Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

10. Конвои

Об арктических конвоях военных лет написано немало.

И все же каждый раз, читая доклады или слушая рассказы очевидцев, не перестаешь удивляться мужеству моряков и тем поистине кровавым драмам, которые разыгрывались на этих огненных милях.

Я уже рассказывал, что конвойные операции начались первым военным летом и что к весне 1942 года в Советский Союз было отправлено в общей сложности 103 судна — английских и американских. Совсем немного: двенадцать конвоев за семь месяцев! Понятно, что размеры поставок нас далеко не удовлетворяли. Между тем английские правящие круги явно не спешили с наращиванием поставок. Они использовали любой повод, чтобы оттянуть согласованные сроки формирования конвоев.

В марте 1942 года из Исландии вышел очередной конвой.

В его составе насчитывалось 19 транспортов, в трюмах которых были танки, самолеты, пушки, автомашины... Но в пути, к сожалению, не обошлось без потерь. Авиация, эсминцы и подводные лодки противника потопили 5 транспортов.

Получил повреждение эсминец «Эклипс», а также крейсер «Тринидад», в связи с чем он вынужден был покинуть конвой и встать для ремонта в Мурманский порт. И хотя атаки обошлись гитлеровцам дорого — они потеряли Несколько кораблей и самолетов, — английское адмиралтейство не хотело более рисковать, особенно боевыми кораблями. Пошли в ход всякого рода аргументы: и что в Арктике очень сложные условия, и что оперативная обстановка якобы благопрпятствует противнику, и т. д. и т. п. Точку зрения английского военно-морского руководства откровенно выразил первый морской лорд Паунд. Он писал американскому адмиралу Кингу: «Арктические конвои становятся для нас камнем на шее».

Против посылки конвоев выступил и премьер-министр Черчилль. Он заявлял, что с конвоями надо подождать хотя бы до окончания полярного дня. Правда, в те дни он не получил поддержки президента США Рузвельта, подчеркивавшего «опасность политического эффекта подобного шага в Советской стране». Президент, видимо, понимал, что Советский Союз стоит перед большим летним наступлением гитлеровских войск.

Итак, страсти вокруг конвоев накалялись. Наша миссия, естественно, чувствовала это. Я знал о скопившихся судах, ждущих отправки в СССР, о чем сообщил в Москву. Не берусь утверждать, что именно это мое сообщение послужило основой для принятия решения: Ставка, надо полагать, имела различные источники информации. Как бы то ни было, но в первых числах мая мы с Майским получили послание И. В. Сталина, адресованное У. Черчиллю. В послании говорилось:

«У меня просьба к Вам. В настоящее время скопилось в Исландии и на подходе из Америки в Исландию до 90 пароходов с важными военными грузами для СССР. Мне стало известно, что отправка этих пароходов задерживается на длительный срок по причине трудностей организации конвоя английскими морскими силами.

Я отдаю себе отчет в действительных трудностях этого дела и знаю о жертвах, которые понесла в этом деле Англия.

Тем не менее я считаю возможным обратиться к Вам с просьбой сделать все возможное для обеспечения доставки этих грузов в СССР в течение мая месяца, когда это нам особенно нужно для фронта»{32}.

Черчилль вынужден был считаться с просьбой главы Советскою правительства и с той позицией, которую, хотя и временно, занял президент США. В мае в Советский Союз были отправлены три конвоя — «PQ-14», «PQ-15» и «PQ-16».

В их составе было 83 транспорта. Не все они, к великому огорчению, дошли в наши северные порты. Так, из конвоя «PQ-14», затертого тяжелыми льдами севернее Исландии, 14 транспортов вернулись обратно, а одно судно погибло. Из двух других конвоев 10 судов погибли на переходе. И все же основная масса судов этих трех конвоев достигла портов назначения.

Кстати, о потерях. На войне они неизбежны. Тот же Черчилль, объявивший поход против отправки конвоев, но временно отступивший от занятой им позиции, в памятной записке генералу Исмею для начальников штабов, написанной в канун отправки конвоя «PQ-16», резонно заметил:

«Операция будет оправдана, если к месту назначения дойдет хотя бы половина судов».

В ходе проводки майских конвоев англичане потеряли два первоклассных крейсера — «Эдинбург» и «Тринидад».

Обстоятельства сложились так, что один из сотрудников нашей миссии оказался невольным свидетелем обеих этих трагедий, постигших наших союзников. Речь идет об инженеркапитане 2 ранга Сергее Георгиевиче Зиновьеве. И я позволю себе подробно рассказать его одиссею.

Где-то в конце апреля мне доложили, что С. Г. Зиновьев следует из Полярного в Англию на крейсере «Эдинбург».

Признаться, я ему позавидовал: путешествовать на таком крейсере — одно удовольствие.

Но оказалось, что завидовать-то и нечему. Впрочем, расскажу все по порядку, в той последовательности, как он сам мне поведал.

...В середине апреля 1942 года С. Г. Зиновьев, направлявшийся в Лондон, прибыл в Полярное. Вместе с ним были еще два офицера — Рогачев и Волков, следовавшие в США, где они должны были принять участие в работе советской закупочной комиссии. Командующий Северным флотом вице-адмирал А. Г. Головко сообщил, что в ближайшие дни все они будут отправлены в Англию с конвоем «QP-11». Впрочем, сам конвой уже вышел из Мурманска и Архангельска в море, но в Кольском заливе стоял готовый к отплытию флагманский крейсер «Эдинбург». Тот самый крейсер, в трюмах которого находилось семь тонн золота, которое предназначалось для закупки оружия у союзников. На этом корабле советским офицерам и предстояло совершить переход.

Утром 27 апреля они прибыли на крейсер и представились его командиру кептэну Фолкеру. Это был опытный моряк, простой и приветливый человек. Совершенно иное впечатление оставлял контр-адмирал Бонхэм-Картер, командующий силами непосредственного охранения конвоя. Он принял советских офицеров сухо и, процедив сквозь зубы несколько ничего не значащих фраз, встал, давая понять, что аудиенция окончена. Выходец из аристократической семьи, Бонхэм-Картер с высокомерием относился к советскому флоту, к профессиональной подготовке его матросов и офицеров.

Я останавливаюсь на этой черте в характере адмирала не случайно, ибо она-то, на мой взгляд, и сыграла немаловажную роль в последующей трагедии флагманского крейсера.

Перед выходом крейсера в море в штабе Северного флота английского адмирала познакомили с обстановкой на пути следования, указали на карте районы вероятного появления немецких подводных лодок. Но Бонхэм-Картер выслушал эти предупреждения со скучающим видом. Его, адмирала «лучшего флота в мире», учат какие-то дилетанты!

— Кажется, нам предстоит нелегкая работенка, сэр? — обратился к нему командир крейсера, когда они вышли из штаба.

— Чепуха! — буркнул адмирал. — Надеюсь, вы не относитесь к информации русских серьезно?

Наши офицеры, сопровождавшие англичан, были удивлены этим пренебрежительным отношением к информации штаба Северного флота. Но, разумеется, этикет не позволил вмешаться в разговор.

Рано утром 28 апреля крейсер вышел в море.

Это был новый, мощно вооруженный корабль. Его спустили на воду в 1938 году в числе других крейсеров этого типа.

Водоизмещение составляло 10 000 тонн. Крейсер имел двенадцать 152-миллиметровых орудий, еще двенадцать — 100-миллиметровых, шестнадцать — 47-миллиметровых, 8 торпедных труб. В его ангарах помещалось 4 гидросамолета. Весь этот сложный боевой организм обслуживал экипаж, насчитывавший свыше 750 человек.

