Твердыня на Волге

23 июля командующим Сталинградским фронтом был назначен генерал-лейтенант В. Н. Гордов. Командный пункт генерала Гордова располагался в убежище типа штольни, вырытой в подножии высокого обрывистого левого берега реки Царица в центральной части города. Нависший над штольней почти двадцатиметровый слой земли обеспечивал надежную защиту КП от авиационного воздействия противника.

Убежище представляло собой Г-образный коридор с обшитыми фанерой стенами и потолком. По обе стороны коридора располагались комнаты командования и Военного совета, оперативный и шифровальные отделы, аппаратные проводного узла связи. Вдоль коридора ближе к выходу было организовано радиобюро — стояли столы с быстродействующей аппаратурой. Под столами — аккумуляторные батареи питания аппаратуры. Тесновато было, конечно, но говорят, что в тесноте, да не в обиде.

Проводная связь с Москвой действовала почти безотказно, и все же нагрузка на быстродействующую радиосвязь была непрерывной. Пришлось организовать пять рабочих мест для обработки принимаемых и передаваемых радиограмм. Несколько глубже по коридору штольни была организована радиоэкспедиция, где в специальных журналах велся учет принимаемых по радио и передаваемых радиограмм. В ней же был установлен телеграфный буквопечатающий аппарат СТ-35 для прямой связи с радиоприемным пунктом, который располагался в кирпичном здании школы на Елецкой улице.

На втором этаже приемного пункта жили красноармейцы радиороты 66-го полка связи. В глубине двора стояла автомашина с приемным комплектом радиостанции РАТ. Все остальные радиостанции были разбросаны по городским окраинам и связаны с радиоприемным пунктом проводными линиями.

Принимаемые из эфира радиограммы впервые начали передаваться из приемного пункта прямо в радиоэкспедицию по аппарату СТ-35. Такой метод доставки радиограмм [79] уменьшал количество ошибок из-за неразборчивости рукописного текста, повышал культуру в работе, а главное, ускорял их доставку, так как миновала необходимость доставлять радиограмму в радиоэкспедицию с пешим посыльным.

Из радиоэкспедиции принятые по СТ-35 радиограммы направлялись в расположенный тут же на КП шифровальный отдел и поступали дальше по назначению. Чтобы отличить, что радиограмма была получена по радио, а не по проводам, в начале ее мы писали: «Радио из, скажем... из «Сапфира» — и т. п.

17 июля началась оборонительная операция войск Сталинградского фронта. В этих условиях радисты и специалисты проводной связи трудились круглые сутки с максимальным напряжением. Еще большие усилия нам пришлось приложить, когда в двадцатых числах июля на базе бывшей 28-й армии Ставка создала 4-ю танковую армию смешанного состава и подчинила ее нашему фронту. Этой армии ставилась задача 27 июля нанести контрудар по прорвавшемуся к Дону противнику.

Для связи с 4-й танковой армией были выделены наиболее опытные радисты. Стоянов и я держали эту радиосвязь под особым контролем и принимали все меры к тому, чтобы она действовала безупречно. Через каждые 10–15 минут из оперативного управления штаба фронта раздавались телефонные звонки: «Есть ли связь с четвертой?» Были моменты, когда эта связь по различным причинам на некоторое время прерывалась, и тогда голоса оперативников становились нетерпеливее и требовательнее.

Те места, по которым мы ездили с полковником Филиным в штаб Южного фронта, теперь уже были заняты врагом. Гитлеровцы в большой излучине Дона. Еще недавно в сообщениях Совинформбюро говорилось об ожесточенных боях в районах Воронежа, Цимлянской, а сейчас уже упоминается Клетская, что северо-западнее Сталинграда. Теперь нависла угроза удара противника на Сталинград и с юго-запада.

В те дни до нас довели требования приказа Народного комиссара обороны № 227 от 28 июля 1942 года «Ни шагу назад!».

— «Ни шагу назад», — в раздумье проговорил военинженер 1 ранга Стоянов. — Хотя Ставка и усиливает наш фронт своими резервами, но перевес в силах пока еще на стороне врага, и будет трудно, очень трудно сдерживать его попытки прорваться к Волге. А ты как думаешь, Александр [80] Тихонович? Или военинженерам 2 ранга не положено думать в стратегических масштабах? — спросил он с улыбкой.

— У нас не только командиры, но и красноармейцы, Сергей Николаевич, думающий народ. Требования приказа «Ни шагу назад!», по-моему, всем сердцем восприняты в войсках: отступать дальше некуда. А как сложится обстановка, может быть, не знает не только командующий фронтом, но и кое-кто повыше.

Действительно, в те тяжелые дни вся партийно-политическая работа на радиоузле была подчинена выполнению требований этого приказа. С беседой «Остановить, отбросить и разгромить врага» выступил я. Старший лейтенант Гутин провел беседу «Сражаться так, как герои».

* * *

Еще в начале августа в целях дальнейшего улучшения управления войсками Ставка Верховного Главнокомандования разделила Сталинградский фронт на два: Сталинградский — под командованием генерал-лейтенанта В. Н. Гордова и Юго-Восточный — под командованием генерал-полковника А. И. Еременко.

В штаб Юго-Восточного фронта от нас перешла часть командного состава управления связи, а также для его обслуживания и 42-й отдельный полк связи, и мы сразу же почувствовали недостаток радиосредств, особенно радиопередатчиков.

Для обсуждения создавшегося положения я собрал командиров радиоотдела: майора Гомозова, капитана Полякова, лейтенантов Непейводу, Никитина, Перерву. Было высказано и одобрено такое предложение: кроме приданных нам радиостанций использовать стационарные, более мощные, чем наши передатчики Сталинградского связного радиоцентра Наркомсвязи.

Доложили это предложение начальнику радиоотдела военинженеру 1 ранга С. Н. Стоянову.

— Дельное предложение, товарищи, — одобрил он и обратился к своему помощнику капитану Космодамианскому: — Пойдем по начальству добиваться решения?

— Обязательно надо идти, — согласился тот, — другого выхода я пока не вижу.

Предложение было утверждено. И вот провода управления городскими передатчиками завели прямо на коммутатор нашего радиоприемного пункта, что позволяло подключить их на любое рабочее место дежурного радиста. [81]

Командные пункты штабов обоих фронтов в августе оставались в той же штольне. Радисты 66-го отдельного полка связи в те дни прошли испытания на установление классности, по результатам которых им были присвоены соответствующие воинские звания.

Нормативы для первого класса выполнили: старший радист приемной РАТ Смирнов и бывшие радиолюбители-коротковолновики Величкин, Антонов, Золотаревский и Федоров. Из них на второй класс сдали: Карпов, Либин и Сильницкий. Из девушек второклассными специалистами стали Москвичева и Шамрай. Таня Шамрай упорно работала над повышением своего мастерства. Когда подруги приглашали ее пойти в кино или на концерт, она, как всегда, говорила:

— Лучше я останусь дома и за это время набью на ключ лишнюю группу.

Подавляющее большинство остальных радистов сдали на третий класс. Те, кто получил звания старшин и сержантов, законно гордились своими знаками различия и стали образцом для своих однополчан.

Эти испытания показали и недостаточность профессионального мастерства многих радистов. Поэтому организовали с ними дополнительные занятия по приему и передаче на слух азбуки Морзе. Радисты и сами начали форсировать тренировки, выстукивая в любую свободную минутку карандашом или просто палочкой знаки Морзе, стремясь добиться увеличения скорости и четкости своей передачи.

