Глава третья.

На дальних подступах к Москве

Известие о начале войны застало наш 112-й горнокавалерийский полк в лагерях. И с тех пор почти целый месяц мы жили ожиданием, с болью в душе слушая тревожные сводки Совинформбюро, жадно читая газеты, в которых сообщалось о положении на фронтах. Естественно, рвались на фронт. Но нас почему-то так и не выводили из лагерей.

И вот 9 июля в час ночи прозвучал сигнал боевой тревоги. Первой же мыслью было: наконец-то дождались, посылают на фронт!

Выскочил из палатки. Вокруг — непроглядная тьма. Дышалось легко и приятно. Ведь в разгаре было жаркое, душное лето, и только ночью, вот как сейчас, на землю опускалась живительная прохлада.

Черное южное небо усыпано яркими звездами. Но через мгновение такие же звездочки замелькали и на земле: это, освещая себе фонариками дорогу, спешили к месту построения командиры.

Со всех сторон доносился топот сотен ног и конских копыт. Полк строился привычно и быстро. В темноте не было видно лиц кавалеристов, но я знал, что они действуют, как положено по сигналу боевой тревоги.

— Командиры подразделений, ко мне! — властно прозвучал во тьме голос командира полка майора В. И. Трубникова. И когда мы собрались, он объявил: — По приказу полковника Кулиева наш полк должен совершить форсированный марш и как можно скорее прибыть на зимние квартиры. Все ясно? Действуйте! Предупреждаю, на марше быть предельно собранными. Путь не близкий, а дорога...

Да, марш предстоял нелегкий. Сто сорок километров по труднопроходимой местности, по узким дорогам-карнизам, над глубокими горными ущельями, притом, повторяю, в непроглядной тьме, ночью. К тому же на пути — две ледяные порожистые реки, Карадарья и Сырдарья, которые нужно [51] было преодолеть. Но что все это по сравнению с тем, что может ожидать нас впереди!

Итак, марш начался. Это был действительно строгий экзамен, суровая проверка людей на выносливость и закалку. Но все обошлось благополучно. В точно назначенное время мы прибыли на место.

10 июля был получен приказ командующего войсками Среднеазиатского военного округа. Нашей дивизии объявлялась мобилизация. К ней мы были давно готовы: каждый отлично знал, что ему надлежит делать (вот где пригодился опыт проведенного в начале этого года учения!).

Огромную помощь в развертывании дивизии нам оказали партийные и советские органы. Дивизия быстро пополнилась хорошо обученными бойцами и командирами, призванными из запаса. Большое внимание было уделено укомплектованности ее транспортными средствами и конским составом.

Трудно переоценить вклад в общее дело политработников, коммунистов и комсомольцев соединения. Все они в те дни, четко действуя на своих местах, мобилизовывали воинов на отличное и быстрейшее выполнение поставленной задачи.

К исходу 13 июля 21-я дивизия, перекрыв все сроки отмобилизования, была уже готова к погрузке.

И вот наступил долгожданный день. Накануне погрузки в эшелоны к нам прибыл полковник Я. К. Кулиев. Он внимательно проверил укомплектованность полка личным составом и боевой техникой, поинтересовался настроением кавалеристов. Потом приказал собрать личный состав и произнес короткую речь. Как сейчас помню его проникновенные заключительные слова:

— Товарищи! Настало время, когда мы должны выполнить нашу присягу перед партией, государством, перед всем нашим народом и прославить советское оружие. Будьте же достойными сынами своей великой социалистической Родины!

Потом Якуб Кулиевич подошел к группе командиров и сказал:

— Ну вот, друзья, мы и дождались. Едем защищать Родину!

— А куда нас направляют, товарищ полковник? На какой участок? — посыпались со всех сторон вопросы.

— Ну, на это я ответить вам сейчас не могу, сами понимаете, военная тайна, — улыбнулся комдив. И пошутил: — Но машинист дорогу знает, куда надо — довезет. [52]

Прозвучал сигнал, и началась погрузка. Всюду на станции шум, движение, грохот. Бойцы заводят коней в вагоны, на открытые платформы грузится техника, военное имущество. И вот — протяжный гудок паровоза. В путь!

* * *

Уже несколько часов мы в пути. Однако настроение у всех подавленное. Ведь эшелоны почему-то идут на юг. Да и вообще... Припомнилось: еще во время погрузки мы немало удивились приказу брать с собой архивы и все нетабельное имущество — шкафы, столы, сейфы. А командирам даже и выходное обмундирование. Что бы все это значило? Ведь не сейфами же и не в парадных мундирах мы будем бить фашистов. Значит...

Но вскоре эшелоны пошли в обратную сторону. Прибыли в Ташкент. На перроне вокзала много военных. Здесь же и полковник Я. К. Кулиев. Как только поезд остановился, дежурный по станции громко потребовал к себе начальника эшелона. Выйдя из вагона, я вместе с ним подошел к группе командиров и представился старшему по званию, генералу. Выслушав мой рапорт, тот приказал немедленно выгрузить все нетабельное имущество и архив полка и сдать все это представителю штаба округа.

«Ну, дела! — подумал я с неудовольствием. — Люди воюют, а ты то грузи, то выгружай...»

По-видимому, эти мысли слишком отразились на моем лице, ибо полковник Кулиев, пристально взглянув на меня, довольно резко приказал:

— Товарищ капитан! Назначьте команды для выгрузки! Архив сдать по описи, имущество — по штучному счету. На исполнение — один час.

— Слушаюсь! — вытянулся я.

— Нас направляют в действующую армию, — уже мягче пояснил командир дивизии. — Нетабельное имущество нам не пригодится. Так что действуйте.

«Вот это другое дело! — обрадовался я. — Наконец-то ясность, сомнения — прочь!»

Бойцы быстро выгрузили все лишнее имущество, и после краткого напутственного слова командующего войсками округа, пожелавшего нам боевых удач, мы снова тронулись в путь. Теперь уже на северо-запад.

Как стало позднее известно, наша 21-я дивизия вначале планировалась для несения службы в южных районах нашей страны. Но в связи с тяжелой обстановкой на фронте [53] прежнее решение было изменено. Едем в действующую армию!

И вновь мелькают по сторонам станции и полустанки. За Ташкентом последовали Саратов, Тамбов, Орел. Эшелоны идут по «зеленой улице», останавливаясь лишь для замены паровозов да заправки их топливом и водой.

Нам все чаще встречаются поезда с эвакуируемыми жителями западных областей, с оборудованием заводов и фабрик, перебазируемых на восток. Идут эшелоны с ранеными. Наши кавалеристы, находившиеся до этого очень далеко от полей сражений и впервые воочию увидевшие это отражение великого народного бедствия, еще явственнее почувствовали грозное дыхание войны. Посуровели их лица, у каждого на уме лишь один вопрос — скоро ли приедем? Защитить, заслонить собой этих потерявших дом и покой детей, женщин и стариков, уничтожить подлого врага — это желание овладело всеми.

После Орла стало чувствоваться приближение фронта: разрушенные и сожженные бомбежками дома, по обочинам дорог — перевернутые и обгоревшие автомобили. Эшелон по-прежнему идет почти без остановок. И вдруг на одном из перегонов резко тормозит, потом снова трогается. Что такое?

— Во-озду-ух! — слышится запоздалое предупреждение дежурного.

Вражеские самолеты появляются из-за леса внезапно, тенями проносятся над вагонами. И тут же слышатся гулкие взрывы бомб. Испуганно ржут в вагонах кони, тревожно переглядываются люди, впервые попавшие под бомбежку. Но паники нет. Тем временем бомбовозы развернулись и пошли на второй заход. Захлопали выстрелы: это с платформ открыли по самолетам огонь из своих карабинов и пулеметов наши конники.

Несколько раз проносились над эшелоном гитлеровские стервятники, поливая нас теперь уже из пушек и пулеметов. И троих наших кавалеристов нашли-таки фашистские пули. Погибли помощник командира 17-го горнокавалерийского полка капитан Березоворуцкий и два бойца. Не довелось им доехать до фронта...

Это был первый увиденный нами реальный враг. И первая схватка, когда после минутной растерянности конники бросились к оружию. Это были и первые наши жертвы.

После Орла наши эшелоны подвергались налетам уже через каждые 4–6 часов. Однако больших неприятностей [54] и потерь от них у нас не было. Ибо бомбили фашисты, как правило, неприцельно, заходя не вдоль, а поперек хода эшелонов. Да и стреляли не слишком метко.

* * *

Ранним июльским утром наш эшелон прибыл на станцию Унеча, что в Брянской области. Встретивший нас представитель штаба дивизии предложил разгружаться. Тут же подъехал и легковой автомобиль, из которого вышел... полковник Я. К. Кулиев. Я был очень удивлен: ведь после отправки эшелонов он еще оставался в Ташкенте. Не меньше удивился и комдив: провожал наш эшелон предпоследним, а прибыли мы первыми.

— Ай да молодцы! Как это вы всех обскакали? — спросил Кулиев.

— Меньше других пострадали от налетов, потому и проскочили без задержки, — ответил я.

— Ну, добро! Разгружайтесь. А я поеду на соседнюю станцию, — сказал полковник, и его автомобиль помчался на восток, оставляя за собой клубы пыли.

С каким удовольствием после десяти дней тряски выпрыгивали из вагонов конники! Дорога всех порядком утомила. А здесь щедро грело ласковое солнце, все вокруг утопало в яркой густой зелени. Лошади, почти две недели жевавшие в вагонах сухое сено, жадно накинулись на сочную траву. Однако, опасаясь налетов немецкой авиации, мы поторапливались с выгрузкой.

С 23 по 26 июля части 21-й дивизии, выгрузившись на станциях Унеча и Песочная, сосредоточивались в окрестных лесах, готовясь к ведению боевых действий.

Почти в одно время с нами в этом же районе выгрузилась из эшелонов и 52-я кавалерийская дивизия полковника Н. П. Якунина. Сюда же прибыл и генерал-инспектор кавалерии генерал-полковник О. И. Городовиков. Ока Иванович пользовался у всех огромным уважением и авторитетом. Он хорошо знал командиров обоих наших соединений еще по довоенной службе, его тоже знали и любили все кавалеристы. О. И. Городовиков тут же начал формировать кавалерийскую группу из 21-и и 52-й дивизий.

В это время у меня произошла неожиданная, но памятная встреча. Надо сказать, что в первые дни пребывания во фронтовой обстановке мы подчас излишне осторожничали. Например, даже днем людям, находящимся в лесу, запрещалось курить в целях маскировки от воздушных разведчиков. А ведь лес был прекрасной крышей, под которой [55] не только огня папиросы, но и самих-то нас не было видно. И тем не менее приказ строго выполняли. И вот вижу: стоит под деревьями группа командиров, и все курят. Иду наводить порядок. Подойдя к ним, узнаю стоящего в центре группы бывшего командира нашей дивизии генерала А. С. Жадова, который что-то рассказывает.

Я радостно его поприветствовал. Не прекращая разговора, Жадов крепко пожал мне руку, как будто мы расстались лишь вчера, и продолжил:

— Немец, товарищи, противник серьезный, техникой оснащен великолепно. Именно поэтому он и давит на нас, берет пока верх.

— Так что же, товарищ генерал, на него и управы нет? — тихо спросил кто-то.

— Почему же, — спокойно ответил Жадов. — Мои десантники, например, держались очень неплохо. Техники у нас, правда, сейчас мало, а без нее тяжело. Знаю, что и у вас ее тоже немного. А кавалерии с карабинами да шашками против танков сражаться трудно. Но нужно! Идут, например, на вас танки и мотопехота — не теряйтесь. Лошадей отводите в укрытия — в лощины, лес, овраги. А сами занимайте оборону. Зарывайтесь в землю! Пушки, танки — на прямую наводку.

— А как вы, товарищ генерал, с танками боролись?

— Никаких особых средств не было. Мины да гранаты. Но гранаты наши десантники связывали по пять штук, иначе гусеницу не перебьешь.

— Да-а, на лошадях против танков воевать нелегко, — задумчиво сказал я.

— Нелегко, капитан, — ответил Алексей Семенович. — Война вообще дело трудное. Но мы к ней готовились с вами давно, — он посмотрел на стоящих вокруг командиров, — и многому научились. Справимся и с фашистами! Обязательно справимся!

А обстановка на фронте складывалась к тому времени довольно серьезная. На западном направлении, хотя и ценой огромных усилий и потерь, фашисты все же заняли Смоленск, Кричев и развивали теперь наступление на Рославль. Советские войска вели тяжелые сдерживающие бои С полчищами 2-й танковой группы генерала Гудериана. Вот в этих условиях наша вновь созданная кавалерийская группа и должна была действовать на стыке флангов 13-й и 28-й армий. Цель — задержать продвижение противника на восток. [56]

28 июля 1941 года наша дивизия совершила ночной марш и сосредоточилась в лесу в 20–25 километрах северо-западнее города Сураж. Сюда же прибыл и О. И. Городовиков с сопровождавшими его командирами. Вечером в штабной палатке состоялось совещание, на котором Ока Иванович разъяснил задачу дивизии. Она должна была выйти в район боевых действий 28-й армии, влиться в ее состав и по указанию ее командующего генерала В. Я. Качалова нанести удары по тылам рославльской группировки войск противника.

Поскольку нам предстояло сражаться во вражеском тылу, а эти действия имеют свою специфику, большое внимание было уделено партийно-политической работе. Во всех частях и подразделениях были проведены открытые партийные и комсомольские собрания.

И вот, оставив в районе Суража свои тыловые подразделения, дивизия тронулась в путь. Она должна была скрытно от врага пройти ночными маршами по смоленским лесам и к 4.00 2 августа выйти в район Шибнево, Пожога, Пустосел. По пути нам предстояло пересечь проходящие почти параллельно друг другу железную дорогу и шоссе на участке Кричев — Рославль, вдоль которых развивал наступление 24-й моторизованный корпус 2-й танковой группы гитлеровцев.

