли круговую оборону, отбивают атаки немцев. Такая вот обстановка.

— Ясно, товарищ генерал.

— А раз ясно, — комдив положил руку на мое плечо, — тогда постарайтесь без промедления отогнать егерей. Чтобы не мешали работать мне и штабу.

Другой рукой генерал показал на противоположную высоту.

— На том вон гребне — седьмая рота пятьдесят восьмого полка. Видите? А от нее ближе к нам — фашисты. Они-то и обстреливают командный пункт.

Я повторяю поставленную задачу и спешу к своим разведчикам. Время не терпит. На принятие решения — считанные минуты. Оно созревает на ходу. Просочились вражеские автоматчики без артиллерии и минометов. Расстояние до них — 100–150 метров. Что от нас требуется? Навязать противнику рукопашный бой, атаковать стремительно, дерзко, чтобы враг не сумел разобраться, кто и как наносит удар.

Подбегаю к разведчикам. Беру на себя командование ротой. Приказываю бойцам все, кроме автоматов, запасных дисков и гранат, оставить на месте.

Роту развертываю в цепь. Чтобы все видели меня, становлюсь в центре. На правом фланге — старший лейтенант Гальчук, на левом — лейтенант Малышев. Предупреждаю бойцов и командиров: к противнику подбираемся без единого выстрела, атакуем бегом по моему сигналу. И чем стремительней, тем лучше.

Появление нашей атакующей цепи было для гитлеровцев неожиданным. Они заметно растерялись, побросали пулеметы, автоматы, стали откатываться назад. Однако, разобравшись, что перед ним всего одна рота, да к тому же неполная, противник пришел в себя, вновь открыл огонь и заставил разведчиков залечь.

Отбросить егерей за реку нам не удалось. Но перевал был очищен. Непосредственная угроза КП дивизии миновала.

Мотострелковая рота теперь осела на перевале. На гребне высоты я залег у камня. Да, разведчики хорошо поработали в этой короткой схватке: внизу виднелись десятки трупов гитлеровцев.

В поисках 7-й роты 58-го полка мы с Малышевым спустились по скату. У ближайшей покрытой мелким кустарником [24] высотки заприметили силуэты стреляющих. Сомнений не оставалось — 7-я рота. Только почему бойцы ведут огонь в восточном направлении?

Мы крикнули во весь голос:

— Эге-ей! Куда палите? Там же свои!

В ответ прозвучала не очень-то понятная команда. И в нашу сторону потянулась пунктирная линия трассирующих пуль. Это же гитлеровцы! К счастью, за большим валуном мы оказались в безопасности.

Вернулись на перевал. Я передал командование мотострелковой ротой Гальчуку, а сам вместе с Малышевым продолжал поиск 7-й роты. Вскоре встретил начальника штаба 58-го полка капитана Г. А. Салтыкова. От него узнал, что 7-я рота — в двух километрах от нас. Герман Александрович рассказал также, что в ходе двухдневного боя противник вклинился между ротами полка, но ощутимого успеха не добился. Ни одна рота и ни один взвод не отошли с рубежа обороны. Все подразделения стойко отражают атаки егерей. Тяжелое положение создалось у 2-го батальона: он в полном окружении. Но и этот батальон, возглавляемый капитаном Н. К. Солдатовым, не покинул позиций, по-прежнему стойко отражает атаки противника.

— Есть данные и по твоей части, — сказал в заключение Салтыков. — Боем установлено, что на участке полка действуют подразделения 137-го и 138-го горноегерских полков.

Возвратившись на КП дивизии, я доложил комдиву о выполнении его приказа. Н. Н. Никишин тут же отдал распоряжение о помощи 58-му полку, особенно 2-му батальону.

Спустя четыре дня, приняв под свое командование 58-й полк, я изучил подробности окружения 2-го батальона. Вот как это произошло.

6 июля батальон подвергся ожесточенной бомбардировке с воздуха и мощному артиллерийскому обстрелу. Враг под прикрытием дымовой завесы вброд форсировал Западную Лицу. Две роты егерей атаковали 4-ю роту лейтенанта В. И. Пузикова, но сосредоточенным огнем были остановлены и затем отброшены на исходные позиции. Тогда враг ввел новые силы. Последовала еще одна атака. Однако везде егеря наталкивались на упорное сопротивление. Их наступление снова захлебнулось. [25]

Отбитый с фронта враг стал искать промежутки в обороне наших подразделений. Наконец обошел батальон и отрезал его от полка. Кое-где вражеские автоматчики просочились в боевые порядки батальона. В результате создалось положение, при котором трудно было понять, где свои, а где чужие.

Гитлеровцам казалось, что батальон, оборонявший выход на Мишуковскую дорогу, прекратил борьбу. Но это было не так. Его подразделения продолжали упорный бой, сковали егерей, грозили свести на нет их усилия.

Капитан Солдатов лично, а также через адъютанта В. И. Вербицкого, парторга батальона Ф. М. Елисеева наставлял бойцов: «Учтите, мы для врага — неудобный противник: находимся в его тылу. Егеря боятся нашего удара в спину. И мы должны всячески умножать эту для них опасность. Деремся до последнего патрона. Кончатся патроны — бьемся врукопашную».

Бесстрашием в батальоне отличался сам Солдатов. Он возглавил не одну контратаку. Его примеру следовали командиры рот — лейтенант Пузиков, погибший при отражении шестого натиска врага, сменивший Пузикова лейтенант П. А. Марин и другие. Они также отличались мужеством и отвагой, метко разили врага, словом и делом вдохновляли бойцов.

Гитлеровцы скоро убедились, что им не продвинуться вперед, не покончив со 2-м батальоном. Но как с ним покончить, когда каждая атака стоила огромных потерь. Сначала они пытались уничтожить батальон с ходу — шли «с открытым забралом». Но бойцы лейтенанта Н. В. Доценко и старшего лейтенанта Н. И. Шапкина всякий раз отбрасывали противника. Словом, егерям не удавалось расчленить оборону батальона и разгромить его по частям.

Наконец, чтобы прорваться к перевалу, враг решился на общую атаку, рассчитывая опрокинуть роты, оседлавшие дорогу. Атаку поддерживало большое число самолетов. Казалось, теперь ничто не сможет противостоять фашистскому натиску. Но как только горные егеря устремились вперед, оборона 2-го батальона ожила вновь. Более того, по команде Солдатова бойцы контратаковали противника. Гитлеровцы не приняли боя, откатились вспять.

В батальоне, между тем, потеряли счет времени: вели его по количеству отбитых вражеских атак. Люди устали. [26]

Раненых становилось все больше. Боеприпасы подходили к концу. Связь с полком по-прежнему отсутствовала. И все же бойцы и командиры находили в себе силы, стойко держались на занимаемых рубежах.

А тут наконец подоспела подмога.

— Не забыть мне того дня, — рассказывал Николай Кириллович Солдатов. — Зовут вдруг к телефону. Даже не верю этому — столько времени были оторваны от своих, со всех сторон нас окружал враг. В трубке явственно слышу голос начальника штаба полка: «Брешь к вам пробили, линию дали... Продержитесь еще немного». И еще: «Будьте готовы со всей дивизией перейти в контратаку». От этих слов усталость как рукой сняло.

2-й батальон ни пяди земли не уступил врагу. А в назначенный час в строю своего полка контратаковал противника.

* * *

Перевал у 58-го километра Мишуковской дороги представлял собой своеобразную видовую площадку. Отсюда хорошо просматривалась лощина.

Перевал стал приманкой для гитлеровского командования. 8 июля оно сочло благоприятной сложившуюся обстановку для захвата этой ключевой позиции нашей обороны. Как уже говорилось, горноегерские батальоны, вклинившись в ряде мест в расположение подразделений 52-й дивизии, поставили их в тяжелейшее положение.

Когда противник прорвался к огневым позициям 208-го гаубично-артиллерийского полка, там уже были на исходе боеприпасы. Артиллеристы схватились с врагом врукопашную. Пошли в ход гранаты, штыки, приклады, даже ножи и саперные лопаты. Расчеты, разворачивая орудия, били последними снарядами по атакующим вражеским цепям.

В критической ситуации оказалась батарея старшего лейтенанта А. С. Шерстнева. Рота противника зашла ей в тыл. Что делать? Бить по врагу из орудий — поразишь своих. Шерстнев вызвал на себя огонь соседней батареи. Последовали залпы. Горные егеря заметались в панике. Этим воспользовался командир батареи. «Ребята, коли гадов!» — подал он команду. И тут поднялись все: наводчики, ездовые, шоферы, повара... Ездовой Романчук поразил штыком гитлеровского офицера. Двух егерей заколол [27] повар Сбитнев — он, по отзывам бойцов, орудовал штыком не хуже, чем половником.

На подступах к перевалу совершил подвиг рядовой Василий Дубинин. Его пулемет прикрывал фланг 205-го стрелкового полка чуть севернее позиций батальона Солдатова. Дубинин с напарником заняли укрытие и стали ждать. Вскоре восточный берег Западной Лицы покрылся серо-зелеными мундирами. Это не шли, а бежали гитлеровцы, стреляя на ходу из автоматов.

Дубинин хотел было сразу же открыть огонь — пальцы уже легли на спусковой крючок, да вспомнился ему кадр из кинофильма «Чапаев»: беляки идут в «психическую атаку», а пулеметчица Анка выжидает, подпускает их поближе. Дубинин тоже проявляет терпение и выдержку. Пулемет заговорил, когда до егерей оставалось не больше ста метров. Несколько солдат во вражеской цепи свалилось замертво. Остальные залегли, открыв из-за валунов автоматный огонь. Вскрикнул и упал, раскинув руки, второй номер пулеметного расчета. Теперь Дубинин остался один, продолжая вести прицельный огонь. Один из наших взводов под прикрытием артогня пошел в контратаку. Егеря дрогнули, отошли, но потом снова атаковали. Дубинин их встретил огнем с короткой дистанции.

Вдруг пулемет смолк. Заклинило ленту. Рядом — красноармейцы, они ждут, им нужна огневая поддержка. «Что с пулеметом? Где пулеметчик?» — слышал Дубинин их голоса. Устранить задержку ему не удалось. Но тут он увидел невдалеке другой пулемет, расчет которого выведен из строя. В один миг Дубинин оказался там. Пулемет ожил. Огневая поддержка помогла нашим стрелкам отбросить гитлеровцев.

В бою Дубинина ранило в голову. Подоспел санитар, наскоро перевязал рану, укрыл пулеметчика в снарядной воронке. И едва Дубинин пришел в себя, санитар услышал:

— А пулемет?! Нет, браток, пододвинь-ка лучше меня к нему да подай коробку с лентой. Я еще не расквитался с врагом.

Требование Дубинина было исполнено. Его пулемет снова заработал.

Василий Дубинин стал первым Героем Советского Союза в 52-й дивизии. Родина увенчала его этим почетным званием за мужество, стойкость, находчивость и отвагу. [28]

На войне опаснее врага — паника. Это хорошо известно. Возникнуть она может прежде всего из-за отсутствия или растерянности командира. Минуты, когда нет твердого управления войсками, способны породить у людей неуверенность и смятение, а это чревато тяжелыми последствиями. Такие вот минуты наступили однажды в боевом ритме 205-го стрелкового полка.

С фронта и тыла на него наседали гитлеровцы. Положение стало критическим. А между тем на командном пункте не оказалось командира полка.

Происшествие, однако, не превратилось в катастрофу. Ее предотвратили смелые, решительные действия комиссара полка Анатолия Капитоновича Иванникова.

Человек сильный духом, Иванников твердо взял в свои руки управление боем. От него пошли все необходимые в тот момент властные и требовательные наставления, команды и приказы. Они мгновенно подняли дух бойцов и командиров, оказали организующее воздействие. И полк снова обрел железную дисциплину, единство действий.

Иванников распорядился поставить пулеметы на стыки подразделений — самые уязвимые места. Затем он потребовал от бойцов зарыться в землю, замаскировать оружие и технику. В роты были посланы корректировщики огня от поддерживающих батарей, организовано взаимодействие стрелков и артиллеристов.

Я в это время оказался в 3-м батальоне полка — выполнял очередное задание штаба дивизии. Батальон занимал ключевые позиции. И это хорошо понял комиссар полка: сюда он перенес свой НП и, как в том я убедился, организовал четкое управление боем. Кстати, 3-й батальон возглавлял старший лейтенант Г. А. Тихомиров — энергичный и умелый командир. На таких командиров, как Тихомиров, и опирался Иванников.

Не забыл комиссар и тыл полка. Здесь по его приказу организовали круговую оборону. Из бойцов тыловых подразделений было создано два отряда. Ими командовали лейтенанты И. Ф. Демин и В. П. Слепущенко — скромные в обыденной обстановке, но мужественные и решительные в бою.

Был создан необходимый в подобном случае резерв. Его составили курсанты полковой школы во главе с лейтенантом П. И. Федоровым. [29]

Словом, Иванников оказался тем человеком, который в трудный час обороны Заполярья возглавил 205-й стрелковый полк.

А в момент, когда противник пытался обойти полк с фланга и прорваться к дороге, комиссар лично возглавил контратаку, причем увлек за собой не только стрелков и артиллеристов, но и всех остальных, кто был способен держать винтовку, — ездовых, музыкантов, поваров, водителей машин. Удар оказался внезапным и решительным. Путь врагу был прегражден, опасность его выхода в тыл полка, на дорогу, ведущую к Мурманску, ликвидирована.

Между тем в сторону долины двигались новые подразделения горных егерей. Гитлеровское командование не считалось с потерями, любой ценой старалось занять перевал, прорваться к Мишуковской дороге и по ней — к Мурманску.

