Переходим в наступление

В декабре фланговые ударные группировки немецко-фашистских войск под Москвой были разгромлены, их опасные вклинения северо-западнее и южнее столицы ликвидированы. Первый этап контрнаступления советских армий в Московской битве закончился. На втором его этапе по замыслу Верховного Главнокомандования активную роль предстояло сыграть и нашему Северо-Западному фронту. Его 3-я и 4-я ударные армии, занимавшие осташковский выступ, по-прежнему нависали с севера над растянувшимся левым флангом вражеской группы армий «Центр». Выгодная для нас конфигурация линии фронта позволяла нанести глубокий охватывающий удар, нацеленный в тылы группы армий «Центр». Этой задаче и были подчинены действия войск Северо-Западного фронта в последующих наступательных операциях.

В последних числах декабря командармы 3-й и 4-й ударных армий М. А. Пуркаев и А. И. Еременко, а также начальники артиллерии этих армий И. С. Стрельбицкий и я были вызваны в штаб фронта для ознакомления с [141] планами фронтового командования. Командармы к этому времени имели уже свои подготовленные армейские планы.

В совещании кроме командующего фронтом генерал-лейтенанта П. А. Курочкина участвовали начальник штаба фронта генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин и член Военного совета генерал-майор В. Н. Богаткин, а также представитель Ставки генерал-лейтенант Н. А. Булганин.

План фронтового командования в общих чертах сводился к следующему: 3-я ударная армия наступает почти строго на запад, на Холм, с последующим поворотом на юго-запад, к Великим Лукам; 4-я ударная — на юго-запад, вдоль железной дороги Пено — Андреаполь — Торопец — Великие Луки, с поворотом на юг, перерезая тыловые коммуникации группы армий «Центр».

План был достаточно смел и прост. Чтобы провести его в жизнь, требовалась соответствующая расстановка сил.

После объявления решения фронтового командования были заслушаны доклады командармов. Выяснилось, что мнения не совпадают. Особенно резко критиковал генерал Булганин расчет сил и средств, предложенный Еременко. Однако Андрей Иванович твердо стоял на своем. Суть этих разногласий достаточно характерна для того времени, поэтому остановлюсь на них более подробно.

Мы только еще приобретали опыт крупных наступательных операций. Теоретически, в принципе, все были согласны с тем, что решительное превосходство над противником, созданное на решающем участке, обеспечивает успех наступления. Однако на практике, под влиянием разного рода обстоятельств, эта аксиома военного искусства соблюдалась далеко не всегда. Поэтому случалось, что хорошо задуманный глубокий удар превращался в ряд фронтальных атак, которые лишь «выталкивали» противника, не приводя к его окружению и уничтожению.

Учитывая этот бытовавший у нас недостаток, командарм Еременко предложил прикрыть второстепенные участки небольшими заслонами, а основную массу войск 4-й ударной армии двинуть на Пено — Андреаполь — Торопец. План этот диктовался не только чисто оперативными моментами — приходилось учитывать и особенности здешней местности, и время года.

Местность изобиловала громадными лесными массивами вперемежку с моховыми болотами и множеством больших [142] и малых озер. Дорожная сеть развита слабо, дорог с твердым покрытием нет. Поэтому в любое время года, даже летом, маневрирование войсками сильно затруднено. А сейчас эти трудности усугубились обильными снегопадами. Метровая снежная целина прикрыла землю, неуспевшие замерзнуть моховые болота. Всякое движение вне расчищенных дорог прекратилось.

В расположении противника из его тылов к линии фронта шли только две такие дороги — от Торопца через Андреаполь на Пено и от Нелидово на Старую Торопу. Причем последняя на значительном участке проходила за разграничительной линией полосы наступления нашей армии. Постоянно расчищаемые от заносов, эти дороги мало-помалу превратились в нечто вроде тоннелей без верхнего перекрытия, пробитых в толще снегов.

Когда мы прорвем вражескую оборону, нам, чтобы поддержать высокий темп наступления, неизбежно придется использовать эти дороги. Попытки маневрировать войсками по снежной целине, в лесах и болотах чреваты потерей времени, отставанием тяжелой техники. Для прокладки новых колонных путей, для валки леса опять-таки нужно время, нужны снегоочистители, бульдозеры, которых у нас нет, нужно выделять сотни и сотни людей.

Все эти соображения учитывал штаб 4-й ударной армии, планируя операцию. Докладывая этот план командованию фронта, генерал Еременко, как я уже говорил, предложил прикрыть второстепенные участки заслонами, а максимум сил и средств 4-й ударной армии, глубоко их эшелонировав, сосредоточить на главном направлении — вдоль железнодорожной магистрали Осташков — Пено — Андреаполь — Торопец, параллельно которой пролегала расчищенная противником большая дорога. Такое построение боевых порядков армии давало возможность постоянно наращивать и развивать удар за счет вторых эшелонов и резервов, выдвигаемых из глубины.

Однако командование фронта спланировало наступление нашей армии по-иному. Во-первых, у нас сразу же отобрали, передав в 3-ю ударную армию, три наши «коренные», имевшие большой боевой опыт стрелковые дивизии — 23, 28 и 33-ю. Во-вторых, предложили нанести не один, а два удара. Второй, вспомогательный, удар в направлении озера Вселуг должна была наносить 360-я стрелковая дивизия, со стрелковой бригадой во втором [143] эшелоне, с танковым батальоном и тяжелой артиллерией. Все эти соединения и части направлялись по бездорожью и глубоким снегам в лесные дебри, где они наверняка потеряют оперативное взаимодействие с главными силами армии.

Вспомогательный удар обосновывался необходимостью обеспечить стык с соседом слева — 3-й ударной армией, воспретить противнику возможность маневра. В других условиях такой удар, возможно, и оправдал бы себя. Но сейчас, когда противник так же, как и мы, скован бездорожьем, отрывать от армии почти четвертую часть ее наличных сил вряд ли было целесообразно.

Еременко был человек прямой и тут же, на совещании, высказал все, что думает о таком дроблении усилий 4-й ударной армии.

Я поддержал командарма. Из наших тогда весьма ограниченных средств артиллерийской поддержки я должен был выделить на это второстепенное направление три дивизиона: тяжелые гаубицы-пушки, гвардейские реактивные минометы и 120-мм минометы. Таким образом, ослаблялась артиллерия, действовавшая в полосе главного удара.

Распыление артиллерии влечет за собой те же последствия, что и распыление войск вообще. А кроме того, передав эти дивизионы в 360-ю дивизию, практически мы ее не усиливали. Для убедительности я назвал несколько цифр, характеризующих вес и ограниченную проходимость тяжелой техники. Как пройдет она по снежной целине?

— Колонные пути вам расчистят! — ответил генерал Булганин.

Однако проложить полностью десятки километров колонных путей к началу наступления не удалось. Такими возможностями ни наша армия, ни фронт не располагали. И хотя начальник тыла армии и ряд других товарищей были строго наказаны, положение не улучшилось. 360-я дивизия и 48-я бригада были вынуждены выдвигаться в исходные районы по снежной целине, с огромным трудом вытаскивая за собой артиллерию.

В связи с тем что полоса наступления этих соединений шла значительно правее главного удара армии, а наша левофланговая 334-я дивизия наступала, в свою очередь, много левее, фронт 4-й ударной сильно растянулся. [144]

358-ю дивизию и 51-ю бригаду командарм взял в свой резерв, так как задача армии была глубокой (более 100 километров до Торопца по прямой).

