В крылатой пехоте
Пока я лежал в госпитале, под Сталинградом уже была ликвидирована 330-тысячная группировка врага. Советские войска также нанесли гитлеровцам сокрушительные удары на Среднем Дону, Северном Кавказе, под Великими Луками, Ленинградом, Ржевом, Вязьмой. 5 августа 1943 года наши войска, отразив мощное наступление противника и перейдя затем в контрнаступление, освободили города Орел и Белгород. Стратегическая инициатива оказалась теперь полностью в руках советского Верховного Главнокомандования.
В приказе Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина была особо отмечена эта новая выдающаяся победа. Впервые в столице нашей Родины — Москве прогремели залпы артиллерийского салюта в честь доблестных войск, освободивших Орел и Белгород.
В июле 1943 года я наконец-то был выписан из госпиталя и приехал из Саратова в Москву. Поступил в распоряжение Главного управления кадров Народного комиссариата обороны. Побывал на приеме у целого ряда ответственных работников этого управления. Но мою настойчивую просьбу о назначении в действующую армию всякий раз категорически отклоняли, ссылаясь на то, что после столь тяжелого ранения мне необходимо еще окрепнуть. И вдруг предложили, к моему великому удивлению, должность... командира воздушно-десантной бригады. При этом пояснили: бригаде предстоит освоить четырехмесячную программу спецподготовки, поэтому руководство полагает, что за это время мое здоровье окончательно придет в норму.
Все же мои попытки доказать, что я не специалист в этом роде войск и не имею никакой соответствующей подготовки, ни к чему не привели. Мне было сказано, что, имея за плечами опыт первого, самого трудного года войны, да еще и академию Фрунзе, я обязан справиться с новой должностью. А специальную подготовку и технику десантирования, [112] дескать, можно будет освоить и в процессе подготовки всей бригады.
Вскоре меня представили командующему воздушно-десантными войсками Красной Армии генералу А. Г. Капитохину и члену Военного совета генералу П. Г. Громову. Они рассказали мне, что десантные войска являются резервом Ставки Верховного Главнокомандования, к их подготовке предъявляются особенно высокие требования. В заключение подбодрили, пожелали успехов в работе. И я выехал к новому месту службы.
На следующий день я был уже в небольшом районном городке Московской области, где проходило формирование теперь уже моей 10-й гвардейской воздушно-десантной бригады. На южной окраине этого райцентра нашел ее штаб.
Кроме суточного наряда, в штабе никого не оказалось, поскольку день был воскресным. Дежурный по штабу встретил меня настороженно. И лишь после тщательной проверки моего удостоверения личности, предписания, подписи на нем командующего войсками, словом убедившись наконец, что я и есть тот самый Харазия, о котором говорится в документах, доложил:
— Товарищ подполковник! Третий парашютно-десантный батальон на тренировочных занятиях. Остальные подразделения на отдыхе. Командир бригады полковник Мачихин тоже отдыхает. Дежурный по штабу бригады помощник начальника оперативного отдела старший лейтенант Смирнов.
Мне понравилась бдительность дежурного. Значит, в части порядок.
Бегло ознакомившись с размещением штабных отделов, я вышел на улицу. И тут мое внимание привлекло весьма интересное зрелище: над восточной окраиной городка парила в небе огромная «колбаса» (так десантники называли аэростат), от которой то и дело отделялись черные точки. Через несколько секунд над каждой из них белым цветком распускался парашют...
В это время находившийся рядом со мной дежурный представил мне подошедшего лейтенанта О. М. Шумского — начальника вещевого снабжения бригады. Это был очень аккуратный и подтянутый офицер, в котором сразу чувствовался четкий исполнитель и хороший распорядитель. Коротко доложив о своей работе, Шумский сообщил, что собственным жилым фондом бригада, к сожалению, не располагает, [113] поэтому мне придется пожить на частной квартире. Добавил; такую квартиру он уже подыскал, так что...