Однажды на радиоприемный пункт зашел командир полка связи полковник Н. П. Боровягин и спросил Стоянова и меня:

— Кого из сталинградских специалистов Наркомсвязи вы можете порекомендовать забрать к нам, чтобы усилить кадры радиороты?

Стоянов назвал кандидатуру И. А. Цыпленкова.

— Он работает на городском телеграфном радиоцентре. Вполне подойдет на должность начальника радиобюро радиоузла. Толковый специалист.

Я в свою очередь порекомендовал перевести из 21-го отдельного восстановительного отряда связи инженера Н. Н. Сагарду.

— Он будет хорошим помощником командиру радиороты по техчасти.

Полковник Боровягин так и поступил. Вскоре два этих прекрасных специалиста стали трудиться в нашем коллективе радистов. [82]

А Сталинград все более и более походил теперь на фронтовой город. Участились бомбежки. На ночь в небо поднимались аэростаты заграждения. В бывших школах разместились военные госпитали, куда поступали с передовой раненые бойцы и командиры. Открылось несколько донорских пунктов.

Сталинградцы продолжали работать на завершении строительства оборонительных рубежей. Бойцы и жители убирали битый кирпич, стекло и другие следы вражеской бомбардировки города. Общественный транспорт работал бесперебойно. Были открыты театры и кино. Стояло жаркое, почти безветренное лето.

Нагрузка на радиосвязь была значительной, тем более что наше радиобюро обеспечивало оба штаба фронта быстродействующей радиосвязью с Генштабом. В штольне мне приходилось видеть представителей Ставки Верховного Главнокомандования генералов Жукова и Василевского. Их приезд лишний раз подтверждал, что мы на пороге важных военных событий.

Об этом же свидетельствовало и решение командующего создать северо-западнее Сталинграда вспомогательный пункт управления (ВПУ) штаба фронта. Туда была направлена группа радистов с приемниками и радиостанцией РАФ. Эту группу возглавил инженер радиоотдела капитан Б. И. Поляков.

Вечером 22 августа меня пригласил к себе комиссар управления связи нашего фронта Б. Н. Гайдамака:

— Завтра утром еду в штабы 4-й танковой, а затем 1-й гвардейской армий. Вам надо ознакомиться с организацией у них радиосвязи и оказать необходимую помощь. Так что собирайтесь в путь-дорогу.

Получив подробный инструктаж в радиоотделе, я подготовился к поездке. На рассвете мы с полковым комиссаром Гайдамакой выехали на автомашине в эти штабы. В 4-й танковой мне предстояло встретиться со связистами отдела полковника Морозова, с которыми познакомился еще в мае, во время командировки в штаб 28-й армии, на базе которых был создан отдел связи 4-й танковой армии. Как-то они теперь себя чувствуют? Сработались ли? Освободились ли в сложных условиях отступления от имевшихся элементов нечеткости в организации связи?

Можно было предполагать, что эта командировка была связана с тем, что перед войсками этих армий в ближайшее время ставилась задача перехода к активным действиям. [83]

Выехали на север. По пути завернули в батальон связи, обслуживающий фронтовые воздушные линии связи, идущие к штабам армий левого крыла фронта, оборонявшихся северо-западнее Сталинграда. Комбат доложил о расстановке людей, об обходных линиях связи на случай их повреждений, об организации контроля за состоянием линии связи. Затем комиссар пригласил политработников батальона, провел с ними беседу, после чего сделал краткий обзор военных событий на фронтах для свободных от дежурства связистов, уделив особое внимание положению в районе Сталинграда.

— Этот город был, остается и будет советским, товарищи. Сейчас к нему приковано внимание всей мировой общественности, и это внимание будет тем обостреннее, чем чаще наши войска будут показывать чудеса мужества и отваги, стойкости и непоколебимости. Многое в этой трудной борьбе с врагом зависит и от нас, связистов фронта. Будем же достойно выполнять свой воинский долг, обеспечим бесперебойную связь штаба фронта с войсками...

На хутор близ села Малая Ивановка, где был размещен вспомогательный пункт управления штаба фронта, мы приехали во второй половине дня. Сразу же зашли на узел связи и увидели, что связисты были в большой растерянности.

— Что случилось? — спросил комиссар.

— Пропали все телефонные и телеграфные связи со штабом фронта и с некоторыми армиями, товарищ полковой комиссар. Пропали как-то неожиданно, вдруг. Что случилось — сами ничего не можем понять, — ответил ему начальник узла.

— Уточняли, где участок повреждения?

— Пытались, но безуспешно.

Гайдамака вопросительно посмотрел на меня: что же, мол, случилось?

— А вы не пробовали связаться обходными путями через штабы других армий? — поинтересовался я.

— Пробовали, — ответил начальник узла связи.

Полковой комиссар послал меня к радистам, чтобы узнать, какие у них дела, и по возможности с их помощью восстановить проводную связь. Приемный радиопункт размещался в домике на окраине хутора и имел четыре радиоприемника УС-3с. Швейцарский телеграфный коммутатор давал возможность подключать единственную радиостанцию РАФ на любое рабочее место дежурного радиста. За приемниками сидели знакомые мне радисты: Карпов, Лейбович, [84] Лебедева и Половинкина. Поздоровавшись, я спросил, каковы у них дела со связью?

— Хуже и быть не может, — махнув рукой, удрученно сказал Карпов. — Связи со штабом фронта нет у нас и у радиостанций всех штабов армии.

В общем, положение было такое же, как и на узле проводной связи. Я доложил об этом полковому комиссару.

— Что же делать? Вы опытный инженер, товарищ Холин, надо найти выход из создавшегося положения, — сказал Гайдамака.

Подумав, я ответил:

— Выход, по-моему, единственный: выйти в эфир позывными штаба фронта, принять от армейских радиостанций радиограммы и направить их в Сталинград одним из тех самолетов связи, что замаскированные стоят на опушке леса.

— Действуйте, — тут же принял решение комиссар.

Работая по такому методу, радисты начали принимать от армейских станций только особо важные радиограммы, адресованные в штаб фронта.

Вскоре самолет У-2 вылетел с этими документами в Сталинград. Шло время, проводной связи все еще не было, не возвращался почему-то и самолет связи.

За эти часы снова накопился ворох срочных радиограмм, принятых от армейских радиостанций. Комиссар распорядился послать с ними в штаб фронта второй самолет. Предварительно со всех радиограмм мы сняли копии, чтобы продублировать их, как только восстановится радиосвязь со Сталинградом.

Отправив радиограммы, я снова возвратился на радиоприемный пункт. Вдруг ко мне обратилась Половинкина с таким сообщением:

— Меня вызвала радиостанция с неизвестными мне позывными, и радист открытым текстом спросил: «Вы в Сталинграде или нет?»

Это озадачило меня, я быстро стал по имеющимся у меня радиоданным уточнять, что же это за радиостанция? Оказалось, это были позывные Генштаба в одной из наших радиосетей взаимодействия с соседними фронтами.

— Что ответить на такой вопрос? — спросил я полкового комиссара.

— Отвечайте кратко: «Нет».

Так и поступили. Больше эта радиостанция не стала нас вызывать. После этого стало ясно, что Москва тоже не имеет радиосвязи со штабом фронта и ищет пути для ее [85] восстановления путем прослушивания наших радиосетей. Что же случилось? Почему ни одна радиостанция штаба фронта никому не отвечает? Такая потеря связи всех нас очень волновала.