Бой шел без перерыва четвертый час. Там, где становилось особенно трудно, неизменно появлялся Иванников.

— Приказ мы выполняем один, цель у нас — одна, честь — одна и смерть — одна. Я без команды не отойду ни на шаг и вам запрещаю.

Иванников говорил убежденно и властно. И люди сражались, стояли насмерть...

В батальон Тихомирова в самый разгар боя прибыл секретарь партийного бюро полка батальонный комиссар С. А. Шарков. Он направился в правофланговую роту. Там было труднее всего.

— Мы пришли сюда защищать Родину, — обратился он к бойцам. — Именем партии, именем народа зову вас вперед. Мы можем и должны победить!

Враг пытался окружить батальон. Но бойцы, увлекаемые комбатом Тихомировым и секретарем партбюро Шарковым, поднялись в контратаку и отбросили егерей. В той схватке пал смертью храбрых политработник Сергей Алексеевич Шарков. На его груди сиял орден Ленина, полученный еще в советско-финскую войну. Погиб и молодой комбат Геннадий Алексеевич Тихомиров. Уже после смерти Тихомирова в подразделениях зачитывалось его заявление.

«Прошу партийную организацию, — говорилось в заявлении, — принять меня в ряды партии. Я, как командир, выполню на порученном мне участке все поставленные передо мной боевые задачи. С честью, беспощадно, до последней [30] капли крови буду сражаться с врагом. Если погибну в бою, прошу считать коммунистом».

— Свою присягу на верность партии Тихомиров выполнил сполна, — комментировал заявление комиссар. — Мы по праву считаем его коммунистом. Принадлежность к партии он заслужил мужественной защитой Родины, которой отдал свою жизнь.

Бойцы поклялись отомстить врагу за смерть командира. И они выполнили свою клятву. Как всегда, пример показали коммунисты во главе с комиссаром полка. Отличились и сколоченные им резервы — отряды лейтенантов Слепущенко и Демина, группа курсантов лейтенанта Федорова. Они были введены в бой на его заключительном этапе.

Говорят, чтобы узнать человека, надо с ним пуд соли съесть. Думается, на войне мерки иные. До боя никто из нас не знал по-настоящему комиссара Иванникова. Человек, как все. Скромен, не якает без нужды. А проверка огнем показала, что он и храбр, и сообразителен, и тверд в проведении принятого решения, и близок к людям, может слиться с ними в бою, зажечь их жаждой подвига.

При первом знакомстве и комбат Тихомиров показался мне тихим, молчаливым, даже чуть застенчивым человеком, предпочитавшим оставаться в тени. Но вот грянул бой, и Тихомиров у всех оказался на виду. Нет, напрасно было искать его где-то в тылу — он шел впереди, вместе с секретарем партбюро полка Шарковым. Шел, чтобы победить. Теперь все бойцы и командиры увидели в Тихомирове подлинного патриота Советской Родины, смелого, предприимчивого, умелого воина, быстро принимающего командирские решения.

Но вернемся к нашим разведчикам.

Меня вызвали в штаб дивизии для получения новой боевой задачи. Комдив заканчивал разговор по бодо с командующим 14-й армией генералом В. А. Фроловым. Я бросил взгляд на телеграфную ленту, стараясь разглядеть строчки. «Отходить нельзя, надо драться до последнего. Это приказ партии и правительства», — передавал командарм. Н. Н. Никишин продиктовал в ответ: «Все, что в наших силах, будет сделано».

Я невольно стал свидетелем нескольких минут работы комдива. И подивился, до чего же они насыщены важными и неотложными делами, и каким внутренне собранным, [31] сообразительным должен быть человек, принимающий решения в срок, исчисляемый минутами.

Вот комдив разговаривает с начальником штаба Соловьевым. Перед ними карта обстановки в полосе дивизии.

— Положение на левом фланге стабилизировалось, — вслух размышляет генерал. — Второй батальон 58-го полка избавлен от окружения. Подразделения 205-го успешно отразили противника. Артиллеристы отбили натиск егерей на свои огневые позиции: они могут вести огонь по-прежнему организованно. Значит, и здесь положение у нас прочное. А как противник? Что нового?

Соловьев доложил: воюют пока что прежние части и подразделения двух горнострелковых дивизий. Подхода резервов не замечено.

— Вот и хорошо, — замечает генерал. — Поставим Худалову задачу: выяснить, каковы изменения в силах противника на стыке 205-го и 58-го полков. Тот район для нас особо важен. А нам с вами время готовить части к контратаке.

Затем комдив вызвал по телефону командиров полков, выслушал их доклады об обстановке, предупредил: «На исходе суток будем контратаковать». А начальнику штаба 58-го полка капитану Салтыкову приказал:

— Пополнение, которое вам направляется, используйте непосредственно на перевале — там, где мотострелковая рота разведбатальона. Основная задача — до вечера сдержать противника с фронта.

С группой разведчиков я тут же направился на стык полков — к 61-му километру дороги, овладеть которой упорно стремился враг.

До конца календарных суток 8 июля оставалось всего несколько часов, а полярный день не угасал. И не затихали бои в горах и долине. И уже чувствовалось: скоро им разгореться с новой силой.

А пока мы, разведчики, где короткими перебежками, где ползком продвигались вперед. То и дело сталкивались с мелкими группами вражеских автоматчиков. Скрываясь в кустарнике, за камнями, егеря неистовствовали — строчили из автоматов, старались нарушить связь между нашими подразделениями.

Вот и место стыка. Наблюдаем. Вправо и влево от дороги противник пытается атаковать наши позиции. Вот егеря идут во весь рост. Но перед ними вдруг вздымаются [32] сплошные султаны огня и дыма. Это артиллерийские полки Н. И. Ярославцева и И. О. Юзова ведут заградительный огонь. Егеря поворачивают вспять, но многие из них остаются лежать мертвыми.

— Молодцы Ярославцев и Юзов! — слышу позади голос. Оглядываюсь, вижу начальника штаба артиллерии дивизии майора П. Д. Жученко. За ним — группа связистов.

— Стреляют хорошо, а наладим корректировку — артиллеристы будут класть снаряды без промаха, — говорит раскрасневшийся Павел Дмитриевич.

Он сообщает мне, что принято решение отбросить противника за реку Западная Лица. Для выполнения задачи привлекаются 112-й полк, некоторые батальоны 58-го и 205-го полков, которые вот уже больше часа готовятся к контратаке. И хотя я знал об этом — комдив при мне отдавал в полки распоряжения, — сообщение начштаба артиллерии воспринимается как приятная новость.

Жученко уже отдавал распоряжения связистам, где и как оборудовать артиллерийский НП, куда тянуть линии связи. Майор любил свое дело, был предан ему душой.

Наше наблюдение, а оно продолжалось часа три, показало, что основные силы противника по-прежнему сосредоточены на стыке 205-го и 58-го стрелковых полков. Враг все еще сохраняет выгодное положение, охватывает оба фланга 205-го полка и создает угрозу удара по тыловым подразделениям дивизии. За гребнем перевала местность позволяет применить танки.

Обо всем этом я и доложил комдиву, когда он вызвал меня на КП дивизии. Н. Н. Никишин тут же пригласил помощника начальника оперативного отделения старшего лейтенанта А. В. Сычева, спросил его о положении на правом фланге дивизии. Там 2-й батальон 205-го полка вел бой в районе колонии Большая Лица с мелкими группами противника. Затем комдив переговорил с начальником штаба армии. Лицо Никишина озарилось радостью: Л. С. Сквирский обещал, что в самое ближайшее время на северо-западный берег губы Большая Западная Лица будет десантирован батальон пограничников.

— Обстановка на правом фланге дивизии не внушает теперь опасений, — доложил комдив. — А на участке перевала у 58-го километра дороги враг, хотя и вклинился в наше расположение, решительных успехов не добился. [33]

Видимо, он не ожидал такой осечки и сейчас находится в растерянности. Готовимся контратаковать его нашими главными силами и отбросить за реку.

Л. С. Сквирский осведомился о времени контратаки.

— Начинать следует именно сегодня, — убежденно заявил комдив. — Завтра враг придет в себя... К 22 часам все подразделения дивизии, участвующие в контратаке, будут полностью готовы...

Начальник штаба армии дал «добро».

Теперь надо было известить командиров полков о времени контратаки. Этим по поручению комдива занялся Сычев. Я же направился к своим разведчикам-танкистам. Ведь им предстояло поддержать полк Короткова. Командир роты лейтенант Косарев выехал в 112-й полк за получением задачи и для увязки взаимодействия.

Подходило время контратаки... Напряженно всматриваемся в цели. Перед нами группы егерей, штабы батальонов — их узнаем по радиостанциям на плечах солдат-связистов, расчеты минометов и тяжелых пулеметов.

С НП хорошо видно, как наши бойцы и командиры занимают исходные позиции. Перед самым перевалом происходит заминка: подразделениям мешает крупнокалиберный пулемет противника. Он простреливает подступы к штабу дивизии, к огневым позициям артиллерии, перекрывает дорогу. В горах и одна огневая точка может принести непоправимую беду. Ведь враг хорошо замаскировался. Но с нашей высоты пулемет виден отлично. А артиллеристы говорят: «Вижу — значит поражаю».

Советуюсь с майором Жученко: как быть? Тут же вызываем бронемашину из разведбатальона. Машиной управляет сержант Куликов — мастер своего дела. Его экипаж на учебных боевых стрельбах поражал цели без промаха. В свое время Куликов обучал меня стрельбе из пушки. А теперь я ставлю задачу своему учителю: поразить цель 5–8 выстрелами.

— Зачем так много? — удивляется Куликов. — Нас учили расходовать по три снаряда на цель, не более.

Тут вновь, как по заказу, заработал смолкнувший было вражеский пулемет. Куликов быстро определил расстояние, открыл огонь. Первый снаряд, второй, третий. Пулемет словно поперхнулся. Отрывисто прокашлял и затих. Больше мы его не слышали. Путь нашим подразделениям был открыт. [34]

С того времени прошло не одно десятилетие. И мне приятно было узнать, что искусный командир бронемашины, выигравший дуэль с фашистским пулеметчиком, сержант Яков Павлович Куликов — ныне министр черной металлургии Украинской ССР, депутат Верховного Совета СССР, Герой Социалистического Труда.

Но вернемся к событиям 8 июля 1941 года.

Вскоре к перевалу подошла танковая рота Косарева. Танкисты замаскировали грозные машины и ждали своего часа.

И вот контратака началась. Части и подразделения выступили организованно, а главное — неожиданно для противника. Командиры вражеских частей и соединений не подготовились к отражению натиска советских воинов. Особенно стремительным был бросок 112-го полка Короткова, поддержанный огнем артполков.

Правда, егеря в ряде мест пытались зацепиться за высоты и гряды камней, но их вовремя не поддержала артиллерия. А потом уже было поздно: наши бойцы подошли вплотную, навязали егерям ближний бой. В ход пошли штыки и гранаты — тут превосходство всегда за нами.

Теперь для обложенных противником подразделений 205-го и 58-го стрелковых полков обстановка резко изменилась. Гитлеровцам пришлось перевернуть фронт, и наши роты, ранее окруженные, с криком «ура» ударили им в спину. Оказавшись, что называется, между молотом и наковальней, горные егеря дрогнули и смешались. В их боевых порядках возникли разрывы, куда и устремились наши воины. Разрозненные группы противника, бросая оружие, побежали к реке. Там их настигал огонь артиллеристов Юзова и Ярославцева.

К утру 9 июля весь восточный берег Западной Лицы был очищен от противника и положение, ранее занимаемое 52-й дивизией, но утраченное в ходе трехдневных боев, восстановлено. У перевала противник оставил более 1500 убитых солдат и офицеров.

По словам пленного, неожиданным для врага оказалось и появление в бою советских танков. С криком «панцер!» гитлеровцы в панике бежали в укрытия. Но, конечно, главной причиной их отступления была не столько атака роты танков, сколько совместные удары наших стрелковых подразделений, а также огневая поддержка [35] кораблей Северного флота, подходивших к самому берегу Мотовского залива, действия десантированного флотом батальона пограничников.

Итак, измотанный стойким сопротивлением советских войск горнострелковый корпус противника был отброшен на исходный рубеж. Он понес большие потери в живой силе и технике и был вынужден приостановить наступление на Мурманск. Нелегкими были бои и для нас. Они изобиловали опасными, а порой и критическими моментами. Но стойкость, мужество, непоколебимая вера в победу позволили бойцам и командирам выполнить задачу, поставленную командованием: «Выстоять! Не пропустить врага!»

Безвестный дотоле горный хребет на восточном берегу Западной Лицы стал памятным. Его нарекли «Чертовым перевалом». Название это осталось за ним и после войны, закрепилось на картах. А долина Западной Лицы стала колыбелью славы защитников Крайнего Севера. Ныне там высится памятник героям обороны советского Заполярья.

Колонный путь Ура-Губа

13 июля меня назначили командиром 58-го полка.

К тому времени на участке обороны нашей дивизии складывалась новая обстановка. Потерпев неудачу в боях за перевал, немецкое командование изыскивало иные пути прорыва к Мурманску. На этот раз Фалькенхорст и Дитл замышляли сокрушить наш правый фланг, примыкавший к губе Большая Западная Лица. В связи с этим корпус «Норвегия» за двое суток сосредоточил там свои главные силы, а 11 июля обе его горнострелковые дивизии — 2-я и 3-я форсировали Западную Лицу на широком фронте от устья губы до Среднего водопада. С разных участков они нанесли два удара, сходящиеся в районе высоты 314,9. Объединив здесь силы, враг намеревался наступать через поселок Ура-Губа на Мурманск.

