Мы — красная кавалерия
— Подъем! — гулко гремит команда под сводами нашей казармы.
Сна как не бывало. Вскакиваем. И... снова охватывает буйная осознанная радость: мы — красная кавалерия! Так назвал нас вчера на общем построении командир нашего эскадрона М. Я. Грязнов.
Вчера же нас, зачисленных в школу, привели в должный вид: коротко постригли, выдали обмундирование. Все преобразились так, что не сразу и узнаешь.
Затем — снова команда; построение, но уже в военной форме. Зачитали приказ о распределении по эскадронам. Я — во втором.
В тот же день каждому из нас торжественно вручили винтовку и шашку. Впервые мы стояли в строю в полном курсантском обмундировании, с оружием. Гордость и радость переполняли наши сердца.
— Товарищи курсанты! — сказал нам вчера старшина. — Выданное вам оружие и обмундирование составляют ваше воинское хозяйство. В ближайшие же дни получите еще и коней. Учитесь все это беречь. Помните: добрый конь и исправное оружие — залог ваших будущих боевых успехов.
И вот сегодня — первый день занятий.
— Выходи строиться! На зарядку! — снова слышатся команды.
Обгоняя друг друга, вылетаем на улицу. Строимся. В лицо брызжет раннее солнце, грудь наполняется свежим, ароматным воздухом. Словно впервые вижу перед собой здание нашей школы — величественный ансамбль бывшего Кубанского Мариинского института. Замысловатые лепные украшения, роскошный парадный подъезд со стороны фасада придают ему еще более нарядный и торжественный вид.
Не менее импозантно здание и внутри: высокие потолки, огромные светлые комнаты, обширные гулкие коридоры. [4]
Словом, наша школа казалась мне сказочным дворцом. И пока еще плохо верилось, что я, абхазский парнишка, буду жить и учиться в ней, что все это — для меня.
На первом этаже здания размещались штаб нашей школы, просторная и уютная столовая, некоторые учебные помещения. На втором — основные лекционные залы, классы и специальные кабинеты. На третьем нам предстояло жить.
Территория школы занимала примерно один квадратный километр. Здесь кроме главного здания были еще и склады, манеж, конюшни и другие подсобные помещения. А пустырь, тянувшийся до моста через реку Кубань и нефтеперерабатывающего завода, использовался нами как полевой ипподром.
Но вернемся к зарядке. Она закончилась бегом. Снова команда: заправить койки, умываться, готовиться к завтраку. И так будет теперь каждый день в течение целых трех лет...
Школа пустынна, мы пока единственные ее хозяева. Курсанты старших курсов — на каникулах. Учебный год для всех начнется с 1 сентября. А нас, новичков, что называется, вводят в курс и ритм новой жизни. Много рассказывают о школе, ее истории, знакомят с учебной базой, с программой, по которой предстоит заниматься. Ежедневно проводится и строевая подготовка. Вот пока и все.
Итак, я уже знаю, что наша школа образована в 1924 году в городе Таганроге. И в том же году переведена в Краснодар. Называлась она Краснодарской северокавказских горских национальностей кавалерийской школой.
В школе учились курсанты очень многих национальностей Кавказа: черкесы, грузины, кабардинцы, карачаевцы, абхазцы, лезгины. Первоначально курс обучения был установлен в 4 года, плюс годичный подготовительный курс по общеобразовательным дисциплинам.
Первый выпуск молодых командиров состоялся здесь в 1928 году. А затем, с ростом образовательного уровня поступающих, срок обучения начали постепенно сокращать. И к моменту моего поступления он уже стал трехгодичным, правда, по-прежнему с годичным подготовительным отделением по общеобразовательным предметам.
К этому же времени повысились и требования к поступающим в школу: все они должны были сдавать экзамены за 7 классов, а на подготовительный курс — за 6 классов общеобразовательной школы.
Должен сказать, что с курсантами с первых же дней учебы проводилась большая работа по слаживанию их в [5] единый боевой организм. Усиленное внимание уделялось и совершенствованию полевой выучки. Так, в 1925 году наша школа участвовала (как сводный кавалерийский полк) в окружных маневрах под кодовым наименованием «Чеченская операция», а в 1926 году — в маневрах «Дагестанская операция».
Не раз нас, курсантов, привлекали и к боевым операциям — против бандитских шаек, к изъятию (подчас тоже с перестрелками) незаконно хранимого оружия.
И еще об одном хотелось бы упомянуть. В 1927 году за хорошие показатели в боевой и политической подготовке наша школа была удостоена высокой чести: участвовала в параде на Красной площади в Москве по случаю 10-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. И курсанты блеснули на этом параде отличной строевой выправкой, слаженностью, четкостью прохождения в строю.
В год моего поступления в школу ею командовал кавалер двух орденов Красного Знамени бывший командир 7-й Самарской имени английского пролетариата кавалерийской дивизии Д. А. Шмидт. Затем его сменил Г. И. Кокарев, тоже весьма заслуженный человек, прекрасный командир и педагог. Он также был кавалером двух орденов Красного Знамени.
Заслуженным авторитетом пользовались у нас и другие командиры, преподаватели. Так, 1-м эскадроном тогда командовал И. А. Плиев, впоследствии генерал армии, дважды Герой Советского Союза, прославленный советский военачальник. Командиром 2-го эскадрона был М. Я. Грязнов, в годы Великой Отечественной войны командовавший дивизией, корпусом, тоже получивший генеральское звание.
Прекрасной была учебная база школы: методические кабинеты; классы, спортзал, трехсотметровый тир, спортивный городок, плац для строевых занятий, манежи и другое. А в районе станции Северской (примерно на расстоянии суточного перехода от Краснодара) находилась полевая учебная база. Здесь мы проводили тактические занятия и стрельбы.
Но что и говорить, в первые дни, оказавшись вдали от родных мест, бывало, нет-нет да и взгрустнется о доме. Тем более, что год моего поступления в военную школу был весьма нелегким для нашей семьи. В начале его трагически оборвалась жизнь моего старшего брата Иосифа, секретаря Абхазского республиканского ГПУ. Мне очень хотелось быть [6] похожим на Иосифа, поэтому я тоже пошел работать в милицию. Но... вместо оперативных заданий мне поначалу пришлось иметь дело лишь с бумагами. Это конечно же не понравилось. Я решил уйти с этой работы. И тут в газете «Советская Абхазия» читаю объявление, в котором говорится: Краснодарская северокавказских горских национальностей кавалерийская школа объявляет прием курсантов на осень 1929 года. Здесь же подробно указывались и условия приема в эту школу. Отмечалось, что при Абхазской республиканской организации Осоавиахима организуются курсы для подготовки в военные школы со сроком обучения три месяца.
Мне сразу стало ясно, что я должен делать. Тут же уволился с работы и принялся за сбор документов для поступления в школу.
Хлопот оказалось значительно больше, чем это можно было предположить. Во-первых, обратился в сельсовет за паспортом. А там от меня потребовали свидетельство о рождении, так называемую метрику. И тут выяснилось, что я вовсе нигде не зарегистрирован. Родители объяснили это так: регистрацией, дескать, занималась православная церковь. Но абхазская народность при царизме не подлежала призыву в армию. И, следовательно, по мнению церкви, ей были ни к чему ни регистрация, ни паспорта. Ну а в селе... Здесь каждый хорошо знал друг друга, и потому считалось — необходимости в документах нет никакой...
Что делать? Пришлось ограничиться свидетельской справкой о рождении, подписанной несколькими земляками и заверенной в сельсовете. Признаюсь: здесь я схитрил, проставив в справке такую дату своего рождения, которая была необходима для поступления в военную школу. И представил этот «документ» в Абхазский республиканский военкомат.
Итак, первый документ, хотя и с большими трудностями, был оформлен. Зато без особых хлопот мне выдали комсомольскую характеристику. Больше того, я был вызван даже на прием к первому секретарю обкома ВЛКСМ А. К. Вардании. Принял он меня очень тепло. И после короткой, но запомнившейся беседы вручил путевку обкома комсомола для поступления в военную школу.
