Шяуляйское побоище

Успешно решив свою задачу в Витебско-Полоцкой операции, соединения 1-го Прибалтийского фронта широкой дугой охватили правое крыло фашистской группы армий «Север», выйдя на подступы к Двинску (Даугавпилс) и Свенцянам (Швенченис). Сложившаяся конфигурация линии фронта позволяла нанести глубокий рассекающий удар в стыке вражеских групп армий «Центр» и «Север», прорваться к побережью Балтийского моря и лишить группу армий «Север» сухопутных коммуникаций с Восточной Пруссией.

В директиве Ставки от 4 июля 1-му Прибалтийскому фронту была поставлена задача нанести главный удар в общем направлении на Свенцяны, Каунас, а частью сил — на Паневежис, Шяуляй.

Крупные оперативные задачи, поставленные перед 1-м Прибалтийским фронтом, требовали значительного усиления его новыми войсками. Ставка передавала нам из своего резерва 51-ю армию генерал-лейтенанта Я. Г. Крейзера и 2-ю гвардейскую армию генерал-лейтенанта П. Г. Чанчибадзе, а также 39-ю армию генерал-лейтенанта И. И. Людникова из состава 3-го Белорусского фронта. Одновременно наша правофланговая 4-я ударная армия, действовавшая по правому берегу Западной Двины, передавалась во 2-й Прибалтийский фронт.

Поскольку 4-я ударная ушла от нас, 39-я армия не закончила сосредоточения, а 2-я гвардейская и 51-я армии были еще на подходе, далеко в тылу, 1-й Прибалтийский фронт начал Шяуляйско-Митавскую операцию силами только двух армий — 43-й и 6-й гвардейской, то есть пятью стрелковыми корпусами на очень широком фронте.

Наступление начиналось без всякой оперативной паузы и являлось как бы продолжением Витебско-Полоцкой операции. В соответствии с директивой Ставки 43-я армия наносила главный удар на каунасском направлении, на Свенцяны; правофланговая 6-я гвардейская армия должна была, взаимодействуя с 4-й ударной армией 2-го Прибалтийского фронта, разгромить двинскую (даугавпилсскую) группировку противника.

Артиллерии на 1-м Прибалтийском фронте было много — свыше 10 тысяч стволов (то есть больше, чем имела вся царская армия в первую мировую войну). Мы располагали [297] 20-й и 21-й артиллерийскими дивизиями прорыва, 8-й пушечной артиллерийской дивизией, 2-й дивизией гвардейских минометов и семью отдельными гвардейскими минометными полками, 31-й минометной бригадой и шестью отдельными минометными полками, четырьмя истребительно-противотанковыми бригадами. Это была мощная огневая сила, но маневр ею на широком фронте ограничивался нехваткой средств тяги. До штата нам недоставало 18 тысяч лошадей, 3200 автомашин и 468 тракторов.

К этому времени труженики тыла, конструкторы, инженеры, рабочие военных заводов дали нам боевую технику новых образцов. На фронт поступали 57-мм пушки образца 1943 года, 100-мм пушки образца 1944 года для стрельбы по танкам. Высокая начальная скорость их снарядов, большая пробивная способность сделали эти орудия надежным средством борьбы с «тиграми» и «фердинандами». Правда, 100-мм пушки имели весьма значительный вес (более трех тонн), что ограничивало их маневренность. Подкалиберные противотанковые снаряды получили 85-мм зенитные пушки (образца 1944 года). Поступили на вооружение и мощные 160-мм минометы. Их мина весила более 40 килограммов и обладала большой разрушительной силой. 160-мм миномет имел очень высокую кучность стрельбы.

5 июля наступление началось. На правом фланге оно развивалось медленно. Противник непрерывно перебрасывал резервы под Двинск, и к 12 июля 6-я гвардейская армия смогла продвинуться лишь на 50 километров. Наступавшая в центре и на левом крыле фронта 43-я армия добилась значительно большего успеха. 9 июля она перерезала железную дорогу Двинск — Вильнюс, а на следующий день шоссе Двинск — Каунас. 10 июля из-за левого фланга 43-й армии была введена в бой 39-я армия. Она развила наступление на Укмерге. К 15 июля все наличные резервы 1-го Прибалтийского фронта были задействованы.

Теперь предстояло ввести в бой подходившие к линии фронта войска 2-й гвардейской и 51-й армий. К тому времени стало ясно, что гитлеровское командование даже под угрозой отсечения группы армий «Север» не собирается оставлять Прибалтику без боя. Поэтому наступление на Каунас теряло оперативный смысл. По указанию представителя [298] Ставки Маршала Советского Союза А. М. Василевского главные усилия фронта были перенесены с каунасского направления на шяуляйское, то есть севернее. Генерал Баграмян настойчиво просил Ставку перенацелить главные силы фронта, в том числе свежие 2-ю гвардейскую и 51-ю армии, еще севернее — прямо на Ригу, по кратчайшему направлению — так, как предлагал еще до начала Операции. Однако приказ наступать на Шяуляй был подтвержден Ставкой.

К 20 июля 2-я гвардейская и 51-я армии были сосредоточены на шяуляйском направлении и включились в общее наступление войск 1-го Прибалтийского фронта. 22 июля был освобожден Паневежис, 24 июля — узел железных и шоссейных дорог Укмерге, а 27 июля, с вводом в бой 3-го гвардейского механизированного корпуса генерала В. Т. Обухова, — город Шяуляй. В тот же день 4-я ударная армия 2-го Прибалтийского фронта, взаимодействуя с частями 6-й гвардейской армии, освободила Двинск (Даугавпилс).

Сообщение о взятии Двинска невольно пробуждало воспоминания. Три года минуло с той поры, как та же 4-я ударная армия, называвшаяся тогда 27-й армией, в июле сорок первого сражалась под Даугавпилсом. 2,5–3 тысячи бойцов сводной группы войск, несколько десятков пушек, да еще сведения, что к нам на подмогу спешит мехкорпус Лелюшенко с сотней танков устаревших образцов, — вот и весь «багаж», которым располагала тогда наша 27-я армия и ее командарм Николай Эрастович Берзарин. Дрались с той же самой группой армий «Север», но как разительно переменились с тех пор наши роли! Тогда мы думали только о том, как бы подольше продержаться на очередном оборонительном рубеже, как бы заставить фашистов заплатить большой кровью за очередной бросок на восток. Теперь же недалеко было и до Дня Победы.

В боях на двинском направлении я еще раз услышал об отважном противотанкисте, моем земляке — командире орудия Федоре Сироткине. Не так давно, под Невелем, он был удостоен правительственной награды за героизм и высокое воинское мастерство. Сейчас, у населенного пункта Ясиновец, он опять отличился. Выкатил свою пушку в пехотную цепь, уничтожил метким огнем пять пулеметов противника, чем обеспечил пехоте успех атаки на Ясиновец. [299]

К исходу 27 июля главная группировка фронта продвинулась далеко на запад, а его правое крыло чрезмерно растянулось. Возникла опасность контрудара противника с севера по растянутым на 400-километровом фронте нашим боевым порядкам. Надо было немедленно принимать меры к отражению этой потенциальной угрозы. И вот по директиве Ставки главный удар фронта переносится от Шяуляя на Ригу с юга и левым крылом на Мемель (Клайпеда). Сюда перегруппировывались все войска с артиллерией, кроме 2-й гвардейской армии. Ударная группировка начала наступление на Ригу.

29 июля 3-й гвардейский механизированный корпус вышел к Митаве (Елгава). Попытки взять с ходу этот важный узел дорог, закрывавший путь к Риге, успеха не принесли. На следующий день к Митаве подошел и 1-й гвардейский стрелковый корпус 51-й армии. Однако и противник успел перебросить резервы на этот участок. Завязались ожесточенные бои.

Генерал Баграмян приказал командиру механизированного корпуса генералу В. Т. Обухову оставить часть сил под Митавой, а другую часть бросить на прорыв к побережью Рижского залива. Эту задачу блестяще выполнила 8-я гвардейская механизированная бригада полковника С. Д. Кремера. Стремительным рейдом она 30 июля с ходу захватила город Тукумс и вышла передовыми отрядами на побережье Рижского залива. Сухопутные коммуникации группы армий «Север», оборонявшейся в Прибалтике, были перерезаны. Полковнику Кремеру было присвоено высокое звание Героя Советского Союза, он стал генералом.

