Московский военный округ
В апреле 1921 года я приехал в Москву, представился начальнику артиллерии Московского военного округа Александру Владиславовичу Тысскому, старому моему знакомому по Юго-Западному фронту.
В первой же беседе, вводя меня в круг обязанностей инспектора управления артиллерии Московского военного округа, Тысский рассказал о перспективах нашей работы. Он видел будущее советской артиллерии в ее механизации, массированном использовании в бою, широком маневре огнем и колесами. Тысский уже начал проводить эту идею в жизнь, несмотря на все трудности послевоенной разрухи, и спустя примерно год после моего приезда в нашем округе был сформирован первый в Красной Армии артиллерийский дивизион на механической тяге — тракторах.
Александр Владиславович, узнав, что в Москве остановиться мне негде, предложил до получения квартиры пожить у него. Я воспользовался любезным приглашением и скоро уже чувствовал себя своим человеком в его семье.
Летом двадцать первого года я получил квартиру в Арбатском переулке, недалеко от штаба Московского военного округа, и переехал от Тысских. Как-то душным вечером, когда соседский граммофон, прохрипев в десятый раз «Ах, эти черные глаза», наконец угомонился, ко мне постучали. [65]
— Кто там?
— Земляк!
Открываю дверь — Дмитрий Фурманов собственной персоной, прямо с вокзала. Загоревший дочерна, смеющиеся глаза, в руке — чемоданчик, на гимнастерке, на алом банте, — орден Красного Знамени.
Расцеловавшись, залпом выложили главные новости. Я ему — про боевые дела чапаевцев на Юго-Западном фронте, он мне — про Туркестан и Кубань, где воевал против десанта белого генерала Улагая.
Дмитрий Андреевич приехал в Москву, как он сказал, «прочно». Планы у него большие. Гражданская война кончилась, но борьба с капитализмом продолжается. Надо готовить Красную Армию к грядущим боям. Значит, пригодятся еще и комиссарский опыт, и перо военного журналиста. Он уже получил назначение — будет работать в редакции нашей окружной газеты «Красный воин».
— А еще, Никола, — говорил он, расхаживая по комнате, — надо писать о Чапаеве. Не дает эта тема мне покоя. Все есть — дневник, наброски, общий замысел. Во сне вижу эту книгу.
— За чем же дело стало? Садись, пиши.
— За чем стало дело? — повторил Дмитрий задумчиво. — За тем самым, за главным. Писательское дело — штука сверхсерьезная. Предположим, некто владеет русским языком, умеет кратко и точно изложить свою мысль, ему есть что сказать людям. Что ж, по-твоему, он уже готовый писатель?
Я пожал плечами. По правде говоря, никогда над этим не задумывался. Вижу, Дмитрий в чем-то сомневается — может, в себе самом?
— Есть немного, — подтвердил он. — Но утешаюсь, что только круглый невежда чужд сомнений.
Недели две спустя он принялся за работу над книгой. Делал эту работу, как и всякую другую, — основательно, уходя в нее с головой. По мере готовности читал нам отдельные эпизоды и главы. К тому времени приехал в Москву, на учебу в Академию Генерального штаба, начдив 25-й Чапаевской Иван Семенович Кутяков, а за ним и другие наши ветераны. Мы собирались либо в Центральном Доме Красной Армии, где по почину Фурманова образовалось землячество Чапаевской дивизии, либо у него дома. [66]
В 1923 году книга Фурманова «Чапаев» была издана и сразу же завоевала всеобщее признание. Она открывала читателю мир революции и гражданской войны со всеми его острейшими классовыми противоречиями, с сильными и цельными характерами, с великой верой в торжество социальной справедливости, с непримиримой ненавистью к врагам коммунизма. Книга стала таким же бойцом, каким был ее автор.
Фурмановская квартира в Нащокинском переулке превратилась в своего рода клуб. Здесь собирались молодые советские литераторы и наши фронтовые друзья. Постоянными участниками «фурмановских вечеров» были буденновец Иван Владимирович Тюленев (ныне генерал армии), туркестанец Иван Панфилович Белов (впоследствии командующий войсками Московского и Белорусского военных округов), герой «Железного потока» таманец Епифан Иович Ковтюх и многие другие командиры. Свои первые стихи и рассказы читали нам «три Саши» — Александр Безыменский, Александр Жаров и Александр Исбах. Читал своих «Комиссаров» Юрий Либединский.
Все мы страстно, в горячих спорах обсуждали пути развития советской литературы. Дмитрий Андреевич был тогда избран секретарем Московской ассоциации пролетарских писателей и вел жестокую принципиальную борьбу с разными группами и группками, с «левыми» и «правыми» течениями в советской литературе, с теми, кто вообще отрицал классовый характер литературы, и с теми, кто даже Маяковского тщился представить человеком, чуждым нашей поэзии.
Однажды я застал у Фурманова целую ватагу ребятишек. Сидят за столом, пьют чай с баранками, болтают ногами и терзают «дядю Митю» разными вопросами.
— Знакомься! — говорит Дмитрий Андреевич. — Чапаевы. Всем семейством.
Познакомился. Я уже знал нелегкую историю личной жизни Василия Ивановича Чапаева. На мировую войну он ушел, оставив дома жену и троих детей. Вернувшись с фронта, нашел свой дом в запустении. Жена не дождалась солдата — ушла. Детишки остались у стариков. Старшему из детей Чапаева — Саше тогда едва исполнилось семь лет.
Повидав детей, Чапаев поехал в соседнее село Березово. Надо было исполнить последнюю просьбу фронтового [67] друга Петра Камошкерцева, с которым он воевал в Белгорайском полку. В Карпатах Камешкерцев был смертельно ранен и, умирая, просил Чапаева позаботиться о его семье. Чапаев обещал.
Он приехал к вдове Камешкерцева — Пелагее. Оставшись с двумя ребятишками на руках, жила она в большой нужде. Посмотрел Чапаев, как они бедствуют, и сказал Пелагее: «Перебирайся ко мне, будешь моим детям матерью, я твоим — отцом». Так и сделали.