Но на квартиру я решил пока не ехать, а попросил доставить меня к месту прыжков. Подали легковую машину. Со мной поехал О. М. Шумский. Он оказался к тому же и очень любопытным человеком. Едва мы отъехали от штаба, как лейтенант начал засыпать меня вопросами. И первым задал тот, который, видимо, интересовал не только его:
— Товарищ подполковник, а куда денется прежний командир бригады?
— Так ведь полковник Мачихин, как мне известно, занимает должность заместителя командира бригады и исполнял обязанности командира лишь в период его отсутствия, временно, — ответил я. — А теперь, естественно, вновь вернется к исполнению своих непосредственных дел.
— А как же так получается, что командир бригады — подполковник, а его заместитель — полковник? — последовал другой вопрос.
— Пусть это никого не беспокоит, здесь уж мы сами как-нибудь разберемся, — несколько резковато отпарировал я.
— А вы раньше служили в десантных войсках? — нисколько не смутившись, продолжал «допрос» мой сопровождающий.
— Кое-какой опыт имеется... — ответил я туманно.
Шумский вроде бы успокоился, во всяком случае замолчал.
На площадке приземления, к моему удивлению, был уже построен весь батальон. Командир батальона зычно скомандовал «Смир-рно!» и доложил:
— Товарищ командир бригады! Третий парашютно-десантный батальон выполняет тренировочные прыжки с аэростата. За время прыжков происшествий не было. Командир батальона майор Жилин.
Я приказал продолжать занятия, добавив, что знакомиться буду с командирами и подразделениями на учебных местах.
— А откуда вам, майор Жилин, известно, что я — командир бригады? — спросил я у несколько задержавшегося комбата.
— Поступило сообщение по радио от дежурного по штабу старшего лейтенанта Смирнова, — ответил он.
Мысленно я оценил постановку службы в бригаде и оперативность связи. Если здесь так быстро и четко на все реагируют, то это очень хорошо. [114]
...Вместе с начальником парашютно-десантной службы бригады капитаном Я. Р. Островским пошли к учебным местам, где проходила специальная подготовка десантников. Начали знакомство с площадок, на которых изучается материальная часть парашютов, правила их укладки, надевания, отработка приемов посадки, отделения от гондолы аэростата, действий при прыжке и приземлении. Затем понаблюдал и прыжки десантников и работу воинов, обслуживающих аэростат. Островский все подробно мне пояснял, а я старался не пропустить ни одного слова. С огромным вниманием изучал весь процесс подготовки к прыжкам и сами прыжки, отнюдь не подавая виду, что вижу все это впервые в жизни.
Понаблюдав за прыжками с аэростата нескольких смен десантников и вроде бы усвоив, как это делается, обратился к Островскому.
— Нет ли у вас уложенного парашюта? Хочу сделать прыжок сам.
— Уложенные парашюты есть, — ответил капитан. — Но существует, товарищ подполковник, правило, согласно которому каждый парашютист в присутствии начальника ПДС подразделения лично укладывает свой парашют и расписывается в правильности его укладки. Только после этого ему разрешается прыжок.
— А есть парашют, уложенный при вас? С вашей подписью?
— Так точно, есть!
— Я вам доверяю, товарищ капитан. Вот с этим парашютом я прыгну, давайте его сюда.
Принесли парашют. Вместе с Островским и его помощником майором Гринбергом сели в гондолу. Аэростат подняли метров на 800. Открыли дверцу гондолы. Первым прыгнул майор Гринберг. Я внимательно следил за всеми его действиями, мысленно повторяя их. Действительно, вроде бы все ясно, просто...
Звучит команда. На этот раз уже для меня:
— Приготовиться!
Я решительно подошел к дверце гондолы, остановился, положив правую руку на вытяжное кольцо парашюта.
— Пошел!
Увы! Никуда я не пошел. Ноги будто приросли к полу гондолы. Первая попытка не удалась. Сработал инстинкт самосохранения. Вот уж не думал, что не хватит духу прыгнуть! Разозлился на самого себя, самолюбие взбунтовалось. [115]
— Подтолкните! — крикнул капитану Островскому.
Тот понимающе кивнул, И тут же я, получив толчок, кубарем полетел вниз.
