Крепость у моря

Какие представления обычно связаны у людей со словом “крепость”? Если они далеки от военного дела, их воображению рисуются глубокие рвы, высокие стены и башни, в памяти всплывают не очень понятные названия: равелин, бастион... Если они хотя бы бегло когда-либо интересовались историей войны, им, скорее всего, видятся бетонные форты с длинными стволами орудий, подземные гаражи и ангары. Ну а для военного человека слово “крепость” лишено какого-либо романтического флёра. За ним он видит скупую формулировку справочника: крепость — [99] важный в военном отношении укрепленный пункт или город, имеющий постоянный гарнизон, вооруженный и обеспеченный всем необходимым для длительной борьбы в условиях осады.

Таким городом должна была со временем стать Одесса. Пока же строительство оборонительных рубежей, особенно внешних — первого и второго, только набирало здесь силу. Инженерные укрепления еще предстояло завершить, и, по всей вероятности, под боевым воздействием противника. В районе Одессы имелись стационарные береговые батареи крупных калибров, вплоть до 203 миллиметров. Их предполагалось использовать для обороны не с моря, а с суши, для чего они, собственно, и предназначались.

Конечно, в городе соберутся все силы Приморской армии. Они и составят ядро гарнизона будущей крепости. Но велики ли эти силы? 25-я Чапаевская и 95-я Молдавская стрелковые дивизии — кадровые, уже испытанные в боях соединения, но их всего два. 1-я кавалерийская, которую уже сформировали и направили на позиции? Но она — не эквивалентна стрелковому соединению. Что еще? Тираспольский УР. Разрозненные части и подразделения моряков, пограничников. Саперы, понтонеры. Полевая артиллерия? Много ее не наберется. А танков и вовсе нет... Неизбежно возникнут трудности с вооружением, боепитанием. Остается надежда на морские коммуникации, по которым можно питать осажденный город. А если враг заблокирует порт? Если вдруг не найдется свободных ресурсов, которые можно направить в Одессу? Тогда одна надежда — на внутренние резервы города. Они довольно солидные, но в то же время и ограниченные. Промышленность здесь испокон веку была мирной. Правда, ее удалось уже перевести на военные рельсы, но достаточно ли этого?..

Так размышлял я, направляясь из Николаева в Одессу, обдумывая свое задание и перебирая в памяти все, что мне было известно из штабных документов, собственных наблюдений и информации, полученной от Чибисова.

Ехали мы по дорогам, ведущим к городу с северо-востока. Останавливались в тех местах, где должны проходить оборонительные рубежи, опоясывающие Одессу. Работы на этих участках только разворачивались, людей в них было занято немного. Отсюда, по существу, с тыла, [100] неприятеля ожидали в последнюю очередь. Но и здесь было уже неспокойно. Ходили слухи, что где-то поблизости появились разведывательные подразделения неприятеля.

На дорогах нам встречались колонны тыловых служб Приморской армии — медико-санитарные, продовольственные, вещевые. А около поселка Нечаянное мы обнаружили квартирьеров, подготавливавших размещение армейского командования и штаба. Все происходило в полном соответствии с картиной, которую нарисовал Чибисов.

Намеревался я ознакомиться и с положением дел в 1-й кавдивизии, через позиции которой проходил наш путь. Близ поселка Свердлове встретился с комдивом генерал-майором И. Е. Петровым. Иван Ефимович ознакомил меня с обстановкой и подтвердил, что положение действительно напряженное. Соприкосновения с противником можно ожидать не то что со дня на день — с часу на час. Иначе говоря, дело явно шло к окружению Одессы, причем быстрее, чем можно было ожидать. Здесь, пожалуй, я впервые по-настоящему ощутил свое личное несогласие с планом командарма Приморской. Выведи он сюда свои основные (и притом весьма скудные!) силы — что они сумеют сделать? Какие оперативные преимущества получат? Надежно прикрыть Николаев все равно не удастся. На равнинной местности, почти лишенной естественных укрытий, враг попросту сомнет наши части, создав численное превосходство.

— Я не отпущу вас без прикрытия, — сказал на прощание Петров. — А то, чего доброго, нарветесь на вражеский патруль.

Я, естественно, не возражал, и до окраин Одессы мы спокойно добрались в сопровождении кавалерийского эскадрона. В город въехали уже ночью. Немного поплутали в темноте, пока разыскали улицу Дидрихсона, где располагались управление и штаб армии.

