Удар в межозерье

Путь от Новгорода на Беломорск был в ту пору кружной и неблизкий — через Вологду и Обозерск. В эшелоне кроме нас, офицеров и генералов полевого управления, следовали связисты и подразделения, обеспечивавшие нужды штаба.

Деревянный поморский городок встретил нас непривычной, почти мирной тишиной, неторопливым, размеренным ходом жизни. Штаб Карельского фронта размещался в Беломорске давно и обосновался по-хозяйски прочно, с удобствами. К. А. Мерецков, прибывший раньше, принимал дела у командующего Карельским фронтом генерал-полковника В. А. Фролова, [288] Кирилл Афанасьевич сразу собрал нас на совещание. Он разъяснил, чем вызвано наше перемещение. Ставка планировала за время летне-осенней кампании провести операции, имеющие целью освободить территорию Карелии, а на Севере очистить от гитлеровских войск район Петсамо (Печенги). Опыт прежнего фронтового командования Карельского фронта исчерпывался лишь обороной — руководить крупными наступательными операциями ему не приходилось.

Всем нам, кроме начальника штаба Ф. П. Озерова, получившего другое назначение, предстояло принять дела у своих предшественников.

Надо заметить, что все обошлось без недоразумений и обид. Я, правда, чувствовал себя весьма неловко, ибо дела мне сдавал не кто иной, как Георгий Георгиевич Невский — человек, которого я не просто уважал, а искренне считал своим учителем. Об этом и сказал ему, едва переступил порог его небольшого домика.

— О чем речь, Аркадий Федорович, — прервал меня Георгий Георгиевич. — Ничто так не радует любого учителя, как достижения ученика. Все решено правильно, и у вас нет причин испытывать угрызения совести. А располагаться прошу у меня, здесь вам будет удобно...

Воспользоваться гостеприимством Невского мне не пришлось. Уже на другой день Мерецков вылетал для ознакомления с армиями фронта, и я вошел в число тех, кто сопровождал его.

Карельский фронт был, пожалуй, самым своеобразным оперативно-стратегическим объединением Красной Армии за все время войны. Во-первых, он принадлежал к числу “долгожителей”. Созданный в августе сорок первого в результате разделения Северного фронта на Карельский и Ленинградский Карельский существовал около трех лет в отведенных ему территориальных пределах. Во-вторых, это был самый стабильный фронт. Стабилизировался он еще в сентябре первого военного года, после того как финским войскам за счет большого численного превосходства удалось, потеснив 7-ю армию, занять Южную Карелию, выйти на рубеж Свири и захватить Петрозаводск. Большего финны достичь не сумели, хотя и это нанесло нам чувствительный урон: в руках врага оказалась часть Кировской железной дороги, прервался путь и по Беломорско-Балтийскому каналу.

На северном участке, где действовала немецкая армия [289] “Норвегия”, позднее переименованная в 20-ю горную, противник не смог добиться ни одной из поставленных задач. Так и не удалось ему овладеть полуостровом Рыбачий и главной базой Северного флота, не удалось захватить Мурманск и лишить нас незамерзающего порта, через который поступала большая часть военных грузов от союзников; не удалось овладеть участком Кировской дороги севернее Беломорска. Единственное, что оказалось по силам гитлеровцам, — это углубиться в нашу территорию на 20 — 30 километров от границы. Да и то не везде. Именно в Заполярье, на Рыбачьем, находился единственный пограничный знак, за который так и не шагнул ни один вражеский солдат. Оборону здесь держали моряки-североморцы (Северный флот был оперативно подчинен Карельскому фронту), и она оказалась непреодолимой для противника.

И наконец, в-третьих, Карельский фронт являлся самым протяженным — его длина превышала тысячу километров. Причем километры эти проходили через самые различные климатические и ландшафтные зоны — от студеного Баренцева моря до Ладоги. Кстати, замечу, что места эти были хорошо знакомы еще с довоенной службы в Ленинградском округе не только нашему командующему Мерецкову, но и многим его нынешним подчиненным.

На самом севере, обороняя совместно с флотом Рыбачий и прикрывая мурманское направление, стояла 14-я армия, южнее, на кандалакшском направлении, — 19-я, еще южнее — 26-я. Между Сегозером и вытянутой на северо-запад клешней Онежского озера держала оборону 32-я армия, нацеленная на Повенец и Медвежьегорск. А между Онегой и Ладогой проходил передний край 7-й армии. Авиационные силы фронта объединяла 7-я воздушная армия.

Сразу после ознакомления с обстановкой на местах фронтовое командование занялось разработкой плана наступательной операции. Времени было мало, Москва торопила. И уже 28 февраля в Ставку были отправлены основные соображения относительно предстоящих действий. Сводились они к следующему. Основной удар наносится на кандалакшском участке фронта в сторону границы Финляндии и далее на ее территории — к Ботническому заливу. Тем самым отсекается большая часть немецкой армии от финской; после выхода к заливу удар [290] развивается на юг, против финнов. Все это резко ухудшит военное и политическое положение Финляндии, которая, как нас проинформировали, начала нащупывать пути к выходу из войны.

Ставка ответила, что, пока будут рассматриваться предложения командования фронта, нам, не дожидаясь получения директив, следует начать подготовку к наступлению.

И подготовка началась.

Чтобы улучшить управление войсками, разбросанными на столь огромной территории, К. А. Мерецков создал оперативную группу на кандалакшском направлении, которую возглавил его заместитель В. А. Фролов. В состав командования группы вошли многие генералы и офицеры, которых мы сменили на их должностях в полевом управлении фронта. И это было логично. Хорошо сработавшиеся офицеры получали достаточно самостоятельное задание, на них возлагалась ответственность за подготовку к наступлению 14, 19 и 26-й армий. Отправлялся в Кандалакшу и Г. Г. Невский. С ним — несколько человек из штаба инжвойск. Георгий Георгиевич особо попросил, чтобы ему непременно сопутствовал помощник начальника оперативного отдела подполковник Николай Васильевич Огарков{1}. Невский очень ценил его как одаренного штабного работника. Я, конечно, не возражал, поскольку и сам довольно хорошо знал этого офицера, который обладал удивительной способностью мгновенно и безошибочно ориентироваться в боевой обстановке...

