Испытание огнем

В 8 часов утра 30 ноября начались боевые действия на советско-финляндской границе.

Командующий войсками и оперативная группа штаба округа встретили этот день на Карельском перешейке, в районе села Агалатово, превращенного в сильный опорный пункт. Здесь находились казармы, в которых размещался гарнизон укрепрайона, а также имелись необходимые средства связи. Потому-то это место избрали для развертывания командного пункта 7-й армии. [46]

На долю инженерных войск с первых часов выпало очень много работы. Наступление велось в основном по труднопроходимой местности: леса, незамерзающие болота, каменистые кряжи, скованные тонким еще льдом быстрые реки. И саперам надо было идти в голове наступающих частей, разведывать, а где надо — и прокладывать им дороги. Ситуацию усложнял ранний снежный покров и покрепчавшие за последние дни морозы.

Одним из первых пришло сообщение о том, что противник взорвал мост через реку Сестру. Это известие сопровождалось докладом о принятых мерах: “Саперы с готовыми деталями моста направлены к месту происшествия”. Такие действия отрабатывались на учениях, и мне оставалось лишь напомнить, чтобы люди не забывали соблюдать правила безопасности во время работы.

Восстановили мост в считанные часы.

Один из докладов носил отнюдь не инженерный характер. Накануне в округ приехал начальник политуправления РККА Л. З. Мехлис. Перед наступлением он отправился в части, чтобы на месте познакомиться с обстановкой, побеседовать с людьми. В одной из рот его и застал приказ об атаке. Он, не раздумывая, стал во главе роты и повел ее за собой. Никто из окружающих не сумел отговорить Мехлиса от этого шага. Спорить же с Львом Захаровичем было очень трудно...

О чем не переставали поступать доклады, так это о минах. С минными заграждениями столкнулись все части — и те, которые наступали вдоль шоссейной и железной дорог на Выборг, и те что начали продвигаться по лесистому бездорожью. Минные поля, заминированные завалы, мины в домах, оставленных жителями, мины-“сюрпризы”, соединенные для приманки с самыми безобидными предметами. Потери от них были весьма ощутимы.

Поступили первые известия о надолбах — гранитных глыбах, торчавших рядами, наподобие акульих зубов, из мерзлого грунта. Преодолеть эти заграждения не могли даже тяжелые танки.

И повсюду атакующие подразделения натыкались на плотный огонь: орудийный, минометный, пулеметный. Неожиданным для нас оказалось обилие у финских солдат автоматов.

Поздним вечером под руководством К. А. Мерецкова и А. А. Жданова подводились итоги первого боевого дня. [47]

Выходило, что войска, наступавшие на Карельском перешейке, продвинулись только на пять-шесть километров. Темп этот был ниже запланированного. Но ведь и заграждения, с которыми мы встретились, не были предусмотрены нашими планами. Особенно неприятной неожиданностью оказалось массовое использование противником мин. По сравнению с ними не столь страшными казались надолбы и эскарпы, рвы и колючая проволока.

А вот грозных дотов, встречи с которыми мы и ждали и опасались, нашим частям обнаружить не привелось. В ходе наступления было выявлено несколько опорных пунктов противника, основу которых составляли дзоты — деревоземляные огневые точки. Вооружены они были пулеметами. Удары дивизионной артиллерии разрушали их. И это вселяло определенный оптимизм: найдем в ближайшие дни ключи к этим проклятым заграждениям, и дело пойдет...

Вполне обнадеживающие донесения пришли от командования войсковых групп, действовавших в Заполярье, Карелии и северо-восточнее Ладожского озера. Но не буду останавливать на этом внимания — в мою задачу не входит описание общего хода войны. Это уже сделано другими авторами, а я намерен говорить о том, что касалось инженерных войск и чему сам был свидетелем.

... В конце совещания я попросил слова и сказал, что в сложившейся обстановке успех наступления зависит от инженерной разведки местности. Для этого необходимо массовое применение миноискателей. Они созданы, они имеются в нашей, и только в нашей армии, но в единичных экземплярах. Пока мы не получим их в нужном количестве, саперы не смогут обеспечить безопасного продвижения вперед пехоты и танков.

