Северный вал сокрушен!

Поздним декабрьским вечером майор Жеребов постучал ко мне в землянку.

— Товарищ генерал, — взволнованно начал он, — снова зарево над передним краем. Вчера у немцев в тылу горело три деревни, а сегодня... — И он перечислил населенные пункты, в которых полыхали пожары. — Это уже не случайность. Данных пока не имеем. Но есть предположение: не собираются ли фашисты сматывать удочки?

— Спасибо, Донат Константинович, — поблагодарил я начальника разведки. — Поставлю в известность командующего.

Еще в сентябре, вскоре после Мгинской операции, Ставка предупреждала нас, что не исключен отвод 18-й немецкой армии из-под Ленинграда и Новгорода. В этом случае Ленинградскому и Волховскому фронтам предписывалось преследовать противника по пятам, нанося ему максимальный урон. До сих пор данные фронтовой разведки не содержали симптомов, предвещавших такой поворот событий. Наоборот, гитлеровцы вроде бы готовились зимовать и не переставали совершенствовать оборону.

Пожары, начавшиеся в последние дни в оккупированных деревнях, заставляли взглянуть на ситуацию по-новому. Мы уже знали об изуверской тактике выжженной земли, к которой прибегали фашисты при отступлении — они разрушали и выжигали дотла оставляемые населенные пункты и беспощадно уничтожали жителей. Может быть, и здесь противник задумал отходить, а вся предшествующая [274] подготовка к зиме проводилась им для отвода глаз, с целью маскировки?

Окажись такое предположение истиной, придется немедленно приводить в движение все войска фронта. Я быстро оделся и направился к домику, который занимал Кирилл Афанасьевич.

Несмотря на поздний час, у Мерецкова находился генерал-лейтенант Ф. П. Озеров — начальник штаба, еще летом сменивший М. Н. Шарохина. Командующий делился с ним впечатлениями о поездке в 59-ю армию, откуда только что вернулся. В целом он был доволен результатами проверки, но рекомендовал начальнику штаба усилить контроль за ходом подготовки к наступательным боям, добиваться еще большего приближения условий, в которых проходила учеба войск, к реальной боевой обстановке.

— Ну, с чем пожаловал, Аркадий Федорович? — поинтересовался Мерецков, закончив разговор с Озеровым.

Я рассказал о наблюдениях нашей разведки и о высказанных Жеребовым соображениях.

— Жеребов твой молодец, мыслит логично, — заметил командующий, — но на этот раз он не попал в точку. Полковник Васильев уже докладывал мне о пожарах. Фронтовая разведка установила через партизан, что немцы усиленно готовятся к боям. Население из прифронтовой полосы угоняют в Германию, а поселки сжигают, чтобы чувствовать себя спокойнее. Фашисты — они и есть фашисты. Так что продолжай готовить инженерные войска к прорыву обороны. Через десять дней я заслушаю тебя. И помни: противник намерен удерживать Северный вал всеми своими силами.

По дуге неправильной формы между Финским заливом и озером Ильмень протянулась неприятельская оборона, которую гитлеровцы все чаще гордо называли Северным валом. Отменно оборудованная в инженерном отношении, она помимо деревоземляных укреплений, о которых уже шла речь, включала в себя железобетонные и броневые артиллерийские и пулеметные точки.

Из этих сооружений слагались опорные пункты и узлы обороны в крупных поселках, на важнейших перекрестках железных и шоссейных дорог, на господствующих высотах. Их устойчивость обеспечивала развитая система [275] основных и отсечных позиций, прикрываемых многослойным огнем, минновзрывными и проволочными заграждениями. За двумя оборудованными таким образом полосами обороны размещались промежуточные рубежи в оперативной глубине. А дальше к западу гитлеровцы начали спешно возводить тыловой рубеж, получивший наименование “Пантера”. Таким образом, общая глубина обороны противника перед Ленинградским и Волховским фронтами достигала местами 250 километров.

Специалисты вермахта знали толк в полевой фортификации. Инженерная мысль и у нас, и у немцев находилась примерно на одном уровне. И так же как мы не считали зазорным заимствовать опыт врага, так и враг не пренебрегал нашим опытом.

