Победа в Великой Отечественной войне Советского Союза над гитлеровской Германией была достигнута совместными усилиями фронтовиков, партизан и тружеников тыла нашей страны.
Партизанское движение на оккупированной врагом территории являлось важной составной частью борьбы советского народа с германскими фашистскими поработителями. Уже с первых дней Великой Отечественной войны во всех прифронтовых районах развернулось формирование партизанских отрядов и подпольных групп.
В постановлении правительства СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 года, направленном советским и партийным органам прифронтовых областей, была изложена директива о мобилизации всех сил и средств на разгром фашистских захватчиков, в том числе и программа развертывания партизанского движения.
18 июля 1941 года ЦК ВКП(б) принял специальное постановление «Об организации борьбы в тылу германских войск».
Призыв Советского правительства и ЦК ВКП(б) разжечь пламя всенародной партизанской борьбы нашел горячий отклик в сердцах советских людей. Под руководством партийных организаций повсеместно создавались партизанские отряды и группы, выросшие к лету 1942 года в крупные партизанские соединения.
О роли партизанского движения в разгроме гитлеровских полчищ убедительно говорят данные Центрального штаба партизанского движения: в тылу врага действовало 6200 партизанских отрядов и групп, вооруженную борьбу с оккупантами и их пособниками вели более одного миллиона трехсот тысяч патриотов всех наций и национальностей СССР. В их первых рядах сражалось около трехсот тысяч коммунистов и комсомольцев.
Большую помощь партизанам оказывало население оккупированных врагом районов: снабжало и одеждой, и продовольствием, сообщало партизанским командирам сведения о противнике. Партизанская борьба в тылу врага стала поистине всенародной.
Партизанские отряды и соединения сковывали действия фашистских войск, затрудняли их снабжение, держали оккупантов в страхе и напряжении, отвлекали на себя с фронтов значительные вражеские силы. По данным германского командования, только в 1943 году борьбу с советскими партизанами вели почти 50 гитлеровских дивизий. Из этого признания германского командования следует, что партизанское движение являлось грозной силой и важным помощником Советской Армии в борьбе с немецкими поработителями.
Достойный вклад в дело разгрома немецко-фашистских войск внесли партизаны Курской области. Из архивных данных известно, что в их рядах сражалось с врагом более десяти тысяч патриотов. В боях с оккупантами в период с октября 1941 года по сентябрь 1943 года они вывели из строя (убито, ранено) около 16 тысяч оккупантов и их пособников, пустили под откос свыше 130 вражеских железнодорожных эшелонов, разгромили 2 воинских штаба и узел связи вражеской дивизии, более 60 полицейских гарнизонов, захватили большие трофеи.
Как свидетельствует Курская областная Книга памяти, почти одна тысяча, то есть каждый десятый из курских народных мстителей, погиб в битвах с немецко-фашистскими захватчиками.
Работать над рукописью будущей книги я начал очень давно. Первой моей целью было создание книги о партизанском отряде имени Чапаева, в котором я воевал год без 10 дней, в марте 1943 года в бою был ранен. После госпитального лечения в Курске и в Ельце, с мая по июль 1943 года, был помощником начальника штаба по строевой части Курской партизанской кавалерийской бригады имени Котовского, созданной на базе расформированной 2-й Курской партизанской бригады. Во второй половине июля переведен в штаб партизанского движения Брянского фронта, где по март 1944 года был офицером 5 отдела — завбазой обеспечения партизанских формирований, действовавших в тылу врага, оружием, боеприпасами, продовольствием и медикаментами…
Работая в архивах и музеях, появилась идея написать главы «О малоизвестных партизанских отрядах и подпольных группах» и заключительную: — «Сквозь годы» — о послепартизанской и послевоенной деятельности и судьбе партизанских руководителей и наиболее запомнившихся командиров и политработников да и рядовых партизан.
Несколько слов об источниках, позволивших мне написать эту документальную повесть. Поскольку в отряд имени Чапаева я пришел из окружения в середине марта 1942 года, то о боевой деятельности этого отряда с октября 1941 года и до моего вступления в его ряды я рассказываю по воспоминаниям секретаря Крупецкого подпольного райкома ВКП(б) Николая Акимовича Пузанова, одновременно являвшегося и командиром Крупецкого партизанского отряда по март 1942 года (он был тяжело ранен), комиссара Степана Григорьевича Кривошеева, начальника штаба Георгия Тихоновича Черникова. Их воспоминания мною дополнены архивными данными об отряде, изученными в Центре документации новейшей истории Курской области.
Последующие действия отряда имени Чапаева с середины марта 1942 года по март 1943-го, 2-й Курской партизанской бригады, Курской партизанской кавалерийский бригады имени Котовского и моя служба в штабе партизанского движения Брянского фронта излагаются по личным воспоминаниям, с использованием архивных документов.
Надеюсь, что изданная повесть, иллюстрированная многими фотографиями партизанских командиров и некоторых рядовых партизан, будет востребована преподавателями истории России, студентами и учащимися учебных заведений всех уровней как дополнительное и объективное пособие по истории Великой Отечественной войны и истории нашего курского края.
Тем более, что после распада Советского Союза в издаваемых сейчас учебниках почти исчезла тематика о Великой Отечественной войне. Скудные сведения о ней не содержат объективных оценок действий наших Вооруженных Сил, замалчивается патриотизм советского народа на фронтах, в партизанских формированиях, героический труд всего населения Советского Союза под девизом: «Все для фронта, все для Победы!»
Документальная повесть будет интересна и массовому читателю.
Выражаю благодарность руководителям Государственных архивов общественно-политической истории Курской и Брянской областей, архивов управлений Внутренних дел, Федеральной службы безопасности Курской области за высланные мне архивные справки и предоставленную возможность изучить многие архивные материалы по партизанскому движению в нашей области.
Автор
Конец сентября 1941 года. Фронт стремительно приближался к курской земле. В Курске и райцентрах шла спешная эвакуация предприятий и учреждений. Поток беженцев устремился на восток.
Вторую неделю истребительные батальоны и части народного ополчения западных районов области удерживали небольшой участок фронта западнее села Крупец, прикрывая стык 13-й и 40-й армий. Натиск врага не ослабевал, а силы обороняющихся быстро таяли.
Село, затаившееся в предчувствии беды, словно вымерло. Кто не успел эвакуироваться, попрятались по хатам, в страхе ожидая появления фашистов. Лишь изредка проезжали, громыхая на выбоинах дороги, конные повозки «ястребков», как называли бойцов истребительных батальонов, да иногда проскачут к райкому партии верховые — видимо, связные.
В здании райкома заполночь горел свет. Николай Акимович Пузанов — второй секретарь — работал допоздна. Впрочем, как обычно в последнее время. Ему поручено возглавить Крупецкий партизанский отряд и подпольный райком ВКП(б) района.
Несколько часов назад позвонили из областного комитета партии: в срок, который укажет военное командование, подпольному райкому и недавно сформированному партизанскому отряду покинуть Крупец и перебраться на заранее подготовленную партизанскую базу в Анатольевском лесу.
Те, кому предстояло в ближайшие дни уйти в лес, были уже извещены. Они ждали сигнала об этом. Сейчас Пузанов, отложив в сторону карту района и план развертывания отряда, мысленно ещё раз взвешивал предназначенную роль каждому в предстоящей партизанской борьбе.
«Кривошеев Степан Григорьевич, инструктор райкома…» Никогда не сомневался Пузанов в прекрасных человеческих качествах Кривошеева, пользовавшегося авторитетом в районе, энергичного организатора, умевшего заметить и поддержать дельную инициативу. «Степан, — думал секретарь, — самый подходящий человек на пост комиссара. Политически грамотный, к тому же имеет боевой опыт — прошел финскую».
«Черников Георгий Тихонович…»
Не было сомнений у Пузанова и насчет Черникова. Молодой, энергичный, грамотный парень. Хорошо ориентируется в районе, исходил его вдоль и поперек. Знает многих жителей ближних и дальних деревень, боевой опыт имеет, участвовал в войне с белофиннами. Кому же, как не ему, поручить руководство штабом и агентурную работу.
Следующими в списке шли заведующий сектором райкома Илья Михайлович Журбенко и заведующий отделом народного образования Роман Михайлович Морозов. Обоих Пузанов хорошо знал: люди надежные, не подведут в трудной ситуации. Их «роли» тоже были уже определены: будут командирами боевых групп…
«Первый секретарь райкома комсомола Александра Зайцева…» Смелая, рассудительная девушка, кандидат в члены партии, пойдет на любое опасное задание. Среди молодежи района пользуется авторитетом и сумеет повести ее за собой…
В коридоре послышались голоса.
Пузанов оторвался от бумаг, взглянул на часы: четверть первого ночи. В кабинет вошли Журбенко, Морозов, Черников, Кривошеев, Зайцева и еще несколько человек — членов подпольного райкома партии. По их экипировке было видно, что они уже готовы к отправке на базу.
— Хорошо, что пришли. Так, рассаживайтесь поближе, — пригласил Пузанов, широким жестом указывая на стулья, стоявшие вдоль стола. — Из обкома партии пришло распоряжение быть в готовности в любую минуту по сигналу военного командования сосредоточиться на подготовленной базе и начать партизанские действия: ведение разведки, минирование шоссейной дороги из Глухова на Рыльск, устраивание засад на путях передвижения противника. И еще раз напомнили о самой главной задаче: поднять на борьбу с оккупантами население района.
При этом Пузанов, ходивший взад-вперед по кабинету, остановился и взглянул на Кривошеева:
— Прежде всего, это будет по твоей линии, Степан Григорьич…
— Ну, что ж, — отозвался Кривошеев, — задача, как говорится, ясна. Будем подымать народ…
— Еще одна новость, очень неприятная: мне сегодня сообщили, что к населению просочились сведения о партизанской базе, полную секретность при ее подготовке соблюсти не удалось. Не забывайте, товарищи, крупецкие лесочки — это не брянские безбрежные дубравы. Тут нужны особая осторожность и маскировка при переброске на базу оружия и продовольствия. Еще раз напоминаю: ни в коем случае нельзя привлекать к этой работе посторонних. Георгий! — Черников встал. — Возьми это на особый контроль! Все надо доставлять на базу только силами отряда.
— Хорошо, Николай Акимович!
— Теперь давайте обсудим, как будем организовывать партизанскую борьбу и подпольную работу. Какие есть предложения?..
— Николай Акимович, — сразу же заговорила Шура Зайцева, — давайте создадим в селах комсомольскую сеть разведки и связи — подпольные комсомольские группы.
Ее поддержал комиссар отряда Кривошеев, сказав, что это будет большая помощь в организации агентурной работы. Черников и Морозов тоже одобрительно высказались о предложении Зайцевой.
— Ну, что ж, предложение дельное, — согласился Пузанов, — но готовы ли оставшиеся в селах комсомольцы к этой опасной работе?
Шура с минуту молчала, видимо, еще и еще раз вспоминая «своих» ребят, потом тихо, но твердо сказала:
— Не подведут, Николай Акимович, я ручаюсь.
— Хорошо, Шура. Организовывать группы будем, прежде всего, в крупных селах. Задачи группы: разведка и связь с местным населением… Сразу же займись подбором их руководителей, тебя должны знать только они.
За окнами уже светало, когда, наконец, Пузанов удовлетворенно вздохнул:
— Ну, кажется, все. В остальном — ситуация нам будет подсказывать…
В это время к зданию райкома подъехала «полуторка». Кривошеев выглянул в окно:
— К нам, наверное…
Через минуту в кабинет вошли двое военных. Один из них, судя по прямоугольнику в петлицах, — капитан, коротко сообщил, что они — представители командования и политотдела 13-й армии, и сразу перешел к делу:
— Завтра утром противник намерен предпринять наступление на Курск. Войска 13-й армии сегодня ночью вынуждены отступать за Сейм, чтобы задержать вражеские дивизии на более выгодном для нас рубеже. Рекомендуется до полуночи сегодня вывезти из Крупца партийный и советский актив. Ровно в полночь должен прекратить работу районный узел телефонной и телеграфной связи.
— В машине, — капитан кивнул в сторону окна, — для вашего партизанского отряда есть небольшой «подарок»: десятка два тяжелых мин, несколько ящиков патронов.
— Мы также привезли листовки о зверствах фашистов на оккупированной территории, — добавил второй военный, видимо, политрук. — Надо будет их распространить среди населения…
Вместе с военными партизаны вышли из райкома. Расторопные красноармейцы уже перегрузили в райкомовскую повозку ящики с минами и патронами, упаковки листовок. Через несколько минут автомобиль скрылся за поворотом улицы.
— Ну что ж, — словно подводя черту, сказал Пузанов, — начинаем действовать, товарищи. Ты, Георгий, — обратился он к Черникову, — оповести «по цепочке» всех партизан о явке завтра к пяти часам утра на сборные пункты групп. Действовать по возможности скрытно.
Вскоре через Крупец пошли последние подразделения советских войск. Дождавшись арьергарда, Пузанов прямо с коммутатора конторы связи доложил в обком партии:
— Войска прошли. Связь демонтируем, уходим на подготовленную базу.
Из архивных исследований журналиста И. Зиборова (его статья «Крупец. 300 лет назад» в «Курской правде» за 26 декабря 1990 года) известно, что ещё в 1690 село Крупен являлось центром Крупецкой волости, входившей тогда в состав Севского уезда (сейчас это Севский район Брянской области).
Автор статьи указывает:
«… волость тогда числилась за великим государем. Она поставляла царскому двору сельхозпродукцию, рыбу, пушнину, мед и другие яства… В тогдашние времена Крупец являлся крупным селом: дворов — 153, мужчин — 670, женщин — 624…»
Привожу также дословно отрывок из заключительной части статьи И. Зиборова:
«…Чем же занималось население Крупца в те далекие годы? Коль были мельницы, толчеи, сукновальни, винокурни, значит, люди растили хлеб и крупяные, выделывали сукна, разводили скот… Часть крестьян по каким-то причинам не были наделены землей. Жители таких беспашенных дворов назывались бобылями… Население ещё занималось и пчеловодством…»
В исторической справке Крупецкого музея от 16 ноября 2000 года, присланной по моему запросу, сообщается следующее:
«…В героической и драматической истории села Крупец и волости были взлёты и падения:
— в течение 30 лет Крупецкая волость находилась на положении драгун, охранявших южные границы Московского государства от татар и литовско-польского нашествия;
— в годы колонизации она попала в руки жадного эксплуататора Мазепы, пережила господство Меньшикова, Головина, Барятинского, испытала насилие и грабительские реформы 1861 года;
— ее жители разделили судьбу И. Болотникова и Лжедмитрия, за что их нивы и жилища подвергались разорению и опустошению;
— здесь жил и живет гордый, свободолюбивый народ, неоднократно поднимавшийся на борьбу с поработителями: крупецкие мужики, рабочие сахарного завода приняли активное участие в революции 1905 года; они были в первых рядах в 1917 году; особенно их гордость и свободолюбие проявились в годы Великой Отечественной войны».
В Курском облгосархиве мне сообщили, что Крупецкий район был образован в 1935 году. В 1963 году, при укрупнении районов области, его территория вошла в Рыльский район Курской области.
Георгий Черников и Игнат Давыдов встретились на окраине Крупца. Перед тем как отправиться в Анатольевский лес, они решили понаблюдать за дорогой, ведущей к селу, и укрылись в тени густых ракит.
Ночь была на удивление светлой и тихой. Лишь изредка доносились одиночные разрывы снарядов. На западе виднелось зарево — горели украинские села.
Вдруг послышался треск мотоциклетного мотора. Вскоре на освещенном луной большаке показался мотоцикл с коляской, на котором ехали два гитлеровца в касках, с пулеметом.
Два выстрела прогремели дуплетом. Мотоцикл завалился в канаву и заглох. Один из фашистов был убит наповал, другой только ранен и пытался дотянуться до пулемета. Давыдов прикончил его штыком.
До войны Игнат работал трактористом в местной МТС, любил с ветерком прокатиться на мотоцикле. Первый трофей сразу же покорился ему, он так сильно рванул с места, что Черников чуть не вывалился из коляски.
Мотоцикл мчался вперед, унося их от места первого боя, желтый свет фары прыгал по неровной дороге. Чувство первой боевой удачи переполняло их сердца — ведь они неожиданно открыли счет уничтоженным фашистам. Да и мотоцикл в отряде пригодится, захваченное оружие и снаряжение тоже будут кстати.
На рассвете они прибыли на базу. Здесь уже в полном составе была группа Журбенко. Партизаны с любопытством рассматривали трофейный мотоцикл, вражеское оружие и обмундирование, с интересом слушали рассказ Черникова о первой встрече с врагами.
Через некоторое время на базу верхом на резвой гнедой кобылке приехал Пузанов. Выслушав Черникова, он отчитал его за дерзкое нападение на оккупантов, хотя в душе не меньше других радовался тому, что партизанский боевой счет уже открыт.
— Надо все же быть осторожнее, — слегка поостыв, заметил секретарь.
— Два убитых фашиста — это хорошо. Но так недолго и себя рассекретить. А нас ждут впереди более ответственные дела…
Невелик Анатольевский лес — около тысячи гектаров. Но в районе нет более крупного и удобного лесного массива. Раскинулся он в пятнадцати километрах от старинного киевско-курского шляха, пересекающего район. Вблизи его не было автомобильных дорог. Это создавало более или менее безопасные условия для базирования. Пузанов знал: отряду придется не раз менять место дислокации, совершать рейды по лесам соседних районов. Но и временная база была подготовлена по-хозяйски. Она размещалась на возвышенности, кругом молодой кустарник, в котором прозрачные родники втекают в быстрый ручей. Совсем рядом — густо заросший овраг, он давал возможность скрытно выходить отсюда в двух направлениях. Для жилья было построено несколько землянок и полуземлянок-шалашей, а для хранения боезапаса и продовольствия — несколько тщательно замаскированных тайников. В полуземлянке-шалаше под густыми деревьями была оборудована партизанская кухня.
Охранявший базу Терентий Леонович Бодулин доложил командиру отряда о целости всех доставленных сюда запасов, о переправке прошедшей ночью в другое место части боезапаса и продуктов. Сказал и о том, что за истекшую неделю на базу никто из посторонних не заходил, а вчера в полукилометре южнее останавливались на короткий отдых воины-окруженцы (около роты), которыми командовал капитан.
— У них уже несколько дней совсем не было продуктов. И я отвел им с базы одного бычка, — виновато глядя на Пузанова, произнес Бодулин.
— Ну, отвел, так отвел, — Медленно произнес командир отряда, задумавшийся в эту минуту о чем-то своем. — Выручать ребят надо. И все же на будущее помни: без моего ведома имущество отряда на сторону уходить не должно.
— Слушаюсь, — по-военному приложил руку к виску Бодулин.
Так 5 октября 1941 года начал свою жизнь в Анатольевском лесу партизанский отряд самого западного района Курской области.
На лесной поляне, вблизи от партизанского лагеря, коммунисты собрались на партийное собрание. Пузанов, выступая первым, говорил о задачах коммунистов по развертыванию партизанской войны в районе, о том, что отряд, хотя пока и малочисленный — около сорока человек, может наносить врагу чувствительные удары.
Затем выступили многие коммунисты. Комиссар отряда Кривошеев, только что вернувшийся из Акимовки, сообщил, что линия фронта проходит в полусотне километров западнее Курска и предстоит действовать без связи с обкомом партии. Потом он с волнением начал рассказывать о том, как с помощью бывших кулаков и уголовников фашисты начали устанавливать свой «новый порядок» в районе, создавать органы власти.
— Предлагаю взять на учет всех тех, кто уже работает на оккупантов. По-моему, можно и нужно вербовать на свою сторону кое-кого из поступивших на службу к врагу, чтобы они работали на партизан, а тех, кто будет верой и правдой служить оккупантам, предавать советских людей, — судить партизанским судом.
Комиссар достал из кармана листок бумаги, развернул его:
— Это приказ оккупантов населению Акимовки. Жители села сорвали его с забора и передали нашим связным. Вот послушайте: «Населению строго воспрещается всякое хождение вне границ населенных пунктов без сопровождения германского солдата или полицейского. Все жители с двенадцатилетнего возраста обязаны зарегистрироваться в местной полиции или комендатуре и постоянно носить с собой дощечку с присвоенным регистрационным номером или специально выданное удостоверение, сдать в комендатуру или в полицию всякого рода оружие, боеприпасы, взрывчатые вещества, военное снаряжение и обмундирование; сообщать властям о месте пребывания военнослужащих Красной Армии, партизан, коммунистов и комсомольцев. За невыполнение этого приказа — военно-полевой суд, вплоть до расстрела». — Я предлагаю, товарищи, взамен этих грозных приказов вывешивать свои листовки, рассказывающие о положении на фронтах и призывающие бить фашистов.
Было о чем рассказать на первом партийном собрании партизанского отряда Шуре Зайцевой. Она уже успела побывать в некоторых селах и деревнях района, распространила несколько десятков листовок. Это были рукописные листки с последними сводками Совинформбюро. Сводки ежедневно принимала из Москвы комсомольская группа деревни Студенок и через условленный «почтовый ящик» передавала в отряд.
Командиры боевых групп Журбенко и Лепков говорили о необходимости немедленно начать минирование дорог, по которым противник перебрасывает свои войска к фронту. Они сообщили о том, что дорога из Глухова на Рыльск днем сильно охраняется, по ней непрерывно передвигаются войска. Предложили минировать дороги только ночью — движение противника меньше и видимость незначительная. Затем поднялся Давыдов.
— Я вот о чем думаю: нынешняя наша база вряд ли останется надолго тайной для врага. Листья с деревьев уже опадают, скоро лес совсем будет голым. С самолета базу будет видно как на ладони. А лесок невелик, маневрировать здесь негде. Вокруг же, как в песне поется, «степь да степь кругом». Поэтому предлагаю, наряду с проведением диверсий и засад, как можно скорее связаться с соседними отрядами, чтобы договориться о взаимодействии и запасных местах для пребывания крупецких партизан на случай, если враг выкурит нас отсюда… Я хорошо знаю Ивановский лес в Рыльском районе и Калиновский — в Хомутовском. Могу пойти туда на связь с теми отрядами.
— А я согласен пойти на Украину, в Шалыгинский и Путивльский районы, мне те места хорошо знакомы, — высказался Демченко.
Слово взял Черников. Соглашаясь с доводами, что анатольевская база не может быть постоянной для отряда, он высказался за то, чтобы как можно скорее использовать её, пока единственную, как исходный рубеж для начала диверсий и засад на дорогах. Пока враг еще не знает о месте пребывания отряда, есть возможность уничтожать его технику и живую силу. Что же касается связи с соседними отрядами, то командование принимает меры, и предложения товарищей Давыдова и Демченко будут учтены.
Затем выступил Фисенко. Накануне он побывал в селе Михайловке и принес оттуда грустную весть: несколько семей коммунистов, в том числе Журбенко и Лепкова, вернулись домой, не успев эвакуироваться. Везший их грузовик при переправе через Сейм попал под бомбежку и сгорел. Сейчас они находятся в Михайловке. Надо их срочно переправить в деревни, где безопаснее…
После собрания, когда партизаны стали неторопливо расходиться, Пузанов подозвал Зайцеву:
— Шура, к тебе есть разговор. Идем в штаб.
За два дня до этого Черниковым от командира отряда было получено задание: «Надо раздобыть для Зайцевой паспорт, с которым она могла бы ходить в разведку. Фамилия первого секретаря райкома комсомола слишком хорошо известна в районе».
Среди паспортов эвакуированных женщин, погибших при бомбежке, подходящего не оказалось. Внимание начальника штаба привлек паспорт, переданный ему разведчиком, вернувшимся из райцентра и сообщившим обстоятельства гибели девушки-курянки, владелицы паспорта. Она возвращалась из-под Глухова, очевидно, от родственников или знакомых. На окраине Крупца ее заметил вражеский патруль. Девушка бросилась бежать. Фашист скосил ее автоматной очередью. Партизанский разведчик помог жителям похоронить незнакомую девушку, а ее документы доставил в партизанский штаб.
Изучая паспорт незнакомки. Черников все больше убеждался: подходит для Зайцевой. Девушка из Курска была сверстницей Шуры, даже внешне они были похожи. Курянку тоже звали Александрой. Это было на руку — не нужно привыкать к другому имени. Получив согласие Пузанова. Черников передал паспорт Шуре. Вместе они придумали «легенду» для «курянки», оказавшейся в этой местности…
В командирской землянке Шура доложила Пузанову о проделанной работе: подобрала семь надежных руководителей комсомольских подпольных групп, проинструктировала их, предложила создать группы по три-пять комсомольцев. С каждым руководителем комсомольской группы условилась, куда доставлять донесения. «Почтовые ящики» были расположены в основном на лесных опушках. Это — дупла деревьев, приметные пни, заброшенные лесные сторожки. Партизанские связные, по словам Зайцевой, были очень надежными и проверенными людьми.
Выслушав Шуру, Пузанов перешел к главному:
— Надо разведать, какие органы оккупационной власти созданы в Крупце, в каких помещениях они размещены, кто их руководители, кто из местных жителей пошел работать к оккупантам. Хорошо бы получить такие сведения также из других, наиболее крупных сел района. Помолчав немного, Пузанов спросил: «А как ты вошла в роль «курянки», хорошо ли запомнила «легенду»?
Из ее ответа он понял, что паспорт подобран, действительно, удачно: Курск она знает неплохо, улицу Никитскую, где жила девушка, тоже помнит — все домики там маленькие, с садиками. Макаронная фабрика, где работала курянка, находится на Золотаревской улице, в двух кварталах от аптеки со старинным названием «Георгиевская». Жаль, что нет в городе знакомых, кого бы она могла назвать по фамилии, но не беда: если спросят оккупанты, назовет первую пришедшую на ум фамилию. Проверить все равно пока невозможно.
Присутствовавший при разговоре Черников сообщил Шуре адреса двух явочных квартир, пароли и отзывы.
— Это наши люди. Они помогут тебе во всем, — сказал Пузанов.
— Шура, ты видела женщин, которые возвращались «с окопов»? Надо и тебе обуться и одеться так же, как они, чтобы у оккупантов не возникло сомнений, — посоветовал комиссар.
На прощание Пузанов сказал:
— Как только соберешь нужные сведения, сразу возвращайся сюда. Комсомольские посты обойдешь позднее. Нам очень нужны сведения из райцентра. До опушки леса тебя проводят Черников и Сучкин. Желаем тебе удачи! И вот что: выспись хорошенько.
Подобрав у Бодулина необходимую одежду и обувь и захватив «сухой паек» — полкаравая хлеба, кусок сала, несколько вареных картофелин, Шура уложила все это в кирзовую хозяйственную сумку и ушла в свой шалаш. Сразу улеглась на постель из осенних листьев и душистого лесного сена.
Уснуть долго не могла. Сначала думала о задании, каким путем лучше идти и каким возвращаться. Постепенно мысли перенесли ее в Студенок, где окончила семилетку. Вспомнила, как в августе 1935 года приехала в Рыльск поступать в педагогическое училище, как волновалась на вступительных экзаменах, боялась, что «засыпется» и не пройдет по конкурсу. Сколько было радости, когда увидела свою фамилию в списке зачисленных! Вспомнилась с начала и до конца шумная жизнь в училище — лекции, спортивные соревнования, вечера отдыха, первая любовь, выпускные экзамены, торжественное собрание, получение свидетельства об окончании училища. Отчетливо вспомнила выпускной вечер. Пели, танцевали, веселились… А потом был первый ее урок в семилетней школе села Большегнеушево, который провела не совсем уверенно. Но с первого дня работы в школе она ощущала помощь опытных учителей и директора школы Кузьмы Лукича Сучкина. Он тоже в партизанском отряде сейчас, и рано утром будет провожать ее на задание, как когда-то на первый урок…
Проснулась от негромких слов: «Пора вставать!» Быстро оделась, взяла приготовленную с вечера сумку с едой и сменой белья и вышла из шалаша. Черников и Сучкин уже ждали ее. Подошедший к ним Бодулин сообщил, что уже сварил пшенный кулеш со свиным салом и без завтрака не отпустит. Пришлось подчиниться.
После завтрака они отправились в путь. Еще не рассвело. Луна освещала лесную дорогу. На северной опушке леса Шура попрощалась с Черниковым и Сучкиным и пошла по малонаезженной полевой дороге, ведущей к селу Студенок — оттуда до Крупца рукой подать…
Три дня пребывания Шуры в разведке для командования отряда показались вечностью. Пузанов, Кривошеев и Черников волновались за судьбу разведчицы. Это волнение снялось сразу же, как только она появилась на базе. Собрав в Крупце необходимые сведения, Зайцева возвратилась в отряд поздно вечером, промокшая под осенним дождем и усталая, но глаза ее светились радостью. Пузанов понял, что поход был удачным. Он попросил рассказать обо всем по порядку, не упуская подробностей.
Шура начала с того, что ей потребовалось около трех часов, чтобы дойти до райцентра. Но в ранний утренний час в село идти было опасно: людей на улицах почти не было и ее легко могли заметить. Пришлось подождать в кустарнике, неподалеку от окраины. Там она натолкнулась на теленка, видимо, не найденного вечером хозяевами. Теленок ей пригодился в целях маскировки: в девятом часу утра, взяв хворостину, она погнала его в село. В центр сразу не пошла. Зашла на подворье самой крайней хаты, надеясь узнать общую обстановку в Крупце. У старушки, стоящей у крыльца, Шура спросила, как пройти к рынку. Бабушка, с опаской поглядывая по сторонам, не посоветовала туда идти, сказала, что там кругом германцы на машинах и с пулеметами, а их солдаты группами ходят по улицам, всех задерживают и отправляют в свою комендатуру.
Зайцева рассказала старушке, что идет к сестре, в Крупце еще никогда не была, не знает, как найти нужный адрес, попросила посоветовать, как ей это сделать, чтобы не нарваться на патрулей. Бабушка показала на узенькую улочку. Там было безлюдно, идти по ней было спокойно. А на Советской улице учащенно забилось сердце. Где-то здесь должна быть одна из явочных квартир. Увидела нужный номер дома, постучалась. На стук вышла молодая женщина. Поздоровавшись, Шура спросила:
— Здесь желают обменять сало на мыло?
То был пароль. Пристально рассматривая Зайцеву и оглядываясь по сторонам, женщина ответила не сразу. Помолчав, переспросила, что предлагается на обмен: сало или мыло? Пришлось повторить пароль. После этого хозяйка дома ответила, что она ничего не меняет и закрыла за собой дверь. Постучав еще раз, Шура справилась, живут ли здесь другие жильцы. Женщина сообщила, что в этом доме живет только она с детишками, тотчас же захлопнула дверь. По качнувшейся в окне шторке Шура догадалась: кто-то наблюдает за ней из дома. Возникло несколько догадок: или не все точно в пароле, или ее приняли за провокатора, или женщина, согласившаяся помогать партизанам, оробела, передумала. С такими мыслями Шура отошла от дома, прикидывая безопасный маршрут ко второй явочной квартире.
Свернув на другую улицу, она чуть не остановилась от неожиданности. Навстречу ей, в трех десятках метров, шли два гитлеровца с автоматами. Живых оккупантов она видела впервые. Заволновалась, почувствовала холодный пот на спине. С трудом скрывая волнение, продолжала идти. Поравнявшись с ней, гитлеровцы потребовали документы. Достав из-за пазухи тряпичный сверток, Шура предъявила паспорт и приготовилась играть ранее придуманную роль.
Внимательно рассматривая то фотокарточку в паспорте, то лицо Шуры, чужеземец сорвал с ее головы платок. Что-то сказал другому. Тот, нахально оскалясь, бесцеремонно обшарил Шуру с головы до ног, проверил содержимое сумки.
— Куда ходить? — на ломаном русском языке спросил фашист.
— В комендатуру иду, за разрешением временно пожить здесь, ведь Курск вы еще не взяли, — Шура даже сама себе не поверила, что такой ответ сорвался с языка.
— Комендатура там, — оккупант показал в сторону рынка, видневшегося в конце улицы. — иди туда.
Возвратив паспорт, патрульные пошли дальше.
Она забежала в первое попавшееся на пути подворье, бегом проскочила через огороды, стремясь поскорее и подальше уйти от рынка, где находились гитлеровцы. А через час подошла к нужному ей дому. Постучала. Дверь открыла знакомая Шуре Ирина Андреевна, до оккупации района работавшая в одной из организаций в должности статистика. Две недели назад она дала согласие Черникову помогать партизанам, если в район ворвутся оккупанты. Она сразу узнала Шуру. Они обнялись и расцеловались, как родные. Войдя в комнату, Шура сразу задала Ирине Андреевне вопрос, заключавший в себе пароль. Та ответила отзывом. Рассказывая об этом Пузанову, Зайцева не пропустила и замеченного ею чувства радости Ирины Андреевны по поводу того, что именно ей, хорошо знакомой девушке, она будет помогать в выполнении задания партизанского командования. Ирина Андреевна спросила, что конкретно она должна сделать. Они обсудили, как лучше выполнить первое поручение, и распределили между собой участки действия. Шура взяла на себя наблюдение за вражескими частями, продвигавшимися через Крупец и остановившимися в нем. Ирина Андреевна уже много знала о фашистской власти в районе и поэтому согласилась уточнить сведения о предателях, пошедших в услужение к гитлеровцам.
Возвратившись в отряд, Зайцева рассказала Пузанову, как они с Ириной Андреевной почти три дня вели разведку, поочередно ходили по селу, прислушивались к разговорам захватчиков и местных жителей. Вытащив из манжета рукава кофты тонкую, аккуратно свернутую бумажку, Шура протянула ее командиру отряда:
— Здесь коротко изложены результаты разведки, а пояснения я дам устно.
Пузанов нахмурился и недовольно сказал:
— Разве можно так, Шура? А если бы ты попала в руки врагов?
— Я бы тогда эту бумажку проглотила, — заявила Александра, оправдываясь.
В мелко написанных простым карандашом строчках содержались сведения о воинских частях противника, о созданных в районе управлении бургомистра, полиции, комендатуре, о полицейских управах волостей. Были там и фамилии районных гитлеровских чиновников и местных предателей, поступивших на службу к фашистам, а также людей, насильно зачисленных в оккупантские учреждения и в полицию.
Пузанов, поблагодарив Шуру за сведения, еще раз строго предупредил, чтобы впредь, находясь в разведке, не носила при себе такие записи, а хорошенько держала все в памяти. А потом попросил рассказать о жителях Крупца.
Шура сообщила, что население живет в страхе. Повсюду развешены приказы оккупантов наподобие тех, что приносил комиссар Кривошеев. Люди на улицы почти не выходят, боятся гитлеровцев, те хватают всех подряд, мужчин отправляют в лагеря, а женщин и стариков под конвоем гоняют на ремонт дорог. Вчера в районной полицейской управе проводилось совещание с участием старост и начальников полицейских участков крупных сел. В полицию зачисляют в основном по принуждению, потому что желающих служить там совсем мало.
Потом они долго размышляли над тем, почему хозяйка первой явочной квартиры не назвала отзыв на пароль, сказанный Шурой. По описанию Зайцевой, это была именно та женщина, которая дала согласие Пузанову помогать партизанам. И все же догадались: Шура переставила слова в пароле. Надо было сказать «…мыло на сало», а Шура сказала «…сало на мыло».
Когда они закончили разбор этой первой разведывательной операции, Шура спросила:
— Николай Акимович, разрешите, я отправлюсь по селам: нужно передать задания комсомольским подпольным группам.
— Нет, сегодня уж отдохни, завтра пойдешь. — Немного помолчав. Пузанов продолжил: — Наш разведчик ни с чем вернулся из Ивановского леса — там не оказалось рыльских партизан. Надо бы «прощупать» Рыльск.
Шура тут же предложила:
— Я схожу в Рыльск, Николай Акимович. Ведь я город знаю хорошо, я там училась.
— У нас нет в Рыльске явочных адресов. Придется действовать по своему усмотрению…
— Ну и что! Я уже имею опыт, да и паспорт у меня надежный. И знакомые у меня там есть, — настаивала она.
Немного поразмыслив. Пузанов согласился, и наследующий день Шура снова ушла в разведку. Для командования отряда вновь наступили дни томительных ожиданий, волнений — благополучно ли вернется девушка в отряд, не допустит ли оплошности?..
…Сначала Шура обошла села, где встретилась с руководителями подпольных комсомольских групп. Всем поставила задачу: в течение двух дней подготовить информацию о старостах и начальниках полицейских участков и о других предателях, активно работающих на оккупантов.
Через день она уже была в Рыльске. Еще издали, подходя к городу, заметила, что его облик изменился. Некоторых наиболее крупных зданий, которые хороню были видны раньше издалека, не стало, — видимо, были разрушены вражескими бомбардировками и артиллерийскими обстрелами перед тем, как гитлеровские войска ворвались в Рыльск.
Подходя к мосту через реку Рыло, Шура увидела, как двое полицейских проверяют у прохожих документы и осматривают, кто что несет. Достав из кармана носовой платок, она приложила его к щеке, как будто у нее сильная зубная боль.
Полицейский с опухшим от пьянки лицом и трясущимися руками так дохнул на нее перегаром сивухи, что она еле сдержала приступ рвоты. Он спросил, далеко ли она идет. Охая и шепелявя, Шура ответила, что разболелся зуб, всю ночь мучилась, а сейчас идет к зубному врачу — пусть вырвет или полечит. На вопрос полицейского, что несет, открыла сумку, в которой был кусок сала, завернутый в белую чистую тряпку, и бутылка самогона: «Врачу это, чтобы отблагодарить…» Полицейский забрал самогон, сказав, что лекарю хватит и сала, и подал знак проходить, так и не спросив документа.
Вместе с двумя уже немолодыми женщинами, миновав мост, она направилась к рынку. Ее случайные попутчицы несли кое-какие продукты, чтобы выменять на них соль, мыло, спички. Шура решила пойти с ними, оглядывая полусгоревший и полуразрушенный город, прикидывая, как лучше пройти от рынка на улицу, где живет знакомая ей по педучилищу тетя Клава. Вдруг впереди остановился грузовик, и тут же из него выскочили несколько солдат. Перекрыв улочку, они хватали всех молодых женщин и заталкивали в крытый кузов автомобиля. Одна из женщин пыталась убежать, фашисты догнали и зверски избили ее. Шура поняла, что уйти не удастся. Когда в кузове набралось уже больше десятка женщин, в него вскочили два охранника с автоматами и грузовик тронулся.
В здание бывшей гостиницы, куда их привезли, пленные красноармейцы под охраной немецких солдат заносили койки и мебель, привезенную откуда-то, обставляли жилые номера. Шура поняла, что это готовят места для офицеров и чиновников. С тревогой ожидали женщины своей участи. Толстый пожилой фельдфебель, не знающий ни одного русского слова, приняв грозный вид, жестикулируя, объяснил женщинам, что их не выпустят отсюда, пока все в гостинице не будет вымыто: полы, окна и двери. Шуре он показал две смежные комнаты. Окна одной выходили на улицу, а другой — во двор соседнего разрушенного дома. Половина оконных рам были забиты фанерой или досками. Шура решила: если до темноты не отпустят отсюда, она уйдет через окно.
Но вечером после придирчивого осмотра фельдфебелем вымытых комнат женщин отпустили. Шура почти бежала по улице — приближался комендантский час. Тетя Клава, к которой она направлялась, работала раньше в библиотеке училища. Вместе с ее дочерью Марией Шура училась и частенько бывала у них. Маша по распределению уехала на Дальний Восток, а Шура, бывая в Рыльске, всегда навещала тетю Клаву. И в это тревожное время мать подруги приняла Шуру как родную дочь, даже не спросила, как она оказалась в городе и почему пришла к ней в такое позднее время.
Тетя Клава о многом поведала ей в ту ночь. Еще в начале сентября немцы начали бомбить город. 5 октября 1941 года вражеские самолеты разбомбили мост через Сейм, железнодорожную станцию, несколько добротных городских зданий. К полудню начались бои на ближних подступах, фашисты обстреливали город из орудий, а вечером ворвались в Рыльск. Ополченцы, оборонявшие город, не выдержали натиска, и вынуждены были отступить. Многие погибли в тот день в рядах ополченцев, а те, кто уцелел, ушли в партизанский отряд…
Потом тетя Клава рассказывала о злодеяниях фашистов, перечисляла повешенных и расстрелянных гитлеровцами коммунистов и беспартийных патриотов.
На следующий день Шура долго ходила по городу, запоминая, где расположились вражеские учреждения и воинские части, отмечая скопления боевой техники.
Из Рыльска Шура выбралась благополучно, к вечеру того же дня была в своем районе. Обходя «почтовые ящики», она читала и сразу уничтожала донесения подпольных групп, запоминая все, о чем сообщалось. А вскоре она уже сидела в штабной землянке — Пузанов, Черников и Кривошеев внимательно слушали ее долгий рассказ.
В «Дневнике боевых действий» отряда есть запись:
«…9 октября 1941 г. диверсионная группа в количестве 10 человек минировала дорогу Крупец — Рыльск. Подорвано 6 автомашин, убито больше сорока немцев и много ранено… 10—11 октября 1941 г. диверсионная группа в количестве 8 человек минировала дорогу Марково — Рыльск, где подорвано 3 автомашины с немецкой пехотой и боеприпасами, трактор-тягач. Убито около 30 гитлеровцев…»
Группа Романа Морозова отправилась на задание сразу же после первого партийного собрания. Заместителем командира группы назначили Анищенкова.
Алексею Анищенкову было около тридцати. Несмотря на молодость, он был уважаемым человеком в селе. Его избрали председателем сельсовета. А перед самой войной райком партии и райисполком рекомендовали его на должность председателя местного райпотребсоюза.
К полуночи группа преодолела половину пути от партизанской базы до намеченного участка диверсии. Остановились на отдых. По очереди курили, маскируясь под плащ-палаткой.
Партизан очень волновала обстановка, складывающаяся на фронте. А она была тяжелой. Не случайно в минуты отдыха зашел разговор о переданном вчера по радио сообщении: после тяжелых, изнурительных боев наши войска оставили город Брянск.
— А помните песню, — возмущенно сказал Анищенков, — которую мы пели до войны: «Мы войны не хотим, но врага разгромим малой кровью, могучим ударом!» Пели так бодро, а вот остановить врага не можем. Уже к Москве подбирается, гад! Я уверен, что победа за нами будет, как бы дорого она не обошлась Родине. Но скажи мне, Роман, как убедить в этом народ, оставшийся в гитлеровской оккупации?
Морозов призадумался, потом заговорил:
— Прежде всего. Алексей, мы не должны паниковать. Да, немец уже недалеко от Москвы! Но скоро он выдохнется. Планы Гитлера — бред, он еще не знает, на что мы способны. Мы — люди терпеливые, но в чужое ярмо нас впрячь еще никому не удавалось…
В разговор вступил Петр Сухих:
— Мы пока бьемся с врагом силами кадровой армии. Вот-вот вступят в сражение войска, отмобилизованные на Урале и в Сибири. И погонит тогда немца Красная Армия! А мы будем помогать ей с тыла. Нас для этого здесь и оставили.
— Ладно, прекращаем разговоры, хлопцы, — деревня совсем близко, — потребовал Морозов…
Шли напрямик. Морозов изредка уточнял направление по компасу. Щекино обошли на полкилометра западнее. Кроме лая собак, ничего не было слышно.
Прошли еще около трех километров в направлении шоссе, остановились. Было около трех часов утра. Морозов скомандовал всем залечь, а сам пошел выбирать место для скрытого размещения группы. Натолкнулся на овраг, заросший кустарником, по которому протекал ручеек. Рядом стоял огромный скирд пшеничной соломы. Возле него Морозов и Анищенков оставили своих товарищей, а сами направились к шоссе. Пройдя метров сто, они различили блестевшую в лунном свете ленту накатанной дороги и услышали шум моторов; изредка раздавались команды на чужом языке. Вскоре оба увидели на дороге черные громадины. Поняли, что продвигается танковая колонна противника.
— Опоздали! — досадовал Морозов. — Если бы мины установили в полночь, то как раз бы эти вражеские танки сели на них. Придется дневать у оврага, а завтра ночью будем минировать.
Вернувшись к скирду. Морозов увидел, что группа уже вырыла норы в соломе. «Там теплее, чем в овраге, но опаснее», — подумал он. И послал Анищенкова и Сухих на разведку оврага, чтобы определить путь возможного отхода по нему группы, если возникнет такая необходимость. Вернувшись, они доложили, что русло удобно для незаметного продвижения, в отдалении есть пологий выход.
День просидели в скирде. Дежурили по трое, наблюдали за шоссе и за полем вокруг себя. Изредка по дороге проезжали небольшие автоколонны и отдельные бронемашины. В полдень прошли три маршевых батальона в сопровождении зенитных установок на автомашинах.
— Эх, где она, наша авиация! — сокрушался Сухих. — Фашистские автоколонны надо бомбить, а пешие подразделения расстреливать с самолетов. А то идут, сволочи, как у себя дома. Да и мы напрасно побоялись залечь на день вблизи дороги. Ведь могли бы настрелять там сейчас гитлеровцев видимо-невидимо.
— Остынь, Сухих, — возразил командир группы. — Для дневной засады у нас сил маловато, да и оружие надо бы посильнее. К тому же у них радиосвязь. Как только мы обстреляем их — они вызовут подкрепление. А днем по полю нам не уйти от мотоциклистов-автоматчиков. Понял? То-то!
Наступил долгожданный вечер. Подкрепившись черствым хлебом и салом, двинулись к шоссе. Неподалеку от него выбрали исходный рубеж — расположились в канаве, проходившей рядом с дорогой. Бойцы, выделенные в прикрытие минеров, вели наблюдение. Пока все было спокойно. Минеры рассредоточились вдоль шоссе с интервалом в два десятка метров. Первыми отправились минировать Анищенков и Сухих. «Облюбовав» места для установки мин, Анищенков штыком от карабина выковырнул несколько камней, руками вычерпал из лунки песок и осторожно положил в нее мину. Вставив взрыватель, засыпал лунку. То же самое он повторил метрах в десяти дальше.
У Сухих дело подвигалось медленнее, он только еще начал устанавливать вторую мину. Анищенков поспешил к нему, помог закончить минирование. И сразу же оба сползли в кювет. Сухих, весь мокрый, часто и тяжело дыша, пожал локоть Анищенкову — знак благодарности за помощь.
— Теперь пошли мы, — тихо сказал Морозов Давыдову.
Давыдов действовал уверенно. У него в руках была остро отточенная пехотная лопатка с отрезанным наполовину черенком. Морозов же выбрасывал камни и грунт финским ножом.
Восемь мин установили за сорок минут. Отошли в канаву, где находилось отделение прикрытия. С нетерпением ожидали вражеских автомашин — Морозов то и дело прикладывался ухом к земле. И только около полуночи они услышали дальний гул моторов. Определили, что движутся автомашины — у танков гул не такой ровный и к тому же с грохотом. Луна «помогала» партизанам. Уже видно было, как с пригорка спустилась первая автомашина, потом вторая… третья… Все они шли с включенными фарами, кузова накрыты тентами.
Когда Сухих насчитал шестнадцать, первая автомашина уже находилась на заминированном участке. Но взрыва не последовало, видимо, колеса не попали на мину. Партизаны затаили дыхание. Вот уже пять машин въехали на участок дороги, где минировал Анищенков… И наконец один за другим прогремели три взрыва. Три вражеские автомашины загорелись. Шедшие сзади грузовики в беспорядке останавливались, из них, как горох, посыпались солдаты. Морозов скомандовал:
— Огонь!
Вся группа стреляла прицельно по выскакивающим из автомашин гитлеровцам, и те, как подкошенные, валились на землю.
Четвертой подорвалась машина, сделавшая задний ход, ее колеса тоже «нашли» мину. А вскоре последовал пятый взрыв, настолько сильный, что вокруг вздрогнула земля. В автомашине, похоже, была взрывчатка. От детонации взорвались еще две мины.
Морозов скомандовал отход. Но тут со стороны шоссе донеслись лающие команды фашистских офицеров, взвились три осветительные ракеты. Заработали неприятельские пулеметы. Партизанам пришлось залечь, проползти около сотни метров назад. А когда ракеты погасли, они побежали что было сил.
— Пронесло! — тяжело дыша, на бегу проговорил Сухих. — Видите, куда стреляют? В пустое пространство, можно сказать…
Трассирующие нули противника и впрямь летели в противоположном от них направлении. Значит, партизаны в безопасности. И все же они не забывали об осторожности.
— Могут по полю погоню послать. Давайте спускаться в низину. Там топко, их автомашины да и мотоциклы не пройдут, — обеспокоенно предложил Давыдов.
— Это они от страху стреляют. А в погоню за нами не пойдут. У них сейчас много хлопот. Небось, покойников стаскивают, раненых перевязывают, дорогу расчищают, — высказался Анищенков.
— Спокойнее, ребята, спокойнее. Обойдем деревню низиной, а потом направимся к лесу по кустарникам, — подбадривал бойцов Морозов.
Взошло солнце. До базы еще оставалось около шести километров. Шли напрямик, срезая углы и зигзаги полевой дороги. Вражеской погони не было, наверное, прав оказался Анищенков: немцам было не до преследования партизан.
Наконец они вышли на опушку Анатольевского леса, а часов в девять утра уже были в расположении отряда. Морозов доложил командованию о выполнении задания.
Пузанов ответил:
— Это хорошо, ребята, молодцы! Да вот беда — мин у нас маловато. Еще раза три тряханем вражеские колонны, а потом будем ходить в засады — уничтожать живую силу противника. Но начало, Роман Михайлович, твоя группа положила хорошее. Пойдем к твоим молодцам, надо всех поблагодарить за отличное выполнение задания…
Вечером того же дня Пузанов направил на задание вторую диверсионную группу из восьми человек под командованием Ильи Журбенко, назначив его заместителем Кузьму Лукича Сучкина. Группе выдали шесть противотанковых мин.
…По данным разведки, противник готовился к переброске боевой техники на участке Марково — Рыльск, для чего специальные команды спешно засыпали на дороге выбоины, устанавливали объезды. На этот участок и направилась диверсионная группа.
Ночь выдалась темной и дождливой, Это затрудняло движение партизан: по размокшим осенним полям идти было нелегко. Но зато дождь и темнота позволяли им скрытно передвигаться вблизи населенных пунктов.
К полуночи группа вышла к дороге, ведущей на Рыльск. Залегли. Вскоре заметили трех немецких мотоциклистов, проехавших из Рыльска. Через полчаса они вернулись обратно, иногда включая фары, видимо, рассматривали трудно различимые в темноте мостики и объезды.
— Патрули. Если вернутся, то не раньше чем через полчаса, — шепнул Журбенко лежащему рядом Сучкину.
— Давай, Илья, поставим здесь пару мин, а потом двинем дальше, облюбуем другой участок, — предложил Сучкин.
— Действуй, Кузьма, мы тебя прикроем, — согласился Журбенко.
Сучкин взял с собой Демченко. В группе Журбенко он был моложе всех, да и физически крепче.
Вдвоем они вышли на шоссе, начали готовить углубления для мин. Минут через пятнадцать две мины были установлены. Снова все вместе пошли параллельно дорожной ленте, несколько удалившись от нее. Пройдя метров триста, группа опять приблизилась к дороге. Стали наблюдать. Более глазастым оказался Демченко, первым заметивший на обочине что-то большое, темное. Вскоре услышали треск мотоциклов. Лишь на миг зажглись фары одного из них, но партизаны успели разглядеть тягач с огромным автомобильным прицепом и солдата-часового, неторопливо прохаживавшегося рядом. Мотоциклисты подъехали, что-то сказали часовому. Послышался стук в дверь кабины тягача. Лязгнула дверца и оттуда выскочил напарник часового. Немцы закурили, о чем-то негромко посовещались, затем патрули умчались в сторону села Марково.
— Охраняют двое. Один ходит вокруг тягача и прицепа, другой сидит в кабине, — прошептал Демченко Илье Журбенко.
— Тягач, скорее всего, неисправен. Иначе чего бы ему и прицепу быть здесь. А в прицепе наверняка какой-нибудь важный груз, — ответил Журбенко.
Не успели они обдумать план действий, как мотоциклисты неожиданно снова вернулись. Часовой, сидевший в кабине, быстро вылез, загремев котелками. Повесив на шею автомат, он сел на заднее сидение одного из мотоциклов. Включив фары, немцы на полной скорости укатили в сторону Рыльска.
Демченко и еще один партизан с «финками» в руках поползли к тягачу. Журбенко услышал тихий свист. Демченко коротко доложил: часовой заколот. Короткая перебежка — и вот уже вся группа у тягача. В прицепе, похоже, ящики с патронами.
Дальше все сделали быстро: Сучкин установил мину под прицепом, Демченко — под тягачом. К минам привязали по толовой шашке с запалами.
— Всем уйти в канаву! Быть готовыми к отходу! — скомандовал Журбенко. Как только все укрылись, он поджег поочередно оба запала, а сам бросился к группе.
— За мной, бегом! — раздалась его команда. Они бежали, спотыкаясь в темноте, несколько минут, потом наткнулись на какую-то яму и быстро попрыгали в нее.
— Что-то нет взрыва. А ведь загорелись оба запала, — забеспокоился Журбенко. И только он успел это сказать, как позади группы грохнуло один, потом другой раз. На несколько секунд стало светло, как днем. Все вылезли из ямы, чтобы увидеть, как горит немецкая техника.
— Слышите, какой треск! — в радостном возбуждении заговорил Демченко. — Это патроны рвутся в огне!
И опять команда Журбенко:
— За мной! Отходим по рву до ближайшего нескошенного поля. Там пересидим немного, отдохнем.
Шли около часа. По очереди несли неиспользованные мины. А зарево на дороге потихоньку угасало. Оттуда доносилась автоматная стрельба. Это фашистский патруль прибыл к месту пожара. А через некоторое время раздались еще два сильных взрыва.
— Не иначе фашисты напоролись на наши первые мины! — воскликнул, довольно потирая руки, Журбенко.
Действительно, это было так. Но точно, что произошло на дороге, узнали, когда пришло донесение от подпольщиков. Командир гитлеровского маршевого полка, остановившегося на ночной привал в Маркове, направил к месту взрыва роту солдат на нескольких грузовиках. Он приказал окружить и уничтожить советских диверсантов, пробравшихся через линию фронта. Но две их автомашины подорвались на минах, установленных группой Журбенко. Один грузовик был заполнен солдатами, а вторая машина — специальная, типа штабного автобуса. Рано утром 11 октября к месту диверсии прибыл батальон оккупантов. Прочесав вокруг поля и кустарники, облазив овраги, порыскав по окрестным деревням, фашисты не нашли диверсантов. Группа Журбенко в то утро без потерь возвратилась в расположение отряда.
Небольшой запас мин быстро истощился. Посылать новые группы для минирования было не с чем. Тогда Морозов предложил снять противотанковые мины под Новоивановкой, установленные под его руководством бойцами истребительного батальона за месяц до оккупации района гитлеровцами. Разрешение командования было получено, и вскоре мины были доставлены на базу в Анатольевский лес. На складе оставалось еще около двух десятков килограммов тола, детонаторы, бикфордов шнур и подрывная машинка. Все это тоже пустили в дело. На партизанских минах подорвалось еще несколько вражеских автомашин с солдатами и военным снаряжением.
В дневнике отряда в записи за 12 октября 1941 года упоминается еще одна партизанская операция: выведение из строя почти на полсуток проводной связи штаба вражеской дивизии с полками первого эшелона, занявшими оборону по Сейму, и штабом армии.
Диверсию эту проводили одновременно в двух местах.
Пузанов и Косолапов, пробравшись к Новоивановке, разведали, где разместился походный узел связи немецкой дивизии. Они сняли часовых, забросали противотанковыми гранатами и бутылками с зажигательной смесью два спецавтобуса, в которых были смонтированы кросс, коммутатор и другая аппаратура. Походный узел связи сгорел. Из десятка солдат-связистов лишь нескольким удалось уйти, остальные сгорели в автобусах или попали под пули партизан.
В ту же ночь Черников и Давыдов перерезали телефонный кабель противника под Рыльском.
На другой день Пузанов перед строем отряда отметил самоотверженность и храбрость, проявленные во время диверсии коммунистом Косолаповым, и сообщил, что при первой возможности командование отряда представит его к правительственной награде.
Григорий Афанасьевич был оставлен в тылу врага по его личной просьбе. По состоянию здоровья его сняли с воинского учета, да и возраст был уже под пятьдесят. Как советский работник — председатель сельсовета — Косолапов подлежал эвакуации. Но когда он узнал, что комплектуется партизанский отряд, отказался от эвакуации. Его просьбу удовлетворили, он стал партизаном. Не только под Новоивановкой, но и в других операциях Григорий Афанасьевич не раз отличился смекалкой и храбростью. Летом 1942 года, когда отряд находился в брянской партизанской зоне. Косолапов был представлен к медали «За отвагу».
Заканчивалась третья неделя боевых действий отряда в тылу врага. Партизаны понимали, что война с оккупантами на родной земле только начинается. Неотложным делом было установление связи с соседними отрядами, чтобы взаимодействовать при проведении боевых операций. На связь с хомутовцами, северными соседями, решили направить Анищенкова — он был родом из тех мест. С радостью узнал Анищенков об этом задании, после выполнения которого ему предоставлялась возможность навестить семью, скрытно проживавшую у родственников. Поэтому он спешил:
— Николай Акимыч, разрешите сегодня же и идти. До рассвета одолею полпути, а в следующую ночь буду у соседей.
— Пойдешь завтра в ночь. Алексей Петрович, — ответил ему Пузанов. Но события, развернувшиеся ранним утром 22 октября, не дали возможности Анищенкову уйти на связь с хомутовцами и встретиться с семьей. В седьмом часу утра на северной опушке леса завязалась стрельба. Старшим поста здесь был Демченко, с ним еще двое партизан. Они вступили в неравный бой с внезапно появившимся подразделением гитлеровцев, стремившихся углубиться в лес. Услышав стрельбу, командование направило туда группу Лепкова из десяти партизан. Александр Семенович Лепков до войны работал, как и Косолапов, председателем сельсовета и тоже подлежал эвакуации, но уезжать из родного района отказался, настоял на зачислении в партизанский отряд. Его заранее направили на специальные курсы, а после возвращения в отряд назначили командиром группы. И вот сейчас он, со своей группой и подоспевшим комиссаром Кривошеевым, пришел на помощь Демченко.
Дружный огонь партизан заставил противника залечь. Но гитлеровцы были вооружены автоматами и не жалели патронов. У партизан же каждый патрон был на счету. Маскируясь в лесных зарослях, бойцы вели прицельный огонь из единственного пулемета и «трехлинеек», не давая немцам углубиться в лес. Через некоторое время гитлеровцы прекратили наступление, чтобы вынести на безопасное место раненых, подобрать убитых.
Пузанов через конного связного передал Кривошееву: «…Экономьте патроны, постепенно отходите в направлении базы…»
Передышка длилась всего полчаса. Около двух взводов свежих сил немцев снова возобновили атаку. Им удалось потеснить группу Лепкова в глубь леса. Большого труда стоило Демченко вытащить из-под огня раненного в ногу здоровяка Кривошеева. Но у партизан было суворовское правило: сам погибай, а товарища выручай.
— Товарищ командир, отводите группу, а мы с Демченко прикроем отход, — предложил Анищенков Лепкову.
— Да, иного выхода нет, — согласился командир.
Анищенков и Демченко с ручным пулеметом задерживали противника, пока не кончились патроны. Затем пошли в ход несколько гранат (последнее, чем располагали патриоты), которыми они сразили еще нескольких фашистов. Анищенков и Демченко геройски погибли в неравной схватке, до конца выполнив свой партийный и партизанский долг перед Родиной.
Обобщив донесения командиров групп и постов. Пузанов уяснил обстановку: противник, силами до батальона, при поддержке роты легких танков и минометной батареи окружает лес, двигаясь на партизанскую базу с четырех направлений. Организовав прикрытие со стороны Акимовки, Пузанов успел вывести отряд из не замкнутого еще врагом кольца. Прикрывала отход группа Морозова. При переходе лесной дороги она была обстреляна вражескими пулеметчиками. Ответный огонь отряда усилила подоспевшая группа Лепкова, отходившая с северной опушки леса. Под прикрытием огня двух пулеметных расчетов отряд прошел последнее опасное место. Угроза остаться в окружении противника в Анатольевском лесу миновала.
Гитлеровские подразделения, методично обстреливая перед собой лес из всех видов оружия, подошли, наконец, к тому месту, где, по их предположению, должны были находиться основные силы партизан. По лесу эхом разносилось обращение оккупантов на русском языке, передаваемое через мощный усилитель:
— Внимание! Внимание! Партизаны, вы окружены! Вам не уйти из леса! Кто добровольно прекратит сопротивление, тому будет сохранена жизнь! Если через десять минут вы не сдадитесь германской армии, то все будете здесь уничтожены! — Это обращение было прочитано несколько раз.
— Окружай, гад, окружай! Да только след наш там уже простыл! — зло приговаривал Петр Сухих, подминая сапогами опавшую листву.
— Быстрее уходим, быстрее! Они скоро разберутся, что к чему, — командовал Пузанов.
Ровно через десять минут, как было объявлено, гитлеровцы начали навесным огнем обстреливать партизанскую базу из минометов и легких пушек, а через четверть часа атаковали ее, осыпая лес градом пуль и забрасывая гранатами. Можно себе представить их ярость, когда они сообразили, что база пуста.
Увидев разлитый суп у еще не совсем потухшего костра, фашисты поняли: партизаны только что ушли отсюда. Еще два часа они прочесывали лес, а за это время отряд перешел в соседнее урочище. Противник покинул Анатольевский лес, как говорится, несолоно хлебавши, потеряв в этой схватке больше двух взводов убитыми и ранеными — это по два оккупанта на каждого партизана, ведь в крупецком партизанском отраде тогда было чуть больше тридцати человек.
Нападение на партизанскую базу фашистами готовилось тщательно. Из докладов подпольщиков и разведчиков, находившихся тогда в Крупце, командованию отряда стало известно: фашисты не предполагали партизанских действий и были уверены, что в районе действуют одно или несколько небольших подразделений Красной Армии, перешедших через линию фронта. Командир гитлеровской дивизии отдал приказ командирам полков первого эшелона установить тщательное наблюдение за передним краем, проходившим тогда по Сейму и Свапе, надежно обеспечить стыки между частями. Но почти ежедневно на шоссе взрывались мины, горели автомашины оккупантов. А вскоре была нарушена еще и проводная связь между штабами высокого ранга. Фашистской разведке удалось через предателя-старосту узнать о партизанах и примерном месте их базирования. С передовой был снят батальон гитлеровцев. Перед ним поставили задачу: окружить и уничтожить партизанский отряд в Анатольевском лесу. И немецкий майор доложил своему командованию о полном уничтожении отряда и его базы. Но в докладе его верным было лишь то, что фашисты разрушили пустые партизанские землянки…
Отряд почти неделю маневрировал по редколесьям своего района — около селений Кулемзино, Дугино, Коренское. Дневать иногда приходилось даже в поле, вдалеке от дорог, или в оврагах и кустарниках.
Разведчики, посланные в Анатольевский лес и в прилесные деревни Анатольевку и Акимовку, возвратившись, сообщили: тайники с оружием и боеприпасами на оставленной базе гитлеровцы не обнаружили. От жителей Анатольевки узнали, что полицейские несколько дней тайно охраняли тела убитых партизан Анищенкова и Демченко. Враги рассчитывали, что партизаны или родственники убитых придут, чтобы похоронить их, и тогда, схватив пришедших, можно будет выпытать, где находится отряд. Полицейские пригоняли в лес жителей Анатольевки, требуя назвать убитых партизан. Хотя многие анатольевцы и опознали Анищенкова и Демченко, никто не назвал их имен. После того как полицейские уехали в Крупец, анатольевские патриоты тайком похоронили в лесу геройски погибших партизан. Уже после войны останки Анищенкова и Демченко были перезахоронены в Анатольевке в братской могиле.
Было немало и других примеров патриотизма анатольевцев в ту осень сорок первого. Так, например, Христина Ивановна Гулина без колебаний предоставляла свою хату командованию партизанского отряда для встреч с партизанскими связными и подпольщиками. Супруги Наумовы. Марк Максимович и Федора Павловна, выпекали для партизан хлеб и сушили его на сухари. А Семен Михайлович Тихих доставлял хлеб и сухари партизанам. По доносу того же предателя-старосты оккупанты расстреляли Семена Михайловича.
Приближался праздник Великого Октября. Уйдя со старой базы, отряд сосредоточился в Ивановском лесу Рыльского района. Здесь рассчитывали встретить рыльских и хомутовских партизан. На исходе были патроны, кончалось продовольствие. Боеприпасы, спрятанные в Анатольевском лесу, брать пока не решались. Знали, что гитлеровцы продолжают посылать туда полицейские наряды для наблюдения за бывшей партизанской базой.
База рыльских партизан тоже оказалась разгромленной. Тщательно, обследовав ее, нашли небольшой тайник — около трех тысяч винтовочных патронов, ящик ручных гранат. Каждый получил по сотне патронов и по гранате.
Обосновались в четырех километрах от этой базы, устроили наскоро временные жилища — полуземлянки. Провели еще раз разведку леса и обнаружили в урочище Городовом признаки недавнего лагеря. Как потом узнали от хомутовцев — это их отряд некоторое время размещался в том месте.
От разведчиков, побывавших в Крупце и в Рыльске, командование отряда получило новые сведения об обстановке на фронте, в своем и в соседних районах. Стало известно, что 4 ноября наши войска оставили Курск. В западных районах области оккупанты создают полицейские формирования, сюда прибывают гитлеровские карательные части. Гитлеровцы распространяют слухи о том, что «Москва и Ленинград уже окружены германской армией, войска фюрера подходят к Волге, а советское правительство сбежало из Москвы в Сибирь». Ни одному слову лживой геббельсовской пропаганды партизаны не верили.
Шура Зайцева, побывавшая в Студенке и Акимовке, сообщила о сельских сходах. Немецкий офицер, выступая перед жителями, говорил: германские власти преследуют только тех, кто идет против «нового порядка». Он заявил, что коммунисты и активисты Советской власти, если они явятся для регистрации в полицию или к оккупационным властям, не будут задержаны и могут спокойно после этого жить и работать. И тут же фашист запугивал население: за укрытие коммунистов и партизан виновным грозит расстрел!
Из Новоивановки разведчики принесли листок с приказом оккупантов. Населению предлагалось за вознаграждение выдавать представителям германской армии или местной полиции партизан, а также скрывающихся в районе коммунистов и военнослужащих Красной Армии. Приказ заканчивался предупреждением:
«За их укрывательство виновные будут караться смертной казнью».
Петр Сухих возвратился из разведки по северной части района, принес сведения о сосредоточении в селе Локоть крупного карательного подразделения.
Проанализировав обстановку в своем и соседних районах, командование пришло к выводу о нецелесообразности базирования в Ивановском лесу всем составом отряда. Группы Лепкова и Морозова стали готовиться к переходу на юго-запад района, к объектам нападения. Основная часть отряда временно оставалась на ивановской базе. Руководство подпольного райкома партии и командование отряда не теряли надежды на появление здесь в недалеком будущем соседних Хомутовского и Рыльского партизанских отрядов.
Тем временем в отряде готовились к октябрьской годовщине. Вечером 6 ноября развернули антенну, настроились на Москву.
Партизаны столпились около входа в землянку, горя желанием услышать голос столицы. Из землянки, прихрамывая, вышел комиссар Кривошеев, держа пару наушников с проводом, тянувшимся от радиоприемника. Петр Сухих подскочил к нему:
— Разрешите мне, товарищ комиссар… — Схватив протянутые наушники, моментально надел.
— Коллективное слушание не получится — питание село, — виновато объяснил комиссар. — Пусть товарищ Сухих слушает и пересказывает вам услышанное. Судя по позывным, вот-вот будет передаваться какое-то важное сообщение… — И он ушел, опираясь на палочку. Рана, полученная им в бою 22 октября, еще не затянулась.
— Сухих, ты сразу пересказывай все, что услышишь, — наставлял Петра Лепков.
— Не сомневайтесь. Поручение товарища комиссара выполню в точности.
— Да уж видели, как он тебе поручил. Ты ведь ему чуть пальцы не оторвал вместе с наушниками, — насмешливо заметил Косолапов.
— Давай, чтоб было тихо, а доложу все в точности.
Все притихли, как только Сухих поднял руку:
— Пока только треск в наушниках… Говорит Москва… Работают все радиостанции Советского Союза… Слушайте трансляцию торжественного заседания…
— Москва! Живая, родная! — не удержался Лепков, нарушив тишину. Далеко не дословно пересказывал Сухих доклад на торжественном заседании в Москве, но основное его содержание партизанам было понятно. Окружив Сухих тесным кольцом, они стояли не шевелясь — для них его голос был сейчас голосом Родины.
А в командирской землянке в это время, устроившись возле стоящего посередине стола радиоприемника, Пузанов, Кривошеев и Черников сосредоточенно записывали, стараясь не пропустить ни слова. А когда трансляция закончилась, выключили радиоприемник и вышли из землянки, где их с нетерпением ждали партизаны.
— Расскажите поподробнее. Николай Акимыч, а то ведь Сухих многое не уловил, — попросил Бодулин.
Плотно окружив Пузанова, партизаны внимательно слушали его, и каждому представлялись Москва, зал заседаний, сосредоточенные лица людей, торжественные и суровые слова…
Как только Пузанов замолчал, отозвался Сухих:
— А как здорово в докладе о партизанах, а! Партизаны разрушают тыл фашистов, пришедших на нашу землю!
— Да, братцы мои, будет в войне перелом! — подхватил Лепков. — Смотрите, как уверенно сказано: враг будет разбит, победа будет за нами! Значит, готовится крупное наступление!..
— Погоним фашистов! Может, даже к весне очистим нашу землю от врага, — высказал предположение Бодулин.
— К весне не одолеем. Враг очень силен. А мы все еще разворачиваем свои резервы, — не без иронии заметил Косолапов.
— Погнать их мало! — поправил Бодулина комиссар. — Вы обратили внимание на то, какую задачу ставит Верховное командование? Уничтожить всех до единого оккупантов, вторгнувшихся на нашу землю! И в этом роль партизан немаловажная! — подчеркнул Кривошеев.
Утром 7 ноября партизанский лагерь ожил рано.
Из разведки возвратилась Шура Зайцева, прибыли на базу партизаны, находившиеся в деревнях по заданию командования.
В командирской землянке каждый занимался своим делом: Пузанов готовил доклад, Кривошеев — текст листовки с праздничными известиями из Москвы, Черников — специальную тетрадь с текстом партизанской присяги. У бойцов, кроме чистки оружия, были праздничные заботы: стриглись, брились, некоторые мылись у студеного ручейка, кто-то чистил обувь и одежду. И вдруг стало известно о проходящем в Москве параде на Красной площади. Все сразу заспешили к командирской землянке. Но Сухих, стоявший там, сообщил: «Радио уже выключили, а о параде в Москве Николай Акимович расскажет на собрании».
К 12 часам дня около трех десятков партизан пришли в самую просторную землянку на торжественное собрание. Лишь пятерых здесь не было — они несли охрану базы. Комиссар открыл собрание и предоставил слово командиру отряда Пузанову. Тот от имени подпольного райкома партии и командования поздравил партизан с праздником Октября, потом изложил обстановку на фронтах и в советском тылу, на территории, оккупированной врагом, повторил сообщение о торжественном собрании в Москве и рассказал о состоявшемся параде на Красной площади.
Подводя итоги боевой деятельности отряда за первый месяц, командир отметил отличившихся партизан. Минутой молчания почтили память товарищей, погибших в недавней битве с врагом. Пузанов закончил доклад объявлением решения подпольного райкома партии о рассредоточении отряда и принципе действия групп: днем находиться на лесных базах, а ночью вести разведку, выходить в засады, нападать на полицейские участки.
После доклада состоялось принятие партизанской присяги. Сначала текст ее зачитали полностью, а потом все повторяли за Пузановым клятвенные слова. Первыми поставили подписи под присягой командир и комиссар, а за ними все остальные партизаны.
В конце собрания Кривошеев объявил:
— Каждый должен переписать два-три экземпляра листовки, чтобы сегодня ночью доставить их жителям сел и деревень. У кого неразборчивый почерк — пишите печатными буквами. И обязательно в правом верхнем углу листовки призыв: «Прочти, перепиши и передай в две семьи».
Когда совсем стемнело, одна за другой партизанские группы выступили из лагеря. Разбились по двое, пошли в намеченные села и деревни — понесли их жителям новости из Москвы. Шура Зайцева пошла в Студенок. Подпольный райком предложил ей обосноваться там нелегально и вести разведку через комсомольские подпольные группы. В Михайловку и Нехаевку отправились Пузанов и Черников. На Ивановской базе остались только раненный в ногу Кривошеев, командир группы Журбенко да еще несколько партизан.
Пузанов и Черников вернулись на Ивановскую базу через двое суток, вслед за ними — бойцы из группы Журбенко.
Группам Лепкова и Морозова предстояло к этому сроку сосредоточиться в новых, назначенных им районах. Ночью от них прибыли связные. Группа Морозова, собравшись в условленном месте, у заброшенной лесопилки в северной части Шалыгинского леса, там пока и обосновалась, приспособила для жилья бывшие леспромхозовские теплушки. Партизаны Лепкова остановились под Анатольевкой, построили землянки в трех километрах от старой базы. Оба подразделения распространили листовки, а теперь готовились к нападению на полицейские участки.
