4. Миссия — в центре внимания

Официальная резиденция нашей миссии размещалась в большом трехэтажном доме с крутыми лестницами и старинными витражами. Дом стоял почти напротив посольства, что было весьма удобно: хотя миссия непосредственно и не подчинялась послу, все наиболее важные дела мы решали вместе. Членам миссии отвели просторные кабинеты, стены которых были завешаны толстыми коврами. Было тепло и уютно. Впрочем, в помещениях миссии нам не приходилось засиживаться.

На первых порах у миссии возникло множество проблем чисто бытового характера. Нужно было обеспечить сотрудников жильем, познакомить их с городом, с нужными людьми, помочь им изучить местные нравы и обычаи.

Посол И. М. Майский и вся советская колония сделала все возможное, чтобы сотрудники миссии «адаптировались»

на английской земле.

Сотрудников разместили по частным квартирам. Мне был отведен особняк, в котором до этого жил советский военно-морской атташе.

Сотрудники миссии обедали в столовой посольства или в ближайших кафе. У меня же открылась язва двенадцатиперстной кишки: хочешь не хочешь, а придерживайся диеты. На помощь пришли посол Иван Михайлович Майский и его супруга Агния Александровна.

— Давайте к нам, Николай Михайлович. Не нанимать же вам экономку.

Я согласился и с тех пор почти каждый день обедал с четой Майских. Мы провели за столом немало интересных часов. Правда, потом, не желая обременять гостеприимных супругов, я договорился с хозяином итальянского ресторана, где кухня, в отличие от английской, была для меня вполне приемлемой.

С супругами Майскими у меня установились дружеские отношения. Они помогли мне быстро акклиматизироваться.

К тому же оба свободно говорили по-английски, благодаря чему я имел дополнительную языковую практику.

Об Иване Михайловиче Майском хочется сказать особо.

Это был подлинный защитник интересов своей страны. Человек блестящей эрудиции, владевший многими языками, И. М. Майский пользовался авторитетом у самых различных кругов английской общественности. Он имел тесные связи среди профсоюзных лидеров, творческой интеллигенции, политических и военных деятелей. Иван Михайлович хорошо знал расстановку политических сил в Англии. Он был вхож везде и всюду. И не только в силу своего высокого положения. Нет, его ценили как личность, как дипломата и историка, как просто мудрого, много повидавшего па своем веку человека. Он жил во Франции, занимал различные советские дипломатические посты в Финляндии и Японии.

Если пословица «Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты» верна, то люди, с которыми наш посол поддерживал тесный контакт, как бы свидетельствовали о яркости и широком диапазоне его интеллекта. Среди друзей И. М. Майского были выдающиеся деятели культуры того времени:

Бернард Шоу, скульптор Джекоб Эпстейн, Алексей Толстой, Михаил Кольцов...

В Англии он прожил немало лет: пять — в эмиграции, три года — в качестве советника посольства и десять лет — будучи послом. Естественно, он прекрасно знал страну, обычаи и нравы англичан. Мне казалось — да и сам он признавался в этом! — что Иван Михайлович искренне полюбил и народ, и страну. Он свободно говорил по-английски.

Правда, с заметным акцентом, как это утверждали англичане.

— Иван Михайлович, — укорял я его, — как же так: вы столько лет на Британских островах и...

— Э-э, дорогой, разве вы не знаете, что язык надо учить с детства? Я ведь английским начал заниматься, будучи уже зрелым человеком. Нюансы произношения мне не даются.

И все же он знал английский глубоко, с мельчайшими смысловыми оттенками. Я помню его выступления на митингах. Прирожденный оратор, он умел зажечь слушателей своей энергией, умел заставить поверить в силу своей логики.