“Искра” и Мгинская операция, обернувшиеся для гитлеровцев оперативными и территориальными потерями, несколько изменили первоначальную конфигурацию Северного вала, показав, что он отнюдь не неприступен для советских войск. Неприятельские фортификаторы извлекли из этого урок и взялись за усиление старых укреплений и строительство новых. Как я уже говорил, они имели перед нами преимущество в оснащении инженерной техникой, что позволяло им строить достаточно быстро. Особенно мощные рубежи были созданы за Пулковскими высотами и в пределах нашего фронта — к северу от Новгорода. А именно на этом участке и планировалось наступление волховчан.

Еще в сентябре командование Ленинградского и Волховского фронтов доложило Ставке свои соображения относительно дальнейших наступательных действий. Ленинградцы собирались, нанеся удары в общем направлении с севера на юг, окончательно избавить свой город от блокады и выйти на рубеж реки Луга, создав тем самым предпосылку для освобождения Прибалтики. В намерение волховчан входило повести наступление с востока на запад, освободить Новгород и продолжить продвижение в направлении города Луга.

В октябре Ставка утвердила план этой совместной операции, уточнив и дополнив его. Помимо нас и ленинградцев к ней привлекались силы Краснознаменного Балтийского флота и войска нашего южного соседа — 2-го Прибалтийского фронта, созданного на базе расформированного Северо-Западного. Речь шла, таким образом, о разгроме группы армий “Север”. Операция в целом получившая [276] название Ленинградско-Новгородской, подразделялась на две: Красногорско-Ропшинскую, проводимую Ленфронтом, и Новгородско-Лужскую, проводимую Волховским фронтом с участием прибалтийцев.

Мы и начали готовиться к Новгородско-Лужской операции.

К тому времени две наши армии — 4-я и 52-я уже были выведены в резерв и после доукомплектования переданы другим фронтам, 2-я ударная готовилась к переброске на ораниенбаумский пятачок. Оставалось три армии: 8-я на севере, 54-я в центре и 59-я на юге фронтовой полосы. На ее долю и выпадал первый, главный, удар — сначала на Новгород, потом дальше, на Лугу.

Процесс подготовки войск к наступлению был уже у нас хорошо отработан. Особенно внимательно относились мы к обучению поступавшего на фронт пополнения действиям в лесисто-болотистой местности. Основной учебный полигон, на котором проходили занятия и учения, оборудовали в полосе правофланговой, 8-й армии, наиболее удаленной от района намечаемого прорыва вражеской обороны. Начинж армии А. В. Германович, получивший к этому времени звание генерал-майора, выбрал для устройства полигона местность, весьма схожую с той, на которой предстояло вести бой. Вся обстановка на этом участке была очень близка к реальной.

Помню, на одно из учений фронтовых резервных частей я прибыл вместе с командующим и генерал-лейтенантом Т. Ф. Штыковым, назначенным вместо Л. З. Мехлиса членом Военного совета. С разрешения командующего руководитель учений приказал начать атаку. В небо взвилась ракета, цепи бойцов и танки устремились вперед. В это время перед позициями “противника” вздыбились черные шапки разрывов — это специально выделенные саперы поджигали взрывпакеты, имитируя артиллерийский и минометный огонь. Учебное поле заволокло дымом, но стрелковые роты и поддерживающие их танки двигались быстро, не сбиваясь с заданных направлений.

Однако впереди наступающих ждали новые сюрпризы — Германович не поскупился на силы и средства, оборудуя учебную полосу. Были тут и траншеи полного профиля, и проволочные заграждения в несколько рядов, и дзоты, и высокие деревоземляные заборы. Несмотря на все эти преграды, наступавшие подразделения почти не снизили темпа. Чувствовалось, что они не впервой действуют [277] на укрепленной полосе, что люди уже успели обрести и хорошую физическую закалку, и необходимые для боя практические навыки. Штурм укрепленной полосы “противника” закончился вполне успешно.

Терентий Фомич Штыков, с которым мне пришлось бок о бок воевать еще на Карельском перешейке, с большой похвалой отозвался о проведенном учении.

— Хотелось бы, — сказал он в заключение нашего разговора, — чтобы ваш штаб регулярно знакомил меня с результатами инженерной разведки. Да и я в этом отношении могу быть кое в чем вам полезен.