Потом — революция и гражданская война, погиб Василий Иванович Чапаев. Пелагея опять осталась одна, а тут неурожай в Поволжье, голод. Фурманов вызвал в Москву все семейство, выхлопотал им государственное пособие. Домой ребятишки уехали одетые-обутые, с запасом продуктов.
Уже много лет спустя, когда они встали на ноги, получили разные профессии, ветераны 25-й дивизии встретились с ними в Самаре на открытии памятника Василию Ивановичу Чапаеву. Были здесь и сыновья других чапаевских командиров — И. М. Плясункова и Ф. П. Баулина, тоже погибших в гражданскую войну. Стал Иван Семенович Кутяков их расспрашивать, кто кем работает. Один — агрономом, другой — капитаном-речником, третий — учителем.
— Хорошо! — сказал Кутяков. — Нужное дело. Одно мне непонятно: почему никто из вас, сыновей боевых красных командиров, не стал командиром Красной Армии? Может, думаете, что мировая контрреволюция на убыль пошла?
Короче говоря, Иван Семенович провел с ними хорошую политбеседу, после нее некоторые ребята поступили в военные училища, и вскоре фамилии Чапаева, Баулина и Плясункова снова появились в списках командного состава Красной Армии. Все они воевали на фронтах Великой Отечественной войны и с честью выполнили свой долг перед Родиной и памятью отцов. С Александром Чапаевым — сначала командиром противотанкового дивизиона, затем — пушечной артиллерийской бригады — я не раз встречался на фронте, но об этом расскажу в свое время.
В начале двадцатых годов в Москве работало много моих земляков из Иваново-Вознесенска. В большинстве это были старые большевики — такие, как Андрей Сергеевич Бубнов, назначенный вскоре начальником Главного [68] политического управления РККА, работники ЦК партии Алексей Семенович Киселев и Федор Никитич Самойлов, выполнявшие личные задания В. И. Ленина еще в период подполья. Особенно подружился я с супругами Александром Федоровичем Федоровым и Марией Федоровной Икрянистовой-Ноговицыной. Александр Федорович был первым комиссаром командных курсов, созданных в Иваново-Вознесенске в 1918 году, а Мария Федоровна еще в 1905 году стала партийным активистом, одним из организаторов первого в России Иваново-Вознесенского Совета рабочих депутатов.
С именем этой замечательной русской женщины, которую за громкий голос и умение выступать на революционных митингах рабочие прозвали Маша-труба, связана одна достопримечательность нынешней Москвы. Если вы пойдете от Белорусского вокзала по Лесной улице, то увидите с левой стороны дом со странной вывеской «Оптовая торговля фруктами Колантадзе». Это — музей. Внешний вид дома, вплоть до вывески, сохранен таким, каким был он в царские времена, когда здесь, в подвале, размещалась подпольная большевистская типография. В 1905–1906 годах у этих дверей можно было часто видеть молодую женщину с младенцем в коляске, а под пуховичком младенца, на дне коляски, — тоненькие брошюрки и листовки. Так Маша-труба вывозила из типографии нелегальную литературу.
После гражданской войны Мария Федоровна работала в коллегии Наркомата внутренних дел, и я хорошо помню ее яркие речи на партийных собраниях и митингах в Москве, когда нам приходилось вести борьбу с троцкистами и другими группировками, пытавшимися расколоть партию. Эти митинги, конференции, собрания, выступления старых большевиков стали для нас, молодых коммунистов, хорошей школой идейной борьбы.
Осенью 1921 года произошло событие, для меня незабываемое. В день 4-й годовщины Великой Октябрьской революции рабочие, красноармейцы, молодежь Хамовнического района собрались на торжественное заседание. Ждали Владимира Ильича Ленина. Мы знали, что Ильич не совсем здоров, ранения от пуль эсеровской террористки Каплан все еще дают себя знать. Поэтому, когда Ленин несколько задержался, зал загудел и заволновался — не случилось ли с ним чего. [69]
Но вот он прошел в президиум собрания, присел в заднем ряду, и зал взорвался аплодисментами. Владимир Ильич был в осеннем пальто, с кепкой в руках. Напрасно он показывал на часы, как бы говоря, что пора от эмоций перейти к делу. Коммунисты долго и взволнованно приветствовали своего вождя.
После очередного выступления председательствующий предоставил слово Владимиру Ильичу. Предельно коротко и ясно Ленин рассказал нам о неотложных задачах, стоящих перед страной и партией. Он говорил о трудностях в сельском хозяйстве, о неурожае, о том, как преодолеть эти трудности. Свое выступление он закончил словами: «...для этого требуется энергии неизмеримо больше, чем раньше, и мы уверены в том, что это мы сделаем»{11}.
Спустя месяц с небольшим нам с Фурмановым опять посчастливилось слушать вождя на 9-м Всероссийском съезде Советов. Теперь Ленин обращался уже прямо к нам, военным. «...Будьте начеку, — говорил он, — берегите обороноспособность нашей страны и нашей Красной Армии, как зеницу ока...»{12}
В марте 1922 года XI съезд РКП (б) принял специальное решение об укреплении Красной Армии. Партия неустанно заботилась о советских вооруженных силах, и эту заботу мы ощущали в повседневной своей работе.
Перед нами, артиллеристами, встало много задач, и первая из них — модернизация материальной части артиллерии. 2377 орудий, крайне изношенных, — вот все, чем располагала тогда Красная Армия. Большинство этих орудий были легкими скорострельными пушками, никак не удовлетворявшими требованиям современного боя. Практическая дальность стрельбы не превышала 6,5 километра. Еще хуже дело обстояло с гаубицами. Их было очень мало, да и те почти все либо французские Шнейдера, либо английские Виккерса, либо немецкие Круппа. Самый мощный из имевшихся на вооружении минометов бросал мины на 400 метров с небольшим. Зенитных орудий насчитывалось всего 70 стволов.
