2. Москва — Лондон: первые контакты

Военно-дипломатическая служба, о которой пойдет далее речь, началась для меня совершенно неожиданно.

Дело в том, что 27 июня в Москву должна была прибыть английская военно-экономическая миссия. Ее возглавлял посол Стаффорд Криппс, возвращавшийся из Лондона, где он временно находился. Мне позвонил адмирал Н. Г. Кузнецов и сообщил, что я должен буду вместе с представителями Наркомата иностранных дел встретить миссию на Центральном аэродроме.

Бомбардировщик приземлился на поле, и из него вышли несколько сухопарых джентльменов. Среди них генерал-лейтенант М. Макфарлан и контр-адмирал Дж. Майлс. Собственно, этих-то двух военных я и должен был встретить и расквартировать.

Разместив гостей в одном из особняков, я вернулся к себе в штаб, как вдруг раздался телефонный звонок. Меня просили завтра же прибыть к наркому иностранных дел.

Признаться, я был удивлен этим вызовом. Зачем бы я мог понадобиться?

— Вам поручается вести переговоры с англичанами, — разъяснил мои недоумения народный комиссар, как только я прибыл к нему.

— По морской части?

— Нет, по всему кругу военных вопросов.

— Но ведь я не компетентен в общеармейских делах.

— Это не беда. У вас будут армейские консультанты.

Вот с этой-то беседы все и началось. Конечно, опыта в таких делах у меня не было. Да оно и понятно. Всю свою сознательную жизнь я готовил себя к роли строевого флотского командира. И сразу же, как началась война, стал мечтать о том, чтобы вернуться на один из флотов, чтобы командовать соединением боевых кораблей.

И вот теперь эти переговоры... С чем пожаловали англичане? Каковы их намерения? Как себя с ними вести? Я читал опубликованную в наших газетах — речь Черчилля от 22 июня, где он заявил: «Мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем». Но одно дело слова, другое — конкретные намерения. Отношения наших стран до войны были более чем прохладными, и сейчас нужно было привыкнуть к мысли, что Великобритания — наш союзник.

Разумеется, в то время я еще не знал, что между нашей страной и Великобританией уже несколько месяцев ведется дипломатический зондаж, взаимное прощупывание позиций.

Возникновение антигитлеровской коалиции с достаточной полнотой описано в нашей исторической литературе. Не желая повторяться, остановлюсь только на тех моментах, которые имеют непосредственное отношение к данному повествованию. При этом мне придется опираться на факты и документы, ставшие известными через много лет после войны.

Перед войной, как уже отмечалось, отношения между СССР и Великобританией были сложными, а в чем-то и напряженными. Но угроза нападения фашистской Германии побудила обе стороны по своим дипломатическим каналам выяснять взаимные позиции на случай войны. Наиболее дальновидные политики Лондона понимали, что Великобритания в одиночку не в силах одолеть Гитлера и его союзников.

Изменение в политике правящих кругов Англии сказалось и в том, что вместо Смидса послом в СССР был назначен Стаффорд Криппс. Человек этот считался довольно видной фигурой на английском политическом горизонте. Он лично много сделал для сближения обеих стран, поэтому стоит сказать о нем несколько слов.

Криппс был сыном крупного юриста и политического деятеля, окончил привилегированную школу. Как и его отец, он примкнул к лейбористской партии и стал скоро членом парламента. Но в его личности было такое, что не укладывалось в рамки стандартного лейбориста, всегда придерживающегося «золотой середины». Результатом его неординарности было то, что он поссорился с лидерами своей партии и был исключен из ее рядов. И все же это обстоятельство не помешало ему стать государственным и политическим деятелем.

Это был высокий худощавый человек с продолговатым лицом и тяжелой челюстью. Худоба его во многом, возможно, объяснялась тем, что Криппс был убежденный вегетарианец и ничего не брал в рот, как говорили, кроме каких-то травок и орешков.

В политике он придерживался лейбористских взглядов.

Более того, ратовал за объединение всех левых сил, в том числе и коммунистов. К нашей стране Стаффорд Криппс относился, я бы сказал, доброжелательно. Он приложил немало сил, чтобы улучшить отношения между Великобританией и Советским Союзом. Эта его позиция не изменилась даже тогда, когда между СССР и Германией был заключен пакт о ненападении. Он прекрасно понимал, что это соглашение носит вынужденный характер. Как истинно мудрый политик, Криппс считал, что наиболее крепким мостом через реку недоверия является торговля. Поэтому он стремился восстановить экономические отношения с нашей страной, которые к тому времени были окончательно прерваны. Словом, в той ситуации, когда Англия находилась в состоянии войны с Германией и когда фашистские войска приближались к Парижу, Стаффорд Криппс был наиболее подходящей кандидатурой на роль посла в СССР. Вначале он был представлен нашему правительству как «посол со специальной миссией».

Но Москва настаивала на том, чтобы он был оформлен в качестве постоянного посла его величества. Англичане пошли на уступки, и Криппс вылетел в Москву через Париж и Афины, где он ждал, пока будут урегулированы все вопросы с его статусом. Столь поспешный вылет Криппса из Лондона объяснялся еще и тем, что кратчайший путь в Москву — через Париж мог быть в любой день прерван, поскольку немцы уже приближались к французской столице.

Уже весной 1941 года во время одного из визитов к тогдашнему заместителю наркома иностранных дел А. Я. Вышинскому С. Криппс вручил ему памятную записку, в которой подробно излагалась позиция английского правительства на случай возможного конфликта с фашистской Германией.