Возвратился летчик второго самолета У-2 и доложил, что документы он доставил, судьба первого воздушного связного ему неизвестна и что Сталинград весь в огне: его непрерывно бомбит вражеская авиация.

После такого сообщения причина пропавшей с ними связи стала понятной.

Количество принятых из эфира радиограмм все более и более возрастало. Были задействованы для снятия копии с принятых радиограмм все свободные люди, начиная от телеграфистов проводного узла связи, включая и командиров.

Ночью комиссар Гайдамака в третий раз послал летчика с радиограммами в Сталинград, все они были с грифом «Особо важная».

Под утро, на другой день, 24 августа, наши радисты наконец услыхали, как радиостанции штаба фронта начали из Сталинграда выходить в эфир своими позывными и связываться со штабами армии, беря связь на себя. С этого момента наши радисты перешли на переприем радиограмм, передаваемых армейскими радиостанциями на основной КП штаба фронта. Мы с комиссаром так и не смогли поехать дальше, оставаясь на этом хуторе.

Через несколько дней к нам приехал с несколькими радиостанциями Стоянов и подробно рассказал о последствиях массированной бомбежки Сталинграда вражеской авиацией:

— Приемный радиопункт на улице Елецкой не был разрушен, хотя вокруг было сброшено много фугасных и зажигательных авиабомб. Помогли толстые кирпичные стены, а главное то, что не было прямого попадания в здание фугасок. С зажигательными бомбами успешно справились свободные от дежурств радисты. Несколько человек было ранено, больше всех пострадала Хиленко, ей оказали медицинскую помощь, и она продолжала нести дежурство. Отважная девушка! — похвалил Стоянов. — Как только в районе приемного пункта засвистели авиабомбы, полковник Кожевников, находившийся с радистами, сразу приказал установить приемники на пол и, лежа в простенках между окнами, принимать радиограммы, чтобы не пострадать от осколков падающих рядом бомб. [86]

— А почему же прекратилась радиосвязь? — спросил Гайдамака.

— Да потому, что все провода, идущие к радиостанциям, непрерывно рвались во многих местах от бомбежки, — продолжал рассказывать Стоянов. — Только успеют срастить порванные места, как провода снова повреждались на других участках. Поэтому и не могли использовать для ответа ни один из передатчиков КП штаба фронта, хотя все они были исправны.

— Хорошо, что вы догадались выйти в эфир позывными штаба фронта, — похвалил он нашу инициативу. — Это дало возможность радистам основного КП, даже лежа на полу, под свист осколков и грохот разрывов перехватывать в эфире адресованные им радиограммы, хотя сами они не могли ничего ответить армейским радистам. Никто из фронтовых радистов не оторвался от радиоприемников.

Нам было приятно узнать, что они обеспечили командование фронта своевременной информацией о положении в войсках.

Ночью радиоприемный пункт в Сталинграде был переведен в маленькую сторожку, стоящую в овраге на окраине города. Радиостанции разбросали неподалеку, отрыв для них укрытия. После этого радиоузел в Сталинграде смог выйти в эфир и восстановил радиосвязи во всех фронтовых сетях.

Приезд на ВПУ Стоянова с радиостанциями был вызван решением командующего развернуть КП штаба фронта в селе Малая Ивановка. Сразу же приступили к организации временного радиоузла. Радиоприемный пункт оборудовали в сухом и глубоком подвале с достаточно прочным каменным покрытием и земляным слоем. Радиостанции были размещены по окраинам села и на опушке близлежащего леса. Радиосредства с ВПУ были также переведены в Малую Ивановку для усиления нового радиоузла.

В нескольких пустых домах неподалеку от приемного пункта было подготовлено место для размещения личного состава радиороты 66-го полка связи. Рядом же, в одном из домиков, поселились Стоянов, я и другие командиры радиоотдела.

В конце августа в Малую Ивановку перебазировались все радиосредства полка связи из Сталинграда, туда же прибыл личный состав отделов и управлений штаба фронта. Радиоузел продолжил свою работу в полном объеме. В Сталинграде осталась только одна наша радиостанция [87] 11-АК лейтенанта Саковича для связи штаба Юго-Восточного фронта с нами.

Вскоре в Малую Ивановку прибыл новый начальник связи фронта генерал-майор В. Н. Дубовко.

В конце августа начальник связи фронта приказал Стоянову отправить одну из шести имевшихся на радиоузле радиостанций в распоряжение штаба 8-й воздушной армии, находившегося в соседнем селе.

Трудно бы нам пришлось с оставшимися пятью радиостанциями, если бы не инициатива Н. Н. Сагарды, который предложил разделить радиостанцию РАФ на два отдельно действующих блока, используя каждый как самостоятельно работающий передатчик. Попробовали. Блок мощного усилителя перевели в режим самовозбуждения, а блок возбудителя, в качестве которого применялся передатчик РСБ, и так мог прекрасно выполнять свои функции. Мощный блок работал как передатчик вполне устойчиво. У нас было две таких радиостанции РАФ. Внедрив предложение Сагарды, мы получили дополнительно два передатчика, что было хорошим подспорьем в работе.

В конце августа противник прорвался на северо-западные подступы к Сталинграду. Части 62-й армии были отрезаны от остальных войск нашего фронта и поэтому их передали Юго-Восточному фронту. Эта армия с величайшей стойкостью и упорством вела в городе тяжелые оборонительные бои с противником, нанося ему большие потери в живой силе и технике.

Большую помощь защитникам Сталинграда в эти дни оказывали войска нашего фронта, наносившие почти беспрерывные контрудары севернее города. Для более оперативного руководства этими войсками командующий приказал выдвинуть передовой КП в боевые порядки наступавших дивизий.

— Поедете вместе со мной на передовой КП, — приказал мне комиссар управления связи Гайдамака. — Нужно проверить, насколько надежно организована там связь с фронтовым и армейскими штабами, и оказать им необходимую помощь.

И вот во второй половине дня 17 сентября мы тронулись в путь на легковой автомашине М-1. Минувшее лето было знойным и засушливым. В первые осенние недели тоже не выпало ни капли дождя. Земля вокруг высохла, потрескалась, растительность пожухла. На проселочных дорогах среди равнинной и безлесной местности, кое-где пересеченной небольшими балками и оврагами, было довольно [88] интенсивное движение. Машины ехали на северо-запад от Волги и в обратном направлении, поднимая к небу столбы темно-бурой пыли. Это был хороший ориентир для фашистских летчиков, которые охотились не только за автоколоннами, но даже за отдельными автомашинами или подводами.

Стоя на подножке автомашины, я наблюдал за воздухом. Как только на горизонте появлялся вражеский самолет, докладывал об этом комиссару, и шофер сворачивал с дороги в балку или небольшой овраг. Подобные остановки были довольно частыми, а когда через несколько часов такой езды у нас на глазах фашистский самолет поджег грузовую автомашину, пытавшуюся проскочить без остановки, решили дождаться вечера в одном из оврагов.

На вынужденном биваке полковой комиссар Гайдамака поинтересовался, каково настроение у наших радистов и что я, как их начальник, делаю для поддержания на должном уровне высокого морального духа красноармейцев и младших командиров?

— Только без преувеличений, товарищ Холин, — попросил он. — Спрашиваю об этом вас как старший товарищ.