Примерно так же обстояло дело с вооружением и снаряжением и в других родах войск. Специальная комиссия ЦК партии выявила много серьезных недостатков, сказывавшихся [70] на боеспособности и боеготовности Красной Армии. Выводы комиссии были рассмотрены 3 февраля 1924 года на Пленуме ЦК РКП (б). 3 марта Политбюро ЦК РКП (б) решило назначить на должность заместителя председателя Реввоенсовета СССР Михаила Васильевича Фрунзе, а 1 апреля того же года, по совместительству, он стал начальником Штаба РККА.
Комиссии ЦК совместно с Реввоенсоветом СССР было предложено разработать и представить на утверждение проект мероприятий по укреплению Красной Армии. Эти предложения, утвержденные ЦК РКП (б) 6 марта 1924 года, и легли в основу коренной перестройки армии, получившей впоследствии название «военной реформы 1924–1925 годов». Армия была переведена на смешанную территориально-кадровую систему, просуществовавшую до 1939 года. Большие изменения претерпела артиллерия, в том числе ее организационная структура. До этого времени в дивизиях были только артиллерийские дивизионы. В бою они действовали разобщенно, поддерживая побатарейно стрелковые полки, так как своей артиллерии полки не имели. Теперь каждый стрелковый полк получил штатную батарею легких пушек, а дивизия — целый артиллерийский полк. Кроме того, были созданы артиллерийские полки и в стрелковых корпусах. Таким образом, огневая мощь стрелковых частей и соединений Красной Армии значительно возросла.
Большое внимание уделялось и кадрам. В конце 1924 года к нам на Климентьевский полигон, на боевые стрельбы, приехали командующий войсками Московского военного округа К. Е. Ворошилов и представитель Реввоенсовета СССР И. П. Уборевич. Они должны были проанализировать состояние артиллерии и внести соответствующие предложения в свете новой реформы.
Уборевич, как артиллерист, устроил проверку технических знаний командного состава. Прямо на полигоне, в больших палатках, были собраны артиллерийские приборы, средства связи, стрелковое оружие, различные артиллерийские орудия. Проверка была очень серьезной. Общую оценку Уборевич дал удовлетворительную, но не обошлось и без конфузов. Один командир, грамотный артиллерист, совершенно не знал стрелкового оружия, другой — устройства радиостанции, третий слабо разбирался в дистанционных трубках, взрывателях и зарядах. [71]
Эта проверка подстегнула артиллеристов, заметно оживила техническую учебу командного состава, которая, как ни крути, является одной из основ меткой боевой стрельбы. Результаты не замедлили сказаться. Вскоре артиллерия Московского военного округа была признана командованием образцовой и награждена Почетным Красным знаменем ВЦИК.
В морозные январские дни этого года умер Владимир Ильич Ленин. Мне, как и другим краснознаменцам гражданской войны, довелось нести воинский караул в Доме Союзов. В черно-красном убранстве Колонного зала стоял гроб с телом самого дорогого нам человека. А мимо в скорбном молчании тек нескончаемый людской поток. По ночам на улицах, согреваясь от лютого холода у горящих костров, люди терпеливо ждали очереди, чтобы проститься с вождем.
Мы плакали у гроба вождя и не скрывали слез. Плакал и наш железный командарм, беспримерной воли человек — Михаил Васильевич Фрунзе. Полтора года спустя из того же зала под звуки траурного марша мы проводили в последний путь и Михаила Васильевича. Смотрели на него, бледного, исхудавшего, и вспоминали иные дни — Уфу и реку Белую, и бешеный натиск офицерских полков, и нашего командарма, с винтовкой в руках ведущего бойцов Иваново-Вознесенского полка в контратаку.
Вскоре вместе с Фурмановым меня пригласили в Военную школу имели ВЦИК — поделиться воспоминаниями о Фрунзе. Говорилось тяжело, слишком свежа была рана. Помню, и Фурманов с трудом, мучительно подбирал слова. Он рассказывал о революционерах Иваново-Вознесенска и о самом пламенном из них — Фрунзе — Арсении.
Наши слушатели просили Дмитрия Андреевича написать о Фрунзе так, как написал он о Чапаеве. Он ответил, что и сам об этом думает. Действительно, Фурманов даже составил план будущей книги, но большего сделать не успел. Заболел ангиной, пустяковой, на его взгляд, болезнью, да не умел он себя беречь. С высокой температурой продолжал выступать на писательских собраниях, требуя выполнения решений ЦК партии по литературе, призывая очистить ряды писателей от двурушников, интриганов и склочников.
Ангина вызвала заражение крови. 15 марта 1926 года мне позвонили на службу, попросили срочно приехать [72] к Фурмановым — Дмитрию Андреевичу стало совсем плохо. У постели Фурманова я застал несколько самых близких его друзей. Среди них была и сестра Владимира Ильича Ленина — Анна Ильинична Ульянова-Елизарова.
Дмитрий был в бреду. Несколько часов спустя он скончался. «Золотой человек умер», — с глубокой болью сказала Анна Ильинична.
Вот ведь как случается в жизни: молодой, полный сил человек, прошел невредимым через сорок смертей, а погиб от болезни, на которую сначала и внимания не обратил.
Однако в свои тридцать три года Фурманов успел столько сделать, сколько иному хватило бы и на три жизни. Как писатель он сказал своим «Чапаевым» только первое слово, но и это слово обессмертило его имя. Книга-боец прошла с нами через оды первых пятилеток, через огонь Великой Отечественной войны и сейчас сражается за коммунизм. Ее образы стали примером для миллионов советских людей. Не счесть известных и безвестных героев, воспитанных книгой и кинофильмом «Чапаев».
Кстати, в создании этого фильма активное участие приняли и ветераны-чапаевцы. Главным консультантом был Иван Семенович Кутяков, тогда уже командир стрелкового корпуса. Вместе мы читали сценарий, встречались с режиссерами и актерами будущего фильма. Обсуждалось все — вплоть до деталей одежды и воинского снаряжения. Не говоря уже о главном — о художественной выразительности того или иного образа или эпизода. Режиссеры братья Васильевы, Борис Бабочкин, игравший роль Чапаева, да и все другие товарищи буквально засыпали нас вопросами. Благодаря тщательнейшей подготовительной работе, помноженной на талант режиссеров и актеров-исполнителей, вся картина в целом и каждый эпизод представляли собой великолепный сплав правды художественной и правды документальной. Поэтому фильм «Чапаев», как и книга Фурманова, стал боевым учителем нашей молодежи.
