В обороне осташковского выступа

В течение июля — августа сорок первого года, в ходе отступления, состав 27-й армии несколько раз менялся. В ее полосу пробивались из окружения более или менее значительные группы 11-й и 8-й армий, мы их пополняли из своих ресурсов, затем по приказу командования они выводились из нашего подчинения, а к нам прибывали другие дивизии. Все эти соединения, как правило, прошли с боями от самой границы, понесли большие потери в людях и технике.

К сентябрю, когда 27-я армия закрепилась на осташковском оборонительном рубеже в районе озер Селигер и Велье, в нее входили три дивизии: 23-я и 33-я стрелковые и 28-я танковая. Все они фактически представляли собой боевые группы. Всего в армии насчитывалось 78 легких полевых пушек и гаубиц и 27 зенитных орудий. Танков не осталось ни одного.

23-я стрелковая дивизия генерала С. Г. Горячева оборонялась на правом фланге армии, по восточному берегу озера Велье; 28-я танковая (она вскоре была переименована в стрелковую) дивизия полковника И. Д. Черняховского — в центре, в межозерье, на участке Городилово, Полново, Селигер; 33-я стрелковая генерала К. А. Железнякова (затем ее возглавил полковник А. К. Макарьев) — на левом фланге, на участке, проходившем по берегам озера Селигер и далее по озерам Шлино и Березай. [129]

Фронт обороны армии составлял около 60 километров, однако почти половина его приходилась на озера. К тому же район низменный, много болот и мало хороших, с твердым покрытием дорог. Эти особенности местности не позволяли широко использовать танковые соединения, и гитлеровское командование после неоднократных попыток прорвать оборону армии (особенно настойчивыми эти попытки были на участке 28-й дивизии Черняховского) сменило направление главного удара. Фашистские войска двинулись на Калинин южнее, как бы обтекая левый фланг 27-й армии. Так образовался осташковский выступ, нависавший над рвавшимся к Москве противником. Эта своеобразная конфигурация фронта сыграла впоследствии, в ходе разгрома немецко-фашистских армий под Москвой, очень важную роль. Отсюда армии Северо-Западного фронта нанесли мощный удар во фланг и тыл вражеской группе армий «Центр».

До поздней осени на участке обороны 27-й армии ни на день не прекращались бои. Хотя в сводках они именовались «боями местного значения», они были очень упорными и ожесточенными. В первых же боях отличился наш единственный зенитный дивизион — 338-й. Зенитчики сбили девять фашистских самолетов. Управлявший огнем начальник штаба дивизиона майор А. С. Коченюк был награжден орденом Красного Знамени.

Поскольку артиллерии у нас было мало и надежно прикрыть все опасные направления не представлялось возможным, мы оборудовали огневые позиции так, что они превращались в своеобразные артиллерийские опорные пункты, хорошо подготовленные в инженерном отношении, прикрытые разного рода противотанковыми и противопехотными заграждениями. Каждое орудие имело круговой обстрел, каждое, в том числе и гаубицы, заранее пристреляло противотанковый огонь по рубежам.

Несмотря на непрерывные бои, наши дивизии с каждым днем становились все сильнее, полнокровнее. Впервые с начала войны к нам стало поступать обученное пополнение, получали мы также новую материальную часть артиллерии и другое вооружение.

Своими силами, в артиллерийских мастерских, наши вооруженцы наладили изготовление 82-мм минометов. Одним из главных инициаторов этого дела стал начальник артснабжения армии полковник В. И. Кудинов, очень [130] инициативный и знающий товарищ. Он разыскал в ближнем тылу подходящие по диаметру трубы, из них делали минометные стволы, а прицелы получили из Москвы. К 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции была изготовлена пробная партия — первые 12 минометов. Их испытали стрельбой на максимальном боевом режиме, а две недели спустя артснабженцы передали в части уже 150 минометов. Учитывая, что дальность стрельбы 82-мм миномета превышает 3 километра, можно понять, какое подспорье получила наша оборона.

Генерал Берзарин сразу же заинтересовался этим делом, и мы вместе с ним приехали в артиллерийскую мастерскую. Осмотрев весь процесс изготовления минометов, Николай Эрастович спросил:

— Нельзя ли переконструировать кузова грузовых машин? Так, чтобы на двух-трех грузовиках разместить целиком минометную роту? Если это удастся, мы получим очень сильный и подвижный огневой резерв.