— Сколько нужно миноискателей? — спросил Жданов.

— Для начала хватило бы и десяти тысяч, — ответил я.

Андрей Александрович приказал, чтобы его соединили с директором одного из ленинградских заводов.

— Да, десять тысяч, — твердо сказал он в трубку. — И крайний срок — неделя...

Через неделю мы уже не знали хлопот с миноискателями. Научить красноармейца пользоваться этим прибором не составляло труда — навык приобретался с одного — двух уроков. С тех пор фигура бойца в маскхалате с наушниками [48] на голове и с шестом в руках надолго стала символом сапера.

Работа саперов, прощупывавших искательной рамкой каждый шаг перед собой, конечно, сильно сдерживала продвижение моторизованных и пеших колонн. Но зато мин извлекалось великое множество — счет шел на сотни и тысячи. Это не только сберегало жизнь сотням людей, но и помогало побороть минобоязнь...

В первых числах декабря мне доложили, что на Выборгском шоссе остановилась стрелковая дивизия: подорвалось несколько головных машин. Я выехал к месту происшествия. По пути прихватил командира саперного батальона П. Н. Афанасьева.

По обочине запруженной людьми и техникой дороги мы добрались до въезда в поселок, где произошло несчастье. Две грузовые машины раскидало мощными взрывами противотанковых мин. Шоферы погибли. Место это было оцеплено. Вокруг толпился народ.

Мы с Афанасьевым миновали оцепление и прошли вперед. Едва сделали несколько шагов, как увидели три припорошенных снегом мины. Ставили их, как видно, второпях, не успев как следует замаскировать. Но никто из находившихся поблизости бойцов и командиров даже не обратил на них внимания.

Комбат осторожно поднял три тяжеленные тарелки. Типовое устройство этих противотанковых мин не составляло для нас секрета. На глазах у воинов, стараясь, чтобы им было видно каждое движение, мы вывинтили взрыватели, обезвредив грозное оружие. Я коротко проинструктировал оказавшихся поблизости командиров, как вести противоминную разведку.

— Разрешите обратиться, товарищ полковник? — подошел рослый, молодцеватого вида капитан. — Командир стрелкового батальона капитан Угрюмов. Я вывел свой батальон на назначенный рубеж.

— Расскажите, капитан, как вам это удалось? — попросил я.

Оказалось, комбат увидел ответвление дороги, сверился с картой и пришел к выводу, что этот путь ведет туда же, куда и шоссе. Выслав вперед красноармейца с единственным миноискателем и нескольких бойцов с щупами, он убедился, что дорога не заминирована, и направил по [49] ней батальон. А сам вернулся разыскать командира полка и доложить обстановку. Я порадовался за капитана, действовавшего грамотно и находчиво...

В те же дни мы познакомились и с немногочисленными еще дотами. Живучесть их была исключительно высока. Толстенный бетон наземной части этих сооружений усиливали мощные броневые плиты. Даже снаряды корпусной артиллерии не причиняли им вреда.

Однако самое главное, что было тогда осознано и понято, состояло в следующем: та оборона, которую прорывали наступая наши части, еще не являлась собственно линией Маннергейма, а составляла ее предполье. Так что известный оптимизм, скрасивший недостаточный успех первого дня, оказался преждевременным. Сама линия лежала впереди, как показывали разведданные, километрах в пятидесяти — семидесяти пяти.

Недостаточно быстрое развитие операции, видимо, послужило причиной, побудившей начальство принять некоторые организационные меры. 7 декабря командовать 7-й армией назначили К. А. Мерецкова. Вместе с ним в штаб армии переводилась довольно большая группа командиров и начальников из штаба округа. В их числе оказался и я — на должности начальника инженерных войск армии. Под моим началом находились инженерный батальон Карельского укрепрайона, саперный батальон, три понтонных батальона и отдельная радиотехническая рота — та, что занималась минированием при помощи радиотелефугасов.

