Операция «Багратион»

В начале мая 1-й Прибалтийский фронт по директиве Ставки перешел к обороне{26}. Надо было накопить силы и средства для новых наступательных операций. От нас, артиллеристов, требовалось: в целях маскировки системы обороны, группировки своих огневых средств и накопления боеприпасов сократить огневую деятельность артиллерии, минометов и стрелкового оружия, назначив для ведения огня специально выделенные огневые средства; все огневые позиции, пристрелянные противником, сменить; ведение огня разрешить только с временных огневых позиций; установить на единицу действующего вооружения, особенно крупного калибра (122, 152 и 203 мм), жесткий суточный лимит расхода боеприпасов.

На нашем фронте такой жесткий лимит был установлен для артиллерийских групп контрбатарейной борьбы. Всей остальной артиллерии разрешалось вести огонь только в том случае, если противник перейдет в наступление.

Так, исподволь, началась подготовка к одной из крупнейших операций Великой Отечественной войны — к операции под кодовым названием «Багратион».

Здесь, на западном стратегическом направлении, в результате предшествующих наступательных операций советских войск образовался огромный выступ, так называемый «белорусский балкон». Он выдавался далеко на восток, его обороняла немецко-фашистская группа армий «Центр». С севера к ней примыкали правофланговые соединения группы армий «Север», с юга — левофланговые соединения группы армий «Северная Украина». Центральная группировка противника насчитывала до 65 дивизий, около 10 тысяч орудий, 900 танков, 1300 самолетов, то есть примерно четверть всех дивизий, пятую часть артиллерии и танков и почти половину боевой авиации войск фашистской Германии и ее сателлитов, находившихся на советско-германском фронте.

С трех сторон белорусский выступ охватывали армии 1-го Прибалтийского, 3, 2 и 1-го Белорусских фронтов. Общая протяженность линии фронта — более тысячи километров. Превратить этот выступ в котел для немецко-фашистских [272] войск, перемолоть в нем главные силы группы армий «Центр», освободить Белоруссию и создать благоприятные предпосылки для освобождения Прибалтики и выхода на варшавское направление — такова была в общих чертах цель операции «Багратион».

В двадцатых числах мая И. X. Баграмян, как и командующие трех Белорусских фронтов, был вызван в Ставку Верховного Главнокомандующего для обсуждения и уточнения плана будущей операции. Вернувшись из Москвы, Иван Христофорович сообщил нам, узкому кругу лиц, общий план операции «Багратион» и задачи нашего фронта.

По замыслу Ставки, согласно ее директиве от 31 мая, войскам 1-го Прибалтийского фронта предстояло, наступая на запад, обеспечить справа действия трех Белорусских фронтов, воспретить возможный контрудар со стороны фашистской группы армий «Север». Эта вспомогательная задача впоследствии в результате успешного наступления 1-го Прибалтийского фронта приобрела более широкий характер и самостоятельное значение. Но об этом — позже. А сейчас вернемся к тем майским дням 1944 года, когда мы начали подготовку к операции «Багратион».

Войска 1-го Прибалтийского фронта, располагаясь на стыке фашистских групп армий «Север» и «Центр», занимали в отношении последней фланговое положение, как бы нависая над ней с севера. В ближнем тылу противника параллельно линии фронта идет важная железнодорожная магистраль Витебск — Полоцк, еще южнее, также почти параллельно этой магистрали находится крупная водная преграда — Западная Двина. Подступы к Витебску и Полоцку сильно укреплены, обороняются крупными вражескими группировками. Линия фронта между этими пунктами прикрыта более слабыми силами, так как противник не ожидает наступления в такой труднопроходимой, лесисто-болотистой местности.

В полосе 1-го Прибалтийского фронта оборонялись дивизии 1-го армейского корпуса группы армий «Север», 9-го и 53-го армейских корпусов группы армий «Центр». Здесь, на стыке двух вражеских групп армий, северо-западнее Витебска, и наметил генерал Баграмян участок прорыва. Главный удар наносился смежными флангами 6-й гвардейской армии генерала И. М. Чистякова и 43-й [273] армии генерала А. П. Белобородова в общем направлении на Сиротино, Шумилино, Бешенковичи, Лепель и вспомогательный — 4-й ударной армией на Оболь и в дальнейшем на Полоцк. Ближайшая задача — прорвать тактическую зону обороны противника, перерезать железную дорогу Витебск — Полоцк и, наступая силами 43-й армии в обход Витебска с юго-запада, соединиться с войсками 39-й армии 3-го Белорусского фронта, окружить и разгромить витебскую группировку противника. Одновременно главные силы фронта — соединения 6-й гвардейской армии — должны были с ходу форсировать Западную Двину и овладеть плацдармами на левом ее берегу.

Дальнейшая задача — овладеть Лепелем, затем Полоцком и развить наступление на запад, отсекая группу армий «Север» от группы армий «Центр».

По замыслу генерала Баграмяна наступление строилось с исключительно высокой плотностью сил и средств на участке прорыва. За счет резкого ослабления остальных участков фронта, здесь сосредоточивалось 75 процентов соединений и частей, 87 процентов артиллерии и все танки. А ведь участок прорыва составлял всего 15 процентов линии фронта.

Вместе с тем для тех сил и средств, которыми мы располагали, сам участок прорыва был очень широк — около 25 километров (18 километров в 6-й гвардейской армии и 7 километров — в 43-й армии). Поэтому войска фронта должны были наступать в одноэшелонном построении. На первый взгляд выбор столь широкого участка прорыва противоречил общепринятым нормам. Но, как мы знаем, уставные положения только тогда успешно претворяются в жизнь, когда командир руководствуется не буквой устава, но его духом, когда он мыслит творчески, учитывая конкретно сложившуюся ситуацию.

Местность на участке прорыва и в его оперативной глубине труднопроходимая, дорог мало. Чем уже участок прорыва, тем меньше доступных для передвижения войск и техники направлений, тем слабее, следовательно, будет сила первоначального удара по противнику. Многоэшелонное, то есть в затылок друг другу, построение наших наступающих войск в этой трудной для маневра местности чревато перенасыщением боевых порядков, чревато тем, что вторые и третьи их эшелоны будут практически бездействовать, а противник, наоборот, сможет маневрировать [274] резервами, снятыми с неатакованных участков. Короче говоря, для успеха операции, для выхода наших армий на оперативный простор громадное значение приобретала сила первого удара, его внезапность, взлом тактической зоны обороны немецко-фашистских войск в широкой полосе. Этим и руководствовался командующий фронтом, выбирая для прорыва 25-километровый участок.