Корабль был сильно перегружен: кроме экипажа на нем находилось свыше 300 пассажиров — раненые английские и американские моряки, прошедшие курс предварительного лечения в госпиталях Мурманска и Архангельска. На борту были также летчики из Чехословакии, которые кружным путем добирались в Англию. Все каюты корабля были набиты битком, и советским офицерам едва нашлось место: их разместили в корабельной церкви, под верхней палубой по левому борту. Правда, потом, движимый законами морского и союзнического гостеприимства, командир крейсера уступил Зиновьеву свою каюту, а сам перешел в походную — на мостик.

Разумеется, при такой перегрузке крейсер не мог развивать свою обычную скорость 32,5 узла и двигался со скоростью не более чем 17–18 узлов.

В состав охранения конвоя «QP-11» входили также 6 эсминцев, 4 эскортных корабля, корабль ПВО и тральщики.

Все они вышли вместе с конвоем, который на этот раз состоял из 13 транспортов.

«Эдинбург» быстро нагнал конвой и занял свое место в походном ордере.

Была уже не полярная ночь, но еще и не день, а как бы вечерние сумерки — серые, мрачные, перечерченные косыми линиями непрерывно падающего снега. Ветер гнал темные гривастые горбы волн. Далее пятидесяти метров ничего не было видно. Казалось, что крейсер шел один среди этого снежного полумрака, который охранял его и другие суда от налетов вражеской авиации. Те, кто ходил с конвоем, обычно любили такую погоду.

Наши офицеры знакомились с кораблем. Как и полагалось, они надели спасательные пояса. Пока шли в зоне действий Северного флота, Зиновьеву полагалось быть на носовом ходовом мостике. Место это было недалеко от флагманской каюты — в случае необходимости Зиновьева могли тотчас пригласить для консультации. И хотя с мостика ничего не было видно, он знал, что где-то поблизости на этом первом этапе пути находятся два английских эсминца и два советских — «Гремящий» и «Сокрушительный»{33}.

В 16.00 на корабле, как обычно, подавали чай. В катоткомпании Зиновьев оказался рядом с чешским полковником.

Они разговорились, и тот после чая пригласил советского офицера к себе в каюту. Зиновьев отказался, сославшись на то, что намерен выйти на мостик и ознакомиться с обстановкой.

Собственно, этот отказ и спас Зиновьева от гибели: каюта полковника оказалась неподалеку от того места, куда угоди л а торпеда. Не знаю, что в таких случаях срабатывает: просто ли зигзаг судьбы или обостренное чувство опасности.

Не успел Зиновьев подняться на палубу, как раздался оглушительный взрыв и корабль накренился на левый борт.

Над машинным отделением поднялся густой пар, вспыхнул отблеск пламени. И тут же корабль снова вздрогнул — послышался скрежет металла, вопли, взметнулся огонь, и тяжко раненный крейсер замедлил ход{34}.

Потом уже выяснилось, что первый торпедный удар пришелся по машинному отделению, а при втором ударе одна из торпед срезала корму, которая теперь держалась на верхних листах обшивки корпуса.

В корме бушевало пламя и валпл густой столб дыма.

Огонь подбирался к салону и офицерским каютам, а оттуда было рукой подать до артпогребов главного калибра. Трагический конец казался неизбежным. В этой обстановке, как свидетельствует Зиновьев, командир не растерялся, он предпринимал все меры, чтобы спасти крейсер. Верхние листы обшивки корпуса были обрезаны автогеном, и оторванная часть кормы пошла на дно. Но это было не все. Масштабы повреждений вырисовывались постепенно. При осмотре обнаружилось, что средние гребные винты и винт левого борта полностью выведены из строя. Потеряны рули. Крейсер завалился на левый борт с креном в 10–15 градусов и беспомощно болтался на волнах. Теперь один, без эсминцев, он был беззащитен. Будь иной погода, вражеские бомбардировщики добили бы его.

Нужно было предпринимать решительные меры. Зиновьев предложил Бонхэм-Картеру отбуксировать крейсер в Кольский залив. Но тот и слышать об этом не хотел.

— Подождем, когда подойдут эсминцы...

Были приняты меры, чтобы уменьшить крен крейсера.

Но когда дали ход машиной правого борта, постепенно увеличивая обороты, гребной валопровод стал вибрировать.

Можно было идти со скоростью не больше шести узлов. Но без руля крейсер двигался не прямо, а по спирали.

Как говорится, пришла беда — открывай ворота. Когда из ангаров выкатили гидросамолеты, то выяснилось, что у них не заводятся моторы. Стало быть, крейсер не мог защитить себя сг воздуха. Самолеты пришлось ставить обратно в ангары.

Наконец рано утром 1 мая к крейсеру подошли два английских эсминца. Они было попытались взять корабль па буксир, но тросы не выдерживали и рвались. Вскоре появились два наших эсминца — «Гремящий» и «Сокрушительный». В этих условиях представилась возможность облегчить крейсер: перевезти на эсминцы пассажиров, а также перегрузить золото. Кстати сказать, Зиновьев предлагал это сделать, но Бопхэм-Картер не согласился.

Вечером 1 мая наши эсминцы были вынуждены возвратиться в Кольский залив: запасы топлива кончались.

Утром 2 мая к «Эдинбургу» подошло посыльное судно «П-18», а затем и буксир, присланные командующим флотом А. Г. Головко.

Казалось бы, теперь снова были возможности для отбуксировки крейсера, тем более что вице-адмирал А. Г. Головко обещал усилить эскорт эсминцами и авиацией. Но Бонхэм-Картер не хотел внять голосу разума. И его упрямство обернулось настоящей трагедией.

Зиновьев стоял на мостике, когда раздался сигнал тревоги. Вскоре в снежном полумраке появились темные силуэты трех немецких эсминцев. Они открыли по «Эдинбургу»

шквальный огонь. Крейсер ответил также мощным огнем.

Неизвестно, чем бы закончилась эта артиллерийская дуэль, если бы не энергичные действия экипажей английских эсминцев, Несмотря на слабое вооружение (половина пушек на эсминцах была снята, чтобы увеличить запасы топлива в арктических конвоях), они мужественно вступили в неравный бой. Эсминцы искусно маневрировали, ставили дымовые завесы и в течение двух часов так и не дали противнику воспользоваться торпедами.

Зиновьев и его спутники Рогачев и Волков все это время находились на нравом борту верхней палубы и, держась за поручни, наблюдали за событиями. И вдруг крейсер содрогнулся: в левый борт угодила торпеда. Корабль еще больше накренился. И тогда среди матросов началась паника. Не ожидая приказа, они бросились к шлюпкам и резиновым ботам. Многие прыгали за борт, одни в шинелях, другие — сбросив их.

Никакие команды не могли остановить панику. А тем временем на горизонте появились силуэты четырех кораблей.

— Немцы! Немцы! — послышались крики.

По корабли приближались английские — из охраны конвоя. И вот уже паника сменилась ликованием. Теперь матросы от радости размахивали руками и обнимались.

Как только первый траулер подошел к высокому правому борту «Эдинбурга», не успев даже его коснуться, матросы с крейсера начали прыгать на спасительную палубу. При этом многие поломали себе руки, ноги, ребра. Счастливее оказались те, кто падал в воду: их потом подобрали невредимыми. Да, страшная картина эта паника. Тут действует не здравый смысл, а животный инстинкт. Конечно, все было бы иначе, если бы пересадка на другой корабль была поручена волевому, энергичному офицеру, способному навести должный порядок. Но командование крейсера, как справедливо заметил Зиновьев, допустило ошибку еще до выхода в море:

выздоравливающие матросы, выписанные из госпиталей, не были расписаны по боевым постам, они не знали своих обязанностей в случае тревоги и поэтому слонялись во время боя без дела. Они-то, перепугавшись, и бросились за борт.