Таким образом, из пяти стрелковых дивизий и четырех стрелковых бригад, которые входили в состав армии, для прорыва на главном направлении, на Пено — Андреаполь — Торопец, выдвигались 249-я и 332-я дивизии и 39-я бригада — немногим более трети всех сил. То же самое можно сказать и об артиллерии. Ее плотность на километр прорыва, считая и 82-мм минометы, не превышала 30 стволов. Как я уже говорил, часть средств артиллерийского усиления пришлось выделить на второстепенные участки, а 421-й гаубичный полк РГК прибыл к нам из тыла только в день наступления.

Основной нашей силой, предназначенной для борьбы с артиллерией противника, был 270-й пушечный полк, вооруженный 122-мм пушками и 152-мм гаубицами-пушками — орудиями со всех точек зрения превосходными. Дня за три до наступления я приехал в полк, чтобы проверить его готовность.

270-м полком командовал полковник Б. В. Лубман (его вскоре сменил полковник А. С. Струев), начальником штаба был капитан Н. И. Осокин — очень знающий и собранный молодой артиллерист. Да и весь командный состав полка имел хорошую теоретическую подготовку и боевой опыт. 270-й пушечный встретил войну на границе, под Каунасом, и, несмотря на все трудности отступления, сохранил свои кадры. Однако опыта планирования артиллерийского огня в наступлении у них еще не было.

Я просмотрел документацию, относившуюся к контрбатарейной борьбе. Почти всю норму боеприпасов они планировали израсходовать сразу, в первый период артподготовки. Спрашиваю:

— А что потом? Что будем делать, если батареи фашистов оживут? Если они откроют огонь по нашей атакующей пехоте?

Отвечают мне уверенно:

— Не оживут! Подавим сразу, товарищ генерал. Исходные данные подготовлены точно.

Уверенность — дело хорошее. Я не сомневался, что данные для стрельбы подготовлены со всей тщательностью. Сомнения были в другом — в точности определения места нахождения батарей противника, намеченных [145] к подавлению. Ведь эти цели наносились на карту с аэрофотоснимков. В обычных условиях аэрофотосъемка проверяется и уточняется наземной артиллерийской инструментальной разведкой. Сделать это сейчас мы не могли, так как единственный артиллерийский разведывательный дивизион прибыл буквально в канун наступления.

Следовательно, гарантий в точности засечки вражеских батарей у нас не было. А кроме того, некоторые из этих целей могли оказаться ложными — просто деревянными макетами орудий (как впоследствии и оказалось).

Поэтому я предложил штабу полка спланировать огонь так, чтобы в период первого, внезапного, огневого налета израсходовать не более половины боеприпасов, а вторую половину оставить для стрельбы по ожившим в момент нашей пехотной атаки батареям противника.

Часть подразделений 270-го полка предназначалась для подавления огневых точек на переднем крае обороны. Здесь уже экономить снаряды нельзя. Наоборот, узлы обороны противника надо разгромить и заставить замолчать еще до начала атаки пехоты.

Отношение в 270-м полку к этой боевой работе как к второстепенной, входящей в сферу задач легкой дивизионной артиллерии, повлекло за собой и небрежность в оформлении соответствующей документации. Этот недостаток также был исправлен.

Не учли артиллеристы и времени пролета нашей легкой бомбардировочной авиации. Такие самолеты, как По-2, идут на бомбежку на малых высотах, а траектория полета снаряда 152-мм гаубицы-пушки достаточно высока. Чтобы избежать случайных попаданий, мы согласовали с авиационными командирами время и место пролета бомбардировщиков, создав для них огневой коридор.

В период подготовки к наступлению пришлось решать много вопросов, связанных все с тем же бездорожьем и глубокими снегами. Вся артиллерия, в том числе и тяжелая, была поставлена на лыжные установки, для подвоза боеприпасов сделаны волокуши. 45-мм пушки размещали в санях-розвальнях. Это, хоть и не в полной мере, помогло обеспечить огневое сопровождение пехоты при бое в глубине обороны противника.

В частях было накоплено 1,5 комплекта боеприпасов, на складах — еще один боекомплект. [146]

Недавняя победа советских войск на первом этане контрнаступления под Москвой необычайно подняла моральный дух воинов. Они рвались в бой. Хорошо поставленная партийно-политическая работа звала всех и каждого выполнить свой долг перед Родиной, отомстить фашистским захватчикам за кровь, смерть и разрушения, которые принесли они на нашу землю.

В конце декабря войска Северо-Западного фронта посетили делегации тружеников тыла. Ивановцы, свердловчане, челябинцы привезли в соединения, формировавшиеся в этих областях, свои трудовые рапорты и подарки. Ивановская делегация привезла в 332-ю дивизию много мануфактуры для пошива обмундирования, белье, полушубки, валенки.

На многочисленных митингах звучали горячие речи, взаимные клятвы не жалеть себя при выполнении боевых и трудовых заданий, заключались договоры между земляками — воинами и тружениками тыла. Такой непосредственный контакт армии со страной, с родными и близкими людьми, общественный контроль над выполнением взятых обязательств оказывал огромное положительное влияние на боеспособность войск.

Наступление было назначено на 9 января 1942 года. Соединения выдвигались в исходные районы. 249-я дивизия, нацеленная вдоль главной железной и шоссейной дороги на Пено, и 332-я дивизия, имевшая ближайшей задачей захват Большого Лохова и Жукопы, сосредоточились своевременно. Но некоторые части и соединения из-за снежных заносов запаздывали, и командарм был вынужден передать их боевые задачи другим соединениям.

Противник, оборонявшийся перед фронтом 4-й ударной армии, имел против нашего правого фланга большую часть сил 123-й пехотной дивизии — 416-й и 486-й полки с артиллерией; в центре — кавалерийскую бригаду СС «Мертвая голова» и разведывательные отряды 12, 23 и 25-й пехотных дивизий; на левом фланге — части 253-й пехотной дивизии. Кроме того, из глубины его обороны выдвигалась к линии фронта переброшенная из Франции 81-я пехотная дивизия.

Из-за малого числа расчищенных от снега и пригодных для передвижения дорог (двух перпендикулярных к линии фронта и еще двух параллельных ей, рокадных) [147] противник так же, как и мы, испытывал большие трудности в маневрировании резервами, в переброске войск к слабым или ослабленным в ходе боя участкам. Это давало нам возможность на главном направлении провести длительную двухчасовую артподготовку, основательно разрушить оборонительные сооружения и подавить немецко-фашистскую артиллерию.

Вообще-то говоря, длительная артподготовка, судя по личному моему опыту, имеет один значительный минус — она лишает внезапности атаку пехоты и танков, дает противнику время для организации отпора наступающим в глубине своей обороны. Однако в конкретных условиях, поскольку маневр противника был затруднен, такая артподготовка была оправдана.

Она началась в 8.30 утра 9 января десятиминутным огневым налетом по первой позиции, опорным пунктам, батареям и штабам немецко-фашистских войск. С моего наблюдательного пункта было видно, как точно работает наша артиллерия, как после первых же ее залпов, бросая окопы, хлынули в свой тыл не только те подразделения противника, которые занимали передний край, но и те, что стояли во втором эшелоне его обороны.

Перед участком прорыва 249-й стрелковой дивизии наш артиллерийский огонь был особенно плотным и действенным, и командир дивизии генерал Г. Ф. Тарасов, использовав панику в рядах противника, начал наступление задолго до конца артподготовки. Стрелковые полки на плечах отступавшего неприятеля вспороли его оборону и к исходу дня, пройдя около 20 километров, вышли к Пено.