Продолжая разработку и детализацию плана предстоящего наступления, К. А. Мерецков решил, что одновременно с ударом на главном направлении будет целесообразно предпринять и наступление в межозерье, разгромить силами 7-й и 32-й армий свирско-петрозаводскую группировку врага. Обе эти армии тоже начали готовиться к активным действиям.

Одновременно совершенствовалась организационная структура войск. Командующий обратил внимание на то, что в составе фронта имелось изрядное количество морских, стрелковых, лыжных, оленье-лыжных отдельных бригад и лыжных отдельных батальонов, разбросанных [291] по разным армиям. Их зачастую использовали без учета специфики, особенно летом, что не приносило нужного эффекта. Кирилл Афанасьевич задумал объединить эти соединения и части в легкие стрелковые корпуса, наподобие горных, где все тяжелое вооружение, боеприпасы и другое имущество перевозились бы вьюками. Это сулило повысить мобильность и боеспособность таких соединений в приполярных горно-тундровых районах. Генштаб принял предложение командующего, и вскоре у нас появились два легких стрелковых корпуса — 126-й и 127-й.

В последних числах мая командующего фронтом вместе с членом Военного совета, командующим артиллерией и начальником оперативного управления вызвали в Москву.

Перед отъездом Кирилл Афанасьевич сказал мне:

— Нам приказали доложить свои соображения о разгроме противника в Южной Карелии и на Крайнем Севере. Так что, Аркадий Федорович, будь готов к переориентации: возможно, главный удар придется наносить в другом месте.

Возвращения Мерецкова ждали с нетерпением. Вернулся он 3 июня, но не в Беломорск, а прямо на КП 7-й армии, расположенный под Лодейным Полем. К его приезду вызвали туда и меня.

Кирилл Афанасьевич был возбужден. В домике, где размещался командный пункт армии, он рассказывал нам:

— На совещании в Ставке товарищ Сталин предложил нам высказать свои соображения о наступлении. Я докладывал о преимуществах нашего плана. А вот Терентий Фомич, — Мерецков кивнул головой в сторону Штыкова, — держался другой точки зрения: начинать с петрозаводского направления. Товарищ Сталин всех внимательно выслушал, потом положил руку на карту, прикрыл пальцем Лодейное Поле и сказал: “Наступать будем здесь. Как только наши войска выйдут к станции Лоймала, Финляндия выйдет из войны”. На этом, как вы понимаете, спор был исчерпан. Оперативная мысль не может не подчиняться интересам государственной политики. Новый вариант плана пришлось подрабатывать прямо там, в Москве. Товарищ Сталин обещал помочь [292] нам силами из резерва Ставки. Вот так, товарищи. Вопросы есть?

Вопросов было немало, но первый из них волновал всех без исключения: когда начало операции?

— Операция начнется двадцать пятого июня, — сказал Мерецков и, ответив на остальные вопросы, обратился к командарму 7 генерал-лейтенанту Крутикову: — А сейчас, Алексей Николаевич, распорядитесь насчет машин. Выезжаем в Лодейное Поле на рекогносцировку.

Вскоре машины доставили нас на окраину небольшого провинциального городка, от которого остались одни руины. Когда-то Петр I начинал здесь строить корабли для Балтийского флота, но с утверждением России на берегах Финского залива верфи Лодейного Поля утратили свое государственное значение и город отошел к разряду захолустных. В советское время он ожил, похорошел. Но началась война, и уже в сентябре город оказался под огнем врага. Тысячу дней и ночей противник, окопавшийся на противоположном, правом, берегу Свири, не прекращал обстрела. Улицы и переулки превратились в траншеи и ходы сообщения, в развалинах домов, где выгорело все, что могло гореть, находились убежища и наблюдательные пункты.

Машины остановились. А. Н. Крутиков вышел первым и на правах хозяина пригласил:

— Товарищи, прошу выходить, дальше двинемся пешком.

По ходам сообщения, отрытым в полный рост, мы добрались до полкового НП. Мерецков прильнул к одной из стереотруб и медленно разворачивал ее, всматриваясь в противоположный берег. Не отрываясь от окуляров, спросил меня:

— Хренов, какая здесь ширина?

— Триста пятьдесят,

— Глубина?

— Пять — семь.

— Течение?

— Восемь десятых метра в секунду.

Все эти данные я знал наизусть, ведь в этом районе планировался вспомогательный удар. А Кирилл Афанасьевич, уже не обращаясь ни к кому, тиха приговаривал:

— Так... так... У самого уреза — рогатки с колючкой... За кустами у них траншеи. Наверняка огневые точки спрятаны... А у нас что? Ага, есть удобные спуски к воде. [293] Условия для скрытного сосредоточения подходящие... — Оторвавшись от трубы, он оглядел нас и сказал: — Форсировать Свирь будем здесь. Наступать — вдоль ладожского берега в направлении Олонец, Видлица, Салми, Сортовала. Глубина обороны у финнов километров двести. Так? Шесть оборонительных полос. Но зато нашему левому флангу поможет Ладожская военная флотилия. И дороги. Главное — здесь есть дороги. А без них наступать в межозерье тяжело. Аркадия Федоровича Хренова попрошу продумать вопрос о переправе. А Алексей Николаевич Крутиков пусть доложит нам свои соображения об организации наступления, Прошу...

