Дорогами освобождения
Перейдя нашу государственную границу с Польшей, части дивизии к шести часам вечера 25 июля вышли в районе населенного пункта Сидерко на реку Сидро. На ее левом берегу оборонялись, как сообщила разведка, 43-й полицейский и 1069-й гренадерский полки противника.
В течение двух дней 878-й стрелковый полк, как и другие части дивизии, проводил разведку, готовился к преодолению водной преграды. А на рассвете 28 июля двумя полками — нашим и 885-м стрелковым, форсировав Сидро и сбив противника с высот по ее западному берегу, а затем и с промежуточного рубежа в районе Садово, Решковце, 290-я дивизия стремительным броском вышла на реку Бжозувка. Но здесь, по линии деревень Суховля и Тжижиче, встретила упорное сопротивление частей 14-й пехотной дивизии врага.
Попытка с ходу прорвать оборону противника ни одному из полков не удалась. Заболоченная пойма реки не позволяла нам подтянуть поближе артиллерийские и минометные подразделения, сковывала маневр, не давала возможности использовать местность и в инженерном отношении.
Началась новая и более тщательная подготовка к прорыву вражеской обороны. Для его осуществления было выбрано новое направление, севернее деревни Суховля, на узком, всего полтора километра шириной, участке, вдоль шоссе Домброво — Генендз.
Из-за небольшой ширины участка прорыва, на котором могли одновременно действовать не более двух батальонов, так как справа и слева от шоссе тоже было [214] болото, командир дивизии принял решение построить боевой порядок соединения в три эшелона.
Нашему полку предстояло наступать в первом. Задача, которую мы получили, сводилась к следующему: прорвать оборону противника на глубину хотя бы полутора-двух километров, после чего пропустить через левый фланг своего боевого порядка 885-й стрелковый полк, одновременно обеспечивая огнем всех видов развитие его успеха влево же. В дальнейшем развивать стремительное наступление на крупный населенный пункт Гонендз.
Прорыв обороны решено было осуществить на рассвете 3 августа, с тем чтобы и полк второго эшелона ввести в бой под прикрытием предрассветных сумерек.
Для подготовки к осуществлению этого смелого и в общем-то рискованного замысла нам было отведено вполне достаточно времени — пять суток. С командным составом проведена рекогносцировка местности. Причем с командирами полков первого и второго эшелонов — лично генералом Гаспаряном.
Для огневого обеспечения прорыва было сосредоточено шесть дивизионов артиллерии, минометные подразделения. Наш полк получил и пополнение — две маршевые роты по 200 человек в каждой. В достаточном количестве нас обеспечили и боеприпасами.
В ночь на 2 августа полк сменил на участке будущего прорыва обороняющиеся здесь подразделения 85-й стрелковой дивизии. В течение дня командиры батальонов, не нарушая прежнего режима обороны, изучали оборону противника, подступы к ней, уточняли свои задачи на местности.
Командование полка тоже не теряло времени даром, работало с комбатами, командирами артиллерийских подразделений. Кстати, полковую артгруппу возглавлял начальник штаба артиллерийского полка дивизии майор Н. С. Никифоров.
...Едва наступил серый рассвет 3 августа, как сразу же разгорелся жаркий бой. Он грохотал весь день, и только к вечеру оборона врага была прорвана, части 14-й пехотной дивизии гитлеровцев начали отход. 878-й стрелковый полк получил задачу преследовать противника вдоль шоссейной дороги на Гонендз.
6 августа мы с ходу овладели деревней Клевянка, что в пяти километрах от Гонендза. И здесь по распоряжению командира дивизии остановились на отдых. [215]
Впереди, по ходу наступления нашей дивизии, на реке Бебжа (Бобр) находилась старинная крепость Осовец. По данным агентурной разведки, в крепости располагался довольно крупный гарнизон противника. Кроме того, Осовец как бы цементировала полевую оборону фашистов, прикрываясь выгодным естественным рубежом, каким являлась река Бебжа с ее заболоченной широкой поймой.
Командующий армией приказал 290-й дивизии прорвать оборону противника в направлении Вулька-Пясечна, затем, развивая наступление в северо-западном направлении, обойти крепость Осовец и овладеть ею ударом с тыла.
Генерал Гаспарян решил форсировать реку Бебжа и прорывать оборону гитлеровцев, имея в первом эшелоне два полка: справа — 878-й, слева — 885-й.
В боевом приказе по дивизии, полученном нами 7 августа, нашему полку ставилась задача с утра 12 августа форсировать реку Бебжа северо-восточнее Гонендза и, наступая по болотистой пойме реки вдоль канала на север, овладеть во взаимодействии с 885-м полком населенным пунктом Вулька-Пясечна.
Река Бебжа берет свое начало в юго-восточной части Августовских болот и впадает затем в Нарев.
Бебжа довольно полноводная река. Ее многочисленные притоки, берущие свое начало тоже из Августовских болот, густая сеть различных осушительных каналов обильно пополняют водой ее русло. А в дождливое лето ее лоно вообще не вмещает в себя все обилие воды, и она, выходя из берегов, заливает широкую пойму, превращая ее в труднопроходимое болото.
Но это о реке. Рассмотрим же теперь ход подготовки к прорыву обороны противника.
Разграничительная линия нашего полка с 885-м стрелковым проходила по безымянному каналу (канал для нас включительно), берущему начало у деревни Копице и впадающему в реку Бебжа в одном километре восточнее Гонендза. Справа соседей не было, полоса боевых действий полка ограничивалась рекой Элк, протекающей с севера на юг.
Южный берег реки Бебжа на участке, намеченном для форсирования, был высоким и сухим. Оборона [216] противника проходила по высотам севернее поймы реки, в двух с половиной — трех километрах от исходного положения полков для наступления.
На всю подготовку нам отводилось пять суток.
878-му полку придавался артполк дивизии без гаубичного дивизиона. Минометные роты батальонов и полковая артиллерийская батарея от участия в поддержке боевых действий подразделений из-за их незначительных дальностей стрельбы поначалу исключались. Да и помощь минометной батареи полка тоже была ограниченной, так, как при уходе от нее батальонов на полтора-два километра нужно было срочно менять, выдвигая вперед, и ее огневые позиции. Выходило, что полк будут поддерживать в основном лишь девятнадцать стволов приданных дивизионов. Но это же капля в море! Нужно было искать какой-то другой выход. Но какой?
И тут на помощь пришла солдатская смекалка. Бойцы Ипатов и Хлонин, красноармейцы из саперного взвода полка, предложили сделать плоты и на них по каналу доставить малокалиберные минометы и легкую артиллерию непосредственно к тому берегу. Задумку этих воинов одобрили и командиры артминподразделений. Начальник артиллерии полка капитан В. Т. Власенко вместе с рекогносцировочными группами и командирами батарей лично излазил всю болотистую пойму реки и выбрал-таки более или менее подходящие места для переправы. А затем еще в течение трех суток наши артиллеристы и минометчики трудились в поте лица. На предполагаемых огневых позициях на том берегу они под покровом темноты, скрытно сооружали настилы из бревен и жердей, на которые должны были лечь минометные плиты или укрепляться сошники орудий. Так был решен вопрос участия минрот и полковой артбатареи в огневой поддержке действий стрелковых подразделений.
За подготовительный период с командным составом была проведена рекогносцировка местности, проложены створы проходов по болоту батальонов и рот. Делалось это путем зарубок на стволах деревьев или заломов веток на кустах. К исходу 11 августа подготовка полка к наступлению была в основном закончена. К этому времени разведчики доставили в штаб разведсхему с нанесенными на ней начертанием переднего края обороны врага, системой заграждений перед ним, огневыми точками. [217]
Первая траншея у противника была сплошной, вторая — прерывчатой. Проволочное заграждение — в один ряд кольев. Перед всем передним краем — сплошное противопехотное минное поле.
Разведсхема очень помогла нам. Она дала возможность заранее скорректировать огневую подготовку по конкретно выявленным целям в обороне противника, а также сделать на имя командира дивизии своевременный запрос на выделение нам одной саперной роты для проделывания проходов в минных полях.
С наступлением сумерек началась погрузка минометных рот и полковой артбатареи на плоты. В помощь расчетам были выделены и бойцы из стрелковых подразделений, саперы.
Выдвижение батальонов к исходным рубежам для атаки происходило с соблюдением полнейшей тишины.
...Наши действия именно на этом, труднопроходимом участке явились полной неожиданностью для гитлеровцев. Вначале они даже растерялись. А батальоны полка после десятиминутного огневого налета стремительно ринулись в проходы, проделанные в минных полях дивизионными саперами еще в ночь перед наступлением, и уже к 8.00 овладели обеими траншеями.
Но вскоре фашисты несколько пришли в себя, предприняли контратаки против левого фланга полка. Сначала контратаковало всего до роты пехоты. 2-й батальон легко отразил этот слабый натиск и даже начал преследование отходящих к роще остатков роты. Но неожиданно из-за восточной опушки ее появились четыре вражеских «фердинанда» и уже до батальона пехоты. «Фердинанды» развернулись в линию и открыли огонь по боевым порядкам... 1-го батальона. Они явно целили в стык между нашими подразделениями, где, в результате того что 2-й батальон, отражая первую контратаку, увлекся преследованием отходящих групп фашистов и уклонился влево, образовался полуторакилометровый разрыв.
Нужно было срочно принимать меры, чтобы не дать возможности противнику вогнать клин в боевой порядок полка.
Батальоны первого эшелона имели в резерве всего по одному стрелковому взводу. А этого явно недостаточно, [218] чтобы отразить контратакующий вражеский батальон, да к тому же и с самоходками. — Оставался один выход — ввести в бой второй эшелон полка, 3-й батальон, усилив его двумя орудиями из артиллерийской батареи.
Для обеспечения ввода в бой второго эшелона по контратакующему противнику был сосредоточен огонь всей артиллерии и минометов полка.