Нельзя сказать, что мы совсем не предусмотрели минной опасности. Иначе мы не имели бы через неделю после начала кампании 10 000 миноискателей. Но тактика минной разведки, эффективные приемы разграждений отработаны не были. Все это приходилось постигать в боевой обстановке. Те несколько дотов, что нам встретились, оказались мощнее, чем мы предполагали. Снаряды танков и артиллерии их не брали. Перед саперами встала задача: научиться уничтожать доты взрывчаткой. Взрывать приходилось и противотанковые надолбы — иного способа “корчевания” не было. И все это делалось отнюдь не в условиях полигона.

Боевой дух бойцов был исключительно высок. А вот умения порой недоставало. Не раз корил я себя за то, что в зимнюю пору мы больше занимались в классах, чем в поле, — берегли людей от простуды и обморожений. [50] Сейчас эта жалость выходила, как говорится, боком. Не хватало бойцам и умения действовать ночью. Причина была та же: заботясь о полноценном отдыхе личного состава, мы мало проводили ночных учений.

Чтобы разобраться во всех этих изъянах и по мере возможности быстро устранить их, я по два-три раза в день бывал на передовой.

Чувство ответственности за все происходившее особенно обострилось в те дни: командарм и член Военного совета вызвали меня и поздравили с присвоением звания комбрига. Менее полугода назад я был майором, а теперь принадлежал к высшему комсоставу (в мае 1940 года, с введением генеральских званий, комбриг переаттестовывался в генерал-майора). “Выше звание — выше и спрос”, — думалось мне...

К середине декабря наши войска преодолели полосу оперативного обеспечения. Предполье было пройдено. Теперь перед нами лежала главная полоса — собственно линия Маннергейма. Сплошная линия мощных дотов, гранитных надолб и минных полей, перегородившая Карельский перешеек.

15 декабря группа из четырех человек, в которой находился и я, вышла к одной из линий надолб. Осмотрелись. Вокруг — ни души. Тишина. Осмелев, мы поднялись в полный рост. Потом присели на надолбы. Принялись зарисовывать видневшиеся впереди заснеженные холмы. Никто нас не потревожил. Впечатление создалось такое, будто противник ушел отсюда.

Вечером я рассказал обо всем, что видел, Мерецкову.

— Тишина, говоришь? — невесело усмехнулся он. — Сегодня рота из семидесятой дивизии поднялась в такой же вот тишине. И напоролась на огонь — не приведи господь...

На участках, где намечался прорыв, начался методический артиллерийский обстрел. Подтягивались свежие войска. Готовились к прорыву танки.

Но если это и был какой-то период затишья, то только не для инженерных войск. Саперы пробовали подбираться к дотам на буксируемых танками санях с легкой броней и ковшами для взрывчатки. Испытывались индивидуальные броневые щиты, за которыми можно было продвигаться ползком, лежа на лыжах. Но главным объектом [51] заботы для инженерной службы являлись, пожалуй, дороги. Декабрь выдался не только лютым, но и снежным. Колонные пути для артиллерии и танков на снежной целине мог прокладывать лишь грейдер. Остальные дорожные машины не справлялись. Но едва дорога была проложена, как ее тут же заносило поднимавшейся метелью. Для расчистки и содержания дороги в рабочем состоянии снова требовалось пускать в ход машины. Самым надежным для этого приспособлением оказался металлический треугольник на тракторной тяге.

Выявилось и такое непредвиденное обстоятельство. Продвигаясь по только что проложенным, а потому и не обозначенным на картах путям, подразделения, попадая на развилки, не сразу могли определить, в какую сторону следовать дальше, порой сбивались с направления. Выходило, что в регулировке дорожного движения, которая не так давно стала осуществляться в наших крупных городах, нуждаются и фронтовые пути! Использование для этой цели случайных людей не позволяло решить проблему. Требовались специально подготовленные бойцы. Иными словами, речь шла о новой военной специальности.

Нам пришлось очень основательно заняться дорожной службой, организацией новой для нас системы, не имевшей прецедентов.

На путях, проложенных в направлении Выборга и Койвисто, появились первые регулировщики...