Генерал-лейтенант Софронов еще бодрствовал. Я сразу прошел к нему, доложил о цели своего приезда, о приказе командования фронта, повторяющем директиву Ставки. Крупный, осанистый, с полным, не очень подвижным лицом, Георгий Павлович выслушал меня с невозмутимым видом, что, по-видимому, далось ему нелегко. Помолчав, сказал:

— Я, товарищ Хренов, в своем решении исходил из ориентации, полученной в Генштабе. Речь там шла о большой армии и большом плацдарме. Армия, как вам [101] известно, оказалась меньше полнокровного корпуса. А плацдарм... Когда я вступил в командование, еще была прямая связь со штабом фронта. Я докладывал Тюленеву, просил либо добавить нам две дивизии, либо снять ответственность за николаевское направление. Ни на то, ни на другое положительного ответа не получил. Дальше принимал решение, исходя из собственной оценки обстановки. Я солдат и умею выполнять приказ, независимо от собственного к нему отношения, — после паузы добавил он. — Сейчас соберем Военный совет.

Через десять минут члены Военного совета собрались в кабинете командарма. Я снова увидел своих недавних сослуживцев Шишенина и Воронина. Софронов открыл заседание:

— Генерал Хренов прибыл к нам в качестве представителя Военного совета фронта. Сейчас он сделает сообщение чрезвычайной важности. Прошу вас, товарищ генерал!

Я прочитал записку Тюленева и Запорожца, рассказал о директиве Ставки, о мнении командования фронта относительно сложившейся обстановки, о необходимости срочно пересмотреть задачи инженерной подготовки обороны, без чего Одесса не сможет стать крепостью, способной выдержать длительную осаду.

От меня не укрылось удовлетворенное выражение на лице Шишенина и то, как согласно кивал Воронин. Значит, подумалось мне, перспектива всеми силами оборонять Одессу им ближе и понятней, чем попытка сдержать наступление врага на степных просторах. А ведь внутреннее согласие с приказом — великая вещь. Оно приумножает духовные силы.

Обсуждение моего сообщения было кратким. Командарм предложил начальнику штаба подготовить распоряжения о немедленном прекращении вывода из города каких либо частей, о возвращении тылов и штабных служб. В заключение обратился ко мне:

— Надеюсь, разработку плана инженерной подготовки обороны вы возьмете в свои руки? Я, разумеется, ответил утвердительно.

— С деталями обстановки вас ознакомит полковник Крылов из оперативного отдела, — заключил Софронов.

Николай Иванович Крылов бодрствовал над картами. Мы познакомились, и он обстоятельно рассказал о событиях последних дней в полосе обороны Приморской [102] армии. Многое в его рассказе было связано с Тираспольским укрепрайоном.

ТиУР двенадцать суток стойко сдерживал наступление противника, обеспечивая отход за Днестр частей Приморской, в состав которой он был включен в конце июля. Протяженность УРа по фронту составляла полторы сотни километров. 4 августа, когда войска 9-й армии отошли, обнажив его правый фланг, возникла угроза окружения. Укрепрайон мог быть атакован с тыла и достаться неприятелю вместе со всем своим вооружением. Поэтому на следующий день Военный совет Приморской передал полковнику Г. М. Коченову приказ оставить огневые сооружения, вывести людей с оружием, техникой и всеми боеприпасами и использовать их для пополнения полевых войск. Комендант УРа точно выполнил приказ: в течение всего дня 6 августа под прикрытием одного пульбата и одного артдивизиона, отбивавших атаки гитлеровцев, боеприпасы вывозились на станцию Карпове и грузились в вагоны. Отсюда их отправляли в Одессу, до которой было всего около сорока километров. Вечером гарнизон, сняв из дотов пулеметы и подорвав сорок семь 76-миллиметровых капонирных орудий, поспешил отойти вслед за частями. Пулеметные доты заранее к подрыву не готовились, и потому, естественно, разрушить их не успели.

7 августа все части УРа благополучно достигли станции Карпово. Отсюда по распоряжению Шишенина два пульбата были направлены в Одессу на переформирование. Еще раньше в распоряжение штарма поступили батальон связи и саперный батальон. Остальные пулеметные батальоны и артиллерийский полк вливались в состав стрелковых дивизий. Словом, за минувший день, пока я добирался из Николаева в Одессу, ТиУР прекратил свое существование. Зато Приморская армия пополнилась одиннадцатью тысячами хорошо подготовленных кадровых пулеметчиков, артиллеристов, саперов, связистов, разведчиков, получила около 500 станковых и 320 ручных пулеметов с 3, 5 миллионами патронов, полк орудий с пятью боекомплектами к каждому. Это заметно повысило боевую мощь обеих дивизий Приморской.

Николай Иванович рассказал, что противник силами 4-й румынской армии и отдельных немецких частей стремится обойти Одессу с севера и северо-востока и что [103] бои идут уже на нескольких участках первого, недостроенного оборонительного рубежа. По разведданным, враг рассчитывает завершить операцию по захвату города в течение нескольких дней. Румынским дивизиям отдан приказ войти в Одессу не позже 10 августа.

