Тревожная осень

Подполковник Рыжков через несколько дней получил указание о перебазировании своей ФРС на северо-восток, в Касторную. Вместе с оперативной группой туда выехал и лейтенант Хачатурян, чтобы выбрать место для размещения радиостанции, а мне с ефрейтором Шутовым было приказано отправиться в Харьков в штаб фронта.

Поездка по железной дороге в прифронтовой зоне была сопряжена в то время с рядом трудностей, одна из которых состояла в том, что пассажирские поезда ходили редко. Мы с Шутовым, несмотря на наличие проездных документов, решили добираться с любыми попутными эшелонами.

При остановке поезда, на котором ехали, мы сразу же смотрели, для какого из стоящих эшелонов в нашем направлении открывается семафор, вскакивали на первую попавшуюся свободную тормозную площадку вагона или платформы этого поезда и так ехали до следующей остановки, где снова повторяли этот же маневр.

Такой способ езды позволял двигаться почти без остановок, что значительно ускоряло наше продвижение. Погода благоприятствовала, было тепло и сухо, а тормозные площадки представляли собой неплохую защиту от ветра. Двигаясь на таких своеобразных «перекладных», мы к вечеру прибыли в Харьков.

У военного коменданта узнали, что штаб размещается на окраине города по Сумской улице, на бывшей даче испанских детей. Разыскав управление связи, я встретил там Стоянова, а также Козловского, Космодамианского и других командиров радиоотдела, с которыми познакомился в Броварах.

После первых бессвязных расспросов о том, как идут дела, что существенного произошло, в жизни каждого за минувшее время, Стоянов и Космодамианский рассказали о трагедии, постигшей штаб Юго-Западного фронта, попавшего в окружение при перебазировании из Прилук на новый КП в Ахтырку. В боях при выходе из окружения погибли командующий фронтом генерал М. П. Кирпонос, [30] член Военного совета М. А. Бурмистренко, начальник штаба генерал В. И. Тупиков и большая часть офицеров штаба и политуправления фронта. Это печальное событие нашло довольно широкое освещение в военно-исторической и военно-мемуарной литературе.

Однако не могу не остановиться на судьбе группы фронтовых связистов, еще 13 сентября направленных командованием фронта из Прилук в Киев, о которой рассказал командир 42-го отдельного полка связи подполковник Н. В. Ефимов.

А произошло с ними следующее: начальник связи фронта генерал-майор Д. М. Добыкин приказал подполковнику Ефимову выехать из Прилук на автомашинах с группой связистов полка и аппаратурой в Киев, чтобы развернуть там фронтовой узел связи и связаться со штабами армий и крупными соединениями, оборонявшими Киев.

Уже после войны мне довелось узнать, чем было вызвано такое распоряжение связистам: получив приказ Верховного Главнокомандующего удерживать Киев, командующий фронтом генерал Кирпонос решил занять жесткую оборону Киева, используя Киевский укрепрайон, и дал в Ставку следующую телеграмму: «Фронт перешел к боям в условиях окружения и полного пресечения коммуникаций. Переношу командный пункт в Киев, как единственный пункт, откуда имеется возможность управления войсками. Прошу подготовить необходимые мероприятия по снабжению армий фронта по воздуху»{3}.

Об этом случае упоминает также Маршал Советского Союза И. X. Баграмян в книге «Так начиналась война»: «Посланные вперед подразделения полка связи погибли. Пришлось командный пункт перенести сюда, в Пирятин»{4}.

К счастью, эти сведения не подтвердились и связисты в тот же день благополучно добрались до Киева. Там, на улице Ворошилова, 15, развернули узел связи, вышли по проводам на штабы 37-й армии, 4-й дивизии НКВД и укрепрайона, то есть на войска, непосредственно оборонявшие подступы к Киеву. С другими армиями фронта и с самим штабом фронта из-за отсутствия радиосредств они не смогли наладить связь.

Но на вновь приготовленный КП штаба фронта в Киеве командиры оперативного отдела или другие представители [31] штаба не прибыли. К тому же отсутствие радиостанции практически сводило на нет все усилия связистов.

Узнав о том, что командующий 37-й армией, руководивший обороной столицы Украины, получил по радио приказ об оставлении Киева, подполковник Н. В. Ефимов собрал личный состав узла связи и предложил девушкам-связисткам остаться дома, в Киеве, остальным на автомашинах отходить в направлении Прилук. К чести девушек, все они решили пробираться в свой полк связи.

Связистам полка удалось на автомашинах добраться почти до самых Прилук. Оттуда они, узнав о переезде штаба из Прилук и прорвавшемся неприятеле, небольшими группами двинулись дальше пешком в направлении Полтава — Харьков. После почти десятидневного блуждания ночью по лесам и оврагам, форсирования вплавь изрядного количества небольших и больших водных преград большинству этих групп, в том числе и группе командира полка Н. В. Ефимова, удалось пройти сквозь немецкие заслоны, благополучно перейти линию фронта и вернуться в свой родной полк.

Немало пришлось также пережить и старшему лейтенанту Космодамианскому, находившемуся вместе с другими связистами в колонне Военного совета, основной части штаба, политуправления Юго-Западного фронта при прорыве из окружения. Двигались вдоль извилистой речки Удай в направлении села Городищи под непрерывным воздействием фашистских самолетов. Самым ощутимым ущербом от бомбежки была потеря единственной радиостанции, в результате чего связь штаба с армиями и штабом главкома была потеряна.

В пятнадцати километрах юго-западнее Лохвицы, в урочище Шумейково, что рядом с хутором Дрюковщина, колонна штаба фронта остановилась на дневку. Здесь и обнаружили ее гитлеровцы. Танки и автоматчики врага атаковали рощу с трех сторон. Разгорелся бой. Дело доходило до рукопашных схваток и яростных контратак. Погиб генерал Кирпонос, многие другие генералы, командиры, красноармейцы. Когда совсем стемнело, генерал Тупиков повел оставшихся в живых на прорыв, из окружения вырвались многие бойцы и командиры. Дальше выходили небольшими группами, обходя или прорываясь через заслоны противника.

Скитания осенними ночами по вражеским тылам, переправы вплавь через множество речек кончились для наших [32] связистов тогда, когда они вышли на красноармейский дозор из Гадячинского гарнизона.