Свирь — невеликая река по российским масштабам. Ее длина от Онежского до Ладожского озера едва превышает двести двадцать километров. Но зато в верхнем и среднем течении она порожиста. Там и городок такой есть — Подпорожье. А ниже — Свирьстрой, где и находится гидроузел Свирь-3 с мощной электростанцией, дававшей до войны ток Ленинграду.

Когда противник занял межозерье, ему удалось создать обширный плацдарм на левом берегу — от верховьев реки до Свирьстроя. Свирская ГЭС оказалась в руках врага. Сейчас это обстоятельство приобретало для нас особое значение. Дело в том, что разница в уровнях реки за плотиной гидроузла и ниже ее составляла 18 метров, а запас удерживаемой плотиной воды достигал 125 миллионов кубометров. Нетрудно представить, что могло произойти, если бы в момент нашей переправы противник открыл затворы плотины или, хуже того, мгновенно взорвал ее (то, что в тело плотины заложены заряды, мы знали достоверно). Расчеты показывали, что в таком случае по реке со скоростью шесть — восемь метров в секунду прокатится четырехметровый водяной вал, после чего уровень воды поднимется на два-три метра выше ординара.

Мостовые переправы, конечно, будут смыты мощным гидравлическим ударом, большая часть остальных средств выйдет из строя, а восстановление переправ займет не меньше восьми — десяти часов. И все это время наши части, успевшие форсировать реку, оставались бы на вражеском берегу без притока свежих сил... [294]

К таким неутешительным выводам приводило заключение крупных специалистов — гидрологов и гидротехников, привлеченных к изучению проблемы. Правда, командование сомневалось в том, что противник решится на мгновенный взрыв плотины. Казалось более вероятным, что он подорвет затворы, предназначенные для сброса воды, и шлюзовые ворота судоходной камеры. Это не повлекло бы за собой столь тяжелых последствий, но все равно, как считали специалисты, переправа могла быть прервана на пять-шесть часов.

Как выбить из рук врага возможность причинить нам все эти неприятности? Ответ на вопрос должны были дать мы, инженеры.

О том, чтобы захватить гидроузел до начала операции, нечего было и думать. Подступы к нему были укреплены слишком хорошо. Других возможностей предотвратить массированный слив воды не было. Оставался единственный выход: заблаговременно произвести слив самим, то есть разрушить плотину. Даже мысль об этом была нестерпимой. Как разрушать совершенное инженерное сооружение, в которое вложено столько народных сил и средств и которое в ближайшее время с огромным трудом придется самим же и восстанавливать?! Трижды проверили мы себя, прежде чем пришли к выводу: ничего иного предпринять нельзя. Такова военная необходимость. Об этом я доложил командующему.

Кирилл Афанасьевич долго молчал, тщательно взвешивая все “за” и “против”. Потом медленно произнес:

— Придется согласовывать со Ставкой. — И на другой день вылетел в Москву.

Вернулся Мерецков через сутки. Нам он рассказал, что окончательное решение принимал И. В. Сталин. Верховный Главнокомандующий внимательно выслушал доводы Мерецкова и не без сожаления заключил, что ради военной необходимости придется пожертвовать гидроузлом. К этому времени у нас уже были подготовлены практические предложения. Ведь разрушить плотину, не имея возможности приблизиться к ней, тоже не просто. Ни одно из боевых средств само по себе не давало гарантии безотказного результата. Поэтому мы предложили за несколько дней до начала операции нанести по плотине бомбовые удары с воздуха, одновременно подвергнуть ее артиллерийскому обстрелу, а сверху по течению пустить несколько плавающих мин (для этого их [295] требовалось скрытно доставить к берегу по занятой врагом территории). В результате такого комбинированного воздействия, считали мы, сдетонируют хотя бы некоторые заряды, заложенные в плотину.

И вот с 18 июня начались прицельное бомбометание и стрельба по затворам плотины и шлюзовым воротам. В верховьях в воду спустили плавающие мины. Эффект был достигнут вечером 20 числа. В трех местах на плотине и в голове судоходной камеры прогремели взрывы. Скорость течения повысилась до 1, 4 метра в секунду, уровень воды в нижнем течении поднялся на два метра. Но через сутки снова приблизился к ординару. Это был неприятный сюрприз...

Однако вернусь к тем дням, когда план операции получил окончательную разработку и был утвержден Ставкой.

Главный удар, как уже говорилось, 7-я армия наносила от Лодейного Поля, на северо-запад, вдоль ладожского берега, в сторону Сортовалы. Для прорыва укрепленной полосы и развития успеха Ставка усиливала армию тремя стрелковыми корпусами трехдивизионного состава и артиллерийской дивизией. Одновременно планировался еще и вспомогательный удар. Осуществить его предстояло 32-й армии, которая была развернута между крайней северной оконечностью Онежского озера и Сегозером. Ей ставилась задача овладеть станцией Масельгская, Медвежьегорском и Повенцом, после чего продолжить наступление в двух расходящихся направлениях: на юг, к Петрозаводску, и на запад, к государственной границе.

До намеченного срока, то есть до 25 июня, оставалось около двух недель. Приготовления шли полным ходом, в напряженном темпе. Чтобы оперативнее руководить делами и быть ближе к месту главных событий, командующий создал временное полевое управление фронта, обосновавшееся на Часовенной Горе — неподалеку от Лодейного Поля.