На подступах к городу части дивизии были остановлены сильным огнем противника. Я выехал туда на вездеходе с начальником разведывательного отдела штаба артиллерии полковником Смирновым и связистами.

Местность здесь открытая, только справа, вдали, чернеет лес. Пехотинцы залегли в снегу, вражеский огонь не дает поднять головы. Подъехал генерал Еременко:

— Почему не взяли город?

Отвечаю, что слишком силен вражеский огонь, а подавить огневые точки нечем: артиллерия отстала, подтягиваем.

Январский день короток, в пятом часу уже смеркается. С шоссе, с вездехода, местность просматривается плохо. [148]

Устраиваем наблюдательный пункт на сосне, связисты тянут туда телефонный провод.

Мороз градусов тридцать, да еще ветерок гуляет в кроне нашего импровизированного НП. Устроившись поудобнее, осматриваю поле боя, надо мной прошли самолеты — судя по гулу моторов, немецкие бомбардировщики. Но меня интересует земля, вспышки артиллерийского и пулеметного огня в обороне противника. Отогреваю деревенеющие на ветру пальцы, наношу на карту примерные координаты огневых точек. Утром уточним.

За ночь подошла артиллерия — 270-й пушечный полк, 421-й гаубичный, который, едва выгрузившись из эшелонов, совершил трудный марш, а с марша — прямо в бой. Подошел и 204-й гвардейский минометный дивизион.

Наша пехота, пользуясь темнотой, обошла Пено: 925-й полк — с севера, 67-й лыжный батальон — с юга. С рассветом дали залп гвардейские минометы, заговорила наша артиллерия. Около десяти утра противник начал отходить, потом побежал. Но части 249-й дивизии, захватив Пено, уже перекрывали ему пути отступления. Кавалерийская бригада гитлеровцев была зажата в узком дефиле и почти полностью уничтожена. Ее остатки преследовал и добивал 141-й танковый батальон капитана Г. А. Половчени.

332-я дивизия полковника Князькова также продвигалась успешно, но фланги армии (360-я дивизия генерала И. М. Кузнецова — на правом, 334-я дивизия генерала Н. М. Мищенко — на левом) значительно отставали. Как мы и предполагали, танковый батальон, гаубичный и гвардейский минометный дивизионы, следовавшие за 360-й дивизией, не смогли преодолеть снежных заносов, быстро израсходовали горючее и встали. Уже в ходе наступления они были переброшены на направление главного удара.

В первые дни наступления, в боях за Пено, мы вывели из строя основную массу артиллерии противника и захватили 12 исправных орудий. Проезжая по огневым позициям гитлеровцев, я с удовлетворением отмечал результаты нашей контрбатарейной борьбы — разбитые пушки и гаубицы, развороченные прямым попаданием укрытия.

Артиллеристы наши поработали хорошо — вся огневая система немецко-фашистских войск была полностью подавлена. Умело управлял огнем, используя приданные [149] 249-й стрелковой дивизии батареи дальнобойных орудий и реактивных минометов, начальник ее артиллерии полковник П. Г. Шафранов. Отлично действовали командиры батарей, взводов и орудий 249-й и 332-й дивизий капитан Орловский, лейтенант Коновалов, сержанты Вахрамов, Пивоваров и Даниленко. Командующий армией объявил им благодарность.

Остановившись в домике на окраине Пено, я оставил там своего адъютанта, а сам пошел к командарму. Занялись неотложными делами, и в это время Андрею Ивановичу доложили, что к нему пришел партизанский связной.

— Пусть войдет, — сказал Еременко.

Вошел юноша с традиционной партизанской бородкой, доложил, что прибыл из Пеновского отряда.

— Молодцы! — похвалил Еременко. — Видел вашу работу. Благодарю за помощь.

Помощь эта была очень значительной. Читатель помнит, что еще в октябре, когда партизаны во главе с Лизой Чайкиной приезжали в штаб армии, в село Рабежу, они обещали по нашему сигналу разрушить в тылу у гитлеровцев рокадную дорогу. Перед наступлением они получили такой радиосигнал и слово свое сдержали. Первая же рокадная дорога, по которой фашисты могли перебрасывать резервы параллельно линии фронта и которую мы увидели после освобождения города Пено, была разрушена на большом протяжении.

— Слышал я про вашу Лизу, про Чайкину, — продолжал Еременко. — Говорят, боевая, настоящий комсомольский вожак.

— Елизаветы Ивановны нет, — глухо сказал партизан. — Убили ее фашисты. Сперва пытали, потом... Она ничего им не сказала...

Узнав о подвиге и героической гибели секретаря Пеновского районного комитета комсомола Лизы Чайкиной, генерал Еременко в ту же ночь телеграфировал об этом в Ставку. От имени Военного совета 4-й ударной армии он ходатайствовал о присвоении ей звания Героя Советского Союза. Ходатайство было удовлетворено.

Партизаны Калининской области вообще действовали очень активно. Мне запомнились своими боевыми делами Пеновский и Сережинский отряды и 1-я Калининская партизанская бригада Ф. Т. Пойдина. Я уже рассказывал, [150] как партизаны еще летом помогли нам разгромить передовой отряд фашистской танковой дивизии в селе Каминке. Потом недалеко от этого пункта, в деревне Усадьбы, Сережинский партизанский отряд уничтожил фашистскую автоколонну с военным имуществом и продовольствием, захватив при этом около 50 машин.

В ходе нашего зимнего наступления партизаны надежно прикрывали фланги отдельных частей и соединений 4-й ударной армии, а зачастую выполняли роль передовых отрядов.

После разговора со связным Пеновского отряда я возвратился к себе. Открываю дверь и вижу странную картину: немецкий унтер-офицер с поднятыми руками, а против него — с пистолетом и трофейным автоматом — мой адъютант Николай Покровский.

— В чем дело? — спрашиваю.

— Все в порядке, товарищ генерал, — докладывает Покровский. — Сию только минуту выудил фрица. Слышу, будто шебуршит что-то внизу, в подвале. Поднял крышку, а это, оказывается, он — воин «третьего рейха»...

Избегая лобовых ударов, обходя опорные пункты фашистов, ударная группировка нашей армии продвигалась вдоль железной дороги на Андреаполь, Торопец. 332-я дивизия вскоре повернула на юг, к станции Западная Двина, расположенной на другой, почти параллельной первой, железной дороге. 249-я дивизия наступала в прежнем направлении. Ее бойцы, командиры и политработники, в большинстве пограничники, сражались с высоким воинским мастерством. В тяжелейших условиях зимнего бездорожья дивизия показала хорошую маневренность, она всегда успевала опередить противника, и в этом заключалась одна из главных причин ее боевых успехов.

Немецко-фашистское командование почувствовало угрозу, которую создало на левом фланге его центральной группировки быстрое продвижение нашей 4-й ударной армии, и попыталось остановить нас, введя в бой свежие силы. Прорыв должна была закрыть прибывшая из Франции 81-я немецкая пехотная дивизия. Замечу, что вводилась она в бой довольно неумело, по частям, на широком фронте, что предопределило ее поражение еще до того, как она вошла в боевое соприкосновение с нашими наступающими войсками. Кроме того, и командование 81-й пехотной дивизии, и все ее солдаты и офицеры, оказались [151] в условиях, резко отличных от Западного театра военных действий, растеряли многие качества, которые в сумме своей определяют боеспособность войск.

