В сталинградских степях
Высшая военная академия имени К. Е. Ворошилова, осуществлявшая подготовку общевойсковых командиров высшего и старшего звена — командующих армиями, командиров дивизий и корпусов, начальников штабов объединений и соединений, — была в то время эвакуирована в Уфу, в глубокий тыл. Но и здесь имелись прекрасные условия для подготовки командных кадров: хорошая учебная база и высококвалифицированный преподавательский состав, имевший к тому же и боевой опыт. Ибо часть преподавателей прибывала сюда из действующей армии, а другие в свою очередь прошли стажировку на фронте. Словом, испытали войну на себе, извлекли из нее уроки для академической практики.
Методика обучения также была на высоком уровне. Все это вместе взятое и позволяло нам успешно преодолеть весьма значительную нагрузку. Объем дисциплин был большим, а срок обучения в академии сократился к тому времени до шести месяцев, поэтому нам приходилось трудиться по 12–14 часов в сутки.
5 ноября 1942 года, накануне XXV годовщины Великого Октября, состоялся выпускной вечер. Нас торжественно приветствовали на нем руководители партийных и советских органов Башкирской АССР, пожелали успехов и скорой победы, вручили памятные подарки.
Прямо с вечера мы, выпускники, а также весь остальной состав академии специальными поездами были отправлены в в столицу нашей Родины — Москву. Короче говоря, академия вернулась на свою основную базу. Ну а мы поступили в распоряжение Главного управления кадров Наркомата обороны и стали ждать решения нашей дальнейшей судьбы.
18 ноября я получил назначение на должность командира 4-й гвардейской механизированной бригады 2-го гвардейского механизированного корпуса 2-й гвардейской армии. Сбылась моя мечта — буду служить в гвардии! [101]
Через два дня был уже на месте. 4-я гвардейская мехбригада располагалась в лесах южнее города Моршанск. Первым делом, естественно, представился корпусному начальству.
А командовал в то время корпусом генерал-майор К. В. Свиридов. Выходец из крестьян Саратовской губернии, призванный в царскую армию, он воевал еще с кайзеровскими войсками под Ригой. Имел чин младшего унтер-офицера. В годы гражданской войны в рядах Красной Армии сражался против Деникина и Колчака. После окончания военной школы имени ВЦИК командовал полком, дивизией. В этой должности и вступил в Великую Отечественную войну. А вот теперь ему доверили корпус. Гвардейский, механизированный!
Под стать комкору были и его заместитель полковник И. Ф. Кириченко, военком полковой комиссар А. Е. Сигунов, начальник штаба корпуса полковник М. М. Креславский, другие командиры.
Представившись своему непосредственному начальству, начал принимать дела, знакомиться со своей бригадой. Она состояла из штаба, политотдела, танкового полка, трех мотострелковых батальонов, батальона автоматчиков и подразделений обеспечения. Численность бригады достигала 4800 человек. В ней имелось 54 танка Т-34, 17 танков Т-70, 12 бронеавтомобилей БА-64, 300 грузовых автомобилей, много другого вооружения. Да, это была могучая сила, в десятки раз превосходящая мощь кавалерийской дивизии, в составе которой я впервые вступил в схватку с врагом в тяжелейшем сорок первом.
Да и личный состав в бригаде был, что называется, один к одному. В основном красноармейцы и командиры, вернувшиеся в строй после ранений, а, также моряки Тихоокеанского флота и курсанты военных училищ. Все они были обучены, неплохо владели оружием, были физически и морально закаленными, преданными Родине. Оставалось лишь освоить новую боевую технику да сколотить подразделения. Чем мы и занялись.
У меня оказались прекрасные помощники. Активно работал штаб бригады во главе с его начальником капитаном Я. И. Тимошенко. Командиром 23-го танкового полка был майор Я. М. Керлин, дважды награжденный орденом Красного Знамени, отличный методист и организатор боевой подготовки. На него тоже можно было положиться. Волей и требовательностью отличались и командиры мотострелковых [102] батальонов, других подразделений бригады, многие из которых уже имели боевой опыт.