В этом документе английская сторона намекала, что ее позиция будет зависеть от поведения СССР. В частности, англичане дали понять, что в их стране существуют влиятельные силы, готовые пойти на сговор с Гитлером.

Теперь-то, уже с высоты нашего времени, мы понимаем, что правительство Великобритании в значительной степени блейфовало, угрожая СССР соглашением с Гитлером. Оно прекрасно понимало, что клика Гитлера не могла пойти на мировую с Англией, предварительно не выторговав крупных уступок. Но тем не менее в памятной записке англичане продолжали развивать свои взгляды следующим образом:

«Казалось бы, что развитие событий в Восточной Европе могло происходить по одному из двух вариантов: Гитлер мог бы удовлетворить свои потребности двояким образом — либо путем соглашения с Советским Союзом, либо, если он не сможет заручиться заключением и выполнением такого соглашения, путем применения силы, чтобы попытаться захватить то, в чем он нуждается. Что касается первого варианта, то правительство Великобритании было бы, очевидно, поставлено перед необходимостью усилить свою блокаду везде, где это представляется возможным. При втором варианте у нас был бы обоюдный интерес... и в этом случае правительство Великобритании, исходя из... собственных интересов, стремилось бы по мере сил помешать Гитлеру в достижении его целей... Мы приложили бы поэтому все старания, чтобы оказать содействие Советскому Союзу в его борьбе, причем помощь давалась бы нами в экономическом смысле или другими практическими способами, например координированной воздушной активностью...»{3}.

Я так подробно процитировал этот документ потому, что он достаточно наглядно показывает, что в это время, то есть после поражения Франции, правительство Великобритании особенно остро почувствовало, что без сильного союзника перспективы войны с гитлеровской Германией были явно неблагоприятными.

Последующие переговоры проходили между Криппсом и наркомом иностранных дел СССР. Уже в то время, когда на Востоке полыхала война. Вопрос сотрудничества из области теоретической переместился в область практическую, став насущной задачей дня. На беседах, которые нарком вел с Криппсом, мне не довелось присутствовать, но меня информировали о них, как говорится, по горячим следам. Во время очередной встречи с наркомом Криппс сообщил, что за неделю до вторжения гитлеровских войск на территорию СССР он побудил Черчилля связаться с Рузвельтом и обсудить с ним возможности возникновения такой войны. В строго доверительном порядке Криппс передал, что та самая речь, которую Черчилль произнес 22 июня, была составлена при участии американского посла в Англии Вайнанта, а также и самого Криппса. По словам английского посла, речь Черчилля отражала и взгляды Рузвельта.

Все это, конечно, было хорошо, но Советское правительство интересовало, каковы же будут размеры и масштабы помощи, которую будущие союзники могут оказать нашей стране.

— Британское правительство, — ответил Криппс, — готово сделать все, чтобы начать сотрудничество. Я не вижу причин, которые ограничивали бы размеры возможной экономической помощи, и вообще не вижу предела помощи, необходимой для достижения обеими странами общей цели.

Советская сторона, изъявив согласие на сотрудничество, предложила закрепить его каким-то общим политическим соглашением. Но Криппс дал понять, что к такого рода соглашению английское правительство еще не готово, поскольку оно на первых порах хотело бы наладить сотрудничество по военным и экономическим вопросам.

Между тем советский посол в Лондоне И. М. Майский не терял времени даром. (Об этом дипломате я еще расскажу подробнее.) Он встретился с членом военного кабинета лордом Бивербруком и поставил вопрос об усилении действий английской авиации против Германии, а также о высадке десанта во Франции.

Информированный об этой беседе нарком иностранных дел 29 июня 1941 года снова принял Криппса. Среди вопросов, заданных ему, был и вопрос о втором фронте. Английский посол ответил довольно общо:

— В принципе английское правительство полно решимости сделать все, чтобы помочь Советскому правительству. Однако английский флот не может взяться за какую-либо операцию, не зная, в чем, собственно, она будет состоять. Следовательно, сейчас нельзя сказать что-то определенное относительно действий английских вооруженных сил, которые облегчили бы положение на советском фронте.

Как видим, от далеко идущих обещаний, высказанных в речи Черчилля, до их конкретного воплощения предстояло еще пройти большой путь. В сущности, в то время Великобритания и не хотела приступать к подлинному военному сотрудничеству.

В ходе той же беседы нарком поинтересовался, как представляет себе английское правительство сотрудничество прибывшей миссии с советской стороной. Криппс предложил, чтобы члены миссии — военные вошли в контакт с представителями советских военных кругов. При этом он подчеркнул, что военная часть миссии будет работать совершенно самостоятельно.

В конце июня М. Макфарлана и Дж. Майлса принял нарком Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов. В тот день в Москве стояла необычайная жара. Каково же было мое удивление, когда из машины, подкатившей к подъезду Наркомата, вышел высокий пожилой человек в шортах. Это был Макфарлан. Я представил себе удивлешь наркома, но тот, увидев столь экстравагантный наряд, отделался только шуткой. Как оказалось, шорты допускаются английской летней формой.

Возможно, я ошибаюсь, но при первой беседе у Н. Г. Кузнецова мне показалось, что оба английских представителя достаточно серьезно и ответственно относятся к своим полномочиям. Правда, они не были свободны в своих действиях, как обещал Криппс. И не потому, что были связаны какимито особыми инструкциями. Просто Макфарлан и Майлс придерживались общепринятой в английском правительстве точки зрения. А суть ее состояла в том, что правящие круги Англии не верили в способность Советского Союза устоять под натиском гитлеровской военной машины. «Русские,-рассуждали они, — скорее всего, потерпят поражение, а посему следует пока воздержаться от решительных шагов по оказанию им помощи».