— Мы были безмерно счастливы, когда увидели своих. Вынесли личное оружие, документы, партийные и комсомольские билеты. У меня с собой был секретный пакет с радиоданными, — рассказывал Космодамианский.

Мы все порадовались за товарищей, сохранивших в тяжелейших условиях окружения честь и достоинство советских командиров и бойцов.

Стоянов сообщил мне, что нашего друга Молдованова перевели из артиллерийской части во фронтовой полк связи, чему он был очень рад: снова работа по своей специальности. Стоянов и Молдованов оказались в числе тех счастливчиков, которые успели еще 16 сентября выехать из Прилук с группой радиостанции полка и буквально за несколько часов до появления гитлеровцев миновать Лохвицу. Немецкой авиабомбой была разбита одна радиостанция, но личный состав не пострадал, и все благополучна прибыли на новый КП штаба в Ахтырке.

Меня волновал вопрос: почему не восстановили радиосвязь с нашей и другими фронтовыми распредстанциями, хотя телеграфная связь с харьковскими железнодорожниками у нас поддерживается?

Космодамианокий ответил так:

— Во-первых, мы не имеем права передавать радиоданные иначе как с нарочным, так что хорошо, что ты приехал. Во-вторых, мы переезжали из Ахтырки в Харьков и были заняты организацией радиосвязи вновь сформированного штаба фронта с подчиненными штабами, находившимися в сложных условиях выхода из окружения. Ну а самое главное — это то, что вы поддерживаете связь с радиостанцией управления тыла штаба фронта, находящегося во втором эшелоне, а там сейчас новые люди.

Наутро, получив необходимые указания и радиоданные в радиоотделе управления связи, мы с ефрейтором Шутовым отправились на вокзал. На подъездных путях стояло множество уже загруженных и порожних вагонов и платформ: Харьков эвакуировал детские учреждения, различные организации и промышленные предприятия вместе с рабочими коллективами.

Пристроившись на тормозную площадку одного из вагонов, двинулись в обратный путь. Не раз пришлось пересаживаться из одного эшелона в другой, и наконец глубокой ночью прибыли в Касторную. [33]

В одной из вокзальных комнат нам повстречался младший сержант Воронков, заспанный, чем-то недовольный.

— Что нового? — спросил я его.

— Все новое, все по-новому: вот эту комнату лейтенант облюбовал для размещения оборудования, само оборудование пока на перроне. Липатов там охраняет его. Начали строить деревянные мачты из бревен. В кузнице заказали железные бугели для крепления стыков этих самых бревен...

— Ну и чем же ты недоволен? — полюбопытствовал Шутов.

— Как чем? Во-первых, такие высоченные тридцатиметровые мачты будут нас демаскировать, а во-вторых, поднимать такие толстенные бревна будет очень тяжело.

— Ладно, товарищ Воронков, разберемся, — отпустил я его, а про себя подумал: «Конечно, надо рассредоточить радиостанцию и телеграф, чтобы не потерять при бомбежке вокзала и того и другого».

Утром подполковник Рыжков разрешил подыскать более подходящее помещение на окраине пристанционного поселка. Нашли. Правда, здесь не было так уютно, как в Сумах или Готне, — ни садика, ни деревца, все вокруг голо. Лейтенант Хачатурян уехал в свою часть, а мы перевезли оборудование радиостанции, установили на длинных жердях антенну и приступили к своей обычной работе — поддержанию связи с радиостанцией штаба фронта и занятиям по повышению профессиональных навыков.

Теперь уже Воронков и Шутов неплохо управлялись с работой, кое в чем преуспел и Липатов, и мне приходилось браться за дело лишь в том случае, если скапливалось большое количество радиограмм. А число их росло по мере того, как на фронте осложнялась обстановка. Осень не принесла передышки нашим войскам, враг бешено рвался в глубь страны.

Не прошло и двух недель, как я получил указание перебазировать нашу фронтовую распредстанцию из Касторной в Лиски, что в девяностах километрах южнее Воронежа.

Разместили радиостанцию, как и ранее, на пристанционной окраине в небольшом домике из двух комнат и начали свою обычную работу по поддержанию радиосвязи.

Кроме нашей группы в распоряжении подполковника Рыжкова было небольшое подразделение девушек-телеграфистов, обеспечивавших по железнодорожным проводам и аппарату Морзе связь нашей распредстанции с соседними железнодорожными станциями и управлением тыла фронта. [34] Это были связистки, работавшие до призыва в армию на Киевском Центральном телеграфе и обладавшие достаточно высокой квалификацией. Старшим у них был молоденький лейтенант А. С. Назаров. Ему очень не нравились взаимоотношения между радистами и телеграфистками.

Экипаж нашей радиостанции с самыми добрыми чувствами порой называл девчат «сестренками», обращался к ним по имени: Катя, Надя, Рая... Право, не просто было бы Липатову, например, подойти по-уставному: «Товарищ ефрейтор Литвиненко, разрешите обратиться? Нет ли у вас учебника по радиотехнике?» — и в ответ услышать: «Есть, товарищ красноармеец...» Или что-либо другое в подобном роде.

Иногда в свободное время все собирались вместе за чашкой чая, обменивались новостями по работе, вспоминали довоенное время, слушали последние сообщения с фронтов, мечтали о будущем. Живое, чисто человеческое общение никогда не было чуждо советским воинам в любой обстановке.

Но вот как-то подполковник Рыжков посмеиваясь спросил меня:

— Что же это, ваши радисты разлагают дисциплину среди наших связисток? Этим они подрывают авторитет лейтенанта Назарова. Он требует всегда и во всем неукоснительно соблюдать уставные требования, а вы панибратствуете. — И улыбаясь сказал: — Нехорошо, товарищ Холин... Лейтенант ходатайствует о подчинении ему вашего экипажа. Тогда, говорит, я наведу там порядок! Ну ладно, с ним я поговорил, а вы делайте вывод.

* * *

Зима 1941 года выдалась суровой. Морозы крепчали день ото дня. Сами-то мы довольно сносно переносили злую стужу — нас обмундировали по-зимнему, выдали валенки, шапки, рукавицы. А связь «мерзла»: лопались натянувшиеся от мороза провода, от механической перегрузки ломались деревянные телеграфные столбы. Настоящей бедой для связи были участившиеся налеты вражеской авиации на железнодорожные станции и пути, в результате которых выводились из строя и провода. Ремонтники не успевали их восстанавливать, и со связью начинались перебои.