Их примеру последовала и часть экипажа крейсера.

Пока Зиновьев наблюдал эту сцену, он вдруг неожиданно почувствовал, что в ботинке захлюпала кровь. Он отпустил поручни, попытался пройти по скользкой, обледенелой накренившейся палубе и упал, скатившись за борт...

Очнулся он уже в каюте командира английского эскортного корабля-траулера. Командир окружил его заботой и вниманием — ему выдали сухое белье, напоили чаем с ромом.

Рогачев и Волков навестили Зиновьева. Эскортный корабль был настолько перегружен, что дверь каюты не открывалась — такая была теснота.

Бой закончился. Оказалось, что один из немецких эсминцев получил столь серьезные повреждения, что, сняв команду, гитлеровцы сами потопили его. Два других корабля тоже серьезно пострадали, но все же ушли своим ходом.

Крейсер «Эдинбург» все еще находился на плаву. Его еще можно было буксировать в Кольский залив. На это потребовалось бы не больше двух-трех суток. Но контр-адмирал Бонхэм-Картер приказал затопить крейсер. Эсминцы выпустили три торпеды. Подняв гигантский фонтан воды, крейсер носом погрузился в морскую пучину{35}.

Эскортный корабль 5 мая доставил С. Г. Зиновьева в Полярное. Его сразу же пригласили на ФКП, где он подробно доложил вице-адмиралу А. Г. Головко о походе «Эдинбурга» и его трагической гибели.

14 мая из Кольского залива выходила на Британские острова английская эскадра во главе с крейсером «Тринидад». Случилось так, что С. Г. Зиновьев снова должен был идти на крейсере (Рогачев и Волков шли на эсминцах). Напутствуя его, командующий Северным флотом А. Г. Головко сказал: «Надеюсь, на сей раз все обойдется благополучно.

То, что вы пережили на «Эдинбурге», второй раз не повторится». Увы, повторилось!

Накануне похода Зиновьев прибыл на крейсер, представился командиру. Каково же было его удивление, когда в адмиральской каюте он встретил уже знакомого БонхамКартера. «У меня, — рассказывал он потом, — сразу же шевельнулось недоброе предчувствие. Но менять решение уже было поздно».

«Тринидад» был новым кораблем. Его водоизмещение составляло около 10 000 тонн, скорость свыше 32 узлов. Он был вооружен двенадцатью 152-миллиметровыми, двенадцатью 100-миллиметровыми и шестнадцатью зенитными орудиями.

В ангарах крейсера размещалось 3 гидросамолета.

Мурманск, где некоторое время ремонтировался крейсер, подвергался непрерывным налетам вражеской авиации, к тому же здесь не хва!ало ремонтных средств, поэтому английское командование решило перевести крейсер в один из американских доков.

«Тринидад», подобно «Эдинбургу», был перегружен пассажирами — матросами и офицерами, возвращающимися из госпиталей, а также чешскими и польскими офицерами.

Уже в первые дни похода в хвост эскадры пристроился самолет-разведчик противника. Он не выпускал ее из виду, держась на расстоянии, недосягаемом для корабельной зенитной артиллерии.

Все понимали, что теперь вот-вот появится немецкая авиация. Погода стояла тихая. Низкие редкие облака с разрывами создавали идеальные условия для бомбежки.

И действительно, к вечеру 16 мая самолеты появились.

Они шли на эскадру эшелонами — по 12–15 бомбардировщиков и 5–6 торпедоносцев. Те и другие в первую очередь старались наносить удары по крейсеру, а уж потом по эсминцам.

«Тринидад», не прошедший полного ремонта, не мог развить скорость больше 17–18 узлов. Но он так искусно маневрировал, делал такие резкие повороты, что долгое время избегал прямых попаданий.

Около шести часов продолжались воздушные атаки.

Взрывы сотрясали корабль, тонны воды обрушивались на его палубу. К исходу шестого часа один из торпедоносцев нанес удар в корму правого борта. На крейсере тут же вспыхнул пожар.

С ходового мостика Зиновьев перешел в кормовое помещение, чтобы ознакомиться с размерами повреждений. В нос ему ударил едкий дым. Свет погас, и ничего нельзя было увидеть. Зиновьев с трудом выбрался на верхнюю палубу.

Но в это время раздались взрывы: одна бомба угодила в дымовые трубы, другая — в нос корабля.

Крейсер, охваченный пожаром, потерял ход. На море горел вылившийся из цистерн мазут. Эсминцы пытались приблизиться к флагману, но всякий раз вынуждены были отходить, так как на нем рвались снаряды.

У Зиновьева загорелась одежда, пламя обжигало ноги, и он прыгнул за борт. А когда вынырнул из воды, потерял сознание.

Очнулся он в кают-компании английского эсминца. Хотел было встать, но почувствовал острую боль... Ноги оказались забинтованными.

От корабельного врача и матроса-санитара он узнал: эсминцы получили приказ торпедировагь крейсер, дабы он не достался противнику. «Тринидад» пошел на дно только после третьей торпеды, пошел носом, обнажив корму с гребными винтами. Экипаж понес большие, потери, многие ранены, но еще больше было обожженных.

Так в течение двух недель англичане потеряли два крейсера. Оба они пошли на дно как флагманские корабли под флагом контр-адмирала Бонхэм-Каргера.

Да, Бонхэм-Картер был, по крайней мере, невезучим адмиралом. Но теперь меня занимала судьба Зиновьева: ведь я знал, что после гибели «Эдинбурга» он возвращался в Лондон на «Тринидаде». Но вот проходят все сроки, а Зиновьева все нет и нет. В адмиралтействе, где я пытался что-либо выяснить, ответили, что Зиновьев в списках подобранных с крейсера «Тринидад» не числится. Выходит, он погиб? Какова же была наша радость, когда в первых числах нюня Сергей Георгиевич как ни в чем не бывало появился в миссии.

— Жив! — воскликнул я.

И мы обнялись. Из его рассказа выяснилось следующее.

Дивизион из пяти эсминцев, на одном из которых находился Зиновьев, взял курс на Англию. Вечером 17 мая по корабельной трансляции сообщили, что через два-три часа корабли окажутся вне зоны досягаемости немецкой авиации.

Но на следующий день дивизион встретил идущую встречным курсом английскую эскадру (четыре крейсера — «Нигерия), «Норфолк», «Кент» и «Ливерпуль» — и пять эсминцев) под командованием контр-адмирала Бэрроу. Это были силы дальнего прикрытия конвоев «PQ-16» и «QP-12», видимо спешившие на помощь эскадре Бопхэм-Картера.

Дивизиону пришлось развернуться и лечь на обратный курс. Примерно через пять-шесть часов эскадру обнаружил противник. Его бомбардировщики и торпедоносцы шли на корабли поэшелонно, как в свое время на «Триштдад».

Эсминцы вели интенсивный огонь, стараясь перерезать курс торпедоносцам, наносившим торпедные удары по крейсерам. Так, эсминец, на котором шел Зиновьев, несколько раз подставлял врагу свой борт. Но торпедоносцы поднимались над эсминцем, как бы переваливались через него, и летела на крейсера.