Через несколько дней подпольщики сообщили Пузанову: праздничные листовки пошли по хатам. Население района узнало правду о положении на фронтах, слова обращения Коммунистической партии и Советского правительства ко всем советским людям.
Зима в сорок первом наступила необычно рано, почти сразу после ноябрьского праздника. Перед отрядом возникла проблема зимнего транспорта. Где взять лошадей, сани, упряжь? Решили пойти самым простым путем: захватить все это у врага.
В середине ноября группы Журбенко и Лепкова совершили первые налеты на полицейские участки в Большегнеушеве, Михайловке и других селах. Уничтожив более десятка предателей, захватили около тридцати винтовок, пулемет и двенадцать лошадей с упряжью и санями. Вскоре их примеру последовала и группа Морозова, насчитывавшая тогда немногим более двадцати партизан. Устроив засаду у села Ходино соседнего Шалыгинского района Сумской области, они отбили у оккупантов обоз из семи подвод с сеном, конфискованным у колхозников, обезоружили нескольких румынских солдат.
Когда обзавелись зимним транспортом, отряд стал регулярно проводить налеты на полицейские участки в селах западной части района и устраивать засады на дороге Крупец — Рыльск, по которой продвигались вражеские подразделения.
Пузанов, Кривошеев и Черников больше чем по неделе находились в группах Лепкова и Морозова, лично участвовали в подготовке и проведении операций. Тогда же они встретились с большинством подпольщиков и перед каждым поставили задачи на ближайшие месяцы. В Ивановский лес, где базировалась группа Журбенко, они возвратились уже в декабре. Кривошеев привез батарейки радиопитания, переданные ему одним из подпольщиков.
В тот же день прибыл связной от Морозова. Он сообщил первые сведения о соседях — путивльских партизанах: их отряд прошел рейдом по Шалыгинскому району и направился на север. Отряд большой, нападал не только на полицейские участки, но и на гарнизоны оккупантов. В селах, где побывали партизаны, полиции больше нет, старосты тоже не появляются. Там, где позволяло время, проводились собрания: партизаны рассказывали населению о героизме наших войск в битве за Москву, о положении на других фронтах.
Вечером удалось настроить радиоприемник. В сообщении Совинформбюро говорилось, что войска Западного фронта, обороняя подступы к Москве, измотали отборные гитлеровские армии и 6 декабря перешли в контрнаступление. Хваленые гитлеровские армии бегут от Москвы под натиском Красной Армии!
После этого сводки Совинформбюро слушали регулярно. Кривошеев обобщал переданные за неделю сообщения из Москвы и редактировал тексты листовок, еженедельно отправляемых в группы. Там их множили и передавали в села. Население района стало довольно регулярно получать информацию о положении на фронтах. А вести день ото дня были все радостнее. Рассказывая в листовках об успехах Красной Армии под Москвой, подпольный райком партии призывал население не выполнять приказы оккупантов о сдаче зерна, фуража, прятать от них скот, теплые вещи, а тех, кто был способен держать в руках оружие, — уходить в партизаны. И эти призывы действовали. Связной от Лепкова, прибывший 20 декабря, сообщил: в Акимовке, Студенке, Поповке и других селениях появилось много желающих взяться за оружие и громить оккупантов.
Командование отряда, исходя из ситуации, решило провести несколько операций. Для организации их силами групп Лепкова и Морозова в Анатольевку в сопровождении трех партизан отправился Кривошеев — рана его уже зарубцевалась, он лишь немного прихрамывал. Пузанов и Черников остались в группе Журбенко и начали готовить засаду на шоссе в районе Степановки Рыльского района.
Самой успешной была операция, проведенная в конце декабря 1941 года под Крупцом, названная потом ее участниками «Рождественский фейерверк». А было это так.
Прибыв в Анатольевку, где находилась группа Лепкова, Кривошеев ознакомился с обстановкой и вызвал туда группу Морозова из Шалыгинского леса. На другой день партизаны были готовы выступить для нападения на полицейские участки в Студенке и Акимовке. Ждали возвращения разведчиков. Но неожиданно обстановка изменилась. Сучкин и Косолапов, вернувшиеся из разведки, доложили: в семи километрах восточнее Крупца застряли в снежных заносах шесть вражеских грузовиков. Они следовали в сторону Рыльска — видимо, на фронт. Около пятидесяти стариков и женщин, пригнанных полицейскими, весь день расчищали дорогу, но автомашины не прошли и километра. Взвод оккупантов, сопровождавший автоколонну, вечером отправился на полицейских подводах в райцентр, с автомашинами остались только двое караульных.
Через час группа Морозова — двадцать партизан — на пяти санных подводах двигалась к седьмому километру шоссе. С группой ехал и комиссар. Уже за полночь достигли оврага, от которого до неприятельских автомашин, по расчетам Сучкина, оставалось не больше трехсот метров. Подводы оставили в овраге, а сами двинулись пешком по саду, маскируясь среди заиндевевших яблонь. Впереди шли Кривошеев, Сучкин, Давыдов, а примерно в сотне метров от них следовали остальные. Идти было очень трудно. Несколько дней подряд был снегопад, с вечера он сменился метелью. Из-за плохой видимости Кривошеев и Сучкин долго не могли рассмотреть грузовики. Увидели их только когда оказались от них в полусотне метров. Автомашины занесло снегом по самые кабины. Двое караульных в длинных тулупах, с автоматами в руках, неуклюже двигались навстречу друг другу, а сойдясь, поворачивались и шли в обратную сторону, до крайних автомашин. Кривошеев приказал:
— Давыдов, ползком пробирайся к последней автомашине, а ты, Сучкин, к первой. Как только караульные окажутся к вам спиной, нападайте на них. Постарайтесь — без шума…
Давыдов и Сучкин, в трофейных маскхалатах, поползли каждый к «своей» автомашине. Достигнув цели и притаившись, они выжидали удобного момента для нападения.
Но одновременного нападения не получилось. Как только гитлеровец, двигавшийся в сторону последней машины, повернулся. Давыдов выскочил из-за нее и нанес ему удар ножом. Немец сначала присел, а потом растянулся на снегу, не издав ни звука. Давыдов схватил его автомат и снова, укрывшись под автомашиной, стал наблюдать за действиями Сучкина.
Второй караульный, не дойдя до края колонны, вдруг обернулся и, увидев своего напарника лежащим на снегу, тут же выхватил из-за пояса ракетницу и выстрелил. Зеленая ракета, высоко взметнувшись, рассыпалась на множество искр, осветив окрестности. Сучкин прицелился, нажал на спуск. Сраженный пулей, второй охранник упал. И тут же послышалась команда Кривошеева:
— Морозов, займи с отделением оборону со стороны Крупца. Всем остальным — по два человека на машину — и чтобы немедленно каждая горела! Сливайте из баков бензин. Облить грузовики и поджечь.
Давыдов, подбежав к последнему грузовику, залез в кузов и наткнулся на две бочки. Вдвоем с Косолаповым они выбросили их на снег. С трудом отбили прикладами туго завинченные пробки. Давыдов закричал:
— Есть две бочки бензина! Сюда с ведрами! Чего там валандаться, сливать из баков!
А Сучкин продолжал осматривать грузовики. В одном из них он обнаружил валенки, полушубки и другие теплые вещи. Он сразу же доложил об этом Кривошееву, предложив нагрузить ими подводы.
— Не успеем. Надо скорее поджигать автомашины и уходить, — ответил комиссар. Но Сучкин настаивал:
— Давайте разгрузим одну автомашину, товарищ комиссар. Подожжем ее последней. Ведь другого случая обуть и одеть партизан может и не представиться!
— Посылай за подводами! Да что б все мигом! — согласился Кривошеев.
Уже через полчаса подводы, нагруженные трофеями, возвращались к оврагу. Пять грузовиков догорали, запылал и последний, шестой. Вдруг раздался сильный взрыв. Из кузова одной автомашины в разные стороны полетели разноцветные снопы пламени, образовав своеобразный фейерверк, — наверное, взорвался ящик с сигнальными ракетами.
— Получайте, господа фрицы, рождественский подарок! — пошутил Косолапов.
Партизаны уходили все дальше. Вскоре они услышали стрельбу из автоматов и винтовок. Морозов заметил с десяток подвод, вынырнувших из темноты на освещенную пожаром часть заснеженной дороги.
До взвода гитлеровцев и столько же полицейских, развернувшись в цепь, попытались настигнуть «диверсантов», ведя огонь наугад. Но партизаны, вскочив в сани, быстро оторвались от фашистов, и те вскоре прекратили преследование.
От шести вражеских автомобилей на черном от копоти снегу остались только скелеты кузовов да обгоревшие моторы. А взрывы разноцветных ракет подсказали партизанам название этой операции — «Рождественский фейерверк».
В четвертом часу утра 25 декабря группа Морозова вступила в Акимовку. Окружив полицейский участок, она обезоружила находившихся там десятерых полицейских. Партизан поначалу удивило то, что ни один из них даже не попытался оказать сопротивление. Потом выяснилось, что их в полицию загнали силой. Все они стали проситься в партизаны. Их просьбу удовлетворили. Три «полицейские» лошади с упряжками тоже перешли в собственность отряда.
В Анатольевский лес прибыли уже утром, когда совсем рассвело. Находившиеся здесь бойцы группы Лепкова радовались успеху «морозовцев», а особо — захваченным ими теплым вещам, которых было больше сорока комплектов.
Кривошеев пробыл в Анатольевском лесу еще два дня. Под его командованием были проведены еще несколько боевых операций — разоружены полицейские участки в Студенке и в двух наиболее крупных селениях южной части района.
Утром 28 декабря Кривошеев возвратился в Ивановский лес. Доложил Пузанову о налетах на оккупантов, разоружении полиции, о боевом настрое партизан в Анатольевском лесу, о новом пополнении, влившемся в отряд. А в отрядном дневнике появилась короткая запись, датированная 25 декабря 1941 года:
«Группа под командованием комиссара Кривошеева уничтожила 6 автомашин противника».
Теперь решили весь отряд сосредоточить в районе Анатольевки и провести рейд по району.
Анищенков А. П.
1939 г.
Бодулин Т. Л.
1960 г.
Давыдов И. И.
1946 г.
Лепков А. С.
1946 г.
Журбенко И. М.
1945 г.
Кривошеев С. Г.
1960 г.
Зайцева А. А.
1940 г.
Демченко И. Я.
1940 г.
Морозов Р. М.
1940 г.
Пузанов Н. А.
1941 г.
Сучкин К. Л.
1940 г.
Черников Г. Т.
1940 г.
Щура Зайцева пришла на ивановскую базу без вы вызова. Поскольку она появилась неожиданно, Пузанов понял, что привело ее сюда какое-то важное и срочное дело. Зайцева доложила: дна дня назад явочную квартиру в Никольникове посетил неизвестный мужчина, который оставил записку с предложением о встрече хомутовских и крупецких партизан вечером 31 декабря в этой хате. У Пузанова возникло сомнение.
Чтобы не попасть в ловушку оккупантов, для уточнения послали в Хомутовский район Петра Сухих.
Одетый по-крестьянски, Сухих отравился на задание на шустром мерине, запряженном в розвальни. Тридцатикилометровый путь до села Поды он проделал вполне благополучно за шесть часов. По адресу и паролю, данным ему командованием отряда, Сухих встретился в селе со связным Хомутовского подпольного райкома партии, через которого получил подтверждение назначенной встречи.
В Никольниково срочно выехал Черников. Часто бывая здесь, он близко познакомился с мельником Савелием Шулешовым, убедился, что человек этот питает лютую ненависть к оккупантам и предателям Родины. С первых дней оккупации района фашистами старик помогал сначала красноармейцам, выходящим из окружения, а потом передавал партизанам оружие, патроны, гранаты, подобранные в местах боев, делился продовольствием. А когда подпольный райком партии попросил, чтобы его хата стала явочной квартирой партизан, он согласился без колебаний. С тех пор Шулешов добросовестно выполнял все поручения партизанского командования.
Черников знал, что мельник сейчас болен — у него сильнейшее воспаление легких. Он вез ему лекарства из партизанской аптечки. Жена мельника предполагала, что перед Новым годом кто-то должен наведаться «из леса», но не ожидала появления Черникова в такую рань — еще и третьи петухи не пропели.
Войдя в избу, Черников первым делом справился о здоровье дяди Савелия.
— Спит сейчас, — устало вздохнула женщина. — Часто бредит. А в бреду ругает фашистов и полицаев. Я уж боюсь. Неровен час, зайдут, окаянные, а он наговорит при них лишнего. Ведь спалят хату, ироды, а то и нас расстреляют или повесят…
Целый день пробыл Черников в хате мельника. А когда уже стемнело, в дверь хаты осторожно постучали. Хозяйка открыла, и в комнату вошел молодой парень. Несмотря на небольшую бородку, видно, недавно отпущенную, Черников без труда узнал в нем Колю Лазунова, младшего брата секретаря Хомутовского подпольного райкома партии Сергея Николаевича Лазунова. Разговаривали больше часа. Проинформировали друг друга о работе подпольных райкомов партии, о партизанских отрядах и силах противника в своих и в соседних районах. Договорились, что в начале января хомутовцы разгромят гарнизон оккупантов в Хомутовке, крупецчане проведут рейд по своему району — ликвидируют полицейские участки в селах северной его части. Одновременные действия партизан соседних районов будут более чувствительны для врага…
Незаточенным концом карандаша Пузанов водил по карте, еще раз уточняя план задуманного командованием стокилометрового рейда. Столь дальний переход предпринимался впервые и поэтому надо было соблюсти наибольшую осторожность. Главное — не растрачивать силы на стычки с полицейскими группами в селах. Важно сберечь их для главного удара.
И все же без стычек не обошлось…
На рассвете отряд проходил селение Щекино. Вовсю горланили петухи, до которых еще не добрались пока оккупанты, кое-где слышался лай собак, но нигде не было огоньков! Жители еще не просыпались. И только на южной окраине из одной хаты выбежала наспех одетая пожилая женщина.
— Здравствуйте, вы партизаны, да? Я сразу догадалась.
— Ну, а если не партизаны? — улыбнулся Пузанов.
От волнения женщина тяжело дышала и говорила очень сбивчиво:
— Да тут такое дело. Полицаи наши… Житья от них нет. Грабят, насильничают…
— Где они находятся? — спросил Пузанов.
— В бывшем правлении. Они всегда там по ночам сидят. Пьют самогон да над девками глумятся.
— Сколько их там?
— Семь или восемь — не знаю точно. Иногда к ним приезжают из районной полиции по десять и больше полицаев. Вместе они лазят по хатам, забирают последний хлебец и скотину.
— Смелая вы женщина. Молодец! Ну, успокойтесь. Идите домой, ведь холодно. А с полицаями мы на своем языке поговорим.
Как только женщина скрылась за дверью своей хаты, группа Журбенко направилась к стоящему поодаль большому деревянному дому. Партизаны бесшумно и быстро окружили его. Командир группы разбил прикладом оконное стекло и громко прокричал:
— Предатели! Вы окружены партизанами! Выходите по одному и бросайте оружие! Если окажете сопротивление, будете все уничтожены!
С минуту было тихо. Вдруг на противоположной стороне дома, выходящей на подворье, упала оконная рама, а из окна выскочил здоровенный детина. Он побежал в соседний двор. Давыдов дважды выстрелил ему вдогонку из карабина. Полицай упал и больше не шевелился. Все затихло. Журбенко еще раз предложил полицейским сдаваться. Вдруг из разбитого окна ему прямо под ноги упала граната. Командир группы не растерялся. Он мгновенно отбросил ее от себя, а сам упал, прижавшись к стене. Как только граната взорвалась, из окна выскочил еще один полицейский. Он побежал, но пуля, посланная кем-то из партизан, догнала его. Поняв, что находившиеся в доме сдаваться не собираются, партизаны бросили в окна несколько гранат. Прогремели взрывы. Вскоре открылась входная дверь. На пороге показался полицай с поднятыми вверх руками.
— Сколько еще вас там? — спросил его подбежавший Черников.
— Живых там нет. А было нас восемь, — трусливо оглядываясь по сторонам, ответил предатель.
Журбенко и еще двое партизан осмотрели дом, вынесли из него винтовки убитых полицейских.
— Что будем делать с пленным? — спросил Журбенко Пузанова.
— Днем у жителей разузнаем, что он за птица, тогда и решим, — ответил командир отряда.
Уже рассветало, когда прибыли в Кулемзино. Сюда ночью добралась и группа Лепкова. Днем провели собрание жителей. Впервые за время оккупации руководители подпольного райкома партии и командование отряда открыто встретились с населением. Кулемзинцы убедились в том, что партийные и советские руководители не «убежали в Сибирь», как об этом им говорили старосты и полицейские и писалось в оккупантских газетках, а возглавляют партизанскую борьбу с ненавистным врагом. Пузанов рассказал им о разгроме Красной Армией немецко-фашистских войск под Москвой, о партизанском движении, развернувшемся на оккупированной врагом территории. Он призывал всех идти в ряды народных мстителей. И была большая просьба к хозяйкам — напечь как можно больше хлеба и насушить сухарей. Пузанов тут же приказал начхозу Бодулину развезти по хатам муку.
— Да поберегите вы свою муку, она вам еще пригодится. А мы вам хлеба напечем из нашей, кулемзинской, — сказала одна женщина.
— Не надо, не надо муки! — дружно поддержали ее все женщины. — У нас есть пока из чего печь хлеб! — наперебой кричали они.
Там, где действовали партизаны, оккупанты чувствовали себя не очень уверенно — отряд не позволял им безнаказанно разбойничать в районе, в иные селения враг вообще опасался заглядывать. Боялась партизан и местная полиция. Поэтому хлеб у здешних сельских жителей в ту зиму еще был. Откуда крестьянкам было знать, что мука, которая была у партизан, взята ими на мельнице, работающей на оккупантов. И Пузанов обратился к ним:
— Женщины! Родные! Это ваша мука. Немцы ограбили вас, мы отняли у них. А нам с собой лучше возить хлеб и сухари. А когда у нас не будет ни того, ни другого, то мы уверены, что вы всегда разделите с нами последний каравай.
Партизаны развезли мучные кули по дворам, а подводы нагружали печеным хлебом и сухарями.
На второй день в Кулемзино пришла группа Морозова. Командованию отряда стало известно, что во многих селах Шалыгинского района появились карательные части оккупантов. Вчера они вели разведку лесных хуторов. На одном из них группа Морозова столкнулась с дозором вражеской разведки и уничтожила его. В группе появились первые трофейные автоматы.
Дальше путь партизан лежал в деревню Акимовку. Остановились в центре, на окраинах выставили охранение. Сначала улица была пуста, но как только жители узнали, что прибыли партизаны, все пошли к ним. Первыми, конечно же, прибежали радостные, возбужденные ребятишки. С присущим им любопытством рассматривали бойцов, их вооружение и снаряжение.
— Дядя командир, а полицаи, значит, неправду говорили, что всех партизан еще осенью побили? — спросил Пузанова шустрый паренек лет десяти, с рыжими кудряшками, торчавшими из-под большой отцовской шапки.
— Неправду, хлопчик, — ответил Пузанов. — Мы, как видишь, живы и здоровы. Вот что, хлопцы, — обратился он к ребятишкам. — разделитесь на группы и быстренько оповестите жителей, чтобы шли сюда на собрание. В крайних хатах обязательно побывайте.
— Дяденька, не начинайте без нас! — убегая, крикнул один из ребят. Большой нужды в оповещении, как потом выяснилось, не было. Жители сами шли туда, где остановились партизаны. Всем хотелось их увидеть и услышать.
— Начинайте! — торопили старики. — Почти все уже пришли. Поспешите, а то могут фашисты нагрянуть, — волновались они.
Собравшиеся внимательно слушали выступления Пузанова и Кривошеева, задавали им вопросы, высказывали жалобы на жестокость оккупантов и их пособников, забирающих у крестьян все, что не успели надежно припрятать.
Такой же сход прошел в селе Студенок, куда отряд пришел 5 января…
Шура Зайцева подходила к Крупцу, волоча за собой санки с незатейливой поклажей — небольшие мешочки с мукой и просом. В то время немало таких прохожих можно было встретить на зимних дорогах и в селениях. Как правило, это были городские жители, менявшие одежду, мыло, спички на продукты питания. Ей сказали, что на окраинах Крупца выставлены посты из венгерских солдат. Шура считала, что это лучше, чем немцы или полицейские. Первые очень бдительны, а вторые могут ее опознать. Поэтому она решилась пойти в Крупец днем, через вражеский пост. Стараясь казаться спокойной, предъявила остановившему ее постовому паспорт. Венгерские солдаты пропустили Шуру в село.
И вот она в доме Ирины Андреевны.
— Здравствуй, родная моя! Замерзла небось, — обрадованно встретила девушку хозяйка дома. Ну, раздевайся, погрейся у печки. Обед почти готов, сейчас горячим картофельным супом накормлю. А больше нечем кормить тебя, Шурка! — сокрушенно сказала она. — Хорошо, что картошку удалось припрятать, а то все подчистую забирают фашисты проклятые.
Когда они уже сидели за столом, Ирина Андреевна спросила:
— Как же тебе удалось пройти? Ведь кругом патрули вражеские…
— На посту стоят мадьяры. Покрутили-покрутили мой паспорт, да и пропустили. Мне показалось, что они больше вид делают, что проверяют, — ответила Шура, принимаясь за еду.
Ирина Андреевна рассказала Шуре немало новостей. На второй день после того, как сгорели под Крупцом застрявшие в снегу вражеские автомашины, сюда понаехало много фашистского начальства. Всех шоферов и солдат, что находились при сгоревших автомобилях, обезоружили и куда-то отправили под конвоем. Установлен комендантский час — с шести вечера до семи утра. Позавчера сюда прибыли две вражеские части — одна из немцев, а другая венгерская. В каждой — до трех сотен солдат и офицеров. Второй день прибывают откуда-то насильно мобилизованные фашистами полицейские. Их размещают в школе. Уже больше ста человек их там набралось. А сегодня с утра и до обеда гитлеровские офицеры проводили с ними занятия в поле…
— Тетя Ирина, во что бы мне одеться? Я хочу пройтись по селу, узнать, к чему готовятся оккупанты.
— А разве можно тебе идти? Да тебя сразу узнают местные, а среди них могут оказаться и предатели, фашистам выдадут. Нет, лучше я сама схожу.
— Мне нужно видеть все своими глазами. Да вы не волнуйтесь, я на часок, не больше.
— Ну разве что на часок. Потом я пройду по окраинам, зайду кое к кому.
Когда, одетая в старомодную шубу и выцветший полушалок с бахромой, Шура вернулась в избу, Ирина Андреевна, улыбаясь, сказала:
— Вижу, все благополучно. Теперь мой черед идти.
На окраине села она завернула к Фекле-самогонщице. Там пьянствовали полицейские. Многое узнала Ирина Андреевна из их развязных разговоров. За пятнадцать минут до комендантского часа она вернулась домой. Зайцева уже волновалась, не случилось ли что.
— Шурка, партизаны кругом в селах. Сама слышала, как пьяные полицаи переговаривались между собой у шинкарки — партизаны громят в селах полицейские участки. По всему видно, завтра утром против них выступают немцы и отряд полицейских. На школьном дворе обоз готовят — больше ста подвод, а ездовыми — немцы. Знать, не надеются, что везде проедут на своих автомобилях. У предателей настроение подавленное — боятся, стервецы, что партизаны снесут им головы.
Зайцева несколько минут молчала, сопоставляла выводы из увиденного самой с рассказом Ирины Андреевны.
— Тетя Ирина, родная! Вашим сведениям цены нет! Надо немедленно предупредить наших. Я иду в Студенок.
— Как же ты пойдешь. Шурка? Ведь ночью отсюда выйти гораздо труднее, чем днем.
— Ничего не труднее, тетя Ирина. Пойду полем, подальше от дорог.
— Полем? Там же сугробы по пояс.
— Да, снега много, идти будет тяжело. Эх, лыжи бы какие-нибудь, чтоб напрямик проскочить!
— Есть лыжи, Шурка! На чердаке они! Но тяжелые, самодельные. Уже и не помню, с каких времен лежат.
Засохшие крепления из сыромятной кожи размочили кипятком, подогнали по валенкам Шуры. Ирина Андреевна уговорила гостью надеть мужские брюки, уверяя, что в них будет удобнее идти на лыжах.
В полночь, миновав огороды, Зайцева напрямик пошла полем, на рассвете пришла в Студенок, где уже несколько суток стоял партизанский отряд.
— Шура! Из Крупца? Как же ты добралась ночью? — обрадованный Пузанов забрасывал ее вопросами.
— Да вот, пришла… Сейчас сниму пальто и все по порядку доложу.
Одежда и платок Шуры были покрыты обледенелой снежной коркой, и Пузанов понял: нелегко было идти разведчице в такую погоду. А она шла, торопилась сквозь пургу и ночь. Видно, очень важные вести принесла.
Партизаны, как смогли, позаботились о Шуре. Кто-то уже нес ей в алюминиевой кружке кипяток с сахаром. Пузанов отрезал и подал девушке краюху хлеба.
А через несколько минут Пузанов, Кривошеев и Черников слушали донесение разведчицы.
— Значит, нельзя терять времени, надо срочно выслать конную разведку, чтобы точно узнать, когда ждать немцев и полицейских, — сказал Пузанов, когда Шура закончила свой рассказ.
Мнение командира поддержали комиссар и начальник штаба: конная разведка необходима, действовать надо немедленно.
Вернувшись, конники доложили, что каратели выступили из Крупца на санных подводах в двух направлениях. Около батальона продвигается по дороге на Рыльск. Другой отряд прошел Новоивановку, направляется в Студенок. Было ясно: оккупанты, идущие по дороге на Рыльск, спешат перекрыть партизанам путь отхода на север, заставить их идти в Анатольевский лес, на опушке которого их ждет засада.
Пузанов повел отряд ускоренным маршем из Студенка. Чтобы сбить с толку противника, прошли километра два в направлении Анатольевки, а затем круто развернулись, почти на 180 градусов, и двинулись в сторону села Щекино по заметенному снегом проселку.
Поздно вечером вступили в Михайловку. Здесь решили разместиться на ночь. Но отдыхали не все. Нужно было подробно разузнать обстановку в ближайших селениях. По распоряжению командира туда немедленно выслали разведку. Донесения разведчиков порадовали: в Нехаевке, Яньковке, так же, как и в Михайловке, полиция разбежалась несколько дней назад, узнав о разгроме полицейского гнезда в Щекине.
Утром отряд построился в центре села, где должен был состояться сельский сход. Жители собрались быстро. Пузанов рассказал им о разгроме Красной Армией гитлеровских войск под Москвой, подчеркнул при этом, что советским людям еще предстоит приложить много усилий на фронте, в тылу и на оккупированной территории, чтобы изгнать фашистов с советской земли.
В то самое время, когда в Михайловке проводился сход, отряды карателей, охватив полукольцом Анатольевский лес, начали его прочесывание. Потратили на это целый день, но не нашли в лесу ни одного партизана. Поздно вечером в Студенок прибыл из Глухова еще один вражеский отряд, командир которого имел полномочия командования всеми карательными силами, сосредоточенными оккупантами в Крупецком районе. Днем 8 января каратели снова нагрянули в селения Студенокского и Акимовского сельсоветов в поисках партизан. Они повторно направили усиленные дозоры в Анатольевский лес. А Крупецкий партизанский отряд в то время продолжал рейд по деревням и хуторам Нехаевского, Большегнеушевского и Макеевского сельсоветов. Еще в трех селах были разгромлены полицейские участки и проведены сходы жителей.
Неоценимую помощь оказывали партизанам селяне. Вот один пример. Когда утомленный продолжительным рейдом отряд расположился в селе Большегнеушево, к Пузанову вдруг привели трех подростков.
— Откуда, хлопцы? — осведомился командир.
— Из Макеева мы. — в один голос отозвались ребята.
Перебивая друг друга, они рассказали, что в их селе больше ста оккупантов, примерно на тридцати подводах, остановились на ночлег в северной части села, по десять-пятнадцать человек в хате. Офицеры находятся в доме, где несколько дней тому назад партизаны уничтожили группу местных полицаев.
В полночь партизаны неслышно подошли к селу Макеево. Вблизи села спешились, замаскировали подводы в кустарниках. Группы Лепкова и Морозова залегли в засаде на пути возможного отхода противника из Макеева. А группа Журбенко скрытно подобралась к северной окраине, сняла двух часовых, окружила дом, в котором спали вражеские офицеры. Сначала окна и двери окруженного дома забросали гранатами, тут же открыли огонь. Пятеро фашистов, пытавшихся удрать из окруженного дома, были убиты. Услышав стрельбу, из хат начали выскакивать полуодетые немецкие солдаты. Лишь некоторые из них вели беспорядочный огонь, а большинство стремилось «унести ноги». Этого только и ожидали партизаны, находившиеся в засаде на противоположной окраине села. Они открыли по удирающим гитлеровцам прицельный огонь. В этом смелом налете отряд уничтожил несколько десятков карателей, захватил много лошадей, оружия, патронов, гранат.
Поход крупецких партизан принес отряду добрую славу среди местного населения. Люди воочию увидели, как громят врага народные мстители. И вливались в отряд все новые и новые силы. Уже одно то, что за крупецким отрядом из семидесяти человек гонялось больше двух батальонов противника, имело важное значение. Ведь эти вражеские силы, не дойдя до передовой, были скованы партизанами здесь, на курской земле. Пусть и небольшая, но все же помощь фронту!
Слов нет, трудно было тогда еще малочисленному партизанскому отряду одному бороться с превосходящим в полтора десятка раз по силе противником. Поэтому руководителями Хомутовского и Крупецкого подпольных райкомов партии был сделан вывод — совместные удары сильнее. После недельного рейда, завершившегося успешным ночным нападением на оккупантов в Макееве, Крупецкий отряд пошел на соединение с хомутовцами.
В селе Поды Хомутовского района, куда отряд прибыл морозным январским утром, в заставе находилось одно из подразделений партизан-«ворошиловцев». Пузанов и Кривошеев сразу выехали в поселок Георгиевский, чтобы встретиться с руководителями Хомутовского партийного подполья. Сергей Николаевич Лазунов — секретарь здешнего подпольного райкома партии — тоже давно ожидал личной встречи с Пузановым. Он уже знал о многих боевых делах крупецчан, но ему хотелось знать больше, и он подробно обо всем расспрашивал Пузанова и Кривошеева.
Хомутовцы, в свою очередь, рассказали о своей подпольной деятельности, о проведенном недавно совещании, на котором создано единое командование отрядом имени Ворошилова, состоящим из окруженцев, и Хомутовским отрядом.
Руководители Крупецкого подпольного райкома партии выразили свое согласие с действиями отряда под единым командованием. Речь шла не об объединении отрядов, а именно о координации их действий, нанесении совместных ударов. Обговорив с хомутовцами детали дальнейших совместных действий, крупецчане сразу направили в свой район нескольких коммунистов для вовлечения в отряд населения. Уже через несколько дней стали прибывать на подводах группы новичков, вооруженных подпольщиками трофейными винтовками. Кроме того, направленные в район коммунисты, вместе с подпольщиками из Крупца провели работу среди только что сформированных оккупантами полицейских групп. Более двадцати человек, насильно мобилизованных в полицию, с оружием, выданным им оккупантами, ушли к партизанам.
В Хомутовском районе с каждым днем становилось все больше партизанских селений. Вскоре народными мстителями контролировалось уже больше половины его территории. Оккупанты начали подтягивать новые части карателей, вооружать полицейские подразделения пулеметами. Видя это, объединенное партизанское командование усилило заставы для надежного удержания занимаемой зоны.
Почти до конца января Крупецкий отряд находился в заставах — сначала в Подах, потом в Большой Алешне, Нижнем Чупахине и в Надейке. Одновременно частью сил участвовал в совместных боевых операциях. Самая крупная из них — ликвидация вражеского гарнизона в Хомутовке. Кроме карательного батальона, здесь при сельскохозяйственной комендатуре имелось специальное воинское подразделение оккупантов численностью до сотни человек. Сельхозкомендатура занималась поставками продовольствия для нужд вермахта, то есть занималась исключительно грабежом населения. Населенным пунктам доводились определенные задания по сбору продовольственного зерна, фуража, мяса и молока. В свою очередь, в сельских управах эти задания развёрстывались по отдельным дворам. Делалось это уже не впервые, в иных селениях население голодало само, а если и были продукты, то их старались понадежнее прятать. Вот и приходилось оккупантам держать при сельхозкомендатурах специальные карательные подразделения.
После ночного нападения партизан вражеского гарнизона здесь не стало. Многие каратели были убиты, остальное спаслись бегством.
А еще через два дня в результате ночного нападения партизанских отрядов перестал существовать гарнизон карателей в Амони. 12 февраля отряды внезапно напали сначала на подразделение оккупантов, размещавшееся в Воиновых Прудах, а затем на подразделение гитлеровцев, охранявшее действующую мельницу в деревне Кольтичеево. Свыше двадцати возов зерна, доставленного сюда оккупантами для размола, партизаны раздали населению, оставив в отрядных обозах небольшой запас для своих нужд.
Приток населения в ряды партизан с каждым днем усиливался. К концу февраля в отрядах имени Ворошилова и Хомутовском насчитывалось около восьмисот партизан, а в Крупецком — больше ста двадцати. Это уже было крупное формирование народных мстителей на западе Курской области, способное наносить сильные удары по гитлеровцам. Но мало было патронов, особенно к отечественному оружию. Поэтому расходовали их экономно, избегали продолжительных боев с оккупантами.
Особенно заметно отряды пополнились в день годовщины Красной Армии. Во многих селах Хомутовского, Крупецкого. Рыльского районов партизаны провели собрания жителей, на которых выступили члены подпольных райкомов партии, командиры и политработники, призывая население вступать в ряды партизан. Молодежь вступала в отряды на этих же собраниях. Некоторые приходили с винтовками и лаже с небольшим запасом патронов. Все это еще осенью было подобрано в местах боев, а сейчас извлечено из тайников. Большую радость доставили всем тогда листовки, сброшенные советским самолетом. Военный совет Брянского фронта поздравлял всех партизан и подпольщиков, воинов Красной Армии, оказавшихся в окружении вражеских войск, всех советских людей, находящихся на оккупированной врагом земле, с праздником — днем Красной Армии и Военно-Морского Флота. В листовке содержались призывы не давать покоя врагу, всячески помогать нашим войскам в его разгроме. Эти листовки были прочитаны на сходах и расклеены во многих селениях на самых видных местах.
В конце февраля в поселке Георгиевском встретились руководители подпольных райкомов партии и командиры партизанских отрядов Хомутовского и Крупецкого районов Курщины и Червонного района Сумской области. Украинские гости рассказали курянам о проведенной ими совместно с отрядом под командованием Гудзенко операции на станции Хутор-Михайловский. Операция на этом крупном железнодорожном узле была приурочена к 23 февраля. Было уничтожено более пятидесяти гитлеровцев, захвачено много оружия и боеприпасов. Командовал объединенным отрядом Илларион Антонович Гудзенко. Кадровый командир Красной Армии, он оказался со своим подразделением в окружении врага. В Хинельском лесу им был создан партизанский отряд, который успешно проводил боевые операции. Во время этой встречи зашел разговор о крупном вражеском гарнизоне в селе Сопыч Червонного района, стоящем на стыке трех областей — Сумской, Курской и Орловской, на границе Украины с Россией. Еще в старину об этом селе говорили: «Петух в Сопыче поет сразу на три губернии». Договорились о совместной операции. Было известно, что гитлеровцы превратили там в неприступный бастион каменное здание бывшей церкви.
Внезапный налет и ночной бой не принесли ожидаемых результатов. На второй день тоже не удалось выбить из каменного здания засевших там немцев. Тогда партизанские командиры пошли на хитрость. Они инсценировали отход своих сил из села, заранее устроив засады на возможных путях преследования противником. Обмануть врагов удалось. Как только они вывели свои основные силы из церкви и бросили их на «отступающих» партизан, Хомутовский отряд, замаскированный на окраине села, овладел каменным зданием, уничтожив обороняющееся там вражеское подразделение.
Отряды Крупецкого и Червонного районов, находящиеся в засадах, обрушили огонь на противника, выступившего из села. Оказавшись под сильным партизанским огнем, оккупанты в спешке поворачивали обратно, надеясь укрыться в стенах церкви. А там их встречали огнем хомутовцы.
В этой операции четырьмя отрядами было уничтожено не менее половины вражеского гарнизона. Уцелевшие вояки удрали в село Усмань — центр Червонного района. Наши отряды тоже имели потери: одиннадцать человек убиты, двадцать три получили ранения. В бою был ранен в плечо командир Крупецкого отряда Пузанов. Превозмогая боль, он продолжал командовать отрядом до полного разгрома вражеского гарнизона.
Здоровье Пузанова после ранения улучшалось медленно. Раздробленное плечо долго не заживало, держалась высокая температура, мучили головные боли. У хомутовцев был врач, но не было необходимых медикаментов, чтобы снять боль и ускорить заживление раны. Командир крепился, старался не показывать своего болезненного состояния, но было видно, каких больших усилий ему это стоит.
В то время почти ежедневно группами и поодиночке прибывали желающие вступить в ряды партизан. В одной из групп пришел в Крупецкий отряд капитан Исаев. Родом он был из Золотаревки, что под Крупцом. Его в отряде знали многие. Исаев юношей участвовал в гражданской войне, после ее окончания и до начала Великой Отечественной войны был хозяйственным руководителем в своей и в соседних областях. Когда гитлеровцы напали на нашу Родину, его призвали в Красную Армию. В боях с фашистами на белорусской земле Исаев был ранен, попал в плен. Оттуда ему удалось бежать вместе с группой командиров и политработников. Придя на родину, узнал от родителей о партизанах. Подпольщики помогли ему встретиться с членами подпольного райкома партии Журбенко и Черниковым, находившимися в то время в разведке. С ними Исаев и прибыл в отряд, действовавший тогда в Хомутовском районе. Члены подпольного райкома партии единодушно решили утвердить его командиром партизанского отряда: его хорошо знали, ему верили. Пузанова освободили по его личной просьбе. Он остался в должности секретаря подпольного райкома партии.
Весть об освобождении Пузанова от командования отрядом сразу же разнеслась среди партизан. Многие из них высказывали свое сожаление по этому поводу. Партизаны высоко ценили командирскую осмотрительность Пузанова, его смелость в принятии решений, хладнокровие и личную храбрость в схватках с врагом. Они также видели его постоянную заботу о подчиненных. Пузанов был прост в обращении с людьми. Особенно это было заметно в минуты отдыха. Он как-то сразу преображался. С лица исчезала озабоченность, из молчаливого, замкнутого он как-то быстро становился веселым, общительным. Заразительно смеялся, услышав какую-либо острую шутку или анекдот, да и сам любил при случае рассказать веселую историю, забавно изображая ее участников в лицах.
Пузанова понимали с полуслова. Каждый из партизан стремился как можно лучше выполнить его приказ или просьбу. Акимыч — так его называли в отряде, подчеркивая этим свое особое уважение к командиру.
В тот же день состоялось построение отряда. Личному составу был представлен новый командир — капитан Исаев. Громким дружным «ура!» было встречено сообщение о решении подпольного райкома партии присвоить отряду имя легендарного героя гражданской войны Чапаева. С того дня Крупецкий партизанский отряд стал носить имя замечательного комдива и старался оправдать это имя, по-чапаевски драться с оккупантами.
Для подавления партизанского движения, развернувшегося зимой 1942 года на западе и северо-западе Курской области и в прилегающих районах Сумщины и Брянщины, гитлеровцы отвлекли с фронта немалые силы. Но 108-я пехотная дивизия и другие части оккупантов, прибывшие сюда для уничтожения партизан, несли большие потери, в результате неожиданных налетов народных мстителей. Каратели не смогли выполнить задачу, поставленную перед ними гитлеровским командованием. А партизанские отряды тем временем крепли, численно росли. Этому способствовали совместные боевые операции, проводимые по единому плану.
9 марта 1942 года в урочище Колячек, в помещении конторы бывшего Хомутовского леспромхоза, собрались на очередной совет командиры и комиссары партизанских отрядов Хомутовского и Крупецкого районов Курской области, Путивльского и Червонного районов Сумской области и отряды окруженцев имени Ворошилова № 1 и имени Ворошилова № 2.
Обсудив обстановку, договорились о совместных действиях на ближайшие две недели. Определили объекты для нападения, когда и как провести боевые операции.
Накапливая силы вокруг Хомутовской партизанской зоны, противник сосредоточил в селе Старшее и в прилегающем к нему поселке крупный гарнизон. Его разгром взяли на себя Путивльский отряд под командованием Сидора Артемьевича Ковпака и отряд имени Ворошилова № 1, командиром которого был Георгий Федорович Покровский, кадровый офицер Красной Армии, окруженец. Боевые задачи получили и все остальные отряды.
Выл одобрен план рейда отряда имени Чапаева в Крупецкий район. Присутствовавший на совете С. А. Ковпак порекомендовал Исаеву возвратиться из рейда в Хинельский лес не позднее середины марта. Почему? Противник будет стремиться окружить и уничтожить партизанские отряды в безлесной части Хомутовского района, поэтому отрядам целесообразно перебазироваться в Хинельский лес.
На другой день «чапаевцы» выступили в рейд, задачей которого было уничтожение полицейских групп и гарнизонов, вновь созданных в Крупецком районе, усиленных полицейскими формированиями из Украины. Вечером остановились в небольшой деревушке вблизи села Большегнеушево. Посланная туда разведка установила: около двадцати полицейских находятся на казарменном положении в доме управы, на их вооружении есть станковый пулемет. По селу патрулируют два парных полицейских дозора.
Ночью напали на врагов. Большинство полицейских, оказавших сопротивление, были уничтожены. Партизанам достались все их подводы и оружие. Трофеи эти были очень кстати, поскольку отряд быстро пополнялся, новичков нужно было вооружать. В селе Большегнеушево, после выступления перед жителями комиссара Кривошеева, пять молодых парней заявили о своем желании стать партизанами. Их тут же зачислили в подразделения, выдали трофейное оружие.
По календарю была уже весна, но холода не слабели. Сильные морозы и метели помогали партизанам громить врага. Решили внезапно напасть на оккупантов, уже несколько дней преследующих «чапаевцев». Разведка установила: как только начало темнеть, около двух рот противника двинулись из Акимовки навстречу отряду. Огромные снежные сугробы помогли партизанам хорошо замаскироваться. Залегли вдоль дороги. Неприятельскую разведку — отделение конников — пропустили, не раскрыв себя. Вскоре она возвратилась из Щекино, не обнаружив там партизан, рысью пошла в Акимовку.
Через час показался вражеский отряд примерно из пятидесяти подвод с вооруженными солдатами. Впереди — опять конная разведка. И снова пропустили ее в свой тыл. И как только голова немецкой колонны приблизилась на сотню метров к засаде Морозова, его бойцы открыли огонь. В это время группа Лепкова уже заходила по кустарнику в тыл гитлеровцам, чтобы отрезать им путь отхода. Оккупанты, отстреливаясь, поворачивали назад. Но это им не удалось.
Успешно вела огонь группа лейтенанта Темникова. Степан Андреевич Темников командиром первой группы был назначен недавно. В отряд он прибыл тоже из окружения, в самом начале 1942 года. Сначала был зачислен рядовым партизаном, потом его назначили командиром отделения. И в этом бою все убедились, что командование не ошиблось, доверив ему более крупное подразделение. Огнем с фланга группа Темникова уложила в снег десятка три карателей, пытавшихся спастись бегством. Засада группы Морозова, фланговый удар подразделения Темникова — все это решило исход операции в пользу отряда. «Чапаевцы» полностью уничтожили фашистский карательный отряд численностью до двух рот, захватили много оружия и боеприпасов и больше двадцати лошадей с упряжками. Так завершилась первая боевая операция под командованием капитана Исаева.
Но фашисты не унимались. В отряд поступали сведения о подготовке ими новых карательных акций.
Уже пора сообщить читателю о моей партизанской жизни. Об этом в моих рассказах с 4-го по 6-й этой главы.
Начну с того, что в ноябре 1939 года я был призван на срочную военную службу. Начал ее на Украине, в городе Проскурове (ныне город Хмельницкий, областной центр одноименной области Украины) в 86-м отдельном саперном батальоне 80-й стрелковой дивизии. Сначала был курсантом сержантской школы, после окончания которой в середине лета 1940 года назначен помощником командира взвода саперной роты той же части.
Вскоре нашу часть (как и многие саперные части дивизий Киевского особого военного округа) направили в район города Жовква Львовской области на строительство приграничного укрепрайона. В десятке километров от нашего лагеря, разместившегося в старинном лиственном лесу, была государственная граница с Польшей. Перед новым 1941 годом мы возвратились на зимние квартиры в Проскуров. Зима прошла в напряженной боевой учебе.
В мае 1941 года наша часть снова прибыла в район Жовквы для участия в строительстве укрепрайона. Незаметно прошли почти два месяца напряженного строительного труда. Возвращаясь по вечерам в лагерь, мы все чаще встречались с нарядами пограничников. Они с умными розыскными собаками прочесывали лес от погранзаставы до города Жовквы. Политруки нам рассказывали о скоплениях немецких войск по ту сторону границы. Чувствовалось, что Гитлер вот-вот нападет на нашу страну.
В воскресенье 22 июня 1941 года, и пятом часу утра, нас подняли по боевой тревоге. С границы доносилась артиллерийская и минометная стрельба. Две саперные роты нашей части, вооруженные винтовками, немудреным саперным снаряжением и табельными минновзрывными средствами, погрузились в «трехтонки». вчера возившие цемент и другие строительные материалы, отправились на помощь пограничникам. Через час мы вступили в бой с фашистами, совместно с погранзаставой отражали попытки неприятеля захватить заставу, а потом и город Жовкву.
Вечером первого дня войны наша часть получила приказ отправиться в район Львова, где уже вступила в бой наша 80 дивизия, прибывшая из летнего лагеря. Основные дороги на Львов уже были захвачены противником, поэтому нам пришлось добираться на грузовиках по проселочным дорогам. В пункт назначения прибыли на четвертый день, сразу приступили к выполнению нелегких задач саперов в составе дивизии. Сюда уже прибыли из Проскурова пополненные «приписниками» до штата военного времени парковая (переправочная) и техническая роты, тыловые подразделения с многочисленным обозом.
Первые наитруднейшие полтора месяца войны наша дивизия, входившая в 6-ю армию, постоянно днем вела тяжелые оборонительные бои, а по ночам отступала. Так было у Львова, потом под Шепетовкой, затем у Проскурова и в районе Винницы.
Командование дивизии ставило нашей саперной части самые различные задачи так называемого инженерного обеспечения. Зачастую под бомбежками вражеской авиации и под артиллерийскими и минометными обстрелами врага мы восстанавливали разрушенные врагом мосты, чтобы обеспечить переправу отступающих войск, колонны эвакуирующихся штатских, стада скота, трактора, автоколонны с заводским оборудованием. Саперы отступали всегда последними. Мы взрывали мосты, временные переправы, минировали пути вероятного наступления противника, разрушали проводную телефонную связь.
Запомнился день отступления под Шепетовкой. В составе команды подрывников, возглавляемой воентехником Лустой, я участвовал во взрыве моста длиной около ста метров через не очень глубокую, но топкую реку. По мосту еще отступала наша дивизия, а мы уже прикрепили к несущим его опорам взрывные заряды.
Как только на мост вступил отряд прикрытая, состоявший из батальона пехоты, минометной и противотанковой батарей, воентехник Пуста стал внимательно наблюдать в бинокль за противоположным берегом.
— Внимание! Приближаются фашистские танки! Всем в траншею! — скомандовал он. Через некоторое время он увидел, что три вражеских танка уже вступили на мост. Как только они достигли его середины. Луста спрыгнул в траншею и повернул рукоятку взрывной машинки. Раздалось несколько мощных взрывов, с короткими интервалами между ними. Луста и все мы выскочили из траншеи. Моста уже не было, лишь кое-где торчали его опоры.
— Все в кузов! — скомандовал Луста. Водитель включил мотор, «полуторка» помчалась догонять нашу часть.
После Шепетовки войска 6-й армии около двух недель днем вели оборонительные сдерживающие бои, а по ночам отступали. Вышли в район Проскурова. Вражеская авиация неоднократно бомбила железнодорожную станцию и северный военный городок. В нем до войны размещалась наша дивизия. Разведчики доложили: в военном городке осталась не эвакуированной часть гарнизонного склада, в том числе несколько тонн взрывчатки. Командование дивизии распорядилось о погрузке взрывчатки на автотранспорт нашей части. Пришлось высвободить две «трехтонки», для чего выбросили из них два десятка бочек из-под горючего и раздали бойцам трехсуточный запас сухих пайков.
Во второй половине июля огромная колонна 6-й армии, состоявшая из поредевших дивизий, с их военной техникой, автотранспортом и обозами, отступала уже по Винницкой области. Преследующий нашу армию сильный враг не давал нам передышки. Как правило, с утра над нами появлялись его самолеты-разведчики, а через час-полтора нас уже бомбили. Я до сих пор удивляюсь, каким чудом ни одна вражеская бомба не взорвалась вблизи наших грузовиков со взрывчаткой. Как говорят одесситы, нам ужасно повезло.
В конце июля войска 6-й и 12-й армий, преследуемые превосходящими силами врага, вышли к Умани и были здесь окружены. Здесь состоялась двухнедельная битва. Кольцо окружения каждодневно сжималось. Прервусь излагать свои личные воспоминания об этом сражении, приведу ряд отрывков из трудов военных историков, писателей и журналистов о сражении под Уманью.
В книге «Великая Отечественная война Советского Союза 1941—1945 гг.» (издание второе. 1970 г., Воениздат МО СССР, Москва) на странице 89-й об этой битве кратко сказано так:
«…6-я и 12-я армии с арьергардными тяжелыми боями отходили на восток и юго-запад. Главные силы первой танковой группы врага, совместно с 17-й армией 2 августа перехватили позиции наших 6-й и 12-й армий и окружили их в районе Умани. Советские войска вели героическую борьбу до 7 августа, а отдельные соединения и некоторые отряды — до 13 августа. Часть войск с упорными боями прорвалась из окружения, многие воины стали партизанами, но тысячи верных сынов Родины пали смертью храбрых. Многих бойцов и командиров постигла тяжелая участь фашистского плена».
О том, как самоотверженно сражалась окруженная врагом группировка войск 6-й и 12-й армий под Уманью, приведу несколько строк из книги Г. Андреева и И. Вакурова «Генерал Кирпонос» (1976 г., Издательство политической литературы Украины) о командующем войсками Юго-Западного фронта Михаиле Петровиче Кирпоносе, геройски погибшем через некоторое время. На странице 89-й книги о сражении под Уманью говорится:
«…В кабинет вошел полковник Баграмян. Кирпонос, едва взглянув на него, понял: случилось что-то еще.
— Докладывайте, — устало произнес он. — Баграмян подал телеграмму, доложил:
— В очень тяжелом положении 6-я и 12-я армии. Понеделин и Музыченко просят помощи.
Кирпонос и Тупиков склонились над телеграммой.
Генерал-майор Понеделин, взявший на себя командование окруженной группировкой, сообщал: «Борьба идет в радиусе трех километров. Центр — Подвысокое. В бою все. Пятачок простреливается со всех сторон. Противник непрерывно бомбит. Войска ведут себя геройски. Прошу помочь — ударить нам навстречу».
О битве под Уманью подробно и правдиво написал в книге «Зеленая брама» один из ее участников, талантливейший поэт и прозаик Евгений Долматовский (1985 г., издание второе. Издательство политической литературы, Москва). Читая эту книгу, я мысленно увидел себя, моих командиров и всех воинов этого великого сражения. К большому сожалению, почему-то мало о нем рассказали военные историки.
Евгений Долматовский в своем стихотворном предисловии к книге «Зеленая брама» подчеркнул высокий героизм советских воинов, сражавшихся во вражеском окружении под Уманью в августе 1941 года, призвал послевоенное и все последующие поколения советского народа свято чтить память о погибших советских воинах в этой суровой битве.
Привожу это стихотворение Е. Долматовского дословно.
А теперь я продолжу свои воспоминания о трагических событиях тех дней под Уманью, какими я их тогда видел и помню до сих пор.
Вскоре после вражеского окружения под Уманью в соединениях и частях обеих армий, основательно поредевших в полуторамесячных боях с отступлениями от советско-польской границы, не стало горючего для танков и автомобилей. С болью в сердце мы видели, как огромная наша колонна автомашин, многие из которых везли раненых, стояли без горючего на приколе. По той же причине танки врывались в землю и превращались в противотанковые орудия. А через некоторое время, расстреляв боезапас, потеряли и эту последнюю боевую возможность. Кончились снаряды у артиллеристов, мины — у минометчиков. Экипажи танков, артиллерийские расчеты, минометчики, водители автомобилей шли в бой пехотинцами.
Несмотря на тяжесть боев, трудности окружения, настроение наших воинов было боевым, именно такое, как об этом сообщал генерал Понеделин командующему фронтом в своей телеграмме перед последним штурмом. Командиры и политработники находились в боевых порядках своих подразделений, показывали личный пример в схватках с врагом. А когда появлялись свободные минуты, они рассказывали нам о примерах храбрости, находчивости и героизма воинов окруженной группировки, о том, как героически уже месяц защищают Киев советские воины. Они читали нам сводки Совинформбюро, фронтовые и центральные газеты, сбрасываемые по ночам с самолетов бесстрашными советскими летчиками вместе с сухарями, консервами, медикаментами и перевязочными средствами для раненых.
Помню, во фронтовой газете мы прочитали стихотворение, в котором был метко выражен патриотический порыв всех воинов, сражавшихся тогда под Уманью. Я уже не помню названия этого стихотворения и кто был его автором, но до сих пор запомнились четыре строчки из него:
Хорошо помню последний день этой битвы в середине августа. Из частей нашей дивизии был сформирован всего батальон, в который вошли лишь два взвода, укомплектованные из остатков нашего отдельного саперного батальона. Запасы продовольствия закончились. В тот день нам выдали по четыре початка вареной кукурузы, собранной на колхозном поле близ села Подвысокое.
Вечером того дня остатки 6-й и 12-й армий начали прорыв кольца окружения. Сводный батальон, сформированный из 80-й стрелковой дивизии, составил отряд прикрытия основных сил группировки, в него вошла наша саперная рота из двух взводов, укомплектованная на базе остатков нашего отдельного саперного батальона.
Лишь на рассвете основные силы нашей окруженной группировки прорвались через кольцо вражеского окружения, но многим частям, в том числе и нашему отряду прикрытия, вырваться из окружения не удалось. Я помню, как нас стали обстреливать вражеские артиллерия и минометы, а чуть позднее стали слышны пулеметные очереди. Вдруг я услышал около себя стон — это был ранен командир нашей сводной роты саперов лейтенант Михальченко. Двое санитаров из нашей роты начали его перевязывать, положили на носилки, еще днем сооруженные ими из плащ-палатки и нескольких тонких жердочек, вырубленных в дубраве.
— Вперед! Только вперед! — кричал наш командир сводного батальона. Это была последняя команда, которую я слышал… Что со мной случилось дальше, не скажешь лучше, чем в знаменитом стихотворении Александра Твардовского:
«Я не слышал разрыва, я не видел той вспышки. Точно в пропасть обрыва…»
…Открыв глаза, я увидел на высоте полутора метров потолок — соломенный настил на тонких жердях. Справа на меня падал слабый свет. С трудом повернул голову, увидел маленькое оконце. Почуяв запах воздуха, я понял, что нахожусь в овчарне. Было удивительно тихо. Я никак не мог вспомнить, как и когда я сюда попал. Сделал попытку привстать, но руки и ноги не слушались меня, голову тоже не смог приподнять. Начал напрягать память. Вспомнил: стон и приказ раненого командира роты Михальченко, санитары перевязывали, положили на носилки… Крик комбата: «Вперед! Только вперед!». Сильный минометный обстрел… Упал… Перед глазами какое-то строение… значит, я ранен. — мелькнула мысль. Но где я нахожусь? И с ужасом подумал: в плену.
Меня страшно мучила жажда. То ли я вслух просил пить или это совпадение, но вдруг мои губы почувствовали прикосновение чего-то влажного. Открыл глаза и увидел бутылку с молоком в маленькой детской руке. Молоко разливалось по щекам и подбородку. Я стал глотать, пока не утолил жажду. Я рассмотрел девочку лет десяти, склонившуюся надо мной. Она что-то говорила мне, но я не слышал ее слов. Только теперь я понял, что оглушен и контужен. Она, видимо, догадалась, что ее не слышу, показала рукой, что скоро вернется, и ушла.
Через некоторое время сильные мужские руки подняли мою голову, потрогали грудь, руки. Испугавшись неожиданного прикосновения, я с испугом открыл глаза и увидел склонившегося надо мной улыбающегося, еще крепкого старика с длинными седыми усами, в белой украинской сорочке с вышитым воротником. Он тщательно меня осмотрел: перевернул с боку на бок, снял с меня сапоги, согнул в коленях сначала одну, потом другую ноги. Обул сапоги, сунул мне под мышку холодный термометр. Через несколько минут вытащил его, посмотрел, и поднятым передо мной большим пальцем правой руки дал мне понять, что температура у меня нормальная. Похлопав меня по плечу; жестом показал, что уходит. Через некоторое время вернулся. Начал давать мне с ложки густую сладковато-горькую массу, Я с трудом проглотил несколько ложек. Потом он взял мою правую руку и приложил ее к чему-то холодному, лежащему рядом со мной. Я не сразу догадался, что это мой карабин. И только когда нащупал затвор и прицел, потом приклад, я обрадовался, сообразил: раз мое оружие при мне, то я не в плену, а меня прячут здесь от врагов добрые заботливые люди.
— Спасибо. — Прошептал я своему доброму врачевателю. Он вскоре ушел, жестом попрощавшись со мной. А я быстро заснул. Проспал всю ночь. Проснулся от солнечного луча, падающего из оконца на мое лицо. Догадался, что уже утро. Правая рука, вяло подчинившись, дотронулась до лежащего рядом карабина. Левая рука сильно болела от плеча и до кисти и не поднималась. Сильная боль чувствовалась в груди, пояснице, в коленях. Гладя правой рукой карабин, вдруг прикоснулся к чему-то, завернутому в тряпку. Под ней оказалась глиняная миска, а в ней какие-то влажные, еще теплые комочки. Это были вкусные украинские галушки, сдобренные сметаной. Как кстати!
Днем ко мне подошла та же девочка, но уже не одна, а с хлопчиком ее возраста, конопатым, с давно нестриженными каштановыми волосами. Девочка держала перед моими глазами тетрадный листок, на котором крупными буквами было старательно выведено:
«Дид Микита казав, що вылечит вас травами з мэдом. Меня звать Оксана, а хлопчика — Иванко».
Когда прочитал, у меня на щеках появились слезы радости. Оксана накормила меня вкусными коржами, напоила молоком. Иванко подложил мне под голову свежей соломы, чтобы было удобнее, поправил на мне домотканое покрывало. Попрощавшись, жестикулируя, они ушли.
Перед вечером пришел дед Микита. Он опять дал мне несколько ложек того же лекарства. Показал мне свои ладони с растопыренными пальцами, хитровато улыбнувшись. Как я догадался, это означало, что через десяток дней я поднимусь на ноги. Приветливо улыбнувшись, дед Микита ушел. Потом они ежедневно появлялись: Оксана и Иванко утром, а дед Микита — вечером.
Мне почему-то представлялось, что в овчарне я лежу один. Примерно через неделю я смог сесть и осмотреться вокруг. Немало удивился, когда увидел, что весь овчарник был заполнен ранеными. Их было около тридцати. Все лежали, сидячих на соломе не было, не было и бродивших по овчарне. Тогда же я в первый раз увидел, что местные ребятишки навещали раненых. С десяток хлопчиков и девочек гурьбой вошло в овчарню с кузовками или с узелками. Они сразу разошлись по одному к раненым, стали кормить их супом, кашами, а потом молоком или домашним компотом.
Прогноз деда Микиты был не совсем точным. Лишь на двадцатый день я смог встать на ноги и немного постоять, опершись на палку, принесенную мне Иванком. А еще через две недели я стал передвигаться по овчарнику. Дед Микита, как настоящий чародей, поставил на ноги меня и многих других раненых и контуженных воинов, подобранных местными жителями с поля боя. Как я потом узнал, он по профессии — ветеринарный врач, а в хуторе заслуженно считался и людским лекарем.
Прошло еще какое-то время, я стал уверенно передвигаться по овчарнику, и что было не менее радостным — ко мне уверенно возвращался слух. От Оксаны и Иванка, да и от деда Микиты я узнал, что в этот овчарник на опушке небольшой дубравы рядом с хутором из десяти хат раненых и контуженных воинов перенесли хуторяне. Хутор и дубрава были на удалении от шоссейной дороги, видимо, поэтому или не были замечены, или не привлекли внимание оккупантов. После того, как стих последний бой, фашисты устремились за отступившими советскими войсками. Дед Микита, увидев убитых и раненых на недавнем поле боя, обратился к хуторянам:
— Сначала перенесем в овчарник еще живых, авось кто из них, с божьей и с нашей помощью, выживет. А убитых похороним завтра, они не обидятся. Начнем с обследования кукурузного поля, а потом и дальше продвинемся.
И все старики, женщины и подростки откликнулись на призыв деда Микиты. Оксана и Иванко обнаружили меня на краю кукурузного поля, около колхозного зернового склада. Ребята обратили внимание на мое розовое вспотевшее лицо, подумали, что я жив. Иванко подозвал свою мать. Та пощупала мой пульс, приложилась ухом к груди, сказала:
— Контужен, отойдет. Расстилайте половик, понесем его в овчарник. Так поступали и другие хуторяне. В результате, к вечеру в овчарник, устланный свежей соломой, было перенесено около трех десятков фронтовиков, имеющих ранения и контузии.
Обо всем этом я узнал уже через месяц пребывания в «лазарете» деда Микиты, когда отступила глухота. Нельзя забыть доброты и заботы, проявленной жителями того маленького хутора вблизи Подвысокого, перенесших с поля боя раненых и контуженных воинов и выходивших многих из нас.
Спасая нас, они рисковали. Если бы нагрянули сюда каратели, всем жителям хутора грозила фашистская расправа. И мы хорошо понимали это. Поэтому, как только кто из нас был близок к выздоровлению, мы группами по два-три воина уходили «догонять своих». У некоторой части раненых, находившихся здесь, надежд на поправку было мало. Умерших хоронили на опушке дубравы.
Помню, как дед Микита принес нам тревожную весть. Немцы свирепствуют в Киеве, расстреливают коммунистов, евреев и не успевших эвакуироваться работников республиканских и городских органов власти. Печальное это известие подтолкнуло меня и моего нового друга — сибиряка, однокашника по 80-й стрелковой дивизии, шофера зенитного дивизиона Дмитрия Швецова собираться в трудный, но необходимый путь. Дмитрий был старше меня на пять лет, в армии служил тоже второй год, до этого пользовался отсрочкой по семейным обстоятельствам. Он мне нравился своей рассудительностью, да и он видел во мне подходящего напарника, тоже собираясь отправиться в трудный путь по вражескому тылу. Мы подружились с ним и решили пробираться вдвоем. Раненая нога у него уже подзажила. Своими намерениями поделились с дедом Микитой. Мудрый восьмидесятилетний старик одобрил наше решение.
— Скажу откровенно, хлопцы. Трудно вам будет. Ведь немец уже далеко зашел за Днепр, путь наш будет длинный и опасный. Но идти вам нужно, вас присяга и совесть обязывают. Хлопцы вы молодые, здоровые, смелые. Я уверен, что вы пробьетесь. Лишь бы на тот берег Днепра вам перебраться, а там леса пойдут, в них партизаны могут оказаться. Я те места хорошо знаю по гражданской, мы там воевали с белогвардейцами.
Мы начали собираться в нелегкий путь. Кроме своих карабинов взяли еще по пистолету и компас, доставшиеся нам от умерших здесь офицеров. Видя, что мы в летнем обмундировании, хуторские женщины принесли нам ватники и другие теплые вещи, по паре нательного белья. Они снабдили нас хлебом и салом на дорогу. Мы поблагодарили хуторян за наше спасение, тепло попрощались с ними. «Лазарет» деда Микиты мы покинули во второй половине октября 1941 года.
Как и посоветовал дед Микита, мы старались выйти к Днепру восточнее Киева. Продвигались в основном по ночам. Питались сначала тем, что дали нам хуторяне, а потом стали выкапывать картофель, собирать яблоки, осенние поздние сливы, которых в ту осень немало осталось неубранными в колхозных полях и садах.
За первые два месяца нам пришлось сделать немало зигзагов, чтобы выйти к Днепру. Его побережье сильно контролировалось оккупантами. В первую попытку мы не достигли реки, не дойдя до нее, пришлось повернуть на юг, чтобы не оказаться в руках карателей, патрулирующих по дорогам. Удалившись на 40—50 километров вглубь правобережья, снова направлялись к Днепру, но уже другим маршрутом. Так было не только в районе Киева, но и под Черкасами и под Кременчугом. Наверное с полтысячи километров прошли мы тогда по киевским и кировоградским степям, не достигнув пока намеченной цели.
Несколько раз мы натыкались на оккупантских карателей, но нам удавалось, не обнаруживать себя, уходить от них. Но был случай, когда мы попали под обстрел врагов.
Это было в конце ноября. Уже наступили заморозки, иногда выпадал снежок. Мы уже не могли обойтись без общения с населением. Надо было обогреться, попросить еды и с помощью местных жителей получше выбрать более безопасный наш дальнейший маршрут. Жители, как могли, помогали нам. В одном из хуторов в районе Кагарлыка Киевской области местные старики посоветовали нам как лучше выйти к Днепру в районе Ржищева, небольшого городка на Днепре. Они сказали, что там противоположный берег лесистый на многие десятки километров. А для более безопасного продвижения для нас это имело немаловажное значение.
В тот же вечер мы продолжили путь в подсказанном нам направлении, полевыми дорогами, ориентируясь с помощью компаса. Уже поздно ночью полевая дорога привела нас к шоссе. Оно, мощеное камнем, слабо, но освещалось лунным светом. Остановились, прислушались, прячась в придорожных посадках. Было тихо. Мы уже собрались переходить шоссе, чтобы продолжить путь по полевой дороге, как Дмитрий споткнулся о камень, или о что-то твердое, возможно за замерзший кусок земли, и упал. На другой стороне шоссе, в посадках, ярко блеснул свет фары мотоцикла, скользя своими лучами по шоссе, направленными в нашу сторону. Мы залегли. Вдруг затарахтел мотор вражеского мотоцикла. С включенными фарами он выскочил на шоссе. Сидящий в коляске оккупант пустил в нашу сторону несколько очередей, мотоцикл помчался по шоссе.
— Дмитрий, ты цел? — спросил я.
— Я то цел, а тебя не зацепило? Возьми бы фашист пониже, и мы были уже покойниками или тяжело ранеными, — отозвался он.
Перебежали дорогу. Побежали, что было сил по «полевке». опасаясь возможной погони. Наверно с километр пробежали, и вот незадача: Швецов упал от сильной боли в раненой еще не полностью зажившей, ноге. Сошли с дороги в неубранное ржаное поле. Дмитрий снял сапог, помассировал больную ногу и перевернув портянку сухим концом, обул сапог. Немного отдохнули. Страх отступил, когда убедились, что погони нет.
Когда мы продолжили продвигаться по этой проселочной дороге, уже начало рассветать. Вдруг не так далеко раздалось несколько автоматных очередей и до нас донесся лай собак.
— Поблизости селение, а в нем каратели. Надо свернуть вправо, обойти это село, — оценил обстановку Дмитрий. Мы повернули на восток, пошли по уже промерзшему невспаханному полю. Через полчаса вышли к небольшой березовой посадке. Здесь оказался полевой стан: небольшая хата, служившая полевой кухней, так как в ней была кирпичная печка, над топкой вмазана чугунная плита с двумя круглыми отверстиями, позволяющими одновременно варить еду в двух чугунках или кастрюлях. Собрав около хаты хворост, Дмитрий затопил печку в которой мы испекли картошку, данную нам селянами.
Через двое суток на рассвете, наконец-то вышли на берег Днепра. Увидели, что могучая река уже покрылась блестящим льдом, еще не засыпанным снегом. Как только наступил рассвет стали наблюдать за берегом. В полкилометре увидели одинокую хату на самом берегу, сияющую белизной стен, видимо недавно побеленных мелом. Подошли совсем близко, продолжили наблюдение. Из хаты вышел старик с топором, стал рубить хворост, видимо для того, чтобы затопить печь. Осмелев, мы подошли к хате еще ближе. Старик нас заметил, положил топор и пошел к нам навстречу. Тепло поздоровавшись с нами, он пригласил нас в хату. Его старуха к нашему появлению отнеслась доброжелательно, видимо не первыми мы были их посетителями в эту осень. Она накормила нас горячей толченой картошкой, сдобренной козьим молоком, напоила чаем из листьев смородины и еще каких-то растений.
Дед Петро, как он нам представился, наше появление здесь понял сразу.
— Вам придется ждать еще недели две, пока окрепнет лед. Здесь вы будете в безопасности. Здесь глушь, до ближайшего села на запад верст пятнадцать, а на восток, до Ржищева и все тридцать. По берегу на сорок верст одна наша хата. Был здесь хутор, хат пятнадцать, да сожгли его белогвардейцы в гражданскую, разнюхав, что прячутся в нем почитатели большевиков. Наша хата уцелела, была поодаль и с ненаветренной стороны. С тех пор так и живем здесь со старухой уже два десятка лет, одни-одинешеньки. Рыбачим, кочу имеем, огород возделываем. Летом на лодке, а зимой на лыжах, возим в город рыбу. Продадим, на вырученные деньги привозим муку, крупу, соль и другое необходимое. А вот как теперь будем жить, ума не приложу.
Две недели, проведенные у деда Метро, мы не сидели без дела. Натаскали ему сухого валежника, выброшенного из реки на берег, наготовили из них большую поленницу дров, распилив и расколов их.
Из кустарников и мелколесья, разросшегося кое-где на побережье, мы натаскали на подворье хвороста, помогли деду Петро утеплить на зиму хату.
По вечерам дед Петро давал нам советы, как лучше и безопаснее перебраться на тот берег по льду. Он говорил нам:
— По раннему льду идти во весь рост опасно. Придется переползать реку на брюхе по-пластунски. Вот даю вам пеньковые вожжи. Вы их концы пристегнете к поясным ремням, а лучше обвяжетесь ими. Ползти надо не друг за другом, а так, чтобы постоянно видеть своего товарища, то есть в одну шеренгу. И еще я вам дам по широкой двухметровой доске, что лежат под навесом около хаты, они тоже вам пригодятся: если возникнет опасность сильного прогибания льда, надо лечь на эту доску, а напарник за вожжу должен тянуть другого, помогая выбраться из опасного места. Завтра я вам покажу как надо это делать.
Три ночи подряд мы выходили к определенному дедом Петро месту начала переправы. Пробуя на прочность лед, старик все откладывал наш «старт». На четвертый раз он сказал: «Лед созрел». — Тепло попрощавшись с дедом и его супругой, мы легли на лед, как учил он нас, с интервалом на вытянутые вожжи, по-пластунски поползли по зловеще потрескивающему льду, толкая впереди себя правой рукой карабин, а левой — доску-спасительницу, как назвал ее Дмитрий. Вожжи и доски нас здорово выручали, так как опасность провалиться под еще неокрепший лед, повторялась неоднократно.
Ползли мы около шести часов, ни разу не закурили, боясь обнаружить себя. Уже начался рассвет, когда мы, измученные и промокшие, выбрались на левый берег. Увидели в сотне метров небольшую сосновую рощу. Пройдя через рощу, вышли на поляну. Тропа через нескошенный луг привела нас к другой, более старой сосновой роще, на ее опушке увидели аккуратный деревянный дом, что было редкостью для тех мест, застроенных преимущественно глинобитными хатами с соломенными крышами.
Из подворотни выскочила огромная черная собака. Трусцой она приблизилась к нам, дважды гавкнула, села. Вскоре открылась калитка, к нам направился мужчина лет пятидесяти, прихрамывая, опираясь на палку.
— Здравствуйте, фронтовики. — он участливо поприветствовал нас, пожал нам руки.
— А вы уже отвоевались? — улыбнувшись спросил я его, показав на палку, которую он держал в левой руке.
— Финская война мне эту память оставила, — ответил он. — Ни о чем нас не спрашивая, он пригласил нас в дом, накормил, а потом провел в другую комнату, сказал:
— Хлопцы, вот вам нательное белье. Снимите все с себя, завтра все будет постирано. Спокойного сна. — С этими пожеланиями он ушел.
Сильно уставшие и продрогшие, мы сразу заснули. На другой день миловидная хозяйка занесла наше белье и обмундирование, все выстирано и даже поглажено.
Мы поблагодарили хозяйку Вечером стали собираться в путь. Провожая нас, лесник посоветовал:
— Хлопцы, не догнать вам фронт. Ищите партизан. — Он протянул мне вчетверо сложенный маленький листок. — Вчера подобрал неподалеку от дома, — пояснил он. Помолчав, продолжил: — А два дня спустя здесь ночью кружили советские самолеты.
Это была листовка. В ней сообщалось, что Красная Армия разбила немцев под Москвой и ведет успешное наступление. Повсюду в оккупированных врагом районах ширится партизанское движение. Заканчивалась листовка призывом населения захваченных фашистами районов подниматься на партизанскую борьбу с ними. Отдельно был призыв к воинам-окруженцам включаться в партизанскую борьбу с врагом.