Большую помощь мне оказывали политработники. Особенно заместитель командира по политической части А. Г. Королев и начальник политического отдела А. Д. Тихонов. Оба они были настоящими коммунистами, смелыми людьми, имели огромный авторитет среди бойцов и командиров. Словом, мне очень повезло, что я попал в такой коллектив.
К началу декабря 1942 года все подразделения и части, входящие в состав 2-го гвардейского механизированного корпуса, были уже сформированы, сколочены и закончили боевую подготовку. Теперь каждый из нас жил напряженным ожиданием: куда, на какой фронт нас направят?
Стратегическая обстановка была в то время довольно сложной. В результате начавшегося 19 ноября 1942 года контрнаступления наших войск под Сталинградом группировка гитлеровских войск генерал-полковника Паулюса, насчитывающая 330 тысяч человек, оказалась в окружении. Для ее деблокирования верховное главнокомандование вермахта создало под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна группу армий «Дон». Она имела задачу своими главными силами нанести контрудар из района Котельниково по войскам 51-й армии, прорвать здесь внешний фронт окружения, затем наступать вдоль железнодорожной линии Котельниково — Сталинград и во что бы то ни стало пробиться к 6-й армии. Операция именовалась «Зимняя гроза», и начать ее планировалось 12 декабря.
Советское Верховное Главнокомандование в эти дни серьезно готовилось к расчленению и окончательному разгрому окруженных войск Паулюса (операция «Кольцо») и уничтожению врага на Среднем Дону. Одновременно укрепляло внешний фронт окружения западнее Сталинграда. В числе других сил для ликвидации сталинградской группировки войск противника предназначалась и вновь созданная, но пока еще находящаяся в резерве Ставки 2-я гвардейская армия под командованием генерала Р. Я. Малиновского, в которую входил и наш корпус.
5 декабря эшелоны с нашей бригадой двинулись на юг. Пункт назначения — Иловлинская, что в 80 километрах севернее Сталинграда.
Перевозка проходила исключительно четко: эшелоны шли друг за другом, почти без остановок, на больших скоростях. [103]
Несмотря на близость фронта, мы ни разу не подверглись воздушным налетам врага: наша авиация прикрывала надежно.
Время в пути не проходило даром: личный состав продолжал изучать технику и вооружение, уставы и наставления. Политработники умело поддерживали у воинов высокий наступательный дух.
9 декабря выгрузились на станции Иловлинская и сосредоточились у хутора Шишкино (60 километров севернее Сталинграда). Через несколько дней закончили выгрузку и остальные части корпуса. И хотя мы находились довольно близко от противника (между внутренним и внешним кольцами окружения), выгрузка и сосредоточение наших войск прошли для его разведки незаметно. Это говорило о том, что мы уже научились скрытно от врага маневрировать довольно крупными силами. А ведь это во многом обеспечивало успех предстоящей операции.
По первоначальному решению Ставки 2-я гвардейская армия должна была войти в состав Донского фронта. Однако из-за начавшегося 12 декабря контрудара немцев на котельниковском направлении и в связи с создавшимся тяжелым положением на фронте 51-й армии она 14 декабря издала новую директиву, в которой, в частности, говорилось: «Все хозяйство Яковлева{5}, в первую очередь мехчасти, форсированным маршем двинуть на юг и расположить в тылу частей, действующих против котельниковской группировки противника». Поэтому наша армия была передана теперь уже в состав Сталинградского фронта.
15 декабря, получив соответствующий приказ, наша бригада начала марш в направлении на Калач, Нижне-Царицынский. В пути приходилось вести маневренные бои с просачивавшимися небольшими подразделениями противника и его разведывательными группами.