В этой связи вспоминается такой факт. Как-то в одной из бесед со мной Макфарлан и Майлс коснулись положения нашего флота в Кольском заливе.

— Согласитесь, что корабли находятся под угрозой, — сказал Майлс. — Мы могли бы помочь вам вывести их в безопасную зону.

Об этом разговоре я доложил наркому иностранных дел.

Тот не стал решать вопрос самостоятельно и обратился к И. В. Сталину. В тот же день мне было поручено выяснить, что конкретно имеют в виду англичане.

— Что значит вывести корабли? Куда?

При следующей встрече с Макфарланом и Майлсом я пустил пробный шар:

— Вот вы обещали обеспечить охрану судов, идущих в Архангельск. Мы были бы благодарны за помощь...

Макфарлан усмехнулся.

— При чем здесь Архангельск? Речь идет об Англии. Мы согласны переправить ваши суда к нам, с тем чтобы вернуть их после того, как обстановка в этом районе изменится.

Итак, представители английской миссии исходили из того, что мы не удержим побережье Белого моря.

Уже при первой встрече у наркома Военно-Морского Флота речь зашла об обеспечении северных морских коммуникаций. Майлс обещал проконсультироваться со своим адмиралтейством и сообщить о результатах. Значительное место в переговорах занял вопрос о взаимной военно-технической информации. Дело в том, что к этому времени англичане уже накопили определенный опыт по борьбе с электромагнитными минами. Мы же этого опыта практически не имели. Кроме того, боевые корабли наших союзников располагали более совершенным радиолокационным оборудованием. Еще после первой мировой войны, во время которой англичане понесли серьезные потери от германского подводного флота, они приступили к поискам эффективной системы, способной обнаруживать субмарины. В результате этих исследований был создан «асдик» — корабельный гидроакустический прибор, который на довольно большом расстоянии обнаруживал подводные цели.

Словом, на первом этапе переговоры с военной частью миссии носили главным образом технический характер. Мы еще мало знали друг друга. Подлинно широкое сотрудничество было еще впереди. Конечно, мне и в голову не приходило, что я буду в числе тех, кому предстоит вести эти переговоры в высших военных и политических кругах Великобритании.

Параллельно с этими сугубо техническими переговорами продолжались и общеполитические. А 30 июня состоялась встреча с членами английской военной миссии. Нарком иностранных дел СССР вновь заявил, что наша страна надеется на усиление активности британской авиации на западе Германии и на оккупированной территории Франции, а также на высадку десанта в Европе. Взявший слово Макфарлан заявил, что его задача состоит в том, чтобы поскорее получить подробные сведения о действиях и планах советских войск.

В этом случае, уверял он, английское командование выработает соответствующий план операций.

В результате переговоров советской стороне удалось добиться от англичан согласия на заключение соглашения, которое, как мы увидим из подлинного текста, носило не только технический характер. Оно называлось так: «Соглашение о совместных действиях Правительства Союза ССР и Правительства Его Величества в Соединенном Королевстве в войне против Германии». Советское правительство придавало этому соглашению исключительное значение. Об этом можно было судить хотя бы по тому, что при его подписании 12 июля 1941 года присутствовали И. В. Сталин, заместитель Наркома обороны Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников, нарком Военно-Морского Флота адмирал Н. Г. Кузнецов и другие официальные лица. Английскую сторону представляли посол Стаффорд Криппс, сотрудники посольства и весь состав военно-экономической миссии.

В соглашении содержались следующие пункты:

1. Оба правительства обязуются оказывать друг другу помощь и поддержку всякого рода в настоящей войне против гитлеровской Германии.

2. Они далее обязуются, что в продолжение этой войны не будут ни вести переговоров, ни заключать перемирия или мирного договора, кроме как с обоюдного согласия.

Конечно, это соглашение было лишь первой ласточкой на горизонте антигитлеровской коалиции. На пути сотрудничества стояло еще немало препятствий. Преодолеть их предстояло общими усилиями.

В первых числах июля ко мне в кабинет зашли двое работников из отдела кадров и попросили фотографии на заграничный паспорт.

— Зачем это? — вырвалось у меня.

— Разве вы не знаете, что отправляетесь в Англию?

— Со мной на эту тему никто не беседовал.

Кадровики пожали плечами. Я снял трубку и позвонил

адмиралу Н. Г. Кузнецову. От него я узнал, что назначаюсь заместителем главы советской военной миссии, которая на днях должна отбыть в Лондон. Главой миссии утвержден генерал Ф. И. Голиков.

— Советую соглашаться, — сказал он. — Спорить бесполезно. Ваша кандидатура находит поддержку на самом верху.

Спорить, видимо, действительно было бесполезно. Прощай, флот, прощай, командирский мостик! И, вероятно, надолго.

Начались сборы в дорогу. В тот же день я узнал, что в состав миссии вошли также полковник Н. И. Пугачев, полковник В. М. Драгун, майор А. Ф. Сизов, военный инженер 2 ранга П. И. Баранов. Позднее, уже в Лондоне, миссия пополнится другими офицерами, которые приедут вслед за нами.

Перед отъездом нас с Голиковым приняли Нарком обороны С. К. Тимошенко, нарком внешней торговли А. И. Микоян, Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников. Затем с Голиковым беседовал И. В. Сталин. Он поручил ему передать британскому правительству, что СССР будет драться до конца, что немецко-фашистские захватчики не сломят советский народ. Однако, подчеркнул Сталин, Красной Армии нужна эффективная реальная помощь со стороны союзников: прежде всего открытие военных действий против Германии на Западе, а также помощь военными материалами.