Это обращение к нам, окруженцам, нас обрадовало. Хотелось побыстрее встретить партизан и вместе с ними вести борьбу с ненавистным врагом. Я поинтересовался у лесника:
— Может вы подскажете, как нам скорее встретить партизан?
На мой вопрос он ответил, что такими сведениями не располагает, но уверен, что в скором времени вы их встретите.
Воодушевленные листовкой и добрыми напутствиями лесника, мы отправились по левобережью Украины уже с более определенной целью стать партизанами. Лесистая местность способствовала нашему безопасному продвижению и мы стали идти днем, а на ночь останавливались в селениях. Но через неделю все стало наоборот.
В январе 1942 года под Прилуками, на Черниговщине, наш путь стал снова лежать по безлесным степям. От местных жителей мы узнали, что каратели арестовывают коммунистов и беспартийных советских активистов, осевших в селах советских воинов-окруженцев. Да, да. Были и такие, решившие перебыть в тепле до возвращения Красной Армии, у приголубивших их украинок. Надо сказать, что таких окруженцев, да и украинок, решившихся в то суровое время обзавестись «примаками», было очень мало.
Днем нам идти стало опасно, пришлось снова продвигаться по ночам, а дневать в пустующих скотных дворах и других строениях, удаленных от шоссейных дорог и крупных селений, где не продвигались или не останавливались враги. Не заходили в села не только по причине опасности для себя, но и потому, что боялись расправы оккупантов с населением, приютившим нас.
Но иногда мы вынуждены были заходить в селения, предварительно убедившись, что карателей в них нет. Ведь нам надо было обогреться, попросить еды и уточнить наиболее безопасный маршрут. Были случаи, когда из-за страха расправы оккупантов, некоторые селяне отказывали нам в приеме на дневку. Но не было ни одного случая, чтобы кто-то из них выдал нас врагам.
От жителей мы все чаще слышали о действиях партизан в ближайших селах. Они нападали на вражеские карательные подразделения и полицейские участки, уничтожали оккупантов и местных предателей, захватывали их вооружение. Эта сообщения вселяли в нас уверенность, что скоро нашим мытарствам придет конец, мы окажемся в рядах партизан.
Произошло это недели две спустя, в Кролевецком районе Сумской области. Хотя уже начинался март, было холодно, как в январе. Мы шли в ту ночь по малонаезженной санной дороге, всматриваясь в пустовавшие скотные дворы — искали место для дневки. Дорога повела в другую сторону, а мы напрямик двинулись к строениям. Кругом было тихо, лишь снег похрустывал пол ногами. Непонятный шорох, вдруг послышавшийся нам, заставил насторожиться и затаить дыхание. Взяв карабины наизготовку, продолжали идти.
— Стой! Кто идет? — услышали мы окрик. Упали в снег, готовые на пули ответить пулями. Приглядевшись, я заметил двоих в белых маскхалатах у стоящей невдалеке одинокой груши. На белом фоне четко вырисовывались контуры немецких автоматов.
— Свои мы, — ответил я. Меня, как и моего товарища тревожила мысль: а вдруг это полицаи?
— Идите сюда, да не вздумайте стрелять сдуру! — услышали мы. Я шепнул Швецову, лежащему рядом:
— Пошли. Пистолет пока не показывай.
— Куда путь держите? — спокойно спросил один из встречных, как только мы подошли к ним.
— Ищем вас… — Отвечаю, а сам чувствую неуверенность в собственном голосе.
— И давно ищете?
— Да с тех пор, как Днепр удалось перейти по первому льду. — уже более спокойно ответил я.
— Мы уже полчаса за вами наблюдаем. Вроде свои. Ну, здравствуйте, вояки!
Мы радостно ответили на приветствие. Один из мужчин, который постарше, обратился к нам:
— Дневать будем в хуторе. Только одно условие: вы должны беспрекословно выполнять все мои указания. Кроме хозяев хаты, у которых мы остановимся, о нас в хуторе ни кто не знает…
Мы тронулись в сторону видневшейся в полукилометре деревеньки. Скрытно подошли к крайней хате. В ней оказалось еще четверо молодых парней.
Весь день мы проспали со Швецовым под надежной охраной шестерки отважных разведчиков Кролевецкого партизанского отряда. А вечером их старший предложил нам готовиться в дорогу.
— Ваш следующий маршрут — в село Кучеровку Червонного района. Это немного больше сорока километров. Есть подвода, а проводит вас туда дядько Михайло, хозяин хаты. Оттуда вас переправят в Хинельский лес.
Старший разведчиков больше ничего не сказал, но мы догадались, что дядько Михайло едет по какому-то срочному заданию, а нас отправляют с ним попутно.
Уже на рассвете следующего дня мы добрались до Кучеровки. Здесь нас встретила девушка по имени Ксения, как потом мы узнали, — партизанская связная. Оккупантов здесь не было, а староста и трое полицейских, узнав о появлении в соседнем селении партизан, две недели назад сбежали. Таких, как я и Швецов, собралось уже больше десяти человек. Всех нас, пробиравшихся к линии фронта, из разных мест направили сюда партизанские разведчики и связные.
Вскоре вся наша группа уже пробиралась в Хинель на санных подводах, подготовленных Ксенией. Пятидесятикилометровый путь проделали за восемь часов. Днем 15 марта 1942 года на южной окраине старинного села Хинель нас остановила партизанская застава — бойцы из отряда С. А. Ковпака. Отсюда нас направили в поселок Водянка, расположенный на южной опушке Хинельского леса.
В этом небольшом поселке размещался тогда партизанский отряд имени Чапаева. В тот же день мы, шестнадцать окруженцев, стали его бойцами. За время переезда из Кучеровки в Хинель мы уже кое-что узнали друг о друге. Большинство были рядовые красноармейцы и сержанты срочной службы. Среди приписников, мобилизованных в Красную Армию в начале войны, выделялись отросшими бородами сержант Корнюшин и красноармеец Королев. Это были уже зрелые люди, с немалым жизненным опытом.
Владимир Иванович Корнюшин был мобилизован на фронт в первые дни войны. До этого был председателем колхоза на Тамбовщине. Григорий Андреевич Королев — ленинградец. Ему было тогда под сорок. Внешне застенчивый и молчаливый, но изредка сказанное им слово всегда было к месту.
Нас, новичков, сразу пригласили в штабную избу для беседы с командованием. Не успели мы расположиться и поставить оружие «в козлы», как вошли двое в длинных солдатских шинелях, перетянутых поясными ремнями, с автоматами. Потом мы узнали, что это были командир отряда Исаев и комиссар Кривошеев. Исаев по-уставному поздоровался с нами, на что мы дружно ответили. Мы расселись на длинных скамьях, а они — за большим деревенским дубовым столом. Капитану Исаеву на вид было немногим больше сорока: среднего роста, он выглядел молодцевато, хотя видавшая виды суконная гимнастерка и ватные армейские брюки, да еще солдатские валенки, не очень-то соответствовали его званию и должности.
Волевое лицо Исаева украшали темные, зачесанные назад волосы, такие же темные и густые брови и бравые «чапаевские» усы, живые карие глаза. По стилю его речи можно было легко догадаться, что он не из кадровых военных. Он говорил штатским, «директорским» языком, почти не применяя присущих военным, уставных традиционных терминов. После мы узнали, что Николай Стефанович окончил всего лишь ЦПШ — церковно-приходскую школу. Его «университетами» была постоянная учеба в системе партийного просвещения, самообразование по занимаемой должности и многолетняя практика хозяйственного руководителя. Слушая его, мы поняли, что перед нами командир с большим боевым и жизненным опытом, и ему не зря доверено командование партизанским отрядом.
Коротко рассказав о своем и соседних партизанских отрядах, о сложной обстановке в хинельской партизанской зоне, где обосновалась более чем трехтысячная группировка партизанских формирований, окруженная противником, втрое превосходившим по численности и во много раз по боевому оснащению, командир отряда заметил:
— Да, многие из вас основательно пообносились. А у нас тоже нет запасов, чтобы вас переодеть. Есть у нас десятка полтора комплектов вражеского обмундирования, но мы его используем в случаях, когда посылаем в разведку, на диверсии, маскируя партизан под немцев. Значит, решим так: впредь все захваченное вражеское обмундирование будем перекраивать, перешивать на штатский манер, чтобы одевать партизан. Ничего не поделаешь, придется ожидать трофеев.
Если бы партизанский командир и не сказал этих слов, мы были бы рады и тому, что нам поверили, приняли в боевой строй. Но озабоченность Исаева нашими человеческими нуждами лишний раз подчеркивала, что нам не просто верят, нас принимают в отряд без унизительной подозрительности, на равных.
Тепло и доверительно беседовал с нами комиссар отряда Кривошеев. Говоря о партизанском движении, он особо подчеркнул, что партизаны являются представителями Советской власти на оккупированной врагом территории и должны предстать перед населением, оказавшимся временно в фашистской неволе, как его защитники. В конце беседы он сказал:
— У нас не хватает транспортных средств, мы плохо обмундированы, есть трудности продовольственного обеспечения. Но ни один партизан не имеет права брать у населения лошадей, упряжь, фураж, обувь, одежду, не говоря уже о хлебе и других продуктах. И мы, командование отряда, просим, нет, требуем от всех вас неукоснительного соблюдения этого священного партизанского правила.
Потом Кривошеев проявил вполне профессиональный интерес к нашему оружию. У новичка Королева был трофейный парабеллум, с которым он пришел в отряд. Заметив это, Кривошеев обратился к нему:
— Можно посмотреть ваш трофей?
— Конечно. Но только я его разряжу сначала. — Но комиссар уже держал пистолет в руках. Проворно разрядив его, тут же разобрал, аккуратно сложил на стол патроны и части оружия. Мы были удавлены ловкости Степана Григорьевича.
— Первый раз попал мне в руки такой же чистенький пистолет в октябре, под Крупцом, там фашистского унтера удалось пристукнуть, — рассказывал он, собирая трофей. Зарядив парабеллум, он в полной боеготовности возвратил его Королеву и спросил:
— А как у вас оказался сей самопал, да еще с двумя комплектами патронов?
— Да тоже успел пристрелить одного гада под Ворожбой, пальнул из СВТ.
— А где же твоя самозарядная?
— А вон в «козлах» стоит. Парабеллум хорошо, но и со своей винтовкой решил не расставаться. Для дальней стрельбы она надежнее. — ответил Королев.
Когда командир и комиссар ушли, к нам приблизился молодой коренастый парень лет двадцати четырех.
— Я начальник штаба отряда, фамилия моя Черников, воинское звание — политрук. Моя задача — зарегистрировать вас в нашем отрядном списке, удостовериться документально, кто есть кто и откуда к нам прибыл. Беседовать буду с каждым в отдельности, как раз и комната командира сейчас свободна.
Мы по одному заходили в смежную комнату, предъявляя документы. У некоторых никаких документов не оказалось, кроме металлических жетонов, в которых были заложены записки с краткими сведениями о солдате: фамилия, имя и отчество, год и место рождения, каким военкоматом и когда призван, сведения о родителях или жене, или других близких родственниках. Эта запись в жетоне была бы удостоверяющим документом, если заверена подписью должностного лица и печатью военкомата или воинской части. Красноармейские книжки в начале войны еще не всем были выданы, поэтому некоторые из нас и оказались без документов. В то время мне казалось в порядке вещей, что некоторые из нас не имеют красноармейских книжек, но, как я понял, это не безразлично было для Черникова. Правда, таких среди нас оказалось лишь трое. Беседовал с ними начальник штаба очень долго.
После соблюдения всех формальностей, нас распределили по подразделениям. Меня назначили командиром взвода в группу лейтенанта Темникова. Мне как-то было не привычно слышать «в группу» вместо «в роту». Оказывается, первое время в отряде основными подразделениями были группы, которые по мере увеличения их численности стали называться взводами, а некоторые ротами.
Дмитрия Швецова зачислили в ту же группу, в отделение Корнюшина пулеметчиком.
Вечером мой взвод был назначен в караул по охране поселка и штаба отряда. Караульное помещение располагалось под одной крышей со штабом. Расставив посты, я с бодрствующей сменой расположился в штабной комнате, в которой вечером уже никого не было. Пришел Черников, высыпал из мешка на стол огромную пачку топографических карт, и начал их разбирать. Я заметил, что он копается напрасно, не обращая внимания на номенклатурные обозначения каждого листа. Найдя лист с обозначением Севска, он начал искать листы районов Дмитриева и Хомутовки. Я не выдержал:
— Товарищ начальник штаба, разрешите вам помочь!
— А ты знаешь, как надо собирать топокарту?
— Знаю, приходилось.
— А я, брат, не знаю. Дело незнакомое для меня. Ну, помогай, раз есть понятие.
— Какой район надо иметь на карте? — спросил я его.
— От Хинели в радиусе ста километров, — ответил он.
Я отыскал лист, на котором было село Хинель, записал номенклатуру этого листа, а потом составил скелет будущей карты. После этого отобрал нужные листы и начал варить клейстер из ржаной муки, выпрошенной у хозяйки дома. Потом обрезал ножницами края листов, стараясь не срезать кромку, к которой надо приклеивать другой лист. Через час карта была готова. По размеру его полевой сумки я сложил карту и передал ее Черникову.
— Молодец! Спасибо. А я бы, наверно, всю ночь просидел, и напрасно.
Скажу откровенно, мне понравилось, что Черников так просто держался со мной и не постеснялся признаться в том, что не знает, как обращаться с топографическими картами. Заметив ампутированные указательный и средний пальцы на его правой руке, я поинтересовался:
— Товарищ политрук, это вы уже в партизанах потеряли пальцы?
— Нет. Это когда в боях с белофиннами участвовал, в декабре тридцать девятого, зацепило осколком, да так, что врачи решили два пальца удалить.
— Вы — кадровый политработник?
— Нет. Я до финской войны был на комсомольской работе в Крупецком районе, откуда и призван на фронт. После работал инструктором райкома партии. Когда гитлеровцы подошли близко к Курской области, меня оставили в тылу, поручили вот быть начальником штаба отряда. Ох и трудно дается мне штабная работа…
Через два дня меня снова вызвали в штаб. Кривошеев и Черников попросили меня подробно рассказать о себе, как выразился комиссар, с начала рождения и до сегодняшнего дня. И я рассказал им свою, тогда еще очень короткую автобиографию.
Родился 26 февраля 1919 года в селе Карповском Первомайского района Ярославской области. Родители мои — отец Василий Петрович и мать Анна Александровна — имели четырех сыновей, среди которых я младший. Перед коллективизацией наша семья считалась середняцкой. Мне уже шел одиннадцатый год, когда крестьяне нашего села объединились в колхоз. Учась в семилетке, четырнадцати лет я вступил в комсомол. В 1935 году окончил семь классов и пошел работать в МТС счетоводом. Мечтал о поступлении в финансово-экономический техникум, но меня командировали на годичные курсы бухгалтеров. Окончив их, получил назначение главным бухгалтером в недавно организованную в районе Кукобойскую МТС. Через год моей работы в этой хлопотной должности организация МТС приняла меня кандидатом в члены ВКП(б). Но проработать в этом коллективе мне довелось всего полтора года. Весной 1939 года я прошел сбор допризывников, а осенью предстал перед призывной комиссией.
Потом я рассказал им о службе в Красной Армии, о приеме меня в 1940 году из кандидатов в члены ВКП(б). о первом дне войны, о тяжелых боях с отступлением, об окружении под Уманью, о контузии и лечении в «лазарете» деда Микиты, о том, как пробирались мы с Швецовым по оккупированной Украине и о встрече с партизанами близ украинского города Кролевец.
Кривошеев и Черников внимательно слушали меня, иногда задавали вопросы. В конце беседы комиссар сообщил:
— Командование решило назначить тебя, товарищ Гусев, помощником начальника штаба. Справишься?
— Благодарю за доверие. Если командование считает нужным поручить мне эту должность, то приложу все силы чтобы справиться, — ответил я.
— Тогда поздравляю. Пиши, начальник штаба, приказ и пойдем к командиру. Надо ему лично представить Гусева.
Сказав это, комиссар пожал мне руку, с ободряющей улыбкой посмотрел на меня.
— Будем работать вместе. Я рад, что теперь у меня будет помощник. — Черников тоже пожал мне руку.
В тот же день я сдал взвод и приступил к своим новым обязанностям. Черников передал мне полевую сумку с документами: регистрационный список личного состава отряда ведущийся в приспособленной для этого амбарной книге, краткий дневник боевых действий отряда в нетолстой аккуратной тетради с клеенчатой обложкой и книгу приказов, тоже похожую на бухгалтерский гроссбух:
— Эти документы держи при себе в любой обстановке. Это наша история для отчета перед партией и народом. Если не мы, то другие доложат и передадут эти документы куда следует.
В мое распоряжение поступила штабная санная подвода и пара рысистых лошадей. Управлял ими расторопный и хозяйственный ездовой Николай Фисенко, уже почтенного возраста партизан, вступивший в отряд в первые дни его организации, бывший колхозный конюх из села Михайловки Крупецкого района. Называли его просто и уважительно — дядя Коля.
Наше штабное хозяйство было невелико. В небольшом сундучке хранились трофейные топокарты 20-х годов 20-го столетия, с надписями на немецком и русском языках. В них не значились многие населенные пункты, дороги и мосты, построенные за последнее десятилетие. Но отечественных карт в отряде не было, поэтому приходилось довольствоваться тем, что удалось захватить у врага. В этом же сундучке находился небольшой запас винтовочных и автоматных патронов для командования и штаба. В вещевом солдатском мешке «НЗ» продуктов — сухари, сало, соль. Были еще овчинный тулуп и кожаное седло. Приняв документы и хозяйство штаба, я заглянул в отрядный список. В нем зарегистрировано уже более ста шестидесяти человек. Против некоторых фамилий стоят отметки: «Убит», «Не вернулся с задания» и тут же месяц и число. Из устных докладов командиров подразделений явствовало: личный состав отряда — 153 человека, на вооружении — девять отечественных и два трофейных пулемета, двадцать автоматов, сто шестьдесят винтовок и карабинов, боезапас — по шестьдесят патронов на каждого партизана.
К середине марта 1942 года для партизан сложилась тяжелая обстановка. Противник сосредоточил вокруг Хинельского леса крупные карательные силы и блокировал партизан, а затем повел наступательные бои за прилегающие к лесу населенные пункты, удерживаемые нашими отрядами. Несмотря на большие потери, он усиливал натиск, вводя свежие войска. Наконец ему удалось замкнуть кольцо окружения.
Объединенное партизанское командование хинельской зоны назначило прорыв кольца окружения и переход отрядов в Брянский лес на 19 марта. Отражая атаки наступающего противника, партизаны одновременно скрытно вели подготовку к прорыву. В то время наш отряд оборонял поселок Водянку. Начальник штаба Черников и я проверили боеготовность подразделении, сократили обоз, раздав личному составу отряда половину запаса патронов и двухсуточный сухой паек — по четыреста граммов сухарей и по сто пятьдесят граммов сала на сутки. Освободившиеся подводы передали из хозчасти в основные подразделения для перевозки людей.
Вечером отряды имени Ворошилова № 1 и имени Чапаева сосредоточились в месте намеченного прорыва вражеского кольца, а в полночь, неожиданно для врага, ворвались в село Марчихина Буда. Внезапность нападения помогла нам разгромить вражеский гарнизон, численностью около батальона. Отряд Червонного района, следовавший за «ворошиловцами». и Севский отряд, шедший за «чапаевцами», тоже пошли в наступление, расширяя полосу прорыва, через которую теперь могли выходить отряды, окруженные противником в Хинельском лесу. Отряды Ковпака и Гудзенко в это время дрались с гитлеровцами на других направлениях. Они ушли из хинельской зоны последними.
Перейдя в южную часть Брянского леса, отряды разместились в прилегающих к ней селениях. Мы заняли село Голубовку.
Здесь, как и во всех лесных брянских селах, была создана группа самообороны — местное партизанское формирование.
На второй день командир, комиссар нашего отряда и я обходили подразделения. Идя по улице, мы обратили внимание на стройного молодого мужчину с наружностью, выдающую в нем кавказца. Он был в защитном армейском ватнике, перетянутом командирским ремнем, и в овечьей черной папахе. Делая выпады вперед, кавказец ловко показывал бойцам приемы штыкового боя. Он заметил приближавшихся военных, прекратил занятия, подойдя к нам, представился:
— Товарищ капитан! С группой самообороны проводится занятие по штыковому бою. Командир группы лейтенант Чикаберидзе.
Исаев похвалил его за хорошую организацию занятия. Тронутый похвалой, Чикаберидзе тут же выпалил:
— Товарищ капитан, возьмите нас в свой отряд.
— Не возражаю принять в отряд таких молодцов, но это надо согласовать и с сельсоветом и с объединенным штабом брянских партизан. Ведь вы тоже партизанское формирование.
Такое согласие было получено. Петр Чикаберидзе и еще десять красноармейцев-артиллеристов, оказавшихся в окружении и пробравшихся в брянскую партизанскую зону, были зачислены в наш отряд. Так началась их новая, партизанская жизнь.
В тот же день Голубовку посетили командир и комиссар объединенных партизанских отрядов брянской зоны Емлютин и Бондаренко. Они сообщили об усилившейся подготовке противника к наступлению на брянскую партизанскую группировку и определили каждому отряду, прибывшему в южную часть Брянского леса, объект или населенный пункт для обороны. Нашему отряду предстояло «оседлать» дорогу под Суземкой, идущую на Брянск через лес, контролируемый партизанами. В райцентр Суземку прибыло крупное вражеское формирование с задачей очистить от «лесных бандитов» эту дорогу, необходимую гитлеровцам для перегруппировки войск и снабжения фронта боеприпасами и продовольствием.
Когда сгустились сумерки, мы заняли боевой рубеж. Основными силами отряда прикрыли хутор, расположенный на опушке леса, а в километре от него, на первую от леса высотку, выслали засаду — взвод под командованием Чикаберидзе. Его усилили тремя пулеметными расчетами и пятью автоматчиками из других подразделений. Всем срочно сшили маскхалаты из трофейных простыней.
Враги не заставили себя долго ждать. На рассвете Чикаберидзе увидел группу всадников, приближавшихся к высотке. Он послал связного к Исаеву. Не заметив партизанскую засаду, вражеские конники направились в хутор. Приблизившись к нему, немцы открыли огонь из автоматов. Бойцы группы Лепкова, замаскировавшиеся в подворьях, не раскрыли себя. Вражеские разведчики осмелели, подъехали к крайней хате, громко постучались. В калитку робко высунулся старик в рваной шубенке, в ветхих валенках. Один из конников спросил его на ломаном русском языке:
— Кте есть партизанен?
— В хуторе партизан нет, — ответил старик, пнув ногой лаявшую собачонку пытавшуюся защитить его от непрошеных гостей.
— Вгешь, стагый собак! — кричал гитлеровец. — Если обмануль, мы тепе гастгеляй… Пук, пук! — И он приставил ко лбу старика пистолет.
— Да нет же, нет у нас партизан. Вот те крест, — испуганно закрестился старик.
Эту роль мастерски сыграл партизан Корнюшин. Его худощавое, бледноватое лицо, борода, позаимствованные у хозяев хаты изрядно поношенные деревенская обувь и одежда, — все это убедило оккупантов, что перед ними больной старик.
О чем-то поговорив между собой по-немецки, вражеские разведчики пошли в глубь хутора. Через некоторое время они вернулись. Трое из них помчались обратно, в направлении Суземки. Остальные пятеро, остановившись у той же крайней хаты, спешились. Оставили на посту одного солдата, вчетвером направились к входной двери, громко постучали в нее. Теперь на стук вышла женщина. Широко раскрыв дверь, она выскочила во двор.
В темных сенях все четверо гитлеровцев были схвачены и связаны партизанами отделения Корнюшина из группы Лепкова. Они же сняли без выстрела и вражеского постового, выставленного у хаты.
— Эй, Сухих, подмени-ка немецкого часового, замерз бедняга, — весело скомандовал Лепков.
— Слушаюсь, товарищ командир! — Сухих быстро надел форму немецкого солдата и стал на пост на том самом месте, где две-три минуты назад стоял фриц.
А трое разведчиков противника, возвращавшихся из хутора в Суземку, миновали засаду Чикаберидзе, опять не заметив ее, помчались галопом, чтобы скорее доложить своему командованию результаты разведки.
Не прошло и часа, как в километре от засады появилось до сотни фашистских конников. Тотчас же снова помчался по извилистому оврагу конный связной к Исаеву. Тем временем враги приближались к засаде. Как только их конники прошли гребень высотки, в полукилометре за ними показалось около тридцати подвод с пехотой, по пять-шесть человек на каждой.
— Без команды огня не открывать! — скомандовал Чикаберидзе. И, успокаивая волнение бойцов, добавил: — Не уйдут, гады, всех здесь уложим!
— Это уж точно, товарищ лейтенант! — весело сказал командир пулеметного отделения Дмитрий Швецов.
Чикаберидзе, волнуясь не меньше других, наблюдал в бинокль за вражеской конницей, уже приближавшейся к хутору. И вдруг на нее обрушился откуда-то шквал огня. Только после боя Чикаберидзе узнал, что врагов, даже не успевших развернуться для боя, поливали свинцовым огнем бойцы групп Морозом и Лепкова.
Вражеские кавалеристы спешивались, а их перепуганные лошади бежали в лес.
Взвилась красная ракета — сигнал для Чикаберидзе. Все его пять пулеметов одновременно ударили по пехоте врага и по его обозу. Не выдержав мощного огня партизан, и конница, и пехота противника обратились в бегство. Их командиры пытались удержать своих солдат, но остановить их не могла уже никакая сила. До Чикаберидзе донеслось мощное «ура»: основные силы отряда начали преследование врага. Противник отступал не по дороге, а прямо по заснеженному полю, стремясь выйти из-под прицельного огня партизанской засады. Наблюдая за боем в бинокль, Исаев заметил это, подозвал меня к себе:
— Гусев, голубчик, проскочи по опушке к Темникову. Пусть выдвинет станковый пулемет вон туда, на бугорок. Надо, чтобы ни один фриц не ушел!
Я поскакал к Темникову на «штабной» кобылице. Через некоторое время пара резвых лошадей вынесла на этот бугорок расчет станкового пулемета, установленного на санях. И он начал разить фашистов, помогая засаде Чикаберидзе.
Взвод Чикаберидзе уничтожил до роты гитлеровцев, захватил три пулемета, десятки винтовок, автоматов, большое количество патронов и другие трофеи. Наиболее важными для Чикаберидзе были полтора десятка трофейных упряжек. Новички «приобрели» в этом бою себе транспорт. После боя Исаев похвалил Чикаберидзе:
— Молодец, грузинская твоя кровь! Ведь надо так хорошо замаскироваться, что противник дважды рядом прошел мимо засады и не заметил. Считай, лейтенант, что сегодня ты принял боевое партизанское крещение! — Он пожал Чикаберидзе руку и, обернувшись к стоявшему рядом Черникову, приказал:
— Начальник штаба! Подготовьте приказ: объявить благодарность командирам и бойцам, отличившимся в этом бою. Не забудьте отделение Корнюшина, пленившее четырех немцев.
В это время Корнюшин и еще трое партизан везли связанных пленных в штаб Емлютина.
После этого боя оккупанты больше не пытались прорваться в лес по суземской дороге.
В конце марта мы сдали обороняемый участок батальону из отряда Гудзенко и заняли поселок Нерусса, стоящий на берегу речки с таким же названием. Относительное затишье мы использовали не только для передышки, но и для того, чтобы привести в порядок наше хозяйство. Ожила кузница на окраине поселка: надо было перековать лошадей, подремонтировать летний транспорт, укрыть под навесы сани.
Наконец-то наступили теплые дни. Запоздалая весна брала свое. Быстро таяли глубокие снега, бурными ручьями уходила в низины талая вода. Кое-где из-под таявшего снега виднелись повозки, брошенные осенью отступавшими войсками. Почти неделю мы собирали и ремонтировали их. Одновременно с этим приводили в порядок оружие.
В отряде у нас был воентехник Иван Васильевич Травин, кадровый военный из окруженцев. Он родился и вырос в Ивановской области. Об этом можно было догадаться по его своеобразному «оканью», хотя уже больше пятнадцати лет он не жил в родных краях, находился на военной службе в разных концах страны. Войну встретил начальником боепитания стрелкового полка. Словом, с большим опытом специалист. В помощники Травину назначили молодого бойца Николая Курчина, работавшего до службы в армии дежурным слесарем на железнодорожной станции Волга в Ярославской области. Это был двадцатилетний юноша, с каштановыми курчавыми волосами. О том, что этот парень не относился к «неженкам», говорили его большие сильные руки, развитые постоянным физическим трудом. Став в отряде оружейным мастером, в свободное от боев время он ремонтировал пулеметы, автоматы и винтовки, а во время боев всегда находился в боевых порядках, отличаясь храбростью, находчивостью и меткостью ведения огня из самозарядной винтовки, с которой он пришел в отряд из окружения.
В отряде не было взрывчатки и мин. Травин взялся выплавлять взрывчатые вещества из авиабомб и снарядов, обнаруженных им в лесу, недалеко от поселка, оставленных нашими войсками при выходе из окружения. Сначала он занимался их обезвреживанием — небезопасным извлечением взрывателей. Свой «цех» по выплавке взрывчатки Травин разместил на безопасном расстоянии от поселка. На нескольких земляных топках он установил котлы, сделанные из бензиновых бочек. На слабом огне в них кипела вода. Чтобы бомбы или снаряды, погруженные в котлы, не нагревались свыше температуры кипящей воды, на днища котлов уложили деревянные решетки. Как только взрывчатка расплавлялась он и Курчин выливали ее в деревянные формы. Через несколько часов из них вынимались затвердевшие слитки, похожие на тол, весом до шести килограммов.
Травин сконструировал несколько образцов самодельных мин с использованием в них взрывателей механического действия, извлеченных из авиабомб, а также взрывателей из противопехотных и противотанковых гранат. За первый месяц пребывания в Неруссе, мы обучили специальности минера-подрывника десять партизан. Некоторые занятия поручались мне. Пригодились навыки, полученные перед войной в школе сержантов-саперов, и практика взрывных работ в начале войны, когда приходилось при отступлении участвовать во взрывах мостов и переправ, чтобы они не достались врагу. Занятия по минированию проводил Травин.
Главной проблемой были для нас тогда отечественные патроны. В то время доставка их партизанам с Большой земли в Брянский лес еще не была налажена. Недостатка же патронов к трофейному оружию у нас не было — за зиму немало отбито у врага.
В объединенном штабе партизанских отрядов Брянщины, размещавшемся в селе Смелиж, который мы посетили с Черниковым в конце марта 1942 года, нам посоветовали тщательно обследовать окрестности поселка Неруссы — места осенних боев наших войск с оккупантами. По их предположению, там оставалось много брошенных грузовиков, а в них могли быть и боеприпасы и другое военное снаряжение.
— А сойдет лед на реке, обследуйте ее дно там, где была переправа, — напутствовали нас работники штаба. — Не мало затонуло автомобилей тогда, да и специально сбрасывали в реку отступавшие части и боеприпасы и снаряжение, чтобы не досталось врагу…
Поисковые группы, выделенные нашими подразделениями, несколько дней вели тщательное обследование берега Неруссы и прилегающего к ней лесного массива. Предположение работников объединенного штаба подтвердилось. Мы нашли немало оружия и патронов, около трех десятков седел. Исаев, провоевавший всю гражданскую войну в кавалерии, увидев седла, загорелся идеей создания конной группы и приказал организовать их ремонт, отобрать лошадей, годных для верховой езды.
Как-то утром, отправляясь в очередной поиск военного снаряжения, я и Травин встретили на окраине поселка несколько местных ребятишек.
— Вы идете искать винтовки? — спросили они нас.
— А вы — тоже?
На этот мой вопрос, заданный в шутливом тоне, мальчишки ничего не ответили. Один из них начал рассказывать:
— Осенью, вон у тех двух сосен, красноармейцы выкопали большую яму, а потом спустили туда какие-то ящики и засыпали их землей.
— …А потом вкопали столбик с пятиконечной звездочкой из фанеры, а около столбика положили две красноармейские каски, — продолжил рассказ другой паренек.
Я предположил:
— Может, они похоронили там своих погибших товарищей?
— Нет, нет! Там были ящики! Несколько тяжелых ящиков, их с трудом поднимали двое солдат, — уверяли нас ребята.
И мы пошли за ними. Осмотрев осевший еще осенью глиняный бугорок с покосившимся, установленным наспех памятничком и двумя касками, видневшимися из-под притаявшего снега, решили проверить сообщение пацанов. В трех ящиках оказались винтовки, заботливо завернутые в плащ-палатки, — около сорока штук. Потом подняли наверх девять ящиков патронов в заводской упаковке. Последними вытащили дна объемистых ящика противотанковых гранат.
Боеприпасами обзавелись. Повозки и упряжь подремонтировали. Но были у нас и другие проблемы. Негде помыться, да и смену белья имел не каждый. И мы устроили баню. Утеплили большой сарай, срубленный когда-то из могучих сосновых бревен: возвели в нем теплый потолок и проконопатили щели в стенах и пазы. Соорудили две большие печи, вмазали в них самодельные котлы из металлических бочек. Поисковые группы, обследуя в то время участок леса, где осенью размещался медсанбат, обнаружили неисправную походную камеру для обеззараживания белья и обмундирования. Очень кстати! Подремонтировали и установили камеру рядом с баней. Так появилась возможность всем партизанам нашего отряда помыться в бане и прокалить в камере верхнюю одежду.
Мы очень экономно расходовали наши, не ахти какие запасы продовольствия, отбитые у противника во время зимних операций. Все печки в хатах Неруссы «работали на полную мощность», как в шутку говорил наш начхоз Бодулин. Домохозяйки пекли хлеб из нашей муки и сушили нам впрок сухари.
Были у нас трудности и с фуражом для лошадей. В лесных брянских селениях запасы сена к весне оказались невелики, а конского поголовья в партизанских отрядах было много. Местные отряды делились с нами запасами фуража. А перед весенней распутицей несколько брянских и курских отрядов совершили смелый налет на охраняемый склад фуража оккупантов в одном из сел Трубчевского района. В лес было доставлено около трехсот возов прессованного сена, из них двадцать привезла в свой отряд группа Морозова. Хомутовский и наш подпольные райкомы партии через Объединенный партизанский штаб Брянщины отправили несколько радиограмм Курскому обкому партии в Елец, сообщая о численности, базировании, боевой деятельности курских отрядов. Изложили и свои просьбы об оказании помощи в боеприпасах, автоматическом оружии, взрывных средствах, медикаментах. В этих радиошифрограммах они сообщали также обкому партии о ведущейся подготовке к возвращению отрядов в Хинельский лес, как только пройдет весенняя распутица, чтобы с первых чисел мая продолжить борьбу с оккупантами на территории Курской области.
В середине апреля подпольный райком партии отправил в свой район группу из пяти коммунистов-крупецчан под руководством члена подпольного райкома партии Ильи Журбенко. Группе поручили связаться с подпольщиками, чтобы уточнить новые их задачи, распространить специально подготовленные листовки, провести разведку и привести в исполнение приговоры, вынесенные нескольким предателям, активно работающим в созданной оккупантами районной управе и в полиции.
В размножении листовок нам помог комиссар брянской партизанской зоны А. Д. Бондаренко. Он распорядился отпечатать на ротаторе двести экземпляров листовок, текст которых был подготовлен подпольным райкомом партии для нашего района.
Чтобы обеспечить безопасный переход группы разведчиков из Брянского в Хинельский лес, подразделение Темникова нанесло внезапный отвлекающий удар по вражеской заставе в селе Алешковичи Суземского района. Во время завязавшегося боя Журбенко со своими разведчиками проскочил около Алешковичей блокированную врагом зону и взял направление на Крупец.
Всю вторую половину апреля наш отряд снова оборонял лесную дорогу и небольшой хутор под Суземкой, сменив батальон из отряда Гудзенко. Менее четверти личного состава находилось в Неруссе, занимаясь подготовкой к предстоящему рейду. Нашлись у нас умельцы ремонтировать обувь и одежду. Трофейные шинели распарывали, перекрашивали в темный цвет и шили из них удобные куртки и брюки по типу довоенной рабочей спецовки. В этом нам помогали женщины поселка Те, у кого были швейные машинки, охотно предоставляли их партизанским «портным».
Всю исправную зимнюю одежду и обувь — полушубки, ватники, валенки — сдавали в хозчасть, где их сушили в солнечные дни и складировали в пустовавшем колхозном амбаре. Следуя принципу: готовь сани летом, а телегу — зимой, под большим навесом, где раньше колхозники выдерживали самодельный кирпич-сырец, Бодулин по-хозяйски разместил зимние упряжки — сани, розвальни, дровни. Все это пригодилось потом для партизанского обоза.
Предстояло трудное лето 1942 года.
С нетерпением ждали мы возвращения из своего района наших посланцев-разведчиков. Они должны были вернуться в последних числах апреля. Наше беспокойство вызывало молчание Шуры Зайцевой, ушедшей месяц назад из Хинели в Студенок для выполнения задания подпольного райкома партии. Жива ли она? Почему не подает о себе никаких вестей? И вскоре мы узнали о судьбе секретаря подпольного райкома комсомола, ее последнем подвиге.
Шура вышла из хинельского поселка Водянки и направилась в свой район по маршруту, на котором не было оккупантов. Так она преодолела более чем восьмидесятикилометровый путь. Недели на три остановилась в Студенке. В этом селе она связалась с большинством руководителей комсомольских подпольных групп, с некоторыми подпольщиками из числа коммунистов и беспартийных патриотов. Шура была уверена, что очень удачно выбрала конспиративную квартиру и до возвращения отряда в район может спокойно выполнять задание подпольного райкома партии. За это время она сумела получить подробные сведения об оккупантах, разместившихся в районе, об изменниках Родины, работающих на гитлеровцев.
Полицейским все же удалось выследить Шуру. В ночь на 9 апреля ее схватил в Студенке, в доме, где она нелегально жила, помощник старосты Щепиков и сразу же передал в районную полицию. Районный полицейский начальник незамедлительно доложил о Зайцевой гестаповцам.
12 апреля 1942 года гестаповцы повесили Шуру Зайцеву на площади в Крупце. Об этом стало известно в отряде лишь накануне Первого мая. О том, как это было, узнали от подпольщиков-очевидцев наши разведчики во главе с Журбенко, которые во второй половине апреля побывали в Крупце.
В то утро полицейские спешно согнали жителей на площадь. Вскоре под усиленным конвоем сюда привели Шуру. Как только гитлеровский офицер объявил о том, что сейчас будет казнена партизанка, секретарь райкома комсомола Александра Зайцева, женщины запричитали; старушки крестились, плача, шептали молитвы. А старики замерли в скорбном молчании, обнажив головы. И вдруг Шура громко заговорила:
— Вы, палачи, хотели узнать о партизанах. Они есть везде, их много! Ими командуют коммунисты. Они скоро доберутся и до вас! — Поднявшись сама на табурет она обратилась к жителям Крупца:
— Прощайте, товарищи! Эти изверги все равно нас не перестреляют и не перевешают! Красная Армия отомстит фашистам за меня и за наш народ! Да здравствует…
По команде фашистского офицера палач выбил из-под ног Шуры табурет…
Смело и с достоинством приняла мучительную смерть славная патриотка Александра Андреевна Зайцева.
Когда Журбенко принес нам эту скорбную весть, мы были потрясены. После его печального сообщения, воцарилась мертвая тишина. Все молча сидели, склонив головы. Пузанов, переживая гибель Шуры, заговорил первым:
— Я виноват, что отпустил ее одну на это опасное задание. А она так рвалась идти… И веселая была, жизнерадостная… В который раз она уже доказывала мне, что ей одной идти в разведку лучше…
— Не казнись, Николай Акимович, ты не виноват в ее смерти. Мое предложение — приговорить изменника Родины Щепикова к смертной казни, — отозвался комиссар Кривошеев.
— Правильно, Степан Григорьевич, — поддержал комиссара Лепков. Пусть подпольный райком и командование отряда поручат это мне. Я его, слизняка паршивого, из-под земли достану!..
Со скамьи поднялся Черников:
— Предлагаю представить погибшую Шуру Зайцеву к награждению посмертно орденом Красного Знамени за боевые подвиги в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками…
Его поддержали все. Сразу же оформили наградной лист и в тот же день Кривошеев отправил его в штаб брянской партизанской зоны. Одновременно послали информацию Курскому обкому партии о последнем подвиге и гибели А. Зайцевой. Её отправил штаб Емлютина зашифрованной радиограммой.
Вечером объявили общеотрядное построение. Исаев сообщил партизанам о гибели Шуры Зайцевой. Много добрых слов произнесли в адрес геройски погибшей партизанки Кузьма Лукич Сучкин, бывший директор школы, где учительствовала Шура, начальник штаба Черников — его, ушедшего в 1939 году на финскую войну. Зайцева сменила на посту первого секретаря райкома комсомола.
Волнующим было выступление Ильи Журбенко, только что вернувшегося из Крупца. Он рассказал все, что узнал от подпольщиков, видевших казнь славной разведчицы и слышавших ее предсмертные слова, брошенные в лицо палачам.
Секретарь подпольного райкома партии Пузанов объявил о решении райкома и командования отряда представить отважного комсомольского вожака и разведчицу к награждению посмертно орденом Красного Знамени. Он закончил свою речь обращением ко всем:
— Товарищи партизаны! Поклянемся же в этот траурный час, что мы, все как один, еще крепче будем держать в руках оружие и в боях с оккупантами и их пособниками отомстим за жизнь славной дочери Родины Александры Зайцевой! Клянемся!
— Клянемся! Клянемся! Клянемся! — прозвучала над поселком клятва «чапаевцев».
В тот год была поздняя весна. Только к концу апреля снег растаял почти полностью, лишь кое-где виднелись его белые пятна, скрытые от солнца хвойными деревьями. Скоро уже будет можно передвигаться по лесным и проселочным дорогам. А передвигаться нужно! Сведения об оккупантах, доложенные командованию группой Ильи Журбенко, возвратившейся из Крупецкого района, еще раз подтверждали необходимость перехода в Хинельский лес, чтобы, приблизившись к своему району, продолжить борьбу с врагом у себя на Курщине.
В предмайские дни мы завершали подготовку отряда к этому переходу. Переукомплектовали подразделения: на базе групп сформировали роты трехвзводного состава по шестьдесят человек. Создали взвод конной разведки и взвод огневой поддержки — пулеметный.
Провели пробное построение отряда в походную колонну, которой придется прорываться через вражеские заставы, мелкие гарнизоны и заслоны противника, и убедились в ее громоздкости. А это будет снижать скорость движения, уменьшать маневренность. Но в Хинельский лес надо было вывезти запасы оружия и боеприпасов, взять на десяток дней продовольствия. Все тяжелые брички оставили в Неруссе, небольшой обоз состоял только из более легких крестьянских телег.
В канун Первомая в Неруссе встретились командиры и комиссары отрядов Путивльского и Червонного районов Сумщины и нашего отряда. Они уточнили порядок совместного перехода в хинельскую зону, договорились о выделяемых каждым отрядом силах для прорыва вражеской обороны. Решили также в канун первомайского праздника нанести ночные удары по вражеским заставам и подразделениям, блокировавшим с юга брянскую партизанскую зону. Как и было условлено, во втором часу ночи рота Чикаберидзе из нашего отряда атаковала вражескую заставу в селе Зерново. А через два дня мы узнали точные результаты этого налета: каратели похоронили в том селе почти два десятка солдат и развернули временный лазарет для раненых на тридцать коек.
Днем провели торжественное собрание, посвященное Первомаю. Пришли не только партизаны, но и все жители поселка, стар и млад. Небольшой деревянный клуб в Неруссе не смог вместить всех желающих. Многие стояли у открытых дверей и окон. Над входом развевался красный флаг. Флажки поменьше, как и до войны, алели на крышах многих, изб. В клубе, над столом президиума, под самым потолком висел написанный на обратной стороне куска обоев красными буквами лозунг «Да здравствует 1 Мая!», а на противоположной — другой, черными печатными буквами — «Смерть немецким оккупантам!». И как бы в его подтверждение под лозунгом, вдоль стены, на двух сдвинутых скамейках бойцы роты Чикаберидзе разместили трофеи своей предпервомайской вылазки в Зерново: семнадцать комплектов трофейного оружия и снаряжения. А чуть повыше их, на метровом листе бумаги, крупными буквами выведено: «Первомайский подарок от первой роты». Вошедшие в клуб рассматривали трофеи, одобрительно улыбаясь героям дня.
В начале собрания по предложению Пузанова, почтили память партизан и подпольщиков, погибших в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Все встали, застыв в скорбном молчании. Шумливые поселковые ребятишки, сидевшие прямо на полу перед столом президиума, подражая взрослым, поднялись, склонили головы.
Выступивший с докладом комиссар Кривошеев рассказал историю возникновения этого пролетарского праздника и условия, в которых сегодня отмечает этот день наша страна — в советском тылу, на фронтах Великой Отечественной войны и на территории, оккупированной врагом.
После доклада был зачитан приказ-поздравление, в котором наиболее отличившимся в боях партизанам объявлены благодарности. В их числе были командиры рот Темников и Чикаберидзе, командиры отделений Дмитрий Швецов и Владимир Корнюшин.
Потом у партизан был праздничный обед. В крестьянских печках, с помощью хозяек, наготовили вволю жирного мясного супа, пшенной каши с трофейными говяжьими консервами. И даже компот сварили из курских сушеных груш, два мешка которых всю зиму возил Бодулин в своем продовольственном «НЗ», приберегая, как он говорил, для случая.
Вечером клубом завладела молодежь. Хотя и темновато было при керосиновых лампах, но веселились допоздна. Танцевали и пели песни под гармонь. Не обошлось и без частушек, исполненных голосистыми девчатами:
Веселье завершили плясуны. Поочередно выходя в круг, одни соревновались в «барыне», другие в «цыганочке», доставив немало удовольствия присутствующим. Победителем в цыганской пляске был признан Черников. Ему аплодировали больше всех.
— Лезгинку! — вдруг выкрикнул кто-то. Гармонист Журбенко заиграл кавказскую мелодию, в круг вышел Петр Чикаберидзе. Конечно же, только он из партизан мог исполнить этот красивый зажигательный танец горцев. И он его исполнил, да еще как!
Возвращаясь из клуба, мы с Черниковым зашли на огонек в штабную избу. Там сидели Пузанов, Исаев и Кривошеев. Пузанов, обернувшись и увидев нас, спросил, лукаво улыбаясь:
— А что же вы, хлопцы, девчат не пошли провожать?..
— Куда нам! Там девчата на Петра Чикаберидзе только и смотрят. Он так лихо танцевал лезгинку, что на нас с Павлом девчата — ноль внимания. — отшутился Черников.
Исаев пригласил нас к карте, развернутой на столе:
— Прорывать вражескую блокаду будем вот здесь. — он карандашом ткнул в точку на карте, надпись около которой гласила — Быки. — С утра пошлите конников разведать маршрут насчет проходимости обоза…
Кирпонос М. П., генерал-полковник, Герой Советского Союза, командующий войсками Юго-Зап. фронта.
1941 г.
Исаев Н. С.
1943 г.
Гусев П. В.
1941 г.
Киев. Открытие памятника Герою Советского Союза генерал-полковнику М. П. Кирпоносу 1 ноября 1973 года.
Швецов Д. А.
1941 г.
В период сражений советских войск под Харьковом, в районе Воронежа и у берегов Волги, Курская и Орловская области были наводнены вражескими резервами и тыловыми службами. По железным и автомобильным дорогам враг перегруппировывал свои силы, спешили к фронту его маршевые части и боевая техника. А на запад шли эшелоны и автоколонны с ранеными гитлеровцами, разбитой техникой, награбленным скотом, продовольствием и фуражным зерном. Все чаще на запад шли эшелоны с советскими юношами и девушками, угоняемыми на каторжные работы в Германию.
В чем видели тогда свои задачи партизанские отряды Курской и соседних с ней областей? Громить вражеские тылы, выводить из строя транспортные коммуникации, дезорганизовывать работу оккупантских властей. Выполняя эти задачи, партизаны оказывали существенную помощь Красной Армии, приближая перелом в ходе войны.
Три отряда — Путивльский (из соединения Ковпака), Червонного района и наш — направились сразу после первомайского праздника из Брянского в Хинельский лес одновременно. Сорокакилометровый ночной поход по тылам врага не обошелся без стычек с противником. На нашем пути был крупный вражеский гарнизон в селе Быки. Провели тщательную разведку, а затем, смяв неприятельское боевое охранение, прошли полукилометре от села, где находились два батальона карателей.
Наш отряд занял хутор Хинельский, отряды Путивльского и Червонного районов Сумской области рассредоточились западнее нас — в хуторах и деревушках тянувшихся по южной опушке Хинельского леса. Мы сразу направили конных разведчиков в ближайшие селения. Вскоре они доложили: около батальона карателей, только что занявших село Хинель, готовятся к наступлению на нас. Каратели не заставили себя долго ждать. Бой с ними продолжался около двух часов. Исаев и я находились на стыке рот Чикаберидзе и Темникова, а Кривошеев и Черников — на правом фланге, поддерживая связь с отрядом Червонного района. После нескольких безуспешных атак каратели отступили, оставив на поле боя больше взвода убитых солдат. Но из Хинели фашисты не ушли. Подтянув к вечеру новые крупные силы, они заняли почти все населенные пункты, прилегающие к южной опушке Хинельского леса.
Весть о нашем появлении в Хинельском лесу быстро разнеслась по окрестным селениям. В тот же день только в наш отряд прибыло около тридцати человек с просьбой принять их в наши ряды. Мы их приняли, но впоследствии передали Севскому отряду, поскольку все они были из этого района. На другой день Путивльский отряд с боями ушел из Хинельского леса, взяв направление на Хутор Михайловский — крупную узловую железнодорожную станцию. Мы вместе с отрядом Червонного района, обосновавшись в центре леса, несколько дней вели разведку, в результате которой убедились, что противник отрезал нам пути выхода в свои районы. Навсегда запомнилась мне разведка боем, проведенная в ночь на 8 мая нашим отрядом. Мы выяснили, что в селе Хвощевка противник выставил заставу численностью до роты: в наспех сооруженных дзотах на северо-западной окраине села по ночам дежурят пулеметные расчеты, а по дорогам на Барановку и Хинель постоянно патрулируют конные дозоры; остальной состав заставы размещен в крайних хатах, жители из которых выселены.
Обойдя дзоты и первые шесть крайних хат, взвод из роты Темникова внезапно напал на заставу, ведя огонь по хатам, в которых спали немцы. Они в панике выскакивали из хат, попадая под партизанский огонь. Лишь немногие бежали занимать оборону, а большинство удирало из села. Но у южной окраины села их уже ждал конный взвод Попова. В течение часа застава противника в Хвощевке была разгромлена.
Вечером 10 мая, на совещании командно-политического состава Исаев объявил:
— Решением подпольного райкома партии вводится должность заместителя командира отряда по разведывательно-диверсионной части. В этой должности утвержден Георгий Тихонович Черников, с освобождением его от обязанностей начальника штаба нашего отряда. А тебя, товарищ Гусев, райком утвердил исполняющим обязанности начальника штаба.
В ту же ночь ушла в свой район группа коммунистов во главе с Черниковым. Всю пятерку обмундировали в немецкую форму. Черников облачился в мундир фашистского обер-лейтенанта. Выглядел он щеголевато, нашлись даже офицерские лайковые перчатки. Партизаны Черникова поехали на немецких верховых лошадях с безукоризненно подобранными седлами, вооруженные трофейными автоматами. Королев «одолжил» Черникову парабеллум для дополнения экипировки гитлеровского офицера. Подпольный райком партии поставил перед ними задачу восстановить связь с комсомольскими подпольными группами и с помощью коммунистов-подпольщиков совершить ряд диверсий.
Утром мы узнали о прибытии в хинельскую зону отрядов имени Ворошилова № 2 и Севского. В них было более пятисот партизан. Хинельская партизанская группировка численно увеличилась почти вдвое. В тот же день над лесом появился вражеский самолет.
— Воздух! Фашистский разведчик! Ложись! — скомандовал Исаев.
Лиственный лес, преобладавший в месте нашего расположения, был еще голым. Это затрудняло нашу маскировку. Сделав несколько кругов над лесом, самолет скрылся. Но не прошло и часа, как появился снова. На этот раз, сделав один круг, он спикировал, сбросил с десяток небольших осколочных бомб. Некоторые из них взрывались, не долетев до земли, как только касались верхушек деревьев. Вражеский стервятник нанес нам урон — в отрядах оказалось убитых восемь и раненых двенадцать партизан.
На следующий день командиры отрядов собрались для выработки плана совместных операций против карателей. Вернувшийся с межотрядного совещания Исаев, довел до нас принятое там решение: в середине мая провести одновременные налеты на гарнизоны противника в Лемешовке, Барановке и Быках Севского района, а через неделю совместными усилиями прорвать блокаду, чтобы создать условия отрядам Червонного района и нашему для выхода в рейды.
Перед утром 14 мая мы скрытно подошли к Лемешовке и окружили находившийся в ней батальон карателей. В трех километрах западнее этого села, на пути наиболее вероятного отхода из него оккупантов, залегла в засаде рота Темникова. Около трех часов утра отряд Червонного района атаковал заставу врага на северной окраине села. В то же время мы ворвались в Лемешовку с востока. Под огонь наших рот попали подразделения противника, спешно перебрасываемые на помощь заставе. Конники Попова сразу устремились на бывший колхозный двор, где находился обоз карателей. Захваченный врасплох враг не сопротивлялся и часа. Фашисты в беспорядке бежали на запад — по глуховскому тракту, неся большие потери. А там их ждала наша засада. Подпустив близко отступающих врагов, рота Темникова обрушила на них огонь пулеметов и винтовок. Гитлеровцы оставили здесь десятки убитых. Очень немногим посчастливилось уйти живыми из-под партизанского огня. Успех этой операции омрачило лишь то, что командир роты Темников был тяжело ранен.
Этой же ночью отряд имени Ворошилова № 2 внезапно напал на гитлеровскую часть в Барановке, где уничтожил до роты противника и захватил трофеи: вооружение, боеприпасы, продовольствие и лошадей с повозками. Севский отряд перед утром ворвался в село Быки, в которое только что прибыла свежая карательная часть. Нападение было успешным — уничтожено несколько десятков карателей, захвачены трофеи.
После операции, проведенной 14 мая, обстановка в хинельской зоне еще больше осложнилась. Противник бросил против нас не только карательные, но и полевые пехотные и моторизованные части, оснащенные легкими танками, минометами и малокалиберной артиллерией. Видя, что наш выход в рейд в свой район в ближайшие дни вряд ли осуществится, мы отправили туда еще одну группу из пяти человек с задачей минирования путей передвижения противника и взрыва мостов на шоссейных и железных дорогах. Командование группой поручили Морозову.
Холодный май 1942 года был для нас поистине жарким месяцем. Десять дней подряд противник наступал, постепенно углубляясь в лес и с каждым днем все больше сужая кольцо окружения. Отряды упорно сражались за каждый поселок, за каждый метр леса, а по ночам вели разведку боем — искали слабые места в боевых порядках противника, чтобы вырваться из блокированного леса!
Самые тяжелые бои мы вели в один из последних майских дней. Оккупанты, подтянув свежие силы, начали наступление повсеместно. Утром их самолеты бомбили партизанские позиции и лагерь, в котором находились раненые и обоз. Спустя полчаса на нас пошла пехота. Первая цепь состояла из мадьяр, во второй шли немцы.
Мы открыли огонь, когда первая цепь приблизилась на сотню метров. Как только заработали наши пулеметы, мадьяры стали откатываться назад, оставляя убитых и раненых. Гитлеровцы, находившиеся во второй цепи, открыли огонь по отступавшим мадьярам, понуждая их продолжать наступление. Вскоре их цепи слились в одну, но, прижатая к земле нашим огнем, она не могла продвинуться вперед ни на шаг — вражеская атака захлебнулась. Противник начал было обстреливать нас из минометов, но сразу же прекратил огонь, боясь поразить своих.
Часа через полтора, перегруппировавшись, каратели снова атаковали нас.
Вели упорные бои на своих участках и все другие партизанские отряды. Было много раненых. Медики и санитары едва успевали выносить их в глубину леса…
…Во второй половине дня снова появились вражеские самолеты; на лес посыпались осколочные бомбы. После бомбежки враг четверть часа обстреливал наш передний край из легких пушек и минометов. Потом он одновременно атаковал все партизанские отряды. Партизаны оборонялись упорно: надо было продержаться до вечера, чтобы под покровом темноты вырваться из блокады. Усиливая натиск, противник ввел резерв — около двух рот. Его выдвижение заметили разведчики из отряда имени Ворошилова № 2. В отряде было несколько трофейных пушек и десятка три снарядов к ним. Открыв беглый огонь, партизанские артиллеристы почти полностью уничтожили вражескую колонну пехоты. В бой она вступить не успела, а ее остатки были обращены в бегство.
Пока немцы выносили с поля боя убитых и раненых, мы передохнули, плотно поужинали печеной на кострах кониной (в бою погибло до десятка лошадей) без хлеба и соли.
— А вот теперь попробуем вырваться из неприятельского кольца, — задымив самокруткой, сказал мне Исаев. Он, видно, сомневался в успехе и, устало потирая виски, спросил меня:
— Как думаешь, начальник штаба, прорвем блокаду?
— По данным разведки, вот на этом участке, — ткнул я пальцем в карту, — совсем нет противника. Может, там и попробовать?..
Исаев склонился над картой.
— Так я и имею в виду именно этот участок. Гляди какое редколесное болотистое место. Немцы, видно уверены, что нам здесь не пройти. А мы пройдем!
— Какие у тебя, начальник штаба, есть соображения? — спросил он меня. Я ответил:
— Надо послать группу разведчиков, чтобы они выявили наиболее проходимые для отряда участки болота, уточнить есть ли оккупанты на противоположной стороне.
— Согласен. Группу смельчаков возглавит Александр Волков. Кого включить в группу, решите вместе с Волковым и доложите мне, — принял решение Исаев.
С вызванным в штаб Александром Васильевичем Волковым мы определили состав группы: Морозов Дмитрий. Матюхин Андрей, Коняев Никита, Максимихин Николай, Небогатых Иван, Швецов Дмитрий с двумя пулеметчиками, фельдшер Сергей Попов.
Исаев согласился с нашим предложением, а мне сказал:
— Начальник штаба, сообщите командирам рот, из которых включены партизаны в разведку болота, о направлении этих ребят в распоряжение Волкова…
Обследовав местность на противоположной стороне, разведчики установили, что противником она не контролируется.
Тщательно замаскировали в чаще леса повозки. Еще затемно перевезли с недействующей лесопилки леспромхоза уцелевший там штабель бревен и нарубили длинных жердей.
Как только заалела утренняя заря, партизаны обоих отрядов начали переправляться. Сначала пошли две роты, по одной из отряда. Им поставили задачу: переправиться, занять оборону, прикрывая переправу с запада, откуда возможно появление оккупантов. Бойцы продвигались по болоту группами по восемь-десять человек. Выйдя из болота, группы сразу занимали отведенные им позиции.
Потом на носилках из плащ-палаток, одеял и березовых жердочек осторожно переправили раненых.
Труднее всего было переводить здесь лошадей. Четвертая часть двухкилометрового пути заболоченной местности для них была непроходимой. Кое-где пришлось делать гати длиной до ста метров и больше. Валили деревья, сооружали по ним настилы из бревен и жердей. Переправившись через одно топкое место, гать разбирали, перетаскивали бревна и жерди к другому непроходимому участку, что потяжелей — волоком на лошадях, а что полегче — бойцы несли на своих плечах.
Полностью переправились оба отряда, когда уже стало вечереть. На наше счастье, в этот день самолеты противника над лесом не появлялись — оккупанты не предполагали, что мы рискнем выбираться из блокады через болотистую часть леса, да еще днем. До наступления темноты сушились у костров, чистили оружие, варили еду. Наскоро пообедав, взяли курс на Червонный район. На марше обходили селения, соблюдали маскировку. За ночь продвинулись примерно на тридцать километров. К утру вышли к железной дороге почти на половине пути от Хутора Михайловского до Эсмани — центра Червонного района. В редколесье, в километре от железнодорожного полотна, расположились на дневку. Каратели, блокировавшие Хинельский лес, только через сутки догадались о нашей хитрости. Они сразу направили нам вслед погоню, сообщили о нас в районные управы и комендатуры. Под вечер наши разведчики доложили, что с севера, из Хутора Михайловского к нам приближается рота мотоциклистов-автоматчиков а из Эсмани вышла моторизованная часть в сопровождении легких танков.
Комиссар Кривошеев предложил идти через поля минуя даже полевые дороги. Немцы же на автомашинах и мотоциклах, и даже на своих легких танках, двигаться по раскисшему чернозему не смогли — в ночной темноте мы оторвались от противника. Затем, изменив маршрут, направились в путивльские леса, куда в начале мая ушел отряд из соединения Ковпака. Но под Шосткой наша разведка обнаружила заставы, выставленные оккупантами в нескольких селениях. Это были вражеские ловушки, и нас спасла только зоркость разведчиков.
Вечером конники побывали в ближайшем селе. В нем только что остановилась маршевая часть оккупантов на ночной привал. Наш отряд внезапно напал на нее. Уничтожили до роты фрицев, захватили немало оружия и патронов к нему, несколько повозок с продовольствием. Через три часа возвратились в тот же лесок, из которого вышли перед боем. Подкрепившись трофейными консервами и концентратами, бойцы повеселели. Все горели желанием пробиваться с боями в путивльские, а затем в крупецкие леса. Но слишком большие силы врага были на нашем пути. Патроны на исходе, пятнадцать раненых нуждались в госпитализации. И мы повернули на север, стали пробиваться в Брянский лес. Ночью пересекли железную дорогу в десяти километрах севернее станции Хутор Михайловский. Разведчики доложили: в километре от нас двухпролетный железнодорожный мост, охраняемый взводом оккупантов. Рота из отряда Червонного района сняла вражеских часовых, перерезала провода телефонной связи и завязала бой с охранным подразделением. Сначала оттеснила его от моста, а затем продолжала натиск, прикрывая партизанских минеров, пока не последовал взрыв. Подрывниками руководил наш воентехник Травин. Минеры-подрывники обрадовались, получив эту задачу. Все же не зря они таскали целый месяц на своих плечах тяжелую взрывчатку. Как потом нам стало известно — на этом участке около месяца не ходили поезда.
Утром 1 июня мы достигли перелесков — предвестников Брянского леса. По ним продвигались весь день и ночь. Каратели преследовали нас, пытались обойти и окружить. Приходилось маневрировать, чтобы обмануть заслоны противника, выставленные на нашем пути.
В селе Чернацком мы столкнулись с одним из таких заслонов — батальоном из вражеской группировки, блокировавшей южную часть Брянского леса. 3-я рота и пулеметный взвод под общим командованием комиссара Кривошеева обстреляли Чернацкое с севера и навязали бой противнику в его тылу, чем удалось отвлечь силы врага с направления прорыва наших двух отрядов. Тем временем основные силы нашего отряда и отряд Червонного района смяли заставу на восточной окраине села и заняли оборону на гребне захваченной высотки, поросшей молодым сосняком. Отсюда мы прикрыли выход из боя и присоединение к нам остальной части отряда. Так, нанеся немалый урон врагу, мы прорвались в брянскую партизанскую зону.
Наш отряд временно разместился в поселке Ильинском, в южной части Брянского леса. Послали подводы в Неруссу, чтобы взять продовольственные запасы оставленные там перед выходом в рейд. Пузанов и Исаев сразу выехали в Смелиж — в объединенный штаб партизанских отрядов: нужно было срочно информировать его руководителей об итогах наших майских походов и об обстановке в хинельской зоне.
Хотя нам не удалось прорваться в свой район, пришлось вернуться обратно, но доложить было надо о многом. В мае мы совместно с отрядом Червонного района прошли с боями по тылам врага более трехсот километров. «Чапаевцы» участвовали в десяти боевых операциях, две недели вели упорные бои с гитлеровцами, блокировавшими партизанские отряды в Хинельском лесу. За время майских походов отрядом уничтожено несколько сотен оккупантов.
По просьбе Пузанова и Исаева объединенный штаб отправил Курскому обкому партии в Елец радиошифрограмму о боевых действиях нашего отряда в мае 1942 года.
Ящики с патронами, доставленные с Большой земли, наши бойцы рассматривали как диковинку. На упаковках стояла дата изготовления: «06.06.42», то есть на пополнение партизанского боезапаса они поступили уже через несколько дней после их выпуска предприятием. Патроны, минновзрывные средства, газеты и письма сначала сбрасывались на парашютах. Потом стали садиться «кукурузники» — отважные «ПО-2». После того как оборудовали посадочную площадку, приземлялись транспортные самолеты. Образ ними рейсами они увозили раненых, детей и беременных женщин. Наконец-то стало возможным спасти от верной гибели многих тяжело раненных партизан, нуждающихся в срочных операциях. А как радовались будущие матери! Их эвакуировали в глубокий советский тыл, чтобы там они могли дать жизнь своим будущим детям и растить их в покое, не слыша пулеметной стрельбы, разрывов мин и снарядов, не боясь, что в землянку угодит фашистская бомба. А дети! В брянской партизанской зоне тогда их было немало — от грудных до школьников. И все без родителей: сироты погибших партизан, дети, эвакуированные из западных областей. Теперь их постепенно отправляли на Большую землю, в первую очередь самых маленьких и больных. И трудно сказать, что было главное — боеприпасы, доставленные для партизан, или десятки вывезенных в советский тыл раненых бойцов, женщин, детей. Регулярные посадки самолетов с Большой земли стали ярким подтверждением того, что о нас, партизанах, знают и заботятся по ту сторону фронта.
Посадочная площадка вскоре значительно расширилась и стала называться «партизанским аэродромом». Самолеты приходили регулярно, через день-два разрешимыми стали проблемы оружия и патронов, гранат и мин, медикаментов и перевязочного материала, соли и мыла.
Партизаны с большой любовью относились к летчикам, прилетавшим к нам. Ведь немало их, героев, погибло в рейсах к партизанам, когда попадали под заградительный огонь вражеских зениток. Это были мужественные, бесстрашные люди — такими они навсегда остались в наших воспоминаниях!
Мы были очень рады первой возможности отправить письма родным и близким. И уже через месяц многим пришли ответы — сразу около двух десятков писем только в наш отряд. В каждый рейс их отправлялось по нескольку мешков.
Я тогда тоже получил весточку от матери. Она сообщала, что мое письмо читали прямо в поле, всей бригадой, куда принесла его почтальонка Маша, двенадцатилетняя наша соседка. Обрадовались и мать и все односельчане, что я жив-здоров, и поняли, почему от меня так долго не было известий с тех пор, как началась война. Затем сообщались печальные новости: пришла «похоронка» на моего брата Николая, а всего погибло на фронте уже несколько десятков односельчан. О многих, ушедших на войну, вообще ничего не было известно — ушли, и как в воду канули. Мне сообщались адреса моих братьев — старшего Александра, воевавшего на Западном фронте, и Леонида, вот уже более года лечившегося в госпитале в Сибири после тяжелого ранения в боях под Ленинградом. В конце письма земляки передавали мне и всем моим товарищам-партизанам привет и пожелания как можно скорее разбить ненавистного врага и их горячие заверения в том, что как бы ни было им трудно, они выполнят все, что от них требуется, для победы над гитлеровцами.
В конце письма была приписка, сделанная чьей-то другой рукой:
«Паша, пусть твои холостые друзья напишут нам, мы хотим с ними переписываться. Девчата».
Я поделился этим предложением с моим другом Митей Швецовым. Тот рассказал обо всем в своем взводе. И вскоре ушло в мои родные места около десятка писем. Адрес, фамилии и имена девушек подсказал ребятам я, прикинув примерно, кто из моих односельчанок на выданье. Так завязалась переписка.
Девичьи письма! Как ждали их наши парни, с каким трепетом читали в партизанских землянках… Мои односельчанки умели находить для молодых партизан такие слова, что ребята наши гордились редкими весточками с Ярославщины. И бодрее становились они в трудных наших рейдах, смелее шли в разведку, отважнее были в бою. Словом, переписка эта внесла в жизнь отряда какое-то оживление. А для одного из молодых парней она-таки завершилась свадьбой. Уже после войны я узнал о том, что бывший партизан — пулеметчик Никита Голованов, дошедший в рядах 132-й стрелковой дивизии до Берлина, вскоре после Победы, возвращаясь домой, заехал в мое родное село навестить знакомую ему по письмам девушку, да и увез ее с собой в Сибирь.
…Когда наш отряд вернулся в Брянский лес, ему отвели участок обороны несколько севернее райцентра Середина Буда Сумской области, почти на границе Украины с Россией. Находясь в обороне, мы поочередно отправляли роты на боевые операции, проводимые брянскими отрядами. Так, рота Чикаберидзе в июне участвовала в четырех боевых налетах на вражеские гарнизоны, проводимых Трубчевским отрядом. У партизан этого отряда, увидевших боевую сплоченность и дисциплинированность бойцов роты Чикаберидзе, сложилось хорошее впечатление о нашем отряде в целом. Под стать боевому ротному, в этом подразделении были и командиры взводов. Коротко расскажу о двух из них, ставших впоследствии командирами рот, а потом и командирами батальонов.
Василий Маркелов родился и вырос в рабочей семье в Саратовской области. Четыре последних мирных года он находился на срочной службе в Красной Армии, с первого дня гитлеровского нашествия участвовал в боях Попал в окружение зимой 1942 года вместе с другими окруженцами влился в ряды «чапаевцев». Ему, старшему сержанту, сначала доверили отделение, а вскоре назначили командиром взвода. Маркелов хорошо знал оружие и военную тактику, каждую свободную минуту использовал для совершенствования боевой выучки бойцов. И это давало свои результаты — его взвод в партизанских операциях всегда действовал слаженно и храбро.
Сибиряку Николаю Алексееву тогда шел двадцать восьмой год. Он был высокого роста, с фигурой тяжелоатлета. Несмотря на свою грузность, в походах был удивительно легок. Свою недюжинную силу, ловкость и выносливость объяснял увлечением с детства охотой и занятием спортом в юношеские годы, а потом во время срочной службы в Красной Армии. С первых дней войны участвовал в боях с оккупантами, познал горечь отступления, тяжелые бои в окружении. С зимы 1942 года он в нашем отряде. Алексеев имел спокойный характер, и в любой обстановке был тверд и решителен…
В середине июля гитлеровцы вновь усилили наступательные действия против партизанской группировки в Брянском лесу. Им удалось вытеснить наш отряд и «ворошиловцев» из Старой Гуты, совместно нами обороняемой. Мы заняли оборону в километре севернее этого села, по опушке леса. Обороняясь, продолжали устраивать ночные и даже дневные налеты на вражеские подразделения, высылали засады. Расскажу о некоторых боевых эпизодах.
В один из июльских дней наши разведчики заметили прибытие в Старую Гуту пешей колонны гитлеровцев. Рота карателей расположилась на отдых. Раздевшись по пояс, солдаты умывались холодной колодезной водой. Командир отделения первого взвода первой роты сержант Овчинников, которого за его высокий рост в отряде прозвали «Направляющим», попросил разрешения командования сделать вылазку, «попричесать» фрицев, как он выразился. С ним согласились. С группой из семи бойцов, с ручным пулеметом, он незаметно пробрался на окраину занятого карателями села. Выждав удобный момент, открыли прицельный огонь. Оккупанты растерялись. Начали они отстреливаться, лишь когда наши смельчаки уже отошли на безопасное расстояние.
И другой эпизод тех дней. В трехстах метрах впереди нашей обороны находилась в засаде конышевская группа Лазарева — около двадцати партизан с винтовками, автоматами и станковым пулеметом. Разведчики сообщили Лазареву о вражеской пешей колонне, приближавшейся к обороняемой нами опушке леса. Тот приказал пропустить дозор — отделение, шедшее впереди вражеской роты в сотне метров. Открыли огонь лишь после того, как колонна карателей приблизилась к засаде на полсотни метров. Станковый пулемет косил фашистов. Остальные бойцы вели прицельный огонь из автоматов и винтовок. В это время автоматчик Василий Шилов уничтожил вражеский дозор, пропущенный засадой. В тот раз, нарвавшись на партизанскую засаду, полегло больше половины роты противника. «Лазаревцы» захватили два ручных пулемета, около двадцати винтовок и пароконную повозку. Так была сорвана попытка фашистов захватить обороняемый нами участок.
Лазарев не любил говорить о себе. Но другие с восхищением рассказывали о его подвигах, а особенно о том, как начинал партизанить Василий… Неподалеку от райцентра Конышевка, там, где осенью шли бои. Лазарев подобрал исправный станковый пулемет и спрятал его в скирде соломы. Туда же отнес несколько автоматов, десяток винтовок, патроны. А потом уж начал собирать отряд из местных жителей. Пятнадцать народных мстителей под командованием Лазарева разгромили несколько полицейских участков в своем районе. Гитлеровцы бросили на борьбу с ними крупное карательное подразделение. Лазарев увел группу в Хомутовский район где в то время находилось несколько партизанских отрядов. Присоединившись к отряду имени Ворошилова № 1. конышевцы воевали с оккупантами до лета. Потом они действовали в составе нашего отряда, а в ноябре был сформирован Конышевский партизанский отряд 2-й Курской партизанской бригады.