Но вернусь к нашей будничной работе. К началу тридцатых годов модернизация артиллерии была завершена. В войска поступили орудия, имевшие значительные усовершенствования. Дальность стрельбы повысилась в среднем на 25–30 процентов. Бурный рост отечественной тяжелой индустрии позволил сконструировать и приступить [73] к серийному производству новых артиллерийских систем. Были приняты на вооружение полковая 76-мм пушка (образца 1927 г.), противотанковые 37-мм и 45-мм пушки (образца 1930 и 1932 гг.), 122-мм пушка (образца 1931 г.) и первое советское орудие большой мощности — 203-мм гаубица (образца 1931 г.).
Общее число орудий в Красной Армии к 1932 году возросло до 14 тысяч. Вес одного залпа стрелковой дивизии увеличился вдвое. Появились новые взрыватели, артиллерийские приборы, радиостанции.
Зимой 1931–1932 годов я был командирован для учебы на курсы технического усовершенствования при Военно-технической академии в Ленинграде. Занятия по материальной части артиллерии вел Дмитрий Евгеньевич Козловский — мой наставник по Константиновскому артиллерийскому училищу.
И вот теперь, спустя пятнадцать лет, встретившись с ним, уже комдивом Красной Армии, профессором Военной академии, мы вспомнили то далекое время.
За эти годы Дмитрий Евгеньевич заметно поседел, но по-прежнему был бодр и энергичен и с увлечением рассказывал нам о всех новинках советской артиллерии. Особенно большое впечатление произвели на слушателей новые взрыватели конструкции Рдултовского. Они — не в пример старым — были портативны и позволяли один и тот же артиллерийский снаряд использовать либо на осколочное действие, либо на фугасное.
Занимались мы по недавно изданным учебникам — по книге В. Д. Грендаля, где по-новому рассматривались вопросы боевого применения артиллерии, по книге С. Г. Михайлова, в которой излагалась тактика артиллерии. Изучали полную подготовку исходных данных для стрельбы, методы стрельбы по измеренным отклонениям, по квадратной сетке и ряд других. Особое внимание уделялось изучению действий артиллерии при прорыве глубоко эшелонированной обороны противника. На эту тему было проведено несколько полевых тактических учений. Одним словом, за год пребывания на академических курсах мы получили солидный объем знаний, освоили многое из того, что разрабатывала тогда советская военная наука.
После окончания учебы я был назначен командиром 14-го артиллерийского полка 14-й Московской стрелковой [74] дивизии. В те времена командир дивизионного артполка выполнял одновременно и обязанности начальника артиллерии дивизии. Это соединение имело славные боевые традиции. Осенью 1918 года оно было развернуто из Московской особой бригады, сформированной пролетариатом Замоскворецкого и Краснопресненского районов столицы. В 1922 году в составе дивизии был сформирован 14-й артполк. Почетным орудийным номером артполка числился Михаил Васильевич Фрунзе.
Наш полк состоял из трех неоднородных дивизионов. Первый и второй дивизионы — трехбатарейные, третий — четырехбатарейный. Всего в полку было 40 орудий (16 122-мм гаубиц и 24 76-мм пушки). Кроме того, в штатах стрелковых полков было еще 32 пушки полковой и батальонной артиллерии. Сила в общем немалая. Однако сразу же бросалась в глаза слабая противовоздушная оборона дивизии. Специальных зенитных орудий в соединении не было. Для стрельбы по воздушным целям 7-я и 9-я батареи артполка выделяли полевые пушки, которые устанавливались на специальные тумбы системы Иванова.
Я уже рассказывал, что такие тумбы, только самодельные, мы применяли еще в гражданскую войну. При форсировании Днепра нам даже удалось сбить шрапнелью один аэроплан, а остальные отогнать — но ведь это были старые тихоходные самолеты. Теперь, при резко возросших скоростях и маневренности авиации, стрельба с тумб системы Иванова была неэффективна.
Моим предшественником на посту командира 14 го артполка был Михаил Осипович Петров — до революции рабочий, старый коммунист. Он был знающим командиром-артиллеристом и оставил мне хорошо подготовленную часть. Однако некоторые «флюсы» в боевой подготовке полка все же имелись. И первый из них — доминирование тактики над другими вопросами обучения.
Для того чтобы объяснить эту проблему, мне придется сделать отступление в историю артиллерии. В годы первой мировой войны тактика артиллерии в русской армии, так же, как и в армиях других воюющих государств, мягко говоря, оставляла желать лучшего. В бою тактическую задачу за артиллериста решал обычно общевойсковой начальник. Он выбирал и указывал цель, а на долю артиллериста [75] выпадала задача чисто практически — подавить или уничтожить эту цель. Наставление артиллерии русской армии, изданное в 1912 году, так и указывало: «Начальник отряда (т. е. общевойсковой командир. — Н. X.) ответствует за целесообразное употребление артиллерии в бою, за правильность поставленных ей задач; начальник артиллерии — за правильность работы артиллерии, за выбор и применение средств для решения задач, ей поставленных»{13}.
Конечно же, это сковывало инициативу артиллерийских командиров, не позволяло им достаточно активно влиять на ход боя. Особенно это чувствовалось, когда бой проходил скоротечно, в быстро изменявшейся обстановке. Недостатки в тактической подготовке артиллерийских командиров давали себя знать и на фронтах гражданской войны. Боевые действия, как правило, носили маневренный характер, и от артиллериста-командира требовалось не только исполнительское мастерство, но и умение быстро сориентироваться и самому выбрать для подавления цель, наиболее важную в данный момент.