Сомневаться на сей счет не приходилось. Надев военную форму, Терентий Фомич продолжал жить интересами ленинградской партийной организации. Еще до войны, будучи вторым секретарем Ленинградского обкома ВКП(б), он часто бывал в этих местах, хорошо изучил их. Штыков поддерживал тесную связь с ленинградским штабом партизанского движения, знал многих командиров партизанских бригад. Эта связь особенно оживилась. В последнее время: план предстоящей операции предусматривал активное участие партизан. И содействие члена Военного совета в ведении разведки, в привлечении местного населения к решению стоящих перед войсками задач было неоценимо. Благодаря его помощи к нам поступали такие сведения, какие не удалось бы заполучить никаким иным путем.

Но и наша инженерная разведка времени зря не теряла. Саперы-разведчики держали под непрерывным наблюдением всю систему обороны противника, фиксировали малейшие изменения, происходившие в ней. Они по-пластунски исползали весь передний край, засекая огневые точки, определяя расположение минных полей и других заграждений. Несколько саперных групп проникли во вражеский тыл и обстоятельно изучили немецкие оборонительные рубежи. Вместе с военными геологами саперы-разведчики поставляли командованию точные данные о состоянии дорог, мостов и переправ в полосе будущего наступления.

На основании всех этих сведений и велась подготовка к операции. Тактическая схема построения войск при атаке укрепленной полосы, учитывая прежний опыт, предусматривала создание групп инженерной разведки и групп разграждения, которые будут двигаться во главе атакующих. На каждую стрелковую роту создавалось по [278] одной группе разграждения, которая включала в себя отделение стрелков численностью от шести до девяти человек и трех-четырех саперов.

Дальнейшее развитие получили штурмовые подразделения. Так, батальоны формировали группы штурма, состоявшие из одного — двух отделений стрелков, отделения саперов-огнеметчиков и отделения ПТР. На полк приходилось по две таких группы, на дивизию — но двенадцать. В полковом масштабе должны были действовать уже отряды штурма. Каждый из них имел в своем составе стрелковый батальон, саперную роту, огнеметный взвод, роту тяжелых танков, одну — две батареи самоходных орудий и одну — две минометных батареи. На каждую дивизию приходилось три таких отряда.

Удельный вес саперов в подразделениях, предназначенных для прорыва сильной неприятельской обороны, был весьма высок. Потребности войск в этом плане не оказались для нас неожиданностью. Еще перед войной шло много разговоров об “осаперивании” армии. Зимние бои в Финляндии усилили эту тенденцию. Под термином “осаперивание” понималось не только более основательное насыщение войск саперными подразделениями и частями. Имелось в виду также совершенствование инженерной выучки каждого пехотинца, при которой он умел бы делать много из того, что умеют делать саперы.

От слов тогда перешли к практическим шагам. Но сделать успели далеко не все. Когда выпадало редкое затишье (как было, например, в Севастополе), командование без промедления начинало обучать воинов.

Теперь, с переходом боевой инициативы в наши руки, все чаще появлялась возможность основательно готовить новобранцев, преподавать им полный курс солдатских наук. И мы как могли старались “осаперивать” красноармейцев всех строевых частей. Наш штаб разрабатывал программы ускоренной инженерной подготовки, краткие организационные и методические указания.

Руководил всем этим уже новый начальник штаба. Дело в том, что во 2-й ударной, перед ее перегруппировкой на ораниенбаумский плацдарм, открылась вакансия начинжа армии. Михаил Иванович Марьин, успешно возглавлявший наш штаб, с удовольствием принял предложение занять эту должность, дававшую возможность приобрести опыт самостоятельного командования войсками. А на его место взяли полковника Евгения Ефимовича Березнева. [279] Активный участник боев под Тихвином и Мясным Бором, он более года возглавлял штаб инжвойск 52-й армии. Среди офицеров Березнев пользовался репутацией человека большой инженерной и штабной культуры, авторитет его был очень высок. Это во многом способствовало тому, что замена начальника штаба прошла безболезненно, не отразилась на состоянии наших дел.

Примерно в то же время происходили и другие служебные перемещения: в преддверии предстоящей операции укреплялись командование и штабы инженерных частей. Так, начальником инжвойск 59-й армии, поставленной на направлении главного удара, стал полковник Г. А. Булахов, инженерно-саперная бригада которого отлично проявила себя в боях под Мгой. На должность командира 1-й инженерно-саперной бригады (ей предстояло действовать в составе сил, наносивших главный удар) мы выдвинули начальника штаба инжвойск 59-й армии подполковника В. Д. Афанасьева. Войну он начинал дивизионным инженером, имел большой опыт и был способным организатором.