Представив документы в военкомат, я тут же получил направление на курсы по подготовке к вступительным экзаменам при Осоавиахиме. Почти сразу же приступил к занятиям. Нагрузка на курсах была довольно весомой, программа обучения хорошо продуманной. Кстати, шефствовал над [7] нами сам первый секретарь обкома комсомола А. К. Вардания. Он прекрасно знал военное дело, был неплохим педагогом. Больше того — исключительно чутким и отзывчивым человеком. В дальнейшем он горячо отстаивал каждого из нас, будучи уже членом отборочной комиссии военкомата. Говорил, что мы не просто кандидаты для поступления в военную школу, а первые представители абхазской молодежи, взращенные комсомолом для защиты своей Родины.
Но продолжу все по порядку.
Вскоре программа курсов была завершена. Нам предложили явиться в военкомат для прохождения комиссий — медицинской и мандатной, а также для сдачи предварительных экзаменов. И тут со мной произошел такой случай. Сдавал я русский язык. Экзамен принимали в кабинете, где сидели председатель комиссии и военком республики Л. Ф. Гваладзия. Захожу в этот кабинет и четко, как учили, рапортую о прибытии. Меня приглашают к столу, дают прочесть вслух какой-то отрывок из книги. Прочел хорошо. После чего книгу отобрали и пересадили за другой стол. Предложили, подумав минут пять, рассказать о прочитанном уже своими словами.
По истечении времени я начинаю уверенно рассказывать. И вдруг... председатель комиссии поднимается и, глядя мне прямо в глаза, медленно идет к моему столу. Я, понятное дело, стушевался, замолчал. Потерял, как говорится, нить рассказа...
Выручил военком. Он тоже поднялся и, прохаживаясь возле меня, начал потихоньку, по-абхазски, подсказывать мне смысл прочитанного. Это-то меня и спасло: после непроизвольной паузы, овладев собой, я продолжил рассказ и закончил его довольно-таки сносно. А все присутствующие в кабинете сделали вид, будто ничего особенного и не произошло.
Забегая вперед, скажу, что спустя уже 43 года после этого случая на объединенном торжественном собрании обкома КПСС, Верховного Совета и Совета Министров Абхазской АССР, посвященном пятидесятилетию Советской власти в Абхазии, я увидел в президиуме полковника в отставке Л. Ф. Гваладзию. Дождавшись перерыва, подошел к нему. Он узнал меня сразу. А я после крепкого рукопожатия напомнил ему о спасительной подсказке тогда, в 1929 году. Тепло улыбнувшись, Л. Ф. Гваладзия ответил, что и сейчас не сожалеет о своем непедагогичном поведении. Ведь вон как, дескать, получилось. Подсказка, за которую в школе [8] обычно выгоняют из класса, в данном случае помогла человеку стать боевым генералом.
— Так что я отнюдь не жалею об этом, — повторил Л. Ф. Гваладзия. И мы расхохотались.
Но вот отборочные экзамены остались позади. Навестив родных и получив благословение матери, прибыл в военкомат. В нашей команде, направляемой в Краснодарскую кавалерийскую школу, было пять человек. Все абхазцы. Причем по уровню образования остальные ребята из команды меня превосходили. Одни окончили педагогический техникум, другие — рабфак. Это-то и позволило им, в отличие от меня, обойтись без подготовительных курсов.
До Краснодара добирались в несколько этапов: от Сухуми до Новороссийска — морем, а далее, до места, — поездом. И если до этого пароходы я все-таки видел (правда, стоящими на якоре в порту), то вот железную дорогу и поезда — пришлось впервой. Поэтому наше путешествие для меня было довольно любопытным.
Провожал нас лично А. К. Вардания. На прощание дал каждому теплое напутствие. И — в путь.
С путешествием по морю нам вначале не повезло. Попали в шторм, и нас высадили в Гагре. Провели там двое суток и только потом уже добрались до Новороссийска.
Город поразил меня своим огромным портом, заводским районом, широкими улицами, парками, где играли оркестры и красиво танцевала молодежь.
Затем сели в вагон поезда и утром уже были в Краснодаре. Здесь тоже было очень чисто, город утопал в зелени садов, вокруг благоухали цветы.
Помнится, на привокзальной площади мы впервые увидели какой-то странный вагон. Один из наших товарищей даже назвал его «чертовой повозкой». А это был трамвай. И мы еще долго бы его разглядывали, если б не надо было торопиться. К тому же, как нам разъяснили, именно на этой «чертовой повозке» и предстояло добираться до школы.
Всю дорогу мы оживленно обсуждали новый для всех нас вид транспорта. А тем временем трамвай, гремя и тарахтя, все же быстро довез нас до места. Мы были этой поездкой весьма довольны.
В школе нас встретили приветливо и радушно. Дежурный красноармеец тут же принял наши документы и предложил пока размещаться в большой и довольно уютной комнате на первом этаже. Затем нас поставили на довольствие, [9] накормив для начала очень сытным завтраком. После помощник командира взвода, построив всех, прибывших в течение суток, объявил, кто в какое отделение зачислен. И представил командиров, которые были из числа курсантов старших курсов.
Нас ознакомили и с расписанием вступительных экзаменов, порядком подготовки к ним. На все экзамены отводилось 20 дней. Для подготовки же имелись специальные классы, где с утра и до вечера находился дежурный преподаватель-консультант.
Вечером весь «эскадрон прибывших» построили на вечернюю поверку. Вышел и представился нам бравый старшина Карданов, стройный, подтянутый кавалерист. У него был суровый взгляд и лихо закрученные усы. На боку висел маузер в деревянной кобуре. Старшина зачитал приказ, где, пофамильно, объявлялось о нашем прибытии, зачислении на довольствие, допуске к экзаменам. Тут же предупредил о необходимости строгого соблюдения правил внутреннего распорядка.
Признаюсь, впервые попав в столь жесткие условия военной школы, я поначалу даже растерялся. Подумалось: как-то мне с моим слишком уж живым характером удастся не нарушить все эти требования?
И вот начались напряженные дни подготовки и сдачи экзаменов. Ведущими предметами были русский язык и математика. Их мы сдавали строго индивидуально. Как устно, так и письменно. Из военных же дисциплин индивидуально сдавалась лишь одиночная строевая и физическая подготовка. По всем же остальным предметам — географии, истории, политграмоте, уставам Красной Армии — экзамены проводились в групповом порядке.
План экзаменов был составлен довольно продуманно: самые трудные для нас предметы — математика и русский язык — были отнесены на конец экзаменационного периода. То есть нам давался как можно больший срок для подготовки к ним.
Отношение к нам, поступающим, тоже было самым лучшим. Преподаватели не жалели ни сил, ни времени, занимались с нами столько, сколько нам требовалось.
Да, экзамены были очень нелегкими. И требования к поступающим довольно строгими. Режим тоже был тяжеловат. Я старался изо всех сил: так велико было желание остаться в школе.
И вот последний экзамен позади. Вечером того же дня объявили приказ о зачислении в школу тех, кто успешно [10] сдал вступительные экзамены и прошел по конкурсу. С замирающим сердцем вслушиваюсь я в каждую фамилию. Вот наконец прозвучала и моя. Я принят!
А вот четверо моих земляков, о которых я упоминал, не прошли по конкурсу. Досадно было за ребят, грустно провожать их в обратный путь. Да и они уезжали расстроенными.
Моя же мечта, повторяю, сбылась. Думаю, что не ошибусь, если скажу: мне одному из первых абхазцев довелось начать учиться на командира Красной Армии!
1 сентября 1929 года в школе начался учебный год. Все занятия, консультации, самоподготовка были четко расписаны. Учебную базу распределили по курсантским группам, а наше личное хозяйство пополнилось еще боевым конем, седлом и прочими нужными для выездки принадлежностями. Каждый курсант отвечал за состояние своего коня в течение всего периода обучения в школе.
Два раза в неделю нам полагалась практика ухода за лошадьми. В остальное же время это делалось красноармейцами срочной службы из эскадрона обслуживания.