Такие кузова наши умельцы вскоре сконструировали, да так ловко, что минометы устанавливались на грузовиках в собранном виде, на опорных плитах. В случае необходимости огонь можно было вести прямо с грузовика. На двух машинах Зис-5 размещалась минометная рота — 9 минометов и 19 бойцов и командиров. Правда, запас мин был ограничен. Ведь миномет, как известно, оружие весьма «прожорливое». Хорошо обученный расчет успевает выпустить четыре-пять мин, пока первая еще летит к цели. Поэтому на каждую минометную роту выделили еще по одной машине специально для подвоза боеприпасов.

По приказу командарма в каждой стрелковой дивизии сформировали по три таких подвижных минометных роты. Эти подразделения полностью оправдали возлагавшиеся на них надежды.

Кроме минометов мы наладили выпуск специальных станков, наподобие известного «станка Иванова» для стрельбы из легких полевых пушек по самолетам, а также изготовляли различные проволочные заграждения, снаряжали противотанковые и противопехотные мины.

Всю эту технику немедленно отправляли в войска, и оборона армии крепла. Когда же фашисты после ряда безуспешных попыток прорвать фланг 27-й армии сосредоточили [131] главные свои усилия южнее, на участке левого соседа, мы тотчас активизировали свои действия.

Значительные силы врага сковала 33-я стрелковая дивизия, ставшая к тому времени весьма сильным соединением, насчитывавшим до 12 тысяч человек при 50 артиллерийских орудиях.

Этой дивизии была поставлена задача форсировать озеро Селигер и овладеть на его западном берегу важными опорными пунктами Замысье, Ельник. Дивизия успешно выполнила задачу, заняла эти пункты и отбросила фашистов к селам Жабье и Манаково. Чтобы локализовать успех 33-й стрелковой дивизии, вражеское командование было вынуждено перебросить сюда часть резервов, предназначавшихся для наступления на Москву.

Упорно контратаковали противника и другие наши дивизии — 23-я, где особенно отличался стрелковый полк подполковника Н. Ф. Батюка, впоследствии известного героя Сталинградской битвы, и 28-я дивизия полковника И. Д. Черняховского.

Иван Данилович уже тогда среди многих отличных командиров выделялся как личность чрезвычайно яркая. О храбрости его ходили легенды, и я сам имел возможность в этом убедиться.

Однажды я приехал в дивизию, когда один из ее полков готовился к атаке на фашистов, занимавших деревню Осинушка. Решив побывать на огневых позициях и передовых наблюдательных пунктах артиллеристов, я пошел туда вместе с Черняховским. На передовую мы попали в момент начала нашей атаки.

Огонь противника был сильным и плотным, он прижимал пехоту к земле, и она залегла. Тогда Иван Данилович ровным, неспешным шагом подошел к залегшей цепи, громко скомандовал: «Перебежками, справа по одному — вперед!» И, не оглядываясь, пошел дальше, к деревне Осинушке. Рослый, красивый, с озорным блеском в глазах, он шел вперед, неторопливо расстегивая кобуру пистолета. Ну и я, конечно, с ним — отставать неудобно.

Пехотинцы поднялись и, обгоняя комдива, двинулись в атаку. Бросок вперед — залегли — опять бросок. Как на учениях мирного времени. Все ближе околица деревни, и вдруг ослабел огонь противника, и уже простым глазом видно, как, не выдержав напряжения атаки, срываются из траншей и бегут в свой тыл гитлеровцы. [132]

А Черняховский все так же, не прибавляя и не убавляя шага, идет в боевых порядках пехоты и говорит что-то то одному бойцу, то другому, называет их по фамилии или имени, шутит. Память у него была феноменальная, он помнил имена и фамилии едва ли не всех старых солдат своей дивизии.

Кивнув на девушку санитарку, которая выносила из боя раненого командира, он сказал мне: «Больше двадцати человек вынесла». И громко крикнул ей: «Спасибо, Катерина!»

Наконец пехота ворвалась в Осинушку, закрепилась в деревне, а полчаса спустя уже отражала контратаку противника.

Насколько целесообразно командиру дивизии вот так, на виду у неприятеля, вести бойцов в атаку — это вопрос далеко не простой, и одними уставными положениями его не исчерпаешь. Многое зависит от времени, места и других обстоятельств, в том числе обстоятельств психологического порядка.