— Если противнику удастся развить успех на этом направлении, — сказал начальник штаба дивизии полковник В. А. Соловьев, вводя меня в курс новой обстановки, — то оборона нашей 52-й окажется расчлененной, нарушенной в ряде мест. Повернув на юг, враг, кроме того, создаст угрозу тылам дивизии. Но мы укрепляем оборону [36] на своем правом фланге. По приказу командарма В. А. Фролова туда направляются 112-й и 58-й стрелковые полки, дивизион 208-го гаубичного артполка, некоторые специальные подразделения. Коротков с войсками уже в пути, но дорог совсем нет, и маневр полка проходит медленно.

Соловьев тепло отозвался о Северном флоте, который по-прежнему обеспечивал приморский фланг дивизии огнем корабельной артиллерии и ударами авиации. Кроме того, средствами флота проводилось десантирование на северо-западный берег губы Большая Западная Лица 325-го стрелкового полка 14-й дивизии и отряда моряков под командованием майора А. А. Шикиты.

— Ваша задача, товарищ майор, — подчеркнул полковник, — не допустить прорыва противника в направлении поселка Ура-Губа.

Я быстро собрался и по бездорожью отправился с ординарцем В. И. Колышко догонять полк. Каково было бывшему кавалеристу месить грязь ногами! Сейчас бы взнуздать доброго коня, ноги в стремена — и аллюром в два креста вперед. Об этом приходилось думать потому, что на Севере, где по «каменному морю» машинам пройти трудно, конь оказался бы в самую пору.

Невольно думалось о былом, о том, как поступил в кавалерию, навсегда связав свою жизнь с армией. Давно это было, а кажется, что вчера.

В 1926 году Дигорский окружком комсомола предложил мне пойти на кавалерийские курсы во Владикавказе. От радости я в тот же день, не возвращаясь домой, уехал в город.

Национальный кавалерийский полк, в который я прибыл, состоял из кавалерийского дивизиона дагестанцев, отдельных взводов осетин, кабардино-балкарцев, адыгейцев и других национальностей Северного Кавказа. Все они дислоцировались в своих автономных областях и республиках, а летом на период лагерного сбора выезжали в Персиановские лагеря, что под Новочеркасском. По возвращении из лагерей меня вызвал политрук М. А. Цаллагов и сказал:

— Рекомендую вас в Краснодарскую национальную кавалерийскую школу. Поезжайте учиться!

Я последовал совету политрука и не пожалел. Окончил школу. Был командиром взвода, эскадрона, начальником [37] полковой школы, заместителем командира полка по строевой части, командиром отдельного разведывательного батальона. И теперь, когда стал командиром полка, хотелось оправдать высокое доверие.

День даже для Заполярья выдался на редкость скверным. Снег, падавший с утра, сменился дождем, а потом опять повалил густыми хлопьями. Дорога совсем раскисла. Мы утопали по колено в грязи, изрядно устали. Но вот наконец догнали 3-й стрелковый батальон, который прокладывал колонный путь для артиллерии. Сюда уже подошел гаубичный дивизион 208-го артполка: бойцы помогали тягачам метр за метром тащить орудия.

Высокий, худощавый старший лейтенант В. Ф. Гринев — командир 3-го батальона — доложил о положении батальона, его командных кадрах. Штаб же полка со спецподразделениями и 1-м батальоном находился на марше впереди. 2-й батальон, который вышел на сутки раньше, по данным Гринева, теперь был в районе высоты 314,9.

Подошла батарея 120-мм минометов на конной тяге. С нею — капитан Н. М. Пилевин, начальник артиллерии полка. Он познакомил меня с тактико-техническими данными новых минометов. Глядя на мины весом в пуд, я порадовался: будет чем угостить гитлеровцев.

Мы продолжали свой путь.

Перед нами возникла высотка из хаотически нагроможденных валунов — больших и малых. Возле них отдыхали бойцы и командиры, измотанные тяжелым ночным переходом. Лица прикрыты касками, шинели припорошены снегом.

Бужу воина, спящего у самой дороги, осторожно стуча по каске. Тот вскакивает. Да это же начальник штаба полка капитан Салтыков!

Герман Александрович — мой старый знакомый. Мы вместе бывали на командно-штабных учениях, встречались на Чертовом перевале. Человек собранный, спокойный и деловой. Вот и сейчас он обстоятельно доложил обстановку, со знанием дела охарактеризовал силы полка.

2-й стрелковый батальон капитана Солдатова снова ведет бой в окружении — сейчас он в районе высоты 314,9. Связи с ним нет. 1-й стрелковый батальон капитана А. Ф. Шарова находится на марше — в 3–5 километрах впереди штаба. О 3-м стрелковом батальоне, а также о полковой артиллерии я уже знал все необходимое. [38]

На подробное знакомство со штабом времени не оставалось. Подразделения полка двинулись по трассе, обозначенной лишь телефонными столбами. Поскольку где-то впереди следовал 1-й батальон, охранения не выставили. Это был первый мой просчет как командира полка: на марше каждая колонна должна обеспечивать себя охранением, тем более в гористой местности. Последствия допущенной оплошности не замедлили сказаться. Примерно через час нашу колонну обстреляли гитлеровские автоматчики. Для отражения атаки пришлось развернуть разведвзвод. Противник ретировался.

Но как мог появиться тут враг? Ведь впереди два наших батальона! Решил ускорить движение и сблизиться с ними.

Вскоре я был на НП командира 1-го батальона. Впереди, метрах в пятистах, шел бой, напряжение которого с каждой минутой нарастало. Но кто с кем ведет бой и как он возник, капитан Шаров ясно не представлял.

— Скорей всего, батальон столкнулся с колонной противника у ближнего перевала, — доложил он.

При встречном бое, как известно, командир должен быть впереди, в боевых порядках. Это — уставное требование. Жестом показываю комбату — вперед, к батальону! Вслед за ним переношу свой НП.

Картина боя становится яснее. Противник движется к перевалу со стороны высоты 314,9. Начштаба полка приказываю ускорить подход артиллерии и минометов, обеспечить связью Шарова.

Бой впереди то утихает, то вновь вспыхивает. Томительно тянется время. Но вот и первый доклад по телефону. Капитан Шаров сообщает, что противник дважды атаковал батальон, но оба раза был отбит. Имеются раненые и убитые. Из 13 станковых пулеметов 5 выведены из строя минометным огнем. На левом фланге создалось угрожающее положение: гитлеровцы, используя складки местности, приблизились вплотную к нашим боевым порядкам.

По радио докладывает командир взвода разведки лейтенант Н. А. Шпак: батальон пехоты противника с минометами на горно-вьючных лошадях втягивается в ущелье у северо-восточных скатов высоты 314,9. Значит, резервы противника на подходе. [39]

На левом фланге снова разрывы вражеских мин. Огонь же наших пулеметов становится все слабее. Видимо, противник сумел их подавить.

А наши пушки и минометы досадно отстают. Огневой перевес по-прежнему на стороне врага. Нам благоприятствует лишь местность: мы сверху, на перевале.

Бросаю в бой роту связи старшего лейтенанта И. В. Суслова. Развернувшись в цепь, рота ускоренным шагом идет на левый фланг. Ее задача отбросить противника, приблизившегося к перевалу. Рота с ходу атакует и оттесняет егерей.

Удалось наконец связаться по радио с капитаном Солдатовым, батальон которого находился в окружении. Когда я назвался, тот ответил:

— Никакого Худалова я не знаю...

Разумеется, Солдатова, не ведавшего о смене командира, нельзя было винить за дерзкий ответ. Ведь кругом был коварный враг, от которого можно ожидать любой провокации. Но мне от этого не легче.

Приказываю лейтенанту Шпаку пробраться к Солдатову, сказать о моем назначении, выяснить сложившуюся там обстановку.

Противник между тем вновь подобрался к перевалу. Теперь его натиск сдерживала рота Суслова. На наших глазах егеря устанавливали минометы и пулеметы. Вот-вот они усилят давление, введут в бой резервы и тогда ворвутся на перевал. Нам же помощи ждать неоткуда. Неужели бесславно закончится бой, которым я впервые руковожу? Нет, этого нельзя допустить. Уже собрался идти в боевые порядки 1-го батальона: там еще можно что-то предпринять. Но в этот момент ко мне приблизился совсем юный небольшого роста боец и, отдав воинскую честь, озабоченно доложил:

— Товарищ майор, кругом идет бой, а мы не знаем, к кому обратиться. Вон у той высоты 150 человек пополнения для 58-го стрелкового полка. Со вчерашнего вечера ищем полк. У нас есть оружие, боеприпасы...

На радостях я расцеловал красноармейца.

Пополнение, во главе которого я поставил старшего лейтенанта П. К. Манаенкова, тут же отбыло в распоряжение комбата Шарова.

Наш отпор врагу стал ощутимее. Во время четвертой атаки противника был убит офицер, возглавлявший ее. [40]

Наши это заметили. С криком «ура» командиры и бойцы поднялись в стремительную контратаку.

В итоге встречного боя два немецких батальона 137-го и 138-го горноегерских полков были отброшены далеко назад и понесли большие потери. Только на склонах перевала, куда противник так рвался, осталось до 120 трупов гитлеровцев. Два офицера захвачены в плен. Мы соединились с батальоном Солдатова.

Теперь перед рубежом нашей обороны поднималась круто вверх трехглавая высота 314,9, господствовавшая над окружающей местностью. Это были своего рода ворота, через которые лежал путь от Ура-Губы на Мурманск. Но ключом от ворот владел противник. Здесь он продолжал накапливать свои силы для нового наступления.

14 июля 58-й полк наконец сосредоточился в одном месте. Подтянулись артиллерийские подразделения. Вскоре подоспели и тылы. Раньше здесь ни один транспорт, кроме оленьих нарт, не проходил, а сейчас, хоть и с трудом, двигались гаубицы, которых нам так недоставало, грузовики с боеприпасами.

Положение нашего полка было крайне невыгодным. Противник с высоты имел отличный обзор, он контролировал огнем колонный путь на Ура-Губу.

Высоту надо было брать. И не только ради упрочения обороны полка, но и для обороны дивизии. Только в этом случае дивизия приобрела бы возможность объединить усилия своих разрозненных частей, чтобы сорвать новое наступление противника на Мурманск, на этот раз через Ура-Губу.

Ну а пока мы изучали опыт минувших боев, совершенствовали управление войсками. Поучительным был разбор боевых действий, проведенный в штабе полка. Живой обмен мнениями вызвало, в частности, выступление капитана Солдатова, который недоумевал: почему батальоны действуют разобщенно, оторванно друг от друга, не в этом ли заключается одна из причин все еще подстерегающих нас неудач. Вопрос был поставлен остро. Хотелось выяснить, что в суждении Солдатова было рационально, а что неверно. Ведь причины неудач надо было искоренять.

Высказались все комбаты, работники штаба. И мы пришли к общей точке зрения. Она выглядела так.

Подразделениям полка действительно приходилось действовать [41] самостоятельно, иной раз в изоляции друг от друга. Но это вызывалось особенностями Заполярья с его горной, сильно пересеченной местностью, отсутствием или малым количеством дорог, широким фронтом обороны. Так что рассредоточенность сил вовсе не означает неумения воевать — она вытекает из объективных условий обстановки и неизбежна в дальнейшем. Следовательно, чтобы избежать неудач, нужно прежде всего знать специфику боя в условиях Заполярья, с учетом этой специфики управлять войсками. Об этом, кстати, свидетельствовал и вчерашний бой. Солдатову напомнили, что роты его батальона оказались разбросанными по трем высотам — 314,9; 222,0; 323,0, но сражались хорошо, и батальон свою задачу выполнил полностью: он обеспечил подход и развертывание главных сил полка, преградившего путь врагу на Ура-Губу.

Мы еще плохо, говорилось на разборе, организуем взаимодействие подразделений с артиллерией, не заботимся по-настоящему об общем плане действий, о применении сил и средств в соответствии с их возможностями, о связи между подразделениями, огневой и тактической поддержке. В частности, наш штаб не всегда знал, как складывалась обстановка у правого соседа — 112-го полка. А ведь он вел бои с частями той же 2-й горнострелковой дивизии, которая наступала и против нас.

Численно превосходящий противник, продвигаясь, хотя и медленно, вперед, оставляет нам крайне мало времени на принятие решений, на перегруппировки и маневры. Приходится иногда, что называется, затыкать дырки в местах прорыва обороны. Поэтому, указывалось на разборе, важно четко и твердо принимать решения, вовремя доводить эти решения до исполнителей, помогать им успешно выполнить боевую задачу. Разбор боевых действий вылился в деловую товарищескую беседу. Горячие страсти лишь помогли выработке единого взгляда. Из встречи с комбатами я вынес чувство уверенности, что эти люди не подведут Родину в трудный для нее час.

Вскоре у нас побывали начальник штаба дивизии В. А. Соловьев и начальник политотдела старший батальонный комиссар Г. Н. Касьяненко. Они во многом помогли мне, молодому командиру полка. Впечатляющей была беседа Григория Нестеровича с бойцами, которую он провел в лощине, укрытой от наблюдения противника. Беседа [42] ободрила людей, помогла им сбросить с плеч груз усталости.