В зимний период у нас в основном проходили классные занятия, а летом мы выезжали в лагеря, где проходили боевую подготовку. Учебный год продолжался десять с половиной месяцев, и полтора месяца отводилось на каникулярный отпуск. На первом и втором курсах были еще месячные стажировки в войсках: в первый год — в должности командира отделения, во второй — командира взвода.
В целом учебный процесс слагался из занятий по общеобразовательным предметам (30 процентов времени на первом и втором курсах), главными из которых были русский язык и математика. Их у нас вели гражданские преподаватели. К военным же дисциплинам относились тактика, огневая подготовка, топография, уставы и т. п. Причем тактику, теорию стрелкового дела, топографию и военную администрацию вели уже командиры, а практическую стрельбу, конное дело, строевую и физическую подготовку — курсовые командиры, служебные категории которых были на две ступени выше линейного командира взвода.
Младшие же командиры в учебном процессе не участвовали, поскольку они сами являлись курсантами третьего курса. В их обязанности входил лишь контроль за выполнением нами правил внутреннего распорядка в подразделениях. [11]
Вполне понятно, что большинство из нас, только поступивших в школу, раньше никогда и не слышали названий таких учебных дисциплин, как тактика, теория огневой подготовки, топография. А вот теперь вплотную столкнулись с ними.
Все занятия по военной подготовке проводились у нас в полевых условиях: на полигонах, стрельбищах, в тирах и манежах. Трудностей это вызывало немало. И в то же время было интересно. Ведь что, например, значило освоить такую науку, как тактика? Во-первых, буквально назубок знать боевой устав конницы, научиться умело применять в бою самое разнообразное оружие. А в роли командира — оценить обстановку, принимать решения, ставить задачи отделению, взводу или эскадрону, управлять этими подразделениями в бою. Во-вторых, нужно было иметь хотя бы общие, но все же представления о действиях в бою кавалерийского полка, в какой-то мере изучить основы применения и других родов войск. Задача более чем обширная.
Но я отвлекся. Вернемся же к нашим делам первокурсников.
Много времени занимала у нас конная подготовка. Ведь вполне понятно, что без ловкости, бесстрашия, смелости и, если хотите, даже лихости не может быть кавалерийского командира. Бой кавалерии, как правило, скоротечен, отличается высокой маневренностью. Потому-то храбрость, решительность, личный пример командира в этом роде войск нужны как нигде. Ведь не случайно даже по уставу того времени командир кавалерийского полка был обязан свой полк в атаку вести лично. И нас тоже готовили к этому.
Наша конная подготовка состояла из теории и практики. В теорию входило изучение экстерьера, строения организма лошади, уход за нею, кормление, правила эксплуатации и оказание при необходимости первой ветеринарной помощи. В практику же — владение искусством верховой езды и управление конем на всех аллюрах. Здесь требовалось укрепить посадку, выработать ловкость, безукоризненно владеть на коне холодным и огнестрельным оружием, научиться преодолевать различные препятствия. Конечно, все это давалось курсантам нелегко. И даже мне, уже имевшему ранее дело с лошадьми.
Так, в целях укрепления посадки было принято практиковать езду строевой рысью без стремян. И, бывало, пока не привыкнешь, все время страдаешь от потертостей. Но проходило три-четыре занятия, и все становилось на свои места. [12]
Курсанты приобретали правильную посадку, свободно удерживались в седле на любых аллюрах.
Огромную физическую нагрузку мы испытывали и при отработке приемов вольтижировки, джигитовки, преодолении препятствий, рубке лозы и стрельбе с коня. Все это давалось ценой долгих тренировок. Но зато потом, по мере овладения всеми этими приемами, вчерашние мучения, напротив, превращались в увлекательнейшие занятия.
Первый год моей учебы в школе совпал с пятилетним юбилеем со дня ее открытия. Помнится, на эти торжества, приуроченные к Дню Красной Армии и Военно-Морского Флота, съехались представители трудящихся во главе с секретарями обкомов партии и председателями СНК автономных республик и областных Советов всего Северного Кавказа. Прибыла также и делегация от Наркомата обороны СССР во главе с инспектором кавалерии, прославленным героем гражданской войны С. М. Буденным. Добавлю, что Семен Михайлович непосредственно курировал нашу школу.
22 февраля состоялось объединенное торжественное собрание личного состава школы с представителями городских партийных и советских органов, трудящимися города, военнослужащими гарнизона и нашими шефами. С докладом на этом собраний выступил начальник (он же и комиссар) школы Г. И. Кокарев. А приветствие от Наркомата обороны огласил С. М. Буденный. Он особо подчеркнул неустанную заботу партии и правительства о подготовке национальных кадров для нашей армии.
Семен Михайлович зачитал и тепло встреченное нами приветствие в адрес школы от Наркома обороны СССР К. Е. Ворошилова.
Затем на торжественном собрании выступили делегаты от всех автономных республик, краев и областей Северного Кавказа. Они выразили горячую благодарность и признательность Советской власти и Коммунистической партии за то, что они открыли перед отсталыми ранее народами Северного Кавказа равные со всеми возможности. Словом, собрание прошло очень торжественно, с большим политическим подъемом и произвело на всех нас глубокое, неизгладимое впечатление.
А 23 февраля личный состав школы под оркестр совершил торжественный марш по улицам Краснодара. Население тепло приветствовало наши эскадроны, сыпались цветы, слышались здравицы. И мы чувствовали себя членами большой [13] и дружной многонациональной семьи народов, сплоченных в нерушимый союз партией большевиков и Советской властью.
Затем на открытом манеже были проведены большие конноспортивные состязания. Начались они с выступления группы фигурной езды, которую составляли в основном ее виртуозы — командиры нашей школы. Они продемонстрировали высокую слаженность, безукоризненную выездку лошадей.
Затем состоялись состязания по конкур-иппику (преодоление препятствий). Здесь определялось индивидуальное первенство по классам (для курсантов). Завершились они рубкой лозы — также на индивидуальное первенство.
Одновременно была показана джигитовка — выполнение сложных номеров на галопе коня. За нею — вольтижировка, по существу, та же джигитовка, но только по кругу. В ней принял непосредственное участие и я.
Зрители очень тепло встречали каждое наше выступление. А мы, ободренные их поддержкой, выкладывались, что называется, до конца.
Празднество закончилось вручением наград отличникам боевой и политической подготовки.
Повторю: учебная нагрузка была вначале для нас весьма ощутимой. Однако отлично поставленный учебный процесс, твердый режим, хорошие условия быта и питание быстро сделали свое дело — мы втянулись в новую жизнь.
Здесь хочется сказать и об организации досуга курсантов. Этому вопросу в школе уделялось должное внимание. Над нами, например, шефствовали медицинский институт в медтехникум, их студентов приглашали к нам на вечера. У нас имелся и хороший зал, где часто выступали приезжие артисты, демонстрировались новые кинофильмы, устраивались танцы под духовой оркестр.
Но и город тянул к себе разнообразием развлечений. Тем более что и выйти нам было в чем: выходная форма из шерстяного материала, прекрасно подогнанные мундиры со стоячими воротниками и накладными карманами, голубые брюки, легкие кавказские сапоги — все выглядело довольно эффектно. Но вот одевать все это разрешалось лишь при увольнении в город, на праздники да торжественные собрания. Поэтому, что уж греха таить, нам по молодости подчас не так уж было нужно в город, как хотелось пощеголять в столь красивом наряде.
13. [14]
Наступал очередной выходной, нам давали увольнительные в город. Мы с гордостью облачались в выходную форму, предвкушая удовольствие пощеголять в ней. Выходим за проходную. И тут — сколько раз так бывало! — догоняют товарищи:
— Братцы, выручайте! В спортзале соревнования, первый эскадрон выдает такие номера! А мы что, хуже? Будь другом, Хасан, вернись, крутани свое «солнышко»!
— Да в город же собрались!
— Пойми, дорогой, честь эскадрона!