На этом локальном примере, на действиях 81-й дивизии в Торопецкой операции, я останавливаюсь не только потому, что она была одним из соединений, брошенных навстречу нашей 4-й ударной армии. Пример этой дивизии вообще характерен.

Откройте любую книгу, написанную бывшими гитлеровскими генералами после второй мировой войны и претендующую хоть на какое-то обобщение опыта боевых действий на Восточном фронте, и вы найдете в ней обязательное признание следующего факта: «Русские превосходили нас в умении вести бой в сложных условиях — в лесу, в болотистой местности, ночью». Далее, как правило, авторы пытаются объяснить это превосходство. Говорят о природных качествах русского солдата, об особенностях его психологии, о его исконном, едва ли не от времен оных, стремлении решать исход боя в рукопашной схватке и т. д. и т. п. Одним словом, ссылаются на господа бога, который создал им такого неудобного противника.

Об одном они умалчивают с полным единодушием — о том, что сложнейшие виды боя, такие, как бой в лесисто-болотистой местности, бой в ночных условиях, требуют высокого мастерства не только от солдата, но и от командира, руководящего таким боем.

81-я немецкая пехотная дивизия была брошена в бой с ходу, и в первом же столкновении ее 189-й полк и несколько батальонов других полков были разгромлены и почти полностью уничтожены частями наших 249-й и 332-й стрелковых дивизий. Приведу один эпизод.

Разведчики 249-й дивизии донесли, что в селе Луги расположился на ночлег крупный отряд противника. Численность и его состав установить не удалось. Командование дивизии решило захватить врага врасплох, нанести ему удар ночью. С этой целью к Лугам была двинута группа в составе двух стрелковых батальонов, 780-го артполка и семи танков 141-го танкового батальона. Группу возглавил начальник артиллерии дивизии полковник Шафранов.

Шли к Лугам тяжелой, занесенной сугробами проселочной дорогой, форсированным маршем. Стоял 30-градусный мороз. Поздно ночью вышли к окраине села, послали [152] разведку. Бесшумно сняв охранение противника, разведчики зашли в крайнюю избу. Ее хозяйка сказала только, что фашистов в селе полным-полно, зато ее сынишка, мальчик наблюдательный, рассказал разведчикам много интересного. Он подробно описал внешний вид вражеских офицеров, их погоны и другие отличительные знаки, сказал, кто из них в какой избе ночует.

Разведчики огородами двинулись вдоль села. Им, бывшим пограничникам, познавшим все тонкости маскировки и скрытного передвижения, удалось обмануть бдительность немецких часовых. К тому же многие из них попрятались от мороза в избы. На улицах, у плетней, и во дворах стояли крытые брезентом автомашины и фургоны, в центре села, у церкви, — пушки. По сведениям, собранным разведчиками, выходило, что в Лугах расположилось как минимум два пехотных батальона с артиллерией. Прибыли они в село уже в сумерках. Как рассказали местные жители, солдаты выглядели сильно утомленными длительным маршем по морозу.

Шафранов накоротке собрал командиров, каждому наметил объекты атаки — в первую очередь здания школы, сельсовета, церковь, где находились наиболее крупные группы гитлеровцев. Командиру 141-го танкового батальона капитану Половчене приказал по сигналу двинуть танки вдоль улицы, поддержать пехоту огнем и создать побольше шума.

780-й артиллерийский полк, преодолевая снежные заносы, несколько отстал, но ждать его было некогда. Надо было действовать немедленно, пока противник ничего не обнаружил.

Практически предстояло атаковать каждый дом, где стояли фашисты, поэтому стрелковые роты пришлось разбить на группы. В полной тишине, обходя село, они приблизились к объектам атаки.

Полковник Шафранов дал сигнал. Взревели танковые моторы, грохнули первые разрывы, зачастили пулеметы. Атака была для гитлеровцев совершенно неожиданной. Сам Шафранов во главе группы бойцов и командиров ворвался в здание школы, где расположилось много гитлеровцев. Часть из них была уничтожена в перестрелке, остальные, около ста человек, видя безнадежность своего положения, сдались в плен.

По селу то здесь, то там вспыхивали короткие схватки. [153] В них приняли участие и поспешившие на выстрелы артиллеристы 780-го артполка. Им тоже пришлось сначала действовать по-пехотному, с винтовками в руках. Командир полка полковник Струев, комиссар майор Рябов, командиры дивизионов Камисов и Кучеренко возглавили штурмовые группы артиллеристов, показывая личный пример в ближнем бою. Танкисты капитана Половчени быстро подавляли сопротивление противника в разных концах села, давили пушки и пулеметы.

Только в одном месте бой затянулся. Более сотни гитлеровцев с пулеметами засели в церкви. Они успели втянуть за церковную ограду орудие и открыли из него огонь. Уже на рассвете, когда артиллеристы 780-го полка выдвинули к церкви на прямую наводку свои пушки и сделали несколько выстрелов, сдалась и эта группа противника.

Только пленными наши взяли более 400 вражеских солдат и офицеров. Отряд Шафранова потерял 12 человек убитыми и около 30 ранеными.

Несколько дней спустя, уже на подходе к Андреаполю, я встретил капитана Половченю, отличившегося в этом бою.

Мы только что вошли в село Великое. Противник поспешно уходил на Андреаполь — по той самой, пробитой в глубоких снегах, единственной на этом участке дороге.

Гляжу, врывается в село наш танк, из люка выпрыгивает командир, докладывает:

— Товарищ генерал, командир 141-го танкового батальона капитан Половченя!

— Где остальные танки?

— Засели в снегу.

— Есть для вас боевая задача, капитан.

— Слушаю, товарищ генерал. Только бы... — он несколько замялся, — перекусить бы чего... У экипажа вторые сутки ни крошки во рту.

Мы их накормили, и танк капитана Половчени рванулся вслед за отступавшим противником. С крыши школы я видел, как машина выскочила на дорогу и смяла хвост фашистской колонны. Дорога шла как бы в ущелье, между почти двухметровыми снежными стенами. В сторону не выскочишь, и танк Половчени, сбивая броней, давя гусеницами фургоны, машины, орудия врага, мчался все дальше и дальше. Гитлеровцы набросили было на моторную [154] часть танка пропитанный бензином горящий брезент, но встречный поток ветра снес его.

Половченя вернулся в село, когда горючее было на исходе, а боеприпасы расстреляны. Танк стал черным от огня, весь во вмятинах. А дорогу эту нам потом пришлось расчищать от железного лома и множества вражеских трупов.

За этот бой и многие другие подвиги капитан Г. А. Половченя был удостоен высокой награды. Он стал первым Героем Советского Союза в 4-й ударной армии.

16 января части 249-й стрелковой дивизии, обойдя Андреаполь и окружив его, после ожесточенных уличных боев освободили город. Фашистский гарнизон, состоявший из частей и подразделений 81-й и 253-й пехотных дивизий, эсэсовцев и жандармерии, был уничтожен.

В Андреаполе мы захватили крупную базу снабжения немецко-фашистской группы армий «Север». Склады были забиты продовольствием и фуражом. Охрана пыталась поджечь складские помещения, но бойцы лыжных батальонов, проникшие в этот район еще до начала общей атаки, пресекли эти попытки. Таким образом 4-я ударная армия обеспечила себя мукой, сахаром и другими продуктами. Основной тягловой силой в артиллерии, да и в обозах стрелковых дивизий, у нас были лошади, поэтому трофейный фураж — овес и сено тоже очень пригодились. Но большая часть содержимого складов была отправлена в глубь страны.