Еще неизвестно, когда Зиновьев попал бы в Англию, если бы корабль, на котором он шел, не получил повреждение.

Водой затопило первое котельное отделение. Эсминец застопорил машины, команда стала заводить пластырь. А тем временем воздушные атаки прекратились, и корабли эскадры, за исключением эсминца, вышли из боя невредимыми. По корабельной трансляции сообщили, что было сбито три вражеских самолета.

Поврежденный эсминец, однако, мог развивать скорость не больше 8–10 узлов. Учитывая это, командующий эскадрой приказал эсминцу идти самостоятельно в Исландию.

Только 22 мая 1942 года Зиновьев прибыл наконец в Рейкьявик, где его положили в госпиталь. После лечения Сергей Георгиевич перебрался на Британские острова.

Особо следует сказать о конвое «PQ-17», вышедшем из Хваль-фиорда (Исландия) 27 июня 1942 года. Это был самый большой конвой за всю войну. Он состоял из 37 транспортных судов (3 из них вскоре возвратились в Исландию), в основном американских и английских, и 19 кораблей непосредственного охранения (в том числе 6 эсминцев). Для прикрытия конвоя в море были выделены две большие группы кораблей. Одну из них (4 крейсера и 3 эсминца) возглавлял контр-адмирал Гамильтон, другую (2 линейных корабля, авианосец, 2 крейсера и 8 эсминцев) — командующий флотом метрополии адмирал Тови.

И хотя силы охранения и прикрытия были довольно мощными, вполне способными надежно защитить конвой, он оказался вдребезги разгромлен противником. На дно пошло 22 торговых судна, одно спасательное и танкер. Вместе с ними на дне оказалось 210 бомбардировщиков, 430 танков, 3350 автомашин и почти 100 тысяч тонн других ценных военных грузов. Я имею в виду радиолокационные станции, боеприпасы, стальные листы, продовольствие и т. д.

Разгром конвоя «PQ-17» был использован английскими правящими кругами как повод для того, чтобы оттянуть отправку следующих конвоев и вообще затормозить поставки оружия, в котором так нуждалась наша армия накануне сражения под Сталинградом.

В то время еще не были известны многие подробности разыгравшейся на море трагедии. Буржуазная пресса замалчивала истинные причины гибели конвоя. Но вот прошли годы, десятилетия, и картина стала ясной. Позволю себе отступить от жанра воспоминаний и хотя бы вкратце осветить события по документам, получившим огласку.

Начну с обстановки, сложившейся на Крайнем Севере.

После разгрома немецких войск под Москвой, а также из-за затруднений в Северной Африке и тех угроз, которые возникли в арктических районах, Гитлер опасался вторжения англосаксов в Норвегию. И он решил укрепить северное крыло Восточного фронта: перевести в норвежские фиорды крупные надводные корабли. При этом он считал, что корабли можно использовать и для перехвата конвоев, идущих в наши северные порты.

В январе 1942 года линкор «Тпрпиц» стал на якорь в Тронхейме. Это был новейший и самый мощный в то время корабль в мире (водоизмещение 52 600 тонн, скорость до 30 узлов, восемь 381-миллиметровых орудий главного калибра, экипаж 1600 человек). В конце февраля в Тронхейм отправились тяжелые крейсеры «Принц Евгений» и «Адмирал Шеер». Правда, при подходе к Норвегии английская подводная лодка торпедировала «Пршща Евгения». Крейсер потерял руль и вынужден был возвратиться дтя ремонта в Германию.

В феврале же на север Норвегии было решено перевести линкоры из Бреста, прорвавшиеся через Ла-Манш. Несколько позднее в норвежские фиорды прибыл также тяжелый крейсер «Адмирал Хиппер».

Итак, противник сосредоточил в трех базах норвежского побережья — Тронхейме, Нарвике и Киркенесе — целую эскадру, способную вести активные действия против конвоев.

Кроме линкоров и крейсеров он имел здесь 8 эсминцев, 20 нодводных лодок. На аэродромах Северной Норвегии базировалось 264 самолета, в том числе пикирующие бомбардировщики 10–87, торпедоносцы-бомбардировщики «Хейнкель-115».

В середине апреля Гитлер издал приказ об активных действиях против конвоев, идущих в Мурманск. Усиливались подводный флот, разведывательная, бомбардировочная и торпедоносная авиания в этом районе. По приказу фюрера Мурманск должен был «подвергаться постоянным ударам с воздуха». «Воды между островом Медвежий и Мурманском, — указывалось в приказе, — должны находиться мод непрерывным контролем. Конвои не должны проходить!»

Англичане понимали, что каждый провод конвоя на восток становится крупной операцией на море. Адмирал Товя получил подкрепление: количество прошволодочпых кораблей в силах охранения было доведено до десяти единиц. Наши самолеты по просьбе англичан бомбили аэродромы в Северной Норвегии.

Как я уже говорил, ярым противником конвоев был первый морской лорд Паунд. Адмирал Тови также скептически относился к отправке конвоев и считал, что если нельзя их совсем отменить, то надо по крайней мере дождаться лучших. погодных условий, когда кромка льда сдвинется на север, и значительно сократить число конвоев.

Между тем германское командование не теряло времени.

Уже к 14 июня 1942 года оно разработало нлан операции по уничтожению «PQ-17», получившей кодовое наименование «Найтс мув». Гитлер этот план в принципе одобрил, но не дал окончательного согласия на участие в операции тяжелых кораблей, опасаясь английских авианосцев.

Главное, что предусматривалось планом, — это уничтожение транспортного тоннажа конвоя. Что касается кораблей эскорт, то борьба с ними рассматривалась как побочная задача.

Против конвоя гитлеровцы собирались привлечь все свои военно-морские силы, базирующиеся в Норвегии. По плану фашистские корабли двумя группами должны были выйти на полной скорости из своих баз и одновременно достичь точки в ста милях северо-западнее мыса Нордкап. Эта точка находилась примерно на полпути от выбранного места атаки конвоя, восточнее острова Медвежий. «...Наиболее благоприятные условия для атаки конвоя существуют в районе к востоку от острова Медвежий, между меридианами 20 и 30 градусов восточной долготы», — считал командующий германским флотом адмирал Шнивинд. (Англичане же предполагали, что нападение на конвой произойдет западнее острова Медвежий.)

Операция «Найтс мув» была тщательно и во всех вариантах продумана. Конвой предполагалось уничтожить стремительным ударом, до подхода английских кораблей дальнего прикрытия.

Бы ни и еще варианты уничтожения конвоя. Но в любом случае вступать в бой с превосходящими силами противника не рекомендовалось. Это был один из основополагающих принципов военно-морской доктрины Германии.

Так выглядел план операции «Найтс мув». Как же собирались наши союзники защищать конвой от нападения крупных немецких кораблей?

Командующий флотом метрополии адмирал Тови хотел решить эту задачу двумя способами: при помощи подводныч лодок, находящихся у берегов Норвегии, и при помощи маневра. Смысл же маневра заключался в том, чтобы заманить немецкую эскадру как можно дальше на запад. Для этого он намеревался из района, где, по его расчетам, могла быть немецкая эскадра (примерно 10 градусов восточной долготы), резко повернуть конвой на обратный курс и в течение 12– 18 часов отходить назад. Если немецкие корабли откажутся от преследования, то они, очевидно, вернутся к Нордкапу, где и к подвергнут атакам подводные лодки.