— Читают они, конечно, фронтовую и центральные газеты регулярно, слушают политинформации, о многом догадываются в силу специфики своей работы: много радиограмм — почти беспрерывно идут жаркие бои, — рассказывал я. — Моральный дух? В общем, крепятся бойцы, как ни тяжело сейчас на фронте. Стараются они как можно лучше поддерживать радиосвязь. Накопился за это время опыт, повысилась и квалификация. Да, вчера захожу в блиндаж радиобюро и слышу тихое пение. Несколько голосов с чувством выводят мелодию незнакомой песни. Запомнились две строчки припева:

— А ведь это здорово! — сказал комиссар. — Именно так для гитлеровцев и будет! Вот вам и ответ на вопрос о состоянии их морального духа. В песне, в хорошей, разумеется, всегда отражается настроение человека и всего коллектива. «И не пить им из Волги воды». Этим все сказано! Буду у начальника политуправления фронта, подскажу, чтобы отпечатали в типографии фронтовой газеты сборник наиболее популярных военных песен. Хорошие песни любят наши бойцы и командиры. [89]

Смеркалось. В такую пору гитлеровцы обычно прекращали непрерывные полеты над дорогами, и мы тронулись в путь.

* * *

Передовой командный пункт штаба фронта разместился в глубоком овраге. Аппаратная узла связи была врыта в обрывистый склон оврага. Рядом находился блиндаж командующего фронтом и оперативного отдела штаба. Сильно пахло выжженной травой, со стороны передовой тянуло дымом и гарью.

Ознакомившись с состоянием аппаратуры и ходом прокладки проводов, Гайдамака приказал мне:

— Сейчас же возвращайтесь в Малую Ивановку, подготовьте радиостанцию и экипаж, необходимые радиоданные для связи как с основным КП штаба фронта, так и со штабами армии. К вечеру ждем вас здесь.

Приказ был выполнен. До рассвета прибывшие радисты успели отрыть укрытие для автомашины с радиостанцией, сверху натянули над ней маскировочную сеть.

В начале седьмого из-за горизонта выкатилось огромное рыжее солнце, с каждым часом начало припекать все жарче и жарче. Наработавшиеся за ночь радисты, кроме дежурного, прилегли отдохнуть. Вскоре к нам пришел генерал Дубовко. Придирчиво все осмотрев и проверив, он как будто остался доволен.

Несколько раз в блиндаж узла связи нашего передового КП заходил генерал армии Г. К. Жуков. В один из его приездов на радиостанцию пришел очень взволнованный начальник связи фронта генерал Дубовко. Он подал мне радиограмму и приказал:

— Передать немедленно напрямую в штаб Юго-Восточного фронта, минуя Малую Ивановку. Ответ надо получить как можно быстрее любым путем. Любым, понятно?

Я понял, что это приказ генерала Жукова. Потому так и взволнован начальник связи фронта.

В Сталинграде, как уже говорил ранее, у нас оставался экипаж радиостанции лейтенанта Саковича. Именно для связи нашего штаба со штабом Юго-Восточного фронта. Сев на место дежурного радиста, я взялся за ключ Морзе и передал вначале открытым текстом, нарушая все установленные правила: «Здесь Холин. Примите радиограмму».

Взял грех на душу — любыми путями, так любыми!

Получил ответ: «Здесь Сакович. Вас понял. Ждите ответ!» [90]

Понял он и то, о чем я ему сообщил после передачи радиограммы снова открытым текстом: «Саковичу лично доставить и не уходить, пока не будет получен ответ».

Эти переговоры заняли буквально несколько минут. Не снимая наушников, сидел за приемником, ждал результатов. Генерал Дубовко, сидя на бруствере аппарели, нервно курил папиросу за папиросой.

— Скоро вы там? Когда же наконец будет передана радиограмма? — сердито спросил он. — Уж коли вы отстранили радиста и сами принялись за работу, надо...

— Она уже передана, — нарушая субординацию, перебил я Дубовко. — Начальник радиостанции сам понес ее на командный пункт. С минуты на минуту жду экстренного ответа, товарищ генерал.

Кажется, впервые генерал Дубовко с удивлением и уважением посмотрел на меня, но вслух ничего не сказал.

Через десять минут был получен ответ, и начальник связи фронта, удовлетворенный такой сверхоперативностью, поспешил в блиндаж командующего.

Через несколько дней на передовой командный пункт прислали еще одну радиостанцию РСБ, предназначавшуюся для усиления и поддержания связи со штабами армий и даже дивизий. Она входила в их сети позывным командующего фронтом, принимая от них донесения и передавая радиограммы.

Нам пришлось много поработать над тем, чтобы радисты обеих радиостанций внимательно стали прослушивать, что делается в той сети, которая в этот момент была им нужна, и не мешали проведению радиообмена, если таковой велся в этот момент. Радисты стали теперь много опытнее, и вскоре каждый из них в любой момент знал, у кого с кем проводится радиосвязь, и только по окончании их работы начинал вызывать нужную ему радиостанцию.

В один из осенних вечеров, когда я вышел из блиндажа узла связи подышать свежим воздухом, ко мне подошел командир 66-го полка связи полковник Н. П. Боровягин.

— На редкость мирная иллюминация! — глядя на яркую россыпь звезд, сказал он.

— Всегда бы такая, — в тон ему ответил я. — К сожалению, у нас на земле чаще бывает иная: полыхает зарево пожаров, высвечивают немецкие осветительные ракеты...

— Это понятно. Но настанет время... — Полковник вдруг замолчал и, вглядевшись в группу генералов и командиров, подходящих к блиндажу, пошел навстречу и доложил: [91] — Товарищ генерал армии! Узел связи передового командного пункта штаба Сталинградского фронта...

Он доложил генералу Жукову о состоянии связи и не скрыл того факта, что сорок минут назад связь со штабом 4-й танковой армии была повреждена и что группа связистов устраняет эти повреждения.

Жуков сердито спросил:

— Почему же вы, полковник, находитесь здесь, а не выезжаете на место, чтобы устранить неисправность?

Боровягин объяснил, что устранением порывов линии от бомбежки занимается командир отдельного линейного батальона связи и что обязанность его, Боровягина, состоит в том, чтобы обеспечивать работу всех аппаратных узла связи на передовом КП штаба.

Жуков нетерпеливо оборвал его:

— Мне нужна немедленная связь с 4-й, а ее нет. Это безобразие, полковник, сделайте все, чтобы связь немедленно была, — приказал он и вошел в блиндаж.

Во время этого не очень приятного разговора я стоял по стойке «смирно», как говорится, ни жив ни мертв. Вряд ли мог Георгий Константинович Жуков знать, что командир линейного батальона связи, устранявший повреждение, не подчинялся полковнику Боровягину, поэтому претензии генерала армии за отсутствие связи с 4-й армией ему пришлось принять на себя.

И я подумал: «А что, если представитель Ставки спросит, есть ли с 4-й танковой радиосвязь?

Полчаса назад она работала, сам проверял. Но за это время всякое могло случиться. Подумав это, побежал на радиостанцию.

— Как идет работа с 4-й? — запыхавшись, спросил дежурного.

Тот принимал от нее радиограмму и в ответ показал большой палец левой руки: отлично, мол!

Вскоре после этого эпизода полковник Н. П. Боровягин был назначен на должность начальника связи 21-й армии нашего фронта. Думаю, что генерал армии Жуков разобрался в обстановке, поэтому полковник Боровягин и получил повышение по службе. Командиром полка связи вместо него был назначен подполковник Борис Петрович Жуков.