Вообще же, в инженерном отношении 59-я армия усиливалась в тот период, как никогда, — и за счет фронтовых частей, и за счет соединений, передаваемых нам из резерва Ставки. Помимо уже названной 1-й бригады ей придавались 63-я армейская и 2-я гвардейская моторизованная инженерные бригады, 9-я штурмовая и 12-я инженерно-саперные бригады, 2-й гвардейский и 135-й мотоинженерные батальоны, 34, 36 и 55-й понтонно-мостовые батальоны, батальоны электрозаграждений и собак — искателей мин. Целиком придавался армии и парк инженерных машин, в котором к тому времени имелись грейдеры и бульдозеры, лесопильные механизмы и бурильные установки для водоснабжения.

Подготовка к наступлению стала основой всей нашей жизни. Затрагивала она и обычную, повседневную боевую деятельность. Так, в декабре, с появлением первого снега, пришлось переставлять многие минные поля. Смена времен года изменяла и проходимость местности, и условия для маскировки. К тому же требовалось предусмотреть возможность быстро сделать проходы в своих минных заграждениях, чтобы пропустить к переднему краю наступающие части.

Зима в том году, в отличие от прошлых лет, выдалась на редкость мягкой. Стоял уже декабрь, а озера и реки [280] еще не покрылись прочным льдом. Не промерзали даже мелкие болота, все такой же липкой оставалась грязь, перемешанная со снегом. А синоптики и не предвещали изменений к лучшему.

Проклиная дрянную погоду, саперы оборудовали исходные для наступления районы, прокладывали колонные пути, приводили в порядок дорожную сеть во фронтовом, армейском и войсковом тылах. Не вдаваясь в подробности, назову лишь две цифры: готовясь к операции, мы проложили и отремонтировали 142 километра дорог, построили и отремонтировали 36 мостов...

Как-то мне доложили, что возникли осложнения с предстоящим форсированием речки Питьбы, проходящей по переднему краю. Сама по себе речушка была ерундовой — каких-нибудь два метра ширины. Но берега ее оказались сильно заболоченными, а на морозы, которые укрепили бы их, не оставалось никакой надежды. Прорываться же на этом участке предстояло танкам.

Казалось, выход существует только один: настелить гати. Но это как раз и не годилось. Во-первых, немного было шансов управиться в срок с этой на редкость трудоемкой работой. А во-вторых, что еще важнее, противник неминуемо обнаружил бы наши приготовления. Поискать выход из создавшегося положения я поручил подполковнику В. Д. Афанасьеву:

— Думайте, ищите, советуйтесь с кем хотите, но через двое суток доложите свои предложения.

Прошло двое суток, наступили третьи. Афанасьев ничего не докладывал. Это было непохоже на исполнительного офицера, Я уже приказал Смаковскому готовить машину, чтобы поехать и поторопить комбрига. Но тут раздался телефонный звонок.

— Товарищ генерал, докладывает Афанасьев. Извините за задержку, требовалось кое-что проверить на деле. Сейчас полный порядок. Разрешите приехать для обстоятельного разговора.

Вскоре комбриг появился у меня со своим заместителем по политчасти подполковником В. С. Виноградовым. Афанасьев доложил, что они испытывали способ, предложенный саперами, которые до войны работали мелиораторами и не раз переправляли трактора через болотные топи. Для этого использовались буксируемые трактором деревянные сани с грузом хворостяных фашин. Фашины выкладывали перед гусеницами, а когда трактор проходил [281] по этим колеям, фашины подбирали и снова клали впереди.

Саперы сделали сани, навязали с полсотни фашин, впрягли сани в тридцатьчетверку и выехали к подходящему заболоченному месту. После тренировок у саперов и танкистов дело пошло споро: танк двигался хотя и медленно, но безостановочно.

Я поблагодарил комбрига и его заместителя. Отработанный ими прием был взят на вооружение.

В начале января сорок четвертого, вскоре после того как за линией, фронта отполыхали зловещие пожары, я докладывал К. А. Мерецкову план инженерного обеспечения операции. 8-й армии придавался один батальон, 54-й — три, 59-я же получала в общей сложности девятнадцать инженерных и специальных батальонов. Кроме того, на направлении главного удара предполагалось использовать в основном и фронтовой резерв. Таким образом, оперативная плотность инженерных войск в 59-й армии достигала шести рот на километр прорыва.