* * *

Дивизия начала марш вечером 28 июля. Был строгий приказ: соблюдать тишину, огня не зажигать, ничем себя не демаскировать.

Фашисты вели активную разведку местности. Они забрасывали в леса прифронтовой зоны десантников-разведчиков, которые сообщали своему командованию об обнаружении наших войск. Сигналы они подавали осветительными ракетами или по радио. Тай что предосторожности были не лишними.

Уже в первые часы марша наши конники выловили несколько таких «информаторов». А в дальнейшем неоднократно встречались и с разведывательными группами гитлеровцев. Кавалеристы без шума и выстрелов уничтожали их шашками.

Днем мы старались получше замаскироваться. Противник, контролируя движение к фронту резервных советских частей, вел и непрерывную воздушную разведку. «Рамы» висели в воздухе целыми днями, как ищейки, выслеживая наши войска. И тут же наводили на них свои бомбардировщики. [57] Мы тоже несколько раз подвергались ударам с воздуха, однако благодаря удачной маскировке больших потерь не понесли.

31 июля в целях улучшения маскировки и скрытности передвижения было принято решение разделить полки дивизии на две колонны и продолжать марш уже по разным маршрутам. К тому же и движение двумя меньшими по составу колоннами прибавляло маневренности, облегчало управление. Правда, силы каждой из колонн стали слабее, чем до разделения, что в данной обстановке было также опасно.

Левую колонну составляли главные силы дивизии: передовым отрядом шел 67-й горнокавалерийский полк, затем 17-й горнокавалерийский полк и 22-й конноартиллерийский дивизион, затем штаб дивизии, подразделения обеспечения и обслуживания. Их маршрут проходил через Никулино, Савку, Понятовку, Шумячи, Шибнево, Пожогу.

Правее, через Сенную, Жигаловку, Зверинку, Криволес, Пустосел, пролегал маршрут другой колонны, состоявшей из нашего 112-го полка и 23-го бронетанкового дивизиона.

Оба маршрута, как уже говорилось, пересекали шоссе и железную дорогу в 20–30 километрах западнее Рославля.

Как это часто бывает на войне, в это время случилось то, чего никто из нас не мог предвидеть: в ночь на 1 августа моторизованные части противника прорвали оборону по реке Сож на участке Кричев, Мстиславль и повели стремительное наступление на Рославль. Обстановка вынудила нас форсировать марш: 1 августа без обычной дневки обе колонны дивизии продолжили движение в указанный район, А дневной переход конницы, да еще и без всякого прикрытия от воздействия авиации противника, конечно же дело весьма рискованное. Но нужно было спешить, и мы рискнули. Надеялись проскочить. Однако вездесущие «рамы» выследили нас. И тут же навели на наши колонны бомбардировщиков.

Итак, не успев рассредоточиться, наши части попали под бомбовый удар, яростный пушечный и пулеметный обстрел. Мне потом рассказали, как в левой колонне полковник Я. К. Кулиев первым спрыгнул с коня, схватил ручной пулемет, приспособил его для стрельбы по воздушным целям и открыл огонь по самолетам противника. Это послужило примером и для находившихся рядом с ним кавалеристов: по крестатым бомбардировщикам был открыт дружный залповый огонь из карабинов, остальных ручных пулеметов. И он дал результат: один из «юнкерсов» задымил и резко пошел на снижение... [58]

Вскоре колонны снова продолжили движение в северном направлении. И вдруг часа в три ночи от разведчиков поступили донесения о неожиданно появившемся перед нами противнике. Его моторизованные части шли по шоссе на восток. А южнее шоссе также двигались сильные моторизованные отряды врага, охраняя фланги своих войск.

Наши же колонны к этому времени уже настолько удалились друг от друга, что радиостанции не могли обеспечить между ними связи. Поэтому боевые действия им пришлось вести самостоятельно, не чувствуя локтя друг друга, причем при крайне неблагоприятном для нас соотношении сил. Об этом-то и пойдет речь ниже.

* * *

Левую колонну, как уже говорилось, возглавлял комдив полковник Я. К. Кулиев. Ее боевые действия тогда, 2 августа, довольно подробно изложены в истории дивизии. Кроме того, автор этих строк позднее не раз посещал район боевых действий этой колонны, разговаривал со свидетелями описываемых событий. А дело было так.

Передовой отряд левой колонны (67-й полк) в 5 часов утра 2 августа на подходе к станции Понятовка внезапно встретился с танками и мотопехотой противника. Полк с ходу развернулся и вступил в бой. При поддержке артиллерии 22-го конноартиллерийского дивизиона он вытеснил со станции врага, подбив при этом два его танка. Затем, перейдя через железную дорогу, 67-й горнокавалерийский полк продолжил наступление на деревню Понятовка, расположенную примерно в 3–5 километрах от одноименной станции. При этом комдив Я. К. Кулиев приказал его командиру майору А. М. Максимову в затяжной бой не вступать, а при возможности обойти эту деревню. Однако откатившиеся от станции гитлеровцы к этому времени уже опомнились и поджидали кавалеристов. На подходе к Понятовке, из соседнего села Зимницы, 67-й полк был встречен плотным орудийным и минометным огнем. Из самой Понятовки на наши подразделения двинулось 12 танков и 6 бронемашин, а со стороны деревни Глушково во фланг — еще 6 броневых машин с десантом пехоты.

Кавалеристам полка пришлось принимать бой. Его успешно начал 22-й конноартиллерийский дивизион, занявший позиции в километре юго-западнее станции Понятовка. Он открыл шквальный огонь по танкам и пехоте противника. В результате 3 танка и 4 бронемашины были уничтожены, остальные развернулись и ушли в Глушково. [59]

Теперь, чтобы расчистить себе путь на север, конникам было необходимо выбить врага из деревни Зимницы. И с этим успешно справился 2-й эскадрон 17-го полка. При поддержке артиллерии он стремительной атакой вышвырнул из села пехоту врага, разгромив при этом его минометную батарею.

Первые успехи радовали. Но обстановка продолжала ухудшаться. Ибо со стороны Кричева, поднимая густую пыль, на колонну уже двигались новые фашистские танки и мотопехота. Усилился артиллерийский и минометный огонь.

В это время к полковнику Я. К. Кулиеву прибыл командир 45-го стрелкового корпуса 13-й армии Э. Я. Магон. Он сообщил, что группа войск 28-й армии, на соединение с которой и пробивалась наша 21-я дивизия, 1 августа развернула наступление из района Рославля на Смоленск, навстречу прорвавшемуся противнику. Но против трех дивизий этой группы враг бросил сразу два армейских и один моторизованный корпус — всего девять дивизий. Противнику удалось выйти в район Рославля, в тыл советским войскам. Таким образом, обескровленные соединения 28-й армии находятся сейчас в окружении.

От имени Военного совета 13-й армии Э. Я. Магон поставил задачу 21-й дивизии: с боями оттягивать на себя противника, прорвавшегося со стороны Кричева, не дать ему ворваться в Рославль и этим хотя бы в какой-то степени облегчить положение группы войск из 28-й армии.

Тем временем враг, видимо, решил поскорее расправиться с упорно оборонявшимися конниками нашей дивизии и вызвал себе на помощь авиацию. В полдень на кавалеристов снова обрушились фашистские самолеты. «Юнкерсы» вываливали из своего чрева десятки бомб, разрывы которых сливались в сплошной грохот. Их дополняла неистовая штурмовка «мессершмиттов», поливавших наши позиции огнем пушек и пулеметов.

Затем опять одна за другой начались яростные атаки вражеской пехоты и танков. В течение дня противник предпринял шесть таких атак, но все они были отбиты. Попытка же врага обойти кавалеристов с флангов тоже провалилась: наткнувшись на плотный огонь, гитлеровская пехота откатилась, а танки попали в болото и увязли в зыбкой трясине.

Однако и наши конники не имели свободы маневра, так как справа и слева от них лежали непроходимые болота. Оказавшись как бы в тисках, они вынуждены были вести [60] бой в крайне невыгодных для себя условиях, неся при этом большие потери от артиллерийского и минометного огня противника.

Вечером 2 августа, оценив сложившуюся обстановку, командир дивизии отдал приказ на выход из боя. Поэскадронно, под прикрытием огня своей артиллерии полки начали отход на юг, за линию железной дороги, сосредоточившись затем в районе Новый Стан, Зубова Буда.

В итоге этого боя, который длился 14 часов, воинами левой колонны было уничтожено 25 вражеских танков, до двух батальонов пехоты, 8 бронетранспортеров, 3 минометные батареи. Наши потери тоже были весьма ощутимыми. Мы потеряли около 400 человек убитыми и ранеными, смертью храбрых пали командир 67-го полка майор А. М. Максимов и командир 22-го артиллерийского дивизиона майор М. Ф. Воронцов{1}.

Однако, несмотря на потери, этот бой в целом был для воинов левой колонны успешным. Ведь они почти на сутки задержали на этом направлении продвижение вражеских войск.

* * *

К исходу 2 августа, немного приведя себя в порядок, полки левой колонны дивизии вновь выступили на ночной марш все с той же задачей — пересечь линию железной дороги и шоссе для действий в тылу рославльской группировки войск противника. В течение последующих 4–5 дней командование 13-й армии, пытаясь ввести эти полки в тыл врага, бросало их на разные направления, чтобы отыскать слабые места в обороне гитлеровцев. И кавалеристам то и дело приходилось вступать в жаркие схватки с противником. Так, на рассвете 3 августа головной отряд 17-го полка на подступах к деревне Зверинка был встречен сильным огнем врага. Конноартиллерийский дивизион и артиллерия 67-го, полка быстро развернулись у деревни Савочкин Полом и открыли беглый огонь по противнику, засевшему в Зверинке. После артиллерийской подготовки 17-й полк решительной атакой выбил противника из этой деревни.

Однако тут же на боевые порядки 17-го кавполка обрушился огонь фашистов из района Криволес, а затем на него двинулось до тридцати вражеских танков и до батальона пехоты. Кавалеристы отбили атаку. Но враг не успокоился. [61]

Имея на этом направлении значительное превосходство, фашисты подтянули к Зверинке еще больше танков и мотопехоты. И тогда, реально оценив сложившуюся обстановку, командир дивизии решил вывести из боя 17-й полк. Он и другие части колонны отошли в район Краснозаборья. Здесь они получили несколько часов передышки.

В ночь на 4 августа командующий 13-й армией поставил левой колонне нашей дивизии новую задачу: дневным маршем выйти к Милославичам и уже там, западнее, прорываться через шоссе Кричев — Рославль. Командование предполагало, что оперативная плотность вражеских войск дальше от Рославля окажется меньшей, следовательно, будет легче осуществить прорыв. Войдя же в него, колонна дивизии должна будет действовать в районе Новых Дедин (54 километра западнее Рославля) и по-прежнему пытаться соединиться с группой войск 28-й армии.

Колонна выступила на рассвете. В указанный район она вышла к вечеру 5 августа. Здесь получила уточненную задачу: дождаться прорыва обороны противника соединениями 45-го корпуса на рубеже Сельцо, Киселева Буда, войти в него и действовать затем уже в тылу врага.

Непосредственно прорывать оборону противника должна была входящая в состав 45-го корпуса 132-я стрелковая дивизия, которой командовал генерал-майор С. С. Бирюзов. Общее руководство действиями возлагалось на командира корпуса Э. Я. Магона.

Прорыв обороны врага 132-я стрелковая дивизия должна была осуществить 8 августа. И выдержала заданные ей сроки. Но... получилась досадная накладка. Дело в том, что начальник штаба этой дивизии, не имевший, как выяснилось позже, точных разведывательных данных о противнике и даже не совсем отчетливо представлявший себе ход боевых действий своего соединения, поспешил доложить члену Военного совета армии о том, что оборона врага прорвана и путь для кавалеристов свободен.

Командир корпуса Э. Я. Магон тут же приказал полковнику Я. К. Кулиеву вводить полки дивизии в прорыв. И вот ранним солнечным утром в конном строю по три всадника в ряд полевым галопом конники 17-го полка первыми двинулись вперед. И вдруг с фронта и с флангов на них обрушилась лавина артиллерийского и минометного огня. Не ожидавшие этого кавалеристы спешились, начали отход в исходное положение. Развернулся было для атаки и 67-й полк, которым после гибели А. М. Максимова командовал старший политрук П. Г. Сесин. Но Кулиев приказал Сесину [62] не идти напролом, а ударить по врагу обходом слева и выручить попавший в беду 17-й полк.

В этот момент из-за леса вынырнули еще и вражеские самолеты. Посыпались бомбы. Испуганные кони носились между фонтанами взрывов, топча раненых, сами погибая от пуль и осколков...

Короче говоря, части левой колонны нашей дивизии, особенно 17-й полк, понесли в этот день тяжелые потери. Оборона врага прорвана не была.

Больше того, со стороны шоссе Кричев — Рославль на юг в это время двинулись бронированные армады 24-го моторизованного корпуса врага и его 7-й армейский корпус. Их задачей было выйти в район Унеча, Почеп, Новгород-Северский, 7 августа противник прорвал здесь оборону наших частей, а на другой день в этот прорыв хлынули его главные силы.

Стальным клином врубились они и в нашу оборону, вскоре отрезав полки левой колонны дивизии и части 45-го стрелкового корпуса от главных сил 13-й армии. Они оказались в окружении.

В этой обстановке полки 21-й кавдивизии и части 45-го стрелкового корпуса стали отходить в направлении Родня, Костюковичи, надеясь здесь пробиться из окружения. Передовым отрядом пошел 67-й кавполк и две батареи 22-го артиллерийского дивизиона. 17-й кавалерийский полк с третьей батареей артдивизиона прикрывал отход частей 45-го стрелкового корпуса.