— Давай, товарищ Холин, загружай свою радиостанцию до предела, — звонил обеспокоенный Рыжков.

И к нам стали приносить от него радиограммы целыми кипами. [35]

— «Затоварили», — качал головой младший сержант Воронков. — Не успеваем принимать и передавать, товарищ военинженер.

— Ничего, «растоварим», — говорил я, усаживаясь за радиоприемник, используя свой опыт бывшего судового радиста.

По мере того как таяла стопа радиограмм, уменьшалось и количество воинских эшелонов, скопившихся в Лисках или прибывающих к нам. На разные участки фронта уходили составы с людьми, техникой, вооружением и боеприпасами. А героический советский тыл присылал все новые и новые эшелоны. Проходя по путям, мы читали на вагонах надписи крупными буквами: «Все для фронта!», «Смерть немецким оккупантам!». Были и меловые корявые строчки, написанные, так сказать, в порядке частной инициативы отправителями: «Урал — Гитлеру!», «Бейте фашистов!», «Не жалейте — еще пришлем!».

Выйдя после дежурства рано утром 6 ноября из здания радиостанции, я увидел, что каждая веточка и даже стволы кустов и деревьев покрыты, а вернее, как бы облиты прозрачной ледяной корочкой, которая; сверкая на солнце, напоминала елочное украшение.

Стало ясно, что от такого сильного гололеда сегодня также ничего хорошего для проводных линий ожидать нельзя. Так, конечно, оно и получилось. Пришлось опять садиться за рабочее место радиста, чтобы быстрее передать радиограммы, а их все несли и несли.

После обеда позвонил подполковник Рыжков:

— Товарищ Холин, срочно поезжайте в железнодорожный клуб и помогите установить там радиовещательный приемник. Зачем? Узнаете на месте, отправляйтесь туда немедленно.

Радиоприемники, как известно, в то время были изъяты из личного пользования, и поэтому сам факт установки радиоприемника был необычным, а коллективное прослушивание передачи предвещало какое-то очень важное известие.

Установив приемник на стол посреди сцены клуба, я вывел конец антенного провода на улицу и разыскал в перегруженном эфире Москву.

Командиры и политработники быстро заполнили зрительный зал. Собравшиеся взволнованно переговаривались, нетерпеливо посматривая на сцену. Все разговоры сразу же прекратились, когда услышали знакомый голос Левитана: [36]

— «Внимание, внимание! Работают все радиостанции Советского Союза!» Зал замер в благоговейной тишине. Транслировалось торжественное заседание Московского Совета депутатов трудящихся совместно с партийными и общественными организациями города Москвы, посвященное 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. С докладом выступал И. В. Сталин.

Казалось, были слышны биения человеческих сердец, так тихо было в зале. Верховный Главнокомандующий неторопливо, без прикрас рассказывал о ходе войны и жертвах, которые несет наш народ, о причинах временных неудач. Он поставил задачи нашей армии и советскому народу в деле разгрома немецких захватчиков. Его слова вселяли уверенность в том, что победа будет за нами.

Буря оваций потрясла стены клуба после окончания выступления И. В. Сталина.

Не сразу опустел зал, еще долго многие из присутствующих обменивались впечатлениями, вспоминая и комментируя отдельные места доклада Председателя Государственного Комитета Обороны.

Наступило раннее утро праздничного дня 7 ноября. Радисты мои тщательно побрились, подшили свежие подворотнички, успев еще с вечера начистить в аппаратной все, что поддавалось и подлежало чистке. Я поздравил своих подчиненных со славной годовщиной Великого Октября, радисты — девушек-телеграфисток по телефону.

— Надо будет пригласить девушек-телеграфисток по случаю праздника вечером на чай, — предложил ефрейтор Шутов, заблаговременно добывший в военторговском ларьке конфеты-подушечки и печенье.

Вдруг младший сержант Воронков, сидевший с наушниками за радиоприемником, взволнованно крикнул:

— Послушайте, выступает товарищ Сталин.

Быстро схватив вторые наушники и прижавшись ухом к каждому, услышал:

— «За полный разгром немецких захватчиков! Смерть немецким оккупантам!

Да здравствует наша славная родина, ее свобода, ее независимость!

Под знаменем Ленина — вперед к победе!»

Через треск и шипение в эфире мы услышали прокатившееся волнами громкое «ура», загрохотал артиллерийский салют, затем оркестр заиграл «Интернационал».

Пели оркестровые трубы, запели и наши сердца и души, когда поняли, что это был парад на Красной площади, [37] перед Мавзолеем великого Ленина, который принимал Верховный Главнокомандующий. Парад войск в условиях, когда на подступах к столице стоял враг!

По поручению подполковника Рыжкова я проводил политинформации в нашем небольшом коллективе радистов и связистов распределительной станции. Беседуя с людьми, я чувствовал, что торжественное заседание Московского Совета депутатов трудящихся 6 ноября, парад войск 7 ноября и выступление на них Председателя ГКО И. В. Сталина сыграли важную роль в укреплении уверенности, что не за горами время, когда враг будет не только остановлен, но и обращен вспять. Мы видели своими глазами, как летом и осенью через наши железнодорожные станции шли на восток десятки эшелонов с эвакуируемой техникой целых заводов. Казалось, должны пройти годы, пока они будут введены в действие на новых местах и начнут давать продукцию.

Однако энтузиазм советских людей, их преданность большевистской партии делали просто чудеса. В рекордно короткие сроки размещалось в восточных районах страны и вводилось в строй поступившее промышленное оборудование. Это чувствовалось по тому, что нарастающими темпами увеличивалось количество эшелонов, груженных танками, артиллерией и другой военной техникой, проходящих через Лиски на фронт.

В эти дни работы у нас было по горло. Наш маленький коллектив делал все, чтобы ускорить прохождение радиограмм, чтобы ни один воинский эшелон не был задержан и каждый из них был направлен точно по указанному адресу.

И вот пришел долгожданный миг. Беспредельная радость охватила наши сердца при вести о провале немецкого плана окружения и взятия Москвы и о том, что фашистские войска, неся большие потери, откатываются от нашей столицы. В эту победу внес свой маленький вклад и коллектив распредстанции.