— Дайте-ка взглянуть на ваши расчеты, — попросил Кирилл Афанасьевич и, придвинув к себе карту и таблицы, занялся их просмотром. — Так, хорошо, — сказал он после долгой паузы. — А теперь доложите, каков будет боевой порядок инженерных войск в наступлении.

— Мы намечаем создание трех эшелонов. В первом пойдут группы разведки и разграждения. Потом — отряды разграждения, по одному на стрелковую дивизию. За штурмовыми группами и отрядами — подвижной отряд заграждения, тоже один на дивизию. За ним — дорожно-мостовые отряды в составе до сапбата, по одному — два на дивизию. Второй эшелон надежно закрепляет отбитые у врага рубежи и важные районы силами подразделений заграждения. В него же входит и некоторое количество дорожно-мостовых подразделений. В третьем эшелоне — дорожно-мостовые и строительные части.

Командующий внимательно выслушал меня, задал уточняющие вопросы. Потом повернулся к Ф. П. Озерову:

— А что скажет начальник штаба?

— Генерал Хренов докладывает план, проработанный совместно со штабом фронта, — ответил тот. — Так что у меня вопросов нет. [282]

— Хорошо, действуйте и впредь так же согласованно, — заключил Мерецков. — У меня тоже вопросов больше нет. Вы свободны, Аркадий Федорович...

Начало Новгородско-Лужской операции было назначено на 14 января 1944 года (почти через год после начала “Искры”). Первый этап операции должен был увенчаться освобождением Новгорода.

Штурмовать город в лоб мы, разумеется, не собирались. За два с половиной года оккупации противник превратил его в сильную крепость, прямолинейная атака которой повлекла бы неоправданные потери. При этом (что тоже принималось во внимание) подверглись бы значительному разрушению и без того жестоко пострадавшие бесценные исторические памятники. План предусматривал нанесение двух ударов в охват Новгорода. Первый, основной, наносился с плацдарма на левом берегу Волхова; второй, вспомогательный, — из района, расположенного к юго-востоку от города. Этот район примыкал к берегу озера Ильмень, с юга подступающего к Новгороду, так что действовавшим здесь частям предстояло преодолеть семикилометровую полосу ильменского льда. Оба удара сходились к западу от города, сжимая клещами всю новгородскую группировку врага. Тем самым мы вынуждали гитлеровцев оставить город и пытаться вырваться из окружения. А чтобы предупредить переброску к Новгороду вражеских подкреплений, 8-я и 54-я армии должны были нанести вспомогательные удары на Мгу и Любань.

После Нового года наконец-то ударили морозы. Успеют ли они сковать льдом воды и топи? Эти мысли волновали и командующего 59-й армией генерал-лейтенанта И. Т. Коровникова, и генерал-майора Т. А. Свиклина, возглавлявшего южную группу войск, которой предстояло форсировать Ильмень, и полковника С. А. Половнева, командира 12-й инженерно-саперной бригады, непосредственно обеспечивавшей наступление армии, и всех инженерных начальников. Да и не только их, каждого, кому предстояло идти в бой за Новгород.

Многое, естественно, зависело от погоды, но, какой бы она ни была, в конечном успехе никто не сомневался. Сосредоточение сил на направлении главного удара обеспечивало наше превосходство над противником в пехоте в 3, 3 раза, в артиллерии в 3, 5 раза, в танках в 11 раз. 14-я воздушная армия полностью господствовала в воздухе. [283] Войска были хорошо подготовлены к наступлению.

Продолжался и качественный рост наших сил. Если, например, в прошлом году на Волховский фронт прибыл 1433-й самоходный артполк, один из первых таких полков в Красной Армии, который, по сути дела, проходил у нас проверку в нескольких боях, то теперь, перед началом операции, 59-я армия получила еще и 1536-й полк тяжелых самоходок. Эта часть, состоявшая из более мощных артустановок, успела приобрести хороший боевой опыт на Брянском фронте. Поступило к нам и два батальона аэросаней, что позволяло группе войск генерала Т. А. Свиклина совершить внезапный и стремительный бросок по ильменскому льду. Наши славные тридцатьчетверки решительно и по всем статьям превосходили немецкие средние танки. В воздушной армии давно уже не было самолетов устаревших типов. В стрелковых частях имелось достаточно много автоматов ППШ и более новых — ППС...