9 августа к 16 часам двум эскадронам 67-го кавполка удалось прорвать оборону противника и войти в деревню Лытковка. Но их тут же атаковали танки и пехота противника, и эскадронам пришлось отойти на запад, к деревне Гусарка. Остальные части, для которых передовой отряд в общем-то и прокладывал дорогу, за ним пробиться на смогли.

И тогда для повторного прорыва вражеской обороны был создан передовой отряд под командованием начальника оперативного отделения штаба дивизии майора Д. С. Польского. В его состав вошли сабельный эскадрон 67-го кавполка, комендантский эскадрон штаба дивизии, 13-й эскадрон связи и 14-й саперный эскадрон. Отряду было приказано прорывать кольцо окружения в юго-западном направлении.

При поддержке артиллерии отряд Д. С. Польского в конном строю стремительно атаковал противника у деревни Титовка, прорвал здесь его оборону и вышел к Дубравке. Но... повторилось уже знакомое: отряд майора Д. С. Польского сам [63] попал в окружение. Позднее, пробиваясь с боями к югу, он все-таки вырвался из окружения в районе города Хотимск.

* * *

В ночь на 10 августа решили пробиваться из окружения и остальные части колонны дивизии и корпуса. Густой лес и ночь надежно скрывали их приготовления от противника, который, заняв деревню Титовка, расположился там на ночлег.

Дружная атака стрелков и конников застала гитлеровцев врасплох. Преграждавшие советским воинам дорогу танки были расстреляны в упор выкаченными из леса орудиями. Наши части захватили Титовку и, не задерживаясь в ней, двинулись дальше. Правда, за деревней они попали под сильный артиллерийский и танковый огонь врага, понесли потери, но все же успешно вырвались из кольца.

Однако вырвались не все. Те части и подразделения, что прикрывали выход 45-го стрелкового корпуса, несколько замешкались. А фашисты, быстро подтянув свежие силы, закрыли образовавшуюся брешь в кольце окружения. Наши воины, в числе которых оказался и комдив полковник Я. К. Кулиев, перешли к жесткой круговой обороне.

Вскоре командир дивизии решил предпринять еще одну попытку вырваться из огненного кольца. Из подразделений 67-го кавполка, усиленных артиллерией, был создан отряд прорыва. Возглавил его старший политрук П. Г. Сесин. Ответственность за вывод главных сил окруженной группы была возложена на подполковника С. Д. Подольского. Сам Я. К. Кулиев остался с группой прикрытия.

Отряду П. Г. Сесина удалось пробить лишь небольшую брешь в обороне противника, в которую успели выскользнуть только несколько подразделений. А потом враг снова сомкнул кольцо окружения.

Кулиев видел, что враг намного превосходит оставшуюся с ним группу в силах. К тому же у наших бойцов почти совсем иссякли боеприпасы. Продолжать бой скоро будет нечем. И тогда он принял решение: выходить из окружения мелкими группами, в темное время суток, просачиваясь через боевые порядки врага. Так и начали поступать. Группы выходили из вражеского кольца окружения всю вторую половину августа, держа направление на город Сураж, к своим дивизионным тылам.

Здесь следует сказать, что в последних боях в районе деревень Лытковка, Гусарка и Гусарского леса многие наши бойцы и командиры были ранены. А в создавшихся условиях [64] их было совершенно невозможно переправить через линию фронта. Поэтому пришлось оставить многих раненых на излечение у местных жителей. В их числе был и начальник штаба дивизии полковник А. И. Юрьев.

Забегая вперед, скажу, что подавляющее большинство их них, выздоровев, сумели затем перейти через линию фронта к своим и продолжить борьбу с врагом. Но некоторые, в том числе и полковник А. И. Юрьев, умерли от тяжелых ран...

Из августовских боев части дивизии, входившие в левую колонну, вырвались ослабленными, с большими потерями. Однако боевой дух наших бойцов не был сломлен. Больше того, они понимали, что своими активными действиями оттянули на себя внушительные силы врага — целый моторизованный корпус, ряд других отборных частей. И этой силе они противостояли почти двадцать суток.

Геройски проявили себя в этих боях старший политрук П. Г. Сесин, подполковник С. Д. Подольский, майоры Д. С. Польский и А. М. Максимов, многие другие командиры и бойцы.

Но особо отличился красноармеец 67-го кавполка Г. В. Джапаридзе. Когда во время одного из боев погиб весь знаменный взвод, он бросился спасать святыню соединения. Отделив знамя от древка, Джапаридзе обмотал шелковое полотнище вокруг себя, а затем нес его более 200 километров по тылам врага. Выйдя к своим, разыскал дивизию и вручил спасенное Боевое Знамя полковнику Я. К. Кулиеву. За этот подвиг Георгий Васильевич Джапаридзе был награжден орденом Красной Звезды.

Немало и других подвигов совершили наши славные конники. Они героически завершили первый этап боевых действий левой колонны 21-й кавдивизии.

* * *

А вот как развивались в те же дни боевые действия правой колонны нашей дивизии. Я уже говорил, что в нее вошли наш 112-й кавполк и 23-й бронетанковый дивизион. 2 августа к 4 часам утра мы вышли к деревне Криволес, С юга ее прикрывало несколько высот, пологие скаты которых заросли густым лесом. Это для нас было хорошо: мы не были видны со стороны, а нам открывался прекрасный обзор.

С запада на восток через центр деревни тянулась серая лента шоссе. Вокруг раскинулись широкие поля, подернутые предутренним туманом. [65]

Даже отсюда было видно, что на шоссе и во дворах много машин и повозок. Неужели гитлеровцы уже здесь?

Высланные вперед разведчики возвратились довольно скоро, все мокрые от обильной росы.

— Ну что? Кто там, в деревне? — спросил я.

— Немцы, товарищ капитан.

— Хорошо смотрели?

— И сами видели, и местные жители говорят.

— Что это за люди?

— Да жители же местные, — вытирая пилоткой мокрое лицо, устало повторил разведчик. — Вчера вечером немцы в деревню вошли и всех повыгоняли из домов. Так они теперь в лесу скрываются. А фашистов в селе много, техники всякой тоже. Ночью-то, гады, караулов понавыставляли, ракеты пускали, ну а сейчас спать залегли. Вот бы им, товарищ капитан, побудку устроить!

С этим и я был вполне согласен. Расспросив разведчиков подробнее о количестве техники и расположении врага, доложил все это командиру полка. И мы стали готовиться к бою.

Полковая артиллерия и пулеметный эскадрон были развернуты прямо на скатах высот, обращенных к деревне. На флангах сторожевыми заставами перехватили дороги. Полк в конном строю развернулся для атаки. Впереди — танки и бронемашины 23-го дивизиона.

Все команды в период подготовки к бою передавались через связных, радио не использовали, чтобы не засек противник.

И вот ударили наши пушки, начался огневой налет. Отчетливо вижу, как снаряды рвутся в самом центре деревни, там, где, было наибольшее скопление вражеской техники. Потом на мгновение все стихло. И в утренней тишине громко прозвучал сигнал боевой трубы. Над рядами конников покатились звонкие команды эскадронных:

— Шашки к бою! Слуша-ай! За Родину, в атаку — марш!

Засверкали шашки, эскадроны ринулись в атаку. Раздалось дружное «ура». На флангах эскадронов шли машины бронетанкового дивизиона и вели непрерывный огонь.

Внезапный удар ошеломил противника. Фашисты в панике выскакивали из домов. Большинство — в нижнем белье. Ведя беспорядочный огонь из автоматов, они бросились к западной околице, где к деревне ближе всего подступал лес.

И вот мы уже в Криволесе. Танки опрокидывали машины, давили повозки. Вспыхнули пожары. Все это еще больше [66] усиливало смятение врага. Сквозь грохот разрывов слышны были крики людей, ржание лошадей, звон шашек.

— Казаки! Казаки! — вопили насмерть перепуганные гитлеровцы.

— Ура-а! Руби гадов! — слышались возгласы наших конников, лихо налетавших на врагов.

Не утерпел и я. Вскочил на своего коня, выхватил шашку. За мной поскакали штабные командиры. На полном карьере мы ворвались в деревню и тоже вступили в бой.

К 5 часам утра деревня Криволес была полностью очищена от противника. Хорошо проявили себя в этом бою эскадрон лейтенанта П. И. Карпушина и 23-й бронетанковый дивизион капитана Т. Е. Волосожара, да и остальные воины действовали смело и решительно.

Конечный пункт нашего маршрута — деревня Пустосел находилась всего в 3 километрах северо-западнее деревни Криволес. Поэтому мы, не задерживаясь в освобожденном селе, двинулись дальше.

Но на подступах к Пустоселу нас встретило уже организованное сопротивление противника. По-видимому, гитлеровцы услышали звуки близкого боя, поэтому были, как говорится, во всеоружии. Едва завидев наш передовой отряд, они открыли сильный артиллерийский и минометный огонь. Однако полк, еще полный боевого азарта, с ходу атаковал противника. Но здесь уже не было фактора внезапности, да и по численности враг имел очень большое превосходство. Поэтому атака наша успеха не имела. Пришлось ее прекратить, спешить бойцов и укрыть коней в лесистых лощинах.

Вскоре командир полка приказал вызвать к нему на КП командиров подразделений. И в их присутствии заслушал от разведчиков сведения о противнике.

— Силы здесь у врага немалые, — докладывал разведчик. — По пехоте и танкам он, по предварительным данным, превосходит нас в три-четыре раза. Артиллерии у гитлеровцев два дивизиона. Правда, в инженерном отношении их позиции еще не оборудованы, не успели как следует окопаться.

— Это уже хорошо. Легче будет выбить их отсюда, — вставил эскадронный Т. Ф. Логачев.

— А как у нас со снарядами? — спросил командир полка.

— Не густо, — ответил начальник артиллерии. — Подвозить, сами знаете, неоткуда, а фашисты перед нами не последние. [67]

— Ну что же, все ясно. Будем действовать. Задача у нас была — выйти в этот район. Мы ее выполнили. Правда, гитлеровцы нас все же опередили. Но... конечный пункт маршрута тоже должен быть нашим!

Итак, решение на бой было принято, задачи подразделениям поставлены. Оставалось ждать, выражаясь военным языком, времени «Ч».

* * *

Повторная атака началась после пятиминутного огневого налета. Орудия и пулеметы дружно били по плохо замаскированным артиллерийским позициям врага. Огневые точки в основном удалось подавить. И тут эскадроны снова ринулись вперед. Достигли вражеских позиций. Началась рубка. А наши танки тем временем утюжили окопы врага.

Фашисты успели вызвать на помощь авиацию. Однако девятка «юнкерсов», покружив над позициями, не решилась сбросить бомбы, так как немцы не смогли обозначить летчикам свой передний край — всюду шли жаркие схватки.

К середине дня бой достиг наивысшего ожесточения. Наконец гитлеровцы не выдержали и начали отходить к лесу. В этот-то момент и был введен в бой второй эшелон полка — 3-й эскадрон под командованием капитана А. Е. Мануиленко. В конном строю он стал преследовать противника, тесня его к лесу.

Итак, деревня Пустосел была освобождена. Полк выполнил свою задачу. Но в 8–12 километрах к северу находились деревни Пожегово и Шибнево — конечные пункты маршрута главных сил дивизии. Вот бы выбить гитлеровцев и оттуда...

Задумано — сделано... Разгромили небольшие гарнизоны гитлеровцев и в этих населенных пунктах. Но где же левая колонна дивизии? Да и представителя от 28-й армии до сих пор нет. Неужели случилась какая-то неувязка?

Противник тем временем конечно же не дремал. Вскоре мои размышления прервал лейтенант С. Берозашвили. Подошел, доложил:

— Товарищ капитан! С запада на дороге пыли много. Не иначе как танки врага подходят.

Я поднес к глазам бинокль. Так и есть, танки! Целая колонна! Да еще мотопехота.

Доложил командиру полка. Тот приказал срочно собрать эскадронных. И когда те подбежали, спросил, кивнув на клубы пыли:

— Видите? Что делать будем? Танков там немало. [68]

— Снаряды пока еще есть, будем драться, — первым ответил командир 23-го бронетанкового дивизиона капитан Т. Е. Волосожар. — Ну а потом... Таранить будем, но не пропустим!

Фашисты открыли огонь еще издали. Снаряды ложились пока с большим недолетом. Затем разрывы стали постененно приближаться. Бойцы, укрыв лошадей в густом лесу, залегли, приготовились к бою. Танки и бронемашины мы замаскировали в кустарнике. Решили экономить снаряды, бить только наверняка.

А враг тем временем рассредоточился, шел на нас с разных направлений, плотно охватывая район сосредоточения полка.

Принимать бой в отрыве от своих войск, без всякой помощи и поддержки соседа вообще тяжело. А тут мы начали его, считай, в окружении, при многократном превосходстве противника. А это во сто крат тяжелей.

Командир полка был где-то впереди, поэтому я сам вызвал начальника разведки. Сказал ему:

— Вот что, разведка. Долго нам тут, пожалуй, не продержаться. Поэтому, пока мы бьем немца, ты давай поищи-ка лазейку, куда можно будет отойти, если совсем уж туго придется.

— Людей у меня маловато, — ответил тот. — А надо бы сразу в нескольких местах пощупать...

— Возьми из комендантского взвода и действуй, — приказал я.

А наши бойцы уже отражали атаки вражеских танков и пехоты. Иногда фашисты прорывались к окопам конников, и тогда там завязывались ожесточенные рукопашные схватки.