Ну чего не сделаешь ради эскадрона! Возвращаемся в зал. А там соревнования в самом разгаре. 1-й эскадрон выступает. Публика — девушки и курсанты. Аплодируют. А те, понятно, выкладываются. Наши же ждут своей очереди. Вернее, меня с моим «солнышком».
И вот однажды...
Завязка была той же, а вот развязка... Помнится, вернувшись в спортзал, организовали группу из трех человек. Заняли рядом стоявшие турники. Я прошел к среднему, товарищи — к боковым. Договорились: они импровизируют — кто что может, а я выдаю коронное «солнышко».
Обстановка складывалась для нас вполне благоприятно. 1-й эскадрон уже иссякал — выдохлись. Ну а мы — полны сил, да еще в блеске парадной формы...
Приготовились — слегка ослабили поясные ремни, расстегнули крючки на воротниках. И разом вскочили на снаряды. Как было условлено, после первых же махов я пошел непрерывным «солнышком». Примерно на пятом обороте эффектно зафиксировал стойку на вытянутых руках в вертикальном положении. Грянул гром аплодисментов. Это еще больше вдохновило меня. Начал вращение в обратную сторону, И вдруг почувствовал настолько резкую боль во всем теле, что не смог даже удержаться на снаряде — отпустил перекладину. И ударился об стену зала, после чего без сознания грохнулся на пол. Хорошо еще, что угодил на толстый мат, обошлось без переломов. А то бы...
И все равно пришел в себя на операционном столе краснодарского военного госпиталя.
После этого случая заметно охладел к гимнастическим снарядам. Но зато пришло новое увлечение, теперь уже профессиональное — конный спорт. В особенности такие виды его, как конкур-иппик, рубка лозы и фигурная езда.
Занимался этим много и небезуспешно. Спустя некоторое время, будучи уже командиром, участвовал в III и IV Всеармейских [15] конно-спортивных состязаниях. И даже стал их призером. Так что нет, как говорится, худа без добра.
А жизнь в школе шла своим чередом. Подошла пора и первых экзаменов. Причем переводные экзамены по общеобразовательным дисциплинам мы сдавали в конце весны, по военным — после летних лагерных сборов.
Затем проходил практику в Новочеркасском кавалерийском полку в должности командира отделения. После чего последовал приказ о переводе на очередной курс. И вот — долгожданные каникулы!
Приведя себя в порядок, представляюсь командиру эскадрона. И после соответствующего инструктажа иду оформлять проездные документы. Даже не верится, что скоро буду в родных краях, в нашей семье, по которой изрядно соскучился.
Ехал до Сочи по железной дороге. А дальше, до Сухуми, — автобусом. Настроение было отличное, погода — тоже. За окном автобуса — изумительная, неповторимая красота. Крутые спуски сменяют подъемы, а горы — море. Затем опять тянутся горы, которые уже не видел, казалось, давным-давно.
Дорогой хорошо думается. Да и мысли будто бегут впереди меня: они уже в родных местах, в отчем доме...
Есть на Кавказе, на восточном берегу Черного моря, небольшая «страна» Апсны (в переводе — «Страна души»). А в ней красивейшее село — мое родное Мерхеули. С трех сторон его окружают крутые, обрывистые склоны Кодорского хребта, покрытые дремучими чинарскими лесами. А на запад простирается обширное плоскогорье, изрезанное оврагами, поросшее кустарником. Здесь много озер, богат и животный мир. Райский уголок!
В селе дома удалены друг от друга на километр-полтора. Все они, как правило, сплетены из хвороста (апацха). В лучшем случае сколочены из тонкого теса.
Наш дом стоит у крутого склона хребта, у самой границы общественного леса и земельных участков. Здесь, в простой крестьянской семье, я и родился.
А вот отец мой, Лагустан Хаджадлеевич Харазия, родом из села Абжаква, что неподалеку от Сухуми. В школе он никогда не учился, но тем не менее довольно свободно читал и писал по-русски. Одно время был назначен на должность старшины села, но долго на этом посту удержаться не смог, так как открыто выступал против бесчинств местных князей и вообще богатеев, защищал интересы простых людей. [16]
Отец мой не был религиозным, не верил в загробное царство. Он просто хотел сделать так, чтобы людям было хорошо и при жизни. Был очень трудолюбив, сам работал от зари до зари и у детей воспитывал такое же отношение к труду. Всегда поощрял в нас исполнительность и честность. Хорошо знал народную медицину, не раз врачевал (и небезуспешно) больных травами, всевозможными настойками. Вылечивал даже малярию.
Мать моя, Шемене Ахмедовна, прожила все свои 89 лет в непрерывных трудах и заботах. Помимо своих шестерых детей — четырех сыновей и двух дочерей — воспитала еще и приемную дочь.
Я в семье был шестым, самым младшим. Двое из моих братьев умерли еще в детстве. Старший брат Иосиф принимал активное участие в гражданской войне. С установлением Советской власти в Абхазии работал на ответственных постах в органах милиции и ГПУ. И, как я уже упоминал, в 1929 году трагически погиб.
Осенью 1918 года я пошел в школу. Причем учебу начал с русского букваря. Так пожелал мой отец.
После окончания мерхеульской сельской церковноприходской школы (с четырехлетним курсом обучения) встал вопрос — что делать дальше. Отец считал, что для крестьянского дела образования у меня более чем достаточно. Но мать все же уговорила его отдать меня для продолжения учебы в городскую школу.
Но тут возникли другие прегради — сословные. Я ведь принадлежал к крестьянскому сословию, «анхаю», права которого в части образования были весьма ограниченны.
И все-таки в порядке исключения мне было разрешено сдавать вступительные экзамены в сухумское реальное училище. Экзамены я выдержал. Проучился в училище год. А в следующем, 1921 году в Абхазии установилась Советская власть. Были созданы так называемые трудовые школы. В одной из них, 2-й трудовой, я продолжил свою учебу.
В 1924 году моя учеба прервалась. Отец потребовал возвращения домой. Земля, отвоеванная у князя, нуждалась в дополнительных рабочих руках.
Итак, я вынужден был возвратиться в родное село и начать трудовую деятельность уже на своей земле. Ее теперь было вдоволь. Вот только условия обработки были тяжелыми: участок нам выделили неровный, каменистый, с сохой не везде пройдешь, надежда только на кирку-мотыгу. [17]
Да, у моего отца были быки и соха. А другие и того не имели. Одни лишь рабочие руки. Поэтому-то и объединялись по нескольку семей для совместной обработки земли и снятия урожая. Так, наша семья объединилась с соседями, братьями Пацация и Темелом Мазоглы.
Наша семья была очень дружна и с другими соседями — менгрелами Зосимовичами. Их старший брат — Константин Зосимович был участником гражданской войны. От него-то я впервые и услышал о Красной Армии, о воинской службе.
Рассказывал Константин увлекательно, приводя примеры из собственной боевой жизни. Раскрывал роль командира в воспитании и обучении бойцов, доходчиво пояснял, в чем отличие краскома от офицера царской армии. Именно он, Константин Зосимович, внушал нам, мальчишкам, что быть командиром Красной Армии и защищать интересы рабочих и крестьян — высокая честь, советовал идти в военные школы.
Вот тогда-то я и загорелся желанием стать краскомом. И не оставлял своей мечты до тех пор, пока не осуществил ее, не поступил в военную школу. И вот теперь, уже курсантом, еду домой в свой первый отпуск...
Надо ли говорить, сколь радостна была встреча с родителями, друзьями детства, соседями. Всех их буквально сразил мой внешний вид. Оно и понятно; год строевых и физических занятий не прошел даром — я окреп, возмужал, да и форма сидела на мне неплохо. Прекрасное обмундирование, снаряжение (ремни через оба плеча), шашка — все выглядело весьма эффектно.
Первые дни отпуска находился дома, помогал родителям по хозяйству. А затем начались визиты к родственникам и друзьям. Они жадно слушали мои рассказы о жизни и учебе курсантов. И чувствовалось, что им даже трудно себе представить, что я, абхазец, могу там, в школе, находиться на равных, скажем, с грузинами или русскими... Так сильно еще у них было чувство национального неравенства.
