Пути-дороги
Начинал отсчет своих дней 1945 год. Жестокая война продолжалась. Ее гигантский огненный вал неудержимо катился на запад. А у нас, на Крайнем Севере, воцарилась непривычная тишина. Люди на флоте постепенно свыкались с новой обстановкой, входили в атмосферу мирных будней, строили планы на будущее. Ведь каждому было ясно — уже совсем близок день полной, окончательной победы, переход страны к мирному созиданию.
Не скрою, мечтал о будущем и я.
В этих радужных мечтах и застал меня Преображенский. Он, как это часто бывало, ранним утром зашел в мою комнату на ЗК.П. Вид у него взволнованно-торжествующий, лицо — радостное. И, видно, неспроста.
Евгений Николаевич был уже в чине генерал-лейтенанта авиации. За Петсамо-Киркенесскую операцию был награжден орденом Красного Знамени и орденом Суворова 3-й степени. Меня тогда же наградили орденом Нахимова 2-й степени.
«Наверняка что-то новое скажет сейчас Евгений Николаевич», — подумал я. И не ошибся.
— Вот, Петр Ильич, — начал Преображенский. — Только что разговаривал с Жаворонковым. За этим и пришел к тебе. Поделиться. Семен Федорович передает всем привет, интересуется нами.
— И мной интересуется командующий? — не удержался я.
— И мной, и тобой, — подчеркнуто твердо ответил Преображенский. Немного подумав, он продолжал: — Пусть пока это будет между нами, Петр Ильич. Командующий предлагает мне послужить, а там, может быть, и повоевать на Тихоокеанском флоте. Говорит, что все боевые дела у нас на Севере надо считать завершенными, а там, на Востоке, где предстоит к ним готовиться, пригодится и мой опыт.
— Радуюсь за вас, Евгений Николаевич, — отвечаю я. — А вы дали согласие ехать на ТОФ?
— Подумал и согласился. Но не один, а с тобой, Петр Ильич. Попросил Жаворонкова не разлучать нас. Попросил, чтобы тебя назначили главным штурманом ВВС Тихоокеанского флота. Как смотришь на это?
От неожиданности я растерялся в первую минуту. А Преображенский, как ни в чем не бывало, продолжал:
— Семен Федорович одобрил предложение о твоем назначении. Спросил только, будет ли согласие подполковника Хохлова? Ведь он уже отвоевал на трех флотах... Ну как, Петр Ильич, будет твое согласие?
Я молчал, собираясь с мыслями. А Евгений Николаевич между тем, не скупясь на радужные краски, расписывал мне и мощь Тихоокеанского флота, и необъятные просторы Дальнего Востока — его морей, его территории, где базируются летные части, — Приморье, Камчатка, Сахалин... С большой увлеченностью рассказывал о красотах уникальной природы, о неповторимом многообразии флоры и фауны Дальневосточного края. Наконец решительно спросил:
— Так соглашаешься, Петр Ильич?
— Нет, Евгений Николаевич, — отвечал я. — В таком деле надо и самому хорошенько подумать, да и с женой посоветоваться — легко ли ей после трехлетней эвакуации опять забираться в такую даль? Надо подумать и посоветоваться, — твердо повторил я.
Евгений Николаевич не мог скрыть своего огорчения. Сказал мне, что, видимо, дело не в семье, а в чем-то другом. «Подумай хорошенько и соглашайся», — этими словами прервал он неприятный разговор. Но во время обеда вернулся к нему, да еще при других офицерах. Сказал во всеуслышание в салоне:
— А мы с Петром Ильичом думаем послужить на Дальнем Востоке...
Присутствующие на обеде офицеры переглянулись, уставились на меня. Заместитель командующего ВВС по летной подготовке полковник Н. С. Житинский заметил:
— Не так уже здорово у вас получается: с Крайнего Севера да на Дальний Восток? Неужели не надоела война?
Преображенский хмуро ответил:
— Мы воюем не от любви к войне, а по необходимости. А где бить врагов — это уже не столь важно.
Я понял, что Преображенский не отступится от меня. Обдумывал свое положение. А тут еще и телеграмма из Москвы. Начальник отдела кадров авиации ВМФ запрашивал мое согласие служить в авиации ТОФ на должности главного штурмана.
Показываю этот запрос нашему начальнику отдела кадров.
— Решайте сами, ведь вас спрашивают, — посмотрев на меня, отвечает он. — У меня вот другой запрос из Москвы. От нас требуют кандидатуры на академические курсы при Военно-морской академии в Ленинграде.