Поэтому сразу по окончании гражданской войны тактическая подготовка вообще и артиллерийских командиров в частности оказалась в центре внимания советской военной науки. И нас учили, и мы, в свою очередь, учили подчиненных действовать на поле боя инициативно, самостоятельно, не ожидать подсказки в выборе цели. Короче говоря, всячески развивали у комсостава артиллерии тактическое мышление. В целом такое внимание вопросам тактики принесло добрые плоды. Однако оно же, как это ни парадоксально, породило новый недостаток.
Известно, что любое полезное и нужное дело, если им чрезмерно увлекаться, может мало-помалу стать тормозом. Да, командир-артиллерист обязан хорошо знать и тактику своего рода войск и общевойсковую тактику. Без таких знаний нельзя добиться быстрого и решительного успеха в современном бою. Но когда артиллерист уже решил очередную тактическую задачу, правильно выбрал цель, в его работе наступает новый ответственный момент. Он должен быстро, с минимальным расходом снарядов решить огневую задачу — уничтожить или подавить выбранную [76] цель. Ибо, как правило, на поле боя есть и другие цели, на которые он обязан вскоре перенести огонь своих орудий. Если же такой командир слабо подготовлен именно как стрелок, если медленно и с ошибками готовит исходные данные для стрельбы и плохо использует богатый арсенал приемов и методов ведения артиллерийского огня, задачу он не выполнит или выполнит с опозданием.
Чрезмерное увлечение некоторых командиров «чистой» тактикой в те годы приводило иногда к нарушению установленного соответствующими документами регламента занятий, отрицательно сказывалось на других вопросах боевой подготовки. В какой-то степени тактический «флюс» был присущ и артиллеристам 14-го артполка. Исправлением его пришлось заняться в первую очередь.
Второй крупный недостаток выявился несколько позднее, на боевых стрельбах прямой наводкой по макетам танков. Тогда, в первой половине тридцатых годов, танки постепенно из средства непосредственной поддержки пехоты вырастали в самостоятельный род войск. Так же, как и авиации, им прочили великое будущее. Некоторые зарубежные специалисты создали даже теории «воздушных» и «танковых» войн, в которых танки и авиация рассматривались как средства, способные самостоятельно решать исход не только отдельных сражений, но и войны в целом. Другим родам войск, в частности артиллерии, отводилась вспомогательная роль. Стали поговаривать об «отмирании» артиллерии вообще.
Эта мысль нашла за рубежом и практическое воплощение. На мой взгляд, значительные слабости в организационной структуре и боевой подготовке артиллерии немецко-фашистской армии, обнаружившиеся в ходе второй мировой войны, восходят именно к теории «отмирания» артиллерии, но об этом мы еще поговорим в дальнейшем. А пока замечу, что суммарный опыт истории военного искусства показывает, что только правильно сбалансированные вооруженные силы способны с успехом решать оперативные и стратегические задачи. Из этого и исходила советская военная наука в предвоенный период, отдавая должное всем родам и видам вооруженных сил, в том числе и артиллерии.
В курс обучения артиллеристов вошли стрельбы по движущимся макетам танков. Хотя борьба с танками не являлась главной задачей дивизионной артиллерии, но [77] все артполки стрелковых дивизий усиленно осваивали стрельбу прямой наводкой по танкам. Новые наставления предусматривали стрельбы по мишеням одиночным и групповым, движущимся с различных направлений, корректировку огня и другие существенные моменты противотанковой обороны.
У нашего артполка был свой полигон, на котором мы и начали отрабатывать стрельбы по танкам. Сначала пользовались довольно примитивным оборудованием. Макеты боевых машин таскали на канатах конные упряжки. Потом полку отпустили средства, на которые мы приобрели и установили на полигоне мощные стационарные моторы, натянули стальные тросы, и дело пошло.
На первых же стрельбах произошел один неприятный случай. Макет танка двинулся на орудие, подполз на дальность прямого выстрела, ползет все ближе и ближе к огневой позиции, а выстрела нет и нет! Вижу, у орудия собрались и командир взвода и командир батареи. Макет танка почти наехал на орудие, а выстрела все нет.
Подошел, спросил, в чем дело. Неисправность, ответили. Какая? Не знаем, говорят, видимо, что-то с бойком. Послали за артмастером. А сами-то, спрашиваю, не можете разобрать затвор и сменить деталь — ведь у вас есть все необходимое в ящике с запасными инструментальными принадлежностями. Опять мнутся. Выясняется, что ни командир взвода, ни командир батареи не умеют устранить даже самую элементарную неисправность в орудии. В условиях реальной боевой обстановки такое происшествие — чрезвычайное. Пустяк, мелочь вырастает в проблему, для разрешения которой на огневую позицию вызывается артмастер.
После этого случая в полку была устроена проверка технических знаний всего личного состава. Результаты ее нас не удовлетворили. Некоторые командиры младшего и среднего звена не умели ликвидировать простейшие неисправности в материальной части орудий. А такая вещь, как выверка прицельных линий, и вовсе ставила их в тупик.
Надо было принимать срочные меры. И здесь я опять с благодарностью вспомнил первого своего наставника Дмитрия Евгеньевича Козловского, от которого перенял практические навыки и методы преподавания устройства и ремонта артиллерийских систем. [78]
Техническую учебу мы начали с командного состава, с командиров дивизионов и батарей, и по мере усвоения ими знаний распространяли эту учебу сверху вниз — во взводы и орудийные расчеты.
Проверка, о которой шла речь, показала, что наряду со слабо подготовленными в техническом отношении командирами в полку был целый ряд товарищей, отлично знавших вверенную им технику. Например, командир 3-й батареи капитан И. Н. Репьев, зарекомендовавший себя отличным строевиком, своей технической подготовкой не уступал любым специалистам-вооруженцам. Поэтому, когда в полку освободилась должность начальника боепитания, я предложил занять ее Репьеву. Ему не хотелось уходить со строевой работы, но мы его с большим трудом уговорили.
Репьев прекрасно справился с новыми обязанностями. Помимо основной работы он стал вести занятия с командным составом по материальной части артиллерии и боеприпасов. Вел эти занятия толково, интересно и много помог нам в повышении технических знаний личного состава полка.