Особенно их поразил снимок: курсанты, собравшись полукругом, весело бьют в ладоши. А в центре С. М. Буденный и я лихо отплясываем лезгинку. С самим-то Буденным!
Кстати, этот снимок был сделан в феврале 1930 года, во время празднования пятой годовщины нашей школы. Отец затем вставил его в рамку, повесил на стену и очень им гордился. И я до сих пор сожалею, что эта фотография вместе с дневником отца, где тот вел запись всех сельских событий, со временем пропали. [18]
Родные и сельчане наперебой разглядывали и мою похвальную грамоту, выданную мне за успешное окончание первого курса. Помнится, что даже отец, который никогда не был сторонником продолжения мной учебы, на этот раз был настолько тронут, что подарил мне лучшую свою вещь — азиатские сапоги с длиннющими, выше колен, голенищами.
Интересно было встретиться и со своими товарищами по сельской комсомольской организации. Мы тут же повели разговоры обо всем происходящем в мире, о событиях в нашей стране. Немало нового они рассказали мне и о сельских делах. И, конечно же, с интересом рассматривали мое оружие, форму, подробно расспрашивали о школе. А я уговаривал их следовать моему примеру — учиться на командира РККА. И многие из них загорелись этой мечтой.
Но настала пора прощаться с родными и близкими и возвращаться в школу. Как быстро пролетел отпуск!
Начались занятия на втором курсе. Программа заметно усложнилась. Ведь если на первом курсе мы изучали лишь действия отделения во всех видах боя, то теперь — взвода и эскадрона, что было намного труднее. Но каждый из нас уже научился распределять время и силы, подтянулись мы и по общеобразовательным дисциплинам, так что уровень знаний стал у всех примерно одинаков.
Итак, наша учеба продвигалась вперед. К маю мы уже сдали переводные экзамены по общеобразовательным дисциплинам, а в июне, в лагерях, выполнили и всю программу по боевой подготовке. Она завершилась пятидневным тактическим учением, в ходе которого мы успешно форсировали реку Кубань.
На период этого учения я был назначен старшим связным к командиру сводного курсантского полка. Именно старшим связным, так как в моем подчинении были связные, выделенные от каждого эскадрона. Все мы должны были находиться при командире полка, организовывать наблюдение с его НП, поддерживать связь с эскадронами.
А они тем временем уже захватили на противоположном берегу Кубани плацдарм. Форсирование, кстати, производилось вплавь, с применением мешка Иолшина (названного так по имени его изобретателя) — брезентового и водонепроницаемого, в который укладывались оружие и обмундирование. Буксировался он при помощи веревки, перекинутой через плечо всадника. [19]
По мере расширения плацдарма все более надежно обеспечивалась защита переправы от пулеметного огня «противника». В конце концов стало возможным использование и имеющегося у нас парома. На нем на противоположный берег Кубани были переправлены орудия с их расчетами, а также кавалеристы, которые не умели плавать.
Вскоре назрела необходимость переправы и командования полка. А паром, как назло, оказался на противоположном берегу. И тут...
Командир полка оглядел присутствующих и остановил свой взгляд на мне. Спросил:
— Курсант Харазия, вы уверенно плаваете?
Не задумываясь, я лихо ответил!
— Так точно, товарищ командир полка!
И замер. Ведь плавал я как топор, но вот сознаться в этом... К тому же понимал, что мой отказ выполнить поручение командира может перечеркнуть все мои годичные старания, повлиять на характеристику. А это...
Между тем командир полка продолжал:
— Переправитесь с конем на противоположный берег и перегоните сюда паром. Все понятно? Действуйте!
Вот уж поистине влип в историю!
Но делать нечего, надо выполнять приказ. Расседлал коня, разделся сам, уложил вещи в брезентовый мешок, перекинул свободный конец веревки через плечо. Вскочил на коня и — в воду. Про себя молю всех святых — пронеси!
Конь вошел в воду спокойно. Ширина реки здесь была примерно метров 250, из которых метров 60–70 — мелководье, а затем, на середине, и глубина и довольно сильное течение.
Гляжу на стремительный поток мутной воды. Но вскоре так закружилась голова, что вынужден был закрыть глаза и целиком положиться на коня.
Пока слышал стук копыт по каменистому дну, сидел верхом. Но как только началась глубина и конь поплыл; сполз с него в сторону течения и, держась мертвой хваткой за гриву, в буквальном смысле слова поволокся за ним.
Моя переправа, казалось, длилась вечность. Но вот опять почувствовал стук копыт. Значит — дно, скоро берег!
Открываю глаза и вижу перед собой намеченный заранее ориентир. Молодец мой конь! Даже течением его не снесло. С маху вскакиваю на коня В вылетаю на берег. Ну а дальше, с паромом, уже проще... [20]
...На третьем курсе нас ждали некоторые изменения: был сформирован пулеметный полуэскадрон двухвзводного состава, укомплектованный в основном принятыми сразу на старший курс школы сверхсрочнослужащими кавалеристами. И еще. Нас, третьекурсников, назначили младшими командирами на остальных курсах школы. Я стал помощником командира 2-го взвода пулеметного полуэскадрона. А это было высокое доверие. Ведь мне предстояло командовать людьми, которые были намного старше меня, уже по 5–10 лет отслужили в армии, а некоторые даже имели боевой опыт. А у меня... У меня за плечами всего лишь двухмесячная стажировка в линейном полку в должности командира взвода.
Но служба есть служба. За дело взялся твердо: объявил подчиненным, что буду строго и неукоснительно требовать с них отличного содержания оружия, ухода за лошадьми, соблюдения внутреннего распорядка, опрятного внешнего вида. Безусловно, пришлось и самому подтянуться, чтобы являться примером во всем.
На третьем, выпускном, курсе шла уже только военная подготовка без общеобразовательных дисциплин. Это позволило работать над собой более целеустремленно, хотя и с большим напряжением.
Руководителем нашей группы был назначен С. С. Флисовский, начальник учебного отдела школы. Кроме того, что Флисовский имел отличную подготовку и командирский опыт (в прошлом он был командиром кавалерийской бригады, воевал в гражданскую, награжден двумя орденами Красного Знамени, уже после войны закончил академию), он был очень интересным человеком, с нами, курсантами, держался ровно, умел выслушать, поддержать разумную инициативу. Словом, с таким руководителем учебной группы нам было легко и интересно.
Но к исходу 1931 года на нашем курсе начались какие-то непонятные явления: сдвиги учебного процесса, уплотнение планов, ускоренное прохождение некоторых дисциплин. А в начале 1932 года нам объявили: ваша группа, дескать, представляется для проверки комиссией Наркома обороны СССР. И тут же, не раскрывая полностью цели этой проверки, — многозначительный намек: судьба всего курса, мол, будет зависеть от показанных вами знаний. Ничего не понятно...
Во второй половине января действительно прибыла комиссия. Возглавлял ее начальник Управления боевой подготовки РККА А. Я. Ляпин. В петлицах у него было по четыре ромба, богатырскую грудь украшали несколько орденов [21] Красного Знамени. И еще мы узнали, что А. Я. Ляпин недавно вернулся из длительной заграничной командировки — находился в Китае в качестве советника при командовании народно-революционной армии.
Комиссия сразу же приступила к активной работе: познакомилась со школой, организацией учебного процесса, выполнением планов и программ боевой подготовки курсантов, их успеваемостью и т. д.
А на третий день была назначена инспекторская проверка уже нашей группы. Проводилась она в просторном и светлом классе — кабинете тактики, возле ящика с песком, где был нанесен рельеф определенного участка местности. Нам же накануне были розданы карты с исходной обстановкой. Руководить тактическим занятием должен был сам начальник школы Г. И. Кокарев.
Мы, естественно, волновались, ведь никому не хотелось ударить в грязь лицом и перед начальником школы, и перед членами комиссии.
Ровно в 9.00 старший нашей учебной группы четко отрапортовал А. Я. Ляпину и Г. И. Кокареву о готовности к занятию. Темой его было наступление усиленного кавалерийского взвода (в составе эскадрона) на противника, поспешно перешедшего к обороне.
