Земля — небо — море

Морская авиация... Само название говорит о ее назначении — наносить удары по врагу на море: по военным кораблям, транспортам, военно-морским базам.

Но обстановка на фронте складывалась так, что одним из направлений боевых действий морской авиации все в большей степени становился сухопутный фронт — наземные цели. Таким образом, ареной действий морских летчиков являлись и земля, и небо, и море.

Полеты на Двинск стали для нас, по существу, первой пробой — первым опытом боевых действий по сухопутным войскам противника. И как бы ни было трудно в этой операции, мы многому научились.

А обстановка складывалась не в нашу пользу, хотя в результате удара немецкие войска потеряли большое количество танков, орудий. Противник сумел в короткий срок подтянуть крупные подкрепления и возобновить свой натиск. В первых числах июля немецко-фашистские войска форсировали Западную Двину и вышли в район Лужского оборонительного рубежа. Передовые части 4-й немецкой танковой армии подошли к городу Кингисепп.

Вся ударная авиация Краснознаменного Балтийского флота, взаимодействуя с войсками Северо-Западного фронта, днем и ночью наносила удары по танкам и живой силе противника в районах Луги, Осьмино, озера Самро, Кингисеппа.

Нелегко приходилось в те дни 1-му минно-торпедному авиационному полку. Не были возмещены потери в машинах, сбитых и поврежденных под Двинском. Не хватало летчиков. В иные дни боевым экипажам выпадало по три-четыре вылета. Даже те, которые направлялись на разведку в Балтийское море, обязаны были предварительно залетать на линию фронта для нанесения бомбовых ударов по войскам противника.

Летно-технический состав вообще не покидал аэродрома. Экипажи отдыхали и принимали пищу возле самолетов, по нескольку суток не раздевались. Ибо в любую минуту могла прозвучать команда «На взлет!». На боевые задания уже не назначались штатные эскадрильи. Вылетали, как правило, сборные группы экипажей из летного состава разных подразделений — те, что по своему физическому состоянию могли лететь.

Больших усилий требовала организация ночных вылетов. В основном в эти полеты включался командный руководящий состав, как наиболее опытный, — от командира звена и выше. И многие летчики, побывавшие в дневных полетах, отправлялись в ночные.

Тон выносливости, самообладания задавали наиболее опытные, искусные командиры, летчики — капитаны М. Н. Плоткин, Н. В. Челноков, А. Я. Ефремов, М. А. Бабушкин, И. И. Борзов, А. М. Шевлягин, Н. П. Уваров и другие.

Я часто думал в те дни о командире второй эскадрильи капитане В. А. Гречишникове, наблюдая за его действиями. Какой же неистощимой энергией, какой силой духа надо обладать, чтобы делать все то, что доводилось ему, и делать точно, быстро, безукоризненно. Крепкий, выносливый, он, казалось, не знал усталости. Иной раз командир полка не решался назначать его на полет обычным приказом, обращался к нему примерно так:

— Знаю, капитан, вы хорошо сработали сегодня, устали. Но вот поступило срочное задание...

— Готов к полету, товарищ майор, — отвечал Гречишников. И тут же, уточнив цель, устремлялся к самолетам, чтобы через несколько минут поднять в воздух звено либо всю эскадрилью.

Под стать командиру был штурман эскадрильи старший лейтенант А. И. Власов — прекрасный специалист своего дела, неутомимый авиатор. В полку знали, что у Власова хорошая семья, растут три сына. И не случайно, когда среди летчиков заходил разговор о трудностях и опасностях полетов, Александр Иванович резонно замечал:

— Пусть трудно нам, друзья. Зато легко будет нашим детям. Они-то поживут под чистым небом.

Флагманский экипаж по-прежнему состоял из заместителя командира полка капитана К. В. Федорова, штурмана капитана П. И. Хохлова, стрелка-радиста старшины Казунова. Перед самой войной мы на сборах про шли отработку полетов в облаках в дневное и ночное время. И кому как не нам выполнять теперь такие полеты. Так оно и было. Наш экипаж всегда назначался ведущим ударных групп для выполнения заданий в самых сложных условиях. А таких боевых заданий было немало. Мы постоянно находились при штабе полка — палатка к палатке, — расположенного в лесу, вблизи аэродрома. Занимались подготовкой экипажей, по команде подымались в воздух.

На отдых оставалось слишком мало времени. Короткие часы, которые удавалось выкроить для сна, были мало похожи на отдых. В соседней, штабной, палатке из-за неустойчивости связи с вышестоящими штабами всегда стоял шум и разноголосица.