И только парк инженерных машин почти не увеличивался количественно и не совершенствовался качественно. Что поделаешь, мы понимали: на все у страны не хватает возможностей. Производительные силы испытывали невероятное напряжение, полностью сосредоточившись на оснащении армии всем, что необходимо для достижения превосходства на поле боя. Поэтому речь шла прежде всего о современном оружии. Ведь ни орудие, ни танк не имеют человеческого эквивалента, поэтому их не компенсируешь никаким количеством людей. А дорожная машина, механическая пила или компрессор такой замене (пускай неполноценной) все-таки поддаются...

Так рассуждали мы тогда и испытывали чувство гордости за решительное и твердое руководство Коммунистической партии народным хозяйством, за то, что вся страна превратилась в единый сражающийся лагерь, где тыл с самоотверженностью, равной самоотверженности фронтовиков, ковал оружие победы.

Колоссальную работу выполнили перед наступлением, начавшимся 14 января 1944 года, наши саперы. Они построили несколько мостов, проложили дороги по льду озера Ильмень и двух небольших рек, расчистили от снежных заносов многие километры колонных путей, соорудили десятки спусков и въездов. Всего просто не перечтешь. [284] Да и в ходе операции саперы не только активно выполняли свою боевую работу. Подчас им приходилось решать непредвиденно возникавшие задачи, которые требовали и высокого профессионального мастерства, и незаурядного мужества.

Приведу один из многих примеров.

После того как части южной группы войск 59-й армии под командованием генерала Т. А. Свиклина захватили плацдарм на западном берегу озера Ильмень, в районе деревни Береговые Морины, противник стал предпринимать ожесточенные контратаки при поддержке танков, отчаянно пытаясь уничтожить наши части, закрепившиеся на плацдарме. Тут-то и понадобилось срочное вмешательство саперов. Под ураганным огнем врага они провели минирование переднего края обороны, установив около пяти тысяч противотанковых и противопехотных мин. Это позволило нам удержать плацдарм до подхода подкрепления, накопить силы, а потом перейти в наступление.

Вот что пишет о противодействии, которое оказал противник первому эшелону южной группы, после того как она захватила плацдарм на западном берегу озера, командующий фронтом К. А. Мерецков в своих воспоминаниях “На службе народу”: “Гитлеровское командование подвергло авиационной бомбежке лед на Ильмене, пытаясь помешать наращиванию здесь наших сил, а для локализации их успеха перебросило сюда с Прибалтики части двух дивизий, ряд отдельных подразделений и из личного резерва командующего 18-й немецкой армией кавполк “Норд”.

Получив сведения о бомбардировке ильменского льда, я приказал срочно пустить в ход переносные мостики, а затем выделил Т. А. Свиклину из фронтового резерва батальон бронеавтомобилей. Переправить их было нелегко. Даже лошади проваливались под лед. Их вытаскивали веревками, которые заранее привязывали к постромкам. Броневики переправлять было еще труднее, но мы своего добились. Далее в бой была двинута из второго эшелона 372-я дивизия, а начальник тыла ухитрился перебросить на западный берег озера даже походный госпиталь”.

Вряд ли надо пояснять, что все эти работы целиком и полностью обеспечивали саперы!..

Но продолжу прерванный рассказ. И. Т. Коровников ввел в полосе наступления северной группы войск свежую [285] стрелковую дивизию, две танковые бригады и самоходно-артиллерийский полк. К исходу 16 января главная полоса немецкой обороны севернее Новгорода была прорвана. Тогда же перешли в наступление и войска 54-й армии на любанском направлении.

Клещи вокруг новгородской группировки гитлеровцев сжимались все плотней. Но давалось нам это нелегко. От воинов требовалось предельное напряжение моральных и физических сил.

Основная тяжесть боев ложилась, разумеется, на плечи пехоты. Артиллерия и танки вязли в болотах, отставали. Бойцы тащили на себе орудия, минометы, боеприпасы. И все-таки утром 20 января клещи сомкнулись. В тот день над новгородским Кремлем взвился красный флаг.