Все людские и материальные ресурсы армии, военно-морской базы и города мобилизуются на отпор врагу. База уже сформировала 1-й морской полк и формирует 2-й. Командование НКВД создало сводный полк, основу которого составил 26-й погранотряд. Идет запись в дивизию народного ополчения. Местными силами оснащен бронепоезд. Приведены в полную боевую готовность все части МПВО...

Утром я покинул штаб, чтобы ознакомиться на месте с оборонительными работами в городе и его окрестностях.

Улицы Одессы выглядели сурово. Повсюду темнели развалины домов — следы воздушных налетов. Над некоторыми развалинами еще курился дым: бомбы упали только вчера вечером. Среди руин виднелись фигуры бойцов МПВО.

Прибавилось на улицах баррикад с узкими “воротами” для проезда транспорта. Строились новые баррикады. Несмотря на ранний час, одесситы уже взялись за работу.

Выехав через Пересыпь за город, мы свернули в сторону села Капитоновка. Там должен был проходить один из участков четвертого оборонительного рубежа. Вскоре показались наполовину отрытые траншеи, в которых орудовали лопатами раздетые по пояс бойцы. Навстречу нам вышел молодой, решительного вида командир. Я вылез из газика.

— Капитан Христич, — представился он. — Начальник штаба восемьдесят третьего УРа.

83-й, или Верхнепрутский, укрепрайон существовал теперь лишь номинально — мало что осталось от него после создания 83-го УВПС. Но люди УРа были заняты важным делом.

— Вот и прекрасно, — отозвался я. — Доложите-ка нам, капитан, порядок строительства рубежа и какой намечается система огня.

К моему удивлению, капитан молчал. На лице его я прочел явное замешательство. Но, быстро взяв себя в руки, он твердо [104] сказал:

— Извините, товарищ генерал, но я вынужден попросить документ, подтверждающий ваши полномочия.

Настал мой черед смутиться. Только теперь я сообразил, что второпях не позаботился об оформлении каких-либо документов. Не очень уверенно полез в бумажник. Единственное, что обнаружил, был выписанный на мое имя разовый пропуск к командующему округом. Протянул капитану эту филькину грамоту. Тот прочел мою фамилию вслух. Она, очевидно, была знакома ему.

— Извините, товарищ генерал, не узнал вас. Прошу следовать за мной, покажу все на местности...

И планировкой заграждений, и ходом работ я остался доволен.

Все делалось грамотно, с пониманием тактических задач обороны. Чувствовалось руководство кадрового командира.

Распрощавшись с капитаном Христичем, я заторопился назад. Первые впечатления об уровне, на котором ведется строительство рубежей, были получены. Теперь предстояло взяться за другие дела.

В город мы въехали под вой сирен, вслед за которым раздалось тявканье зениток и загремели разрывы бомб. Налеты на Одессу немецкие бомбардировщики совершали теперь по нескольку раз в сутки...

Этот день, 8 августа, был насыщен событиями. Командарм, отменив свое решение — направить основные силы Приморской на прикрытие николаевского направления, — издал приказ, в котором были обозначены рубежи вокруг Одессы для 95-й и 25-й дивизий.

С северо-востока город прикрывала кавдивизия. Во второй половине дня близ поселка Кубанка, около Куяльницкого лимана, она остановила продвигавшуюся с, севера румынскую колонну и отбросила неприятеля назад. Произошло это в каком-нибудь десятке километров от того места, где мы вчера разговаривали с Петровым. Выходит, не из пустой предосторожности выделял мне Иван Ефимович конвой — опасность была близка. Отправься я в Одессу сутками позже, едва ли добрался бы до нее.

Город сразу был объявлен на осадном положении. Работы на передовом рубеже прекратились: там уже завязались бои. Личный состав 2-го УВПС успели посадить на машины и отправить на восток... [105] Теперь не откладывая надо было разработать план инженерного обеспечения обороны города в соответствии с изменившейся обстановкой. “Одесса должна стать крепостью, — неотступно думал я. — Но с чего мне начинать?”

К работе над планом я привлек начинжа армии Г. П. Кедринского. А сам для начала побывал в инженерном отделе военно-морской базы: помощь его начальника военинженера 2 ранга А. Т. Павлова представлялась мне необходимой. Он прекрасно знал город, под его руководством в Одессе уже было осуществлено немало инженерно-оборонительных мероприятий. Сейчас, как никогда, нужно, думалось мне, чтобы силы армейцев и моряков были слиты, а потому работать над планом надо вместе. Это и высказал Павлову.