Решение генерала Баграмяна вполне соответствовало его командирскому характеру, отличной оперативной подготовке, творческому мышлению. Хотел бы отметить еще одну его черту. Иван Христофорович сам длительное время работал в штабах крупных войсковых соединений. Великую Отечественную войну начал начальником оперативного отдела штаба Киевского военного округа. Поэтому, став командармом, а затем командующим фронтом, он высоко ценил ту внешне не очень заметную, кропотливую работу штабов, которая, будучи поставлена на должный уровень, предопределяла успех операции.

Когда Иван Христофорович принял командование войсками нашего фронта, ему было около 45 лет. Познакомившись с ним, я отметил внешнее сходство командарма с Григорием Ивановичем Котовским. Та же коренастая, сильная фигура, мощная шея, бритая наголо голова, В первом же боевом деле — в Городокской операции — открылись нам и многие внутренние качества нового командующего. Он был очень собранным и волевым человеком, не терпел ни малейшей расхлябанности и всяких «авось». Высокая общая и военная культура, умение правильно определить возможности противника, умение предвидеть — все это позволяло ему принимать смелые оперативные решения. Такие качества вкупе с прирожденной тактичностью, с добротой и душевностью в быту способствовали тому, что в короткий срок и Военный совет, и штаб фронта, и штабы родов войск и служб сплотились в дружный творческий коллектив. Немалую роль в этом сыграли член Военного совета генерал Д. С. Леонов и начальник штаба фронта генерал В. В. Курасов.

Не раз складывались у нас на фронте чрезвычайно тяжелые ситуации, но командующий и сам никогда не терялся, и не дергал штаб. С Баграмяном мы привыкли работать споро, но без суеты. А хороший ритм в управлении таким сложным боевым организмом, как фронт, [275] всегда и всюду, от верхних звеньев этого организма до низших оказывает огромное положительное влияние. Эффект такой ритмичной работы трудно уложить в цифровые данные, но он виден и ощутим в каждой мелочи.

Вернувшись из Ставки, командующий, как я уже говорил, сориентировал нас, небольшую группу старших командиров, по вопросам предстоящей операции, предупредил о строгой секретности. Соответствующая директива Ставки была подписана только 31 мая, но мы, не ожидая ее, приступили к подготовке, Все документы писались от руки, с ними под расписку ознакомлялись лишь те начальники, которых тот или иной документ непосредственно касался. С 1 июня подготовка к операции «Багратион» пошла полным ходом, однако все меры секретности по-прежнему соблюдались неукоснительно. Благодаря этому, а также мастерской маскировке массовая перегруппировка войск осталась незамеченной противником, а наше наступление явилось для него полной неожиданностью.

Большим мастером таких крупных перегруппировок и всей связанной с ней работы, в том числе дезинформации противника, был начальник штаба фронта генерал Владимир Васильевич Курасов. Под его руководством был разработан общий фронтовой план сосредоточения войск и маскировочных мероприятий, а для артиллерии — еще и план вывода в предпозиционные и позиционные районы. На участках, откуда снималась артиллерия, огонь велся кочующими орудиями в прежних режимах и с прежних, известных противнику позиций. На участках прорыва, где сосредоточивалась основная масса артиллерии, вести огонь разрешалось только теми калибрами и с тех позиций, которые действовали ранее, в очень ограниченном режиме.

Сосредоточение войск производилось скрытно, только по ночам, машины двигались с потушенными фарами, была организована строжайшая комендантская служба.

Решение командующего фронтом прорвать оборону противника сразу на 25-километровом участке поставило меня как командующего артиллерией в трудное положение. Посвящая меня в свой замысел, Баграмян добавил, что надо создать артиллерийские плотности в 160 стволов на каждый километр прорыва, что этого потребовал Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин во время [276] обсуждения плана операции «Багратион». Эта цифра большая, значительно превышающая возможности, которыми мы располагали.

Признаюсь, в первый момент она показалась мне нереальной. Я просил командующего сократить фронт прорыва хотя бы на 3–4 километра. Он был неумолим. Пришлось мне нажать на артснабженцев, на артиллерийские мастерские, где ремонтировались вышедшие из строя орудия и минометы. Ремонтники работали днем и ночью, их самоотверженный труд позволил не только выполнить, но и перевыполнить задание командующего. К началу наступления на каждый километр участка прорыва приходилось по 161 орудию и миномету, из которых более половины — калибра 120 мм и выше.

К этому времени в войсках 1-го Прибалтийского фронта, в артиллерийских соединениях и частях уже имелась на вооружении новая, 57-мм противотанковая пушка ЗИС-2 с подкалиберным снарядом. Это орудие — легкое и маневренное, с очень высокой начальной скоростью снаряда — значительно повысило эффективность борьбы с танками противника. Поступила в войска и более мощная в подвижная, чем прежняя, 152-мм гаубица Д-1. Кроме того, 122-мм гаубицы получили на вооружение кумулятивный снаряд, что позволяло им вести успешную борьбу даже с тяжелыми танками и самоходными установками противника, такими, как «тигр», «пантера», «фердинанд».

В эти дни мне неоднократно пришлось бывать в артиллерийских частях и соединениях, сосредоточиваемых к участкам прорыва. В 39-й гвардейский минометный полк подполковника П. В. Шутова я приехал, когда в самой большой землянке собрался партийный актив полка. Сперва все шло, как обычно. Выступавшие товарищи коротко докладывали о боевых делах своих подразделений, о партийно-политической работе, о ее формах и методах, которые применялись и в ходе боевых действий и сейчас, в период относительного затишья. Говорили и о потерях, понесенных в предыдущих боях. Эти потери, особенно в технике, были значительными.

Вдруг, как это иногда бывает на собраниях, кто-то бросил реплику, вызвавшую сильное оживление и шумный разговор.

— Товарищи, давайте по порядку! — сказал председатель. [277]

Тогда попросил слова заместитель командира 2-го дивизиона по политчасти майор В. В. Курнавин.

— Мы тут говорим о потерях в технике, — начал он. — Правильно говорим. Потери есть потери, и, если их не возместить, снизится боеспособность полка. Но я хочу сказать и о другой стороне вопроса. Там, в тылу, наши отцы и матери, жены и сестры трудятся не покладая рук, чтобы обеспечить фронт всем необходимым. Мало того, на добровольные их взносы в фонд обороны для нас строят танковые колонны, авиационные эскадрильи, установки реактивных минометов. А почему же мы с вами отстаем?

Собрание загудело, но майор Курнавин поднял руку.

— Предлагаю собрать деньги на постройку гвардейских минометов! — отчеканил он.

