Перед грозой
Итак, сбылась моя давняя мечта — еду учиться в Военную академию имени М. В. Фрунзе.
Сборы были недолгими. А потом — стук вагонных колес, и вот я уже в Москве, в академии.
С ходу включился в занятия. Старался учиться как можно лучше. А это было хотя и трудно, но интересно. В академии подобрался квалифицированный профессорско-преподавательский состав, имелась хорошая учебная база, умело составленная программа. А главное — нас учили творчески, самостоятельно мыслить, смело принимать необходимые решения.
Гораздо быстрее, чем этого хотелось бы, пролетели годы учебы. По окончании академии я получил назначение на должность начальника штаба 112-го горнокавалерийского полка 21-й горнокавалерийской дивизии Среднеазиатского военного округа.
Должен сказать, что тогда я имел весьма приближенное понятие о тех краях, почерпнутое разве что из учебников географии да еще из рассказов служивших там товарищей. Слышал о сильной жаре и песчаных бурях, о безводье, массе ядовитых тварей — скорпионов, фаланг, змей, с которыми ужиться, конечно же, нелегко. Но я был молод и горел желанием испытать себя и в этих трудностях.
Выехали к новому месту службы всей семьей (к тому времени я уже был женат и имел сына). Путь оказался длинным: только на пятые сутки поезд прибыл в Ташкент, где предстояло сделать пересадку на другой. И лишь спустя еще двое суток мы наконец оказались на месте.
Дорога была чрезвычайно утомительной. Редкие населенные пункты, крохотные железнодорожные станции, обозначавшиеся небольшими вокзальными строениями, большая часть из которых оказывалась глинобитными, почти везде отсутствовало электричество. И... вода. Далеко не на всех, [34] даже крупных станциях имелись благоустроенные водоисточники, а по линии ее вообще подавали в цистернах, причем с большими перебоями. И подчас нам, пассажирам, нечем было даже умыться.
К этому еще добавлялись и трудности со снабжением: буфетов, как правило, не было, запасы продовольствия каждый должен был пополнять по собственному усмотрению и инициативе. Жене с сыном, не привыкшим к таким условиям, было весьма трудно. Ну а мне, выросшему в деревне, без городских удобств, прошедшему к тому времени уже довольно суровую службу, было конечно же полегче. Я на эти вещи попросту не обращал внимания.
Запомнилось: приехали утром в Ташкент. Местные пассажиры сразу же разошлись по домам, а на станции остались лишь немногие транзитники. Вошли с семьей в помещение чистого и опрятного вокзала, поставили вещи. Жена осталась возле них, а мы с сыном вышли подышать воздухом. Пересекли вокзальную площадь и вдруг видим — ура! — водоразборную колонку. Сын сразу же начал у нее плескаться, а я вернулся на вокзал, чтобы сообщить жене радостную весть. Но... Не успел еще и подойти к жене, как услышал дикий крик с площади. Это истошным голосом орал мой сынишка. Я бросился к нему, не зная, что и подумать. Оказалось, пока он мылся, сзади к колонке подошла женщина, лицо которой было закрыто сеткой из конского волоса — паранджой. Вот такого-то наряда он и напугался. Пришлось проводить с семейством разъяснительную беседу, хотя и самому было довольно странно видеть подобное. Ведь кончаются тридцатые годы двадцатого века, а тут такой анахронизм!
Но вот мы на месте. Встретил нас помощник начальника штаба 112-го горнокавалерийского полка капитан П. Ф. Попко, очень приятный человек, уже несколько лет прослуживший в этих краях и хорошо знавший местные условия. Устроил он нас в городской гостинице, на первом этаже которой размещалась гарнизонная столовая военторга, что было довольно удобно.
В тот же день я представился командиру полка. Полковник А. Л. Зубов был уже немолодым человеком, много лет прослужившим в армии и имевшим большой жизненный опыт. Он искренне обрадовался моему приезду, так как уже почти год работал без начальника штаба. Тут же посетовал: хлопот, дескать, масса. Тут и организация управления полком, [35] и планирование боевой и политической подготовки, и мобилизационная работа. Правда, ему неплохо помогают местные партийные и советские органы, с которыми он поддерживает самый тесный контакт.
Выяснилось, что А. Л. Зубов отлично знает здешние обычаи и традиции, умело использует это при общении с населением. Командир полка вкратце рассказал мне об особенностях службы в этих местах, затем приказал собрать комсостав полка и представил ему меня.