И. М. Майский много сделал для того, чтобы и политические деятели Великобритании 20–30-х годов, и деятели культуры смогли понять великие исторические процессы, происходившие в молодой Советской Республике. Он представлял нашу страну в то время, когда в Великобритании, как и по всей Европе, вспыхивали эпидемии антисоветской истерии. Требовалось много дипломатического такта, чтобы в этой нервозной обстановке погледовательно выполнять возложенные на него обязанности.

Пользуясь своими обширными связями, Майский обычно составлял интереснейшие доклады правительству. Единственное, что меня несколько не устраивало в них — так это выводы и рекомендации. Они обычно сводились к тому, что, мол, поживем — увидим. Не раз я говорил об этом Майскому. Он обычно отшучивался:

— Э-э, дорогой, вот доживешь до моих лет, тогда убедишься, что с выводами никогда торопиться не следует.

Скажу несколько слов о жене Майского — Агнии Александровне. Она была человеком необычайной энергии, организаторских способностей, умела быстро найти общий язык с женами министров и дипломатов, журналистов и промышленников. Ей, как представительнице Красного Креста, удалось собрать значительные суммы, немалое количество подарков для Красной Армии.

Это был счастливый брак. Мне, уже спустя много лет после войны, довелось присутствовать на их золотой свадьбе. На даче И. М. Майского под Звенигородом собралось свыше ста человек: ученые и дипломаты, военные и артисты. Хозяину было уже 90 лет, у него сильно болели ноги, но голова осталась по-прежнему светлой.

Я произнес тост, напомнив о днях нашей совместной работы в Англии, о наших обедах и спорах. Майский был тронут. Это была наша последняя встреча. Вскоре его не стало.

Итак, для нашей миссии начались будни, если этим словом можно обозначить ту хлопотливую, беспокойную жизнь, включавшую в себя переговоры с официальными лицами, бесконечные поездки на заводы, фабрики и судоверфи, на военные базы и испытательные полигоны. А тут еще* встречи в различных ведомствах, представительствах, посольствах, выступления на митингах и разных торжествах. И конечно, бессчетные ленчи, чаи, коктейль-парти, обеды и ужины. Без них в нашем положении никак не обойтись.

Человек, живущий в чужой стране и не знающий языка, всегда производит неблагоприятное впечатление. К тому же это мешает делу и вырабатывает у человека чувство неполноценности. Вот почему у пас — гало железным правилом: сотрудники миссии изучали язык. В этих целях мы специально нанимали преподавателей-англичан. Да и секретари-машинистки, владевшие английским, тоже «натаскивали» сотрудников. Но лучшей школой была, конечно, ежедневная практика. В результате все сослуживцы через год более или менее сносно изъяснялись с англичанами.

Мне приходилось прежде всего поддерживать контакты с начальниками главных штабов, с министрами — -членами военного кабинета, решать с ними все текущие дела. Немало хлопот легло на плечи моих заместителей — генерал-лейтенанта авиации Андрея Родионовича Шарапова, генералмайора Андриана Васильевича Васильева и инженер-капитана 1 ранга Александра Евстафьевича Брыкипа. Каждый из них ведал вопросами того вида Вооруженных Сил, который он представлял, непосредственно осуществлял руководство той или иной группой специалистов миссии.

По утрам мы собирались на планерку, знакомились с фронтовыми сводками и распределяли обязанности на день.

А вечером опять собирались, подводя итоги трудового дня.

«Чем ты помог Родине сегодня?» — вот девиз, которому следовали наши люди. Работали, естественно, не считаясь со временем: лишь бы хоть что-нибудь полезное внести в общую копилку.

Никто из нас, членов миссии, не был профессиональным дипломатом, и эту науку приходилось постигать на ходу.