Горячая пора наступила для саперов и строителей. Они готовили исходные районы для наступления, отрывали траншеи и строили огневые позиции для ожидавшихся трех стрелковых корпусов и артдивизии. Но более всего в ту пору меня заботило предстоящее форсирование Свири. Ведь быстрая переправа большой массы войск через широкую и глубокую реку с довольно сильным [296] течением, да к тому же еще на мощно укрепленный врагом берег — весьма серьезная инженерная операция. Для ее проведения нужны и разнообразные переправочные средства, и множество квалифицированной рабочей силы. А главное, успех обеспечивается тщательным планированием, хорошей подготовкой и четкой организацией дела. Планирование велось нашим штабом в тесном взаимодействии со штабами 7-й армии и фронта. В расчет принимались численность и состав войск первого эшелона высадки и всех сил, необходимых для удержания плацдарма на северном берегу, а также время, в течение которого этот плацдарм удастся захватить. Учитывались различные тактические моменты — такие, например, как намеченный порядок артиллерийской и авиационной подготовки и поддержки наступления. Исходя из всех этих данных, определялось потребное число и виды переправочных средств (в пределах того, чем располагал фронт и что могла дополнительно выделить Ставка), количество инженерных и понтонных частей, привлекаемых к форсированию. Надо было произвести и расчет времени, которое займут наводка наплавных мостов и устройство тяжелых паромных переправ, наметить участки, где они будут использованы. И наконец, необходимо было рассчитать потребности в средствах материального и технического обеспечения.

Несколько суток наш небольшой штаб трудился без сна и отдыха. У людей порой буквально слипались глаза. Но тонус был исключительно высоким: предстояло идти в наступление, да еще с каким размахом!

Чем же располагали мы (помимо того, что имелось в дивизиях и корпусах) для преодоления нелегкой водной преграды?

В район Лодейного Поля своевременно были подтянуты 1-я и 20-я штурмовая инженерно-саперные бригады, два отдельных моторизованных понтонно-мостовых батальона, два армейских моторизованных инженерно-саперных батальона, маскировочная и гидротехническая роты, отдельный парк инженерных машин и оперативная группа военно-геологического отряда. Начал прибывать выделенный нам Ставкой батальон плавающих автомобилей-амфибий. Кроме того, за два дня до начала операции должны были подойти 13-я инженерно-саперная бригада и 30-й отдельный моторизованный понтонно-мостовой батальон (резерв фронта), а также отдельная [297] мотопонтонная рота с шестью самоходными паромами грузоподъемностью по 16 тонн (резерв Ставки). И наконец, Ладожская военная флотилия выделяла нам пять тендеров и два буксира с 600-тонными баржами.

При подготовке к операции из-за нехватки автомашин приходилось для перевозки одного понтонно-мостового парка от железнодорожной станции до района сосредоточения совершать по шесть — восемь рейсов (вместо одного по существующим нормам!). Да что машин — рабочих рук не хватало тоже. Потребность в частях, которые должны были прибыть из резерва, ощущалась уже сейчас.

И все-таки благодаря неиссякаемой энергии начальника инжвойск 7-й армии генерал-майора А. Ф. Ильина-Миткевича и помощника начальника инжвойск фронта по снабжению полковника С. Н. Кукушкина имущество прибывало почти без задержек. Правда, понтонные парки за время транспортировки изрядно рассохлись. Чтобы они, не протекая, могли держать положенный вес, требовалось найти подходящие водоемы и на несколько суток спустить туда понтонные парки для разбухания дерева. И с этим тоже все как будто решалось благополучно — к намеченному сроку понтоны должны были прийти в состояние готовности...

Так обстояли дела до 18 июня. Но... в этот день в связи с военной необходимостью появился приказ: начать наступление на четверо суток раньше намеченного срока. Иными словами — через три дня. Это обстоятельство сразу сделало малореальным тщательно продуманный план инженерного обеспечения переправы.

Вот и пришло время сказать, что готовившееся нами наступление было тесно связано с другой наступательной операцией, проводимой нашим соседом слева — Ленинградским фронтом. Перед ленинградцами стояла задача освободить Выборг и очистить от противника весь Карельский перешеек до государственной границы. В совокупности с нашим наступлением Выборгская операция имела целью вывести Финляндию из войны.

10 июня пришло в движение правое крыло Ленинградского фронта. Удар на выборгском направлении развивался успешно. Через три дня наступавшие вышли ко второй полосе неприятельской обороны, однако не смогли прорвать ее с ходу. Но сделать это удалось довольно быстро. Уже 17 июня вражеские войска стали откатываться к третьей полосе. Финское командование, крайне обеспокоенное перспективой потерять Выборг, начало перебрасывать туда 5-й армейский корпус из Южной Карелии. Эти события на Ленинградском фронте тут же сказались на состоянии противостоявшей нам группы войск “Олонецкая”.

Обстановка диктовала: начинать наступление как можно быстрей, пока противник осуществляет перегруппировку. Разведка донесла, что обнаружены признаки, свидетельствующие о намерении врага оставить плацдарм на южном берегу Свири. Учитывая это, и командующий фронтом и Ставка были единодушны в решении: перенести дату главного удара на 21 июня.

В связи с этим план инженерного обеспечения форсирования Свири потребовал немедленной и решительной корректировки. Теперь уже не приходилось рассчитывать на участие в переправе отлично обученных бойцов из 13-й штурмовой бригады и 30-го понтонного батальона — они не поспевали к началу операции. Предстояло обойтись и без шести самоходных паромов, без тендеров и барж с буксирами Ладожской военной флотилии.

Выход из положения имелся только один; заменить недостающих понтонеров саперами и в помощь им для погрузки и разгрузки парков выделить стрелковые подразделения. Командование фронта посчитало пашу просьбу о помощи обоснованной и сделало необходимые распоряжения. Намеченный порядок действий предусматривал непрерывную работу двух имевшихся понтонно-мостовых батальонов в такой последовательности. Сначала понтонеры вместе с саперами из четырех инженерных батальонов и с приданной пехотой собирают паромы и устраивают пристани для них. После того как паромные переправы вступят в строй, все, кто обеспечивал переправы, берутся за наводку трех мостов. На все это отводилось двое суток.