Он понял меня с полуслова и охотно согласился сотрудничать напрямую. Мы кончали договариваться о деталях, когда в кабинет вошел почтенного вида пожилой полковник. Новенькое флотское обмундирование сидело на нем мешковато, что бесспорно свидетельствовало о недавнем призыве из запаса. Однако манера держаться выдавала старого служаку. Что-то очень знакомое было в лице полковника. Но прежде чем узнал его, я услышал:

— Товарищ генерал, разрешите представиться: полковник Цигуров!

— Анатолий Сергеевич! — вырвалось у меня. — Какими судьбами?

— Самыми обычными, жил здесь в партикулярном качестве...

Да, это был тот самый Цигуров, бывший саперный капитан царской армии, бывший начинж дивизии в корпусе Фабрициуса, награжденный двумя орденами Красного Знамени! Тот щеголь и умница, знаниям и выучке которого так завидовал я, молодой полуротный, на кого старался быть похожим, кто подавал нам пример в учебе, в беззаветной преданности военной службе! Мы не виделись лет двадцать или около того. Оба искренне обрадовались встрече.

— Надолго к нам, Аркадий Федорович?.. Счастлив, что приведется служить вместе. За эти годы не раз слышал о вас...

Я тоже был рад и самой встрече, и возможности привлечь к делу опытнейшего военного инженера...

Воспользовавшись пребыванием в штабе базы, зашел [106] представиться ее командиру контр-адмиралу Жукову и увидел коренастого моряка с простым и приятным лицом, тронутым оспой.

Еще во время первого приезда в Одессу я слышал много лестного о Гаврииле Васильевиче Жукове. Славный путь прошел адмирал. Матросом воевал в гражданскую. Окончил училище комсостава флота. Командовал кораблями и соединениями. В конце 1936 года отправился добровольцем в Испанию. За умелые и отважные действия был награжден орденами Ленина и Красного Знамени. С марта 1940 года вступил в командование Одесской базой. Многое сделал Гавриил Васильевич перед войной для совершенствования сухопутной и противодесантной обороны береговых батарей, их маскировки и водоснабжения. По его указанию военинженеры А. Т. Павлов и Р. Б. Каменецкий выполнили серьезную работу по приведению в полную боевую готовность стационарных батарей и их весьма сложного вспомогательного хозяйства. Командир Одесской базы, конечно, и не предполагал таких обстоятельств, которые заставят повернуть стволы мощных береговых орудий в сторону суши.

Прощаясь, я с удовольствием пожал руку Гавриила Васильевича и как-то сразу почувствовал, что сработаться нам будет легко.

Заглянул и в горком партии, к Н. П. Гуревичу. Тот сказал, что отныне вся деятельность партийных, советских и хозяйственных организаций полностью подчинена делу защиты родного города. Части МПВО переведены на казарменное положение. В домах созданы из жильцов взводы самозащиты, которые наблюдают за воздухом, тушат зажигательные бомбы, охраняют имущество эвакуированных семей. Горсовет принял постановление, согласно которому каждый трудоспособный гражданин должен отбыть трудовую повинность в течение тридцати дней.

— Но эта мера оказалась излишней, — улыбнулся Гуревич. — Наши одесситы охотно участвуют в оборонительных работах. Десять — двенадцать тысяч человек трудятся каждый день...

По пути в штаб меня опять застигла бомбежка. Как только прозвучал отбой воздушной тревоги, я заглянул на расположенную неподалеку от наземного КП армии улицу Перекопской Победы. Там, под одноэтажным особняком, который находился на территории бывшего винзавода, [107] шло строительство подземного КП, начатое еще Чибисовым. Работы здесь велись круглосуточно, и выполнял их строительный батальон, переведенный в Одессу из Тирасполя, Бетонный пояс вокруг здания был уже полностью сооружен. Завершалось укрепление внутренних стен металлическими балками, ячейки между которыми заполнялись бетоном. Монтировался дизель-генератор для автономного электропитания, налаживалась водопроводная сеть от артезианской скважины. Готовилась фильтровентиляционная установка на случай применения противником отравляющих веществ, завозились баллоны с кислородом. Была уже проложена и подземная патерна, соединявшая подземный КП с наземным, на улице Дидрихсона.

Работы шли удовлетворительно. До их полного завершения оставалось несколько суток.

К вечеру я уединился в отведенном мне кабинете. Надо было продумать впечатления этого длинного дня, насыщенного событиями и встречами с людьми, прикинуть общие контуры плана дальнейшего оборонительного строительства.

Итак, какими силами мы располагали? По данным, подготовленным для меня Кедринским, они были более чем скромными. Три управления военно-полевого строительства. Пять армейских инженерных батальонов. Двадцать фортификационно-строительных батальонов, сформированных из местного населения. Десять — двенадцать тысяч жителей города — в основном стариков, подростков и женщин, — принимающих участие в оборонных работах. Около ста автомашин, четыреста подвод, трамваи и железнодорожные платформы.