Поздним вечером, уже сидя у себя в номере, я стал перебирать в памяти все, что услышал днем от А. Л. Зубова, И в частности, боевую историю полка. А она была такой.
В начале апреля 1918 года несколько красногвардейских отрядов было сведено в 1-й Сибирский кавалерийский полк 1-й кавалерийской бригады 3-й Туркестанской кавалерийской дивизии.
1-я кавалерийская бригада вела активные боевые действия против белочехов и белогвардейцев под Оренбургом. За успехи в этих боях ВЦИК наградил полки бригады Почетными революционными Красными знаменами.
В 1919 году бригада громила белогвардейские части генерала Белова, а в 1920 году ликвидировала восстание контрреволюционеров в Фергане. В период с 1920 по 1924 год в упорных боях она освободила не только город Фергану, но и всю Ферганскую область от банд басмачей, установив там Советскую власть.
В 1924 году бригада очистила от басмачей Каракумы, за что ЦИК СССР наградил ее Почетным революционным Красным знаменем. В 1925 году ее полки сражались в районе города Хорезма, в 1926-м вошли в Бухару. В 1927-м снова оказались в Каракумах, где громили банды Джунайд-хана. В период с 1930 по 1931 год воины бригады бились с бандами Керим-хана и Ораз-Гилды. На этом и закончился ее боевой поход продолжительностью почти 14 лет.
С 1932 года полки бригады, переформированной к тому времени в дивизию, занимались в основном боевой учебой, принимая вместе с тем активное участие в социалистическом строительстве в Узбекистане, в частности на стройке Большого Ферганского канала.
В 1936 году, пройдя еще целый ряд переформирований, дивизия становится 21-й Туркестанской горнокавалерийской дивизией, а затем просто 21-й горнокавалерийской. В ее состав входят 17, 67 и 112-й горнокавалерийские полки, 22-й конноартиллерийский дивизион, 23-й бронетанковый дивизион, [36] 13-й отдельный эскадрон связи, 14-й отдельный саперный эскадрон и другие подразделения обеспечения.
Вот в каком прославленном соединении мне предстояло теперь служить!
Условия для жизни и службы у нас были неплохими. Военный городок, казармы с одноярусным расположением коек, оборудованные классы для занятий, строевые плацы, спортплощадки, манежи — все в основном соответствовало современным по тому времени требованиям.
Сам же город, где мне предстояло служить, до 1940 года был просто районным центром. Но затем стал областным; Правда, население его пока еще составляло всего несколько десятков тысяч, да и благоустройством он тоже похвастаться не мог. Дома, в основном принадлежавшие частным владельцам, были одноэтажными, оштукатуренными, а на окраинах и вовсе глинобитными. Электроосвещение имелось далеко не во всех домах, водопровод только еще начали строить, канализация тоже отсутствовала. Характерно, что почти все дома обносились высокими заборами из глиняного кирпича — дувалами.
В городе работало несколько предприятий текстильной и пищевой промышленности. Из культурно-просветительных учреждений имелся лишь один городской парк.
Парк был хорош, слов нет. Но мне как начальнику штаба его соседство приносило немало хлопот. Дело в том, что главный вход в парк располагался всего в ста метрах от штаба полка. А там обычно играл оркестр, возле касс всегда было многолюдно. В общем, «врата веселия и всяческих соблазнов» были открыты чуть ли не круглосуточно. И это действовало на некоторых молодых командиров неотразимо. В послеобеденное время иные из них так и норовили проскользнуть в это земное царство отдыха.
К тому же территория парка, предназначенная для гуляний, непосредственно граничила с нашим военным городком. А мог ли быть преградой забор, хотя и трехметровый, для лихого кавалериста-джигита? Конечно же нет! И несмотря на все строгости, наши «лихачи» то и дело оказывались вечерами в этом парке в самовольной отлучке. Мне же, по долгу службы ответственному за организацию караульной и внутренней служб полка, приходилось не раз слышать довольно серьезные упреки и нарекания от командира полка за эти их «шалости», ломать голову над тем, как усилить охрану столь «опасного» участка гарнизона. [37]
В городе имелся также и небольшой зимний кинотеатр. Ну а для нас основным местом отдыха был полковой клуб с довольно просторным зрительным залом. Он же не раз использовался и городскими организациями для проведения особо торжественных мероприятий.