Уже по кругу лиц, инструктировавших руководство миссии, можно было судить о том, сколь серьезное значение ей придавалось. Миссия должна была поставить вопрос о последовательном осуществлении следующих операций:

Операция № 1. Создать общий с англичанами фронт на севере Европы. На этот фронт англичане могли бы направить военно-морской флот, авиацию и несколько пехотных дивизий. Советское правительство считало целесообразным занятие союзниками в ближайшее время островов Шпицберген и Медвежий, что было необходимо для обеспечения морских коммуникаций между СССР и Англией, а также между СССР и США.

Операция № 2. Высадка значительного контингента английских войск на севере Франции. Правительство СССР поручило военной миссии при обсуждении этого пункта передать правительству Англии, что оно считает особенно важным осуществление «французской операции», то есть высадки английских войск на французской территории, если не сейчас, то хотя бы через месяц.

Операция № 3. Боевые действия английских войск на Балканах. По срокам и по выделенным средствам эта операция должна занимать второстепенное место.

Мы, конечно, понимали, что выполнить эту программу будет нелегко, что на пути встретится немало трудностей.

Но эти трудности в полной мере стали очевидны, когда миссия приступила к работе.

Получив все необходимые документы, я отправился на Центральный аэродром. Здесь уже собрались все члены миссии. Погода стояла ясная, нещадно палило солнце. В три часа дня темно-зеленый транспортный самолет взмыл в небо, и вот уже столица предстала как россыпь кубиков с островками зелени. На маршруте к нам пристроились три истребителя сопровождения. На душе было тревожно. Мы летели навстречу неизвестности. Да и путь в Англию по тем временам был небезопасен. В этом мы убедились уже через несколько часов. Но время было такое, что на собственные эмоции не приходилось обращать особого внимания.

До Архангельска долетели благополучно. Передохнув и перекусив, отправились в порт. В наше распоряжение были предоставлены две летающие лодки «Каталина». В сумерках (если светлые северные ночи можно назвать сумерками)

взлетели навстречу багровой полосе неба. Взлетели преднамеренно ночью, чтобы избежать встреч с немецкой авиацией, господствовавшей на Севере. Вот уж миновали горло Белого моря, слева открылись очертания Кольского полуострова. Прислонившись к иллюминатору, я думал, что гдето совсем неподалеку в окопах и блиндажах ждут очередной вылазки врага бойцы генерала Фролова, где-то готовятся к очередной атаке морские пехотинцы — в черных бушлатах, в бескозырках с развевающимися ленточками. И было смутное чувство вины, что покидаешь их в этот час, чувство задолженности перед ними: как-то удастся оплатить этот долг?

Уже в самолете я понял, что мы с Голиковым совершили оплошность, сев в одну машину.

— Представьте, что-нибудь случится с нашим самолетом Миссия прилетит в Лондон, не зная своих задач.

Голиков согласился: да, недодумали. А мне вспомнился разговор в кабинете Наркома обороны — как многому нам предстояло еще учиться...

Под мерный рокот моторов удалось заснуть: сказалось напряжение последних дней Меня кто-то тронул за плечо.

Молодой человек в форме морского летчика, видимо один из членов экипажа, предложил пообедать. Подали скромную закуску.

После обеда замечаю: полковник Пугачев внимательно рассматривает надувной жилет, вертит его в руках.

— Как вы думаете, — спрашиваю я, — для чего предназначена эта штука?

— Ну... чтоб не утонуть, пока не подберут, — отвечает он, не чувствуя подвоха в моем вопросе.

— Нет, ошибаетесь. Спасательные средства на флоте существуют для того, чтобы осмыслить прожитую жизнь.

Пугачев отшвырнул жилет и замолчал. Вот, думаю, к чему приводит морская привычка разыгрывать новичков:

сам того не желая, испортил человеку настроение.

Вскоре, однако, представился случай не для мнимого, а для реального страха. «Каталина» шла вблизи мыса Нордкап, когда в небе появились силуэты самолетов. Эскорта мы не ждали. Значит, перед нами враг. Не знаю, какие маневры предприняли пилоты. Помню только, что мы ныряли куда-то вниз, несясь над самыми волнами, потом взмывали вверх. Состояние, признаться, было не из приятных. Пилоты оказались мастерами своего дела — «Каталина» опять загудела ровно. Нам удалось уйти от противника.

Но и на этом наши приключения не кончились. Уже подлетая к Шотландии, мы чуть было не столкнулись с английским истребителем. Опять нас выручили опытные пилоты. «Каталины» резко провалились, и трагической встречи удалось избежать.

Вечером мы совершили посадку на военном аэродроме Ивенгорд, что в Шотландии. Нам подали машины Английские офицеры и гражданские лица пожали нам руки и проводили к поезду, идущему в Лондон.

На лондонский вокзал Юстон встречать нас пришла ьии советская колония во главе с послом И. М. Майским, а также ответственные сотрудники Форин оффиса, руководители английских военных ведомств. И, конечно, журналисты Десятки камер прицелились в нас, едва мы ступили на перрон.

У меня сохранилась фотография, запечатлевшая этот мо мент: шествие возглавляет И М. Майский, а вокруг хлопочут, расчищая нам дорогу, лондонские полицейские, или «бобби», как фамильярно величают их здесь.