Гром аплодисментов покрыл его слова. Тут же приняли решение развернуть в полку кампанию по сбору добровольных взносов. Весь состав полка горячо откликнулся на призыв коммунистов. За двое суток было собрано 130 тысяч рублей наличными и 200 тысяч рублей в облигациях государственных займов. Собранную сумму переслали в Москву, о чем доложили телеграммой на имя Верховного Главнокомандующего. Через два-три дня пришел ответ:

«Полевая почта 02276, командиру части товарищу Шутову. Передайте личному составу части, собравшему 130 тысяч рублей наличными деньгами и 200 тысяч рублей облигациями займа на строительство гвардейских минометов, мой боевой привет и благодарность Красной Армии. Пожелание личного состава части будет исполнено. И. Сталин».

Не приходится говорить, с какой радостью и гордостью встретили воины 39-го гвардейского минометного полка эти слова Верховного Главнокомандующего и как поднялось их настроение накануне наступления.

Из 39-го гвардейского минометного полка я проехал в штаб 2-й гвардейской минометной дивизии РГК — мощного соединения трехбригадного состава, вооруженного тяжелыми реактивными установками М-31. Две бригады — 20-я и 26-я — были приданы 6-й гвардейской армии, 17-я бригада — 43-й армии. Командир дивизии генерал Михаил Никитович Богдан хорошо организовал разведку целей. Здесь это было нелегко, так как местность лесисто-болотистая, многие участки обороны противника не просматриваются [278] с наблюдательных пунктов. Пришлось высылать разведчиков на передний край и далее, в нейтральную зону. Установив тесную связь и взаимодействие с общевойсковой разведкой, генерал Богдан добился того, что оборона противника была вскрыта и подавляющее большинство его оборонительных сооружений взято на прицел.

64-я гвардейская пушечная бригада полковника А. В. Чапаева на время операции была включена в состав армейской артиллерийской группы 6-й гвардейской армии. Чапаев доложил мне, как была обнаружена одна трудная цель. Фашисты применили хитрость. Метрах в 300–400 от постоянных огневых позиций своей тяжелой 155-мм гаубичной батареи они ставили кочующие орудия. Пожалуйста, дескать, засекайте звуки выстрелов, наносите на карту, готовьте данные для подавления батареи. Если бы наши разведчики попались на эту хитрость, то во время артподготовки огонь обрушился бы по пустому месту. Однако уловка фашистов не прошла. Начальником разведки у Чапаева был отличный специалист своего дела майор И. Булгаков. С помощью звуковых постов отдельного разведывательного артиллерийского дивизиона он разгадал хитрость противника, точно определил координаты тяжелой батареи — настоящей, а не кочующей. Вскоре, когда началось наступление, эта батарея была сразу же подавлена.

28-я пушечная бригада полковника Н. И. Осокина из 8-й пушечной дивизии вошла в состав другой армейской артиллерийской группы — той, что поддерживала наступление стрелковых корпусов 43-й армии. У Осокина также все было в порядке — цели в обороне противника много раз сфотографированы с воздуха, засечены с земли всеми видами артиллерийской инструментальной разведки, произведен соответствующий анализ, подготовлены исходные данные для подавления батарей противника.

Я уже говорил не раз о нашем превосходстве над противником в контрбатарейной борьбе вообще и в артиллерийской инструментальной разведке в частности. Уже в минувшем году это превосходство стало весьма ощутимым, артиллерийских разведывательных дивизионов в нашем распоряжении появилось столько, что они обеспечивали разведку целей во всех необходимых направлениях. Звуковые батареи имели на вооружении отличную [279] звуковую артиллерийскую станцию СЧЗМ-3, устойчивую в работе при любой погоде и в любой местности.

В подчинении командующего артиллерией фронта находился целый полк разведывательно-корректировочной авиации — 206-й окрап и еще 7-й воздухоплавательный дивизион аэростатов наблюдения (вдан).

Все эти и многие другие средства разведки, дополняя друг друга, позволяли нам до деталей вскрывать оборону противника, его огневую систему, артиллерийские группировки. Так было и во время подготовки операции «Багратион», когда нам удалось установить, что в полосе прорыва у фашистов на главных направлениях на каждый километр фронта имелось в среднем по 50 орудий и минометов.

Артиллерийско-авиационный удар, который предполагалось нанести по гитлеровским войскам, должен был обеспечить прорыв всей тактической глубины обороны противника и быстрый выход нашей пехоты и танков в оперативную глубину. Над планированием артиллерийского наступления работали штабы всех звеньев. Когда я докладывал этот план командующему фронтом И. X. Баграмяну и представителю Ставки А. М. Василевскому, они сделали ряд ценных замечаний по действиям артиллерии в глубине обороны противника. В результате всей этой работы были созданы подробнейшие планы и графики артиллерийского обеспечения операции, командиры артиллерийских групп, соединений и частей получили указания по организации взаимодействия с пехотой и танками в различных периодах боя и всей операции.

Однако, как это было уже в Ржевско-Вяземской наступательной операции, коррективы в план артиллерийского наступления внесло не упорное сопротивление противника, а, наоборот, его растерянность и быстрый успех наших войск.

Наступление было назначено на 23 июня. 22 июня предполагалось провести только разведку боем. Дивизии первого эшелона должны были прощупать оборону противника, удостовериться, не узнал ли он с готовящемся наступлении, не отвел ли свои войска с первой позиции, чтобы избежать потерь при нашей артподготовке и заставить нас попусту израсходовать массу боеприпасов. Обычная мера — разведка боем принесла неожиданный успех. Противник был застигнут врасплох. По всему было [280] видно, что наши приготовления, крупные перегруппировки войск и артиллерии к намеченному участку прорыва остались тайной для немецко-фашистского командования.

22 июня, после короткого, но мощного артиллерийского налета, разведотряды дивизий первого эшелона 6-й гвардейской и 43-й армий внезапно атаковали первую позицию противника, захватили ряд его опорных пунктов. Особенно большой успех обозначился в полосе 22-го гвардейского стрелкового корпуса 6-й гвардейской армии. Его командир генерал А. И. Ручкин тотчас использовал благоприятную обстановку. Он ввел в бой еще по два стрелковых батальона из каждой дивизии первого эшелона, и к исходу дня главная полоса обороны противника была прорвана на глубину от 4 до 7 километров. В целом действия разведывательных отрядов, намеченные сперва с весьма ограниченной целью, благодаря инициативе командиров всех звеньев привели к тому, что оборона фашистов, их огневая система оказались сильно нарушенными еще до ввода в бой главных сил 6-й гвардейской и 43-й армий.