Город был прекрасно озеленен. А вдоль улиц тянулись арыки, по которым бежала вода. Правда, для питья она не годилась, ибо текла уже с полей и была мутной. Но в длинное жаркое лето, продолжавшееся едва ли не с марта по ноябрь, увлажняла воздух, создавая прохладу.
Население города было многонациональным. Но большинство все же составляли узбеки. Признаюсь, что их местные обычаи меня удивляли. Я уже говорил, что узбекские женщины носили тогда паранджу, закрывавшую лицо. Образ их жизни тоже был каким-то замкнутым. Например, женщины не имели права посещать любые культурно-массовые мероприятия. Их уделом оставался дом, работа на полях и воспитание детей. Даже в магазинах обычно выстраивались две очереди — мужчин и женщин.
Узбеки — народ необычайно гостеприимный. Гостя принимали очень тепло, радушно угощали. Отказываться было нельзя — обидишь хозяина. Кушанья подавались в одной общей посуде. Отведывать их полагалось сидя на кошме, без стульев, поджав ноги.
Отрадно отметить, что местное население жадно тянулось к культуре, образованию. Да и к военной службе красноармейцы-узбеки относились очень старательно. Так, наши полки примерно на 70 процентов комплектовались из представителей среднеазиатских национальностей, прежде всего, конечно, узбеков. И с ними работать было довольно легко.
В полк я прибыл в октябре, в самый разгар подготовки к новому учебному году. Так что работы сразу навалилось много. Предстояло разработать план боевой и политической подготовки полка на год, организовать и провести с командным составом методические сборы, подготовить учебную базу, ввести необходимые коррективы и в мобилизационный план полка.
Понимая, сколь велик объем ожидавшей меня работы, командир полка по личной инициативе взял подготовку учебной базы на себя. Мне же пришлось не одну ночь провести с командирами штаба за разработкой планов. В установленные сроки они были подготовлены и представлены на подпись командиру полка. А затем уже направлены на утверждение [38] командиру дивизии комдиву В. С. Голубовскому, который, кстати, в тот день сам приехал к нам в полк.
Несколько слов о комдиве. В. С. Голубовский был заслуженным боевым командиром, начинавшим службу еще солдатом в царской армии. Активный участник революции, член партии, он имел за боевые отличия несколько орденов Красного Знамени. Пользовался исключительно высоким авторитетом, хотя по характеру был замкнут, суховат, прямолинеен.
Итак, пользуясь прибытием комдива, мы представили ему на утверждение наши планы по боевой и политической подготовке. Быстро просмотрев их, В. С. Голубовский признал положительным все, кроме одного раздела: приказал не выделять, как мы предлагали, времени на одиночную подготовку бойца, а объединить ее с подготовкой отделения и взвода в целом. То есть заниматься только группой.
Пришлось срочно вносить коррективы во все разработанные документы. И только после этого они были утверждены командиром дивизии.
Затем В. С. Голубовский присутствовал на методических сборах командного состава нашего полка, дал на них четкие установки по методу группового обучения. А на заключительном совещании отметил оперативность штаба в разработке планов и подготовке сборов, поблагодарил нас с командиром полка. И тут же потребовал как можно быстрее закончить планирование работ уже по подразделениям.
Мы понимали нетерпение комдива. Да, необходимо было форсировать начало боевой и политической подготовки. Именно в нашем полку. Ведь до этого он целый год нес службу на границе, поэтому несколько отстал в учебе от других частей дивизии.
В результате общих усилий учебный год в нашем полку начался в установленные сроки. И конечно же шла не только боевая и политическая подготовка. Поскольку полк, как я уже говорил, был укомплектован в основном представителями национальностей среднеазиатских республик, проводились и занятия по русскому языку, другим общеобразовательным предметам. Словом, и наш комсостав принимал участие в ликвидации неграмотности.
Правда, не один наш комсостав. В этом деле мы объединяли свои усилия с преподавательским составом городских школ. И тогда дело двигалось быстрее. Упорно занимался и сам комсостав. Причем группой командиров эскадронов руководил лично командир полка А. Л. Зубов, а за подготовку остальных категорий комсостава отвечал я. [39]
Полковые учения проводил с нами уже командир дивизии. На них мы все выступали, что называется, в своих ролях, а это было гораздо легче, нежели организовывать и проводить занятия.
В заключение скажу, что, несмотря на все трудности моего первого года службы в новом полку, он прошел успешно, без каких-либо серьезных срывов.