* * *

В конце декабря истекал срок радиоданным, и нужно было получить новые в штабе Юго-Западного фронта, который давно уже находился в Воронеже. Добирался я туда на попутном грузовике, в кузове. За два с лишним часа основательно перемерз. Старые знакомые, встретившие меня в управлении связи, угостили горячим чаем, рассказали о новостях: Стоянов стал начальником радиоотдела управления, [38] Молдованов — инженером по радиооборудованию 66-го отдельного полка связи, который теперь обслуживал штаб фронта.

Прежний полк связи, 42-й, после выхода из прилукского окружения доукомплектовался в Аркадаке специалистами и аппаратурой, и его подразделения обслуживали связью запасный КП штаба фронта, находящийся в Таловой, в ста пятидесяти километрах юго-восточнее Воронежа.

— Основную нагрузку по связи сейчас, конечно, обеспечивает проводной узел связи, — сообщил мне во время беседы Сергей Николаевич Стоянов. — Радио используется редко. Очень высоко оценивает работу узла связи командование. На днях многие бойцы и командиры 66-го отдельного полка связи награждены орденами и медалями.

— Мы тоже занимаемся интересным делом, — сказал Архип Молдованов, — осваиваем и налаживаем систему быстродействующей полуавтоматической радиосвязи с Генштабом.

Стоянов добавил:

— Правда, для этого радистам требуются совсем другие навыки и опыт в работе, но с этим мы сумеем справиться. Зато новая система может значительно повысить надежность радиосвязи.

— А какие у тебя успехи, Александр Тихонович? — спросил у меня Космодамианский.

Я рассказал. Мастерство радистов группы настолько возросло, что они теперь и без моей помощи вполне могли работать. Активные боевые действия на нашем участке фронта не ведутся, поэтому нагрузка на нашу радиостанцию значительно уменьшилась.

— Очень, прошу вас, друзья, посодействовать моему переводу на другое место. Хочется туда, где можно лучше и полнее использовать все свои силы и знания, принести больше пользы.

Друзья понимающе переглянулись, покивали, однако пока ничего конкретного, кроме общих слов «Надо подумать, стоит попробовать», не сказали.

Получив новые радиоданные для своего экипажа, возвратился в Лиски. Но теперь уже поездом, не автомашиной: Дед Мороз заставил уважать себя...

Прошло некоторое время, и в адрес подполковника Рыжкова и командира 21-го восстановительного отряда связи военинженера 1 ранга И. П. Лысенкова поступило распоряжение направить меня в отдел кадров управления связи штаба Юго-Западного фронта. [39]

Тепло распрощавшись со своими радистами, передав командование экипажем младшему сержанту Воронкову и ряд советов, отправился в Поворино, где теперь дислоцировался отряд Лысенкова, чтобы получить соответствующие документы и ехать в Воронеж.

И вот я в резерве отдела кадров, воспользовавшись советом и содействием Молдованова, начал знакомиться с вновь организованным радиобюро, которое обеспечивало быстродействующую автоматическую радиосвязь с Москвой, побывал в радиороте 66-го отдельного полка связи.

Рабочее место Молдованова находилось в радиобюро. В нем было смонтировано табельное телеграфное оборудование, вынесенное из приемной радиостанции РАТ, — так называлась радиостанция аэродромная тяжелая мощностью 1 киловатт; радиус ее телеграфной связи достигал 2000 километров. Экипаж станции состоял из 17 человек, оборудование размещалось в трех автомашинах ЗИС-5. Радиобюро было дополнено телеграфным оборудованием и прочими устройствами, вывезенными в свое время из Харьковского Центрального телеграфа.

Принимаемые сигналы азбуки Морзе записывались на телеграфную ленту со скоростью 250 цифровых пятизначных групп в минуту. Это в 20 раз быстрее, чем передача вручную и прием на слух. Опять же, не вдаваясь в технические подробности, скажу, что для работы на такой аппаратуре требовались специалисты совсем другого профиля, а их пока явно недоставало.

Не раз и не два мы беседовали о работе радиобюро с командиром радиороты старшим лейтенантом Борисом Яковлевичем Гутиным. Это был невысокого роста, коренастый и очень упрямый по характеру человек, хорошо знавший правила ведения радиообмена и Наставление по радиослужбе. Он почему-то был противником радиобюро.

— Во-первых, — говорил Гутин, — такая организация работы не предусмотрена Наставлением. Во-вторых, у нас нет для этого достаточно подготовленных кадров. И в-третьих, быстродействующую связь можно наладить при наличии дежурных радистов на приемной радиостанции РАТ.

Молдованов, один из инициаторов создания радиобюро, горячо доказывал, что эта система работы давно принята на радиосвязи наркомата со всеми крупными городами страны, что в наших условиях всегда найдется помещение для радиобюро в проводном узле связи, что в таком случае не потребуются люди для доставки телеграмм с приемной РАТ на узел связи и обратно. [40]

Гутин упорствовал: автомашину с приемной аппаратурой РАТ можно-де расположить в непосредственной близости к узлу связи, тогда и не будет необходимости в отдельном помещении.

— По-моему, — вступил в разговор и я, — все определяется объемом работы. При малом объеме всю работу быстродействием может обеспечить приемная РАТ. При большой нагрузке одного рабочего места на РАТ будет недостаточно для обработки телеграфных лент.

— А какая сейчас у вас нагрузка? — спросил старший лейтенант.

— Небольшая, конечно. Но ведь сейчас нет и особенно активных боевых действий. А при темпах наступления, какие были при разгроме немцев под Москвой, никак нельзя обойтись без радиобюро.

Командир радиороты шутливо поднял руки вверх:

— Ну ладно, о чем спор? Начнется наступление — за нами дело не станет, потребуется — организуем и полюбившееся вам радиобюро.

— Потребуется — организуем, — с раздражением повторил Молдованов. — Поздно будет, Борис Яковлевич, Где возьмем специалистов? Сейчас у нас есть всего лишь один оператор, который умеет с большой скоростью читать ондуляторную ленту и работать на пишущей машинке. Надо заранее готовить кадры.

— Кстати, — спросил я Гутина, — с какой скоростью работают радисты вашей роты?

— В среднем около 12 групп в минуту. Цифровых групп.

— Мало, очень мало, Борис Яковлевич. А как подготовлены начальники радиостанций?

— Ну, не боги, конечно, — уклончиво ответил командир роты. — Выпускники училищ прошлого и нынешнего года. Принимают и передают азбуку Морзе со скоростью 12 групп в минуту, могут устранять элементарные неполадки в аппаратуре.