После того как я принял 14-й артполк, потребовалось определенное время, чтобы изучить личные и деловые качества новых моих сослуживцев.
Должен сказать, что встретили меня в части очень тепло. На партийном собрании я, как новый член парторганизации, рассказал свою биографию. Когда товарищи узнали, что мне довелось работать и воевать под руководством М. В. Фрунзе, Д. А. Фурманова, В. И. Чапаева, они тотчас дали первое партийное поручение — рассказать молодым красноармейцам о гражданской войне, о Фрунзе, Чапаеве, Фурманове.
Воспитание молодежи на традициях старшего поколения, да и вся партийно-политическая работа в полку, как я понял, велась глубоко и целеустремленно, самыми разнообразными методами. Душою дела был комиссар полка А. В. Мурашев — человек высокой общей культуры и вместе с тем хороший артиллерист. И если вскоре полк добился высоких показателей в боевой и политической подготовке, то большая заслуга в этом принадлежала нашему комиссару и его партийно-политическому аппарату.
1-м дивизионом командовал майор Николай Иванович Новицкий, 2-м — майор Борис Никанорович Прокудин, [79] 3-м — майор Виктор Александрович Журули. Сначала расскажу о Новицком и Журули. Оба они офицеры старой армии, пришли в Красную Армию после революции, имели за плечами опыт мировой и гражданской войн, отлично знали свое дело, но непохожи были друг на друга разительно. Журули нетороплив, хладнокровен, выдержан. В дивизионе у него все поставлено солидно, любое мероприятие продумывается до мелочей. Это командир из того типа людей, которых называют надежными. Ему можно поручить любую трудную задачу, и если надо стоять насмерть на каком-то рубеже, его начальник может быть уверен, что Журули и его подчиненные выстоят.
Командир 1-го дивизиона Новицкий напорист, быстр, любит быть первым во всех делах и начинаниях, будь то соревнование в боевой и политической подготовке или благоустройство казарм. И ему это часто удается. Его дивизион раньше других выходит весною в поле, раньше других успевает оборудовать лагерь и поэтому имеет больше времени для занятий боевой подготовкой.
Под стать командиру дивизиона и его начальник штаба капитан Алексей Иванович Цыцугин — такой же энергичный и «пробивной». Даже скуповатый наш помпохоз майор Василий Иванович Иванов не в силах устоять перед их напором — выдает им и тесовые доски сверх положенной для палаточного городка нормы и прочие материалы. У других командиров то того не хватает, то этого, а у них всегда все есть в запасе.
Новицкий был хорошим стрелком-артиллеристом, но вот из личного оружия, пистолета, стрелял неважно. Однажды в полк приехал Народный комиссар обороны К. Е. Ворошилов, и Новицкий в его присутствии не смог поразить мишень. Оправдываясь, он доложил:
— Товарищ Народный комиссар, пистолет не пристрелян. Видимо, сбита мушка.
— Дайте-ка пистолет! — сказал Климент Ефремович.
Он взял пистолет, прицелился. Пять выстрелов, и все — в центр мишени.
Климент Ефремович Ворошилов был замечательным стрелком, и не случайно значок его имени — «Ворошиловский стрелок» — приобрел такую популярность и в войсках и среди гражданской молодежи.
Об этом предметном уроке Николай Иванович Новицкий, уже став генералом, командующим артиллерией армии, [80] не раз рассказывал, когда речь заходила о личном примере командира, об известной формуле: «Учи наказом и показом».
Командир 2-го дивизиона Борис Никанорович Прокудин был моложе Новицкого и Журули, уступал им и по боевому опыту. Тем не менее почти на каждой серьезной проверке его подразделение получало хорошие оценки. Прокудин отлично владел всеми методами артиллерийской стрельбы, глубоко знал тактику, был великолепным строевиком и спортсменом-конником. В нашей части Борис Никанорович пользовался большим авторитетом не только как знающий артиллерист, но и как отзывчивый, большой души человек. Товарищи много раз избирали его членом полкового партийного бюро.
Боевая и политическая подготовка шла у нас своим чередом. Мы не раз брали призы на различных артиллерийских состязаниях, а в 1934 году на Лужском полигоне батарея, которую готовил капитан Прокудин, заняла первое место на Всеармейских состязательных стрельбах по танкам. Полк вскоре был назван одним из лучших среди артиллерийских частей Московского военного округа. В 1935 году Советское правительство удостоило меня высокой награды — ордена Ленина. Эту награду я воспринял как оценку большого и кропотливого труда всего воинского коллектива 14-го артиллерийского полка.
Народ у нас подобрался дружный, лентяев и тех, кто пытался как-нибудь отбыть службу, школили сами красноармейцы. Комсомольская организация была сильная, инициативная. Конечно, сейчас, по прошествии сорока с лишним лет, мне трудно припомнить всех наших активистов, так хорошо помогавших командованию полка, но некоторых из них я назову.
Был, например, у нас в полковой школе курсант Михаил Соболев. Отличник учебы. Закончив школу, он остался в кадрах Красной Армии, стал офицером. Прошел Великую Отечественную, войну, был удостоен звания Героя Советского Союза. Ныне Михаил Иванович Соболев — генерал-лейтенант, занимает высокую командную должность.
На первом же году службы заставил заговорить о себе боец Леонид Овчинин из Ивановской области. Отличник, примерный воин, он активно участвовал в общественной жизни полка. Мы написали об этом его отцу Владимиру [81] Трофимовичу. Тот ответил, рассказал о самоотверженном труде колхозников.
Посоветовавшись с комиссаром, мы решили пригласить Владимира Трофимовича в полк. Вместе с ним мы пригласили члена партии с 1902 года М. И. Губельмана, старшего брата Дмитрия Фурманова, члена КПСС с 1917 года Аркадия Фурманова, ветерана Чапаевской дивизии Марию Попову (она послужила прообразом Анки-пулеметчицы в фильме «Чапаев»).