— Это вот для меня!
Иду к Преображенскому. Прошу направить меня на учебу. Разговор у нас не клеится. Я — про курсы, он — про Тихоокеанский флот.
Но решающее слово все-таки было за мной. И я выбрал учебу.
Дней через десять пришел приказ наркома ВМФ о назначении генерал-лейтенанта авиации Е. Н. Преображенского первым заместителем командующего ВВС Тихоокеанского флота. Были проводы. На аэродроме мы тепло попрощались. Евгений Николаевич, поднимаясь в самолет, бросил мне:
— А ведь приедешь на ТОФ, не утерпишь...
Я был зачислен на академические курсы и вскоре отправлялся в Ленинград. Перед отъездом получил письмо из Владивостока, написанное знакомым почерком. Евгений Николаевич описывал достопримечательности Приморья и снова звал меня на Тихоокеанский флот. Я ответил ему словами благодарности, пообещал, что после учебы постараюсь снова послужить с ним.
Прошло около двух лет, как я не был в Ленинграде. «Какой-то он теперь?» — думал я, приближаясь в поезде к Московскому вокзалу. Чтобы получше увидеть Ленинград, сдал чемоданчик в камеру хранения и направился пешком в Морскую академию, на Васильевский остров.
На Невском проспекте полно людей. Все куда-то спешат. Все чем-то озабочены. А я иду тихим шагом, вспоминаю, смотрю, сравниваю. В мыслях возникает блокадный Ленинград. Нет хлеба, нет воды, нет топлива...
Быстро текли учебные дни. Приближалась весна, и уже явственно обозначился конец войны, день нашей Победы.
Жена все чаще стала напоминать, что неплохо бы нам побывать в Беззаботном — на месте бывшего авиационного гарнизона, где мы жили продолжительное время — там у нас родился сын, там нас застала война. И вот в весенний день, когда страна торжественно отмечала праздник Победы, мы всей семьей отправились с Балтийского вокзала на электричке до станции Стрельна. Подвернулась попутная машина, и мы оказались в Беззаботном.
Всматривались буквально в каждый метр этой священной для нас земли, вспоминали... Все дома, в которых размещался личный состав минно-торпедного авиаполка, разрушены. Развалины кирпичного дома, в котором мы жили. Из-под них выглядывают ножки кроватей, столов, стульев...
Я говорю сыну: «Вот то место, где ты родился и откуда уехал с мамой в эвакуацию, на восток».
Мы долго стояли среди развалин, вспоминая своих боевых друзей. Живых и тех, кого уже нет.
— Вот здесь, — высказывал я вслух свои мысли на площадке второго этажа, — жили заместитель командира полка капитан К — Ф. Федоров, а рядом — начальник связи капитан П. К. Петько, за ними — полковой воен-инженер 3-го ранга Жуков, а вон там была квартира штурмана Хохлова — наша квартира...
Я вспоминаю трагическую судьбу этих наших добрых соседей. А произошло с ними вот что.
19 августа 1941 года в полк поступило приказание командира 8-й минно-торпедной авиабригады — срочно подыскать восточнее Ленинграда место и оборудовать на нем полевой аэродром. Задание поручили капитанам Федорову, Петько и военинженеру 3-го ранга Жукову.
Все трое они спешно вылетели на самолете СУ-2. Погода сложная — пришлось лететь на высоте 50–60 метров. Вблизи железнодорожной станции Чудово самолет СУ-2 был подбит пулеметным огнем противника. Мотор заглох. Вынужденная посадка в поле, около леса. Немцы обстреляли севший самолет. Трех наших офицеров взяли в плен. В пути они приняли смелое решение — бежать от конвоиров. Условились — броситься в разные стороны, а затем самостоятельно пробираться к своим. По сигналу капитана Федорова все трое побежали. Но Петько сразила автоматная очередь. Упал тяжело раненный Жуков и снова был схвачен. Только Федорову удалось добежать до леса. Через сутки он вышел к своим войскам, потом вернулся в полк. Но Федоров вскоре погиб, выполняя боевое задание. А Жуков всю войну пробыл в плену, вернулся в свой полк только после Победы, но недолго прожил с подорванным в концлагерях здоровьем.
От дома мы направились к летному полю. Из двух ангаров уцелел один — в нем местные колхозники разместили молочную ферму.
— Здесь молочная ферма, — остановил нас колхозный сторож. — Посторонним тут не положено расхаживать.
Я объяснил колхознику, кто мы такие. С этого аэродрома, сказал ему, мы летали бомбить фашистов под Ленинградом.