В конце 1939 года в руководстве дивизией произошли изменения. В. С. Голубовского назначили на должность помощника командующего войсками Среднеазиатского военного округа по кавалерии. А на его место прибыл комдив А. С. Жадов. Как мы сразу подметили, новый командир дивизии хорошо знал солдатскую Жизнь, а уж боевую подготовку и того лучше. Алексей Семенович был высокоэрудированным, высококультурным человеком. Опытнейший методист, он сразу же увлек нас своими лекциями по тактике и оперативному искусству.
Командирскую и методическую подготовку А. С. Жадов вел лично. Причем так доходчиво, что после его лекций каждый из нас мог свободно ориентироваться в изученной только что теме, легко организовать и провести по ней занятие в подразделениях.
По характеру Алексей Семенович был очень спокойным и выдержанным человеком, никогда не повышал голоса. Однако был требовательным и энергичным командиром, умел так отдать распоряжение, что любой подчиненный готов был, как говорят, в лепешку расшибиться, но выполнить, что приказано, наилучшим образом. Словом, своей деловитостью, эрудицией и требовательностью, причем без всяких там «сильных выражений», А. С. Жадов вскоре завоевал у нас огромный и нерушимый авторитет. Служить под его началом мы считали большой честью.
Кстати, в годы Великой Отечественной войны Алексей Семенович станет крупным военачальником. Будет командовать корпусом, армиями, примет участие в разгроме врага под Сталинградом, на Курской дуге, на Днепре, Висле и Одере, а будет добивать его в Праге. А. С. Жадов вырастет до генерала армии, удостоится целого ряда высоких правительственных наград, в том числе и звания Героя Советского Союза.
Но это — в годы войны. А пока...
Комдив А. С. Жадов приехал к нам в полк примерно через месяц после своего вступления в должность. Причем [40] приехал без предупреждения и не один, а с группой командиров из штаба дивизии. Конечно же, для нас это было неожиданностью. Ведь шел обычный день командирской учебы. Часть комсостава занималась в классах, часть — в поле, а штабные командиры находились как раз в подразделениях, так что комдива никто даже и не встретил. Однако в укор он нам это не поставил, наоборот, отметил как положительное явление в работе командования полка и штаба.
А. С. Жадов пробыл у нас недолго. В первые два-три дня побывал во всех подразделениях, осмотрел учебную базу, ознакомился с условиями быта и делами личного состава. Остался доволен.
А однажды, уже вечером, пришел в штаб. Приказал мне:
— Покажите документацию по планированию боевой подготовки.
Я дал комдиву план, и он углубился в его изучение. И вдруг спросил:
— Позвольте, а где же раздел по одиночной подготовке бойца?
— Комдив Голубовский приказал проводить только групповую подготовку, — ответил я. — Одиночной подготовкой он нам заниматься не разрешил.
— Ну что же, — подумав, сказал Жадов. — План можете не менять. Но время на одиночную подготовку все же выделите. И обеспечьте ее проведение. Проверю.
Здесь следует сказать, что комдив вначале сам провел ряд методических занятий. А затем приказал уже нам наверстывать упущенное. Пришлось действовать по сильно сокращенной программе. И все же к моменту окончания зимнего периода обучения, итоги которого подводились к 1 мая, одиночная подготовка бойца была в основном завершена.
А на итоговую проверку к нам в соединение неожиданно приехал бывший комдив В. С. Голубовский. И первым делом появился не где-нибудь, а там, где по указанию А. С. Жадова была оборудована полоса препятствий для одиночной подготовки бойца. В эту полосу, глубина которой была 250 метров, входили заболоченный участок, крутые подъемы и спуски, овраги, заборы, стены, дверные и оконные проемы и т. п. Была даже воспроизведена, участком, и оборона «противника» — вырыта позиция с чучелами для штыкового боя, с макетами пулеметов, орудий и танков, с траншеей полного профиля.
По условиям обучаемый боец (с полной выкладкой) занимал в своей траншее исходное положение. По команде руководителя он должен был без промедления ринуться [41] вперед, последовательно преодолеть все препятствия, на ходу ведя огонь из карабина, затем нанести чучелам штыковые уколы. После этого занять окоп, отбить атаку «танка», гранатой уничтожить «пулеметное гнездо». Словом, это были как раз те приемы, которые потом, в ходе войны, в основном нами и использовались. К сожалению, тогда мы (да и не только мы) этого знать не могли и владели этими приемами далеко не в совершенстве.