Особенно в этот день отличились бойцы 2-го эскадрона старшего лейтенанта Т. Ф. Логачева. Кстати, они во всем равнялись на своего командира, смелого и мужественного человека, еще до войны награжденного орденом Красного Знамени. Логачев всегда показывал личный пример в бою. Вот и сегодня его конники неоднократно ходили за ним в штыковую атаку и всякий раз отбрасывали противника. А когда на эскадрон вышло несколько танков врага, Т. Ф. Логачев приказал группе бойцов по лощине обойти их с фланга и уничтожить. Те проползли в густом кустарнике несколько десятков метров, а когда поравнялись с танками, сначала пулеметным огнем отсекли от них пехоту, а затем закидали броневые машины гранатами и бутылками с горючей смесью. [69]

Образец мужества продемонстрировал в этом бою и командир взвода 23-го дивизиона младший лейтенант Анатолий Норкин. В нужный момент он всегда оказывался на своем «бронике» в самом трудном месте, помогая кавалеристам пулеметным огнем отгонять врага. Фашисты вскоре начали буквально охотиться за его бронемашиной. Но Норкин, умело маневрируя, всякий раз избегал попаданий вражеских снарядов. Больше того, когда в бою пали расчеты двух наших орудий, Норкин вместе о секретарем партбюро полка политруком С. А. Медведским под ураганным огнем прицепил к своей бронемашине и вывез с поля боя обе эти пушки, которые затем очень нам пригодились.

* * *

Тем временем уже стало смеркаться. А бой не прекращался. Район, занимаемый нами, сузился до того, что простреливался насквозь даже минометным огнем врага. Силы наши таяли, а на какую-либо помощь рассчитывать не приходилось.

Подошел начальник разведки полка. Я спросил его:

— Ну что, нашли лазейку? Как стемнеет, пора бы и уходить.

— Нашли, товарищ капитан. На восток идти надо. Там болот больше, а немцев не так много.

Посовещавшись с командиром полка, решили прорываться на восток, в направлении деревни Астапковичи, что находилась всего в 15 километрах от Рославля. Здесь мы еще надеялись соединиться с 28-й армией. Не знали, что ее там уже нет. Лишь позднее нам стало известно, что, начав 1 августа наступление на Смоленск, она была окружена гитлеровцами севернее Рославля и вела там тяжелые бои.

На землю опускалась ночь. И мы, собрав все наши оставшиеся силы, стали готовиться к прорыву.

А сил было не так уж и много. За день боя мы потеряли до 200 человек убитыми и ранеными, пять станковых пулеметов, два 76-мм и одно 45-мм орудие, один танк и 100 лошадей. Правда, уничтожили при этом 400 фашистских солдат и офицеров, минометную и артиллерийскую батареи, пять танков и шесть бронемашин{2}.

Для осуществления прорыва решили создать три группы. В первую вошли 1-й и 2-й эскадроны (без одного взвода), 23-й бронетанковый дивизион (без двух взводов бронемашин), взвод станковых пулеметов (четыре «максима») и остатки [70] артиллерии полка. Эта группа должна была прорвать кольцо окружения и далее идти передовым отрядом. Возглавил ее сам командир кавполка майор В. И. Трубников.

Вторая группа — 4-й эскадрон, два станковых пулемета, полуэскадрон связи, взвод химической разведки, комендантский взвод, взвод бронемашин из 23-го дивизиона — имела задачу прикрыть выход полка с левого фланга, а после прорыва следовать по маршруту передового отряда. Командование этой группой было возложено на меня.

Третья группа — один сабельный взвод из 2-го эскадрона, саперный взвод, один станковый пулемет, одна 45-мм противотанковая пушка, взвод бронемашин из 23-го дивизиона — под командованием капитана Г. Д. Горелого прикрывала с тыла выход из окружения главных сил полка, после чего должна была идти по маршруту первой и второй групп.

Итак, всем были поставлены задачи, организовано взаимодействие. Вроде бы все предусмотрено.

После короткого огневого налета группа прорыва под командованием майора В. И. Трубникова атаковала противника в направлении Роговских хуторов и продвинулась на восток где-то на километр. Но тут фашисты открыли по ней сильный огонь. Они били из пушек и из танков. Правда, неприцельно, по площадям. Но так как севернее маршрута группы были непроходимые болота, то она, не имея свободы маневра, понесла большие потери. К тому же в темноте, в густом, местами заболоченном лесу орудия и пулеметы у нее отстали, и конники, не имея огневой поддержки, спешились и залегли.

С момента начала атаки группы прорыва меня не оставляло чувство тревоги за нее. Как будто кто-то мне подсказывал, что там не все ладно. Поэтому я направил туда командира взвода разведки. Вскоре тот прискакал обратно очень встревоженный. Доложил:

— Товарищ капитан! Помогать надо ребятам. Лежат они там на краю болота и из винтовок отстреливаются. Так от группы скоро ничего не останется.

Воспользовавшись темнотой, мы скрытно оторвались от противника и поспешили туда, где находилась группа прорыва. Ко времени нашего подхода бой здесь уже почти стих. Гитлеровцы, видимо, поняли, что силы перед ними слабые, особенно им не угрожают, поэтому решили отложить окончательное их уничтожение до утра. Что ж, нам это на руку.

Командира полка и комиссара среди живых не оказалось. Где они, что с ними? Убиты? Утонули в болоте? Это [71] и не мудрено в такой темени. Все же послал на их поиск разведчиков. А сам тем временем взял командование обеими группами на себя.

Вернулись разведчики. Одни, без командира и комиссара.

— Не нашли, товарищ капитан! — доложил взводный. — Да и где найдешь? Тут такое творится... Видимо, накрыло их снарядом. Они ведь рядом все время были...

Все удрученно молчали.

Но нужно действовать, нельзя терять времени. А то скоро рассветет, и тогда...

Где-то в час ночи 3 августа, смяв полевое охранение противника, главные силы полка продвинулись на восток еще на 4–5 километров. Но тут гитлеровцы встревожились, начали интенсивно освещать ракетами местность, открыли беспорядочный огонь с окраин ближайших населенных пунктов. И тогда я круто повернул полк на юг.

Почему на юг? Да, первоначально мы шли на восток, полагая, что 28-я армия отошла ближе к Рославлю и ведет там оборонительные бои. Но обстановка подсказывала другое: чем дальше мы продвигались на восток, тем встречали все большее сопротивление врага. Поэтому, желая сохранить хотя бы остатки полка, я и приказал повернуть к югу, чтобы выйти в район действия 13-й армии, которая оборонялась южнее коммуникации Кричев — Рославль. Думалось, что может быть там удастся соединиться с левой колонной дивизии...

Итак, мы двинулись на юг, в направлении станции Кисловка, в расчете пересечь здесь шоссе и железную дорогу и выйти в район Ершичи. Третья группа по-прежнему прикрывала отход главных сил полка. Она осталась севернее шоссе и вела там затяжной бой. Ну а потом... 5 и 6 августа кавалеристы из ее состава начали мелкими группами просачиваться через боевые порядки противника и выходить к нам. Окончательно эта группа присоединилась к полку уже в районе города Хотимск.

А теперь снова о тех группах, которые вел я.

Стояла глубокая ночь. Лес был полон таинственности. Меж кронами деревьев кое-где проникал лунный свет, ложась серебристыми пятнами на росистую листву. Я стоял на обочине лесной дороги и смотрел, как мимо меня проходили подразделения. Кони неслышно ступали по толстому, мягкому ковру из мха. Смертельно уставшие бойцы дремали прямо в седлах.

На рассвете подошли к шоссе Кричев — Рославль. Еще [72] вчера мы пересекали его с юга на север, а вот теперь надо было пройти в обратном направлении. Я знал, что теперь это сделать будет гораздо труднее. За сутки обстановка существенно изменилась, вражеские части продвинулись чуть ли не до самого Рославля.

Да, днем через шоссе нам наверняка не прорваться. Значит, нужно ждать темноты. Ночью гитлеровцы выставляют лишь караулы да ракетчиков, да и те к утру обычно теряют бдительность. И вот тогда...

Разведка доложила, что к северу от шоссе противника нет. Да к тому же и местность здесь покрыта густым ольховником, так что к шоссе можно подойти незаметно.

Подошли. Прикинули, что и как будет при атаке на шоссе. Уцелевшие восемь пулеметов и две пушки должны будут своим огнем с флангов поддержать ее. Впереди пойдут оставшиеся несколько броневиков и танков 23-го дивизиона.

Однако уже ночью, подойдя к шоссе вплотную, мы увидели на нем массу вражеской техники — танков, автомобилей, пушек. Как, наверно, ехали вечером колонной, так и остановились на ночевку. Что же делать? Искать другой участок для прорыва? Но на это уйдет много времени. Может быть, все же рискнуть здесь? Тем более что фашисты спят...

Решился. Даю негромко команду. Без единого выстрела подразделения ринулись к шоссе. Стремительно просочились в промежутках между вражескими машинами на другую сторону.

Гитлеровцы все-таки проснулись. Вначале растерянно заметались, затем пришли в себя, открыли нам вслед сильный огонь.

— Скорее, скорее! — тороплю я бойцов.

И вдруг моя левая нога будто онемела. Затем резанула пронзительная боль. В сапоге стало мокро. Значит, ранен.

Но остановиться, чтобы перевязать рану, нельзя. Скорее, скорее в спасительную мглу ночи, в недалекий (это я знаю!) от шоссе лес!

Наконец вот они, лесные пущи. Теперь — в глубь их. Гитлеровцы, начавшие было преследовать нас, кажется, отстали, не рискнули углубляться в ночной лес. Это уже хорошо. Можно несколько передохнуть, подсчитать потери.

А они, к сожалению, были. Подбито несколько наших танков и броневиков, ранено и убито несколько десятков бойцов и командиров, мы потеряли немало коней. Но все-таки прорвались! [73]

Горестно было узнать о гибели всеобщего любимца командира 1-го эскадрона лейтенанта П. И. Карпушина. Это был смелый конник, лихой рубака и отличный стрелок. Его виртуозная джигитовка всегда вызывала у всех нас восхищение и добрую зависть. Да и человеком он был веселым, жизнерадостным, общительным. И вот его нет...

* * *

Втянувшись в лес, полк двумя походными колоннами двинулся по лесным просекам все дальше на юг. А я несколько задержался: старший врач полка Вильчевский наскоро перевязал мне раненую ногу. И — снова в седло.

Тем временем взошло солнце. Оно не было еще золотистым, а каким-то ярко-красным, будто налитым алой кровью. Вскоре его лучи начали просвечивать лес насквозь, и на широкой просеке, покрытой выгоревшей травой, стали видны крупные ягоды поздней земляники. И мне показалось, что нет, это не ягоды, это все капли крови моих боевых друзей.

Тряхнул головой, отгоняя навязчивое видение. Пришпорил коня, догнал колонну, занял место в ее середине. Стал думать, как же нам побыстрее выбраться из этого леса. А потом... Кто там, впереди? Свои или опять враг?

Наконец передовые отряды обеих колонн вышли к южной опушке леса. И... наскочили на сторожевые заслоны противника. Правда, они не ждали нас с этой стороны, с тыла, они, напротив, охраняли свои войска от наших действий с юга.

Но как бы там ни было, нужно принимать бой. И мы ринулись на эти заслоны. Довольно легко смяли их. И снова вперед.

К исходу дня 5 августа мы вышли в район города Ершичи. И здесь в лесу встретили генерал-полковника О. И. Городовикова в сопровождении группы командиров из штаба инспекции кавалерии. Оказалось, что здесь они принимают выходящие из вражеского окружения кавалерийские части и формируют из них новую группу для последующих действий по тылам противника.

Я подъехал к генералу О. И. Городовикову, отрапортовал.

— Всех своих вывел, капитан? — спросил он у меня. — А где командир полка?

— Не всех, товарищ генерал, — ответил я. — Отряд прикрытия остался севернее шоссе. Командир и комиссар тоже пока еще не вышли. Если они живы, конечно... [74]

— Ну ладно, докладывайте, что сумели сделать?

Я рассказал, что полк вместе с приданным ему усилением, следуя заданным маршрутом и ведя бои с врагом, выполнил свою задачу. И даже задачу всей дивизии, овладев указанным ей районом. Однако, не обнаружив там ни главных сил дивизии, ни представителей из 28-й армии, к тому же опасаясь попасть в окружение ввиду резко изменившейся обстановки, вынужден был оставить занятый район и идти на соединение со своими войсками.

— Что ж, правильно сделали, — кивнул Городовиков.

Ока Иванович расспросил о потерях, о поведении конников в бою, поинтересовался обеспеченностью полка боеприпасами и продовольствием, поблагодарил личный состав за мужество и смелость. Затем приказал дать личному составу трехчасовой отдых. А потом готовиться к новым боевым делам.

А дела эти были такими. Вначале штаб 13-й армии приказал полку прикрыть отход тылов нашей 21-й кавалерийской, 121-й и 132-й стрелковых дивизий. С этой задачей мы справились. Затем некоторое время стояли в обороне у населенного пункта Хотимча, запирая здесь узел шоссейных дорог. Однако командующий 13-й армией вскоре приказал нам передать оборону подошедшим сюда стрелковым частям и поставил полку новую задачу: оборонять Хотимск.

* * *

Оборона... За первые августовские дни мы уже получили некоторую фронтовую практику организации и проведения наступательных боев, атак в конном и пешем строю, осуществления гибкой и подвижной обороны в период прикрытия других частей при их вынужденном отходе. А вот теперь нам предстояло занять жесткую оборону пусть и маленького, но все же города. Подобного опыта мы еще не имели. Да и вообще надо отметить, что до Великой Отечественной войны считалось, что оборона не функция кавалерии, а потому к ней нас серьезно и не готовили. И вот теперь все это нужно было постигать в огне.

КП нашего полка расположился в здании горкома партии. Я тут же связался с руководящими партийными и советскими работниками города и района. Провели совместное совещание, на котором договорились о единых действиях. Было решено занять круговую оборону города, в основе которой иметь две позиции. Первая проходила по западной окраине города. Впереди нее и на флангах, на удалении 1,5–2 километра, — рубежи боевого охранения. Вторая позиция [75] готовилась на скатах высот за восточной окраиной, Соответственно такому начертанию обороны был принят и боевой порядок полка: два эшелона и резерв.