В течение этого боевого дня образовался как бы новый передний край, и нам, артиллеристам, надо было срочно вносить коррективы в запланированную на 23 июня артподготовку. Предстояло за короткую летнюю ночь уточнить этот передний край, чтобы в одном месте, где пехота продвинулась далеко, переместить артиллерию вперед, а в другом — провести с утра артподготовку с прежних позиций. С этой целью в боевые порядки пехоты были направлены офицеры артиллерийских штабов. Они быстро и хорошо справились со своей задачей. Собранные ими сведения, дополненные активными разведывательными действиями общевойсковых соединений, позволили штабу фронта сделать правильные выводы из сложившейся боевой обстановки. Оборона противника была нарушена, его способность к сопротивлению сильно подорвана. Необходимость в общей запланированной на утро 23 июня артиллерийско-авиационной подготовке отпала. Провести ее было решено лишь на тех участках, где 22 июня разведывательные отряды не добились успеха.

На рассвете 23 июня после короткого, но мощного артиллерийско-авиационного удара двинулись вперед все соединения 6-й гвардейской и 43-й армий. Главные силы фронта наступали на юг и юго-запад, к железнодорожной [281] магистрали Витебск — Полоцк и далее — к Западной Двине.

На подступах к железной дороге, на смежных флангах 23-го гвардейского и 1-го стрелкового корпусов, противник оказал упорное сопротивление. Он стремился задержать наши войска, чтобы дать время своим отходящим частям организовать оборону по Западной Двине. В связи с этим мне пришлось срочно переключить несколько групп дальнобойной артиллерии для дальних огневых нападений по отступающим колоннам фашистов и часть этой артиллерии переместить вперед для поддержки стрелковых соединений, ведущих бой на подступах к железной дороге.

Особенно напряженные бои завязались под станцией Шумилино. Противник неоднократно переходил в контратаки. Лишь к вечеру 23 июня правофланговые части 43-й армии при содействии 71-й гвардейской дивизии 6-й гвардейской армии овладели этим опорным пунктом гитлеровцев.

Крупные силы противника упорно оборонялись на участке 23-го гвардейского корпуса, в опорном пункте Сиротино.

В артподготовке по этому опорному пункту приняли участие гвардейские минометы 2-й гвардейской минометной дивизии генерала М. Н. Богдана. Гвардейцы 20-й и 26-й бригад этой дивизии отлично справились с поставленной задачей. Мощные залпы тяжелых реактивных установок смешали с землей оборонительные сооружения опорного пункта, уничтожили две батареи, семь танков и до батальона гитлеровской пехоты.

Стрелки поднялись в атаку и овладели Сиротиным. В бою за этот опорный пункт отличились и воины 66-й легкой артбригады 21-й Духовщинской артиллерийской дивизии прорыва, сопровождавшие пехоту огнем и колесами. Офицеры 1310-го полка Соколов и Тисленко продвигались со своими орудиями вместе с пехотой. Увидев, что командир стрелкового подразделения убит, они возглавили атаку пехотинцев и одними из первых ворвались в Сиротино. Командир батареи из 1316-го полка капитан Калашников с двумя бойцами захватил исправную неприятельскую пушку и тут же открыл из нее меткий огонь по врагу. [282]

К исходу дня тактическая зона обороны гитлеровцев была прорвана. Соединения 6-й гвардейской и 43-й армий продвинулись в глубину на 15–18 километров, фронт прорыва расширился до 50 километров. Большой вклад в этот успех внесла артиллерия фронта. Представитель Ставки Верховного Главнокомандования Маршал Советского Союза А. М. Василевский доносил И. В. Сталину: «В соответствии с Вашими указаниями войска 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов с утра 23.6 перешли в наступление... Испортившаяся в середине дня погода исключила возможность использования авиации фронтов на полную мощность. Основную помощь наступающая пехота получила от хорошо действовавшей артиллерии. Благодаря отличной работе пехоты и артиллерии на фронте Батурина{27} и правом крыле Чернова половина снарядов, запланированных по расходу на сегодняшний день, осталась в экономии. Владимиров»{28}.

24 июня темпы нашего наступления еще более возросли, стрелковые корпуса 6-й гвардейской и 43-й армий быстро приближались к Западной Двине, выходя к ней передовыми отрядами. Все пришло в движение. Никто не хотел отставать. Транспортные колонны с боеприпасами, части тяжелой артиллерии, громоздкие парки понтонных и мостовых батальонов, 1-й танковый корпус, который командующий фронтом намеревался ввести в бой после форсирования Западной Двины, тылы передовых дивизий и корпусов — все эти сотни и сотни машин буквально забили дороги, ведущие к наиболее удобным для переправы местам — к Улле и Бешенковичам. Образовались пробки.

Надо было принимать срочные меры, чтобы продвинуть к острию главного удара — к Бешенковичам — хотя бы часть артиллерии и помочь пехоте в форсировании Западной Двины.

Я выехал к реке, под Бешенковичи. На дороге, забитой боевыми и транспортными машинами, увидел тяжелые пушки-гаубицы и одиннадцатитонные тягачи 64-й пушечной бригады. Полковник, ругаясь и убеждая охрипшим [283] голосом, выводил из этой пробки свои орудия. Знакомая сухощавая, подтянутая фигура, энергичные жесты. Так и есть — Чапаев! Указываю ему по карте район севернее Бешенковичей, приказываю:

— Немедля двигай к реке все, что есть под рукой. Хоть один полк, хоть дивизион.

— Есть! — отвечает. — Продвину.

Я знаю, он сделает. Есть в нем те самые напористость и злость, которые вырастают из сознания солдатского долга и помогают преодолевать любые препятствия.

Поехали дальше, вскоре машина выскочила к берегу Западной Двины. Видим, несколько групп бойцов на лодках и плотах плывут к противоположному берегу. Противник ведет сильный огонь, вода рябит пулеметными всплесками, дыбится водяными столбами рвущихся мин и снарядов. Ко мне подошел член Военного совета 6-й гвардейской армии генерал-майор Константин Кирикович Абрамов. Он, как всегда, в самом пекле боя. Рассказывает на ходу: «Мало наших, очень мало — одна стрелковая рота старшего лейтенанта Гусева из 51-й гвардейской дивизии 23-го гвардейского стрелкового корпуса». Спрашивает с упреком: «Где же, Николай Михайлович, артиллерия?»

Да, сейчас артиллерия нужна прямо-таки позарез. И, как бы отвечая тревожным нашим мыслям, вылетели на берег конные упряжки полковой батареи, развернулись с ходу. Офицер скомандовал: «К бою!», лихо сработали орудийные расчеты. Офицер подбежал ко мне, доложил:

— Командир полковой батареи старший лейтенант Арендаренко. Прошу поставить задачу.