Тем временем наступление главных сил 4-й ударной армии развивалось успешно. 249-я стрелковая дивизия в хорошем темпе продвигались к Торопцу, 332-я — к станции Западная Двина. Этого, к сожалению, нельзя было сказать о наших фланговых группировках. 334-я дивизия, наступавшая в направлении станции Нелидово, на левом фланге армии, ввязалась в тяжелые бои и сильно отстала. 360-я дивизия, продвигавшаяся на правом фланге, в лесисто-болотистой местности, вообще на какое-то время потеряла оперативное взаимодействие с главными силами.

Взять Торопец с ходу, как взяли Пено и Андреаполь, 249-й дивизии не удалось. Этот город, где размещалась вторая крупная база снабжения вражеской группы армий «Север», обороняла 253-я пехотная немецкая дивизия. Фашистская авиация ежедневно бомбила боевые порядки [155] 249-й дивизии, а отбиваться от гитлеровских стервятников было нечем — 37-мм зенитные батареи отставали от пехоты из-за снежных заносов.

Чтобы на месте ознакомиться с обстановкой, мы с командармом выехали на вездеходе к Торопцу. Надо было срочно предпринимать какие-то меры, пока фашистское командование не успело еще перебросить к городу свои резервы. В пути наш вездеход несколько раз попадал под бомбежку.

Хорошо помню покрытый шапками снега сосновый бор, за ним — поле с белеющими вдали строениями. Это уже пригород Торопца. Оттуда доносились глухие взрывы, пулеметный перестук. 249-я дивизия вела бой.

Оставили вездеход в лесу, вышли на дорогу, петлявшую по полю. Навстречу нам — легковушка начальника артиллерии дивизии полковника Шафранова. Только начал он докладывать генералу Еременко, показались «мессершмитты». Они шли над дорогой на бреющем полете. Мы бросились в кювет. Пулеметные очереди, взрывы бомб. Слышу, Еременко вскрикнул. Подбегаем к нему с Шафрановым. Андрей Иванович ранен, пытается сгоряча встать — но может. Перебита голень правой ноги.

Командарму оказали первую помощь, мы отправили его в госпиталь, а сами пошли к Торопцу. Вот и окраина. То, что издали казалось строениями, было на самом деле русскими печами, торчавшими среди обгоревших обломков.

Тут, совсем близко от наблюдательного артиллерийского пункта, нас с Шафрановым опять накрыла вражеская авиация. Истребители пикировали сверху, мы крутились вокруг печки, используя ее как защиту. Все сошло благополучно, если не считать осколков, пропоровших полушубки и Шафранову и мне.

И вот мы наконец добрались до наблюдательного пункта командира 780-го артиллерийского полка полковника Струева. Он располагал только тремя батареями, остальные были на подходе.

Я решил организовать штурм города наличными силами. С этого наблюдательного пункта связался с комдивом и стрелковыми полками и, как старший начальник, взял управление боем в свои руки.

Вскоре подошла из тыла 39-я стрелковая бригада полковника А. Ф. Куприянова. Конкретного приказа участвовать [156] в бою за Торопец бригада не получила, у меня в тот момент тоже не было связи со штабом армии. На войне так случается нередко, и в подобных обстоятельствах многое зависит от инициативы самих командиров. Полковник Куприянов оказался человеком смелым и инициативным. Мне не пришлось долго его убеждать, что бой за Торопец достиг своей кульминационной точки и ввод в бой 39-й бригады решит дело в нашу пользу.

Комбриг понимал, что ждать соответствующей санкции штаба армии — значит потерять драгоценное время. Он попросил поставить бригаде боевую задачу, получил ее и тотчас приступил к выполнению.

К утру 21 января все было готово к штурму. За ночь к нам подошли еще четыре батареи 780-го артполка и 270-й артполк. Удалось наконец связаться и с 360-й дивизией. Таким образом, оперативное взаимодействие с этим соединением, наступавшим правее главных сил, было установлено только на десятые сутки с начала операции. И хотя дивизия вышла из лесов и болот с большими потерями в технике, почти без артиллерии и боеприпасов, все же ее появление северо-западнее Торопца сказалось на настроении вражеских войск. Дело в том, что к этому же времени часть сил 249-й дивизии перекрыла дорогу, ведущую из Торопца на юг. Противник почувствовал угрозу окружения, и его сопротивление ослабло.

Около полудня 21 января после короткой, но мощной артподготовки 249-я дивизия вместе с 39-й и 48-й бригадами атаковала оборону 253-й немецкой дивизии. 925-й полк Назаренко первым ворвался в Торопец, за ним — другие стрелковые полки. Город был освобожден.

Несколько слов о герое этого боя подполковнике Назаренко, участнике гражданской войны, потом пограничнике. Внешне Тихон Николаевич плечистый, очень сильный. Нетороплив в движениях, скуп в речах, внутренне собран. Солдаты между собой звали его «батя». Он всегда и всюду, в любой обстановке заботился о том, чтобы его подчиненные вовремя были накормлены, обеспечены всем положенным и, если есть малейшая возможность, хорошо отдохнули. Выполняя боевой приказ, он со своим полком обычно успевал сделать много больше, чем иные, на вид очень энергичные командиры.

Накануне штурма Торопца случай свел меня еще с [157] одним интересным человеком. Но сначала о том, как я встретился с ним снова тридцать лет спустя, в 1972 году. Приехав во Фрунзе по делам Всесоюзного общества «Знание», я был принят председателем Совета Министров Киргизской ССР Ахматбеком Суттубаевичем Суюмбаевым. Лицо его показалось мне знакомым. А он, словно угадав мои мысли, сказал:

— Так точно, Николай Михайлович! Командир взвода лыжного батальона старшина Суюмбаев. Торопец, январь сорок второго...

Тогда, в боях за Торопец, я встретил его на шоссе севернее города. Богатырского сложения лыжник в маскировочном халате доложил, что лыжный батальон выдвинут сюда от города Холм по приказу командира 33-й стрелковой дивизии (она входила в состав соседней 3-й ударной армии). Батальон перерезал дорогу Холм — Торопец. Взвод Суюмбаева получил задачу установить связь с 249-й стрелковой дивизией. Связь установлена.

— Сколько у вас бойцов? — спросил я.

— Двадцать восемь.

Я достал карту, показал Суюмбаеву лес, где, по данным нашей разведки, размещалась интендантская база фашистской группы армий «Север». Говорю:

— Пошумите там, постреляйте. Наведите панику. Иначе охрана успеет поджечь склады.

Отвечает:

— Есть, навести панику!

Панику в рядах противника они навели, и подоспевшие подразделения 249-й дивизии захватили интендантскую базу в полной сохранности. С Суюмбаевым встретиться на войне мне больше не пришлось. Он воевал в составе 33-й стрелковой дивизии 3-й ударной армии. Начав Великую Отечественную войну старшиной, закончил ее в Берлине старшим лейтенантом, командиром роты. После демобилизации работал и одновременно учился. Закончил заочно финансовый институт. Заведующий районным, потом областным финансовыми отделами, министр финансов Киргизии, председатель облисполкома, первый секретарь обкома партии, председатель Совета Министров Киргизской ССР, кандидат в члены ЦК КПСС и депутат Верховного Совета СССР — таков жизненный путь солдата, коммуниста и гражданина своей Родины Ахматбека Суттубаевича Суюмбаева. [158]

Интендантская база группы армий «Север», которую помогли захватить лыжники Суюмбаева, перешла к нам в целости и сохранности. О том, что она из себя представляла, скажут вам ее размеры: более десяти громадных складов, каждый из которых площадью в футбольное поле.