Не только мы, все уставали. Усталость, бывало, валила с ног. Но горше всего были для нас потери. Многие не возвращались из воздушной разведки над Балтийской. Продолжительность этих полетов достигала шести часов, а иногда и больше. Предстояло пролетать над I оккупированной гитлеровцами территорией Прибалтийских республик. В светлое время суток нередко наши самолеты перехватывались истребителями противника. Только в начале июля мы таким образом потеряли пять ИЛов, и среди них такие прославленные экипажи, как Н. П. Уварова, И. И. Лебедева, А. М. Шевлягина.

Я уже рассказывал о замечательном летчике Анатолии Михайловиче Шевлягине. И вот не стало этого отважного и умелого пилота-командира. Его самолет, уже возвращавшийся с задания, был сбит в неравном бою. Горящий, он упал возле деревни Медвежок Сланцевского района Ленинградской области. Вместе с командиром погибли штурман звена лейтенант Павлов Василий Александрович, стрелок-радист старший сержант Травкин Леонид Васильевич и воздушный стрелок Шмелев Петр Павлович. На месте их гибели жители деревни Медвежок установили памятник.

Горько было сознавать и гибель экипажа заместителя командира эскадрильи старшего лейтенанта Н. П. Уварова.

Как это случилось? Очевидцы рассказывали, что в районе деревни Колтуши на Карельском перешейке самолет ИЛ-4 вел воздушный бой с четырьмя немецкими истребителями. Бомбардировщик вдруг задымился и стал снижаться. На высоте примерно двухсот метров от него отделился человек, но его парашют не раскрылся, и он упал недалеко от упавшего самолета. Находившийся в этом районе капитан Ильин с группой бойцов подбежали к самолету. В штурманской кабине они обнаружили мертвого капитана М. П. Гилевича — в груди десять пулевых ран. Мертвы были стрелок-радист О. Ф. Дзюба и воздушный стрелок В. И. Калошин — тоже пробитые пулями. Упавшим на землю оказался старший лейтенант Н. П. Уваров. В правой его руке было зажато кольцо с обрывком тросика от вытяжного парашюта. Было ясно — одна из пуль перебила шланг с вытяжным тросиком, и это явилось причиной гибели летчика.

Мне особенно запомнился капитан Гилевич Матвей Петрович — опытнейший штурман и замечательный товарищ. В кругу однополчан он был приятным собеседником, интересным рассказчиком. Мечтал после войны стать журналистом. В полку мы читали неотправленное письмо Матвея Петровича, адресованное жене. «Зина, — писал он, — береги детей. Мы нещадно бьем фашистов, которые вероломно ворвались на нашу священную советскую землю. Жаль невинных советских людей, замученных оккупантами... В каждом убитом фашистами ребенке мне чудятся личики наших дорогих малышей — Юрки, Вовки, Бориса. Поэтому я со всей яростью, со всем ожесточением уничтожаю озверелые фашистские банды. Возвращаюсь на свой аэродром, когда в самолете нет уже боеприпасов, жалея в душе, что они кончились»...

На месте гибели экипажа Н. П. Уварова также установлен памятник. В День Победы к нему приходят ветераны ДКБФ, жители деревни Колтуши, возлагают цветы к обелиску, вспоминают о покоящихся в этой земле героях.

...С каждым днем боевые задачи полка усложнялись. Нам донесли, что 12 июля во второй половине дня авиаразведка обнаружила в море крупный конвой противника — более 40 транспортов и боевых кораблей. Он следовал вдоль латвийского побережья курсом на север, к Ирбенскому проливу.

«Найти конвой в море. Нанести по нему бомбовый удар. Результаты донести по радиосвязи». Вот задача, поставленная 1-му МТАП.

Как ни спешил личный состав с подготовкой к вылету, экипажам удалось подняться в воздух только в 21 час 20 минут — уже в наступивших сумерках. Вылетело двенадцать самолетов ИЛ-4. Под каждым из них висело по три бомбы ФАБ-500. Ведущим был наш флагманский экипаж. Весь личный состав авиагруппы был подготовлен к полету ночью в составе эскадрильи.

Наш маршрут: Беззаботное — Котлы — Пярну — Ирбенский пролив и далее вдоль побережья Латвии на юг, до Либавы.

До Рижского залива погода была сложной. Кучевая облачность 6–7 баллов с нижней кромкой до 200 метров простиралась на всем участке маршрута. Временами шел моросящий дождь. Летели под облаками. Самолеты сильно болтало. Южнее нас вдали сверкали молнии. Видимость резко ухудшалась.