Указал ему цели, пушки ударили по противоположному берегу. Огонь фашистов поредел. Вижу, как с плотов и лодок высаживаются наши бойцы, тащат за собой станковые пулеметы, перебегают, ложатся и опять перебегают. Это взвод старшего лейтенанта В. И. Тарловского из 67-й гвардейской стрелковой дивизии. Он первым переправился через Западную Двину и прочно зацепился на правом ее берегу. Плацдарм крохотный, но на поддержку Тарловскому уже плыли на подручных средствах взводы стрелковой роты старшего лейтенанта В. В. Гусева.

Между тем артиллерии на нашем берегу все прибывало. Часть батарей била через реку прямой наводкой, другая часть грузилась на только что связанные плоты, чтобы переправляться на ту сторону. [284]

Заурчали тракторы, тянущие тяжелые пушки-гаубицы. Это Чапаев привел несколько дивизионов 64-й пушечной бригады. Победным грохотом раскатились над Западной Двиной залпы тяжелых орудий. И слева и справа от нас выходили к реке все новые и новые стрелковые роты и батальоны 51-й гвардейской дивизии и с ходу начинали переправу.

На одном из наскоро сколоченных плотиков переправились и мы с Абрамовым. Поднялись на берег. Прямо перед нами летное поле полевого немецкого аэродрома. Где-то на дальнем его краю еще шел бой. Косые лучи заходящего солнца били в глаза, отсвечивали багрянцем на бортах застывших на поле «юнкерсов» и «мессершмиттов», так и не успевших взлететь. Ревя мотором, зашел на посадку немецкий самолет-разведчик, скользнул по траве, остановился. Из кабины вылез летчик. Снял очки-консервы, растерянно завертел головой. «Ну, фриц, пошли в плен!» — скомандовал ему сержант-пехотинец...

Одновременно с 51-й гвардейской стрелковой дивизией к Западной Двине вышли и другие соединения 6-й гвардейской армии. Характерно, что на всех участках форсирования артиллеристы переправлялись на противоположный берег сразу же за передовыми стрелковыми подразделениями. Орудия немедленно ставились на прямую наводку, что позволяло вести успешную борьбу с контратакующими танками противника. На участке 67-й гвардейской стрелковой дивизии в боях на плацдарме особенно отличился 496-й истребительно-противотанковый полк майора М. И. Макарычева.

Еще вечером 23 июня командир дивизии генерал-майор А. И. Баксов поставил передовому отряду, который составили 201-й гвардейский стрелковый полк подполковника Г. А. Иноземцева и приданные ему противотанкисты М. И. Макарычева, задачу на форсирование Западной Двины в районе деревни Лабейки. На рассвете, после ночного марша, передовой отряд вышел к реке, на высокий ее берег. Противоположный берег — пологий, ниже по течению — взорванный фашистами мост.

Противник, как видно, был застигнут врасплох — не ожидал столь быстрого выхода наших частей к реке. Он вел редкий пулеметно-минометный огонь. Макарычев развернул четыре батареи, которые быстро подавили огневые точки фашистов на том берегу. В это же время бойцы [285] двух других батарей вместе со стрелками и при помощи местных жителей из ближней деревни Лабейки соорудили плоты. Вслед за стрелковой ротой переправился с 1-й батареей капитана П. Н. Дрембача и Макарычев.

Переправились без потерь. Скоро на плацдарме сосредоточилось уже до двух батальонов пехоты и две противотанковые батареи, плацдарм расширился до 2 километров по берегу и до километра в глубину. Впереди были поле и опушка леса, слева — деревня Дубище. Близ нее — высотка с тремя дубками, где и оборудовал свой наблюдательный пункт майор Манарычев.

Около шести утра со стороны леса послышался гул танковых моторов. Танки вышли на опушку и, приняв боевой порядок, двинулись к окопам стрелков. Макарычев насчитал 21 машину, в основном средние танки. За ними наступало до батальона автоматчиков. Когда танки приблизились, Макарычев передал на батареи: «Огонь!» Его батарейцы — народ закаленный, прошедший трудную школу противотанковой борьбы в Курской битве. Били по танкам наверняка — с 500–600 метров. Макарычев видел, как первым выстрелом ближайшее к нему орудие 1-й батареи подожгло фашистский танк. Это — работа расчета сержанта Наливайко, наводчик которого рядовой Плясов недаром слыл снайпером. Ударили и орудия 2-й батареи капитана Г. Н. Прогнимака, потом 4-я батарея, только что вставшая на огневые позиции позади наблюдательного пункта командира полка. Фашистские танки, наткнувшись на меткий орудийный огонь, пытались как-то сманеврировать. Однако три противотанковые батареи, расположенные не в линию, а треугольником, встречали попытки противника обойти любую из них с фланга сосредоточенным огнем всех двенадцати орудий.

Не дойдя до нашего переднего края, танки стали поспешно разворачиваться. Но снаряды 76-мм пушек настигали их. Атака была отбита, на поле осталось восемь подбитых и сожженных танков и сотни полторы убитых гитлеровских пехотинцев.

В течение дня позиции батарей несколько раз бомбили «юнкерсы», которые вывели из строя четыре орудия. К вечеру, после очередного авиационного налета, гитлеровцы опять предприняли сильную контратаку. Около 30 танков, за которыми шли цепи пехотинцев, попытались сбросить с плацдарма стрелков 201-го гвардейского [286] полка и противотанкистов Макарычева. Командир 201-го стрелкового полка Иноземцев через штаб дивизии вызвал штурмовую авиацию. «Илы» — около пятнадцати машин — на бреющем полете прошли над командным пунктом Макарычева. Работали они превосходно. Совместными действиями штурмовой авиации и трех противотанковых батарей было подбито и сожжено еще 12 танков.

При форсировании Западной Двины успешно действовал и 138-й гвардейский артиллерийский полк 67-й гвардейской стрелковой дивизии. Командовал полком подполковник Г. Н. Ковтунов. Его дивизионы начали выдвижение к реке также в ночь на 24 июня вместе со 199-м гвардейским стрелковым полком майора Г. Ф. Шляпина. Задача — захватить в исправности понтонный мост противника близ деревни Уречье.

В ходе стремительного ночного марша посаженная на машины пехота и артиллеристы обогнали отступающие к переправе фашистские части. Примерно в третьем часу утра подполковнику Ковтунову доложили, что к хвосту колонны пристроились немецкие танки, около десятка. Очевидно, приняли артполк за свой.

Момент был благоприятный, уничтожить танки не составило бы большого труда. Однако артиллерийский огонь в непосредственной близости к реке мог насторожить противника, лишить наши войска элемента внезапности. Ковтунов посоветовался накоротке с командиром стрелкового полка майором Шляпиным. Решили с танками не связываться, все равно им никуда не уйти, свернули проселком к пойме Западной Двины.