Около десяти суток пробыли мы на передовом КП. Чтобы не демаскировать место его расположения, в дневное время всякое передвижение по оврагу было запрещено. Разрешалось ходить лишь с вечерних сумерек до рассвета, [92] да и то по одним и тем же тропинкам, чтобы не делать новых следов: фашистские самолеты-разведчики день-деньской кружили в небе в поисках следов наших КП.

Горячая пища для личного состава КП готовилась в соседнем хуторе, что километрах в пяти от нашего оврага, и привозили ее в термосах один раз в сутки. Здесь же у нас был и единственный на довольно большую округу колодец. На день он закрывался на замок, а с вечера и до утра к нему совершалось паломничество со всех сторон: приходили люди с термосами, питьевыми баками, ведрами, флягами, ездовые приезжали с бочками, шоферы — с цистернами.

Вода была нужна не только для питья, но и для технических нужд, и водочерпии нередко смеясь повторяли слова песенки из кинофильма «Волга-Волга»: «И выходит, без воды и ни туды, и ни сюды...»

28 сентября 1942 года Ставка ВГК переименовала Сталинградский фронт в Донской. Командующим был назначен генерал-лейтенант Константин Константинович Рокоссовский, в состав штаба этого фронта вошло с некоторыми изменениями и наше управление связи. Бывший Юго-Восточный фронт стал называться Сталинградским. Им по-прежнему командовал генерал-полковник А. И. Еременко.

Помню, что в тот день я собрал радистов и зачитал им опубликованное в «Правде» обращение участников обороны Царицына в 1918 году к защитникам Сталинграда. В нем были такие слова: «Не сдавайте врагу наш любимый город!.. Вейтесь так, чтобы слава о вас, как и о защитниках Царицына, звенела в веках!» Прослушав обращение, радисты поклялись сделать все, чтобы связь действовала постоянно. И клятву свою сдержали.

Радиосвязь с фронтового командного пункта, находящегося в Малой Ивановке, продолжала успешно функционировать, несмотря на недостаток радиостанций. Выручало нас то, что на маломощных (чемоданных) радиостанциях «Север» был организован еще один новый канал радиосвязи в сети взаимодействия, в которой на общей волне могли работать все радиостанции штабов армий между собой и с радиостанцией штаба фронта. Этот канал давал дополнительную возможность повысить надежность радиосвязи.

В условиях частых нарушений проводной связи мы, командный состав радиоотдела и радиоузла, искали новые пути совершенствования организации радиосвязи и увеличения ее надежности, добивались от радистов постоянного повышения их мастерства. [93]

С большой похвалой отзывались командиры о работе старших радистов радиоприемного пункта: Туницкого, Черновола и Полонского. Им приходилось много маневрировать передатчиками, которых постоянно не хватало, переключать их с одного рабочего места на другое. Высокого совершенства в точной перестройке передатчиков с волны на волну достигли и специалисты радиостанции. Славился среди радистов своим мастерством работы в эфире и старшина В. Т. Величкин.

Однажды я наблюдал, как Величкин виртуозно передавал радиограмму в 66-ю армию. Но вот, закончив деловую передачу, он в нарушение Наставления по радиосвязи спросил у своего партнера любительским радиожаргоном: «Кто оператор? Здесь В. В. Шлю наилучшие пожелания!» Этот возмутительный проступок нельзя было оставлять без наказания. Пришлось отстранить старшину от дежурства, сказав командиру радиороты, чтобы не допускали его на ответственные радиосвязи до тех пор, пока не научится соблюдать требования Наставления.

Признаюсь, мне было жаль наказывать Величкина, но необходимо, чтобы остальные радисты не позволяли себе подобных вольностей во время столь ответственной работы. Дело в том, что такой жаргонный разговор давал возможность противнику легко опознать нашу радиостанцию, а гитлеровцы, надо сказать, умели подслушивать и перехватывать радиосвязь, потому-то мы так часто меняли радиоданные, сбивали с толку радиоразведку врага, затрудняли его контроль за работой наших радиостанций.

Случай с недисциплинированностью старшины Величкина стал известен не только в роте, но и в радиодивизионе. В ротной стенгазете появилась заметка по этому поводу, небольшая, но занозистая. В дальнейшем таких нарушений Наставления больше не было ни у кого...

Должен сказать, что в чрезвычайно сложных условиях боевой обстановки октября 1942 года партийно-политическая работа в войсках связи фронта проходила под лозунгом «Стоять насмерть!». Личный состав радиобюро знал об отваге и мужестве, высоком воинском мастерстве, героических боевых делах связистов других специальностей.

Затаив дыхание, радисты выслушали мой рассказ о подвиге девятнадцатилетнего комсомольца сержанта батальона связи 308-й стрелковой дивизии Матвея Мефодиевича Путилова. Во время ожесточенного боя в районе завода «Баррикада» оборвалась связь штаба одного из полков с подразделениями. Восстанавливать связь ушел связист, затем [94] другой, но оба погибли. Тогда отыскивать место обрыва отправился сержант Путилов. Осколком мины он был ранен в плечо, но, превозмогая боль, слабея от потери крови, продолжал ползти вдоль линии и обнаружил место разрыва. В этот момент второй осколок перебил ему руку. Тогда М. М. Путилов зажал зубами концы телефонного провода. Связь была восстановлена. М. Путилов повторил подвиг сержанта Н. С. Новикова и также посмертно был награжден орденом Красного Знамени.

Рассказал я и о том, как радистам под командованием старшего лейтенанта Шашорина было приказано любым путем перебросить окруженной врагом в районе поселков Рынок и Спартановка группе полковника С. Ф. Горохова радиостанцию, источники питания и восстановить с ней связь. Шашорин решил пробиться на участок правого берега, который обороняла группа, на бронекатере с наступлением темноты. Однако гитлеровцы обнаружили суденышко и открыли по нему мощный артиллерийско-минометный огонь, но все же радистам удалось прорваться через смертоносную завесу, радиосвязь была восстановлена.

* * *

В начале октября произошли некоторые изменения в руководящем составе управления связи фронта. Вместо генерал-майора В. Н. Дубовко начальником управления был назначен полковник П. Я. Максименко, его заместителем по радио майор Г. А. Реммер, начальником проводного узла связи — капитан Л. М. Черницкий. Они служили раньше вместе с К. К. Рокоссовским еще в 16-й армии, прославившей себя в боях под Москвой.

Наступил ноябрь 1942 года. В канун 25-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции мы с волнением прочитали доклад Председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина, в котором были подведены итоги за истекший год и поставлены задачи советскому народу в войне с фашистской Германией. На следующий день был опубликован приказ № 345 Наркома обороны. В приказе требовалось «стойко и упорно оборонять линию нашего фронта, не давать врагу более продвигаться вперед...», «всемерно укреплять железную дисциплину...», «совершенствовать боевую выучку войск и готовить, упорно и настойчиво готовить сокрушительный удар по врагу».

Бывший наш комиссар, а теперь замполит подполковник Гайдамака организовал митинг личного состава связистов штаба Донского фронта. В своих выступлениях командиры, [95] красноармейцы, специалисты проводной и радиосвязи заверили командование, что они сделают все для обеспечения образцового обслуживания штаба фронта связью.