И опять, как и в Андреаполе, только еще в большем количестве, мы отправляли продовольствие в тыл — вагоны с зерном, мукой, сахаром, шоколадом и французскими винами.

В Торопце мы захватили также 720 автомашин, 450 тысяч снарядов и большие склады горюче-смазочных материалов. В тот же день вместе с командиром 249-й дивизии генералом Тарасовым доложили в штаб армии о ликвидации торопецкой группировки противника.

В первой своей наступательной операции 4-я ударная армия одержала большую победу. Ее главные силы вышли на рубеж Торопец, Старая Торопа, станция Западная Двина. Несколько отстал левый фланг. 334-я дивизия полковника Н. М. Мищенко — моего старого соратника по Чапаевской дивизии — вела упорные бои на подступах к поселку и железнодорожной станции Нелидово. Здесь нам помогли партизаны отряда Коровкина. Они ночью проникли в Нелидово, открыли стрельбу. Среди гитлеровцев поднялась паника. Утром 25 января 334-я дивизия при содействии партизан овладела этим важным пунктом. У противника было захвачено 11 орудий, до 300 автомашин и три груженых железнодорожных эшелона.

В этот период мы испытывали значительные трудности с подвозом из тыла артиллерийских боеприпасов. Вместе с тем в нашем распоряжении оказалось огромное количество трофейных снарядов и несколько десятков исправных немецких орудий, в основном 105-мм гаубиц. Штаб артиллерии армии решил сформировать две батареи из трофейных орудий.

Дело это я поручил полковнику Н. Н. Михельсону, своему начальнику штаба. Николай Николаевич хорошо знал не только устройство немецких орудий, но и стрельбу из них. В течение двух-трех дней Михельсон сформировал две батареи 105-мм орудий. Командовать ими были назначены капитан Н. В. Цветков и старший лейтенант Ф. И. Редько (ныне подполковник в отставке). Мы могли бы сформировать значительно больше подобных [159] батарей, но не хватало лошадей и артиллерийской амуниции.

Батареи были однотипными, по штату — 48 человек, из них 4 офицера, 7 сержантов и 37 рядовых. Четыре орудия, перевозимые на конной тяге, поставили на авиационные лыжи. Разведывательные отделения батарей были обеспечены всеми необходимыми приборами.

Батареи оставались в распоряжении штаба артиллерии армии и по мере надобности придавались той или другой дивизии. Артиллеристы быстро освоили трофейную технику, научились мастерски вести огонь. А поскольку эти батареи имели в запасе практически неограниченное количество снарядов, то были у командиров стрелковых дивизий в большом почете.

Закончив свой — мы называли его «ледово-снежным» — поход, 4-я ударная армия получила новую задачу. 22 января она была выведена из состава Северо-Западного фронта и подчинена Калининскому фронту. Мы получили приказ наступать в общем направлении на Велиж и к 29 января выйти на рубеж Велиж, Рудня.

Общее наступление Красной Армии продолжалось. На центральном участке советско-германского фронта Ставка спланировала операцию по окружению смоленско-вяземской группировки противника, и в рамках этой общей задачи выполняла свою частную задачу и наша 4-я ударная армия.

Теперь фронт наступления армии развернулся к югу еще больше, чем во время наступления на Торопец. После получения новой задачи этот город оказался за правым флангом армии. Здесь в направлении на Велиж и сосредоточивались главные усилия армии. На левом фланге — на Демидов, Рудню — наступала 332-я дивизия.

Новая операция начиналась без всякой паузы, поэтому трудности, которые мы испытывали ранее, еще более увеличились. Восполнить понесенные потери войска не успели. Тыловые наши коммуникации сильно растянулись. Это вместе с нехваткой транспорта, бездорожьем и продолжавшимися снегопадами весьма отрицательно сказывалось на снабжении войск.

Нам предстояло преодолеть оборону противника, состоявшую из опорных пунктов. Они перекрывали те немногие дороги, которые оставались еще проходимыми. При глубоком снежном покрове обойти такой опорный пункт [160] сколько-нибудь значительными силами было очень трудно, так как артиллерия тотчас застревала в сугробах, а части, совершившие обход, лишались регулярного снабжения и практически превращались в легкие рейдовые группы. Конечно же, такими силами, лишенными артиллерийской поддержки, с ограниченным запасом продовольствия, фуража и боеприпасов, редко удавалось выполнить серьезную боевую задачу.

Вот почему, начав наступление, мы были вынуждены ввязываться в бои за опорные пункты, терять время и силы, чтобы выбить эти пробки, мешавшие нам двигаться по дорогам. Бой за село Ильино занял двое суток, за Кресты — трое. Противник потерял только убитыми свыше тысячи солдат и офицеров, мы захватили 39 орудий и минометов, 30 автомашин и тракторов. Но немецко-фашистское командование выиграло время, необходимое для переброски резервов, и успело сильно укрепить Велиж. Под этим городом завязались ожесточенные, продолжительные бои.

На нашем левом фланге 332-я стрелковая дивизия имени М. В. Фрунзе, блокировав город Демидов, продвинулась в район Рудни, но взять этот населенный пункт и перерезать железную дорогу Смоленск — Витебск ей не удалось.

Главную роль в наступлении на Велиж, Рудню, как и в предыдущем — на Торопец, опять сыграла 249-я стрелковая дивизия. Я уже не раз рассказывал об этом замечательном соединении, ядро которого составляли кадровые пограничники. Скажу еще, что впоследствии командир дивизии Герман Федорович Тарасов и начальник ее артиллерии Петр Григорьевич Шафранов командовали армиями, а командир полка Николай Матвеевич Михайлов — дивизией. Все они — Герои Советского Союза.

249-я дивизия действовала смело и дерзко. Обойдя стороной Велиж, а затем и Сураж, она вырвалась далеко вперед и вышла на подступы к Витебску. Чтобы избежать бомбардировок вражеской авиации, дивизия продвигалась ночами. На специально приспособленных санях везли с собой десять противотанковых 45-мм пушек и восемь 82-мм минометов. Этими малочисленными средствами и ограничивалась огневая поддержка стрелковых полков. Вся полковая и дивизионная артиллерия, а также 141-й танковый батальон остались далеко в тылу — застряли на [161] занесенных снегом дорогах. Отсутствие артиллерии и танков не позволило успешно завершить дерзкий бросок дивизии в глубину вражеской обороны. На подступах к Витебску, у села Тетерки, две пехотные дивизии противника со всей своей артиллерией предприняли ряд ожесточенных контратак. Отбивать их становилось все труднее, да и соперничать со 105-мм вражескими гаубицами наши легкие минометы и сорокапятки, конечно же, не могли.

Связи со штабом 4-й ударной армии у дивизии не было, поэтому на командирском совещании в селе Курино приняли решение отойти к Велижу. Вначале эвакуировали в тыл раненых и больных (около 500 человек), а затем по ночам отвели подразделения. Противник, несмотря на подавляющее превосходство в силах, дивизию не преследовал. Надо полагать, ему тоже мешали снежные заносы.

249-я дивизия без потерь отошла к Велижу и включилась в бои, которые вели за этот город главные силы армии.

Инициатива, мужество и высокое воинское мастерство, которые эта дивизия проявила и в оборонительных, и в наступательных боях Московской битвы, удостоились высокой оценки Родины. Соединение было награждено орденом Ленина и переименовано в 16-ю гвардейскую стрелковую дивизию.