Запомнил из первых мгновений лишь жуткое ощущение, будто все мои внутренности стремятся вырваться через горло наружу, а в груди — отвратительная холодная пустота. В последующих прыжках я такого уже не испытывал, а тогда, видимо, я был все еще слишком слаб после госпиталя. Недаром же врачи советовали окрепнуть...
Но и в первом прыжке жуткое ощущение было недолгим. Через несколько секунд сильный динамический удар подбросил меня вверх: это раскрылся парашют. Свободное падение прекратилось, самочувствие резко улучшилось. Сижу будто в кресле и медленно, плавно опускаюсь.
Вспомнил, как в детстве, бывало, завидовал парящим в небе орлам. Да и было чему завидовать! Вокруг ведь такая красота! До самого горизонта зелень лугов и лесов, меж них виднеются домики поселков и голубые блюдечки озер. Всего меня переполняют радость и бодрость. Я чувствую прилив свежих сил, желание прыгать еще и еще. Рад, что здоров, что снова в строю, готов к бою!
Приземлился довольно удачно — на вспаханную и заборонованную землю. Будто на перину. Вот так и состоялось мое крещение в крылатой пехоте.
Уже через час вся бригада знала (полагаю, не без участия моего заместителя по политической части подполковника М. К. Дереги), что прибыл новый командир, «опытный десантник», совершивший в первый же час своего прибытия прыжок с аэростата.
Что ж, такие авансы надо было достойно оправдывать. Пришлось приложить немало сил, чтобы быстро освоить десантную подготовку и получить практику в прыжках. И ведь освоил! Через год с небольшим, в ноябре 1944 года, приказом командующего ВДВ мне было присвоено звание инструктора парашютной подготовки Красной Армии.
Начал знакомиться с бригадой. Численность ее по штату составляла 5800 человек. В бригаду входили управление и штаб, политический отдел, четыре парашютно-десантных батальона численностью по 820 человек. Каждый батальон состоял из трех стрелково-парашютных, пулеметной и минометной рот, а также роты противотанковых ружей. Был в бригаде и танковый батальон (две танковые роты и рота бронеавтомобилей), артиллерийский дивизион [116] (три батареи 76-миллиметровых орудий и батарея 120-миллиметровых минометов), зенитно-артиллерийский дивизион (артбатарея и две пулеметные роты) и истребительно-противотанковый дивизион (четыре батареи 45-миллиметровых орудий и рота противотанковых ружей). И, конечно же, различные специальные подразделения и службы.
На вооружении в бригаде было облегченное стрелковое оружие и пулеметы новейших образцов, усовершенствованные орудия и минометы. Облегченные танки, бронеавтомобили и тягачи были также приспособлены к десантированию.
В целом это была довольно мобильная часть, по своей организации и вооружению приспособленная к широкому маневру, самостоятельному и продолжительному ведению боевых действий в тылу противника, в отрыве от своих войск. Техникой и вооружением бригада была укомплектована неплохо.
К 15 сентября мы в основном укомплектовались личным составом, а также техникой и вооружением. Недоставало, правда, транспорта и артиллерийских тягачей, ограниченным было и поступление всех видов топлива и масел. Поэтому поначалу старались не применять технику на хозяйственных работах, даже выход десантников к местам тренировок осуществляли, как правило, пешим порядком.
Немалые сложности были со строительными материалами, бытовым топливом, столовой посудой и кухонным инвентарем. Приходилось изыскивать все это, используя даже местные ресурсы.
Рядовым и сержантским составом бригада комплектовалась за счет тщательно отбираемой молодежи в возрасте 18–20 лет. Это были физически развитые, преданные делу партии и Родине юноши. Такой отбор был далеко не случайным. Ведь десантники должны находиться в постоянной готовности к сложным боевым действиям в тылу противника, в отрыве от своих войск, к действиям инициативным, смелым, дерзким и решительным.
Строго в индивидуальном порядке подбирались к нам и офицеры — лучшие из лучших, физически здоровые, с высокими моральными и боевыми качествами.