Напомню, что это был ноябрь сорок первого года, что фашисты захватили Калинин, прорвались на ближние подступы к Москве и уже громогласно торжествовали победу. А здесь, на крохотном участке советско-германского фронта, под безвестной, затерянной в болотах деревушкой Осинушкой командир советской стрелковой дивизии ведет своих людей в атаку так, будто это он и его бойцы — завтрашние победители. Его пример воздействует не только на тех, кто сейчас с ним рядом, но и на многих других, до кого дойдет солдатская молва. Его уверенность поможет тысячам и тысячам бойцов и командиров преодолеть естественный для каждого человек страх смерти, который особенно увеличивают военные неудачи и тяжелые отступления.

Таков, на мой взгляд, психологический аспект проблемы. К сожалению, до войны, обсуждая, что должен и не должен делать командир такого-то ранга в таких-то обстоятельствах, мы упускали эту сторону проблемы, вообще слабо занимались военной психологией. Поэтому, как мне кажется, и на войне бывали у нас случаи, когда человек, призванный руководить подчиненными, терялся, если в технически правильные его расчеты вдруг вторгались вопросы психологии — не только психологии своих войск, но и войск противника. [133]

Штаб 27-й армии все это время стоял в селе Рабежа (в 30 километрах северо-восточнее Осташкова и в 10 километрах от линии фронта). Вражеская разведка, очевидно, установила место расположения штаба, и фашистская артиллерия начала методически обстреливать село. Нам приходилось то и дело прерывать работу и пережидать обстрелы в блиндажах. Берзарин приказал оборудовать штабное помещение в церкви, под защитой толстых ее стен, однако и это был не выход.

Здесь-то и пригодился мне опыт контрбатарейной борьбы, накопленный еще в мирное время. Правда, специальными подразделениями артиллерийской инструментальной разведки наша армия не располагала, но сейчас, в конкретном случае, можно было обойтись и без них. Дело в том, что Рабежа находилась в зоне предельной дальности огня вражеской артиллерии, и, чтобы «достать» нас, фашистам приходилось подтягивать батареи к своему переднему краю.

Таким образом, разведку целей, ведущих огонь по Рабеже, мы могли вести непосредственно с передовых наблюдательных пунктов, визуально. Тяжелой артиллерии у нас не было, но наши полевые 122-мм гаубицы и по дальности стрельбы, и по мощности снаряда значительно превосходили немецкие орудия соответствующего калибра и назначения. После того как мы подавили несколько вражеских батарей, обстрелы Рабежи прекратились.

У каждого военного человека, сколько бы ни прослужил он в армии, сколько бы мест службы ни переменил, всегда есть части и соединения, которые он вспоминает с особенной теплотой. Моя юность была крепко связана с 25-й Чапаевской стрелковой дивизией, зрелые годы — с 14-м артиллерийским полком 14-й стрелковой дивизии. И в трудные первые месяцы войны я не раз вспоминал своих старых боевых товарищей. Как они там воюют?

И вот в Рабеже я узнал некоторые подробности о боевых делах чапаевцев и артиллеристов 14-й стрелковой дивизии. 25-я Чапаевская стрелковая начала Великую Отечественную войну на юге, на левом фланге советско-германского фронта; 14-я стрелковая — на правом фланге, в Заполярье.

14-я дивизия передислоцировалась под Мурманск еще до войны. К тому времени на базе ее 14-го артполка было сформировано несколько новых частей, в том числе 143-й [134] артполк. Командир 2-го дивизиона капитан Е. Н. Егошин писал мне: «В 143-й полк из 14-го артполка перешла примерно треть личного состава, но традиции свои мы перенесли сюда полностью». 14-я стрелковая дивизия и ее артиллеристы с честью выдержали первые военные испытания. Они остановили и, нанеся тяжелые потери, отбросили рвавшиеся к Мурманску соединения горных егерей врага.

Огневой рубеж артполка, через который не удалось прорваться гитлеровцам, еще тогда, осенью сорок первого, северяне назвали героическим. Сейчас там возвышается обелиск. На его вершине издалека видна крупная цифра «6». А на подъезде к нему — большой транспарант: «Товарищ! Остановись! До исторического места сражения шестой героической батареи осталось 5 километров. Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины!»