После недельной артподготовки была предпринята попытка снова поднять в атаку пехоту. Но она опять напоролась на губительный огонь. Не увенчалась успехом и попытка танкового прорыва. Не буду останавливаться на перипетиях тяжелой, яростной борьбы, разгоревшейся во второй половине декабря, — тем, кого интересуют подробности, советую прочитать мемуары К. А. Мерецкова “На службе народу”, выпущенные в 1968 году Политиздатом. Мне же те дни запомнились эпизодом, связанным с не совсем обычным использованием части, подведомственной инженерной службе, — гарнизона Карельского УРа.

Как-то, вернувшись в штаб с передовой и знакомясь по карте с обстановкой на направлении прорыва, я обратил внимание на озабоченность командующего. Ему позарез нужны были резервы, хотя бы дивизия, а взять их было неоткуда. [52]

— Вот если в одну дивизию снять с фланга... — раздумчиво произнес он. — Но нельзя, оголимся. Финны смогут воспользоваться этим и контратаковать...

— Держать здесь оборону мог бы и усиленный полк, — заметил я.

— Мог бы, но где его возьмешь?

— А Карельский УР?

Гарнизон укрепрайона включал в себя стрелково-пулеметные роты, артиллерийский дивизион и по составу примерно соответствовал численности стрелкового полка. Сейчас он находился в тылу и сидел, как говорится, без работы. Мерецков сразу оценил возможность использовать свежие силы.

— Отдавайте от моего имени приказание: гарнизону УРа выступить и сменить в обороне стрелковую дивизию, — сказал он.

И этот маневр силами был совершен...

С каждым днем становилось все очевидней: прорвать главную полосу обороны мы пока не в состоянии. И вопрос упирался не в количество людей и не в качество техники. Пополнения, в конце концов, могли быть неограниченными. Советские бойцы, вступив в бой за Родину, проявляли чудеса самоотверженности и героизма. Недостатки же, выявленные в техническом оснащении войск, не имели решающего значения. Дело состояло в другом. Пробить линию Маннергейма с ходу, лобовым тараном оказалось невозможно. Для ее преодоления требовались иной порядок действий и специальная подготовка.

Необходимо было остановиться и оглядеться.

27 декабря из Москвы пришел приказ прекратить атаки финских позиций и заняться тщательной подготовкой к прорыву неприятельской оборонительной полосы. На этом окончился первый этап нашего наступления.

Как стало известно позже, Главный Военный совет отказался от продолжения армейской операции, проводимой по плану, который разработало командование нашего округа. Решили вернуться к ранее существовавшему плану, который был подготовлен в Генштабе под руководством Б. М. Шапошникова, но отвергнут. Прежний план, разумеется, вступал в силу не автоматически, а после пересмотра и уточнений в соответствии с выявившимися просчетами и обретенным опытом. [53]

В результате операция перерастала в кампанию фронтового масштаба. И в соответствии с этим создавался Северо-Западный фронт, принявший у ЛВО командование над всеми войсками на Карельском перешейке. В состав фронта кроме 7-й армии вошла 13-я, развернутая из войсковой группы комкора В. Д. Грендаля, действовавшей правее нас. Командовать фронтом назначили командарма 1 ранга С. К. Тимошенко, членом Военного совета стал А, А. Жданов.

За неполный месяц, прошедший с начала боев, опыт наш неизмеримо вырос. Почти у каждого командира и начальника из состава командования 7-й армии накопились свои соображения о том, как следует прорывать линию Маннергейма и как вести к этому подготовку. Мысли на сей счет были и у меня. Сводились они к следующему.

Первая мировая война, на изучение опыта которой я затратил немало времени, знала достаточно примеров прорыва долговременной, глубоко эшелонированной обороны. Достигалось это медленным, постепенным преодолением каждой оборонительной позиции. Так вот, казалось мне, мы очутились в положении, когда имело смысл обратиться к опыту прошлого и, опираясь на него, стремиться к последовательному пробиванию брешей в обороне врага с последующим расширением флангов. Добиваться этого следовало строго согласованными по единому плану действиями артиллерии, пехоты и танков о широким использованием инженерных средств. Для отработки таких действий требовалось создать специальную инструкцию и провести в соответствии с ней тренировки на местности всех соединений и частей, участвующих в прорыве.