И все же В. С. Голубовскому наше занятие понравилось. Он даже объявил некоторым особо отличившимся бойцам благодарность.
После первомайских праздников, не покидая лагерей, мы снова развернули боевую подготовку. Были проведены командирские сборы. Особое внимание стали уделять командирской подготовке и связанной с ней полевой выучке: Ведь летом полк должен был участвовать в дивизионных учениях и окружных маневрах.
С нас также стали требовать освоения боя, до сих пор считавшегося не присущим коннице, — оборонительного, с созданием нескольких эшелонов, предполья перед главной полосой обороны. На прикрытие этого предполья выделялись подвижные, или, как их тогда называли, передовые, отряды. Начало практиковаться и наступление с форсированием водных преград. И все эти новые направления в обучении кавалеристов проводились в жизнь благодаря инициативе, энергии и настойчивости командира нашей дивизии А. С. Жадова.
В целом боевая подготовка у нас шла очень напряженно, с большой нагрузкой на командный состав. Однако, анализируя ее содержание сейчас, все же должен отметить, что, на мой взгляд, она явно отставала от требований времени. Прежде всего сказывалась известная недооценка противника, всегда представлявшегося нам слабым. В кавалерийских частях делалась ставка на стремительную, довольно легкую победу. Потому-то главным тактическим приемом и считалась лихая кавалерийская атака.
Явно недооценивалось тогда и значение маневренных видов боя, почти не практиковалось наступление на глубоко эшелонированную оборону противника, хорошо укрепленную в инженерном отношении. Вести оборонительный бой конников учили как бы между прочим и, по-видимому, главным образом потому, что надо было все же иметь о нем хоть какое-то представление. [42]
Все эти просчеты конечно же дали о себе знать уже в первые дни Великой Отечественной войны. А перестраиваться в огне было ой как трудно!
А теперь снова продолжу рассказ о наших текущих делах.
На предстоящее лето у нас конкретно намечалось четыре важнейших мероприятия: полковые учения в горах, окружные командно-штабные учения, а затем дивизионные и окружные. Их сроки и тематика, как известно, всегда планируются вышестоящими штабами и до самого начала учений обычно держатся в секрете. А как бы хотелось заранее узнать, что же будет необходимо показать на учениях, к чему готовиться в наибольшей степени?
Но вот подошло время полковых учений. Нам было приказано совершить фланговый марш по узким тропам Гульчинского хребта и отрезать затем «противнику» пути отхода по Ошскому шоссе. И тут оказалось, что наш полк, хотя и именовался горнокавалерийским, к выполнению подобного задания почти не подготовлен. У нас не было практики в преодолении крутых скал, в перевозке тяжелого оружия во вьюках. Не умели мы бороться и с горной болезнью.
Все пришлось познавать в ускоренном темпе, что называется, на ходу. И кое-что удалось-таки наверстать. Хуже всего было с горной болезнью. Она выражается в том, что на определенной высоте человек начинает внезапно терять зрение, подступает тошнота. И это почти выводит людей из строя.
К счастью, подверженными этой болезни оказались далеко не все. Большая часть личного состава чувствовала себя довольно уверенно. На них, как могли, равнялись остальные. К тому же люди знали, что все это временно, что спуск на привычную высоту над уровнем моря снимет этот недуг.
Учения продолжались пятеро суток. Напряжения они нам стоили исключительного. Однако все закончилось благополучно, без единого происшествия и даже с довольно приличными результатами. И командиры, и весь личный состав получили на них хорошую практику.
А в конце июля мне довелось впервые участвовать в крупных командно-штабных учениях. Ими руководил командующий войсками Среднеазиатского военного округа комкор И. Р. Апанасенко. На эти учения привлекались штабы корпусов, дивизий и их командиры. Мне же повезло совершенно случайно: не оказалось на месте начальника штаба нашей [43] дивизии, поэтому вместо него пригласили на учения начальника оперативного отделения штаба дивизии, а меня — вместо начопера.
Учения начались, как всегда, с рекогносцировки местности, выработки решений, их объявления и организации взаимодействия. Штабы готовили материалы и предложения для своих командиров, а после принятия теми решений оформляли их, доводили до исполнителей, контролировали исполнение и управление войсками.
Выполняя функции начальника оперативного отдела, я неотлучно находился при своем командире дивизии, вел записи, а главное — рабочую карту. И впервые на моих глазах проходил процесс выработки решений на таком высоком для меня уровне — командующего округом, командиров корпусов. До сих пор об этом мне доводилось слышать лишь во время учебы в академии. Да и то от преподавателей. Здесь же все развертывалось в действительности.