Действия партизан не давали покоя врагу. Со второй половины лета фашисты укрупнили силы карателей, всячески стремясь разгромить брянскую партизанскую группировку. Наш отряд в это время оборонял поселок Красный Бор. Однажды утром, под прикрытием роты легких танков и при поддержке нескольких самолетов, до полка пехоты противника двинулось на село Новая Погощь, подступы к которому обороняли три крупных отряда — имени Ворошилова № 2, Червонного района и имени 24-й годовщины Красной Армии. Всех жителей села эвакуировали в лес. Село горело от зажигательных бомб и снарядов.
В течение шести часов оккупанты повторяли атаки одну за другой, но в лес прорваться не смогли. В середине дня вражеская пехота отошла на исходные позиции, но через некоторое время снова возобновила наступление, теперь уже на участке нашего отряда.
Сначала перед нами появились два танка — один двигался по дороге, другой — по просеке. Прячась за танками, шла пехота. Партизаны волновались — подорвутся вражеские танки на минах, установленных накануне нашими минерами, или нет? И наконец раздался взрыв — подорвался танк, двигавшийся по просеке. А через некоторое время налетел на мину и другой. Партизаны из рот Ложкова и Чикаберидзе ликовали: мины-самоделки оказались не хуже заводских.
Враги наседали. В трудном положении оказалась рота Чикаберидзе. Экипаж подорвавшегося на просеке танка продолжал вести огонь. И тогда командир отделения Сергей Мордовин подполз к танку с тыльной стороны и метнул связку противотанковых гранат. Угодил как раз в баки с горючим. Последовал взрыв. И тут же взорвались снаряды внутри танка.
Натиск врага был сильным: как ни упорствовали партизаны, отражая атаки, фашистам все же удалось занять Новую Погощь и Красный Бор.
Через три дня вражеский батальон начал прочесывать лес. Углубившись в него не больше чем на полторы сотни метров, фашисты натолкнулись на нашу засаду.
Бой был жарким. Несмотря на преимущество в живой силе, немцы, не имея опыта ведения боя в лесу, где из-за каждого куста грозит смерть, не смогли преодолеть партизанский заслон. Понеся большие потери, они отступили и прекратили прочесывание.
Партизанские отряды по-прежнему не только оборонялись, но и посылали часть своих сил на боевые операции. Прорываясь через вражескую блокаду, народные мстители выходили в безлесные районы, громили там мелкие гитлеровские гарнизоны и передвигающиеся на фронт подразделения. Активное участие в таких операциях принимал и наш отряд. Рота под командованием Ложкова участвовала в нападении на подразделение немцев, расквартированное в селе Уралово. В конце июля целую неделю рота Чикаберидзе совместно с партизанским отрядом из Погар Орловской области проводила боевые операции в их районе, где уничтожила немало карателей и захватила трофеи.
Летом 1942 года обстановка на советско-германском фронте осложнилась. Гитлеровцы рвались на Кавказ и к Волге. В июле-августе наши войска вели ожесточенные оборонительные бои на Дону. Враг захватил Ставрополь, Краснодар, Майкоп и вел наступление на Сталинград. Оценив сложившуюся ситуацию и свои силы, Крупецкий подпольный райком принял решение активизировать диверсии на железных и автомобильных дорогах Крупецкого и соседних районов.
Вскоре отправились в свой район разведывательно-подрывная и две диверсионные группы под общим командованием Черникова. Кузьма Сучкин возглавил группу разведки и подрывной работы, которой поставили задачу: сорвать заготовку и отправку зерна в Германию из Крупецкого и Рыльского районов. Совместно с подпольщиками партизаны должны были выявить и сжечь все склады зерна, подготовленного оккупантами к перевозке на железнодорожные станции. Для диверсий на участке железной дороги Конотоп — Ворожба — Сумы отправилась группа под командованием Сергея Мордовина. Еще одна группа во главе с Овчинниковым вышла на шоссе Глухов — Льгов, пересекавшее Крупецкий и Рыльский районы.
Как только группы, по приказу командования брянской партизанской зоны, покинули лес, основные силы отряда выступили в направлении поселка Красный Угол Погарского района, чтобы находиться там в заставе.
Накануне к нам приезжал командир объединенных партизанских отрядов Брянщины Емлютин. Он сообщил о массовом выходе партизанских отрядов в Погарский район для уборки созревшего урожая озимых, посеянных колхозами в прошлом году. «Чтобы добрый урожай не достался врагу, — сказал он, — решено занять весь район, выставить сильные заставы и силами партизан, с участием местного населения, как можно скорее убрать, обмолотить хлеб и понадежнее спрятать его в лесу».
Многие партизаны были в мирное время хлеборобами — дело для них оказалось привычное.
Вместе с нами на уборке работали и все жители поселка, даже старики и дети. Женщины проворно вязали в снопы скошенную рожь, а старики и дети веяли намолоченное вручную партизанами зерно. За первые два дня намолотили около десяти возов — не меньше пяти тонн. Половину готового зерна передали жителям поселка, наказав надежно спрятать его от оккупантов. А другую половину отправили на партизанскую базу в поселок Ильинский.
Перед окончанием уборки местные старики обратились к нам с просьбой — помочь подготовить поле для посева озимых. Война-войной, а если не посеять, то жители в следующем году останутся без хлеба. Мы предложили им выбрать лучшие участки для вспашки.
Конных плугов, сохранившихся еще с первых лет коллективизации, в поселке оказалось достаточно. За несколько дней мы вспахали два участка, около пятнадцати гектаров. Никто не сомневался, что хлеб этот уже не достанется немцам, к будущей жатве их прогонят с родной земли. Так и случилось. Правда, не везде наши войска подоспели к жатве 1943 года, но в районе активных действий партизан хлеб был убран и надежно спрятан самими крестьянами.
Однажды, когда мы работали в поле, к нам пришли четверо красноармейцев, бежавших из гитлеровского лагеря, расположенного в десятке километров от нас, около торфяного болота. Там оккупанты вели добычу торфа для отправки его в Германию. Кроме советских военнопленных туда были согнаны около двухсот жителей окрестных сел и деревень. Для нападения на лагерь была послана рота Ложкова.
Партизаны бесшумно подошли к лагерю. Несколькими выстрелами сняли часовых, не вызвав особой тревоги. Наверное, эти выстрелы были приняты охраной и лагерным начальством за стрельбу своих часовых: они пускали иногда осветительные ракеты, а, бывало, стреляли просто так, для острастки.
Партизаны окружили караульное помещение и барак, в котором размещалась охранная команда. В окна полетели гранаты. Гитлеровцев, пытавшихся выскочить наружу, поливали свинцом. Вся лагерная команда — почти сорок фашистов, в том числе и комендант лагеря. — была уничтожена.
Группа бойцов, возглавляемая политруком Журбенко, сбила запоры и открыла двери в бараки.
— Товарищи! — обратился к узникам Журбенко. — Больше вы не пленники фашистского лагеря! Вы свободны. Собирайтесь поскорее, мы отправим вас в партизанскую зону.
— Мы-то готовы. А вот как быть с больными? — спросил один из красноармейцев.
— Повезем их на подводах. На вас, товарищ, возлагаю их отправку, — ответил ему Журбенко.
Операция подходила к концу. Бойцы грузили на подводы трофеи: оружие, продовольствие, обмундирование.
— А где рабочие размещаются? Как туда пройти? — спросил одного из красноармейцев Ложков.
— Бараки рядом. Я проведу, — предложил тот.
Но в бараках никого не оказалось, за исключением нескольких тяжелобольных. Они рассказали, что всегда, как только в лагере начинается стрельба, все рабочие прячутся в овраге. Направились туда. Журбенко сообщил рабочим об освобождении партизанами военнопленных и предложил им вместе с ними идти в лес.
— Все пойдем! Не желаем больше гнуть спины на фашистов! — единодушно решили рабочие.
— Тогда выстраивайтесь в колонну по четыре, вслед за красноармейцами. Только сначала вынесите из бараков и поместите на подводы больных товарищей. Вас будет прикрывать группа партизан, — объявил Журбенко.
На рассвете пришли в поселок Красный Угол, где наш отряд находился в заставе. В тот день около полутора сотен освобожденных из плена красноармейцев и до сотни рабочих мы отправили в лес. Многие из них влились в местные партизанские отряды. Красноармейцы, освобожденные из плена, до осени 1943 года воевали в партизанских отрядах, затем в действующей армии, некоторые из них дошли до Берлина.
Кончилось лето. Партизаны удерживали Погарский район, где завершался сев озимых. Фашистское командование начало против нас очередную операцию. Вместе с пехотой против партизанских отрядов двинулись и подразделения конницы, обладавшей гораздо большей скоростью передвижения и маневренностью. Мы догадались, что вражеская кавалерия предназначалась для захвата партизанской переправы через Десну, в пятнадцати километрах от нас. Командование брянской партизанской зоны, как только получило наше донесение, приказало всем до утра организованно отойти в лес, а двум отрядам — нашему и Погарского района — прикрывать отходящие за Десну партизанские силы.
Мы пришли к выводу, что лучше всего дать бой противнику у поселка Кружайловка, в трех километрах западнее поселка Красный Угол. Несколько дней назад наш отряд в Кружайловке тоже выставил заставу из двух рот. Чтобы обмануть карателей, перед вечером вывели роты Чикаберидзе и Ложкова снова в Красный Угол, а в западных окрестностях Кружайловки оставили секреты из нескольких пар опытных разведчиков. Среди жителей пустили слух о поспешном отходе партизанских сил за Десну.
Отделение вражеских конников, разведавшее вечером Кружайловку, убедилось в том, что партизаны отсюда ушли. А ночью выдвинулась и устроила засаду на заранее выбранном рубеже группа добровольцев под моим командованием, всего около тридцати человек. Заместителем командира группы был Чикаберидзе, а политруком — Журбенко. У нас — четыре пулемета, десяток автоматов, у остальных винтовки. Разведчики, находившиеся в секретах, присоединились к нам.
В шестом часу утра снова появилась конная разведка противника. Мы пропустили ее вперед. Она медленно проехала по поселку, направилась в Красный Угол. С полпути возвратилась, на рысях помчалась к своим. А через полчаса показался кавалерийский эскадрон оккупантов. Он шел по дороге, в походном строю, с небольшим интервалом между сотнями. Мы подготовились к внезапному удару, подпускали вражеских конников как можно ближе.
Каждый из нас понимал тогда, какая большая ответственность возложена на отряд — задержать противника под Кружайловкой, а потом под Красным Углом до тех пор, пока все партизанские отряды не переправятся через Десну. И в этой задаче немаловажная роль отводилась нашей засаде.
Неприятельская конница все ближе подходила к нам, не подозревая, что с минуты на минуту окажется под губительным огнем. Наши бойцы проявили большую выдержку: не открывали огня, пока не последовала команда. Лишь когда первая сотня поравнялась с засадой, переглянувшись с Чикаберидзе, мы одновременно дали короткие очереди из автоматов. Это был сигнал.
С первых же минут боя фашисты, не успев развернуться для атаки, понесли большие потери. Их лошади наскакивали одна на другую, шарахались в стороны, падали.
Вторая сотня гитлеровцев, тоже оказавшаяся под огнем нашей засады, свернула влево, чтобы укрыться за близлежащим бугорком. Но мы предвидели и это. Пулеметы были выдвинуты на гребень возвышенности. Первым туда перебрался расчет Дмитрия Швецова. Он преградил путь отступающим врагам, поливая их огнем своего пулемета. Вскоре сюда поднялись и другие пулеметчики. Больше половины из этой сотни полегло не успев уйти от партизанских пуль.
Вражеский эскадрон отступил, потеряв больше половины своих конников. Мы захватили много верховых лошадей, оружия и патронов. В ответ на наше донесение о проведенном бое в Кружайловке, командир отряда Исаев приказал немедленно отходить, сообщил о высланной для прикрытия нас роты Ложкова на высотку, в двух километрах западнее Красного Угла.
Через два часа мы соединились. Теперь весь отряд сосредоточился в окрестностях Красного Угла. Под Кружайловкой мы потеряли убитыми трех наших партизан. Не вернулся в роту Ложкова его связной, посланный для встречи нашей группы, — семнадцатилетний Митя Морозов. Все мы очень переживали за парня, опасаясь, что по неопытности он может попасть в руки карателей. Вскоре враг начал обстреливать нас из минометов. Как только обстрел прекратился, в атаку пошел пехотный батальон оккупантов, пытаясь выбить нас с занятого рубежа. После часового боя отряд отступил от Красного Угла, соединился в десятке километров западнее переправы с Погарским отрядом. До самой ночи мы совместно прикрывали отход партизанских отрядов за Десну. Особенно тяжелым был бой на подступах к переправе с наседавшим на нас, втрое превосходящим по силе, врагом. Но мы держались, пока за реку не ушел последний отряд. Вслед за ним под прикрытием пулеметного взвода переправились и мы. На противоположном берегу сразу же заняли оборону.
К общей нашей радости и немалому удивлению, наш юный партизан Митя Морозов через два дня появился в отряде. Оказывается, идя встречать нашу группу, отходящую из Кружайловки, он вдруг услышал совсем рядом чужую речь и увидел вражескую цепь солдат, двигающуюся по полю навстречу, и спрятался в копне соломы. Враги, не заметив его, вскоре вступили в бой с нашим отрядом. Пока шел бой, Митя лежал в соломе. Поздно вечером, когда стрельба стихла, ориентируясь по звездам, Митя стал пробираться к реке. Вышел к ней в нескольких километрах севернее переправы. Связал из валежника что-то похожее на плот, удачно переправился на противоположный берег, где его сразу же задержали бойцы заставы одного из отрядов. Митя назвал себя, рассказал, как он здесь оказался. Среди брянских отрядов тоже был отряд имени Чапаева, командовал которым Василий Иванович Кошелев. К нему и отправили Митю. Когда Кошелеву доложили о задержанном на заставе парне, назвавшемся «чапаевцем», тот вышел из штаба, внимательно рассмотрел паренька, а потом сказал:
— Парень, ты зачем врешь? В нашем отряде я всех бойцов знаю в лицо, а тебя вижу впервые. Да и не посылали мы никого в Кружайловку.
— А кто вы будете? — спросил Митя.
— Командир отряда имени Чапаева.
— У нас другой командир — товарищ Исаев.
— Исаев?.. Это тот, что с чапаевскими усами?
— Да. Тот самый, — Митя обрадовался, понял, что с недоразумением покончено и теперь он найдет свой отряд.
Подробно расспросив Морозова о бое под Кружайловкой и о том, как ему удалось переправиться через Десну. Кошелев приказал вернуть ему карабин, накормить и отправить к Исаеву…
После непродолжительного отдыха в поселке Ильинском нам приказали занять участок обороны по реке Сольке, в нескольких километрах южнее Трубчевска, старинного русского городка, где мы сменили один из отрядов из соединения Сабурова. Оборонялись здесь около трех недель, одновременно готовились к переходу в Хинельский лес, ближе к своему району.
В тот период большим событием для партизан стало прошедшее в Москве совещание командиров партизанских соединений и отрядов, которое проводили ЦК ВКП(б) и Центральный штаб партизанского движения.
В этом совещании участвовали прославленные партизанские командиры Брянщины — Д. В. Емлютин, М. П. Ромашин, М. И. Дука, В. И. Кошелев. Украинские отряды представляли С. А. Ковпак и А. Н. Сабуров. От курских партизан на совещание был послан Е. С. Козлов, командир Хомутовского отряда имени Боженко.
От возвратившихся с этого совещания мы узнали, что Народный комиссариат Обороны СССР издал специальный приказ «О задачах партизанского движения». Это был программный документ, определивший развитие партизанских действий в переломный период войны, когда осуществлялся переход советских войск от стратегической обороны к стратегическому наступлению.
Нас очень обрадовало сообщение о том, что этим приказом предусмотрено регулярное плановое обеспечение партизанских отрядов и соединений оружием, боеприпасами, медикаментами, которые будут доставляться с Большой земли самолетами через линию фронта.
Егор Сергеевич Козлов, выступивший перед командирами и политруками курских отрядов, сообщил, что с мая 1942 года действует Центральный штаб партизанского движения, возглавляемый Пантелеймоном Кондратьевичем Пономаренко. Имея прямую радиосвязь с большинством партизанских отрядов, штаб направляет их действия в интересах проведения фронтовых и армейских операций советских войск.
От Козлова мы узнали о плане Верховного Главнокомандования, согласно которому многие соединения, в том числе С. А. Ковпака и А. Н. Сабурова, в ближайшее время выйдут в глубокие рейды по правобережной Украине. Перед орловскими партизанами (в то время территория нынешней Брянской области входила в Орловскую) поставлена задача — прочно удерживать южный массив Брянского леса. Курские отряды получили не менее важную задачу — систематически нарушать движение вражеских эшелонов на участке Комаричи — Льгов, Льгов — Курск, Путивль — Льгов. В связи с этим хомутовцам и нам предлагалось перебазироваться в Хинельский лес, оборудовать там взлетно-посадочную площадку для приема самолетов, которые будут доставлять все необходимое для активной партизанской войны на курской земле.
Потом шел разговор о конкретных действиях по подготовке к выполнению задач, возложенных на курские отряды Центральным штабом. Пузанов сообщил, что крупецкий отряд имени Чапаева уже частично приступил к выполнению этой задачи: с 12 по 27 августа три диверсионные группы действовали на железных и автомобильных дорогах в Крупецком, Рыльском и Глушковском районах Курской области. Партизанами взорвано больше десятка железнодорожных вагонов и пять автомашин с военными грузами. Совместно с подпольщиками они сожгли несколько вражеских складни с зерном. Сейчас эти группы базируются в Хинельском лесу.
— На днях, — добавил Пузанов, — «чапаевцы» в полном составе переходят из Брянского в Хинельский лес…
Отряд перешел в Хинельский лес, прорвав вражескую блокаду под Старой Гутой. Прибывшая сюда неделю назад группа из сорока партизан под командованием Маркелова, вместе с новичками, а их было около сотни человек, хорошо поработала над оборудованием базы отряда. Были устроены просторные полуземлянки примерно на триста человек, навесы для лошадей, построена новая кухня.
Мы узнали, что здесь находятся отряды имени Тельмана Севского района и Мельника с Украины. Сразу же встретились с их командованием и договорились о совместных действиях по обороне хинельского лесного массива. Через несколько дней сюда перебазировался из брянской зоны и Хомутовский отряд имени Боженко. Вместе с ним мы контролировали юго-восточную часть леса, сразу же организовали оборону закрепленных за отрядами участков. В селениях Поздняшовка, Хвощевка, Хинель, Ломленка мы выставили постоянные заставы, по опушке леса и в глубине его — вокруг отрядных лагерей — оборудовали пулеметные ячейки. Почти неделю мы обучали молодых партизан, только что пришедших в отряд, стрельбе из отечественного и трофейного оружия, знакомили их с тактикой партизанских действий. Ведь многие из них еще не служили в армии и не имели даже начальной военной подготовки.
В связи с увеличением численности отряда, мы укрупнили подразделения. В первую очередь усилили конную группу, которая помимо участия в боевых операциях, постоянно вела разведку, обеспечивала связь штаба отряда с подразделениями и штабами других отрядов. Теперь эта группа состояла из трех взводов — всего около семидесяти конников, половина из которых были вооружены автоматами. Все имели холодное оружие — кавалерийские шашки. Им были отданы лучшие лошади. Командиром конной группы назначили старшего лейтенанта Сергея Шадрина, «окруженца», прибывшего недавно в отряд.
Усилили также группу огневой поддержки: создали в ней минометный и два пулеметных взвода. В этой группе было несколько трофейных легких минометов, два станковых и четыре ручных пулемета — наш огневой резерв. Командиром группы назначили проверенного в боях лейтенанта Ложкова.
Основными подразделениями в отряде по-прежнему оставались роты, их было три — по девяносто человек каждая. В каждой роте было по шесть пулеметов, бойцы были вооружены винтовками или карабинами. Командиром первой роты остался Чикаберидзе, а командирами второй и третьей выдвинули проявивших себя в недавних боях, взводных Маркелова и Алексеева.
Также был создан взвод хозяйственного обеспечения. Заместителем командира отряда по материально-техническому обеспечению утвердили Георгия Васильевича Кравцова, до войны работавшего заместителем директора машинно-тракторной станции в Крупецком районе.
Во вражеском тылу отряд не всегда имел возможность передвигаться с обозом, груженным боепитанием и продовольствием. Но наши хозяйственники в любых условиях старались накормить партизан, хотя и не всегда была в нужном количестве. Бойцы не роптали, если когда и совсем нечего было есть. Месяцами у нас не было соли, о сахаре не вели и речи. Хлеб и сухари тоже не всегда имелись. Снабжение и питание партизан во многом зависело оттого, что мы сумеем отбить у врага. А в этом нам не всегда сопутствовала удача.
Переформировав подразделения и закончив оборудование отрядной базы, наскоро обучив новое пополнение азбуке партизанской войны, уже дней через десять после прибытия в Хинельский лес, мы приступили к боевым действиям. Сначала прибыл в свой район подпольный райком партии во главе с Пузановым для организации подрывной, диверсионной и агитационно-массовой работы. С ним ушло около роты партизан, преимущественно крупецких, хорошо знающих район и уже, как говорится, понюхавших пороху. Подпольный райком партии вновь обосновался в Анатольевском лесу и начал свою работу со встреч с подпольщиками. Встречались, как правило, в том селе, где подпольщик постоянно проживал, чтобы его отлучка не вызвала подозрений.
На этих встречах подпольщики получили задание уничтожать склады зерна, чтобы сорвать его заготовку оккупантами. Каждому подпольщику сообщили места, куда направлять людей, готовых с оружием в руках выступить против гитлеровцев. Им также было поручено распространение листовок с призывом к местным жителям добывать оружие и идти в партизанский отряд, а также больше двух десятков московских газет, доставленных недавно самолетами с Большой земли.
Как потом мы узнали, листовки и газеты передавались жителями из хаты в хату. Их читали до тех пор, пока они не истирались до дыр.
Результаты работы подпольного райкома были такие: сожжено четыре временных склада зерна, отобранного оккупантами у населения, всего больше семидесяти тонн. На партизанских минах подорвались две автомашины с живой силой и одна с военным грузом. Вовлечено в отряд еще около сорока человек, больше половины из них пришли в отряд с оружием. Остальных вооружили трофейными винтовками, теми, что с зимы хранились в тайнике под Анатольевкой.
В конце сентября наш отряд участвовал в рейде по Хомутовскому району совместно с «боженковцами».
Достигнув центральной части района, заняли несколько селений около Калиновского леса, совместными действиями разгромили вражеский гарнизон в селе Сальном — около полутора сотен карателей. Наш отряд в этой операции прикрывал основными силами отряд хомутовцев со стороны райцентра, а конная группа участвовала в нападении. Немцы, засевшие в Хомутовке, не стали оказывать помощь сальнинскому гарнизону, а решили сконцентрировать свои силы, спешно приспосабливая для обороны кирпичные здания.
После проведенной разведки командиры отрядов пришли к выводу, что выбить гитлеровцев из оборудованных укреплений попросту невозможно, надо выманить их оттуда на открытый простор. А как это сделать? Лучше всего провести где-либо неподалеку дерзкое нападение на противника. Узнают об этом фашисты и потеряют покой в надежном каменном укрытии. Так мы думали и так поступили: совершили налет на карателей, остановившихся в селе Прилепы, где уничтожили их около роты. Но и во время этого нашего налета фашисты не решились покинуть свою «крепость». Тогда оба отряда напали на Хомутовку. Не имея ни одной пушки, мы не могли выбить гитлеровцев, засевших за кирпичными стенами. Уничтожив охранные подразделения оккупантов, конники обоих отрядов захватили почти двести голов крупного рогатого скота, подготовленного для отправки в Германию, и сразу же угнали его в Калиновский лес. В начале октября отряды продолжали рейд по Хомутовскому району. Уничтожили карательные подразделения в селах Романово и Гламаздино, захватили там крупные склады зерна.
Во время рейда хомутовцы проводили политическую работу среди населения: руководители района выступили на сельских сходах с докладами, распространялись листовки и центральные газеты.
И снова, уже в который раз, мы в Хинельском лесу. Здесь нам пришлось вести тяжелые оборонительные бои с гитлеровцами. Противник сконцентрировал крупные силы и неоднократно атаковал наши позиции в селах Хвощевка, Лемешовка, Хинель. Он стремился выбить партизанские отряды из прилесных селений. Многочисленная партизанская группировка в Хинельском лесу была бельмом на глазу у оккупантов. Но, выполняя указание Ставки Верховного Главнокомандования о создании хинельской базы с взлетно-посадочной площадкой для самолетов, партизаны прочно удерживали и даже расширяли ее.
Наш отряд совместно с одним из отрядов украинского соединения Мельника больше недели стойко оборонял Хинель. Это старинное русское село тогда называлось «партизанской столицей». На участках обороны отрядов имени Боженко и имени Тельмана — села Хвощевка и Лемешовка — противник тоже не сумел потеснить партизан и, понеся большие потери, прекратил наступление. В недельном оборонительном бою партизанские отряды израсходовали почти все боеприпасы. Срочно направленные в брянскую зону связные вскоре вернулись с ответом Штаба партизанского движения Брянского фронта: в ночь на 11 октября в 23.00 в Хинельский лес будут сброшены на парашютах боеприпасы и медикаменты. Нам предлагалось выбрать в обороняемой части леса площадку для сброса грузов не менее 500?500 метров, обозначить ее к назначенному времени горящими кострами. Для опознания площадки сообщался условный сигнал ракетами.
Как только получили такую радостную весть, нашли вырубленную перед войной делянку, подготовленную для посадки молодых деревьев, направили туда команду для разведения костров, подачи сигналов и сбора грузов, ожидаемых с Большой земли. В назначенное время над лесом, появились самолеты. Сбросив на парашютах несколько десятков упаковок в брезентовых мешках, они ушли обратно. В них оказались патроны, соль, медикаменты, свежие газеты, махорка и спички.
Вечером 21 октября отряд отправился в свой район. Шли без обоза, самое необходимое навьючили на лошадей. Селения обходили, чтобы не ввязываться в бой с противником. Конники все время вели разведку маршрута, в готовности к бою находились подразделения, назначенные для бокового и тыльного охранения колонны. На рассвете 23 октября достигли Анатольевского леса. Остановились на дневку, заняли круговую оборону. Отрядные разведчики поймали в лесу вражеского лазутчика, посланного карателями для слежки за нами. Допросив его, узнали, что гитлеровцам стало известно о нашем появлении, они уже начали стягивать свои подразделения к Анатольевскому лесу. Журбенко опознал в лазутчике полицейского из Крупца, выдавшего оккупантам осенью 1941 года двух раненых красноармейцев, спрятанных жителями Новоивановки. Его узнали Лепков, Кривошеев и другие партизаны. Предателя расстреляли.
Конники Попова вели разведку вражеских гарнизонов. Два бойца из его взвода — Мария Пукало и Василий Шилов — пробрались к Акимовке, небольшому селению, и, замаскировавшись в придорожных посадках, стали наблюдать. В полусотне метров, у бывшей колхозной кузницы, заметили вражеский пост — троих немцев с ручным пулеметом. Выждав удобный момент, разведчики атаковали их. Двое фашистов были зарублены шашками, третий бросился наутек. Мария пришпорила коня. Струсивший фашист бросил оружие, поднял руки. С помощью подоспевшего Шилова, Мария связала пленного, затолкала ему в рот полу шинели, чтобы не кричал. Шилов забрал трофейный пулемет и винтовки. Через полчаса они уже присоединились к своему взводу с захваченным «языком» и с трофеями.
От пленного мы узнали о прибытии в Акимовку и в Студенок батальона карателей, усиленного минометами и легкими пушками, а в Крупец — кавалерийского эскадрона противника. Эти сведения были подтверждены и другими разведчиками, возвратившимися с задания.
…«Язык» доставил нам немало хлопот. «Прикрепленные» к нему трое партизан несколько суток не имели никаких других боевых задач, кроме его охраны. Командование решило отпустить «завоевателя», считая, что будет большая польза, если вражеские солдаты, услышав его рассказ о том, как мы с ним обращались и отпустили, убедятся, что советские партизаны не расстреливают пленных. К немалому нашему изумлению, пленный отказался идти к своим, объяснив это тем, что там его расстреляют и пострадает его семья. Пришлось возить его в обозе под охраной, пока не возвратились в хинельскую зону. Уже поздней осенью его отправили в Брянский лес — оттуда пленных переправляли самолетом через линию фронта…
В это же время конный взвод Косарева разведал северную часть Шалыгинского леса, примыкавшего к нашему району. Установили, что каратели заняли многие селения, контролируют проселочные дороги. Бойцы Косарева встретились с группой шалыгинских партизан. Несколько десятков «шалыгинцев» присоединились к нам. Утром 24 октября совместно с ними наши роты внезапно напали на мелкие вражеские гарнизоны в селениях Холино и Семейкино Шалыгинского района Сумской области, уничтожили до роты карателей, захватили около ста голов крупного рогатого скота и несколько тонн пшеницы. «Шалыгинцы» перевезли зерно в лес, заложили там запас в партизанские тайники, сооруженные ими в заброшенных строениях бывшего леспромхоза. Скот вернули жителям окрестных селений.
Снова, как и год назад, противник готовился к окружению и уничтожению нашего отряда в Анатольевском лесу, зная, что у нас нет источника пополнения боеприпасов. Если бы мы спокойно ожидали нападения, то могли бы и не выдержать нового удара. Ведь атаки на партизан фашисты предпринимали часто, вооружены они были до зубов. Но мы решили навязать карателям схватку там, где они ее не ожидали. Перед восходом солнца наши подразделения заняли назначенные рубежи. Лишь в седьмом часу утра послышался рев моторов. Фашисты выдвигались к лесу полевыми дорогами с трех направлений. Не дойдя немного до лесной опушки, они остановились.
Прошло полчаса, а оккупанты не наступали: похоже, они ждали сигнала от конницы, которая сосредоточилась в нашем тылу, недалеко от северной опушки леса. Наши разведчики своевременно это заметили. Предположение, высказанное накануне Исаевым, подтвердилось. Наступая с трех сторон, враг стремился выгнать нас из леса и вынудить отходить на север по открытому полю мимо Анатольевки, где нас уже ждал замаскировавшийся вражеский кавалерийский эскадрон. Мы усилили роты пулеметными и минометными взводами из группы огневой поддержки, а для отражения возможного нападения вражеской конницы разместили на северной опушке леса пулеметный взвод. Оставшиеся в резерве конная группа и отряд «шалыгинцев» предназначались для нанесения противнику удара с тыла.
Вскоре гитлеровцы начали атаку, осторожно продвигая ротные цепи к опушке леса. Немного постреляли навесным огнем в глубину леса из легких пушек и минометов и через некоторое время стрельбу прекратили. Командир вражеского батальона не предполагал, что мы дадим бой на самой опушке. Он ожидал здесь сопротивления только дозоров, считая, что основные силы партизан находятся в глубине леса, строят свою оборону с использованием более выгодного рельефа местности.
Подпустив врага на два броска ручной фанаты. Исаев подал команду открыть огонь. Сам он находился на стыке рот Маркелова и Чикаберидзе. Заработали все наши пулеметы, кося атакующие роты оккупантов. Враги залегли. Их редеющие цепи пытались ползти вперед. Но наш огонь заставлял их откатываться назад. Они раз за разом поднимались в атаку и, неся большие потери, снова отступали.
Вдруг послышался треск пулеметов в нашем тылу. Черников и я отползли из боевых порядков, побежали к лошадям. Прискакав на край леса, увидели, как четыре пулеметных расчета взвода Корнюшина поливают свинцом вражескую конницу, выскочившую из кустарников с намерением ворваться в лес. Их эскадрон отступил и больше не пытался подходить к северной опушке леса.
Около двух часов мы отражали атаки врага, изматывая силы пехотного батальона фашистов. Наконец вражеские атаки прекратились. Наша конная группа обошла противника с западной стороны и сосредоточилась у железнодорожной насыпи, готовясь к нанесению флангового удара, как только противник начнет отступать за насыпь… «Шалыгинцы» выдвинулись с левого фланга в тыл фашистам, наступавшим на роту Маркелова, и неожиданно атаковали их. Немцы начали отступать за насыпь. Тут наши конники, замаскированные за насыпью, ринулись на отступающего врага. Гитлеровский батальон, потеряв не менее половины солдат, поспешно отошел в село Студенок.
Некоторые наши командиры подразделений предлагали ночью напасть на карателей, остановившихся в Студенке, но мы не рискнули. Все-таки сил для этого у нас было еще недостаточно. Да и как можно скорее надо было доставить на базу раненых.
Вечером 25 октября выслали разведку, чтобы определить наиболее безопасный маршрут возвращения отняла на хинельскую базу. Как только разведчики вернулись, отряд выступил из-под Анатольевки и направился в Калиновский лес Хомутовского района.
Раненых, которые не могли самостоятельно двигаться и сидеть в седлах, несли на носилках. Остальных посадили на верховых лошадей. Бойцы и санитары шли с ними рядом, чтобы в любое время оказать помощь. Дневали в знаменитых калиновских дубравах. На третий день прибыли в Хинельский лес. И сразу же получили приказ сменить на участке обороны отряд Червонного района, уходивший в свой район.
К нам ежедневно прибывало по пять-десять человек из нашего, а также из Рыльского и Глушковского районов. Значительную часть пополнения составляла молодежь, не служившая в Красной Армии. Снова пришлось организовывать обучение по курсу молодого партизана. На этот раз создали из новичков учебную роту. Командиром этого временного учебного подразделения назначили старшего лейтенанта Васильева, показавшего себя в последних боях смелым и грамотным командиром, а политруком — Николая Григорьевича Железнова, армейского политработника, тоже окруженца. Командирами взводов и отделений назначили бывалых партизан с хорошей военной подготовкой.
Приближалась XXV годовщина Октября. Подпольные райкомы партии Хомутовского и Крупецкого районов пришли к выводу о необходимости создания объединения курских партизанских отрядов, базирующихся в Хинельском лесу. Они исходили из сложности обстановки. Создав плотное кольцо блокады, противник готовил оборонительные рубежи, чтобы не выпустить партизанские отряды из леса. На удалении пятнадцати-двадцати километров от кольца блокады, он накапливал силы для наступательных действий. Только единое командование партизанскими силами могло организовать надежную оборону и удержание хинельской партизанской зоны.
В ночь на 3 ноября руководители подпольных райкомов и командиры партизанских отрядов Хомутовского и Крупецкого районов в сопровождении взвода конников выехали в брянскую зону, чтобы доложить свои предложения представителям Штаба партизанского движения Брянского фронта и дать радиограмму Курскому обкому партии. Они возвратились на третий день. Штаб одобрил эти предложения и заверил, что, как только будет получено согласие Курского обкома партии, в Хинельский лес прибудет представитель штаба для сформирования партизанской бригады.
Исаев, ранее носивший самодельные знаки различия «капитана», вернулся из брянской зоны с новенькими петлицами на гимнастерке, в которых уже было по два прямоугольника, соответствовавших званию «майор». От души мы поздравили Николая Стефановича. Немного смущенный, он сообщил нам, что несколько дней назад командующий фронтом присвоил воинские звания группе командиров и политработников партизанских отрядов, в том числе и ему.
В начале ноября мы направили в Крупецкий район группу из семи коммунистов, старшим которой назначили Кузьму Лукича Сучкина. Они должны были заминировать шоссе на участке Крупец — Рыльск в пяти-шести местах, а заодно распространить среди жителей района листовки со специальным праздничным текстом. В листовках разоблачалась ложь гитлеровской пропаганды о якобы скором падении Сталинграда.
Накануне праздника все отряды хинельской зоны провели разведку. Стало известно о появлении у противника, окружившего нас, свежих сил. Мы не исключали вражеских налетов 7 и 8 ноября на некоторые наши заставы. Поэтому готовились к их отражению.
Праздник многие партизанские отряды отмечали налетами не только на ближние заставы, но и на дальние гарнизоны противника. Несколько отрядов, в том числе хомутовский и наш, составляли тогда основу партизанской группировки, оборонявшей хинельскую зону. «Боженковцы» и мы готовили конников, чтобы вечером 7 ноября выйти в совместный «праздничный» рейд.
Днем 6 ноября Исаев. Кривошеев и я осмотрели участок обороны отряда, внесли некоторые изменения в размещение огневых средств. Конной группе поставили задачу в ночное время патрулировать тремя отделениями по дороге из Хинели в Хвощевку, поддерживать связь с конными дозорами «боженковцев». Вечером посетили подразделения, поздравили партизан с наступающим праздником, побеседовали с ними о повышении бдительности в праздничные дни, а с конниками и о предстоящем рейде.
В ночь на 7 ноября выпал первый снег. Утром мы увидели наш лесной лагерь в белом одеянии. Оставив на базе небольшое дежурное подразделение, мы повели отряд в Хинель, на митинг. В строю находилось более двух третей личного состава, остальные в это время выполняли боевые задания за пределами зоны, несли службу на заставе и во внутреннем наряде.
В село вошли походной колонной. В нескольких метрах впереди командования следовали три конника, открывавшие наше торжественное шествие. Средний из них был с развевающимся на ветру красным флагом. Селяне не сразу рассмотрели, что флаг держит девушка — разведчица Мария Пукало. Придя зимой в отряд, Мария сразу же попросилась в конную группу. Она сообщила, что еще подростком, часто бывая у родственников — донских казаков — она полюбила лошадей и научилась верховой езде. Девушка и впрямь держалась на лошади под стать бравому кавалеристу. Ее просьбу удовлетворили. Чтобы не очень выделяться в своем подразделении, она носила мужское красноармейское обмундирование и шапку-кубанку.
Мария отважно выполняла боевые задания. Мастерство наездницы и умение отлично стрелять всегда спасали ее даже в самых трудных ситуациях. Случалось, что Мария ходила в разведку и пешком, одна. Проникая в расположение вражеского гарнизона, она добывала нужные сведения. А сегодня она выполняла почетную обязанность знаменосца.
Командование и работники штаба ехали на верховых лошадях. За ними шла конная группа. Потом пешим строем маршировали роты Маркелова, Алексеева и Васильева. И только рота Чикаберидзе не участвовала в этом праздничном шествии — она несла боевое дежурство на отведенном участке обороны.
Не беда, что партизаны были одеты кто в чем. По селу прошли, держа четко шаг и равнение, оружие несли по-военному — в положении «на ремень». Прошли сначала по одной, а потом по другой улице Хинели, направились к зданию сельсовета, над крыльцом которого уже развевался красный флаг. А на фасаде был прикреплен лозунг на красном полотне — «Да здравствует XXV годовщина Октября!».
Вслед за пришедшими к сельсовету подразделениями отряда, туда спешили и жители села, от мала до велика, стремясь не опоздать на митинг. Около сельсовета подразделения прошли торжественным маршем, отвечая на приветствия командования и поздравления с праздником троекратным «ура!». Общее восхищение вызвана учебная рота Васильева: она классно продемонстрировала строевой шаг и приемы с оружием.
Митинг открыл Пузанов. Он поздравил всех партизан и жителей села с праздником. Затем выступили комиссар Кривошеев и односельчанка хинельцев — партизанка нашего отряда Анна Николаевна Кузнецова.
Чувство большой радости охватило присутствующих на митинге, когда Кривошеев сообщил о нанесении нашими войсками сильного контрудара по вражеской группировке войск в районе города Орджоникидзе, в результате чего сорвано наступление противника на грозненском направлении.
— …Недалек день, когда наша доблестная Красная Армия будет гнать с советской земли фашистских оккупантов! Так давайте же сделаем все, чтобы выполнить обращение Верховного Главнокомандующего о развертывании всенародной партизанской борьбы в тылу врага! Давайте еще более смело истреблять фашистских захватчиков! — призвал комиссар.
В разгар митинга к Исаеву подошел молодой паренек с автоматом, четко доложил.
— Товарищ командир отряда! Диверсионная группа задание выполнила. На базу возвратились без потерь. На минах, установленных нами под Ворожбой, подорвался и пошел под откос вражеский эшелон. По поручению командира группы докладывает партизан Кузютин.
— А где Капилевич? — спросил Исаев.
— Он на базе. Сильно простудился и заболел.
— А что вам всем стало известно о пущенном под откос эшелоне? — поинтересовался командир отряда.
— Шел в сторону Льгова — на фронт, значит.
— Когда его подорвали? — был следующий вопрос Исаева.
— Третьего, на рассвете.
— А что было в эшелоне? — был последний вопрос командира.
— Шесть открытых платформ с артиллерией, пять товарных и два пассажирских вагона.
Сколько там уничтожено гитлеровцев — пока не знаем. Но Капилевич дал задание подпольщикам сообщить о подробностях и результатах взрыва…
— Товарищи! — обратился Пузанов к собравшимся на митинг. — Наша диверсионная группа подорвала под Ворожбой вражеский эшелон, спешивший на фронт. Это наш подарок Родине к двадцатипятилетию Октябрьской социалистической революции!
Раздались долгие, не смолкающие аплодисменты.
Митинг уже подходил к концу, когда над Хинелью появился самолет-разведчик противника. Он шел низко, отчетливо были видны его зловещие черные кресты. Вскоре послышались взрывы.
— Осколочные бомбы сбросил на лагерь. Наверняка прилетит и сюда, — шепнул Исаев Пузанову, который сразу объявил о закрытии митинга и обратился к жителям с просьбой принять в свои хаты партизан. Жители села стали наперебой приглашать партизан в гости.
Исаев скомандовал:
— Подразделениям рассредоточиться в следующем порядке: конная группа идет на базу, маскирует лошадей под навесами. Роты размещаются по хатам: Маркелова — на северной окраине села, Алексеева — на восточной, Васильева — в центре села. Командный состав остается в сельсовете.
Прошло полчаса. Вражеский стервятник появился снова. На этот раз он сделал два круга, потом бросил несколько бомб на северную часть села и на прилесный поселок. Сделав еще круг, он пробомбил лесной лагерь. К счастью, бомбы не попали ни в одну хату и лишь одна землянка в лагере была разрушена прямым попаданием. В поселке ранило троих партизан, дежуривших на огневых точках. Ранения были не из тяжелых. Наши санитары быстро оказали раненым первую помощь, отправили их в санчасть. К вечеру состояние раненых ухудшилось, и к утру они скончались. Медики доложили, что смерть наступила в результате какого-то химического воздействия. Средствами для лабораторных анализов мы не располагали. Можно было лишь предположить, что вражеские осколочные бомбы имели в себе смертоносное отравляющее вещество.
В тот же день, как свечерело, из Хинели отправился в рейд сводный конный отряд из «боженковцев» и «чапаевцев», всего около двух с половиной сотен всадников, под командованием майора Исаева. А поздним вечером того же дня они атаковали вражеский карательный отряд в селе Сопыч. Уничтожили до роты живой силы противника, захватили несколько пулеметов и полсотни винтовок, несколько тысяч патронов, три воза продовольствия и обмундирования.
Уже перед утром отряд достиг Крупецкого района и 8 ноября нанес удары по подразделениям врага, разместившимся в Нехаевке, Поповке, Большегнеушеве, Макееве.
А 9 ноября конники разгромили полицейские подразделения в селениях Боброве и Маркове, где раздали населению зерно, хранившееся на складе оккупантов.
В панике каратели и полицейские бежали из мелких гарнизонов в Рыльск и Крупец. А партизанские ряды в этот рейд значительно выросли — в них вливалась местная молодежь, да и пожилые мужчины, способные с оружием в руках сражаться с врагом. Только к «чапаевцам» тогда пришло более ста человек, а к хомутовцам еще больше. Тех, кто пришел без оружия, вооружали трофейными винтовками и группами по двадцать-тридцать человек, отправляли в Хинель.
Успешно закончив рейд, утром 11 ноября отряд Исаева возвратился на хинельскую базу. Здесь мы еще с вечера готовились встречать советские самолеты. Глубокой ночью они сбросили нам на парашютах боеприпасы, соль, перевязочные средства, медикаменты и газеты, а также целый мешок писем партизанам с той стороны фронта. Мы доложили по радиостанции, недавно появившейся у нас, о принятых грузах. С тех пор самолеты приходили почти ежедневно, и встреча их для нас была каждый раз радостным событием. Особенно запомнился эпизод доставки нашему отряду оружия и боеприпасов в ночь на 15 ноября 1942 года. В предыдущую ночь самолеты сбросили грузы для отряда имени Боженко, а в эту ночь их ждали мы. Командир 1-й роты Чикаберидзе получил задание обозначить световыми сигналами площадку, обеспечить охрану доставку на базу сброшенного груза. В сумерках подготовили костры, которые должны загореться по полученному сигналу, образуя букву «Ч» — первую букву от фамилии Чапаев. Это был условный сигнал для летчиков.
Поздним вечером в штабе отряда шло совещание. Обсуждался план предстоящего рейда по тылам противника, в который готовились идти мы и хомутовцы. Вдруг мы услышали нарастающий рокот самолетов.
— Похоже, опять наши, — улыбнулся Исаев. Совещание прервали. Все вышли на улицу. Около десятка самолетов, развернувшись, поочередно снижались над южной опушкой леса. Ночь была лунная, а самолеты спускались так низко, что на некоторых из них мы различали звезды. А высоко-высоко кружили истребители, охраняя транспортников. Самолеты уже давно ушли, а мы все стояли, делясь впечатлениями от увиденного. Еще не все успели вернуться в штаб, чтобы продолжить совещание, как шумно вошли Чикаберидзе и комендант штаба Давыдов, а за ними несколько партизан с тяжелыми свертками. Пузанов с волнением обратился к нам, вчитываясь в листок, переданный ему Давыдовым:
— Товарищи! Не так давно мы получили с Большой земли оружие и другие боепринадлежности. А этим специальным рейсом нам доставили еще сто автоматов, сто пятьдесят карабинов, пятьдесят тысяч патронов, триста комплектов зимнего обмундирования, медикаменты, соль, махорку и спички, газеты и письма.
Расторопный Давыдов раскладывал на столе образцы полученного вооружения, освобождая их от упаковок и протирая от смазки. Вася Попов взял со стола вороненый предмет, похожий на велосипедный насос, и, обращаясь к присутствующим, спросил:
— Кто знает, что это?
Все молчали. Довольный своей осведомленностью, Попов объяснил:
— Это насадка на карабин или винтовку. Надевается, как и штык. — Он присоединил насадку к лежащему на столе новому карабину и продолжал: — Насадка служит для беззвучной стрельбы. А вот эти патроны со специальной маркировкой — для стрельбы с использованием насадки.
— Вот это здорово придумали! — восхищенно сказал Журбенко. — Значит, сейчас можно снимать вражеских часовых, не приближаясь к ним, и выстрела не будет слышно?
— Да, теперь не обязательно подползать к фашисту близко и финкой отправлять его на тот свет. Можно стрелять с расстояния в сотню метров. Надежнее, конечно, метров с семидесяти, — разъяснил Попов, и глаза его сияли задорным блеском.
— Надо попробовать, товарищ майор. — обратился к Исаеву Корнюшин. Всем хотелось немедленно проверить новинку. Снова дружно высыпали на улицу. Ночь была светлая. Вася Попов продемонстрировал на практике «беззвучку», выпустив пять пуль в импровизированную мишень — круг, выведенный углем на двери, снятой с пустовавшего сарая. Лишь некоторые из нас, стоящих рядом с Поповым, слышали слабый свист, вместо ожидаемых громких хлопков выстрелов. Попов стрелял отлично — уложил в самое «яблочко» все пять пуль.
— Василий, а откуда тебе все известно о «беззвучке»? — спросил Илья Журбенко. Попов ответил:
— Неделю назад пришлось действовать совместно с разведчиками Ковпака. У командира путивльских разведчиков была такая же «беззвучка». По моей просьбе он продемонстрировал ее действия так же, как сейчас я показал вам.
Этим рейсом были доставлены также грузы еще двум украинским отрядам, готовившимся в рейд за Днепр. А через неделю начал действовать «хинельский аэродром» — назвали мы оборудованную посадочную площадку для самолетов. Сначала садились легкие самолеты, а потом начали приземляться и транспортные. Наладилось регулярное обеспечение отрядов хинельской зоны оружием, боеприпасами и всем необходимым для ведения боевых действий в тылу врага. Теперь и наши отряды получили возможность эвакуировать раненых в советский тыл, не отправляя их перед этим в Брянский лес.
Оборудование взлетно-посадочной площадки для самолетов в хинельской зоне имело важное значение для более широкого развития партизанской войны не только в Орловской и Курской областях, но и в ряде областей Украины. В середине ноября 1942 года самолетами было доставлено сюда больше десяти групп. Каждая из них являлась организационным ядром нового партизанского отряда. Руководители этих групп имели письменные предписания ко всем командирам и комиссарам партизанских соединений и отрядов от Центрального штаба партизанского движения об оказании помощи в комплектовании новых отрядов на базе этих групп. Во всех отрядах велась работа по отбору добровольцев. Мы передали из своего отряда больше ста партизан. И так поступали все отряды хинельской зоны. Трудно было нам расставаться с товарищами, но провожали эти отряды на Украину с чувством радости за то, что партизанское движение действительно становилось массовым. Нам было немного обидно, что, провоевав в тылу врага больше года, мы не получали такого хорошего вооружения и обмундирования, как эти отряды, не говоря уже о радиосвязи. Зато гордились, что это из наших мелких партизанских отрядов выросли мощные соединения, ставшие грозой для оккупантов. Только потому, что мы самоотверженно дрались с врагом и отвоевали у оккупантов Хинельский лес, а сейчас прочно удерживаем его, стали возможными посадки на хинельской базе советских самолетов. Только поэтому стала возможной доставка сюда диверсионных групп через линию фронта, формирование и оснащение в короткие сроки партизанских отрядов, уходящих на Украину.
Нам удалось быстро пополнить личный состав — прилив новых сил в партизанские отряды хинельской зоны значительно усилился. Сучкин ушел в свой район в предпраздничные дни с диверсионной группой из семи партизан, а, вернувшись, привел с собой больше шестидесяти человек пополнения. Из западных районов нашей области в Хинель каждый день самостоятельно приходили группы по семь-десять человек с просьбой принять их в отряд. Маршруты этим людям указывали подпольщики. Делалось это осторожно, с соблюдением конспирации. Приходящие к нам знали пароль.
Наши роты стали очень многочисленны и управлять ими стало труднее. Готовясь к очередному рейду, командование отряда выработало, а подпольный райком партии утвердил новую организационную структуру. На базе рот сформировали батальоны трехротного состава. Одновременно утвердили и расстановку командно политических кадров.
Было решено качественно и численно усилить штаб отряда, который фактически уже был полкового масштаба.
Начальником штаба был утвержден старший лейтенант Сергей Михайлович Шадрин, недавно пришедший в отряд из окружения. Командуя в отряде конной группой, он показал себя командиром, знающим военное дело, имел десятилетний опыт военной службы на командных должностях, с начала войны был помощником начальника штаба стрелкового полка.
Меня утвердили его заместителем. Теперь, когда наш отряд вырос, а задачи штаба усложнились, по моему предложению, были введены должности помощников начальника штаба по разведке и по строевой части.
Чикаберидзе, Маркелов и Алексеев стали теперь командирами батальонов, а комиссарами батальонов были утверждены коммунисты Шилов, Железнов и Карась — все трое в прошлом армейские политработники.
16 ноября в хинельскую партизанскую зону прилетел на самолете заместитель начальника штаба партизанского движения Брянского фронта полковник Горшков. Он ознакомился с обстановкой в зоне и в прилегающих к ней районах. Мы поняли, что визит Горшкова связан с предстоящим созданием 2-й Курской партизанской бригады.
Одновременно он выполнил поручение командования фронта — вручил правительственные награды организаторам партизанского движения в Хомутовском и Крупецком районах нашей области и наиболее отличившимся курским партизанам. Наградные листы были отправлены еще летом, из брянского леса.
В нашем отряде правительственными наградами были отмечены девять человек. Орден Красного Знамени был вручен секретарю подпольного райкома партии Пузанову, ордена Красной Звезды — командиру отряда Исаеву, комиссару Кривошееву, членам подпольного райкома партии Лепкову и Журбенко, медали «За отвагу» — Чикаберидзе и Корнюшину.
За несколько дней до этого, в одной из боевых операций погиб коммунист Григорий Афанасьевич Косолапов, награжденный медалью «За отвагу» за активное участие в организации партизанского отряда и за боевые подвиги в борьбе с оккупантами. Медаль была передана на хранение его сыну — юному партизану Коле Косолапову.
Выступая перед строем нашего отряда. Горшков также сообщил о награждении орденом Красного Знамени (посмертно) секретаря Крупецкого подпольного райкома ВЛКСМ Александры Андреевны Зайцевой за активное участие в организации партизанского отряда, создание и активную работу комсомольской подпольной организации и за боевые подвиги в тылу врага.
Вручение правительственных наград проводилось в торжественной обстановке, перед строем отряда. После вручения наград мы устроили торжественный обед, на котором присутствовали Горшков, руководители подпольного райкома партии, командование отряда и награжденные орденами и медалями…
Закончив переформирование отряда и пополнившись оружием и боеприпасами, 17 ноября мы выступили в рейд по своему району. Основной задачей рейда ставилось уничтожение вражеского карательного подразделения в селе Студенок. Из докладов разведчиков мы узнали, что там разместилась рота немцев и крупное подразделение РОА (русская освободительная армия — предателя Власова), из сел стягиваются полицейские группы.
Подпольный райком партии тоже основательно готовился к рейду: нужно было распространить большое количество листовок, газет, рассказать населению о героической борьбе советских войск под Сталинградом и на Северном Кавказе, разоблачить ложь гитлеровской пропаганды о победах фашистской армии.
В тот же день выходил в рейд отряд Червонного района Сумской области. Наши украинские соседи имели свежие сведения о накапливании противником карательных сил в Кучеровке — большом селе этого района. Там находился крупный склад продовольственного зерна, которое оккупанты постепенно вывозили обозами на ближайшую железнодорожную станцию. Оба отряда выступили в рейд одним маршрутом. Договорились о прикрытии «чапаевцами» отряда Червонного района во время проведения им операции в Кучеровке.
В ночь на 18 ноября отряд Червонного района окружил Кучеровку. Гарнизон гитлеровцев и полицейских составлял около батальона. Подразделения нашего отряда контролировали все дороги, по которым могла подойти помощь оккупантам, окруженным в Кучеровке.
За полчаса до назначенного времени нападения на гарнизон карателей командиру 1-го батальона Чикаберидзе стало известно о том, что на окраине Кучеровки, в казарме, под которую занята сельская школа, находится несколько десятков оккупантов. Казарма охраняется одним постом. Чикаберидзе, с присущей ему кавказской горячностью, не удержался. С приданным ему на время операции конным взводом выдвинулся к вражеской казарме. Сняв с помощью «беззвучки» часового, конники спешились, взяли под прицельный огонь двери и окна казармы. Ни один фашист оттуда не ушел.
Чикаберидзе ожидал похвалы за свою смелость и удачный исход его вылазки, но, выслушав его доклад, Исаев строго сказал:
— Надеюсь, в дальнейшем вы будете уважать воинскую дисциплину и свои действия согласовывать с командованием! Иначе…
— Виноват, товарищ командир отряда, такое больше не повторится, — тихо сказал Чикаберидзе.
Операция в Кучеровке была проведена успешно, и наш отряд снова, уже в четвертый раз, направился в Крупецкий район.
Всех нас беспокоил Студенок. Сведения о находившемся в нем крупном подразделении оккупантов подтвердились. Мы обошли села Локоть, Крупец и Новоивановку, замаскировались в лесу под Анатольевкой, а ночью внезапно напали на вражеский гарнизон в Студенке. Долгий и трудный бой закончился победой партизан.
Запомнились мне храбрые действия в том бою семнадцатилетнего Мити Морозова, того самого юнца, который «гостил» в другом отряде «чапаевцев». Заметив, что ручной пулемет их взвода умолк, а враги поднялись в атаку, Митя подполз к молчавшему пулемету и заменил смертельно раненого пулеметчика. Он косил пулеметным огнем наседавших оккупантов, пока не подошло подкрепление. Уже в конце боя Морозов был тяжело ранен вражеским автоматчиком.
Всего мы потеряли тогда троих убитыми и семерых ранеными. Для раненых высвободили наиболее просторные сани, заполнили их соломой. Предусмотрительные санинструкторы и санитары всегда имели в своих санях запас трофейных одеял, покрывал, тулупов и других теплых вещей на случай эвакуации раненых.
О дерзком налете партизан на оккупантов в Студенке стало известно гитлеровским комендатурам в Крупце, Рыльске, Шалыгине. Днем в Студенок прибыл другой вражеский батальон. Фашисты безуспешно пытались напасть на наш след. А мы инсценировали преследование остатков разбитой в Студенке карательной части, отступившей в Шалыгино, а потом резко изменили свой маршрут. Пересекли шоссе и взяли курс через хомутовские перелески на Хинель.
Это был наш последний рейд, самостоятельно проведенный отрядом. Мы знали, что уже издан приказ штаба партизанского движения Брянского фронта о формировании 2-й Курской партизанской бригады из партизанских отрядов и групп, базирующихся в хинельской зоне.
Васильев Г. Д.
1943 г.
Железнов Н. Г.
1945 г.
Волков А. В.
1980 г.
Козлов Е. С.
1960 г.
Коняев Н. А.
1975 г.
Кузнецова А. Н.
1946 г.
Курчин Н. А.
1940 г.
Максимихин Н. Г.
1940 г.
Маркелов В. К.
1945 г.
Матюхин А. И.
1941 г.
Морозов Д. С.
1960 г.
Небогатых И. П.
1960 г.
Пукало М. А.
1955 г.
Седых Б. Н.
1970 г.
Чикаберидзе П. Э.
1970 г.
Шилов Н. А.
1945 г.
На приеме в Кремле у Калинина М. И. руководители партизанских отрядов. Москва, август 1942 года.
Первый ряд, слева направо: С. А. Ковпак, М. И. Дука, М. И. Калинин, Д. М. Емлютин, А. Н. Сабуров, М. П. Ромашин. Второй ряд, слева направо: Г. Ф. Покровский, И. В. Дымников, Е. С. Козлов (командир Хомутовского партизанского отряда имени Боженко), М. И. Сенченков, И. А. Гудзенко.
Приказ Штаба партизанского движения Брянского фронта об объединении партизанских отрядов западных районов Курской области, базирующихся в Хинельском лесу, тогда Орловской, ныне Брянской области, во 2-ю Курскую партизанскую бригаду, был издан 18 ноября 1942 года. В бригаду вошли: хомутовские отряды имени Боженко (командир Козлов Е. С, комиссар Романенков Т. И.), Крупецкий имени Чапаева (командир Исаев Н. С. комиссар Пузанов Н. А.), Дмитриевский имени Кирова (командир Татаров А. Ф., комиссар Дулепов Н. В.), Конышевский имени Чкалова (командир Родивилов А. С, комиссар Бабенков З. И.). В январе в бригаду вошли отряды: имени Фрунзе Рыльского района (командир Дроздов И. А., комиссар Михеев Н. К.), отряд имени Ленина, из окруженцев (командир Попков Н. Ф., комиссар Васильев П. В.).
Бригаде определен район оперативной деятельности: Севск — Хутор Михайловский, Рыльск — Льгов, Коренево — Суджа, Глушково, Крупец, Конышевка.
Командиром бригады назначен Остап Гаврилович Казанков, до этого комиссар одного из брянских отрядов, недавно награжденный орденом Красной Звезды. Комиссаром бригады утвержден Иван Данилович Кубриков — один из организаторов партизанского отряда в Хомутовском районе. До войны он — председатель Хомутовского райисполкома, оставлен для работы в тылу врага. До сформирования 2-й Курской партизанской бригады — комиссар Хомутовского отряда имени Дзержинского. Начальником штаба бригады выдвинут Иван Михайлович Забродин с должности начальника штаба Хомутовского отряда имени Боженко. Он со знанием дела организовывал работу штаба отряда, стал, в полном смысле слова, первым заместителем командира бригады.
Командира нашего отряда Исаева назначили заместителем командира бригады по строевой части. Да это и не удивительно. Среди крупецких и хомутовских партизан он пользовался большим авторитетом за храбрость, душевную простоту и скромность. Он требователен и справедлив к подчиненным, жесток и неумолим к совершившему недостойный поступок, позорящий звание партизана. Под его командованием, за полгода с небольшим, отряд численно вырос более чем в четыре раза. О боевых делах отряда и о его отважном командире было известно не только в Курской, но и в соседних областях. Являясь заместителем командира бригады, Исаев остался командиром отряда «чапаевцев» — на этом настоял подпольный райком партии, с чем согласился Рыльский окружком ВКП(б). Его заместителем в нашем отряде выдвинули Чикаберидзе.
Заместителем начальника штаба бригады назначен Василий Никифорович Стариков — до этого — командир батальона в отряде имени Боженко. Командиром подразделения конной разведки бригады переведен Петр Николаевич Сидельников, с должности командира конной разведывательной группы отряда имени Боженко.
В связи с созданием 2-й Курской бригады, кадровые перестановки произошли в нашем отряде. Вместо Кривошеева, отозванного на работу в Рыльский подпольный окружком, секретарь Крупецкого подпольного райкома ВКП(б) Пузанов был утвержден комиссаром нашего отряда.
Черников назначен заместителем командира бригады по разведке. Заместителем командира отряда по разведке и диверсиям утвержден Михаил Игнатьевич Варфоломеев, довоенный прокурор Крупецкого района.
Перестановки кадров были и в отряде имени Дзержинского. В связи с утверждением Ивана Даниловича Кубрикова комиссаром бригады, комиссаром отряда выдвинут Николай Иванович Басов, коммунист, в рядах хомутовских партизан с осени 1941 года.
Полностью сформированная к концу ноября, бригада готовилась к первому рейду. Среди партизан царило боевое настроение. Этому способствовали радостные известия с Волги и регулярная доставка самолетами через линию фронта оружия и боеприпасов, организованная Курским обкомом партии. Мы уже знали, что начавшееся 19 ноября контрнаступление наших войск под Сталинградом развивалось успешно, в районе Сталинграда окружена крупная группировка гитлеровских войск. Все это вдохновляло нас. Партизаны горели желанием наносить новые удары по врагу.
Почти одновременно с формированием бригады начал действовать Рыльский подпольный окружком ВКП(б), переброшенный через линию фронта в Хинельский лес. Секретарем подпольного окружкома утвержден Семен Никифорович Даниленко, опытный партийной работник.
Тогда же был создан и Рыльский подпольной окружком ВЛКСМ. Его секретарем был утвержден Владимир Васильевич Меняйлов, прибывший в тыл врага с должности секретаря Ворошиловского райкома ВЛКСМ Саратовской области.
Окружком ВКП(б) осуществлял руководство подпольными партийными организациями Рыльского, Льговского, Кореневского, Суджанского, Глушковского, Крупецкого, Конышевского районов Курской области.
Перед этим будущие окружкомовцы прошли специальную подготовку. Все они имели опыт организационной и пропагандистской работы, владели диверсионно-разведывательным делом, могли работать шифровальщиками, минерами-подрывниками, отлично умели обращаться со всеми видами огнестрельного оружия.
Прибыв с Большой Земли в хинельскую партизанскую зону, где базировалась 2-я Курская партизанская бригада, окружкомовцы сразу включились в нашу боевую жизнь. Главной своей задачей подпольный окружком считал усиление повсеместной партизанской борьбы с оккупантами и предателями, находившимися у них на службе.
По прибытию в хинельскую партизанскую зону окружком сразу же организовал массовый выпуск листовок для населения. В его распоряжении была портативная типография с плоскопечатным станком, единственной — похоже, самодельной, — наборной кассой и несколькими комплектами шрифтов избитых еще в довоенной районной типографии. Честь и хвала доморощенным партизанским полиграфистам зато, что хватало у них мастерства и терпения, используя скуднейшие технические возможности, тиражировать слово правды, звать людей на борьбу! Листовки и центральные газеты распространялись партизанскими отрядами, уходящими на боевые операции и в длительные боевые рейды, а также диверсионными и разведывательными группами, связными окружкома и райкомов партии.
Операции и рейды, проводимые бригадой, или одним из ее отрядов, не обходились без участия членов подпольного окружкома партии и его секретаря Даниленко. Но среди партизан они маскировались под связных из других отрядов, проводников из числа местных жителей. Кто они на самом деле, в отрядах знало только командование. При необходимости окружкомовцы встречались с подпольщиками, чтобы получить информацию, посоветовать способы выполнения заданий. Но конспирация соблюдалась строго. Помню, как-то мы остановились на кратковременный отдых в селе Поповка Крупецкого района. Еще не успели разместить подразделения по хатам и выставить охранение, как меня и коменданта штаба Давыдова вызвал к себе Пузанов. Я не сразу понял, что сидящий рядом секретарь Рыльского подпольного окружкома Даниленко, потому как одет «под мужичка».
Вытащив из кармана ключ на небольшой веревочке. Пузанов протянул его Давыдову:
— Вот тебе ключ от соседней хаты. Двое мужчин, прибывших из другого района, там ожидают встречи вот с этим товарищем, — кивнул он в сторону Даниленко. — Проводи его, Игнат Иванович. И пока он беседует с ними, займись чем-нибудь во дворе, вроде около лошадей и саней что-то хлопочешь, а сам следи, чтобы никто из местных жителей и партизан туда не зашел. А ты, товарищ Гусев, — обратился он ко мне, — как закончится их встреча, вместе с Давыдовым отвезешь на штабной подводе этих «мужичков» за Поповку. Там, на пятом километре, где скирд соломы, их ждут…
Оказывается, рыльские подпольщики еще рано утром прибыли в Поповку, остановились на явочной квартире. Выполняя условия конспирации, хозяйка хаты закрыла дверь на замок и сообщила о прибывших Пузанову, как только отряд появился в селе.
Даниленко возвратился в штаб через полтора часа. Я вызвал дежурное отделение конников, чтобы сопровождать нашу подводу, а сам пошел в соседнюю хату пригласить гостей к отъезду. Давыдов уже подготовил подводу. Подпольщиков уложили в сани, накрыли их с головой попонами, а сверху присыпали сеном. Сами сели по бокам и двинулись в путь. В сопровождении конников выехали из Поповки, пошли по зимней дороге в сторону Рыльска. Как и сказал Пузанов, на пятом километре с расстояния около сотни метров мы рассмотрели у скирда соломы подводу, возле нее копошились двое, делая вид, что накладывают солому на сани. Я сообщил об этом нашим путникам.
— То нас ожидают. Спасибо. Они тоже не хотели бы, чтобы их кто-то видел.
Подпольщики попрощались с нами и направились к видневшимся саням, а мы наблюдали за ними. Подвода тотчас же выехала на дорогу, подобрав подвезенных нами товарищей, и быстро помчалась. Я заметил, что те двое на подводе были вооружены винтовками, а на рукавах белели повязки — маскировка под полицейских…
Во второй половине ноября хинельская партизанская зона оказалась в плотном кольце окружения противника, которого очень беспокоили росшая численность и боевые действия нашей бригады, занимавшей южную часть Хинельского леса. Каратели стремились любой ценой захватить посадочную площадку для самолетов, оборудованную в партизанской зоне. Разведотдел штаба бригады получил сведения, что фашистское командование поставило целью как можно скорее уничтожить хинельскую группировку и для этого наращивает свои силы. Кроме карательных подразделений и частей, действовавших здесь против партизан еще с весны, появились полевые немецкие части с минометами и легкими танками, а также части СС. Почти ежедневно над лесом кружили вражеские разведывательные самолеты. Нетрудно было догадаться: противник завершает подготовку к наступлению. Удержать хинельский лесной массив — значило для нас очень и очень много. Его потеря могла лишить партизанские соединения и отряды Курской, Орловской и Сумской областей регулярного обеспечения оружием и боеприпасами и временной госпитализации раненых в развернутом здесь партизанском эвакогоспитале.
Бригада укрепляла оборону, усиливая заставы, наиболее целесообразно размещая огневые средства, увеличивала силы на вероятных направлениях удара противника, проводила налеты на его части. Рейд бригады по западным районам Курской области пришлось на некоторое время отложить.
В конце ноября гитлеровцы перешли в наступление, намереваясь, очевидно, как можно быстрее выбить партизан из селений, загнать нас вместе с жителями в лес. Противник силами пехотного полка и нескольких карательных подразделений нанес основной удар по 1-му батальону нашего отряда, оборонявшему село Хинель. Пришлось ввести в бой 2-й и 3-й батальоны, оставив в резерве только конную группу — около сотни кавалеристов. Штаб отряда выдвинулся на южную окраину Хинели, в боевые порядки первого батальона, вместе с командиром которого безотлучно находился Исаев. Он посылал то Шадрина, то меня в батальоны Маркелова и Алексеева для организации маневра силами. Улицы Хинели постоянно обстреливались вражескими минометами. Под Шадриным был убит конь и сам он ранен. С трудом, короткими перебежками добрался он до расположения 2-го батальона и направил часть его сил на уничтожение врага, наседавшего на 1-й батальон. И только когда приказ командира отряда был выполнен, Шадрин вызвал санинструктора.
Не легче был и километровый путь в 3-й батальон, куда Исаев послал меня. Значительная часть местности, по которой надо было пробираться, обстреливалась вражескими пулеметчиками. Мы с ездовым Фисенко рискнули проскочить туда на лошади, запряженной в розвальни. И это нам удалось. Когда достигли батальона, я заметил повисшую левую руку у Фисенко. Он был ранен в предплечье. Я отправил его к батальонному фельдшеру, а сам поспешил к комбату. Приказ командира отряда о нанесении удара с тыла по гитлеровцам, атакующим батальон Чикаберидзе, был выполнен своевременно.
В тот день противник неоднократно атаковал нас, но все его атаки были отбиты. Гитлеровцы потеряли до роты солдат. Отряд имени Боженко, оборонявший село Лемешовку, выстоял, фашисты отошли.
Удерживая основными силами партизанскую базу, наша бригада не сбывала и о другой задаче — диверсиях на железных и автомобильных дорогах на западе нашей области. В конце ноября, по единому плану командования, все отряды направили группы минеров на железнодорожную линию Ворожба — Льгов и на автомобильную дорогу Глухов — Рыльск.
Из нашего отряда ушла диверсионная группа Капилевича. В первых числах декабря она пустила под откос вражеский эшелон, в котором следовала на фронт войсковая часть. Та же группа, пробравшись на станцию Глушково, взорвала водонасосную станцию и вывела из строя телефонную связь между железнодорожными станциями Глушково и Волфино.
В хинельской зоне обстановка по-прежнему оставалась сложной. Это заставляло командование бригады держать главные силы на оборонительных рубежах. 7 декабря батальон противника атаковал нашу заставу в селе Барановка. 3-я рота, оборонявшая это село, сначала была немного потеснена противником, захватившим часть улицы. Но помощь заставе пришла своевременно. Чикаберидзе, только что назначенный заместителем командира отряда, прибыл из Хинели с двумя ротами и, совершив обходной маневр, нанес неожиданный удар с фланга. После непродолжительного боя противник отступил, потеряв до взвода солдат. На поле боя немцы оставили два ручных пулемета, десятки винтовок. Хотя немцы и отступили, но мы вместо ранее выставленной заставы в Барановке из одной роты, организовали здесь оборону силами 1-го батальона, в командование которым только что вступил старший лейтенант Васильев. В выводах насчет продолжения гитлеровцами наступательных действий мы не ошиблись. На второй день начала атаки только что прибывшая свежая часть СС, усиленная минометами и легкой артиллерией. Встретив организованное сопротивление батальона Васильева, после нескольких безуспешных атак, эсэсовцы отошли, понеся немалые потери. Преследуя отступавших врагов, партизаны захватили три ротных миномета с полным боекомплектом. Тут же развернули их в сторону противника, и стали обстреливать его отходящие цепи.
Начало зимы ознаменовалось частыми и жестокими боями. За десять дней, с 29 ноября по 8 декабря, фашисты еще трижды пытались вести наступление против нашей бригады, но не смогли выбить ее из селений. После этого они не возобновляли наступление, но продолжали усиливать блокаду партизанской группировки в Хинельском лесу. Увеличилась плотность вражеских застав, между ними постоянно патрулировали на санях, хорошо вооруженные вражеские группы, по пять-шесть, упряжек, а кое-где и конные подразделения оккупантов.
Воспользовавшись прекращением наступления противника, оставляя часть сил для удержания хинельской партизанской зоны, бригада регулярно проводила боевые рейды по западным районам области, совершала диверсии на железнодорожных путях, по которым транспортировались живая сила, боевая техника и другие военные грузы. За период с 9 по 31 декабря бригада провела десять боевых операций, из них три почти в полном составе. Громя вражеские гарнизоны и устраивая засады на дорогах, бригада за это время уничтожила до трехсот оккупантов. Наш отряд провел три рейда по своему и соседним районам.
В первом декабрьском рейде участвовали 1-й батальон и конная группа. Командовал рейдом комиссар отряда — секретарь подпольного райкома партии Пузанов, его заместителем был Чикаберидзе, а я начальником штаба, так как Шадрин сильно заболел от простуды В рейде принимал участие и заместитель командира отряда по разведке и диверсионной работе Варфоломеев для установления личного контакта с подпольщиками.
Прибыв в район, мы узнали, что оккупанты восстановили Нехаевское волостное правление, направив туда около пятидесяти карателей. Начались повальные обыски, всех заподозренных в помощи партизанам отправляли в крупецкую жандармерию. Мы решили уничтожить это гнездо.