Итак, адмирал Тови надеялся превратить операцию по проводке конвоя в ловушку для «Тирпица». Но командующий эскадрой крейсеров Гамильтон не собирался вступать в бой с любой группой немецких кораблей, в которой окажется «Тирпиц». Он хотел вывести его в район, где возможен был перехват линкора флотом метрополии.

27 июня адмиралтейство отправило адмиралам Тови и Гампльтону радиограмму, в которой формально отклонялось предложение о так называемой ловушке для «Тирпица».

«Наша основная цель — привести в порты назначения как можно больше судов конвоя», — говорилось в радиограмме.

Но в ней содержались положения, учитывающие различные ситуации, допускалась, в частности, возможность «повернуть конвой на обратный курс», «втянуть в бой (разумеется, западнее острова Медвежий — Н. X.) линейный корабль «Тирпиц». Указания адмиралтейства ограничивали действия Гамильтона. «В принципе крейсерским силам прикрытия, — гласила радиограмма, — не следует идти на восток далее острова Медвежий, если конвою не угрожает нападение подводных сил противника, с которыми крейсерские силы могли бы вступить в бой. В любом случае крейсерские силы прикрытия не должны идти восточнее меридиана 25ё в. д.». Странным представляется и положение о том, что восточнее острова Медвежий могут возникнуть обстоятельства, при которых «судам будет лучше всего рассеяться и продолжать движение в русские порты самостоятельно».

Ну а теперь проследим, как развивались события. Напомню: конвой вышел из Исландии 27 июня. А 1 июля он впервые был обнаружен немецким четырехмоторным самолетом «Фокке-Вульф-200», а затем подводной лодкой. Командир сил охранения капитан 3 ранга Брум счел возможным нарушить радиомолчание и сообщить в Лондон о сложившейся ситуации. Теперь противник довольно точно знал, где находится «PQ-17». В тот же день немецкая авиация обнаружила линейный флот адмирала Тови.

Вечером 2 июля немецкие самолеты атаковали конвой, но безуспешно. А несколько часов спустя из Тронхейма вышла группа кораблей — линкор «Тирпиц», крейсер «Хиппер» и несколько эсминцев. Вслед за этой группой из Нарвика направилась в море другая группа кораблей во главе с карманным линкором «Лютцов». Однако из-за сильного туманя при выходе из пролива Тьелд-саунд линкор сел на моль и повредил днище. «Лютцов» вернулся в базу и в дальнейшем не участвовал в операции. Кстати, три эсминца, еонрою,, — давшие «Тирпиц», при выходе из Вест-фиорда наскочили на подводную скалу и тоже «вышли из игры».

Гамильтон получил шифровку, из которой следовало, что «Тирпиц», «Хиппер»_ хотя и вышли из Тронхейма, но непосредственной угрозы конвою пока не создают. Туман способствовал продвижению конвоя, и никаких особых мер, отмечало адмиралтейство, предпринимать пока не следует.

В ночь на 4 июля немецкая авиация снова атаковала конвой. Один из «хейнкелей» торпедировал американское судно «Кристофор Ньюпорт». Однако это был единичный случай.

И хотя за конвоем противник пытался следить в течение всей ночи, он вынужден был признать, что ни его авиация, ни подводные лодки за это время контакта с конвоем не имели.

Наступило утро 4 июля. «Тирпиц» и другие корабли стояли в это время в Альтен-фиорде. Они воздерживались от выхода в море, так как немцам не удалось установить намерения командования сил прикрытия конвоя. Между тем эскадра контр-адмирала Гамильтона уже входила в самую опасную зону. В соответствии с распоряжением адмиралтейства командующий эскадрой не мог следовать далее 25 градусов восточной долготы. А он уже пересек 24-й меридиан. Получалось, что Гамильтон должен был повернуть на обратный курс, пройдя всего лишь один градус.

Линейные силы командующего флотом метрополии адмирала Тови находились в тот момент намного севернее конвоя, вне радиуса действия немецкой авиации. Они все еще ожидали появления тяжелых кораблей противника, хотя те, как я уже говорил, находились в Альтен-фиорде.

Первый морской лорд тем временем собрал штабное совещание, на котором спросил у капитана 1 ранга Аллена, непосредственно отвечающего за организацию конвоя: «Снабжены ли торговые суда конвоя «PQ-17» индивидуальными кодами? И можно ли в случае их рассредоточения поддерживать с ними связь?» На эти вопросы он получил утвердительные ответы.

Таким образом, Паунд, который был вообще против посылок конвоя, решил, что в случае появления немецких тяжелых кораблей конвой должен быть рассредоточен. Но пока точных данных о нахождении «Тирпица» и других тяжелых сил немцев союзники не имели.

Немцы не вводили в действие свои тяжелые корабли во главе с «Тиршщем» потому, что их разведка несколько раз неправильно определяла силы эскадры Гамильтона. Она считала, что в ее составе находится линкор (ложная труба на одном из крейсеров), а крейсер «Унчита» с двумя поплавковыми гидросамолетами приняла за авианосец.

Вечером 4 июля к конвою приблизились более двадцати «хейпкелей». Каждый из них был вооружен двумя авиационными торпедами. Начались атаки с малой высоты. Торговые суда защищались всем оружием, которое было в их распоряжении, — пушками, пулеметами (на судах имелись 100-миллиметровые орудия, пушки Бофортса, «эрликоыы»).

Немцы потеряли один самолет. Торпедами были повреждены три судна из состава конвоя, в том числе советский танкер «Азербайджан». Над танкером поднялось пламя высотой примерно 60 метров, но команда мужественно и быстро справилась с огнем. Зенитный орудийный расчет танкера, укомплектованный исключительно женщинами, не переставая вел огонь по вражеским самолетам. Когда к горящему «Азербайджану» подошел спасательный баркас с предложением снять команду, с танкера ответили: «В помощи не нуждаемся, просим отойти от судна!»

Через некоторое время, ко всеобщему удивлению, «Азербайджан» просигналил командиру конвоя: «Докладывает номер пятьдесят второй. Занимаю свое место в ордере».

Не менее мужественно вела себя и команда советского танкера «Донбасс». Артиллеристы танкера открыли по самолетам прицельный огонь и сбили их с курса. Противник сбросил торпеды поспешно — они прошли мимо целей, под крутым углом, врезавшись в воду.

А вот судьбы двух союзных судов — «Уильям Хупер» и «Нэйварино», получивших в том бою повреждения, оказались печальными. Покинутые командами, они были расстреляны тральщиками капитана 3 ранга Брума. Кстати замечу, что добивание своих судов становилось у англичан чуть ли не правилом. Однако топить судно с дорогим грузом, даже не выяснив как следует размеров его повреждения, не попытавшись спасти, — это не только бессмысленно, но и просто идет вразрез со всеми добрыми морскими традициями.

И дело тут не только в нарушении традиций. По инструкции английского адмиралтейства корабли эскорта должны были топить суда, получившие повреждения от торпед или авиабомб. Во многих же случаях эти суда, имевшие отнюдь не смертельные ранения и остававшиеся на плаву, вполне могли продолжать путь.

Впрочем, команды транспортов, зная об указании адмиралтейства, как правило, и не стремились их спасти. Я вовсе не хочу ставить под сомнение мужество, стойкость и храбрость английских и американских моряков. Подавляющее их большинство вели себя достойно. Просто я еще раз хочу усомниться в правильности решения адмиралтейства добивать поврежденные суда с грузом. Их можно было спасти!

В этом отношении добрый пример показала команда теплохода «Старый большевик», шедшего в составе конвоя «PQ-16». За трое суток она отразила около пятидесяти вражеских атак с воздуха. На судне вспыхнул пожар. Но люди мужественно боролись с огнем, а зенитчики даже сбили вражеский бомбардировщик.