— Начальник радиостанции должен быть квалифицированнее своих подчиненных, чтобы в любой обстановке подсказать или оказать им помощь, — возразил ему я.

Мы с Молдовановым все плотнее, как говорится, прижимали Гутина к стенке, и он, несмотря на свое упрямство, в душе был согласен с нами и конечно же понимал, что для обеспечения командования надежной связью нужно хорошо обученное подразделение специалистов радиосвязи [41] высокого класса. Дошла до него, разумеется, и идея организации радиобюро, о котором шла речь.

Все еще находясь в Воронеже в резерве отдела кадров и продолжая знакомиться с организацией радиосвязи, с составом радиороты, я уговорил Молдованова съездить на передающий комплект радиостанции РАТ, где все оборудование размещалось в кузовах двух машин ЗИС-5. Эта радиостанция была установлена на окраине Воронежа, поддерживая оттуда быстродействующую радиосвязь штаба фронта с Москвой — со Ставкой Верховного Главнокомандующего. Меня познакомили с экипажем передающей радиостанции.

Начальником радиостанции был воентехник 2 ранга И. А. Емелин, старшим радистом — опытный специалист Г. Ю. Рудовский. В 1937 году после окончания курсов Главсевморпути он три года отработал на полярной станции Анадырь. В конце июня он должен был снова выехать в Арктику, но помешала война.

Комплектование экипажей в Москве перед отправкой под Харьков велось в такой спешке, что распределение по экипажам зависело от многих случайностей. Только этим и можно объяснить, что Рудовский был назначен на передающий комплект, а не на приемный той же радиостанции РАТ, где была большая нужда в опытных радистах.

После этого мы побывали на приемном комплекте этой же радиостанции РАТ, оборудование которой было смонтировано в кузове автомашины ЗИС-5, а сама радиостанция установлена на узле связи. Там мы убедились, что с подбором личного состава на ней было намного лучше.

Старшим радистом там был первоклассный радист тоже из Главсевморпути, Александр Маркович Смирнов. Он сумел подобрать себе экипаж из опытных радистов: частично из Московского Центрального телеграфа, таких, как Варвара Кузнецова и Надежда Арктикова, частично из радиолюбителей-коротковолновиков — Борис Золотаревский, Михаил Федоров и Вил Тарабрин. Они почти год в таком составе обеспечивали прием быстродействующей работы от радиостанции Генштаба и соседних фронтов.

Намного хуже было с подбором радистов на других радиостанциях радиороты. Опытных слухачей-морзистов им недоставало. Экипажи пополнялись за счет вновь призванных и возвращающихся после ранения.

Радиосвязь штаба Юго-Западного фронта с подчиненными штабами в тот период времени поддерживалась в соответствии с Наставлением — с отдельных радиостанций, [42] развернутых по окраинам Воронежа. Из-за нехватки радиосредств каждая радиостанция поддерживала связь в сети из пяти-шести и более радиостанций. Это замедляло прохождение радиограмм, так как работать приходилось поочередно и другие радиостанции сети были вынуждены ожидать своей очереди.

Принятые дежурным радистом телеграммы доставлялись в экспедицию узла связи свободными от дежурства радистами пешком или на городском транспорте. Экипажи радиостанции размещались в ближайших домах. Здесь они готовили себе еду из продуктов, получаемых из радиороты сухим пайком, или же дневальный ходил в роту с котелками за едой, которую потом разогревали на месте.

Большая часть рядового состава радистов радиороты была укомплектована еще под Харьковом за счет мужчин, вновь призванных в армию, и девушек-добровольцев, окончивших краткосрочные курсы радиотелеграфистов. Все они горели желанием поехать в передовые части, быть заброшенными в тыл врага, мечтали о других ответственных заданиях. И были очень огорчены, когда выяснилось, что у большинства из них полученных знаний и опыта далеко еще недостаточно, чтобы обеспечивать бесперебойную радиосвязь, когда эфир загружен множеством других радиостанций, среди которых нужно выделить свою, тебя вызывающую, и, несмотря ни на какие помехи, принять все ее коротенькие точки и тире без малейших искажений.

Заметно выделялись своей квалификацией бойцы из числа любителей-коротковолновиков, прибывших в радиороту добровольцами из московского Дома радиолюбителей, такие, как Валентин Величкин, Михаил Федоров, Борис Золотаревский, Николай Сильницкий, Борис Карпов и Владимир Либин. Их опыт поддержания радиосвязи с такими же радиолюбителями не только Советского Союза, но и зарубежных стран здесь очень пригодился и помог завоевать заслуженное уважение у командования роты, несмотря на то что некоторым из них едва исполнилось по семнадцать лет.

Только мы с командиром радиороты старшим лейтенантом Гутиным собрались на другие радиостанции, как прибежал посыльный и сказал, что командир полка Н. П. Боровягин срочно вызывает Гутина в школу, где разместился полк связи. Я пошел вместе с Гутиным.

Войдя в актовый зал школы, увидели несколько десятков девушек, одетых в солдатские шинели, сидящих на стульях в пустом зале. Незнакомый капитан подал им команду построиться и доложил вошедшему начальнику связи фронта [43] генералу Н. А. Борзову о прибытии девушек-радисток после окончания ими ташкентских курсов.

Поздравив девушек с успешным окончанием учебы, прибытием для пополнения войск связи фронта, генерал рассказал им, в какие части их будут направлять, и пожелал успеха.

Разные дороги приводили девушек в действующую армию, в том числе и через курсы радистов, комплектовавшиеся военкоматами в соответствии с принятым в августе 1941 года постановлением ЦК ВЛКСМ «О мобилизации двадцати тысяч комсомольцев в РККА на курсы радиоспециалистов». Это постановление обязывало комсомольские организации областей, краев и республик максимально содействовать выполнению этого военно-патриотического решения.

Я с интересом наблюдал за девушками, которые, собравшись в небольшие группки, уговаривались пойти вместе на передовую проситься в разведку и даже во вражеский тыл.

Наиболее настойчивой в своем желании попасть на передовую оказалась Лена Стемпковская. Своей целеустремленностью в овладении военными знаниями бывшая студентка Ташкентского педагогического института Елена Стемпковская отличалась еще на курсах. Вскоре там ее назначили командиром отделения и избрали секретарем комсомольской организации курсов. Много времени наряду с учебой Лена уделяла воспитанию своих подчиненных, общественной работе и физической закалке, показывая в этом личный пример. За успехи в учебе ей было присвоено звание младший сержант.