Соловьев и Касьяненко рассказали нам о тех испытаниях, которые выпали на долю нашего соседа — 112-го полка. По бездорожью полк вышел на правый фланг дивизии лишь к исходу 12 июля, когда два батальона 205-го стрелкового полка, оборонявшихся на Западной Лице, были потеснены и противник захватил плацдарм на восточном берегу реки в районе устья и побережья губы Большая Западная Лица. Требовалось срочно поправить дело. И командир 112-го Коротков принял правильное решение: в одном километре севернее высоты 314,9 он навязал противнику бой и лишил его возможности беспрепятственно двигаться на Ура-Губу. Разыгралась ожесточенная схватка. Противник вынужден был развернуться и, хотя превосходство сил было на стороне врага, 112-й полк контратаками — без артиллерийской и авиационной поддержки — сдержал егерей, не дал им выйти на колонный путь.

Полк понес заметные потери в людях. Выбыли из строя многие командиры и политработники батальонов и рот, погиб комиссар полка старший политрук С. Т. Фоминых. Но несмотря на это, 112-й полк совместно с 2-м батальоном нашего полка трое суток сдерживал натиск противника, обеспечив развертывание дивизии. Теперь положение войск, защищавших Заполярье, упрочилось.

Штурм высоты

И противник, и мы придавали большое значение высоте 314,9.

Как сбросить горных егерей с высоты, закрепиться на ней, остановить здесь врага? Этой мыслью жили бойцы и командиры полка. Массивная и внушительная, уходящая вверх скалистая громада казалась неприступной. Крутыми южными скатами она к тому же подходила вплотную к озеру Дикое, и впрямь оправдывавшему свое название.

Мы с начальником штаба, комбатами, начальником артиллерии полка приступили к рекогносцировке обороны противника. Проводили ее из расположения 3-го батальона, позиции которого подходили левым флангом к озеру. [43]

Правее — до колонного пути на Ура-Губу тянулась оборона 1-го батальона, а далее фронтом с севера на юг прикрывал этот путь 2-й батальон.

Вглядываясь в высоту, в подступы к ее вершинам, рассматривая в бинокль инженерные сооружения, мы не находили слабых мест в обороне противника.

В глубину высота уходила километра на три. Ее вершины (их было три) не полку, а в самую пору дивизии штурмовать. Между тем обстановка не позволяла нам втягиваться в затяжной бой: противник, того и гляди, возобновит попытки прорваться по колонному пути на Ура-Губу. Поэтому атаковать высоту надо только в высоком боевом темпе.

Наше преимущество — внезапность. Гитлеровцы вряд ли рассчитывают, что после изнурительного встречного боя мы перейдем в наступление, да еще нацелимся на махину гору. Но одной внезапности мало. Важно найти и тактическое решение, которое явилось бы для противника неожиданным.

В первые дни войны бывало, что командиры батальонов (я и себя не исключаю из их числа), да и командиры полков, при оценке обстановки больше склонялись к интуитивным выводам, чем к кропотливому анализу данных, особенно о противнике. Это объяснялось порой тем, что враг, наступавший по всему фронту, не оставлял нам времени для долгих размышлений. Поэтому в решениях случались погрешности расчетов, недооценивалась роль взаимодействия. За это приходилось дорого расплачиваться. Теперь мы научились четко планировать, ценить согласованные действия подразделений и этот бой готовили всесторонне и тщательно.

О характере позиций врага и его намерениях мы уже имели данные. Разведчики во главе с лейтенантом Шпаком не сидели без дела. Выявилась интересная деталь: егеря прекратили оборонительные работы. Похоже, что не сегодня-завтра они собираются возобновить наступление.

Мы анализировали этот элемент обстановки и с другой точки зрения. Если у егерей не было оборонительных сооружений, значит, они слабо укрыты от нашего огня и, вероятнее всего, сосредоточены в компактных группировках, которые необходимы для массированного удара в наступлении. Но в данном случае неизбежны разрывы и промежутки между группировками. Эти-то разрывы мы [44] и должны использовать для проникновения в боевые порядки противника и широкого там маневрирования.

Долго прикидывали, где атаковать позиции егерей. Было заманчиво главный удар нанести по восточной вершине, восточным ее скатам — более пологим, чем остальные. Но тут внезапности не достигнешь: враг зорко наблюдал и простреливал эти скаты. А вот крутой южный скат высоты, упиравшийся в озеро Дикое, противник прикрывал огнем слабо. Видимо, он считал этот участок недоступным. Его-то мы и избрали для атаки.

Объектом удара наметили восточную и западную вершины одновременно. Исходное положение выбрали у самой высоты, в мертвом, ненаблюдаемом и непростреливаемом пространстве, чтобы преодолеть расстояние до противника одним стремительным броском.

После овладения восточной и западной вершинами предусматривалось основные силы полка направить на северную вершину. При таком плане боя полк прикрывал выходы на колонный путь, куда могли бы устремиться подразделения горных егерей.

Управление огнем артиллерии централизовали, но, как всегда, право вызова огня предоставили и командирам батальонов. Они могли его и корректировать через основной наблюдательный пункт.

Накануне наступления в подразделениях прошли партийные и комсомольские собрания. Стоял один вопрос: «В бою действовать смело, решительно, дерзко, идти впереди всех бойцов. Искать стыки и фланги противника». С докладами на собраниях выступили командиры, политработники, коммунисты — ветераны полка. В отделениях вышли боевые листки-молнии. Бывалые воины рассказывали о своем боевом крещении, давали молодым однополчанам советы и товарищеские напутствия. Состоялись беседы агитаторов. Подкупали они простотой, искренностью, задушевностью.

* * *

Штурм высоты 314,9 начался в 4 часа утра 18 июля. Орудия и минометы открыли огонь по выявленным огневым точкам противника. Батальоны цепями двинулись на высоту: 1-й — капитана Шарова и 3-й — старшего лейтенанта Гринева шли скрытно по крутому южному скату, 2-й — капитана Солдатова — по восточному, пологому. Но [45] воинов встретил минометный огонь противника. Он нарастал. Наши цепи залегли. В атаке наступила тягостная пауза. Ее всегда ощущаешь почти физически.

Что делать дальше? Я, конечно, мог заставить бойцов подняться и идти вперед. Однако и в этом случае не был убежден, дойдем ли до вершины.

Начальник штаба полка Салтыков, который был рядом со мной, размышлял вслух: если пехота будет наступать цепью и дальше, мы понесем большие потери, высоту некому будет брать. А если первому и третьему батальонам по крутизне перемещаться не цепью, а небольшими группами? Группой легче и обходить огневые точки, и атаковать по складкам местности...

Мысль Салтыкова была разумной. Тут же были переданы указания в батальоны, и те стали перестраивать боевые порядки. Перестройка прошла быстро, организованно, и я невольно подумал, как удобно управлять обученными кадровыми ротами: это результат подготовки войск еще в мирное время.

Перегруппировка боевых порядков не замедлила сказаться на ходе боя.

Взвод младшего лейтенанта П. Н. Лягуна, усиленный ротным минометом и ручным пулеметом, наступал на один из отрогов высоты, нависший над озером Дикое. На его пути засел вражеский пулеметчик, который своим огнем прижал к земле бойцов взвода. Лягун, искусно маскируясь, вплотную подобрался к пулеметчику. Тот, увлекшись стрельбой, не заметил, как Лягун наклонился над ним. Младший лейтенант схватил гитлеровца за куртку, рывком поднял его и тут разглядел, что на руки пулеметчика натянуты перчатки.

— Ах, мерзавец, в перчатках вздумал воевать! Вот тебе! — И Лягун сбросил егеря со скалы. Путь взводу был открыт.

Внимание мое привлекая правый фланг полка, где наступал 2-й батальон. Его действия за скатом высоты для нас были скрыты. По радио удалось связаться с комбатом. На вопрос, как идут дела, Солдатов доложил, что правофланговую роту дважды контратаковывал противник, а левый фланг батальона уперся в скалу. Противник слабыми силами сдерживает наступление.

Не успели мы оценить это сообщение, как комбат опять доложил: очередная контратака. [46]

Что за странность? Мы еще не развернули как следует наступление, а гитлеровцы уже вздумали контратаковать. Рассчитывают на нашу слабость? Или только выгодное положение на фланге толкает их на этот шаг?

Салтыков вслух высказывает мнение: трудно и опасно подниматься на высоту, но еще рискованнее скатываться с ее круч. Гитлеровцы боятся такой перспективы...

Пожалуй, он прав. Егеря настроены стойко сопротивляться. Но они еще не обнаружили подымающихся подразделений 1-го и 3-го батальонов. Посмотрим, как их удар подействует на фашистов.

Солдатов снова докладывает: еще одна контратака, сильный огонь противника с фланга не дает продвинуться ротам. Комбат просит усилить поддержку артиллерийским огнем.

Положение батальона Солдатова, безусловно, трудное. Он наступает хотя и на второстепенном направлении, но должен оттянуть на себя как можно больше сил противника. Только в этом случае маневр других подразделений, действующих на главном направлении, по крутым скатам высоты, может оказаться неожиданным для егерей. Приказываю Солдатову прикрыть контратакуемый фланг огнем пулеметной роты батальона.

— У вас есть еще минометная рота, используйте и ее, но сделайте все, чтобы внимание противника было приковано к вашему батальону. В этом суть вашей задачи.

— Вас понял, — ответил комбат, — будет исполнено.

Николай Кириллович отличался большой смелостью и отвагой. В критические минуты он стремился повлиять на ход боя личным примером и не раз бросался на противника во главе своих бойцов. Упрекать его в нерешительности не было никаких оснований. Но открытый правый фланг, видимо, очень его допекал.

Бой продолжался. Докладывая обстановку десятью минутами позже, Солдатов между прочим сказал, что огонь противника с фронта из стрелкового оружия заметно ослабел.

Это меня насторожило: почему ослабел? Либо враг переживает кризис в боеприпасах (чего я не допускал), либо он понял наш замысел и теперь переключил свое внимание на главное направление.

Нужно было бросать в атаку 1-й и 3-й батальоны. И я сделал это немедленно. [47]

Артиллерия произвела пятиминутный огневой налет. И атака началась. Первым ворвался на высоту 314,9 лейтенант В. М. Рожищин со своей ротой. Он был уже дважды ранен, но продолжал мужественно руководить боем.

На крутых скатах завязались многочисленные стычки с группами егерей, засевшими за скалами, камнями, в кустарнике. Внезапность удара двух батальонов, сильнейший их натиск сломили сопротивление противника. Гитлеровцы начали отходить к вершине и на обратные склоны высоты.

Казалось, что мы у цели. Но с западных скатов неожиданно появилось до двух рот противника. Егеря шли скорым шагом, что-то громко кричали. Офицеры в воинственном угаре размахивали пистолетами. Контратака поддерживалась минометным огнем.

Обстановка, таким образом, резко изменилась.

В добавление ко всему, начальник артиллерии полка Пилевин доложил, что артиллерийским огнем уже нельзя помочь отбить контратаку. Стороны сошлись слишком близко — можно поразить своих. Оставалось предупредить об этом 1-й и 3-й батальоны, что я и сделал, связавшись с комбатами по радио.

Исход схватки решил в нашу пользу командир взвода пулеметной роты 3-го батальона младший лейтенант И. И. Рябов. Его взвод, поднявшись на высоту, обрушил огонь трех пулеметов на вражескую цепь. Егеря, однако, тут же засекли пулеметчиков, открыли по ним минометный огонь. Два пулеметных расчета почти одновременно вышли из строя, а в третьем в живых остался только один боец. Командир взвода сам лег за пулемет и стал косить гитлеровцев. Привлек он огонь и на себя. Осколком снесло с его головы каску, пробило правую руку. Однако Рябов продолжал стрелять, не дав ни на шаг продвинуться цепи противника.

Время было выиграно. Комбат перегруппировал силы и бросил батальон в штыки. Когда бойцы пробегали мимо Рябова, его раны старательно перевязывал оставшийся в живых пулеметчик, не замечая, что командир взвода уже мертв.

Враг отходил. Наши неотступно преследовали. Даже тяжелое ранение комбата Гринёва не остановило его бойцов. Хорошо маневрируя, 1-й и 3-й батальоны гнали противника к вершине высоты. [48]

На подступах к северной вершине бойцов встретил сильный артиллерийско-минометный огонь противника. В ответ прогремели залпы нашего гаубичного дивизиона. Пока продолжалась артиллерийская дуэль, со стороны Баренцева моря появился вражеский самолет-разведчик. Минут пятнадцать он кружил над боевыми порядками полка, спускаясь все ниже и ниже, облетел высоту с тыла.

— Сейчас наведет сюда бомбардировщики. Рассредоточить боевые порядки, — предлагаю комбатам.

Но в районе Западной Лицы вдруг прогремел залп, потом второй, третий. Это дивизион 105-мм орудий противника открыл огонь по позициям нашего гаубичного. Вот, оказывается, для чего пожаловал самолет-разведчик: он корректировал артиллерийский налет. К нашему счастью, особого вреда артналет не причинил.

Пришло время перенести КП полка на высоту. С Салтыковым и Пилевиным поднимаемся по крутому скату. Цепляясь за камни, добираемся до площадки под скалой и невольно отшатываемся: здесь лежат почти два десятка убитых лошадей и столько же трупов солдат противника. Вокруг разбросаны ящики от патронов и мин. Лошади горно-вьючные, подкованы на все четыре ноги, подковы с передними шипами. Неплохо, видно, готовились гитлеровцы к наступлению, коль и про шипы не забыли.

Но кто же вел по гроту огонь?