Максимальное внимание уделили инженерному оборудованию позиций: рытью окопов полного профиля, стрелковых ячеек для стрельбы стоя, которые были соединены между собой ходами сообщения. Создали противопехотные и противотанковые минные поля, а перед передним краем обороны по всей ее линии поставили проволочные заграждения. Мост через реку Беседь подготовили к подрыву в критический момент.

Все вроде бы предусмотрели. Однако вскоре выявились и просчеты: не догадались соединить ходами сообщения взводные опорные пункты, создать ротные опорные пункты. А время-то не ждет. И тут на помощь пришли местные жители: под руководством наших инструкторов горожане в кратчайший срок возвели и опорные пункты, и ходы сообщения.

К 12 августа оборона была в основном готова. Протяженность ее по фронту составляла без малого 5 километров. Правда, плотность обороны была невысокой. А вот усилить ее, забаррикадировав к тому же и улицы города, мы не решились. Побоялись упреков своего командования по поводу небрежного, дескать, отношения к архитектуре города. А жаль.

Да, нам было жаль портить вид этого старинного русского города. Мы еще не привыкли к жестокости и беспощадности войны. И хотя из речи И. В. Сталина от 3 июля 1941 года мы знали, что во имя победы необходимо жертвовать всем, что сможет ее обеспечить, отказаться от привычек мирного времени еще не успели.

Как при организации обороны, так и в последующих боях по защите города нам существенную помощь оказывал местный партизанский отряд под командованием секретаря Хотимского районного комитета ВКП(б) Андрея Купреевича Леоненко. Как сейчас вижу его: высокий, стройный, с суровым, волевым взглядом. В бою вел себя стойко и мужественно, как и подобает коммунисту. Решения принимал глубоко продуманные, грамотные в военном отношении. Его все очень любили, понимали с полуслова.

А теперь о наших соседях по обороне. Справа действовали 52-я кавалерийская дивизия полковника Н. П. Якунина и 50-я танковая дивизия полковника Б. С. Бахарева. Правда, эти соединения находились в районе Малаховки и Разрытого, что в 20 километрах северо-восточнее Хотимска. [76] И все же это соседство, хотя и не близкое, подбадривало нас. Глядишь, в критическую минуту и поддержат нас хотя бы частью своих сил.

До 13 августа полк вел в основном активную разведку да вступал в короткие стычки о разведподразделениями из 24-го моторизованного корпуса противника. Но и в этих стычках мы уничтожили до 100 фашистских солдат и офицеров, два бронетранспортера и одну танкетку.

Тем временем обстановка перед городом складывалась совсем не так, как нам хотелось бы. 13 августа 52-я кавдивизия была переброшена в новый район, и оборону Разрытого, Хотимска, Боханы общей протяженностью по фронту до 30 километров возложили на наш 112-й кавалерийский полк и 50-ю танковую дивизию. Но в такой полосе наш полк вместе с танковой дивизией, измотанной в предыдущих жестоких боях и сведенной в один небольшой отряд (десять танков и столько же бронемашин), не могли создать необходимой плотности обороны. Поэтому она и была организована узлами, на важнейших направлениях. А главные силы выведены в резерв с таким расчетом, чтобы в ходе боя можно было бы усилить эти направления.

* * *

В течение 14 и с утра 15 августа полк вместе с танкистами 50-й дивизии вел бои с вражеской мотопехотой и танками, пытавшимися боем разведать нашу оборону. Днем 15 августа противник уже значительными силами повел наступление с целью обойти Хотимск и отрезать пути отхода обороняющимся здесь частям на юг и юго-восток. Одна группа врага наступала с востока, из района Разрытого на деревню Варваровку, тесня оборонявшиеся здесь некоторые подразделения 50-й танковой дивизии. Вторая группа с севера ударила по населенному пункту Кузьмичи, стремясь выйти на Жастков. Третья повела наступление с запада на город Хотимск.

Бой на подступах к Хотимску сразу же принял ожесточенный характер. К исходу дня ценой больших потерь (в особенности на минных полях) противнику все же удалось овладеть населенными пунктами Боханы и Юзефовичи, а также северной и западной окраинами Хотимска. А с наступлением темноты в городе уже разгорелись уличные бои.

К полуночи после жестоких рукопашных схваток наш полк вынужден был оставить город и отойти к населенному пункту Беседовичи, что в 4 километрах южнее Хотимска, и здесь снова занять оборону. [77]

С утра 16 августа два батальона мотопехоты, мотоциклетная рота и до 30 танков и бронеавтомобилей противника после яростных ударов авиации и артиллерии атаковали нас и здесь. Ожесточенный бой, то и дело переходящий в рукопашные схватки, длился более трех часов. Мы опять вынуждены были отойти. На этот раз к населенному пункту Жастков, где закрепились на высотах. Предварительно были заминированы все дороги, по которым мог наступать враг. И это было сделано очень своевременно, ибо через несколько часов вражеские передовые части начали приближаться к нашим рубежам обороны. Натолкнувшись на минные поля, они понесли значительные потери. Особенно мотоциклетные подразделения. Тогда, подтянув резервы, противник продолжил атаку уже в пешем строю.

Подпустив врага на близкое расстояние, мы преднамеренно обозначили отход тех подразделений, что занимали оборону в центре участка. Противник не разгадал нашего маневра и вскоре попал в этакий огневой мешок. Удар с флангов оказался настолько эффективным, что фашисты, вызвав для прикрытия авиацию, начали выходить из боя и поспешно отступать на северо-восток.

В этом бою особенно отличился 2-й эскадрон под командованием лейтенанта А. П. Зотова. Он вначале очень удачно имитировал поспешное отступление, а затем смелой контратакой нанес врагу большой урон, отбросив его в исходное положение.

К исходу дня 16 августа по приказу командующего 13-й армией полк передал свой участок обороны подошедшим стрелковым частям и сосредоточился в лесу вблизи населенного пункта Струженка, что в Брянской области. Здесь мы немного пополнились за счет выходящих из окружения кавалеристов, отдохнули, даже провели двухдневные тактико-строевые занятия для слаживания подразделений.

После этого наш полк был временно передан в оперативное подчинение командира 52-й кавалерийской дивизии. Снова начались короткие, но жаркие бои, рейды по тылам противника в основном в треугольнике между городами Клетня, Унеча, Почеп.

В ночь на 24 августа мы все еще в составе 52-й кавалерийской дивизии получили задачу ударом в южном направлении прорвать оборону противника в районе железной дороги Унеча — Почеп (между станциями Рассуха и Жудилов) и выйти в расположение своих войск. Это нам удалось. После этого, совершив 130-километровый марш по маршруту Подзоричи, Баклан, Трубчевск, Старая Гута, мы к исходу [78] 26 августа сосредоточились уже в районе населенного пункта Б. Березовка Сумской области. Здесь нас вывели из подчинения командира 52-й кавалерийской дивизии и направили в резерв армии под город Трубчевск, где мы наконец-то соединились с вышедшими из окружения остальными частями своей дивизии.

* * *

Конец августа тоже был для нас нелегким: враг рвался вперед, теснил 13-ю армию. Ее части и соединения оказывали ему сопротивление, наносили контрудары, стремясь на любом рубеже задержать противника, выиграть время для создания более прочной обороны. Однако фашисты имели многократное превосходство в силах. 26 августа 3-я танковая дивизия врага овладела Новгород-Северским, а 24-й моторизованный корпус — городом Шостка.

21-я кавалерийская дивизия действовала в составе 13-й армии. Но в эти дни она имела боеспособным, по существу, лишь один наш 112-й кавполк. В остальных же частях личного состава было лишь 8–10 процентов штатной численности. И тем не менее мы проводили активную разведку боем на самых разных направлениях.

30 августа во второй половине дня в дивизию прибыл член Военного совета 13-й армии генерал П. С. Фурт. Он передал приказ: 112-му и 67-му кавполкам без промедления выйти на восточный берег реки Десны и прикрыть переправы на участке Трубчевск, Сагутьево.

Стремительным маршем полки достигли реки и заняли указанные позиции. Почти сразу же начались стычки кавалеристов с разведывательными подразделениями противника — группами мотоциклистов и автоматчиков из 29-й мотодивизии фашистов. Два дня мы держали здесь оборону, упорно отбивая все попытки противника переправиться на восточный берег Десны. А 1 сентября нас сменили части 155-й стрелковой дивизии. Мы же снова начали вести разведку в направлении на Трубчевск, Погар. Совершили несколько дерзких рейдов по тылам противника (тоже с целью разведки), собрали ценные сведения о составе его группировок и планах на ближайшее будущее.

Командовал дивизией теперь уже снова полковник Я. К. Кулиев, 1 сентября вышедший со своей группой из окружения (с ним же был и военком дивизии батальонный комиссар А. И. Ульянов). А до этого его обязанности временно исполнял начальник тыла дивизии полковник А. Л. Зубов. [79]

С 6 сентября наряду с ведением разведки дивизия частью сил прикрывала левый фланг 13-й армии. 8 сентября нас здесь сменили подошедшие стрелковые части, после чего мы сосредоточились в лесах юго-восточнее Шатрищ, что в Черниговской области. Здесь Я. К. Кулиев с присущей ему энергией начал проводить работу по переформированию и доукомплектованию полков дивизии. Но из-за больших потерь восстановить в прежнем виде все части было пока невозможно. Однако и распылять кадры опытных кавалеристов по подразделениям, в том числе и по почти заново восстанавливаемым за счет пополнения, было признано нецелесообразным. Поэтому командование решило всех наиболее закаленных в боях конников собрать в составе 112-го кавполка, укомплектовав его даже сверх штата: в нем были сформированы три эскадрона в конном строю; один эскадрон из-за нехватки лошадей перемещался на автомобилях и еще один эскадрон — на повозках. Словом, этим было как бы положено начало созданию подразделений мотопехоты в кавалерийских частях. Впрочем, тогда мы мало думали, как квалифицировать то или иное свое действие, было важно бить врага всеми имеющимися средствами и как можно эффективнее.

В остальных частях дивизии были сохранены штабы, а в подразделениях — небольшие ячейки для их обеспечения, а также для охраны своих штабов.

Большим событием явилось для нас и первое массовое поступление новых видов вооружения — почти 10 процентов нашего личного состава получили автоматы ППШ, что безусловно, повысило нашу боеспособность.

К сожалению, артиллерией мы не были пополнены, и ее недостаток пришлось восполнять гранатами и бутылками с зажигательной смесью.

Итак, наш 112-й кавполк представлял теперь главную боевую силу дивизии. Численность его, повторяю, превосходила обычную для кавалерийского полка, приближаясь где-то к бригаде. Но от этого возросла и ответственность.

Были произведены необходимые изменения и в руководстве частями: командиром 17-го кавполка стал майор Р. М. Палаткин, 67-го кавполка — подполковник С. Д. Подольский. Наш полк принял полковник А. Л. Зубов, комиссаром был назначен старший политрук П. Г. Сесин. Я же продолжал выполнять свои прежние обязанности — начальника штаба полка.

Командирами эскадронов в нашем кавполку были боевые, опытные, уже прошедшие через горнило августовских [80] боев конники. 1-й эскадрон возглавил лейтенант А. П. Зотов. 2-й — политрук М. И. Веретенников, 3-й — лейтенант Ф. П. Дробышев, 4-й — лейтенант Н. И. Бабушкин и 5-й — лейтенант М. Д. Кулишев. С такими можно было идти, как говорится, в огонь и в воду.

* * *

К 9 сентября переформирования в дивизии были в основном завершены. В нашем полку проведен строевой смотр и даже двух-трехчасовые тактико-строевые занятия. Кавалеристы освоили новенькие ППШ. Конечно, нам хотелось еще хотя бы пару дней позаниматься слаживанием эскадронов, но время не ждало: обстановка на фронте еще более осложнилась. В частности, между левым крылом Брянского фронта и правым крылом Юго-Западного образовался разрыв в 60–70 километров, куда тут же устремилась танковая группа Гудериана. Она форсировала Десну, овладела городами Шостка, Глухов и готовила теперь удар на Севск и Дмитровск-Орловский. Для закрытия этого прорыва и создавалась в срочном порядке оперативная группа наших войск, в которую вошла и 21-я кавалерийская дивизия.

Часов в двенадцать 9 сентября командующий этой группой войск, он же заместитель командующего Брянским фронтом генерал-майор А. Н. Ермаков, прибыв в нашу дивизию, поставил ей задачу: к исходу дня выбить врага из города Ямполь, что в Сумской области, и удерживать его до особого распоряжения{3}.

К 17 часам от разведки поступили данные о подходе с запада к Ямполю моторизованной колонны противника, насчитывающей до 350 танков и бронемашин. Затем она прошла через Ямполь и, оставив в нем подразделение для охраны города и обеспечения своих коммуникаций, почти не задерживаясь, двинулась на Глухов.

Мы тут же выступили. К 20 часам наш 112-й кавполк был у Ямполя. Имея точные данные о противнике, полк с ходу развернулся и повел наступление. 1-й эскадрон лейтенанта Зотова в пешем строю атаковал с востока вдоль шоссе, а остальные эскадроны, воспользовавшись сгущавшимися сумерками, ринулись в стремительную атаку в конном строю. Мы застали гитлеровцев врасплох, поэтому схватка была короткой. Враг в панике оставил Ямполь.

Всех нас вдохновила эта победа: ведь полк в первый раз отбил у фашистов советский город! [81]

Не теряя времени, начали организовывать оборону. Прошумевшие накануне ливневые дожди так расквасили все окрест, что по грунтовым дорогам, идущим к городу, машины пройти не могли. Трудны они были и для средств на гусеничном ходу. А это нам на руку. Ведь сил у нас маловато. А в условиях распутицы можно организовать оборону узлами, перекрыв лишь ведущие к городу дороги, да на танкоопасных направлениях выставить минные поля.