В этот момент снова отличились наши командиры минрот капитан А. М. Ларин и старший лейтенант И. А. Кондратьев. Пристреляв рубеж, к которому должна была вот-вот подойти фашистская пехота, они, рассчитав и время этого подхода, и полет мин, открыли в нужный момент такой интенсивный огонь, что на рубеже встала буквально сплошная стена разрывов. Им вторила и полковая минометная батарея старшего лейтенанта С. С. Григорьева. Гитлеровцы были буквально ошеломлены. Многие из них были сразу же убиты, другие залегли. А в это время 3-й батальон капитана Ф. Г. Суркова, назначенного вместо выбывшего из полка капитана Дюсенова, развернувшись в боевой порядок еще на болоте, с дружным «ура» атаковал фашистов. Те начали поспешно отходить вместе с пятившимися самоходками к роще.
Итак, вторая контратака врага отбита. Но и наши батальоны затоптались на месте, не имея достаточной огневой поддержки. Ведь артполк по-прежнему оставался на противоположном берегу Бебжи и мог вести огонь лишь на предельных дальностях. Но такой огонь малоэффективен. Сменить же огневые позиции, выдвинув их вперед, нет возможности — болото. Полковой же и батальонной артиллерии явно недостаточно, чтобы надежно подавить противника хоти бы даже в роще.
Как быть? Еще две попытки продвинуться вперед отбиты противником с весьма серьезными для нас потерями. Надеяться на помощь соседа справа не приходится: 885-й стрелковый оказался почти в таком же положении. Ему, правда, несколько легче, ведь в полосе его наступления от Гонендза до Вулька-Пясечна идет вымощенная по болоту гать. Это давало возможность командиру полка подполковнику В. И. Шипилову выдвигать по ней резервы, артиллерию. И все равно дела там тоже не двигались с мертвой точки. Противник уже пришел в себя, сопротивляется упорно. Так что же делать?
Пока мучился этим вопросом, наступил вечер. А вместе с ним от командира дивизии пришло боевое распоряжение. [219] Из него выходило, что нам на следующий день ставилась прежняя задача. Но вот артполк выводился из моего подчинения и нацеливался на поддержку 882-го стрелкового — второго эшелона дивизии, который с утра вводился в бой в полосе 885-го, ближе к стыку между полками первого эшелона. Направление движения — восточная окраина Вулька-Пясечна и далее в обход с северо-востока крепости Осовец.
Конечно, нам было понятно положение генерала Гаспаряна. Ведь дивизии была поставлена задача овладеть крепостью Осовец. А иных средств усиления он от старших начальников не получил. Вот теперь и манипулировал своим единственным артполком.
И все же обидно и нам в такой критический момент оставаться без средств усиления.
Радовало лишь то, что нашим соседом слева будет теперь свежий полк. Это конечно же облегчит выполнение поставленной командиром дивизии задачи. Нужно только теснее увязать с ним взаимодействие.
Да и со своей стороны... Прежде всего следует произвести перегруппировку сил полка, так как все три батальона уже втянуты в дело. Во-первых, уплотнить поредевшие боевые порядки 2-го батальона, сместив его ближе к левому флангу. И с утра 13 августа наступать именно левым флангом полка. Из своего резерва вернуть командиру 3-го 9-ю стрелковую роту и ею занять свободный промежуток на левом фланге батальона. За счет сужения боевого порядка 1-го батальона высвободить 2-ю стрелковую роту, которая до этого действовала в центре батальона, и вывести ее в резерв вместо 9-й.
И еще. В период огневой подготовки сосредоточить огонь батареи 120-мм минометов, артбатареи полка и всех трех минрот перед фронтом действия 3-го и 2-го батальонов, которым, с переходом 882-го стрелкового полка в наступление, решительной атакой прорвать оборону противника на довольно узком участке, шириной по фронту всего один километр двести метров.
2-й стрелковой роте — резерву командира полка — двигаться за 2-м батальоном в готовности развить успех атакующих.
С началом огневой подготовки 1-му стрелковому батальону из всех видов оружия подавлять противника с места, воспрещать его огневым точкам действовать против боевых порядков 3-го батальона, а также препятствовать [220] маневру врага живой силой вдоль фронта. Но как только батальоны первого эшелона овладеют впереди лежащими высотами, он тоже переходит в атаку, нанося удар в обход рощи, что перед ним.
За короткую летнюю ночь выполнить такой объем работ нелегко. И все-таки к 6.00 все намеченное было сделано.
В 8.00, после пятнадцатиминутной огневой подготовки, все три полка дивизии одновременно перешли в наступление. И во второй половине дня 13 августа, прорвав оборону врага, овладели населенным пунктом Вулька-Пясечна и близлежащими к нему высотами, создав тем самым угрозу обхода города и крепости Осовец с северо-востока.
А 14 августа нам уже зачитали приказ Верховного Главнокомандующего, в котором дивизии за отличные действия по овладению крепостью Осовец объявлялась благодарность.
4 сентября 1944 года дивизия вошла в состав 41-го стрелкового корпуса 3-й армии 2-го Белорусского фронта, а с 5 сентября, сосредоточившись в районе Черновец, уже получила задачу овладеть городом и крепостью Остроленка.
Этот город и крепость являлись важным пунктом в обороне фашистов на реке Нарев. Здесь оборонялись их 81-й и 88-й пехотные полки 52-й дивизии и 11-й пехотный полк 14-й дивизии, усиленные танками и самоходными орудиями.
Полевые укрепления на ближних подступах к городу представляли собой две линии траншей. Первая — полного профиля с системой открытых пулеметных площадок. Вторая состояла из отдельных окопов и ходов сообщения, направленных в тыл. Перед траншеями — проволочные заграждения в два, а в отдельных местах и в четыре ряда кольев. На самых ответственных направлениях эти заграждения усилены и малозаметными препятствиями.
Первый пояс минных полей из противопехотных и противотанковых мин находился перед проволокой, второй — за ней. Каменные дома на окраине и подвалы оборудованы под огневые точки. При наличии в городе танков и самоходно-артиллерийских установок, а также сильной огневой поддержки с западного берега крепость Остроленка являлась довольно мощным опорным пунктом. [221]
По решению генерал-майора И. F. Гаспаряна дивизия наступала, имея в первом эшелоне 885-й и 878-й полки. Батальоны в полках действовали в одну линию.
Особенностью боя за город и крепость Остроленка являлось то, что время на подготовку к наступлению исчислялось всего лишь несколькими часами. В полдень 5 сентября 1944 года дивизия после марша сосредоточилась в исходном районе, в 8–10 километрах от переднего края обороны противника. К двум часам ночи была проведена рекогносцировка, принято решение, доведены задачи. А в половине пятого 6 сентября уже началась артиллерийская подготовка, которая длилась 25 минут и закончилась залпом дивизиона реактивной артиллерии — сигналом на наступление.
...В 5.00 батальоны полка, преодолев первый пояс заграждений, вышли ко второму. Но здесь под шквальным пулеметным и артиллерийским огнем, неся большие потери, вынуждены были залечь. Группы разграждения немедленно выдвинулись вперед и принялись проделывать проходы в минных полях.
К 6.00 эти проходы были готовы. Ведя на ходу сильный огонь из автоматов и ручных пулеметов, роты стремительно ринулись в них и через несколько минут уже овладели обеими траншеями.
И снова на пути встало минное поле. А группа разграждения из трех бойцов-саперов, следовавшая за 1-й ротой лейтенанта Акинфьева, выведена из строя. Тогда лейтенант, приказав командиру отделения противотанковых ружей — сержанту Василькову бить по амбразурам пулеметов, кинулся к залегшим подчиненным и скомандовал:
— Противотанковыми гранатами по минному полю, огонь!
Рота сама проделала два прохода и снова пошла через них в атаку. К сожалению, в этом бою пуля вражеского снайпера сразила лейтенанта Ашгафьева, прекрасного человека и храброго командира. Но его подчиненные не дрогнули, продолжали идти вперед, мстя фашистам за смерть своего ротного...
Не задерживаясь в траншеях, 1-й батальон, а за ним 2-й и 3-й ворвались на юго-восточную окраину Остроленки. Затем начали медленно продвигаться к центру города. Приходилось брать штурмом не только каждый дом, но и каждый этаж и чердак. И в этих схватках наши воины проявляли поистине чудеса героизма. Красноармеец [222] Бабаскин, например, с двумя товарищами ворвался в дом, занятый группой гитлеровцев. Троих отважные воины уничтожили гранатами, а восемь фашистов взяли, в плен.
Комсорг из 3-го батальона сержант Богатырев с тыла подобрался к дому, из которого фашисты вели сильный пулеметный огонь по нашим боевым порядкам. Проникнув через окно в него, он перебил из автомата находящихся в нем гитлеровцев. Но вскоре заметил, как к дому подходит другая группа врагов. Богатырев тут же лег за трофейный пулемет и открыл по ней огонь. На все предложения фашистов сдаться в плен комсорг отвечал меткими очередями. Тогда те подожгли дом. Богатырев геройски погиб, но его смерть дорого обошлась врагу. Десятки гитлеровцев полегли от метких выстрелов пулеметчика...
До 9.00 противник предпринял против наших батальонов еще две контратаки. Последняя — силой до двух пехотных рот с десятью танками — была из района моста через реку Нарев. Но обе эти контратаки были отбиты, противник потерял при этом четыре танка и до сорока человек убитыми. Несколько десятков гитлеровцев мы взяли в плен.
А через полчаса подразделения нашего полка, уничтожив последние очаги сопротивления врага, вместе с 885-м полком полностью овладели городом, вышли на восточный берег реки Нарев и закрепились здесь... И почти сразу же по приказу командования приступили к сдаче боевого участка 120-й гвардейской стрелковой Рогачевской дивизии.
За мужество и отвагу, проявленные при овладении городом и крепостью Остроленка, приказом Верховного Главнокомандующего всему личному составу дивизии была объявлена благодарность. А наш 878-й стрелковый полк получил наименование Остроленковский.