Пилотировать самолеты было трудно, тем более что полет осуществлялся строем, без включенных бортовых навигационных огней.

В Рижском заливе и далее в море облачность исчезла, но наступившая темнота снизила до предела видимость. Видны только очертания берега, а что на воде различить невозможно.

Впереди засверкали трассы зенитных снарядов. Кто бьет по нам — корабли противника или свои, — определить трудно.

К сожалению, в то время на наших самолетах не было бортовых радиолокаторов, при помощи которых можно было все видеть на воде в полосе полета. Приходилось полагаться только на визуальное обнаружение целей. Но корабли и транспорты, конечно, шли, маскируясь, без включенных огней, при полном радиомолчании. Стало ясно, обнаружить конвой в темную ночь невозможно.

Ударная группа, долетев до военно-морской базы Либава, развернулась и пошла обратно у самого берега, на высоте 500 метров. Мы все-таки не теряли надежды обнаружить конвой, но она, увы, не сбылась. Не удался ночной полет.

По установленному правилу, летим к линии фронта и там, в районе Кингисеппа, сбрасываем на противника бомбовый груз.

Через три часа сорок минут после взлета эскадрилья произвела посадку на своем аэродроме. Здесь узнали, что вылетевшие раньше нас два самолета-разведчика полка также вернулись ни с чем. Конвой не обнаружен.

Не успели мы заявиться на командный пункт полка для доклада, как из штаба авиабригады поступила команда на вылет нашей авиагруппы с прежней задачей. Все наши доводы, что в море непроглядная темень, разглядеть что-либо невозможно, не были приняты во внимание. \

И вот снова, в 1 час 40 минут, теперь уже 13 июля, эскадрилья взлетела и прежним маршрутом пошла в море. И вновь, ничего не обнаружив, мы вернулись на свой аэродром, предварительно, конечно, завернув на линию фронта и сбросив на противника бомбы.

А между тем крупный вражеский конвой, прикрываясь темнотой и берегом, шел на север. В четыре часа утра, когда сторожевые корабли КБФ обнаружили, что конвой входит в Рижский залив, нам вновь дали команду на взлет.

— Задача прежняя.

Летный состав изнемогал от усталости. От перенапряжения болели глаза. Но мысль, что мы будем над Рижским заливом с восходом солнца и, несмотря ни на что, найдем конвой, выполним поставленную задачу, подняла боевой дух.

В 5 часов экипажи вновь в воздухе. Сразу же почувствовали перемену погоды. Теперь над нами была тонкая слоистая облачность, лишь вдалеке на юге виднелись грозовые вспышки.

Рижского залива достигли как раз в тот момент, когда на горизонте показался красно-оранжевый диск солнца. Вот и наше светило! Небо чистое. Море спокойное, искрится в лучах восходящего солнца.

Летим на высоте 2000 метров, в плотном боевом порядке. Под фюзеляжами самолетов, как и ранее, по три ФАБ-500. С каждым пройденным километром все лучше, отчетливее просматривается Рижский залив. И вот в юго-восточной его части видим легкий крейсер противника, следующий курсом на север. Первая ласточка. Надо полагать — прикрытие, и, значит, конвой где-то невдалеке.

— Ударить по крейсеру, — принимает решение капитан Федоров. — С каждого самолета сбросить по одной бомбе.

Ведомые самолеты заходят на боевой курс для бомбоудара. Но крейсер ловко маневрирует, затрудняя прицеливание.

Тогда решаем зайти для удара по крейсеру со стороны солнца. При этом маневре с севера на восток я и увидел конвой. Большой, он шел у самого берега южной части залива, держа направление к Риге. Шел четырьмя параллельными колоннами по десяти транспортов в каждой.

— Оставить крейсер, — прозвучала команда с флагмана. — Курс — на конвой!

Теперь взоры экипажей были устремлены на идущие впереди транспорты. Было видно, что дистанция между! ними не выдерживалась. Значит, надо полагать, не миновал конвой ударов наших кораблей и береговой артиллерии с острова Сааремаа, когда проходил его. Так оно и было. Уже при входе в Ирбенский пролив, как мы узнали позже, конвой подвергся обстрелу 180-миллиметровых орудий батареи береговой обороны с острова Сааремаа и потерял несколько транспортов. А при входе в Рижский залив был атакован четырьмя торпедными катерами под командованием капитан-лейтенанта Гума-ненко. Но, несмотря на потери, он и сейчас был велик: 42 транспорта да корабли охранения.