Общая же обстановка была такова. Перешедшие 12 декабря в районе Котельниково в наступление гитлеровские войска армейской группы «Гот» (57-й танковый корпус и батальон впервые брошенных в бой тяжелых танков «тигр») настойчиво рвались вперед. Перед ними оказались три довольно слабые стрелковые дивизии, одна танковая бригада да две кавалерийские дивизии из 4-го кавкорпуса. Не знал я тогда, что, имея значительное превосходство в силах, враг [104] прорвал здесь нашу оборону и устремился в северо-восточном направлении. 14 декабря фашисты вышли к реке Аксай и овладели населенным пунктом Верхне-Кумский. Бои шли тяжелые, этот населенный пункт несколько раз переходил из рук в руки.
17 декабря немцы еще решительнее продолжили наступление. Но опоздали. Утром 18 декабря по северному берегу реки Мышкова уже развернулись для боя стрелковые дивизии подоспевшей 2-й гвардейской армии, а ее 2-й гвардейский механизированный корпус сосредоточился в районе совхоза «Крепь». Эту силу врагу не так-то легко было сломить.
Мышкова была почти незаметной степной речушкой. Неширокая и неглубокая, она даже в половодье не являлась неодолимой преградой. А сейчас, замерзшая и заметенная снегом, вовсе имела вид невзрачного ручейка. Правда, хорошо было то, что ее северный берег заметно возвышался над южным, а это было хотя и небольшое, но все же противотанковое препятствие. За рекой же и дальше на восток, до самого Сталинграда, простиралась гладкая и ровная, как стол, степь. Вот здесь уже ничто не могло бы задержать противника в случае его прорыва. Поэтому наше командование придавало столь большое значение этому рубежу. Да и все бойцы понимали его важность. «Здесь будем стоять насмерть!» — заявляли они.
Итак, войска нашей армии занимали оборону. И одновременно вели бои с наступавшим противником. Враг изо всех сил стремился прорвать оборону на реке Мышкова. 19 декабря ему кое-где удалось выйти на противоположный берег этой речушки и даже захватить здесь несколько населенных пунктов. В частности, он занял Нижне-Кумский. Но в ту же ночь 24-я гвардейская стрелковая дивизия нашей армии выбила его из Нижне-Кумского и закрепилась в этом населенном пункте. Точнее, Нижне-Кумский дивизия освободила не весь, а лишь его часть. 20 декабря она продолжала бой и за него, и одновременно за Васильевку.
Тем временем представитель Ставки ВГК генерал-полковник А. М. Василевский предложил Верховному Главнокомандующему утвердить такой план действий для 2-й гвардейской армии. Он считал необходимым «в ночь на 21-е и 21-го развернуть гвардейские стрелковые корпуса Яковлева по реке Мышкова на фронте Нижне-Кумский — Капкинский и 2-й гвардейский мехкорпус сосредоточить в районе Перегрузный, Аксай, Шелестов и с утра 22.XII перейти к активным действиям... 2-й гвардейский мехкорпус из района Аксай, [105] действиями по флангу и тылу противника через Дарганов, к вечеру 22.XII должен будет, захватив сильным передовым отрядом Котельниково, главными силами выйти в район Пимен-Черни, Гремячая и тем самым прочно сесть на тылы группировки противника, действующей к северу от Котельниково. 23.XII — ликвидация противника к северо-востоку от Котельниково, с сильным заслоном от 2-го гвардейского мехкорпуса в сторону Дубовское и с выходом гвардейских стрелковых корпусов к вечеру на линию Верхне-Яблочный — Пимен-Черни — Дарганов. 24.XII — выход гвардейских стрелковых корпусов на линию Майорский — Котельниково — Поперечный с выброской 2-го гвардейского мехкорпуса и корпуса Вольского на реку Сал, седлая железную дорогу»{6}. Сталин утвердил этот план. Однако ожесточенные бои на реке Мышкова вынудили перенести срок начала нашего наступления.