Командир английского эскорта предложил морякам «Старого большевика» покинуть судно и перейти на один из кораблей охранения. В соответствии со все той же злополучной инструкцией он намеревался потопить поврежденный теплоход. Капитан «Старого большевика» И. И. Афанасьев отсигналил: «Мы не собираемся хоронить судно».

Конвой ушел, бросив на произвол судьбы горящее судно, людей, ценные грузы. Однако «Старый большевик» был спасен благодаря мужеству и самоотверженности моряков. Через сутки пожары были потушены, повреждения устранены, и судно снова получило возможность двигаться. Теплоход доставил весь груз в целости и сохранности в порт назначения. Примечательно, что английское адмиралтейство объявило благодарность команде «Старого большевика».

Подвиг «Старого большевика» по достоинству оценило Советское правительство: теплоход был награжден орденом Ленина, а три члена экипажа — капитан И. И. Афанасьев, первый помощник капитана М. П. Петровский и рулевой Б. И. Аказенок — получили Золотую Звезду Героя.

Однако вернемся к конвою «PQ-17». Примерно в то время, когда спасательные суда подбирали моряков с двух транспортов, торпедированных «хейнкелями» и добитых кораблями охранения, из Лондона одна за другой на имя Тови и Гамильтона поступали радиограммы от Дадли Паунда: «Секретно. Весьма срочно. Крейсерам на полной скорости отойти на запад...», «Секретно. Срочно. Ввиду угрозы подводных кораблей конвою рассеяться и следовать в русские порты...», «Секретно. Весьма срочно. Конвою рассредоточиться...». Из этих радиограмм Тови и Гамильтон могли сделать только один вывод: адмиралтейство располагает информацией о намерении немецкого линейного флота во главе с «Тирпицем», который где-то рядом, атаковать конвой.

На самом деле крупные немецкие корабли по-прежнему стояли на якорях в Альтен-фиорде. Более того, немецкое командование почти на сто процентов исключало возможность их использования. Любопытно, что именно в те часы, когда от первого морского лорда поступали панические радиограммы, штаб руководства войной на море в Берлигю готов был полностью отказаться от проведения операции «Найгс мув» и намеревался отвести «Тирпиц» и другие тяжелые корабли из Альтен-фиорда в Нарвик и Тронхейм.

Английский историк Давид Ирвинг в книге «Разгром конвоя «FQ-17»{36}, изданной в 1968 году в Лондоне-и переведенной на русский язык (под редакцией и с предисловием И. Г. Кузнецова), дает подробное описание того самого злополучного часа, который предшествовал преступному (не боюсь этого слова) распоряжению адмирала флота Паунда.

Автор книги пишет, что примерно в 20 часов 30 минут Паунд спустился в бетонированное укрытие за зданием адмиралтейства, так называемую «цитадель». По узкому коридору вместе с сопровождающими его офицерами он прошел в кабинет майора административной службы Дэннинга. ведавшего разведкой действий немецких кораблей.

Паунд спросил Дэннинга, вышел ли «Тиршщ» из Альтен-фиорда. Тот ответил, что если бы «Тиршщ» вышел оттуда, то ему, Дэннингу, наверняка было бы это известно.

«В таком случае можете ли вы с уверенностью сказать, что «Тирпиц» все еще находится в Альтен-фиорде?» — спросил Паунд. Офицер разведки ответил: его разведывательные источники обязаны доносить ему не о том, что линейный корабль стоит на якоре, а о том, вышел ли он в море, пока же не было никаких признаков того, что линейный корабль готовится к выходу в море в течение ближайших часов.

Затем Паунд снова пересек коридор и вошел в комнату, где находился разведывательный пост центра по слежению за движением подводных лодок противника. Начальник поста капитан 3 ранга Роджер Уинн, как и Дэннинг, был одним мз самых проницательных офицеров разведки всех трех видов вооруженных сил. Он досконально знал все нюансы немецкой стратегии и тактики использования подводных сил.

Уинн доложил Паунду, что подводная обстановка очень серьезная. У начальника поста, как он сам признавал позднее (уже в период расследования), действительно было достаточно данных, из которых вытекало, что для крейсерских сил Гамильтона в Баренцевом море сложилась картина поистине угрожающая. Но речь, как я понимаю, шла об угрозе со стороны подводных лодок.

Как видим, после посещения «цитадели)), описанного Д. Ирвингом на основании тех бесед, которые состоялись в 1963 году с вице-адмиралом Норманом Дэшшпгом и членом верховного суда Уинном, у Паунда не было достаточных оснований для отправкп первой радиограммы на отвод крей(еров на запад, да еще с грифом «Весьма срочно». Никакой срочности в отводе крейсерских сил Гамильтона не было, тем более что запас топлива на кораблях сохранялся.

Паунд боялся «Тирпипа». Он опросил по очереди всех присутствующих в его кабинете офицеров, что они предлагают, чтобы избежать разгрома конвоя немецкими крупными кораблями. Все опрошенные, кроме заместителя начальника морского штаба адмирала Мура, высказались против рассредоточения конвоя. Они считали, что делать это преждевременно. Тем не менее Дадли Паунд собственноручно написал радиограмму, приказывавшую конвою «рассеяться и следовать в русские порты».

Но что же было дальше, после получения приказа Паунда? Что касается конвоя и крейсерских сил Гамильтона, то указания были до предела ясны: крейсерам отступать на запад, а конвою рассредоточиться. Но как быть кораблям охранения, находящимся под командованием капитана 3 ранга Брума? Об этом в приказе первого морского лорда ничего не говорилось. И тогда Брум принял решение: всем эсминцам присоединиться к отходящим на запад крейсерам. Он сообщил об этом Гамильтону, и тот согласился с Брумом, потому что считал: раз крейсерские силы подвергнутся нападению крупных надводных кораблей противника, то эсминцам лучше находиться с ними, чем с рассредоточенным конвоем.

Итак, суда конвоя остались без прикрытия, брошенные на произвол судьбы. Немцы не сразу поняли, что же произошло. Но когда поняли, какой лакомый кусочек им достается, времени терять не стали. Началась охота за беззащитными транспортами. Командующий немецкими подводными силами в Арктике адмирал Шмундт приказал: всем командирам арктической «волчьей стаи» атаковать!

Через некоторое время Шмундт стал получать одно за другим донесения такого рода: «Потоплен 10 000-тонный «Эмпайр Байрон» в точке АС 2629. Груз — танки. Назначение — Архангельск...»

Тем не менее немецкое морское руководство все еще колебалось, вводить ли в действие «Тирпиц» и другие крупные корабли. Адмирал Редер был связан строгим приказом Гитлера — сначала надо «найти и обезвредить авианосец».

Но вот воздушная разведка сообщила, что английский линейный флот, в том числе и авианосец, отходит на югозапад и будет гримерпо в 800 милях от того района, где немцы планировали атаковать конвой. 5 июля «Тирпиц», «Хнипер». «Шеер», семь эсминцев вышли в открытое море.

А в эфире все чаще звучали сигналы бедствия. Их подавали беспомощные суда конвоя — жертвы немецких подводных лодок и авиации. Не все выдерживали то невероятно жуткое напряжение. Были случаи, когда та или иная команда покидала судно еще до того, как его атаковала подводная лодка или саголеты.