А что предстояло сделать? Во-первых, определить, где будет проходить передовой рубеж обороны, ибо тот, что по первоначальному плану считался передовым, был уже оставлен строителями. Второй рубеж тоже придется оставить. Довести его до боевого состояния не удастся — слишком велик фронт работ, слишком мало сил. По всему выходило, что именно третий рубеж, где сейчас вовсю разворачивались работы, следовало теперь считать передовым. И это на расстоянии всего в 20 — 25 километров от города! Четвертый рубеж, проходящий в 12 — 14 километрах от окраин Одессы, станет главным. Его протяженность по фронту — около восьмидесяти километров. Придется строить еще один — тыловой... [108]

Все это, естественно, предстоит согласовать с Софроновым и Шишениным, уточнить их взгляд на оперативную обстановку, выяснить их намерения. Ведь речь пойдет об инженерном соразмерении операции. Грош цена укреплениям и заграждениям, которые не собирается использовать общевойсковой командир или будет вынужден использовать, но вопреки своим представлениям о тактической выгоде...

Теперь — укрепления внутри города. Уже многое построено. Баррикады я видел. Приметил, как идет дело по превращению крупных каменных домов в опорные пункты. Предстоит использовать трансформаторные будки, каменные заборы и другие крепкие строения. На крупных перекрестках и площадях надо ставить железобетонные пулеметные точки. Но этого мало. Все сооружения должны представлять единую систему. Значит, между ними должно существовать незаметное и безопасное сообщение. Больше всего для этого подойдет ливневая и канализационная сеть. И катакомбы. Их, я слышал, под городом отрыто немало. Необходимо также увеличить количество убежищ для населения. Тут пригодятся все подходящие подвалы, а также городские каменоломни.

Все это требует тщательной проработки по планам города и его подземных коммуникаций. Планы надо раздобыть в горкомхозе.

И еще вопрос первостепенной важности. Противник уже появился около Беляевки — села, где берет начало городской водопровод, принимающий днестровскую воду. Надеяться на то, что Беляевку удастся удержать, не приходилось. Надолго ли хватит тогда воды в городских водохранилищах? Летом, в жару, этот срок будет исчисляться днями.

В Одессе имеется несколько артезианских скважин. Но их запасов не хватит даже для того, чтобы напоить десятую часть горожан.

Выход? Бурить новые скважины, бурить интенсивно. Для этого, видимо, потребуется создать специальное подразделение. Придется ввести нормирование питьевой воды, наладить подачу морской воды для тушения пожаров и других хозяйственных нужд.

Словом, назревает нужда в создании еще одного управления военно-полевого строительства, которое могло бы возглавить и скоординировать все работы по возведению [109] укреплений в самом городе и обеспечить жизнедеятельность городского хозяйства. На эту роль более всего подходит частично сохранившееся управление начальника работ 82-го укрепрайона. Значит, у нас будет еще одно УВПС — 82-й.

И последнее. Необходимо еще раз уточнить, что сможет дать для обороны городская промышленность.

Вот такие вопросы встали передо мной вечером 8 августа.

На следующее утро начался “штурм” всех этих проблем. Кедринский, Павлов, Каменецкий, Цигуров получили задания подготовить новый план строительства оборонительных поясов. Я же занялся с Шишениным проработкой вариантов боевых действий на подступах к городу.

Работать о Гавриилом Даниловичем мне нравилось. Правда, послужить вместе нам пришлось недолго, но я успел оценить лучшие его черты. В прошлом преподаватель академии, он обладал широким оперативным кругозором, основательной теоретической подготовкой, исключительной аккуратностью в ведении документов и карт. По моим представлениям, Шишенин являл собой образец высокой штабной культуры.

— Некоторые организационные принципы обороны нам диктует характер местности, — говорил он. — Смотрите, сколько лиманов и балок. Если исходить из классических представлений военного искусства, то это создает противнику преимущество, облегчает ему прорыв к городу. А нам — сковывает маневр. Наличие, к примеру, Куялъницкого и Хаджибейского лиманов начисто лишает войска тактического взаимодействия. — Шишенин помолчал, походил вдоль стола. — А теперь посмотрим на обстановку с позиции голой эмпирики. Зеркало лиманов сокращает фронт обороны. А стало быть, и фронт работ по сооружению укреплений и численность войск в обороне. При наших скудных силах это существенный плюс. Остается решить вопрос с управлением. Мое мнение такое: нужно разделить оборону на достаточно самостоятельные сектора и создать подвижной резерв. Думаю, Софронов согласится со мной. А мы с вами будем уже сейчас исходить из этого при планировании инженерной подготовки обороны... [110]

Часа два-три мы поработали с картами, после чего я уточнил задание Кедринскому и его группе, занимавшейся разработкой плана. Подготовил также приказ о сформировании гидротехнической роты и отряда глубокого бурения. Потом поехал в горком.