Руководитель, проверив для начала знание нами основных уставных положений, ввел нас в тактическую обстановку. А затем уже мы, действуя в роли командира взвода, докладывали ему свои решения на бой. Докладывали в основном четко и исчерпывающе.
Затем руководство занятием взял на себя А. Я. Ляпин. И снова на ящике с песком разыгрался упорный «бой». Ляпин давал все новые и новые вводные, вызывал курсантов, выслушивал их ответы, ставил оценки. А завершилось занятие составлением боевого донесения о результатах кавалерийской атаки.
На следующий день в лекционном зале школы был собран весь наш третий курс. А. Я. Ляпин сделал подробный разбор проведенной инспекторской проверки и объявил, что вполне удовлетворен степенью нашей военной подготовки. И тут же пояснил, что она, эта проверка, проводилась в целях выявления возможности нашего досрочного — на целых шесть месяцев! — выпуска из школы.
— И по моему мнению, — закончил А. Я. Ляпин, — вы готовы к этому. [22]
Почему был необходим такой досрочный выпуск? Деле в том, что успехи Советского Союза вызывали приливы бешеной злобы у международного империализма, который по-прежнему вынашивал планы порабощения первой в мире Страны Советов. А тут еще экономический кризис 1929 года до предела обострил противоречия внутри самих империалистических стран, заставляя их искать выход из создавшегося положения в развязывании войны, первый очаг которой уже вспыхнул на Дальнем Востоке. В этих условиях наша партия и правительство принимали все необходимые меры для дальнейшего укрепления рядов РККА. В частности, пополняли их молодыми командными кадрами.
Но вернемся непосредственно к нашим делам. Вскоре в школу прибыла экзаменационная комиссия, в которую входили представители Наркомата обороны СССР, штаба военного округа, а также высших Новочеркасских курсов усовершенствования командного состава. Во главе комиссии стоял прославленный кавалерист С. А. Бовкун. Почти весь февраль шли экзамены. А в первых числах марта в торжественной обстановке был зачитан приказ Наркома обороны о нашем досрочном выпуске и назначении на должности командиров взводов в кавалерийских частях. Лично я был назначен командиром взвода в 69-й кавалерийский полк 12-й кавалерийской дивизии.
Затем мы выслушиваем поздравления начальника школы Г. И. Кокарева, представителей общественности города, делегатов от республик Северного Кавказа. Нам были вручены ценные подарки. Состоялся праздничный обед, после которого все направились на концерт.
Так прошел этот торжественный день, день осуществления моей мечты. Я, сын абхазского народа, стал командиром Рабоче-Крестьянской Красной Армии!
Дивизия, в которую я попал служить, была создана на базе 6-й отдельной Алтайской кавалерийской бригады. Эта бригада с осени 1923 года вела на левобережье Вахша напряженные бои с бандами басмачей, а в 1927 году была передислоцирована на Кубань, где развернулась в 12-ю кавалерийскую дивизию Северо-Кавказского военного округа.
Штаб дивизии расположился в Армавире. Здесь же — и 88-й кавалерийский полк. Остальные полки соответственно: 67-й — в Кропоткине, 69-й — в станице Уманской, 76-й — в станице Пролетарской, 12-й конно-артиллерийский полк и бронетанковый дивизион — в Тихорецке. [23]
Командовал дивизией В. С. Попов. В Красной Армии он служил с 1919 года, воевал на полях гражданской, за мужество и отвагу был награжден двумя орденами Красного Знамени. Пользовался у подчиненных большим авторитетом. Забегая вперед, скажу, что вскоре после моего приезда В. С. Попову доверили командование 4-м кавалерийским корпусом, в который входила и 12-я дивизия. В годы же Великой Отечественной войны он успешно командовал армией, получил звание генерал-полковника и Золотую Звезду Героя Советского Союза.
Но это — о комдиве. А теперь хочется рассказать о 69-м кавалерийском полке, в который я попал служить.
Эта часть была еще более заслуженной и даже, если можно так сказать, старше по возрасту, чем дивизия. Ее боевая история началась в 1920 году, а уже в декабре этого же года полку было вручено Почетное Красное знамя за отличие в сражениях. В марте 1921 года 69-й кавполк вливается в сводную дивизию легендарного начдива П. Е. Дыбенко, участвует в подавлении кронштадтского белогвардейского мятежа, ликвидирует целый ряд кулацких банд в Поволжье.
После подавления кронштадтского мятежа шефство над полком берет Петроградский Совет, и с 1922 года он именуется 45-м Петроградским кавалерийским полком 3-й кавбригады. В июне ему вручается Красный штандарт от шефов, а в ноябре — орден Красного Знамени и штандарт от ВЦИК. В декабре он получает еще один Красный штандарт, теперь уже от Сибирского ревкома за мужество при ликвидации банд.
Лишь в 1924 году полк получает наименование 69-й Ленинградский Краснознаменный и в 1927 году передается в состав 12-й кавалерийской дивизии.
К моменту моего прибытия 69-й полк располагался следующим образом: штаб, пулеметный эскадрон, полуэскадрон связи, химический и саперный взводы стояли в станице Уманской; 1-й эскадрон — в станице Кисляковской, 2-й — в станице Крыловской, 3-й — в станице Павловской, а 4-й эскадрон — в станице Екатериновской; и, наконец, артиллерия — в станице Кущевской.
Была у полка и еще одна существенная особенность. В 1924 году здесь провели первую после окончания гражданской войны демобилизацию красноармейцев и младших командиров. И тут же начали приписку нового состава. Причем граждане 1897–1900 годов рождения зачислялись в переменный состав, а 1902-го приписывались в так называемые [24] новобранцы. Короче говоря, было положено начало новой системе комплектования полка — территориальной.
Рассмотрим ее подробнее. При кадровой системе комплектования красноармейцы, призванные на действительную службу, проходят весь ее срок непрерывно. При территориальной же приписной состав ежегодно, в течение пяти лет подряд, призывается на сборы. Первый новобранческий сбор продолжается три месяца, после чего прошедшие его зачислялись в состав территориальной дивизии. Последующие же четыре года они призываются на месячные сборы, а все остальное время живут дома, работают на своих местах.
Кадровый состав территориальной дивизии составлял всего лишь 16–20 процентов положенного штата. В нашем полку это были младшие, средние и старшие командиры, а также красноармейцы — по одному отделению в сабельных эскадронах и взвод в пулеметном эскадроне да плюс курсанты полковой школы, смена увольняющимся в запас младшим командирам.
Введение территориальной системы было вызвано резким сокращением (по окончании гражданской войны) численности армии, при котором в кадровых частях, учитывая двухлетний срок службы, могло служить всего лишь около 30 процентов призывного контингента. Новая же, территориальная, система позволяла иметь значительное число дивизий с небольшим кадровым составом, своего рода ядром для быстрого развертывания армии в случае необходимости. Кроме того, расходы на подготовку одного бойца в территориальных частях за все пять лет были значительно меньшими, чем в кадровых войсках за два года.
В нашем полку весь командный состав от командира эскадрона и выше имел и боевой опыт, и опыт подготовки переменного состава. Лишь среди командиров взводов были отдельные товарищи, наподобие меня, только еще начинающие командирскую службу. Так что мне было на первых порах у кого поучиться.
Командир полка П. С. Иванов был участником Великой Октябрьской социалистической революции, сражался и на полях гражданской войны. Коммунист, прекрасный организатор, он уже в то время учился заочно в Военной академии имени М. В. Фрунзе. Имел ряд высоких правительственных наград.
Начальник штаба полка И. И. Ильин (вскоре, кстати, ставший его командиром вместо П. С. Иванова) тоже был [25] заслуженным, с большим практическим опытом командиром, единственным в полку человеком уже с законченным высшим военным образованием. Отлично владел оружием, умело проводил с нами и конную подготовку, хотя сам ездил мало, ибо из-за очень большого роста не мог подобрать для себя лошадь. Ильин отличался редким добродушием и отзывчивостью. В полку его любили. Мне довелось прослужить под его началом пять лет и вырасти за это время до помощника командира полка. А потом подошло расставание: И. И. Ильина назначили преподавателем сначала в военную школу в Новочеркасск, а потом, как мы узнали, перевели в Москву, в Военную академию имени М. В. Фрунзе.