Перрон был забит до отказа, и «бобби» пришлось немало потрудиться, чтобы «прорубить» для нас коридор в напиравшей со всех сторон толпе. Каково же было наше удивление, когда на привокзальной площади мы увидели безбрежное, бурлящее море людей! И сотни лозунгов и транспарантов над головами. И повсюду мелькало слово: «Welcome» («Добро пожаловать»). Это не было каким-то организованным митингом. Лондонцы, узнав из газет о приезде нашей миссии, пришли к вокзалу сами, по собственной воле (по данным английских газет, нас встречали десять тысяч человек, в том числе много военных). Симпатия к героически сражавшейся Советской России выплеснулась стихийно. Да, в эту минуту мы особенно наглядно убедились, что наша страна не одинока в своей борьбе против гитлеризма.

Под шумные аплодисменты и возгласы: «Привет русским!», «Да здравствует Советская Россия!» — мы с трудом прошли к машинам.

Надо сказать, что английский народ создал вокруг советской военной миссии атмосферу доброжелательности и теплоты. Мы это чувствовали все годы, пока работали в Англии. Простые люди видели в лице Советского Союза верного и надежного боевого друга. Сколько раз мне потом приходилось слыша!ь одну и ту же фразу: «Да, мы знаем: без Советской России наша страна не в силах сохранить свою независимость».

На следующий день, это было 9 июля, вместе с И. М. Майским мы поехали в Форин оффис. Приняли нас Антони Иден и его постоянный заместитель Александр Кадоган. С большим интересом переступил я порог кабинета со стрельчатыми окнами, с дубовыми панелями, с высокими прямыми спинками резных стульев. В самой обстановке чувствовалось пристрастие англичан к старине, к солидности, постоянству — чертам, которые как бы символизировали вечность и незыблемость Британской империи.

Антони Иден в строгом тсмпо-синем костюме выглядел изысканно-элегантным. Высокий, стройный, с седыми висками и щеточкой седых же усов, он являл собою образец классического английского джентльмена. Иден обладал безукоризненными манерами и умением не отвечать прямо на самые серьезные вопросы, если к ним не был готов, отделываться туманными фразами. Он был не только одним из первых министров Черчилля, но и первым джентльменом островов: его манере одеваться и манерам вообще подражали.

Хотелось бы сказать несколько слов и о Кадогане. В Англии сложилось правило, согласно которому должность министра иностранных дел сменяема, а должность его заместителя -постоянна. Одна из главных обязанностей постоянного заместителя — следить за преемственностью порядков, за их традиционностью. И в этом тоже сказывалась консервативность англичан. Недаром Кадоган, этот пожилой человек с длинными желтоватыми пальцами, любил повторять: «Такого прецедента в истории Великобритании не было...»

Антони Иден принял нас внешне не только тепло, по даже радушно. Генерал Ф. И. Голиков сделал заявление о решимости советского народа продолжать борьбу против фашистской Германии до победного конца и заверил министра, что неудачи на фронте носят временный характер.

Затем речь зашла о вопросах сугубо военных, в частности о совместных боевых действиях в Баренцевом и Норвежском морях, о более массированных налетах английской авиации на жизненно важные центры фашистской Германии, об открытии второго фронта на севере Франции.

— Сейчас, — сказал Голиков, — наша страна нуждается не только в поставках материалов, но и в конкретных совместных военных действиях.

— Я не компетентен в военных делах, — ответил Иден, — но мне представляется, что высадка английских войск во Франции потребует известного времени пя подготовку. Ситуация для подобной операции еще не созрела.

— Но почему же? — возразил Голиков. — Ситуация сейчас благоприятна, как никогда. Гитлер бросил на советскогерманский фронт почти все свои боеспособные дивизии.

Западный фланг рейха, по существу, обнажен. Вряд ли английские войска встретят серьезное сопротивление.

Казалось, что этот довод произвел впечатление на Идена, но он уклонился от прямого ответа, опять же сославшись на свою некомпетентность. Он лишь обещал передать содержание беседы премьер-министру и посоветовал обсудить вопрос с руководителями военных ведомств.

Мы последовали этому совету и в тот же день нанесли визит военному министру Великобритании Моргенсону.

В просторном кабинете нас встретил дородный господин в гражданском костюме{4}.

Руки Моргенсон нам не подал. Сесть не предложил. В течение примерно двадцатиминутной беседы он стоял сам, и нам ничего не оставалось, как следовать его примеру.

Слушал Моргенсон рассеянно. А когда заговорил сам, то мы поняли, что имеем дело с ярым противником сотрудничества. Старый, убежденный консерватор, он не верил ни в победу Красной Армии, ни в жизнеспособность советской политической системы. Он вообще не видел смысла в англосоветском военном союзе.

Позиция Моргенсона так резко расходилась с политической линией консерваторов, что впоследствии Черчилль вынужден был убрать Моргенсона с поста военного министра.

Но случилось это позже. А тогда Голиков и я поняли, что зря теряем время в кабинете Моргепсона, и поспешили раскланяться. Вышли на улицу обескураженные. Вот так союзничек попался! Неужели и другие руководители военных ведомств Великобритании настроены столь же антисоветски? Тогда какой же смысл вкладывал Черчилль в слова «оказать Советскому Союзу всю необходимую помощь»?

Во второй половине дня мы встретились с начальником имперского генерального штаба английских вооруженных сил генералом Диллом. На этой встрече присутствовали вице-маршал авиации Портал (начальник штаба военновоздушных сил) и первый морской лорд — начальник штаба военно-морских сил адмирал флота Паунд. И снова со всей остротой был поставлен вопрос о совместных боевых действиях против гитлеровцев. Наши собеседники понимающе кивали головами, выражали сочувствие, но, когда речь заходила о практических шагах, уклонялись от прямого ответа. И хотя старшим по должности был генерал Дилл, чувствовалось, что ведущую роль в переговорах почему-то взял на себя Паунд. Он изображал себя беспрекословным авторитетом по военным вопросам. Возможно, это был тактический маневр. Но не исключено, что дело объяснялось проще: по возрасту адмирал был старше.