Провести разведку нам помогли несколько патриотов, насильно мобилизованных в карательное гитлеровское подразделение и искавших случая с оружием уйти к партизанам. Ночью, окружив врагов, мы предложили им сдаться, но они стали отстреливаться. В завязавшемся бою все каратели были уничтожены.
Отряд побывал во многих селах района. Ни в одном селении мы больше не встретили ни старост, ни полицейских групп. Они, как только узнавали о нашем приближении, разбегались, бросая в полицейских участках оружие. В селах мы проводили собрания жителей. Люди с интересом читали доставленные нами листовки и московские газеты. Везде к отряду присоединялись новые группы желающих стать партизанами. Подростки прибавляли себе годы, ухитряясь таким образом в четырнадцать-пятнадцать лет встать в ряды народных мстителей. Их заставляла искать пути к партизанам не только романтика. За время господства оккупантов население натерпелось рабского труда и унижений. К тому же подросткам грозил угон в Германию. И конечно же им, как и взрослым, хотелось поскорее изгнать захватчиков с родной земли, чтобы снова обрести счастье свободно жить, работать, учиться.
Во время рейда по Крупецкому району храбро действовали две наших группы минеров-диверсантов. Одна из них, выполнив задание, присоединилась к нам рано утром 14 января. Мне запомнился доклад ее командира Говоркова. За два дня до встречи, ночью, они подобрались к деревянному мосту у деревни Козино, из «беззвучки» уничтожили двух охранников и установили заряды. В этот момент партизаны заметили приближавшиеся к мосту две автомашины с зажженными фарами.
— Скорее в укрытие! Надо успеть взорвать мост вместе с грузовиками! — скомандовал Говорков.
Через несколько минут, подрывник доложил, что все готово.
— Давай! — махнул рукой Говорков.
Прогремел взрыв. Мост рухнул. Первая автомашина свалилась в реку вместе с обломками моста и скрылась под месивом льдин. Водитель вражеского грузовика, следовавшего позади, не успел нажать на тормоз, и вторая машина ушла в ледяную воду вслед за первой.
Вскоре показались огни фар еще нескольких грузовиков. То ли это была проходящая автоколонна, то ли каратели спешили к месту взрыва — установить не удалось. Выскакивая из грузовиков, гитлеровцы открыли стрельбу, заметив удалявшихся от взорванного моста партизан. Но, скрывшись в темноте, группа Говоркова без потерь вышла из-под огня противника.
Днем позже к нам присоединилась и вторая группа минеров под командованием Баранова. Эта группа установила несколько мин с механическими взрывателями на шоссе около деревни Дугино. Заканчивая минирование, партизаны услышали треск мотоциклов. Начали отход, но было поздно: их заметили подъезжавшие на мотоциклах немецкие патрули. Завязалась перестрелка. Минерам удалось оторваться от оккупантов и добраться до места, где они замаскировали санную подводу. Немцы преследовать их не решились.
А поздно ночью на шоссе, у деревни Дугино, подорвались на партизанских минах и сгорели три вражеских грузовика с продовольствием. Об этом доложили в штаб отряда наши связные, прибывшие с донесениями подпольщиков через несколько дней. Одновременно подпольщики сообщили о глубинных временных складах продовольствия оккупантов. Захватив их, мы решили раздать зерно и муку населению, но жители на этот раз не соглашались брать — были запуганы.
— Увозите себе, не раздавайте. Появятся фашисты, заберут и то, что вы нам отдали, да еще и последнее выгребут, что припрятано, — говорили они.
Пришлось высвободить около сотни партизанских подвод, чтобы отправить в Хинель захваченные муку и пшеницу. Переправлять на партизанскую базу громоздкие обозы, с трофеями, на расстояние сто-двести километров, было очень трудным и рискованным делом. Приходилось сопровождать эти обозы значительными силами, чтобы исключить их захват врагом. Не раз завязывались ожесточенные схватки с противником. Были среди партизан и убитые, и раненные. Так что за партизанский хлеб проливалась кровь наших боевых товарищей. И все партизаны знали и помнили всегда об этом — когда случались дни бесхлебные, никто не роптал, каждый знал, как достается хлебушек и почему его сегодня нет.
Особенно трудно было переправлять обозы с продовольствием из хинельской в брянскую зону, постоянно нуждавшуюся в нем. Зная это, все отряды нашей бригады считали своим долгом регулярно отправлять брянским соседям захваченное у врага зерно и другие продукты. Для пропуска обозов проводились операции по прорыву блокад противника — сначала хинельской, а потом брянской зон. Ни одна такая отправка продовольствия не обходилась без людских потерь с нашей стороны.
Как и всегда, отряд возвращался из рейда с большим пополнением в своих рядах. Несколько десятков жителей Крупецкого района стали партизанами. В этом — заслуга местных подпольщиков. Это они постепенно выявляли и учитывали желающих вступить в отряд, поддерживали с ними связь. А как только появился отряд, они оповестили их о сборе.
Еще с лета, бывая в своем районе, мы стали оставлять у некоторых подпольщиков трофейные винтовки и патроны для вооружения ими новичков. Поэтому все добровольцы, вступившие в отряд в ходе этого рейда, получили сразу оружие и на первый случай по два-три десятка патронов. У некоторых на поясных ремнях висели гранаты, штыки от самозарядных винтовок и даже кавалерийские клинки. Двое юношей принесли ржавый, но в комплекте, ручной пулемет, найденный ими в пустом овчарнике. Жители района, кстати сказать, немало передали нам оружия, патронов и другого военного имущества, подобранного ими в местах боев или принятого на хранение от отступавших наших воинов. Расскажу об одном случае.
Это было в октябре 1942 года в селе Михайловке Крупецкого района. В штаб пришла старушка. Осведомившись, кто из нас главный, она обратилась к Исаеву. И вот что мы узнали.
Старушка живет в крайней хате со стороны Рыльска. Осенью сорок первого, когда наши войска уже отступили, в дверь к ней кто-то осторожно постучал. На вопрос хозяйки «Кто там в такую рань» — ответили: «Красноармейцы!». Она оделась, вышла. Было еще темновато, но рассмотрела — трое в военной одежде, с оружием.
— Не удивляйтесь, мамаша, из окружения выходим, — сказал один из них, стал ее упрашивать спрятать до возвращения нашей армии два ящика с госпитальным имуществом. Пояснил, что приходится бросать подводу, идти по дороге стало опасно. Она открыла им сарай. Красноармейцы занесли туда ящики, поставили их в свободный угол, перебросали на них солому. Их старшой — теперь бабушка хорошо его рассмотрела: в очках и с бородкой, — тепло попрощался с ней, поблагодарил за согласие принять на хранение военное имущество и попросил сообщить о нем командованию Красной Армии, как только наши войска вернутся сюда. «Наверно, доктор», — подумала она, смотря ему вслед. Старушка опасалась, что оккупанты или полицейские могут дознаться о спрятанных ящиках, и попросила Исаева забрать их.
— Прикажи хлопцам, что у меня на постое, они мигом вытащат. Уж такие парни услужливые: дверь отремонтировали, теперь в сенцы снег не задувает, — сообщила она.
— Спасибо, бабушка. Вечером зайдет вот этот молодой человек, — Исаев показал на меня, — посмотрит, что в ящиках и как с ними поступить.
Зайдя к старушке, я застал там пулеметчиков из отделения Мити Швецова. Одни чистили пулеметы, другие крошили самосад, раздобытый у селян. Я сообщил им о поручении командира отряда. Вместе с хозяйкой мы отправились в сарай. Швецов, прикрепив штык к карабину, с которым он не расставался с фронта, хотя был уже пулеметчиком, прощупал солому. Вскоре он радостно вскрикнул:
— Есть! Вот он, голубчик! Я об него стучу штыком!
Пулеметчики быстро перебросали солому в другую сторону.
— Вы уж поаккуратнее сложите соломку, чтобы в сарае беспорядка не заметили полицейские, вдруг принесет их сюда нечистая сила, — просила бабушка.
— Все сделаем в лучшем виде, бабуля. Ни один предатель не догадается, что солома переложена, — успокоил ее Королев.
Под соломой оказались два больших армейских ящика, окрашенные в защитный цвет, с удобными ручками для переноски и прочными запорами.
Вскрыв ящики, мы увидели в одном аккуратно упакованные и заботливо смазанные вазелином хирургические инструменты и приспособления, а в другом — коробки с различными ампулами и бутылками с разного цвета жидкостями.
Сержант Королев вытащил из упаковки бутылку с бесцветной жидкостью, прочитал этикетку и, намереваясь извлечь из бутылки пробку, лукаво улыбнулся:
— О! Медицинский спирт! Да он же от всех болезней помогает, если малость принять вовнутрь, а бутылкой потереть больное место. И, повернувшись ко мне, спросил: — Может, попробуем? По чуть-чуть?
Я строго сказал:
— Сержант Королев! Лично отвечаете за сохранность содержимого этих ящиков. И всех предупреждаю: если хоть одна бутылка со спиртом исчезнет, на милость командира отряда не рассчитывайте.
— Да я и не собирался открывать эту бутылку, — обиженно сказал Королев. — Уж и пошутить нельзя…
Поблагодарив старушку за сохранение бесценного для нас по тем временам клада, я распорядился о сдаче его в обоз хозчасти и поспешил в штаб, чтобы доложить Исаеву.
— Ай да старушка! Подумайте только, что она нам сохранила! Как все кстати будет госпиталю! Какой подарок мы привезем хирургам! — радовался командир отряда. — Чем же ее отблагодарить?
— Хлеб здесь пекут из картошки пополам с отрубями: оккупанты выгребли все до зернышка. Муки бы ей немного, — предложил я.
Исаев тут же распорядился отправить старушке мешок муки.
Когда мы возвратились на хинельскую базу, Чикаберидзе и меня вызвал начальник штаба бригады Забродин, чтобы получить подробную информацию о результатах рейда и об обстановке в Крупецком и соседних районах. Слушая нас, он наносил на карту новые сведения о противнике, записывал на полях карты подробности о численности и вооружении вражеских гарнизонов, карательных частей и подразделений.
Находясь в штабе бригады, мы заметили напряженность в работе оперативного и разведывательного отделений. Было видно, что они готовили какое-то срочное решение. А обстановка в хинельской зоне во время нашего рейда снова обострилась. Забродин сообщил нам, что крупные силы противника, сосредоточенные вокруг хинельского лесного массива, снова пытаются уничтожить партизанскую группировку, частью сил провели разведку боем наших оборонительных рубежей под Барановкой и Поздняшовкой.
— Наверно, через денек они снова будут наступать на Поздняшовку, — высказал предположение Забродин.
Начштаба не ошибся. Через два дня немцы начали наступление на это селение, обороняемое отрядом имени Боженко.
Наш отряд тоже изготовился к отражению атак противника в Барановке и в Хинели. В этот день враг на нашем участке не наступал, хотя нам было известно, что он подтянул сюда большие силы. Расчет противника был понятен: как только обозначится его успех под Поздняшовкой, начнется наступление на Барановку. Но враг не добился успеха. Отряд имени Боженко в течение 17 декабря отразил несколько вражеских атак и не отступил со своих позиций. Прекратив безуспешное наступление, гитлеровцы отошли от Поздняшовки.
Несмотря на постоянную опасность вражеского нападения на партизанскую зону, командование бригады, оставляя часть сил в обороне, продолжало организовывать боевые рейды отдельными отрядами. В одном из них, по Хомутовскому, Крупецкому и Рыльскому районам, «чапаевцы» участвовали в полном составе.
Это было в начале января 1943 года в Хинельском лесу, где базировалась тогда наша бригада. Помню, как Исаев и Пузанов перед вечером возвратились из штаба бригады в наш отрядный штаб, сразу вызвали командиров и комиссаров батальонов.
Исаев кратко изложил задачу, поставленную командованием бригады нашему отряду: совершить рейд в Крупецкий и Рыльский районы, взорвать нехаевскую и кольтичеевскую мельницы и захватить зерно и муку, подготовленные оккупантами к отправке по железной дороге гитлеровскому интендантству. Такое решение Исаев объяснил тем, что в штаб нашего отряда поступили достоверные разведданные: обе мельницы, работающие круглосуточно, загружены до предела зерном и мукой. Периодически отправляются, сопровождаемые усиленной охраной, обозы с мукой на ближайшие железнодорожные станции, выполняя таким образом указание гитлеровского командования по обеспечению хлебом своей оккупационной армии.
Сообщив обо всем этом командирам и политработникам. Исаев спросил их:
— Так можем ли мы спокойно смотреть как пользуются нашим хлебом враги? — И сам же хрипловатым простуженным голосом отвечал: — Не можем!
Слушая решение Исаева об уничтожении вышеуказанных водяных мельниц, некоторым командирам подразделений хотелось даже выразить командиру отряда своё несогласие: зачем же уничтожать такие нужные для крестьян мельницы? — Но не полагалось обсуждать и ставить под сомнение приказы старшего командира. И они задумались над тем, как же выполнить приказ, при этом не нанести вред сельским жителям — хозяевам этих мельниц.
Нехаевская мельница была за густым лозняком, растущим вдоль правого берега речки Амоньки. Село от речки далековато — километрах в четырех. Охранный отряд мадьяр, около двух взводов, редко наведывался на мельницу в полном составе, почти все время находился в Нехаевке, а мельницу и мучной склад охраняли днем по два, ночью по четыре венгерских солдата. У нас тогда сложилось впечатление, что оккупанты не ожидали здесь партизан, считая, что мы действуем в основном на дорогах, по которым передвигаются в железнодорожных эшелонах или автоколоннами их воинские части, следуемые на фронт. С фронта в основном эвакуировались раненые и обмороженные.
Впрочем, оккупанты были частично правы. Ведь партизаны проводили глубокие рейды по тылам врага, осуществляя операции по уничтожению живой силы противника, передвигающегося с фронта и на фронт, взрывали деревянные и железнодорожные мосты через небольшие реки, магнитными минами подрывали железнодорожные пути и станционные объекты. Так что задача об уничтожении двух водяных мельниц на реках Амонька и Сейм нам казалась нетрудной, но очень важной.
Небольшая группа венгерских солдат, охранявших в ту ночь нехаевскую мельницу и запасы в ней зерна и муки, не оказала нам сопротивления, предпочтя плен, увидев, как больше двухсот партизан батальона Васильева неожиданно вышли из лозняковых зарослей цепью, с винтовками и автоматами на перевес. Основные же силы вражеской охраны почивали в теплых крестьянских хатах в Нехаевке. А караульщики даже не успели запустить ракету, чтобы оповестить основные силы охраны о возникшей опасности.
Мы быстро осмотрели все мельничное хозяйство. Старая мельница дореволюционной постройки работала исправно. Мучной склад забит мешками муки, большая их часть была сложена под открытым небом. Вода у движущегося колеса даже в январские холода не замерзала, шумно бурлила, приводя в движение толстый дубовый вал. Жалко было подкладывать под него взрывчатку. Вражеские войска будут вынуждены в скором времени отступить под натиском Красной Армии, а крестьянам негде будет смолоть зерно.
Весть о предстоящем взрыве мельницы в Нехаевку быстро долетела до ее жителей. Позднее прошел слух о том, что об этом сообщил односельчанам мельничный рабочий — грузчик, посланный туда командиром одной из рот батальона Васильева.
Не прошло и часу, как из села прикатили на взмыленной лошадке четверо стариков. Один из них, с казацкими усами, сразу обратился к командиру отряда Исаеву:
— Товарищ командир, вы же наши защитники, о вашем отряде у селян только хорошее мнение. Но зачем же вы хотите разрушить мельницу?
Удивленный появлением здесь стариков. Исаев спросил:
— А кто вам сообщил об этом?
— Без разведки нам тоже, как и вам, партизанам, никак нельзя, товарищ командир, — отшутился старик, но не сказал, кто принес им эту нерадостную весть.
Исаев сначала был строг и непреклонен в своем решении выполнить приказ командования бригады. Он пытался объяснить старикам необходимость принятого решения:
— Так на фашистов же работает ваша мельница. — ответил он старому казаку.
Старик тут же изрек мудрую подсказку:
— А вы снимите, увезите и спрячьте где-нибудь кулачную передачу и жернова…
Немногие из нас представляли, что такое кулачная передача. А оказывается это основная часть мельничного механизма, сделанная из мореного дуба и ясеня, которая передает круговое движение прямо к жерновам.
Старики убедили Исаева. Он согласился не взрывать обе мельницы. Партизаны и нехаевские старики обрадовались, когда Исаев разрешил «раскурочить» обе мельницы, приказав выделить подводы для перевозки тех самых кулачных передач и жерновов в укромные места.
В туже ночь 2-й батальон Василия Маркелова достиг мельницы у села Кольтичеево, под Рыльском. Туда вовремя подоспели и мы — комиссар Пузанов и я, сопровождаемые отделением конников из разведподразделения штаба. Мы сообщили Маркелову об отмене ранее принятого командованием решения об уничтожении обеих мельниц, а приказано Исаевым снять основные узлы, вывезти и спрятать так, чтобы о месте их нахождения не догадались оккупанты.
Здесь мы увидели тоже, что и на нехаевской мельнице. Она работала и днем и ночью, охраняемая тремя венграми. Они оказали партизанам сопротивление. Двое из них были ранены и пленены, а третий вскоре скончался от партизанской пули. Основные силы охраны мельницы, около взвода, преспокойно спали в селе, разместившись в пустующей школе.
Об этом мы узнали из рассказа мельника, кольтичеевского жителя.
Пузанов спросил Маркелова:
— Василий Константинович, вы предусмотрели возможность прибытия сюда из села охранной группы оккупантов?
— Да, Николай Акимыч, в двухстах метрах от села, по дороге на мельницу, расположилась в овраге рота Корнюшина с 15 автоматчиками, 3-мя ручными пулеметами, остальные с винтовками, все имеют по ручной гранате. Если оккупанты поспешат к мельнице, то их наши партизаны дальше не пропустят и живыми уйти не дадут, — доложил Маркелов комиссару.
Я предложил послать к Исаеву двух-трех толковых конников-автоматчиков, чтобы они доложили ему здешнюю обстановку. Пузанов согласился со мной. Маркелов сказал:
— Предложение принимается к исполнению. Такие ребята в батальоне есть. Считаю, что помимо общей обстановки следует доложить командиру отряда, что батальон уже начал демонтаж мельничного оборудования, которое через пару часов, до рассвета будет вывезено и спрятано. О месте, где его можно хранить, мне уже посоветовали партизаны. Оно надежное.
Согласившись со мной и Маркеловым, Пузанов поручил нам отправить конников на нехаевскую мельницу с докладом Исаеву.
В ту ночь, до нашего с Пузановым отъезда в батальон Маркелова, Исаев провел совещание со своими заместителями, аппаратом штаба и командования 1-го батальона, на котором решили раздать крестьянам близлежащих селений муку и не размолотое зерно, скопившиеся на обеих мельницах. Но на второй день выяснилось, что крестьяне отказались принять эту помощь от партизан, опасаясь, что фашисты, узнав об этом, жестоко расправятся с жителями селений, вплоть до их поголовного расстрела или предания огню всех их жилых и хозяйственных построек. Тогда было принято решение зерно и муку переправить в Брянский лес, там партизаны испытывают трудности с хлебом; некоторую часть перевезти в Хинельский лес, где базировались 2-я Курская партизанская бригада и несколько отрядов Орловской области.
Уже после войны бывшие курские и брянские партизаны вспоминали в своих выступлениях в школах о том, что значительная часть этой муки, неизрасходованной партизанскими формированиями, при освобождении этих мест Красной Армией, была передана нашим фронтовым частям и соединениям.
Нехаевская и кольтичеевская мельницы стояли без дела до освобождения от врагов этих районов Красной Армией. А как только из западных районов области были изгнаны немецкие войска, спрятанные основные мельничные узлы были возвращены, мельницы стали снова перерабатывать крестьянам зерно на муку.
Эта операция на водяных мельницах, конечно же была не из самых трудных, из проведенных нами. Следует похвалить наших разведчиков, возглавляемых Василием Поповым, обеспечивших командование своевременными, достоверными и подробными разведданными о противнике. А отсюда и удачные действия партизан 1-го и 2-го батальонов.
Наш отряд, выезжая на боевые операции, после их проведения всегда на день-два останавливался в селах, проводя сходки жителей, рассказывая им об обстановке на фронтах, о действиях курских, сумских и брянских партизанских формирований. Вот и в этот раз мы встречались с крестьянами нескольких селений. За эти дни в наши ряды вступило несколько десятков молодых парней и девчат, повзрослевших за эти почти два года войны.
В селе Поповка Крупецкого района такая встреча нашего отряда тогда переросла в народное гуляние, возникшее у хаты, в которой на время разместился наш штаб.
После встречи с селянами, Исаев снова собрал командиров и замполитов, чтобы уточнить очередные задачи подразделениям. Комиссар Пузанов обратился к нему:
— Ты уж покороче. Николай Стефаныч, а то вон молодежь поет и пляшет, не гоже нам в стороне быть.
— Небось молодицу себе подсмотреть хочешь, — улыбнувшись, пошутил Исаев, Пузанов, да и все мы, присутствовавшие на совещании, тоже засмеялись. После шутки Исаева, Пузанов ответил тоже в шутливой форме:
— А что ж. В народе говорят: не откладывай работу на субботу, а любовь на старость. Так что мы с вами. Николай Стефанович, тоже еще можем тряхнуть стариной не хуже других. А если серьезно, то надо еще раз поговорить с народом, рассказать им последние известия Совинформбюро. Их мне только что передали подпольщики, записавшие передачу московского радио. Кстати и пожилые люди еще не разошлись по домам, смотрят на веселье молодежи.
После короткого совещания мы все вышли на улицу, где уже вовсю веселилась местная и партизанская молодежь. Да и замужние женщины, не получавшие никаких вестей от своих мужей-фронтовиков с начала войны, сегодня решили повеселиться вместе с молодежью. Партизаны батальона Васильева, не занятые обороной деревни и караульной службой, тоже присутствовали здесь. Здесь же степенно стояли местные старики и пожилые женщины, дети.
На «хромке» политрука Ильи Журбенко лихо играл статный конный разведчик Саша Власов, на которого заглядывались и наши молодые партизанки и сельские девушки.
Мы подошли поближе. Под гармошку молодежь задорно плясала, распевая частушки. Некоторые из них я помню до сих пор.
Саше Власову подпела молоденькая партизанка:
Потом на круг вышла одна из деревенских:
Увидев нас. Власов, видимо, чтобы перекурить, протянул гармошку мне. Под мой аккомпанемент спели «Катюшу», «Три танкиста». «Марш артиллеристов», «Уходили в поход партизаны…» и любимую песню Исаева, участника гражданской войны. «По долинам и по взгорьям». Он пел приятным басом. Пузанов искусно вытягивал высокие ноты.
Видя, что молодежь уже начинает «пароваться», а это означало, что веселье подходит к завершению, вот-вот начнутся провожания, Исаев вышел в круг:
— Хлопцы и девчата, все уважаемые селяне! Не спешите расходиться. У нашего комиссара только что появились свежие новости с фронтов. Давайте послушаем Николая Акимыча!
— Послушаем с удовольствием! — ответили селяне.
Пузанову было что рассказать.
Сначала он сообщил о том, что советские войска, окружив вражескую группировку под Сталинградом, предложили ей сдаться. Но у окруженных гитлеровцев еще много сил, а еще больше спеси. И их командующим Паулюс не принял пока нашего предложения о сдаче. И вот сейчас войска Сталинградского и других фронтов ведут ликвидацию этой группировки. Создан не только внутренний, но и внешний фронт окружения, не позволяющий гитлеровцам оказать помощь окруженным под Сталинградом дивизиям Паулюса.
Потом Пузанов заговорил о все еще тяжелой обстановке в блокадном Ленинграде и высказал уверенность в том, что окончательный разгром гитлеровских войск под Сталинградом изменит к лучшему ситуацию на всех фронтах.
— Так что нам с вами недолго осталось ожидать освобождения от фашистской нечисти. И произойдет это тем скорее, чем больше мы все будем помогать фронту в разгроме врага. Присоединяйтесь к нам, будем вместе взрывать мосты, пускать под откос поезда противника. Да мало ли дел у партизан!.. — Заканчивая, Пузанов поблагодарил жителей Поповки за участие во встрече с нами, за прекрасное веселье молодежи, а гостеприимных хозяек за обеды, которыми они угостили наших партизан. И в заключении сказал:
— А теперь, друзья до следующего свидания! Обещаем вам наведываться к вам, как только окажемся поблизости. А сегодня ночью нам предстоят новые боевые дела.
— Приезжайте, будем очень рады! — наперебой приглашали селяне.
На третий день диверсионные группы, выполнив задания, присоединились к отряду. Командиры доложили: на минах, установленных в Крупецком и Рыльском районах, подорвалось шесть вражеских автомашин, уничтожено несколько десятков гитлеровцев.
Пройдя всем отрядом по северной части своего района, мы разоружили восстановленные немцами участки полиции. Только в Крупце, находясь под прикрытием недавно прибывшего туда карательного батальона СС, полицаи еще свирепствовали, иногда совершали «набеги» на окрестные села, забирая у населения скот и фураж. Но командованию отряда и подпольному райкому партии удалось через подпольщиков деморализовать часть крупецкой полиции. Были нередки случаи перехода полицейских на сторону партизан, а иногда они просились к нам целыми группами. И мы не боялись их принимать. У нас — сила, за нами — правда, нас поддерживает население. А полиция? Она жила под постоянным страхом нашей справедливой кары, ее ненавидели все вокруг, да и немецкие власти порой круто обходились со своими прислужниками. И мы не очень удивились, когда в хутор Комаровку, где остановился на ночлег отряд, пришло около взвода полицейских с оружием и транспортом. С ними вместе были и два подпольщика, которым оставаться в райцентре было уже небезопасно.
От них стало известно, что батальон карателей, временно разместившийся в Крупце, на рассвете выступит в Рыльск, куда ему приказано передислоцироваться. Мы решили не упустить возможности устроить засаду эсэсовцам. Выбрав удобный рубеж на развилке дорог в десяти километрах от Крупца, отряд залег на трех заснеженных, поросших кустарником, высотках. Недалеко в овраге замаскировалась конная группа, готовая нанести удар по вражеской колонне с тыла. Ждать долго не пришлось. На дороге вскоре показались конный взвод карателей и три обоза — сотни полторы санных упряжек.
— Конников пропустить. Без красной ракеты не стрелять, — передавалась команда по цепям партизан.
Вскоре мы уже различали сидящих на санях фрицев, на некоторых из них были установлены пулеметы и минометы. Подождав, пока неприятельский обоз приблизится к засаде второго батальона. Исаев скомандовал:
— Ракету!
Я выстрелил из ракетницы. Ракета высоко взвилась вверх, а затем, рассыпаясь на множество ярко-красных искр, снизилась прямо над вторым обозом врага. 1-й и 2-й батальоны открыли огонь из всех видов оружия, заработали и наши ротные минометы. Конная группа по оврагу заходила в тыл третьего обоза противника. Пузанов и я поспешили в боевые порядки 3-го батальона. Его комбат Алексеев, обычно спокойный и невозмутимый, заметно волновался, обеспокоенный тем, что немцы, ехавшие в третьем обозе, успели встать с саней и развернулись в цепь. Открывать по ним огонь с дальней дистанции было бесполезно.
— Спокойно, комбат. Пока не открывай огонь, сейчас наши конники их с тыла почешут, и они, гады, будут бежать к тебе. Вот тогда и начнешь отправлять их на тот свет, — успокаивал Алексеева Пузанов.
Не более чем за час вражеский отряд был разгромлен. Но значительной части карателей все же удалось спастись бегством. Преследовать их не стали — не исключался подход вражеского подкрепления из Рыльска, а ввязываться в бой с новыми силами врага, да еще днем, опасно. Партизаны по-хозяйски садились на брошенные оккупантами подводы с боеприпасами и продовольствием.
Отряд ускоренным маршем шел на север, отрываясь от возможной погони. Надо было к утру добраться до Хинели, сдать раненых в партизанский эвакогоспиталь.
Наш отряд возвратился на хинельскую базу в середине января. А вскоре бригада ушла в рейд в полном составе. Такая возможность появилась в связи с прибытием в Хинельский лес в конце декабря нескольких украинских партизанских соединений из своих областей, чтобы эвакуировать на самолетах раненых, пополниться боеприпасами и дать небольшой отдых партизанам после продолжительных боевых походов.
Передав оборону хинельской зоны украинским отрядам, наша бригада ушла в рейд по западным районам Курской области. Партизаны назвали этот рейд новогодним.
Мы прошли по южным селениям своего района, побывали в некоторых селах соседних Глушковского и Рыльского районов. Жители охотно шли на собрания. На их лицах мы видели радость и уверенность в том, что скоро возвратится Красная Армия, которая освободит их от немецко-фашистских захватчиков. С помощью населения были схвачены и отданы на суд народа старосты и полицейские, длительное время прятавшиеся от партизан. Смертные приговоры предателям, совершившим немало злодеяний, местные жители встречали с одобрением.
Новогодний рейд партизан оказался настоящим праздником для населения района. Если в прошлую зиму мы появлялись в здешних селениях небольшими группами и преимущественно по ночам, то сейчас входили в села днем, чаще всего строем, открыто демонстрируя свою мощь. Селяне увидели огромную колонну партизанских подвод, на которых ехали бойцы, неплохо обмундированные и имеющие современное отечественное вооружение. Наша санная колонна — свыше двухсот подвод — тянулась на километр с лишним. В отряде было тогда более шестисот партизан. Особый восторг жителей вызывала конная группа — сотня всадников с автоматами и шашками.
— Раньше мы видели партизан по пятьдесят-шестьдесят человек. Но такой большой силищи мы еще не видели? — восхищались старики, впервые увидевшие наш отряд в полном составе. — Нет, теперь уж каратели вас не осилят! Теперь-то они и нападать на вас поостерегутся.
Старики были правы. Как только отряд появился в районе, находившиеся в Крупце оккупанты заняли круговую оборону. Только что прибывший туда из Глухова отряд СС на автомобилях повышенной проходимости, усиленный батареей минометов и легкими танками, тоже не выступил против нас. Он ограничился высылкой по дороге, на Рыльск и в прилегающие села разведдозоров на танках. Как мы установили, он имел задание охранять от партизан дорогу из Глухова на Рыльск — Курск, по которой оккупанты должны срочно продвигать свой транспорт с военными грузами и подразделения, идущие на фронт.
Рейд приближался к завершению. Командование бригады сообщило о срочном возвращении в Хинель на свою базу для встречи самолетов с грузами и для подготовки к выполнению нового важного задания командования фронта.
А задание было таким: сорвать железнодорожные перевозки и переброску войск противника в январе-феврале на участке Ворожба — Льгов, для чего вывести из строя этот железнодорожный участок путем массированного минирования и взрыва мостов. Одновременно должно вестись постоянное минирование вражеских эшелонов, одиночных паровозов и вагонов, а также станционного хозяйства.
Мы начали подготовку к новым боевым операциям. Для разведки и контроля за территорией своего района был снаряжен батальон Алексеева. Как только партизаны прибыли в село Локоть, к Алексееву обратилось больше двадцати местных жителей с просьбой принять их в отряд. Правда, с оружием пришли только шестеро, но не беда: у нас теперь было чем вооружить новичков. Алексеев распорядился выдать вновь прибывшим винтовки и по шестьдесят патронов каждому.
Пройдя по большинству крупных сел района, партизаны не встретили ни органов управления оккупантов, ни их полицейских формирований. Только в Крупце находился карательный отряд — две роты венгров и рота немецких солдат.
Автомобильная дорога Глухов — Крупец — Рыльск поддерживалась в проезжем состоянии и круглосуточно охранялась патрулирующими легкими танками и пехотой на грузовиках. В дневное время по дороге проходили вражеские автоколонны в направлении Курска.
Каратели, не пытаясь выступить против партизан, сосредоточились на обороне Крупца.
Разведчики доложили Алексееву: вражеская карательная часть, прибывшая из Хомутовки, полуокружив Калиновский хутор, ведет бой с партизанами. Алексеев отдал приказ командирам рот:
— В хуторе могут быть только хомутовцы. Идем на помощь! Заходим в тыл карателям и с ходу открываем огонь!
Помощь «чапаевцев» батальону Кудрявцева из отряда имени Боженко была своевременной. Как только роты Алексеева открыли огонь, противник потерял свой боевой пыл, начал в беспорядке отступать по заснеженному полю, неся большие потери. Батальон Кудрявцева, используя помощь «чапаевцев», тотчас же перешел в наступление. Каратели были отброшены и убрались восвояси, под защиту Хомутовского гарнизона оккупантов.
На основе разведданных, поступивших через агентурную сеть и от командиров батальонов Алексеева и Кудрявцева, командование бригады провело в середине января 1943 года операцию по разгрому вражеского гарнизона в Хомутовке силами двух хомутовских, нашего и конышевского отрядов.
Численность гарнизона противника в Хомутовке была невелика — немногим более двухсот карателей. Но недалеко от Хомутовки, в селе Амонь, размещался батальон фашистов. Ранее отряд имени Боженко пытался разгромить хомутовский гарнизон, но прочные каменные здания, в которых укрывались немцы, не «брали» выстрелы партизанских пушек, а более мощных орудий не было.
В штабе бригады был разработан подробный план предстоящей операции. Замысел был рассчитан не на нападение на засевших в Хомутовке врагов, а на выманивание их оттуда и уничтожение в открытом поле.
Особое место в плане уделялось дезинформации противника. Для этого подготовили ложный приказ об участии нашей бригады в операции украинских отрядов по захвату и выводу из строя железнодорожной станции Хутор Михайловский. Командиры отрядов получили этот приказ за два дня до начала операции. На приказе была пометка:
«После ознакомления до командира роты включительно возвратить в штаб бригады».
Заранее предупрежденные командиры и комиссары отрядов подготовку своих подразделений к действительной операции вели под видом наступления на Хутор Михайловский.
Кроме этого ложного приказа был преднамеренно распространен слух среди населения об операции на станции Хутор Михайловский. А хомутовские и крупецкие подпольщики позаботились о том, чтобы «ознакомить» врага с ложным партизанским приказом.
Расчет наш оправдался. Как только дезинформация попала командирам карателей в Хомутовку, они передали полученные сведения вражеским комендатурам в Сумскую область. Противник начал готовиться к отражению крупных партизанских сил у железнодорожного узла Хутор Михайловский.
Приказ о проведении операции в Хомутовке до командиров и комиссаров отрядов был доведен устно, за сутки до начала выступления в исходные районы. Тогда же было дано указание, чтобы приказ на операцию, маршруты выдвижения в исходные районы были сообщены командирам подразделений за час до выступления из хинельской зоны.
В ночь на 14 января отряд имени Дзержинского, соблюдая меры маскировки, занял село Калиновку. Наш отряд сосредоточился в поселке Георгиевский. Мы имели задачу, как только каратели выступят из Хомутовки в Калиновку и там завяжется бой, отрезать им пути отхода в Хомутовку и нанести удар с тыла. Отряд имени Боженко, заняв ночью Дубовицу, был готов, как только начнется бой под Калиновкой, ворваться в Хомутовку, овладеть каменными зданиями и уничтожить оставшихся там оккупантов. Отряд имени Чкалова блокировал дорогу на поселок Успенский на случай, если на помощь Хомутовскому гарнизону выступит карательный отряд из Амони. Все партизанские отряды, заняв свои исходные районы, приняли надежные меры к тому, чтобы из занятых нами селений никто не перебежал к противнику. На расстоянии видимости были выставлены посты.
Маскируя основные силы, отряд имени Дзержинского на рассвете начал двумя взводами демонстрировать появление в Калиновке небольшой слабо вооруженной группы партизан. Они передвигались по селу с песнями, изредка постреливали, создавая видимость прибытия в Калиновку небольшой группы подгулявших партизан.
Услышав редкие выстрелы в Калиновке, немцы выслали из Хомутовки небольшую группу разведки, а после ее возвращения направили большую часть своих сил для уничтожения находящихся в селе партизан. Немцы окружили Калиновку. Их цепи уверенно, во весь рост, двигались на село, не ожидая организованного сопротивления.
Подпустив карателей к окраине села, подразделения отряда имени Дзержинского, замаскировавшиеся в скотных дворах, за амбарами и другими постройками, открыли дружный огонь, обрушив на противника всю мощь своих огневых средств. Это вызвало растерянность, а затем и панику среди врагов.
Сразу же взвились две красные ракеты. Это был сигнал для нас, «чапаевцев». Наша конная группа немедленно зашла в тыл к немцам и атаковала их. Основные силы отряда надежно перекрыли все пути отступления фашистов из-под Калиновки.
Как только ярко осветили небо красные ракеты, отряд имени Боженко стремительно ворвался в Хомутовку, уничтожая оставшихся в ней врагов, овладел каменными зданиями. Районное управление карателей было разгромлено.
Узнав о бое в Калиновке, сразу же выступил на помощь Хомутовскому гарнизону вражеский отряд из Амони. Но под Успенским поселком его встретил сильным огнем отряд имени Чкалова. Конышевцы дрались самоотверженно и не пропустили врагов к Калиновке.
За два с небольшим часа Хомутовский отряд карателей, вышедший из укрытия, клюнув на хитрость партизан, был почти полностью уничтожен. Захвачено много оружия, патронов, несколько десятков подвод. С нашей стороны потери были незначительными.
В конце января 1943 года бригада закончила подготовку к операции по выводу из строя железной дороги на участке Ворожба — Льгов — Курск. Эта партизанская операция особой важности планировалась командованием Брянского фронта на первую половину февраля. С Большой земли на хинельскую базу было переброшено самолетами нужное количество боеприпасов, мин и взрывчатки. Прибыли три группы опытных армейских минеров-подрывников. Из штаба партизанского движения Брянского фронта командиру бригады Казанкову поступила шифровка — приказ о начале операции 1 февраля, завершиться она должна была 15 февраля.
Чтобы судить о важности задач, поставленных перед брянскими и курскими партизанами, следует сказать об огромном стратегическом значении железнодорожных линий Брянск — Льгов, Ворожба — Льгов — Курск — основных артерий противника, по которым он перебрасывал резервы, усиливая свое положение в районах Орла и Курска. Здесь враг накапливал свежие силы, стремясь закрепиться на выгодном рубеже и в последующем взять реванш за недавнее поражение под Сталинградом.
Войска Воронежского фронта, значительно поредевшие в контрнаступлении под Сталинградом, успешно преследовали вражеские дивизии, не давая им опомниться. Советские войска стремились скорее освободить древний Курск — областной центр и важнейший железнодорожный узел, а затем как можно дальше оттеснить противника, до весенней распутицы овладеть важными железнодорожными коммуникациями на западе Курской и северо-востоке Сумской областей. Успех Воронежского фронта позволял его северному соседу — Брянскому фронту — в благоприятной обстановке выполнить задачи, поставленные перед ним Ставкой Верховного Главнокомандования.
План операции предусматривал рейд бригады в Льговский район для взрыва ряда объектов и минирования нескольких километров железнодорожного полотна.
Нашему отряду в этой двухнедельной операции отводились особые роль и место. Имея в своем составе три батальона на санных подводах, и конную группу из полутора сотен всадников, отряд должен совершить самостоятельный рейд по Червонному, Путивльскому и Шалыгинскому районам Сумщины с последующим заходом в свой район, в ходе рейда решить несколько задач: прикрывать бригаду с востока, идя параллельно ее маршруту движения в сорока-пятидесяти километрах; вывести из строя важные железнодорожные объекты в районе Конотоп — Ворожба; разгромить вражеские силы в Крупце и в других селениях своего района.
Чтобы противник не разгадал основной замысел и сроки проведения операции и не сорвал ее осуществление, штаб бригады спланировал нанесение силами некоторых отрядов отвлекающих ударов по вражеским гарнизонам в Рыльском и Льговском районах.
Несколько дней потребовалось на проведение тщательной разведки и уточнение участков для массированного минирования и взрывных работ.
Обстановка требовала подойти поближе к участку железной дороги, который бригада должна вывести из строя. Ивановский лес почти вплотную примыкал к железнодорожной линии. Правда, он был невелик по площади, но партизан теперь уже не так волновала маскировка — бригада действовала почти открыто. Базируясь в Ивановском лесу, она осуществила запланированные нападения на вражеские гарнизоны, не раскрывая своей основной цели. Но не только мелкие гарнизоны, которые ранее были изучены нашими разведчиками, оказались в этих местах. В районе Льгова и Коренева появилось несколько пехотных полков противника, следовавших на фронт. Узнав о приближении партизанской бригады, они сосредоточились на обороне этих станций, считая, что удары партизан последуют именно туда.
В течение нескольких суток бригада частью сил инсценировала нападение на гарнизоны во Льгове и в Кореневе, а своими главными силами «оседлала» участок железной дороги и прочно удерживала его, пока подрывники делали свое дело.
Полностью вывести из строя железную дорогу на участке Ворожба — Коренево — Льгов бригаде удалось лишь к 13 февраля. Группы минеров-подрывников под прикрытием партизанских отрядов, самоотверженно отражавших атаки наседавшего врага, установили больше ста магнитных мин. Результат: разрушено около трех километров железнодорожного полотна, пущен под откос вражеский эшелон с живой силой и боевой техникой. Движение эшелонов противника на этом участке железной дороги было сорвано почти на месяц.
Маршрут «чапаевцев», выходивших к своему району действий, проходил по тем местам, где в первые месяцы партизанской войны сражались ковпаковцы. В селе Мануховка под Путивлем остановились на дневку, одновременно провели разведку окружающих сел и участка железной дороги около станции Кошары, где диверсионной группе Корчагина предстояло минировать железнодорожную линию и взорвать мост.
Данные разведки были для нас не совсем благоприятные: железная дорога на этом участке хорошо охранялась, по шоссе передвигались гитлеровские полевые части, в основном на грузовиках, некоторые на подводах, отобранных у селян. Это спешили на фронт резервы противника, чтобы пополнить разбитые гитлеровские части, отступающие уже по курской земле. Мы тогда уже знали, что, успешно наступая, Красная Армия полностью освободила Воронежскую область. Наши войска с боями взяли станцию Касторная Курской области. Это радовало нас и вдохновляло на новые подвиги.
Командование отряда направило группу подрывников Корчагина в район станции Кошары под прикрытием батальона Васильева. С ними для координирования действий Исаев направил своего заместителя Чикаберидзе, которому для связи и разведки был выделен конный взвод.
Батальону Маркелова была поставлена задача прикрыть действия группы Корчагина со стороны станции Ворожба и вывести из строя телефонную связь между Ворожбой и Путивлем. Командование и штаб отряда с батальоном Алексеева и конной группой выступили в направлении села Глушец. Расставив таким образом силы отряда, мы надежно защитили минеров-подрывников Корчагина со всех возможных направлений появления противника.
В тот же вечер конная группа, 3-й батальон, командование и штаб отряда под покровом темноты и сильной вьюги, перейдя по льду Сейм, вышли на окраину села Глушец. Разведчики узнали от жителей, что в селе остановилась крупная гитлеровская часть на автомобилях-вездеходах. Более глубокая разведка села, подтвердив сведения, сообщенные жителями, выявила и другое. Оккупанты не собирались останавливаться на ночлег в поселке. Немного побыв в хатах, они покидали их и спешили к колонне автомашин, вытянувшейся вдоль улицы. Ревели моторы. Изредка в голове колонны загорались осветительные ракеты. Но никаких действий, кроме исполнения команды «По машинам», фашисты не предпринимали. Вражеская часть изготовилась к продолжению марша.
Исаев приказал Алексееву развернуть свои роты в сторону колонны противника и преградить ей путь выхода из села. Отрядный обоз переправили на противоположный берег Сейма, в более безопасное место. Алексееву было приказано, тщательно соблюдая маскировку, выдвинуть противотанковые ружья и пулеметы, быть в готовности к внезапному открытию огня по вражеской автоколонне. Противник пока не обнаружил нас.
Прибыли конные связные от Чикаберидзе, доложившие, что подрывники Корчагина под прикрытием 1-го батальона приступили к установке мин и подготовке взрывов.
— Сколько времени вы потратили, добираясь до нас? — спросил Исаев.
— Около тридцати минут. Еле нашли вас, товарищ майор, — докладывал связной Власов.
— Через полчаса должен быть взрыв на мосту, если не будет никаких помех, — вслух рассуждал Исаев, взглядом спрашивая мнение комиссара Пузанова. Тот сказал:
— Об обстановке здесь надо бы сообщить Чикаберидзе. И предупредить его: как только выполнят задачу подрывники, группе Корчагина и батальону Васильева как можно скорее пересечь шоссе и отходить на Мануховку.
Исаев приказал Власову:
— Срочно возвращайтесь к Чикаберидзе. Доложите: в селе Глушец появилась вражеская пехотная часть, передвигающаяся к фронту на грузовиках-вездеходах. Мы будем здесь удерживать ее, пока группа Корчагина не взорвет мост. Передайте Чикаберидзе, чтобы после выполнения задания он с батальоном Васильева и группой Корчагина следовал в Мануховку, минуя Глушец. Как только связные от Чикаберидзе доложат мне, что они уже отошли за шоссе, мы оторвемся от противника и направимся туда же. Все! Повтори!
Власов слово в слово повторил приказание.
— Молодец! Выполняй!
Через полчаса мы услышали сначала один, очень сильный взрыв, а чуть позднее последовало еще несколько, послабее.
— Корчагин взорвал мост в точно назначенное время. Сейчас они начнут отход. Разрешите послать связных к Маркелову, чтобы он тоже отводил свой батальон на Мануховку, — доложил Исаеву свои соображения начальник штаба Шадрин.
Исаев недовольным тоном бросил:
— Немедленно послать, товарищ Шадрин! Ведь его надо было информировать об обстановке, сложившейся здесь, сразу же, как только она прояснилась!
— Я все ждал связных от Маркелова, а их все нет. — оправдывался Шадрин.
— Тем более! Связных от Маркелова нет, а начальник штаба и в ус не дует! Возьмите отделение конников и лично скачите к Маркелову. Вместе с Чикаберидзе организуйте отход обоих батальонов и группы Корчагина за шоссе, а потом на Мануховку, — распорядился Исаев.
На КП прибежал Алексеев, обратился к Исаеву:
— Товарищ майор! Оккупанты передают команду о начале марша. Они уже сидят в машинах.
— Они не должны пройти, товарищ Алексеев! Твой батальон обязан их задержать. Иначе не выполним боевой задачи, поставленной нам на последующие дни! Держаться, пока наши батальоны не отойдут за шоссе! На КП остается Гусев, замначштаба. Всем остальным — за мной, в боевые порядки батальона! — скомандовал Исаев.
Батальон Алексеева, заранее выдвинувшийся по приусадебным огородам и занявший огневую позицию в северной части села, маскируясь в подворьях, вытянулся длинной цепью напротив вражеской автоколонны, готовый нанести фланговый удар двумя ротами, а третья рота, усиленная несколькими расчетами противотанковых ружей и тяжелых трофейных пулеметов с бронебойно-зажигательными патронами, вышла навстречу вражеской автоколонне.
Роты Алексеева обрушили на врага плотный огонь. Несколько автомашин противника загорелись, осветив всю колонну. Оккупанты выскакивали из грузовиков и попадали под партизанские пули. Гитлеровские офицеры неистово кричали на своих солдат, стремясь развернуть подразделения в боевой порядок и открыть ответный огонь. Но это им удалось далеко не сразу. Наши роты поливали огнем неприятельские автомашины, около которых, хотя и плохо, но просматривались фигуры немецких солдат, принимавших боевой порядок, маскируясь под автомашинами и около них. Почти час продолжалась перестрелка. Выступление фашистской части из села нами было задержано. Теперь следовало продержаться до тех пор, пока основные силы отряда не отойдут за шоссе.
Убедившись, что батальон Алексеева организованно ведет бой, Исаев возвратился на КП. Спросил, не было ли сообщений от Чикаберидзе и от Шадрина. Я ответил, что никаких известий нет. Он приказал направить отделение конников к Чикаберидзе для уточнения обстановки в районе Кошар. Беспокойство Исаева было не напрасным. Ответный огонь противника по батальону Алексеева все больше нарастал. Оценивая действия противника, Исаев вдруг предположил, какие выводы сейчас делает командир немецкой воинской части. Рассуждал вслух:
— Нападение батальона Алексеева на вражескую часть и поселке Глушец и взрывы в районе Кошары заставили командира фашистской части опасаться нового, более сильного удара партизан. Поэтому он не решился атаковать батальон Алексеева, считая, что до утра лучше отсидеться в селе, отстреливаясь от наседающих партизан. Почему противник, имея двойное превосходство в силах и в огневых средствах, не атакует наш батальон? — И, обращаясь ко мне, он повторил этот вопрос. Я ответил:
— Думаю, противнику не совсем понятна обстановка. Он не знает, какие у партизан силы, но предполагает, что один батальон не мог бы начать такое дерзкое нападение. Поэтому он сейчас уточняет обстановку, а также наличие и расположение наших сил.
— Да, противник рассуждает примерно так. А вывод, товарищ Гусев, один — надо как можно скорее отрываться от противника, ибо днем мы с ним здесь один на один не справимся, — сказал Исаев.
Мы с нетерпением ожидали связных от Чикаберидзе и Шадрина. Вскоре они появились. Сообщили, что оба наши батальона и группа Корчагина отошли за шоссе, обойдя Глушец. Исаев послал меня к Алексееву, чтобы через четверть часа начать выход батальона из боя. Командование и штаб вместе с конной группой перешли на противоположный берег Сейма. Роты Алексеева, повзводно отрываясь от противника и прикрывая друг друга, отошли по льду и сосредоточились в роще, где мы их уже ожидали.
Фашистская часть не преследовала нас, оставаясь до рассвета в селе, даже не покидая занятые рубежи и продолжая постреливать перед собой трассирующими пулями и без конца пускать одну за другой осветительные ракеты.
К утру весь наш отряд сосредоточился в Мануховке. Основная задача, поставленная отряду командованием бригады, была выполнена — в районе Кошары взорван железнодорожный мост, в результате чего железная дорога на участке Ворожба-Конотоп выведена из строя на длительное время. В ночном бою в поселке Глушец батальоном Алексеева уничтожено несколько десятков оккупантов, сожжено пять автомашин. Потери отряда: трое партизан погибли, раненных — семь человек.
Возвратившись перед рассветом в Мануховку, мы решили остановиться здесь на несколько часов, чтобы дать небольшой отдых людям и покормить лошадей. Но как только рассвело, гитлеровская часть выступила из поселка Глушец, намереваясь преследовать нас. Их разведка на вездеходе обстреляла наш конный дозор в нескольких километрах от Мануховки. Мы сели на коней и взяли направление на поселок Дорошевку, чтобы уйти в более лесистую местность с глубокими снегами, куда гитлеровцы вряд ли осмелятся пойти.
Местные жители сообщили нам, что сутки назад в поселке Детский городок, в нескольких километрах от Дорошевки, остановилась маршевая часть противника. Она имеет лишь несколько грузовиков, а в основном — крестьянские подводы. На вооружении у них до десятка легких пулеметов, большинство немецких солдат вооружены винтовками, лишь некоторые имеют автоматы.
Мы провели разведку. Убедились, что сведения, сообщенные местными жителями, достоверны. Было решено силами 1-го батальона и взвода из конной группы напасть на оккупантов. Вместо раненого комбата Васильева командование операцией возложили на заместителя командира отряда Чикаберидзе, а меня послали в качестве его заместителя — начальника штаба.
Незаметно пробравшись через небольшой лесок, мы подошли пилотную к Детскому городку. Полуокружив его, открыли огонь по окнам и входам в помещения. Мы рассчитывали уничтожить врага в поле, вынудив его к отходу. Часть наших сил, в том числе и приданный конный взвод, уже находилась в засаде в полукилометре от поселка. Сначала все шло так, как мы задумали. После первых же выстрелов оккупанты начали выскакивать из помещений во двор, отстреливаясь на ходу. Они беспорядочно, врассыпную стали отходить от поселка в сторону нашей засады. Но несколько групп гитлеровцев засели в помещениях и упорно оборонялись. Пришлось применить противотанковые ружья, чтобы выкурить врагов оттуда. Партизанские «пэтээровцы». стреляя бронебойно-зажигательными пулями, решили эту задачу успешно. Одновременно несколько наших смельчаков, под прикрытием пулеметчиков, подползли под окна и забросали немцев гранатами. Почти половине запасной части оккупантов удалось уйти из поселка потому, что наш замысел уничтожения отступавшего противника в открытом поле сорвался. Конный взвод, находившийся в засаде, выскочил на дорогу, чтобы отсечь и уничтожить группу отходивших врагов, и вдруг заметил приближавшийся отряд фашистов на автомашинах и легких танках. Пришлось отменить приказ о преследовании противника, бегущего из Детского городка.
Мы срочно отошли, не успев лаже полностью собрать оружие убитых врагов. О том, что в Детском городке находился запасной батальон, мы узнали от захваченного нами пленного. Часть состояла в основном из танкистов и шоферов, потерявших технику под Сталинградом и Воронежем. Пленный опознал убитого командира этого батальона. Мы уже начали отход, когда прибыл связной от Исаева с приказанием немедленно возвращаться в Дорошевку. Туда подходила крупная отборная гитлеровская часть СС, направленная против нашего отряда. Мы поспешили вернуться, чтобы принять участие в отражении нападения врага. Не случайно противник бросил против нас крупные силы. Он решил рассчитаться с нами за взорванный мост под Кошарами, за нападение на маршевую часть в Глушце, за внезапный налет на запасной батальон в Детском городке. Он стремился окружить и уничтожить нас в Дорошевке, направив туда части, втрое превосходящие нас по численности.
Возвратившись, мы увидели, что наши оба батальона уже заняли оборону на опушке леса. Густые цепи противника с трех сторон подходили к поселку. Чикаберидзе доложил Исаеву о проведенной операции в Детском городке. Наблюдая в бинокль. Исаев подозвал к себе командира батальона Васильева.
— Твоя задача, комбат, под прикрытием батальона, переправить отрядный обоз и раненых в глубь того лесочка. Быть в готовности к отражению атак противника, если его подразделениям удастся проникнуть в лес. Но мы не допустим этого. Мы здесь дадим бой фашистам, а как только стемнеет, оторвемся от них. Ночью мы перелесками уйдем в Крупецкий район, а оккупанты пусть завтра ищут нас здесь. И обратился к Чикаберидзе: Или, Петро, к Маркелову. Его батальон должен стоять прочно. Иди! А мы с комиссаром будем в батальоне Алексеева.
Мне было поручено организовать и поддерживать связь с подразделениями и докладывать командованию об изменениях в обстановке.
У Исаева было твердое правило: если во время боя он сам не находился на отрядном КП, то с ним всегда должен быть один из ответственных работников штаба. Он требовал, чтобы начальник штаба всегда находился на КП. Шадрину частенько «перепадало на орехи» от Исаева как говорил об этом сам начальник штаба, за то, что он нет-нет, да и отлучится во время боя в один из батальонов, не доложив об этом командиру отряда.
Когда вражеские цепи приблизились примерно на полторы сотни метров, батальоны Маркелова и Алексеева открыли огонь из всех видов оружия. Фашисты сначала залегли, а потом несколько раз поднимались в атаку, стремясь под прикрытием легких танков обойти нас с флангов. Наши расчеты противотанковых ружей в самом начале боя подбили два танка противника. Один танк загорелся, а другой стрелял с места. Двигаться он не мог — разбита гусеница. Третий танк тоже прекратил продвижение. Замаскировавшись в снежном сугробе, он тоже стрелял с места. Нашим пэтээровцам только и надо было, чтобы вражеские танки остановились. Так их легче поразить. Через несколько минут уже нес три танка противника горели. Вражеская пехота, лишенная поддержки танков, прекратила наступление на флангах. Неоднократно пытаясь атаковать наши батальоны, подразделения фашистов откатывались назад, неся большие потери, — нам хорошо были видны на снегу вражеские трупы.
В бою под Дорошевкой самоотверженно сражался взвод Александра Волкова из батальона Маркелова. Усиленный тремя расчетами противотанковых ружей, он несколько часов удерживал выгодный для нас рубеж, сорвав намерение противника прорваться под прикрытием легких танков на этом фланге в наш тыл, чтобы окружить, а потом уничтожить наш отряд на открытой местности.
Как только начало темнеть, противник прекратил огонь, стал отходить в поселок. Оттуда он освещал ракетами околицу, боясь, как бы под покровом темноты мы не напали на него. Гитлеровцы выставили охранение и начали убирать трупы своих убитых солдат и офицеров.
Мы воспользовались прекращением огня и наступившей темнотой отвели наши батальоны в рощу, где находились обоз, раненые и хозчасть, обороняемые батальоном Васильева. Поужинав трофейными продуктами, мы тронулись в путь, чтобы за ночь оторваться от противника. По еле заметным, заметенным зимним дорогам, а зачастую и без дорог, мы шли в направлении хорошо знакомой нам Анатольевки.
Мы решили разгромить охранную часть гитлеровцев и районную управу оккупантов. В сторону маршевого батальона противника выставили сильный заслон и предусмотрели отвлекающие действия конной группы.
К вечеру отряд сосредоточился в селе Бегоща. Под покровом ночи скрытно подошли к Крупцу. Группа местных партизан во главе с Лепковым, разведав систему охраны врага, без особого труда сняла «беззвучками» около десятка постовых и патрульных.
Вслед за этим сразу же батальон Васильева окружил оккупантов, размещавшихся в здании бывшей школы, а батальон Маркелова напал на районную управу. Батальон Алексеева занял боевой рубеж, создав заслон перед маршевой частью оккупантов, на случай, если она попытается выступить на помощь гитлеровцам, атакованным партизанами в центральной части села.
Конная группа, совершая отвлекающий маневр, обошла Крупец с запада и ворвалась в расположение маршевой части. Обстреляв дома, в которых разместились фашисты, скрылась в западном направлении. Цель была достигнута: немцы готовились к отражению нападения партизан с запада.
Внезапный ночной налет на Крупец вызвал панику во вражеском гарнизоне. Охранная часть гитлеровцев оказала сопротивление батальону Васильева далеко не сразу. Немцы выбегали во двор школы и попадали под партизанский огонь. Лишь через некоторое время гитлеровцы стали отстреливаться из окон и дверей.
Полицаи, как только их казарму обстреляли бойцы Маркелова, открыли ответный огонь. Попытка нескольких десятков полицейских уйти из окруженного здания через запасной выход, не удалась. Партизанские пулеметчики и автоматчики, уже ждавшие здесь врагов, разили их прицельным огнем. Лишь единицам удалось удрать.
Лепков с группой автоматчиков обследовал здание, только что очищенное от полицейских. В казарме под нарами прятались два полицая, бросившие винтовки. Заметив их, Лепков приказал:
— А ну вылезайте, гады! А то сейчас гранату брошу!
Те выползли из-под нар, трусливо подняв руки.
— Кто вами командовал?
— Усей полицией командував нэмец, обер-лейтенант, а нашим взводом — Щепиков, — ответил один из полицейских.
— Щепиков? Знакомая фамилия…
…Еще весной предатель Щепиков был заочно приговорен к смертной казни за выдачу гестаповцам Шуры Зайцевой. Но все никак не попадался он партизанам. И вот он, кажется, в наших руках!
— Где он, ваш взводный? — заметно волнуясь, спросил Лепков.
Тот же полицейский так, чтобы не заметил другой предатель, молча показал рукой на потолок. Лепков догадался:
— Овчинников, обследовать чердак. Для начала бросьте туда парочку гранат.
Как только на чердаке раздались разрывы гранат, Овчинников и с ним еще двое партизан ловко поднялись туда по лестнице-стремянке. Через несколько минут Овчинников докладывал с чердака:
— Товарищ Лепков, принимайте «господина» Щепикова! За дымоходом прятался, гад. А еще двое отдали концы — гранаты угодили как раз в то место, где они засели с пулеметом.
Лепков, направив луч света трофейного фонарика на лестницу, сразу узнал Щепикова. Тот со связанными руками неуклюже спускался вниз.
Исаев, стремительно вошедший в казарму в сопровождении нескольких командиров, спросил Лепкова:
— Кто это? По одежде — важная птица.
— Товарищ командир отряда! Наконец-то попался предатель Щепиков, тот самый, который выдал Шуру Зайцеву, — доложил Лепков.
— А вот его удостоверение. Уже до командира взвода в полиции дослужился.
Овчинников протянул Исаеву засаленную книжку.
При тусклом свете фонаря, освещавшего казарму. Исаев прочитал удостоверение, внимательно посмотрел на вклеенную в него фотокарточку и передал его Лепкову. Резко повернувшись к Щепикову, объявил:
— Предатель Щепиков, за совершение злодеяний против советских людей ты уже давно заочно приговорен партизанским судом к смертной казни.
Щепиков рухнул на колени, в ноги к Исаеву. Зарыдал, нараспев произнося слова раскаяния и прося пощады.
— Выродок, кто поверит в твое раскаяние и кто может простить совершенные тобою преступления перед Родиной?! Товарищ Лепков! Приказываю привести приговор в исполнение…
В западной части села, где остановилась на ночлег вражеская часть, стрельба наших конников тоже вызнала панику. Заняв круговую оборону, ожидая появления партизан с запада, фашисты вели беспорядочную стрельбу, освещая ракетами подступы к своему расположению. Об оказании помощи охранной части, не говоря уже о полицейском формировании, на которое напали партизаны, командование вражеской маршевой части и не помышляло, как говорится: не до жиру, быть бы живу.
Разгромив охранную часть, полицейское формирование и районную управу, перед рассветом 8 февраля наш отряд отошел из Крупца и сосредоточился в лесу под Анатольевкой. Под вечер наши разведчики встретили под Рыльском заместителя командира бригады по разведке Черникова, спешившего в отряд в сопровождении взвода конников.
От Черникова мы узнали обстановку в бригаде. Выведение из строя участка железной дороги Ворожба — Коренево — Льгов будет завершено лишь через пять-шесть суток.
Несколько дней бригада вела непредвиденные боевые действия с отступающими вражескими частями под Льговом. Задача нашего отряда оставалась прежней — прикрывать бригаду с востока.
В тот же день вечером мы услышали радостное сообщение по радио, извещающее об освобождении войсками 60-й армии под командованием И. Д. Черняховского города Курска от немецко-фашистских захватчиков. Это было 8 февраля 1943 года.
Возвратившись на хинельскую базу, мы узнали о новой задаче, поставленной 2-й Курской бригаде Центральным штабом партизанского движения — идти в Дмитриевский район Курской области на соединение с наступающими войсками Красной Армии для совместного ведения боевых действий по уничтожению группировки противника, укрепившегося в городе Дмитриеве и в ряде прилегающих к нему населенных пунктов. Бригада сразу выступила в Хомутовский район.
Совершив пятидесятикилометровый марш из Хомутовского района, на рассвете 20 февраля, мы подходили к селу Фатеевка Дмитриевского района. Сюда доносилась пулеметная стрельба, иногда заглушавшаяся разрывами мин и снарядов. Это передовые части 112-й стрелковой дивизии, подошедшие к городу Дмитриеву, вступили в бой с укрепившимся там противником. Слева от нас по заснеженному полю шла на северо-запад рота лыжников-автоматчиков. Как потом мы узнали, она спешила занять важный рубеж в тылу врага — село Поповкино — и удержать его до подхода основных сил дивизии.
В село входил в пешем строю один из стрелковых полков Красной Армии. Увидев красноармейскую колонну, партизаны, не успев еще обогреться в хатах, и немногочисленные жители, — все высыпали на улицу.
В голове остановившейся колонны появились командир и замполит полка — подполковник и майор. Оба уже немолодые, в добротных армейских полушубках. Рядом с ними — командир и комиссар нашего отряда Исаев и Пузанов. Все четверо оживленно разговаривали, их усталые лица светились радостью.
Вдруг, как по команде, все стихли, увидя полковых знаменосцев. Хотя в полушубках и валенках они выглядели неуклюже, но маршировали четко, и их торжественное шествие с полковым знаменем было для всех очень трогательным.
— Отряд, становись! — скомандовал Исаев.
— Полк, нале-во! — послышалась команда.
Посреди улицы стояли лицом к лицу, в десятке метров друг от друга, две выстроившиеся боевые единицы: полк Красной Армии и партизанский отряд. Местные жители, пришедшие встретить своих освободителей — красноармейцев и партизан, — оказались между ними. Полк и отряд сомкнулись на флангах, образовав тесный круг. В его центр, где стояли селяне, перешли командир полка и его замполит, командир и комиссар нашего отряда.
Начался митинг. Мне запомнились слова Исаева:
— Дорогие фронтовики! Наш отряд соединился с вами не для того, чтобы отправиться в тыл на отдых. Как и для вас, для нас война с фашистами не закончится до полного их разгрома! И поэтому каждый из нас, кто способен держать в руках оружие, вольется в ряды действующей Красной Армии. И пока будут биться наши сердца, мы вместе с вами будем сражаться до полной победы над врагом! Товарищи партизаны! Перед доблестными фронтовиками, перед жителями Фатеевки поклянемся же, что в рядах Красной Армии будем сражаться с гитлеровцами так же мужественно и стойко, как воевали в рядах «чапаевцев» в тылу оккупантов!
— Клянемся! Клянемся! Клянемся! — дружно прозвучала клятва партизан.
Вечером мы узнали, что 2-я Курская партизанская бригада, сосредоточившись в юго-восточной части Дмитриевского района, до получения распоряжения командования, совместно с частями 112-й стрелковой дивизии будет вести наступление на противника, укрепившегося в городе Дмитриеве и в ряде других населенных пунктов этого района.
Враг успел подтянуть сюда свежие силы, заблаговременно укрепился. Больше двух недель бригада участвовала в боях с гитлеровцами на территории Дмитриевского района.
Выбив врага из Дмитриева, 112-я стрелковая дивизия. 1-я и 2-я курские партизанские бригады перешли к обороне. Противник вводил в бой новые силы, стремясь восстановить положение — снова захватить Дмитриев. Перед утром 5 марта врагу удалось потеснить один из батальонов стрелкового полка 112-й дивизии, в составе которого действовал и наш отряд. Возникла угроза захвата неприятелем Фатеевки.
Командир полка и заместитель командира нашего отряда Чикаберидзе решили выбить вражеский батальон с только что занятой им высотки. Во время этой атаки я был ранен осколком вражеской мины, получил и небольшую контузию, от которой пришел в сознание только на второй день, в палатке дивизионного медсанбата. А 7-го марта я уже оказался в курском госпитале.
Бабенков З. И.
1941 г.
Басов Н. И.
1945 г.
Варфоломеев М. И.
1941 г.
Гребенников А. Б.
1980 г.
Дулепов Н. В.
1970 г.
Дроздов И. А.
1946 г.
Забродин И. М.
1943 г.
Даниленко С. Н.
1950 г.
Романенков Т. И.
1943 г.
Кубриков И. Д.
1950 г.
Куликов И. С.
1941 г.
Меняйлов В. В.
1946 г.
Михеев Н. К.
1946 г.
Попков Н. Ф.
1955 г.
Казанков О. Г.
1943 г.
Синегубов А. Я.
1943 г.
Сидельников П. Н.
1960 г.
Стариков В. Н.
1943 г.
В курском госпитале, размещавшемся в здании педагогического института на улице Радищева, меня поместили в палату, хотя все институтские коридоры были забиты ранеными. Наша палата — это институтский спортзал, в котором размещено около сорока раненых, без коек, на полу. Но у всех были ватные матрацы и подушки, одеяла и постельное белье. В центре палаты стоял длинный стол и несколько табуреток.
Вскоре меня осмотрели хирурги, в их присутствии, в перевязочной, сестры заменили марлевую повязку на ране в левой части головы. Врачи назначили анализы и лечение.
В середине марта меня посетил Георгий Черников, заместитель командира по разведке, расформированной 2-й курской партизанской бригады. Он прибыл в распоряжение Курского обкома ВКП(б).
Из его рассказа я узнал, что 1-я курская партизанская бригада уже полностью расформирована, партизаны мобилизационного возраста переданы во фронтовые части. Из нашей бригады тоже уже передано более двух тысяч партизан.
Он также сообщил, что передача в войска личного состава и конского поголовья приостановлена по распоряжению Ставки Верховного Главнокомандования, запретившего расформирование партизанских формирований. Приказано выведенные из тыла врага партизанские бригады, надлежащим образом обмундировать, вооружить, обеспечить боеприпасами и переправить во вражеский тыл с конкретными задачами.
Потом он рассказал мне о том, что во исполнение вышеуказанного распоряжения Ставки Штаб партизанского движения Брянского фронта специальным курьером на самолете У-2 прислал командиру 2-й Курской партизанской бригады Казанкову приказ, примерно следующего содержания:
1. Передачу в войска партизан бригады прекратить. Из оставшегося в бригаде личного состава и конского поголовья сформировать Курскую партизанскую кавалерийскую бригаду имени Котовского, численностью до восьмисот конников. Назначены: командиром бригады Исаев Н. С, начальником штаба Забродин И. М. Бригаде временно базироваться в Дмитриевском районе, куда в ближайшее время будут доставлены боеприпасы и некоторое кавалерийское снаряжение. Бригаде готовиться к действиям в тылу врага.
2. Казанкову О. Г., бывшему командиру 2-й Курской партизанской бригады, отобрать из партизан отряд до ста добровольцев, с которым отправиться в тыл врага. Совершить рейд по западным районам Курской области с задачей пополнить свои ряды добровольцами, довести численность отряда до 500—600 партизан. После десятисуточного рейда сосредоточиться в Хинельском лесу. Сразу же по прибытии в Хинельский лес по рации сообщить штабу партизанского движения Брянского фронта заявку на вооружение, боеприпасы, указать координаты для доставки их самолетами без посадки.
3. Командирам отрядов имени Фрунзе и имени Щорса, действующих в Рыльском и Глушковском районах Курской области, самостоятельно продолжать борьбу с оккупантами до полного освобождения от врага юго-западных районов области…
А через месяц, в середине апреля 1943 года, меня проведал в госпитале Николай Акимович Пузанов, бывший секретарь Крупецкого подпольного райкома партии, он же — комиссар отряда имени Чапаева. Встрече мы оба были очень рады. Сначала он расспросил, как водится, о моем здоровье после ранения, а потом сообщил, что его вызвали в обком партии, чтобы подготовить письменный доклад о боевой деятельности нашего отряда в тылу врага. И посетовал:
— Плохо, что из штабных остался один Лепков. Да и он в штаб был переведен лишь за месяц до расформирования отряда, в штабных делах еще полностью разобраться не успел. Шадрина отозвали в войска сразу же, как бригада соединилась с передовыми частями фронта в районе Дмитриева.
Протягивая мне исписанные листы бумаги, он продолжил:
— Павел, если тебе не трудно, посмотри этот проект, составленный Лепковым.
Прочитав написанное, я посоветовал:
— Николай Акимыч, сведения, указанные в этом проекте должны соответствовать записям в штабном дневнике. Когда меня отправляли в медсанбат, это было 5 марта, этот дневник у меня взял Николай Стефаныч, командир отряда. И еще: наши потери в этом проекте доклада, сильно занижены. Ведь только в последних боях нашего отряда с 1-го по 5 марта под Дмитриевым, совместно с полками 112-й стрелковой дивизии, мы потеряли тогда убитыми не менее семидесяти партизан. Уточнил ли Лепков у командиров батальонов поименно: кто тогда погиб, кто тяжело ранен и отправлен в госпиталь. Эти вопросы вы задайте Лепкову. Пусть Александр Семеныч еще раз сверит сведения, указанные в его проекте доклада, с поименными списками погибших, представленными командирами батальонов.
Вдруг Пузанов спросил меня:
— Павел, ты помнишь деревню Анатольевку? — спросил он, а я почувствовал, что там случилось что-то неладное.
— Как же не помнить эту деревню, да и Анатольевский лес. Ведь с ними связаны многие наши рейды, боевые операции. — А что там случилось? — с тревогой спросил я Пузанова.
Помрачнев, Николай Акимыч сообщил:
— Павел! Нет больше Анатольевки! Недавно сожгли ее гитлеровцы начисто! Я узнал об этом вчера в обкоме партии. Туда поступила информация из Управления НКВД области. Перед тем, как сжечь деревню, каратели расстреляли в Анатольевском лесу несколько десятков ее жителей. Старики и подростки прятались там от оккупантов, боясь зачисления в полицию, или угона в Германию. Устроив облаву, каратели беспощадно расправились с безоружными жителями, объявив всех их партизанами. Других подробностей анатольевской трагедии я не знаю.
— Когда это произошло? — спросил я.
— Несколько дней назад, в конце марта.
В тот день мы вспоминали с Пузановым многие детали боевых операций нашего отряда, связанные с Анатольевкой и Анатольевским лесом. Хотя и невелик он по размерам — с десяток квадратных километров, не больше, но в безлесном почти Крупецком районе, урочище около Анатольевки стало нашим надежным прибежищем с самого начала партизанских действий. Зимой, летом, осенью 1942 года много раз останавливались здесь наши разведывательные и диверсионные группы, много раз здесь бывал наш отряд в полном составе, чтобы передневать или замаскироваться перед проведением боевой операции.
И не только «чапаевцы» пользовались гостеприимством и помощью жителей Анатольевки и окрестных деревень. Бывал здесь, еще небольшой тогда, осенью 1941 года, Путивльский отряд Ковпака, впоследствии выросший в легендарное соединение украинских партизан. Сюда заходили на дневки харьковские партизанские отряды и группы, отряды Рыльского и Глушковского районов Курской области, Шалыгинский партизанский отряд Сумской области. Все это было возможно потому, что жители Анатольевки и соседних деревень были настоящими советскими патриотами, они ненавидели гитлеровцев, всячески помогали партизанам, делились с ними последним куском хлеба. Конечно же, они хорошо понимали, что поддерживать партизан — огромный риск, что фашисты не простят этого.