Грандиозное наступление, начатое 23 июня силами пяти фронтов на центральном участке советско-германского фронта, к сентябрю в основном завершилось. Лишь небольшая часть сил 1-го и 2-го Белорусских фронтов еще продолжала наступательные действия.
По директиве Ставки от 29 августа две армии левого крыла 2-го Белорусского фронта, одна из них — 3-я, должны [223] были 4–5 сентября достичь реки Нарев, захватить плацдарм в районе Остроленки и перейти там к обороне.
41-му стрелковому корпусу в первых числах сентября удалось форсировать Нарев с ходу и захватить небольшой плацдарм на его западном берегу южнее города Ружан. Для расширения этого плацдарма в течение сентября проводилась подготовка штабов и войск, в том числе и частей 290-й стрелковой дивизии.
С 7 сентября дивизия была переподчинена 40-му стрелковому корпусу этой же армии и сосредоточена в лесах у населенного пункта Циск, что на восточном берегу реки Нарев. Севернее нас был город Ружан. В течение всего сентября полки занимались боевой подготовкой, доукомплектовывались личным составом, пополнялись вооружением и боевой техникой.
...Заканчивался сентябрь. В полку по-прежнему шли плановые занятия. На стрельбище днем и ночью проводились пристрелка оружия и стрельба из него, отрабатывались вопросы боевого слеживания подразделений. А в первых числах октября состоялось тактико-строевое учение в масштабе полка.
Место для учения было выбрано вблизи расположения штаба 35-го стрелкового корпуса. Полк уже занял исходное положение, командирам батальонов еще раз уточнялась задача и доводились указания по взаимодействию. В это время к нам подъехало два «виллиса». Из них вышло несколько офицеров. Впереди шел небольшого роста, худенький генерал-майор, а за ним вразвалку — кряжистый полковник.
Как и положено, я подошел к генералу, представился и доложил, чем занимаюсь со своими комбатами. Генерал назвал себя командиром 35-го стрелкового корпуса Никитиным и переспросил, какой дивизии мой полк. Затем поинтересовался:
— А почему вы для учений выбрали именно этот район?
Я доложил, что местность здесь не только позволяет наступать полком в одном направлении, но и дает возможность развернуть его во всех направлениях. Это нужно мне как руководителю учения, так как оно проводится тактико-строевым методом и здесь я могу не только отработать управление подразделениями, до и потренировать личный состав в слаженных действиях при маневре. [224]
— Любопытно, очень любопытно! — проговорил генерал хрипловатым голосом, обращаясь к полковнику и другим своим спутникам. — А вот наши командиры полков таких учений не проводят. Давайте посмотрим хотя бы это. Продолжайте, товарищ подполковник.
Почему заинтересовался учениями полка командир 35-го, соседнего с нами корпуса, тогда как мы входили в состав 40-го, для меня, да и для комбатов стало ясно позже, когда был получен приказ командующего армией о передаче 290-й стрелковой дивизии в состав корпуса генерал-майора Н. А. Никитина. А сейчас генерал, да и полковник внимательно слушали мои указания командирам батальонов по вариантам действий в бою.
До самого конца учения генерал неотлучно находился рядом со мной, командиром полка. И ни разу не перебил ни словом, ни жестом. Лишь иногда обращался к полковнику, и они что-то вполголоса обсуждали между собой. Как потом выяснилось, фамилия полковника была Н. А. Вязниковцев и он занимал должность начальника штаба корпуса.
Когда был дан отбой, генерал-майор Н. А. Никитин тепло поблагодарил меня за хорошо организованное и проведенное учение. На прощание пожал руку и уехал.
По возвращении я доложил командиру дивизии о проведенном с полком учении и о том, что на нем от начала до конца присутствовал командир 35-го стрелкового корпуса. Генерал Гаспарян, немного подумав, загадочно сказал:
— Ничего, скоро узнаешь, почему Никитин присутствовал у тебя на занятиях.
8 октября 290-я стрелковая дивизия вошла в состав 35-го корпуса, а утром 12 октября уже вступила в бой.
Противник любой ценой пытался удержать населенный пункт Червонка — довольно мощный узел обороны, прикрывающий подступы к городу Макув-Мазовецкий. Здесь-то и развернулись тяжелые бои.
Трое суток полки нашей дивизии отбивали непрерывные контратаки вражеских танков и пехоты, поддерживаемых огнем тяжелой артиллерии и многоствольных минометов. Но особенно ожесточенные бои начались 15 октября. Противник с утра ввел в дело свежие части 3-й танковой и 12-й пехотной дивизий. А затем с 14.00 до [225] 21.00 гитлеровцы предприняли четыре контратаки, каждая силой от батальона и до полка пехоты, которые всякий раз сопровождали от 20 и до 50 танков и САУ. Но все эти контратаки мы отбили с большим уроном для противника.
Правда, и наши полки первого эшелона понесли чувствительные потери. Погибло немало руководящего комсостава, в их числе командир 882-го стрелкового полка подполковник Ф. М. Стефаненко и командир 885-го подполковник В. И. Шипилов.
В 20.00 меня вызвал к себе командир дивизии. Наблюдательный пункт его находился на западной опушке молодой дубовой рощи в полутора километрах от передовой. Справа, метрах в пятидесяти сзади от входа в блиндаж, я увидел грузовую машину и около нее — несколько бойцов и командиров. И когда уже подходил к блиндажу, кто-то сказал, что это привезли Стефаненко.
— Как привезли? — невольно вырвалось у меня.
— А вот так. Убит... — ответил тот же голос.
— ...Видел? — не поднимаясь из-за стола и не ответив на мое приветствие, спросил меня комдив. — Второй командир полка за сегодняшний день погибает. Меня обвиняют, что дивизия не выполняет задачу, что я со своими командирами полков бездельничаю. А вы, — Исаак Гаспарович поднялся из-за стола и, повернувшись вправо, указал пальцем на незнакомого полковника, сидящего у стенки, — требуете посылать в пекло третий полк, чтобы и этого, — он повернул руку в мою сторону, — убили? Нет! Восемьсот семьдесят восьмой полк вводить в бой не буду! Дивизия не была как следует поддержана ни артиллерией, ни авиацией. Мы своими — только своими! — силами пробили брешь в обороне противника, а меня же за это еще и обвин...
Голос комдива оборвался на полуслове. Он немного постоял, потом прижал правую руку к левой части груди и медленно, морщась от боли, сел на свое место.
Мы знали, что генерал Гаспарян страдал ишемической болезнью сердца. И частенько на несколько дней ложился в медсанбат на профилактику. И вот сейчас, когда погибли такие люди, его сердце снова забарахлило. Да к тому же и эти неудачи, упреки, в основе своей и заслуженные, но все же... Дивизия ведь в самом деле сделала все, что было в ее силах.
— Видел Стефаненко? — спросил между тем меня [226] Исаак Гаспарович тихим голосом. — Шипилов — тоже. Иди, командир полка, простись с боевым другом. А что делать дальше, доведу до тебя потом... И не обращай внимания на мою горячность. И понимаю, что требуют с меня правильно, а вот... День сегодня такой нервный.
На улице уже смеркалось, когда я вышел из блиндажа комдива. У автомашины по-прежнему толпились бойцы и командиры. Я подошел к ним, они расступились. Через открытый задний борт увидел лежащего на плащ-палатке Стефаненко, одного из лучших командиров полков, прошедшего с боями от Москвы почти до границы с Восточной Пруссией. И вот теперь...
Стоявшие рядом с машиной молча смотрели на своего командира. И только адъютант Стефаненко, молоденький лейтенант, не мог сдержать слез.
Сняв фуражку, я попрощался со своим боевым другом, мысленно дав клятву жестоко отомстить за него фашистским мерзавцам.
Подошел адъютант и сказал, что меня просил зайти к нему начальник штаба дивизии.
В землянке подполковника П. К. Кузьмина довольно ярко горела самодельная, из гильзы, лампа, освещая разложенную на столе карту.
— Миша, — неофициально и ласково обратился ко мне Павел Кузьмич, — готовь свой полк для смены восемьсот восемьдесят второго и восемьсот восемьдесят пятого полков. В них осталось очень мало людей. В обоих в два раза меньше, чем у тебя одного. Дивизии приказано перейти к обороне. Комдив принял решение твоему полку к утру занять оборону на этом участке, — Кузьмин показал карандашом участок обороны полка, — а те два полка вывести в рощу юго-восточнее Залузе. О начале н окончании смены, занятии обороны докладывай. Письменный приказ получишь, а сейчас готовься.
Я не удержался, спросил начальника штаба, кто тот строгий полковник, что сидит сейчас у командира дивизии. Павел Кузьмич помолчал, а затем сказал:
— Заместитель командира корпуса. Мужик вроде бы и неплохой, но слишком уж подчас резок...
Через несколько часов полк получил письменный боевой приказ комдива, в котором нам уже ставилась более конкретная задача. Полку с приданным артполком дивизии [227] приказано было занять оборону на рубеже Шляхетска, Севереново. Основные усилия сосредоточить вдоль шоссе Залузе — Ружан.
Смена полков первого эшелона прошла спокойно. Фашисты за трое суток непрерывных контратак тоже понесли немалые потери и сейчас, как говорится, зализывали свои раны.
С утра 16 октября мы приступили к совершенствованию обороны. Боевой порядок на широком, более чем пять километров, участке пришлось строить в один эшелон, с выделением стрелковой роты в резерв командира полка. Батальоны же располагали свой боевой порядок в два эшелона.
Здесь, на ружанском плацдарме, мы простились и с генерал-майором Исааком Гаспаровичем Гаспаряном, убывшим из дивизии в распоряжение штаба фронта. Произошло это так.
На рассвете 20 октября мне позвонил начальник штаба дивизии подполковник Кузьмин и сообщил, что комдив приказал явиться к нему к 6.00 утра. Я спросил его, что нужно иметь при себе. Павел Кузьмич каким-то отрешенным голосом ответил, что брать ничего не надо.