Однако успех этот нельзя было считать прочным. Слишком узким оставался коридор, пробитый к морю советскими войсками, слишком малые силы удерживали обе его стенки. К тому же наше продвижение к Риге задерживало упорное сопротивление немецко-фашистских войск в Митаве.

30 июля мы с генералом Баграмяном выехали в Митаву. Часть города была уже в наших руках, в нем шли упорные уличные бои. Пробираясь через разваляны домов среди горящих и рушащихся стен, мы попали под сильный огонь противника и вынуждены были добираться до наблюдательного пункта командира корпуса буквально ползком, по-пластунски. [300]

Свежему глазу всегда видней и огрехи своих войск, и слабые места в обороне противника. Наше внимание привлекла широкая лощина, уходившая в глубину его обороны. Она сама и подступы к ней прикрывались значительно менее сильными огневыми средствами, чем другие обороняемые фашистами участки. Генерал Баграмян приказал командующему 51-й армией генералу Крейзеру лично организовать штурм Митавы, использовав слабости в обороне противника. Я помог артиллерийским начальникам создать соответствующие группировки, спланировать огонь. 31 июля наши войска решительной атакой овладели Митавой. Гарнизон города был ликвидирован.

Когда мы с Иваном Христофоровичем возвращались из Митавы, случилось с нами происшествие, о котором, пользуясь русской старой пословицей, можно сказать: и смех и грех. Ехали мы в приподнятом настроении, шутили. Баграмян, обернувшись ко мне с переднего сиденья открытой машины (я сидел сзади), рассказывал какой-то случай из своей жизни. Впереди — шлагбаум, обыкновенная свежесрубленная береза, толстая, сучковатая. Потяни за веревку — шлагбаум открыт, отпусти веревку — береза падает на опору и путь закрыт. В общем, сработано сооружение второпях, войска наши только что прошли эту местность. Обслуживал импровизированный шлагбаум раненый солдат — голова в бинтах, левая рука тоже.

Потянул он за веревку, шлагбаум приподнялся, но едва наш шофер дал газ, как веревка вырвалась из рук солдата и береза обрушилась сверху на нашу машину. Хорошо, что удар пришелся между передним и задним сиденьями и никто из нас не пострадал.

Было это столь неожиданно, что даже Баграмян с его исключительной выдержкой переменился в лице. Хотел, видно, крепко отчитать солдата, да взглянул на его бинты, на виноватое выражение лица и ничего не сказал.

Так мы и поехали дальше. Молчали. Не знаю, как Иван Христофорович, а я думал про глупые случайности, которых и на войне хоть отбавляй. Сколько пуль и осколков миновали тебя, либо прошив шинель и фуражку, либо задев так, что ты через неделю-другую уже опять в строю. А тут — на тебе! Едва голову не размозжило. Я вспомнил «Дорожные жалобы» Александра Сергеевича Пушкина и невольно рассмеялся. [301]

— Чего это вам весело? — сердито спросил Баграмян.

— Вспомнил, — отвечаю, — такое же происшествие. Точь-в-точь такое же.

— С кем?

— С Пушкиным. Есть у него стихотворение «Дорожные жалобы». Прочитать?

Баграмян кивнул, и я прочел:

Иван Христофорович тоже рассмеялся, и мы заговорили о наших фронтовых делах, об успехе, которого добилась 51-я армия. Еще совсем недавно эта армия под командованием генерала Крейзера отличилась в боях за Крым, а теперь, едва начав действовать в составе нашего фронта, уже освободила такие города, как Паневежис и Шяуляй.

Ее командующего Якова Григорьевича Крейзера я знал еще по службе в Московском военном округе. Он командовал полком Московской Пролетарской дивизии, ее командиром начал Великую Отечественную войну. На реке Березине дивизия, геройски сражаясь, на несколько суток задержала продвижение танковой группировки гитлеровцев. Сейчас, командуя армией, Крейзер зарекомендовал себя большим мастером наступательных действий.

Итак, вся 400-тысячная группа армий «Север» оказалась отрезанной с суши от своих главных сил на советско-германском фронте.

Противник предпринимал отчаянные попытки, чтобы хоть как-то восстановить свое положение в Прибалтике. Командующий группой армий «Север» генерал Фриснер был смещен, его пост занял генерал Шерер — старый друг и доверенное лицо Гитлера. Гитлеровское командование спешно перегруппировывало силы, создавало ударные кулаки из танковых и механизированных дивизий. Первый сильный контрудар враг нанес на левом крыле 1-го Прибалтийского фронта, по войскам 2-й гвардейской армии.

В районе Кедайняя немецко-фашистское командование помимо уже действовавших здесь соединений сосредоточило ударную группировку в составе 7-й танковой, [302] 252-й пехотной дивизий, семи отдельных моторизованных полков, 21-й бригады штурмовых орудий и ряда других частей. В группировке насчитывалось до 150 танков, возглавил ее генерал Маус.

Утром 28 июля, как раз в тот момент, когда главные силы 1-го Прибалтийского фронта развивали наступление на Ригу, соединения Мауса нанесли удар в районе Кедайняя, пытаясь прорваться с юга в тыл нашей главной группировке.

На фронте 2-й гвардейской армии завязались напряженные бои. Противнику удалось прорваться в стыке 11-го и 13-го гвардейских стрелковых корпусов, но дальнейшее его продвижение было остановлено. До 31 июля группировка Мауса, неоднократно изменяя направление ударов, пыталась пробить брешь в обороне 2-й гвардейской армии. Однако командарм генерал Чанчибадзе с помощью переданного в его подчинение 1-го танкового корпуса, умело маневрируя резервами, отразил все эти попытки. Потеряв много танков и живой силы, фашисты были вынуждены перейти к обороне.

Большую роль сыграли в этих боях наши артиллеристы. Противотанковый район, занятый 14-й истребительно-противотанковой бригадой подполковника П. П. Головко, оказался для вражеских танков непреодолимым препятствием. Только батарея старшего лейтенанта Зайцева из 747-го истребительно-противотанкового полка уничтожила семь танков.

Командир орудия 712-го иптап сержант Родяков подбил два «тигра» и один «фердинанд».

Широкое внедрение кумулятивных снарядов резко повысило эффективность стрельбы по танкам прямой наводкой и тех артиллерийских систем, которые предназначены для иных целей, — гаубиц. В этих боях был случай, когда две гаубицы из батареи капитана Новоженова (наводчики орудий Бердяев и Веселов), стреляя прямой наводкой, подбили 12 танков. Кумулятивные снаряды прожигали даже мощную броню «тигров», «пантер» и «фердинандов».

Контрудар противника под Кедайняем, на левом крыле нашего фронта, стал первым в целой серии контрударов, которыми немецко-фашистское командование попыталось перехватить инициативу на этом участке фронта. 2 августа фашисты силами шести пехотных дивизий с [303] танками (до 150 единиц) нанесли контрудар в полосе 43-й армии, на Биржай. Наши части отошли с рубежа реки Мемеле, а 3 августа были вынуждены оставить Биржай.

Когда мы с генералом И. X. Баграмяном приехали в штаб 43-й армии, положение здесь было весьма напряженным. Противнику удалось прорвать фронт и окружить 357-ю стрелковую дивизию генерала А. Г. Кудрявцева. Связь с ней была потеряна. Командарм генерал А. П. Белобородов, действуя с присущим ему хладнокровием и решительностью, ввел в бой все свои резервы, но их было слишком мало, чтобы ликвидировать или по крайней мере локализовать прорыв.

Командующий приказал выдвинуть в полосу 43-й армии 19-й танковый корпус и 22-й гвардейский стрелковый корпус из 6-й гвардейской армии. Спешно перебрасывалась на угрожаемый участок и артиллерия — 64-я пушечная бригада полковника Чапаева, 66-я легкая артбригада полковника Кирдянова и ряд гвардейских минометных частей. Кроме того, мы создали артиллерийскую противотанковую группу из частей 17-й истребительно-противотанковой артиллерийской бригады и 496-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка.

Оперативная группа офицеров штаба артиллерии фронта, прибывшая со мной на этот участок, быстро и хорошо справилась с переброской артиллерии на угрожаемое направление — в стык флангов 43-й и 6-й гвардейской армий. К утру 4 августа почти все артиллерийские части уже прибыли в назначенные им районы. Генерал Баграмян приказал мне лично проследить за вводом в бой резервных артполков 17-й истребительно-противотанковой бригады на правом фланге 43-й армии, в полосе 145-й стрелковой дивизии.