Уступая ее твердому желанию, Стемпковскую направили в передовые части. Там ее ожидала трудная, но вместе с тем и почетная судьба. Много позже мы узнали из газет, что Лена служила в 216-м стрелковом полку и что летом 1942 года находилась на КП одного из батальонов полка. Батальон вел тяжелые оборонительные бои вблизи села Зимовеньки Белгородской области и попал во вражеское окружение. Почти целую неделю под непрекращающимся огнем атакующего противника Стемпковская поддерживала радиосвязь командира батальона с командиром полка.

Но вот, когда озверелые упорным сопротивлением наших бойцов фашисты ворвались в расположение КП батальона, Лену тяжело ранило. Несмотря на ранение, она нашла в себе силы сжечь секретные радиоданные, прикладом разбить радиоаппаратуру и в упор застрелить несколько гитлеровцев. Ни издевательства, ни жестокие пытки не сломили отважную девушку и не смогли заставить ее рассказать [44] о составе наших частей, дать показания о своем батальоне и полке, выдать секреты радиосвязи. В ответ на пытки только молчание и презрение к палачам...

За проявленный героизм Елене Константиновне Стемпковской было посмертно присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

Проводив генерала Борзова, полковник Боровягин подошел вместе с Гутиным к группе радисток, собравшихся вокруг худенькой, о чем-то увлеченно рассказывающей девушки, с блестящими черными глазами и улыбкой, открывающей ровный ряд белеющих зубов. Увидев подходящего полковника, она четко представилась:

— Курсант Лебедева после окончания курсов радиотелеграфистов в Ташкенте прибыла для прохождения дальнейшей службы!

— Подберите себе еще четырех подруг, — сказал ей Боровягин, — и оформляйтесь в полк связи, обслуживающий штаб Юго-Западного фронта, здесь же в Воронеже.

Хорошее настроение у Евгении Лебедевой сразу же пропало, и было заметно, как навернувшиеся слезы заблестели в только что сияющих радостью глазах. Наверное, уж очень обидным показалось ей предложение полковника служить так далеко от передовой и отказаться от мечты совершить подвиг в боях с фашистами.

— Я хочу только на фронт, — умоляюще обратилась к полковнику Лебедева.

— Ну, тогда вас назначат в приказном порядке, — ответил ей командир полка и тут же дал задание Гутину составить список для зачисления в радиороту полка.

Лебедевой, приученной на курсах к воинской дисциплине, с большим трудом удалось уговорить Елизавету Москвичеву, Елену Половинкину, Марию Картавцеву и Келю Лейбович остаться вместе с ней в 66-м полку связи.

После зачисления девушек в радиороту старшина повел радисток к полковому парикмахеру, который, к великому их огорчению, невзирая на мольбы и слезы, безжалостно обрезал косы и стриг всех «под мальчика».

Через несколько дней я поинтересовался у командира радиороты старшего лейтенанта Б. Я. Гутина о дальнейшей судьбе радисток, прибывших из Ташкента.

— А вот какова их судьба, — ответил Гутин. — Навыки приема передачи на слух азбуки Морзе у них далеко не достаточны, чтобы послать на радиостанцию и поручить поддержание радиосвязи, на что они так рассчитывали. Поэтому направили дежурить на радиостанцию РУК под начало [45] лейтенанта Ачкасова. Радисток Лебедеву, Москвичеву и Лейбович в одну смену, а Половинкину и Картавцеву в другую.

— Чем же они там занимаются? — спросил я.

— Как и означает само название, — продолжал Гутин, — радиоузел контрольный оснащен радиоприемниками, и радисты круглосуточно контролирует работу боевых радиосетей, поддерживаемых из радиостанции роты. Они должны перепринимать радиограммы в помощь радисту радиостанций.

К сожалению, РУК был оснащен приемниками прямого усиления — малочувствительными, с плохой избирательностью, не позволяющими отстраиваться от мешающих радиостанций. Это значительно осложняло новоиспеченным радистам возможность обнаружить радиостанции, которые передают радиограммы в штаб фронта.

Потребовались еще длительное время и упорная тренировка в освоении морзянки, прежде чем каждой из девушек-радисток разрешили сесть за радиоприемник и самостоятельно установить первую в их жизни боевую радиосвязь: принять и передать первую радиограмму.

Вскоре в радиороту прибыло новое пополнение радисток, окончивших трехмесячные курсы в Россоши. Эти курсы был организованы в Харькове, но в связи с осложнившейся обстановкой на фронте были переведены в Россошь. Из-за отсутствия транспорта девушки-курсанты были вынуждены добираться из Харькова в Россошь пешком, неся на себе пожитки. В первый день они дошли до Чугуева, преодолев пешком почти 40 километров. Трое суток марша вконец измотали девчат. Только на железнодорожной станции Щенячье их посадили в теплушки и повезли в Россошь.

Из прибывшего пополнения в радиороту 66-го отдельного полка связи попали только семь девушек: Татьяна Шамрай, Галина Хиленко, Александра Повстян, Геня Ручинская, Анна Дынникова, Евдокия Беличенко и Наташа Левина. Трех первых направили на усиление экипажа радиостанции 11-АК лейтенанта Саковича. Ручинскую, Дынникову, Беличенко и Левину послали дежурить на радиостанцию РУК.

Пришлось организовать в полку связи учебную радиороту, куда направляли всех малоквалифицированных специалистов, прибывающих в полк для пополнения. В учебной роте они повышали свою специальную выучку и проходили практику приема передачи азбуки Морзе на слух. [46]

Экипажи радиостанции радиороты, разбросанные по окраинам Воронежа, несли круглосуточные дежурства в эфире, передавая адресатам поступившие из штаба фронта радиограммы и в свою очередь принимая такие же радиограммы от подчиненных радиостанций.

Были случаи, когда отдельные радиостанции роты направлялись в войска для обеспечения их прямой радиосвязью со штабом фронта.