Вспоминая пережитое, поименно перечисляя патриотов из небольшой русской деревни. Пузанов назвал первым среди них подпольщика Дмитрия Терентьевича Гулина. Я с волнением слушал рассказ Николая Акимовича об этом, не покорившемся фашистам человеке, и о его трагической судьбе…
Рано утром 12 марта 1942 года в район села Михайловки Крупецкого района, где находился отряд имени Чапаева, прискакали два конника от командира отряда имени Ворошилова Покровского, передавшие Исаеву сообщение:
«Крупные карательные силы, выступившие из Дмитриева, Глухова и Рыльска, ведут наступление на хомутовскую партизанскую группировку. С боями отходим в Хинельский лес. Настоятельно рекомендуем прекратить рейд, идти на соединение с нами»
Отряд ускоренным маршем направился в Хинель. Уже в пути к нему присоединились отрядные разведчики, посланные Исаевым в Анатольевку, чтобы разузнать подробно о зверствах оккупантов, совершенных недавно в этой деревне.
Разведчики сообщили командованию отряда, что в Анатольевку из Крупца приехало пятеро полицейских, на двух подводах. В то время старостой здесь был Дмитрий Терентьевич Гулин, поддерживавший постоянную связь с народными мстителями. Предатели, как только вошли в его хату, спросили, были ли вчера и сегодня здесь партизаны. Гулин ответил, что партизаны давно здесь не появлялись. Полицаи угрожали расправиться со старостой, если он сказал неправду.
— Мы едем в Урусы по делам. Через два-три часа вернемся. Приготовь нам хороший обед и самогона покрепче, — распорядились и сразу уехали.
Гулин сходил к соседу. Вдвоем прирезали барашка. И жалко было животину, да что поделаешь, нечем больше заткнуть глотки изменникам. Вернувшись домой, он увидел подводу, подъехавшую к его хате. Из саней поднялись четверо вооруженных мужчин. Один из них сразу начал устанавливать пулемет на санях, другой держал беспокойного жеребца, двое тут же вошли в хату.
— Староста Гулин? Дмитрий Терентьевич? — спросил один из вошедших.
— Да, это я, а кто вы будете? — были ответ и вопрос хозяина.
— Здравствуйте, староста Гулин. Мы харьковские партизаны. Наш отряд в лесу, в километре отсюда. Идем на соединение с Ковпаком. Слыхали такого?
— А как же! — обрадованно ответил Гулин. Какие-то внутреннее чутье подсказало ему, что это действительно партизаны.
— Дмитрий Терентьевич, скажите, что за вооруженные парни были здесь полтора часа назад, — спросил другой.
— Да это же полицейские из Крупца.
— Это не партизаны? Ты говори правду, староста.
— Это полицейские. Я их всех знаю в лицо. Они тут не впервые.
— Куда и зачем они поехали?
— Сказали, что едут в Урусы, по делам, скоро вернутся. Даже обед приказали приготовить и самогон на стол выставить. А ковпаковцы еще осенью здесь проходили, да и недавно были в наших местах. А теперь ходят слухи, что они в Хинельском лесу.
— Это нам тоже известно. А где сейчас ваш местный отряд?
— Он близко. В северных селах нашего района не так давно был.
— Скажите, староста, как нам лучше продвигаться в Хинель?
— Это зависит от того, сколько вас. В нашем районе сейчас крупные силы карателей в райцентре Крупец, есть их отряды в селах Локте, Акимовке и в Студенке.
— И еще вопрос к Вам, Дмитрий Терентьевич: какая цель приезда сюда и в Урусы крупецких полицейских?
— Думаю, что ведут разведку. А вам надо скорее уходить, иначе мне несдобровать, — с тревогой ответил Гулин.
— Как одет старший полицейский? Что приметного?
— Он в черном полушубке с серым овчинным воротником, в белых валенках. Роста среднего, лицо конопатое, толстогубый, на правой щеке шрам, всегда брюзжит, чем-то недоволен.
— Мы едем им навстречу, за деревней устроим засаду. Так что больше они сюда не возвратятся. Спасибо за сведения, до свидания! — разведчики направились к выходу. В это время в хату вбежал третий партизан.
— Товарищ командир! Те самые, что уехали в Урусы, уже возвращаются. Я их рассмотрел в бинокль.
— Староста, есть изменения! Засаду устраиваем на окраине деревни! — на ходу крикнул старший партизанских разведчиков. Они сразу же уехали.
Не прошло и десяти минут, как Гулин услышал пулеметные очереди и несколько винтовочных выстрелов. Все стихло. В схватке партизаны убили двух полицейских и двоих взяли в плен. Пятому предателю удалось спрятаться в куче соломы за крайней хатой, а ночью убежать в Акимовку. Оттуда оккупанты отправили его в Крупец. Так фашистам стало известно о случившемся в Анатольевке.
На другой день сюда прибыла рота карателей. Они оцепили деревню постами, в сторону леса выставили пулеметы. Сразу же отправили в райцентр трупы убитых вчера полицейских. Гитлеровский офицер, остановившийся со своей свитой посреди деревни, командовал:
— Зольдатен и полицей! Весь зитель этой пантитской тегефня выконяй сюта! — Он показал место сбора жителей, ткнув около себя палкой в снег. — Весь люти тольжен пгихотить сюта! Все: музсина, зенсина, стагик, папушка, гепенок! — зло кричал он, с трудом выговаривая русские слова. — Кто есть стагоста? — спросил он рядом стоявшего фельдфебеля.
— Я староста, господин офицер, — Гулин выступил вперед.
— Ти ест сволось! — заорал фашист и ударил Гулина резиновой палкой по лицу. — Ти ест пагтизан? Отвесяй!
— За что, господин офицер? Я не партизан, — Гулин старался отвечать спокойно.
— Отвесяй, кто стгеляль тфа полицей? Кте ест еще тфа полицей? Кте ест их огужие? — фашист приставил пистолет ко лбу Гулина.
— Да не партизаны это были, а тоже полицейские. Вчетвером приехали на одной подводе, с пулеметом. Требовали самогон. Мне сказали, что их полицейский взвод находится в засаде в урочище Вронском. Я понял так, что они не только за самогоном приехали, а главное — разведать Анатольевку. Я их предупреждал, что это возвращаются крупецкие полицейские, но они мне не поверили, открыли стрельбу.
Рассказав придуманную версию, Гулин перевел взгляд на стоящего рядом с офицером полицейского, одного из пяти, заезжавших к нему. Обрадовался, увидев здесь не старшего полицейского. «Значит, тот попал в руки партизан!» — подумал он и обратился к офицеру:
— Господин офицер, этот полицейский был в числе тех, кто заезжал ко мне по пути в Урусы. Он подробнее знает как это было.
— Мольсять! — зло остановил фашист полицейского, попытавшегося что-то сказать…
Анатольевка огласилась криком оккупантов, выгоняющих из хат жителей. Перепуганные женщины и дети, старики и старухи — все сгонялись в центр деревни. Некоторые даже не успели накинуть на себя верхнюю одежду, бежали раздетыми. Их построили по четыре, на правом фланге — старики и подростки. Офицер карателей долго ходил перед строем, сверля своим хищным взглядом, как бы высматривая кого-то, вглядываясь в лица людей. Затем достал из сумки листок бумаги с заранее написанной на нем «речью» для выступления перед анатольевцами. Сам читать не стал, передал листок переводчику.
В «речи», прочитанной переводчиком, указывалось, что Анатольевка является партизанским гнездом. Осенью в лесу была уничтожена одна из банд партизан. Тогда жителей предупредили — за укрывательство партизан виновные будут сурово наказываться, вплоть до расстрела. А вчера здесь партизаны убили двух полицейских, а где еще двое — пока неизвестно. Поэтому все население Анатольевки объявляется заложниками до тех пор, пока партизаны не сдадутся добровольно, или пока вы не укажете их, или не скажете, где они скрываются. Как только вы выполните требование германского командования, все вернетесь в свои хаты.
Фашист что-то сказал переводчику. Тот обратился к согнанным анатольевцам:
— Господин офицер сказал: если через тридцать минут вы не скажете, где партизаны, каждый четвертый из вас будет расстрелян. — Гулин повернулся к офицеру:
— Господин офицер, в Анатольевке нет партизан. Я прошу отпустить жителей по хатам, я за них ручаюсь.
— Мольсять, сволось! — фашист снова ударил его палкой.
Гулин упал. Два дюжих немца схватили его, связали и бросили в сани. Несколько минут стояла мертвая тишина. Её нарушил детский плач, как по команде, подхваченный ребятишками, а потом и женщинами. Вскоре он превратился в пронзительный вой. Так прошло полчаса. Гитлеровский офицер снова подошел к толпе, сказал:
— Музсина, стагик, юноса — выхоти сюта! — И он показал своей резиновой палкой место, куда те должны перейти. Но, никто не вышел. Тогда каратели стали хватать стариков и подростков. Окружив конвоем, их погнали к лесу. Фашист снова через переводчика обратился к женщинам, оставшимся с детьми:
— Если через час вы не скажете, где партизаны, — он показал на удалявшуюся толпу, — их расстреляют.
После этого предупреждения немецкий офицер сел в сани и поехал следом за угнанными.
Прошел час. В лесу раздались короткие автоматные очереди, потом одиночные выстрелы. А затем все стихло. Расстреляв стариков и подростков, каратели донесли своему командованию об окружении и уничтожении в Анатольевском лесу партизанского отряда, одновременно распространили фальшивку об этом в селениях района.
Дмитрия Терентьевича Гулина оккупанты отправили в Рыльск. Там, в тюрьме, его зверски избивали, угрожали уничтожением семьи, требуя выдать руководителей подпольщиков и командование партизан. Не добившись ничего от Гулина, они казнили его.
О зверствах оккупантов в Анатольевке и патриотизме Дмитрия Гулина, командованию отряда имени Чапаева стало более подробно известно спустя месяц. Сначала это были сообщения харьковских партизан, а потом крупецких подпольщиков, а также рассказы очевидцев — анатольевских женщин. А осенью 1942 года стало известно от рыльских подпольщиков о героической гибели Д. Т. Гулина в рыльской тюрьме.
Вот такую грустную трагическую историю об Анатольевке вспомнил Николай Акимович Пузанов при встрече со мной в курском госпитале в апреле 1943 года.
Мое лечение в госпитале шло успешно. Этому способствовали внимание к раненым медицинского персонала, высокая квалифицированность врачей, обогащенных двухлетним опытом спасения жизней раненых и контуженных фронтовиков и партизан.
Одним из приятных воспоминаний о курском госпитале у меня сохранилось посещение его в середине апреля 1943 года Командующим Центральным фронтом Константином Константиновичем Рокоссовским, командный пункт которого только что передислоцировался из Ельца в поселок Свобода Курской области.
Высокий, стройный, в коротковатом для него белоснежном халате, генерал армии Рокоссовский появился в нашей палате в сопровождении госпитального начальства, нескольких офицеров медсанслужбы фронта и адъютанта командующего, выделявшегося своей строевой выправкой.
Не все из нас обратили внимание, что первой в палату вошла женщина — начальник госпиталя, подполковник медицинской службы, а за ней — командующий фронтом и все остальные, сопровождавшие его. В том, что Рокоссовский, как бы сопровождал женщину-начальника госпиталя, мы оценили как высокую воспитанность Константина Константиновича, проявленную в его уважении к женщине.
Войдя в палату первой, она обратилась к нам:
— Дорогие наши пациенты, к нам пожаловал командующий фронтом генерал армии Константин Константинович Рокоссовский… — Остановив мягким жестом руки обращение к нам начальника госпиталя, Рокоссовский поздоровался с нами:
— Здравствуйте, дорогие воины!
Не очень стройно мы ответили на его приветствие. Некоторые даже попытались встать, посчитав, что в госпитале при появлении командующего фронтом нельзя сидеть или лежать.
Командующий фронтом обратился к нам:
— Друзья мои, сидите или лежите, как кому удобно, здесь госпиталь, и тянуться передо мной не надо. Я вот решил посмотреть как здесь вас лечат, как кормят. Я ограничен во времени для беседы с вами, поэтому прошу вас, не стесняясь и ни кого не боясь, скажите мне свои жалобы, и предложения. Ну, вот вы, например, товарищ воин, с прекрасными гвардейскими усами, — обратился к усатому раненому. Тот представился:
— Младший лейтенант Сергеев. Жалоб у меня нет, думаю, что и остальные раненые нашей палаты жалоб не имеют. Лечат нас нормально, кормят неплохо. Вот только чего недостает для полного комфорта, так это кроватей. Но ведь мы же не в санатории находимся, а в госпитале, в период тяжелой войны. Тем более, что за воину мы привыкли обходиться без них. А на мягких матрацах, с чистым постельным бельем и под теплыми одеялами, нам и на полу лежать хорошо.
— Спасибо, товарищ младший лейтенант. Еще кто и что хочет сказать, не стесняйтесь, говорите, — обратился к нам Рокоссовский.
Все молчали.
— И так, вопросов и предложений больше нет? — спросил еще раз командующий.
— Есть! — вдруг выкрикнул лежащий в самом углу палаты уже немолодой солдат.
— Я вас слушаю, говорите, — попросил его Рокоссовский.
— Все у нас здесь хорошо, только вот курево очень плохое, — доложил раненый.
— Я знаю, что проблема с табачными изделиями в нашей стране сейчас гораздо большая, чем с хлебом, мылом, или с боеприпасами. Я попрошу интендантов, чтобы они для раненых в госпиталях сделали исключение, снабжали более качественным табаком, — ответил командующий.
Или по собственной инициативе, или по незамеченному нами намеку Рокоссовского, его адъютант подошел к раненому, поднявшему «табачный вопрос», извлек из кармана пачку «Беломора» оставил для себя несколько папирос, остальные, оставшиеся в пачке, протянул солдату со словами:
— Все что могу, братец. А вот просьбу вашу я записал, так что она до интендантов дойдет. — Все мы одобрительно заулыбались, услышав слова обещаний, произнесенные адъютантом.
— Какие еще есть вопросы ко мне, прошу, — обратился к нам командующий. Раненый, представившийся замполитом роты, начал издалека:
— Товарищ командующий фронтом, после победы под Сталинградом появилась надежда гнать врага без остановки с советской земли… — Мягко остановив его, Рокоссовский добавил к сказанному замполитом:
— Не только изгнать, но и окончательно разгромить его в собственном логове, помочь европейским странам избавиться от фашистского ига. — Извинившись за короткую встречу, Рокоссовский пожелал нам скорейшего выздоровления и попрощавшись с нами, направился к выходу, подав знак начальнице госпиталя первой выйти из палаты. Эту мужскую элегантность Рокоссовского заметили многие из нас, но один раненый озорно улыбаясь, и высоко подняв большой палец правой руки, намекнул этим, что командующий фронтом умеет ухаживать за дамами. А Рокоссовский, заметив это, засмеялся, и шутливо погрозил смельчаку указательным пальцем тоже правой рукой.
Через некоторое время после встречи с Рокоссовским в палату зашла старшая медсестра. Один из раненых обратился к ней:
— Не пойму, старшая сестрица, как могло случиться, что перед приездом в госпиталь командующего фронтом, у вас не было заметно подготовки к его прибытию, даже в палату нашу не сообщили, что он посетит нас.
Она ответила:
— Все очень просто объясняется. О прибытии командующего мы не знали. Он прибыл без предупреждения. Появившись, сразу сообщил, что желает встретиться с ранеными самой большой палаты. И начальник госпиталя доложила, что самая большая палата, на сорок человек, находится рядом, — в институтском спортзале. Он тогда предложил:
— Уважаемая товарищ начальник госпиталя, не будем терять время. Ведите нас в эту самую большую палату, так как посетить все палаты госпиталя у меня нет времени. Улыбнувшись, продолжил: — Как говорят, вперед шагом марш, а я и мои сопровождающие следуем за вами. — Вот так это было, а сейчас, после посещения вашей палаты, он пожелал посмотреть кухню и столовую госпиталя. Туда они все и отправились.
Мы еще долго находились под впечатлением встречи с Рокоссовским. Оказалось, что раньше никто из нас так близко его не видел. Но все мы были наслышаны о его высоких человеческих качествах, образованности и простоте обращения на равных с рядовыми воинами и офицерами. И все это подтвердилось в его общении с нами.
Ну, а о его способностях командовать войсками всем нам было хорошо известно: в гражданской войне он восемнадцатилетним командовал кавалерийским эскадроном, а потом и полком. После гражданской войны и до Великой Отечественной, успешно командовал полком, бригадой, дивизией, корпусом. Великую Отечественную войну начал командиром механизированного корпуса, затем командующим 16-й армии. После этого ему доверялось командование Брянским и Донским фронтами И вот сейчас он — командующий Центральным фронтом. Ему 47 лет.
В апреле 1943 года часть раненых из Курска неожиданно переправили в Елец Орловской области. В тот день о нашей отправке мы узнали уже вечером. На крытых грузовиках, приспособленных для перевозки раненых, нас доставили на железнодорожную станцию Курск, на запасных путях которой нас ожидал санитарный поезд, состоявший из десятка тоже приспособленных для этих целей товарных и двух пассажирских вагонов.
В вагоне нас уже ожидали медсестра и санитарка, обе в военной форме, выглядывавшей из-под белоснежных халатов. Они помогали нам подниматься в вагон и размещали в нем нас.
Здесь мы сразу почувствовали специфический резкий запах — последствия недавней дезинфекции. На двухэтажных нарах для нас были подготовлены набитые соломой матрацы и подушки, одеяла, простыни и полотенца. В вагоне разместилось около трех с половиной десятков раненых. Для медсестры и санитарки отведен угол, отгороженный двумя плащ-палатками.
Разместив нас, медсестра провела перекличку, держа в руках наши истории болезни, переданные госпиталем. После этого объявила, что наши вещевые мешки с обмундированием и личными вещами находятся в грузовом вагоне, в Ельце они будут переданы в госпиталь.
В ту ночь поезд продвигался очень медленно. Часто останавливался, иногда на несколько часов. Надо отдать должное железнодорожникам той военной поры, прежде всего машинистам, за их умение водить поезда почти вслепую, при крайне слабом освещении путей.
Частые и длительные остановки поезда были не только для пропуска встречных эшелонов и поездов. В течение ночи мы несколько раз слышали, как вражеские самолеты, курсирующие по железнодорожной линии, сбрасывали, видимо наугад, фугасные и зажигательные авиабомбы.
На одной из вынужденных остановок к нам в вагон поднялась дежурный врач нашего санитарного поезда, чтобы выяснить, не нуждается ли кто из раненых во врачебной помощи.
Кто-то из раненых спросил:
— Доктор, почему мы так долго стоим?
Она ответила:
— В полукилометре от нас встречный эшелон бомбардирован вражескими штурмовиками. Возник пожар, горят три вагона. Вероятно есть и людские жертвы.
Эту ночь мы провели в большом напряжении. Ведь налет вражеской авиации не исключался, тем более, что светлая ночь позволяла вражеским штурмовикам «охотиться» за нашими эшелонами и поездами, передвигающимися в ночное время.
Утром следующего дня пожилые солдаты-санитары передали в наш вагон еду, сообщив сестре: сухой паек на завтрак и обед: мясные консервы в баночке на двоих, каждому по три сухаря и по три кусочка сахара. Оставили термос с чаем.
Днем наш поезд продвигался еще медленнее, чем ночью, из-за активности вражеской авиации. Машинист, как правило, делал такие вынужденные остановки на удалении от железнодорожных станций и населенных пунктов.
Во вторую ночь поезд продвигался быстрее. Этому способствовала дождливая погода, не позволявшая вражеской авиации в ночное время вести разведку и совершать авианалеты.
В Елец прибыли днем, пробыв в пути около сорока часов. Хирургическое отделение госпиталя размещалось в двухэтажном здании. Нас поместили в палаты по восемь-десять человек. Почти за два года войны, я впервые блаженствовал на койке с металлической сеткой и новенькими ватным матрацем, мягкой подушкой, красивым шерстяным одеялом, постельным бельем изумительной белизны.
— Откуда у вас все это? — спросил я сестричку, показав на постели.
— Все это недавно поступило из Москвы: подарок королевы Великобритании.
На следующий день был обход больных начальником хирургического отделения. Средних лет капитан медицинской службы, внимательно знакомился с каждым раненым. Лечащий врач, моложавая старший лейтенант, ему обстоятельно докладывала состояние больного и о назначенном лечении.
Запомнился праздник Первого мая. Утром в палату вошли начальник госпиталя и его замполит. Они поздравили нас с праздником. Замполит кратко рассказал о положении на фронтах, а начальник госпиталя спросил, есть ли у нас претензии по лечению, питанию и обслуживанию. Жалоб не было. Пожелав нам всем скорейшего выздоровления и возвращения в строй, они ушли в соседнюю палату.
Потом нас посетила группа учащихся старших классов соседней средней школы. Они тоже поздравили нас с Первомаем, предложили помощь тем, кто сам не может написать письма родным и близким. Двое таких среди нас были: один ранен в правую руку, другой постоянно лежал, он даже в кровати сидеть не мог. Ребята объявили нам, что через некоторое время в коридоре учащиеся их школы выступят перед ранеными с концертом.
Все кто мог передвигаться, пошли на этот ребячий концерт, но в нем приняли участие и учителя. Малыши декламировали стихотворения, старшие исполняли песни хором, были и сольные выступления. Нам очень понравились песни о войне, такие как «Священная война», «Соловьи», «В землянке», довоенная «Катюша» и другие. Особенно трогательно молодая учительница спела старинную народную песню «Черный ворон» о тяжело раненом и умирающем солдате. Песни исполнялись под гармонь, гитару и балалайку, которыми искусно владели трое учащихся. Не обошлось и без танцев, которые нам очень понравились. Мы получили огромное удовольствие от этого самодеятельного выступления перед нами учащихся и учителей соседней школы.
Обед в тот день тоже был праздничный: борщ с мясом, рисовая каша с котлетой и компот из сухофруктов. Для военного времени это был классный обед. Тем более, что перед обедом каждому пациенту налили по стакану доброго сухого вина.
Да и в будние дни в госпиталях и в Курске и в Ельце, кормили раненых хорошо. В тяжелое то время, командование госпиталей и местные органы советской власти делали все, чтобы находящиеся на излечении воины были сыты, понимая, что хорошее питание — основной залог наиболее быстрого выздоровления и возвращения в строй. Дай не забывали суворовское изречение — «путь к сердцу солдата лежит через его живот».
В середине мая я получил весточку от мамы из Ярославской области, ответ на мое письмо из госпиталя. Сама она писать не умела, так как в царское время в деревнях большинство крестьянских детей родители не отдавали в школу, особо, если земская или церковно-приходская школа находилась в пяти-шести километрах. Поэтому мама попросила десятилетнюю соседку Алевтину Ермакову, ученицу третьего класса, написать мне ответное письмо. Писала она не ахти грамотно, но все, что моя мама, Анна Александровна, ей говорила, она написала. О себе мама сообщала скупо, но я знал о ее неважном здоровье еще и до войны, а теперь ей одной было куда труднее. Она сообщала, что одно единственное письмо за войну она получила от меня прошлым летом из партизанского отряда и сразу послала ответ, но до этого второго моего письма, теперь уже из госпиталя, весточек от меня ей не приходило. Начала думать: не случилось ли со мной что плохое и уже приготовилась ждать печального извещения, но, слава Богу, пока все обошлось. Сообщала, что мой старший брат Александр уже второй год на фронте, письма приходят от него очень редко. Второй брат — Николай, осенью 1941 года умер от ран в госпитале в Беломорске, третий брат — Леонид, после тяжелого ранения под Ленинградом осенью 1941 года, пролежал больше года в госпиталях в Сибири, недавно приехал на побывку, к семье, обещается и мать навестить.
Алевтина от себя сообщила, что ее отец Андрей Ильич Ермаков погиб на фронте, о чем недавно пришла похоронка, уже тридцатая и наше село.
20 мая 1943 года закончилось мое лечение в госпиталях. Меня признали годным к строевой службе, администрация госпиталя выдала направление в распоряжение штаба партизанского движения Брянского фронта.
Лечение в госпиталях в марте-мае 1943 года было итогом моего участия в боях с оккупантами в партизанском отряде имени Чапаева 2-й Курской партизанской бригады, в котором воевал год без 10 дней.
Поэтому заканчиваю эту главу кратким послесловием об этом, ставшим мне родным партизанском формировании.
В нашем отряде, имевшем численность в начале октября 1941 года 35 партизан, через год, осенью 1942 года, в его рядах было уже свыше 500 народных мстителей. Об этом, и о боевых операциях за тот период, читатель уже знает из первых пяти глав моей книги. Приведу некоторые дополнительные данные о нашем отряде.
Во-первых, о численности отряда. К концу 1942 года в регистрационной книге, которая велась в штабе, тогда значилось уже более тысячи народных мстителей, вступивших в наш отряд. Но реальная численность личного состава на 1-е января 1943 года составляла около 600 партизан. Эти расхождения учетных данных объясняются следующим:
Осенью 1942 года, по решению Рыльского подпольного окружкома партии, из нашего отряда было передано более 200 «чапаевцев» во вновь организуемые на базе малочисленных подпольных групп Рыльского и Конышевского районов отрядов имени Фрунзе и имени Чкалова. Тогда же, по указанию Центрального Штаба партизанского движения, в Хинельскую партизанскую зону были заброшены 10 украинских групп по 10—15 человек из партийных и советских работников Украины, эвакуированных летом 1941 года в РСФСР и в другие среднеазиатские республики СССР. Все они прошли специальную подготовку к предстоящей деятельности в тылу врага, составляли основное ядро будущих партизанских отрядов в областях Украины.
На 2-ю Курскую партизанскую бригаду, базирующуюся тогда в южной зоне Хинельского леса, Центральным штабом партизанского движения было возложено доукомплектование этих групп до 45—50 человек каждую курскими партизанами, владевшими украинским языком, имеющим боевой опыт борьбы с оккупантами в их тылу. На доукомплектование украинских партизанских групп было направлено из нашего отряда около 150 добровольцев и столько же из Хомутовских отрядов имени Боженко и имени Дзержинского.
На 10 марта 1943 года, при расформировании 2-й Курской партизанской бригады, в рядах «чапаевцев» значилось 645 партизан, из которых около 350, наиболее молодых, передано во фронтовые части, более 80 коммунистов и комсомольцев направлено для работы в партийных, советских и комсомольских органах городов и районов области. Тогда же около 300 партизан из нашего отряда влились во вновь сформированные Курскую партизанскую кавалерийскую бригаду имени Котовского и в партизанскую бригаду имени Суворова…
Следует сказать и о боевых итогах нашего отряда. Семнадцать с лишним месяцев самого тяжелого периода Великой Отечественной войны сражался с врагом его тылу наш отряд. В книге «Курская область в период Великой Отечественной войны Советского Союза в 1941—1945 гг.». в томе I-м стр. 407—408 о нем сказано:
«…Отрядом проведено 59 боевых операций, 7 глубоких рейдов по тылам врага, успешно совершались налеты на вражеские гарнизоны. В результате боевых операций убито около 2280 гитлеровцев, пущено под откос 5 эшелонов противника, взорвано 14 паровозов, 45 вагонов и платформ с техникой и продовольствием, 29 вагонов с живой силой противника, 26 автомашин, 5 мостов…».
К этому следует добавить: более ста чапаевцев погибли смертью храбрых в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, в том числе около 75 партизан в первых числах марта 1943 года, в совместных боевых действиях с войсками Красной Армии под городом Дмитриев Курской области.
Эти цифры говорят о славных героических подвигах партизан нашего отряда в борьбе с оккупантами, оказавших существенную помощь фронту в те суровые годы Великой Отечественной войны.
В Штаб партизанского движения Брянского фронта из госпиталя я прибыл утром 21 мая 1943 года. Мне потребовалось всего полчаса, чтобы добраться до него, поскольку он тоже находился в Ельце. Дежурный по штабу, лейтенант моего возраста, прочитал мое предписание, выдал направления в общежитие и в столовую, рассказал, где находится отдел кадров.
Общежитие размещалось рядом со штабом, в двухэтажном доме. Здесь жили штабные работники, а также будущие радистки и шифровальщицы, ожидавшие отправки в тыл врага минеры-подрывники, недавно закончившие курсы по этой специальности. Во дворе, рядом с общежитием размещалась столовая.
На второй лень меня пригласили в отдел кадров. Его начальник, майор средних лет с нередкой фамилией Иванов, с орденом Красной Звезды и партизанской медалью на гимнастерке, сначала поинтересовался, как я устроился в общежитии, доволен ли питанием в столовой. Потом попросил рассказать, где, когда и как я стал партизаном: где действовал отряд и какие должности я занимал в нем. Когда я начал говорить об операциях нашего отряда летом 1942 года в составе южной брянской партизанской группировки, он позвонил по внутреннему телефону:
— Мария Ивановна, на верхней полке второго металлического шкафа лежат личные дела командно-политического состава курских партизанских бригад и отрядов. Среди них должно быть личное дело Гусева Павла Васильевича из отряда имени Чапаева 2-й бригады. Принесите его.
Через несколько минут секретарь отдела кадров положила на стол Иванова тоненькую папку. Как только он раскрыл её, мне, сидевшему рядом с ним, было видно, что это моя анкета. И тогда я вспомнил: летом прошлого года, когда наш отряд базировался в южной брянской партизанской зоне, возглавляемой Емлютиным, его штабом были затребованы анкеты по учету кадров, автобиографии и боевые характеристики на командно-политический состав нашего отряда. И сейчас я догадался, что тогда они были переправлены из тыла врага в Елец, в Штаб партизанского движения Брянского фронта.
После ознакомления с моими анкетой и автобиографией, Иванов обратился ко мне:
— Вам повезло, товарищ Гусев. На базе расформированной 2-й Курской партизанской бригады создана Курская партизанская кавалерийская оршада имени Котовского, которой командует подполковник Исаев, а начальником штаба у него капитан Забродин. Что скажете? — Такой вопрос задал он мне. Я ответил:
— Товарищ майор, об этом я знаю. Бывший комиссар отряда имени Чапаева Пузанов, посетивший меня в госпитале, сообщил мне об изменениях в организационной структуре нашей бывшей бригады.
— Согласны вы отправиться в эту бригаду? — спросил он меня.
— Конечно. Меня там знают, да и приятно возвратиться в родной партизанский коллектив, — ответил я.
— Ведь бригада-то кавалерийская. Верхом на коне приходилось ездить?
На этот вопрос Иванова я ответил так:
— Любимым занятием сельских ребятишек летом был отгон лошадей на ночное пастбище и возвращение их рано утром в село. Пригоняя их обратно, мы наперегонки гарцевали, хвастаясь друг перед другом своим умением в верховой езде. В партизанском отряде у меня была верховая лошадь. Командир отряда Исаев, бывалый кавалерист гражданской войны, похвально отзывался о том, как я держусь в седле.
После короткого знакомства Иванов представил меня заместителю начальника штаба Польскому. Войдя в его кабинет, я увидел не по годам молодцеватого полковника, с прекрасной строевой выправкой, в ладно сшитой и безукоризненно отглаженной повседневной форме довоенного времени. Он был обут в до блеска начищенные хромовые сапоги с кавалерийскими шпорами. И я подумал: наверно, из Генштаба или из его академии прислан сюда полковник. И вспомнил, как осенью 1940 года, проезжая через Москву на родину, чтобы проститься с умершим отцом, я увидел таких же, как Польский, полковников в отглаженном обмундировании и начищенных сапогах со шпорами, спешивших на службу или на учебу. Но тогда было мирное время, а сейчас война, — подумал я. В моем тогдашнем представлении офицеры фронтовых штабов, тем более партизанского штаба фронта, должны быть обмундированными тоже по-фронтовому.
У меня возникло опасение, что полковник будет экзаменовать меня по кавалерийской службе, о которой я имел самое поверхностное представление, поскольку в кавалерии не служил. Но этого не последовало. Польский оказался снисходительным и добродушным. В его обращении ко мне я даже уловил отцовские нотки, не чувствовалось никакого высокомерия.
Он согласился с предложением Иванова о направлении меня в кавалерийскую партизанскую бригаду. Распорядился, чтобы меня обмундировали и вооружили. Прощаясь, он пожелал мне во всем самого наилучшего. Как только мы с Ивановым вернулись в его кабинет, он сообщил:
— Товарищ Гусев, в бригаду отправляется грузовик с боеприпасами и с продовольствием. Вам поручается быть его сопровождающим. — Заметив на моем лице недоумение, он пояснил: — Бригада сейчас дислоцируется в недавно освобожденном от врага Конышевском районе, в боевых порядках 60-й армии Центрального фронта. Она высылает в тыл врага небольшие группы для разведки и диверсий. В ближайшее время ей предстоит отправиться в тыл врага в полном составе.
На другой день утром я получил в 5-ом отделе штаба накладные на груз, документ на мое имя с правом на его сопровождение. Около базы этого отдела уже стояла «трехтонка», водитель которой представился мне:
— Михайлов Иван Сергеевич. Повезу груз в Конышевку.
Уже потом он сообщил мне, что является коренным курянином. Из Курска эвакуирован с семьей осенью 1941 года в составе автотранспортного управления.
Я обратился к начальнику 5-го отдела, чтобы выписать брезент для укрытия груза от дождя, да и для маскировки.
Подполковник Красиков распорядился выдать брезент в подотчет водителю, с записью в путевом листе
До Курска добрались за сутки. Здесь попали под бомбежку вражеской авиации. Грузовик замаскировали под деревьями в небольшом парке, рядом с улицей Дружининской. Сами укрывались вместе с жителями этой улицы в щелях, вырытых и обжитых ими.
Несмотря на активные действия наших зенитчиков и истребителей, сбивших в этот день немало вражеских бомбардировщиков, немецкие эскадрильи через каждый час, а всего десять раз, появлялись над городом, чтобы разбомбить железнодорожный узел, имевший особо важное стратегическое значение.
Вечером решили ехать дальше, чтобы за ночь добраться до места дислокации бригады. Проехали около полсотни километров, были остановлены патрулями войск НКВД при въезде в районный центр Фатеж.
Уже немолодой лейтенант представился и потребовал предъявить ему водителем свой паспорт, командировочное удостоверение, путевый лист, технический паспорт на автомобиль. С помощью электрофонарика просмотрел документы, предъявленные водителем, положил их в полевую сумку, обратился ко мне:
— Сопровождающий груз, предъявите документы.
Я подал ему свое удостоверение личности, предписание о направлении меня в партизанскую бригаду, удостоверение, что являюсь сопровождающим груз. Прочитав мои документы, он спросил, есть ли у меня акты или ведомости на груз, находящийся в кузове грузовика. Прочитав переданную ему накладную, лейтенант скомандовал:
— Сержант Уваров, приступить к досмотру.
Сержант и два солдата запрыгнули в кузов грузовика, приподняли брезент, с включенными электрическими фонариками осмотрели груз.
Сержант доложил:
— Товарищ лейтенант, здесь ящики с гранатами, патронами для автоматов и винтовок. Отдельно два ящика с патронами для беззвучной стрельбы из винтовок: в одном ящике патроны, в другом — насадки. Есть несколько ящиков с толом. Сверять количество с накладной будем?
Лейтенант ответил:
— Там должны быть еще два ящика: один со взрывателями для гранат, другой — с детонаторами для мин. В накладной они значатся.
Через несколько минут сержант доложил:
— Товарищ лейтенант, есть такие ящики. Они упакованы одеялами.
— Отнесите оба ящика, завернутые одеялами, в нашу автомашину. — После этого объявил мне и водителю:
— Вас обоих, ваши документы и автомобиль с грузом задерживаем по двум причинам: первая — в ночное время передвижение автотранспорта с гражданскими номерами без специальных пропусков запрещено; вторая — нарушены правила транспортировки взрывчатых веществ, так как нельзя возить в одном транспортном средстве гранаты и взрыватели к ним, взрывчатку вместе с детонаторами. Вас обоих препроводим в комендатуру НКВД, это здесь, в центре Фатежа. Дальнейшее решение примет комендант. Прошу вас, — обратился он ко мне, — поменяемся местами. Я поеду в кабине вашего грузовика, а вам придется сесть в кабину нашей автомашины.
Через некоторое время мы подъехали к комендатуре. Лейтенант ушел докладывать коменданту о нашем задержании. Через несколько минут он пригласил меня к коменданту.
Подполковник в форме внутренних войск мне сообщил:
— Управление НКВД по Курской области связывается по правительственной связи с штабом партизанского движения Брянского фронта. После этого будет принято решение по нарушениям, допущенным вами…
Уже в полночь меня и водителя снова вызвал комендант. Он сообщил:
— Состоялся разговор по связи «ВЧ» между ответственными работниками Управления НКВД области и штаба партизанского движения Брянского фронта. О порядке перевозки взрывчатки у сторон разные мнения. Пропуск на передвижение грузовика в ночное время не выдавался, так как считали, что достигнете конечного пункта доставки груза в течение светового дня. Из-за вражеской бомбардировки Курска вам пришлось задержаться там на десять часов.
— Товарищ партизан, — продолжал сообщение подполковник, — учитывая просьбу Штаба партизанского движения о содействии в скорейшей доставке боеприпасов в вашу бригаду, принято решение: до места её дислокации вас будет сопровождать наша патрульная служба уже знакомого вам лейтенанта. Тронетесь в путь, как только наступит рассвет. Взрыватели и детонаторы будут транспортироваться в его машине. Интервал между вашим грузовиком и автомобилем патрулей должен быть в пределах полсотни метров. У меня все. Счастливого пути, без нарушений!
Наступило утро. Под «конвоем» патрулей НКВД мы взяли курс на Конышевку. В середине дня прибыли в село Платово, в котором находился штаб бригады. Командир бригады подполковник Исаев и начальник штаба капитан Забродин встретили меня радостно.
— Пашка! Живой, здоровый! А ведь я подумал тогда, под Фатеевкой, что ты уже не жилец. Здравствуй, дорогой! С возвращением тебя в наши партизанские ряды! — Он по-отечески обнял меня. Я тут же попал в объятия Забродина. Они были довольны тем, что после госпиталя я возвратился в свою партизанскую бригаду, теперь уже в кавалерийскую. Радость у них вызвали привезенные мною боеприпасы и продукты.
Иван Михайлович Забродин, хорошо знавший меня по отряду «чапаевцев» высказал предложение Исаеву:
— Николай Стефанович, вношу предложение о назначении Гусева моим помощником по строевой части.
— Согласен, Иван Михайлович, пиши приказ. Я Павла знаю уже больше года. Ты не ошибся в своем выборе. Надо отправить напоминание в штаб партизанского движения Брянского фронта о представлении его еще осенью 1942 года к присвоению офицерского звания. Займись этим, Иван Михайлович. Я считаю, что вместе с Василием Стариковым, твоим помощником по оперативной части, они оба будут надежной опорой. И еще: прикажи коменданту штаба Давыдову подобрать для Павла коня с полной амуницией.
Забродин рассказал мне о бригаде. Она состоит из трех отрядов, в каждом по две с половиной сотни конников. Названия отрядов сохранены, как именовались во 2-й Курской бригаде. Отрядом имени Чапаева, состоявшим в основном из жителей Крупецкого района, командует Василий Маркелов, бывший командир 2-го батальона «чапаевцев», а комиссаром оставлен Николай Шилов, бывший комиссар 1-го батальона отряда имени Чапаева 2-й Курской партизанской бригады. Командиром отряда имени Боженко назначен Попков Николай Филиппович, бывший командир отряда имени Ленина 2-й Курской партизанской бригады. Он до оккупации Крупецкого района был начальником райотдела НКВД. Комиссаром оставлен Романенков Тихон Иванович, один из организаторов отряда имени Боженко Хомутовского района весной 1942 года. Командиром отряда имени Дзержинского выдвинут Николай Алексеев, бывший командир 3-го батальона «чапаевцев»; комиссаром отряда утвержден Железнов Николай Григорьевич, его бывший комиссар в 3-м батальоне.
В подчинении штаба бригады находились конный разведвзвод, хозвзвод и санчасть, состоявшая из двух врачей, трех медсестер, нескольких санитаров — из числа женщин и мужчин. Санчасть имела свой транспорт — облегченные санитарные повозки для лета, а зимой — сани, приспособленные для перевозки раненых. Их прислали в бригаду фронтовые интенданты вместе с кавалерийским снаряжением для личного состава бригады.
Несколько позднее Забродин представил меня комиссару бригады Михаилу Герасимовичу Федотову, который в звании батальонного комиссара до войны был кадровым политработником, а осенью 1941 года пришел из окружения в ряды курских партизан. Мы познакомились летом 1942 года, когда отряды Крупецкого и Хомутовского районов Курской области временно базировались в южной части Брянского леса.
На другой день Забродин и я побывали во всех отрядах. Я увидел их очень похожими на кавалерийские части довоенной Красной Армии. Правда, коней, далеко не рысистой породы, являвшихся недавно незаменимой тягловой силой колхозов, теперь украшали настоящие кавалерийские седла и уздечки. Конники, кроме автоматов, были вооружены и кавалерийскими саблями.
Я заулыбался, когда увидел двух прогарцевавших мимо нас молодых конников-партизан в дырявой обуви, но со шпорами. Забродин понял мою улыбку, пояснил:
— Фронтовые интенданты прислали нам седла, сабли, шпоры, а сапоги отправить не догадались. Партизаны пообносились, ходят в дырявых, уже не поддающихся ремонту сапогах или ботинках.
Вечером мы встретились в штабной хате с помощником начальника штаба бригады Василием Никифоровичем Стариковым. Оба были рады, что будем вместе помогать Забродину в его ответственной и хлопотливой штабной службе. Он был на четыре года старше меня, уроженец Хомутовского района, пришел в партизаны из окружения. Вспоминали 2-ю Курскую партизанскую бригаду, в которой он был начальником оперативного отделения штаба бригады, а я заместителем начальника штаба отряда имени Чапаева.
Чтобы ввести меня в курс обстановки, он сначала рассказал, как формировалась бригада, как оснащалась кавалерийским оружием и снаряжением. От Старикова я узнал, что идею сформирования кавалерийской бригады подал Исаев, когда от расформированной 2-й Курской партизанской бригады осталось около восьмисот лошадей. Идея была поддержана штабом партизанского движения Брянского фронта, тем более что в походных фронтовых складах находилось без применения кавалерийское снаряжение.
От Старикова я узнал и о том, что бригада уже полтора месяца находится в боевых порядках 60-й армии. Сначала постигали кавалерийские азы, осваивали минно-подрывное дело. Несколько раз некоторые подразделения выполняли задания штаба 60-й армии по разведке противостоящего противника.
— А сейчас, — сообщил он, — готовимся к диверсионным действиям в тылу врага в полном составе бригады.
Тогда же я подробно ознакомился со штабной картой, которую вел Стариков. На ней были обозначены: пункт дислокации нашей бригады, позиции полков первого эшелона дивизии 60-й армии. Я уяснил себе, что бригада находится в двух десятках километров от переднего края.
И мне тогда подумалось: если бы изредка не нарушали тишину на переднем крае разрывы одиночных снарядов и мин, да не доносились оттуда короткие пулеметные и автоматные очереди, то можно было предположить, что находимся в глубоком тылу. Но мы знали, что затишье на конышевских и хомутовских землях в скором времени превратятся в бурю.
Это было видно из усилившегося накопления сил и средств 60-й армии. Обороняясь, ее дивизии и полки одновременно готовят себя к наступательным действиям. Мы понимали, что скоро начнется сражение, от которого будет зависеть инициатива сторон в войне, ведущейся почти два года. Мы не сомневались в том, что советские войска одержат победу в битвах под Курском, Орлом и Белгородом, инициатива в войне, навязанной нам Гитлером, будет постоянно находиться у наших войск, до полной победы над врагом.
Командование, да и все партизаны нашей бригады понимали тогда свое место и роль в предстоящих схватках. Наше место будет во вражеском тылу, а роль — оказать действенную помощь советским войскам в срыве перегруппировки вражеских войск путем взрыва мостов и минирования железных и шоссейных дорог в их тылу. Вскоре события стали развиваться так, как мы предполагали.
В середине июня курьер из штаба 60-й армии вручил нашему командиру Исаеву срочное распоряжение. Мы пока не знали, кто его прислал и о чем оно. Но по тому, как начальник штаба Забродин моментально распорядился о вызове в штаб командиров и комиссаров отрядов, можно было догадаться, что нам предстоит отправиться в тыл врага.
Совещание у командира бригады было коротким. Командиры и комиссары отрядов спешно отправились в свои места дислокации. Забродин сразу же собрал аппарат штаба и командиров подчиненных штабу подразделений. Он объявил:
— Получен приказ штаба партизанского движения Брянского фронта о переходе нашей бригады в ночь на 16 июня в полном составе в тыл врага. Задача: с целью срыва перегруппировки вражеских войск перед началом их летнего наступления вывести из строя наиболее важные железнодорожные станции и мосты, некоторые участки железнодорожных путей. Минированием автодорог и взрывами мостов сорвать переброску по ним войск и боевой техники врага. Участок перехода линии фронта нам будет сообщен в ближайшие часы разведотделом 60-й армии.
В ту же ночь бригада, прикрытая отвлекающими ударами сил дивизии первого эшелона 60-й армии, без потерь перешла линию фронта и на рассвете сосредоточилась в небольшом лиственном лесу в Хомутовском районе. Базируясь сначала в этом лесу, а потом в небольших лесах Крупецкого и Шалыгинского районов, в течение первой недели бригада внезапно нападала на тыловые и карательные части, полицейские подразделения врага, сначала в Хомутовском, затем в Крупецком и Рыльском районах. За неделю нам удалось парализовать автомобильное движение врага, нанести значительный урон его живой силе, транспортным средствам.
Началась вторая неделя рейда. Отправились на железную дорогу между станциями Хутор Михайловский и Конотоп Сумской области. Там нам удалось взорвать несколько небольших железнодорожных мостов. Во многих местах минировали железнодорожные пути. Мы рассчитывали, что здесь подорвутся на минах вражеские эшелоны, перебрасывавшие готовившиеся к наступлению войска и боевую технику в районы Орла. Курска, Белгорода. Но враг оказался хитрее, чем мы думали. Он стал ставить впереди паровозов по две-три незагруженные платформы, передвигать эшелоны на малых скоростях, во избежание их подрыва при наезде на партизанские мины. Но оккупанты ошиблись в своих расчетах. Эшелон с тремя платформами впереди паровоза подорвался. Мы были рады, что подорвали хоть один эшелон. Гитлеровцы недосчитались тогда более десятка вагонов с боеприпасами.
Удачно была минирована магнитными минами под Конотопом резервная стоянка железнодорожного транспорта противника. Там было выведено из строя несколько паровозов и более двадцати пустых платформ. На участках железной дороги, где взорван вражеский эшелон, на резервной стоянке паровозов и платформ противнику пришлось в течение нескольких суток восстанавливать разрушенные железнодорожные линии, прекратить на это время движение железнодорожного транспорта по ним.
На десятый день рейда конный взвод Александра Волкова заметил два вражеских карательных отряда, до батальона каждый, преследующих нас. Они могли продвигаться на автомашинах только по дорогам, а мы на конях почти всегда шли вне дорог, напрямик, по полям, заросшим сорняками. И в этом была наша неуязвимость. Для коротких передышек мы останавливались в рощах и дубравах, характерных для Курской и Сумской областей. Иногда приходилось отдыхать в оврагах или в складках местности, выставляя боевое охранение на возвышенностях.
В районе Путивля противнику удалось выставить против нас спешенный батальон карателей, навязать нам бой, длившийся около двух часов. Только сильный грозовой дождь помог нам оторваться от неприятеля и уйти в ближайшую дубраву. В этой схватке мы уничтожили не один десяток врагов, но и сами имели почти десяток раненых. Всех их доставили в нашу походную санчасть. Были потери и конского поголовья: две лошади убиты, три ранены. Исаев приказал командиру хозвзвода раненых лошадей пристрелить, мясо засолить, а головы, копыта и кожу поглубже закопать в землю.
Основные задачи, поставленные перед бригадой, были выполнены. Командованием принято решение возвращаться на базу в Платово. Разведчики нашли заболоченный, слабо охраняемый немцами участок обороны.
Вражеское боевое охранение не сразу обнаружило нас. Открыло огонь, когда уже половина бригады перешла на свою территорию. Сразу ответили мощными залпами наши артиллерия и минометы с передовых позиций 60-й армии. Это позволило нам почти без потерь завершить переход бригады через вражескую линию обороны.
В Платово мы возвратились на пятнадцатые сутки. Комбриг Исаев приказал раненых отравить в медсанбат дивизии, в которой мы дислоцировались, накормить партизан свежей кониной.
После отданных распоряжений командирам отрядов Исаев и Забродин отправились в штаб 60-й армии, чтобы доложить результаты разведки тыла противника и о проведенных боевых действиях. Воспользовавшись шифровальной связью штаба армии, они отправили телеграмму-шифровку штабу партизанского движения Брянского фронта о результатах двухнедельного рейда по тылам врага, противостоявшего 60-й армии. Одновременно обратились с просьбой о выделении бригаде рации с радистом и шифровальщиком, чтобы в последующих рейдах оперативно передавать из тыла немцев данные разведки и о ходе выполнения задач, поставленных бригаде.
Через несколько часов возвратились из штаба армии Исаев и Забродин. Сразу же провели с командным составом разбор первого рейда, проведенного бригадой в полном составе по прифронтовым тылам противника. Подполковник Исаев детально остановился на недостатках, признал свои личные оплошности, сделал несколько замечаний штабу. Каждому командиру отряда указал на допущенные нерасторопность, несоблюдение маскировки, что помогло гитлеровцам разгадать наш маршрут под Путивлем и успеть выдвинуть против нас спешенный батальон, замаскировать его в овраге на нашем пути и навязать нам внезапный бой почти на открытой местности. Он похвалил действия конного взвода разведки под командованием Александра Волкова, жителя Крупецкого района. Исаев отметил, что разведвзвод всегда находил безопасные маршруты передвижения бригады и места для привалов и дневок. Да и неудивительно. Помимо командирской смекалки, Волков хорошо знал эту местность. Он не раз бывал в этих краях в прошлом году, участвуя в боевых рейдах отряда имени Чапаева в составе 2-й Курской партизанской бригады.
После разбора рейда Исаев сообщил командно-политическому составу, что по информации штаба 60-й армии противник уже завершил подготовку к летнему наступлению и уверен во взятии реванша за свое позорное поражение под Сталинградом. «Поэтому, — сказал Исаев, — враг вот-вот начнет наступление. Нашей бригаде, — продолжал он, — предстоят новые и трудные задачи, о которых нам скоро будет известно. Готовьте себя и вверенный вам личный состав к очередным действиям в тылу врага в более трудных условиях, чем в первом рейде».
Вскоре перед бригадой была поставлена новая задача. Около Конышевки дважды приземлялся транспортный самолет. Он доставил нам из Ельца все необходимое для предстоящих действий во вражеском тылу. Тогда же офицер связи 60-й армии вручил Исаеву расшифрованную радиограмму из штаба партизанского движения Брянского фронта. Бригаде приказывалось отправиться в тыл врага для продолжения действий по дезорганизации перегруппировки сил, проводившейся противником по железным и шоссейным дорогам. Это было 30 июня 1943 года.
Как поется в известной песне времен гражданской войны: «Были сборы недолги…», мы и себя, и наших коней начали сразу готовить во второй, наиболее трудный рейд. К вечеру того же дня в распоряжение командира бригады прибыли радист с рацией и шифровальщик. Оба молоденькие сержанты. Мы были рады их прибытию. Мы убедились, что теперь можем поддерживать самостоятельно и постоянно зашифрованную радиосвязь с вышестоящими штабами. Радист и шифровальщик прибыли на верховых лошадях, экипированные по-кавалерийски. Забродин поручил мне подобрать двух партизан для охраны радиостанции и шифровальных принадлежностей. А чтобы они не выделялись своей армейской формой от партизан, выдали им гимнастерки и ватники, сшитые из трофейного материала.
В ночь на третьи сутки прикрытая отвлекающими ударами артиллерии и минометов дивизии первого эшелона 60-й армии бригада перешла линию фронта у села Лугового Конышевского района и в ту же ночь ускоренным маршем достигла Анатольевского леса Крупецкого района.
В ходе марша выяснилось: санитарные повозки издавали сильный скрип и стук колес, что чудом не привлекло внимание противника. А потеря скрытности передвижения бригады по вражескому тылу — это потеря важного для партизан фактора действий.
Исаев отчитал командира хозвзвода и начальника медслужбы за плохую подготовку санитарного транспорта к походу, приказал:
— Колеса санитарных повозок обмотать каким-либо тряпьем, чтобы они не стучали, соприкасаясь с землей, когда идем по твердому грунту, а оси колес надо обильно и чаще смазывать. Смазку добывать на железнодорожных станциях.
Перед утром минеры установили около двух десятков мин на шоссе Крупец — Рыльск. И уже утром, как только началось движение по шоссе вражеского автотранспорта, до нас стали доноситься взрывы. Было понятно, что это результаты ночного минирования.
Утром мы заметили оживленное движение вражеской авиации на сравнительно низких высотах, курсом на восток.
— Сражение под Курском началось, — вслух высказал свое мнение комбриг Исаев, наблюдавший за самолетами врага.
После дневки в Анатольевском лесу, как только наступила ночь, бригада выступила к станции Ворожба Сумской области. Партизаны из отряда Маркелова «беззвучками» сняли вражеских часовых, потом гранатами и взрывпакетами забросали помещение, в котором размещались станционные средства сигнализации и связи, вывели их из строя. А партизаны из отряда Алексеева подорвали малыми зарядами около километра железнодорожного полотна.
Разведчики заметили: к Ворожбе на крытых грузовиках движется карательная часть. Командир бригады принял решение как можно скорее уйти от станции. Он повел бригаду по степи, в направлении поселка Теткино Глушковского района нашей области, маскируясь в низинах, заросших кустарником, и в мелколесье. Переправившись вброд через Сейм, ранним утром зашли в Шалыгинский лес. Здесь выставили боевое охранение и остановились на дневку. Все были довольны, что не были замечены врагами, что дало возможность отдохнуть и подкрепиться скромной походной едой. Лошадей тоже накормили вволю цветущими лесными правами.
С наступлением темноты бригада направилась в Анатольевский лес Крупецкого района. Хотя он был невелик, но всегда служил для нас неплохим укрытием. К полуночи здесь обосновались, сразу начали готовить из каждого отряда по пять групп минеров, по три бойца в каждой. Группы минеров прикрывались отделениями партизан. Каждая группа с двумя минами направилась в назначенный ей участок на шоссе Глухов — Рыльск, чтобы в ночное время, когда движения вражеских автоколонн нет, минировать шоссе в пятнадцати местах с полукилометровыми интервалами между ними.
Минеры, прикрытые конными отделениями автоматчиков, скрыто выдвинулись на шоссе, успели до рассвета установить все тридцать мин. Они возвратились в Анатольевский лес, когда уже наступил рассвет.
Утром, как только началось движение вражеских автоколонн по шоссе, оттуда стали доноситься до нас мощные взрывы. Более десяти установленных мин взорвалось в этот день, более десятка вражеских грузовиков с различными боеприпасами, продовольствием и снаряжением были уничтожены. А все это враг спешил перебросить с другого фронта на фронт под Курском, сосредотачивая свои силы и средства перед наступлением.
Очередная задача бригады заключалась в выведении из строя железной дороги в районе Белополья Сумской области. Для достижения положительного результата бригада, пока не обнаруженная карателями, ночью перешла из Анатольевского леса к реке Вир на участке между железнодорожными станциями Ворожба — Коренево. Бойцы отряда Попкова бесшумно сняли двух часовых, охранявших мост, в короткой схватке уничтожили до взвода вражеской охраны, спящей в бараке, оборудованном под казарму, расположенном недалеко от моста.
Подрывники, прикрытые тем же отрядом, двумя зарядами тола взорвали небольшой, но важный для врага железнодорожный мост.
До рассвета бригада успела перейти в небольшой лиственный лес около станции Бурынь Сумской области. Шли туда полевыми дорогами, минуя деревни. Здесь дневали, отсюда посылали пеших разведчиков на станцию и в ближайшие селения.
В середине дня вернулись разведчики. Они подробно доложили: в небольшом пассажирском зале вокзала размещается около взвода оккупантов. На станции выставлены парные посты, охраняющие вокзал, стоянку резервных паровозов, запасный железнодорожный путь (тупик) с двумя десятками незагруженных товарных вагонов и платформ. В ближайших селениях карателей нет.
Командование бригады решило осуществить внезапное нападение на станцию по следующему плану: сначала уничтожить станционное оборудование и средства связи и сигнализации, потом заминировать магнитными минами резервные паровозы, товарные вагоны и платформы.
Но осуществить вроде бы неплохо продуманную операцию не удалось. Конные патрули партизан, контролирующие дорогу на Конотоп, доложили: из Конотопа на Бурынь по шоссе движется автоколонна карателей. Начальник штаба Забродин доложил комбригу Исаеву свое видение оценки сложившейся обстановки:
— Николай Стефанович, каратели «пронюхали» наше появление здесь. Но они пока не знают, сколько нас и где мы сейчас находимся. Они спешат именно сюда, чтобы спасти от нападения партизан станцию Бурынь. Предлагаю такое решение: темноты не дожидаться, а сейчас же идти по левому берегу Сейма, маскируясь в путивльских перелесках. На дневку остановиться в роще, в десяти километрах севернее селения Зучское, вот здесь, — он показал на карте предложенный маршрут.
Исаев склонился над картой, с минуту подумал, ответил Забродину:
— Иван Михайлович, твое решение утверждаю. Выступаем сейчас же…
Не прошла бригада и двух километров, как нас догнали наши разведчики, наблюдавшие за автоколонной карателей. Они доложили комбригу: карательная часть остановилась в Бурыни.
— Они имеют конкретную задачу: не допустить партизан в Бурынь, иначе они выведут из строя станцию. А преследовать нас эта часть оккупантов не будет, потому что не может. Им подавай шоссейку! — улыбаясь, высказал свое мнение командир бригады. — В Бурынь нам еще придется вернуться, но чуть позднее, — добавил Исаев к сказанному…
Когда остановились на дневку в роще, предложенной Забродиным. Исаев сообщил командирам отрядов задачу на следующую ночь. Разведчики весь день уточняли очередной ночной маршрут бригады. Для этого они скрытно пробрались по берегу Сейма до запланированного места следующей дневки.
Поздним вечером бригада продолжила продвижение по берегу Сейма. Перед утром достигли рощи около моста через реку. В десятке километров отсюда находилась в северном направлении станция Конотоп. Бригада остановилась ровно на столько, сколько потребовалось отряду Маркелова снять часовых у моста и у небольшого дома, служившего казармой идя охранного подразделения противника. Наверно с полчаса Маркелов ждал сигнала с противоположной стороны моста о снятии там часовых группой партизан-автоматчиков, пробравшихся по мосту под видом путевых обходчиков, с фонарем. Они просигналили Маркелову: охрана на северной стороне моста уничтожена. И сразу же в окна неприятельской охраны полетели их гранаты. Многие охранники даже не успели проснуться…
Командир отделения минеров-подрывников Николай Курчин подбежал к Исаеву и доложил ему:
— Товарищ командир бригады, объект к взрыву подготовлен. Прошу указания на взрыв.
— Взрыв разрешаю, — был ответ Исаева.
Курчин крутнул ручку взрывной машинки. Мгновенно раздался мощный взрыв. Два пролета моста рухнули.
Прошло не более получаса после взрыва моста. Командование бригады еще не успело отдать распоряжения о дальнейших действиях отрядов, как прискакавшие конные разведчики доложили: по правому берегу реки в пешем строю к мосту продвигаются каратели, не менее двух рот.
Капитан Забродин оценил обстановку и доложил Исаеву план разгрома приближавшегося противника:
— Взвод конников демонстрирует как бы отход от взорванного моста по полевой дороге в сторону Конотопа. В это время отряд Маркелова скрытно заходит в тыл неприятелю. Остальные силы бригады спешиваются, оставляют коней в дубраве под присмотром выделенной группы бойцов, развертываются в цепь, подходят к дороге, где должны залечь. Как только враги будут проходить мимо нашей цепи, открыть огонь. Они повернут обратно, будут стремиться укрыться за насыпью, а там их встретит отряд Маркелова.
— Молодец, Иван Михайлович! Утверждаю. Организуй исполнение, — распорядился Исаев.
Взвод конников Василия Попова, получивший задачу демонстрировать отход от моста, не спешил скрыться из виду. Он намеренно двигался медленно, чтобы каратели поверили, что это и есть те диверсанты, которые взорвали мост. Так и было. Враги с ускоренного шага перешли на бег. Когда они достигли участка дороги, на обочине которой залегли цепи двух наших отрядов, Исаев скомандовал: «Огонь!».
Каратели не ожидали здесь внезапного удара наших пулеметчиков и автоматчиков, увлекшись преследованием все больше удалявшегося взвода конников Попова. Мы буквально в упор стреляли по врагам. Многие из них падали убитыми или тяжелоранеными. А еще уцелевшие каратели бежали обратно, даже не отстреливались. Но навстречу им двинулись конники отряда Маркелова. Мало кому из карателей тогда удалось, как говорят в народе, унести ноги.
После взрыва моста мы не пошли в сторону Кролевца, как это предусматривалось ранее, а двинулись в направлении Глухова. Забродин, внесший предложение, аргументировал его тем, что под Кролевцом уже наверняка стянуты вражеские силы против нас. «К тому же, — продолжал Забродин, — наш маршрут на Глухов будет проходить через перелески, что удобно нам и для маскировки, и для отражения вражеского нападения, если каратели и решатся на это». — Забродин исключал появление противника на нашем пути, проходившем по бездорожью.
Как только медики доложили о завершении оказания медицинской помощи раненым, мы продолжили продвижение под Глухов.
В небольшом лесу под Глуховом бригада остановилась на дневной привал. Отрядные повара сразу начали варить пшенный кулеш, сдабривая его американскими консервами, прозванными партизанами «вторым фронтом».
Здесь оказалась группа партизан Глуховского отряда, возвращавшаяся с боевого задания. Как потом мы узнали, они ожидали здесь возвращения из ближайшей деревни двух своих товарищей, посланных раздобыть хлеба и еще чего-либо съедобного.
Через некоторое время партизаны отряда Попкова, находящиеся в боевом охранении на опушке леса, задержали двух подозрительных мужчин, нагруженных продуктами. Они отконвоировали задержанных к нашему командиру бригады. Николай Стефанович поручил мне пригласить к нему командира группы глуховских партизан.
— Твои орлы? — Исаев спросил подошедшего глуховского командира.
— Да, это наши партизаны. Это о них я говорил вам, что ждем их возвращения из деревни с продуктами, — ответил тот.
— А почему партизаны без оружия? — Вопрос задал комиссар бригады Федотов.
— Так ведь в деревню пошли, тем более в свою. А в деревне не всем надо знать, кто из их мужиков состоит в партизанах. А раз без оружия они, то для жителей деревни вроде бы они и не партизаны.
Один из глуховчан, только что побывавший в своей деревне, сообщил нам, что он сегодня рано утром по радиоприемнику, спрятанному у родственников, прослушал последние известия, передаваемые радиоцентром из Москвы: немцы уже шестые сутки ведут безуспешное наступление под Белгородом и у Понырей. Наши войска упорно обороняются.
После сообщения глуховского партизана высказался наш комиссар:
— Командир бригады Николай Стефанович еще шесть дней назад пришел к выводу о начале вражеского наступления. Он тогда сказал: «По активным действиям вражеской авиации видно, что гитлеровское наступление началось». Лично я считаю, что у наших войск и партизанских формирований теперь одна забота: измотать врага так же, как под Сталинградом, а потом погнать его без остановки, затем окончательно разгромить в своем логове.
— Дай-то Бог, — произнес один из глуховчан. Он продолжил: — Мы, партизаны, должны сделать все возможное и невозможное, чтобы помочь нашей армии одержать победу над полчищами Гитлера в летнем сражении. И тогда погонит фрицев наша родная армия аж до самого Берлина.
— Наша задача, я имею в виду и фронтовиков, и партизан, состоит в том, чтобы как можно больше гитлеровцев не дошло до Берлина. Только так наши Вооруженные Силы могут победить немцев в этой проклятой войне, которую начали не мы, а они, — так командир бригады подполковник Исаев дополнил сказанное нашим комиссаром и глуховскими партизанами…
Еще двое суток наша бригада минировала пути вероятного передвижения вражеских войск на участке железной дороги Глухов — Шостка — Ямполь. Потом возвратились в село Платово. И на этот раз мы прорвались к своим почти без боя. Хотя враг даже на труднопроходимых участках своей обороны сосредоточил большое количество войск, стянул сюда артиллерию, минометы. Рация, появившаяся у командира нашей бригады, сыграла важную роль. На нашу шифрорадиограмму, сообщавшую о возвращении бригады из вражеского тыла, и нашу просьбу о прикрытии нас огнем артиллерии и минометов штаб 60-й армии отреагировал незамедлительно. Нас прикрыли артиллеристы и минометчики дивизии первого эшелона. Был открыт массированный огонь по противнику, противостоявшему этой дивизии. В результате мы почти без потерь прорвались через вражескую оборону вошли в Конышевский район.
Наш второй рейд в тылу оккупантов завершился 15 июля, на десятые сутки после начала Курской битвы. Как и после первого рейда, наше командование сразу отправилось в штаб 60-й армии, чтобы доложить о результатах второго рейда. А перед отъездом отправили по своей рации донесение об этом штабу партизанского движения Брянского фронта.
Исаев, Федотов и Забродин, как только возвратились из штаба 60-й армии, собрали командно-политический состав, сообщили нам радостную весть: силы Брянского фронта перешли в наступление, а под Прохоровкой наши танковые войска одержали грандиозную победу в сражении с гитлеровской танковой армадой. Началось наступление наших войск на всем курском выступе.
16 июля под Конышевку на «У-2» прилетел представитель штаба партизанского движения Брянского фронта Потапенко. На совещании командно-политического состава бригады он сообщил:
— Наш штаб высоко оценивает активные боевые действия вашей бригады в рейдах по вражеским тылам, совершенных за месяц в период подготовки и начала Курской битвы. Бригада оказала существенную помощь соединениям Центрального фронта в дезорганизации перегруппировки вражеских сил по железным и шоссейным дорогам. Это помогло войскам наших фронтов значительно ослабить силы противника и сломить его наступательный пыл. Как уже стало известно, советские войска не только выстояли под Орлом, Понырями и Белгородом, но успешно наступают. Как вы сами видите, готовится перейти в наступление и 60-я армия, да и весь Центральный фронт.
Действия вашей бригады в двух последних рейдах по тылам врага высоко оценили член Военного Совета Центрального фронта и начальник Центрального штаба партизанского движения генерал-лейтенант Пономаренко и член Военного совета Брянского фронта, начальник штаба партизанского движения Брянского фронта Матвеев. Они поручили мне передать командованию и всему личному составу Курской партизанской кавалерийской бригады имени Котовского благодарность за ваши боевые партизанские подвиги. Они просили представить к награждению отличившихся командиров и партизан.
И последнее, что мне поручено сообщить вам. Я привез распоряжение штаба партизанского движения Брянского фронта о передислокации вашей бригады.
После совещания Потапенко передал Исаеву письмо начальника штаба партизанского движения Брянского фронта Матвеева об откомандировании Забродина и меня в его штаб. Тогда же Потапенко сообщил, что Исаев, Федотов и Стариков остаются в Тросне для расформирования бригады.
На второй день наша бригада прибыла в Тросну. Около пятисот партизан, переданных в войска, стали фронтовиками. Они продолжали участвовать в завершении Курском битвы в соединениях 60-й армии Центрального фронта. Остальные партизаны, не подлежащие мобилизации, сдали оружие и отправились по домам. Конное поголовье передано в колхозы западных районов Курской области.
Заканчивая повествование о Курской партизанской кавалерийской бригаде имени Котовского, поясню читателю, что Центральный штаб партизанского движения еще в марте 1943 года возложил оперативное руководство нашей бригадой на штаб партизанского движения Брянского фронта, учитывая почти постоянное ее базирование в Хинельском лесу.
Но базируясь с мая 1943 года в Конышевском районе, бригада находилась в боевых порядках 60-й армии Центрального фронта и действовала в его интересах, оставаясь в подчинении штаба партизанского движения Брянского фронта.
Такое решение принял Центральный партизанский штаб, возглавляемый генерал-лейтенантом Пономаренко, видимо, еще и потому, что
«…Пантелеймон Кондратьевич одновременно являлся и членом Военного Совета Центрального фронта…»
(К. К. Рокоссовский «Солдатский долг», с. 194, изд. Москва. 1981 г.).
Напрашивается вывод о том, что утверждение П. К. Пономаренко членом Военного Совета Центрального фронта было связано и с запланированной Ставкой Верховного Главнокомандования партизанской операцией под кодовым названием «Рельсовая война», проведенной в июле — сентябре 1943 года в первую очередь в интересах Центрального фронта. В период летнего наступления она оказала существенную помощь войскам соседних фронтов.
О боевых действиях Курской партизанской кавалерийской бригады имени Котовского перед началом Курской битвы и в ее начальном периоде в книге рассказано подробно. Было бы несправедливо забыть о курских партизанских отрядах имени Фрунзе Рыльского района и имени Щорса Глушковского района, действовавших самостоятельно с марта по июль 1943 года в своих и в соседних районах.
В брошюре «Была война народная», изданной в 1992 году в Курске по заказу областного совета партизан и подпольщиков по архивным документам Центра документации новейшей истории облгосархива, об этих отрядах опубликованы следующие архивные данные.
О партизанском отряде имени Фрунзе:
«…На 1 января 1943 года отряд состоял из 88 партизан… На 1 марта 1943 года в нем было уже 608 народных мстителей…»
Как сказано выше, более 350 партизан в январе — феврале 1943 года было передано отрядами имени Чапаева, имени Боженко и имени Дзержинского. Свыше 250 патриотов Рыльского района в ту зиму 43-го года вступили в отряд имени Фрунзе. Можно предположить, что направление в отряд имени Фрунзе 350 партизан из отрядов соседних районов не было случайным. Вышестоящее партизанское командование еще зимой 1943 гола прогнозировало самостоятельные действия этого отряда в предстоявшем летнем сражении наших войск с противником.
А теперь обратимся к докладу командира отряда И. А. Дроздова, хранящемуся в Центре документации новейшей истории Курской области:
«…Отряд действовал самостоятельно с марта до середины июля 1943 года. Провел 24 боевые операции, в ходе которых уничтожил свыше 900 оккупантов и их пособников, взорвал 15 вражеских автомашин, захватил и передал населению несколько вражеских хранилищ с зерном и мукой… В боях погибли 40 партизан…».
О партизанском отряде имени Щорса в Центре документации новейшей истории области имеются следующие сведения:
«…На 1 июня 1943 года численность отряда была около 200 партизан. Действовал отряд самостоятельно в Глушковском и соседних районах. Проведены диверсии на участках железной дороги: Рыльск — Глушково, Рыльск — Крупец. Рыльск — Дурово — Марково; разбиты полицейское подразделение в селе Михайловка Крупецкого района и комендатура оккупантов в селе Марково. Взорваны водокачка и 4 паровоза. Пущено под откос 2 железнодорожных эшелона… погибли в схватках с врагом 27 партизан…».
Из докладов командиров отрядов имени Фрунзе и имени Щорса, хранящихся в Центре документации новейшей истории области, известно, что оба отряда в середине июля вышли из вражеского тыла. Причины: на исходе боеприпасы, скопилось много раненых, нуждающихся в госпитализации.
И. А. Дроздов и А. Я. Синегубов считали: после передачи раненых и госпиталь, получения боеприпасов, короткого отдыха их отряды отправятся в тыл врага. Но руководители Курской области решили оба отряда расформировать. Годных к службе во фронтовых частях, а их оказалось около 250, направили в войска Центрального фронта.
Осенью 1992 года я был приглашен на встречу с учащимися выпускных классов 6-й средней школы Курска. Кроме восьми десятков старшеклассников, в ней участвовали завуч, учителя-историки и руководители выпускных классов.
Я тогда рассказал им о своем участии в Великой Отечественной войне на фронте и в партизанских отрядах.
Незаметно прошел час, отведенный на встречу. Прозвучал школьный звонок на переменку. Учительницы, переглянувшись между собой, а потом и с завучем, безмолвно решили после перерыва встречу продолжить.
После звонка об окончании перерыва старшеклассники и учителя вновь собрались в зале, в котором прошел первый час встречи.
Я сообщил собравшимся:
— Поскольку на встречу отводился один урок, я излагал некоторые события очень кратко. Догадываюсь, что у вас есть ко мне вопросы. Поэтому следующий урок, будет уроком ваших вопросов и моих ответов на них. Уважаемых учителей тоже прошу задать мне вопросы.
Учительницы пошептались между собой, после чего одна из них обратилась ко мне.
— Павел Васильевич, учителям истории надо знать о партизанской и подпольной борьбе с оккупантами на территории области, чтобы на уроках истории рассказывать об этом нашим учащимся. Поэтому у нас, учителей-историков, возникли к вам два вопроса. Первый: есть ли книги, в которых подробно и документально рассказано о партизанском движения в области? Второй: в областной и городских газетах за последние годы опубликовано немало ваших статей о курских партизанах и подпольщиках. Скажите, не намерены ли вы написать книгу о курских народных мстителях?