Прихватив с собой на всякий случай карту-решение на оборону и несколько чистых листов бумаги про запас, я к назначенному времени прибыл на КП командира дивизии. Здесь, в дубовой роще, было заметно какое-то оживление. Рядом с землянкой стояла большая санитарная палатка, окна которой светились, а около входа в нее толпились командиры. Среди них стоял и заместитель командира дивизии полковник А. М. Сальников.
Доложив ему о прибытии по приказу комдива, я спросил, по какому случаю этот вызов.
— А ты разве не знаешь? — в свою очередь спросил меня Сальников.
— Нет.
— Генерал Гаспарян уезжает от нас. Вот пригласил проститься.
— Куда?
— Пока в распоряжение штаба фронта, — ответил Сальников. — А там... Лечиться, видимо, заложат.
Вскоре начальник тыла дивизии подполковник К. Н. Яковлев пригласил нас всех зайти в палатку. Там уже были накрыты столы. Всего собралось человек сорок. Здесь были и заместители командира дивизии, и начальники [228] родов войск, служб и отделений, несколько командиров из других частей.
Из наших командиров полков присутствовало лишь двое — командир артполка подполковник Н. С. Будаков, назначенный на эту должность вместо полковника Б. И. Токаря, ставшего недавно командующим артиллерией дивизии, и я.
Все стояли за столами и ждали прибытия комдива. Разговор как-то не клеился, у всех лица встревожены и печальны.
Исаак Гаспарович вошел своей обычной, вразвалочку, походкой и сразу же направился к центральному столу. Опершись на него руками, оглядел присутствующих и негромко сказал:
— Товарищи! Я пригласил вас, чтобы проститься. Сегодня, буквально через несколько минут, я убываю из дивизии. А сейчас хочу поблагодарить всех вас и в вашем лице весь личный состав соединения за все то, что сделано вами во имя победы над врагом. Желаю вам здоровья и еще больших успехов в деле разгрома врага и прославления нашей славной дивизии! Подымаю бокал за всех присутствующих и отсутствующих, за всех бойцов и командиров двести девяностой!
Исаак Гаспарович лишь слегка пригубил свое вино. Оно и понятно — сердце.
От имени всех собравшихся с ответным словом выступил полковник А. М. Сальников. Он поблагодарил генерала И. Г. Гаспаряна за все хорошее, что было сделано дивизией в период его командования, пожелал ему скорого выздоровления и успехов в дальнейших ратных делах на благо нашей любимой Родины.
Все подошли к Исааку Гаспаровичу и чокнулись с ним. Но он снова лишь пригубил свой бокал. А затем, простившись со всеми присутствующими за руку, вышел из палатки.
14 ноября наш полк был выведен в тыл, и дивизия, полностью укомплектованная, составила второй эшелон 35-го стрелкового корпуса. Но в ночь на 22 декабря она снова сменила в обороне части 348-й стрелковой дивизии.
Гитлеровцы по-прежнему вели себя тихо, видимо и не помышляя о наступлении. Правда, обе стороны вели непрерывную разведку, иногда даже разведку боем. [229]
Накануне Нового, 1945 года нам была поставлена задача уточнить состав обороняющегося перед полком противника. А именно — во что бы то ни стало добыть «языка».
Весь день 29 декабря ушел на работу с разведчиками на местности. А до этого начальник разведки полка капитан Загайнов вместе с командиром разведвзвода старшим лейтенантом Маякиным в течение нескольких суток изучали режим жизни обороны противника: порядок дежурства у пулеметов, время смены наблюдателей и расчетов, часы принятия пищи и отдыха. И, естественно, — расположение вражеских огневых точек, подступы к ним, виды заграждения перед передним краем обороны противника. Вечером 28 декабря капитан Загайнов прибыл ко мне уже с картой и доложил, что в результате тщательного анализа увиденного они с Маякиным пришли к единодушному мнению: поиск нужно проводить ночью и вот в этом месте. Капитан Загайнов указал карандашом на карте, где они решили его проводить.
— Какие имеете для этого доводы? — спросил я у капитана.
— Во-первых, — ответил Загайнов, — местность здесь открытая, передний край обороны противника от наших траншей отстоит метров на триста пятьдесят — четыреста. А нас больше ждут там, где траншеи наши и фашистов наиболее близко подходят друг к другу. Потому-то каждую ночь там и вспыхивает дежурная стрельба, местность беспрерывно освещается. А вот здесь, где мы наметили, гитлеровцы пускают ракеты от случая к случаю. Не ждут нас здесь. А мы... Объект захвата — вот эта пулеметная точка.
Мы вчера целый день наблюдали за ней, — продолжал далее капитан. — У пулемета дежурит всего лишь один человек. Смена проходит через два часа. Причем фашисты сменяются самостоятельно, без разводящего, что в общем-то на них не похоже. Короче говоря, здесь у них полная беспечность, что нельзя сказать про другие участки. Особенно про этот, против четвертой стрелковой роты. Здесь не бывает ни одной спокойной ночи, все время стреляют и ракеты пускают. Оно и понятно, уж очень там близко траншеи друг от друга.
Капитан Загайнов закончил свой доклад. Рядом с ним стоял командир взвода разведки старший лейтенант Маякин. Я спросил у него: [230]
— Ну а что скажешь ты, Алексей?
— Добавить ничего не могу. Капитан доложил наше общее мнение.
— Какие заграждения перед передним краем обороны противника?
— Мы наблюдали проволоку в два ряда кольев, есть и мины, — ответил Маякин.
— Как думаете все это преодолевать?
— Все продумано, товарищ подполковник. Проволока и мины для нас не такое уж и препятствие, мы их мигом...
— Как это мигом?
— Да не впервой же, товарищ подполковник, — ответил Маякин, улыбаясь. — У нас уже опыт по этой части есть. Мы только одно просим, чтобы артиллерия в случав чего прикрыла наш отход. Ведь расстояние-то от вражеской и до нашей траншеи все же великовато.
— Хорошо, это я беру на себя.
— А другого нам ничего и не надо, лишь ваше согласие. — Синие глаза этого бесстрашного юноши уже сверкали огоньком боевого возбуждения.
Выслушав доводы обоих разведчиков, я, как уже говорилось выше, решил сам осмотреть район предполагаемого поиска и на местности убедиться в достоверности их докладов. На рассвете 29 декабря, одевшись в маскхалат, из первой траншеи 3-й роты долго и внимательно рассматривал оборону противника и ту огневую точку, что была намечена Загайновым и Маякиным как объект для захвата «языка». Находящийся рядом Маякин по ходу дела докладывал мне порядок действия группы обеспечения и прикрытия, группы захвата, а также самого его, командира взвода.
Убедившись, что разведчики действительно выбрали удачное место и продумали предстоящий поиск до мелочей, я дал Маякину «добро».
А утром... Утром 1 января 1945 года маякинцы обрадовали и меня, и вышестоящих начальников взятым «языком». Так своеобразно мы встретили Новый год.
С первых чисел января 1945 года части и соединения 3-й армии начали подготовку к наступлению. Но чтобы ввести противника в заблуждение, полки и дивизии, стоявшие в обороне, получили приказ имитировать ее дальнейшее [231] совершенствование. Мы ставили ложные участки заграждений, оставляя на день мотки колючей проволоки у крайних столбов и тем самым создавая у фашистов впечатление, будто за ночь работы еще не закончились. А чтобы показать, что углубляем и траншеи, мы тоже ночами посыпали их брустверы, покрытые снегом, землей, которую брали со дна траншей.
В глубине обороны также обозначались инженерные работы. И самолеты-разведчики противника, появляясь над этими районами, фотографировали их, убеждая свое командование в том, что русские далеки даже от мысли о наступлении.
Но, повторяю, под прикрытием всех этих имитационных мероприятий у нас проводилась большая подготовительная работа к наступлению. Ибо нашим войскам предстояло прорвать довольно сильную, глубоко эшелонированную оборону противника.
Ее первая полоса состояла из передовой позиции и пяти сплошных траншей полного профиля. Вторая, проходившая по реке Ожиц с предмостным укреплением у Красносельца, — из трех траншей, прикрытых проволочными заграждениями и минными полями. Третья полоса тоже имела три траншеи. Между полосами, в свою очередь, имелись промежуточные и отсечные позиции.
В ночь на 13 января 1945 года 290-я стрелковая дивизия сосредоточилась в лесу, что в трех километрах северо-западнее Залузе. Нашему полку дали еще один день на приведение себя в порядок. Нужно было произвести стрижку и помывку личного состава, пополниться боеприпасами, получить сухой паек и сделать многое другое, кажущееся иногда мелочью, но от чего подчас зависит успех в бою.
Когда подразделения полка еще только отводились с передовой в тыл, перед нашими глазами предстала довольно внушительная картина нашей мощи, подготовленной к наступлению. Во всех балках, на опушках рощ, в лесу — везде стояли длинными рядами, а кое-где и в несколько рядов противотанковые орудия, гаубицы, минометы различных калибров и десятки установок гвардейских минометов, танки и САУ. И у наших воинов сразу же поднялось настроение, они шли гордые за свою Родину, за свой народ, за партию, под чьим мудрым руководством советские люди сумели обеспечить свою армию такой мощной боевой техникой. [232]
На рассвете 14 января наш полк был построен при развернутом Боевом Знамени. Зачитали обращение Военного совета 3-й армии, в котором содержался призыв ко всем бойцам и командирам сделать все от них зависящее, чтобы окончательно разгромить врага. Он заканчивался такими словами:
«Вперед к славе и Победе!»
Громкое троекратное «ура» прозвучало в лесу в ответ на этот призыв. И будто вторя ему, вдруг вздрогнула земля. Это тысячи наших орудий и гвардейских минометов мощным залпом разбудили тишину туманного январского утра 1945 года, возвестив о начале нашего вступления на территорию Восточной Пруссии...