Так и сделали. В течение ночи установили минные поля, продумали и организовали систему огня, личный состав надежно зарылся в землю и замаскировался. Выставили боевое охранение. При этом продолжали непрерывно вести разведку.

Противник не заставил себя долго ждать. Уже на следующее утро он двинулся на Ямполь из Глухова и Шостки. По-видимому, решил одновременными ударами с запада и юга уничтожить наш 112-й кавполк и снова обезопасить свои коммуникации.

Кавалеристы мужественно вступили в схватку с мотопехотой и танками противника. Двое суток длился неравный и тяжелый бой. Немало танков, бронемашин и мотоциклов врага подорвалось на наших минных полях. Не один десяток их уничтожили и кавалеристы. Но гитлеровцы не унимались. Получив подкрепление, они во второй половине дня 11 сентября ударили теперь уже по северо-западной окраине города. И снова не прошли, лишь потеряли еще 3 танка, 6 бронемашин, 9 мотоциклов и 4 грузовых автомобиля.

Больше того, противника тут же контратаковал 3-й эскадрон лейтенанта Козленко. И отбросил его от города.

Вот так мы уже тогда, в тяжелейшие сентябрьские дни 1941 года, учились бить прекрасно вооруженного и сильного врага.

* * *

В ночь на 14 сентября по приказу командующего оперативной группой войск генерала А. Н. Ермакова наш полк передал оборону Ямполя подошедшей из тыла 298-й стрелковой дивизии и получил новую задачу: выйти к Глухову и развернуть там активные боевые действия на довольно широком участке фронта, оттягивая на себя по возможности больше вражеских частей, рвущихся с юга на московское направление.

Совершив под покровом ночи форсированный 50-километровый марш по маршруту Орловка, Месендзовка, Гудковка, мы к 5 часам утра 14 сентября были уже у северной [82] окраины Глухова. Разведка доложила: город занят значительными силами противника. На всех окраинах и улицах фашистами выставлены дежурные танки, ближние подступы к городу охраняются сторожевыми заставами, в самом Глухове — патрули.

Полк спешился, эскадроны заняли исходное положение для атаки. В полутора — двух километрах от города мы развернули их в один эшелон, оставив один эскадрон в резерве. Коноводы укрыли лошадей в глубоких оврагах. Командный пункт полка разместился на северных скатах безымянной высоты, о которой отлично просматривалась вся прилегающая к городу местность.

В 7 часов утра эскадроны начали атаку. Внезапности не получилось, бой сразу принял затяжной характер. Силы были явно не равны: с окраин Глухова враг открыл плотный минометный и артиллерийский огонь. В воздухе закружились «рамы», за ними прилетели «юнкерсы», обрушившие на нас десятки бомб.

И все же наши эскадроны приблизились к городу на 400–600 метров. Но тут, попав под сильнейший пулеметный в пушечный огонь вражеских танков, вынуждены были залечь. Попытки поднять их под ливнем свинца успеха не имели. Пришлось дать команду на переход к обороне и одновременно произвести перегруппировку. Три эскадрона начали окапываться на достигнутых рубежах, один занял вторую линию, в полутора километрах от первой, а еще один был выведен в резерв и сосредоточен в оврагах, в трех километрах севернее первой позиции. Здесь он оборудовал как бы третью оборонительную линию.

Едва успели закончить эту перегруппировку, как на нас со стороны города двинулось сразу три колонны противника. В каждой по 15–20 танков и по 50–60 автомобилей с пехотой. Первые две колонны начали охватывать фланги полка, а третья ударила по располагавшемуся неподалеку штабу нашей дивизии. В дело снова включились вражеская авиация и артиллерия.

Накал боя еще более усилился, Наши отважные саперы прямо под огнем ставили внаброс минные поля, спешенные конники отсекали от танков пехоту, уничтожая ее огнем и гранатами, а подчас и в рукопашных схватках. В танки тоже летели гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Несколько броневых машин остановилось и задымило.

Да, наши кавалеристы исключительно мужественно обороняли свои рубежи. Несмотря на численное превосходство врага, ни одно наше подразделение не дрогнуло, не отошли [83] без приказа. Исключительно храбро вел себя в этом бою комиссар полка старший политрук П. Г. Сесин. Он всегда оказывался там, где складывалась наиболее тяжелая обстановка.

Бой продолжался до наступления сумерек. Свою задачу мы выполнили — значительные силы врага были связаны нами, отвлечены хотя бы на день с главного направления. А с наступлением темноты полк организованно и быстро отошел на новые рубежи.

* * *

Уже глухой ночью вышли к деревне Хохловка, что в 25 километрах севернее Глухова. Устроили здесь привал. Подоспели полевые кухни, что было как нельзя кстати — за весь минувший трудный день ни у кого из нас и крошки во рту не было.

Вскоре подъехали комдив, комиссар дивизии и начальник штаба. Я предложил полковнику Я. К. Кулиеву разделить с нами запоздалую трапезу. И он, и комиссар с начальником штаба дивизии приняли это предложение с удовольствием.

— Только где же полковник Зубов? — поинтересовался Кулиев.

— Во время боя ушел в один из эскадронов, — ответил я. — Там было наиболее трудно. Ну и... Видимо, отошел вместе с ним. На рассвете, надеюсь, встретимся.

Тем временем ординарец позвал нас к импровизированному столу: котелки стояли прямо на разостланной на земле плащ-палатке. Здесь же хлеб, ложки...

Во время еды завязалась беседа.

— Да, трудный денек выдался, — начал первым Я. К. Кулиев. И тут же похвалил: — А действовал ваш полк неплохо, бой вы организовали вполне удовлетворительно. Главную сейчас задачу — выиграть время — выполняете. За это молодцы! Я ведь только в боях за Ямполь да Глухов и узнал ваш полк как следует, а то все врозь воевали...

— Так уж складывалось, товарищ полковник, — сказал я. — Не мы в том повинны.

— А я и не виню. Действительно, как-то так случалось... Но вот теперь... Повторяю: молодцы! Полк считаю вполне боеспособным. Жаль вот только, воевать приходится не совсем по-кавалерийски. — Комдив вздохнул. — Эх, выйти бы нам на оперативный простор, тогда бы мы показали гитлеровцам, что такое советская кавалерия! — Развел руками. — Но что поделаешь, главное для нас сейчас задержать врага. [84]

После ужина командир дивизии по своей карте уточнил мне район последующего сосредоточения полка и приказал обязательно отыскать эскадрон, где остался полковник А. Л. Зубов. Ну а дальше... Дальше — продолжать широкие маневренные боевые действия.

К утру 15 сентября части нашей дивизии (а это, как уже говорилось, в основном один наш полк) вышли в назначенные районы. Как мы и предполагали, в одном из этих районов оказался и эскадрон, с которым отходил командир нашего полка полковник А. Л. Зубов. Он был тяжело болен, хотя и старался не поддаваться недугу. Но болезнь есть болезнь...

Утром командир дивизии Я. К. Кулиев и начальник особого отдела майор А. С. Кибальников попросили меня собрать всех командиров подразделений полка. Кулиев объявил им всем благодарность за успешные боевые действия и выразил уверенность, что они будут так же воевать и в дальнейшем. Затем комдив огласил приказ: тяжелобольного А. Л. Зубова отправить на излечение, полк принять X. Л. Харазии, то есть мне. Начальником штаба полка был назначен интендант 3 ранга С. И. Зеньков.

Несколько слов о Зенькове. Это был молодой и очень энергичный человек, служивший до того помощником командира полка по материально-техническому снабжению. Он прошел с нами через все августовские бои и проявил себя смелым, волевым, работоспособным командиром. Таким же остался он и в должности начальника штаба полка: хорошо обеспечивал управление, если было нужно, то принимал на себя и командование подразделениями. Правда, долго начальником штаба ему пробыть не пришлось. В числе других перспективных командиров в мае 1942 года его послали учиться в Военную академию имени М. В. Фрунзе.

Но не будем забегать вперед, а вернемся снова в сентябрь сорок первого. 15 числа мне уже как командиру полка была поставлена задача: активно действуя в треугольнике Орловка, Глухов, Суходол, связывать здесь боем части противника до подхода наших стрелковых полков и дивизий.

В этих боях мы, максимально используя свои преимущества — маневр и скорость, наносили по фашистам короткие, но весьма ощутимые удары. Действовали самостоятельно, на разных направлениях. Старались охватить как можно более широкий фронт, создавая для противника представление о многочисленности нашей конницы — до нескольких дивизий. И он, почувствовалось, вскоре поверил в это. [85]

И вот представьте себе такую картину: из тьмы глубокой сентябрьской ночи или из предрассветного тумана совершенно внезапно, с тыла, появляются перед врагом советские кавалеристы. Они поливают его свинцом, рубят шашками, забрасывают гранатами. И тут же бесследно исчезают, оставляя после себя горящие склады с топливом и боеприпасами...

Новый же удар наносится совершенно в другом месте, за несколько десятков километров от предшествующего. И, как правило, иным способом. Устраиваются засады, минируются дороги. И снова — паника в стане гитлеровцев, новые потери в живой силе и технике.

Немецкое командование, естественно, предпринимало самые энергичные меры, чтобы найти нас и уничтожить. И однажды это ему едва не удалось. Короче говоря, 21 сентября в районе Хохловки на нас навалились большие силы танков и мотопехоты противника. Жаркие бои начались о самого утра. А вскоре к нам прибыл командир дивизии.

— Как дела, капитан? — спросил он. — Доложите-ка мне обстановку.

Я коротко обрисовал ему ситуацию.

— Да-а, жмет фашист, — в раздумье промолвил Я. К. Кулиев. И тут же распорядился: — Ладно, действуй, а я пройдусь по позициям. Надо подбодрить кавалеристов.

— Товарищ полковник, ведь опасно, фашисты совсем близко, — с тревогой предупредил я.

— Не беспокойся, забираться далеко я не буду.

А противник продолжал наращивать силы. Дороги Хохловка — Червовое, Глухов — Червовое и Глухов — Хохловка были им уже блокированы. Гитлеровцы приближались с трех сторон, пытаясь взять наш полк в кольцо. Но это им пока не удавалось: кавалеристы сражались стойко.

Во второй половине дня активность противника еще более возросла. У меня даже появилась тревожная мысль: а ну как он все-таки сомкнет свои фланговые подразделения вокруг боевых порядков полка? Тогда — окружение. А это... Тем более что здесь и командир дивизии. Вот уж не кстати. Нельзя ему рисковать своей жизнью! А он... Ну зачем я отпустил его с КП?

Надо сказать, что место для командного пункта полка нам удалось выбрать довольно удачное: КП располагался в лощине, поросшей густым лесом, а вокруг раскинулись обширные поля, на которых стояли копны неубранного хлеба. Они прекрасно маскировали все наши передвижения. Плохо было только то, что от зажигательных пуль копны вспыхивали, а горя — дымили, ограничивая видимость. [86]

На КП вернулся наконец Кулиев. Я облегченно вздохнул.

— Молодцы кавалеристы, хорошо держатся! — довольно сказал комдив. И тут же добавил:

— Однако положение очень трудное. Фашисты вцепились в ваши фланги, а это плохо...

— Ну что ж, постараемся оторвать их и от флангов, — заверил я.

Заверить-то заверил, а вот на деле... Гитлеровцам вскоре удалось сомкнуть свои фланги в тылу позиций полка. Теперь стрельба слышалась со всех сторон. Но что самое неприятное — с особой силой она вспыхнула далеко в стороне, там, где находился штаб нашей дивизии. Этого еще не хватало!

— Мне необходимо срочно вернуться в штаб, — заторопился Кулиев. — Что-то там, видимо, неладно.

— Товарищ полковник, — взмолился я, — прошу вас, подождите до сумерек! Сейчас прорываться довольно рискованно. Ну, а ночью... В темноте мы обязательно оторвемся от противника, даю вам слово!

Я еще не видел Я. К. Кулиева таким встревоженным. Хотя и понимал его. Да, комдив переживал за судьбу своего штаба. Ведь там оставались люди, знамя дивизии, документы. А он в это трудное время вынужден находиться здесь...

Причину довольно интенсивной стрельбы у штаба дивизии удалось выяснить довольно скоро. Оказалось, что это 4-й эскадрон под командованием лейтенанта Н. И. Бабушкина, направленный мной накануне на выполнение спецзадания, сейчас возвращался в полк. Идя проселочной дорогой, он неожиданно вышел на тылы наступающего на нас с севера противника. Бабушкин быстро разобрался в обстановке и приказал своим конникам с ходу атаковать фашистов. Что и было сделано. Удар оказался для гитлеровцев неожиданным. Это-то и решило исход дела: под напором наших кавалеристов враг начал отходить в сторону Глухова. А эскадрон благополучно соединился с главными силами полка.

Когда появившийся на КП лейтенант Н. И. Бабушкин доложил о выполнении задания и об ударе в тыл противнику, комдив крепко пожал ему руку и поблагодарил за проявленную находчивость и инициативу. И тут же приказал мне готовиться к прорыву из окружения.

И мы вырвались из кольца! Вырвались, нанеся врагу ощутимый урон. Перед нашими прежними позициями осталось 5 подорванных фашистских танков, 7 бронемашин, 22 мотоцикла, 9 грузовиков, легковая машина и десятки трупов вражеских солдат и офицеров. Наши же потери составили всего лишь 20 человек убитыми и ранеными. [87]

23 сентября из состава войск бывшей группы генерал А. Н. Ермакова, а также из частей 21, 52 и 55-й кавалерийских дивизий была создана новая подвижная кавгруппа. Командиром ее назначили полковника Я. К. Кулиева, а функции штаба группы возложили на штаб нашей 21-й кавдивизии.