Говорят, в любой ситуации дипломат не должен обнаруживать свои слабости: сильный слабых не любит. И еще: надо, мол, уметь скрывать свои подлинные мысли и намерения под любезной улыбкой. И т. д. и т. п. Что ж, все это, быть * может, и верно, когда перед тобой противник. Но мы-то имели дело с союзниками по войне. Естественно, что нам незачем было рисоваться. И вообще советским людям в принципе чуждо какое-либо лицемерие. Поэтому мы говорили с союзниками прямо, честно, открыто. Не скрывали, что нашей стране угрожает смертельная опасность. Но вместе с тем подчеркивали: такая же опасность сохраняется и для Англии; теперь судьба английского, как и других народов, решается на полях России, Украины и Белоруссии; в этих условиях открытие второго фронта в Европе, как и поставки оружия и других материалов в Советский Союз, отвечает коренным интересам англичан.

Я уже сообщал, что поначалу миссия состояла из восьми человек. Но постепенно она стала пополняться людьми и в своем законченном виде являла собой несколько десятков специалистов. Входили в нее военные инженеры высокой квалификации. Многие из них еще до приезда в Лондон имели собственные научные труды, а впоследствии стали крупными учеными. Например, А. Е. Брыкин после войны стал доктором технических наук, дослужился до звания инженер-вице-адмирала, был удостоен Государственной премии СССР. В возглавленную им военно-морскую группу входили инженер-капитан 1 ранга П. П. Шишаев, инженерполковник С. И. Борисенко, капитан 2 ранга Н. Г. Морозовский (впоследствии контр-адмирал), доцент инженер-капитан 2 ранга П. И. Козлов (впоследствии лауреат Государственной премии СССР), доцент инженер-капитан 2 ранга С. Г. Зиновьев. Кстати, о Зиновьеве. Это исключительно компетентный военный инженер. После войны его избрали действительным членом института военно-морских инженеров и действительным членом морских архитекторов Великобритании.

В составе военно-морской группы имелись специалисты, представляющие все основные виды морского оружия: минно-торпедное, артиллерийское, радиотехническое, электромеханическое и т. д. Они осуществляли связь с соответствующими управлениями и отделами адмиралтейства, изучали боевую технику, которую Англия поставляла Советскому Союзу, а также трофейное оружие. Кроме того, военно-морская группа следила за проводкой конвоев, выступала в роли посредника между командованием английских военно, морских сил, комендантами портов и командирами наших кораблей, представляла наш флот на различных конференциях и совещаниях, проводимых союзниками. Группе были приданы конвойные офицеры, которые постоянно находились в портах погрузки: в Эдинбурге — капитан 3 ранга Д. В. Шандабылов (впоследствии контр-адмирал), в Глазго — капитан-лейтенант В. В. Воронин, в Ньюкасле — старший лейтенант Н. М. Елагин (впоследствии контр-адмирал) и старший лейтенант А. И. Иванов, в Халле (Гулле) — капитан 3 ранга И. Т. Брыкин и лейтенант Н. В. Ивлиев, ставший в послевоенные годы контр-адмиралом. Постоянную связь с миссией поддерживал капитан 3 ранга Н. М. Соболев, плававший на кораблях флота метрополии в порядке взаимного обмена (соответственно английский офицер находился на советских кораблях).

Что касается общевойсковой и авиационной групп специалистов, то они занимались главным образом приемом боевой техники для сухопутных войск и военно-воздушных сил, следили за тем, чтобы она была в исправном состоянии и отгружена в установленные сроки. Поэтому большую часть своего времени сотрудники проводили на заводах и в портах. Военную технику мы принимали обычно с представителями торгпредства, которое возглавлял Борисенко.

Сразу же после приезда миссия оказалась в центре внимания английской общественности. Мы были, что называется, нарасхват. Нас приглашали на коктейли, званые обеды и приемы, а также на митинги. Можно сказать, что мы оказались предметом своеобразной моды.

Часто англичане руководствовались самыми благородными чувствами: они хотели оказать внимание представителям великой сражающейся Советской России. Причиной других приглашений было праздное любопытство, и в этом случае, если удавалось вовремя разгадать замысел, мы старались не тратить времени попусту. Иногда же приемы носили протокольный характер.