В течение первых суток наступления, несмотря на мощную артподготовку, дивизии первого эшелона продвинулись на главном направлении всего на три — пять, а в результате ночного боя еще на один-полтора километра. Объяснялось это тем, что 14 января день был пасмурным, с видимостью всего несколько десятков метров. В этих условиях наша авиация не могла участвовать в боевых действиях и поддержать наступающие войска. Да и артиллерия вела огонь почти вслепую. Мы, помнится, тогда даже удивлялись — к чему такая спешка? Обычно при неблагоприятных погодных условиях наступление на день-два откладывается, а тут... И лишь после войны узнали: Красная Армия, верная взятому на себя долгу, выручала союзников, по которым гитлеровцы именно в те дни нанесли мощный контрудар в Арденнах.
Противник же, воспользовавшись плохой видимостью (а второй день наступления был такой же пасмурный, как и первый), подтянул за ночь к участку прорыва резервы, в том числе и танковую дивизию «Великая Германия». И в 8.30 утра 15 января после непродолжительной, но мощной артподготовки начались его контратаки. За два часа наши дивизии первого эшелона на разных участках отразили их семь. А во второй половине дня в этом натиске приняла участие и танковая дивизия врага. Бой не прекращался дотемна. Населенные пункты Замощь, Подыховне, Воля-Пеницка, Дворская и Голониво по нескольку раз переходили из рук в руки.
Части 290-й стрелковой дивизии находились пока во втором эшелоне. Но в 19.00 противник, воспользовавшись [233] отставанием правого фланга 73-й дивизии 48-й армии, наступавшей слева от нашего 35-го стрелкового корпуса, нанес сильнейший танковый удар по левому флангу 480-й дивизии. Подразделения ее 760-го стрелкового полка не выдержали этого удара и начали отходить. Чтобы выправить положение, в бой были введены и наши 885-й и 878-й стрелковые полки.
К утру 16 января благодаря решительным действиям этих частей положение было восстановлено. После этого нашу дивизию снова вывели во второй эшелон корпуса.
Примечательно, что захваченные нами пленные из мотополка дивизии «Великая Германия» показали, что их часть, усиленная двумя танковыми батальонами, имевшими на вооружении тяжелые «тигры» и «пантеры», только за день боя потеряла около трети танков и больше половины своей пехоты.
Да, наши воины сражались геройски. Пулеметчик сержант Рыжков, например, в этом бою лично уничтожил 30 гитлеровцев. Будучи раненным, Рыжков не оставил своего пулемета, вел огонь до тех пор, пока вражеская контратака не была отбита.
Наводчик орудия красноармеец Кособьян, подпустив на близкое расстояние тяжелый фашистский танк, подбил его метким выстрелом.
Смертью храбрых в этом бою пал командир 2-й минометной роты старший лейтенант П. П. Погодин. Когда фашисты прорвались к огневым позициям его роты, старший лейтенант приказал занять круговую оборону. Минометчики автоматным огнем и гранатами разили наседавшего врага. В этой схватке Погодин был сражен фашистской пулей, но рота не отошла с занимаемых ею позиций...
Все утро 16 января части и соединения первого эшелона корпуса продолжали отражать сильнейшие контратаки противника. Перелом наступил где-то после обеда. Погода прояснилась, и в воздухе появилась краснозвездная авиация. При ее поддержке наши войска снова перешли в наступление.
18 января 290-ю стрелковую дивизию с рубежа реки Ожиц повторно ввели в бой, чтобы развить наметившийся успех корпуса. Наш 878-й полк получил задачу овладеть рядом населенных пунктов.
Сбив противника с левого берега реки Ожиц и развивая наступление дальше, полк одним батальоном вскоре [234] вавязал бой за деревню Рогово. Попытка овладеть ею с ходу успеха не имела. Более того, враг сам предпринял несколько сильных контратак. В одной из них противник бросил на нас кроме пехоты еще и 12 танков. Исключительное мужество и стойкость при этом проявили артиллеристы батареи 45-мм пушек под командованием коммуниста старшего лейтенанта А. Г. Леонова. Орудийные расчеты подпустили танки на близкое расстояние и стали в упор расстреливать их. Отважные батарейцы — командир орудия младший сержант Соловьев, тоже член партии, и наводчик ефрейтор Марсов подбили два танка и два бронетранспортера врага.
Не менее геройски сражались и коммунисты стрелковых подразделений. Так, помощник командира взвода из 1-й роты сержант Шабов при отражении очередной контратаки фашистов личным примером увлек вперед бойцов своего взвода. В рукопашной схватке он уничтожил 16 гитлеровских солдат и офицеров. Будучи раненным, Шабов отказался уйти в медсанбат, остался в боевом строю подразделения. И таких примеров было множество.
К исходу дня полк все-таки овладел Роговом и начал преследование отходящего противника.
В полученном утром 19 января боевом распоряжении комдива нашему полку ставилась задача одним батальоном овладеть высотами, находящимися в полосе наступления дивизии. С них противник вел фланкирующий огонь всех видов, в том числе и артиллерийский, мешая организованному развертыванию подразделений и их вступлению в бой.
Идущий в авангарде 2-й батальон, которым командовал капитан Н. А. Конденко, был немедленно перенацелен мной на выполнение этой задачи. Через полчаса он уже завязал бой за высоты.
Через час пришла новая радиограмма. Комдив требовал выделить в его резерв один стрелковый батальон, который должен к 11.00 прибыть в район расположения КП дивизии. Я доложил полковнику И. Г. Кальному, сменившему генерал-майора И. Г. Гаспаряна, что один батальон полка по его приказу уже задействован в бою за высоты. Если же вывести в резерв еще один батальон, то полку просто будет нечем прорывать оборону противника на своем участке, ширина которого определена по [235] фронту в 2,5 километра. И высказал мысль: не лучше ли взять в резерв батальон из другого полка? Но полковник Кальный, выслушав мои доводы, все же потребовал выполнить приказ. Причем дать ему в резерв именно 2-й батальон, выведя его из боя за высоты.
Но легко сказать — вывести. До места, где ведет бой этот батальон, добрых четыре километра. Пока связываешься да перенацеливаешь его, пока он прибудет в заданный район, времени пройдет немало. А срок выполнения приказа комдива жесткий — к 11.00.
Связываюсь с Конденко, передаю ему приказ командира дивизии. Комбат в ответ докладывает, что лучше все-таки выводить батальон из боя ночью. Иначе не избежать ненужных потерь. Но приказ же! Советую отводить роты от высот мелкими группами. Так можно свести потери к минимуму.
А теперь нужно руководить и действиями главных сил полка. В 10.50 проводим короткий артиллерийский налет по переднему краю обороны противника. После него 1-й батальон капитана Г. В. Кузнецова поднимается в атаку. Первую траншею врага его роты взяли сравнительно легко, но вскоре под сильным фланговым огнем противника вынуждены были остановиться. Соседей справа, кто мог бы им помочь, нет. 885-й стрелковый полк — сосед слева — хоть и овладел уже второй траншеей, но тоже сейчас остановлен. Что делать, как помочь батальону?
Тем временем противник, видя, что его атакуют незначительные силы, сам перешел к активным действиям. Сначала предпринял контратаку силой до роты пехоты с тремя танками. Бил в наш стык с 885-м стрелковым полком. Но организованным огнем подразделений смежных флангов обоих полков эта контратака была отбита.
Вторую попытку опрокинуть 1-й батальон фашисты начали где-то в пределах 14.50–15.00. Теперь уже силой до двух рот при поддержке пяти танков. Основной удар пришелся по правому флангу батальона. Контратака врага была настолько сильной и упорной, что одно время его танки подошли почти вплотную к нашей траншее, а пехота даже доставала ее гранатами. И лишь вводом в бой роты противотанковых ружей да своего резерва — роты автоматчиков — удалось отбить и этот натиск гитлеровцев.
С тяжелым чувством смотрел я на опустевшее пока [236] поле боя. Знал, фашисты на этом не успокоятся. Но сможем ли мы отбить их третью контратаку? Вряд ли. Нужно немедленно связаться с комдивом.
...Полковник И Г. Кальный, выслушав меня, долго молчал, лишь тяжело дышал в трубку. Думал. Затем со вздохом сказал:
— Хорошо, я верну тебе второй батальон. Но только и ты не топчись на месте. При первой же возможности вперед, только вперед!
Третья контратака — снова в стык с 885-м полком — началась уже в сумерках. Теперь при поддержке танков на нас шел полнокровный пехотный батальон врага. И неизвестно, чем бы все это кончилось, не подоспей вовремя наш 2-й батальон. И хотя личный состав его смертельно устал, батальон был немедленно развернут к бою справа от 1-го. И получилось, что полк не только отразил и эту, третью контратаку фашистов, но и сам перешел к преследованию отходящего врага. С ходу овладел его второй траншеей, стал теснить фашистов дальше.
Гнали гитлеровцев всю ночь. А в полдень 20 января, удачно форсировав реку Ожиц в районе города Яново, вступили уже непосредственно на территорию Восточной Пруссии.
В Восточной Пруссии наши войска встретили пустующие населенные пункты. Жители из них были частично эвакуированы, а то и целыми семьями скрывались в лесах, запуганные геббельсовской пропагандой о «зверствах» русских. Брошенные на произвол судьбы крупный рогатый скот, свиньи, овцы, домашняя птица, закрытые на фермах, буйствовали от голода и жажды. Особенно непереносимо было слышать жалобное мычание не доенных уже несколько суток коров.
Но встречались населенные пункты, где властвовала гробовая тишина. Здесь даже скот был весь перебит хозяевами. Лишь бы он не достался русским.
А на некоторых хуторах нашим войскам оказывали сопротивление. Так, при подходе 1-й роты к одному из них, стоящему у дороги, она была обстреляна из пулеметов и автоматов. Как оказалось, группа отпетых фашистов из местного населения, вооруженная двумя пулеметами, фаустпатронами, автоматами и гранатами, засела на чердаке двухэтажного кирпичного здания и на водокачке. [237] 1-й роте, усиленной взводом 45-мм противотанковых пушек, потребовалось более часа, чтобы ликвидировать этот очаг сопротивления.