В целом же надо отдать должное судовым командам:

они вели себя мужественно. Сошлюсь хотя бы на такие факты. Возле одной из спасательных шлюпок всплыла немецкая подводная лодка, и ее командир, направив пулемет на потерпевших англичан, спросил: «Почему вы участвуете в этой войне? Зачем вы рискуете жизнью и доставляете танки большевикам? Кто у вас капитан?» Однако никто из них не хотел отвечать.

Когда судно «Нельсон» встретилось с подводной лодкой противника, английский капитан без промедления принял бой, имея единственную 100-мяллиметровую пушку, и заставил лодку погрузиться.

Таких примеров отваги и верности союзническому долгу можно привести немало.

Немецкая эскадра в тот же день была обнаружена подводной лодкой «К-21». Ее командир Герой Советского Союза капитан 2 ранга Н. А. Лунин вывел лодку в центр эскадры и атаковал самый крупный корабль — «Тирпиц».

Дерзость, с какой был нанесен торпедный удар, ошеломила гитлеровцев. Атака и радиодонесения Лунина о координатах эскадры вынудили противника вернуться в норвежские шхеры. На этом надводный флот фашистов прекратил операцию «Найтс мув».

Немецкие подводные лодки и авиация продолжали добивать оставшиеся в море суда.

Интереснейшая подробность: в составе конвоя было всего два советских судна — «Азербайджан» и «Донбасс», и оба они не только благополучно дошли до порта назначения, но и помогли в критической ситуации союзным морякам. В одном из журналов военного времени я прочитал воспоминания капитана «Донбасса» М. Павлова, написанные сразу же после возвращения из опасного рейса. Автор воспоминаний отмечал:

«Ночью видим: идут по морю три шлюпки. Посмотрел я на карту и понял, что шлюпки находятся вблизи того места, откуда мы недавно принимали сигналы о торпедировании парохода.

Что делать?

Останавливаться опасно: в любую минуту может всплыть подводная лодка и расстрелять нас. Покидать же союзников, товарищей по оружию, нельзя. Вряд ли нашелся бы русский моряк, который поступил бы так.

Я объявил аврал и вызвал всю команду на палубу.

Слегка замедлив ход, мы приблизились к шлюпкам и, бросив концы, на ходу вытащили к себе пятьдесят одного американца с парохода «Дэниелъ Морган». Некоторые из них уже основательно закоченели. Моряки «Донбасса» спустились вниз, вытягивая слабых на борт. Я поторапливал всех: нельзя было задерживаться. Две пустые американские шлюпки остались в море, один ботик нам удалось подхватить на палубу. Больных положили в лазарет, а здоровых наши моряки взяли к себе: кого в каюты, кого устроили в красном уголке и в столовой»{37}.

«Донбасс» первым бросил швартовые в Мурманске. Впоследствии капитан судна М. Павлов был награжден эяглийским орденом «За боевые заслуги».

Что касается танкера «Азербайджан», то, весь израненный, с исковерканной палубой, он помог вместе с ледоколом «Мурманск» вывести из пролпва Маточкин Шар несколько союзных судов, снятых с мели.

К сожалению, были и другого рода факты. Тот же капитан «Донбасса» свидетельствует: «Моряки наших союзников самоотверженно выполняли свой долг, прекрасно понимали значение этого рейса. Однако один эпизод нас весьма удивил. В пароход «Трубэдуэ попала торпеда. Не успел еще развеяться дым взрыва, а уж команда спустила шлюпки и немедленно покинула судно, хотя оно еще долго оставалось на плаву».

Трагедия с «PQ-17» усугублялась еще и тем, что шедший в это же время в западном направлении конвой «QP-13» наскочил на минное поле союзников у западных берегов Исландии. Четыре американских судна, одно английское и одно советское затонули. Еще три были серьезно повреждены.

5 июля, в самый разгар разгрома конвоя «PQ-17», исполнявший обязанности начальника Главного морского штаба В. А. Алафузов встретился по поручению наркома ВоенноМорского Флота Н. Г. Кузнецова с главой английской военно-морской миссии в Москве контр-адмиралом Майлсом.

В заявлении, сделанном Алафузовым, говорилось, что суда «PQ-17» уничтожаются одно за другим и что эфир полон сигналов бедствия.

Глава английской миссии немедленно послал радиограмму первому морскому лорду. Объяснение, которое дал Д. Паунд, было, даже по мнению Майлса, весьма неубедительным, и поэтому разговор, который состоялся с Н. Г. Кузнецовым, был, по выражению Майлса, холодным.

Корабли Северного флота еще разыскивали остатки судов, входивших в «PQ-17», когда У. Черчилль в телеграмме от 18 июля начал доказывать И. В. Сталину, что «попытка направить следующий конвой «PQ-18» не принесла бы Вам пользы и нанесла невозместимый ущерб общему делу». Британский премьер умалчивал о тех истинных причинах, по которым произошла трагедия «PQ-17», о виновности адмиралтейства.

И. В. Сталин 23 июля ответил на телеграмму У. Черчилля без лишней дипломатии, вполне определенно и твердо:

«Наши военно-морские специалисты считают доводы английских морских специалистов о необходимости прекращения подвоза военных материалов в северные порты СССР несостоятельными. Они убеждены, что при доброй воле и готовности выполнить взятые на себя обязательства подвоз мог бы осуществляться регулярно с большими потерями для немцев. Приказ Английского Адмиралтейства 17-му конвою покинуть транспорты и вернуться в Англию, а транспортным судам рассыпаться и добираться в одиночку до советских портов без эскорта наши специалисты считают непонятным и необъяснимым. Я, конечно, не считаю, что регулярный подвоз в северные советские порты возможен без риска и потерь. Но в обстановке войны ни одно большое дело не может быть осуществлено без риска и потерь. Вам, конечно, известно, что Советский Союз несет несравненно более серьезные потери. Во всяком случае, я никак не мог предположить, что Правительство Великобритании откажет нам в подвозе военных материалов именно теперь, когда Советский Союз особенно нуждается в подвозе военных материалов в момент серьезного напряжения на советско-германском фронте»{38}.

Послание И. В. Сталина, а также давление английского общественного мнения возымели свое действие. У. Черчилль поручил министру иностранных дел провести встречу советской и английской сторон.

Еще в первой половине июля на одном нз приемов (а приемов тогда, надо сказать, было много) ко мне подошел Идеи и сокрушенно стал сетовать по поводу несчастья с конвоем «PQ-17». Я ему заметил, что этого несчастья могло бы и не быть. И виновато здесь адмиралтейство, виновато своими необоснованными распоряжениями. Мне кажется, Иден тогда понял, что подобную оценку трагических событий я доложил и своему правительству.

На другой день я информировал посла И. М. Майского о беседе с Иденом, и вскоре двусторонняя встреча состоялась. Это было 28 июля в парламентском кабинете Идена.

На встрече присутствовали с английской стороны Иден, Александер и адмирал флота Паунд, с советской — И. М. Майский, я и мой помощник Н. Г. Морозовский, который вел протокольную запись.

— Когда будет отправлен очередной конвой? — спросил Иван Михайлович Майский, как только совещание началось.

Идеи и Александер робко взглянули в глаза Паунду.

А тот держался с апломбом, как бы не замечая присутствия министров. По существу, говорил на совещании только он.

На вопрос же советского посла ответил, что прежде надо решить вопрос с отправкой в Москву одного из старших офицеров военно-воздушных сил. Мол, это предложение, содержащееся в телеграмме У. Черчилля от 18 июля, оставлено Сталиным без внимания.