Все это я изложил в письменном виде. Случилось так, что первым, кому попал в руки мой доклад, был А. А. Жданов. Он заинтересовался и обещал переговорить с Мерецковым. На следующий день меня вызвал Кирилл Афанасьевич.

— Как ты представляешь себе инструкцию по прорыву? — спросил он. — Кто, по-твоему, должен написать ее?

Я доложил, что для подготовки инструкции у нас имеются конкретные данные — дешифрированные снимки всей линии Маннергейма, достаточно полные сведения о тактико-технических свойствах огневых сооружений [54] финнов. Для отработки действий на местности легко приспособить захваченный нами финский учебный полигон в Бабошино. А черновики самой инструкции я уже набросал.

— Хорошо, берись за подробную разработку, — сказал Мерецков, — Чья помощь потребуется?

— Просил бы, если можно, привлечь к делу Пядышева.

— Привлечем, — пообещал командарм.

К. П. Пядышева я знал давно как всесторонне образованного военного специалиста, остро и четко мыслящего оператора; у нас с ним складывалось очень плодотворное сотрудничество и когда он был заместителем начальника штаба округа, и когда возглавлял Военную электротехническую академию. Сейчас комдив Пядышев командовал одним из стрелковых корпусов, входивших в состав нашей 7-й армии.

Вдвоем дело у нас пошло быстро. Инструкция предусматривала проведение основательной артиллерийской подготовки, ведущейся не по площадям, а по конкретным целям. Запрещалось бросать в наступление пехоту до того, как будут разрушены доты на переднем крае обороны противника. Для блокировки и уничтожения дотов предписывалось создание штурмовых групп из расчета трех на стрелковый батальон. В состав группы включались один стрелковый и один пулеметный взводы, два-три танка, одно — два 45-миллиметровых орудия, от отделения до взвода саперов, два-три химика. Саперам надлежало иметь по 150 — 200 килограммов взрывчатки на каждый дот, а также миноискатели, ножницы для резки проволоки, фашины для преодоления танками рвов. Кроме штурмовых групп создавались еще группы разграждения и восстановления.

Благодаря участию Пядышева мы через несколько дней представили Мерецкову наш труд. Тот доложил инструкцию С. К. Тимошенко. Командующий фронтом утвердил ее, внеся несколько дополнений и уточнений. Настала пора действовать.

Я выехал в Бабошино. Еще недавно этот населенный пункт находился за границей. Около него финны оборудовали военный полигон, предназначенный для практического обучения своих инженерных частей. Нашим саперам не стоило большого труда воспроизвести там типовой участок линии Маннергейма с дотом, надолбами, [55] колючей проволокой. Полигон был готов к тренировкам по новой инструкции.

Мне поручили организовать занятия и наблюдать за их ходом. Учеба велась и днем, и, что особенно важно, ночью. Начиналось занятие с имитации артподготовки. Потом под прикрытием стрелков и пулеметчиков вперед выдвигались саперы с миноискателями. На их пути встречались “мины”, которые нужно было обнаружить и обезвредить, чтобы открыть путь пехоте и танкам. После этого саперы резали колючую проволоку и подрывали надолбы.

Теперь вперед двигались пехота и танки, выводилась на прямую наводку артиллерия. Предполагалось, что дот еще не подавлен, но боевая мощь его ослаблена. Действия пехоты, артиллеристов и танкистов должны были облегчить саперам выполнение главной задачи: выйти в тыл доту с необходимым количеством взрывчатого вещества и подорвать сооружение. Тем самым штурмовая группа выполняла свое назначение, и в атаку поднимался весь батальон.

После каждой такой атаки саперной команде, выделенной для обслуживания полигона, приходилось немало потрудиться, чтобы восстановить “боевую мощь” опорного пункта “противника”. Через полигон проходили батальон за батальоном, полк за полком. Его не миновала ни одна из частей, которой предстояло действовать на любом из участков 110-километрового фронта.