Под стать П. С. Иванову и И. И. Ильину был и комиссар полка В. П. Тюрин. В своей повседневной деятельности он особое внимание уделял работе с представителями национальных меньшинств. Умело проводил с ними занятия, не жалел времени и на индивидуальные беседы. Успевал буквально везде. Но тоже вскоре был переведен на преподавательскую должность.
Все пять командиров эскадронов и командир артиллерийской батареи полка тоже были опытными, заслуженными людьми.
Немало знающих и умелых командиров служили и в других частях дивизии. Так, добрая слава шла тогда о 76-м Краснознаменном кавалерийском полке имени С. М. Буденного. Командовал им Я. Т. Черевиченко, волевой, требовательный, всесторонне подготовленный человек. Забегая вперед, скажу, что с особой полнотой его полководческие способности проявились в годы Великой Отечественной войны. Тогда он командовал армиями, Южным и Брянским фронтами. А затем, уже в послевоенное время, имел звание генерал-полковника, был командующим войсками Одесского военного округа.
Мне предстояло принять в пулеметном эскадроне взвод. Причем взвод кадровый, с полным штатным составом. Признаться, это меня огорчило: назначение не совпадало с моим желанием оказаться в подразделении с приписным составом, чтобы на практике испытать то новое в армии, о чем неоднократно слышал ранее. Но должности, как говорится, не выбирают...
Командир эскадрона принял меня довольно приветливо. Рассказал историю эскадрона, представил остальному комсоставу. [26]
По штату эскадрон состоял из четырех взводов, из которых лишь один был кадровым, а три остальных — приписного состава. В моем взводе было 16 красноармейцев, все — наводчики пулеметов. Как мне пояснили, при развертывании эскадрона до полного штата их распределяли по всем четырем взводам. Остальные номера расчетов были из приписного состава.
Кроме того, в эскадроне было еще и шестнадцать командиров пулеметных расчетов. Причем четверо из них находились в моем, кадровом, взводе, а остальные двенадцать были сведены в отдельную учебную группу, которой командовал, по назначению командира эскадрона, один из моих коллег взводных.
Из трех взводов приписного состава два комплектовались в станице Уманской, а один — на хуторе Куликовском, который находился примерно в 18 километрах от Уманской. Переменный состав взводов, исходя из наличия в этих местах приписного контингента, во время сборов имел, как правило, численность в два-три раза большую, чем было положено по штату. Таким образом, создавался резерв обученного для службы контингента.
Учебные центры в Уманской и на Куликовском имели прекрасные здания со специально оборудованными для занятий классами, а также столовые для питания красноармейцев в периоды сборов, конюшни для лошадей. Эти центры между сборами возглавлялись старшинами из приписного состава, которые руководили конюхами также из приписного состава. Старшины и конюхи работали здесь постоянно, а трудодни им начисляли соответствующие колхозы.
Занятия в учебных центрах по политической, конной, строевой и физической подготовке проводились младшим и средним комсоставом по 4–6 часов в неделю. И велись они в нерабочее время, а также после окончания сезонных полевых работ.
Моими коллегами взводными были осетин А. Кочкарев, приволжский немец С. Нахтигам, татарин И. Ибрагимов и чеченец Б. Кадиев. Причем все мы (кроме Ибрагимова) прибыли в полк почти одновременно, в один год, потому и быстро подружились. Ведь у нас были общие заботы, подчас даже одинаковые причины для радости или огорчений.
Правда, вскоре у меня забот поприбавилось. Дело в том, кто командир полка приказал мне, оставаясь в штате пулеметного эскадрона, возглавить еще и нештатную полковую команду по приведению всего стрелкового и пулеметного вооружения к нормальному бою. В тот же день я временно [27] сдал свой взвод А. М. Кочкареву и занялся новым, довольно сложным и ответственным делом. Оно было рассчитано на три месяца.
Сначала скомплектовал команду — 10 пристрельщиков из лучших огневиков полка. В нее вошли оружейный техник, а также специалисты, выделенные из состава полковой артиллерийской мастерской.
После двухдневных теоретических занятий мы принялись уже за конкретное дело: в открытом тире загрохотали выстрелы, затем оружие чистилось, снова пристреливалось и при необходимости регулировалось. И после повторной чистки консервировалось для хранения.
Командир полка постоянно интересовался нашими делами, при необходимости помогал. Работали мы все очень напряженно, поэтому управились к назначенному сроку. После выборочной проверки оружия командование осталось нами довольно. Не было жалоб потом и со стороны приписного состава, который на сборах также опробовал это оружие в действии.
Итак, первый серьезный экзамен в полку я выдержал. Думал, что попаду теперь обратно в эскадрон, к своим пулеметчикам. Но тут последовал очередной вызов от командира полка.
— Знакомы ли вы с Флисовским? — спросил он.
— Так точно, — радостно улыбаясь, ответил я. — Он был начальником учебного отдела школы, в которой я учился. Больше того, одно время руководил подготовкой нашей группы.
— Рад, что вы не забыли друг друга. Кстати, это Флисовский рекомендовал мне поручить именно вам проверку оружия, — продолжал П. С. Иванов. — И вы справились с этой задачей. А теперь о главном. Только что подписан приказ о назначении вас командиром пулеметного взвода в полковую школу. Поздравляю! — И тут же вручил мне петлицы с двумя «кубарями» (а до этого, после школы, у меня было по одному).
Полковая школа выехала уже в лагеря, и добираться туда мне пришлось пешком: транспорта как такового не было и даже лошади не оказалось под рукой. Но это настроения не испортило, летел в лагеря как на крыльях. Так велик был подъем от теплых слов командира полка.
Конечно, я отлично понимал, что этим назначением мне выражено большое доверие, которое я не вправе обмануть. [28]
Но чтобы оправдать его, придется трудиться в поте лица. Ну и пусть! Трудностей я не страшился, сил было много, Желание служить хорошо — огромное.
Наконец вот он, лагерь. Наскоро сбив пыль с сапог и обмундирования, вхожу в кабинет начальника школы. Представляюсь, подаю документы. И вдруг — будто холодным душем обдало:
— Я-то надеялся, что будет помощник опытный, со стажем. А тут посылают желторотых, возись с ними. Вас еще самих учить да учить...
Ясный солнечный день будто сразу померк. Однако сдержался, ответил по возможности спокойно:
— Если считаете меня непригодным, прошу откомандировать обратно в эскадрон!.
После некоторой паузы — очевидно, размышления и внутренней борьбы — начальник школы сказал уже с командными интонациями:
— Никуда обратно не поедете! Раз прислали, будем мучиться, но работать. Принимайте пулеметный взвод.
Разыскал командира пульвзвода. Тот оказался хорошим, дружелюбным парнем. Кстати, уходил он на повышение, командиром эскадрона в другой полк. Заметив мое скверное настроение, спросил:
— Ты чего это как в воду опущенный?
— Да почти так и есть, — откровенно признался я. — Начальничка бог послал!..
— Э-э, дорогой! Не расстраивайся. Он со всеми так. Самолюбив, с гонором, необщительный. В общем, настоящий сухарь. Между прочим, из бывших, служил в царской армии. Ну и, как говорят, «от ворон отстала и к павам не пристала». Все оглядывается назад, брюзжит. Ну а ты командир молодой, из крестьян. Да еще и абхазец, коих при царе и к армии-то не подпускали. Поэтому один твой вид на него действует... Но ничего, притретесь!
У меня немного отлегло от сердца.