Кто бывал за рубежом, особенно на официальной службе, тот знает, что сразу же после пересечения границы он уже не частное лицо, не просто Иванов или Петров, а представитель своего народа. По твоей манере держаться, вести, себя, по умению строить отношения с людьми судят обо всей стране. Естественно, что мы старались не уронить своего достоинства, давали отпор всяким попыткам поставить нас в число второразрядных людей.

Где-то летом 1941 года состоялся коктейль-парти по случаю моего посвящения в военно-морской атташат (я был не только главой военной миссии, но и некоторое время военно-морским атташе).

Торжество проходило в каком-то старинном особняке.

Стены его были украшены гобеленами. Хрустальные люстры, отражаясь в зеркалах, излучали мягкий свет. Гости сбились мелкими группками, тихо переговариваясь.

Меня встретил дуайен военно-морского атташата — атташе при бельгийском посольстве. Я был заранее предупрежден, что американский военно-морской атташе контрадмирал К„ррк ведет себя несколько высокомерно. Не будучи дуайеном, он старался подчинить своему влиянию весь атташат. Когда я появился в зале, этот высокий человек стоял с рюмкой в руке, оживленно беседуя с дипломатами латиноамериканских стран. Те подобострастно хихикали, кивали ему и заискивающе улыбались.

Сопровождавший меня полковник Стукалов шепнул:

— Американский босс. По крайней мере так он себя видит. Считается здесь главной фигурой.

Я поздоровался за руку с каждым, в том числе и с американским атташе, а затем беседовал с теми, кто оказался по соседству, шутил, улыбался, краем глаза наблюдая за К„ррком. Замечал, что и он следит за мной. Американский коллега явно был озадачен: почему это я, представитель страны, которая, как он считал, вот-вот рухнет под ударами гитлеровских армий, не счел нужным специально подойти к нему и поговорить.

Прием прошел удачно: мужество и доблесть советских Вооруженных Сил были в центре внимания. Меня поздравляли, произносили тосты в честь нашей Родины.

Постепенно все стали расходиться, прощаясь с дуайеном. Я оглянулся и увидел, что мистер К„ррк о чем-то беседует со Стукаловым. Интуиция подсказала, что речь идет обо мне. Так оно и было. Уже в машине по дороге в миссию Стукалов сказал:

— Очень вы расстроили мистера К„ррка.

— Чем же?

— Ну как же — за весь вечер не поговорили с ним.

Он мне сказал: «Ну и характер у вашего адмирала — твердый орешек». Теперь, думаю, он на вас будет зуб иметь.

Но предсказание Стукалова не сбылось: мои отношения с К„ррком наладились. Вскоре его назначили в американское посольство в Москве. И опять состоялся прием, устроенный все тем же дуайеном, теперь уже по случаю отбытия К„ррка.

По традиции отъезжавшему члену атташата полагалось дарить какой-нибудь сувенир. Дуайен преподнес К„ррку кинжал. При этом дуайен, естественно, не преминул отметить ту роль, которую сыграл виновник торжества за время пребывания в Лондоне, и, между прочим, сказал:

— Этот кинжал, мистер К„ррк, — особенный. Он сделан из металла первой упавшей на Лондон бомбы.

— За подарок спасибо, — ответил К„ррк. — Я этого не забуду, как, впрочем, не забуду, что вы, мсье дуайен, уже второй раз убираете меня с поста военно-морского атташе.

Последняя фраза заключала намек, что К„ррк уже однажды служил военно-морским атташе в Лондоне и с этой должности был направлен в какую-то другую страну. В какую — не помню. Да и не это главное. Важно, что сейчас К„ррк уезжал в Москву. Это было повышение: ведь военное сотрудничество между СССР и США расширялось.

На сей раз К„ррк сам подошел ко мне. И, шись, добродушно заметил:

— А ведь при первой встрече вы меня поделом... Ну да я не в обиде. Вот еду в вашу столицу...