Ну а мои заботы не ограничивались организацией четко отлаженной системы подготовки людей к тяжелым боевым испытаниям. Все это время велась тщательная разведка линии Маннергейма, позволившая выявить на разных участках от 80 до 100 процентов оборонительных сооружений противника и вскрыть систему его огня. Усиленно оборудовались исходные районы для наступления. И задачи эти решали подчиненные мне инженерные войска.

Минул месяц с того дня, как началась отработка инструкции по прорыву. И вот 11 февраля наступление возобновилось, вступив в свой второй этап.

Все так же трещали морозы. Все так же мели метели. Все таким же яростным был огонь врага по пристрелянным площадям. Но дело у нас пошло по-другому; сказалась основательная подготовка! [56] Части наши были усилены артиллерией РГК, головными тяжелыми танками КВ. А главное, мы уже знали противника и действовали расчетливо, обдуманно, во всеоружии обретенного умения. Конечно, и теперь приходилось тяжело, и не все получалось так, как на учениях; многих неожиданностей, к сожалению, не удалось избежать: война есть война. И все же в итоге первого дня возобновленного наступления в обороне врага удалось пробить брешь, которая сразу начала расширяться.

Второй этап наступления, длившийся ровно месяц, завершился прорывом линии Маннергейма на всю глубину и взятием Выборга в ночь на 13 марта 1940 года. А в полдень боевые действия были прекращены по всему фронту. Вступил в силу мирный договор между Советским Союзом и Финляндией. Наши территориальные приобретения были, как известно, невелики, но изменение границы сыграло весьма существенную роль в обеспечении безопасности страны.

Решающим условием успеха второго этапа наступления явился тот факт, что в силу вступил план Генерального штаба, который учитывал все просчеты, допущенные в начале кампании, отводил достаточно времени на подготовку войск к штурму вражеской обороны, предусматривал необходимое пополнение сил фронта людьми и техникой. Другим важнейшим слагаемым победы стал массовый героизм бойцов и командиров, проявившийся особенно ярко в этом вооруженном столкновении. Небывалые трудности, с которыми были сопряжены боевые действия, требовали от каждого фронтовика мужества, выносливости, готовности к самоотверженным поступкам. И воспитанные в духе советского патриотизма воины проявили эти качества во всей полноте. Не будь этого, самые превосходные планы могли бы остаться лишь на бумаге.

За доблесть и мужество, проявленные при выполнении боевых заданий командования, около 50 000 бойцов и командиров были награждены орденами и медалями, а 405 человек удостоены звания Героя Советского Союза. В числе получивших это высшее отличие оказался и я.

Наградами отмечались и лучшие боевые коллективы. Краснознаменными стали 73 соединения и части, среди них — 57-й и 227-й отдельные саперные батальоны, а также отдельный понтонно-мостовой батальон... [57]

Северо-Западный фронт расформировывался. Штабная группа во главе с К. А. Мерецковым, откомандированная в 7-ю армию, возвратилась в состав Ленинградского военного округа.

Настала пора подводить итоги.

За период боевых действий на Карельском перешейке наши войска разрушили и захватили 356 железобетонных сооружений и 2245 деревоземляных огневых точек, вооруженных 273 орудиями и 2204 пулеметами. За этими впечатляющими цифрами стоял тяжелейший ратный труд саперов. Но это — лишь часть дела. Сюда следует приплюсовать разоруженные мины, счет которым велся на сотни тысяч. Тысячи подорванных надолб, сотни проходов, проделанных в проволочных заграждениях. Десятки километров отрытых окопов полного профиля и ходов сообщения, сотни построенных землянок и командных пунктов, многие километры протянутых проволочных заграждений и электризуемых препятствий. Не говорю ужо о проложенных колонных путях и очищенных от снега дорогах, о восстановленных мостах и наведенных по ледяной воде переправах.

Выдержали экзамен многие технические средства инженерных войск: электрические станции, миноискатели, грейдеры, различные виды инструмента.

Три с половиной месяца войны сделали нас на несколько лет взрослее. Многое нам еще предстояло переварить и осмыслить. Но в главном — на что делать упор, совершенствуя боеспособность округа, — ясность имелась полная. И мы без раскачки взялись за работу. Дел впереди был непочатый край.