Трудно передать всю глубину и силу впечатления от командно-штабных учений, ставших для меня настоящей полевой академией. Приведу на этот счет только один небольшой эпизод.
По окончании рекогносцировки и выработки решений (это было уже на второй день учений) все участники прибыли на КП командующего округом. Он находился на господствующей высоте, и это обеспечивало отличный обзор окружающей местности. Началась работа. Солнце пекло нестерпимо, температура была около 50 градусов, а ветерка никакого. Да и о тени мы могли лишь мечтать.
Вначале руководитель объявил решение за командира стрелкового корпуса, прорывающего оборону «противника» и обеспечивающего ввод в прорыв подвижных групп для развития наступления. Затем были заслушаны решения еще командиров двух корпусов (стрелкового и кавалерийского) и пяти дивизий (трех стрелковых и двух кавалерийских, нашей 21-й в том числе). Тут же организовывалось взаимодействие по этапам боя, с увязкой по времени, месту, задачам всех родов войск и исполнителей. Работа была чрезвычайно сложной и ответственной, поскольку это означало действия многих тысяч людей и огромного количества техники (пусть в данном случае только предполагаемых).
Я стремился впитать в себя все услышанное до мелочей. А это было не так-то легко, ибо учения длились около пяти часов, в течение которых комкор И. Р. Апанасенко под палящими лучами солнца не сделал ни одного перерыва, не разрешил никому испить и глотка воды, хотя бы раз затянуться [44] папироской. Мы все сидели на горячем песке, лишь изредка, незаметно для командующего, потирая затекшие ноги и обливаясь потом. А сам руководитель, как только занял свое место, снял с головы фуражку, положил ее около себя и в течение всего занятия даже не шелохнулся. Я впервые увидел подобную солдатскую закалку у такого высокого военачальника и, признаюсь, был восхищен до глубины души.
Однако когда учения были закончены, И. Р. Апанасенко вдруг потребовал у всех участников предъявить ему фляги с водой. Ведь по законам тех мест они должны были быть всегда при себе, у любого командира и бойца. А тут... Словом, фляг у многих командиров не оказалось. Стоит ли говорить, как им досталось от комкора!
Что ж, это тоже был урок: на учениях, тем более такого масштаба, мелочей нет и не должно быть.
В первой половине августа наша дивизия была поднята по тревоге и выведена в район предстоящих учений. Руководить ими, как мы узнали, должен был комдив В. С. Голубовский.
112-му полку вначале предстояло держать оборону в горах, а затем вести арьергардные бои. Остальным частям дивизии следовало вначале прорвать оборону нашего полка, а затем вести его преследование.
Итак, совершив суточный марш, наш 112-й полк вышел на Гульчинский перевал, где стал в оборону с целью не допустить прорыва «противника», который наступал через перевал в ущелье. По плану на организацию обороны нам отводилось два дня. На третий — уже вести бои за удержание перевала. На пятый день полк вступал в арьергардные бои.
Здесь следует сказать, что В. С. Голубовский был крайне заинтересован в изучении оборонительных возможностей полосы предполья — нового элемента в условиях данного учения. Поэтому в этой полосе силами саперного батальона было оборудовано несколько (три основных и четыре промежуточных) рубежей обороны. А защищенная к тому же с флангов горами, что исключало маневр наступающих войск, полоса предполья вообще являлась почти непреодолимой для конницы «противника».
Но и это еще не все. Командир нашего полка решил сразу же за полосой предполья оборудовать ложный передний край, сосредоточив там часть своих сил. Таким образом эшелонирование [45] обороны по глубине еще более увеличилось, что позволило подразделениям по мере их отхода с передовых рубежей (в период арьергардных боев) постоянно усиливать глубинные рубежи.
«Противник» подошел к перевалу лишь к исходу вторых суток. И сразу же уперся в первый рубеж предполья. Прорыв с ходу у него не получился, поэтому бой принял затяжной характер.
Бойцы нашего полка упорно отстаивали каждый рубеж; саперы, умело имитируя огонь артиллерии — разрывы мин и снарядов, также задерживали продвижение наступающих. Тем приходилось буквально прогрызать каждый метр обороны, то и дело наращивая свои силы.