Активные боевые действия 7-й армии начались за сутки до намеченного срока. В ночь на 20 июня командарм 7 получил донесение, что противник в полосе от Онежского озера до Свирьстроя начинает свертывать плацдарм. Получив “добро” от командующего фронтом, генерал Крутиков приказал соединениям, расположенным на правом фланге, начать преследование врага, форсировать [299] на его плечах Свирь в районе Подпорожья и захватить вторую полосу неприятельской обороны на северном берегу.

Преследование началось с утра 20 июня и оказалось делом нелегким. Противник оставил за собой многочисленные заграждения, части его прикрытия сопротивлялись с большим ожесточением. Но наши соединения упорно пробивались вперед.

А тем временем в полосе главного удара завершалась подготовка к форсированию. В первую и вторую траншеи скрытно доставлялись переправочные десантные средства двух первых эшелонов. В укрытиях близ мест, удобных для спуска к воде, занимали места автомобили-амфибии. Из районов сосредоточения в исходные районы доставлялись понтонно-мостовые парки и паромы.

К 6 утра 21 июня все было готово к форсированию. Солдаты и офицеры напряженно разглядывали низинный северный берег, ощерившийся рогатками с колючей проволокой, которые почти не пострадали после вчерашнего искусственного паводка, происшедшего в результате взрывов на плотине. За подступавшими к воде кустами притаились траншеи и огневые точки. Стволы орудий и черные зрачки пулеметов злобно уставились на посеребренную утренним солнцем реку.

Каждый советский воин знал свое место и свой маневр: кому и когда, в какую очередь садиться в амфибию, в лодку или пускаться вплавь, подстраховываясь спасательным жилетом. Среди тех, кому предстояло первыми ступить на вражеский берег, преобладали саперы. Пока они не срежут колючую проволоку, не поработают миноискателями и щупами, не обезвредят обнаруженные мины, пехоте там делать нечего. С началом переправы должны были начать движение к противоположному берегу и понтонеры с пристанями для тяжелых паромов. Специально назначенным саперным командам предстояло собирать на занятом врагом берегу лодки, доставившие десантников первых трех эшелонов, и переправлять лодки назад. За каждой из них закреплялся начальник из числа дивизионных и корпусных саперов.

Ожидали своего часа и восемнадцать отважных добровольцев-автоматчиков, среди которых были не только солдаты, но и офицеры. Задача перед ними стояла такая: в конце артподготовки пуститься вплавь через реку, буксируя перед собой плотики с чучелами бойцов. Действия [300] добровольцев-автоматчиков будут восприняты на противоположном берегу как начало переправы, и противник, конечно, откроет по плотикам огонь из уцелевших орудий и пулеметов. Это позволит нам выявить неподавленные огневые средства и ударить по ним перед тем, как начнется подлинное форсирование.

Как раз накануне стало известно, что Ленинградский фронт освободил Выборг. Подъем в войсках царил такой, что на вопрос, кто хочет добровольно принять на себя губительный вражеский огонь, откликнулось несколько сотен воинов. И нелегко было отобрать из них только восемнадцать...

Наши наблюдательные пункты — командующего фронтом и мой — разместились в городе, на чердаке выгоревшего школьного здания. Отсюда в стереотрубы хорошо просматривался противоположный низинный берег и значительная часть южной береговой черты. Лучше чем когда-либо мы были обеспечены связью. Телефонные провода протянулись от НП к пунктам переправ, к исходным и выжидательным районам, к местам сосредоточения переправочных средств. Для связи с командирами и штабами инженерных войск, участвовавших в форсировании, выделили отдельную радиосеть.

С вечера я объехал и осмотрел все места, где потрудились саперы. Убедился, что проходы через инженерные заграждения и переезды через траншеи и ходы сообщения сделаны, спуски на воду для переправочных средств подготовлены. И теперь принимал по телефону доклады командиров об окончательной готовности. Не могу сказать, что на душе было спокойно. Да и можно ли быть спокойным в часы перед решительным боем? Он, как строгий экзаменатор, выявит все недочеты в подготовке. А за недочеты приходится порой расплачиваться кровью... Были основания и для тревог вполне конкретных. По-прежнему плохо обстояло дело с автотранспортом, что грозило задержками с доставкой на берег понтонно-мостового имущества. Не все выделенные армейские подразделения прибыли в распоряжение инженерных начальников. Не успели отмокнуть до полной грузоподъемности деревянные понтоны... Удастся ли восполнить эти пробелы по ходу дела, в процессе самого форсирования, когда в стремительном потоке непредвиденных событий очень многое будет решать умелая импровизация?.. [301]

Ровно в восемь воздух задрожал от гула самолетов. С воем устремились к земле пикировщики, вспахавшие северный берег разрывами бомб. Враг не смог оказать сколько-нибудь серьезного противодействия нашей авиации. Пикировщиков сменяли штурмовики, штурмовиков — пикировщики. Тридцать пять минут длилась эта адская карусель над неприятельским передним краем.

Самолеты основательно перепахали низинный берег. Зеленой растительности, за которой скрывались траншеи и огневые точки, почти на осталось. А в 8 часов 40 минут все вокруг содрогнулось от артиллерийского грома. Это одновременно ударили 1595 орудий и минометов средних и тяжелых калибров. Началась необычайная по мощи артиллерийская подготовка. Ее продолжительность была рассчитана на три с половиной часа — вражеские железобетонные сооружения стоили такого расхода снарядов. Чем больше удастся разрушить огневых точек, чем сильнее будет подавлен враг, тем меньше потерь понесем мы при форсировании...

Время близилось к половине двенадцатого, когда саперы и бойцы, входившие в эшелон обеспечения и разведки, начали спускать на воду лодки, катера и полуглиссеры. Автомобили-амфибии и плавающие танки Т-37 вышли к самому берегу и остановились в специально расширенных для них траншеях. Близ береговой черты стали на позиции самоходные артустановки.