В приемной у Н. П. Гуревича ко мне подошел молодой флотский командир с тремя серебряными нашивками на рукавах. Он заметно волновался.

— Товарищ генерал, разрешите обратиться? Инженер по артприборам штаба базы Коган... Мне очень повезло, что я встретил вас. Пожалуйста, выслушайте меня.

— Да вы успокойтесь. Рассказывайте, в чем дело, — предложил я.

— Есть идея начать в городе выпуск танков, — быстро заговорил Коган. — Не смотрите на меня с удивлением, я отдаю себе отчет в том, что говорю. Настоящие танки здесь, разумеется, делать невозможно. Но почему не обшить противопулевой броней и корабельной сталью трактора — “натики”? Почему не поставить на них пулеметы или даже легкое орудие? Я все прикинул, по расчетам получается. Главный инженер “Январки” Романов со мной согласен. Ведь делают же в Одессе бронепоезда...

При всей неожиданности эта идея заслуживала внимания. Я хорошо знал тракторные тягачи СТЗ-НАТИ — весьма мощные гусеничные машины. Почему бы не попробовать?

Вместе е Коганом мы прошли в кабинет к Гуревичу, Я попросил проинформировать меня о том, как обстоит дело с выпуском военной продукции на одесских заводах. Секретарь горкома рассказал, что на линолеумовом заводе осваивается производство взрывчатки, на “Кинапе” и “Красном Профинтерне” начат выпуск противотанковых и противопехотных мин, налаживается изготовление ручных гранат. По просьбе генерала Софронова одесские рабочие взялись за создание 82- и 50-миллиметровых минометов. Есть мысль и насчет огнеметов. Ну и, конечно, кинжалы, лопаты, киркомотыги, колючая и гладкая проволока, малозаметные препятствия, спирали Бруно...

Поблагодарив секретаря горкома, я вкратце рассказал о предложении Когана и заметил, что считаю его разумным. Гуревич тут же позвонил на “Январку” (завод ни Январского восстания) и переговорил с главным инженером

В результате в распоряжение У. Г. Когана и П. К. Романова было выделено для начала три тягача...

В те дни противник настойчиво рвался к городу, к морскому побережью, стремясь завершить окружение Одессы. По данным разведки, он ввел в бой семь пехотных и одну кавалерийскую дивизию. И этим, по-видимому, не собирался ограничиться. Сопротивление наших войск усиливалось с каждым днем, но отходить все же приходилось.

Ни на первом, ни на втором рубежах, где инженерные работы были выполнены примерно наполовину, частям Приморской закрепиться не удалось. Но задержать наступление врага они все же помогли. И эта задержка, пусть не очень большая, дала нам возможность сосредоточить все силы на строительстве третьего и четвертого рубежей, которые теперь становились соответственно передовыми и главными рубежами.

13 августа неприятель вышел к морю на северо-востоке от города, полностью окружив его. Одновременно он предпринял решительное наступление по всему фронту, но успеха не добился. В тот же день Военный совет армии издал приказ, согласно которому оборона города разбивалась на три сектора.

Сектор на правом фланге назвали восточным. Его фронт начинался от побережья, пересекал Куяльницкий лиман и упирался в Хаджибейский лиман, по оси которого проходила разграничительная линия с западным сектором. Фронт западного сектора изогнулся в сторону Тираспольского шоссе; вдоль последнего проходила вторая сторона западного сектора. Угол между сторонами составлял градусов тридцать и смотрел вершиной на северо-запад. Третий, южный, сектор охватывал все остальное пространство до юго-западного берега моря (поначалу линяю фронта ограничивали слева низовья Днестра и Днестровский лиман).

В восточном секторе сражались усиленный морской полк, полк НКВД, один стрелковый полк из состава 25-й дивизии и отдельный стрелковый батальон. Вначале эти сводные силы возглавлял комбриг С. Ф. Монахов, являвшийся и начальником сектора. Позже там сформировали дивизию под началом бывшего коменданта ТиУРа полковника Г. М. Коченова, к которому и перешло управление сектором. Начальником западного сектора стал генерал-майор В. Ф. Воробьев, только что принявший 95-ю [112] дивизию. Она-то вместе с одним тираспольским пульбатом и держала здесь оборону. В южном секторе, возглавляемом полковником А. С. Захарченко (вскоре его сменил генерал-майор И. Е. Петров), оборонялись 25-я дивизия и другой тираспольский пульбат. В армейский резерв выводились 1-я кавдивизия и 47-й отдельный понтонный батальон.