И все же во второй половине дня «противник», введя в бой все свои силы, вышел-таки к переднему (ложному) краю нашей обороны. Но атаковать его с ходу даже и не попытался, решив, как донесла наша разведка, организовать этот прорыв с утра следующего дня. Таким образом, военная хитрость комполка удалась: ложный рубеж обороны был принят «противником» за основной, мы выиграли время.
Однако утром следующего дня командир дивизии вместо положенной перед наступлением артподготовки приказал противной стороне провести... разведку боем. Тогда-то и было выяснено, что части стоят перед ложным передним краем. Безусловно, только А. С. Жадову с его высокими боевыми качествами и интуицией удалось разгадать эту уловку нашего командира полка.
На прорыв главной полосы обороны у «противника» ушли еще сутки. И лишь после этого начались арьергардные бои.
Почти пять суток провели мы в непрерывных схватках с сильным «противником». Но, честно скажу, вышли из них бодрыми. Так интересно и поучительно были организованы учения.
А после них, как обычно, состоялся детальный разбор, проведенный В. С. Голубовским. Он, в частности, отметил слаженные действия войск в горных условиях, их напористость и стойкость. Командир дивизии А. С. Жадов и командир нашего полка А. Л. Зубов были особо отмечены за творческое мышление и настойчивое претворение в жизнь принятых решений.
После успешно закончившихся дивизионных учений нас, как уже говорилось выше, ждали окружные маневры. Мы [46] к ним готовились основательно. Едва ли не круглые сутки гремели выстрелы на стрельбищах, не пустовали манежи и городки. Каждый кавалерист проходил строгую проверку по всем видам боевой подготовки.
Размах маневров был огромен: войска действовали на сотни километров как в глубину, так и по фронту. В них приняли участие все рода войск. Особенностью этих маневров было и применение всех видов боевых действий — обороны, наступления, преследования, встречного боя и т. д.
Действия начались с прорыва подготовленной обороны «противника» стрелковыми соединениями. А затем в прорыв для захвата выгодных рубежей и удержания их до подхода главных сил вводилась кавалерия. За эти рубежи то и дело вспыхивали встречные бои — присущий коннице вид действий.
На второй день наступления нашей дивизии была поставлена задача захватить несколько горных перевалов, отрезав тем самым пути отхода «противника», а также не допустить подтягивания им резервов из глубины.
Наш 112-й полк выполнял при этом роль передового отряда. Войдя в прорыв, мы в первый же день продвинулись вперед на 15–20 километров и вскоре завязали встречный бой с кавалерийским полком «противника». При этом наши преимущества были явными: полк «противника» лишь вытягивался еще из лощины, подставляя нам свой фланг, а мы были на возвышенности. Поэтому успех боя был полным.
Вскоре пришло боевое распоряжение: оставить на данном направлении лишь небольшое прикрытие, а основные силы дивизии повернуть налево, чтобы упредить намечавшийся фланговый удар «противника». Повернуть... А ведь дело это не простое, требует многих и четких действий. И все же к утру мы уже двигались в заданном направлении. Наш полк при этом уступил свое место другому полку и шел теперь в составе главных сил дивизии.
Где-то часов в 10 утра головной полк вдруг спешился и начал занимать оборону. Впереди показался «противник», и полк решил привлечь до поры его внимание к себе. Остальные полки дивизии тем временем изготовились к атаке.
И вот отданы команды. Наши конники, уже развернутые в боевые линии, с обнаженными клинками на полном карьере ринулись в атаку. Разгорелся встречный бой двух кавалерийских дивизий. Слышались дробный стук копыт; оглушительное «ура», громкие команды, храп и ржание вздыбленных лошадей, свист и звон сабель. Впечатляющая картина! Тем более что появившаяся неведомо откуда авиация [47] обеих сторон старается поддержать действия своих войск, вплетая в какофонию наземного боя рев мощных моторов...
Нервное и физическое напряжение, испытываемое кавалеристами в подобном бою, огромно. Зато победа как бы придает новые силы. Так случилось и у нас. В этом встречном бою успех достался нам. «Противник» вскоре начал поспешно отступать, а мы — преследовать его. Целых двое суток наши полки шли за ним по пятам — по горным тропам, узким ущельям и высоким перевалам. И наконец, удачно совершив обходный маневр, отрезали «противнику» все пути отхода.
А всего за время этих учений мы атаковали десятки раз, наступали, оборонялись, действовали в горах, долинах и степях, прошли с боями сотни километров. И всякий раз — в стремительном темпе, поучительно и без происшествий.