Встреча наших гостей с воинами полка вылилась в настоящий праздник. Они рассказывали о революции и гражданской войне, о своих делах и достижениях, мы — о своих. Затем бойцы продемонстрировали гостям на полигоне и стрельбище все, чему научились.
Леонид Овчинин впоследствии стал офицером, отлично воевал во время Великой Отечественной войны, был удостоен многих правительственных наград и закончил войну в звании полковника. А сейчас уже его сын Владимир, тоже офицер, продолжает славную традицию своей семьи.
Но я, кажется, забегаю в своем рассказе далеко вперед. Вернусь в 1936 год, когда, прокомандовав 14-м артполком около пяти лет, я был назначен заместителем начальника артиллерии Московского военного округа.
Это было время бурного и всестороннего развития советской артиллерии. Мы едва успевали осваивать все новые артиллерийские системы. С 1937 по 1940 год на вооружение поступили отличные гаубицы разных калибров — от 122-мм дивизионной до 305-мм особой мощности; 280-мм мортира, предназначенная для разрушения долговременных сооружений; пушки, начиная с противотанковых 45-мм и 57-мм и кончая тяжелыми; целая серия зенитных орудий; горновьючное 107-мм орудие; минометы. Появились и соответствующие снаряды, в том числе бронебойные и бетонобойные.
Наземная артиллерия получила новые приборы инструментальной разведки, в ее штаты были введены батареи и дивизионы, специализировавшиеся на этом крайне необходимом, но сложном виде разведки. Зенитная артиллерия оснащалась новыми приборами управления огнем и станциями орудийной наводки.
Большинство новых советских артиллерийских систем превосходило известные тогда иностранные образцы. Отставало [82] только обеспечение артиллерии автотранспортом и тягачами, а также радиосвязью.
К этому времени значительно возросла и артиллерийская культура командных кадров. В тактической подготовке большую роль сыграл новый Боевой устав артиллерии, в стрелково-артиллерийской — Наставление артиллерийской огневой подготовки (НАОП). Обыденными становились стрельбы по секундомеру, по графику и квадратной сетке, на высоких разрывах, аналитический метод подготовки исходных данных и многое другое.
В связи с этими новшествами командный состав артиллерии прошел переподготовку на различных сборах. Этим делом занимались Артиллерийские курсы усовершенствования командного состава (АКУКС). Обучение было поставлено солидно, со слушателями работали высококвалифицированные преподаватели, в том числе начальник учебного отдела старый коммунист Ян Рубен. Опытный артиллерист, в годы Великой Отечественной войны он стал командующим артиллерией 130-го гвардейского латышского корпуса.
В Московском округе часто проводились крупные войсковые учения, в которые, как правило, входили боевые артиллерийские стрельбы. Такими были учения с выброской воздушных десантов в районах Гороховца и Вязников и форсированием Клязьмы в самом широком ее месте, у Мячиковской переправы; затем учения, в ходе которых артиллерия большой и особой мощности приобрела опыт стрельбы по специально построенным долговременным железобетонным сооружениям.
В войсках часто бывали Нарком обороны Климент Ефремович Ворошилов, командующий войсками округа Иван Панфилович Белов, а впоследствии — сменивший его на этом посту Семен Михайлович Буденный. Он помог нам с постройкой настоящих дотов, казематов и капониров на полигоне. Мы провели опытные стрельбы по разрушению этих железобетонных сооружений. Разумеется, опыт обошелся недешево, однако окупил себя полностью и сберег тысячи жизней наших бойцов, когда весной сорок пятого года артиллерия большой и особой мощности разбивала форты фашистской крепости Кенигсберг. Кстати, сокрушительный огонь по вражеским укреплениям вели многие из тех батарей, которые участвовали в опытных стрельбах 1937 года. [83]
В этом году начальником артиллерии Красной Армии был назначен комкор Николай Николаевич Воронов. Он только что вернулся из республиканской Испании. Приобретенный опыт Воронов со свойственной ему энергией стал передавать нашей артиллерии.
Артиллеристы округа хорошо знали Николая Николаевича по его службе в Московской Пролетарской дивизии. Его отличал широкий кругозор, высокая общая культура, великолепные знания во всех областях артиллерийского дела. Это был военачальник новой формации, типичный представитель советской военной школы. Он всегда и всюду умел увидеть новое, поддержать его, а если нужно, и отстоять. Его предложения — касались ли они материальной части артиллерии, ее тактики, стрелково-артиллерийской подготовки или организационных вопросов — были солидно аргументированы. Вот почему назначение Николая Николаевича на пост начальника артиллерии Красной Армии все мы восприняли как явление закономерное. В первых же своих начинаниях он получил большую поддержку И. В. Сталина, который много внимания уделял развитию артиллерии и неоднократно сам присутствовал на испытаниях новых орудий.
Когда стрелковые дивизии были полностью обеспечены штатной артиллерией, по инициативе Н. Н. Воронова началось формирование артиллерии резерва Главного Командования (РГК). К началу Великой Отечественной войны мы имели 74 артиллерийских полка РГК (60 гаубичных и 14 пушечных).
Одним из них был 108-й Коломенский пушечный полк, вошедший в резерв Главного Командования еще в 1937 году. В июле 1938 года меня назначили его командиром. Как головной полк округа, он первым получил новое вооружение — 152-мм гаубицы-пушки и 122-мм пушки А-19 и первым же переводился с конной тяги на механическую. Мы получили новейшие тракторы «Коминтерн» с мощной лебедкой, которая позволяла вытягивать застрявшие орудия. У «Коминтернов» был один недостаток: они работали только на бензине, то есть на дорогом и легковоспламеняющемся топливе. Поэтому вскоре их заменили более сильными тракторами ЧТЗ, работавшими на солярке.
В связи с тем что полк предназначался главным образом для борьбы с артиллерией противника и другими дальними целями, или, как говорят артиллеристы, для [84] контрбатарейной борьбы, в его штатах были батарея артиллерийской инструментальной разведки (АИР), авиационный корректировочный отряд и специализированные ремонтные мастерские. С началом войны планировалось каждый дивизион развернуть в полк, поэтому и имущество отпускалось нам с этим расчетом.