И вот цель перед нами. Отчетливо видны верхние палубы транспортов. На них различимо содержимое. Палубы забиты танками, самоходными орудиями. На некоторых судах, торчат поднятые вверх стволы зениток Они уже выбрасывают снаряды по нашим самолетам. Но огонь неорганизованный. В радиусе трех-четырех! километров от конвоя маневрируют, ведя зенитный огонь, несколько сторожевых кораблей и два миноносца. I Истребительного прикрытия пока не видно, но его следует ожидать. И нам нельзя медлить, надо действовать.

Зорко всматриваясь в конвой, мы твердо определили, что идущие к Риге крупные, сильно охраняемые транспорты перебрасывают морским путем по меньшей мере танковую дивизию. Вот это — цель!

С флагмана подана команда: «Построение в колонну звеньев. Высота 2000 метров. Заход на боевой курс со стороны берега».

Я вглядываюсь в берег. Короткая волна перемывает золотистый песок. Поверхность залива в лучах восходящего солнца все время меняет оттенки: водная гладь то серая, то голубоватая, то серебристая.

Вновь переношу взгляд на конвой. В центре третьей параллельной колонны бросается в глаза особенно крупный транспорт. Водоизмещение не менее 10–12 тысяч тонн. В отличие от других верхняя его палуба отливает красным цветом, что особенно выделяет его на водной поверхности. И очень уж много всего на палубе. Видны танки — незачехленные, ничем не прикрытые. И беготня на палубе людей, вероятно поднятых по боевой тревоге.

Вот, думаю, главная цель во всем конвое. Федоров соглашается. Ведомым экипажам передается указание:

«Сбрасывание бомб производить по сигналам ведущих в звеньях. B первом заходе бросать по одной бомбе с самолета. Главная цель — транспорт с красной палубой».

Первый заход ко всеобщему нашему огорчению не дал желаемых результатов. Лишь одна из двенадцати сброшенных бомб взорвалась рядом с транспортом, остальные прошли с перелетом в 30–40 метров. И все-таки транспорт получил повреждение, потерял ход, стал откатываться влево, а затем застыл на месте. К нему подошли почти вплотную два других транспорта из этой же колонны. Ну что ж, цель увеличилась в своих размерах. Это хорошо.

Повторный заход. И четыре бомбы из сброшенных двадцати четырех точно попадают в цель. Особенно метким оказалось звено, ведомое капитаном В. А. Гречишниковым (штурман — старший лейтенант А. И. Власов). В транспорт-гигант с красной палубой угодили три бомбы ФАБ-500, и от страшной силы взрыва он переломился. Вверх поднялись корма, носовая часть, и все это скрылось под водой. На корме второго транспорта разразился пожар. Высоко вверх поднялся столб черного дыма. Транспорт медленно, с большим правым креном стал погружаться в воду.

Стрелок-радист флагманского самолета старшина Казунов удачно сфотографировал гибель двух фашистских транспортов. И, как скоро увидит читатель, его снимки очень пригодились нам.

Третьего захода не могло быть — весь наш боезапас был израсходован. По радио мы донесли в штаб полка и авиабригады, что обнаружили конвой в Рижском заливе, о его составе, скорости хода, направлении движения. Сообщили также о нашем бомбоударе и его результатах — о потоплении двух транспортов.

На обратном пути в районе города Пярну мы встретили эскадрилью торпедоносцев нашего же полка. Она шла на тот же конвой. Покачав плоскостями своих самолетов, мы пожелали нашим боевым друзьям удачи и успеха.

Вслед за торпедоносцами с небольшим интервалом тем же маршрутом летело несколько групп бомбардировочной авиации флота. Им предстояло довершить разгром вражеского конвоя, что и произошло уже в устье реки Западная Двина.

Приземлились на родном аэродроме, едва живые от усталости. Одолевал сон. Слипались глаза. Ведь более полусуток провели в воздухе в обстановке крайнего напряжения. Но тут же флагманский экипаж получает приказ: «Срочно вылететь в Таллин, к командующему КБФ».

Командующий флотом, объяснил мне и капитану Федорову командир полка, требует вашего личного доклада о поисках конвоя противника и о боевых действиях против него.

Приказ есть приказ. Наспех позавтракав, Федоров и я на самолете ПО-2 летим в Таллин. Пролетая аэродром Котлы, невольно обращаем внимание на очаги пожаров на местах приангарных помещений, на большое количество воронок от взрывов бомб на летном поле.