К нам подошла группа раненых из 2-го батальона. Среди них командир пулеметной роты старший лейтенант Н. И. Шапкин, которого я хорошо запомнил по боям на Чертовом перевале. Он-то и ответил на мой вопрос. Во время контратаки противника Шапкин получил приказание комбата: во что бы то ни стало отсечь удар егерей. Его пулеметчики выполнили поставленную задачу, но и сами понесли потери: командир взвода младший лейтенант М. И. Старовойтов был тяжело ранен, погибли сержант Першин, рядовой Голибин...

В разгар боя наблюдатель Горин доложил, что справа к лощине выдвигается колонна пехоты с вьючными лошадьми. Шапкин приказал командиру расчета Столярову открыть огонь, но Столяров сделать это уже не мог — пуля врага оборвала его жизнь. Оказался раненным и второй номер Колтыга, которого тут же заменил Горин. Командиру роты пришлось самому лечь за пулемет. [49]

Много полегло гитлеровцев. Те, что остались в живых, укрылись в расщелине. Но и тут не нашли спасения: их накрыли огнем минометчики роты старшего лейтенанта Д. П. Ефременко. Вслед за тем бросился в штыки взвод стрелков во главе с лейтенантом А. И. Кременчуком. Остатки противника были уничтожены.

Шапкин огорчался тем, что ему не пришлось больше наступать: он был ранен и теперь по указанию комбата направлялся на медпункт.

Мы продолжили восхождение. Шагали через трупы гитлеровцев, мимо брошенного оружия и снаряжения, исковерканных осколками мин велосипедов.

За скалой торчала палатка, брошенная егерями. Это, оказывается, был командный пункт 2-го батальона 137-го горноегерского полка. Несколько одеял, потухший костер, банки с консервами... На складном столе — пишущая машинка с заложенным листом бумаги: «...боеприпасов нет, дальше сопротивляться русским не в состоянии. Крутые скаты, на которые мы так рассчитывали, русские одолели, батальон понес большие потери...»{4} На этом донесение, адресованное командиру полка, обрывалось.

Подошли к району недавней контратаки. Трупов противника еще больше. Впечатление такое, что полегли обе роты целиком.

Начальник штаба подобрал солдатские книжки: две роты, брошенные противником в контратаку, оказались из 2-го батальона 138-го горноегерского полка.

Артиллерийский огонь не пощадил и бесхозных оленей. Многие из них были убиты в момент водопоя. Лежали словно спящие.

...Вот и вершина высоты. Пришедшие сюда раньше нас роты 1-го батальона уже полностью освоились: расположившись группами, как на бивуаке, бойцы выкладывали из вещевых мешков сухари, печенье, мясные консервы... Кое-кто уже успел приготовить на спиртовках чай.

Конечно, после боя не грех и подкрепиться. И плох тот командир, если он не позаботится, чтобы подчиненные вовремя поели. Но наш противник был рядом, за высотой. Теперь самый подходящий момент, чтобы на его же плечах ворваться туда... Я напомнил об этом комбату. Шаров меня понял, можно сказать, с полуслова. Он громко, но [50] спокойно подал команду «ускорить прием пищи» и, пригласив к себе командиров рот, указал им новые направления для наступления.

Андрей Федорович ничуть, пожалуй, не изменился на войне. Как и в мирное время, он оставался прежним: хладнокровным, уравновешенным, рассудительным. Эти качества очень пригодились ему в первые дни войны. Он не терял самообладания в самых критических ситуациях. Даже в условиях, когда батальон действовал самостоятельно, комбат чувствовал себя вполне уверенно. В бою он стремился быть ближе к ротам, и за это его уважали бойцы и командиры. На такого человека каждый равнялся, заражался его энтузиазмом, бесстрашием, оптимизмом. С лица, оживленного, выразительного, никогда не сходила улыбка.

Вот и сейчас, ставя задачи командирам подразделений, Шаров как-то хитровато прищурился, усмехнулся:

— Второе съедим, когда возьмем столообразную северную вершину. До нее рукой подать — всего лишь километра три.

И роты снова в наступлении. Противник оказывал сопротивление. Казалось, прорваться сквозь шквал минометного и пулеметного огня нет никакой возможности. Но тут заговорила наша артиллерия. Она быстро нащупала вражеские минометы и пулеметы. Огонь их ослабел. Теперь красноармейцы карабкались по скатам, лавиной надвигались на егерей. И вот гитлеровцы побежали, бросая пулеметы, автоматы, винтовки.

У подножия северной вершины высоты 275,0 противнику удалось все же закрепиться. Его оборона располагалась ярусами и была, как мы убедились, весьма сильной. Тем не менее моим желанием было прорваться на вершину с ходу и тем самым преодолеть последнее препятствие на пути к Западной Лице. Но, оценив обстановку и взвесив свои возможности, пришлось охладить пыл. Наша пехота была уже утомлена. Она понесла потери и, главное, не могла уже рассчитывать на поддержку артиллерии, которая оставалась на исходном рубеже. Чтобы подтянуть ее в условиях бездорожья, требовалось не менее суток. Столько же времени могла занять доставка боеприпасов, а они в батальонах иссякли.

КП полка разместили на высоте 314,9. Отсюда был отличный обзор, и, как на учебном ящике с песком, просматривалось [51] расположение подразделений всего полка. На высоте установили радиостанцию. Вскоре удалось также наладить проводную связь с соседями. С Коротковым, командиром 112-го полка, говорили как старые знакомые. К сожалению, дела у него шли не так, как бы того хотелось.

В течение последних суток 112-й полк на рубеже колония Большая Лица, высота 322,0 отбивал все возрастающие по силам и ожесточению атаки частей 2-й горнострелковой дивизии противника. Только сегодня полку удалось улучшить свое положение. Он полностью овладел одной из господствующих высот. Но далее продвинуться не смог. Мы обменялись мнениями о предстоящих действиях. Коротков пообещал уменьшить разрыв на стыке с нами.

Наш сосед слева — 205-й полк — в течение нескольких дней также отбивал многочисленные атаки противника. Частям 3-й горнострелковой дивизии удалось все же расширить плацдарм на восточном берегу реки Западная Лица. За двое суток упорной борьбы, ценой больших потерь враг овладел высотой 258,3.

Собрав данные о соседях, мы с начальником штаба Салтыковым снова принялись анализировать обстановку. И хотя к тому времени связи со штабом дивизии еще не было и мы не получили боевой задачи на следующие сутки, не имели информации о противнике на других участках фронта, для нас было ясно: замыслы немецко-фашистского командования развить успех на ура-губском направлении потерпели крах. Прежде чем возобновить наступление, враг должен собрать силы, перестроить планы своих действий. А на это потребуется немало времени.

Успехи полка, отбросившего противника на пять километров и захватившего две вершины высоты, воодушевили людей. Кое-кто из командиров рот и политруков оказал даже нажим на комбатов: нечего, дескать, сидеть и ждать у моря погоды. Наступать надо! Об этих настроениях рассказывал комиссар полка Ф. М. Ярошенко. Но решиться на новый натиск без должной его подготовки мы не могли: слишком велик был риск. Надо было организовать тщательную разведку обороны противника на последней, третьей вершине, проложить дороги, хотя бы в виде троп, к подразделениям, подать войскам боеприпасы и накормить людей, пополнить роты за счет тылов полка. [52]

На исходе дня ко мне подошел связист. За плечами катушка провода, в руке телефонный аппарат.

— Товарищ майор, — объявил он радостно, — вас просят к телефону.

Появление связиста означало, что связь с дивизией установлена.

— Говорит Пожидаев, — послышалось в трубке, — доложите, что нового и как дела. — Голос начальника оперативного отделения штаба дивизии звучал повелительно.

Я коротко доложил обстановку, итоги боевых действий полка. Сообщил, что взята высота 314,9.

— Чем можно подтвердить, — прерывает меня Пожидаев, — что вы овладели именно высотой 314,9?

— Нахожусь на месте отметки тригонометрического пункта, — ответил я.

Пожидаев имел все основания для беспокойства. Я уже говорил, что в условиях Заполярья, среди скалистых высот и небольших озер, зачастую похожих друг на друга, очень трудно ориентироваться. Но я был уверен в точности своего местоположения, и майор отметил на карте наш рубеж.

Через несколько дней радость первой победы пришлось пережить как бы заново. Я находился в батальоне Шарова, когда связной передал: командиру полка вместе с комбатами к телефону, будет говорить комиссар полка Лазарев. Думаю: о чем это хочет сообщить Василий Федорович, чем порадовать. Он в полку-то всего три дня — заменил Ярошенко, освобожденного по болезни. Слышу, Лазарев говорит:

— Товарищи Худалов, Шаров, Солдатов, Чернецкий!{5} Только что пришла «Красная звезда». Слушайте статью о нашем 58-м полке — «Штурм начался на заре».

И комиссар стал читать. В статье тепло было сказано о людях полка, командирах и политработниках. Высоко оценивалась наступательная инициатива подразделений.

Выступление центральной газеты прозвучало как признание Родиной боевого успеха полка. И мы поспешили к бойцам — хотелось поделиться важной новостью. [53]

Итак, вторая попытка немецко-фашистского наступления на Мурманск была сорвана. Заметно поредел боевой состав горного корпуса. За десять дней июля он потерял только убитыми почти 3000 человек{6}. Задача, которую ставило перед собой гитлеровское командование на Севере, не была решена.

Генерал Герман Хелтер, который возглавлял штаб группы немецкого представителя при главном командовании вооруженных сил Финляндии, впоследствии в своих мемуарах признал: «Горнострелковый корпус «Норвегия» под командованием генерала горных войск Дитла после ожесточенных боев, проходивших с переменным успехом, застрял в районе предмостного укрепления восточнее Лицы».

К этому признанию можно сделать лишь одну поправку: никакого предмостного укрепления ни восточнее, ни западнее Лицы не существовало. Но были советские войска, и сражались они с врагом решительно и мужественно. Их стойкость и упорство в обороне превзошли силу натиска противника.

Военный совет Северо-Западного направления высоко оценил боевые действия войск 14-й армии на мурманском направлении, в их числе 52-й стрелковой дивизии. В телеграмме, присланной на имя командования нашего соединения, К. Е. Ворошилов и А. А. Жданов писали: «Считаем, что дивизии мурманского направления сражаются стойко, упорно и честно выполняют свой долг» {7}.

Зато действия фашистских войск на Крайнем Севере не могли удовлетворить немецкое командование. В директиве № 33, подписанной Гитлером 16 июля 1941 года, цели наступления горнострелкового корпуса «Норвегия» были оставлены без изменений. Известно, что так поступают лишь в единственном случае, когда цель не достигнута.

Готовы к любым неожиданностям

Противник, утратив высоту 314,9 и потерпев неудачу на других направлениях, удержал за собой плацдарм к [54] востоку от Западной Лицы. Он осел на труднодоступном естественном рубеже вдоль реки, организовал систему огня, прикрыл минными полями и проволочными заграждениями свой передний край, стал вести методичный артиллерийский и минометный обстрел наших позиций.

В середине июля генерал-майор Н. Н. Никишин был отозван из 52-й стрелковой дивизии (позднее он командовал одной из армий Карельского фронта). Командиром дивизии был назначен полковник Г. А. Вещезерский. До этого мне с ним встречаться не приходилось, но в штабе дивизии я узнал, что он ветеран Красной Армии, вступил в нее добровольно в 1918 году, участвовал в гражданской войне. Вскоре Георгий Александрович прибыл в наш полк. Первым делом он познакомился с расположением подразделений и наших соседей. Поднявшись на НП, Вещезерский как бы проверяя себя, повторил: «Итак, первый батальон находится у восточной подошвы высоты 275,0; второй — в глубине, уступом вправо; третий — здесь, на высоте 314,9; ваш сосед справа — 112-й стрелковый полк, стык с ним прикрывает второй батальон; на левом фланге — 205-й стрелковый полк. Он обороняет рубеж от высоты 258,3 до реки Западная Лица».

Затем, пригласив меня и комиссара Лазарева, Вещезерский откровенно поговорил с нами об обстановке в полосе дивизии и о предполагаемых действиях врага. Вполне возможно, подчеркнул он, что горный корпус вновь скоро перейдет к активным действиям. Поэтому важно, пока гитлеровцы не оправились, улучшить свои позиции, самим перейти в наступление. И подготовить его как можно скорее. Мне было приказано силами одного батальона овладеть высотой 275,0, что находилась в трех километрах западнее высоты 314,9.

...Неоднократные попытки овладеть высотой 275,0, к сожалению, не увенчались успехом. Перед нами была отвесная стена, на самом верху которой закрепился враг. Всякий раз, как только наши бойцы добирались до середины стены, егеря, не вылезая из ячеек, забрасывали их сверху гранатами. Пытался нам помочь командующий артиллерией армии Д. Ф. Паниткин. Он приехал на наш НП, попробовал управление огнем взять на себя, но тоже толку не добился.

С НП хорошо было видно, как между разрывами снарядов упорно продвигались вперед бойцы 1-го батальона [55] во главе с Шаровым. Их смелость и мужество, кажется, не знали границ. Вот отделение красноармейцев поднялось к ячейке противника. Один боец чудом дополз до нее, бросил гранату и с винтовкой наперевес прыгнул в окоп. Его примеру последовали бойцы отделения.

Однако остальные силы батальона, прижатые к земле плотным огнем противника, летящими сверху гранатами, не смогли закрепить этот чуть обозначившийся успех. Пришлось перейти к обороне.

В первых числах августа на высоту 314,9 с группой командиров прибыл командующий 14-й армией генерал-лейтенант В. А. Фролов. До сего времени я с глубоким уважением вспоминаю о нем. Командарм умел располагать к себе людей. Он сочетал твердость воли и строгость с вниманием к подчиненным, был прост и доступен, отличался выдержкой, уравновешенностью характера. Его никогда не покидало бодрое настроение, которое передавалось и окружающим.