Маневры закончились строевым смотром войск. А затем был проведен детальный разбор. На нем командующий войсками округа назвал лучшие части и соединения. Среди них оказалась и наша дивизия, заслужившая хорошую оценку.
Начало 1941 года ознаменовалось рядом событий. Во-первых, к нам поступило распоряжение о срочной переработке мобилизационного плана полка с изменением районов комплектования. Пришлось всему штабу, засучив рукава, дни и ночи делать новые расчеты. Вот где мне пригодился опыт, приобретенный еще во время службы в территориальных частях Северо-Кавказского военного округа!
За месяц работа над новым мобилизационным планом была завершена. Не успели передохнуть, как последовал вызов в штаб округа. Являюсь к начальнику нужного мне управления полковнику Я. К. Кулиеву. Докладываю о готовности нового варианта мобплана. Я. К. Кулиев сообщает: завтра, мол, вместе пойдем к начальнику штаба округа генерал-майору М. И. Казакову.
Начальник штаба округа слушал мой доклад с живым интересом.
— Все мобилизационные потребности нашей части полностью обеспечены, кроме вот только оптических приборов, — закончил я.
— А что, без биноклей и стереотруб вы воевать не в состоянии? — улыбнулся М. И. Казаков.
— Нет, в состоянии. Пока глаза видят, будем воевать, — не растерялся я. [48]
— Что ж, похвально, — кивнул генерал. — План, думаю, приемлем...
По возвращении доложил обо всем командиру полка и начальнику штаба дивизии полковнику А. И. Юрьеву (письменно). Затем, доработав план в соответствии с небольшими замечаниями руководства, занялся текущими делами.
И вдруг в полк нагрянула окружная комиссия во главе с членом Военного совета дивизионным комиссаром Е. П. Рыковым и полковником Я. К. Кулиевым. И снова началась проверка мобготовности полка. В первый день комиссия изучала наше планирование, осматривала склады с НЗ (неприкосновенным запасом), что-то согласовывая при этом с местными партийными и советскими органами. А на следующий — мы получили предписание командующего войсками округа на развертывание полка по штатам военного времени.
За работу взялись без раскачки: объявили в части тревогу, развернули пункты приема приписного состава, установили связь с военкоматами. Кстати, все это было у нас отработано заранее, поэтому прошло оперативно, без происшествий.
За эти учения (а что это просто учения, мы узнали лишь после их окончания) полк получил хорошую оценку. На разборе Я. К. Кулиев сообщил нам причину столь пристального внимания к нашему полку со стороны штаба округа. Оказывается, учения решено было провести в отдельно дислоцированной части, что исключало бы какую-либо опеку со стороны штаба дивизии. А наш полк как раз и был удален от остальных частей дивизии и ее штаба более чем на 100 километров.
Учения по мобилизационному развертыванию заняли у нас всего лишь неделю. Но практику мы получили богатую.
Тем временем произошли изменения и непосредственно в полку. Наш командир А. Л. Зубов ушел в штаб дивизии на вновь введенную должность начальника тыла, а его сменил майор В. И. Трубников, бывший до этого начальником оперативного отделения штаба нашей же дивизии.
Но и это еще не все. В начале июня мы с сожалением расстались с комдивом А. С. Жадовым, назначенным служить в Западный Особый военный округ на должность командира 4-го воздушно-десантного корпуса. А на его место прибыл Я. К. Кулиев, о котором я уже не раз упоминал.
Что ж, это в некоторой степени сглаживало горечь расставания с А. С. Жадовым. Полковника Я. К. Кулиева многие из нас хорошо знали и уважали. Туркмен по национальности, [49] он родился в Азербайджане в 1900 году. В 1918 году вступил добровольцем в Красную Армию. Принимал участие в борьбе против белогвардейцев на Закаспийском фронте, затем сражался с басмачами в Средней Азии. В 1932 году окончил Новочеркасские кавалерийские курсы усовершенствования, а в 1936-м — академию имени М. В. Фрунзе. В 1939 году учился на курсах усовершенствования командного состава при Военной академии Генерального штаба РККА. По окончании их служил начальником оперативного отделения 18-й горнокавалерийской дивизии, потом командовал 25-м полком этой же дивизии. А до прихода к нам был начальником одного из отделов штаба Среднеазиатского военного округа.
Да, Я. К. Кулиев был достойной сменой А. С. Жадову. И это нас вдохновляло. Ведь в воздухе все ощутимее пахло военной грозой. [50]