Полный, лысоватый, слегка волочивший ногу (последствия ранения), Паунд давал нам почувствовать, что он торопится, что у него есть дела поважнее, чем «прожектерские» беседы с большевиками. Мне думается, что его приводило в ужас само наше присутствие. Только любезность Дилла и спокойная тактичность Портала скрадывали замаскированную враждебность первого морского лорда.

Нам казалось непонятным, почему наши союзники ведут себя столь странно: ведь разумность наших предложений о совместных боевых действиях не нуждалась в каких-либо доказательствах. Дело было в том, что многие тогдашние военные и политические деятели Великобритании, на словах декларируя солидарность с советским народом, в душе не верили, что Красная Армия способна выдержать натиск гитлеровских полчищ.

Позднее, когда мощь наших Вооруженных Сил неизмеримо возрастет, когда мы одержим блистательные победы под Москвой, Сталинградом и Курском, английское правительство изберет такую тактику, при которой основное бремя людских и материальных расходов снова ляжет на Советский Союз. Но чтобы понять все маневры нашего союзника, требовалось какое-то время.

Конечно, и тогда, в первые дни пребывания в Лондоне, мы не рассчитывали, что нам тут же дадут все необходимое и немедленно откроют второй фронт. Мы знали, что предстоит длительная и упорная борьба, и были готовы преодолевать трудности, встающие перед миссией. Нельзя было не учитывать и психологического барьера: нам, как и англичанам, нужно было привыкнуть к тому, что мы теперь находимся в одной упряжке.

Было и еще одно существенное обстоятельство. После того как Гитлер двинул свои дивизии на Восток, англичане вздохнули с облегчением. Они поняли, что угроза, нависшая над островами, если не исчезла окончательно, то отодвинулась на неопределенное время. У меня создалось впечатление, что в период нашего приезда многие англичане находились в состоянии успокоенности.

9 июля мы с Голиковым участвовали еще в одной встрече. На этот раз у заместителей начальников штабов: генерал-лейтенанта Порталла, вице-адмирала Филипса и маршала авиации Ботемли. Обсуждались вопросы более частного порядка, в юм числе о совместных военных усилиях на северных морских коммуникациях. Мы настаивали на том, чтобы занять принадлежащие Норвегии архипелаг Шпицберген и остров Медвежий. Существовала угроза, что противник захватит этот район, создаст там военные базы и станет, по существу, хозяином северных морей. Необходимо было упредить его. Тем более что гитлеровцы забросили на Шпицберген свою агентуру, которая передавала сведения о передвижении наших кораблей.

Для нас занятие северных островов обусловливалось еще одним обстоятельством. Дело в том, что на Шпицбергене совместно с норвежцами мы вели добычу угля и на шахтах оставалось около двух тысяч наших шахтеров. В случае захвата противником архипелага им грозил фашистский плен.

К сожалению, советское предложение не встретило поддержки с английской стороны. Наших собеседников волновала проблема доставки горючего на Северный морской театр. Короче говоря, вопрос о занятии островов так и повис в воздухе.

Правда, союзники обещали помочь эвакуировать со Шпицбергена советских и норвежских горняков. Забегая вперед, скажу, что обещание свое они выполнили. Для этой цели англичане выделили лайнер «Эмпресс оф Канада» и небольшой эскорт боевых кораблей. В экспедиции участвовал пресс-атташе посольства П. Д. Ерзин.

Потом он рассказывал, что вначале были эвакуированы советские горняки. Все они благополучно доставлены в Мурманск. Второй рейс предназначался для норвежцев. Но вот на корабль, на котором находился Ерзин, пробрались двое неизвестных.

— Мы советские граждане, — заявили они.

Оказалось, что в то время, когда шла погрузка наших горняков, оба они находились далеко в горах и ничего не знали о событиях в порту. Что делать? Не оставлять же людей на безлюдном острове. И Ерзин забрал их с собой в Лондон. (С первым же конвоем они отбыли на Родину.)

Но вернемся к встрече с заместителями начальников штабов, происходившей 9 июля. На ней был решен еще один вопрос: об участии в боевых действиях на Севере двух английских подводных лодок и нескольких тральщиков, которые должны были временно базироваться в Кольском заливе. В этом вопросе стороны охотно согласились друг с другом.

Словом, последняя встреча того дня вызвала у нас чувство некоторого удовлетворения. Вернувшись в посольство поздно вечером, я сразу же лег в постель с мыслью, что первый день в английской столице прошел все-таки недаром.

Наверное, в мирное время Лондон был другим. Наверное, приезжим бросались в глаза зеленые ухоженные скверы, чинная респектабельная толпа, огромные броские рекламы, уютные особняки с цветниками у входа и на окнах. Наверное, город, во всяком случае его богатые кварталы, излучали покой, довольство и ощущение прочности.

Мы застали Лондон военного времени, когда вся страна жила под лозунгом: «War efforts» («Военные усилия»).

Суровое дыхание войны чувствуется и на вокзалах. Они погружены в полумрак. Бесшумно уходят и приходят поезда. На перроне толпы военных. Можно тут встретить и бойцов со знаками различия женского вспомогательною корпуса.