Командарма знали многие командиры и бойцы. Знал его и я. Незадолго до войны Валерьян Александрович бывал в 52-й стрелковой дивизии, и в частности в разведывательном батальоне, знакомился с учебным процессом. Однажды случай свел меня с ним в вагоне поезда «Полярная стрела», курсировавшего по маршруту Ленинград — Мурманск. Генерал беседовал со мной как с равным по званию, делился мыслями, с тревогой говорил о надвигающейся военной грозе.

...И вот встреча на передовой, под носом противника. Генерал крепко пожал мне руку и, внимательно выслушав доклад, как бы сожалея, сказал:

— Такую высоту одолели, а на прорыв к Западной Лице, на преодоление каких-нибудь пяти километров духу не хватило... Как это у вас говорят в Осетии: снял всю шкуру, а как дело дошло до хвоста — нож сломал...

Я доложил, что в ходе боевых действий мы понесли немалые потери, испытывали недостаток в боеприпасах. И все же мне казалось, что мои объяснения не будут приняты во внимание. Однако ошибся.

— Ничего, — примирительно заметил командарм. — Верю, что у 58-го полка найдется еще порох в пороховницах.

Командарм осмотрел наш КП, побывал в одном из ротных районов обороны, поговорил с бойцами. На обратном [56] пути обратил мое внимание на то, что перед передним краем полка все еще валяются трупы фашистов. Надо сказать, что со второй половины июля в Заполярье установилась на редкость жаркая погода. Трупы горных егерей быстро разлагались. Командарм приказал их убрать, а потом, обращаясь к присутствующим, заметил:

— Воюем мы чуть больше месяца, а гитлеровцы уже не те стали. Где это было видано, чтобы они оставляли своих убитых на поле боя. Что-то, значит, случилось с ними, перелом какой-то произошел. А все дело в том, что немцы убедились в нашей силе...

И, остановив взгляд на прибывшем вместе с ним начальнике политотдела армии бригадном комиссаре В. Г. Савкине, командарм продолжил:

— Вот об этом, думается мне, следует чаще напоминать бойцам, на фактах и примерах показывать, что гитлеровцев можно бить и мы их уже бьем, а в дальнейшем будем бить еще крепче. Необходимо только выиграть время.

Возможности для наступления, по оценке командарма, сейчас пока ограничены: мало людей, недостает оружия и особенно боеприпасов. Так что основная задача полков дивизии состоит в том, чтобы прочно закрепиться на достигнутых рубежах и не пустить противника к Мурманску.

— Особое внимание, — подчеркнул В. А. Фролов, — надо уделить инженерному оборудованию позиций, зарыться в землю, наладить взаимодействие между подразделениями и полками, хорошее управление ими. Надо быть готовым к любым неожиданностям.

Командарм уехал. А мы все свои усилия сосредоточили на выполнении его указаний.

Оборонительные работы пришлось вести с учетом особенностей местности, которая изобиловала разнообразными каменистыми высотами, оврагами, озерами и топкими болотами. Первым делом надо было ствольную артиллерию переместить из глубоких лощин на высоты, оборудовать там огневые позиции. Тащили орудия на руках, так как никакие средства тяги на высоты не проходили. На вершинах совсем отсутствовал мягкий грунт. Это создавало большие трудности. Пробовали выкладывать ячейки из камня, но они демаскировали себя, наблюдались противником издалека. Сама обстановка заставляла нас настойчиво [57] совершенствовать инженерное оборудование позиций.

А противник готовился к новому наступлению. В последних числах августа, находясь с командующим артиллерией армии Паниткиным на высоте 314,9, мы заметили дымовую завесу на одном из участков дороги в тылу противника. Это насторожило нас. Когда дым рассеялся, воочию убедились: к фронту подходили колонны немецкой пехоты, которая затем рассредоточивалась в сторону от дороги. Шло накопление сил для очередного удара.

Вскоре наша разведка установила, что немецкое командование подтягивает к фронту переброшенные из Норвегии части СС. Месяцем позже подошла 6-я горнострелковая дивизия. Еще до ее прибытия гитлеровцы начали бахвалиться мощью новой дивизии. С самолетов они сбрасывали листовки, в которых говорилось, что это соединение, мол, брало гору Олимп в Греции, а здешние сопки для нее — не препятствие.

Враг бредил легкой победой, пытался оказать на нас психологическое давление. Дело порой доходило до курьезов. В воскресные дни, например, в ряде мест гитлеровцы появлялись на переднем крае, устраивали попойки, давая понять, что не принимают всерьез наши возможности дать им отпор. Такая наглость не оставалась безнаказанной. В ночь под воскресенье мы направили минометный расчет и группу стрелков в нейтральную зону с задачей: в разгар пьянки накрыть гуляк огнем. Начальнику артиллерии полка Пилевину поручили прикрыть отход минометного расчета.

Утром, примерно часов в одиннадцать, захмелевшие егеря высыпали на площадку перед окопами. И тут по ним ударил наш миномет. Веселая компания сразу поредела. Те, что остались в живых, сломя голову бросились к окопам. Но тут вступили в дело стрелки. Они не позволили гитлеровцам добраться до укрытий и всех уложили на месте. Теперь у егерей отпала охота к подобным развлечениям, а заодно и к испытанию наших нервов.

Упорный труд войск по совершенствованию обороны принес свои плоды. В выгодных для ведения огня местах появились хорошо замаскированные стрелковые ячейки, окопы для ручных и станковых пулеметов. Мы соединяли их ходами сообщения, которые постепенно углубляли. Словом, брошенный кем-то из политработников [58] полка лозунг «Заставим стрелять каждый камень, сделаем каждый валун непробиваемым панцирем для советских воинов» приобретал теперь реальное значение. При всем том мы учитывали, что вынужденная разобщенность подразделений и частей давала противнику возможность находить уязвимые места в нашей обороне. Так что требовалось, как и предупреждал командующий армией, быть готовым к любым неожиданностям.

Сентябрьские бои

7 сентября под покровом густого тумана, затопившего долины и подножия сопок, небольшие пехотные группы противника просочились в оборону на стыке двух батальонов соседнего с нами 112-го полка. Затем туда были брошены четыре батальона CG и два батальона 136-го и 137-го горноегерских полков, поддержанные восьмью танками.

Гитлеровцы, выйдя в тыл правофланговому батальону полка, создали реальную угрозу окружения. Батальону пришлось отойти.

Как только рассеялся туман, над обороной 112-го нависли «юнкерсы». На огневые позиции обрушилась артиллерия. Приходилось удивляться тому только, что егеря нас не трогают, хотя мы занимаем господствующую над местностью высоту. Не давала покоя и другая мысль: если 112-й будет вынужден отойти с занимаемых позиций, то наш 58-й полк окажется в тылу врага.

Связался по телефону с Коротковым. Он досадовал, что не удалось своевременно обнаружить противника. Однако сейчас, заявил Федор Федорович, батальон, на участке которого гитлеровцы имели успех, оказывает им организованное сопротивление. Подбиты два немецких танка, да и пехота несет значительные потери.

С Коротковым условились, что при необходимости окажем его полку помощь, будем активно взаимодействовать огнем.

Левый сосед — 205-й полк — тоже подвергся атакам противника, но удержал свои позиции.

В последующие дни на нашем участке по-прежнему было тихо, а 112-й полк продолжал тяжелый бой. Егеря проникли к огневым позициям дивизиона 158-го артполка, [59] поддерживавшего полк Короткова. Бойцы капитана Е. П. Пасько открыли огонь и заставили противника залечь. Тогда против артиллеристов было брошено два батальона 9-го полка СС. Советские воины били по эсэсовцам прямой наводкой из орудий, вели огонь из автоматов и пулеметов. Враг временно отступил, оставив на поле боя сотни трупов своих солдат и офицеров.

Через некоторое время гитлеровцы, собравшись с силами, возобновили атаки на тех же направлениях. Они вплотную подошли к НП командира артдивизиона Пасько.

О том, что произошло дальше, я узнал от Короткова. События развивались так.

Егеря со всех сторон стали обтекать НП. Капитан Пасько был вынужден отдать на батарею приказ:

— Огонь по моему наблюдательному пункту!

— Подтвердите приказ, — не поверили там.

— Огонь! Приказываю!

Над НП поднялся огромный столб дыма и пыли. Это артиллеристы выполнили волю своего командира. Десятки гитлеровцев полегли на месте. Но огонь не пощадил и командира дивизиона.

— Командир ранен! — крикнул один из артиллеристов, заметив, как Пасько медленно опустился на землю.

Командир чуть слышно сказал:

— Дорогой ценой враг заплатил за нашу жизнь... Передайте сыну Леньке, пусть за батьку отомстит.

На руках бойцов Пасько скончался.

Боевые товарищи исполнили просьбу любимого командира. Они сообщили жене и сыну капитана о последних минутах его жизни, о его героическом подвиге.

Пришло время помочь соседу. Мы с Коротковым договорились, как это сделать. Вперед двинулись две роты лейтенантов С. А. Кузоваткина и В. Д. Прадедова. Оба командира — молодые, энергичные, не раз участвовали в боях. Они быстро выдвинули свои подразделения и внезапно контратаковали противника с фланга. Удар был коротким и решительным. Роты сошлись с врагом врукопашную и отбросили его метров на 800. В дальнейшем они закрепились на достигнутом рубеже, прикрыв фланг своего полка.

...Шли пятые сутки наступления противника. На боевые порядки наших полков усилила налеты авиация. Причем [60] теперь она действовала иначе, бомбила не с больших, а с малых высот. Группы «юнкерсов», сменяя друг друга, буквально висели над полем боя, выискивая цели. Удары авиации приносили нашим войскам больше беспокойства, чем артиллерия.

Под нажимом численно превосходящих сил противника 112-й полк вынужден был отойти. Путь на Ура-Губу перекрывал теперь лишь 2-й батальон нашего полка, возглавляемый Солдатовым. На него-то 13 сентября и устремились егеря, поддержанные авиацией.

Головная рота противника наступала в белых халатах с черными кругами и свастикой на спине. Этим знаком егеря обозначали для самолетов свою передовую линию.

Огнем наших стрелков боевой порядок противника был нарушен. Этим воспользовался командир взвода И. И. Абрамин и политрук роты М. К. Балакирев. Они подняли своих бойцов в контратаку. В коротком бою прорвавшиеся к передовым стрелковым ячейкам гитлеровцы были уничтожены.

Егерям удалось, однако, просочиться в глубину обороны на стыке 4-й и 6-й рот. Бойцы этих подразделений упорно сдерживали атакующие цепи врага.

Минометчик сержант А. П. Генералов, впоследствии ставший Героем Советского Союза, первым бросился, в рукопашную. По его примеру пошли в штыковую все бойцы. Десять гитлеровских солдат и один офицер полегли на скатах высоты. Но тут подошла еще одна группа егерей, которой удалось вновь потеснить наших бойцов, создать угрозу батальону с тыла.

Помочь батальону Солдатова из-за его удаленности от других подразделений было нечем. Комбат мог рассчитывать только на собственные силы. Запрашиваю, почему он не контратакует гитлеровцев 5-й ротой, находящейся во 2-м эшелоне, ведь ее фланговое положение для этой цели очень выгодно.

— Далековато, товарищ майор, — ответил Николай Кириллович, — пускай подойдут поближе. Тогда и ударим.

Но вот егеря приблизились к КП батальона. И Солдатов сам повел 5-ю роту в контратаку.

К тому времени создалось тяжелое положение в [61] 4-й роте. Ее командир лейтенант И. Н. Макаров вызвал по радио огонь на себя. И как только минометная батарея нанесла удар, который привел егерей в замешательство, Макаров с группой связистов и артиллеристов, оказавшихся с ним, пошел в штыковой бой. Их поддержали огнем минометчики. Фашисты не приняли боя, отошли к обрыву. Тут и подоспела 5-я рота во главе с комбатом. Бойцы штыком и пулей довершили разгром противника. Как потом было подсчитано, у обрыва лежало почти шестьдесят трупов егерей.

Не добившись успеха с фланга, противник стал обходить батальон Солдатова с тыла, стремясь наикратчайшим путем выйти к дороге на Ура-Губу. Положение снова стало угрожающим. На этот раз командование дивизии перебросило в район дороги основные силы 205-го полка (на его участке к тому времени атаки противника были прекращены) и отдельный разведывательный батальон. При поддержке артиллерии они отразили натиск егерей, а утром следующего дня решительным ударом отбросили их в исходное положение. Как рассказывал потом командир 205-го полка майор Н. И. Шпилев, в боях особенно отличился личный состав батальона, которым командовал капитан А. С. Родионов. Позиции его подразделения атаковали два батальона солдат СС. Родионову были присущи необыкновенная собранность, спокойствие, самообладание. Капитан и теперь не растерялся. Отдавая отчет в том, что силы неравны, он говорил бойцам:

— Превосходство врага в численности нас не должно пугать. Понадобится — наш боец один за троих, за десятерых будет драться. Враг может пройти только по нашим телам, но мы будем жить и уничтожим его.

Многократные атаки фашистов разбивались о стойкость родионовцев. А когда в рядах егерей обозначилось замешательство, комбат со своим резервом бросился вперед. Его поддержали артиллеристы, стрелявшие прямой наводкой. Большая группа гитлеровцев была отсечена от их главных сил и полностью перебита.