Пойма под крутым правым берегом реки — широкая, до 1,5 километра и почти вся заросла лесом. По ней и двинулась к понтонному мосту колонна 138-го артполка. До переправы оставалось около 7 километров, когда удалось связаться по радио с командиром дивизии генералом Баксовым. Узнали, что другие части дивизии уже начали форсирование реки выше по ее течению.

К десяти утра вышли в район переправы. По мосту в обе стороны передвигались колонны противника. Разведчики без шума сняли гитлеровское охранение, выдвинутое на несколько сот метров севернее переправы, но захватить ее в исправности не удалось. Мост был заранее заминирован, и, как только наши стрелковые батальоны поднялись в атаку, фашисты взорвали центральные понтоны. [287]

Не посчитались даже с тем, что значительная часть их сил осталась отрезанной на правом берегу Западной Двины.

Пехотинцам Шляпина и артиллеристам Ковтунова пришлось форсировать реку на подручных средствах. Пушки переправляли на плотах. Первыми пошли на ту сторону батареи 2-го дивизиона во главе с капитаном И. М. Лебеденко. Другие дивизионы прикрывали переправу, стреляя по южному берегу прямой наводкой, подавляя огневые точки, рассеивая вражескую пехоту.

Меткий огонь артиллерии позволил передовым стрелковым ротам и одной батарее 2-го дивизиона переправиться на северный берег реки без существенных потерь. В числе первых вместе с капитаном Лебеденко переправился и подполковник Ковтунов. Близким разрывом снаряда их плотик был разбит, Ковтунов ранен в плечо. Вплавь добрались до берега, где расчеты уже ставили орудия на прямую наводку, а пехотинцы майора Шляпина уже окапывались на плацдарме, точнее, на пятачке земли, которому еще предстояло стать плацдармом. Ковтунов сразу же установил радиосвязь с дивизионами, остававшимися на левом берегу, наладил управление огнем. Переправа продолжалась, и скоро уже все орудия 2-го дивизиона были на пятачке.

Противник, подтянув резервы, попытался сбросить наших воинов в реку. Фашистские танки и автоматчики предприняли несколько сильных контратак. В жестоком бою артиллеристы и пехотинцы отбили натиск противника. Стреляя по танкам прямой наводкой, особенно отличились командиры орудий старшие сержанты Герой Советского Союза К. Т. Тогузов и А. Ф. Луцевич, разведчик старший сержант И. Е. Игнатенко. Умело управлял огнем батарей командир 2-го дивизиона капитан И. М. Лебеденко.

Отразив все контратаки, стрелки и артиллеристы пошли вперед, расширяя плацдарм в районе подорванного фашистами моста. К вечеру 24 июня саперы уже навели здесь переправу, по которой двинулись на левый берег Западной Двины главные силы 67-й гвардейской стрелковой дивизии.

К исходу 25 июня отдельные плацдармы, захваченные дивизиями 23-го гвардейского стрелкового корпуса, были объединены в общий плацдарм, который теперь уже занимал по фронту до 20, а в глубину — до 10 километров. [288]

Преследуя отступавшего противника, корпус быстро продвигался за Двиной, в озерном районе.

Боевое мастерство и отвага артиллеристов, форсировавших Западную Двину вместе с пехотинцами, были по достоинству оценены. Например, в 67-й гвардейской стрелковой дивизии Героями Советского Союза стали командир 138-го гвардейского артполка подполковник Г. Н. Ковтунов, командир 2-го дивизиона этого полка капитан И. М. Лебеденко, командир орудия старший сержант А. Ф. Луцевич, артиллерийский разведчик старший сержант И. Е. Игнатенко; в 496-м истребительно-противотанковом полку — командир полка майор М. И. Макарычев и командир орудия младший сержант А. Л. Казачков.

Представляя их всех к награждению, я доложил Ивану Христофоровичу Баграмяну и о тех бойцах, командирах и политработниках, которые на моих глазах на участке 51-й гвардейской стрелковой дивизии первыми форсировали реку. Член Военного совета 6-й гвардейской армии генерал К. К. Абрамов, командир батареи 122-го гвардейского артполка старший лейтенант И. И. Арендаренко, командир стрелковой роты старший лейтенант В. В. Гусев и командир взвода старший лейтенант В. И. Тарловский также были удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

С большим удовольствием поздравил я с высокой наградой Родины Василия Ивановича Тарловского — моего земляка, учителя из города Иванова. Это был заслуженный воин, не раз отличившийся в боях за Великие Луки и Невель, имевший уже несколько правительственных наград. Золотая Звезда Героя достойно увенчала боевые подвиги Тарловского.

* * *

Итак, на главном направлении войска 1-го Прибалтийского фронта к исходу дня 25 июня добились крупного успеха. В это же время наша 43-я армия, форсировав Западную Двину несколько выше по течению, в районе Гнездиловичей, обошла Витебск с юго-запада и соединилась с 39-й армией 3-го Белорусского фронта. Кольцо вокруг витебской группировки противника замкнулось. В кольце оказались пять немецко-фашистских дивизий — 197, 206, 246-я пехотные, 4-я и 6-я авиаполевые и ряд отдельных частей и подразделений. [289]

Гитлеровцы попытались вырваться из окружения, но их попытки были решительно пресечены. Большую роль сыграла в этом наша артиллерия. Например, 25 июня 1-й дивизион 39-го гвардейского минометного полка по личному указанию командарма генерала Белобородова прямо с марша занял позиции западнее Витебска с задачей рассеять колонны фашистов, выдвигавшиеся с окраины города. Командир дивизиона майор Г. Л. Харац быстро подготовил исходные данные для стрельбы, открыл меткий огонь. Залпы «катюш» накрыли вражеские войска, нанесли им огромный урон и заставили поспешно отойти в глубь города.

В течение двух суток окруженная группировка была ликвидирована, взято в плен 7 тысяч солдат и офицеров, четыре генерала, в том числе командир 53-го армейского корпуса генерал-полковник Гольвитцер.

После ликвидации витебской группировки противника часть сил 43-й армии выдвинулась на лепельское направление. Была создана армейская подвижная группа, в состав которой вошел и уже известный читателю 712-й полк 17-й истребительно-противотанковой артбригады.

27 июня подвижная армейская группа ворвалась в Лепель, выбила из него 95-ю немецкую пехотную дивизию и, отражая яростные контратаки врага, удержала город до подхода частей 1-го стрелкового корпуса. В боях за Лепель 712-й истребительно-противотанковый полк уничтожил десять фашистских танков. В стрельбе по танкам особенно отличился расчет орудия старшего сержанта Горшкова.