У железнодорожных касс очереди, но билеты продаются свободно. Правда, плакат над кассовым окошком призывает англичан к патриотизму и благоразумию: «Действительно ли необходимо ваше путешествие?» Чувствуется, что железнодорожная сеть страны работает с большим напряжением.

Подобные плакаты можно встретить и в метро, и в Гайд-парке. Или огромный щит с изображением океанского парохода. Подпись гласит: «Экономьте морские перевозки».

И здесь призыв к патриотизму: помните, морской транспорт нужен прежде всего для военных перевозок.

В зимние пасмурные дни Лондон подавляет своей угрюмостью. В ряде двух-трехэтажных зданий зияют провалы.

Это последствия интенсивных бомбардировок сорокового года. Многие пустыри ограждены заборами. Женщины-работницы в комбинезонах сортируют кирпичи разбитых зданий.

На улицах и в парках то и дело мелькают надписи: «Бомбоубежище». У многих прохожих через плечо перекинута сумка с противогазом, а поверх сумки металлическая каска — наглядное доказательство, что лондонцы еще не забыли фашистских бомбардировок.

1940-й и начало 1941 года остались в памяти англичан как «битва за Британию». Дым пожарищ стлался над Лондоном, над Ковентри, Бирмингемом, Шеффилдом, Ливерпулем. Самый крупный налет на Лондон гитлеровцы предприняли 16 апреля 1941 года. В этот день они сбросили на город 450 тонн взрывчатки. Сильно пострадал Портсмут: из 75 тысяч домов было разрушено 65 тысяч. Множество людей остались без крыши над головой. На станциях лондонского метро были специально оборудованы ьары, где женщины с детьми проводили ночи и где впоследствии пришлось не раз ночевать и нашим семьям.

Надо сказать, что английский народ с достоинством встретил невзгоды военного времени. Он охотно выполнял правительственные мероприятия, направленные на мобилизацию всех сил, всех ресурсов страны для одной цели — победы над врагом. В стране стало трудно с продуктами.

Правительство ввело карточную систему. Многие англичане занялись огородничеством, чтобы обеспечить себя овощами, картофелем.

Даже знаменитые лондонские парки были перепаханы тракторами и превращены в «огороды победы». На оградах парков в те дни можно было увидеть плакаты — корзина с овощами и под ней лаконичный совет: «Вырастите их для себя сами».

Огороды не только в парках. Как мне рассказывал И. М. Майский, раньше поезда из Саутгемптона, Плпмута, Ливерпуля мчались к Лондону среди лугов, покрытых ярким ковром зелени и россыпью цветов. Английские поэты посвятили немало строк этим лугам. Теперь же даже придорожные луга превращены в «огороды победы». Все это принесло свои результаты. Англия во время войны практиче/чки не испытывала недостатка в овощах.

До войны значительная часть продовольствия ввозилась из колоний и других стран. После того как фашисты нарушили многие морские коммуникации, Англии пришлось изыскивать вн» гренние резервы. Ее посевная площадь в 1942 году увеличилась на 6 миллионов акров (2428 тысяч гектаров) по сравнению с довоенной.

Тысячи мужчин, работавших на полях, были призваны в армию. Как и в нашей стране, их заменила «женская земледельческая армия». И еще школьники.

Во время войны в Англии был xopcum налажен сбор утиля, особенно бумаги и металла, Короткометражные фильмы показывали, куда шел этот утиль — г:л гильзы для зенитных снарядов. В автобусах и ваюнах метро былп оборудованы специальные ящики для использованных билетов. Не дай бог, если бросите билет не в ящик — почувствуете па себе осуждающий взгляд лондонца.

Режим экономии коснулся даже английских газет. До войны наиболее популярные газеты в Лондоне, например, выходили на 16–24 полосах. Конкурируя между собой, редакции изданий рассылали подписчикам в виде бесплатных приложении сочинения Шекспира, Диккенса, юлсуорси, даже комплекты детской одежды и белья. Каждая газета печатала красочные плакаты, сообщавшие о главных событиях дня. Теперь же внешний облик газет и журналов изменился. Они стали выходить лишь на четырех полосах. Приобрести газету без предварительной подписки стало трудно:

к 9 часам утра они уже проданы. Англичане пристально следили за военными новостями. Резко изменилось и содержание газет. Первое место заняла военная информация, потеснив сообщения о жизни миллионеров и кинозвезд.

В обиход англичан широко вошло слово «ютилити» — полезность, целесообразность. Стандартизация и упрощение предметов широкого потребления помогали экономить материалы и труд. Мужской костюм «ютилити» теперь имел не более пяти карманов, а брюки шили без отворотов. Мебель «ютилити» изгогавтивалась с максимальной простотой, по стандартам министерства торговли. Она продавалась лишь новобрачным и пострадавшим от бомбежек.

Экономилась пресная вода, и целой английской семье приходилось порою мыться в ванне, используя одну и ту же воду. Идешь по городу и повсюду видишь плакаты, призывающие экономить на всем. Даже в гостиницах над выключателем появлялись надписи: «Если вы хотите помочь Гитлеру, оставьте свет невыключенным!» Другие плакаты призывали к бдительности. Как-то мне бросился в глаза рисунок на стенке вагона: летчик прощается с девушкой, а рядом стоит неизвестный мужчина. Он делает вид, что погружен в чтение газеты, однако его утрированно огромное ухо вытянуто в сторону прощающихся молодых людей. Подпись гласит: «Неосторожный разговор стоит жизней. Война требует молчания».