В ночь на 23 декабря в нашу бригаду прибыли командир 2-го гвардейского механизированного корпуса генерал К. В. Свиридов и командир 13-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майор П. Г. Чанчибадзе. 13-й гвардейский стрелковый корпус занимал оборону впереди позиций 2-го гвардейского мехкорпуса и вел в это время тяжелые бои с врагом. Генерал Свиридов поставил нашей бригаде задачу: этой же ночью частью сил выйти к деревне Васильевка и во взаимодействии со стрелковыми полками 13-го гвардейского Корпуса отразить атаки противника, а затем мощным огневым ударом обеспечить переход в контрнаступление частей 13-го корпуса.
Что ж, это нам под силу.
Поставленную задачу мы решили выполнить силами 23-го танкового полка майора Я. М. Керлина и мотострелкового батальона старшего лейтенанта И. С. Задорожного, усилив их 3-й батареей 54-го отдельного гвардейского истребительно-противотанкового дивизиона.
Действовать следовало немедленно, чтобы успеть к рассвету обеспечить переход частей 13-го гвардейского стрелкового корпуса в контрнаступление. Поэтому мы с майором Керлиным тут же выехали в штаб оборонявшейся впереди нас стрелковой дивизии и договорились с ее командиром о взаимодействии и связи. Высланные оттуда проводники [106] встретили части нашей бригады, совершавшие марш им навстречу, и помогли разместиться на указанных рубежах.
Вскоре мы уже вступили в соприкосновение с наступающим противником. Бой сразу же принял исключительно ожесточенный характер. На нас шли десятки фашистских танков, за ними пехота. С этой стальной лавиной вступили в единоборство все наши орудия, в том числе и танковые. А их у нас было около семидесяти стволов. Да еще около сотни пулеметов, которые косили вражескую пехоту. Вражеская атака была отбита.
С утра 23 декабря мы снова всей силой огня обрушились на противника, засевшего в Васильевке. За сравнительно короткое время нами было выпущено более 2500 мин и снарядов. В журнале боевых действий 4-й гвардейской механизированной бригады об этом эпизоде записано так:
«Море огня озарило населенный пункт. Заметавшиеся гитлеровцы, бросая технику, сломя голову бежали на противоположную окраину села, но снаряды и пули настигали их и там. Сотни врагов нашли себе здесь могилу. Десятки орудий и пулеметов врага замолкли навсегда»{7}.
Особо отличилась в этом бою 2-я танковая рота старшего лейтенанта Г. И. Величко, который за умелые действия был награжден орденом Красного Знамени. А политрука этой же роты И. В. Попова отметили орденом Красной Звезды.
Но это будет потом. А пока же вслед за нашим огневым валом части 3-й и 41-й гвардейских стрелковых дивизий атаковали противника в Васильевке и Капкинском и вскоре овладели этими пунктами. А уже за ними двинулись на врага и воины нашего 2-го гвардейского механизированного корпуса.
Забегая несколько вперед, скажу, что день 23 декабря стал последним днем наступления фашистской деблокирующей группировки. Враг выдохся. До Сталинграда ему оставалось пройти всего 35–40 километров, но они фашистам оказались не под силу. Советские воины своими героическими действиями остановили врага. Расчеты немецко-фашистского командования все же вызволить из окружения войска Паулюса потерпели полный провал.
В течение тех дней, пока части нашей бригады оборонялись на рубежах рек Аксай и Мышкова, 2-я гвардейская армия успела уже полностью развернуть свои войска и подготовиться к решительному наступлению. Оно началось 24 декабря. С севера и северо-востока, от рубежа реки Мышкова [107] в направлении на Котельниково, двинулись соединения нашей 2-й гвардейской и 51-й армий. Части же 2-го гвардейского мехкорпуса, перегруппировавшись к своему правому флангу, форсировали реку Мышкова на участке Громославка, Ивановка и нанесли по противнику удар к югу, в направлении высоты 104,5, балка Рассыпная.
Моя же мехбригада совместно со 2-й ротой 55-го саперного батальона должна была форсировать Мышкову у Ивановки, а затем из района Громославки атаковать противника в направлении высоты 104,5{8}.