Около полудня в разных местах бросились в воду восемнадцать смельчаков-автоматчиков и, буксируя перед собой плотики с чучелами людей, начали медленно пересекать реку. И тогда ожил почерневший северный берег, где все, казалось, было перемешано с землей. По воде хлестнули пулеметные очереди, вздыбились султаны всплесков от разрывов мин и снарядов. Но огонь неприятеля был беспорядочный, нестройный. Забегая вперед, скажу, что все восемнадцать добровольцев уцелели и впоследствии были увенчаны Золотыми Звездами Героев. Вот их славные имена:

Гвардии рядовой А. Ф. Варышев

Гвардии рядовой Серкказы Векбосунов

Гвардии старшина В. П. Елютин

Гвардии младший сержант И. С. 3 ажигин

Младший лейтенант К. А. Кулик

Гвардии сержант В. А. Малышев

Гвардии рядовой В. А. Маркелов

Гвардии старшина И. Д. Морозов

Гвардии рядовой И. Я. Мытарев

Гвардии старший сержант В. И. Немчиков

Гвардии рядовой П. П. Павлов

Гвардии сержант И. К. Паньков

Лейтенант И. Г. Плис

Гвардии рядовой М. Р. Попов

Гвардии подполковник В. А. Соколов

Гвардии рядовой М. И. Тихонов

Гвардии сержант Н. М. Чухреев

Гвардии рядовой В. Н. Юносов.

Наша канонада немного стихла, чтобы возобновиться с новой силой: орудия перешли на стрельбу прямой наводкой по уцелевшим огневым точкам.

Тем временем начался спуск на воду понтонов, предназначенных для сборки паромов. И все-таки из телефонных докладов явствовало, что подвоз имущества затягивается и не все идет в соответствии е цифрами плановой таблицы: сказывалась нехватка машин и людей. Но, несмотря на это, подразделения, которым надлежало собирать паромы, споро делали свое дело.

В 12 часов 12 минут артиллерия перенесла огонь в глубину вражеской обороны. Из укрытий выскочили амфибии и плавающие танки и тут же вошли в воду. Это было впечатляющее зрелище! Оставляя за кормой белые бурунчики, машины уверенно двинулись к низинному берегу. Десантники, находившиеся на борту, открыли огонь из пулеметов и автоматов. Если не ошибаюсь, мы были пионерами в использовании амфибий для форсирования полноводной реки. И с первых же минут возникло ощущение: машины вполне пригодны для выполнения этой задачи.

Одновременно с техникой от нашего берега отошли лодки, переполненные бойцами. Разрозненный ружейно-пулеметный огонь врага не смог всерьез помешать им. Из-за горизонта вынырнули немецкие бомбардировщики. Ударили наши зенитки. Тут же появились краснозвездные истребители. Попытки неприятеля помешать переправе оказались тщетными! Через десять минут, высадив десантников, амфибии развернулись и пошли назад, чтобы принять новые команды бойцов. А навстречу им уже ползли плавучие пристани для тяжелых паромов.

Эшелон разведки и обеспечения зацепился за северный берег — саперы быстро резали колючую проволоку, подрывали гранатами заграждения, отыскивали и обезвреживали мины. Автоматчики закреплялись на плацдарме, [303] готовя его к приему первых эшелонов стрелковых дивизий. И те не заставили себя ждать: переправа через Свирь шла безостановочно.

Бой на северном берегу разгорался, распространяясь вглубь. Но противник, оправившись после нашей артподготовки, усиленно противодействовал форсированию, возобновил минометно-артиллерийский обстрел переправы. А у нас, как назло, произошла досадная заминка. У двух моторных буксиров отказали двигатели, и для буксировки паромов пришлось приспосабливать полуглиссеры.

И все-таки войска и техника переправлялись в основном запланированными темпами. Вместе с первыми эшелонами пехоты на десантных средствах были доставлены батальонная и полковая артиллерия, передовые артиллерийские НП. Несколько позднее реку преодолели артиллерийско-противотанковые резервы и подвижные отряды заграждения стрелковых дивизий, а также часть малокалиберной зенитной артиллерии.

К шестнадцати часам удалось навести большую часть запланированных паромных переправ.

Уже смеркалось, когда мне доложили, что действуют все двадцать намеченных планом переправ, что танки и САУ перебрасываются на противоположный берег. Правда, вместо 35 паромов использовалось только 25, но большего при имевшихся силах и средствах достигнуть не удалось. Зато недостающее количество паромов компенсировалось тем, что они быстрее оборачивались — саперы работали на переправах так же самоотверженно, как действовал их товарищ из 913-го отдельного саперного батальона сержант Ф. Г. Загидулин. А он совершил подвиг: первым прибыл со своей лодкой на северный берег, а затем девятнадцать раз пересекал Свирь. Сержант перевез 350 бойцов и офицеров с оружием и боеприпасами, а также четыре орудия. А во время возвращения на свой берег доставлял туда раненых воинов... За этот подвиг Фахрутдин Гильмутдинович Загидулин был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

О готовности первого, 16-тонного, моста длиною 282 метра доклад поступил в 23 часа. Первый блин, увы, оказался комом. Место для наводки этой переправы выбирали, разумеется, заблаговременно. Но буквально в последний момент командование решило ставить переправу на другом участке, где к вражескому берегу не подходило больших, а стало быть, и надежно обороняемых дорог. [304]

Единственная имевшаяся здесь проселочная дорога была, судя по карте, вполне проходимой для тяжелой боевой техники. Более же полными инженерно-разведывательными данными об этом районе мы не запаслись. За что и поплатились.

Едва по мосту прошел первый эшелон артиллерийского усиления, как выяснилось, что вместо хорошо накатанной дороги более чем на километр перед ним лежала малопроходимая, топкая местность. Артиллеристы с трудом преодолели ее. Мост пришлось закрыть для переправы, с тем чтобы на следующий день развести его и переместить к ранее намеченному участку.