Мы поговорили с К„ррком о Москве, о его новой должности. Я высказал надежду, что мистер К„ррк приложит все усилия, чтобы упрочить взаимопонимание между нашими двумя странами в интересах разгрома общего врага.

Я не предполагал тогда, что через два года встречу К„ррка уже в качестве командующего военно-морской группой во время Нормандской операции. Об этой операции я расскажу позже.

Уже в 1942 году, когда военное сотрудничество стало расширяться, в Лондоне все чаще и чаще стали появляться советские моряки, летчики, армейские специалисты. Они, как правило, приезжали осваивать новую технику. Помню, как-то прибыла большая группа летчиков-испытателей. Это были молодые, веселые и свойские ребята. Незнакомая страна, новые люди, новые машины — все представлялось им любопытным и интересным. Поскольку, как я уже говорил, русские тогда были в большой моде, то наши офицеры были нарасхват. Их буквально затаскали по всякого рода обедам и коктейль-парти. Особенно теплые отношения установились у наших летчиков-испытателей с американскими летчиками. Словом, те и другие — душа нараспашку. Но мне было известно, что у американцев туго набиты кошельки, а у наших же денег было негусто: валюта, по понятным причинам, экономилась.

Перед отъездом летчиков я собрал их в миссии и сказал:

— Ну вот что, друзья, вас принимали тут гостеприимно. Пора давать ответный ужин, показать русское хлебосольство.

Летчики робко намекнули на скромность своих средств.

— Не беда, — возразил я. — Деньгами поможем. Зал миссии к вашим услугам.

На другой день был устроен банкет. Тосты произносились самые задушевные. Хозяева и гости обменивались сувенирами, адресами, клялись не забывать друг друга и как следует всыпать Гитлеру.

Самому мне на банкете быть не довелось. Но мне рассказывали, насколько трогательным был этот прощальный ужин, насколько ярко проявились союзнические чувства обеих сторон. Американские летчики остались довольны русской водкой и своими новыми друзьями. Нашлись энтузиасты, которые поехали провожать наших ребят и даже сели с ними в поезд, выражая готовность следовать вместе чуть ли не до самой России.

Дважды мне пришлось присутствовать на приеме у короля и королевы. Первое посещение Букингемского дворца прошло без особых осложнений и потому не очень отложилось в памяти. Но во второй раз произошел инцидент, который мне хорошо запомнился.

Когда посыльный принес два билета с вензелями и королевским гербом, мы с женой (к тому времени она была уже в Лондоне) невольно улыбнулись. Английский король и ею правительство приглашали на прием — и по какому случаю! — по случаю Дня Красной Армии.

Был сорок второй год. Завершалась Московская битва.

Зимнее наступление Красной Армии произвело огромное впечатление на всех англичан. А собственно, почему бы и не произвести? Ведь к тому времени английская армия не выиграла ни одного сражения — ни на суше, ни на море.

Мы оделись по случаю приема, как и положено, во все новенькое. Подъехали к воротам Букингемского дворца. Там уже стояло множество машин с дипломатическими номерами всех стран.

Прошли анфиладу комнат, украшенных картинами известных мастеров живописи, осмотрели тронный зал. Нас сопровождали придворные, которые то и дело отвешивали вежливые полупоклоны.

По лестнице, минуя шеренги низкорослых королевских гвардейцев в черных шапках и красных гусарках, поднялись в зал приемов, где король Георг VI — высокий, представительный мужчина в белом кителе и эполетах, его жена и принцессы пожимали руки прибывшим гостям. Кстати, одна из принцесс позже стала королевой Великобритании Елизаветой II.

Однажды мне позвонил морской министр Александер и сообщил, что сотрудники советской военной миссии приглашены в клуб старых консерваторов.

«А стоит ли ехать?» — усомнился я. Посоветовался с И. М. Майским.