Так, в период активных действий наших войск в декабре 1941 года на правом крыле фронта под Ельцом и Ливнами туда была командирована радиостанция 11-АК лейтенанта Н. Н. Саковича с включенными в состав ее экипажа девушками, вновь прибывшими из Россоши после окончания курсов радистов: Шамрай, Повстян и Хиленко. После возвращения из поездки они поделились полученным боевым опытом с радистами роты.

Во время оперативной паузы политотдел нередко организовывал концерты приезжих артистических бригад с участием известных певцов, декламаторов, музыкантов, поэтов и писателей, которые возвращались в Воронеж после выступления на передовой. Пела Лидия Русланова, смешили воинов «Галкин и Мочалкин» (Тимошенко и Березин), вдохновенно читали отрывки из своих произведений Александр Корнейчук, Ванда Василевская, Павло Тычина.

Не часто удавалось радистам побывать на этих концертах, и, когда выпадал такой счастливый случай, особенно рады были ему девчата: настолько разнообразили такие выступления их нелегкую солдатскую службу. Надолго сохранялось у радистов приподнятое, праздничное настроение от таких вечеров, и они с большим увлечением делились друг с другом увиденным и услышанным. Это было не так уж и удивительно: шла тяжелая война, а им было по 17–18 лет. Молодость брала свое!

Но были и исключения, так, Татьяна Шамрай, если и появлялась такая возможность, отказывалась пойти на концерт, говоря:

— Лучше я посижу и позанимаюсь морзянкой, может, удастся хоть на одну группу больше набить скорость.

Ее стремление и настойчивость дали результаты, скоро она заметно стала выделяться своим мастерством среди радистов.

Не просто было девушкам-радисткам преодолевать трудности солдатского быта. Кроме дежурств за радиоприемниками приходилось дневалить на кухне, заниматься пилкой, колкой дров, что требовало кроме сноровки еще и физической [47] силы. Немалую нагрузку давала и хозяйственная работа, поддержание порядка в помещениях роты и несение внутренней и караульной служб.

Старшина роты С. И. Стадник не жалел сил и времени для того, чтобы сделать радиороту образцовым строевым подразделением, в котором девушки и пятнадцати-шестнадцатилетние мальчишки-радисты четко выполняли все требования уставов.

Как во всякой воинской части, день в радиороте начинался с подъема. Многие радистки, наработавшись за смену, с трудом просыпались и едва успевали вовремя встать в строй на утреннюю зарядку. Особенно доставалось от старшины флегматичной Наташе Левиной, которой только исполнилось семнадцать лет, полненькой и хорошенькой, с вьющимися волосами, непослушно вылезавшими из-под шапки. Никак не могла Левина быстро встать и одеться. Старшина роты частенько командовал девушкам, выстроившимся на зарядку: «Снять сапоги», — и не зря, так как у многих сапоги оказывались надетыми в спешке на босые ноги.

Зарядка в морозное утро на улице давалась девчатам также нелегко. Частенько в морозные дни они просили старшину закончить зарядку пораньше. Стадник на это отрезал: «Разговорчики! Холодно? Делайте упражнения энергичней — будет теплее!» Потребовалось время, прежде чем девушкам-радисткам удалось своей отменной выправкой и высоким мастерством при поддержании радиосвязи завоевать заслуженное признание и уважение. Пока же они наравне с мужчинами достойно несли все тяготы военной службы. Так же трудно входили в армейский распорядок быта и ребята-радиолюбители, прибывшие в армию еще задолго до призывного возраста.

Однажды, проходя мимо радиостанции РУК, я был невольным свидетелем, как ротный старшина Стадник распекал радиста Либина, из числа московских радиолюбителей, за окурки, брошенные на землю возле радиостанции. Либин, видимо имея еще крайне наивное и прямолинейное представление об армейских порядках, пытался возразить старшине:

— Я вообще не курю, почему же я должен подбирать брошенные кем-то окурки?

Старшина сразу же строго пресек пререкания:

— Отставить разговорчики, исполняйте!

Мне чисто по-человечески было жаль Либина, уже успевшего неплохо зарекомендовать себя на поддержании радиосвязи, когда увидел, как он, глотая слезы, начал собирать [48] эти злосчастные окурки. Трудно приходится, когда попадаешь в армейский быт вот так сразу прямо из детства, а ему только недавно исполнилось семнадцать лет, и он был самым младшим в роте. Даже несмотря на то что имя у Либина было Владимир, в роте его долго называли Вадим, как маленьким называли дома.

Но дисциплина есть дисциплина, и весь армейский порядок зиждется на ней, и с этим каждый должен был считаться. Во многих случаях у молодых бойцов, впервые попавших на военную службу, критерии «правильно», «справедливо» подлежали переоценке, заменяясь на «приказано», что вызывало у еще не перестроившихся необоснованные обиды и даже слезы при несправедливом, с их точки зрения, приказании. Они недооценивали того, что воинская дисциплина помогала им быстрее входить в армейскую жизнь, справляться с трудностями военного быта и быстрее становиться настоящими красноармейцами.

Однако все сложности несения военной службы забывались, как только радисты выходили на дежурство и садились за радиоприемник. Они ясно представляли себе, что только тут могут непосредственно помочь фронту, насколько важно своевременно принять без искажений радиограмму, например, для уточнения командованием положения наших войск и войск противника, чтобы принять нужное решение на наступление, и как много человеческих жизней будет сохранено благодаря этому.

Наряду с вопросами совершенствования организации радиосвязи в роте особое внимание обращалось на непрерывность партийно-политической работы. Руководящий состав полка часто выступал с докладами и политинформациями, политработники регулярно проводили беседы, организовывали коллективное прослушивание радиопередач, громкие читки газет.

Неоценимое значение для воинского воспитания нашего коллектива имели рассказы о героических подвигах советских воинов-связистов.

Особенно взволновало связистов полка сообщение о присвоении заместителю политрука радиороты 415-го батальона связи А. К. Мери звания Героя Советского Союза и награждении радистов этой роты орденами и медалями за подвиг, совершенный ими 17 июля 1941 года на подступах к реке Луга.

Связисты радиороты, обслуживавшие штаб 22-го стрелкового корпуса, в течение нескольких часов самоотверженно бились с прорвавшимися фашистами. Отражая вражеские [49] атаки, радисты уничтожили несколько десятков немецких солдат и не подпустили их к штабу корпуса, сохранив при этом все радиосредства. Несмотря на несколько ранений, А. К. Мери продолжал руководить обороной и не оставил поля боя.