Хорошо дрались с врагом и мои земляки — воины 332-й стрелковой имени М. В. Фрунзе дивизии. Это соединение также всегда направлялось командованием армии на самые трудные и ответственные участки и с честью выполняло боевые задания. Только за бои под Торопцом было награждено орденами и медалями 184 человека.

Отлично сражались и артиллеристы дивизии. Зенитный дивизион соединения за время наступления сбил 19 самолетов противника. Командир дивизиона капитан Кальченко и комиссар Веселов удостоились высоких правительственных наград.

Мастерски действовали артиллеристы дивизии при стрельбе прямой наводкой. Командир орудия Д. В. Чашин со своим расчетом, передвигаясь в боевых порядках пехоты, уничтожил несколько пулеметов противника. Он, как и командиры орудий сержанты Ерошкин и Дмитриев, наводчики Раков и Шишулев, был награжден орденом. [162]

Приехав однажды в дивизию (это было, насколько помню, уже позже описываемых событий), я услышал хороший отзыв об артиллерийском разведчике Александре Леонтьеве. На его счету числилось несколько дзотов и других огневых точек, минометная батарея и склад с боеприпасами, которые он обнаружил и дал точные координаты. Все эти цели были уничтожены нашей артиллерией.

Я разговорился с Леонтьевым. Он рассказал много интересного о своей боевой работе. Однажды, находясь на передовом наблюдательном пункте, Леонтьев заметил в расположении противника автомашину. Она свернула с большака и словно сквозь землю провалилась. Семь дней, меняя точки наблюдения, следил за подозрительным местом разведчик, пока не установил точно, что там подземный склад боеприпасов. Склад был уничтожен нашим артогнем.

Я спросил разведчика и о его семье.

— Она здесь, в дивизии, — ответил он.

Оказывается, его отец, Павел Александрович Леонтьев, участник первой мировой и гражданской войн, был начальником штаба 1117-го стрелкового полка 332-й дивизии, младший брат, семнадцатилетний Юрий, — связистом, мать, Надежда Андреевна, — медицинской сестрой.

Славно воевала семья добровольцев Леонтьевых, не щадили себя во имя победы. Смертью храбрых пал младший сын Юрий; отец, мать и старший сын закончили войну в победные дни сорок пятого года. Александр Леонтьев к этому времени был уже офицером, парторгом батареи самоходных установок. Только в последних боях в Восточной Пруссии партийно-комсомольский экипаж Леонтьева уничтожил два танка, пять орудий и восемь пулеметных точек врага. Уже на исходе войны Александр Павлович был тяжело ранен. После демобилизации учился, работал. Ныне он директор крупного московского завода.

Таков очень коротко жизненный путь одного из тысяч добровольцев 332-й имени М. В. Фрунзе стрелковой дивизии. Отмечая доблесть ее воинов, проявленную еще в первых боях Московской битвы, заместитель Наркома обороны Ефим Афанасьевич Щаденко писал в Ивановский обком партии: «Бойцы, командиры и политработники [163] дивизии имени Фрунзе, созданной по вашей инициативе, в боях с кровавым фашизмом проявили себя достойными боевых традиций ивановского пролетариата...»{17}

Разумеется, и мне тогда приятно было услышать такую оценку ратного труда земляков, которые в годы Великой Отечественной войны преумножили боевую славу Иваново-Вознесенского полка Чапаевской дивизии.

* * *

В первых числах февраля, выйдя на рубеж Усвяты, Велиж, Демидов, 4-я ударная армия дальше продвинуться не смогла. Сопротивление противника все усиливалось, и выбить его из Велижа и Демидова не удалось, несмотря на неоднократные попытки.

4-я ударная армия прошла уже дорогами наступления свыше 250 километров, части нуждались в отдыхе и пополнении. Некоторые стрелковые полки имели в своем составе по 300–400 человек. Большие потери понесли мы и в технике, в том числе артиллерийской, причем не столько от огня противника, сколько из-за разного рода поломок и неисправностей, неизбежно сопутствующих бездорожью.

Поэтому все усилия войск, все меры, которые энергично предпринимало командование, ощутимых результатов не давали. Весь февраль и март под Велижем продолжались ожесточенные, изнурительные бои.

На 23 марта было назначено очередное наступление. А мартовские метели все наметали и наметали сугробы, да и морозы держались январские. Трудно приходилось и пехоте, сутками лежавшей в снегу, и связистам, которые тянули телефонный провод, проваливаясь по грудь, и артиллеристам с их многотонными орудиями. Наше наступление на Велиж успехом не увенчалось.

В боях за Велиж приняла активное участие батарея трофейных 105-мм орудий под командованием старшего лейтенанта Ф. И. Редько. В частности, она выполнила одну весьма трудную задачу. Дело в том, что фашисты устроили в центре Велижа тюрьму, куда заключили всех заподозренных в связях с местными партизанами. Не могу сказать, кто и как готовил операцию по освобождению [164] арестованных, но точно знаю, что она была скоординирована с армейским командованием.

Старший лейтенант Редько получил приказ в определенный день и час уничтожить огнем батареи помещение тюремной охраны и прикрыть побег заключенных. Надо было очень точно подготовить данные для такой стрельбы. Редько выбрал наблюдательный пункт, с которого цель хорошо просматривалась, произвел пристрелку в стороне от нее, а потом перенес огонь батареи на помещение для охраны. Стрельба оказалась исключительно точной.

Это было вечером, перед наступлением сумерек, а утром через линию фронта прямо на позиции батареи вышло несколько десятков человек, бежавших из фашистского застенка. Не приходится и говорить, как благодарили они артиллеристов.

В свою очередь партизаны оказывали 4-й ударной армии большую помощь. Еще в начале наступления на Велиж, Рудню, в январе, они на большом протяжении взорвали железную дорогу у Великих Лук, захватили станцию Кунья и этими действиями надежно обеспечили наш открытый правый фланг. И впоследствии партизанские бригады Шмырева и Коляды наносили врагу чувствительные удары, заставляя фашистское командование распылять резервы, предназначенные для фронта.

Крупный партизанский отряд активно действовал юго-восточнее Велижа, в районе Каспли. На его уничтожение гитлеровцы бросили войсковые части. Озверевшие каратели сожгли Касплю и окрестные поселки, а всех жителей — женщин, детей, стариков — убили. Однако касплянская трагедия, как назвали ее в народе, еще более разожгла ненависть к оккупантам, ряды партизан и подпольщиков пополнились сотнями новых мстителей.

В тяжелой борьбе за Велиж минул март, наступил апрель, а с ним — распутица. Она пришла сразу, непроходимые вчера еще снега обратились в такую же непроходимую грязь и болота. Реки вышли из берегов, каждая лощинка стала ложем бурного потока.

В двадцатых числах апреля в 4-ю ударную армию приехал представитель Ставки генерал армии К. А. Мерецков. Перед самым рассветом пришел он и на мой наблюдательный пункт, врытый в крутой берег Западной Двины. С Кириллом Афанасьевичем я был знаком еще по 14-й стрелковой дивизии. Человек он немногословный, [165] умный, смелый, исключительно быстро схватывает боевую обстановку — будь то в тактическом или оперативном масштабе.

Генерал Мерецков сразу подошел к стереотрубе, приник к окулярам. Противоположный берег реки низкий, просматривается хорошо.

— Что в этом здании? — спросил Кирилл Афанасьевич.

— Это бывшая больница. Сейчас там опорный пункт противника.

— Все цели пристреляны?

— Так точно.

Я перечислил полки, производившие пристрелку целей на этом участке: 270-й пушечный, 421-й гаубичный и 408-й минометный. Показал схему ориентиров.