В тот же день, 28 июня, когда на левом фланге нашего фронта 1-й стрелковый корпус 43-й армии овладел Лепелем, успех обозначился и на правом фланге. 4-я ударная армия генерал-лейтенанта П. Ф. Малышева, медленно, но упорно преодолевая сопротивление противника в лесисто-болотистой местности, продвигалась к Полоцку, а левый ее сосед — 22-й гвардейский стрелковый корпус овладел крупным опорным пунктом противника на пути к Полоцку — поселком и железнодорожной станцией Оболь. Первыми на станцию Оболь ворвались танкисты 143-й танковой бригады полковника А. С. Подковского и стрелки 47-й дивизии полковника П. В. Черноуса. Местечко же Оболь заняла 90-я гвардейская стрелковая дивизия. [290]

При прорыве обороны противника в районе Оболи героически дрались с врагом артиллеристы 559-го артполка 47-й стрелковой дивизии. Случилось так, что часть батарей этого артполка в ходе боя осталась без пехотного прикрытия. Отражая атаки фашистов, батарейцы не раз вступали в рукопашные схватки. Смертью храбрых пали командир полка М. Т. Бугаевский, командиры дивизионов А. С. Печорин и В. П. Тарануха.

Заместитель командира дивизиона капитан К. Т. Крымов оборудовал свой наблюдательный пункт на развесистой иве. Более удобного места для наблюдения и корректировки огня не нашлось, так как за спиной была река Оболь, а впереди — обширная болотистая луговина. По ней, стремясь сбросить наши подразделения с плацдарма, наступали фашистские танки и пехота. По приказу командира полка Крымов сосредоточил по ним огонь двух дивизионов. Несколько танков уже горело, остальные отошли, но группа гитлеровских автоматчиков вплотную подступила к наблюдательному пункту. Они были в трех-четырех десятках метров, когда Крымов скомандовал на огневые позиции дивизиона: «Огонь на меня!» Разрывы снарядов опоясали НП, накрыли и гитлеровских пехотинцев. Противник был отброшен, плацдарм остался в наших руках.

В этот же день отважный офицер получил тяжелое ранение в голову. Узнав о его подвиге, командир 22-го гвардейского стрелкового корпуса генерал Ручкин представил Крымова к высокой правительственной награде.

За шесть суток наступления, с 23 по 28 июля, войска 1-го Прибалтийского фронта добились значительного успеха. Была форсирована Западная Двина, ликвидирована крупная витебская группировка противника, полностью уничтожены пять немецко-фашистских дивизий, еще несколько дивизий понесли столь тяжелые потери, что, по существу, превратились в небольшие боевые группы. Мы продвинулись на запад до 90 километров, овладели важным узлом дорог Лепелем и надежно обеспечили действия соседа слева — войск 3-го Белорусского фронта. Теперь на очереди стоял Полоцк — важный узел сопротивления, преграждавший нам путь в Прибалтику.

В районе Полоцка противник создал мощную оборону — несколько оборонительных рубежей с развитой системой [291] опорных пунктов, прикрытых противотанковыми и противопехотными заграждениями. Множество озер и болот с узкими, простреливаемыми всеми видами огня дефиле делали эту оборону весьма трудной для атаки. Оборонительному комплексу вокруг Полоцка гитлеровцы дали грозное наименование «Тигр». Непосредственно в районе Полоцка держали оборону шесть немецких пехотных дивизий — 24, 81, 197, 205, 240 и 290-я, входивших в состав 16-й армии группы «Север». Эта крупная группировка сильно сковывала действия правого крыла войск 1-го Прибалтийского фронта.

К 29 июня Полоцк был уже охвачен соединениями 4-й ударной армии, продвигавшейся к нему с северо-запада, и соединениями 6-й гвардейской армии, наступавшими с юго-запада и юга. Одновременно главные силы фронта продолжали наступать в западном направлении.

Ставка через своего представителя Маршала Советского Союза А. М. Василевского требовала как можно скорее ликвидировать полоцкую группировку противника, и командующий фронтом решил сам скоординировать взаимодействие соединений 4-й ударной и 6-й гвардейской армий, наступавших на Полоцк. Я, естественно, тотчас же занялся артиллерийским обеспечением штурма Полоцкого укрепленного района.

В центре расположения войск 22-го гвардейского стрелкового корпуса, нацеленного на Полоцк с запада, находилась 90-я гвардейская стрелковая дивизия. Сюда, к участку прорыва, стягивались артиллерийские соединения и части РВГК, в том числе 64-я тяжелая пушечная бригада полковника Чапаева.

29 июня я приехал в 90-ю дивизию, прошел на наблюдательный пункт командующего артиллерией дивизии майора Ю. В. Вотинцева. Выяснилось, что данными о долговременных сооружениях противника, о системе его огня штаб располагает весьма скудными. Между тем тяжелая артиллерия уже на подходе, ее нужно обеспечить достаточно полной информацией о противнике. Иначе не уложимся в срок, предоставленный нам для подготовки артнаступления.

Майор Вотинцев сделал все, чтобы исправить положение. За двое суток он проделал большую работу по разведке целей. Оборона противника была вскрыта. Аналогичную [292] работу проделали и артиллерийские штабы других стрелковых соединений 22-го гвардейского корпуса. И когда части тяжелой артиллерии и гвардейских минометов стали прибывать в назначенные районы огневых позиций, их штабы сразу же получали необходимые данные о системе вражеской обороны.

Под Полоцком в еще большем масштабе, чем в предыдущих операциях, мы использовали артиллерию для стрельбы прямой наводкой во время артподготовки. Таких орудий на каждый километр участка прорыва выдвигалось до 50. Каждому назначались одна-две цели на переднем крае противника и участок траншеи для разрушения. 120-мм минометы привлекались для расчистки огнем проходов в минных полях, из расчета не менее двух проходов на стрелковый батальон первого эшелона.

Побывал я в эти дни и у своих земляков в дивизии. Офицеры-артиллеристы Егоров и Сыромятников рассказали мне о боевой судьбе товарищей-ивановцев, вместе с которыми я участвовал еще в боях за Москву. Немногие из ветеранов остались в дивизии — кто выбыл по ранению, кто погиб в боях. Тяжелую утрату понесла и боевая семья Леонтьевых. Буквально на днях погиб младший из братьев — Юрий. Я встретился с его отцом Александром Павловичем Леонтьевым, начальником штаба полка, выразил ему свое сочувствие. Он старался не показать своих переживаний, но о них и без того говорила прибавившаяся в его волосах седина.

* * *

В ночь на 2 июля я вернулся на свой наблюдательный пункт. Рассвело, и передо мной открылся Полоцк, с его церквами, вознесшими свои купола над садами и домиками окраин, с железнодорожным мостом через Западную Двину. Местность отлично просматривалась. Примерно в километре севернее меня оборудовал свой НП командир 64-й пушечной бригады полковник Чапаев.