Командира дивизии генерала П. А. Диброву я застал на его наблюдательном пункте. Противник сильно теснил дивизию, фашистская артиллерия била и по наблюдательному пункту Дибровы. От близких разрывов с верхнего перекрытия блиндажа сыпалась земля. В клубах пыли и пороховой гари Петр Акимович, склонившись над полевым телефоном, ровным голосом отдавал приказы. Он коротко доложил мне обстановку, показал на карте расположение своих частей, наиболее удобные районы огневых позиций и подъезды к ним. Спустя десять минут я [304] уже мог отдать первые распоряжения командирам прибывших со мной артполков.

В этот момент прервалась связь со стрелковым батальоном, оборонявшимся примерно в 500–600 метрах впереди наблюдательного пункта, на горящем ржаном поле. Дым, густая пыль мешали видеть, что там происходит. Отдельные группы бойцов появились оттуда и, отстреливаясь, отходили к нам. Оборона смята, это ясно, надо немедленно поддержать пехоту огнем прямой наводки. Я послал к своим артиллеристам связного офицера, оглянулся на Диброву, а его уже нет в блиндаже.

Генерал бежал наперерез отходящим группам бойцов, останавливал их, и они занимали оборону в каких-нибудь 100–150 шагах от наблюдательного пункта. Слева, из лощины, что на краю ржаного поля, показались немецкие танки. Они направились к НП, но на пути у них уже вздымались частые кусты разрывов. Это ударили наши пушки. Танки начали рыскать, один загорелся, остальные быстро отходили в лощину.

И в это время в блиндаж втиснулись четыре бойца, несущие на плащ-палатке тяжелораненого генерала Диброву. Глядя на меня, комдив с трудом произнес:

— Вот как неудачно мы с тобой встретились: здравствуй и... до свидания!

Последний раз с Петром Акимовичем мы виделись три с лишним года назад, 26 июня сорок первого. Здесь же, в Латвии, под Резекне, когда фашисты прорвались к Западной Двине. Но познакомились значительно раньше, еще до войны. Читатель, очевидно, помнит как Диброва, тогда член Военного совета Прибалтийского военного округа, оказывал нам очень большую помощь при формировании 27-й армии. Это был настоящий комиссар, обладавший всеми качествами крупного политработника. Человек большого личного обаяния, сильной воли, очень смелый и решительный, он пользовался в войсках заслуженным авторитетом.

Уже в ходе войны, в самые суровые для нашей Родины времена, многие политработники по собственному желанию переходили на строевые должности, принимали командование батальонами, полками, дивизиями. Среди них был и Петр Акимович Диброва. Он командовал различными частями и соединениями. Потом — 145-й стрелковой дивизией. По характеристике генерала А. П. Белобородова, [305] Диброва стал одним из лучших командиров дивизии в 43-й армии.

Я попрощался со старым боевым товарищем, пожелал ему скорейшего выздоровления. Санитарная машина увезла его в тыл. В начале сорок пятого года Петр Акимович вернулся из госпиталя на фронт, опять возглавил дивизию и провоевал до Дня Победы.

Как я уже говорил, гитлеровское командование предприняло танковый удар под Биржаем, на стыке флангов 43-й и 6-й гвардейской армий. В тот момент, когда с помощью фронтовых резервов, в том числе и артиллерийских частей, нам удалось ликвидировать прорыв в полосе 43-й армии, вторая танковая группировка фашистов попыталась развить успех на левом фланге 6-й гвардейской армии. В отражении этой контратаки большую роль сыграло хорошо налаженное взаимодействие артиллерии с авиацией.

206-м отдельным корректировочно-разведывательным авиационным полком, непосредственно мне подчинявшимся, командовал полковник П. А. Феоктистов. Так же, как П. А. Диброва, он начал войну политработником — в сорок первом на Калининском фронте был комиссаром авиаполка. Сам опытный летчик, в юности — летнаб, он вскоре стал командиром корректировочно-разведывательной эскадрильи, затем — полка. Его 206-й окрап, вскрывая перегруппировки фашистов, не раз помогал нам действовать с опережением, своевременно выдвигать артиллерию навстречу подвижным соединениям противника. Так было и под Биржаем.

Через три-четыре часа после описанных выше событий подполковник Феоктистов доложил в штаб артиллерии фронта, что колонны фашистских танков — 40–50 машин — быстро продвигаются лесными дорогами от Биржая к югу, в тыл главной группировки войск 6-й гвардейской армии. На пути противника лежит дефиле — узость, ограниченная по сторонам глубокими озерами. Если танки успеют проскочить эту узость, они получат возможность для широкого маневра. Значит, надо их опередить.

Навстречу противнику были выдвинуты полки 66-й легкой артбригады полковника Кирдянова (левее дефиле) и 496-й истребительно-противотанковый полк подполковника Макарычева — на дороги, проходившие между озерами. [306]

496-й иптап, чтобы опередить противника, должен был пройти от Паневежиса около 120 километров в считанные часы. Как рассказывал мне потом Макарычев, ни до, ни после этого случая не было в его богатой практике противотанкиста столь стремительного марша. Полку выделили две автоцистерны с горючим, машину с мощной радиостанцией для поддержания устойчивой связи со штабом 6-й гвардейской армии.

Спустя примерно три часа 496-й полк прибыл в назначенный район. Дефиле между двумя озерами в самой широкой части — около 10 километров. Через него идут две дороги — шоссейная и полевая. Местность открытая, впереди в 2,5 километра — лес, откуда следовало ждать появления танков противника. Подполковник Макарычев едва успел поставить на огневые позиции три батареи, как разведчики, забравшиеся на копну сена, доложили: «По просеке из леса выходят танки». Таким образом, противотанкисты упредили противника минут на 30–40.

Макарычев доложил обстановку в штаб армии, оттуда ему передали последние данные авиационной разведки: главные силы противника находятся в 15–20 километрах от огневых позиций полка, идут лесным массивом.

Борьба с разведкой противника — шестью танками, выдвинувшимися из леса, была короткой. Чтобы не демаскировать всю оборону, огонь по танкам открыли только по два орудия 4-й и 6-й батарей. Три машины подбили, остальные ушли в лес.

Спустя час фашисты более крупными силами — 12–15 танками атаковали полк. Однако к этому времени уже все шесть батарей встали на огневые позиции, расчеты окопали и замаскировали орудия. Потеряв еще четыре танка, противник опять отошел. По радио Макарычев поддерживал постоянную связь со штабом 6-й гвардейской армии. Начальник штаба генерал В. А. Пеньковский сообщил, что выслал к дефиле на машинах стрелковый батальон, что танковые колонны гитлеровцев будут атакованы штурмовой авиацией.

Во второй половине дня до 30 танков вышли из леса и устремились к позициям 496-го истребительно-противотанкового полка, пытаясь прорваться через межозерье. Пять батарей Макарычева были расположены подковой, шестую он оставил в резерве. Завязался жестокий бой. В самый его разгар появились в небе три девятки советских [307] штурмовиков. Они атаковали вражеские танки, и те, не выдержав совместного артиллерийско-авиационного удара, стали отходить. Всего на поле боя осталось 22 сожженных и подбитых танка, в основном средние Т-3. Со своих позиций артиллеристы видели, как штурмовики провожали отходящие по просекам и полянам танки противника. Точнее, видели пламя, взлетающее над лесом после очередного захода «илов». Сколько они там уничтожили вражеских машин, сказать трудно. Во всяком случае, на этом направлении фашисты более наступать не пытались. 66-я легкая артбригада полковника Кирдянова, оборонявшая район западнее межозерного дефиле, также успешно отбила все танковые атаки противника. Прорыв был ликвидирован, гитлеровцы отброшены с большими потерями.

Вместе с тем потери нашей артиллерии в этих боях были минимальными. Например, 496-й иптап потерял только два орудия. Михаил Иванович Макарычев действовал в этой сложной обстановке исключительно грамотно. И организация марша полка, и занятие огневых позиций, проведенное без предварительной рекогносцировки, и сам бой с танками, и его результаты — все говорило о боевой зрелости этого командира. Совсем недавно за форсирование Западной Двины он был удостоен высокого звания Героя Советского Союза, и вот — новый крупный успех. Я от души поздравил Михаила Ивановича Макарычева и пожелал ему «так держать!». В последующих боях под Шяуляем 496-й истребительно-противотанковый полк достойно поддержал свою славу и боевые традиции. Остается добавить, что ныне генерал-лейтенант М. И. Макарычев продолжает службу в Советских Вооруженных Силах — командует ракетными войсками и артиллерией одного из военных округов.