Положение в полосе 52-й дивизии стабилизировалось. Но теперь очень тяжелая обстановка сложилась перед фронтом 14-й стрелковой дивизии. С фланга ее обошла 3-я горнострелковая дивизия противника. Враг углубился на значительное расстояние, перерезав Мишуковскую дорогу [62] в районе 42-го километра. Снова, уже в который раз, возникла непосредственная угроза Мурманску. Сейчас эта угроза была наиболее реальной.

Чтобы парировать удар врага, нужны были значительные резервы. Но их у армейского командования не было. В этот грозный час, как известно, состоялось заседание Мурманского обкома партии, облисполкома и Военного совета армии. Обсуждался один вопрос: чем и как помочь войскам. Было решено из людей, не связанных с выполнением военных заказов, создать народное ополчение и экстренно сформировать новое соединение — Полярную дивизию. Командиром дивизии был назначен полковник С. В. Коломиец. 1-й полк этой дивизии уже 14 сентября, а 2-й — 16 сентября вступили в бой.

Весть о прибытии на фронт дивизии народного ополчения дошла и до нашего полка. Но мы еще не знали в подробностях, как происходило ее формирование, каких усилий оно стоило мурманчанам, партийной организации города. Не знали и того, что секретарь Мурманского обкома ВКП(б), председатель городского Комитета обороны М. И. Старостин докладывал по ВЧ Верховному Главнокомандующему об обстановке, сложившейся под Мурманском, о формировании Полярной дивизии и что И. В. Сталин одобрил эту меру, пожелал бойцам и командирам дивизии боевой удачи.

Усилиями 14-й и Полярной дивизий, а также других частей, действовавших на этом направлении, противник был остановлен и к концу сентября 1941 года отброшен за реку Западная Лица. Угроза Мурманску и на этот раз была снята.

Гитлеровцы понесли большие потери. Попавшая в наши руки книга учета личного состава 1-й роты 1-го батальона 137-го горноегерского полка имела, например, следующую запись: «С 9 по 11 сентября в роте убито 72 человека. Вечером 11 сентября убит командир роты Ригер»{8}.

Теперь в настроениях егерей появилось нечто новое: их все чаще посещает чувство обреченности, неотвратимости трагического исхода боев. В письме домой обер-ефрейтор Зеппи Гермер сообщал: «Пишу это письмо перед битвой, и я уверен, что в живых не останусь, думаю, не [63] только я один буду жертвовать собой в этом бою, но и многие другие солдаты будут лежать рядом».

Обер-ефрейтор не ошибся. В итоге предпринятого немецко-фашистским командованием нового наступления он и тысячи других егерей остались навечно лежать в холодной земле Заполярья.

Но вернемся к нашему 58-му стрелковому полку.

Отступив, 2-я горнострелковая дивизия зацепилась за господствующие высоты, нависнув на фланге нашей обороны. Гитлеровцы, вероятно, полагали, что из-за опасности их флангового удара мы оставим высоту 314,9. Конечно, угроза такого удара являлась вполне реальной и, осуществив его, противник поставил бы нас в весьма невыгодное положение.

Обстановка усугублялась тем, что участок обороны, занимаемый полком, не давал возможности сосредоточить в нужном месте достаточные силы и средства. 3-й батальон оказался с обнаженными флангами у высоты 275,0 фронтом на запад. 1-й батальон располагался на северных скатах высоты 314,9 фронтом на север. Далее шло глубокое ущелье, а за ним перевал, на котором оборонялся 2-й батальон, не имевший огневой связи с другими подразделениями.

Сосед справа был далеко. С левым соседом непосредственного соприкосновения также не имелось.

В этой обстановке напрашивалось решение — оставить высоту, выровнять рубеж обороны с другими частями. Но высота 314,9 господствовала над местностью, поэтому решиться на оставление ее без боя было не так просто.

В ночь на 15 сентября мы с комиссаром полка и начальником штаба думали над тем, что предпринять в сложившейся обстановке. Ведь полк, по сути дела, оказался в огневом мешке.

Салтыков высказал мнение, что высоту следует удерживать при всех обстоятельствах. Комиссар Лазарев поддержал его, подчеркнув при этом, что личный состав полка подготовлен к бою. Коммунисты и комсомольцы, все бойцы, как один, заявляют, что будут сражаться, не щадя своей жизни. Я не сомневался, что полк будет стоять насмерть. И все же после некоторого раздумья было решено подготовить донесение командиру дивизии о сложной обстановке, о возможности вынужденного отхода [64] с высоты на позиции, откуда в будущем можно перейти в наступление и возвратить утраченный рубеж.

Донесение в штаб дивизии отправили ночью с полковым инженером старшим лейтенантом Т. А. Новиковым.

Пока мы ждали ответа, противник утром 15 сентября на участке 3-го батальона перешел в наступление. Он воспользовался плотным туманом и произвел сильную артиллерийскую подготовку по заранее пристрелянным целям.

Наступало три батальона егерей. К 11 часам, не добившись успеха в лобовых атаках, они предприняли фланговые атаки. Складки местности позволяли им подойти скрытно.

3-й батальон Чернецкого с большим упорством отражал атаки врага. Вступил в бой и 1-й батальон Шарова, сдерживавший натиск батальона противника. Однако с каждым часом положение наших войск ухудшалось: противник обладал численным превосходством. Предательскую роль и на этот раз сыграл для нас густой туман. Егеря в ряде мест просочились через промежутки между подразделениями, обошли очаги сопротивления. А когда туман стал рассеиваться, противник вызвал самолеты и при весьма четком взаимодействии между авиацией, артиллерией и пехотой начал взламывать нашу оборону.

Лишь в 14 часов из штаба дивизии пришел по радио ответ на наше донесение. Предлагалось немедленно организовать выход из боя и оставить высоту. Взвесив с комиссаром все «за» и «против», пришли к выводу, что выходить из боя среди бела дня, когда противник обложил нас с фронта и с флангов, местами вклинился в глубину обороны, будет слишком рискованно.

Связываюсь с комбатами, благо проводная связь еще действует. Шаров, как всегда, уверенно докладывает, что положение пока терпимое и как бы между прочим сообщает, что до взвода егерей, пользуясь туманом, просочились по складкам местности на стыке двух рот.

— Как же так? — удивляюсь я. — Проник целый взвод. А где были пулеметчики, прикрывавшие стык?

— Командиры рот Кузоваткин и Прадедов пропустили егерей умышленно, — отвечает комбат, — чтобы поймать в ловушку.

— И чем это кончилось? — не унимаюсь я.

— Наши бойцы огнем и штыком рассеяли немцев. [65]

Егеря пытались было отойти назад к лощинам, но пулеметчики Миронов и Антонов перекрестным огнем отсекли им пути отхода и уничтожили.

А вот положение 3-го батальона, отбивающего атаки двух батальонов противника, остается тяжелым. Ему надо помочь. Но чем? В моем распоряжении лишь две полковые батареи. Они открывают огонь, но разовым порядком — на исходе боеприпасы. Комбат Чернецкий отбыл в левофланговую роту. Связь поддерживаю с его заместителем старшим лейтенантом А. Г. Баласаняном. Он докладывает:

— Девятая рота первую атаку отбила, но противник рвется снова. Сдерживать его все труднее. Командиры взводов Балуткин и Богданов повели своих бойцов в контратаку... Отличились минометчики Горный и Ашавцев. Они уничтожили пятнадцать егерей... Бойцы Романов, Григорян, Престухин отсекли группу гитлеровцев в девять человек и полностью их уничтожили...

Доклад Баласаняна то и дело прерывается. В микрофоне слышатся треск, грохот.

— В чем там дело? — спрашиваю Баласаняна, когда он вновь подает голос.

— Противник атакует район КП, — сообщает он, — со мной пять бойцов, включая радиста. Мы дважды отбили егерей. Они несут потери. Снова накапливаются, в 50 метрах... Но им нас живыми не взять.

Поступает доклад и от комбата Чернецкого. Против левофланговой роты, в которой он находится, действует до батальона гитлеровцев. Все атаки отбиты, но егеря подтягивают новые силы. Здесь, как и на участке их главного удара, назревают серьезные события.

На проводе комбат Солдатов. Его бойцы по-прежнему прикрывают колонный путь на Ура-Губу. Прикрывают надежно. И хотя здесь положение нормализовалось, трогать 2-й батальон нельзя. Иначе прорвется враг.

Оценив обстановку, я все же не стал отводить полк. Покинуть оборудованные позиции, с которых удается, хотя и с трудом, отбивать атаки противника, означало потерять последнюю опору. Без организованной системы огня в момент отхода, когда враг обладает численным превосходством сил, можно потерять весь полк. Оборона высоты 314,9 продолжалась.

Горсточка отважных пехотинцев во главе с Баласаняном [66] снова отбросила группу гитлеровцев. Здесь шел неравный бой почти сутки. Последнюю атаку фашистов Баласанян отражал, имея в своем распоряжении всего лишь трех бойцов. Так получилось, что мой разговор по радио со старшим лейтенантом совпал с самым напряженным моментом боя. Баласанян доложил, что красноармейцы готовы отразить атаку фашистов, вплотную приблизившихся к КП батальона.

— Я с этой высоты уже никуда не уйду, — сказал спокойно, только чуть тише Абисак Григорьевич, и разговор прервался...

Как стало известно после боя, Баласанян, положив трубку радиостанции, тут же с возгласом «За Родину!» повел людей в контратаку. В этом бою он был убит.

Рассказывали, что еще утром Баласанян надел свежее белье, начистил до блеска сапоги.

— Поступлю по обычаю нашего старшего брата — русского народа, — сказал Баласанян. — Перед смертным боем оденусь во все чистое, буду выглядеть молодцом.

Как живой стоит в моей памяти этот отважный офицер. Он был любимцем полка. У него была удивительная способность располагать к себе людей. Привлекал он их шуткой, веселым, острым словом, умением без остатка отдаться делу, не сплоховать в сложной обстановке. Вот и на этот раз он до конца исполнил свой воинский долг.

Наступили сумерки. Теперь можно было отводить 3-й батальон, попавший в очень тяжелое положение. Я вызвал к радиостанции комбата Чернецкого и открытым текстом продиктовал ему приказ об отводе батальона в резерв, указав район сосредоточения. Потребовал в первую очередь обеспечить вынос раненых, велел объявить всему личному составу, что выход из боя прикрывается огнем и контратаками 1-го батальона, который остается на прежних позициях. Выбор путей и способов отхода батальона я предоставил сделать самому комбату: на месте было виднее.

Меня вызвал к рации сосед слева — командир 325-го стрелкового полка 14-й стрелковой дивизии подполковник А. А. Шикита. Его часть сменила 205-й полк, который, как уже указывалось, пришлось перебросить на правый фланг нашей дивизии. Шикито предупредил, что к КП нашего полка через высоту движется до двух батальонов пехоты противника. [67]

Сообщение было тревожным. До сих пор немецкое командование не решалось на ночное наступление. Неужели теперь оно будет продолжать натиск, чтобы сорвать отход нашего полка? Это не предвещало нам ничего хорошего.

Я поспешил в 1-й батальон, чтобы помочь Шарову прикрыть отход 3-го батальона и отразить повторные атаки противника. Важно было поговорить с людьми, объяснить им требования, вытекающие из сложной обстановки.

Бойцы и командиры выглядели крайне уставшими, осунувшимися. Ночью они истребляли отдельные группы егерей, просочившиеся в глубину обороны. Теперь я воочию мог убедиться, ценой каких усилий батальон удерживает свои позиции, отражая одну атаку противника за другой. И тем не менее никто здесь не падал духом. Красноармейцы были готовы выполнить любое задание. Мужественно руководил своими подчиненными капитан Шаров. Он появлялся в самых опасных местах, подбадривал бойцов, несколько раз лично вел их в атаку.

Андрея Федоровича мне и. раньше приходилось видеть в различных переплетах боевой обстановки. И я не переставал удивляться, сколько было в нем хладнокровия и неторопливости, здравого командирского рассудка, сдержанности, завидного мужества и силы воли. И вот теперь его поредевшему батальону пришлось встать на пути двух немецких батальонов. Я был уверен, что комбат выдержит, не подведет. И не ошибся: Шаров и его бойцы с честью выполнили возложенную на них задачу. Они заставили егерей ввязаться в затяжной бой, отвлекли на себя их силы, сохранили за собой оборонительные позиции. Тем самым был обеспечен отход батальона Чернецкого, который образовал резерв полка. Вскоре и батальон Шарова отошел с высоты 314,9. Отошел организованно, под покровом темноты. Противник не посмел на его плечах ворваться на новые рубежи, занятые теперь 58-м полком.

Так закончились сентябрьские бои. Удар, который был нанесен противником по правому флангу 52-й стрелковой дивизии, принес ему лишь некоторое тактическое улучшение позиций. И только. Наша дивизия выровняла фронт, отразила последующие атаки врага, вынудив его остановиться. Так что итоги боевых действий в целом [68] нас удовлетворяли. Очередное наступление на Мурманск горного корпуса «Норвегия», усиленного частями СС и подошедшей 6-й горнострелковой дивизией, поддержанное авиацией, потерпело провал.

Немецко-фашистское командование оценивало создавшуюся обстановку следующим образом: «В соответствии с директивой горнострелковый корпус предпринял 7 сентября новое наступление на Мурманск, но и на сей раз столь же безуспешно». А 20 сентября командующий 20-й горной армией генерал фон Фалькенхорст вылетел в ставку Гитлера, где он доложил, что ничего не может обещать относительно дальнейшего наступления на Мурманск.