Участие в этой группе означало переход к делам более крупного масштаба. Это мы почувствовали сразу. Так, завершив выполнение очередного задания, мой 112-й полк получил приказ срочно выйти в район Никитовки, что в 10 километрах юго-восточнее Ямполя. Вышли. Нам тут же поставили задачу: после артиллерийской подготовки и удара какого-то нового оружия (какого, конечно же не пояснили) овладеть Ямполем.

Здесь следует сказать, что этот город был уже основательно укреплен противником. Все здания, особенно каменные, были приспособлены им к круговой обороне, а в промежутках между ними он вкопал в землю танки. Передний край вражеской обороны проходил по линии железной дороги Глухов — хутор Михайловский и через железнодорожную станцию Ямполь, удаленную от города на 2 километра. Оборона была неплохо оборудована в инженерном отношении, а расположение по железнодорожной насыпи давало ей, если так можно выразиться, высотное преимущество. Для нас же обзор сводился к минимуму, мешала все та же железнодорожная насыпь.

Правее нас должна была наступать 52-я кавдивизия, а левее, на населенный пункт Имшан, полк от 283-й стрелковой дивизии.

День 26 сентября выдался пасмурным и туманным. Правда, к полудню туман несколько рассеялся и видимость улучшилась. И тут ударила наша артиллерия. Артподготовка была малой по времени, всего пять минут. Но зато в конце по Ямполю ударило то новое оружие, о котором нам многозначительно намекало командование.

Как мы потом узнали, это был реактивный миномет, в последующем получивший ласковое прозвище «катюша». А тогда никто из нас и не слышал о существовании этого грозного оружия. Впечатление же от его применения было огромным. Мы, помнится, наблюдали за ходом артиллерийской подготовки, когда где-то сзади нас ударил необычной силы гром. Все мгновенно повернулись в ту сторону. Что это? Яркая как молния вспышка огня — и длинные языки пламени, перегоняя друг друга, понеслись в сторону Ямполя. В городе грохнули мощнейшие взрывы, вспыхнули пожары. [88]

Всего был произведен один залп, но он запомнился нам надолго.

После артподготовки наш 112-й кавполк, а правее и 52-я кавдивизия перешли в наступление. Ведя ожесточенный бой, мы вначале достигли вражеских позиций по линии железной дороги, а к исходу дня овладели ими. А 1-й эскадрон полка даже ворвался на железнодорожную станцию Ямполь и очистил ее от противника.

Однако враг, взбешенный потерей выгодных позиций по линии железной дороги, вскоре усилил из глубины своей обороны артиллерийский огонь, вызвал на помощь авиацию, после чего предпринял мощную контратаку. Наш полк был вынужден прекратить движение вперед и перейти к обороне на железнодорожной насыпи. Этот рубеж он удерживал до 1 октября.

За данный период наши кавалеристы уничтожили 12 фашистских танков, 15 бронемашин и несколько сот вражеских солдат и офицеров. Только за 29 сентября у деревни Рождественская, на участке 4-го эскадрона, которым командовал лейтенант Н. И. Бабушкин, было истреблено более 40 гитлеровцев, сожжен танк и 2 бронемашины противника.

В этих боях отличился и 1-й эскадрон под командованием лейтенанта А. П. Зотова. Но особенно саперный взвод младшего лейтенанта А. С. Денисова. Это его воины, действуя из засады на дороге к Ямполю, уничтожили четыре бронемашины и до двух рот мотопехоты противника, захватив при этом штабной автобус, в котором находились пять гитлеровских офицеров и шесть солдат. Больше того, в руки наших саперов попали карты с обстановкой предстоящих боевых действий вражеского 24-го мотокорпуса. Ценные документы и пленные были немедленно отправлены в штаб кавгруппы.

Не могу не рассказать и о героическом взводе старшего сержанта А. М. Кобелькова. Это небольшое подразделение прикрывало левый фланг нашего полка у поселка Червоное. Вначале во взводе было 22 бойца. А потом...

Но расскажу обо всем по порядку. 24 сентября в полдень Кобельков связался со мной по телефону. Доложил:

— Товарищ капитан! На нас идут шесть танков с мотопехотой. Прошу огонька! Гранат-то у нас почти не осталось...

— Держись, Кобельков! — ответил я ему. — Сделаю все, что смогу. Сколько сейчас у тебя людей?

— Вместе со мной восемь кавалеристов, — отозвался старший сержант. И тут же заверил: — Но пока живы, враг [89] не пройдет. Нам бы только еще огоньку по танкам. Или гранат...

Я тут же приказал направить во взвод А. М. Кобелькова единственную оставшуюся в полку противотанковую 45-миллиметровую пушку, которую держал до этого в резерве. Но теперь не до резерва...

Минут через двадцать снова зуммерит телефон. Хватаю трубку.

— Кобельков?..

А в ответ слышу:

— Товарищ капитан, докладывает помощник командира взвода сержант Федоров, Атака отбита. Старший сержант Кобельков со связкой гранат пошел навстречу головному танку и подбил его.

— Молодец Кобельков! Передай ему мою благодарность!

— Передать не могу, товарищ капитан, погиб он. Из другого танка его пулеметом срезали.

— Ну а что же артиллеристы? Не успели разве вам помочь?

— Орудие, которое вы к нам направили, первым же выстрелом подожгло тот танк, из которого убили Кобелькова. Остальные не выдержали, развернулись и скрылись в роще...

— Как люди? Потери есть?

— Двое убитых. Теперь нас осталось шестеро. Но будем стоять насмерть!

И они выстояли! Отбили еще несколько вражеских атак. И отошли только по моему приказу.

* * *

30 сентября 1941 года враг начал операцию «Тайфун». На нашем участке фронта фашистские войска перешли в наступление с рубежа Путивль, Ямполь, Шатрищи, нанося удар вдоль Киевского шоссе на Орел. На левый фланг 18-й армии с юго-запада наступали 24-й и 47-й немецкие моторизованные корпуса. С запада на правый фланг наступал 35-й армейский корпус гитлеровцев. Охватывая левый фланг 13-й армии, 47-й мотокорпус врага устремился на Суземку и Локоть. А его 24-й моторизованный корпус двинулся на Орел.

Как видим, гитлеровцы бросили в наступление огромные силы. На нашем участке вскоре сложилась довольно тяжелая обстановка. Больше того, кавгруппа полковника Я. К. Кулиева, в которую входили и мы, попала в окружение. Правда, по приказу Кулиева наш полк, оставив позиции под Ямполем, во взаимодействии с 52-й кавалерийской дивизией [90] вскоре пробился с боями через вражеское кольцо и вышел из окружения. В конце дня 1 октября, пройдя за сутки более 40 километров, мы оказались в районе населенного пункта Лемишевское, в 45 километрах от Глухова. Там попытались перейти к обороне, но закрепиться не сумели и 2 октября, отойдя в район Хинельского леса, заняли жесткую оборону на его юго-восточной опушке. Сюда же к нам подошли еще несколько вырвавшихся из окружения частей нашей кавгруппы. С ними был и полковник Я. К. Кулиев.

Тем временем части 24-го моторизованного корпуса уже обошли нас по шоссе Глухов — Орел, и мы снова оказались в тылу врага. В этой обстановке командование поставило конной группе Кулиева задачу: прорваться на восток, в район Нижне-Песочное, Кинишевка, Красная Дубрава, Пеньково (Курской области), организовать там оборону по восточному берегу реки Свапа и обеспечить выход из окружения и переправу через эту реку остальных частей кавгруппы, а также войск 3-й и 13-й армий Брянского фронта.

Кулиев решил осуществить прорыв через шоссе Глухов — Севск в ночь на 3 октября, имея в авангарде 112-й кавполк, а в главных силах 52-ю кавдивизию (55-я кавалерийская дивизия, тоже входившая в кавгруппу, пока еще не подошла).

На рассвете 3 октября наш полк вышел к восточной опушке Хинельского леса. Отсюда до шоссе было километра полтора. Вправо от намеченного нами участка прорыва, километрах в двух, находился населенный пункт, занятый немцами. Разведка установила, что на его северной окраине сосредоточены танки и выставлено сторожевое охранение.

Шоссе постоянно освещалось ракетами: противник был настороже. Однако нам не оставалось ничего другого, как действовать немедленно. С наступлением дня гитлеровцы, безусловно, возобновят движение по шоссе, и тогда преодолевать его нам будет еще труднее...

Закончено построение в боевой порядок: в первом эшелоне — испытанные во многих боях 1-й и 3-й эскадроны отважных лейтенантов Зотова и Козленко, во втором — 4-й и, 5-й эскадроны лейтенантов Бабушкина и Кулишева. 2-й эскадрон политрука Веретенникова — со штабом группы. Все спокойны и сосредоточенны.

Тихо отдаю команду:

— Поэскадронно — вперед!

Развернутым строем мы стремительно атаковали противника на шоссе, смяв и отбросив его ракетчиков и сторожевое охранение. Начали переход шоссе. [91]

Но и гитлеровцы не растерялись: взлетели новые ракеты, по тревоге были подняты танковые и мотопехотные подразделения в том, правом от нас, населенном пункте (чего мы и опасались). На нас стремительно рванулись танки и бронетранспортеры с пехотой. 52-я кавалерийская дивизия, обеспечивавшая наш переход через шоссе, не смогла сдержать натиск врага. И как только мы пересекли шоссе, немцы закрыли пробитую нами брешь и отсекли полк от главных сил группы.

При прорыве мы потеряли любимца полка — старшего врача капитана Вильчевского. Он всегда был рядом с конниками, в самых горячих боях, отважный воин и превосходный хирург. В походных условиях Вильчевский умудрялся делать сложные операции, спасал жизнь раненым, иногда, казалось, совсем обреченным. И вот теперь его не стало...

* * *

Итак, мы вырвались из вражеского окружения. А вот нашим главным силам пришлось еще на сутки задержаться в Хинельском лесу и уже в ночь на 4 октября снова прорывать огненное кольцо. Нам было приказано обеспечить этот прорыв.

Для этой цели я выделил 1-й и 3-й эскадроны. Они атаковали противника с внешней стороны кольца окружения, прорвали его и где-то в час ночи встретили на шоссе колонны наших войск. Затем по уже знакомым дорогам провели их к своим.

Кстати, при прорыве нашим эскадронам большую помощь оказали танкисты полковника Б. С. Бахарева. У них было очень мало боевых машин. Но танкисты так удачно расставили их на флангах участка прорыва, что немцы не смогли их опрокинуть до самого конца вывода из окружения главных сил кавгруппы.

Затем, пройдя около 90 километров, мы вышли к реке Свапа. Часть сил нашего полка, переправившись на ее восточный берег, перешла здесь к обороне в районе Нижне-Песочное, заняв участок протяженностью около 6 километров, между пунктами Гряды и Ревельское. Место это было довольно своеобразным. Западный берег господствовал над восточным, возвышаясь над ним примерно на 400 метров, а затем круто спускался к реке. Ее ширина была не так уж и велика, всего метров пятьдесят, глубина около двух метров. Течение спокойное, медленное.

Дорог к реке было мало. С учетом этого мы и организовали оборону нашего участка. Передний край вынесли на [92] высоты западного берега, а вторую позицию оборудовали по восточному. Оборону строили в основном узлами, перекрыв все дороги, выводящие к переправам.

Отважным саперам лейтенанта Денисова работы здесь хватало. Ведь помимо установки минных заграждений надо было оборудовать еще и пункты переправ, навести мосты, подготовить паромы. Но они так четко и умело делали свое дело, что к назначенному сроку все было готово.

С 5 по 9 октября мы лишь вступали в стычки с разведывательными подразделениями противника, совершенствовали оборону, готовили переправу, встречали выходящие из окружения воинские части и переправляли их через реку. Но понимали: главные события впереди.

И действительно, 9 октября обстановка на нашем участке резко осложнилась. Противнику удалось обойти наши фланги, после чего он устремился на юг и юго-восток. В связи с этим полк получил задачу срочно сняться, совершить марш, к исходу 9 октября занять оборону на рубеже Кинишевка, Красная Дубрава, Наньково, Якимовск и задержать здесь прорвавшегося врага.

Мы выступили не мешкая. Шел холодный осенний дождь, дороги представляли собой сплошное месиво. Это сильно мешало нашему движению. К тому же в ходе марша пришлось вступить в бой поочередно с двумя разведывательными группами противника, в каждой из которых было по два танка и до взвода пехоты. Но несмотря на это, к исходу дня мы все же достигли заданного района, заняли здесь оборону и стали ждать противника, которого нам удалось обогнать.

Почти одновременно с нами сюда же вышла и 52-я кавалерийская дивизия. Она заняла оборону слева, что нас весьма подбодрило. А вот соседа справа все еще не было, и это меня серьезно беспокоило. Ведь иметь открытый фланг всегда неприятно.

Едва мы успели укрепиться, как противник начал проводить разведку боем. Он не оставлял нас в покое в течение всего дня 10 октября, однако к вечеру стало более или менее тихо. Мы поняли, что враг уяснил для себя обстановку. Но что он предпримет в дальнейшем?

Вскоре выяснилось: фашисты решили не рваться через нашу оборону, а сосредоточили все свое внимание на переправах через реку Свапа. Поэтому 11 октября наш полк получил от командующего кавалерийской группой очередную задачу: передать свой участок обороны 52-й кавдивизии и выступить в направлении Кинишевка, Толкачевка, Платово, [93] Гряды, то есть снова к реке Свапа. Здесь в районе Гряды, Ревельское сбить противника уже с занятых плацдармов и перейти к обороне на рубеже Голубовка, Гряды, Комаровка и Мухино. Стоять здесь намертво, обеспечивая выход из окружения частей 3-й и 13-й армий.