Поблагодарив учительницу за вопросы, я ответил:
— Первая книга о партизанском движении в области, изданная на основании архивных документов, вышла в свет в 1962 году. Это был первый том двухтомного сборника исторических документов под названием «Курская область в период Великой Отечественной войны Советского Союза 1941—1945 гг.». В первом томе показана помощь фронту курян и партизанских формирований в достижении Великой Победы над гитлеровскими войсками. Во втором томе рассказано о тружениках советского тыла.
В 1977 году издательством «Курская правда» выпущен однотомный сборник «Подвиг народный», в котором дополнены сведения о партизанском движении на курской земле.
С содержанием вышеперечисленных книг можно ознакомиться в областной, городских и районных библиотеках.
Кроме того, во всех библиотеках области есть немало книг, журнальных и газетных публикаций, вышедших в свет в годы Великой Отечественной войны и в послевоенные годы, о курских партизанах и подпольщиках. Но в них рассказывается об одном или нескольких народных мстителях, а о партизанских формированиях и подпольных группах сообщаются лишь краткие сведения. Но эти публикации интересны и правдивы. Посещая библиотеки, учителя многое узнают о героях-фронтовиках и партизанах. Но нельзя принимать за правду лживые повествования Резуна и ему подобных писак, в которых полно клеветы на советских воинов и партизан, военачальников и руководителей партизанского движения.
На второй вопрос учительницы-историка я ответил так:
— Признаюсь, что идея написать книгу о партизанском движении в нашей области у меня зародилась в конце 1960-х годов, но фактически я постоянно занимаюсь этим нелегким для меня делом с 1985 года.
Мне еще предстоит собрать архивные и музейные сведения о малоизвестных партизанских отрядах и подпольных группах, для чего надо усидчиво и продолжительно поработать над изучением документов, хранящихся в курском и брянском архивах, а также демонстрирующихся в музеях Курской области.
После ответов учительнице несколько вопросов мне задали учащиеся. Помню некоторые из них:
— Какое у меня образование?
— Как отразились на здоровье контузия на фронте в 1941, ранение в партизанах в марте 1943 года?
— Какие должности занимал на военной службе после войны, когда уволился в запас и в каком звании?
— Какими орденами и медалями награжден?
После ответов на вопросы учительницы-историка и учащихся я поблагодарил руководителей школы за приглашение на встречу с учащимися выпускных классов, а потом обратился к ним:
— Дорогие ребята и девочки! Желаю всем вам успешно закончить выпускной учебный год.
Помните, что полученные в школе знания пригодятся вам не только в молодые годы, но и в течение всей вашей жизни. Любите вашу школу, не теряйте связи с ней, любите наш славный город и Великую Россию. Будьте патриотами нашей Отчизны, постоянно готовьте себя к ее защите от врагов, как это делали ваши дедушки и бабушки в годы Великой Отечественной войны: кто на фронте, кто в партизанских формированиях, кто на трудовом фронте в советском тылу. Не верьте тем, кто усыпляет вашу бдительность, лживо убеждая молодежь в том, что у России нет уже врагов. А кто же тогда обложил российские границы военными базами и вооруженными до зубов дивизиями? И для чего?
Спасибо всем вам за внимание и активное участие во встрече. Я не прощаюсь с вами, а говорю: «До свидания!»
Наша встреча завершилась вручением мне букета цветов и дружными аплодисментами.
Потом продолжался мой длительный труд в архивах и музеях. Не меньшее время пришлось просидеть за рукописью будущей книги…
А теперь мой рассказ о малоизвестных партизанских отрядах и подпольных группах. Сведения о некоторых из них очень краткие из-за отсутствия в архивах подробных документов о них.
Организован 22 октября 1941 года. Первоначальная его численность была 42 партизана.
Решением бюро райкома партии руководителями отряда утверждены: командиром отряда — Маликов Александр Стефанович, второй секретарь райкома ВКП(б);
комиссаром — Руденко Яков Моисеевич, 1899 года рождения, председатель колхоза;
начальником штаба — Трошкин Илья Николаевич, 1894 года рождения, инспектор нархозучета райисполкома.
Базируясь в беловских и большесолдатских лесах, отряд вел боевые действия в этих районах в ноябре и декабре 1941 года, провел несколько боев с немецко-фашистскими оккупантами. В январе 1942 года разрушил четыре участка линии телефонной связи противника. После этого постоянно преследовался карателями. Израсходовав запасы патронов, гранат и минновзрывных средств, боевых действий больше не вел. Перейдя на подпольное положение, изготовлял листовки и распространял их среди населения района, вплоть до освобождения его от оккупантов советскими войсками.
Как только в район вступила Красная Армия, беловские партизаны мобилизационного возраста пополнили ряды фронтовых советских частей, а невоеннообязанные включились в трудовую деятельность в колхозах и в учреждениях района.
В Конышевском районе в разное время были созданы три партизанских отряда.
1-й Конышевский партизанский отряд организован в апреле 1942 года. С августа назывался 1-й Конышевский партизанский отряд имени Железняка.
Командиром отряда был лейтенант Ежков Федор Васильевич, военнослужащий, из окружения, комиссаром — Жуков Павел Порфирьевич, управляющий Конышевским отделением Госбанка, начальником штаба — Рябиков Федор Петрович, военнослужащий, из окружения. Отряд действовал на территории Конышевского, Хомутовского. Дмитриевского и Севского районов до расформирования 3 марта 1943 года, как только конышевская земля была освобождена от врага советскими войсками.
С апреля 1942 года и по февраль 1943 года вел бои с немецко-фашистскими оккупантами: разрушил около километра проводной линии связи, взорвал вражеский бронепоезд.
Численность личного состава: при организации отряда была 40 человек, на 3 марта 1943 года — 645, погибли в боях 54 партизана.
2-й Конышевский партизанский отряд создан в середине февраля 1943 года из полицейских, перешедших на сторону партизан с оружием, выданным им оккупантами при зачислении насильно в полицию.
Командовал отрядом Пушкарев Егор Михайлович, комиссаром был Потапов Степан Егорович.
В Госархиве общественно-политической истории Курской области подробных сведений о боевой деятельности отряда нет.
В начале марта 1943 года отряд расформирован, его личный состав призван в Красную Армию, в части 132-й стрелковой дивизии, воевавшей тогда под городом Дмитриевом.
Конышевский партизанский отряд имени Чкалова сформирован из партизан-конышевцев, воевавших в отрядах Хомутовского района, и воинов-окруженцев, партизан Крупецкого отряда. Первоначальная численность в декабре 1942 года была около 150 человек.
Решением Рыльского подпольного окружкома ВКП(б) утверждено командование отряда: командир отряда — Родивилов Анисим Степанович, до оккупации — директор Конышевской школы фабрично-заводского обучения (ФЗО);
комиссар — Бабенков Захар Ильич, военнослужащий, из окружения, с должности политрука роты отряда имени Чапаева;
начальник штаба — Марченко Александр Иванович, студент Курского пединститута.
Отряд участвовал в выполнении заданий штаба партизанского движения Брянского фронта по взрыву железнодорожных путей на участке Глушково — Коренево; участвовал в боевых операциях по разгрому вражеских гарнизонов в райцентре Хомутовка, селении Курганка, а также в совместных боях фронтовиков и партизан по освобождению от врага города Дмитриева. В ходе этих операций уничтожил более 60 оккупантов, пустил под откос вражеский железнодорожный эшелон с боевой техникой и боеприпасами, взорвал автомашину с военным имуществом.
При расформировании отряда 10 марта 1943 года его численность составляла 326 человек. Погибли в боях 12 партизан. Большинство личного состава отряда передано во фронтовые части 132-й стрелковой дивизии.
Отряд организован 21 сентября 1941 года. Численность его была 40 партизан.
Командиром отряда утвержден Шульгин Григорий Иванович, начальник трансторгпита на станции Коренево. Комиссаром отряда было доверено быть Крохину Ивану Дмитриевичу — директору Кореневской нефтебазы, а начальником штаба — Потолову Стефану Григорьевичу, заведующему железнодорожным буфетом этой станции.
Отряд начал боевые действия в октябре 1941 года, когда гитлеровцы ворвались в Кореневский район. Обосновавшись на заранее подготовленной базе в окрестностях селений Леонтьевка и Дьяковка, отряд осенью 1941 года проводил диверсии против немецко-фашистских оккупантов и полицейских формирований, направленных гитлеровцами из западных областей Украины, пополненных местными предателями.
Кроме кратких сведений, вышеизложенных о Кореневском партизанском отряде, хранящихся в Госархиве общественно-политической истории Курской области и из публикаций в «Курской правде», мне удалось узнать о трагической судьбе партизанского комиссара И. Д. Крохина и его сына Валентина.
Валентин родился в 1927 году в селе Жадино Кореневского района.
В 1935 году скоропостижно умерла его мать, оставив мужу троих детей. Иван Дмитриевич на время отдал детей родственникам, потом привел мачеху. Местная газета сообщала, что мачеха очень плохо относилась к детям. Когда их отец зимой 1939—1940 годов был на финской войне, мачеха отправила детей в детдом № 4, в село Шуклинку.
…Летом 1940 года тринадцатилетний Валя заболел, был отправлен в больницу. Подлечившись, он уехал в Коренево. Там узнал адрес отца, служившего в то время в Белоруссии, в городе Слуцке Минской области. Отправившись туда, он стал сыном полка, в котором служил его отец.
Весной 1941 года отца демобилизовали. Он и Валентин возвратились домой. Отец приступил к обязанностям директора нефтебазы.
Две дочери Ивана Дмитриевича находились в детском доме. Он договорился о возвращении их в семью.
Грянула Великая Отечественная война. Детский дом был эвакуирован в Казахстан. Возвращение сестер в семью отца не состоялось.
Иван Дмитриевич Крохин, приобретший боевой опыт на финской войне, получил задание организовать партизанский отряд, был утвержден его комиссаром. Его сын Валентин в 14 лет стал связным партизанского командования. Он ходил в села и деревни района с заданиями командира и комиссара партизанского отряда…
При подготовке взрыва нефтебазы комиссар Крохин был схвачен оккупантами и казнен.
Перед казнью на глазах согнанных сюда жителей поселка Иван Дмитриевич увидел в толпе своего сына. Крикнул:
— Отомсти за меня, сынок!
Валентин успел ответить:
— Я отомщу за тебя, мой дорогой папа!
Немцы и полицаи пытались поймать и казнить подростка-партизана, но Валентин успел скрытно уйти из Коренева к партизанам соседнего района.
А через месяц он вернулся в свой поселок с переданными партизанами взрывчаткой и детонаторами, чтобы взорвать вражескую комендатуру. Но оккупанты выследили юного партизана и вскоре повесили его…
В 1977 году в сквере, напротив восьмилетней школы в поселке Коренево, был установлен бюст пионеру-партизану Валентину Крохину. В день его торжественного открытия состоялся многолюдный митинг кореневцев.
Тогда же была торжественно открыта мемориальная доска на здании восьмилетней школы. Снимается покрывало, участники митинга увидели на мраморной плите выгравированную надпись:
«Дом, в подвале которого летом 1942 года находился в заключении перед казнью юный партизан Валентин Крохин»…
Отряд сформирован 3 октября 1941 года. Начальная численность — 31 партизан. Утверждено командование:
командир — Пашков Петр Николаевич, уполномоченный наркомата заготовок;
комиссар — Ларин Егор Александрович, секретарь райкома ВКП(б).
Отряд действовал на территории Кривцовского и Обоянского районов. Вел бои с фашистами, разрушал линии проводной телефонной связи, распространял листовки среди населения, взаимодействовал с разведкой 40-й армии.
Из документов, хранящихся в Госархиве общественно-политической истории области, известны следующие сведения о боевой деятельности отряда с ноября 1941 по май 1942 года.
В ноябре 1941 года командованию отряда стало известно, что в деревне Кривцово расположился вражеский обоз. Совершив на него налет, отряд нанес урон врагу: убито 3 немецких солдата, захвачено 7 немецких автоматов.
В декабре 1941 года партизанская разведка установила, что немцы отступают в направлении села Кривцово. Около села Ольшанка отряд залег в засаду. Группа партизан под командованием Бобрышова и Зайцева напала на отступавших оккупантов, в результате внезапного удара отбила у немцев 3 пушки, 27 подвод с воинскими грузами.
5 января 1942 года партизанами отряда в селе Кривцово убито 3 вражеских солдата, захвачены трофеи: 7 грузовых автомашин с боеприпасами и около 30 велосипедов.
7 января 1942 года в результате внезапного нападения партизан отряда на гитлеровцев, остановившихся на ночлег в селе Бобрышово, убито 2 немецких солдата, захвачены трофеи: 3 орудия, 27 конных повозок с обмундированием и продовольствием, 5 велосипедов.
8 января 1942 года в селе Большие Брюни партизаны ночью забросали гранатами общежитие немцев, где убили до 15 оккупантов.
9 января 1942 года в районе села Ржава партизанами уничтожен пулеметный расчет противника, захвачен ручной пулемет, убиты 2 немца.
2 февраля 1942 года партизаны из засады убили 3 немецких солдат.
16 февраля 1942 года партизанами обрезан телефонный провод около 90 метров.
22 февраля 1942 года партизанами обрезан телефонный провод между селениями Бобрышово и Средняя Ольшанка до 200 метров.
24 февраля 1942 года партизанами обрезан телефонный провод между селениями Асенец — Нагольное.
8 феврале 1942 года отрядом уничтожено 18 предателей, распространено среди населения 5 тысяч листовок.
9 апреля 1942 года между селениями Псинкой и Шипы партизаны напали на маршевую роту немцев, спешивших на фронт. В завязавшемся бою убито свыше 30 вражеских солдат, в том числе один офицер. Захвачено 2 миномета и 2 пулемета.
6 мая 1942 года партизаны убили одного вражеского солдата и двух ранили, конвоировавших местных жителей на оборонные работы. Освобождено свыше 50 человек из местного населения.
С 10 мая 1942 года связь с отрядом отсутствовала.
В Госархиве общественно-политической истории области есть документальные сведения о пропавшем без вести 6 июля 1942 года командире Кривцовского партизанского отряда Пашкове Петре Николаевиче.
Льговский партизанский отряд, по данным Госархива общественно-политической истории Курской области, создан 25 сентября 1941 года, численностью 70 человек.
Командиром отряда был утвержден мой однофамилец Гусев Иван Кузьмич, заведующий промышленным отделом Курского обкома ВКП(б). Но, как сказано в архивных документах, «по тактическим соображениям он в отряд отправлен не был».
Перед оккупацией врагом Льговского района отряд перешел на свою базу в Банищанский лес, где находился до 9 октября 1941 года.
В этот день отряд взорвал мост через реку Сейм у села Мухино, обстрелял наблюдательный пункт противника. Тогда же отряд был бомбардирован вражеской авиацией, в результате рассеялся на несколько групп. Одна из групп перешла в село Ивановское и взаимодействовала с командованием 2-й гвардейской стрелковой дивизии. О других группах партизанского отряда в архивных документах не сообщается.
Сведений о дальнейших действиях или о прекращении боевой деятельности в тылу врага этого отряда в документах архива нет.
В том же архиве есть документальные данные о том, что 22 мая 1942 года советским самолетом заброшено в тыл противника командование другого Льговского партизанского отряда «Дяди Алеши», сформированного в советском тылу: командир отряда — Гречихин Федор Яковлевич, директор Дмитровской средней школы, начальник штаба — Исаенко Петр Владимирович, директор суджанского пункта «Заготзерно».
Как видно из архивных документов, личный состав отряда во главе с комиссаром намечалось отправить в тыл противника позже, но сведений о его переброске нет. Нет и сведений о том, кто утвержден комиссаром этого отряда.
О Льговской подпольной организации «Молодая гвардия» рассказано ниже.
В документах Государственного архива общественно-политической истории Курской области хранятся сведения о двух медвенских партизанских отрядах.
1-й Медвенский партизанский отряд создан в конце сентября 1941 года из 28 человек.
Командиром отряда утвержден Пузин Яков Иванович, секретарь райкома ВКП(б), комиссаром — Подушкин Ефим Яковлевич, заведующий районным парткабинетом, начальником штаба — Савенков Павел Феоктистович, председатель райсовета Осоавиахима.
Отряд действовал на территории Медвенского района. Конкретных данных об этом периоде его борьбы с оккупантами в Госархиве общественно-политической истории Курской области не имеется.
2-й Медвенский партизанский отряд организован в ноябре 1941 года из 23 человек.
Командиром отряда утвержден Фильчаков Тимофей Васильевич, сотрудник райотдела НКВД, комиссаром — Птицын Семен Яковлевич, сотрудник того же райотдела.
Отряд действовал на территории Медвенского, Обоянского, Ленинского (ныне Октябрьского) районов. В налетах на вражеские подразделения и из засад уничтожил свыше 70 гитлеровцев, взрывал их автомашины. Других сведений о боевых действиях «фильчаковцев» нет.
Командир отряда Т. В. Фильчаков в конце июля 1942 года, будучи тяжело раненным, был схвачен гитлеровцами и казнен. Об этом печальном факте и о боевых делах отряда Т. В. Фильчакова рассказала Н. Ф. Косорукова, бывшая юная подпольщица, в статье «Народные мстители», опубликованной в курской газете «Голос народа» за 30 января 2002 года. Кратко излагаю некоторые события из статьи Н. Ф. Косоруковой, являвшейся не только очевидицей, но и участницей некоторых из них.
Косорукова сообщает читателям газеты, что житель села Знаменка Тимофей Васильевич Фильчаков с осени 1939 до весны 1940 года участвовал в финской войне.
Вернувшись с войны, до осени 1941 года, т. е. до оккупации врагом района, он служил в Медвенском райотделе НКВД. С ноября 1941 года командует партизанским отрядом.
Как-то по его приказу группа партизан, возглавляемая Петром Васильевичем Лукъянчиковым, залегла в засаде. Вскоре она заметила гитлеровского мотоциклиста, пленила его и изъяла ценный пакет. Фильчаков срочно отправил через линию фронта нарочного с захваченным у врага пакетом в штаб 40-й армии, находившийся тогда в районе станции Солнцево. Сведения в пакете оказались очень ценными. Уже на второй день одна из вражеских воинских частей была разгромлена советскими войсками.
Тогда же несколько немцев-автоматчиков во главе с офицером собралось около бывшего колхозного амбара, видимо, посоветоваться. Группа П. В. Лукъянчикова, находившаяся в засаде, забросала немцев гранатами. Враги растерялись. Наступившая пауза дала партизанской группе возможность сосредоточиться и выиграть неравную схватку. Гитлеровцев били их же оружием, захваченным в предыдущих «встречах» с врагом, да и в этой схватке добыли еще несколько автоматов. В планшете убитого офицера тоже оказались очень ценные документы…
Внезапные, смелые и быстрые партизанские действия отряда Фильчакова приводили фашистов в бешенство. Они стали привлекать на свою сторону провокаторов — малодушных людей, трепетавших перед жестокостью оккупантов.
Вскоре в отряд Фильчакова немцы заслали провокатора-предателя некоего Семена Калугина, но он был партизанами разоблачен и расстрелян…
В жаркий июльский день 1942 года каратели схватили более десяти жителей селений Китаевки и Любицкого. Но никто из них не сказал врагам о месте расположения отряда, хотя все помогали ему одеждой и пищей. Отпустив некоторых жителей этих селений, каратели повели активистов подпольных действий в штаб вражеской комендатуры в село Панино. Избитые и измученные, но не сломленные духом, шли люди, зная о том что это их последний путь. После долгих жестоких и безуспешных пыток фашисты всех расстреляли…
А партизанский отряд П. Ф. Фильчакова продолжал наносить ощутимые удары по немецко-фашистским захватчикам, а также вел разъяснительную работу среди населения о том, как избавить молодежь от угона в Германию.
Во второй половине июля 1942 года Фильчаков и партизан Степанов, переодетые до неузнаваемости, пришли в село Лукинку, где немцы наметили провести в этот день сходку по привлечению молодежи для работы на заводах Германии. Но сходка не состоялась, молодежь была предупреждена партизанами о том, что вместо агитации их насильно, под конвоем отправят на станцию, а там посадят в телячьи вагоны и увезут в Неметчину. Многие из молодежи скрылись, другие по совету партизан истязали себя жгучей крапивой, пока их тело не покрывалось волдырями, а потом расчесывали их до появления язв. Таких «больных» не брали в Германию, там нужны были здоровые рабочие руки. Немцы от таких отмахивались, боясь от них заразиться…
Однажды на рассвете Фильчаков и Степанов снова появились в Лукинке. Но немецкие прихвостни, живите в селе, заметили партизан, и один из них тотчас же отправился в село Лубянку, во вражескую комендатуру, с доносом о появлении Фильчакова в их селе. Это заметила жительница Лукинки и сообщила Фильчакову: «…Бегите, беда!» Они побежали из села, не зная того, что на их пути была вражеская засада. Каратели давно охотились за партизанским вожаком. И сейчас они окружили Фильчакова и Степанова. Завязался неравный бой у моста через речку Полную, разделявшую селения Лубянку и Любицкое. Партизаны отбивались от преследователей до последнего патрона. Но чтобы добежать до кустарников или до селения Любицкое, надо было преодолеть луг — открытое место, где было видно все, как на ладони. Степанов успел добежать до окраины Любицкого и скрыться в густой ржи. Тяжелораненый Фильчаков, истекающий кровью, швырнул в преследующих карателей последнюю гранату… Он был схвачен врагами и вскоре казнен ими.
В Медвенском народном музее хранится ответ Отдела наград Президиума Верховного Совета СССР от 11 марта 1985 г. № 221-ОН, в котором сообщается:
«Фильчаков Тимофей Васильевич, 1915 г. рождения, награжден медалью «За отвагу» Указом Президиума Верховного Совета СССР от 11 апреля 1940 г. за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с финской белогвардейщиной и проявленные при этом доблесть и мужество; орденом Красного Знамени Указом от 13 ноября 1942 г. за доблесть и мужество, проявленные в партизанской борьбе в тылу против немецких захватчиков; орденом Отечественной войны II степени (посмертно) Указом от 10 мая 1965 г. за мужество и отвагу, проявленные в борьбе против немецко-фашистских захватчиков в период Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.».
Из документов Госархива общественно-политической истории Курской области известно, что Обоянский партизанский отряд создан в октябре 1941 года численностью 30 человек.
Утверждено командование отряда:
командир отряда — Козлов Николай Иванович, председатель райисполкома;
комиссар — Переверзев Федор Дмитриевич, секретарь райкома ВКП(б);
начальник штаба — Ильин Иван Тихонович, директор Обоянского детского дома.
Отряд действовал на оккупированной территории Обоянского и Кривцовского районов. Базируясь в Бушменских лесах, уничтожал из засад и налетами на вражеские подразделения живую силу и боевую технику противника.
На 1 мая 1942 года имел потери в личном составе — в боях погибли четверо партизан.
О последующих действиях отряда в Госархиве общественно-политической истории Курской области документальных данных не имеется.
В Госархиве общественно-политической истории Курской области имеются краткие сведения об этом отряде. Для его создания из советского тыла в район Понырей 27 сентября 1942 года было переброшено ядро будущего партизанского отряда из семи человек, в том числе:
командир отряда — Коваль Василий Авксентьевич, до оккупации врагом Поныровского района был председателем райисполкома;
комиссар — Агейченко Алексей Васильевич, до оккупации района — секретарь райкома ВЛКСМ;
начальник штаба — Горохов Николай Иванович, военнослужащий.
За период с октября 1942 года по февраль 1943 года отряд 12 раз минировал железнодорожное полотно, в результате чего было пущено под откос 2 эшелона противника, 7 раз партизаны отряда обрывали линии проводной телефонной связи врага. По заданию разведотдела фронта и штаба 1-й Курской партизанской бригады вел разведку противника в прифронтовой полосе и передавал им ее результаты.
На 15 февраля 1943 года отряд имел численность 78 партизан. В боях с врагом погибли 7 партизан, в том числе в бою 5 февраля 1943 года погиб начальник штаба отряда Горохов Николай Иванович.
В Госархиве общественно-политической истории Курской области о суджанских партизанских отрядах имеются такие краткие сведения:
1-й Суджанский партизанский отряд создан в ноябре 1941 года из 9 человек. Руководители района рассчитывали на то, что он быстро пополнится добровольцами, как только район окажется оккупированным фашистами.
Командиром отряда утвержден Донцов Никита Федорович, заместитель начальника райотдела НКВД Суджанского района.
Связь с отрядом отсутствовала. Поэтому в архиве нет сведений о его деятельности в тылу врага.
2-й Суджанский партизанский отряд сформирован 3 декабря 1941 года. Командиром отряда утвержден Трибунский Степан Васильевич, прокурор района, комиссаром — Гломаздин Яков Яковлевич, председатель Плеховского сельсовета.
В день формирования отряда в его списке значилось 35 партизан.
Отряд действовал на линии фронта и в тылу противника. В декабре 1941 года и в феврале 1942 года вел бои с оккупантами на территории Пристенского и Прохоровского районов. 20 мая 1942 года при переходе линии фронта в селе Средняя Ольшанка в бою с превосходящими силами противника половина личного состава отряда погибла.
Совет ветеранов войны, труда, Вооруженных Сил и правоохранительных органов Суджанского района на запрос областного Совета ветеранов о 1-м Суджанском партизанском отряде вообще не упомянул, как будто его и не было, а о 2-м Суджанском отряде сообщил следующее (в книге содержание сообщения излагается в сокращении):
В городе Суджа в братской могиле в парке имени Первого мая, у районного Дома культуры, захоронено всего 558 воинов Великой Отечественной войны, в том числе 16 партизан, из них 13 погибших 20 мая 1942 года в неравной схватке с гитлеровцами при переходе в тыл врага через линию фронта. Тогда погибли:
Трибунский Степан Васильевич — командир 2-го Суджанского партизанского отряда, прокурор района;
Гломаздин Яков Яковлевич, комиссар отряда, председатель Плеховского сельсовета;
Ревин Петр Максимович, врач отряда, заведующий райздравотделом;
Калиниченко Георгий Петрович, командир взвода;
Ананьев Алексей Яковлевич, рядовой партизан;
Волков Анатолий Васильевич, рядовой партизан;
Кованый Егор Прокофьевич, рядовой партизан, председатель колхоза в селе Заолешенка;
Котельников Иван Петрович, рядовой партизан;
Кривохишкин Даниил Владимирович, рядовой партизан;
Мирошников Григорий Тимофеевич, рядовой партизан, председатель колхоза в селе Погребки;
Набасов Митрофан Сергеевич, рядовой партизан, председатель колхоза «Малая Локня»;
Польской Яков Васильевич, рядовой партизан;
Федоренко Иван Иванович, рядовой партизан, председатель райпотребсоюза.
Погибшим фронтовикам и партизанам в парке имени Первого мая около Дома культуры установлен памятник.
Из документов Госархива общественно-политической истории Курской области известно, что партизанская группа Тимского района создана 2 июля 1942 года, за день до второй оккупации района врагом. Группу возглавил Бычков Алексей Стефанович, первый секретарь райкома ВКП(б).
Группа действовала на территории Тимского, Мантуровского и Солнцевского районов, до освобождения их от врага Красной Армией в начале февраля 1943 года…
Весной 1987 года областной совет партизан и подпольщиков обратился к бывшим народным мстителям написать свои воспоминания об участии в партизанском движении на курской земле. Одним из первых пришел к нам 81-летний персональный пенсионер Алексей Степанович Бычков, с июля 1942 года до 4 февраля 1943 года руководитель Тимской партизанской группы и секретарь подпольного райкома ВКП(б).
Вот о чем поведал Алексей Стефанович в своих воспоминаниях, которые он адресовал областному совету партизан и подпольщиков. В книге они публикуются с некоторыми сокращениями.
Он начал свои воспоминания с того, что в 1941 году он работал первым секретарем Тимского райкома ВКП(б). В последние предвоенные годы районная партийная организация жила делами и заботами мирного строительства. Он вспоминает: 22 июня с утра шел пленум райкома, на котором обсуждался вопрос о состоянии готовности к уборочной кампании и заготовке кормов. Но срочное сообщение по радио о внезапно начатой гитлеровцами войне с Советским Союзом внесло свои коррективы в работу партийных и советских органов, колхозов и совхозов района, его районных и сельских учреждений.
Мучительно тяжелыми для страны были первые месяцы фашистской агрессии. Линия фронта неумолимо катилась на восток.
Четвертого ноября в Тим для организации эвакуации прибыл член Военного Совета 13-й армии Малинин. В то время в поселке располагался транспортный полк, в котором были гусеничные и колесные тракторы. Их и решено было использовать для работ по эвакуации.
На территории района начались ожесточенные бои. Артиллерийская канонада не утихала ни днем, ни ночью. Деревня Репьевка несколько раз переходила из рук в руки, нередко бои доходили до рукопашной схватки. 20 ноября советские войска оставили Тим.
После разгрома немцев под Москвой активизировались боевые действия Красной Армии и в районе Тима. Во второй половине декабря 1941 года после ожесточенных боев войска освободили село Волобуевку, позже и другие. А в ночь с 27 на 28 декабря был освобожден и районный центр.
Для того чтобы увидеть все ужасы и зверства фашистской оккупации, в Тим приехали писатели Бажан, Корнейчук, Ванда Василевская, секретарь Курского обкома ВКП(б) П. И. Доронин, другие партийные работники.
Первая оккупация Тима длилась 38 дней. За это время поселок был начисто разграблен. Фашисты уничтожили сотни жилых домов, здания кинотеатра и летнего театра, банка и Дома колхозника, машинно-тракторной станции и другие.
Проходившая по территории района линия фронта была исключительно беспокойной. Находясь всего лишь в шести километрах от Тима, гитлеровцы обстреливали его из артиллерийских орудий днем и ночью. Иногда артналеты были настолько сильными, что целыми днями люди не выходили из укрытий. И все же население активно помогало нашим воинам продуктами, строило оборонительные сооружения для госпиталя, расположенного на хуторе Красном, было заготовлено и передано воинским частям более полутора тысяч кур. В селах Быстрицы, Рог-Колодец и Роговцы организовали для наших воинов пошив и сбор теплых вещей. Жители этих сел изготовили и передали советским солдатам сотни фуфаек, валенок, шапок, полушубков.
Сразу же после освобождения от фашистской оккупации тимчане приступили к строительству землянок, а работники Волобуевской МТС стали готовиться к весеннему севу. Но недолго длилась передышка. Третьего июля 1942 года после упорных пятидневных боев наши войска вынуждены были оставить Тим. В деревнях и селах снова стали бесчинствовать оккупанты.
В первых числах февраля 1943 года наши войска обошли Тим с флангов, отрезав тем самым немцам путь отступления на Курск. Партизаны, дислоцировавшиеся на территории Тимского и Мантуровского районов, в составе 167-й стрелковой дивизии и 96-й танковой бригады принимали активное участие в боевых действиях, помогали в уничтожении 30-тысячной вражеской группировки.
После освобождения района от немецко-фашистских захватчиков А. С. Бычков сдал командование партизанским отрядом, оставаясь в должности первого секретаря райкома ВКП(б).
Тимчане перешли к мирной жизни: восстанавливали родной поселок, деревни, села, колхозы. За год собрали из личных сбережений почти семьсот тысяч рублей на строительство танковой колонны, за что жители района получили от Верховного Главнокомандующего благодарность за оказанную помощь Красной Армии.
По документальным сведениям, имеющимся в Госархиве общественно-политической истории Курской области, малочисленные партизанские отряды, созданные перед вражеской оккупацией в Большесолдатском, Бесединском, Верхнелюбажском, Горшеченском, Мантуровском районах, по разным причинам в тылу врага не действовали. Они начали боевые действия на линии фронта и ушли из своих районов вместе с отступавшими частями Красной Армии.
Через некоторое время по решению Военного Совета фронта эти отряды были расформированы. Военнообязанные партизаны направлены во фронтовые части Красной Армии, а невоеннообязанные отправлены в советский тыл для работы на эвакуированных предприятиях.
Были бы неполными сведения о сопротивлении гитлеровцам, оказываемом населением области, без сообщения о деятельности подпольных организаций и групп в период вражеской оккупации. Об этом сопротивлении свидетельствуют многие архивные документы обкома ВКП(б), обкома ВЛКСМ, Управления ФСБ по Курской области, музейные экспозиции и документы, газетные публикации.
В сентябре 1941 года, во исполнение постановления ЦК ВКП(б) «Об организации борьбы в тылу врага», и в связи с возникшей непосредственной угрозой фашистского вторжения на курскую землю, обком ВКП(б) принял решение о создании не только партизанских отрядов, но и подпольных организаций и групп в городах и районах области. Из числа коммунистов, комсомольцев и беспартийных патриотов, не призванных на фронт по мобилизации, были подобраны руководители и бойцы партизанских и подпольных формирований.
В октябре 1941 года для руководства партизанским и подпольным движением в области созданы подпольные обкомы партии и комсомола. Ими были повсеместно созданы городские и районные подпольные комитеты ВКП(б) и ВЛКСМ, 56 партийных и десятки комсомольских групп.
Большим недостатком в деятельности партизанских и подпольных формирований было отсутствие у них средств радиосвязи. Связь с областными органами, с соседними партизанскими отрядами и подпольными организациями поддерживалась только через связных и не всегда достигала поставленных целей из-за жесткого контроля оккупантов за передвижением местного населения.
Такая форма руководства партизанской и подпольной деятельностью существовала до октября 1942 года. Затем, используя опыт Белоруссии. Украины и некоторых оккупированных областей РСФСР, Курский обком партии, функционировавший в городе Ельце Орловской области, принял решение о создании Дмитриевского, Рыльского подпольных окружных комитетов ВКП(б). Одновременно были организованы и подпольные окружные комитеты комсомола. Подпольные окружкомы партии имели необходимые средства радиосвязи, под их руководством работали редакции малотиражных газет, распространяемых среди населения. Эти же редакции выпускали и пересылали в села листовки о положении на фронтах и в советском тылу.
Наиболее результативно работали подпольные организации и группы в Курске, Льговском и Фатежском районах. Расскажу о них.
На запрос в Управление Федеральной службы безопасности по Курской области совет партизан и подпольщиков области получил ответ от 6 марта 1993 года:
«…Согласно имеющимся архивным материалам в Курске в период временной оккупации немецко-фашистскими войсками города, с ноября 1942 года, действовала разведывательно-диверсионная группа, которой руководил Бабкин Павел Павлович, 1903 года рождения, проживавший по ул. Театральной, д. 12.
К февралю 1943 года группа Бабкина насчитывала 31 подпольщика. Участниками диверсионно-разведывательной группы проводился сбор разведывательных данных о противнике, взорвано два паровоза, выведено из строя 30 ж.-д. вагонов, предпринималась попытка взорвать на ст. Курск цистерны с горючим, подготавливался к взрыву городской театр, добыты сведения о состоянии охраны аэродрома и ж.-д. моста через р. Сейм, был организован побег из больницы трех советских летчиков, похищалась соль для партизанского отряда, собирались деньги на постройку самолета…».
Подробности о действиях этой группы сообщил сын ее руководителя, Павел Павлович Бабкин, на собрании партизан и подпольщиков, проживающих в Курске, состоявшемся в феврале 1998 года. Его выступление записали секретарь собрания Стародубцева Сима и зам. председателя совета партизан и подпольщиков Мусарева Екатерина Петровна. Вот о чем рассказал тогда Павел Павлович.
«…— Когда началась война, я учился в Курском железнодорожном училище. Как только нам объявили о подготовке к эвакуации, я рассказал об этом отцу. Он, помолчав, огорошил меня:
— Понимаешь, сынок, эвакуация неизбежна, надо эвакуироваться. Но тебе придется остаться здесь…
Я был очень удивлен. Заметив это, отец посвятил меня в глубокую тайну: по заданию партии он должен остаться в эвакуированном городе и организовать подпольную диверсионно-разведывательную группу. Так я стал первым членом этой группы и оставался первым помощником отца в течение всей подпольной деятельности в Курске.
Первыми вошли в нашу группу Елена Антоновна Дунаева, ее сын Дмитрий Иванович Дунаев, командир Красной Армии, вышедший из вражеского окружения. Они квартировали у нас. Затем вступили Михаил Федорович Михалев, Антонина Владимировна Макарова, Софья Евграфовна Чернова.
Курский железнодорожный узел имел стратегическое значение и представлял для советского военного командования особый интерес. По указанию штаба 1-й Курской партизанской бригады, под руководством которого действовала наша диверсионно-разведывательная группа, было необходимо иметь своих людей на железнодорожном узле. И вскоре к нам присоединились слесарь локомотивного депо Василий Бочаров, работница женотдела профсоюза железнодорожников Нина Ковальчук, машинист Павел Алябьев, осмотрщики вагонов Николай Зикеев, Василий Рыбалов, Георгий Гвоздев, заместитель начальника станции Иван Гвоздев. Вошли в группу вышедшие из окружения Михаил Подкосов и Михаил Власов, работавшие до войны в локомотивном депо. Мой отец знал их по когда-то совместной работе. К лету 1942 года в группу входило около тридцати человек.
Это довоенные друзья Павла Павловича-младшего. Они в числе первых вступили в диверсионно-разведывательную подпольную группу Бабкина. Работая на разных объектах железнодорожного узла, они успешно вели разведку и совершали диверсии.
Думал отец и о том, на какую работу пойти, чтобы она позволяла ему вести подпольную деятельность более успешно. Решил устроиться возчиком в похоронное бюро. Должность неприятная и неприметная, но она давала ему возможность бывать в разных местах города, наблюдать, разведывать, собирать необходимые сведения. Ему дали лошадь с упряжью и телегой. Вручили документ немецкой комендатуры, удостоверяющий, что он возчик инфекционных трупов. Это обеспечивало ему неприкосновенность, так как немцам запрещалось использовать такую подводу для своих нужд.
Я поступил на работу в цех к новоявленному хозяину рабочим по засолке кож на бойне, где познакомился с Аней Бочаровой, Зоей Емельяновой и привлек их к подпольной работе среди рабочих. Мы систематически получали сообщения Совинформбюро, размножали и распространяли их среди жителей города. Эти сводки попадали и в больницу, в которой находились не только местные люди, но и раненые военнослужащие Красной Армии — летчики и командиры. Сообщения Совинформбюро распространялись и среди сельского населения Фатежского и Свободинского районов.
Вскоре из разведотдела штаба 1-й Курской партизанской бригады на связь с отцом пришла Клавдия Витяева. Она передала ему задание добыть первые разведданные о противнике. С тех пор наш дом на Театральной, 12 стал явочной квартирой 1-й Курской партизанской бригады. Сюда приходили разведчицы Клава Витяева, Катя Балабанова, Таня Манухина и из Фатежа Мария Глушкова. Они передавали нам приказы командования бригады, а в партизанский штаб уносили разведданные о противнике, об обстановке в Курске и в его окрестностях.
Катя Балабанова передала отцу распоряжение начальника разведотдела штаба партизанской бригады А. Т. Москаленко начать подготовку к диверсиям на железнодорожном узле. Нужно было подготовить тайник и обеспечить доставку тола из Фатежа. Во дворе нашего дома мы с отцом выкопали яму, вложили в нее старые духовки для хранения взрывчатки, тщательно замаскировали их, а сверху поставили собачью будку и привязали к ней злую собаку. Тайник был готов.
Клава Витяева, пришедшая второй раз в Курск, сообщила отцу, что с партизанской базы началась доставка тола и взрывателей для нашей группы. Ему следует послать подводу за ней в Фатеж, а там ее встретят подпольщики и проводят в деревню Новые Дворы к Е. Н. Глушковой, куда партизанами доставлена первая партия взрывчатки и других боеприпасов.
За взрывчаткой отец послал меня на подводе похоронного бюро. В телеге мы устроили тайник, соорудив двойное дно. В Новых Дворах мне помогали маскировать взрывчатку в телеге сыновья Елизаветы Николаевны Глушковой (дом которой был явочной квартирой) Николай и Роман.
Доставка этого тайного груза в Курск прошла успешно. Но в пути следования смерть меня поджидала на каждом метре 50-километровой дороги, особенно во время двух проверок немецкими военными патрулями. Самыми страшными были минуты, когда вражеский патруль обыскивал меня, а затем тщательно перебирал на повозке сено и мешок с продуктами. Я старался скрыть свое волнение. Это мне помогло. Патрули в обоих случаях разрешили мне следовать в Курск.
Как только я привез взрывчатку в Курск, отец сразу же отправил на диверсии подрывников. Первым минировал паровозы машинист Павел Сергеевич Алябьев. Два паровоза, минированные им, взорвались через некоторое время.
Ответственным было задание взорвать бензохранилище, состоявшее из двух десятков цистерн. Вместе с Николаем Ноздрачевым, Михаилом Подкосовым, Василием Рыбаловым я принимал участие в подготовке к диверсии. Каждая цистерна была замаскирована под домик. Выяснив, когда часовые менялись или уходили греться, мы пролезли под проволокой, поставили под одну из цистерн несколько магнитных мин, термитную шашку и ушли незамеченными. Когда загорелась маскировочная сетка одной из цистерн, темнота отступила на несколько кварталов, но бензоцистерны не пострадали. Охрана успела перерубить шнур и потушить пожар. Попытка уничтожить бензобазу не удалась.
В январе 1943 года, во время налета нашей авиации на курский железнодорожный узел, группа подпольщиков напала на немецкое хозяйственное учреждение, располагавшееся в доме № 2 по Театральной улице. Пока немцы сидели в бомбоубежище, В. Рыбалов, П. Алябьев, Н. Ноздрачев, М. Подкосов, я и мой отец забрались в контору и вынесли секретные документы и две пишущие машинки.
После того, как заместитель начальника полиции Кох пригрозил круто расправиться с железнодорожниками, взорвавшими два паровоза и уже несколько железнодорожных вагонов и платформ, мы на время изменили тактику. Железнодорожные вагоны выводили из строя при помощи так называемого «буксида»… Это были небольшие темно-коричневые таблетки, которые легко рассыпались в порошок, как только попадали в масло колесных букс. При движении вагона буксы начинали гореть, плавились шейки осей.
Когда кончился «буксид», стали применять порошок карбида. Эти задания выполняли братья Гвоздевы и Николай Зикеев. Диверсии следовали одна за другой.
В конце 1942 года из штаба 1-й Курской партизанской бригады нам прислали план г. Курска и дали указание нанести на него объекты противника, важные для советской авиации. Это задание выполнили подпольщики Зоя Емельянова и Володя Кириллович.
Осенью 1942 года мы получили очень сложное задание: собрать данные о немецком военном аэродроме и сведения об охране мостов через реку Сейм на участке Клюква — Конорево и через Сейм в Рышково. Собрать сведения о вражеском аэродроме отец поручил Чернову Николаю Федоровичу и мне. Чернов, инженер-строитель по специальности, нарисовал план аэродрома и нанес его объекты военного и хозяйственного значения.
Сведения об охране мостов были собраны моей сестрой Любой Бабкиной и Клавой Витяевой, которая пользовалась паспортом моей матери Зинаиды Ильиничны Бабкиной (обе имели внешне большое сходство). Затем на куске тонкого полотна начертили планы обоих мостов. Эти сведения были переправлены в штаб 1-й Курской партизанской бригады.
Вскоре советские самолеты совершили удачный налет на вражеский аэродром. Бомбами были повреждены или уничтожены фашистские самолеты, зенитные точки, взорвано бензохранилище…».
Подпольщики групп П. П. Бабкина и Ю. А. Козубовского провели операцию по организации побега из немецкого госпиталя выздоравливающих советских летчиков и переправке их в партизанскую бригаду. В этой акции участвовали хирург Е. К. Коровина, медсестра А. А. Булгакова, Зоя Емельянова, Аня Бочарова.
В палате № 3 находились тяжелораненые летчики, батальонный комиссар Павел Иванович Бубеков, капитан Константин Длужицкий и лейтенант Николай Евграфов. И никому не приходило в голову, что по заданию отца Зоя и Аня готовят побег летчиков. Они передали им тайком гражданскую одежду, свои адреса и попросили быть готовыми к побегу, который был совершен 17 ноября 1942 года. Оба летчика, вернувшись с помощью партизан в свои части, сражались с ненавистным врагом. Константин Длужицкий погиб в курском небе в дни сражений на огненной дуге. Николай Евграфов совершил в годы войны не одну сотню боевых вылетов, награжден четырьмя боевыми орденами.
Газета «Курская правда» 27 марта 1943 года сообщила:
«Вчера в помещении Кировского райкома партии г. Курска представитель командования 15-й воздушной армии от имени Президиума Верховного Совета СССР вручил ордена славным курянам, спасшим жизнь боевых летчиков. На груди у комсомолки Зои Емельяновой алеет орден Красной Звезды. Такие же ордена получили Аня Бочарова и 16-летний Павел Бабкин. Руководитель подпольной группы Павел Павлович Бабкин награжден орденом Отечественной войны 2-й степени».
Я узнал о них в 1991 году, когда лечился в областной больнице. Соседом по койке в многоместной палате терапевтического отделения был сельский фельдшер Иван Семенович Власенко, на десяток лет старше меня, фронтовик. Об Отечественной войне мы часто вспоминали, рассказывали друг другу о фронтовых дорогах и партизанских тропах, о нашей послевоенной судьбе мы тоже вели разговор.
В одной из бесед, узнав, что я участвую в ветеранской деятельности, с 1970 года был заместителем председателя Совета партизан и подпольщиков, а в 1987 году избран его председателем, прервав мой рассказ. Иван Семенович сообщил:
— В больнице, в которой мы лечимся, есть музей, а в нем отдел подпольной деятельности коллектива больницы в период оккупации Курска немецкими захватчиками.
— Что Вам известно об этом музее? Вы там были? — спросил я его.
— Да, был. В музее есть интересные экспозиции и материалы о подпольной деятельности врачей и медсестер. Я бы провел вас туда, но я через два дня выписываюсь. Сестры вам покажут, как туда пройти. Он открыт для посетителей в выходные дни.
В первое же воскресенье я отправился туда. Меня сразу заинтересовали экспозиции и письменные материалы. Ознакомившись с ними, подпольная деятельность медиков в период вражеской оккупации Курска мне показалась героической: ведь врачи и медсестры, да и обслуживающий персонал, рискуя собственной жизнью, спасли от смерти и фашистской неволи многих советских людей.
За первое посещение музея я успел записать содержание экспозиций, в последующие выходные дни прочитал почти все письменные материалы, а позднее и записал их. Особо привлекло мое внимание содержание текста, составленного Анной Даниловной Горбачевой, заведующей музеем.
Однажды, как только я начал записывать письменные материалы, подойдя ко мне, экскурсовод-врач спросила:
— Зачем Вы это делаете?
— Эти материалы интересуют Совет партизан и подпольщиков области, поэтому я и записываю некоторые данные из них, — ответил я. После этого разговора с врачом-экскурсоводом препятствий к моей работе с документами музея не было.
С осени 1991 до марта 1992 года я неоднократно перечитывал записи, наскоро сделанные в больничном музее. В тот период пришлось немало поработать в архивах, чтобы найти новые сведения о действиях подпольной группы Козубовского.
Рассказ о курских медиках-подпольщиках начну с того, что при возникшей угрозе вражеской оккупации Курска вместе с областными и городскими учреждениями была эвакуирована и областная больница. Лишь незначительная часть ее коллектива по распоряжению облздравотдела была оставлена работать в Курске. Она по-прежнему именовалась областной больницей.
Главным врачом больницы назначили хирурга Юлиана Адамовича Козубовского. В коллектив больницы входили врач Евгения Калинковна Коровина, старшая хирургическая сестра Анна Афанасьевна Булгакова, хирургические сестры Нина Георгиевна Матяшова, Анастасия Георгиевна Злоба, старшая сестра приемного отделения Екатерина Михайловна Дик, лаборантка Зинаида Федосеевна Касаткина и вахтер-инвалид Максим Митрофанович Морозов.
Подпольной работой в больнице руководила старшая медсестра хирургического отделения А. А. Булгакова.
В документах музея сообщается, что из этих людей в начале восьмидесятых годов осталась в живых только Н. Г. Матяшова. По ее воспоминаниям и свидетельствам других очевидцев, удалось восстановить героическую деятельность курских медиков-подпольщиков. Вот что известно из их рассказов.
…Гитлеровцы, ворвавшись в город в ночь на 3 ноября 1941 года, сразу начали устанавливать в Курске свой «новый порядок»: устраивали облавы на коммунистов, советских активистов, на всех, кто подозревался в помощи Красной Армии и партизанам и в нелояльном отношении к германским властям и к гитлеровской армии. Этот «новый порядок» заключался в грабежах, насилии, расстрелах мирных жителей.
Больница для гражданского населения размещалась в корпусе по улице Садовой, а все другие здания фашисты заняли под свой военный госпиталь. Они забрали все медицинское оборудование и инструменты, лекарства и перевязочный материал, оставшийся в больнице Ю. А. Козубовского.
В своих воспоминаниях Н. Г. Матяшова сообщает:
— Уже в первый день оккупации Юлиан Адамович Козубовский совершил мужественный поступок. Группа курских ополченцев не успела своевременно выйти из города. Спасаясь от преследования, около двух десятков из них забежали в больницу. С минуты на минуту сюда могли ворваться оккупанты. Ополченцы с винтовками стояли перед Козубовским, надеясь, что в больнице они найдут спасение от врагов.
— Немедленно переодеть в больничное белье и уложить в постель! — приказал главный врач.
Оружие и одежду ополченцев спрятали в морге. А их стали «лечить» и по одному отпускали из больницы как выздоравливающих. Козубовский сразу же прооперировал тяжелораненого ополченца Владимира Назарова, подорвавшего на улице Энгельса фашистский танк. Вылечив Назарова, Козубовский приказал одеть его в штатскую одежду и помог ему бежать. После этого Назаров воевал на фронте, а после войны демобилизовался и жил в Москве…
…Вскоре немцы стали в нашу больницу привозить раненых советских военнопленных. После излечения они подлежали отправке в лагеря военнопленных или на каторжные работы в Германию. Для этих раненых выделили самую большую палату № 3, за которой гестаповцы и полицейские установили усиленный постоянным контроль. Но эта же палата была окружена вниманием и заботой советских патриотов-медиков.
Не простое дело лечить советских воинов под надзором гитлеровцев. Но Козубовскому и его коллективу это удавалось. Они постоянно маскировали процесс лечения. Перевязочный материал и лекарства покупал на свои деньги доктор Козубовский. А когда удавалось, то он «уводил» лекарства из-под носа немецкого аптекаря.
Оккупанты очень плохо кормили наших раненых. Тарелка баланды из мерзлых свеклы или картофеля, сто граммов овсяно-ячневого хлеба — вот и весь суточный рацион для раненого советского воина. Персоналу хирургического отделения пришлось взять на себя дополнительные заботы. Они добывали для раненых пищу, белье. Сотрудники больницы приносили в палату свои скудные съестные припасы, покупали на рынке для них картофель, лук, чеснок, соль и махорку-самосад.
Фашисты решили расширить свой госпиталь, так как с фронта стало поступать все больше и больше раненых немецких солдат и офицеров. Они приказали освободить помещения, занимаемые гражданской больницей на улице Садовой, и перебраться в неприспособленное помещение на улице Урицкого. Коллективу больницы пришлось на носилках переносить раненых, на себе перетаскивать больничный скарб. Было холодно и неуютно в этом помещении, но медики почувствовали облегчение — гитлеровский надзор был ослаблен. Доступ населения к раненым советским военнопленным стал свободный, посетителей значительно прибавилось. Они приносили продукты, что позволило поддерживать истощенных раненых.
Большую помощь коллективу больницы оказала семья курских патриотов Харьковых. Хотя из их родственников здесь на лечении никто не находился, комсомолка Зоя Харькова постоянно приносила в палату раненых советских воинов супы и каши, приготовленные её матерью Анной Васильевной. А когда у них домашние запасы продуктов стали заканчиваться, Зоя отправлялась в деревни выменивать овощи и продукты на вещи. Вместе с продуктами Зоя приносила в больницу и сводки Совинформбюро. Она записывала их со своим отцом Михаилом Ивановичем, слушая передачи по немецкому радиоприемнику, когда немцев-квартирантов не было в доме.
Больничные медики тоже ходили в деревни, чтобы обменять свою одежду и обувь на продукты. Чаще других эти походы совершала медсестра Н. Г. Матяшова с десятилетним сыном Борисом. Вместе с картошкой и крупой они тоже приносили из селений листовки, сброшенные советскими самолетами.
Главной заботой врачей было спасти выздоравливающих раненых. Для маскировки лечебного процесса они выработали комплекс мер, который осуществлялся лицами, наиболее доверенными в коллективе. По указанию А. А. Булгаковой медсестра Н. Г. Матяшова чертила фиктивные графики температуры, а лаборантка З. Ф. Касаткина готовила фиктивные анализы. На их основании доктор Козубовский ставил ложные диагнозы военнопленным. Некоторым из тех, за которыми охотились фашисты, присваивались фамилии умерших. И когда гитлеровцы приходили за такими пленными, Юлиан Адамович спешил доложить: «Капут, умер». Многим советским людям Козубовский делал надрезы на коже, накладывая на них металлические защепки, гипсовые повязки на здоровую руку или ногу, придумывал сложные диагнозы. Тем самым главврач Козубовский и его персонал спасали советских военнопленных и гражданских лиц от концентрационных лагерей или от каторжных работ в Германии.
Из воспоминаний медсестры областной поликлиники Р. М. Рыньян известно следующее:
— В 1942 году мой 15-летний брат получил повестку об отправке его в Германию. Я хорошо знала Козубовского и прибежала к нему искать защиты. Он сказал: «Веди брата сюда». Сделал ему надрез на животе, наложил повязку и выдал справку о том, что сделана операция по поводу аппендицита. Так он спас моего брата от немецкой каторги. За такую услугу я предложила доктору деньги, но он выпроводил меня, сказав вслед: «Если потребуется помощь хорошим людям, приводи их ко мне, я дам им справки». Еще четырех молодых парней я приводила к Юлиану Адамовичу, и все они с его помощью сумели избежать отправки в ненавистную Германию.
Самой опасной и ответственной были подготовка и осуществление побега из 3-й палаты больницы выздоравливающих военнопленных. Старшая хирургическая сестра Анна Афанасьевна Булгакова имела связь с подпольной группой Павла Павловича Бабкина, до войны паровозного машиниста, в квартире которого укрывались бежавшие военнопленные. Бабкин переправлял их в партизанскую бригаду. Булгакова устроила побег летчикам Длужицкому, Евграфову, комиссару авиаполка Бубекову.
А зимой 1942 года был такой случай. Немцы доставили в больницу тяжело раненного в позвоночник и в обе ноги советского летчика-истребителя Танасия Карповича Бомко. Лечившие его доктора Ю. А. Козубовский и Е. К. Коровина объявили фашистам, что раненый безнадежен. Семья Харьковых добилась разрешения у властей взять его к себе домой как своего родственника и стала за ним ухаживать. Но раны не поддавались заживлению, потребовалась помощь врача. Врач Е. К. Коровина несколько раз тайком приходила к раненому, в домашних условиях сделала ему операцию, наложила гипсовые повязки на правую ногу и позвоночник. Через некоторое время здоровье летчика улучшилось, он уже мог ходить с палочкой. Комсомолка Зоя Харькова проводила его к П. П. Бабкину, а тот через фатежских подпольщиков переправил Бомко к партизанам.
Н. Г. Матяшова в своих воспоминаниях рассказывает, что медики-подпольщики постоянно рисковали жизнью. Однажды, после побега двух летчиков, гестаповцы вызвали на допрос Козубовского, Коровину, Булгакову, М. М. Морозова. Он не раз переодевал выздоровевших раненых в свою или одежду, принесенную медиками, выводил их за пределы больницы и передавал связным из подпольной группы Бабкина. Две недели фашисты продержали Максима Митрофановича в гестапо, но не добились от него ничего и были вынуждены его отпустить.
Трудно назвать точную цифру, но Козубовский и его коллектив спасли от гибели в концлагерях и на каторжных работах не одну сотню советских людей.
В своем обобщенном материале о медиках-подпольщиках А. Д. Горбачева пишет:
«…Когда советские войска освободили Курск, сразу же коллектив больницы включился в работу по организации медицинской помощи населению. Сохранился документ, выданный 2 февраля 1943 года, о том, что врач Ю. А. Козубовский является начальником отдела здравоохранения Курского горисполкома. Ему поручается организация отдела здравоохранения и всех лечебных учреждений г. Курска… Все население города Курска обязано принять всемерное участие в выполнении возложенных на т. Козубовского обязанностей.
Юлиан Адамович Козубовский, поляк по национальности, беспартийный, честно и до конца выполнил долг советского человека. Так же, как выполнил его в годы оккупации весь персонал курской больницы. Деятельность медиков-патриотов на невидимом фронте — одна из героических страниц борьбы советского народа в Великой Отечественной войне…».
Летом 2004 года, перелистывая подшивки газеты «Курская правда» в областной библиотеке, в газете за 24 июля 1992 года я прочитал небольшую статью И. Зиборова, озаглавленную «В честь героев-молодогвардейцев», сообщавшую о том, что на 19 сентября текущего года предусмотрено открытие во Льгове памятника юным льговским подпольщикам, расстрелянным гитлеровцами 50 лет тому назад, 19 сентября 1942 года.
Чтобы узнать более подробно о деятельности льговских молодогвардейцев, я обратился за помощью к председателю Совета ветеранов войны, труда, Вооруженных Сил и правоохранительных органов Владимиру Дмитриевичу Шмарикову. Он, бывший кадровый военный, незамедлительно встретился со мной, после чего вскоре передал мне для изучения документы, хранящиеся в музее Льговского Дома пионеров, о деятельности Льговской подпольной организации «Молодая гвардия» в 1941—1942 годах:
1. Альбом о деятельности подпольщиков с их фотокарточками. Фактически это в миниатюре копии экспозиции, рассказывающей о подвигах молодогвардейцев.
2. Обобщенные материалы Сергея Анатольевича Масленникова, отважного поисковика-следопыта, более десяти лет занимавшегося поиском данных о боевых делах этой организации. Это были его многочисленные поездки по стране, запросы в архивы, музеи, воинские части, многие десятки встреч с очевидцами событий, огромная переписка с ними. Все это Сергей Анатольевич делал ради того, чтобы узнать подробности о борьбе с оккупантами молодых подпольщиков в дни Великой Отечественной войны на льговской земле и довести их до сегодняшних и будущих поколений.
Ознакомившись с документами, присланными мне В. Д. Шмариковым, я пришел к выводу, что в музее Льговского Дома пионеров создана самая подробная экспозиция о подпольной организации «Молодая гвардия». Она рассказывает о том, как не подчинились гитлеровцам в годы оккупации молодые льговские патриоты, а сопротивлялись, не щадя своих жизней.
Руководителем льговских подпольщиков был Сергей Аниканов. В предвоенные годы он служил на флоте, демобилизовался отличником военно-морской службы. Его, знающего военное дело, молодежь избрала председателем Льговского железнодорожного узлового комитета Осоавиахима…
Когда ко Льгову приблизились гитлеровские войска, железнодорожники организовали истребительный отряд, заместителем командира которого было доверено быть Сергею Аниканову, вскоре возглавившему командование отрядом. Он вооружил бойцов-истребителей осоавиахимовскими винтовками с боевым комплектом патронов и гранатами.
По решению райкома партии Сергей Аниканов оставлен в тылу врага для руководства подпольной деятельностью льговской молодежи, а комиссаром подпольной организации был утвержден Николай Федулов, мастер вагонного депо. Аниканов срочно был устроен стрелочником.
Первое боевое крещение Аниканов, Федулов и их товарищи приняли тогда, когда враг еще не вступил на льговскую землю. Это был захват истребителями-железнодорожниками группы немецких разведчиков, следовавших в советский тыл на «мессершмитте», совершившем вынужденную посадку в тридцати километрах от Льгова. Когда истребители обнаружили место посадки вражеского самолета и приблизились к нему, их огнем встретил вражеский пулеметчик. Но граната, брошенная Аникановым, заставила уже неуправляемый пулемет замолчать. Истребители атаковали засевшую в самолете группу немцев. Им уйти от возмездия истребителей не удалось.
А вскоре была и вторая встреча с врагами. Со станции Артаково истребителям сообщили: на советский эшелон, продвигавшийся из Курска к фронту, налетел вражеский самолет-истребитель. Но его подбил советский воин-пулеметчик, дежуривший на площадке вагона воинского эшелона. Самолет загорелся, из него выбросились два парашютиста. Аниканов со своей группой истребителей бросился к месту, где выбросились вражеские парашютисты. Обнаружив их около деревни Фитиж, группа Аниканова внезапно напала на них, захватила обоих живьем.
С приходом во Льгов и в его окрестности оккупантов Аниканов приступил к руководству подпольной деятельностью молодежи. Начал он с объединения мелких подпольных групп во Льгове и в селах района. Так была создана Льговская подпольная организация «Молодая гвардия», насчитывавшая в своих рядах более двадцати молодых патриотов. Для удобства в руководстве подпольем Аниканов не просто так устроился на работу стрелочником на станции Льгов-1. Здесь работали многие члены «Молодой гвардии», через которых он поддерживал связь с подпольными группами, передавал им задания разведывательного и диверсионного характера. В течение зимы 1942 года подпольщикам удалось провести несколько диверсий, в результате были взорваны шесть паровозов, сожжен склад с военным имуществом противника на станции Льгов-2. Трудностью было отсутствие радиосвязи с Большой землей, не позволявшее передавать советскому военному командованию данные разведки о противнике для нанесения ударов советской авиацией по вражеским объектам и скоплениями их эшелонов с живой силой и боевой техникой на льговском железнодорожном узле.
Во второй половине апреля во Льгов прибыла разведчица штаба фронта Наталья Гриценко с документами на имя Натальи Милых. Она перешла линию фронта 12 апреля, потом две недели добиралась до Льгова, соблюдая маскировку и конспирацию, чтобы не попасть в руки врага. Перед отправкой во вражеский тыл в разведотделе штаба фронта ей сообщили адрес явочной квартиры во Льгове и о действующих в районе и на железнодорожном узле подпольщиках и молодогвардейцах, возглавляемых стрелочником Сергеем Аникановым и его комиссаром Николаем Федуловым, работающим в вагонном депо.
Встретившись с ними на явочной квартире, Наташа сообщила, что штаб фронта ожидает от них срочных сообщений о противнике, чтобы нанести авиаудары по его силам, скопившимся на льговском железнодорожном узле. Договорились об участках, которые будут разведаны подпольщиками, и где будет вести разведку Наташа. Аниканов спросил её:
— Наташа, у тебя есть радиостанция?
— Да, есть. Она спрятана в укромном месте.
И полетели в эфир от условленного отправителя — «Фиалки» — разведданные, собранные подпольщиками и Наташей.
24 апреля. С 7.00 до 22.00 из Льгова-1 на Курск прошло пять эшелонов по 35—40 вагонов и платформ. Груз: снаряды, пушки, танки, замаскированные тюками сена. Восемнадцать вагонов с живой силой, до тысячи человек, некоторые в военной немецкой форме, большинство в штатской одежде. Это украинцы, насильно угнанные на фронт. Из Курска на Киев проследовало два эшелона по 40 вагонов с ранеными гитлеровцами.
25 апреля. За ночь на Курск прошло семь эшелонов с танками, автомашинами, боеприпасами. Железнодорожный мост через Сейм, разрушенный партизанами в первые дни оккупации, восстановлен, и с начала апреля в направлении Курска непрерывно идут эшелоны. Станцию Льгов-1 прикрывают зенитные пушки. На Льгове-2 работает паровозное депо. Станция Льгов-3 разрушена. Железнодорожный мост через Сейм на брянской линии, поврежденный партизанами, скреплен цепями и весь дрожит, когда проходит поезд. На перегоне Льгов — Суджа одна колея пути снята, а в районе Курчаниново разрушены мосты и дорога не работает.
27 апреля. Во Льгове находится до полутора тысяч гитлеровцев. В рабочем поселке станции Льгов-1 расположился саперный батальон. В здании средней школы теперь школа младших офицеров, до полутораста человек. На бывшем сахарном заводе — склады обмундирования и другого военного имущества. В Пенах полно немецких войск, там же штаб запасного полка. В Быканово — батальон, в селе Медвенском — полк 162-й пехотной дивизии с опознавательными знаками — полумесяц с крестом. В слободе Белой тыловые подразделения беспрерывно подвозят продовольствие из города Сумы в Ивню, где на сахарном заводе устроены крупные продовольственные склады.
В ночь на 1 мая. Скупое сообщение «Фиалки»:
«Вечером 1 мая… через Морозов Лог вышла к Аринкину хутору и прибыла к месту постоянной службы…»
«Фиалка» оперативно доставляла через эфир важные разведданные штабу фронта. Они очень пригодились: в первых числах мая 1942 года советская авиация разбомбила крупное скопление немецких эшелонов на льговском железнодорожном узле.
А Наташа после этого больше двух недель не встречалась с подпольщиками. Аниканов предположил, что она перешла линию фронта, чтобы получить в разведотделе штаба фронта подробные указания о ее действиях в тылу врага летом и осенью 1942 года. Видимо, так оно и было. Самое трудное и ответственное для солдата секретной службы Натальи Гриценко предстояло впереди…
Оно началось 20 мая 1942 года, когда она и радист Саша Рябов выпрыгнули из самолета и на парашютах спустились во Льгове, а Рябов отправился в Коренево, где ему надо было передавать по рации шифротелеграммы «Фиалки» и внедриться на службу в кореневскую полицию…
Вечером 20 мая в дом Федуловых зашла Наташа. Николай встретил ее удивленно и радостно.
— Здравствуй, здравствуй, Наташа. Мы были очень обеспокоены твоим исчезновением. Поздравляю, Наташа, поздравляю! — Он имел в виду, что их разведданные, переданные Наташей по рации штабу фронта, были успешно реализованы фронтовой авиацией, разбомбившей в начале мая льговский железнодорожный узел. Но распространяться об этом даже при родителях Николай не имел права.
— Здравствуй, Николай. Это вас и Сергея поздравлять надо, — ответила девушка. Она имела в виду, что в шифрограмме в штаб фронта, переданной в конце апреля, она сообщила важные разведданные о скоплении воинских эшелонов, о состоянии противовоздушной обороны, которые собрали Аниканов, Федулов и их товарищи-молодогвардейцы.
— Наташа, давненько ты не появлялась и вдруг как с неба свалилась, — обратилась к ней Ольга Ивановна, мать Николая.
— Не могли бы вы пойти со мной, чтобы перенести кое-какие вещи? — обратилась Наташа к Ольге Ивановне.
— Пойдем, коли надо.
Они пошли в лесные посадки, что около железнодорожного полотна. Оттуда принесли парашюты, завернутые тряпками. Ольга Ивановна спросила:
— Не одна, что ль?
— С радистом.
Ношу захоронили, и девушка ушла. За ночь добралась до Коренева. И снова понеслись в эфир позывные «Фиалки», но теперь уже отправляемые радистом Сашей Рябовым из Коренева.
С тех пор Наташа Милых (фактически Гриценко) являлась активным членом Льговской подпольной организации «Молодая гвардия»…
22 июня поздно вечером льговские подпольщики собрались в доме Николая Погребняка на собрание. Открывая его, Сергей Аниканов сказал:
— Прошел год с того дня, когда Гитлер отправил свои войска, чтобы совершить внезапное вероломное нападение на нашу Родину. Он рассчитывал за несколько недель поставить наш народ на колени. Не вышло. Гитлеровский план окружения и захвата Москвы провалился. Наша родная Красная Армия уверенно ведет новые бои и сражения. Ей помогает в этом весь советский народ. — Продолжая выступление, Сергей обратился к собравшимся подпольщикам: — У нас на Льговщине активно действует подпольная организация «Молодая гвардия». Являясь ее бойцами, каждый из нас все равно, что красноармеец на фронте, только на невидимом, на подпольном, и собрались мы сегодня здесь, чтобы сказать о своей верности Отечеству, о том, что и впредь, не щадя жизни своей, будем бороться против ненавистного врага и его фашистского «нового порядка».
Собрание приняло текст клятвы льговских молодогвардейцев:
КЛЯНУСЬ БЫТЬ ЧЕСТНЫМ, ХРАБРЫМ, ДИСЦИПЛИНИРОВАННЫМ, БДИТЕЛЬНЫМ БОЙЦОМ, ДО ПОСЛЕДНЕГО ДЫХАНИЯ ПРЕДАННЫМ СВОЕМУ НАРОДУ, СВОЕЙ РОДИНЕ. КЛЯНУСЬ БОРОТЬСЯ С ВРАГОМ В ЕГО ТЫЛУ МУЖЕСТВЕННО, С ДОСТОИНСТВОМ И ЧЕСТЬЮ, НЕ ЩАДЯ СВОЕЙ КРОВИ И САМОЙ ЖИЗНИ ДЛЯ ПОЛНОЙ ПОБЕДЫ. ЕСЛИ ЖЕ ПО ЗЛОМУ УМЫСЛУ Я НАРУШУ ЭТУ МОЮ ТОРЖЕСТВЕННУЮ КЛЯТВУ, ТО ПУСТЬ ПОСТИГНУТ МЕНЯ СУРОВАЯ КАРА СОВЕТСКОГО ЗАКОНА, НЕНАВИСТЬ И ПРЕЗРЕНИЕ ТРУДЯЩИХСЯ.
При тусклом свете каганца один за другим подходили к столу присутствовавшие на собрании и ставили подписи под текстом клятвы.
По второму вопросу повестки дня собрания попросила слова для выступления член подпольной группы Наталья Милых (о том, что она советская разведчица, знали только Аниканов и Федулов). Наташа говорила о том, что надо делать, где и как действовать мелким подпольным группам, входящим в организацию молодогвардейцев. Она обратила внимание присутствовавших на собрании на то, что вражеские эшелоны идут один за другим без графика и вне расписания. О поездах, которые находятся на линии, известно лишь узкому кругу служащих диспетчерской. Этот ответственный участок работы фашисты не доверяют русским, на всех основных постах находятся немцы. По теперь там есть наш надежный человек. Переводчицей в диспетчерскую удалось устроить Валю Нифонтову. Она неплохо знает немецкий язык. Ей и карты в руки, — сказала Наташа в конце своего выступления.
Собрание постановило:
— Взорвать мост на участке Большие Угоны — Лукашевка, чтобы окончательно парализовать дорогу Льгов — Курск.
— Усилить диверсии на других железнодорожных линиях.
— Просить штаб фронта сбросить на парашюте мины, взрывчатку к ним, автоматы с патронами.
Не всем планам льговских подпольщиков было суждено осуществиться. Неизвестный подлый изменник Родины выследил и предал молодых патриотов.
В августе 1942 года первыми были схвачены молодогвардейцы Николай Погребняк, электромонтер вагонного депо, подросток Павлик Грудинкин, активный «почтальон» молодогвардейцев, доставлявший в села сброшенные самолетами центральные газеты и листовки, а также местные листовки, размноженные на пишущей машинке под руководством учителя Василия Алексеевича Корнюшкина девчатами-подпольщицами. А Павлик Грудинкин разносил все это по селениям «по разнарядке» комиссара Федулова.
На второй день были арестованы Николай Федулов, а через несколько дней в гестапо оказались Зина Обыденных, Маруся Бородина, Маша Грудинкина, Анна Антоновна Обыденных — мать Зины Обыденных. Через несколько дней под утро прямо в постели гестаповцы схватили Толика Марминова, тогда же арестовали соседку Валю Нифонтову. В то же утро увезли в гестапо Сергея Аниканова. При обыске у него нашли и взяли как вещественные доказательства компас и топографическую карту Льговского района.
После ареста Аниканова грузовик карателей со схваченными молодогвардейцами прибыл на улицу Донецкую, здесь арестовали Николая Чефранова. Потом гестаповцы оцепили дом Ильяшовых, схватили Симу Ильяшову.
20 августа были выслежены карателями и арестованы Надя Горлова, Андрей Галушкин, Василий Алексеевич Корнюшкин, который в подпольной организации был руководителем выпуска и распространения местных листовок среди населения. Это он «учил» девочек-подпольщиц при размножении делать как можно больше ошибок, чтобы гестаповцы не догадались, кто же готовит и распространяет листовки среди населения.
Через несколько дней фашисты арестовали Михаила Сеина, Шуру Литвинову и ее двоюродную сестру Марию Литвинову. В числе последних схваченных гестаповцами были Иван Николаев, Николай Токарев, Сергей Брусенцев, Коростелев Василий. Всего было арестовано двадцать два молодогвардейца.
Как только фашисты арестовали почти всех молодогвардейцев, их дело было выделено в разряд особо важных, его повела окружная военная комендатура, расположенная в соседнем городе Рыльске. В конце августа 1942 года всех арестованных молодогвардейцев перевели из Льгова в рыльскую тюрьму…
В результате послевоенных поисков стало известно: 19 сентября 1942 года после жестоких пыток двадцать, два льговских подпольщика расстреляны фашистами за зданием рыльской тюрьмы…
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 мая 1965 года все они посмертно награждены боевыми орденами. Во Льгове 19 сентября 1992 года, в день 50-летней годовщины смерти героев, им открыт памятник, а у места казни в Рыльске установлена мемориальная доска, на которой золотыми буквами высечены имена и фамилии отважных советских патриотов.
Посмертно награжденных молодогвардейцев назову поименно:
Аниканов Сергей — руководитель льговских молодогвардейцев.