— А почему бы и пет! — воскликнул он. — Прекрасный случай еще раз изложить твердолобым нашу позицию и заодно доказать им преимущества немедленного открытия второго фронта.

Довод меня убедил. В назначенный день и час мы вместе с Александером отправились по указанному адресу. Машина остановилась на узкой улочке у затемненного дома с тяжелой дверью. В холле нас встретил какой-то высокий джентльмен. Мы поднялись за ним по лестнице, устланной толстым ковром, на второй этаж.

— Большая честь для нас, Николай Михайлович, — иронизировал кто-то из членов миссии. — В этот клуб нет доступа даже молодым консерваторам.

В большом зале находились пожилые джентльмены.

Надев пенсне, висевшие на шнурках, они начали рассматривать представителей миссии.

Александер представил нас, поочередно подводя то к одной, то к другой группе консерваторов. Последовали поклоны, учтивые слова. Теперь уж не могу перечислить всех:

в зале было человек восемьдесят. Запомнились Уркваит, Детердинг, Биркенхед, Хикс, Саймон, Галифакс, Хор. Словом, это был тот самый синклит, который совсем недавно проводил политику «умиротворения» с Гитлером. Думаю, что им искренне хотелось потолковать со «странными большевиками», а заодно выудить какую-нибудь информацию, с тем чтобы использовать ее против правительства Черчилля — Идена. Не сомневаюсь, что одной из причин этого приглашения была и мода на нас, советских людей.

После обмена любезностями раскрылась дверь в банкетный зал. Нас пригласили к столу.

В стране была уже введена карточная система. Но, разумеется, этого клуба она не коснулась: ведь здесь, зримо или незримо, присутствовала старая аристократическая Англия, ее представители, все еще оказывающие определенное влияние в парламенте и прочих политических кругах.

Вначале все шло гладко. Пили за победу союзного оружия, за русских гостей, за храбрость русского солдата. Но постепенно протокольная сдержанность стала таять, разговор перешел в открытую дискуссию как по общим политическим, так и военным вопросам. Разумеется, правые консерваторы не хотели понимать правительство Черчилля, его намерение оказывать СССР экономическую и военную помощь. Мы же старались разбить доводы наших оппонентов.

Короче говоря, спор приобретал все более острый характер.

И вот гостеприимные хозяева начали бросать реплики с тем или иным намеком. И хотя беседа велась вежливо, изобиловала шутками и остротами, подтекст реплик был очевиден: правые консерваторы как огня боялись победы русских, усиления влияния коммунистов в послевоенном мире.

Мы, конечно, разъясняли цель антифашистской борьбы народов. А на шутки отвечали шутками.

Пришла пора расходиться. Но тут встал Александер и сердито бросил:

— Джентльмены! Вот вы сидите здесь и спокойно распиваете коньяк и виски. А между тем на полях России льется кровь. Опа льется и за будущее Великобритании. Вы называете себя патриотами, но не ударили палец о палец для общей победы. Чем разглагольствовать о политике, лучше бы сделать пожертвования для советского Красного Креста...

Старцы были изрядно смущены обвинением в их адрес и полезли в карманы за чековыми книжками. Встреча приняла неожиданный оборот. За каких-то четверть часа взносы составили солидную сумму. Возможно, щедрость хозяев объяснялась изрядной дозой принятых горячительных напитков.

Александер встал и, взмахом рук приглашая всех поддержать его, запел «Интернационал».

— «Вставай, проклятьем заклейменный...»- загремел его голос.

Вот уж, действительно, такого прецедента в истории этого клуба не было! «Интернационал», да еще в исполнении кого — первого лорда адмиралтейства!

Между тем старые консерваторы, не разобравшись, какое произведение звучит за их столом, начали было подтягивать Александеру. Но потом один за другим смущенно смолкли.

Чтобы нас не обвинили в красной пропаганде, мы, поблагодарив хозяев, поспешили к своим машинам.