Громя по пути мелкие разведывательные группы врага, мы к 22 часам подошли к реке Свапа. Гитлеровцы еще не успели переправить на восточный берег реки свои сколько-нибудь значительные силы, а выставили у переправ лишь небольшие сторожевые заставы. Внезапной атакой мы сбили эти заставы. Тут же восстановили переправы и начали пропускать через них части 3-й и 13-й армий.

* * *

Хлопот на переправах было немало. Ко всему еще добавилась и необходимость бороться с авиацией противника, которая то и дело обрушивала на них десятки бомб. А средствами противовоздушной обороны мы в то время еще не располагали. Пришлось изыскивать иные методы защиты переправ. И мы их все-таки нашли: рядом с действующими начали создавать ложные переправы. А потом с удовольствием наблюдали, как фашисты клевали на эту приманку. Так, 16 октября более десятка пикировщиков врага долго и тщательно бомбили ложную переправу у населенного пункта Ревельское, сбросив на нее около сотни бомб.

А в общей сложности на своем участке мы оборудовали три действующие переправы и шесть ложных. И все их приходилось оборонять не только от воздушного, но и наземного противника. Правда, в этом нам существенную помощь оказывали части, которые выходили из окружения и тут же занимали вместе с нами оборону.

С 11 по 21 октября на нашем участке переправилось на восточный берег Свапы более 25 тысяч бойцов и командиров из состава 3-й и 13-й армий. В их числе были и раненый командир 132-й стрелковой дивизии генерал-майор С. С. Бирюзов, член Военного совета 13-й армии бригадный комиссар М. А. Козлов, начальник бронетанкового отдела 13-й армии генерал-майор М. А. Королев.

Маршал Советского Союза С. С. Бирюзов позднее так писал в своих воспоминаниях: «...мы достигли вскоре реки Свапа у села Нижне-Песочное. Там сосредоточились наши войска, переправлявшиеся на восточный берег. Артиллерия противника все время обстреливала переправу... Но едва мы остановились, к моей повозке подошел незнакомый, по-кавалерийски щеголеватый командир: [94]

— Послан к вам, товарищ генерал, полковником Кулиевым. Имею приказание переправить вас на другой берег. Лодка у меня наготове. Сейчас же переправимся и доставим вас в Льгов.

Я от души стал благодарить незнакомого кавалериста. Он только кивнул головой и немедленно приступил к делу. Меня бережно приподняли с повозки, положили на носилки и перенесли в лодку. На реке то там, то здесь поднимались всплески от разрывов мин и снарядов. Бойцы налегли на весла, и лодка быстро понеслась к заветному восточному берегу.

Итак, 18 октября мы переправились через Свапу и соединились с оборонявшимися на этом новом рубеже войсками Брянского фронта. Здесь была и 132-я стрелковая дивизия. Она в третий раз успешно вышла из вражеского окружения»{4}.

К этому могу лишь добавить: наша 21-я кавалерийская дивизия, как и 132-я стрелковая, в тех боях тоже трижды побывала в окружении. И лишь ее главное преимущество — подвижность — позволяло ей первой выходить из всех этих переплетов.

23 октября наша дивизия, передав на своем участке оборону переправ вышедшим из окружения стрелковым частям, совершила марш в местечко Цветаево, что под Курском, где получила наконец кратковременный отдых. В эти же дни кавалерийская группа полковника Я. К. Кулиева, как выполнившая свою задачу, была расформирована.

* * *

Отдыхать нам долго не пришлось. В начале ноября фашисты уже завязали бои за Тулу. Возникла серьезная угроза прорыва врага к Москве с юго-запада. В этот момент было крайне необходимо бросить в бой все наши наличные силы, чтобы оттягивать на себя гитлеровские части и соединения, наступающие на Тулу. Ввели в дело и 21-ю кавалерийскую дивизию.

С 25 октября по 5 ноября мы совершали непрерывные марши, то и дело вступая в бои. Маршрут протяженностью более чем 300 километров проходил через Курск, Щигры, Маховое, Колпны, Сетенево, Русский Брод, Хомутово, Корсаково.

6 ноября дивизия вышла к райцентру Корсаково, где вошла в оперативное подчинение командующего 3-й армией. [95]

Вечером совместно с местными жителями и партизанами мы провели торжественное собрание, посвященное 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Сразу же после его окончания получили сведения: западнее Корсаково, в деревне Войково, расположились на ночлег гитлеровцы. Полковник Я. К. Кулиев приказал нашему 112-му кавполку уничтожить врага. Мы тут же выступили. К 4 часам утра партизаны вывели нас на окраину Войково. Они же провели разведку. Фашисты отдыхали в деревне беспечно, считая себя в полной безопасности. И за это жестоко поплатились: наша атака удалась, с рассветом деревня была полностью освобождена. Так что 7 ноября у всех нас было вдвойне праздничное настроение.

8 ноября полк выбил врага и из деревни Ишково, что в 15 километрах от города Чернь. Отсюда мы провели целый ряд ночных налетов на железнодорожные станции Горбачеве и Чернь, а также на населенные пункты Орлик и Старухино, заставляя противника быть в постоянном напряжении, распылять свои силы.

Но особенно памятным событием тех дней оказался бой за город Чернь. Он был расположен на магистрали Орел — Тула, служившей основной коммуникацией для танкистов Гудериана. На Чернь совершить налет Я. К. Кулиев поручил нашему полку.

Из сообщений партизан мы знали, что фашисты, останавливаясь на ночлег в Черни, также ведут себя весьма беспечно, полагаясь в основном на охранение, выставляемое ими на шоссе к западу и востоку от города. В темное время суток это шоссе обычно освещается ракетами. Поэтому мы решили в первую очередь ликвидировать ракетчиков, а потом уже обрушиться на город.

Снять ракетчиков было приказано 2-му эскадрону политрука М. И. Веретенникова и 3-му эскадрону лейтенанта Ф. П. Дробышева. А 1-й и 4-й эскадроны лейтенантов А. П. Зотова и Н. И. Бабушкина должны были атаковать врага в городе.

Начали ровно в час ночи. Бесшумно уничтожили ракетчиков и полевые караулы. А чтобы враг не почувствовал неладное, соблюдая принятый у немцев порядок, продолжали уже сами освещать ракетами шоссе. Одновременно перекрыли все дороги, ведущие в Чернь и из него. Теперь можно было начинать бой за город.

Ворвались в него в конном строю, не спешиваясь. Запылали фашистские машины и мотоциклы, под копыта лошадей падали сраженные клинками оккупанты. Кавалеристы [96] действовали строго по плану, прочесывая улицу за улицей. Гитлеровцы в панике выскакивали из домов и, не оказывая сопротивления, спасались бегством. Но ушли немногие.

С рассветом мы оставили город и снова отошли к деревне Ишково. Но противник решил во что бы то ни стало найти и уничтожить нас. Не вышло! Мы, используя свою маневренность, успешно уходили, а затем снова организовывали стремительные ночные налеты на его гарнизоны. Нам даже удалось разобрать в нескольких местах железнодорожное полотно между станциями Мценск и Горбачево, что парализовало движение вражеских эшелонов.

Конечно, в дерзких ночных налетах мы тоже несли потери. В эскадронах, и без того укомплектованных не полностью, вскоре осталось совсем мало бойцов. Поэтому в конце ноября 21-ю кавдивизию вывели из боев. Часть личного состава мы сразу же передали на пополнение в 55-ю кавалерийскую дивизию, а оставшихся по приказу командующего Брянским фронтом вывели в резерв фронта и отправили в Липецк. Всех, кроме 112-го кавполка, который ушел в. Тамбов.

Отдыхали и пополнялись мы недолго, уже 5 декабря 21-й кавдивизии было приказано начать организацию обороны Липецка.

Кстати, в это время мы действовали еще без своего боевого командира полковника Я. К. Кулиева. Он, возглавляя при 13-й армии группу войск в составе 307-й стрелковой, 55-й кавалерийской дивизий и 150-й танковой бригады, готовился, а затем и участвовал в Елецкой наступательной операции. После ее завершения в конце декабря эта группа была расформирована, и Кулиев вновь возвратился в 21-ю кавдивизию. Но прокомандовал ею очень недолго. Дело в том, что войска Юго-Западного фронта после Елецкой операции получили возможность развивать наступление на Орел. И полковник Я. К. Кулиев возглавил сводный кавалерийский корпус, действовавший на этом направлении. А командование 21-й кавдивизии со 2 января 1942 года было возложено на меня.

В конце января полковник Кулиев был отозван в Москву за новым назначением. Заехал на пару дней и к нам в Липецк. Проститься. И — в путь.

* * *

Волнующим событием тех дней было и вручение большой группе наших кавалеристов государственных наград. Зал липецкого городского театра заполнили представителя [97] трудящихся и воины. Награды вручал корпусной комиссар А. Ф. Колобяков. Из состава 21-й кавдивизии были награждены 52 человека. Орденом Красного Знамени — полковник Я. К. Кулиев, старший политрук П. Г. Сесин и еще ряд кавалеристов; орденом Красной Звезды — лейтенант Н. И. Бабушкин, майор Д. С. Польский, полковой комиссар М. Н. Белов, младший лейтенант А. С. Денисов, интендант 3 ранга С. И. Зеньков и другие. Многие получили медали «За отвагу» и «За боевые заслуги».

Мне также была вручена высокая награда Родины — орден Красного Знамени.

После торжественной церемонии корпусной комиссар А. Ф. Колобяков тепло и сердечно поздравил награжденных, пожелал им доброго здоровья, большого личного счастья и скорейшей победы над врагом.

Затем состоялся большой концерт художественной самодеятельности. Выступающие тоже горячо поздравляли награжденных, посвящали им свои номера. Теплота и задушевность их слов, песен и стихов, огневые пляски доставили нам немало радости.

От нашего полка также было несколько талантливых исполнителей. Особенно запомнилось мне выступление лейтенанта С. Берозашвили, моего адъютанта. Этот молодой, красивый грузин был лихим боевым командиром. Отличился он и на концерте. На его долю выпал большой успех. Ему пришлось трижды на «бис» исполнить популярную в те годы грузинскую песню «Сулико». Он буквально очаровал всех своей привлекательной внешностью, бравым кавалерийским видом и подкупающей манерой исполнения.

Я тоже слушал лейтенанта с удовольствием. Представлялась спокойная жизнь, тишина, весна, зелень парков, вся та прекрасная мирная жизнь, от которой нас оторвал подлый враг. И хотя на окнах сейчас висели маскировочные шторы, а в музыкальный аккомпанемент то и дело врывались глухие разрывы бомб и снарядов — линия фронта была весьма недалеко, — это мало смущало и нас, зрителей, и исполнителей. Настроение у всех было отличное.

Тем временем в дивизию вновь заехал Я. К. Кулиев. Он получил в Москве новое назначение и должен был убыть к себе на родину, в Туркмению, для формирования там нового кавалерийского соединения. Мы тепло поздравили его и с высокой наградой, и с новым назначением. Растроганный, Якуб Кулиевич сказал на прощание:

— Мои боевые друзья, лихие кавалеристы! Большое вам спасибо за честную солдатскую службу, за ваши славные дела! [98] Служите и дальше так же верно нашей любимой Родине, уничтожайте проклятых захватчиков. До свиданья, до встречи в Берлине!

Я. К. Кулиев уже тогда верил, что мы будем в Берлине, Простившись с кавалеристами и Боевым Знаменем дивизии, полковник уехал. А через несколько дней мы узнали о присвоении ему воинского звания «генерал-майор».

* * *

В дивизию продолжало поступать пополнение. К марту 1942 года она была уже укомплектована до штата военного времени и включена в состав 8-го кавалерийского корпуса.

Произошли изменения и в ее командном составе: на должность командира дивизии к нам пришел полковник Н. П. Якунин, ранее командовавший 52-й кавдивизией, а военным комиссаром стал полковой комиссар М. Н. Белов, бывший до этого начальником политотдела 21-й кавдивизии. Меня назначили заместителем командира дивизии (к тому времени я стал майором), а начальником штаба утвердили майора Д. С. Польского. Таким образом, во главе соединения стали опытные, уже проверенные в тяжелых боях люди.

В это время мне как заместителю командира дивизии пришлось вплотную заниматься боевой подготовкой, основу которой в то время составляло освоение новых видов оружия. Автоматы, пулеметы, противотанковые ружья и орудия поступали к нам в массовом количестве. И сейчас уже не было необходимости обучать воинов, как делать связки противопехотных гранат для подрыва ими танков, как обращаться с бутылками с зажигательной смесью, которые в прошлом доставляли нам немало неприятностей, разбиваясь и вспыхивая раньше времени. Теперь мы имели вполне достаточно противотанковых гранат.

Начали также поступать, правда, пока еще в малом количестве, и современные средства противовоздушной обороны: зенитные пушки и спаренные крупнокалиберные зенитные пулеметы. И все это надо было освоить в самые сжатые сроки: ведь не за горами и новые бои.

Серьезное внимание мы продолжали уделять и конной подготовке: ведению самостоятельных действий в отрыве от своих войск, осуществлению быстрого маневра на поле боя, а также ведению боя в конном строю.

В напряженной учебе минул март, апрель. Наступил май. А нас все еще держали в резерве. И тут... В мае 1942 года из нашей дивизии были направлены на учебу в Военную академию имени М. В. Фрунзе начальник штаба 112-го кавполка [99] капитан С. И. Зеньков, его помощник старший лейтенант А. П. Зотов, командир эскадрона старший лейтенант Ф. П. Дробышев, начальник штаба 67-го кавполка старший лейтенант П. С. Колушев. А потом дошла очередь и до меня: откомандировали на учебу в Высшую военную академию имени К. Е. Ворошилова. Выходит, прощай, родная дивизия!

Но верилось: еще повоюю. Война, это чувствовалось по всему, пришла на нашу землю долгая. [100]