Началась артподготовка. Сначала все шло хорошо. Наши дальнобойные орудия подавили вражескую батарею у железнодорожного моста, затем еще несколько батарей перед Полоцком и в черте города. Но когда пошла в атаку пехота, по ней открыла интенсивный огонь тщательно замаскированная батарея фашистов. Она стояла в лощине и не была заранее разведана. Однако лощина эта просматривалась [293] с моего НП, и, как только батарея открыла огонь, я ее обнаружил и позвонил Чапаеву:

— Почему не подавишь батарею?

— Не вижу. Она за укрытием.

— А другие твои НП?

— Тоже не видят.

Это было более чем неприятно. Сеть наблюдательных пунктов бригады должна строиться так, чтобы с нее просматривалась вся местность, находящаяся в пределах визуального наблюдения. Делать сейчас выговор Чапаеву за эту ошибку у меня не было времени (я сделал это после боя). Надо было немедленно подавить батарею и открыть путь наступающей пехоте. Дал комбригу целеуказание от ближайшего ориентира. Спустя несколько минут пушки-гаубицы 64-й бригады начали бить по лощине. Корректируя огонь со своего НП, заметил прямые попадания. Потом — беглый огонь, и полная норма снарядов накрыла огневую позицию вражеской батареи. С ней покончено.

В дальнейшем бригада Чапаева действовала отлично. Она хорошо помогла пехоте и в уличных боях. 152-мм пушки-гаубицы бригады, поставленные на прямую наводку, разбивали прочные оборонительные сооружения противника. За успешные действия в Витебско-Полоцкой операции 64-я пушечная артбригада была награждена орденом Красного Знамени, а ее 1304-й артполк удостоился почетного наименования Полоцкого.

3 июля в Полоцк с юга ворвалась 51-я гвардейская стрелковая дивизия 23-го гвардейского корпуса и начала быстро пробиваться навстречу частям 22-го гвардейского корпуса. В то же время соединения 4-й ударной армии, обходя город с севера, угрожали замкнуть кольцо окружения всей полоцкой группировки противника. Бросая технику, остатки разгромленных фашистских дивизий начали спешно отступать вдоль правого берега Западной Двины на Двинск (Даугавпилс). Утром 4 июля Полоцк был полностью в наших руках.

Проходя по улицам освобожденного Полоцка, по набережной Западной Двины я невольно вспоминал Алексея Ивановича Зыгина, тот памятный разговор с ним в самолете. Он так хотел вернуться с победой в Полоцк, отыскать первый свой командный пункт на этой войне. Не пришлось ему дожить до этого радостного дня... [294]

В июле сорок первого, ровно три года назад, 174-я дивизия Зыгина нанесла из Полоцка сильный контрудар по наступавшему противнику. Почти две недели сражалась дивизия Зыгина на этом рубеже. Гитлеровцы были уже далеко в тылу, их танковые корпуса, обойдя Полоцк справа и слева, прорвались на 100–150 километров на восток, весь 6-й немецкий армейский корпус атаковал Полоцк с фронта, но дивизия Зыгина, боевая уральская дивизия, стойко удерживала город и переправы через Западную Двину.

Уже после войны в воспоминаниях и оперативных разработках бывших гитлеровских генералов я нашел неоднократные упоминания об ожесточенной борьбе за Полоцк в первой половине июля 1941 года. Интересно, как менялись взгляды фашистского командования в ходе этой борьбы.

Вот первые упоминания о Полоцке: «57-му танковому корпусу — захватить переправы в районе Полоцка»; «Серьезной обороны устаревших укреплений под Полоцком не предполагается». Но проходит всего один день, и фашистский генералитет констатирует: «18-я моторизованная дивизия 3 июля была атакована юго-западнее Полоцка крупными силами противника. Это обстоятельство вынудило ее отказаться от форсирования реки в районе Фариново и прикрыть 19-ю танковую дивизию от атак противника из Полоцка»{29}.

Проходит еще три дня, фашистам удается захватить плацдарм западнее Полоцка, но «переправившаяся на северный берег (Западной Двины. — Н. X.) пехота была остановлена контратаками крупных сил противника из Полоцка...»{30}.

Активно обороняющая Полоцк 174-я дивизия Зыгина становится для вражеского командования притчей во языцех. Противник бросает в бой все более крупные силы, он именует Полоцк уже «крепостью». Отдается приказ: «23-й армейский корпус должен... в максимально короткие сроки обеспечить 57-му танковому корпусу выход с плацдарма и удар в тыл крепости Полоцк»{31}. [295]

И наконец, характеристика самому Зыгину: «...В Полоцке находится способный руководитель»{32}.

Эти вынужденные признания, так сказать, «с той стороны», показывают роль, которую сыграла 174-я стрелковая дивизия и ее командир Алексей Иванович Зыгин в трудные дни сорок первого года. Он сделал тогда все, что должен сделать в подобных обстоятельствах настоящий командир — коммунист. Вот почему мне было безмерно жаль, что не дожил он до этого победного дня, когда мы освободили Полоцк и наголову разгромили немецко-фашистскую группировку.

* * *

Пока на правом крыле 1-го Прибалтийского фронта завершался разгром полоцкой группировки гитлеровцев, главные силы фронта продолжали быстро продвигаться на запад. К исходу 4 июля они вышли к восточной границе Литовской ССР, а 143-я отдельная танковая бригада, овладев Земгале, вышла на границу о Латвией. Задачи, поставленные фронту директивой Ставки от 31 мая (план «Багратион»), были полностью выполнены. За 12 дней наступления наши войска прошли с боями около 180 километров, нанесли тяжелое поражение 16-й армии группы армий «Север» и 3-й танковой армии группы армий «Центр», надежно обеспечили справа действия 3-го Белорусского и других фронтов, участвовавших в операции «Багратион». Только пленными противник потерял в нашей полосе наступления свыше 20 тысяч солдат и офицеров.

А в целом Белорусская операция завершилась сокрушительным поражением немецко-фашистских войск, открыла Красной Армии дорогу для дальнейшего продвижения в Польшу и Прибалтику, для наступления на Восточную Пруссию.

Нам, артиллеристам, Белорусская операция дала много поучительного в вопросах организации артиллерийской разведки и планирования артиллерийского наступления, быстрого и скрытного сосредоточения артиллерии и широкого маневра ею при бое в глубине обороны, в действиях фронтовой и контрминометной артиллерийских групп. Этот богатый опыт нашел себе применение в первой же операции в Прибалтике. [296]