Мерецков, просмотрев нашу документацию, сказал:

— А теперь проверим. Выделите от каждого полка по дивизиону. Прикажите: один снаряд — залпом, по больнице.

Я тотчас вызвал по телефону начальника штаба артиллерии полковника Михельсона, отдал соответствующий приказ. Три дивизиона — пушечный, гаубичный и минометный ударили дружным залпом. Снаряды и мины накрыли цель.

— Теперь, — сказал Мерецков, — отключимся от штаба. Как будто его нет. Дайте огонь сами, пушечным полком.

Я передал команду прямо в полк. И опять снаряды накрыли цель.

Видимо, Мерецкову это понравилось. Обычно весьма сдержанный и скупой на похвалу, он объявил благодарность многим артиллеристам, в том числе штабным офицерам. Потом спросил, в чем мы нуждаемся.

Нуждались мы в телефонном проводе, в стереотрубах, биноклях.

Мерецков внимательно все выслушал, записал. И хотя, еще находясь у нас, он получил телеграмму из Ставки о назначении командующим войсками 33-й армии, обещание свое пунктуально выполнил. Прислал машину, полностью загруженную различными артиллерийскими приборами, телефонным проводом и другим необходимым нам имуществом. [166]

В апреле на базе 270-го пушечного артполка (им теперь командовал майор Н. И. Осокин) мы провели сборы командующих артиллерией дивизий и командиров артполков. Тема была исключительно важная. Еще в январе мы получили директивное письмо Ставки, подписанное И. В. Сталиным и А. М. Василевским, о действиях ударных группировок и артиллерийском наступлении (в военной литературе этот документ именуется обычно «Директивой об артиллерийском наступлении»). Подробнее о нем я скажу позже, а сейчас замечу, что в этом документе как в зеркале увидели свои недостатки не только мы, артиллеристы, но и общевойсковые командиры.

— Это то лыко, которое — в строку, — сказал тогда, прочитав директиву, Андрей Иванович Еременко. — Вы сможете составить справочник для командиров полков и дивизий? Технический справочник — вес орудий, дальность стрельбы, основы тактического применения?

Я быстро составил краткий тактико-технический справочник, а Еременко, приезжая в стрелковый полк или дивизию, всегда находил время проэкзаменовать общевойсковых командиров. Дело это было очень нужное, так как некоторые командиры, не зная тактико-технических возможностей тон или иной артиллерийской системы, иногда ставили артиллеристам практически невыполнимые задачи или, наоборот, требовали, к примеру, огневой поддержки батареи там, где вполне мог справиться взвод или даже одно орудие.

Во время зимнего наступления, пользуясь любой передышкой, артиллеристы изучали и, насколько позволяли условия, претворяли в жизнь требования директивы — документа, сыгравшего громадную роль в становлении нашей артиллерии. Теперь, когда фронт стабилизировался, появилась возможность собрать ведущих артиллеристов армии для более конкретного разговора. Ряд занятий мы провели непосредственно на наблюдательных пунктах переднего края с боевой стрельбой.

Вскоре после этих сборов, в середине апреля, штаб армии получил приказ командующего Калининским фронтом генерала армии И. С. Конева о создании Велижской группы войск, которой ставилась задача окружить и уничтожить гитлеровцев в районе Велижа. Этим же приказом я был назначен командующим Велижской группой. Для участия в операции привлекались три стрелковые дивизии [167] — 145, 332, 334-я, а также четыре армейских артиллерийских полка. Кроме артиллерии, никаких средств усиления не было — ни танков, ни авиации. Между тем читателю уже известно, что противник имел в городе очень сильную оборону. Каменные здания и подвалы Велижа были превращены в самые настоящие доты.

Главную задачу по окружению велижской группировки противника предстояло выполнить 145-й стрелковой дивизии генерала Ф. А. Волкова. Дивизия только что прибыла, была полностью укомплектована и вооружена.

Ключом к Велижу, по нашему общему мнению, был населенный пункт Старая Нива, превращенный гитлеровцами в мощный узел обороны. Поэтому и 145-я дивизия нацеливалась на Старую Ниву. Необходимо было уточнить группировку противника в этом районе. Командир разведроты старший лейтенант И. К. Колодяжный и его разведчики ночью проникли в тыл врага и взяли «языка» — вражеского офицера. Гитлеровец сообщил цепные сведения о расположении немецко-фашистских войск.

Наступление на Велиж началось и сразу же вылилось в ряд упорных, с чередующимися атаками и контратаками боев.

После ожесточенного боя одному из стрелковых батальонов удалось ворваться в Старую Ниву. В это время я находился на командном пункте 145-й дивизии. Получаю донесение: «Батальон занял опорный пункт Старая Нива. Убиты командир батальона, все командиры рот. Ввиду сложившейся обстановки принял командование батальоном. Продолжаем удерживать Старую Ниву. Красноармеец (бывший полковник) Леднев».

Ивана Ивановича Леднева я хорошо знал еще по 27-й армии, по трудному лету сорок первого года. Это был смелый, боевой офицер. Получилось так, что за провинность в несении штабной службы он был строго наказан — разжалован в рядовые.

Однако этот человек не упал духом, не потерял себя, стойко сражался и рядовым бойцом, заставив себя забыть о задетом самолюбии. И в трудный момент делом доказал свою преданность Родине. В Старой Ниве он был тяжело ранен, после излечения представлен к званию полковника, какое-то время воевал в нашей армии, а Великую Отечественную войну закончил генералом, начальником штаба 11-й гвардейской армии. [168]

В помощь батальону, захватившему Старую Ниву, мы тут же подбросили подкрепление, но удержать за собой этот пункт нам не удалось. Противник предпринял сильную контратаку, пришлось нашим стрелкам отойти.

Недели две продолжались бои за Велиж. Мы овладели половиной города, но разгромить группировку противника полностью не смогли. Поэтому, когда мне позвонили из штаба армии и попросили срочно приехать, так как получен приказ командующего Калининским фронтом, касающийся меня, я отправился в путь с чувством тревоги. Она, однако, оказалась напрасной. В приказе я прочитал о своем новом назначении — командующим артиллерией Калининского фронта. «Велижскую группу сдать генералу Колпакчи В. Я. и немедленно прибыть в штаб фронта» — так заканчивался приказ.

Генерал Колпакчи уже ждал меня. Владимир Яковлевич был человек веселый и острый на слово. Принимая у меня дела, он не преминул сказать:

— Успехов тебе, больших успехов, Николай Михайлович! Во фронтовых теперь масштабах!

Потом задумался, вздохнул и как бы между прочим прибавил:

— Но... сочувствую!

— В чем это, Владимир Яковлевич?

— В том самом. Не сумел ты сделаться Хлебниковым Велижским...

Я уехал, прошло какое-то время. Велижская группа войск снова предприняла наступление на город, но уже со стороны села Нижние Секачи. Взять село не удалось. Вскоре Велижская группа была расформирована, и Владимир Яковлевич приехал в штаб фронта для получения назначения к новому месту службы. Тут уж я не удержался и так же небрежно заметил, что кто-то из нас не сделался даже Нижнесекачевским.

— Ты прав, — ответил Колпакчи. — Вот они где сидят у меня, эти Секачи!

Мы дружески обнялись на прощание. Кто знает: придется ли встретиться еще на фронтовых дорогах?..

* * *

Только много позднее, когда войска 4-й ударной армии были пополнены людьми, вооружением, боеприпасами, они взяли Велиж. [169]