Новгородская группировка противника была ликвидирована. Гитлеровцы потеряли свыше 15 тысяч убитыми, 3200 солдат и офицеров сдались в плен. В Москве прогремел торжественный салют в честь освободителей древнего русского города. Всем войскам, участвовавшим в этих боях, объявлялась благодарность Верховного Главнокомандующего. Наиболее отличившиеся соединения и части получили почетное наименование Новгородских.

Приведу несколько строк из отчета о действиях инженерных войск в этой операции:

<

“Обеспечив переправу войск в районе Вылеги, 154-й инженерно-строительный батальон (ИСБ) в составе трех рот был переброшен в Новгород и 20 января, войдя в город с наступающими частями, приступил к его разминированию...

156-й ИСБ был переброшен в Новгород, уже освобожденный от гитлеровцев, и здесь построил причалы и эстакаду для понтонной переправы через реку Волхов, по которой были переброшены танковые части и артиллерия, необходимые для поддержки наступающих войск западнее Новгорода. По этой переправе возвращались в город и жители, покинувшие его при фашистах”.

Мосты, построенные в этой операции саперами, стали поистине мостами победы. На нашем участке они открыли советским войскам путь на Запад.

Наступление продолжалось. Волховский фронт вбивал клин в стык 18-й и 16-й немецких армий. Успешно развивались и действия Ленинградского фронта. Пресловутый Северный вал трещал по всем швам. Гитлеровская [286] ставка забила тревогу. Командующий группой армий “Север” генерал-фельдмаршал Кюхлер был отстранен от командования. Его должность 31 января занял генерал Модель.

Наши войска продвигались вперед. Но это был отнюдь не легкий победный марш. Беспрерывные бои, болотные топи и бездорожье по-прежнему изматывали людей. От саперов требовалась сверхчеловеческая выносливость, чтобы вести разведку и разграждения, прикрывать минами фланги, прокладывать дороги для танков и боевой техники. Инженерные войска по-прежнему были недостаточно обеспечены механизмами, и это давало себя знать. Компенсировать отсутствие необходимой техники не могло ни большое число саперных частей, обеспечивавших наступление, ни самоотверженность воинов. Остро ощущался к тому же отрыв от баз снабжения.

Но, несмотря ни на что, к концу января нам удалось завершить и второй этап операции: выйти к укрепленному рубежу противника по реке Луга, перерезать важные коммуникации, довершить разгром фашистских соединений, начатый под Новгородом. В первых числах февраля начался третий этап, целью которого являлось освобождение города Луга.

Однако генерал Модель организовал упорное и, надо сказать, умелое сопротивление. Он произвел перегруппировку войск, получил пополнение из группы армий “Центр”. Ценой больших усилий и потерь ему даже удалось отсечь от наших главных сил передовые соединения: 256-ю дивизию, часть еще одного соединения и полк партизан.

256-й дивизией командовал полковник А. Г. Козиев, который год назад, будучи комдивом 177, принимал самое деятельное участие в создании показательной оборонительной полосы. Этот отважный и тактически грамотный офицер и возглавил стихийно образовавшуюся группировку. Командование фронта наладило регулярное ее снабжение по воздуху продовольствием и боеприпасами. В течение двенадцати дней группировка стойко сражалась в окружении — противник, как ни пытался, не смог ни рассечь, ни смять ее. А когда окружение было пробито извне, Козиев тут же повел находившиеся под его командованием войска в наступление. За этот подвиг он был удостоен звания Героя Советского Союза.

12 февраля над Лугой взвился красный флаг. Еще [287] через три дня войска Ленинградского и Волховского фронтов полностью преодолели неприятельский оборонительный рубеж, проходивший по реке Луга. Новгородско-Лужская операция была завершена, так же как и Лениндградско-Новгородская операция в целом. В результате Ленинград был полностью освобожден от блокады, а почти вся Ленинградская область очищена от оккупантов. Северный вал рухнул. Он так и не спас группу армий “Север” от тяжелого поражения...

Достигнутая победа открывала путь в Прибалтику. Но в готовившемся наступлении уже не участвовал Волховский фронт: он как высшее оперативное объединение не только успешно и полностью выполнил свои функции, но и исчерпал их. 15 февраля состоялось решение о его расформировании. Наши войска передавались Ленинградскому и частично 2-му Прибалтийскому фронтам. Полевое управление выводилось в резерв Ставки.

Гадать о том, где предстоит нам продолжать войну, не пришлось. Вскоре эшелон вез нас в Беломорск, где в ту пору находился штаб Карельского фронта.