Вечером полк побатальонно разместился в двух населенных пунктах. Заняв круговую оборону, выставили сторожевое охранение, организовали дежурство у пулеметов и орудий. За четверо суток непрерывных боев личный состав полка очень устал, нуждался в хорошем отдыхе. Мы дали людям такую возможность, одновременно строго контролируя службу дежурных подразделений и сторожевого охранения. С этой целью в каждый батальон были посланы представители штаба, политработники полка.
Во 2-й батальон, например, мы направили комсорга полка старшего лейтенанта Н. А. Пятницкого. Здесь он провел накоротке комсомольское собрание, на котором члены ВЛКСМ подвели итоги боев, обсудили задачи, которые предстояло решать уже непосредственно на вражеской территории.
Кстати, накануне вступления в Восточную Пруссию старшему лейтенанту Пятницкому почтальон вручил одно любопытное письмо. И вот сейчас, выступая на собрании, он сказал:
— Я хочу прочесть вам, товарищи, письмо советской девушки, бывшей партизанки, а ныне проживающей в городе Саратове. Вот что она пишет:
«Здравствуй, дорогой боец! Меня постигло большое несчастье. В бою с немецко-фашистскими захватчиками смертью героя пал мой родной брат. Я знаю, что он горел священной ненавистью к подлому врагу, поэтому сражался, не щадя своей жизни. Правительство наградило его тремя боевыми орденами. Брат мой был очень жизнерадостным, энергичным человеком, любил петь веселые песни. А теперь вот его не стало. Сама я лично не имею сейчас возможности с оружием в руках отомстить за смерть любимого брата. Поэтому прошу тебя, дорогой боец, — отомсти проклятым фашистам за его безвременную гибель. А уж я здесь, на производстве, самоотверженным стахановским трудом буду помогать тебе бить врага.
С приветом. Надя Золотавина».
Дальше, — сказал комсорг полка, — в письме есть приписка: «Прошу это письмо вручить самому храброму воину». Кому мы вручим это письмо? [238]
Наступила минутная тишина. А затем раздались дружные голоса:
— Сержанту Горенкову!
Сержант взял из рук старшего лейтенанта Пятницкого письмо и взволнованно произнес:
— Я клянусь тебе, дорогая девушка, что буду сражаться с врагом беспощадно! И еще. Хотя твой любимый брат и погиб, он все равно вместе с нами войдет в Берлин! Войдет нашей памятью о нем!
Забегая вперед, хочу сказать, что эту свою клятву сержант Горенков выполнил с честью. Вот один из эпизодов, подтверждающий это.
...Недалеко от залива Фришес-Хафф огонь вражеских пулеметов задержал продвижение наших бойцов. Тогда сержант Горенков вместе с номерами своего расчета Афониным и Мироновым на руках выкатили орудие на прямую наводку и повели по фашистам губительный огонь. Первыми же выстрелами они уничтожили два станковых пулемета противника вместе с их расчетами. Путь для нашей пехоты был расчищен, бойцы ворвались во вражеские траншеи.
Но это, повторяю, еще будет. А на проходившем собрании комсорг полка еще раз призвал воинов к бдительности. И для этого были весьма веские основания. Ведь накануне произошел такой случай.
Разместившись в доме на северной окраине одного населенного пункта, мы с начальником штаба обсуждали положение дел в полку, когда вошел мой ординарец Сорокин и доложил, что бойцы взвода автоматчиков, охраняющие Знамя полка, задержали раненого фашиста.
Через несколько минут командир взвода лейтенант М. А. Гурьянов ввел в комнату задержанного. Это был здоровенный рыжий верзила, одетый в штатское платье. Голова его забинтована, левая рука — на перевязи. Костюм ему явно не по росту, мал. Лицо давно не брито, осунувшееся. Глаза горят лютой ненавистью. Ошибки быть не могло — это переодетый эсэсовец.
Лейтенант Гурьянов между тем доложил, что этот субъект подбирался к нашему дому с тыльной стороны. У него были две ручные гранаты и автомат. И если бы его вовремя не заметили...
Да, не перевелись еще у фашистов фанатики. [239]
После ночного отдыха полк продолжил преследование отходящего противника.
Впереди, всего в нескольких километрах, — небольшой городок Едвабно. Батальоны на марше уже давно, люди устали, но надо еще пройти эти километры.
Справа от маршрута, километрах в двух, тянется гряда высот. За этой грядой, как мы знаем, идет 882-й стрелковый полк. И все-таки высоты нас волнуют, там могут быть засады. Поэтому я послал к ним группу разведчиков.
На легковой машине подъехал командир дивизии. Выразил неудовольствие медленным движением полка. Сказал, что никакого противника на тех высотах, по-видимому, нет. Если он и появится, то лишь где-то в районе Едвабно, куда и надо поторапливаться, чтобы ночной атакой совместно с 882-м полком овладеть этим городом.
— Я как раз направляюсь в восемьсот восемьдесят второй, — сказал полковник, садясь в машину.
— Как вы думаете ехать? — спросил я его. Комдив показал на полевую дорогу, ведущую к высотам.
— Подождите возвращения моих разведчиков, — попросил я.
Но полковник И. Г. Кальный молча захлопнул дверцу, и его машина покатила в сторону высот.
Какое-то тревожное предчувствие охватило меня. Догнав авангардный батальон полка, я поделился с его командиром своими опасениями насчет того, что командир дивизии поехал в 882-й стрелковый по проселочной дороге.
А черная эмка комдива тем временем катила все дальше. Вот ее уже закрыла собой небольшая рощица. И вдруг оттуда послышались разрывы снарядов, пулеметные очереди. Сомнений не было: это фашисты обстреливали машину полковника Кального.
Сразу же даю команду капитану Кузнецову:
— Батальон, за мной! Бегом!
Выскочив на северо-восточную опушку рощицы, мы увидели горящую машину комдива и бежавших к ней с десяток фашистов. Открыв на ходу огонь, батальон правым флангом бросился к эмке, а левым пошел в атаку на высоты.
Гитлеровцы, бежавшие к машине, услышав наше «ура» и увидев цепь бойцов, отстреливаясь, повернули [240] обратно. С высот по батальону тут же застрочили пулеметы, автоматы, начали рваться мины и снаряды. Батальон залег.
— Первая рота, перебежками к машине! — командую Кузнецову. Остальным ротам и минометчикам приказываю усилить огонь в направлении изгиба дороги, идущей к высотам. Там ясно видны два пулеметных гнезда.
Неожиданно сзади и чуть левее показалась цепь 2-го батальона. Неразумно! Я ведь приказывал обходить высоты глубже!
Оставив 1-й батальон, бегу навстречу 2-му и направляю его в балку севернее рощицы с задачей обойти по ней высоты и атаковать противника с тыла.
Бой длился около часа. Но с выходом 2-го батальона в тыл фашисты в панике бросили два своих полевых орудия, раненых и убитых и, попрыгав в бронетранспортеры, отошли в направлении Едвабно.
...Полковник И. Г. Кальный был мертв. Несколько пуль сразило его. И одна из них попала в голову. Машина сгорела. Шофер и адъютант были тяжело ранены.
Тело комдива положили на повозку. Капитан Кузнецов построил батальон. Минутой молчания, а затем и троекратным залпом мы почтили память командира дивизии.
По радио я доложил о гибели полковника Кального начальнику штаба дивизии...
Между тем 2-й батальон, сбив противника с высот, продолжал его преследование. Но вскоре из штаба дивизии поступило распоряжение остановиться и закрепиться на достигнутых рубежах. Там организовать отдых и питание личного состава, пополниться боеприпасами, оказать первую помощь и произвести эвакуацию раненых.
Вечером пришло новое боевое распоряжение: «Полку, продолжая развивать наступление на Едвабно, о утра 22 января обеспечить ввод в прорыв частей 3-го гвардейского кавалерийского корпуса. В дальнейшем активными действиями прикрыть его правый фланг».
Полк продолжал преследовать противника по дороге на Пассенхайм, двигаясь походным порядком, когда, обгоняя колонну, проскакало несколько всадников. Один из них, в бурке, подъехал к нам и сказал, чтобы мы побыстрее освободили дорогу, так как за ними, дескать, следует на рубеж ввода в прорыв кавкорпус. Полку была [241] тотчас же подана команда «Принять вправо», и бойцы зашагали по обочине дороги.
Всадники поскакали дальше, а через несколько минут полк на рысях начали обгонять кавалерийские эскадроны. Появилась и штабная колонна. Впереди, в открытом «додже», ехала группа кавалерийских командиров в черных бурках и в шапках-кубанках, тоже из черного каракуля.
Поравнявшись с головой колонны нашего полка, «додж» остановился.
— Кто такие? — спросил один из сидевших в машине.
Кто-то сзади шепнул мне: «Командир корпуса генерал Осликовский».
Я подошел к машине, представился Н. С. Осликовскому, а затем доложил ему о задаче своего полка — прикрыть правый фланг его корпуса.
Комкор протянул мне руку, поздоровался, сказал:
— Ну что ж, пехота, давай не отставай. Смотри, какая сила идет!
Справа и слева, обгоняя полк, проносились размашистой рысью эскадроны, за ними двигались артиллерийские батареи, повозки с боеприпасами...
Да, зрелище было внушительное. И сила эта действительно большая. Но в эту войну очень уж она, эта сила, была уязвима. Особенно доставалось ей от авиации, пулеметов и массированного применения артиллерии. В Восточной же Пруссии авиация, как противника, так и наша, была ограничена в действиях погодными условиями. Потому-то так открыто и вводился в прорыв корпус генерал-лейтенанта Н. С. Осликовского.
Прощаясь со мной, комкор сказал, что для прикрытия своего правого фланга он тоже выделил один полк и что нам с его командиром нужно держать более тесную связь.
Пропустив колонну штабных машин, я догнал свой головной батальон и приказал капитану Кузнецову ускорить темп движения. На что тот ответил:
— Товарищ подполковник, а что, если посадить личный состав батальона на повозки? У нас много же их собралось, трофейных. Да и лошадей достаточно.