Так закончился для нас первый день операции. Несмотря на неудачу с наводкой моста, обидные задержки, на то, что так и не удалось ввести в строй десять паромов, итог этого дня был для нас, инженеров, положительным. Организация и обеспечение переправы оказались соразмеренными с тактическими задачами форсирования. Переброшенных на противоположный берег сил вполне хватило, чтобы надежно закрепиться на плацдарме и за ставить врага отходить с обжитых, прекрасно укрепленных позиций.

А поток переправляемых войск и техники не иссякал. Мало того, в течение последующих дней он должен был непрерывно нарастать: перейти через Свирь предстояло в общей сложности двум усиленным стрелковым корпусам. Поэтому непрерывная работа инженерных войск в районе Лодейного Поля планировалась вплоть до 24 июня, после чего часть переправочных средств предстояло двинуть вперед, в межозерье. На пути наступающих войск лежали и другие реки.

К полудню 22 июня понтонеры и саперы закончили наводку второго, 30-тонного, моста длиною 320 метров. К сожалению, и этот мост тоже оказался неудачным — недостаточно размокшие понтоны текли, не держали полной нагрузки. Пропустив по мосту небольшое количество боевой техники, пришлось приступить и к его разводке. Весь этот день безостановочно работали паромы. А к 22 часам вошли в строй два моста взамен неудачных, разведенных. Один — комбинированный, из 16- и 30-тонных паромов длиною 315 метров, который и стал главной армейской переправой; второй — 5-тонный, наплавной, заменивший собой три паромные переправы.

Маневрируя переправочными средствами, мы доставили [305] на северный берег все, что предусматривалось планом. А наши части в тот день расширили захваченный плацдарм до шестидесяти километров.

23 июня подошли, как это и предусматривалось с самого начала, понтонные и инженерные войска из резервов Ставки и фронта. Заработали тяжелые самоходные паромы грузоподъемностью по 30 и 60 тонн. Дышать нам стало легче. В тот же день прибыли с Ладоги тендеры и два буксира с баржами, каждая из которых перевозила за один рейс пятнадцать танков-тридцатьчетверок или такое же количество 152-миллиметровых самоходок. Из тяжелых паромов для них были сделаны пристани на северном берегу. Так начала действовать переправа, способная пропустить всю вводимую в прорыв технику.

Теперь, с прибытием понтонеров, дело пошло от лично. 24 июня был наведен еще един, третий по счету, мост грузоподъемностью 16 тонн и длиной 313 метров. А через три дня, когда все танки и самоходки были переправлены и буксиры с баржами отбыли на Ладогу, когда часть понтонных парков была поднята на машины и двинулась догонять наступавшие войска, началась постройка моста смешанной конструкции. Этот 30-тонный мост общей длиной 382 метра, состоявший из рамной, свайной и наплавной частей, вступил в эксплуатацию 30 июня.

Так завершились работы на свирской переправе у Лодейного Поля. Своевременно переброшенные через реку корпуса продвигались вперед, а за спиной у них оставалась полнокровная артерия, протянувшаяся в тыл.

Для нас, инженеров, форсирование Свири послужило серьезным испытанием. Мы держали экзамен на гибкость и мобильность в условиях, когда намеченный срок операции оказался передвинутым, когда к ее началу мы не имели наиболее нужных сил и средств, когда потребность в людях и транспорте удовлетворялась лишь наполовину того, что предусматривалось расчетными нормами. Впервые, не имея необходимого опыта, мы использовали автомобили-амфибии и особенно широко — индивидуальные спасательные средства, более привычные для моряков, чем для пехотинцев. К слову сказать, средства эти получили широкое признание: бойцы не оставляли их на берегу, а забирали с собой, в предвидении будущих переправ.

Несмотря на все шероховатости и неувязки, экзамен [306] мы, надо думать, выдержали, ибо никаких задержек с переброской войск и техники через реку по нашей вине не произошло. А оценку действиям инженерных войск, запомнившуюся на всю жизнь, я услышал вечером 24 июня. Начальник штаба позвал меня в помещение радистов:

— Аркадий Федорович, идите скорее, приказ Верховного читают. Благодарность Карельскому фронту!

В тишине торжественно, звучал голос Левитана:

<

“В боях при форсировании реки Свирь и прорыве обороны противника отличились войска генерал-лейтенанта Крутикова... ”

Затем перечислялись фамилии отличившихся артиллерийских, танковых и авиационных командиров, а в конце было сказано:

<

“и саперы генерал-лейтенанта инженерных войск Хренова, генерал-майора инженерных войск Ильина, подполковника Аршба”

(К. Я. Аршба командовал 20-й штурмовой инженерно-саперной бригадой). Потом из приемника донеслись раскаты артиллерийского салюта. Трудно было сдержать светлые слезы радости...

А через неделю приказом командующего фронтом 20-й бригаде, 1-му отдельному гвардейскому саперному, 18-му армейскому моторизованному инженерному и 97-му отдельному моторизованному понтонно-мостовому батальонам было присвоено почетное наименование Свирских.

Рассказывая о форсировании Свири, я не могу не коснуться событий, начавшихся 20 июня на правом фланге 7-й армии, которые хотя и не являлись главными, но были тоже связаны с форсированием.

В полдень 22 июня войска, преследовавшие отходящего противника на подпорожском направлении, прорвались к реке. Табельные переправочные средства не поспевали за наступавшими. Решено было начать форсирование с ходу на подручных средствах и попытаться захватить вражеские переправы: железнодорожный и плашкоутный мосты, паромы.