Заместителем командира бригады вскоре стал (после убытия полковника А. И. Мачихина на другую должность) подполковник К. Я. Звягин. Это был кадровый политработник, с высшим военно-политическим образованием. Имел богатый опыт войны, отмечен двумя орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны I степени, Красной [117] Звезды и многими медалями. Оптимист по натуре, умелый руководитель, отважный и бесстрашный в бою, он, переведенный на командную должность, и здесь действовал безукоризненно.
Начальником штаба стал майор Д. С. Ливицкий, офицер с высшим военным образованием и опытом войны, тоже награжденный несколькими орденами и медалями.
1-м парашютно-десантным батальоном командовал капитан У. X. Хабеков, коммунист, отличный офицер, уже повоевавший, отмеченный высокими правительственными наградами. Он был очень аккуратен, подтянут и строг. Решительный и требовательный командир, Хабеков умело организовывал бой и прекрасно управлял во время него своим подразделением.
Командиром 2-го парашютно-десантного батальона был майор И. Ф. Щукин, тоже член партии, едва ли не с первых дней войны участвовавший в боях. Очень спокойный и выдержанный, он был одинаково требователен и к себе, и к подчиненным.
3-м парашютно-десантным батальоном, как уже упоминалось, первоначально командовал майор А. И. Жилин, прекрасный, очень опытный офицер. К сожалению, во время одного из прыжков он получил травму и должен был госпитализироваться. Его заменил капитан И. А. Говоров, тоже отличный офицер, имевший богатый боевой опыт, храбрый и мужественный человек.
И наконец, 4-й парашютно-десантный батальон сначала возглавлял капитан Ю. В. Стрельников. Но вскоре его сменил капитан Г. А. Калоев. Он, как я потом узнал, сражался в свое время на легендарной Малой земле под Новороссийском, был исключительно смелым и решительным командиром.
Под стать названным товарищам оказались и остальные офицеры 10-й гвардейской воздушно-десантной бригады. Служить с ними было приятно, но в то же время и исключительно сложно: приходилось и самому, что называется, быть все время на высоте.
А задачи перед бригадой стояли чрезвычайно серьезные. Программа подготовки десантников была довольно обширной, к тому же существенно отличалась от подготовки стрелковых частей. Ведь помимо строевого слеживания и физической закалки, изучения штатной техники и вооружения, безукоризненного овладения всеми видами боевой [118] подготовки она предусматривала еще и выработку у каждого воина навыков в действиях с парашютом. Десантник должен был уметь прыгать с полной выкладкой, притом в любых условиях погоды, времени суток. Отлично выполнять как одиночные, так и групповые прыжки, знать и умело управлять не только своим парашютом, но и грузовым, используемым для десантирования на землю боевой техники и тяжелого вооружения.
Немало времени и сил уходило и на тактическую подготовку. И еще. Поскольку десантникам предстояло действовать в тылу врага, то им необходимо было не только знать устройство всех видов немецкого оружия и техники, но и уметь ими пользоваться. Словом, мы старались учесть все особенности предстоящих действий во вражеском тылу.
Должен сказать, что общевойсковая подготовка почти не доставляла нам хлопот, ибо подавляющее большинство бойцов и командиров не были новичками в армии. Успешно проходила и специальная наземная подготовка десантников. Но вот когда дело доходило до парашютно-десантных вопросов... Все осложнялось тем, что многие офицеры (и бойцы тоже), как и я, имели о них довольно смутное представление. Поэтому вся тяжесть этого раздела боевой подготовки легла, естественно, на начальников парашютно-десантной службы. А их по штату были лишь считанные единицы — по одному в батальоне, дивизионе и бригаде. Учить же надо было почти весь личный состав. Вот и пришлось нам сначала организовывать обучение офицеров, а уже потом они, под непосредственным контролем начальников парашютно-десантной службы, обучали бойцов своих подразделений. И дела вскоре пошли на лад.