Опыт, приобретенный в ходе оборонительных боев 1942 года, позволил многим начальникам связи армий прийти к выводу о целесообразности перехода на поддержание радиосвязи по системе радиоузла как со штабом фронта, так и с подчиненными штабами. Конечно, потребовалось время, чтобы во всех крупных штабах радиосвязь была организована так, как у нас.

Для повышения надежности радиосвязи было принято решение расширить применение маломощных радиостанций «Север» в штабах армии и дивизии для связи с нашим штабом. Первоначально в штабе фронта для связи с ними использовали радиостанцию РАФ и приемники радиоприемного пункта. Позднее перебросили в эту радиосеть мощную станцию РАТ, имевшую приемник значительно более высокой чувствительности. Это сразу же дало хорошие результаты, радиосвязь в этой сети стала более устойчивой.

11 ноября гитлеровцы в последний раз попытались взять город штурмом. Рассеченная на три части, 62-я армия героически отбивала атаки врага.

В этот день над Малой Ивановкой появился немецкий разведчик, который фронтовики называли «рамой», потому что он имел двухфюзеляжную конструкцию, соединенную плоскостями и хвостовым оперением. Зенитчики охраны штаба Донского фронта сбили этот «фокке-вульф». К месту падения самолета выехала группа оперативных работников с бойцами охраны.

— Поезжай туда и ты, Александр Тихонович, — сказал Стоянов. — Нам может очень пригодиться кое-какое оборудование с этой сбитой нашими зенитчиками бывшей «рамы».

На грузовой автомашине с военинженером Сагардой и свободными от дежурства радистами отправились к месту падения вражеского самолета. При падении на землю он не взорвался и не сгорел, но был сильно покорежен и разбит. Все же нам удалось снять поврежденную бортовую радиостанцию, кое-какие провода, демонтировать десятки тумблеров, переключателей, другие мелкие детали и, самое ценное для нас, снять контактные кабельные разъемы (фишки), позволяющие быстро соединять между собой кабели.

Снятые детали нам очень пригодились при дальнейшем совершенствовании монтажа оборудования радиоузла, для [96] повышения маневренности при его развертывании на новом месте.

Ранним утром 12 ноября Малая Ивановка подверглась бомбежке. На село было сброшено шесть фугасных авиабомб. Одна угодила в мельницу, находившуюся в нескольких десятках метров от хаты, в которой жили Стоянов, Космодамианский и я. Разрушенная мельница загорелась дымным костром. Вторая бомба зарылась в землю до самого стабилизатора прямо против нашего окна. Увидав ее, невзорвавшуюся, и решив, что она замедленного действия, мы стремглав бросились в блиндаж радиоприемного пункта. Третья упала возле командирской столовой, четвертая — у помещения оперативного отдела. Еще одна из сброшенных бомб не взорвалась. Эта бомбежка обошлась без человеческих жертв и больших разрушений. Саперы, обезвредившие две неразорвавшиеся бомбы, обнаружили, что одна вместо тола была начинена песком, видимо, это было дело рук антифашистов, а во второй был неисправен взрыватель.

Бомбежка была, скорее всего, результатом переданной по радио информации той самой «рамы», которую сбили наши зенитчики.

Ноябрь изобиловал туманами и снегопадами. В эти ненастные дни начальник связи фронта провел специальные сборы начальников связи соединений и частей, на которых по опыту наступательных действий других фронтов были изучены особенности организации связи в наступлении. Подобные сборы специалистов связи были проведены в армиях и соединениях, причем особое внимание на них уделялось организации радиосвязи в наступлении.

В ноябре мы поздравили начальника связи штаба фронта П. Я. Максименко с присвоением генеральского звания, а его заместителя по радио Г. А. Реммера — со званием подполковника.

У наших красноармейцев, сержантов и командиров в те дни было отличное настроение. Все чувствовали, что вот-вот начнется наше наступление.

Началось оно утром 19 ноября после мощной артподготовки. Командный пункт штаба Донского фронта теперь находился на хуторе Заварыкино. Еще до переезда на этот хутор генерал Максименко во время одной из встреч с командующим обратился с просьбой дать указание построить блиндажи для аппаратных узла связи, радиобюро и радиоприемного пункта на новом месте КП. Генерал Рокоссовский с пониманием отнесся к просьбе, и саперы построили [97] нам в Заварыкине надежные укрытия, в которых можно было работать, не опасаясь авиабомбежек.

Зима была очень морозной, и приходилось почти беспрерывно топить печки-»буржуйки», отчего в блиндажах всегда воздух был влажный (просыхали бревенчатые стены и потолки); среди радистов начались простудные заболевания, некоторые из них попадали в госпитали, откуда не всегда возвращались в свою часть.

Перед началом наступления буквопечатающие телеграфные аппараты СТ-35 были постоянно закреплены за радиоротой. Один из них всегда устанавливался в радиоэкспедиции, расположенной вместе с радиобюро, другой — в радиоприемном пункте. С помощью СТ-35 приданные радиороте телеграфисты принимали и передавали друг другу радиограммы. Работали на них девушки: Галина Вострикова, Нина Карцева, Надежда Панова, Александра Повстян, Мария Розенфельд и Александра Хромченко. Со временем они настолько освоили аппаратуру, что действовали всеми десятью пальцами, не глядя на клавиатуру.

Однажды вместе с представителем Ставки Верховного Главнокомандования генерал-полковником Н. Н. Вороновым в штаб фронта приехал начальник Главного управления связи Красной Армии генерал-полковник И. Т. Пересыпкин. Побывав в нашем радиобюро и на приемном пункте, он высказал ряд очень полезных для нас замечаний, и вместе с тем положительно отозвался об организации нашего радиоузла.

— Скоро для связи с Москвой, — сказал генерал, — вы получите более совершенную аппаратуру, которая даст возможность работать буквопечатанием по радио-Бодо. С получением этой аппаратуры вы избавитесь от сложной обработки радиограмм, принимаемых с помощью быстродействующей радиосвязи. Получите и дополнительное количество радиостанций. Теперь у нас имеется такая возможность: радиопромышленность все в больших объемах выпускает продукцию для фронта.

Обещание начальника Главного управления связи направить нам новые радиосредства всех очень обрадовало. Замечания генерала мы обсудили и немедленно приступили к устранению недостатков. А его похвала вызвала новый прилив сил и стремление обслуживать командование радиосвязью еще лучше.

Вскоре к нам в Заварыкино приехала группа преподавателей военных училищ связи, чтобы ознакомиться с работой управления связи и организацией связи в боевых условиях [98] и, если возникнет необходимость, оказать практическую помощь. Когда они вникли в суть нашей системы организации радиоузла на КП штаба фронта и открывшиеся при этом возможности использования имевшихся радиопередающих средств, то очень удивились.

— В боевой обстановке произвести такую рациональную перестройку — это здорово! — говорили преподаватели. — Не мы должны помогать вам, а вы нам. Это будет хорошая школа переучивания.

— А как вы готовите молодых командиров радиосвязи? — поинтересовался я.

— Мы готовим их к работе непосредственно из автомобильных радиостанций и доставке радиограмм посыльными или по телефону. Но теперь видим, что такая система требует перестройки.

Отзыв был лестным, однако нас уже кое-что не устраивало в организации нашей системы. В последующем ввели некоторые усовершенствования, помогавшие поддерживать устойчивую радиосвязь даже в пути, при переезде с одного места на другое.