Что ж, хорошая идея у комбата. Буквально через час все три батальона полка уже совершали ускоренный марш, почти не отставая от кавалеристов. [242]
...Угрозу правому флангу кавкорпуса создавали отходящие параллельно ему части танковой дивизии «Великая Германия», а также 558-я и 129-я пехотные дивизии врага. Пополудни разведчики доложили, что справа от нашего маршрута на перехват полку выдвигается колонна пехоты противника с несколькими самоходками. Что делать? Принимаю решение главным силам продолжать» движение в заданном направлении, а 1-му батальону с полковой артиллерийской батареей упредить противника в захвате высот справа, не дать ему возможности выйти на маршрут конников.
1-й батальон с поставленной задачей справился блестяще. Он не только упредил противника и захватил высоты, но, отбив несколько его ожесточенных атак, сам стал теснить фашистов и продвигаться вперед.
В конце дня ко мне прискакал лейтенант-кавалерист, представился и сообщил, что его командир полка находится на ферме в полутора километрах от дороги и, если можно, просил меня подъехать к нему для уточнения обстановки.
Командир кавалерийского полка подполковник М. Т. Шевченко встретил меня тепло, дружески. Подробно проинформировал о создавшейся обстановке. Сказал, что их корпус продвигается в направлении Алленштайна, встречая на пути ожесточенное сопротивление гитлеровцев. Особенно оно сильно у перекрестков дорог и в населенных пунктах. Много разрозненных групп фашистов пытаются сейчас пробиться через наши боевые порядки к Алленштайну и вообще на запад. Его полк командиром корпуса остановлен на этом рубеже. Приказано развернуть часть сил на восток и не пропускать выходящие из наших тылов вражеские группы.
На основании полученных от Шевченко сведений мною тоже было принято решение развернуть один батальон на восток вправо от дороги. А главные силы полка сосредоточить побатальонно в лесу, что слева, -в готовности действовать в любом, исходя из обстановки, направлении.
В 18.00 подполковник М. Т. Шевченко получил радиограмму из штаба своего корпуса, в которой его полку предлагалось продвигаться дальше, к Алленштайну. За ним выступили и мы. Но где-то около полуночи пришла, [243] радиограмма командира 290-й стрелковой дивизии, приказывающая нам развернуться в обратном направлении, совершить марш и сосредоточиться в назначенном районе в готовности с утра принять участие в наступлении.
Дивизия в составе главных сил армии к этому времени уже вышла к переднему краю второго укрепленного района противника, созданного им еще задолго до войны. В полосе наступления армии он проходил от Ортельсбурга на Пассенхайм и далее на Алленштайн по перешейкам Между Мазурскими озерами. Берега озер почти везде высокие, обрывистые, поросшие густым сосновым лесом. Плотины везде взорваны, низменности и овраги затоплены водой.
Здесь против нас стояли понесшие значительные потери, но все еще достаточно боеспособные части танковой дивизии «Великая Германия», 24-я танковая дивизия, 558, 129 и 299-я пехотные дивизии, немало отдельных полков и батальонов.
...Где-то около часу ночи в лесу, куда прибыл полк, нас встретил представитель штаба дивизии и передал мне пакет. В нем комдив приказывал нам выдвинуться в район межозерных дефиле, что в лесах северо-западнее Вартенбурга, и, зайдя фашистам в тыл, наступать в направлении Пассенхайма, навстречу главным силам дивизии.
В темную ночь, да еще в лесу, сориентироваться довольно сложно. А еще тяжелее выбрать правильно путь. Поэтому я спросил представителя штаба дивизии, ре ему ли приказано вывести наш полк в указанный район. Тот ответил отрицательно. Пояснил, что ему приказано лишь встретить полк, вручить пакет командиру, а самому немедленно вернуться назад.
Мы расстались с представителем у развилки дорог. Но по какой из них вести полк дальше? Стояли в раздумье. Какое-то шестое чувство подсказало: по той, что идет влево. Двинулись...
И сейчас, уже после войны, фронтовые друзья при встречах часто спрашивают, что помогло мне выбрать именно левую дорогу и тем самым выполнить поставленную задачу.
Что ответить им? Сослаться на шестое чувство? Да, на войне всякое бывало...
Прошли километров восемь — десять по лесу. Уже начало светать. Вернулись разведчики и доложили, что впереди [244] и чуть справа они наткнулись на огневые позиции вражеской батареи. Орудийные расчеты греются у костров.
Эта весть обрадовала — вышли-таки в тыл противнику! К тому же если фашисты греются у костров, беспечно себя чувствуют, значит, не ждут нас отсюда. И воспользовавшись этим, надо атаковать внезапно, всем полком, не ожидая полного рассвета.
Вызвал в голову колонны командиров батальонов, начальника артиллерии. Накоротке поставил им задачу: «Полнейшая тишина. Орудия и минометы тянуть на руках в боевых порядках батальонов. С выходом на опушку леса — атака. Сигнал — серия красных ракет. Все батальоны — в линию. Атаковать на возможно более широком фронте, чтобы создать видимость наступления больших сил».
Роту автоматчиков капитана А. З. Эдыгарова оставил в резерве.
Через час батальоны начали вытягиваться на опушку леса. Как ни добивались командиры соблюдения полнейшей тишины, это не совсем удалось. А услышав шум сзади, в лесу, фашисты тут же выслали несколько солдат в этом направлении. Те, наткнувшись на цепь нашей пехоты, подняли тревогу. Но поздно! Наши батальоны с дружным «ура» ринулись в атаку...
А я тем временем связался по рации с комдивом, доложил, что вышел фашистам в тыл и уже атакую. Полковник Н. А. Вязниковцев (после гибели полковника И. Г. Кального он вступил в командование 290-й дивизией), внимательно выслушав меня, указал по карте рубеж, на который полку категорически запрещалось выходить, так как в этом случае он мог попасть под огонь своей же артиллерии. А затем сообщил, что через пятнадцать минут 882-й и 885-й полки тоже начнут атаку противника с фронта и будут развивать наступление на город Едвабно.
А у фашистов тем временем царила паника. Бросая орудия, артиллеристы убегали в лес, пехота, выделенная для их прикрытия, металась в траншеях, переставляя пулеметы стволами в свой тыл. Но не успела закончить это дело, так как в траншеях и около них начали густо рваться снаряды и мины. Это войска корпуса, а следовательно, и нашей дивизии, пошли в наступление на противника с фронта. [245]
В результате обходного маневра (882-й стрелковый с 1812-м самоходным полком — с юго-запада, а наш ударил с северо-запада) город Едвабно в этот же день был полностью очищен от оборонявших его частей 299-й пехотной дивизии врага.
Развивая наступление дальше, части нашей 290-й дивизии вскоре овладели и городом Пассенхаймом. Затем, круто повернув на северо-запад, в течение четырех суток вели упорные бои в межозерных дефиле с отошедшими сюда потрепанными полками 299-й пехотной дивизии, поддерживаемыми на этот раз танками и бронетранспортерами.
К исходу 27 января дивизия сражалась юго-восточнее города Вартенберга, а к 1 февраля ее части были уже на подступах к Гудштадту, надежно прикрывая активными действиями правый фланг 35-го стрелкового корпуса.
К трем часам ночи над этим городом взвился красный флаг.
С падением Гудштадта обстановка для врага еще более осложнилась. Наши войска подходили к внешнему обводу Кенигсбергского оборонительного рубежа и находились всего в полусотне километров от залива Фришес-Хафф, по ту сторону которого шла узкая коса, по которой гитлеровцы эвакуировали в Данциг местное бюргерство, запасы продовольствия, угоняли скот.
В это время до нас дошла весть, что командующий немецко-фашистскими войсками в Пруссии генерал Госбах смещен фюрером со своей должности, а вместе с ним и целый ряд старших офицеров. Все они обвинялись якобы в преднамеренной сдаче русским Восточной Пруссии. Вместо Госбаха командующим был назначен генерал от инфантерии Мюллер.
В добавление к этим мерам Гитлер издал еще и приказ, который был доведен до всех немецких солдат и офицеров. В нем говорилось, что каждый дезертир будет расстрелян как предатель фатерланда, а его семья подвергнута репрессиям, имущество ее реквизировано. Всякий, кто сдастся в плен, заочно приговаривается к смертной казни, а его семья опять-таки будет отправлена на каторгу или в концлагерь.
Мюллер в свою очередь тоже издал ряд таких же драконовских приказов. В частности, по его инициативе [246] были, созданы заградительные отряды, проведена чистка тылов, за счет личного состава которых пополнялись боевые соединения.
Геббельсовская пропаганда лезла из кожи вон, чтобы внушить деморализованным солдатам и офицерам фюрера, что «планы большевиков вот-вот рухнут», что «надо еще немного продержаться», что «в тылу Германпи созданы уже крупные резервы», которые придут к ним на помощь.
Все это, вместе взятое, в какой-то мере укрепило боеспособность вражеских соединений. Уже при подходе наших войск к Вормдиту, который входил во внешний обвод Кенигсбергского оборонительного рубежа, мы почувствовали, что сопротивление противника значительно возросло.
Кстати, Кенигсбергский оборонительный рубеж немцы начали создавать еще в начале тридцатых годов. По своему оборудованию он мало чем отличался от пресловутых линий Мажино и Зигфрида на франко-германской границе. Здесь были мощные железобетонные доты, связанные между собой сетью траншей и ходов сообщения, блиндажи для личного состава, которые выдерживали прямые попадания даже снарядов самого крупного калибра, многочисленные бронеколпаки. А перед проволочным заграждением в несколько рядов были отрыты еще и противотанковые рвы, установлены густые минные поля.
5 февраля наш полк, наступая на левом фланге дивизии, вел бой с противником в лесном массиве Вормдит-Терштадтвальд. Против нас действовало всего лишь до двух с половиной сотен гитлеровцев. Но и с этими силами, к тому же опирающимися на доты, сеть которых раслолагалась по просекам и полянам, обескровленному в предыдущих боях полку справиться было нелегко.