Я не раз вылетал на учебные десантирования, чтобы лично понаблюдать за поведением своих подчиненных. Абсолютное большинство из них во время полета сидят в спокойном раздумье. Некоторые весельчаки даже шутят, напевают свои любимые песни. Но вот следует команда «Приготовиться». Все встают, каждый берется рукой за карабин парашюта и продвигается вдоль троса к выходному люку. И тут... Сколько раз замечал: у многих слегка бледнеет лицо. Даже у весельчаков. Как же, ведь сейчас — прыжок в бездну!
Очередная команда — «Пошел». Один за другим, причем большинство с закрытыми глазами — от ветра, что ли? — десантники начинают отделяться от самолета. И... Представляю, как воздушная струя подхватывает и бросает их вниз и несколько назад. И сразу же начинается свободное [119] падение. Оно длится недолго, ибо в данном случае парашют раскрывается принудительно.
С раскрытием парашюта настроение десантника меняется: он ощущает прилив необыкновенной бодрости, уверенности в себе. Приземляясь, полон решимости вступить в схватку с врагом. И победить! Ибо секундами назад он победил самого себя. А это тоже трудно.
Итак, наша боевая учеба шла успешно. На стрельбищах не стихал грохот выстрелов, небо над площадкой приземления весь светлый период суток пятнали купола раскрытых парашютов. Занимались мы без выходных дней. На успешный ход боевой подготовки очень положительно влияло то обстоятельство, что бригада напрямую подчинялась командованию воздушно-десантных войск (без промежуточного дивизионного и корпусного звена). Поэтому руководство нами осуществлялось весьма оперативно.
Но если с боевой учебой дела у нас обстояли нормально, то вот в материально-техническом обеспечении все еще имелись существенные недостатки. Дело в том, что срок нашей боевой подготовки истекал 1 января. И уже надвигались холода. Естественно, встала серьезная проблема: где разместить личный состав на зиму. Ведь летом десантники жили в палатках да в старых землянках, доставшихся нам по наследству от каких-то стоявших здесь ранее воинских частей. Но все эти прибежища совершенно не годились для проживания в них в суровых зимних условиях. Еще раз самым внимательным образом изучив состояние дел, мы решили обратиться за помощью непосредственно к командующему воздушно-десантными войсками. Просьба была одна: разрешить нам строительство зимнего лагеря в помочь стройматериалами, поскольку окрестный лес находился в запретной зоне водоохраны.
В стройматериалах нам отказали. И порекомендовали с наступлением холодов разместить личный состав в близлежащих населенных пунктах. С этим мы конечно же согласиться не могли. Расселение личного состава по частным домам не только расшатало бы дисциплину, но и резко снизило бы управление частью.
С нашими доводами согласились, но... Короче говоря, дали «добро» на строительство своими силами и средствами.
Посоветовавшись с инженером бригады Ю. А. Баталиным и командиром саперно-подрывной роты старшим лейтенантом [120] Н. Я. Кофаном, я пришел к решению начать строительство полуземляных помещений. Меньше потребуется дефицитного стройматериала.
И дело закипело. Были сформированы специализированные бригады: каменщиков, плотников, столяров, электриков. На время строительства их освободили от боевой подготовки. Остальной же личный состав продолжал занятия по плану и лишь в неучебное время привлекался к черновым работам — разравниванию площадок, корчеванию пней, подготовке котлованов.
Материалов, конечно же, не хватало. Но тут на помощь пришла сама стихия: сильнейшей бурей повалило в лесу много деревьев, и нам разрешили провести санитарную уборку в нем.
Ну а строительный инструмент, гвозди, кирпич для печей нам помогал добывать весь район. Местные власти, жители дали нам все, что могли.
К 15 октября основные работы были завершены. Личный состав получил наконец теплое жилье. И надо сказать, что это самым благотворным образом сказалось на всем. Улучшилось состояние воинской дисциплины, четко стали проходить гарнизонная и караульная службы. С новым размахом развернулась и боевая учеба — наши специалисты-строители наверстывали упущенное.
В те дни мы шутили, что начинаем, мол, забывать даже цвет неба, ибо от зари до зари его заслоняли купола парашютов.