Отразив танковый контрудар гитлеровцев, наши войска снова вышли к реке Мемеле и заняли Биржай. 357-я стрелковая дивизия нанесла встречный удар и 7 августа прорвалась из окружения. Всего в этих боях было уничтожено 92 танка и 27 самоходных установок противника, захвачено около 50 орудий и минометов.

Войска фронта продолжали наступление. 6-я гвардейская, 43-я и 51-я армии, преодолевая упорнейшее сопротивление фашистов, медленно продвигались на рижском направлении. [308]

В середине августа противник вновь предпринял попытку вырвать у нас инициативу. С этой целью фашистское командование создало две сильные группировки: одну на митавском (елгавском) направлении, юго-западнее Риги, в составе четырех танковых и двух пехотных дивизий; другую — на кельмско-шяуляйском направлении в составе трех танковых и двух пехотных дивизий. Обе группировки насчитывали до 800 танков и самоходных орудий, около половины из них — тяжелые. Первая группировка нацеливалась против соединений нашей 51-й армии, оборонявших западный фас того узкого коридора, который был пробит к побережью Рижского залива; вторая фашистская танковая группировка, судя по всем последующим ее действиям, должна была сломить оборону 2-й гвардейской армии и выйти в тылы главных сил 1-го Прибалтийского фронта.

16 августа рано утром командующий артиллерией 2-й гвардейской армии генерал И. С. Стрельбицкий доложил мне, что противник перешел в наступление. После сильной артподготовки и авиационного удара до двух полков фашистской пехоты и 50–60 тяжелых танков атаковали соединения 11-го гвардейского стрелкового корпуса. Наступая на узком участке, враг стремился прорваться от Кельме на северо-восток, к Шяуляю, но на его пути встали воины 534-го истребительно-противотанкового полка. Метким огнем они сразу же подожгли семь танков. Фашисты ввели в бой свой второй эшелон, но к этому моменту и Стрельбицкий успел перебросить на опасное направление свой армейский противотанковый резерв — 14-ю истребительно-противотанковую бригаду подполковника Головко. 536-й и 747-й полки этой бригады подбили и уничтожили еще 12 танков.

Ожесточенный бой продолжался до наступления темноты. Три фашистские дивизии — одна пехотная и две танковые (7-я и «Великая Германия») — рвались вдоль шоссе от Кельме на Шяуляй. К исходу дня эта группировка ценою больших потерь в живой силе и технике (наши воины подбили и сожгли до 50 танков) вклинилась на несколько километров в оборону 11-го гвардейского корпуса.

К вечеру благодаря действиям всех видов разведки удалось установить, что сегодняшним ударом на Шяуляй с юго-запада далеко не исчерпываются намерения фашистского [309] командования. И здесь я опять хотел бы сказать слова большой благодарности и летчикам 3-й воздушной армии генерала Н. Ф. Папивина, и летчикам нашего фронтового 206-го корректировочно-разведывательного авиационного полка полковника П. А. Феоктистова. Они помогли нам заранее определить намерения противника. Летчики доложили, что помимо танковой группировки, наступающей от Кельме на Шяуляй с юго-запада, танковые колонны противника сосредоточиваются к западу от Шяуляя, а также еще севернее, перед фронтом 51-й армии, на митавском направлении.

По распоряжению представителя Ставки Маршала Советского Союза А. М. Василевского нам были переданы еще четыре артиллерийско-противотанковые бригады. Таким образом, теперь мы имели уже восемь бригад — около 700 противотанковых орудий. Успех борьбы с ударными танковыми группировками фашистов во многом зависел от того, насколько умело сможем мы распорядиться этой внушительной силой, сманеврировать ею на широком фронте.

В ночь на 17 августа нам надо было прикрыть артиллерией и шяуляйское направление, и митавское. Сделать это удалось своевременно. Непосредственно под Шяуляем была развернута 25-я истребительно-противотанковая бригада подполковника А. Г. Вайнова. С юга это направление обеспечивала 14-я бригада подполковника П. П. Головко, с севера — 17-я бригада полковника Н. А. Красавина. Эти истребительно-противотанковые соединения были установлены на подготовленных в инженерном отношении противотанковых рубежах. Кроме того, на усиление 2-й гвардейской армии были переданы и другие артиллерийские части и соединения, в том числе 53-я пушечная артбригада, 93-я тяжелогаубичная бригада и 2-й гвардейский минометный полк. Стрельбицкий доложил мне, что из 934 орудий, имевшихся в армии, 699 были поставлены для стрельбы прямой наводкой в противотанковых районах и противотанковых опорных пунктах.

Соответственные артиллерийские перегруппировки были произведены и в полосе 51-й армии для прикрытия митавского (елгавского) направления. Здесь развернулись 45-я истребительно-противотанковая бригада полковника А. М. Теплинского, 26-я пушечная бригада полковника Г. И. Капитоненко и бригады 20-й Оршанской артиллерийской [310] дивизии прорыва генерала М. П. Белякова. Три истребительно-противотанковые бригады мы оставили в своем распоряжении как подвижной противотанковый резерв.

Должен оговориться, что даю только самую общую картину тех мер, которые мы принимали, готовясь отразить танковые контрудары противника на шяуляйском и митавском направлениях, что приведенные выше группировки артиллерии только начали создаваться в ночь на 17 августа и в динамике последующего сражения в связи с резкими изменениями боевой обстановки претерпевали более или менее значительные перемены.

Еще до рассвета 17 августа я выехал из штаба 1-го Прибалтийского фронта во 2-ю гвардейскую армию, в ее правофланговый 54-й стрелковый корпус с целью проверить выдвижение наших противотанковых резервов. Корпусом командовал мой старый соратник по 27-й армии генерал А. С. Ксенофонтов, человек отменного мужества, знавший эти места еще по тяжелым боям сорок первого года. Ксенофонтова я застал озабоченным, что и естественно, поскольку его корпус прикрывал Шяуляй с запада и мы с часа на час ожидали вражеского наступления. Решили выехать с ним в части 16-й литовской стрелковой дивизии, оборонявшей наиболее танкоопасное направление.

Несколько слов об этой дивизии. Она участвовала в Курской битве, затем была переброшена на наш фронт, хорошо дралась под Невелем и сейчас, пополненная людьми и боевой техникой, развернулась для обороны Шяуляйского района. Командовал дивизией генерал А. И. Урбшас, начальником артиллерии у него был полковник П. П. Петронис. За короткий срок воины-литовцы создали под Шяуляем сильную противотанковую и противопехотную оборону. В этот и последующие дни мне довелось быть свидетелем массового героизма, проявленного бойцами, командирами и политработниками дивизии в боях за освобождение от фашистских оккупантов родной литовской земли.

Наступило утро 17 августа, а с ним и начало того ожесточенного сражения, которое в памяти его участников осталось как «шяуляйское танковое побоище». Так мы его между собой называем. Борьба с танковыми атаками противника продолжалась более месяца. Немецко-фашистское [311] командование, пытаясь нащупать слабые места в обороне войск 1-го Прибалтийского фронта, часто меняло направление ударов, сосредоточивало усилия то на шяуляйском, то на елгавском направлениях. Да и к самому Шяуляю враг пытался прорваться с разных направлений. Эта длительная, очень напряженная борьба вся состояла из больших и малых эпизодов, в ходе которых массированным танковым таранам мы противопоставили массированный артиллерийский огонь и быстрый маневр артиллерийских частей и соединений на поле боя.

Начну с боев на шяуляйском направлении. Особенно ожесточенными они были с 17 по 22 августа. В отдельные дни фашисты бросали в атаку до 400 танков. Наши пехотинцы и артиллеристы стояли насмерть. Командир батареи из 14-й истребительно-противотанковой бригады старший лейтенант Левшин, получив тяжелое ранение, продолжал вести огонь по танкам. Мужественный офицер скончался, так и не покинув огневой позиции своей батареи. Разведчик из этой же батареи Яков Брынза, обороняя НП, уничтожил из автомата три десятка фашистов, был дважды ранен. Батареи 14-й бригады, которыми командовали старший лейтенант Жук и младший лейтенант Поляков, подбили и сожгли 14 танков.