6-я батарея лейтенанта Григория Филимоновича Лысенко почти полностью погибла на этом рубеже, но не отступила ни на шаг. Героям-артиллеристам в Мурманске воздвигнут величественный памятник, который венчает 76-мм пушка. Добавлю еще, что именно этой батареей 2-го дивизиона 14-го артполка в двадцатых годах командовал будущий маршал артиллерии Георгий Федорович Одинцов, а в 1936 году батарея завоевала первенство на Всеармейских состязательных стрельбах. Ныне это подразделение по-прежнему в строю Советских Вооруженных Сил, по-прежнему носит свой старый и славный номер.

О доблести 25-й Чапаевской дивизии, защищавшей города-герои Одессу и Севастополь, известно достаточно хорошо. Поэтому приведу здесь только один документ. На мой взгляд, он ярко характеризует и преемственность традиций старшего и младшего поколений, бойцов гражданской и Великой Отечественной войн, и героизм самих чапаевцев в сорок первом — сорок втором годах. Документ этот я увидел уже после войны, в музее. Это письма двадцатилетней Нины Ониловой, идеалом которой с детских лет стала Анка-пулеметчица из кинофильма «Чапаев». Нина перед очередным боем писала: «Я мечтала стать пулеметчицей... Когда случилась война, я была уже готова, сдала на «отлично» пулеметное дело. Я попала — какое это было счастье для меня! — в Чапаевскую дивизию, в ту самую, настоящую. Со своим пулеметом я защищала [135] Одессу, а теперь защищаю Севастополь. С виду я, конечно, маленькая, слабая, худая, но я скажу вам правду: у меня ни разу не дрогнула рука. Первое время я еще боялась, а потом все прошло. Когда защищаешь дорогую родную землю и свою семью (у меня нет родных, и потому весь народ — моя семья), тогда делаешься очень храброй и не понимаешь, что такое страх...»

Нина Онилова погибла в боях за Севастополь. Отважной пулеметчице посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. А скольких еще таких героев, известных и неизвестных, воспитывалось на замечательных боевых традициях Чапаевской дивизии!

Но о подвигах Нины Ониловой я узнал после войны. В то же трудные дни конца октября сорок первого года мне посчастливилось познакомиться с другой героиней. В Рабежу в штаб 27-й армии из-за линии фронта приехала двадцатилетняя Лиза Чайкина. Приехала уже по глубокому снегу, в санях-розвальнях, в сопровождении троих таких же юных, но в бородках, партизан, которые величали ее почтительно Елизаветой Ивановной.

Была она крепкая, скуластая, с миндалевидным разрезом глаз. Секретарь Пеновского райкома комсомола до войны, Лиза пользовалась у молодежи большим авторитетом. Когда пришли фашистские оккупанты, организовала партизанский отряд. К нам она явилась не только за оружием и взрывчаткой.

— Нас триста комсомольцев, — говорила Лиза. — Мы знаем все пути-дороги в здешних лесах. Дайте нам оперативное задание.

Она так и сказала — «оперативное задание». И было что-то в ее манере держаться, в скупой, по-мужски точной речи, что заставило нас поверить в способность партизанского отряда выполнить серьезное задание.

Мы сидели в нашей столовой, обедали, слушали Лизу. Она рассказывала, что фашисты от главных дорог в сторону не суются. Боятся. Между этими дорогами, идущими к линии фронта, они расчистили от снега несколько поперечных дорог и установили на них сильные посты.

Берзарин достал крупномасштабную карту.

— Покажите, Лиза!

— Тут, тут и здесь. — Она подчеркнула пункты на рокадных дорогах и продолжала: — Вот здесь у них больше [136] кавалерия, кавалерийская бригада «Мертвая голова». А тут разведывательный отряд с танками. Берзарин поднял голову от карты.

— Партизаны смогут вывести из строя рокадные дороги? Это очень важно, Лиза. Тогда немцам трудно будет маневрировать резервами, перебрасывать их вдоль линии фронта. Понимаете?

— Понимаю. Выведем. Дайте только нам радиограмму: в такой-то день и час, в таких-то пунктах.

— И железнодорожный мост! — добавил Берзарин.

— Да, и мост, — ответила она.