К 8 часам утра 24 декабря наша бригада заняла исходное положение на южном берегу реки Мышкова в районе Громославки и, имея в авангарде 23-й танковый полк, в 12 часов начала наступление вдоль дороги Громославка — Шестаково, нанося удар во фланг противнику. Враг, выбитый с завоеванных уже было им позиций, оказывая яростное сопротивление, отходил тем временем на заранее подготовленные рубежи за рекой Аксай.
Особенно сильные схватки разгорелись в районе хутора Кругляков и населенного пункта Моисеев, где оборона противника активно поддерживалась его артиллерией. Здесь нам тоже пришлось подтянуть всю свою артиллерию, развернуть ее на огневых позициях и нанести мощный удар по врагу. И лишь затем направить в атаку танковый полк и два мотострелковых батальона. Бой был жаркий, он гремел, не смолкая, около двух часов. И все-таки мы прорвали оборону гитлеровцев!
Из этого боя мне помнится такой эпизод. После прорыва вражеской обороны я направился на КП 23-го танкового полка. Майор Керлин, управляя в это время по радио своими подразделениями, приказал им перейти к активному преследованию фашистов, а добивать их мелкие подразделения оставить на долю подошедшей уже мотопехоты. Но вот он вызвал к себе разведчиков сержантов Ф. М. Волкова и Г. М. Долганова и приказал им разыскать танк командира роты старшего лейтенанта С. Т. Лебедева, который почему-то не отвечал на его запросы.
Лихие сержанты тут же бросились выполнять приказ майора. Но не прошло и нескольких минут, как видим: идет нам навстречу целая группа немцев. Среди них офицер, несколько унтер-офицеров, остальные солдаты. Мы с Керлиным [108] невольно хватаемся за оружие. Но тут впереди этой группы появился сержант Г. М. Долганов.
— Это что такое? — строго спрашивает его майор. — Я вас зачем посылал?
Сержант явно смутился. Начал оправдываться:
— Товарищ майор, извините, пришлось задержаться. Сейчас разыщем ротного, один момент...
— А где это вы вот их выловили? — вмешиваюсь я, с улыбкой кивая на пленных.
— Да в траншее, товарищ подполковник (мне тогда уже было присвоено это звание), — отвечает Долганов. — Бежим, а они навстречу. Первым Волков сбил с ног вот его, — сержант кивнул в сторону гитлеровского офицера. — Ну а потом и остальные руки подняли. Я вот их привел, а Волков сейчас танк Лебедева, командира роты, ищет...
— Ну ладно, — смягчается Керлин. — Доставьте пленных в штаб корпуса и возвращайтесь...
А сержант Ф. М. Волков в это самое время уже обнаружил танк старшего лейтенанта С. Т. Лебедева. Он горел. Сержант смог вытащить из пылающей машины тяжелораненых членов экипажа, оказать первую медицинскую помощь, а затем направить к ним санитаров.
Командир корпуса, когда ему доложили об этом, объявил смелым разведчикам благодарность и наградил их часами. Вот так наши воины совершали героические подвиги, подчас даже не видя в этом ничего особенного.
К исходу 24 декабря наша бригада вышла на рубеж балки Неклинская. И тут получила новую задачу. Теперь ей предстояло повернуть на юг и выйти к реке Аксай. Форсировав ее, захватить переправы у хуторов Ромашкин и Антонов, освободить эти населенные пункты от противника, а затем продолжать наступление уже в направлении села Шестаково.
А это оказалось делом непростым. Разведка донесла, что оборона противника организована здесь весьма продуманно. Все населенные пункты превращены в мощные узлы сопротивления, танки и артиллерия тщательно окопаны, прекрасно налажено огневое взаимодействие.
На следующее утро на нас действительно обрушилась буквально лавина огня. Беспрерывно и довольно точно били орудия и минометы. К тому же налетела фашистская авиация, посыпались бомбы. Нам пришлось быстро рассредоточиться и укрыться в балках.