Отлично сражались под Шяуляем и воины других истребительно-противотанковых бригад — 17, 25, 43-й. Взвод орудий старшего лейтенанту С. Я. Орехова из 1187-го истребительно-противотанкового полка подбил и сжег 6 танков и 4 бронетранспортера. Батареи 317-го истребительно-противотанкового полка, поддерживая стрелков 126-й дивизии, уничтожили во встречном бою 11 танков и 2 бронетранспортера. 18 августа фашистам удалось окружить батарею старшего лейтенанта Ордынцева из 1317-го истребительно-противотанкового полка. Ордынцев организовал круговую оборону огневых позиций. Его пушки били «пантеры» и «фердинанды» со 150–200 метров. Противник потерял 4 танка, бронетранспортер и до роты пехоты. Ночью батарея Ордынцева прорвалась из окружения, но сам отважный ее командир погиб в этом бою.

Еще до начала Шяуляйского сражения, для того чтобы при возможных осложнениях боевой обстановки гибко управлять артиллерией, в полосе 2-й гвардейской армии было создано несколько запасных артиллерийских пунктов управления. Эта инициатива командующего артиллерией [312] армии генерала И. С. Стрельбицкого полностью себя оправдала.

Один из таких пунктов находился на высоте 135,1. День, когда этот запасной пункт стал в силу сложившихся обстоятельств основным на данном участке, хорошо мне запомнился. Утром мы с маршалом артиллерии М. Н. Чистяковым (он был в оперативной группе представителя Ставки Маршала Советского Союза А. М. Василевского) находились в Шяуляе, в штабе артиллерии 2-й гвардейской армии. Вдруг тревожный звонок: танки противника прорвали фронт, движутся на Шяуляй в направлении высоты 135,1. Немедленно выезжаем туда, предварительно отдав соответствующие распоряжения о переброске артиллерии к участку прорыва.

Высота 135,1 господствует над местностью. Видно далеко. Там, за холмами и перелесками, слышен сильный бой — грохот орудий и рвущихся снарядов. Стучат пулеметы, тянется дым от горящих танков. Значит, наша пехота еще держится в отдельных опорных пунктах. Но другие группы пехотинцев — их видно простым глазом — уже отходят правее и левее высоты. А в небе ревут авиационные моторы, стучат пулеметы — идет воздушный бой.

Близ высоты — шоссейная дорога на Шяуляй. У дороги, на картофельном поле, занимает огневые позиции батарея 712-го истребительно-противотанкового полка недоговоровской бригады. Батарея только что прибыла, и расчеты спешно окапывают и маскируют орудия. Эта батарея — пока все, что мы имеем здесь, чтобы закрыть танкам путь на Шяуляй. По радио и телефону связываюсь с командирами ближайших артиллерийских частей, ставлю задачи, указываю маршруты выдвижения к участку прорыва. Теперь все зависит от того, как скоро сможем мы создать здесь надежный противотанковый щит. Вдруг Михаил Николаевич Чистяков — он наблюдает за боем в бинокль — говорит вполголоса: «Танки!»

И в памяти моей воскресает на какой-то миг сорок первый год, безвестная высота под деревней Пески. Тогда тоже был август, мы с Чистяковым тоже собирали в кулак артиллерию, чтобы встретить прорвавшиеся фашистские танки. Впрочем, выражение «в кулак» — слишком громкое для тех трех-четырех батарей, которые мы могли тогда противопоставить бронированной лавине. Да, [313] это было — неравная, жестокая борьба. Было и прошло. Навсегда. Потому что если сейчас у нас под руками лишь одна батарея, то через час их здесь будет уже десять. И они все равно обрубят танковые клешни, как бы далеко те ни протянулись.

Фашистские танки, девять машин, выскочив из перелеска, сразу же открыли сильный огонь по батарее 712-го иптап. Артиллеристы ответили, подожгли два танка. Однако и батарея понесла большие потери — главным образом потому, что нехватка времени не позволила как следует замаскировать огневые позиции. Мы видели, как завалилась на бок одна пушка и отлетело прочь ее отбитое взрывом колесо. Ствол второй пушки откатился назад, да так и остался — видимо, пробит накатник. Вскоре замолчала и третья пушка. А четвертая, стоявшая дальше других от шоссе, вообще не сделала ни единого выстрела. В отличие от трех первых она была хорошо замаскирована, и возле нее снаряды фашистских танков не рвались.

Подавив огонь батареи, танки выскочили на шоссе, рванулись на полной скорости к Шяуляю. И здесь я стал свидетелем единственной в своем роде картины — другой такой не видел за всю войну. Четвертое, до сих пор молчавшее орудие этой батареи вдруг ожило. Выстрел — и передний танк вспыхнул! Выстрел — вспыхнул второй!

Пушка стояла перпендикулярно шоссе и била вражеские танки с борта. В считанные минуты все семь танков были подбиты. Некоторые из них, правда, успели произвести по два-три прицельных выстрела, снаряды рвались возле пушки, но она продолжала вести огонь. Когда последний танк застыл на шоссе, над щитом противотанкового орудия показалась голова в пилотке. Боец выпрямился и, положив руки на щит, долго смотрел на горящие бронированные махины с черно-белыми крестами на броне.

Прорыв противника был ликвидирован, линия фронта восстановлена подошедшими резервами. Тогда я и познакомился ближе с героем этого боя — старшим сержантом Сазоновым, коренастым крепышом с истинно бойцовским характером. Оказалось, что весь орудийный расчет в борьбе с танками погиб и последние две машины Сазонов подбил в одиночку, работая у пушки и за заряжающего, и за наводчика. [314]

За доблесть, проявленную в боях на шяуляйском направлении, старший сержант Н. А. Сазонов был удостоен звания Героя Советского Союза. Ныне он живет и трудится в городе Чапаевсц Саратовской области, а его 76-мм пушка № 11512 (ЗИС-3), прошедшая по дорогам войны свыше 2200 километров, является экспонатом артиллерийского музея в Ленинграде. Заслуженная пушка — 10 уничтоженных танков и 16 пулеметов на ее боевом счету.

Дня через два после боя под высотой 135,1 (кстати говоря, в этом районе недавно открыт памятник воинам-освободителям) мы с заместителем командующего фронтом генерал-полковником В. И. Кузнецовым выехали на другой запасной артиллерийский пункт управления. Он располагался на хуторе близ деревни Гитары, примерно в 5 километрах юго-западнее Шяуляя. Поездка опять-таки была связана с тем, что фашисты ввели в бой свежие силы и обстановка в этом районе стала напряженной.

Машина свернула на проселочную дорогу. Вот и хутор. Небольшой домик, рядом сарай, еще какие-то хозяйственные постройки. Хутор стоит близ лесной опушки, обнесен изгородью, окопан дренажной канавкой. Из домика в сторону леса и к шоссе на Шяуляй тянутся провода полевого телефона. Километрах в 3–4 к западу, за лесом, слышим сильный бой.

Заходим с Василием Ивановичем в дом. Здесь только сержант и два бойца-телефониста. Связь в порядке, созваниваемся с артиллерийскими частями на передовой. Командиры докладывают, что атаки противника отбиваются успешно, однако на одном из участков группа фашистских танков прорвалась через передний край. «Танки, шесть — восемь машин, пошли лесом на Шяуляй», — заканчивает свой доклад артиллерийский командир.

Надо принимать срочные меры, ведь отсюда, от хутора, до Шяуляя едва ли более 5 километров. Однако не успели мы вызвать Шяуляй, штаб артиллерии 2-й гвардейской армии, как совсем рядом взревели танковые моторы. Гляжу в окно, вижу, как по лесной дороге на опушку выползают тяжелые танки с черно-белыми крестами на броне. Видимо, танкисты заметили линии проводов, тянувшиеся от домика, и нашу легковую машину. Башня головного танка развернулась в нашу сторону. Вспышка выстрела — снаряд ударил в сарай. Потом по крыльцу и [315] окнам полоснула пулеметная очередь. Благо в доме имелось окно, выходившее на противоположную сторону. Мы вышибли раму, выскочили из окна, перебежали двор. Лежим в канаве. У телефонистов хоть автоматы, а у нас с Василием Ивановичем только пистолеты. На наше счастье, вражеские пехотинцы не прорвались вслед за танками — их отсекли еще перед передним краем.

Развернувшись в боевой порядок, фашистские танки пошли открытым полем прямо на Шяуляй. Мы видели, как они нырнули в лощину, потом вышли на высокое место. Вдруг над одним из них мелькнула яркая вспышка, потянулся черный дым. А потом в течение каких-нибудь десяти-пятнадцати минут разрывы орудийных снарядов накрыли все пространство, по которому двигались танки. Они вспыхивали один за другим. Только две машины уцелели. На большой скорости они выскочили из зоны огня и опять мимо нас, через хутор, помчались по лесной дороге. Удалось ли им проскочить к своим, не знаю.