Надо сказать, что народ у нас был грамотный, хорошо эрудированный в своей специальности, инициативный, творческий. Так, еще в начале января, когда успехи войск трех наших фронтов создали предпосылки для окружения гитлеровцев, прорвавшихся к Сталинграду, по предложению Г. А. Реммера была применена связь встречного взаимодействия между передовыми частями и соединениями, пробивающимися навстречу друг другу. В этой радиосети, работавшей на одной общей волне (волна встречи), каждая армия получила свой позывной, а подчиненным частям присваивался тот же позывной с добавлением индекса, по которому можно было бы определить, что это за часть.

После установления контакта в сети радиостанции встречающихся полков и дивизий переходили на другую выделенную им волну, на которой могли обмениваться радиограммами и договариваться об объединении своих усилий по уничтожению противника и о сигналах обозначения своего переднего края, чтобы не нанести друг другу потерь.

Вечером 8 января 1943 года начальник связи фронта генерал П. Я. Максименко приказал мне выехать с радиостанцией РАФ на передний край наших войск и выполнять там указания представителя разведывательного отдела штаба. Вскоре на радиостанцию прибыл незнакомый мне майор вместе с пожилым человеком, одетым в штатский [99] костюм и полушубок с валенками. Небольшая бородка обрамляла лицо этого молчаливого человека.

На пути к небольшой высотке, указанной майором, он спросил меня:

— Ваша радиостанция может работать микрофоном?

— Может, — ответил я уверенно, — хотя для фронтовой радиосвязи мы этот вид связи никогда не использовали.

Больше за все время пути мы не обмолвились с ним ни единым словом: майору, видимо, не о чем было спрашивать, а мне неудобно задавать ему вопросы, хотя интересовало меня многое: кто этот человек с бородкой, зачем мы едем, что будем принимать или передавать?..

Прибыли на место. Майор предложил включить радиопередатчик и дать микрофон бородачу.

— На какой волне работать? — спросил я майора.

— На любой, — ответил он, — но так, чтобы как можно больше немцев слушали нашу передачу.

Теперь стало ясно, что никакого приема не будет, только передача, и что эта передача пойдет на противника. Включив радиоприемник, нашел в эфире волну, на которой была слышна работа нескольких немецких радиостанций, дал команду запустить движок и перестроил на эту волну свой передатчик.

— Готово, можно передавать текст, — сказал я майору.

Он передал человеку в гражданском несколько листков бумаги, исписанной по-немецки, и немец стал читать текст. Майор, надо полагать, хорошо знал этот язык, потому что скрупулезно следил по своему экземпляру за точностью передачи. Закончив чтение документа, наш диктор начал читать его во второй раз.

После окончания передачи, включив приемник, я поразился той тишине в эфире, которая царила на волне, еще недавно забитой многими разговорами. Стало быть, слушали нас с напряженным вниманием. Этот текст передавали еще и еще на разных волнах. И всюду нас также слушали.

Прошло несколько часов. Проголодавшиеся радисты на небольшой печурке, служащей для обогрева, разогрели консервы — кашу с тушенкой. Тут же, в кузове машины, стали аппетитно уплетать ее. Бойцы угостили и меня с майором, затем подали добрых полкотелка человеку с бородкой. Поблагодарив, тот тоже принялся есть с завидным аппетитом.

На рассвете мы возвратились в Заварыкино. По дороге майор спросил меня:

— А вы знаете, что мы передавали? [100]

— Я плохо знаю немецкий язык, потому мало что понял.

— Ультиматум командующему окруженными под Сталинградом немецкими войсками генералу Паулюсу за подписями генералов Воронова и Рокоссовского, — пояснил майор. — Ему предлагалось, во избежание напрасного кровопролития, принять предложение о капитуляции.

Как потом выяснилось, правители фашистской Германии и командование вермахта отклонили этот ультиматум. Днем в столовой офицерского состава я услышал рассказ майора А. М. Смыслова о том, как он сегодня утром ходил к немцам парламентером.

— Мы с переводчиком были уверены, что противник не будет открывать огонь, потому что накануне их предупредили через громкоговорящую установку, что на таком-то участке к их окопам подойдут советские парламентеры, — рассказывал Смыслов. — И действительно, не раздалось ни единого выстрела. Размахивая белыми флагами, мы вступили в нейтральную зону, подошли еще ближе к вражеским окопам, к нам навстречу вышли немецкие офицеры и потребовали от нас письмо.

Я отказался его отдать, сказав, что нам приказано вручить его лично Паулюсу и получить от него ответ, — продолжал майор. — Тогда нам завязали глаза и повели к их окопам. Нас долго вели по лабиринту ходов сообщения, пока не оказались в просторном блиндаже. Нам развязали глаза. Перед нами стоял немецкий капитан. Он позвонил кому-то, сказав, что у него два советских парламентера с пакетом для личной передачи командующему.

Спустя некоторое время зазуммерил телефон. Капитан взял трубку и выслушал ответ с противоположного конца провода. Затем он сказал нам:

«Ответа не будет. Командующий не желает с вами разговаривать и приказал не принимать пакета».

Нам снова завязали глаза, затем сопровождающие повели обратно. Привели к исходному окопу, сняли повязки и сказали, что мы можем идти к своим, — рассказывал Смыслов, — И вот идем с белыми флагами, а в голове сверлит беспокойная мысль: «Вот сейчас врежут порцию свинца в спину — и конец». На наше счастье, у фашистов, видимо, осталось еще благоразумие.

С чувством восхищения слушали присутствовавшие командиры рассказ майора Смыслова. Был, конечно, громадный риск не вернуться из этого похода, не случайно Военный [101] совет фронта наградил майора Смыслова и его переводчика орденом Красного Знамени.

Утром 10 января войска Донского фронта после мощной артиллерийской и авиационной подготовки перешли в наступление с задачей расчленить немецкие войска на две части и уничтожить каждую в отдельности.

Связь в этой операции осуществлялась с КП фронта, размещавшегося севернее окруженной группировки в Заварыкино, с ВПУ, расположенного южнее ее, в районе Сарепты, и с ряда НП командующего фронтом. Управление в армиях также осуществлялось с КП, НП и ВПУ.

Радиосвязь командования Донского фронта осуществлялась: с Генеральным штабом — по сети последнего с переводом на радионаправление буквопечатанием; с подчиненными армиями — по радиосетям и радионаправлениям фронта; с танковыми соединениями — по радиосетям командующего бронетанковыми войсками фронта.

Достаточно широко была организована радиосвязь взаимодействия, которая обеспечивалась по четырем радиосетям.

Во-первых, радиосетью Генерального штаба, связывающей командование Юго-Западного, Сталинградского и Донского фронтов.

Во-вторых, радиосетью фронта № 1, которая связывала соседние армии.

В-третьих, радиосетью фронта № 2, обеспечивающей связь взаимодействия общевойсковых армий и входивших в их состав соединений с танковыми соединениями, действовавшими в составе фронта.

В-четвертых, радиосетью фронта № 5, созданной по указанию начальника Главного управления связи для обеспечения взаимодействия наступавших навстречу друг другу соединений фронта. Об этой радиосети маршал войск связи И. Т. Пересыпкин писал в своей книге «Связь в Великой Отечественной войне»: «Опыт организации радиосвязи встречного взаимодействия, полученный под Сталинградом, был широко использован в последующих операциях. Красной Армии. В частности, с большим успехом он был применен на Донском фронте в операции по разгрому сталинградской группировки немецко-фашистских войск, где эту связь организовал заместитель начальника связи Донского фронта полковник Г. А. Реммер...»{5} [102]

Такая организация радиосвязи надежно обеспечивала управление войсками и взаимодействие Донского фронта.