Забегая вперед, должен сказать, что в январе, когда началось наступление войск Северо-Западного фронта, мы не раз вспоминали этот разговор. Партизаны вывели из строя все рокадные и железную дороги вплоть до Торопца, лишив гитлеровцев маневра. Правда, к великому нашему сожалению, Лизы Чайкиной уже не было в живых — ее выдал фашистам предатель. Конечно, активно действовал не только Пеновский партизанский отряд, но в многие другие. Координацией их боевой работы занимался бывший первый секретарь Витебского обкома партии член Военного совета нашей армии И. А. Стулов.

В середине ноября гитлеровское командование, усилив резервами группу армий «Центр», предприняло второе «генеральное наступление» на Москву.

Мы, находясь довольно далеко от этих мест, делали все возможное, чтобы помочь защитникам родной столицы. Наши дивизии резко активизировали боевые действия, вынуждая немецкое командование направлять дополнительные силы на этот участок фронта.

Велика была наша радость, когда поступили первые сообщения о том, что войска Калининского, Западного и Юго-Западного фронтов, остановив врага на подступах к Москве, без всякой оперативной паузы перешли в успешное контрнаступление. Разгромленные, понесшие колоссальные потери, немецко-фашистские армии откатывались от Москвы.

По всем приметам чувствовалось, что и наш Северо-Западный фронт скоро перейдет в наступление. Решением Ставки Верховного Главнокомандования 27-я армия была переименована в 4-ю ударную, и штаб переместился ближе к фронту, в деревню Сорогу. Во второй половине декабря армия пополнилась новыми соединениями. Прибыла [137] 249-я стрелковая дивизия генерала Г. Ф. Тарасова. Это была очень сильная дивизия, сформированная в свое время из пограничников и уже имевшая хороший боевой опыт. В эти же дни встретил я и своих земляков — ивановцев. 332-я Ивановская дивизия имени М. В. Фрунзе пришла в нашу армию из-под Москвы, и я тотчас поехал знакомиться с ней. Командовал дивизией полковник С. А. Князьков, комиссаром был полковой комиссар В. К. Лоскутов, начальником артиллерии — полковник И. И. Таранов, командиром артполка — майор С. А. Беркалов. Дивизия была сформирована по инициативе Ивановского обкома партии, участвовала в военном параде 7 ноября 1941 года на Красной площади и прямо с парада направилась на фронт защищать столицу.

Помимо этих дивизий армия пополнилась 334, 358 и 360-й стрелковыми дивизиями, четырьмя отдельными стрелковыми бригадами, десятью лыжными батальонами и частями усиления — двумя танковыми батальонами, 270-м пушечным и 421-м гаубичным полками РГК, 408-м минометным полком, 254-м минометным батальоном, 109-м и 204-м гвардейскими минометными дивизионами М-13 («катюши»).

Впервые с начала войны 27-я армия (теперь уже 4-я ударная) получила в свое распоряжение столь значительную огневую силу. Теперь дело было за нами — как мы сумеем этой силой распорядиться. Началась трудоемкая будничная работа, и, хотя приказ на наступление мы еще не получили, надо было исподволь к нему готовиться, и прежде всего проверить состояние вновь прибывших частей.

В конце декабря наш командарм Н. Э. Берзарин получил новое назначение — командующим соседней армией, а на его место назначили генерал-полковника А. И. Еременко.

Такие перемещения в армейской службе — вещь обычная, но тем не менее всем нам жаль было расставаться с Берзариным. Как ни говори, тяжелые боевые испытания сплачивают людей крепче, чем самая безоблачная дружба в мирные времена.

Почти у каждого и в юности, и в зрелые годы есть образец для подражания. Берзарин был тем человеком и командиром, на которого можно и должно равняться. Весь июль и август, отходя под натиском противника от [138] рубежа к рубежу, удерживая фронт протяженностью 100 и более километров, пополняя свои ряды только за счет пробившихся из окружения небольших групп, 27-я армия ни разу не позволила врагу прорваться через ее оборону, ни разу командарм Берзарин не дрогнул в самых тяжелых обстоятельствах.

Большая общая и военная культура, настоящая интеллигентность совмещались в нем с личной храбростью, сильной волей при решении важных оперативных вопросов. Он никогда и ни на кого не повышал голос, не любил горячки и рывков в работе. Этот стиль он привил и своему штабу, поэтому даже прорыв фашистских танков и автоматчиков к командному пункту армии (а это случалось неоднократно) не вызывал излишней нервозности. Мы отбивали противника или ликвидировали его и опять принимались за обычную работу.