В самый напряженный период нашей подготовки, примерно в середине декабря, началось формирование штаба 15-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. Начальником его стал полковник Г. Н. Лехман. В состав же дивизии предполагалось включить 9-ю гвардейскую воздушно-десантную бригаду полковника А. С. Бондаренко, нашу 10-ю гвардейскую и 12-ю гвардейскую воздушно-десантную бригаду полковника С. И. Кукса.
В командование дивизией вступил генерал-майор В А. Лещинин, бывший до этого командиром 39-й гвардейской стрелковой дивизии. Того самого соединения, которое в свое время держало оборону завода «Красный Октябрь» в Сталинграде. Все названные перемены нас конечно же радовали. Мы расценивали их как приближение срока отправки на фронт.
Ну а пока мы с большим подъемом провели ротные и батальонные учения с десантированием и боевой стрельбой, за которые личный состав бригады заслужил высокую [121] оценку командования. На этом наш курс обучения и был полностью закончен.
Правда, по завершении формирования штаба дивизии с нами провели несколько командно-штабных учений на местности со средствами связи. И мы стали ждать приказа уже на боевое десантирование.
Однако нашим надеждам не суждено было сбыться. В конце января 1944 года вместо так долго ожидаемого нами приказа на десантирование в тыл противника поступило распоряжение... о переформировании 15-й гвардейской воздушно-десантной дивизии в 100-ю гвардейскую стрелковую дивизию и включении ее в состав 37-го гвардейского стрелкового корпуса. Вот это повоевали в крылатой пехоте!
Сроки на переформирование были выделены очень ограниченные. Наши 9, 10 и 12-я гвардейские воздушно-десантные бригады становились соответственно 298, 301 и 304-м гвардейскими стрелковыми полками. Больше того, в каждом стрелковом полку оставалось лишь по три батальона (вместо четырех, как было в бригаде), перестраивались и артиллерийские, танковые подразделения.
Командный состав во вновь формируемых частях и подразделениях остался в основном прежним, из наших воздушно-десантных бригад. Но многие из офицеров оказались пониженными в должности. Правда, никто не воспринял это как личную обиду.
Дивизия тут же начала получать новейшую боевую технику — артиллерию, самоходно-артиллерийские установки, тягачи, автомобили, автоматическое стрелковое оружие. Снова встала задача слаживания всех частей и подразделений, изучения новой техники.
Как нам стало известно, в эти же дни из целого ряда других гвардейских воздушно-десантных бригад начал формироваться 37-й гвардейский стрелковый корпус. Его командиром был назначен генерал-лейтенант П. В. Миронов. Это был заслуженный боевой генерал, участник еще гражданской войны и с первых же дней — Великой Отечественной. Грудь П. В. Миронова украшали орден Ленина, два ордена Красного Знамени, ордена Красной Звезды, Кутузова II степени, многие медали, а также английский орден «Крест за боевые заслуги».
В 37-й гвардейский стрелковый корпус кроме нашей 100-й вошли еще и 98-я гвардейская стрелковая дивизия полковника К. Н. Виндушева, 99-я гвардейская стрелковая [122] дивизия полковника И. И. Блажевича, 1-я гвардейская артиллерийская бригада, 70-й танковый полк и другие части.
И сразу же развернулась боевая подготовка. Мы учились прорывать подготовленную оборону противника, вести бой в крупных населенных пунктах, форсировать водные преграды. Особое внимание уделялось организации взаимодействия пехоты с артиллерией, танками и авиацией.
Первое полковое учение (с моим 301-м гвардейским стрелковым полком) провел сам командир корпуса генерал-лейтенант П. В. Миронов. Мы совершили для начала ночной марш и заняли в заданном районе исходное положение для наступления. Почти одновременно сюда же прибыли артиллерийский полк, саперная рота и другие подразделения нашего усиления. Наутро, после организации учебного боя, во время которого были отработаны вопросы взаимодействия, полк совершил прорыв подготовленной обороны «противника». А к вечеру, отразив его контратаку, сам перешел к обороне.