Разделение на сектора произошло организованно и четко, хотя бои, по существу, не прекращались. В этих боях получали закалку истребительные батальоны и ополченческие подразделения, постепенно вливавшиеся в состав кадровых частей. Набирался опыта и 1-й морской полк, выведенный на позиции между Малым и Большим Аджалыкскими лиманами.

В полк входили добровольцы из разных частей и с кораблей базы. Как правило, это были несколько лет прослужившие краснофлотцы и младшие командиры, большие знатоки своего дела, но совершенно неискушенные в тактике сухопутного боя. Полком недолго командовал майор В. П. Морозов, потом на его место поставили Я. И. Осипова. Он, хотя и имел интендантское звание, был человеком решительным и боевым, воевал на сухопутье еще в гражданскую и к тому же обладал командирской жилкой. Вскоре Осипов получил звание полковника. Однако остальные командиры не были готовы преподать подчиненным азы общевойсковой науки.

Особенно страдала инженерная подготовка. У моряков не было навыков земляных работ, да они и не видели особого смысла в таких работах, полагая, что храброму незачем прятаться от пуль и снарядов. Штаб полка расположился в посадке, в неглубоком окопчике. Все его оборудование состояло из двух телефонных аппаратов. В батальонах было еще хуже. А между тем обстановка требовала срочно создавать ячейки, пулеметные и минометные позиции, ходы сообщения, заграждения.

Р. Б. Каменецкий, побывав на позициях полка, вернулся в штаб армии очень встревоженным и попросил срочно выделить для моряков шанцевый инструмент, колья и колючую проволоку. Все это было незамедлительно погружено в машину и отослано по назначению. В полк Осипова были срочно направлены армейские командиры, которые в ходе боев организовали инженерную подготовку краснофлотцев...

Наша работа по составлению плана оборонительных [113] мероприятий была завершена. Я намеревался доложить план Военному совету армии, но тут произошло неожиданное для нас событие. 19 августа была получена директива Ставки о создании Одесского оборонительного района (ООР) для организационного объединения усилий армии, авиации и флота, партийных, советских органов и общественных организаций. Командующим ООР назначался контр-адмирал Г. В. Жуков. Подчинялся он Военному совету Черноморского флота и нес перед ним ответственность за оборону Одессы. Штаб района предлагалось возглавить генерал-майору Г. Д. Шишенину.

Одновременно был утвержден состав Военного совета ООР. В него вошли дивизионный комиссар Ф. Н. Воронин, бригадный комиссар И. И. Азаров, прибывший из Главного политуправления НК ВМФ, и первый секретарь Одесского обкома партии А. Г. Колыбанов.

Генерал-лейтенант Г. П. Софронов, которому до того подчинялась военно-морская база и ее- командир Г. В. Жуков, стал теперь заместителем командующего ООР по сухопутным войскам. Заместителем по морской части и командиром базы становился контр-адмирал И. Д. Кулешов, ранее командовавший базой в Николаеве. Заместителем по военно-воздушным силам стал именоваться комбриг В. П. Катров, хотя все эти силы составлял лишь один, да и то крепко потрепанный, 69-й истребительный авиаполк. В должность начальника артиллерии вступал полковник Н. К. Рыжи — до этого начарт Приморской. Вводилась также должность помощника командующего по оборонительному строительству, на которую назначили меня.

Не скажу, что реорганизацию сразу встретили с пониманием и одобрением все и каждый. Но ее целесообразность не вызывала сомнений. Морская коммуникация оставалась единственным каналом, по которому осажденные получали продукты, боеприпасы и пополнение. В этой ситуации командование Черноморского флота, естественно, становилось единственным органом, который мог управлять всем этим. Ведь связь с Южным фронтом была фактически утрачена.

Новая структура вошла в жизнь и вскоре стала привычной. Под огнем врага люди успешно притерлись друг к другу в своем новом качестве. Командарм не отвлекался от решения армейских вопросов. Командующий районом сосредоточил усилия на выполнении указаний Ставки, [114] которая рекомендовала всемерно развивать инженерные сооружения, использовать все трудоспособное население для обороны города, изъять из тыловых частей и учреждений весь излишний рядовой и начальствующий состав и использовать его для службы в строю, создать запасные силы. Предлагалось также взять на учет все имеющееся в городе вооружение, военную технику и другое военное имущество, пригодное для обороны, а все ненужное для этой цели эвакуировать. Эвакуацию производить во всех случаях лишь с разрешения командующего ООР.