Перед вечером противник к тому же предпринял и сильную контратаку. Организованным огнем она вначале была отбита, но с наступлением сумерек положение ухудшилось: гитлеровцы начали обтекать полк со всех сторон.
Надо что-то предпринимать. Но что? Хорошо бы, подумалось, зайти в тыл противнику и внезапным ударом оттуда посеять панику в его боевых порядках. Но кого послать?
После недолгого раздумья выбор пал на взвод разведки старшего лейтенанта Маякина. [247]
...Скрытно проведя свой взвод во вражеский тыл, Маякин, рассредоточив людей в цепь, приказал им по команде как можно громче кричать «ура», вести на ходу интенсивную стрельбу и бросать гранаты. Словом, создать у противника убеждение, что его обошли довольно крупные силы русских.
Так и сделали. У фашистов сразу же началась паника. А разведвзвод, продолжая наращивать огонь из, автоматов, кидая гранаты (конечно же противотанковые), стал фронтально передвигаться по лесу, создавая видимость окружения.
Одновременно были подняты в атаку и остальные подразделения полка. Оказавшись под двойным ударом, противник начал поспешно отходить. Преследуя его, мы вскоре вышли к реке Древенц, где и закрепились, ожидая подхода остальных частей дивизии.
Форсировав Древенц, наша дивизия, как и другие соединения армии, вклинилась уже во второй рубеж Кенигсбергского укрепленного района. Развивая наступление дальше, она 11 февраля штурмом овладела городом Мегинен. И снова двинулась вперед, общим направлением на Мельзак.
Противник подразделениями из 19-й механизированной и 14-й пехотной дивизий упорно оборонял этот город. Ареной особенно ожесточенных схваток стал кирпичный завод с его массивными строениями. Он располагался на окраине города. Здесь засел довольно сильный гарнизон с двумя десятками тяжелых пулеметов. И все-таки объединенными усилиями нашего и 882-го полков кирпичный завод, а затем и город были взяты.
В полутора-двух километрах севернее Мельзака с востока на запад тянется возвышенность с отдельными господствующими даже над ней высотами. Именно здесь противник, выбитый из Мельзака, и занял заранее подготовленный оборонительный рубеж. Хутора и окраины населенных пунктов Лилиенталь и Гайль были им тоже приспособлены к долговременной обороне.
290-я же дивизия получила задачу прорвать эту оборону и, развивая наступление в направлении Брайтлинда, к исходу дня выйти на шоссе, ведущее от Брайтлинда до Линдэнау.
Следует сказать, что к началу этих боевых действий [248] наш полк насчитывал в своем составе всего лишь 355 человек. Они были сведены в две стрелковые, одну минометную и пулеметную роты в батареи ПТО, 76-мм пушек и 120-мм минометов. Другие полки были примерно такого же состава. Так, в 882-м стрелковом имелось 450 активных штыков, в 885-м — 422. И все-таки в 14.00 22 февраля после короткой артподготовки части дивизии перешли в наступление. Вернее, попытались перейти. Ибо противник, подтянув резервы, сосредоточив севернее Лилиенталя самоходки и пехоту, почти сразу же сам предпринял контратаку. И так получилось, что из наступающих мы превратились в обороняющихся.
С 23 по 25 февраля мы неоднократно пытались сбить противника с занимаемого им рубежа. Но все эти попытки успеха не имели. Мощным организованным огнем артиллерии, самоходных орудий и пулеметов гитлеровцы отбивали наши атаки. Полк и другие части дивизии в этих боях понесли новые и довольно значительные потери. Чтобы хоть как-то восполнить их, пришлось проводить жесткое сокращение тыловых и специальных подразделений и высвободившимся личным составом пополнять стрелковые роты.
Но и противник понес большие потери. Поэтому в конце концов он вынужден был оставить занимаемый им рубеж. Наши части продвинулись вперед на глубину до пяти километров. И тут снова остановились, завязав ожесточенные бои.
Так километр за километром наши войска шли вперед на запад. А фашисты? В связи с тем что линия фронта постоянно сжималась, их командование получало возможность уплотнять боевые порядки за счет маневра своими хоть и значительно потрепанными, но все еще боеспособными частями. И прорывать вражескую оборону становилось все труднее и труднее. К тому же погода по-прежнему не позволяла нашей авиации действовать в полную силу, поддержать обескровленные в непрерывных боях стрелковые части и соединения.
18 марта погода наконец-то стала проясняться. И наши войска при поддержке авиации снова перешли в наступление. К утру 21 марта 885-й и 878-й стрелковые полки овладели населенным пунктом Грунау и вышли к железной дороге Хайлигинбайль — Браунсберг, что проходила в пяти-шести километрах от побережья залива Фришес-Хафф. Она-то и была последним оборонительным [249] рубежом врага, на который отошли и стали закрепляться битые нами части 131-й и 102-й пехотных, а также 24-й танковой дивизий.
В течение 22 и 23 марта наши войска безуспешно пытались прорвать оборону противника на этом рубеже. Дело осложнялось тем, что железная дорога с высокой насыпью, к тому же и сплошь уставленная вагонами с песком, скрывала от нас противника. Под этим прикрытием он мог свободно маневрировать своими резервами даже днем. С насыпи, где находились его наблюдательные пункты, хорошо просматривались все наши тылы. И фашисты били но ним не только из орудий наземной артиллерии, но даже с боевых кораблей: у противника стояли на рейде крейсер и два эсминца. Они причиняли нам особенно много неприятностей.
24 марта командир дивизии полковник Н. А. Вязниковцев вызвал к себе всех командиров полков. А начальник штаба предупредил, чтобы мы захватили с собой данные о боевом и численном составе вверенных нам частей.
И действительно, комдив прежде всего поинтересовался, сколько у кого осталось людей. Буквально с карандашом в руке подсчитывал личный состав. А подсчитав, тяжело вздохнул, сказал:
— Да-а, не жирно. — После этого продолжил: — Приказано всех людей свести в один полк. И с завтрашнего дня наступать этим полком. А у нас с вами и батальона не получается...
Полковник Вязниковцев посмотрел на нас и вдруг спросил:
— Кто хочет командовать этим сводным полком?
В комнате, где мы сидели, наступила какая-то неловкая тишина. Комдив переводил взгляд с одного командира полка на другого. Ждал ответа. И тут наши глаза встретились. Я поднялся.
— Я так и знал, — улыбнулся Вязниковцев. — Товарищи Бахолдин и Чернов, к вечеру передать всех людей в распоряжение Хомуло. И еще, Михаил Григорьевич, — снова обратился ко мне комдив, — к вечеру получишь в свое распоряжение и сто тридцать первую отдельную штрафную роту. Завтра на рассвете — атака. Задачу уточню в боевом распоряжении. [250]
Командиры 882-го стрелкового полка подполковник И. Д. Чернов и 885-го подполковник И. Г. Бахолдин людей прислали. Прибыла и 131-я отдельная штрафная рота. Светлого времени для работы с офицерами на местности не хватало. А ведь завтра на рассвете — атака. Пришлось задачу командирам рот ставить наспех. Выводили подразделения на рубеж атаки непосредственно представители штаба полка.
Атака началась на рассвете после пятнадцатиминутного огневого налета нашей артиллерии. Дружным ударом железная дорога вскоре была очищена от противника. Гитлеровцы, предприняв несколько безуспешных контратак, отошли в направлении Браунсберга.
Этот город не входил в полосу действия нашей армии, но находился вблизи нее. И мой сводный полк, развивая наступление в направлении Прейсиш-Банау и Карбена, вскоре попал под сильный фланговый огонь артиллерии и минометов противника, который он вел из Браунсберга. Пришлось развернуть батальоны непосредственно на этот город.
Части соседней армии, наступавшие на Браунсберг, где-то отстали. А в моем сводном полку и даже в дивизий артиллерии, чтобы подавить огневые точки в Браунсберге, было явно недостаточно. Поэтому я попросил комдива обратиться за помощью непосредственно к командующему армией. Через несколько минут полковник Вязниковцев сообщил, что по восточной окраине Браунсберга будет дан залп реактивной артиллерии.
— Используй его, врывайся в город. Но в нем не задерживайся, ускорь продвижение к заливу, — потребовал комдив.
Вскоре огромной силы удар наших легендарных «катюш» буквально потряс землю. Столбы черного дыма и пламени окутали почти весь город. Полк по моему сигналу дружно поднялся и, ведя огонь на ходу, устремился к Браунсбергу. Подоспели и части соседней армии. К 11.00 Браунсберг был взят. Действия нашего полка получили высокую оценку командования, он был награжден орденом Суворова III степени.
Продолжая развивать наступление дальше, в направлении на Дойч-Банау, расположенный на побережье залива Фришес-Хафф, полк за полтора-два километра до этого населенного пункта был встречен заградительным огнем корабельной артиллерии. Затем с безымянной высоты [251] и прилегающей к ней рощи его контратаковали довольно крупные силы вражеской пехоты. Мы начали нести ощутимые потери. Особенно от огня боевых кораблей противника, которые курсировали в заливе. Достать же их наша артиллерия не могла, а пасмурная погода исключала возможность вызова на помощь авиации.
Здесь был тяжело ранен командир сводного батальона капитан А. М. Ларин. Вместо него в командование этим подразделением вступил капитан М. М. Загайнов, начальник разведки полка.
В районе населенного пункта Дойч-Банау у гитлеровцев была построена пристань, используемая ими для эвакуации войск и боевой техники. Именно туда, к пристани, и должен был ворваться батальон Загайнова.
Первым под покровом темноты к пристани проник взвод разведки старшего лейтенанта Маякина. Он начал забрасывать фашистов противотанковыми гранатами, расстреливать из автоматов. А это послужило сигналом для перехода в атаку всего батальона. К утру 26 марта противник был выбит из Дойч-Банау, полк вышел на побережье залива Фришес-Хафф. [252]