После такой встречи мы стали еще серьезнее готовиться к предстоящему удару по врагу: впереди мотострелковых [109] подразделений развернули танки, выделили достаточный резерв, продумали и порядок перехода в атаку. Начали с короткого, но достаточно мощного огневого налета. А затем стремительно пошли в атаку танки. И все-таки бой продолжался целых два дня — 25 и 26 декабря, продолжался почти без передышки, подчас переходя даже в рукопашные схватки. И враг не выдержал, оставил населенные пункты Ромашкин, Антонов и Шестаково. Мы взяли в них богатые трофеи: много артиллерии, несколько складов с боеприпасами и продовольствием. Но особую ценность представляли документы штаба разгромленной здесь танковой дивизии фашистов, из которых нам многое стало известно о группировке Манштейна и ее ближайших планах.
В эти дни отличились многие воины бригады. Расскажу о некоторых из них. И в первую очередь о механике-водителе танка Т-34 сержанте А. Толкачеве. Ворвавшись на своей тридцатьчетверке в деревню Шестаково, он тут же раздавил гусеницами противотанковую пушку, а затем огнем из пулемета уничтожил до взвода фашистов. Но врагу все-таки удалось подбить советский танк. Экипаж, за исключением сержанта Толкачева, погиб. И тогда механик-водитель, выскочив из горящей тридцатьчетверки, в рукопашной схватке уничтожил немецкого офицера и двух солдат. Затем, отбив у врага автомашину с прицепленной к ней пушкой, Толкачев сумел завести мотор и вывезти с поля боя тяжелораненых командира роты, заместителя командира роты по политической части, командира взвода и еще троих раненых танкистов из различных экипажей.
А мотострелок сержант Герасимов в ходе уличного боя в Шестаково сумел захватить вражеское противотанковое орудие. Развернув его, гвардеец в одиночку открыл огонь. Уничтожил два дзота и автомашину.
Красноармеец Щепкин в этом же бою уничтожил двух фашистов, расчет противотанкового ружья. А затем подбил из этого же ружья немецкий грузовик.
И подобных примеров мужества и героизма наших гвардейцев можно было бы привести немало.
А вот лично для меня 26 декабря закончилось трагично. Во время воздушного налета я был тяжело ранен и потерял сознание. Короче говоря, выбыл, к сожалению, из строя.
Очнулся уже на операционном столе. Оставался, видимо, еще в состоянии глубокого шока, ибо воспринимал все происходящее [110] смутно, обрывками. А мне в это время делали операцию под местным наркозом.
Операция оказалась неудачной. Осколок авиационной бомбы, угодив мне в спину, увлек за собой и обрывки шерстяного обмундирования, мелкие косточки раздробленных ребер. Все это застряло в правом легком. Но во время первой операции из-за моего крайне тяжелого состояния не стали извлекать ни осколок бомбы, ни другие инородные тела. Просто зашили разорванное легкое и все.
Чувствовал я себя, естественно, плохо. Приехавший навестить меня заместитель командующего 2-й гвардейской армией Герой Советского Союза генерал Яков Григорьевич Крейзер распорядился немедленно эвакуировать меня в тыловой госпиталь. Делать это надо было срочно, а значит, только самолетом. Но санитарные самолеты Ли-2 из-за опасной воздушной обстановки в зоне боевых действий не летали. Следовательно, рассчитывать приходилось только на У-2.
Не буду описывать все неудобства, которые пришлось испытать при перевозке (ведь транспортировать меня можно было только лежа), скажу лишь, что я все-таки оказался в тыловом госпитале. Здесь доктор медицинских наук, профессор подполковник Оглоблин, бывший заведующий кафедрой хирургии Минского медицинского института, дважды оперировал меня. Но рана на спине тем не менее не заживала. Пришлось делать операцию в третий раз. Наконец-то она прошла успешно. И после семи месяцев лечения, с немалыми мучениями, но я смог все-таки вернуться в строй. Об этом и пойдет речь дальше. [111]