Началась страдная пора. Полк превратился в учебный лагерь. Учились все. Командный состав дневал и ночевал в артиллерийских парках и мастерских, осваивая новую материальную часть. Курсы младших лейтенантов возглавили отличные специалисты своего дела капитан А. И. Малафеев (ныне генерал-майор) и лейтенант Н. Д. Чиликин. Большую помощь оказывали инженеры и техники с заводов, поставлявших нам орудия и приборы. Были организованы и курсы тракторных механиков.
Анатолию Ивановичу Малафееву пришлось в короткий срок проделать и другую весьма сложную работу. Дело в том, что новые орудия мы получили, а таблиц стрельб еще не было. Капитан Малафеев блестяще справился с возложенной на него командованием полка задачей. Отстреляв на полигоне из всех новых систем, он составил эти таблицы, и мы ими руководствовались, пока не получили официальных.
Все внимание в работе партийной и комсомольской организаций полка было обращено на скорейшее овладение личным составом новой техникой. Надо отдать должное старому коммунисту, участнику гражданской войны комиссару полка Ивану Александровичу Шитову и его партийно-политическому аппарату. С их помощью нам удалось в считанные месяцы сделать полк, по сути вновь сформированный, боеспособной и готовой выполнить любое задание частью.
Говоря о людях полка, о командирах, бойцах и политработниках, чьи усилия позволили в короткий срок успешно завершить эту большую работу, нельзя не упомянуть полковника В. И. Димитрова, которого я сменил на посту командира полка. В те дни он был уже далеко — в Испании. Однако Василий Иванович как бы незримо присутствовал в полку, которым успешно командовал в течение семи лет.
Уроженец Бессарабии, болгарин по национальности, Василий Иванович Димитров был по профессии токарем. Он прошел всю гражданскую войну и за боевые отличия [85] был удостоен двух орденов Красного Знамени. О необычайной храбрости Димитрова мне много рассказывали его сослуживцы по 1-й Конной армии.
Как-то белая конница ворвалась в село Отрадное, в котором стоял полевой штаб 1-й Конной армии. Группа красных кавалеристов во главе с членом Реввоенсовета 1-й Конной К. Е. Ворошиловым, теснимая беляками со всех сторон, отбивала атаку за атакой. Во главе штабного эскадрона прискакал на помощь командарм С. М. Буденный. Эскадрон опрокинул нападавших, командарм лично зарубил несколько врагов. Однако к селу подходил новый большой отряд белых кавалеристов. И тогда наперерез им, карьером, повел свою конную батарею Василий Иванович Димитров. Развернувшись с ходу, его пушки ударили по белым в упор, картечью. Понеся большие потери, противник обратился в бегство.
Гражданскую войну Димитров закончил командиром дивизиона. С 1929 года командовал 108-м артиллерийским полком, добился отличных показателей в боевой и политической подготовке и был награжден орденом «Знак Почета». Полк был непременным участником всех праздничных военных парадов на Красной площади. Когда фашисты генерала Франко, поддержанные своими германскими и итальянскими «коллегами», подняли мятеж против республиканского правительства, Димитров подал рапорт с просьбой направить его в Испанию и в конце концов добился своего. А вскоре мы узнали, что Василий Иванович пал геройской смертью в боях под Мадридом. Урна с его прахом была доставлена в Москву и замурована в стене Новодевичьего кладбища...
Вскоре нам дали приказ испытать новую технику — орудия, тягачи, приборы — «на выносливость». Полк прошел более 500 километров по плохим дорогам и бездорожью — через заболоченные леса, болота, по резко пересеченной местности. Все испытания техника выдержала. Боевые стрельбы, проведенные полком, заслужили высокую оценку командования.
Как я уже говорил, 108-й пушечный полк РГК по новому своему предназначению должен был специализироваться на контрбатарейной борьбе. Это особый вид артиллерийской боевой работы. Умение ее вести — высший [86] класс в аттестации артиллериста. Подавление и уничтожение главной огневой силы противника — его артиллерии требует всесторонней и тщательной подготовки, развитой и хорошо организованной артиллерийско-штабной службы, основательной разведки, в которой участвуют подразделения, специально предназначенные для засечки вражеских батарей по звуку выстрела, подразделения топографов и фотограмметристов, а также корректировочной авиации.
Работа, как видите, достаточно сложна, и ее успех зависит в первую очередь от квалификации специалистов, занимающихся артиллерийской инструментальной разведкой. В это важнейшее дело, подготовку квалифицированных кадров командного состава, внес свою лепту и 108-й полк. Впоследствии на его базе, как и предполагалось, были развернуты три артиллерийских полка, правда с иной уже специализацией. Война с белофиннами, необходимость прорыва насыщенной железобетонными сооружениями линии Маннергейма — все это было причиной перевооружения 108-го полка и его, если можно так выразиться, «сыновей» — 402-го и 403-го полков орудиями большой мощности — 203-мм гаубицами. За боевые отличия при прорыве линии Маннергейма 402-й гаубичный артиллерийский полк был награжден орденом Красного Знамени. Командир полка капитан С. Ф. Ниловский (ныне генерал-лейтенант), начальник штаба 3-го дивизиона старший лейтенант П. В. Шутов (ныне генерал-майор), командир 3-го дивизиона старший лейтенант Н. М. Курбатов, командир батареи лейтенант В. К. Булавский и младший командир В. И. Кириллов удостоились звания Героя Советского Союза. А всего в полку было награждено 279 человек.
Кадры, которые еще в довоенное время готовил наш 108-й полк и которыми он пополнял 402-й и 403-й и другие артиллерийские полки и бригады, формировавшиеся на его базе, дали Красной Армии в годы Великой Отечественной войны большую группу артиллеристов высокой квалификации, в том числе одного командующего артиллерией фронта, девятерых командующих артиллерией армий и групп гвардейских реактивных минометных частей. 22 офицера, начинавшие службу в 108-м полку, получили генеральское звание, 10 солдат и офицеров стали Героями Советского Союза. [87]