Первому морскому лорду напомнили, что в Москве находится английская военная миссия и что у ее главы имеется помощник по военно-воздушным делам. Но Паунд настаивал на своем. Он пытался увести совещание от главного. Тогда Майский предложил не связывать вопрос, поставленный Паундом, с очередным конвоем. Пусть адмиралтейство назовет число самолетов, которые необходимо иметь в районе Мурманска, чтобы оградить конвой от нападения немецких линейных кораблей, пусть назовет сроки отправки конвоя «PQ-18»...

Паунд вынужден был сказать:

— Надо шесть эскадрилий бомбардировщиков и четыре эскадрильи торпедоносцев...

— Хорошо, — ответил посол, — я сегодня же запрошу свое правительство, и после получения его ответа можно будет окончательно фиксировать дату ближайшего конвоя. Что касается авиационного офицера, то посылайте, если считаете нужным...

Словом, вопрос был улажен.

Совещание приступило к рассмотрению событий, связанных с разгромом «PQ-17». Паунд достал из портфеля географическую ученическую карту и стал невразумительно водить по ней карандашом. Признаться, меня это встревожило:

первый морской лорд явно несерьезно отнесся к столь важному вопросу.

Я развернул свою морскую карту и как можно спокойнее, но весьма предметно и убедительно показал, что у адмиралтейства не было оснований отдавать приказ об отходе сил прикрытия. То, что крейсера Гамильтона и эсминцы Брума покинули конвой, это ошибка.

Паунд побагровел.

— Как ошибка? — закричал он. — Я отдавал приказ. Я! А что другое надо было сделать?..

В разговор вмешался морской министр Александер, который стал защищать первого морского лорда и адмиралтейство. Дескать, это же «лучший морской штаб в мире».

Но факты есть факты. Паунд не смог опровергнуть мои доводы, Он все больше и больше распалялся, А тут еще И. М. Майский не без иронии заметил:

— Никто не отрицает больших заслуг британского флота в этой войне, но даже английские адмиралы не безгрешны.

На это Паунд раздраженно бросил, стараясь попасть в иронический тон посла:

— Завтра же я буду просить премьера, чтобы он назначил вас вместо меня командовать британским флотом!

Майский рассмеялся и сказал, что не претендует на столь высокую честь.

Страсти разгорались, и Иден поспешил закрыть совещание. Он сказал, что посол запросит свое правительство об эскадрильях, а там видно будет, что делать.

Н. Г. Морозовский в протоколе записал: «Совещание прервано ввиду обострившихся отношений сторон».

Советское правительство энергично настаивало на отправке очередного конвоя. Для его охраны из Резерва Ставки были выделены силы авиации. Посол И. М. Майский еще рат беседовал с Иденом. Члены нашей миссии также использовали все возможности, чтобы при встречах с военными и военно-морскими специалистами Великобритании подчеркнуть важность отправки нового конвоя.

И все же союзники согласились отправить конвой только в сентябре.

При его формировании нам стало известно, что грузы поступают на транспорты не в полном объеме. Англичане объяснили это тем, что в стране не хватало якобы самолетов и танков. Я вынужден был обратиться к лорду Бивербруку.

— Но английская промышленность достаточно мощна, чтобы обеспечить обещанные поставки, — доказывал я министру. — Складывается впечатление, что кое-кто из должностных лиц хотел бы отправить транспорты недогруженными. Согласитесь, что такие действия отнюдь не способствуют укреплению союзнических уз.

Лорд ответил:

— Я постараюсь поправить положение. И если через три дня оно не изменится, готов принять от вас самое резкое неудовольствие.

Должен сказать, что вскоре грузы начали поступать в полном объеме. Я позвонил Бивербруку и поблагодарил его.

В первых числах сентября 1942 года конвой «PQ-18» в составе 40 судов вышел в море. Союзники включили в эскорт 16 эсминцев и только что построенный вспомогательный авианосец «Авенджер» с 12 самолетами-истребителями.

Между конвоем и немецкими базами действовал патруль из английских подводных лодок. С воздуха конвой был прикрыт большим количеством советских самолетов-торпедоносцев и бомбардировщиков. Тем не менее Черчилль просил Сталина направить временно на Север побольше бомбардировщиков дальнего действия.

Глава Советского правительства 8 сентября сообщил У. Черчиллю: «Как нам ни трудно выделить дополнительное количество дальних бомбардировщиков для этого дела в данный момент, мы решили это сделать. Сегодня дано распоряжение дополнительно выделить дальние бомбардировщики для указанной Вами цели»{39}.

Наши самолеты наносили удары по аэродромам противника в Северной Норвегии, Гитлеровцы же в отместку бомбардировали шведский город Хапаранда, приписывая эти налеты нам.

На этот раз для перехвата конвоя противник решил не вводить в действие свои надводные корабли. Он нацелил против судов исключительно авиацию и подводные лодки.

Бои носили ожесточенный характер. Так, воздушное сражение возле мыса Канин Нос длилось два с половиной часа.

Десятки вражеских торпедоносцев и бомбардировщиков беспрерывно атаковали конвой, но без особого успеха. Огонь зениток, автоматов, пулеметов (корабли Северного флота, кроме того, вели стрельбу из орудий главного калибра), аэростаты воздушного заграждения, поднятые над конвоем, делали защиту довольно надежной. В результате конвой потерял в том бою (и вообще в операционной зоне Северного флота) всего одно судно — американский транспорт «Кентукки». Он был поврежден торпедой, но мог двигаться. Тем не менее команда, следуя инструкции, покинула корабль, который был добит артиллерийским огнем английского сторожевика и фашистской авиацией.

Вообще надо сказать, что западнее острова Медвежий из 12 потерянных транспортов 10 были затоплены союзными эскортными кораолями согласно злополучной инструкции адмиралтейства, затоплены из-за повреждений, полученных в бою.

Противник понес большие потери. Из 100 его самолетов, участвовавших в воздушных атаках конвоя, 24 были уничтожены. Но и конвой, как уже упоминалось, понес немалый урон. На северодвинский рейд прибыло 27 судов. Однако по итогам прохождения конвоя (особенно в нашей зоне прикрытия) можно было сделать вывод: при правильной организации дела, решительных действиях сил эскорта потери могли быть значительно меньшими.

Черчилль же по-прежнему выступал против отправки конвоев, ссылаясь на потери, на ухудшение положения союзников в Атлантике, на потребность в судах для проведения операции «Торч»{40}. Союзники прибегали к всевозможным хитростям и дипломатическим ухищрениям, чтобы не портить отношений с нами и одновременно не отправлять конвой «PQ-19».

А в октябре, в разгар полярной ночи, в северные порты было отправлено 13 судов без какого-либо охранения. Из них до пункта назначения добралось всего лишь пять.

«PQ-19» отправился в путь только в конце декабря. Он состоял из двух групп судов, эскортируемых эсминцами и прикрываемых флотом метрополии. Первая группа дошла более или менее благополучно, вторая была атакована в районе мыса Нордкап фашистскими кораблями — двумя тяжелыми крейсерами и шестью эсминцами. Но атака не принесла противнику успеха: союзники потеряли один эсминец (немцы тоже) и один транспорт получил небольшие повреждения.

Что касается последующих конвоев, то они шли более или менее благополучно. Советские люди помнят о той помощи, которую оказали нам союзники в годы войны, отдают дань искреннего уважения мужеству и героизму американских и английских моряков. Знаменательно, что в Мурманстче, через который из союзных нам государств шел поток военных грузов, к 30-летию Победы иод фашистской Германией воздвигнут монумент в память о совместной борьбе стран антигитлеровской коалиции.

Дальше