Мы сели в машину, поехали к артиллеристам, так быстро расправившимся с фашистскими танками. Это оказалась батарея из 16-й литовской стрелковой дивизии. Командование дивизии своевременно узнало о прорыве вражеских танков и приняло соответствующие меры, чтобы их встретить. Танки буквально напоролись на батарею 224-го артполка, которую вывел на огневую позицию командующий артиллерией дивизии полковник П. П. Петронис.

Первыми двумя выстрелами сержант Бивайнис подбил головную машину. Тут же ударили орудия сержантов Мицкунаса и Качаниса и младшего сержанта Лауникониса. Наводчик Шульскис поджег еще один танк. Из шести фашистских танков только два уцелели. Это они и проскочили мимо нас в лес. Батарейцы потерь не имели.

Да и все другие воины 16-й литовской дивизии хорошо дрались в этот напряженный боевой день. Только 167-й стрелковый полк полковника В. Мотека при поддержке полковой и дивизионной артиллерии уничтожил 22 вражеских танка и 8 бронетранспортеров. Мужественно бились с фашистами стрелки 156-го полка полковника В. Луни и артиллеристы 224-го артполка полковника П. Симонайтиса. Нам называли многих отличившихся. Запомнился мне командир батареи Добровольскис, уничтоживший [316] огнем своих орудий несколько танков, и боец Мицкенас, который подорвал танк связкой гранат.

После 20 августа бои на шяуляйском направлении еще продолжались, однако активность гитлеровцев стала заметно спадать. Это и понятно. За несколько дней в полосе 2-й гвардейской армии противник потерял около 200 танков, в том числе 45 тяжелых. Не добившись здесь сколько-нибудь значительного успеха, вражеское командование перенесло свои усилия севернее, на елгавское направление, против нашей 51-й армии.

Это, конечно, не значит, что на елгавском направлении до 20 августа было затишье. С 17 августа бои здесь вспыхнули не менее ожесточенные, чем под Шяуляем. Но, по мере того как возрастали потери противника в танках и живой силе, гитлеровское командование было вынуждено сосредоточивать остававшиеся в его распоряжении силы на более узких участках фронта.

В первых боях на елгавском направлении большой урон противнику нанесла 45-я истребительно-противотанковая бригада полковника А. М. Теплинского. Ее воины за 17–18 августа подбили 51 танк, из них 17 тяжелых, 11 бронетранспортеров, 3 орудия, уничтожили до 2 батальонов пехоты.

Докладывая мне о боевых делах бригады, Теплинский отметил, что не все общевойсковые командиры умело используют придаваемую им противотанковую артиллерию. В этом я и сам убедился, приехав в 51-ю армию. Некоторые общевойсковые командиры, не имевшие опыта борьбы с массированными танковыми атаками, вместо того чтобы использовать артиллерию централизованно, распыляли ее на широком фронте. В результате получалось, что основные, наиболее танкоопасные направления не были прикрыты достаточно плотным артиллерийским щитом.

Вместе с тем должен отметить отличное использование артиллерийских средств в 77-й стрелковой дивизии, которой командовал Герой Советского Союза генерал-майор А. П. Родионов, а командующим артиллерией был полковник А. А. Селенинов. В августе и сентябре 1944 года этой дивизии придавались или поддерживали ее в борьбе с танками различные части и соединения артиллерии, в том числе гвардейские минометы.

Отзывы, которые я слышал о генерале Родионове от [317] артиллерийских командиров, всегда сводились к одному: глубоко знает боевые возможности артиллерии, умело ставит ей боевые задачи, работать с ним легко в самой трудной оперативной обстановке. Командир 77-й дивизии высоко ценил труд артиллеристов, и здесь я позволю себе в качестве иллюстрации привести один его приказ. Кстати говоря, приказ этот отмечает действия противотанкистов в первый день вражеского наступления в полосе 51-й армии, 17 августа:

«1972-й истребительно-противотанковый полк подполковника Гисматулина показал образцы героизма. Под его командованием расчеты отбивались до последнего, погибали, но от своих орудий не отходили до конца (расчеты командиров орудий сержанта Филиппова, старшего сержанта Борисова, сержанта Иванова, сержанта Зайцева). Противник поэтому намеченной цели не достиг. Огнем 1972-го иптап сожжено и подбито 35 танков, 3 самоходных орудия, 4 бронетранспортера, 3 75-мм орудия, 20 пулеметов. Уничтожено до 300 солдат и офицеров противника».

Далее генерал Родионов перечисляет особо отличившихся в бою артиллеристов — офицеров Жмычкова, Габова, рядового Бездворного, а также начальника штаба полка майора Лукьянова, который «отлично организовал взаимодействие частей»{33}.

Полагаю, каждый военный человек согласится со мной, что подобный приказ, в котором, как говорят, «никто не забыт и ничто не забыто», в котором командир дивизии не поскупился отметить заслуги людей из приданной ему на время части, — все это не просто констатация фактов. На войне, в напряженном круговороте событий мы, отдавая тот или другой приказ, иногда забывали, что этот приказ не только руководство к действию, но и документ, несущий в себе и воспитательные функции. И чем труднее боевая обстановка, тем больше заострена должна быть эта сторона приказа.

Когда я впервые познакомился с приказом генерала Родионова, с простыми словами о том, что артиллеристы противотанкового полка «погибали, но от своих орудий не уходили до конца», я вспомнил другой приказ — тоже времен Отечественной войны, но той, далекой, 1812 года. Обращаясь к русским пушкарям на Бородинском поле, [318] генерал Кутайсов писал: «Подтвердить от меня во всех ротах, чтобы они с позиции не снимались, пока неприятель не сядет верхом на пушки. Артиллерия должна жертвовать собой... Последний картечный выстрел выпустить в упор...»

Героическая традиция русской артиллерии — стоять до последнего, насмерть была воспринята советскими артиллеристами как одна из лучших традиций нашего боевого прошлого. Великая Отечественная война дала тому множество примеров. А что касается непосредственно шяуляйского сражения, то здесь сплошь и рядом славные наши пушкари вели огонь по танкам буквально в упор, с 10–15 метров, а когда на огневые позиции врывалась гитлеровская пехота, защищали свои пушки штыком и гранатой. Стойкость артиллеристов 1-го Прибалтийского фронта во многом предопределила разгром массированных танковых клиньев противника в августе — сентябре 1944 года.

Но вернемся к событиям на митавском направлении, где гитлеровское командование сосредоточило против левофланговых соединений 51-й армии три танковые (около 400 боевых машин) и две пехотные дивизии. Особенно ожесточенные бои завязались на участке Добеле, Жагаре. Захватив Добеле, противник прорвался к штабу армии, и штабу пришлось срочно передислоцироваться. 21 августа я по приказу командующего фронтом повел в этот район две истребительно-противотанковые бригады из резерва.

Когда мы въехали в деревушку Гурники, где, по нашим расчетам, должны были застать штаб 51-й армии, все здесь горело и рушилось, кругом рвались снаряды, с воем пикировали вражеские бомбардировщики. Искать командарма Я. Г. Крейзера или командующего артиллерией 51-й армии Н. И. Телегина времени не оставалось. Надо было срочно выводить противотанковые бригады на боевой рубеж, чтобы закрыть наметившийся прорыв.

С околицы мне открылась картина боя. Представьте себе равнину, поля и перелески в свете жаркого августовского солнца. Над равниной — дымные столбы и полосы. Горят окрестные хутора, горит в полях неубранный хлеб. Сквозь дымную пелену ползут танки. Они везде и всюду — и совсем близко, в каких-нибудь шести-семи сотнях метров, и подалее. Они движутся в нашу [319] сторону, ведут огонь с коротких остановок, обходя своих застывших, с повисшими пушками бронированных собратьев.

Рядом с околицей стоит батарея наших 152-мм пушек-гаубиц. Правее — еще такая же. Левее — батарея 122-мм пушек. И вся эта тяжелая артиллерия непрерывно бьет по танкам прямой наводкой. Трехпудовые снаряды, ударив в «тигр», срывают его башню, как шляпку с гнилого гриба. Более легкие танки переворачиваются вверх днищем или заваливаются набок даже от близкого разрыва такого снаряда.

Ко мне подбежал полковник, по лицу его текла кровь. Доложил:

— Товарищ генерал, 26-я пушечная бригада ведет бой с танками!