Расставаясь с Николаем Эрастовичем, уговорились: если дойдем живыми-здоровыми до победы, встретимся в Берлине. И многие из нас встретились с ним, тогда уже комендантом Берлина, в мае сорок пятого года.

С генерал-полковником Андреем Ивановичем Еременко, принявшим от Берзарина командование войсками 4-й ударной армии, я раньше не встречался. Слышал о нем как о человеке горячем, инициативном, любившем первым наносить врагу удар, даже если он обладал значительным превосходством в силах и средствах. Не удивительно поэтому, что Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин называл его «драчливым генералом» и часто посылал в самые опасные места. Я уже рассказывал, как в июле сорок первого года, когда танки противника выскочили на шоссе Витебск — Невель, Еременко лично организовал оборону этого участка.

Сейчас, когда он, принимая командование 4-й ударной армией, узнал, что я старый чапаевец, то с большой похвалой отозвался о молодом Чапаеве.

— Боевой командир! — сказал он. — В отца пошел...

Вместе с генерал-полковником А. И. Еременко в нашу 4-ю ударную армию прибыл и новый начальник штаба генерал-майор В. В. Курасов.

* * *

1941 год, первый год войны, был на исходе. Декабрьский разгром немецко-фашистских войск под Москвой [139] стал знаменательным фактом, вестником грядущих побед. Новый год мы встречали в преддверии нового большого наступления. Каждый из нас, участников войны, подводил итоги первому ее этапу. Разумеется, и я не был исключением.

Суммируя опыт оборонительных боев лета — осени сорок первого года, я, как артиллерист, испытывал значительные затруднения. В самом деле: что скажешь про опыт организации и управления огнем крупных артиллерийских масс, если в твоем распоряжении таковых не было? Если все твои возможности ограничивались легкой полевой артиллерией стрелковых дивизий? Если даже в этих дивизиях вместо 70 орудий, положенных по штату, имелось, в лучшем случае, десяток-другой пушек и гаубиц? Если, наконец, твои артиллеристы из-за больших потерь в материальной части были вынуждены сражаться стрелковым оружием вместе с пехотинцами, а сам ты по той же причине то и дело выполнял разные боевые задачи как общевойсковой командир?

Да, в силу перечисленных обстоятельств решать большие, оперативного значения, задания артиллеристы Северо-Западного фронта не могли. Но в отношении тактическом они сделали очень и очень многое, чтобы подорвать наступательную мощь противника. Его подвижные соединения — танковые и моторизованные — наибольшие потери понесли от огня нашей артиллерии. Внимание, которое мы еще до войны уделяли противотанковой подготовке артиллеристов, сказалось и в тех случаях, когда с танками вели борьбу гаубичные батареи. Поставленные на прямую наводку, они зачастую одерживали успех.

Что же касается специальных противотанковых частей, то они полностью оправдали свое предназначение. Правда, в начале войны таких, специализировавшихся на борьбе с танками артиллерийских полков и бригад у нас было мало. Но ведь противник не имел их вовсе. Значит, рано или поздно дело это, в котором мы опередили врага, должно было дать свои плоды. Весь вопрос во времени, в том, как скоро сможем мы получить новую материальную часть и, пользуясь накопленным опытом, развернуть новые части и соединения противотанковой артиллерии.

Как показали бои на шяуляйском направлении, под Резекне и в других пунктах, наши противотанкисты были хорошо подготовлены и в тактическом плане. Их успех [140] в борьбе с танками часто решался умелым выбором огневых позиций, маневрированием, инициативой, стремлением навязать врагу свою волю, заставить его атаковать в выгодных для обороняющихся направлениях.

В единоборстве артиллерии против артиллерии, в контрбатарейной борьбе мы все лето были в далеко не равном положении. Огромное численное превосходство артиллерии противника дополнялось его подавляющим превосходством в воздухе. Фашистские бомбардировщики, в том числе пикирующие, постоянно давили на наши огневые позиции. И тем не менее нам часто удавалось выигрывать поединки с вражескими батареями. Кадры классных специалистов, которыми мы располагали, хорошо поставленная служба артиллерийской разведки — все это были наши крупные козыри в контрбатарейной борьбе. Из-за трудностей первого периода войны нам пока не удалось раскрыть полностью все свои возможности. Значит, и тут дело тоже во времени. А оно уже работало в нашу пользу — в Московской битве блицкригу был нанесен сокрушительный удар.