Принял взвод. Он оказался хорошим: курсанты — как на подбор, весьма старательные; Уровень общеобразовательной подготовки был также выше, чем во всех остальных подразделениях. Конечно, это объяснялось и спецификой их будущей воинской специальности. Ведь при ведении огня из пулемета системы «Максим» наводчики должны были знать математику, и прежде всего геометрию. Отсюда и повышенные требования при отборе курсантов. [29]
Полковая школа — учебное подразделение, готовящее младших командиров для всего полка. А это было сложным и ответственным делом. Вот почему весь преподавательско-начальствующий состав школы имел перед другими определенные привилегии. Например, должность командира учебного подразделения была на одну категорию выше, чем соответствующая в линейной части.
Срок действительной службы в РККА был тогда два года. А курсанты полковой школы учились год, после чего их уже младшими командирами распределяли по линейным подразделениям полка.
Учебная нагрузка была значительной, требовала немалых усилий как от обучаемых, так и от нас, командного состава. По инженерной и химической подготовке мы получили инструктивные указания от полкового инженера и начальника химической службы. А по всем остальным видам подготовки — политической, огневой, строевой, физической и конной — главным организатором, методистом и преподавателем был непосредственно командир взвода. Так что багаж знаний мы должны были иметь немалый.
А тут еще одна особенность. Когда я принял взвод, выяснилось, что все курсанты — мои одногодки. Это, с одной стороны, даже польстило: я реально почувствовал, сколько знаний мне, еще недавно полуграмотному абхазскому крестьянину, дала Советская власть. А с другой — насторожило. Подумалось: как-то отнесутся ко мне мои новые подчиненные, сумею ли я стать для них хорошим наставником? Да, было трудно. В особенности в первый год. Нагрузка, повторяю, было солидной. Но помогали молодость, горячее желание не ударить в грязь лицом, а также отлично подготовленная учебная база.
В то время наш полк базировался на дивизионном полигоне у станицы Уманской. В летний период (с июня до октября), с началом новобранческих сборов до заключительного общего сбора, там находилась вся дивизия. Каждый полк оборудовал для своего личного состава жилье и прочие сооружения, включая отличные стрельбища, спортивные, инженерные и химические городки, строевые плацы и тому подобное. На них и занимались.
Неплохо была поставлена в полках и командирская подготовка. Так, в течение всего межсборного периода половина всего времени отводилась на занятия комсостава. Это, безусловно, давало весьма положительные результаты. Ведь если на III Всеармейских конно-спортивных состязаниях нашим полковым командам выпадали призовые места лишь по [30] отдельным видам состязаний, то на IV — уже по многим. По командирскому многоборью, например, мы заняли первое место, по фигурной езде — второе, по высшему классу конкур-иппика — первое и по рубке лозы с препятствиями — второе место. В результате основной и сильнейший наш соперник — Новочеркасские курсы усовершенствования командного состава конницы, команду которых готовил известный мастер конного спорта СССР С. А. Бовкун, — был оставлен позади.
Взводом полковой школы я командовал три года. Этот период был решающим в моем командирском становлении: отшлифовались и закрепились навыки одиночного кавалериста, пулеметчика. Кроме того, я стал активным спортсменом.
Мои коллеги, командиры сабельных взводов С. Панасенко, Г. Будко и Д. Гараган, прекрасно знающие свое дело люди, постоянно помогали мне, поддерживали. К тому же и начальника школы, так неприветливо встретившего меня на первых порах, вскоре куда-то перевели, а на его место назначили командира 3-го эскадрона В. С. Сухореброва, очень толкового, хорошо подготовленного, требовательного, но в то же время и человечного. При нем служить стало намного приятнее.
Но подошел январь 1935 года, и я был откомандирован на трехмесячные курсы переподготовки начальствующего состава Красной Армии. Тогда их называли несколько необычно — Стрелково-тактический институт (ныне это Высшие офицерские ордена Ленина, Краснознаменные курсы «Выстрел» имени Маршала Советского Союза Б. М. Шапошникова), созданы они были по личному указанию В. И. Ленина еще в суровые годы гражданской войны. Так что пройти эти курсы было весьма почетно.
Три месяца учебы пролетели незаметно. Окончив отделение командиров пулеметных рот, я вернулся в свой 69-й Ленинградский Краснознаменный кавалерийский полк. Меня принял вновь назначенный командиром полка И. И. Ильин. Выслушав доклад, поздравил с успешным завершением учебы и тут же сказал:
— Вам оказано большое доверие: вы назначаетесь командиром пулеметного эскадрона нашего полка. Уверен, что на курсах вами получена хорошая подготовка, которую теперь необходимо претворять в жизнь.
Через несколько дней я уже рапортовал командиру полка о приеме эскадрона. Началась новая, еще более ответственная [31] работа. В апреле — мае досконально изучил кадровый состав и хозяйство эскадрона. А затем совместно с районным военкоматом проверил подготовку призывников. Словом, дел завалилась масса: изучение приписного состава, организация работы между сборами, общие проверочные сборы приписников, боевая и политическая подготовка на них, подготовка развернутого эскадрона к маневрам, участие в них и т. п. К этому следует добавить и хозяйственные хлопоты: организацию приписки лошадей, их содержание, уход, заготовку кормов. Правда, целый ряд мероприятий осуществлялся на средства колхозов: содержание учебных центров, закупка конского снаряжения, оплата конюхов и старшин учебных центров. Но все это необходимо было организовать и контролировать.
За лето была отработана и выполнена программа первых для меня новобранческих сборов. А с 1 сентября проведены проверочные сборы с призывом приписного состава до штатной численности эскадрона. Причем по полной программе. Летнюю учебу завершили маневры, проходившие в сложной и разнообразной обстановке, продолжительностью более 10 дней. На маневрах были отработаны почти все виды боевых действий, притом с имитацией артиллерийских обстрелов и налетов авиации.
В целом маневры прошли успешно. Это была именно та школа, которая была нам необходима.
Навсегда запомнилось и то, как встречали нас жители станицы Уманской по возвращении с этих маневров. У окраинных домов была сооружена специальная трибуна. Самые уважаемые станичные люди преподнесли нам хлеб-соль. Затем состоялся митинг. С рапортом об успешном завершении маневров выступил на нем наш командир полка И. И. Ильин. В ответ были высказаны очень теплые приветствия в наш адрес как со стороны представителей местных партийных и советских органов, так и от имени родителей воинов — участников маневров. Каждому из нас поднесли подарки. И когда после митинга полк направился в свой городок, наши кони ступали по сплошь усыпанной цветами дороге. Такая любовь народа к своей родной армии конечно же вдохновляла нас на лучшую службу.
А время летело. В сентябре 1937 года я был назначен начальником полковой школы. Той самой, в которой начинал службу командиром пулеметного взвода.
Это было довольно серьезным повышением. Но принял я его уже без прежнего душевного трепета и неуверенности. Ведь был уже опыт, командирские навыки. [32]
Незаметно проскочили первых два месяца на новой должности. За это время произвел выпуск младших командиров, провел новый набор курсантов. И тут — очередная неожиданность: в ноябре 1937 года поступил приказ о моем назначении помощником командира по строевой части 67-го Кубанского казачьего кавалерийского полка 12-й Кубанской кавалерийской дивизии. Только собрался к новому месту службы, как... был направлен на учебу в Военную академию имени М. В. Фрунзе, Невероятные повороты судьбы!
Расставаться о 69-м полком, где прослужил более шести лет, было довольно трудно. Ведь здесь я был принят кандидатом в члены ВКП(б), успел сродниться с коллективом, почувствовать себя его горячим патриотом. Вырос от командира взвода до начальника полковой школы и даже выше. Словом, прошел большую школу жизни и службы. И вот теперь — расставание. Хотя и еду учиться в академию, о которой мечтал, но все равно на душе как-то неуютно, грустно...
Знал, навсегда останутся в моей памяти друзья-сослуживцы — командир 1-го эскадрона украинец Г. Будко, командир 2-го эскадрона татарин Д. Емерсуинов, командир 3-го эскадрона русский Д. Гараган, командир 4-го эскадрона осетин А. Кочкарев и многие другие. Это благодаря их помощи я приобрел здесь, в полку, необходимые мне опыт и командирские навыки. А вот теперь еду пополнять багаж теоретических знаний. [33]