Всматриваюсь пристально в окровавленное лицо и узнаю в полковнике того юного лейтенанта Гришу Капитоненко, который до войны командовал батареей у меня в 108-м Коломенском полку. Спросил:

— Ты ранен, Григорий Иванович?

Махнул рукой — пустяки!

— Продержись, — говорю, — самую малость, Сейчас вывожу противотанковые бригады за твои фланги. Возьмем танки в огневой мешок.

— Продержусь! — ответил он уверенно и пошел на огневые позиции своей бригады.

Мои артиллеристы с ходу выскочили на боевой рубеж, развернули пушки и открыли меткий огонь по вражеским танкам.

Совместными усилиями всех войск массированная танковая атака гитлеровцев у деревушки Гурники была отбита.

В боях на елгавском направлении отлично действовал 22-й гвардейский Краснознаменный Полоцкий минометный полк РС. Мое внимание привлек стройный, подтянутый капитан А. И. Суетин, который умело руководил залпами «катюш». Забегая вперед, скажу, что вскоре он был переведен в штаб артиллерии фронта, в группу гвардейских минометных частей генерала Ю. П. Бажанова, где зарекомендовал себя с самой лучшей стороны.

Хорошо проявили себя в этих боях и воины 20-й Оршанской артиллерийской дивизии прорыва генерала Белякова. Особенно отличились легкие артполки дивизии, которые, [320] как обычно, действовали в боевых порядках пехоты. В районе Снитери, Богачи дивизион 1920-го артполка попал в окружение. Командир дивизиона капитан Суздальский организовал круговую оборону. Выбыло из строя 57 бойцов и командиров, сам Суздальский тоже был ранен, но продолжал управлять огнем дивизиона. В конце концов фашисты, оставив на поле боя 19 подбитых и сгоревших танков, отступили. Геройски сражались в этой трудной обстановке старший сержант Ненюков, сержанты Касимов, Каримов, Курмиев и возглавляемые ими орудийные расчеты.

Командир батареи из 1618-го легкого артполка лейтенант П. М. Столбецов, заменив раненого наводчика, подбил несколько танков и геройски погиб на боевом посту. За день боя командир орудия Казарцев и наводчик Скворцов подбили пять танков, наводчики Джаджанидзе, Коновалов, Баштанов, Героничев записали на свой боевой счет 12 уничтоженных танков, 3 бронетранспортера, до 200 фашистских пехотинцев.

В эти дни мне доложили о геройской смерти под местечком Цельме прославленного артиллериста, уроженца села Ильинское Ивановской области Федора Алексеевича Сироткина. Командир орудия, парторг батареи, он отлично сражался под Невелем, Витебском и Даугавпилсом. Здесь, под местечком Цельме, его расчет уничтожил четыре пулеметные точки противника. Стрелковое подразделение поднялось в атаку, и в это время вражеская пуля сразила героя. За отвагу и мужество в боях с фашистами Федору Алексеевичу Сироткину посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. В Латвии, в городе Салдусе, воздвигнут ему памятник, его имя носит школа в родном селе.

Между тем, перебросив с шяуляйского на митавское направление еще две танковые дивизии, противник продолжал ожесточенно атаковать войска 51-й армии, пытаясь срезать узкий клин, пробитый нами к побережью Рижского залива, и восстановить связь между правым крылом группы армий «Север» и левым — группы армий «Центр». 21 августа фашистам, создавшим на этом участке громадное численное превосходство, удалось оттеснить наши части с прибрежной дороги Тукумс — Рига и восстановить коммуникации между северной и центральной группами армий. [321]

Положение на митавском направлении продолжало оставаться чрезвычайно напряженным. Растянутая на широком фронте 51-я армия с трудом отбивала непрерывные атаки 3-й немецкой танковой армии. Командующий фронтом генерал Баграмян с целью ликвидировать угрозу прорыва предпринял чрезвычайные меры. 6-я гвардейская армия с разрешения Ставки перебрасывалась с правого крыла фронта на угрожаемый участок, в район Добеле, Жагаре. Первым был двинут 23-й гвардейский стрелковый корпус генерала А. Н. Ермакова.

Корпусу Ермакова предстояло за сутки совершить 80-километровый переход. Одновременно мне, как командующему артиллерией фронта, было приказано перебросить под Добеле три истребительно-противотанковые бригады. Когда к вечеру 25 августа я прибыл с артиллеристами в Ионишкис, сюда же подходили и передовые части 23-го гвардейского корпуса. За день они прошли форсированным маршем около 50 километров. Люди были утомлены до предела. Едва командиры останавливали колонны в Ионишкисе для короткого привала, бойцы тут же валились с ног и засыпали. Обстановка требовала, чтобы корпус к рассвету занял назначенный ему район обороны, а до линии фронта оставалось еще 30 километров. Надо было как-то выручать пехотинцев.

Хотя артиллеристы также были утомлены длительным маршем, я приказал командирам противотанковых бригад немедленно выводить части на огневые позиции, после чего все автомашины и тягачи вернуть в Ионишкис, чтобы передать их 23-му корпусу. За это время подтянулись в Ионишкис наши походные кухни, артиллеристы отдали пехотинцам и свой ужин и фронтовые «сто грамм».

К утру на машинах и тягачах противотанковых бригад почти весь корпус был переброшен на позиции, занял оборону. Противник, возобновивший наступление, был отбит с большими для него потерями. 26 августа и остальные корпуса 6-й гвардейской армии генерала И. М. Чистякова выдвинулись на митавское направление и заняли рубеж Добеле, Жагаре между 51-й и 2-й гвардейскими армиями. Этот быстрый и крупный маневр войск 1-го Прибалтийского фронта создал перелом в боевой обстановке на этом направлении. Натиск фашистской танковой группировки стал ослабевать, а к концу месяца 3-я немецкая танковая армия была вынуждена перейти к обороне. Силы [322] ее были значительно истощены. По нашим подсчетам, в августе фашисты потеряли более 800 танков.

Августовское оборонительное сражение войск 1-го Прибалтийского фронта достаточно подробно освещено в нашей военной литературе, в воспоминаниях его участников. Поэтому здесь я отмечу лишь некоторые его особенности, касающиеся противоборства артиллерии с танками.

Наш фронт — Калининский, затем 1-й Прибалтийский — почти всю войну провел в лесисто-болотистой местности, которая сильно ограничивала применение крупных танковых соединений. Поэтому шяуляйское сражение, в ходе которого нам пришлось столкнуться с массированными танковыми атаками противника, стало для артиллеристов очень серьезным испытанием на зрелость и воинское мастерство. Это испытание артиллеристы выдержали с честью.

Под Шяуляем мы наглядно убедились в дальновидности советского военного руководства, которое еще до войны приступило к созданию крупных противотанковых артиллерийских соединений. Символично, что одно из них, 9-я истребительно-противотанковая бригада полковника Полянского, дало первый жестокий отпор немецко-фашистской танковой армаде именно здесь, на шяуляйском направлении. Читатель, очевидно, помнит, что в июньские дни сорок первого года 636-й артполк подполковника Прокудина трое суток сражался здесь на кельмском рубеже, уничтожив десятки вражеских танков.

Теперь, в 1944 году, наши противотанковые соединения и в количественном и в качественном отношениях неизмеримо выросли. Была всесторонне разработана и освоена тактика борьбы с танками, коренные изменения претерпела материальная часть противотанковой артиллерии, отлично зарекомендовали себя новые снаряды. А главное — резко возросла квалификация командного состава и бойцов противотанковых полков и бригад. Обладая опытными кадрами, вооруженные легкими пушками, имевшими отличные данные для успешной борьбы даже с тяжелыми танками, очень подвижные, эти части и соединения к 1944 году стали грозой для противника. Хорошо поставленная разведка помогала нам своевременно реагировать на изменения в боевой обстановке и противопоставлять танковым таранам фашистов массированный [323] артиллерийский щит, в котором главную роль играли маневренные противотанковые полки и бригады.

Огромную роль в противоборстве артиллерии с танками играет гибкая система управления. Созданная заранее в армиях сеть запасных артиллерийских командных пунктов, четкая связь артиллерийских штабов с частями помогали нам действовать с опережением, встречать и отражать танковые удары противника, пока они еще не переросли в прорыв фронта.

Только за один день 4 августа, когда гитлеровцы наносили удар под Биржаем, мы перебросили на угрожаемое направление, в стык флангов 43-й и 6-й гвардейской армий, пять истребительно-противотанковых полков, легкую артбригаду (три полка), один минометный и один гвардейский минометный полки.