— А вы не из того полка, который летал на Берлин? — спросил сторож.
— Из того самого, — ответил я.
Сторож тут же побежал к телефону, и скоро к нам приехал на машине председатель колхоза. Поздоровался, пригласил в правление. И когда мы подъехали к домику правления, там уже собралось много людей. Пришлось мне выступать, рассказывать о боевых заданиях, на которые мы улетали отсюда, из Беззаботного, о том, как бомбили Берлин.
Вернулись мы в Ленинград поздно вечером. Нахлынувшие вдруг воспоминания долго не давали заснуть. В начале войны нас, летчиков, штурманов, стрелков-радистов, было в Беззаботном 300 человек, а дожили до Победы не больше двух десятков.
Сердце сжалось от боли.
Дни летели быстро. Окончилась война с милитаристской Японией. Евгений Николаевич Преображенский был назначен командующим ВВС Тихоокеанского фло та. В стенах академии мы неожиданно встретились с ним. Его тоже командировали на наши академические курсы. Но я уже заканчивал учебу и в чине полковника собирался возвращаться на Север, на прежнюю свою должность. Преображенский приободрил меня:
— Что ж, Петр Ильич, поезжай, послужи еще с полгодика в Заполярье. А я тем временем закончу курс, и вместе махнем на ТОФ. Идет?
Теперь на Север я возвращался со всей своей семьей и отдал этому суровому, неповторимому в своем роде краю еще более двух лет, о которых всегда вспоминаю с особо трепетным чувством.
Только теперь я по-настоящему познал Заполярье, горизонты которого многократно расширились передомной.
В конце 1947 года я был зачислен слушателем Академии Генерального штаба. Окончил академию в 1950 году. К тому времени Евгений Николаевич Преображенский уже был командующим авиацией Военно-Морского Флота.
При распределении выпускников академии меня назначили главным штурманом авиации ВМФ и присвоили звание генерал-майора авиации. И вот теперь — уже в который раз! — я снова служу вместе с Преображенским, под его началом.
Два года спустя Евгений Николаевич предлагает мне изменить профиль, перейти на штабную работу. Согласился, и в начале 1953 года меня назначили начальником штаба — первым заместителем командующего ВВС Краснознаменного Балтийского флота. Опять родная мне Балтика!
Я вновь прослужил на Балтике семь лет. Там в 1957 году стал генерал-лейтенантом авиации.
В 1960 году меня назначили на должность начальника штаба авиации Военно-Морского Флота. И снова мы сошлись на одном боевом участке с Евгением Николаевичем Преображенским — теперь уже генерал-полковником авиации. Сошлись, к сожалению, в последний раз и ненадолго. Вскоре Евгений Николаевич заболел, а в 1963 году его не стало.
Десять лет проработал я начальником штаба авиации ВМФ и в 1971 году по болезни ушел в отставку.
В Москве на Новодевичьем кладбище есть могила, на барельефе обелиска которой изображены крутые морские волны под голубым небосводом. Это символ дружбы отважного человека с небом и морем. Здесь покоится прах Героя Советского Союза Евгения Николаевича Преображенского. Его имя носят улица в городе Кириллове Вологодской области, один из теплоходов Северного речного пароходства. А несколько лет назад со стапелей судоверфи в Польше сошел морской лайнер, построенный для Советского Союза. На его борту пламенеют слова: «Евгений Преображенский».
Имя Героя Советского Союза Николая Александровича Токарева носит один из лайнеров Черноморского морского пароходства. Его именем назван ряд улиц я прибалтийских и причерноморских городах. Оно присвоено многим пионерским дружинам.
Именем Героя Советского Союза маршала авиация Ивана Ивановича Борзова названа улица в Калининграде, морской лайнер Балтийского пароходства.
На необъятных просторах нашей Родины, в разных местах, высятся обелиски с дорогими моему сердцу именами морских летчиков — моих однополчан. В Двинске, на берегу Даугавы, — памятник легендарному экипажу Петра Игашева. В районном центре Хвойное Новгородской области — героическому экипажу Петра Трычкова. В Грузино Ленинградской области — прославленному экипажу Героя Советского Союза Василия Гречишникова...
С годами не меркнет боевая слава героев — живых и павших в жестоких схватках с врагом. В их подвигах встают перед нами высоты патриотического духа, открываются глубины пламенных сердец. И если, читатель, мне своей книгой удалось в какой-то степени показать, какими были мои боевые товарищи, как они, не щадя крови и самой жизни, сражались за нашу великую, любимую Родину, я буду счастлив. [239]