Конечно, трудностей было немало. И все же англичанам не пришлось пережить и сотой доли тех испытаний, которые выпали на долю советского народа. В то лето, когда наша миссия прибыла в Англию, а также в последующем — вплоть до 1944 года — Советский Союз, по существу, один на один вел борьбу с фашистской Германией, использующей ресурсы всей оккупированной Европы. Миллионы советских людей сутками, без сна и отдыха стояли у станков, самоотверженно трудились в поле. Англичане же, несмотря на войну, не считали нужным отказываться от многих своих традиций, связанных с комфортом и отдыхом.

Деловая жизнь Лондона, например, как и прежде, заканчивалась в субботу. В час дня закрывались двери всех учреждений. Многотысячные толпы клерков разъезжались по домам, чтобы провести уик-энд в кругу семьи или за городом. Заработную плату выдавали, как и прежде, в конце недели. Поэтому в субботу были битком набиты «пабы» — маленькие ресторанчики или пивные.

До войны в летнее время служащие учреждений, пользуясь удешевленным тарифом, выезжали к морю. Теперь более патриотичным считалось проводить день отдыха в домашних условиях. Невелика жертва, но все же... В воскресный день на улицах Лондона безлюдно. Закрыты магазины, театры, бары. Лишь в центре открыто несколько дорогих ресторанов, рассчитанных на иностранцев. Англичане отдыхают дома.

Правда, многие предпочитают проводить воскресный день в парках. Особенно много людей в Гайд-парке. Война не нарушила давнюю традицию собираться в полдень на импровизированные митинги. Люди самых разных взглядов и вероисповеданий, взгромоздясь на трпбуну, рассуждают о чем угодно — о войне и мире, о религии и ценах на мясо.

Вот гаваец, прозванный лондонцами в шутку «принц Гонолулу», взобрался на ящик. Стремясь привлечь внимание слушателей, он то вкалывает в свои спутанные волосы разноцветные перья, то извлекает их. Двусмысленные остроты вызывают взрывы хохота. Рядом старичок в крахмальном воротничке проповедует какую-то «новую релитию».

Его никто не слушает.

Бывают и массовые политические митинги. Они, к JK правило, проводятся на Трафальгарской площади, одной из самых красивых площадей города, украшенной велпчее*- венной колонной — памятником адмиралу Нельсону. Ораюры выступают с цоколя колонны. Во время пребывания нашей военной миссии здесь состоялись многотысячные митинги, посвященные борьбе за открытие второго фронта.

В Англии во время войны нашли приют и работу тысячи эмигрантов из стран, оккупированных гитлеровцами. На улицах Лондона можно было встретить норвежцев, французов, голландцев, бельгийцев, чехов, поляков. В одной газете, помнится, появилась такая карикатура: толпа иностранцев на улице Пикадилли. Один из них, обращаясь к другому, указывает пальцем на прохожего и удивляется: «Смотрите, англичанин...»

10 июля мы с Ф. И. Голиковым побывали у морского министра Великобритании Александера. Он принадлежал к партии лейбористов, числился крупным бизнесменом и владельцем акций судостроительных компаний. Из всех деятелей югдашнего английского правительства Александер, быть может, наиболее честно относился к союзническим обязательствам. И он обещал сделать все возможное, чтобы оказать помощь сражающемуся Советскому Союзу.

Ф. И. Голиков пробыл в Англии всего четыре дня: его срочно отозвало Советское правительство. 12 июля мы проводили его и полковника В. М. Драгуна на Родину. С того дня я стал исполнять обязанности главы миссии, меня утвердили в этой должности лишь в июне 1943 года.

С тех пор телеграммы из Москвы обычно адресовались Майскому и Харламову. Нам, как правило, предлагалось обратиться к Идену или другому министру и выяснить с ним тот или иной вопрос. Что касается Голикова, то, прибыв в Москву, он доложил И. В. Сталину о проделанной в Ашлии работе и получил новое задание — вылететь в Соединенные Штаты для ведения переговоров о закупках вооружения и различных материалов. Кроме того, Голикову поручалось решить ряд других вопросов, в том числе о займе, о способах доставки в нашу страну закупленных материалов и вооружения.

Одна из важных задач, которая была поставлена перед Голиковым, — это выяснение позиции американских политических деятелей. Мы знали, что обстановка в США была сложной. На Рузвельта и других лидеров сильное влияние питались оказать изоляционисты, реакционеры всех мастей, в том числе фашиствующие элементы из числа осевших в США немцев и итальянцев. Мы с большим удовлетворением прочитали в английских газетах заявление государственного секретаря США о том, что правительство Соединенных Штатов будет радо приветствовать советскую делегацию.

Итак, я остался фактически главой миссии. Роль для меня, признаться, была непривычной. Особенно на первых порах, когда я еще не совсем ориентировался в расстановке политических сил Великобритании. Иногда меня обвораживала любезность Идена, его сочувствие нашему народу. Но скоро я понял, что Иден — не более как рупор идей Черчилля и что огромное влияние на министра иностранных дел оказывает Кадоган, который вовсе не отличался прогрессивными взглядами.

Мы, например, очень часто встречались с командующим бомбардировочной авиацией Великобритании маршалом авиации Артуром Харрисом. Он вроде с охотой шел на бомбардировку крупнейших промышленных центров Германии.

Однако, когда мы указывали на скопления немецкой военной техники — танков или авиации, наши просьбы не всегда удовлетворялись. Я не мог отделаться от ощущения, что нам противостоят влиятельные силы, которые не хотят выполнять союзнические обязательства.

Среди военной верхушки эти силы группировались вокруг первого морского лорда адмирала Дадли Паунда, чье лицемерие раскусить не представляло труда. Но об этом еще пойдет речь.