Затем состоялся разбор учения. На него были приглашены все офицеры от командиров рот и выше. Выступил командир корпуса. П. В. Миронов со знанием дела, довольно тщательно проанализировал весь ход учения. Отметил выносливость личного состава полка, его физическую закалку, умение действовать в самых сложных условиях. В заключение за успешные действия комкор объявил всему личному составу полка благодарность.
В марте состоялись уже дивизионные учения. Ими снова руководил командир корпуса. Все полки были подняты по тревоге, совершили 25-километровый ночной марш и сосредоточились в одном из населенных пунктов. Отсюда нам предстояло прорывать глубоко эшелонированную оборону «противника», затем преследовать его при отходе, отражая возможные контратаки.
Оборона «противника» была обозначена как реальными войсками, так и мишенной обстановкой. Огонь с обеих сторон имитировался холостыми артвыстрелами и взрывами толовых шашек. Все тщательно продумано, обстановка создана под стать настоящей боевой.
Учения начались со смены ранее действовавших на данном рубеже частей. А затем еще день посвящен выработке решения на наступление, постановке задач и организации взаимодействия во всех звеньях управления.
Особенно много внимания уделялось организации взаимодействия различных родов войск. Пехота, артиллерия, танки, авиация и инженерные части увязывали свои действия [123] по времени, месту и цели. Непрерывно совершенствовалась оборона.
В последующие двое суток мы прорывали многополосную, сильно укрепленную оборону «противника», отражали его сильнейшие контратаки. Учения прошли в напряженной обстановке и весьма поучительно. На их разборе дивизия получила положительную оценку командования.
Но самый сложный экзамен воинам нашего соединения пришлось держать во второй половине апреля: с завершением ледохода на Москве-реке были проведены дивизионные учения с форсированием этой водной преграды.
В отличие от прошлых учений войска теперь не поднимались по тревоге. Подготовка к ним проводилась заблаговременно; состоялись специальные занятия, готовились переправочные средства, организовывалась инженерная разведка нужного нам участка реки.
Командир корпуса на эти учения привез с собой посреднический аппарат — при нашем комдиве находился командир 99-й гвардейской стрелковой дивизии полковник И. И. Блажевич, а в полках — командиры полков этой же дивизии.
Получив приказ занять исходное положение по восточному берегу Москвы-реки, мы два первых дня посвятили выработке решения на форсирование водной преграды и последующий прорыв подготовленной обороны «противника». При этом подготовили и новый документ — плановую таблицу форсирования реки, с приложением к ней схемы организации комендантской службы и службы регулирования на пунктах переправ.
Наутро третьего дня после мощной артиллерийской и авиационной подготовки началось форсирование Москвы-реки. В целях маскировки переправы мы поставили дымовую завесу. Но изменившийся ветер сыграл с нами злую шутку: весь дым пошел на наши войска, ослепляя их. Однако это не остановило воинов: темпы форсирования нарастали, бой за захваченный плацдарм развивался успешно, и уже через 40 минут саперы приступили к наведению моста. Через три часа по нему пошли боевая техника и транспорт с боеприпасами и горючим.
Комдив все время наращивал силы, плацдарм был расширен, а затем и прорвана оборона «противника». Создались благоприятные условия для дальнейшего развития наступления. К чему полки и приступили. Еще целые сутки [124] мы теснили «противника», отбивали его контратаки. А потом нам был дан отбой.
Итак, все учения закончились. Они прошли успешно. Казалось бы, мы уже готовы к боям. Но нас все еще держали в тылу...
Конец томительному ожиданию пришел 5 июня 1944 года. В этот день нам объявили: готовиться к погрузке в эшелоны. Значит, на фронт. Но на какой? Об этом — ни слова.
И вот уже снова проплывают мимо станции и полустанки. Останавливаемся только для смены паровозов да раздачи горячей пищи. Казалось, что и вагонные колеса стучат в такт нашим сердцам: «Ско-ре-е, ско-ре-е, ско-ре-е...»
Промелькнула и осталась позади Вологда. И только теперь стало ясно — едем на север. Значит, на Карельский фронт. [125]