Свирь здесь уже, чем под Лодейным Полем, но зато берега ее высоки и круты, а течение после подрыва плотины заметно усилилось, обнажились пороги. И все-таки передовой отряд, вышедший к реке ниже Подпорожья, сумел на досках, бревнах, самодельных плотиках быстро переправиться под вражеским огнем на северный берег [307] и занять там плацдарм. Однако завладеть неприятельскими переправами не удалось. Когда подошли главные силы, железнодорожный мост уже был подорван, плашкоутный мост горел, паромная переправа оказалась уничтоженной. Но зато поспешно отходивший враг так и не успел поджечь Подпорожье и другие населенные пункты, хотя все было подготовлено к этому.

Нашим войскам пришлось воспользоваться подручными средствами. Саперы быстро ладили плоты для переброски артиллерии. Восемнадцать вполне исправных лодок, найденных на берегу, удалось приспособить под перевозку пулеметов и минометов. А досок, бревен и бочек здесь имелось в избытке. И переправа началась.

Форсирование реки заняло четыре часа. Саперы тем временем восстановили плашкоутный мост, по которому двинулась дивизионная артиллерия, автомашины и обозы. К вечеру корпусной саперный батальон соорудил штурмовой мост, использовав фермы подорванного железнодорожного. Им воспользовались войска второго эшелона. А через сутки армейские саперы оборудовали две паромные переправы — на 16 и 30 тонн, пропустившие все войсковые тылы.

Оставив за спиною Подпорожье, правофланговые соединения 7-й армии продолжили наступление на север, в сторону Петрозаводска. Навстречу им, ведя тяжелые бои, двинулись войска 32-й армии. Боевые действия они начали 21 июня и, прорвав укрепленную полосу противника, к вечеру 23 июня освободили Медвежьегорск. Но дальнейшее продвижение замедлилось: естественные препятствия, в изобилии созданные здесь природой, дополнялись бетоном и сталью вражеских огневых сооружений.

И все-таки к 28 июня наступавшие с севера и с юга войска приблизились к Петрозаводску. Ускорить его освобождение помогла Онежская военная флотилия. В этот день она высадила десант — батальон морской пехоты, овладевший городом. Через два дня в город вступили и передовые армейские части.

Так была достигнута одна из целей Свирско-Петрозаводской операции.

Вернемся теперь на главное направление. После форсирования Свири у Лодейного Поля и успешного боя за расширение плацдарма на северном берегу темп наступления снизился: войска с трудом прогрызали главную оборонительную полосу Олонецкого укрепрайона. 23 июня [308] из Ставки пришла телеграмма, в которой выражалось неудовольствие низкими темпами продвижения. От командующего потребовали более решительных действий. Выполнить это требование удалось благодаря десанту, высаженному в тот же день Ладожской военной флотилией в тылу оборонительного рубежа, в междуречье Тулоксы и Видлицы. И 27 июня мы очистили от неприятеля город Олонец.

Преодоление сравнительно небольшого пути от Лодейного Поля до Олонца потребовало огромного напряжения сил. На один километр фронта здесь приходилось до двенадцати дотов и дзотов. А на долю саперов выпало обезвредить 40 тысяч мин.

Трудным и долгим было это наступление вдоль Онежского озера. Ведь приходилось преодолевать леса и болота, реки и речушки, узкие межозерные дефиле, причем все это сочеталось с хорошо продуманной и умело выполненной мощной инженерной обороной, которая возводилась в течение двух с половиной лет. Несколько легче было лишь той части войск 32-й армии, которая после взятия Медвежьегорска стала продвигаться в западном направлении, в сторону границы. Вот почему только через месяц с начала операции командующий Карельским фронтом смог направить Верховному Главнокомандующему донесение, которое я позволю себе процитировать почти полностью:

“Докладываю о выходе части, сил 32-й армии к государственной границе СССР 1940 года на иломантском направлении и итоги боев за период с 21 июня по 20 июля 1944 г.

1. В 5 часов 00 минут 21 июля 1944 г. части 176-й сд 32-й армии овладели Лонгонваара и вышли к государственной границе 1940 года.

2. В итоге 30-дневного наступления 7-й и 32-й армий совершен прорыв на фронте шириной 230 километров и глубиной 180 — 200 километров, очищена территория свыше 47 000 квадратных километров с городами Петрозаводск, Свирь-3, Медвежьегорск, Подпорожье, Вознесенье, Повенец, Пиндуши, Кондопога, Олонец, Питкяранта, Салми, Суоярви, захвачено свыше 1250 населенных пунктов, 42 железнодорожные станции и 560 километров железнодорожных линий, освобожден Беломорско-Балтийский канал и река Свирь на всем ее протяжении от Онежского до Ладожского озера. [309]

3. В процессе наступления войска 7-й и 32-й армий форсировали реки Свирь, Олонец, Видлица, Беломорско-Балтийский канал и реки Шуя, Уксунёки и Айтакоски, прорвали сильно укрепленные, долговременного типа, оборонительные полосы противника, с наличием железобетонных сооружений и стальных колпаков, на реке Свирь, рубеже Мегрозеро, Сумбатукса, Сармяги, Обжа, на линии Масельгская, Повенец и в районе Медвежьегорск, Петрозаводск, Видлица, Салми, Питкяранта, Суоярви и ряд последовательно расположенных в глубину промежуточных рубежей обороны.

Оборонительные рубежи имели сильные противотанковые и противопехотные препятствия с большим количеством железобетонных, гранитных и деревокаменных надолб, минных полей и проволочных заграждений.

До выхода к новой оборонительной полосе противника на линии Лоймола, озеро Сюскюярви, озеро Ниетярви, Ладожское озеро войска 7-й и 32-й армий в условиях бездорожья и лесисто-болотистой местности, искусно маневрируя и преодолевая упорное сопротивление противника, показали средний оперативный темп наступления 10 — 12 километров в сутки”.

В этом приказе, по сути дела, подведены итоги и всех боевых действий в Южной Карелии. Свирско-Петрозаводская операция была завершена 9 августа. А 4 сентября Финляндия заявила о своем разрыве с фашистской Германией и вышла из войны.