Этот и другие подвиги связистов, о которых публиковалось в газетах и сообщениях Совинформбюро, оставляли глубокий след в сердце каждого связиста. Да и как могло быть иначе, когда получали известия о подвигах радистов и связистов! Вот и еще один пример проявления героизма сержантом 28-го гвардейского батальона связи 16-й армии Н. С. Новиковым, который во время боя в конце ноября 1941 года получил приказание устранить повреждение на линии связи.

Перебегая от одной воронки к другой, прячась в складках местности, сержант нашел повреждение и начал его исправлять. В этот момент гитлеровцы заметили отважного связиста и ударили по нему из автоматов и минометов. Тяжело раненный, Новиков зачистил провод и зажал его оголенные концы зубами. Связь начала работать. Так а нашли его позже однополчане лежащим мертвым на русской земле с зажатым проводом в зубах.

За этот подвиг сержант II. С. Новиков был посмертно награжден орденом Красного Знамени.

Каждый из наших радистов, конечно, мечтал о подвиге в бою, но и понимал, что своевременным поддержанием радиосвязи он вносит свой вклад в дело победы над врагом. Поэтому они и стремились лучше овладевать своей специальностью, делая все возможное, чтобы добиться бесперебойной радиосвязи штаба фронта с подчиненными штабами и со Ставкой Верховного Главнокомандования.

В те январские дни мы внимательно следили за успехами воинов Западного, Калининского и Северо-Западного фронтов. «А вот наш Юго-Западный что-то затих», — подчас приходилось слышать от радистов. Но вот 18 января 1942 года «пробудился» и наш!

Началась Барвенково-Лозовская наступательная операция войск Юго-Западного и Южного фронтов. Активные боевые действия продолжались до 31 января.

В первых числах февраля я получил предписание выехать в Сватово Ворошиловградской области, где находилась оперативная группа штаба Юго-Западного направления. Там, в управлении связи встретил своих старых знакомых — Василия Андреевича Космодамианского и Ивана Никитовича Квашу, теперь военинженера 3 ранга. [50]

— За новым назначением? — поинтересовались друзья.

— Вероятно. — Больше ничего я не мог им ответить, потому что и сам не знал, зачем меня командировали в Сватово.

Поговорили о только что проведенной наступательной операции, поделились новостями.

За чаем и разговорами засиделись допоздна. А утром ознакомился с приказом, согласно которому мне предстояло выполнять обязанности инженера по вооружению и эксплуатации 3-го отдела управления связи. Начальником этого отдела был майор П. Ф. Болотов. Встретил он меня радушно, рассказал о служебных обязанностях, показал рабочее место.

— Думаю, что найдем взаимопонимание, или, как говорят, общий язык. А пока знакомьтесь с людьми отдела, со служебной документацией. В случае необходимости в любое время прошу обращаться ко мне без всякого стеснения, — сказал майор.

Итак, моя обязанность заключалась в том, чтобы выявлять нужды частей связи в потребном количестве радиооборудования и запасных деталей к нему, составлять наряды, сводки, распределять все это имущество по соответствующим адресам, следить за правильным их использованием, контролировать оснащенность радиооборудованием частей связи, подведомственных штабу Юго-Западного направления. На первых порах мне показалось, что попал на какую-то хозяйственно-канцелярскую работу. Не по душе мне была эта должность, хотя и старался не подавать виду своему начальству. Но Болотов оказался проницательным человеком и как-то спросил:

— Ну как, товарищ Холин, не скучновато в нашем аппарате?

Я замялся с ответом. Что скажешь? Не по душе, мол, товарищ майор, такая работа, не по моему-де профилю... А вдруг Болотов скажет: «А хлеборобу ползать по-пластунски под неприятельским огнем — по душе? А рабочему сидеть в ревущей танковой коробке — по душе? А вообще-то вся эта навязанная нам война — по душе всему советскому народу? То-то, брат, военный инженер...»

Всего этого майор не сказал, конечно, однако тут же постарался поднять мое настроение:

— Очень важным, полезным делом занимается наш коллектив, в том числе и вы. От правильного распределения радиотехнических средств и всего, что связано с ними, зависит [51] очень многое. Вот поступило новое радиоимущество. Куда в первую очередь направить его? Конечно же в часть связи, обслуживающую войска, находящиеся на главном направлении, на самом горячем участке фронта. В ту именно часть, которая более всего нуждается в пополнении имуществом. Зашлешь такое ценное имущество не по адресу — допустишь большую ошибку, последствия которой отрицательно скажутся на управлении войсками, на их боевых успехах. Учет, контроль, точность и своевременность распределения радиосредств — это все равно что отлично налаженная диспетчерская служба на огромном предприятии. А у нас не просто предприятие, а гигантское объединение войск трех фронтов: Западного, Юго-Западного и Южного под названием Юго-Западное направление! — Болотов улыбнулся: — Это прописные истины, разумеется, и напрасно я распространяюсь о них. Надеюсь, что со временем вы почувствуете важность выполняемых нашим отделом функций и этот опыт вам пригодится в дальнейшем.

Знакомясь с радиочастями, их дислокацией, технической оснащенностью и другими данными и фактами, я все больше проникался чувством восхищения нашей радиопромышленностью, снабжающей фронт необходимыми и все более совершенными средствами связи. Вместе с тем стал лучше разбираться в оперативной обстановке. По усиленному насыщению радиооборудованием отдельных корпусов и армий фронтов я предполагал, что командование Юго-Западного направления готовится к крупному наступлению. Когда именно начнется это наступление и на каком фронте, мне трудно было судить. Но оно готовилось!

Оперативная пауза вовсе не означает, что на фронте царит абсолютное затишье. Нет, война не затихает ни на минуту. Но в такие моменты обычно сообщается, что там то и там-то идут бои местного значения или что на фронте ничего существенного не произошло. Но это существенное все-таки происходит, оно как бы постепенно созревает в штабах, в войсковом организме, чтобы в определенный момент стать явью для всех.

Первые два весенних месяца прошли для нас в повседневной, будничной работе, о которой упоминал выше. «Что-то принесет нам третий месяц весны-красны?» — говорили командиры отдела майора Болотова. А принес он нам совершенно неожиданные перемены: оперативная группа штаба Юго-Западного направления была переведена из Сватова в Воронеж и там расформирована, пополнив штаб Юго-Западного фронта. [52]