Причины неудач противника во многом объяснялись недооценкой с его стороны сил и боевых возможностей советских войск, а также серьезными потерями, которые понес враг в ходе боевых действий. По данным немецкого командования, корпус «Норвегия» с 22 июня по 18 сентября 1941 года потерял убитыми 3900, ранеными 8350, а всего 12 310 солдат и офицеров{9}. Наше командование разгадало замыслы врага и планомерно сорвало все его попытки выйти на Мурманск по колонному пути через Ура-Губу. Марш по «крыше Европы» рисовался немецко-фашистским захватчикам в радужных красках, но ему так и не суждено было сбыться.

В ночь на 7 ноября

Наступил ноябрь 1941 года. Перед фронтом нашего полка по-прежнему находилась высота 314,9. Та самая, с которой мы отошли в сентябре, чтобы не оказаться отрезанными от дивизии. Тогда мы не имели артиллерийской поддержки. Теперь же наш полк поддерживала артиллерия кораблей. Кроме того, сюда могли быть выделены части морской пехоты. В этих условиях тактическое значение высоты становилось иным. Ее захват позволил бы не только улучшить позиции. С высоты можно было бы корректировать огонь корабельной артиллерии.

Полковая разведка установила, что в холодные ночи, в пургу большая часть егерей уходит с переднего края в землянки. Родился дерзкий план: в одну из метельных [69] ночей захватить высоту. Эта задача и была поставлена 2-му батальону, которым теперь командовал капитан В. И. Ладанов (майор Н. К. Солдатов к тому времени уже командовал 112-м полком). И вот после длительной подготовки и тренировочных занятий батальон устремился на обледенелые каменистые скаты высоты. Это было в ночь под праздник Великого Октября. Снежный буран не только укрывал бойцов от противника, но и ослеплял их. Надо было без огня и шума, внезапной атакой ошеломить и уничтожить врага. Высоту штурмовали с крутой ее стороны.

Подразделения одолели скаты и сосредоточились в непосредственной близости от позиции гитлеровцев. Затем решительным ударом была занята первая линия укреплений. Лишь в районе тригонометрического пункта, где находились землянки, егеря оправились от замешательства. Завязался ожесточенный бой, переросший в рукопашную схватку.

Разведчики давно приметили, что землянки противника были политы водой, обледенели. Зачем это делалось — мы в свое время не догадались. Теперь же было ясно: гранаты и даже пули, ударившись о твердый лед, рикошетом уходили в сторону.

В бою мужественно и умело действовали командиры рот старшие лейтенанты И. Н. Макаров, И. Я. Черноконь. С них брали пример все бойцы.

И все же бой принял затяжной характер. С рассветом противник предпринял несколько контратак. Ему удалось обойти роту Макарова. Однако командир выдвинул влево отделение стрелков, а вправо — пулеметчиков. Подпустив егерей на прицельный выстрел, эти отделения расстреляли их в упор.

Бой не затихал весь день. На батальон нескончаемым потоком двигались гитлеровцы. Под их удар попала рота Черноконя. Тогда заместитель командира роты по политчасти младший лейтенант А. Г. Торцев с отделением воинов зашел в тыл противнику, отвлек на себя взвод гитлеровцев и перебил добрую его половину. Это значительно облегчило положение роты. Понесло потери и отделение. Был убит пулеметчик, ранен сам Торцев. Однако поле боя коммунист не покинул и лег за пулемет. Враг бросил в наступление еще одну группу. В неравной схватке погибли все бойцы отделения. Выбиваясь из сил, истекая [70] кровью, Торцев продолжал косить гитлеровцев огнем пулемета. Вот кончились патроны. Младший лейтенант бросил в гущу наступавших егерей последнюю гранату. В этот момент он был тяжело ранен, а вскоре от потери крови скончался. Опасность, нависшая над ротой, была ликвидирована, и подразделение продолжало выполнять свою боевую задачу. За этот подвиг Александру Григорьевичу Торцеву было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Вечером 7 ноября, в день 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, на высоту был брошен батальон морской пехоты, возглавляемый капитаном Ф. Л. Старовойтовым. Стойкость, с которой стрелки Ладанова удерживали южные скаты высоты, позволила морским пехотинцам без потерь подойти, развернуться и вступить в бой. На следующий день под покровом тумана воины Старовойтова сблизились с врагом. А когда рассеялся туман, с НП полка хорошо стало видно, как моряки, используя складки местности, безостановочно двигались к вершине высоты 314,9. В то же время взвод нашего полка младшего лейтенанта В. И. Егоркина с боем пробился к западным, а взвод младшего лейтенанта А. Д. Сердюкова подошел к восточным скатам высоты.

Второй день боя подходил к концу... Батальон Старовойтова охватил вершину с трех сторон, вплотную подойдя к передовым позициям врага. А чуть стемнело — Старовойтов повел людей на штурм. Продвижение батальона замедлилось, когда на пути встретились заграждения из колючей проволоки. Из трудного положения выручила группа бойцов во главе с Героем Советского Союза младшим лейтенантом В. П. Кисляковым. Она подползла к заграждениям, проделала в них проход и, обеспечив путь батальону, сама первой бросилась вперед.

Кисляков — морской пехотинец, волевой, смелый, бесстрашный командир. Старовойтов рассказывал, что был случай, когда Кислякова и его бойцов окружила почти сотня фашистов. Командир лег за ручной пулемет. Метко стреляя и руководя огнем других пулеметчиков, он заставил врага отойти.

Наступил перелом и в ходе боя за высоту. Вслед за группой Кислякова батальон по команде Старовойтова устремился вперед. Дерзко, сноровисто и решительно ворвались морские пехотинцы во вражеские окопы. Высота, [71] за исключением района тригонометрического пункта, была взята.

Противник не хотел смириться с потерей важной высоты. Он предпринимал попытку за попыткой вернуть ее себе, но успеха не имел. Бойцы Ладанова и Старовойтова прочно удерживали захваченные позиции. В боях фашисты потеряли около 500 солдат и офицеров.

Конечно, нелегко приходилось оборонять этот изолированный участок местности, но преимущества, которые он нам давал, скоро почувствовали все. К тому времени командование Северного флота прикомандировало к нам своих артиллеристов. С наблюдательных пунктов, размещенных на высоте, они корректировали огонь кораблей, которые подходили по Мотовскому заливу на предельно близкие дистанции. От тяжелых снарядов корабельной артиллерии здорово доставалось укреплениям противника, его командным пунктам, огневым позициям.

Теперь наши позиции от переднего края егерей отстояли всего на 75–100 метров. Мы видели, что немецкие солдаты не подготовлены к зиме. На Севере, особенно в горах, и летом без теплого обмундирования не обойтись: дуют холодные, пронизывающие ветры, подолгу стоят промозглые туманы. А теперь, в ноябре, завывали снежные бураны. Гитлеровцы были обмундированы явно не по сезону. Тоненькие шинелишки, на ногах соломенные чуни... В легкой униформе егерей пробирало до костей. Они непрерывно отбивали «чечетку» и хлопали в ладоши. Только дежурным пулеметчикам на ночь выдавали кожаные, с мехом внутри, брюки.

Добром мы поминали и Северный флот. Горные егеря не получили 20 тыс. полушубков, транспорт с которыми пустила на дно подводная лодка К-22 под командованием капитана 2 ранга В. Н. Котельникова.

Мы радовались, глядя на добротное обмундирование наших воинов: шубы, валенки, шапки-ушанки. Наша партия, советский народ позаботились о том, чтобы хорошо одеть и обуть своих бойцов и командиров.

Конечно, север остается севером. И нам, тепло одетым, приходилось не сладко. Не только холод и ветры досаждали нам. Много было и других трудностей. Нелегко, например, обходилась доставка на высоту продуктов, боеприпасов. Требовалось преодолеть четыре километра трудного пути, пробираться в лощинах по глубокому снегу [72] без дорог, подниматься по натянутому канату на обледенелые каменистые скалы. Это осложняло и без того тяжелую обстановку. Мы с комиссаром и начальником штаба по очереди отправлялись на высоту, проверяли боевую готовность подразделений, бойцов, занимавших огневые точки, следили за тем, чтобы все были вовремя накормлены, имели возможность почитать газету, ознакомиться с сообщением Совинформбюро, как могли, старались воодушевить людей.

Помню, вместе с адъютантом лейтенантом Н. И. Сергеевым, командиром батальона капитаном Ладановым я обходил позиции. Вот за большим камнем лежит красноармеец. Рядом с ним — веснушчатый юный боец из вновь прибывшего пополнения. Первый, годами постарше, говорит юному наставительно:

— Ты давай не ленись, пока есть время, копай, прилаживай камни, надежную защиту от пуль и осколков готовь. А я глядеть за фрицем буду.

Еще левее — совсем пожилой боец. Он расположился в ячейке, как хороший хозяин в собственном доме: винтовка на бруствере изготовлена, гранаты под рукой, есть где присесть, коль устанешь. Сам он сосредоточенно наблюдает за противником. У этого безнаказанно не проскочишь.

В сумерках я чуть не наступил на бойца, который положил голову на винтовку, да так и забылся на минуту коротким сном, обхватив правой рукой шейку приклада. Попробовал слегка дернуть винтовку — боец держал ее крепко. Тут же вскочил.

— Это что за шуточки?

Но, увидев, что перед ним не сосед, который не давал покоя разными проделками, а командир, смутился, попросил прощения.

В беседах с бойцами речь неизменно заходила о Москве, на подступах к которой в те дни шли упорные бои. Никто из нас не сомневался: враг неизбежно потерпит поражение. Мы восхищались подвигами славных защитников столицы, да и сами учились измерять результаты ратного труда меркой высочайших требований Отечества.

...Я уже собрался уходить с высоты, но в это время группа горных егерей выскочила из укрытий и бросилась в атаку. [73]

— Товарищ майор, разрешите нам их накрыть, — послышались голоса.

И вот около взвода бойцов, стреляя на ходу из автоматов и винтовок, уже ринулись наперерез противнику. Егеря залегли, намереваясь, видимо, под покровом ночи убраться восвояси. Но наши бойцы отыскивали их среди камней, за валунами, кустарником и тут же пулей, штыком и прикладом сводили короткий счет.

Ко мне подбежал связной и доложил: «Убит лейтенант Сергеев».

Я схватился за голову: как убит?!

Оказалось, это Сергеев возглавил группу контратакующих бойцов, ворвался в гущу противника. Уже под конец схватки он был смертельно ранен в грудь.

Мы похоронили его вблизи КП полка, на маленьком островке, что в центре небольшого озера. На картах последних топографических съемок я не раз затем с горечью находил условный знак одинокой могилы.

Был я на памятном островке и после войны. Постоял, обнажив голову, у невысокого деревянного обелиска с железной пятиконечной звездой. Скупая надпись вызвала слезы: «Здесь похоронен мужественный адъютант командира 58-го стрелкового полка лейтенант Николай Иванович Сергеев».

* * *

Декабрь 1941 года проходил в непрерывных боях. И мы, и противник пытались улучшить позиции в районе высоты 314,9. Схватки не привели к серьезному изменению линии фронта и лишь подтвердили, что замыслы немецкого командования овладеть Мурманском потерпели окончательный провал.

29 декабря на КП нашего полка появился Солдатов. Теперь он командовал 112-м полком, сменив Короткова, назначенного на другую должность. Нам предстояло сдать участок обороны его полку.

— Тридцать пятый гвардейский полк прибыл... — нарочито громко доложил Солдатов.

— Как понимать, Николай Кириллович? Почему тридцать пятый? И почему гвардейский?

— Все так, Харитон Алексеевич, — продолжал Солдатов. — И вас поздравляю с гвардейским званием.

Я с радостью прочитал приказ № 366 Народного комиссара [74] обороны СССР от 25 декабря 1941 года. В нем, в частности, говорилось: «За проявленную отвагу в боях за Отечество с немецкими захватчиками, за стойкость, мужество, дисциплину и организованность, за героизм личного состава преобразовать:

...52-ю стрелковую дивизию в 10-ю гвардейскую стрелковую дивизию...»

Соответственно части дивизии преобразовывались в гвардейские и им присваивалась новая нумерация: 25-й стрелковый полк стал 24-м, 58-й — 28-м, 112-й — 35-м гвардейскими стрелковыми полками, 158-й артиллерийский — 29-м гвардейским артиллерийским полком.

Волнующая весть в миг обошла части и подразделения. Состоялись короткие митинги. Бойцов, командиров и политработников дивизии тепло поздравил Военный совет фронта.

Вручение гвардейского Знамени дивизии состоялось несколько позже. День тогда стоял неприветливый — вьюга, холод, а на душе было радостно. На ветру развевалось шелковое полотнище гвардейского Знамени с портретом В. И. Ленина и со словами, вышитыми золотом: «За нашу Советскую Родину», а на обратной стороне — «10-я гвардейская стрелковая дивизия».

Секретарь Мурманского обкома партии М. И. Старостин поздравил бойцов и командиров с присвоением дивизии звания гвардейской. Он сказал, что гвардейцы Севера, герои Заполярья мужественно отстаивают северный край нашей Отчизны. «Мы, трудящиеся Мурманской области, — подчеркнул он, — особенно благодарны вам. Вы в числе других соединений не пропустили врага к Мурманску, отвели беду от наших городов, сел...»

Комиссар дивизии М. В. Орлов, принимая Знамя, заверил нашу ленинскую партию, Родину и советский народ, что бойцы, командиры и политработники дивизии будут и впредь высоко держать честь и достоинство советского воина — воина-освободителя.

— Поклянемся, товарищи гвардейцы, — обратился он к воинам, — пронести это Знамя до полной победы!

В морозном воздухе грозно прозвучал ответ воинов, преклонивших колено перед Знаменем:

— Клянемся! [75]