По личным качествам командующий очень подходил для своей роли. Конечно, в оперативной подготовке он не мог не уступать Софронову — всей предшествующей службой Жукова готовили к решению иных задач. Но он был человеком с военной косточкой. Твердым, решительным, иногда, правда, чрезмерно порывистым. Впрочем, это качество всегда компенсировалось присущим ему здравым смыслом.

Как и большинство флотских командиров, людей, принадлежащих к самому технически оснащенному виду сил, Жуков с большим пониманием относился к задачам инженерной службы. Он утвердил порядок, согласно которому ни одно инженерно-строительное подразделение не могло использоваться не по назначению без ведома помощника командующего по оборонительному строительству.

План инженерной подготовки обороны мне пришлось докладывать Военному совету ООР. Все наши соображения были одобрены и утверждены. За передовой рубеж принимался бывший третий, где работы в ряде мест проводились уже в пределах досягаемости вражеского огня. Главным рубежом становился бывший четвертый, на строительстве которого сосредоточивались основные усилия. Третий, тыловой, рубеж проходил по окраинам города. Военный совет потребовал от инженерного руководства армии и командиров секторов усилить строительство оборонительных сооружений как на рубежах, так и в самом городе. Ставилась задача построить запасной командный пункт в районе Аркадии. На инженерные части возлагалась ответственность за четкую организацию борьбы с пожарами, за бесперебойное снабжение промышленных предприятий, порта и гарнизона электроэнергией и водой, за рациональное использование катакомб, водоканализационной [115] сети, подвалов и подземных складов под убежища для населения. И еще: требовалось предусмотреть затопление района Пересыпи, подготовив к взрыву плотины, перекрывающие Хаджибейский лиман.

Программа была обширной, напряженной до предела имеющихся сил. Но она существовала, и это было главное, это позволяло действовать согласованно и целенаправленно.

Как раз в эти дни обстановка на переднем крае обороны осложнилась. Враг вводил в бой свежие силы, пытаясь развить наступление. В низовьях Днестра мы были вынуждены разрушить подготовленный к взрыву мост. Но и это не помогло войскам южного сектора удержать свои позиции. Пришлось отойти на морское побережье, оставив Беляевку. Одесса лишилась днестровской воды. Вся надежда теперь была на колодцы и скважины. Большинство из них уже действовало, на других завершалась работа. Всего вступило в строй 58 артезианских скважин и колодцев. Водопроводная сеть в домах была перекрыта. На воду, как и на продукты, вводились карточки. Благодаря этой мере в городских резервуарах удавалось поддерживать десятидневный запас воды.

При помощнике командующего ООР по оборонительному строительству был создан инженерный отдел — деловой орган, небольшой по составу. В него вошли Г. П. Кедринский (с сохранением своих обязанностей в армии), А. Т. Павлов, А. С. Цигуров и начальник штаба одного из расформированных УРов Еремин.

С квалифицированными специалистами дело у нас вообще обстояло благополучно. А вот рабочих рук постоянно не хватало. Наши фортификационные батальоны насчитывали не более чем по четыреста человек, что составляло лишь треть штатной численности стройбата военного времени. Всего у нас имелось около двенадцати тысяч бойцов инженерных частей. Ежедневно работало столько же горожан. Эти люди не имели необходимых навыков, многие из них к тому же были физически слабы. И остро, очень остро не хватало техники. На строительстве главного рубежа, имевшего форму дуги протяженностью в 80 километров, использовалось всего около ста автомашин. Много ли они могли сделать?

Город продолжал изыскивать для нас людские резервы. Было сформировано еще четыре фортификационно-строительных батальона. И делами и помыслами своими [116] одесситы все теснее сливались с гарнизоном города-крепости, становились его неотъемлемой частью.

В один из августовских дней меня разыскали где-то на строительстве главного рубежа и передали приказание срочно явиться к командующему. Я сел в газик и направился в штаб.

— Присаживайтесь, Аркадий Федорович, — встретил меня Жуков, — Тут такое дело... Из Запорожья прибыл У-2. У летчика приказ командующего фронтом Тюленева: забрать вас и доставить на КП. Так сказать, к месту постоянной службы. Что будем решать?..

Многое пронеслось в мозгу, прежде чем ответил на вопрос командующего ООРа. Но мысль о том, чтобы оставить осажденный город, даже не приходила в голову.

— Летчик, наверняка, торопится, — ответил я Жукову. — Что если передать с ним: Хренова не сумели разыскать, находился в войсках. А задерживать самолет больше не могли.

Гавриил Васильевич улыбнулся и крепко пожал мне руку.

Так и сделали. А через несколько Дней самолет из Запорожья прилетел снова с приказом доставить именно Хренова. На мое счастье, к этому времени Военный совет ООР успел заручиться согласием Москвы на то, чтобы я остался в Одессе.