Между тем наши войска, преодолевая ожесточенное сопротивление гитлеровцев, продолжали упорно продвигаться вперед. Вечером 26 января части 21-й армий соединились на северо-западном склоне Мамаева кургана с наступавшей навстречу им из Сталинграда 62-й армией. Вражеская группировка была рассечена на две части.

В эти дни по делам службы я побывал на хуторе Вертячем. Связисты 24-й армии показали мне созданный там фашистами лагерь для советских военнопленных. Страшная картина предстала моим глазам. Удирая, гитлеровцы расстреляли 87 красноармейцев и командиров. Спастись удалось лишь двоим...

Прошло несколько чрезвычайно напряженных дней по обеспечению радиосвязи с войсками, добивающими остатки 6-й армии врага. Вечером 31 января, проходя из радиобюро в радиоотдел управления связи, я увидел, как к бревенчатому одноэтажному домику, где размещался Военный совет Донского фронта, подъехала легковая автомашина, из которой в сопровождении знакомого подполковника из разведотдела вышел одетый в немецкую полевую форму высокий худощавый генерал.

Серо-зеленая шинель, подпоясанная ремнем, серебряные жгуты витых погон на самом краю плеч. Нахлобученная от мороза по самые уши фуражка с кокардой, обрамленной венком из дубовых листьев; на высокой тулье фуражки сверкал серебряный орел, широко раскрывший крылья и хищно вцепившийся когтями в свастику.

Это был, как сказал мне шофер приехавшей автомашины, генерал-фельдмаршал Паулюс. Вид у него был надменный, на морщинистом лице брезгливая гримаса. Не глядя по сторонам, генерал-фельдмаршал шел к домику Военного совета, высоко выбрасывая не сгибавшиеся в коленях ноги.

Поднимаясь по ступенькам невысокого крыльца, Паулюс поскользнулся и, чтобы не упасть, ухватился рукой, одетой в перчатку, за деревянный поручень перил. Перед дверью он остановился в ожидании, что кто-нибудь распахнет ее перед ним. Но такой услуги никто ему не оказал, и он был вынужден сделать это сам.

Так я узнал, что прекратила сопротивление южная группа войск 6-й армии во главе с ее командующим.

Впрочем, здесь долго задерживаться мне было нельзя. Северная группа противника продолжала упорно сопротивляться. Необходимо было поддерживать устойчивую радиосвязь [103] штаба фронта с дивизиями 65-й армии, добивающими врага.

И вот 2 февраля 1943 года наши войска полностью закончили ликвидацию немецко-фашистской группировки. В Ставку Верховного Главнокомандования телеграфисты проводного узла связи передали срочное сообщение, сразу же ставшее достоянием всех связистов и радистов: «Выполняя Ваш приказ, войска Донского фронта в 16.00.2.11.43 г. закончили разгром и уничтожение окруженной сталинградской группировки противника...

В связи с полной ликвидацией окруженных войск противника боевые действия в городе Сталинграде и в районе Сталинграда — прекратились»{6}. Наши связисты ликовали, наиболее экспансивные из них обнимались, повсюду слышались радостные возгласы:

— Устояла наша твердыня на Волге!

— Теперь пойдем на запад, погоним гитлеровцев вспять!

За ужином все получили фронтовые 100 граммов. В столовой оживленные разговоры, шутки, смех. Давно такого не было! А потом завели песню на мотив старинного «Утеса»:

Свой вклад в эту историческую победу внесли и специалисты проводной и радиосвязи. Вот, к примеру, несколько данных о количестве принятых и переданных нами радиограмм. Если за время отступления из Валуек до берегов [104] Волги весь радиообмен радиоузла связи составил более 3000 радиограмм (за период более трех месяцев), то с 10 января по 2 февраля 1943 года их было 8500. При этом большая часть из них приходилась на связь с Генеральным штабом и осуществлялась с помощью быстродействующей радиосвязи.

Весь этот интенсивный радиообмен мы обеспечили десятью радиостанциями, одним приемным комплектом радиостанции РАТ и радиоприемным пунктом из 12 приемников. Объективности ради следует сказать, что основную, во много раз большую нагрузку по связи, конечно, нес проводной узел связи, который обслуживал телеграфно-телефонный батальон 66-го полка связи.

3 февраля по приказанию генерала П. Я. Максименко я вместе с экипажем радиостанции РАТ начал готовиться к выезду в Сталинград, чтобы участвовать в городском митинге, посвященном победе над врагом, и обеспечить оттуда радиосвязь с Москвой. Но вскоре это приказание было отменено: управление связи штаба фронта и 66-й отдельный полк связи начали погрузку в несколько эшелонов для следования к новому месту назначения.

Итак, прощай, героический город, прощай, Волга-матушка река!

На железнодорожных путях я спросил Стоянова:

— Сергей Николаевич, далеко ли наш путь?

— Все прямо и прямо по железной дороге, — усмехнувшись, ответил он. — И будет такое место, Александр Тихонович, где нас попросят выгрузиться и монтировать радиоаппаратуру.

Я понял, что кроется за этой шуткой: не спрашивай о том, о чем не положено.

Раздался паровозный гудок, и состав, постепенно набирая скорость, устремился на запад, глотая километры раздольной заснеженной степи. Дорога была перегружена, и мы нередко подолгу задерживались на узловых станциях и даже на полустанках. Позади остались Волга и Дон, Иловля и Медведица, Бузулук и другие реки и речушки — донские притоки. По видавшей виды ученической карте, на которой делал пометки о наступлении советских войск в последние месяцы, можно было проследить, что наш эшелон движется уже на северо-запад от Сталинграда.

Вот и новая долгая остановка. Перелезая через тормозные площадки и ныряя под вагоны эшелонов, мы со Стояновым вышли на перрон. Оказалось, что это станция Поворино. Обрадовавшись открытому газетному киоску, купили [105] по нескольку вчерашних газет. Вернувшись в свой вагон, принялись за чтение, и первое, что увидели в газетах, так это Указ о введении в Красной Армии новой военной формы с погонами и новых воинских званий техническому составу.

Газеты переходили из рук в руки, все с интересом начали рассматривать изображенные образцы погон, обсуждая, как они будут выглядеть и закрепляться, мысленно представляя себя уже одетыми в эту новую форму. Из этих же газет узнали и приятные известия о новых успехах наших войск: освобождены города Изюм и Краматорск, Батайск и Азов, а войска Ленинградского и Волховского фронтов начали наступление в мгинском направлении.

В ночь на 12 февраля наш эшелон прибыл на станцию Казаки, что в 15 километрах западнее Ельца. Не дожидаясь рассвета, выгрузились из вагонов и на автомашинах поехали по дороге, расчищенной между наметенными большими снежными сугробами, в село Чернава.

Прибыв на место назначения, узнали, что наш Донской фронт расформирован, а его полевое управление переименовано в полевое управление Центрального фронта, во главе которого генерал-полковник К. К. Рокоссовский. В состав нового фронта вошли 65-я общевойсковая и 16-я воздушная армии, перебазировавшиеся из Сталинграда, а остальные армии выведены в резерв Ставки Верховного Главнокомандования. [106]