10 августа после отражения танкового контрудара под Биржаем часть этих полков опять выводится во фронтовой резерв, а затем перебрасывается в полосы 51-й и 2-й гвардейской армий. 17–23 августа фашисты предпринимают массированные танковые атаки на елгавском и шяуляйском направлениях, но добиться сколько-нибудь значительного успеха не могут. Все их попытки рассечь фронт 51-й и 2-й гвардейской армий решительно пресекаются мощной противотанковой обороной, в которой основную роль играют своевременно сосредоточенные истребительно-противотанковые полки и бригады. Таких полков — как отдельных, так и входящих в состав истребительно-противотанковых бригад — на 1-м Прибалтийском фронте было свыше тридцати. Перечислить их все, рассказать о перебросках такой массы артиллерии с участка на участок, из одной армии в другую у меня нет возможности. Скажу вкратце только о двух полках — 712-м и 764-м.

4–8 августа оба полка сражаются с танками противника под Биржаем, в составе 43-й армии. 10 августа 712-й полк в этой же армии, но уже под Бауской, а 764-й переброшен под Добеле, в 51-ю армию. 17–28 августа он ведет бои с танками на елгавском направлении, а 712-й — сперва под Шяуляем, в составе 2-й гвардейской армии, затем под Жагаре, в составе 6-й гвардейской армии.

Пример этих двух полков характерен для августовских боев вообще. Большая подвижность противотанковых [324] частей и соединений, высокое тактическое мастерство, отличная огневая подготовка личного состава — все это в конечном счете привело к поражению противника, к разгрому его танковых дивизий.

Хочу отметить еще один очень важный момент «шяуляйского танкового побоища» — отлично налаженное взаимодействие инженерно-саперных бригад и батальонов с частями и соединениями истребительно-противотанковой артиллерии.

С первых дней оборонительного сражения на шяуляйском и елгавском направлениях штаб артиллерии фронта, возглавляемый генералом Николаем Сергеевичем Медведевым (генерал М. Н. Михельсон был назначен командующим артиллерией 65-й армии), работал в тесном контакте с начальником штаба инженерных войск фронта генералом Арсением Александровичем Винским. Совместное планирование действий артиллерии и инженерных войск во фронтовом масштабе, естественно, получило отражение и на поле боя, в масштабах тактических. Командиры артиллерийских бригад, полков и даже отдельных батарей, прибывая на тот или иной участок, немедленно связывались с командирами инженерно-саперных бригад, батальонов, подвижных отрядов заграждений (ПОЗ). Это позволяло быстро реагировать на все изменения боевой обстановки, противопоставлять прорывающимся танкам противника огонь нашей артиллерии, надежно прикрытой инженерными заграждениями. Минные поля, установленные на танкоопасных направлениях, вынуждали фашистов метаться в поисках проходов и часто подводили их танки под меткие выстрелы противотанковых пушек.

Расскажу вкратце о взаимодействии воинов-саперов с противотанкистами в полосе 51-й армии, где обстановка в августе была особенно напряженной. Здесь помимо 17-й инженерно-саперной бригады этой армии действовала 10-я штурмовая инженерно-саперная бригада фронтового подчинения.

Вечером 20 августа танки противника атаковали нашу оборону юго-западнее Жагаре, но огнем пехоты и орудий истребительно-противотанковой артиллерии были отбиты. До наступления темноты фашистские танки и автоматчики предприняли еще три атаки. Успеха это им опять не принесло. [325]

Ночью саперы подвижного отряда заграждения из 40-го штурмового инженерно-саперного батальона установили минные поля у местечка Стрели, на дороге, ведущей к Жагаре. Противник предпринял ночную атаку именно в этом, наиболее доступном для танков направлении, но, потеряв на минах одну машину, отошел.

Командир отряда заграждения располагал небольшим запасом мин (130 штук). Поэтому еще до рассвета часть минного заграждения была снята с дороги и установлена на другом участке — севернее, перед опушкой леса, где занимал оборону истребительно-противотанковый дивизион. Утром вражеские танки попытались обойти дивизион с флангов, но опять наткнулись на мины и дружный огонь артиллерии. Потеряв еще три машины, в том числе одну на минном поле, фашисты отошли.

23 августа разведка установила сосредоточение танков противника севернее и юго-западнее Ауце. На следующий день до 30 танков и пехота гитлеровцев начали настойчивые атаки вдоль дороги на Добеле, стремясь прорваться к мосту через реку Ауце. Командир 278-го инженерно-саперного батальона, поддерживая постоянную связь с 1720-м артполком 45-й истребительно-противотанковой бригады полковника Теплинского, установил минные поля на путях возможного движения противника в обход огневых позиций артиллерии, заминировал и мост. К вечеру гитлеровские танки и пехота, поддержанные артогнем и бомбовыми ударами своей авиации, вышли к реке Ауце. Саперы взорвали мост, а танки устремились к броду, что южнее моста. Здесь они нарвались на минное поле, потеряли одну машину. Кроме того, огнем 1720-го истребительно-противотанкового полка было уничтожено еще два танка. Противник прекратил атаки.

24 августа уже юго-западнее Ауце, близ поселка Юрда, отличились воины подвижного отряда заграждения 276-го инженерно-саперного батальона. Командир отряда, получив от общевойскового командира задачу, тотчас связался с командиром батареи из 764-го истребительно-противотанкового полка. К двум часам ночи минное поле было уже установлено южнее Юрди, вдоль дороги на Ауце, примерно в 500 метрах от огневой позиции батареи.

В 7.30 утра семь танков противника начали атаку на Юрди. Головной танк подорвался на мине, остальные развернулись [326] на восток, пытаясь обойти минное поле. Батарея 764-го иптап открыла меткий огонь по бортам вражеских машин. Пять танков было подбито, и только одному удалось скрыться в лесу.

В последних числах августа рота 50-го штурмового инженерно-саперного батальона и две батареи из 496-го истребительно-противотанкового полка были выдвинуты к Добеле, к реке Берзе, с задачей не допустить прорыва вражеских танков я Добеле, задержать их у реки. Выполнение приказа было возложено на командира 50-го штурмового инженерно-саперного батальона. С командирами своих рот и командирами батарей он произвел рекогносцировку местности, наметил рубежи минирования. Было установлено четыре минных поля, каждое из них в таком месте, которое танки, попав под артиллерийский огонь, могут использовать как путь обхода или укрытия.

Хорошая тактическая подготовка саперов и артиллеристов, правильное сочетание в выборе огневых позиций и рубежей минирования — все это сказалось на результатах боя, начавшегося поутру. Артбатареи 496-го истребительно-противотанкового полка подбили и сожгли три фашистских танка. Еще четыре машины подорвались на минных полях.

Все эти примеры наглядно иллюстрируют необходимость тесного взаимодействия артиллерии и саперных подразделений при отражении танковых атак. Цифры говорят сами за себя. С 16 по 31 августа только в полосе 51-й армии саперы установили 38 тысяч противотанковых мин и 430 фугасов. Если учесть, что в полосе 51-й армии было уничтожено, в основном артиллерией, около 350 танков противника, то и доля саперов в этой общей боевой работе выглядит достаточно внушительно.

До самого конца сражения центром управления артиллерией фронта оставался Шяуляй. И хотя было несколько критических моментов, когда фашистские танки появлялись у его предместий, наш командный пункт оставался в городе. Это позволяло без срывов управлять артиллерией. Разумеется, нахождение крупного командного пункта в зоне непосредственного огневого воздействия противника противоречит общепринятым нормам. Однако бывают исключения, и Великая Отечественная война дает много примеров того, как начальник, чтобы сохранить четкое управление войсками, должен приблизить [327] к ним свой командный пункт. Так случалось обычно в тяжелых оборонительных боях, так было и в шяуляйском сражении. Представитель Ставки Маршал Советского Союза А. М. Василевский, узнав, что фашистские танки вышли на подступы к Шяуляю, полностью одобрил наше с маршалом артиллерии М. Н. Чистяковым решение оставить артиллерийский командный пункт в Шяуляе. Много мы сделали полезных выводов из опыта борьбы с танками в «шяуляйском побоище», но одно из главных правил запомнили особенно крепко: не открывай огня по танкам до прямого выстрела и подпускай их как можно ближе! Помни, что первыми в атаку идут «заигрывающие» танки, чтобы обнаружить твою пушку и уничтожить! Бей только наверняка!