По всему видно, аэродром только что подвергся бомбардировке. А ведь на нем базировались бомбардировочные полки нашей 8-й авиабригады. Видно, счастье сопутствовало им. Мы их видели летящими в Рижский залив на бомбежку фашистского конвоя. И в это самое время на их аэродром нагрянула немецкая авиация. Произошло неожиданное несовпадение: в то время, как наши бомбардировщики добивали немецкий конвой, гитлеровские самолеты штурмовали их пустующий аэродром.

Мы с Федоровым не спали вторые сутки. Усталость все сильнее одолевала нас. Руки не слушались, а надо было твердо держать штурвал, рычаги управления. Глаза слезились под бьющими лучами солнца. Шутка ли сказать — самолет в воздухе.

Пришлось нам — летчику и штурману — вести самолет поочередно: десять минут он, десять минут я. Один из нас в это время управлял, другой — спал. Но были моменты, когда мы засыпали оба одновременно и вдруг вздрагивали от резкого свиста самолета, стремительно несущегося к земле, едва успевали выровнять машину, готовую врезаться в землю.

Сейчас вспоминаешь об этом как о чем-то неправдоподобном. А все обстояло именно так. Этот полет мог кончиться для нас трагично. Ведь опоздай мы на миг открыть глаза — и конец. А кроме того, любой вражеский истребитель, окажись он поблизости, без труда мог сбить нас.

Наконец мы на таллинском аэродроме. Нас быстро доставляют в штаб флота. И вот встреча с командующим.

Адмирал В. Ф. Трибуц принял нас с подчеркнутой суровостью на лице.

— Доложите, почему вы ночью не обнаружили такой крупный конвой?

Все наши объяснения о непроглядной темноте ночи, о том, что визуально ничего нельзя было обнаружить и ь первом и во втором вылете, он не желал принимать во внимание.

— Вы персонально, как руководители, как ведущий экипаж, виновны в проходе конвоя в Рижский залив, и за это вас полагается судить.

Я вновь стал доказывать, что ни нашей эскадрилье, ни двум ранее посланным разведэкипажам ночью невозможно было что-либо разглядеть на море. А с рассветом мы сразу же отыскали конвой и отбомбили его. По радио донесли во все штабы о местонахождении конвоя, о потопленных нашими экипажами двух транспортах. При этом я вынул из кармана свернутую трубочкой фотографию, запечатлевшую момент гибели двух немецких транспортов. (Старшина Казунов сумел быстро проявить свою пленку и перед самым нашим отлетом в Таллин сунул мне в руки сырой отпечаток.)

— А это что у вас? — заинтересовался адмирал Трибуц свернутым в трубку листом, который я держал в руках.

Я развернул снимок и, вручая его командующему флотом, сказал:

— Это заснятые с нашего самолета уничтоженные транспорты противника. Схвачен на пленку самый момент их гибели.

Разглаживая фотографию и всматриваясь в ее четкое изображение, адмирал спросил:

— Так что, это снимок сегодняшнего удара?

— Так точно! — ответил Федоров.

— Оставьте здесь эту фотографию. Она понадобится. Суровость на лице адмирала сменилась добродушием, потеплели глаза. Он принялся расспрашивать нас о подробностях поиска транспортов. Мы рассказали все, как было. Сообщили также, что при отходе от цели видели четверку наших торпедных катеров, которые атаковали конвой, а в воздухе встретили несколько групп самолетов-торпедоносцев и бомбардировщиков авиачастей флота.

Ну а как вы себя чувствуете? — поинтересовался командующий.

— Страшно устали, товарищ адмирал, — откровенно признался Федоров. — Едва долетели до Таллина. Я кивнул в знак согласия.

— Благодарю за службу. Желаю боевых успехов.

Этими словами адмирал закончил разговор с нами. Мы повернулись по всем правилам Устава и вышли из кабинета командующего. В приемной его помощники распорядились о нашем обеде и отдыхе.

Через три часа мы снова летели на своем тихоходе. На аэродроме Беззаботное нас окружили летчики, штурманы, стрелки-радисты. Пошли расспросы о встрече с командующим. Мы передали товарищам весь наш разговор в штабе флота. А сами узнали новые подробности о конвое. Только в результате ударов экипажей нашего полка потоплено шесть транспортов и сторожевой корабль, а четыре повреждены. А вообще-то мало что осталось от крупного фашистского конвоя.

Это был первый боевой успех нашего полка на море. [42]