Члены льговской подпольной молодежной организации: Бородина Мария, Брусенцев Сергей, Галушкин Андрей, Горлова Надежда, Грудинкина Мария, Грудинкин Павел, Ильяшова Серафима, Корнюшкин Василий, Коростелев Василий, Литвинова Александра, Литвинова Мария, Марминов Анатолий, Николаев Иван, Нифонтова Валентина, Обыденных Анна, Обыденных Зинаида, Погребняк Николай, Сеин Михаил, Токарев Николай, Федулов Николай, Чефранов Николай.
Их фотопортреты на стенде музея Дома пионеров во Льгове напоминают посетителям о героической борьбе молодых льговских патриотов с гитлеровцами в 1941—1943 годах. К сожалению, в моей повести есть только одно фото — командира льговских молодогвардейцев Сергея Аниканова. Все присланные ксерокопии фото подпольщиков оказались некачественными для их иллюстрации в книге.
Среди посмертно награжденных молодогвардейцев значится Коростелев Василий. Но пионерам-поисковикам не удалось найти его фото. Поэтому его портрета в пионерском музее нет.
Читая записи поисковика С. А. Масленникова, хранящиеся в музее молодогвардейцев, я узнал о 20-летнем Васильке Коростелеве и его боевых друзьях следующее.
«…Вася Коростелев и его товарищ Павел Грудинкин в подпольной молодежной организации были надежными «почтальонами». Это они получали от руководителей молодогвардейцев советские газеты и сводки Совинформбюро и передавали их для размножения в «типографию», в которой были две пишущие машинки. Они же доставляли в села и деревни размноженные листовки, статьи из московских газет, сводки о боевых действиях Красной Армии на фронтах…»
В своих поисковых записях о льговских подпольщиках С. А. Масленников сообщает и о других событиях. Читатель узнает о них, прочитав отрывок из записей поисковиков, помещенный мною в книгу «В тылу врага».
«…В селе Шерекино, сросшемся новыми постройками со станцией Льгов-1, на улице Полевой жили братья Коростелевы — Миша и Василек. У обоих была страсть — голуби. Старшего, Мишу, по сообщению старосты, скоро должны отправить на каторжные работы в Германию. Сообразительный Василек отправился к казарме путейщиков… Почти рядом с ней росла березка, а возле нее камень, обросший мхом… Он сует под камень скомканный листок бумаги и быстро возвращается назад. А под вечер он увидел на голубятне сизого голубка, которого он несколько дней назад отнес в путейную казарму. Летучий связной доставил Коростелевым важную новость. С его ножки сняли кусочек папиросной бумаги. Сообщалось: «Мишу спасем»… А вскоре Наташа Милых сопроводила Мишу к партизанам, в Банищанский лес…»
Советская разведчица, выполнявшая в тылу врага задание разведотдела штаба фронта, активно участвовавшая в деятельности льговской подпольной организация «Молодая гвардия» Наталья Алекееевна Гриценко, чудом не оказавшаяся в лапах фашистов, тоже была награждена орденом Отечественной войны. Две ее фотокарточки есть в музее Льговского Дома пионеров.
После гибели молодогвардейцев Наташа перебралась в Коренево. Здесь она была до конца декабря 1942 года. Вместе с радистом Сашей они вели разведку и передавали по рации от «Фиалки» разведданные в штаб фронта. Но быть в Коренево ей стало опасно. Саша сообщил ей, что в полицию поступил донос: она часто и надолго отлучается из села. Он посоветовал ей пойти навстречу своим. Перед Новым годом она ушла из Коренева, чтобы вернуться в разведцентр фронта.
Было бы несправедливо не сообщить о радисте Саше Рябове, много сделавшем для успешной работы льговских молодогвардейцев и для спасения многих партизан и льговских патриотов от возмездия фашистских карателей.
В поселке Коренево его знали как полицейского Рябых, уроженца Курска. Помогли мне в составлении рассказа о нем записи поисковика С. А. Масленникова, хранящиеся в музее Льговского Дома пионеров.
Начну с того, что Саша после окончания десятилетки собирался учиться в институте связи, но не получилось. С аттестатом зрелости он пришел в радиошколу Осоавиахима. Уже шла война с фашистами, когда он окончил радиошколу. Ее выпускники стали просить военкомат об отправке на фронт. Вместе с другими товарищами по радиошколе он был зачислен в военную школу радиосвязистов. 20 мая 1942 года бывалая разведчица и Рябов были доставлены на самолете в Курскую область, на парашютах они приземлились в районе Льгова.
В кармане у Саши паспорт на имя Рябых и «аусвайс» — пропуск, подготовленное заявление начальнику кореневской полиции, в котором говорилось о «беспредельном желании верой и правдой служить фюреру».
И начальник полиции Тафиловский без лишних формальностей принял Рябых на службу в полицию. Почти сразу возник казус. Тафиловский сам оказался из Курска, обрадовался встрече с «земляком», стал расспрашивать, как там дела идут. Саша только и мог сказать: «Давненько уж оттуда… Как осенью дом попал под бомбу, бродил погорельцем по деревням…»
А вскоре Саше удалось спасти партизана-разведчика. Было это так. Кто-то донес в полицию: в доме Цыганковых на Красноармейской улице пришлый человек, как видно, из леса. Туда срочно прибыли староста и посланный Тафиловским «полицай» Рябых.
— Прячешь партизана? — заорал, подступив к хозяйке, староста.
Саша тем временем забрался на чердак, служивший хозяевам и сеновалом.
— Ну, что там? — окликнул его староста, успевший уже обследовать дом. И тоже пытался взобраться на чердак.
— Нет никого! — ответил Саша, спускаясь вниз.
Староста и полицай ушли. Партизанский разведчик Григорий Иванович Шульгин спрыгнул с чердака. Хозяйке сказал: на чердаке полицай шепнул ему: «Спокойней, все в порядке!».
До последних минут своей жизни Шульгин мысленно благодарил молоденького «полицая», ради него рисковавшего своей жизнью.
А Тафиловский был доволен подчиненным, стоявшим в его кабинете навытяжку, евшим глазами своего начальника. Могло ли прийти ему в голову, что перед ним воин Красной Армии…
В январе 1943 года, когда фронт стал приближаться. Саша тоже пошел навстречу своим. Еле-еле добрался до них, свалился с ног: у него начался сыпной тиф.
Из госпиталя Рябов вышел первый раз за время войны одетый в военную форму. Догнал фронт. Боевым связистом принимал участие в форсировании Днепра, был награжден медалью «За боевые заслуги». После Яссо-Кишиневской операции на его груди засиял орден Красной Звезды.
Через два десятилетия после окончания Великой Отечественной войны поисковику Масленникову на его запрос пришел ответ из Подольского архива Министерства обороны: офицер Рябов (а не Рябых) родился не в Курске, а в Звенигородском районе Московской области, сейчас продолжает службу в кадрах Советских Вооруженных Сил.
Масленников отправился в Звенигородский район. Там узнал адрес воинской части, в которой служил офицер Рябов, и стал готовиться к поездке туда.
Несколько месяцев назад Сергей Анатольевич многое узнал о Рябове во время встречи с бывшей фронтовой разведчицей Натальей Алексеевной Гриценко-Завгаевой, учительствовавшей в школе совхозного поселка в трех километрах от станции Подкумок под Кисловодском.
Она поведала ему, что в операции под Яссами они с Сашей были на одном направлении, близко друг к другу, но не встречались. А Победу праздновали вместе в Софии, столице Болгарии…
Масленников приехал в воинскую часть в будничный день, заполненный военными учебными хлопотами. В штабе ему сообщили: вечером в зале Боевой славы состоится встреча бывалых офицеров с молодыми воинами, на которой будет идти разговор о приближающемся празднике Победы, о героях Великой Отечественной войны. И поисковик решил присутствовать на этой встрече, чтобы рассказать молодым воинам о герое-разведчике и радисте, действовавшем в тылу врага — Саше Рябове. И выступление Сергея Анатольевича молодые воины, да и присутствовавшие здесь офицеры слушали затаив дыхание, как слушают легенду.
Заканчивая рассказ о льговских молодогвардейцах, выражаю сердечную благодарность председателю Льговского районного Совета ветеранов войны, труда, Вооруженных Сил и правоохранительных органов Владимиру Дмитриевичу Шмарикову и руководителям музея Льговского Дома пионеров за предоставленную мне возможность ознакомиться с музейными документами о Льговской подпольной организации молодежи, руководители и бойцы которой, за малым исключением, расстреляны фашистами по доносу неизвестного предателя 19 сентября 1942 года за зданием рыльской тюрьмы.
Вечная им Слава! Вечная им Память!
О действиях фатежской подпольной группы рассказывает в воспоминаниях, переданных Совету партизан и подпольщиков в 1995 году, бывший секретарь Фатежского райкома комсомола Мусарева Екатерина Петровна, с октября 1941 года по октябрь 1942 года — член областного подпольного обкома комсомола. Здесь они в моем кратком изложении.
…В феврале 1942 года при Фатежской средней школе создана из молодых учителей и учащихся старших классов подпольная группа, руководителем которой стала Мария Глушкова. В июле 1942 года она установила связь с разведотделом штаба 1-й Курской партизанской бригады. С тех пор выполняла его задания до освобождения от оккупантов района по февраль 1943 года.
Глушкова обеспечивала постоянную связь между курской подпольной диверсионно-разведывательной группой и штабом 1-й Курской партизанской бригады.
В сентябре 1942 года Мария встретила в Фатеже группу из шести бойцов из 1-й Курской партизанской бригады. У каждого за плечами вещевые мешки с тяжелым грузом. Они принесли взрывчатку для курской диверсионно-разведывательной группы. В сопровождении Марии они доставили груз в деревню Новые Дворы, на явочную квартиру в доме Глушковых.
Оставив взрывчатку для отправки по назначению, группа партизан направилась в Хотемльский сельсовет для установления связи с братьями Чернышевыми, Петром и Никанором, оставленными руководством района для работы в тылу врага, а также с учителем местной школы Яковом Чернышевым. Все три дома были явочными квартирами для партизанских разведчиков и диверсантов. Установив связь с ними, посланцы штаба бригады передали им по толстой связке газет и листок для распространения среди населения ближайших деревень.
Семья Чернышева Петра Тихоновича чем могла, всегда помогала партизанам. В их доме часто укрывались партизанские диверсанты и разведчики, шедшие на задания или возвращавшиеся после их выполнения. Отсюда они доставляли в отряд соль и некоторые продукты, передаваемые Чернышевыми. В их доме прятали и лечили раненого летчика Шепотина, привозя из Фатежа опытного фельдшера П. Я. Чуйкова, а после излечения переправили его партизанам. Здесь часто останавливались фатежские подпольщики Ненашев и Жабоедов. Из этого дома был доставлен в партизанскую бригаду комиссар авиаполка Бубеков Павел Иванович.
Фатежские подпольщики ушли в Троснянский партизанский отряд сразу, как их выследили гитлеровские каратели. Но их уход из Фатежа оказался не менее опасным для родителей и всех членов семей подпольщиков. Мать Жабоедова ушла из Фатежа, скрывалась в деревнях. Мать Ненашева забрали в полицию, держали ее там два месяца, пытали. Потом отпустили с условием ежедневно у них регистрироваться.
Фатежская подпольная группа за период своей деятельности переправила в партизанскую бригаду 29 советских воинов-окруженцев, среди них капитан Длужицкий Константин, летчик — старший лейтенант Евграфов, майор Домбровский. Из фатежской явочной квартиры доставлялись в партизански и отряд бланки немецких паспортов, передавались важные сведения о расположении немецких воинских частей в Фатежском и соседних районах.
Комсомолец-подпольщик Гущин Анатолий по заданию командования партизанского отряда доставлял немецкие документы и паспорта, предупреждал людей, когда надо скрываться от карателей. В своих воспоминаниях, переданных в райком комсомола уже после войны, писал:
«…Большинству из нас, когда началась война, было по 16—17 лет. Теперь хочется сказать, что во всем, что делалось во имя Победы, есть и заслуга комсомольцев Фатежского района, учителей нашей школы, сумевших воспитать в нас такие патриотические качества…»
Успеху в работе подпольных молодежных групп способствовали близость к партизанским отрядам 1-й Курской партизанской бригады.
Но не обошлось без потерь. При выполнении заданий погибли некоторые подпольщики. Любовь Самойлова из деревни Новые Дворы перед войной работала учительницей в Тросне. В период вражеской оккупации она помогала партизанскому отряду доставлять бланки немецких паспортов и добывать сведения о расположении гитлеровских воинских частей. Фашисты расстреляли ее вместе с немцем, передавшим ей бланки паспортов.
Квартира подпольщицы Александры Андреевны Арбузовой была явочной, а она сама еще распространяла листовки, доставленные из политотдела 1-й Курской партизанской бригады, собирала ценные разведанные о противнике.
При выполнении одного из заданий в слободе Михайловка она была схвачена немецкими карателями и вскоре повешена. Подпольщики переправили ее малолетних дочерей Муру и Галю в детский дом, где они и выросли.
Подпольщик Александр Дмитриевич Чаплыгин за связь с партизанами гитлеровскими карателями был расстрелян вместе с матерью…
Заканчивая повествование о подпольных группах, решил сказать читателю, что в моей книге рассказывается только о наиболее крупных подпольных группах. Но в области действовали и мелкие подпольные группы, находившиеся на большом удалении от партизанских отрядов и бригад. Им приходилось действовать в трудных условиях. Некоторые из них даже не имели радиоприемников, чтобы знать обстановку на фронтах и в советском тылу и передавать ее населению в своих листовках.
Партизанские формирования не всегда имели возможность помогать таким группам: доставлять им боеприпасы, взрывчатку, магнитные мины, газеты и листовки. Этому мешали большие расстояния, которые надо было преодолевать партизанам, несущим на своих плечах нелегкие грузы. Трудно было найти безопасный маршрут, где бы не рыскали гитлеровцы и их прислужники — предатели-полицейские.
Советская военная авиация могла сбрасывать грузы на парашютах только в местах, охраняемых партизанскими отрядами и бригадами, что подпольным группам было не под силу. Да и радиосвязи у них ни с партизанскими отрядами и бригадами, ни со штабами партизанского движения фронтов не было.
Поэтому подпольные организации и группы, действовавшие на больших расстояниях от партизанских формирований, стремились захватить у противника оружие, патроны, гранаты, взрывчатку, чтобы громить врага захваченными у него средствами. И это многим удавалось.
В труднейших условиях они делали все, чтобы внести и свой вклад в победу над врагом.
Шаталова Фира Сергеевна, связная командования Тимского партизанского отряда.
1944 г.
Бычков Алексей Стефанович, командир Тимского партизанского отряда.
1941 г.
Маликов Александр Стефанович, командир Беловского партизанского отряда.
Козубовский Юлиан Адамович, хирург, руководитель подпольной группы медиков в Курске.
1943 г.
Крохин Иван Дмитриевич, комиссар Кореневского партизанского отряда с сыном Валентином.
1940 г.
Бюст Валентину Крохину в пос. Коренево, установлен в 1977 году.
Бабкин Павел Павлович, руководитель подпольной диверсионно-разведывательной группы в Курске, во время вручения ему ордена Отечественной войны.
Март 1943 г.
Бабкин Павел Павлович, член диверсионно-разведывательной группы, справа, после вручения ему ордена Красной Звезды.
Март 1943 г.
Семья подпольщиков Бабкиных: 1-й ряд, слева: Павел Павлович, глава семьи, руководитель подпольной диверсионно-разведывательной группы: его жена Зинаида Ильинична и Люба, их дочь — члены группы. 2-й ряд: братья, слева — Павел, справа — Евгений.
1965 г.
Коровина Евгения Калинковна, хирург, член подпольной группы медиков в Курске, с дочерью Таней.
1943 г.
Матяшова Нина Георгиевна, хирургическая медсестра, член подпольной группы медиков в Курске.
1943 г.
Аниканов Сергей, руководитель Льговской подпольной организации «Молодая гвардия».
1940 г.
Памятник льговским молодогвардейцам. В канун 60-летия Победы память героев-партизан почтили льговские пионеры
2005 г.
Штаб создан Государственным Комитетом Обороны СССР 30 мая 1942 года. Его начальником назначен член Военного Сонета фронта, первый секретарь Орловского обкома партии А. П. Матвеев.
Тогда же были сформированы штабы партизанского движения ряда других фронтов. Это позволило улучшить обеспечение партизан оружием, боеприпасами, средствами радиосвязи. В результате повысилась эффективность партизанских действий в интересах войск фронтов.
Бывший начальник штаба партизанской кавалерийской бригады имени Котовского И. М. Забродин и я, его бывший помощник, попрощались с Исаевым, Федотовым и Стариковым, отбыли в Елец, в распоряжение штаба партизанского движения фронта.
В Курске мы увидели много разрушенных здании, в том числе медицинского института и железнодорожного вокзала. Вокзал был полностью разрушен вражеской авиацией. Его службы размещались в чудом уцелевших привокзальных строениях, наспех приспособленных для этого.
В Ельце нас принял заместитель начальника штаба партизанского движения фронта полковник Польский. Он побеседовал с Забродиным, а меня лишь шутя спросил:
— Товарищ Гусев, освоили вы кавалерийскую службу?
Я ответил:
— Товарищ полковник, проблем не возникало.
После краткой беседы с нами Польский объявил о назначениях:
— Капитан Забродин поступает в мое распоряжение, на должность старшего офицера оперативного отдела, а товарищ Гусев назначен на офицерскую должность в 5-й отдел, начальником которого является подполковник Красиков. На товарища Гусева направлено представление в Центральный штаб о присвоении ему офицерского звания.
Потом меня принял заместитель начальника отдела кадров штаба майор Завалий Максим Сидорович.
В его разговоре преобладала украинская «мова». Вот и сейчас, выслушав меня, он произнес, улыбаясь:
— Начнем с того, шо оформим тоби удостоверение и пропуск. Зайдэшь к пидполковнику Потапенко, у него в подчинении наш штабной фотограф. Вин разом сфоторафируе и выдаст тоби малюсеньки фотокарточки. С ними прыдешь до менэ.
В тот же день я получил новое удостоверение личности и пропуск на право хождения по городу в ночное время, оба подписанные полковником Польским. Вручая их мне. Завалий напутствовал:
— Ночью одному ходыть по городу опасно, даже с этим пропуском. А зараз пидешь к пидполковнику Красикову, вин уже ждэ тебе. Желаю успеха, — он пожал мне руку. Я решил спросить:
— Максим Сидорович, а какие функции у 5-го отдела?
— О, цэ велыки функции! — воскликнул он и объяснил: — 5-й отдел обеспечивает партизанские формирования, действующие во вражеском тылу, оружием, боеприпасами и всем необходимым для ведения боевых действий. А детально тоби расскаже Константин Алексеевич Красиков.
Некоторое представление о 5-м отделе я уже имел, здесь получал в мае документы на сопровождение груза в бригаду имени Котовского.
Начальник 5-го отдела подполковник Красиков Константин Алексеевич уже ждал меня. Ему сообщили из отдела кадров о назначении меня на вакантную должность. Зайдя в его небольшой кабинет, я доложил ему, как это положено по воинскому уставу, о прибытии для прохождения дальнейшей службы.
— Знаю! Здравствуйте, Павел Васильевич! — он встал, пожал мне руку и предложил сесть. — Я знакомился с вашим личным делом, но все же прошу коротко рассказать о себе: об учебе и работе до призыва, в Красную Армию, о службе в ней перед войной, о пройденных за два с лишним года фронтовых дорогах и партизанских тропах.
Я коротко рассказал ему о себе, а потом слушал его.
— В нашем отделе вам, бывшему партизану, поручаю отправку в партизанские соединения оружия, боеприпасов и другого снаряжения и имущества. Нашему отделу, имеющему теперь в своем составе бывшего, совсем не рядового партизана, будет намного легче понимать немногословные радиограммы-заявки партизанских командиров. — Потом он подробно проинформировал о немногочисленном составе отдела, о базах, связях с военной авиацией, обеспечивающей доставку грузов для партизанских формирований. Из этой встречи с подполковником Красиковым я глубже понял важность и сложность задач отдела, мою роль в нем.
Наш разговор подходил к концу. В кабинет вошел высокий стройный лейтенант, наверное постарше немного меня по возрасту. Он доложил:
— Товарищ подполковник, лейтенант Соколюк из служебной командировки возвратился, — и, улыбнувшись, продолжил: — Без происшествий и без нарушений воинской дисциплины.
— Потом, потом доложишь, Василий Михайлович! Здравствуй! Вот познакомься с твоим коллегой, — Красиков представил меня Соколюку, кратко сообщил ему о моем назначении в отдел. Мы обменялись рукопожатиями. Красиков пояснил мне:
— В нашем отделе Василий Михайлович обеспечивает поступление от предприятий-изготовителей и от фронтового интендантства боеприпасов, вооружения, военного снаряжения, медикаментов и всего другого, необходимого партизанским соединениям и отдельно действующим отрядам. Вы будете «расходовать» все это, то есть отправлять партизанским формированиям по их заявкам и сообщенным координатам. — Закончив разговор со мной, он обратился к Соколюку:
— А теперь мы вас слушаем, Василий Михайлович.
Соколюк доложил Красикову о результатах командировки и внес ряд предложений для обращения в Центральный штаб партизанского движения и в некоторые министерства о выполнении графика поставки нашему штабу вооружения и боеприпасов.
Рассмотрев с Соколюком все вопросы, связанные с результатами его командировки. Красиков поручил ему показать мне хозяйство отдела. Я увидел постройки вековой давности, обнесенные кирпичным забором. Складские помещения, построенные для хранения мобилизационных запасов, были забиты ящиками с вооружением и другим военным имуществом. В гараже стояло около десятка грузовиков, а в пристройке к нему размещалась авторемонтная мастерская. После осмотра всего этого я подумал, что только для партизан Брянщины надо иметь гораздо большие запасы. Я спросил Соколюка:
— Вот это и все хозяйство нашего отдела?
Соколюк ответил:
— Нет, далеко не все. Это лишь его пятая часть. Основная наша база находится в городе Лебедянь, в сотне километров отсюда. Там два огромных склада, а недалеко от города дислоцируется авиационный полк, обслуживающий нас. Там же небольшой аэродром «Подскок», с которого самолетами отправляются в тыл врага наши грузы партизанским соединениям. Тебе большую часть времени придется проводить там, — сообщил мне Соколюк.
Как и большинство штабных офицеров, Василий Михайлович тоже жил в общежитии штаба. В один из вечеров мы встретились с ним в коридоре, у единственного на этаже репродуктора. Как и многие, мы пришли послушать вечерние новости из Москвы. Это было в конце июля 1943 года.
Из сообщения, прозвучавшего в тот вечер по радио, мы поняли, что войска Брянского фронта, усиленные 3-й танковой армией генерала Рыбалко П. С., уверенно продвигаются к Орлу. С ним успешно взаимодействуют войска Центрального фронта, ведущие наступление на Кромы. Сообщалось о массовых и одновременных действиях партизанских соединений на железных дорогах Орловской, Черниговской, Смоленской, Гомельской и Витебской областей.
После краткого обмена мнениями об услышанном по радио мы с Соколюком пришли к выводу об изгнании врага из Орла в ближайшие дни. Соколюк тогда сообщил мне:
— Только что с подполковником Красиковым были у полковника Польского. Завтра снова убываю в командировку. Надо потормошить уральские заводы, чтобы ускорили отгрузку по разнарядке для нас боеприпасов и взрывчатки, а то наши запасы не позволяют полностью выполнять заявки партизанских командиров, получивших задания на проведение запланированных операций. — Помолчав немного, он продолжил: — Прислан я сюда после окончания спецкурсов, чтобы в составе группы минеров-подрывников отправиться в тыл врага на усиление партизанской бригады. А полковник Польский оставил меня здесь. Вот и «воюю» уже почти год в своем тылу. Не раз просил полковника забросить меня во вражеский тыл, а он мне каждый раз отвечает одно и то же: «Ты здесь нужен не меньше, чем в рядах партизан».
— Ему виднее, кто и где больше принесет пользы, — постарался я успокоить Соколюка.
В первых числах августа Красиков сообщил мне, что завтра он и я должны выехать в Лебедянь, чтобы организовать отправку оружия и боеприпасов в тыл врага. Три самолета идут с посадкой, а четвертый сбросит небольшой груз под Новозыбковом. Там действует бригада, пока не имеющая площадки.
Мы пошли в оперативный отдел штаба, чтобы детально ознакомиться с радиограммами-заявками: кому, куда, чего и сколько надо отправить. Заместитель начальника оперативного отдела подполковник Потапенко сообщил нам, что командиру авиаполка об этом отправлена радиограмма. Он проинформировал нас о днях и часах вылета каждого самолета с аэродрома под Лебедянью, согласованных с авиационным командованием фронта. Как только были получены нужные сведения, Красиков поторопил меня:
— Надо срочно оформить накладные и заявку на отправку этих грузов, идем к себе, — и мы тут же отправились в наш отдел.
Я и сотрудник отдела Богунов оформили накладные на отправку со складов базы Панского в Лебедяни, а Красиков в это время продиктовал машинистке заявку авиационному полку на доставку в тыл врага заявленных грузов четырьмя самолетами с посадкой. Как только заявка была отпечатана, Красиков поспешил к полковнику Польскому, чтобы тот подписал ее.
На следующий день, ранним утром, подполковник и я отправились в Лебедянь на грузовой «полуторке» с крытым кузовом. Шофер — уже немолодой солдат дядя Миша, как называл его Красиков, хотя сам был моложе его всего лишь на десяток лет. Посматривая на начальника, шофер «выжимал» из «полуторки» все возможное, чтобы выполнить желание Красикова — стокилометровку за два часа.
Прибыв без дорожно-транспортных происшествий к назначенному часу в Лебедянь, дядя Миша лихо подкатил к церкви, находящейся почти в центре этого небольшого уютного города.
— Вот здесь наша главная база, а за городом, в гараже бывшей автобазы строителей, находится большой склад, — объяснил мне подполковник.
На паперти, перед входом в основное помещение церкви, Красиков снял фуражку, посмотрел, следую ли его примеру я. Увидев, что я тоже снял свой головной убор, он, по-доброму улыбнувшись, сообщил мне:
— Одна из кладовщиков у Панского, Матрена Федоровна, дочь ныне покойного старосты церкви, блюдет здесь церковный порядок: не позволяет в церкви находиться в головных уборах, громко разговаривать, смеяться, балагурить, тем более ругаться, курить. Особенно она придирчива к солдатам, бывающим здесь и выполняющим погрузочно-разгрузочные работы. Я поддерживаю ее всегда, и она довольна этим.
Как только мы вошли в церковь, женщина, мывшая полы, бросила тряпку и побежала куда-то. Красиков крикнул ей вслед:
— А где же товарищ Панский?
— Я его позову, только не кричите так громко в церкви, — ответила она и скрылась за штабелями с военным имуществом.
Моментально появился лейтенант отставного возраста. На нем была гимнастерка старого образца с «кубарями» в петлицах воротника.
— Здравствуйте, Константин Алексеевич! Рад вас видеть! — по-штатски встретил лейтенант интендантской службы своего начальника отдела, подполковника. Как мне тогда показалось, Константин Алексеевич не придает значения тому, как к нему обращаются подчиненные. Но после убедился, что я не во всем был прав.
— Константин Алексеевич, предстоит большая отправка? — спросил Панский. Тот ему ответил:
— Об отправке чуть позже. Сначала покажи нам, товарищ Панский, что добавилось за неделю, с тех пор, как я был здесь, — потребовал начальник отдела.
Первое, что мне бросилось в глаза: главное церковное помещение, в котором по праздникам собиралось более пятисот прихожан, сейчас забито штабелями с разным военным снаряжением, медикаментами и продовольствием. Между штабелями предусмотрительно оставлены узкие проходы, позволяющие заносить или выносить тяжелые, громоздкие ящики.
Рассматривая штабель, в котором были ящики с толом, Красиков возмущенно спросил Панского:
— Товарищ Панский, почему вы взрывчатку храните в этом складе, в центре города, да еще в церкви?
Волнуясь, Панский сбивчиво объяснил:
— Вчера пришлось сюда сгрузить… Время было уже позднее… Водители грузовиков и солдаты упросили меня разгрузиться здесь. Но я временно оставил здесь эту проклятую взрывчатку. Простите меня, старого дурака, пожалуйста…
— Товарищ Панский, у нас уже был с вами разговор на эту тему. Тогда вы покаялись, даже побожились, что больше не нарушите правила хранения взрывчатки. И все нарушили. — Помолчав, он продолжал: — Получите строжайшее взыскание. Я не уверен, что руководство штаба оставит вас после этого в занимаемой должности! — Красиков произнес все это так возбужденно, что можно было не сомневаться в его решении просить руководство штаба принять именно такие строгие меры к нему, вплоть до отстранения от занимаемой должности.
— Константин Алексеевич, товарищ подполковник! Сегодня вечером я отправлю взрывчатку в загородный склад. А там она хранится изолированно от всего остального. — Панский произнес это так раскаянно, что нельзя было не заметить его мольбы о снисхождении к нему.
— Если узнает Матрена Федоровна, что вы храните в церкви взрывчатые вещества, она поднимет против вас верующих жителей города, тогда не только вам, но и мне несдобровать. Склад взрывоопасных веществ в центре города! Вы об этом подумали? — еще возмущеннее произнес это Красиков. Он продолжил: — Не сегодня вечером, а сейчас же, товарищ Панский, вызовите грузовик с охраной и отправьте взрывчатку в загородный склад.
— Есть, товарищ подполковник! — четко, по-военному отреагировал Панский на приказание начальника. Красиков продолжил:
— А теперь, товарищ Панский, слушайте задачу сегодняшнего дня: подготовьте к отправке на аэродром грузы вот по этим накладным, — он передал их Панскому. — Через два часа в ваше распоряжение прибудет десять грузовиков с командой солдат для погрузки и охраны всего этого в пути следования на аэродром. К семнадцати часам все обозначенное в накладных должно быть доставлено на аэродром при вашем личном сопровождении. Я и товарищ Гусев к тому времени будем там. — Распорядившись, Красиков направился к выходу, показав мне рукой, чтобы я следовал за ним.
Мы сразу поехали на аэродром. Там же базировался и авиаполк, обслуживавший наш штаб. Шофер, хорошо знавший маршрут, состояние дороги и вероятные места скопления автотранспорта, старался уложиться во время, отведенное Красиковым. Через полчаса мы уже были на аэродроме.
В диспетчерской аэропорта Красикову сообщили: три транспортных самолета для рейсов с посадкой и один без посадки готовятся к вылету в тыл врага. Красиков, в свою очередь, сообщил диспетчеру потребность в грузовиках для доставки грузов из Лебедяни на аэродром, численность команды для погрузочно-разгрузочных работ и охраны грузов в пути следования. Диспетчер связался по внутреннему телефону с командиром роты аэродромного обслуживания, распорядился о направлении в Лебедянь грузовиков и солдат.
Убедившись, что подготовка к ночному полету в тыл врага самолетов ведется, грузовики и солдаты в Лебедянь уже отправлены. Красиков решил ознакомить меня с аэродромом.
Это было невспаханное поле, около квадратного километра. С трех его сторон были недавнишние лесопосадки, а с юга — большая дубрава протяженностью не менее километра. Через полчаса я увидел истинные границы аэропорта. А было это так. Вдруг из-за дубравы показался самолет «У-2». Световые сигнальные точки на поле обозначили взлетно-посадочную полосу и прилегающую к ней местность. Самолет приземлился. Как только из него вышли двое военных, он занял свое место в ряду «собратьев» на отведенной им стоянке, примыкавшей вплотную к дубраве в ее западной части. Поодаль от стоянки самолетов размещались автозаправщики, а еще дальше — грузовой и прочий автотранспорт полка. С востока на опушке дубравы размещались палатки штаба полка и его служб, а в центре опушки — палатки роты аэродромного обслуживания.
Лишь две палатки служб полка имели свои опознавательные знаки: медсанчасть — с красным крестом, столовая — круг с нарисованными в его центре ложкой и вилкой.
Как только приблизился обеденный час, в столовую потянулись работники штаба и аэродрома. Мы тоже пошли, чтобы подкрепиться. Дядя Миша, наш шофер, уже бывавший здесь много раз, ожидал нас. Как только переступили ее порог, почувствовали аппетитный запах из кухни. Заметив нас, к нам подошла заведующая столовой в белоснежных куртке и колпаке.
— Здравствуйте, Константин Алексеевич, дядя Миша и молодой человек, которого я вижу здесь впервые! — обратилась она ко всем нам. Красиков представил ей меня, сообщив, что я теперь буду бывать здесь часто. Она усадила нас за свободный стол. Обслужили нас быстро.
— Кормят здесь неплохо, — высказался дядя Миша, допивая компот.
— Это ведь столовая для летчиков. Поэтому и нам иногда перепадает редкая по теперешним временам вкуснятина, — пояснил Красиков не столько дяде Мише, сколько мне.
После обеда Красиков и я отправились в штаб авиаполка. Как я догадывался, Константин Алексеевич намерен познакомить меня с командованием полка, поскольку в дальнейшем я буду один приезжать сюда для отправки самолетами боеприпасов и снаряжения партизанским соединениям и отрядам.
Ровно в 17.00 к аэропорту подкатила колонна грузовиков из Лебедяни. Лейтенант Панский доложил Красикову о доставленных грузах для отправки в тыл врага. И тут же сообщил о перевезенной из церкви взрывчатке в загородный склад. Красиков воспринял последний доклад Панского молча, что говорило о том, что его мнение о степени наказания Панского не изменилось.
Как только на автодорожке аэропорта появилась колонна грузовиков, от автостоянки отделились три транспортных самолета и остановились рядом с взлетно-посадочной полосой. К каждому из них приблизилось по три грузовика для разгрузки. Солдаты приступили к загрузке самолетов, перетаскивая тяжелые и не очень тяжелые ящики из грузовика на крутящийся лентопогрузчик, увозивший их внутрь лайнера.
Десятая «трехтонка» подкатила к самой последней палатке их первого ряда, в котором размещалась рота аэродромного обслуживания. Солдаты начали перетаскивать ящики из грузовика в палатку. Красиков пояснил мне, что в этой палатке упаковываются вооружение и другие предметы в специальные мешки, которые сбрасываются с самолета на парашютах. Вспомнив, как такие мешки на парашютах осенью 1942 года сбрасывали нашей бригаде, я рассказал об этом подполковнику:
— Мне приходилось наблюдать, как сбрасываются грузы на парашютах в таких мешках. Это было под Хинелью. Тогда же к нам на парашюте спустился авиационный специалист для организации и оборудования в хинельской партизанской зоне аэродрома для посадки и взлета самолетов. Как только он был готов, советские самолеты приземлялись с грузами для нас, а обратными рейсами увозили раненых и больных партизан, детей и стариков.
— А как упаковываются в специальные мешки отправляемые партизанам грузы, ты не видел. Пойдем посмотрим, — Красиков направился в палатку, а за ним и я.
В палатке я увидел: все выгруженное из грузовика было аккуратно разложено по ее середине в виде неширокой линии от входа и до противоположной стороны палатки. С той и с другой сторон уложенных в линию ящиков на земляном полу разложены раскрытые брезентовые упаковочные мешки.
Солдаты-мужчины упаковывали самые тяжелые предметы. Я наблюдал, как ловко они извлекали из оружейных ящиков автоматы, упаковывали их в непромокаемую бумагу, укладывали в упаковочные мешки. Солдаты-девушки упаковывали патроны, перевязочные средства, сухари, консервы. С помощью ломиков и гвоздодеров они вскрывали деревянные ящики с патронами в картонных коробках и заполняли ими упаковочные мешки. Консервы укладывались без упаковочной тары, а сухари — в бумажных мешках.
В каждый упаковочный мешок вкладывался упаковочный лист, в котором указывалось наименование упакованных предметов и их количество. Металлические «змейки» не только плотно закрывали упаковочные мешки, но и не пропускали в них влагу.
Не прошло и часа, как содержимое деревянных ящиков было упаковано, а затем так же быстро погружено в ожидавшую у палатки «трехтонку», грузовик сразу же отправился к четвертому самолету. Здесь все было перегружено из автомашины в самолет.
Наблюдая за этим, я высказал подполковнику Красикову свое мнение:
— Дорогое это удовольствие, товарищ подполковник. Огромный труд людей, немало дорогостоящих материалов потребовалось, чтобы изготовить парашюты, упаковочные мешки, сумки для парашютов. Там, в тылу врага, нам и в голову не приходило, как дорого обходится доставка партизанам оружия и всего другого, нужного в борьбе с врагом.
— Да, это обходится дорого. Но наш девиз: все для фронта, все для победы. Поэтому Советское правительство, Верховное военное командование и Центральный штаб партизанского движения, несмотря на дороговизну, считают необходимым, когда это нужно, прибегать к доставке партизанам всего нужного на парашютах, — ответил мне Красиков и продолжил: — В этом году доставка на парашютах сократилась, преобладает курсирование транспортных самолетов с посадкой. Посадочные площадки оборудованы теперь во многих партизанских соединениях. Но не все имеют такую возможность. Не вам, Павел Васильевич, мне объяснять, что для обороны посадочных площадок надо держать большие силы. Приходится отвлекать их от основного предназначения. Это под силу лишь крупным партизанским соединениям. — Ответ Красикова убедил меня в том, что для успешных партизанских действий надо увеличивать помощь партизанам, используя все доступные способы доставки им крайне необходимого.
Поздним вечером четыре транспортных самолета, нагруженные оружием, боеприпасами и предметами быта, взяли курс во вражеский тыл. Их сопровождали истребители, появившиеся над аэродромом. Присутствовавший здесь командир авиаполка пояснил:
— Они будут охранять транспортные самолеты весь период пребывания их в воздухе, до возвращения в полк.
Красиков обратился к нему:
— Товарищ подполковник, благодарю вас и личный состав полка за оперативность в подготовке рейсов самолетов, с нетерпением ожидаемых партизанами. Спасибо! — он «козырнул», а тот ответил, тоже взяв «под козырек». Затем последовало их крепкое рукопожатие.
Уже ночью возвратились в Лебедянь. Остановились недалеко от церкви. Красиков пригласил меня следовать за ним. Открыв дворовую калитку, нас встретила хозяйка хаты. Я понял, что Красиков, да и дядя Миша, здесь останавливались постоянно.
Хозяйка проводила нас в одну из комнат, в которой уже были приготовлены постели. Она поспешила куда-то, быстренько возвратилась с глиняной крынкой молока и полукараваем душистого хлеба.
— Константин Алексеевич, молоко вечерней дойки. Его вскипятить?
— Спасибо, Марфа Семеновна. Не надо кипятить. Пойду позову дядю Мишу.
После того, как Красиков вышел во двор, Марфа Семеновна спросила меня, на постоянно или на время приехал я сюда. Я ответил, что завтра уезжаем в Елец а вообще-то я буду здесь бывать часто. Я заметил, что она внимательно разглядывает меня, как бы сравнивая с кем-то. Вдруг достала из ящика стола предвоенную фотокарточку сына, подала ее мне. Сообщила, что он призван в армию осенью 1940 года. Служил во Львове. С первого дня войны и до сих пор не прислал ни одного письма. Погладила и поцеловала возвращению мной фотокарточку сына, прослезилась. Потом продолжила: «Моего мужа, без полугода пятидесятилетнего, мобилизовали летом 1941 года. Он прислал одно письмо со штампом из-под Смоленска, в котором сообщил: едем на фронт, как узнаю адрес, напишу. И не пишет до сих нор. Недавно пришел ответ райвоенкомату из Москвы: мой муж и сын погибшими на фронте не значатся». Рассказав все это мне, она опять всплакнула.
Чтобы успокоить ее, я рассказал о себе: призван в армию в 1939 году, начал войну в ее первый день под Львовом. Отступали с боями до Умани, больше полумесяца сражались там в окружении, я был тогда сильно контужен. Подлечившись в сельском лазарете, пробирались по тылам врага с целью встретить партизан. Воевал и был сильно ранен в партизанском отряде в Курской области. Был переправлен в советский тыл и лечился в госпиталях в Курске и Ельце. После госпиталя снова партизанил. Моя мать за первый год войны не получила от меня ни одного письма, уже мысленно меня похоронила. Но через некоторое время ей пришло мое письмо из партизанского отряда. Потом снова больше года не было от меня писем. Написал я ей из госпиталя в марте 1943 года. Может быть, и ваши муж и сын тоже партизанят. Ведь не все партизанские отряды имеют возможность отправить на советскую землю письма партизан. На такой ноте, с маленькой надеждой, появившейся у хозяйки, я закончил рассказ о себе. Поблагодарив меня, она ушла.
Когда пришли Красиков и дядя Миша, мы сели ужинать. Дядя Миша достал из вещевого мешка сухой паек, полученный накануне, обратился к Красикову:
— Константин Алексеич, ведь у Марфы Семеновны нет своей коровы. Она всегда, как только мы приезжаем, покупает молоко на рынке. Разрешите часть нашего пайка отнести ей.
— Правильно, дядя Миша, отнеси, — одобрил предложение Красиков. Не успел еще дядя Миша прикрыть за собой дверь, возвратившись от Марфы Семеновны, как она следом за ним появилась, тревожным голосом обратилась к нам:
— Люди добрые, не обижайте меня. Ведь я от всего чистого сердца решила вас угостить молоком. Я его не покупала. Моя сестра имеет корову и не берет с меня за молоко деньги. А вы мне столько всего передали. — Прослезившись, она спросила: — Может, чайку вам приготовить? У меня есть листья смородины, сушеная земляника, сама все собирала.
Красиков ответил:
— Чайку можно, Марфа Семеновна, попьем с удовольствием.
После ужина улеглись спать: Константин Алексеевич и я в комнате, а дядя Миша — в автомашине, в которой у него на всех нас были матрацы, одеяла и постельное белье.
Почти весь следующий день мы провели в загородных складах базы Панского. Здесь, в бывшем автохозяйстве строительного управления, в двух гаражах размешались теперь склады вооружения и боеприпасов. Здесь был образцовый порядок. Но Красиков не высказал ни одного одобрительного слова. По моему наблюдению, Панский остался недовольным сухостью своего начальника.
Потом Красиков вместе со мной и с Панским уточнял: на сколько недель хватит запасов, хранящихся в Лебедяни, чтобы выполнить все партизанские заявки, исходя из фактически отправленного за истекший месяц, чтобы заявить Центральному штабу партизанского движения предполагаемую потребность на следующий месяц.
Закончили дела в загородных лебедянских складах базы Панского. Красиков решил еще раз встретиться с командованием авиаполка, обслуживающего нас. Во второй половине дня мы выехали на аэродром, встретились с полковым командиром и начальником штаба. Красиков высказал предположение о возможном увеличении рейсов самолетов в тыл врага уже в ближайшее время, исходя из ориентировки Центрального штаба партизанского движения о необходимости усиления рельсовой войны.
Командование авиаполка поинтересовалось мнением нашего штаба о перемещении базы Панского ближе к линии фронта. Командир полка связал этот вопрос с боями под Орлом и освобождением в ближайшее время нашими войсками областного центра. Он считал, что, поскольку линия фронта значительно передвинется на запад, надо и базу Панского приближать к линии фронта. Для авиации это очень важно — плечо доставки партизанам грузов самолетами значительно сократится.
Красиков сообщил, что этот вопрос недавно обсуждался в нашем штабе. Полковник Польский высказался за то, чтобы эту проблему решать сразу же после освобождения Орла, а место базы Панского будет определено в зависимости от того, в каком состоянии враг оставит город Орел, да и другие города и райцентры Орловской области. Мы не можем размещать нашу базу в чистом поле или на руинах разрушенных населенных пунктов. Нам нужны помещения, чтобы вооружение и все остальное были укрыты от дождя, а в недалеком будущем и от снега. Будем искать, где разместить базу, и согласовывать это с авиационным командованием.
Прощаясь с командованием авиаполка. Красиков сообщил, что он теперь будет наведываться сюда реже.
— Теперь в нашем отделе есть бывший партизан, — сказал он и представил меня. — Он вместе с вами будет теперь организовывать отправку партизанам всего необходимого.
В Елец мы вернулись поздним вечером 4 августа. На втором этаже штабного общежития, где я жил, около репродуктора уже собралась большая группа желающих услышать последние известия из Москвы о положении на фронтах. Из ночного сообщения мы узнали, что наши войска только что ворвались на улицы города Орла, ведут там уличные бои. Враг сопротивляется слабо, его основные силы покидают областной центр.
Одновременно по радио сообщили: войска Степного фронта, сломив сопротивление противника, вышли к Белгороду.
5 августа утром полковник Польский провел совещание с начальниками отделов. Красиков, вернувшийся с совещания, собрал подчиненных, сообщил:
— Товарищ Матвеев объявил суточную готовность для передислокации штаба в город Орел, только что освобожденный от гитлеровцев советскими войсками. Сегодня в 12.00 туда выезжает оперативная группа, возглавляемая полковником Польским, чтобы подобрать помещения для размещения штаба и его служб. От нашего отдела в группу включены Красиков, Гусев, Богунов. — В конце сообщения Красиков предупредил всех нас:
— Хотя мы едем в уже освобожденный от оккупантов город, но надо помнить гитлеровские повадки, не должны забывать и исключать бомбежки вражеской авиации, возможны заминированные врагом местности или заминированные здания, а также обстрел вражеских диверсионных групп и снайперов. Поэтому мы должны быть бдительны и готовы к действиям в непредвиденных обстоятельствах.
Затем Красиков распорядился: Гусеву получить боезапас патронов к автоматам для сотрудников отдела, вошедших в состав оперативной группы штаба; Богунову — запастись сухим пайком на три дня для направляющихся в Орел в составе оперативной группы; шоферу Михайлову — выписать на отдел брезентовый тент и надеть его на кузов грузовика, четыре комплекта постельных принадлежностей, заправить полностью автомобиль горючим и иметь в запасе несколько канистр с бензином.
Я вспомнил о находящихся на складе в Ельце миноискателях, подлежащих отправке партизанам, обратился к Красикову:
— Товарищ подполковник, на складе есть миноискатели. Нельзя ли включить в состав штабной оперативной группы двух-трех минеров, находящихся в партизанском резерве, выдать им по миноискателю. Тогда бы мы своими силами, не дожидаясь военных саперов, могли обследовать выделенную нам территорию и постройки на ней.
Красиков ответил:
— Дельное предложение, товарищ Гусев. Доложу полковнику.
Вскоре мы узнали о включении в нашу оперативную группу двух минеров с миноискателями.
Из Ельца мы выехали в назначенное время. Оперативная группа нашего штаба разместилась в нескольких крытых грузовиках, в одном автобусе и в видавшей виды легковой «эмке» полковника Польского. За городом мы влились в формировавшуюся здесь автоколонну из нескольких десятков автоединиц с военными и гражданскими номерами.
Автоколонна состояла из следуемых в Орел оперативных групп областных органов Орловской области, включая обком ВКП(б), облисполком, управление НКВД, облвоенкомат и другие. Колонну сопровождала военная автоинспекция, имевшая в своем распоряжении два автотягача, предназначенных для участков дороги, состояние которой тем больше не соответствовало ее названию, чем ближе мы подъезжали к Орлу.
Дорога до райцентра с одноименной железнодорожной станцией Хомутово, примерно в 35 километрах от Ельца, была сносной, если не считать несколько разрушенных ее участков, видимо, при бомбежке этих мест вражеской авиацией. Временные объезды, спешно готовящиеся дорожной службой, позволяли нашей колонне продвигаться, хотя и на замедленной скорости.
Следующий, примерно тридцатикилометровый, маршрут из Хомутово до райцентра Залегошь нам предстоял по сильно разбитой дороге. Трудно сказать, вражеские или наши взрывались здесь авиабомбы и артснаряды. Здесь проходила линия фронта, лоб в лоб сражались советские и фашистские дивизии.
Отсюда началось наше контрнаступление 12 июля 1943 года, в результате которого 5 августа 1943 года был освобожден от врага Орел. Это сейчас, рассматривая карту № 20. помещенную в книге «Великая Отечественная война Советского Союза 1941—1945 гг.», издание второе, Москва, 1970 год, между страницами 256—257, названную «Контрнаступление советских войск под Курском. 12 июля — 23 августа 1943 г.», я увидел, что именно здесь, из-под города Новосиль и райцентра Залегошь наша 63-я армия Брянского фронта начала контрнаступление.
А 5 августа 1943 года, следуя в Орел через эти места, мы не могли определить, где здесь проходила линия фронта. И вот почему. Примерно 30 километров до Залегошь и на такое же расстояние от Залегошь на запад мы видели «вспаханные» авиабомбами и артснарядами поля, дороги, населенные пункты. Там, где раньше стояли прекрасные зеленые дубравы и рощи, характерные для Орловщины, были одно-двухметровые без сучьев и листвы остатки этих деревьев, как кладбищенские памятники бывшим здесь рощам и дубравам.
Из теории вероятности известно, что снаряды никогда не падают в одну и ту же воронку. То же самое и авиабомбы. Этому верил я летом 1941 года, в боях на Юго-Западном фронте. При перебежках в ходе вражеского артобстрела или бомбометания я и мои однокашники стремились залечь в только что образовавшуюся воронку. А сейчас, проезжая по орловским местам, сплошь израненным снарядами и авиабомбами, понял, что теория вероятности не доказана.
Дело в том, что во многих случаях воронки были не абсолютно круглые, а напоминали сплющенную восьмерку, а иногда и вытянутый, неправильной формы круг. И уважая научно обоснованную теорию, я не мог тогда быть полностью уверенным в том, что в одну и ту же воронку не угодили здесь следующие снаряд или авиабомба.
От Залегошь и до самого Орла шоссейной дороги, как таковой, не было. Были сплошные объезды, поддерживаемые в относительно проезжем состоянии воинами-дорожниками. И лишь немногим автомобилям из нашей автоколонны удалось преодолеть этот путь без помощи гусеничных вездеходов. Кстати, на этой трассе, кроме наших двух вездеходов, работало более десятка армейских, прибывших из военно-дорожных подразделений Красной Армии.
Днем нашу колонну несколько раз пытались обстрелять и поразить осколочными и зажигательными авиабомбами вражеские штурмовики, но наши постоянно патрулирующие истребители и зенитная артиллерия надежно охраняли войска, продвигавшиеся в направлении Орла, в том числе и нашу сравнительно небольшую автоколонну.
Для водителей автомобилей при следовании из Ельца в Орел трудности возникли при наступлении ночи. Через узкие щели светомаскировочных накладок на автомобильные фары пробивался слабый луч света, освещавший впереди автомобиля лишь несколько метров дороги. Да и этого было бы достаточно, если бы автомобиль двигался по асфальтовой или шоссейной дороге. Но ведь мы пробирались по бездорожью. В ночных условиях пришлось ехать около пяти часов. Только в двенадцатом часу ночи наша автоколонна достигла Орла.
По городу продвигались медленно. Проезжая часть улиц была исковеркана взрывами снарядов и мин. Наконец колонна остановилась. Красиков пошел в голову колонны, чтобы найти легковушку полковника Польского. Я и Богунов, воспользовавшись остановкой, выпрыгнули из кузова, чтобы поразмяться. Осмотрелись вокруг: находимся на улице с двух-трехэтажными домами. Многие из них полностью или частично разрушены, но виднелись и сохранившиеся здания. Об этом, прежде всего, свидетельствовали слабо поблескивавшие при лунном свете стекла окон.
Несмотря на ночь, мы увидели приближавшуюся к нам группу горожан. Это были женщины и дети и несколько пожилых мужчин.
— Здравствуйте, дорогие земляки! Поздравляем вас с освобождением от проклятого врага! — громко обратился к приближавшейся группе орловчан мужчина, вышедший из автобуса, следуемого за нами.
— Здравствуйте! Спасибо! — наперебой отвечали они, спрашивали: — Не иначе, наша Советская власть к нам возвратилась?
— Да, да! Вы не ошиблись. Мы первые вернувшиеся в наш родной Орел представители областных и городских органов власти, — отвечал им все тот же мужчина.
— Если кому надо временное жилье, то добро пожаловать, потеснимся. — пригласила одна из женщин.
— Конечно, потеснимся, в тесноте — не в обиде, — поддержали ее другие женщины. Мужчина из автобуса ответил им:
— За приглашение спасибо! Действительно, нам жить пока негде, из оставленных нами в 1941 году квартир, видимо, сохранились очень немногие, город враги разрушили сильно. Просьба к желающим потесниться и временно предоставить часть своего жилья возвращающимся из эвакуации сообщить об этом в горисполком. А где он будет находиться — станет известно завтра.
— По машинам! — вдруг раздалась команда из головы колонны. Подполковник Красиков кратко сообщил нам, что ему удалось разузнать:
— Наш штаб будет размещаться в сохранившихся домах профтехучилища по улице Советской. Они почти целы, но в них требуется незначительный ремонт, дезинфекция после обовшивевших оккупантов. Сейчас мы будем следовать туда за «эмкой» полковника.
Через минут пятнадцать мы снова остановились. Красиков поспешил в голову уже маленькой колонны, состоявшей из автомобилей нашего штаба и облисполкома. Вскоре он возвратился, сообщил нам: саперы приступили к работе с миноискателями. Наши минеры уже обследуют основное здание профтехучилища, пользуясь электрофонарями. Света в зданиях нет. Представители военной комендатуры уверены в запуске к утру передвижной электростанции. Рассказав все это нам, он распорядился:
— Всем спать. Дядя Миша, полезай в кузов. Я буду дежурить в кабине. Подъем в 7.00.
Не успели мы еще заснуть, как услышали позывные: «Говорит Москва!». Догадались, что это в соседней с нами автомашине облисполкома на полную мощность включен радиоприемник с автономным радиопитанием. Мы выскочили из кузова своего грузовика, побежали туда. Двери автобуса были открыты. Диктор столичного радио сообщил: «Сегодня в Москве состоялся салют — двенадцать артиллерийских залпов из ста двадцати орудий в честь войск Брянского, Западного, Центрального фронтов, освободивших город Орел, а также в честь войск Воронежского и Степного фронтов, освоивших от врага город Белгород». Это был первый за время Великой Отечественной войны салют во славу победы советских войск над немецко-фашистскими захватчиками.
Потом было краткое радиосообщение о положении на фронтах: войска, освободившие города Орел и Белгород, успешно преследуют неприятеля, срывают его организованный отход на запасные подготовленные рубежи. Фронтовым операциям способствуют активные действия партизанских формирований Курской, Орловской, Смоленской, Сумской и Черниговской областей.
После приятных сообщений диктора Левитана мы улеглись спать. Ровно в 7.00 подполковник Красиков объявил нам подъем, громко прокричав: «Кончай ночевать!»
Партизанские минеры своим чутьем или с помощью миноискателя в 8.00 обнаружили в подвале основного здания техникума, предназначенного для размещения партизанского штаба, замаскированный в куче мусора заряд из пяти шашек по четыреста граммов каждая — это два килограмма тола с двумя капсюлями-детонаторами. Электропровод от них скрытно выведен в соседний отсек подвала. Расчет врагов был прост: как только в здание будет подана электроэнергия, заряд сработает, здание будет взорвано. К такому заключению пришли наши минеры. В течение пяти часов, до 13.00 6 августа, партизанские саперы тщательно проверили все уцелевшие и полуразрушенные постройки, отведенные нашему штабу. И только после этого они выставили указатели: у основного входа в здание — «РАЗМИНИРОВАНО», а в других строениях — «МИН НЕТ».
Полковник Польский и нее прибывшие с ним из Ельца осмотрели территорию и постройки, отведенные штабу. Они приняли решение: в основном здании училища разместить штаб, общежитие, учебный пункт радистов и столовую. Нашему отделу передавались все остальные постройки, сохранившиеся на отведенной штабу территории: два больших складских помещения, гараж на десяток автомашин, полуразрушенный двух-этажный особняк, в котором раньше были специализированные учебные классы.
Как только обход территории штаба был завершен и отданы необходимые распоряжения, Польский уехал к начальнику штаба, первому секретарю Орловского обкома ВКП(б), члену Военного совета Брянского фронта А. П. Матвееву, чтобы доложить предложения по передислокации штаба из Ельца в Орел.
Согласовав с Матвеевым детали передислокации, Польский с Красиковым на штабной «эмке» возвратились в Елец для организации перебазирования хозяйства штаба.
Мы с Богуновым начали готовить первый этаж особняка для размещения в его трех комнатах личного состава отдела. Обойдя все постройки, нашли несколько исправных столов, книжный шкаф и две металлические солдатские кровати.
— Если Красиков не отправит из Ельца мебель нашего отдела, то многим его сотрудникам придется сидеть и писать на полу, — высказался Богунов, зав. делопроизводством отдела.
— Главное, чтобы он переправил сюда запасы вооружения и боеприпасов, чтобы было чем удовлетворить заявки партизанских соединений. Мебель — это не первоочередная наша проблема. — ответил я ему.
Еще раз посмотрев две сохранившиеся небольшие проходные комнаты на втором этаже особняка, мы сошлись во мнении оставить их под квартиру супругов Красиковых. Я тогда узнал от Богунова, что жена подполковника Красикова, Надежда Алексеевна, является сотрудницей оперативного отдела нашего штаба.
Когда обходили помещения, отведенные штабу, обнаружили в них несколько исправных столов и стульев, две солдатские кровати. Перетащили все это в комнаты первого этажа особняка, предназначенного для размещения нашего отдела.
Дядя Миша, как только загнал грузовик в пустующий гараж, тоже решил посмотреть помещения, отведенные отделу. В пристройке без центрального отопления он увидел печку-«буржуйку», сделанную из металлической двухсотлитровой бочки, когда-то предназначавшейся для перевозки и хранения нефтепродуктов.
Старик, проходивший около нас, сообщил дяде Мише:
— Сынок, эти печки смастерили военнопленные красноармейцы, чтобы обогревать вон ту пристройку, в которой они жили. А было здесь около тридцати советских солдат. По приказанию оккупантов, они ремонтировали тракторы, автомобили и другую немецкую и захваченную советскую технику.
— Спасибо, дедушка. Теперь эта печка послужит Красной Армии.
Дядя Миша обратился к Богунову:
— Михайло Иваныч, помоги мне перетащить печку в помещение нашего отдела.
Богунов ответил:
— Дядя Миша, ведь лето еще на дворе, наверно, рано обзаводиться печкой, тем более что к зиме в городе будет восстановлено центральное отопление.
Дядя Миша не согласился с Богуновым:
— Э, милай, не успеем моргнуть, как зима наступит. Издавна в народе говорят: готовь летом сани, а зимой — телегу. А мы с помощью этой «буржуйки» сейчас просушим отведенные нам хоромы. Пока электричества нет, на ней можно и еду сварить, и чайку вскипятить. Гак что, давай, Михайло Иваныч, перетащим ее, ведь, ей-ей, она нам пригодится. А тебя, Павел Васильевич, — обратился он ко мне, — прошу вот эти два жестяных колена и стояк тоже перенести туда же. А стояк коротковат немного, придется печку ставить не посреди комнаты, а ближе к окну, чтобы через оконную форточку вывести дымоход наружу, — по-хозяйски рассуждал дядя Миша.
Когда перетащили печку и жестяные дымоходы в одну из комнат, дядя Миша спросил:
— Павел Васильевич, почему эту печку называют буржуйкой?
Я ответил:
— Дядя Миша, о буржуйке-печке я знаю кое-что. А почему ее так называют, я ответить не могу, есть только мои личные предположения.
— И все же, расскажите ваши предположения, — не унимался дядя Миша.
— Хорошо, я расскажу, слушайте. В 1940 году, в библиотеке нашей воинской части, в которой я был тогда срочнослужащим, мне предоставилась возможность полистать «Толковый словарь русского языка» под редакцией Ушакова. Он об этой печке дал следующее пояснение: «Буржуйка — времянка, небольшая комнатная железная печь, какими пользовались в годы топливного кризиса». Профессор Ушаков не объясняет почему она в народе называется «буржуйкой». Лично я считаю, она появилась в России во времена Октябрьской революции и гражданской войны. Тогда из-за прекращения доставки топлива в Петроград, Москву и в другие крупные города переслали работать котельные, подававшие тепло в казенные и крупные частные здания. Их стали обогревать печками, как вот эта, прозванная рабочим людом «буржуйкой». Это название печка получила потому, что она обогревала буржуев. Для создания таких печей сначала использовались пустые металлические бочки из-под горючего, а потом некоторые предприниматели того времени стали производить такие печи и дымоходные трубы вместе с ними. «Буржуйки» нашли свое применение во время Великой Отечественной войны для обогревания фронтовых и партизанских землянок. Вот что я знаю и что думаю о «буржуйках», — ответил я на вопрос дяди Миши.
— Спасибо, Павел Васильевич. Думаю, что так оно и есть. Вот только профессор не совсем точно сказал в своем словаре, что это небольшая комнатная печь, но которую я обнаружил здесь, она большая и тяжелая. Только вдвоем с Михаилом Иванычем мы перетащили ее в здание.
…Через двое суток в Орел возвратились из Ельца Польский и Красиков со всем личным составом штаба и штабным хозяйствам. В основном это были мебель, сейфы и шкафы с документами. Их доставили сюда на грузовиках. Красиков, как только увидел меня, подал мне знак рукой, чтобы я к нему подошел.
— С приездом, товарищ подполковник! Я вас слушаю.
— Здравствуйте, Павел Васильевич. Добрались мы без дорожно-транспортных и других происшествий. А позвал я вас вот по какому делу: поручаю вам срочное задание: в оперативном отделе возьмите расшифрованные донесения и заявки партизанских формирований, выпишите их потребность в оружии, боеприпасах, запишите координаты доставки. После этого мы определим кому, чего и сколько надо доставить самолетами в первую очередь. Сразу же отправим шифротелеграмму командиру авиаполка о потребном количестве самолетов с посадкой. Еще в Ельце я ознакомился с его шифротелеграммой о невозможности в ближайшие дни выделить самолеты для сброса грузов на парашютах, видимо, из-за недостающей авиации сопровождения.
В ту же ночь я выехал на «газике» Красикова в Лебедянь для отправки грузов самолетами партизанам Брянщины.
На следующий день я и Панский сначала занимались подготовкой грузов к отправке, а вечером — их погрузкой на самолеты. Четыре транспортных самолета нагруженных по заявкам командиров партизанских соединений, поднялись в воздух в сопровождении истребителей и взяли курс на Брянский лес. Покидая аэродром, Панский мне сообщил:
— Павел Васильевич, руководители Лебедянского райкома партии уже давно просят подполковника Красикова о встрече в райкоме с участником партизанского движения. И вот только что диспетчер аэродрома передал мне: звонили из райкома партии, сказали: подполковник Красиков просит товарища Гусева встретиться сегодня с работниками райкома и райисполкома. А вы сами-то готовы сегодня к этой встрече? — спросил он меня. Я ответил:
— Просьбу начальника отдела я готов выполнить, согласен встретиться. Расскажу им о брянских и курских партизанах.
К вечеру мы возвратились в Лебедянь, сразу направились в райком. В приемной райкома Панский доложил помощнику первого секретаря:
— Наталья Алексеевна, представляю вам партизана Гусева Павла Васильевича, рекомендованного подполковником Красиковым для встречи с работниками райкома и райисполкома.
Поздоровавшись с нами, она сняла телефонную трубку и доложила:
— Николай Дмитриевич, товарищи Гусев и Панский прибыли. Обратилась к нам:
— Идемте к первому секретарю райкома товарищу Чеснокову Николаю Дмитриевичу.
Как только мы вошли в кабинет, из-за стола поднялся мужчина среднего возраста и роста в военной гимнастерке без знаков различия.
— Здравствуйте, дорогие гости! — обратился он к нам. Подойдя ко мне, представился:
— Чесноков Николай Дмитриевич, первый секретарь райкома партии. Я тоже назвал свою фамилию, имя, отчество, должность и место службы.
После рукопожатий он предложил нам сесть за приемный стол, сел вместе с нами. Как только мы уселись, Николай Дмитриевич поблагодарил Панского за переданную Красикову просьбу об организации встречи работников райкома с участником партизанского движения; отдельно выразил и мне благодарность за согласие на непредвиденную для меня сегодня встречу, а затем сказал:
— Не будем терять времени, товарищи, в соседней комнате нас уже ждут работники райкома и райисполкома, пойдемте к ним.
В его сопровождении мы вошли в большую соседнюю комнату. Здесь за накрытыми столами сидело более двух десятков партийных и советских работников района. Первый секретарь райкома Чесноков обратился к ним:
— Сегодня у нас в гостях участник партизанского движения в Курской области и на Брянщине Павел Васильевич Гусев. Сейчас он служит в штабе партизанского движения Брянского фронта, в известном всем вам отделе подполковника Красикова, обеспечивающем доставку в тыл врага самолетами всего необходимого партизанам. Поприветствуем его, товарищи, — сам захлопал в ладоши. Его дружно поддержали все присутствующие. Он продолжал:
— Попросим Павла Васильевича рассказать нам о боевых делах курских и брянских партизан, да и о себе лично.
— Может быть, сначала перекусим? — внесла предложение Наталья Алексеевна, — ведь наши гости, да и мы еще не обедали, а на столах уже все остыло. — сказала она, показав рукой на расставленные бутылки и закуски.
«Первый», как иногда называли в товарищеском кругу Николая Дмитриевича, шутливо продолжил:
— Нельзя отказать женщине. Поэтому предлагаю наполнить стопки. — Сделав паузу, пока налили кому сорокаградусной кому сухого, он продолжил: — Я предлагаю наш первый тост: выпьем за здоровье после недавно залеченной раны нашего гостя, партизана Павла Васильевича Гусева!
Я не совсем удобно почувствовал тогда себя за честь оказанную мне, кратко ответил:
— Спасибо, дорогие друзья! — Как и все сидящие за столом, опрокинул стопку.
Стол блистал красиво расписанной, дорогой столовой посудой, а не обилием закусок, как это было в довоенное время. Ведь уже третий год шла воина, поэтому о богатых праздничных застольях приходилось только вспоминать.
Когда все закусили. Чесноков предоставил мне слово.
Я поблагодарил первого секретаря райкома и всех собравшихся за приглашение на встречу, потом последовал мой почти часовой рассказ.
Я не буду утомлять читателя подробностями моего выступления, поскольку о партизанской деятельности в Курской области и на Брянщине ему уже известно из предыдущих глав моей книги.
После выступления мне было задано несколько вопросов: военные или партийные и советские работники командовали партизанскими формированиями; о работе в тылу врага подпольных окружкомов и райкомов партии; кто из курских и брянских командиров партизанских соединений участвовал в совещании в Москве летом 1942 года, и другие вопросы.
А теперь о заключительной части нашей встречи в Лебедянском райкоме партии.
Поблагодарив меня за выступление и ответы на заданные вопросы, первый секретарь райкома обратился к участникам встречи:
— Дорогие друзья! Товарищ Гусев рассказал нам о том, как советские партизаны с первых дней войны наносили и продолжают сейчас наносить существенный урон врагу, отвлекая на себя десятки вражеских дивизий. В этом и заключается их огромная помощь фронту. Но успешные партизанские операции и храбрые действия диверсионных групп, к сожалению, не обходились без потерь в своих рядах. Поэтому я предлагаю завершить нашу встречу поминальным тостом: вечная слава и память советским партизанам и подпольщикам, отдавшим свои жизни в неравных схватках с врагом!
Все встали и на минуту застыли в скорбном молчании, потом выпили по второй стопке.
Прощаясь с Николаем Дмитриевичем Чесноковым, я спросил его:
— Давно вы в этой беспокойной должности?
— Избран в январе 1941 года, третий год подходит к завершению. На фронт не отпускают, говорят, что в тылу тоже нужны опытные кадры, — ответил он.
Я тогда высказал ему свое мнение:
— Руководители Рязанского обкома партии правы. Я желаю вам, Николай Дмитриевич, успехов на этом важном посту.
Как только вернулся в Орел после очередной отправки оружия и многого другого партизанам, я доложил подполковнику Красикову о моей встрече в тот день с работниками райкома партии и райисполкома Лебедянского района, на которую был приглашен районными руководителями.
Выслушав меня, Красиков сообщил:
— Уже после вашего отъезда в Лебедянь мне позвонила помощник первого секретаря райкома. Она спросила меня:
— Константин Алексеевич, когда же будет возможна встреча работников райкома и райисполкома с партизаном? Вы уже давно обещали ее организовать. — Я ей ответил:
— Сегодня с аэродрома из вашего района состоится отправка партизанам военных грузов. Для этого туда выехал работник нашего отдела Гусев Павел Васильевич. Он два года воевал в партизанских формированиях на штабных должностях, ранен, эвакуирован в Курск. После излечения вновь партизанил, был помощником начальника штаба партизанской кавалерийской бригады. А недавно, после ее расформирования, отозван на службу в наш штаб. Но только эта встреча может состояться после того, как самолеты с нашими грузами отправятся в тыл врага. — Она согласилась с временем встречи, сообщила, что приглашение вам будет передано через диспетчера аэропорта. — Вот такой разговор состоялся. Эта встреча для вас была неожиданной. Вы извините, что я не мог отказать в ней райкому партии. Вы не в обиде на меня за такое решение, не согласованное с вами?
— Нет, не обижен, товарищ подполковник, — ответил я.
— Павел Васильевич, в нашем штабе принято обращаться к сослуживцам, в том числе и к старшим по званию и по должности, только по имени и отчеству. Так порекомендовал нам начальник штаба, первый секретарь Орловского обкома ВКП(б), член Военного совета Брянского фронта Матвеев.
…Прошло несколько дней. Начальник штаба партизанского движения Брянского фронта А. П. Матвеев провел срочное совещание, на которое были вызваны его заместители и начальники отделов штаба. Красиков, как только возвратился с совещания, пригласил в свой маленький кабинетик сотрудников отдела и сообщил:
— Товарищ Матвеев утвердил предложения полковника Польского и мои о нижеследующем:
1. В месячный срок передислоцировать из Лебедяни в Орел и в прилегающие к нему села базу МТО нашего отдела.
2. Выделенных нам в Орле складских помещений явно будет недостаточно, ибо увеличивается доставка грузов партизанам более чем в пять раз. Поручается Соколюку, Гусеву и Михальченко, работнику обкома партии, в двухдневный срок найти в городе и в пригородной зоне помещения, пригодные для складирования. Внести соответствующим райисполкомам проекты их постановлений о передаче этих помещений на военное время 5-му отделу штаба. От себя добавлю: к проектам постановлений подготовить сопроводительные письма за подписью товарища Матвеева.
3. В связи с передислокацией из Лебедяни в Орел нашей базы МТО исполнение обязанностей начальника орловской базы возложить на Гусева Павла Васильевича с оставлением его в штате офицерского состава нашего отдела. Павел Васильевич, в отношении Вас было мое личное предложение.
4. Отделу кадров в трехдневный срок подобрать из партизанского резерва 5 кандидатов на должности заведующих складами и сформировать взвод охраны складов.
5. Организацию охраны складов возложить на коменданта штаба старшего лейтенанта Михайлова А. В.
6. Лейтенанту Панскому С. И. находящимся в его распоряжении автотранспортом и по железной дороге в месячный срок отправить из Лебедяни на базу в Орел все, что хранится в его складах. Освободившиеся складские помещения сдать их владельцам. После этого прибыть в Орел для отчетности… Вот такие наши предложения утвердил начальник нашего штаба, — этими словами закончил выступление Константин Алексеевич.
А через неделю стало известно, что авиаполк, предназначенный для доставки грузов партизанам Брянщины, Смоленской и Сумской областей, передислоцировался в Орловскую область и находится в пятидесяти километрах западнее Орла. Там подготовлен аэродром, с которого и будет вестись в дальнейшем отправка самолетами грузов партизанским формированиям.
Командование авиаполка сначала было довольно тем, что их авиамаршруты сократились на расстояние от Лебедяни до Орла. Но так продолжалось недолго. Вскоре еще на большее расстояние увеличилась и глубина доставки грузов. Это произошло потому, что Центральный штаб партизанского движения принял решение о возложении на наш отдел доставки боеприпасов и всего необходимого партизанским соединениям некоторых областей Белоруссии и Украины. Нагрузка на авиаполк по количеству самолетовылетов тоже возросла.
В начале октября Красиков поручил мне съездить в Курск, уточнить размещение фронтовой интендантской базы, чтобы выслать туда автотранспорт для получения боеприпасов по нарядам Ставки Верховного Главнокомандования, выделенных нашему штабу для партизанских соединений, действующих в тылу врага.
Вечером в буфете гостиницы я неожиданно встретил Николая Акимовича Пузанова, теперь уже первого секретаря Крупецкого райкома партии. Я подошел к нему:
— Николай Акимович! Здравствуйте!
Тот увидел меня и радостно протянул руки для объятия.
— Какая судьба, Павел, привела тебя на курскую землю? Уж не перевели ли тебя сюда на службу?
— Нет. Я пока служу в штабе партизанского движения Брянского фронта. А в Курск приехал по делам нашего 5-го отдела, занимающегося отправкой всего необходимого партизанам, — ответил я Пузанову. — А вы, наверно, приехали сюда решать проблемы Крупецкого района? — спросил я.
— И это тоже. Но я прибыл для участия в работе пленума обкома партии, открывающегося завтра.
После ужина мы продолжили беседу в его номере. Первый вопрос, который я задал ему, был об Анатольевке.
— Николай Акимович, при встрече в госпитале в начале апреля вы сообщили мне о трагедии в Анатольевке, случившейся в конце марта. Расскажите, пожалуйста, подробности. — попросил я его. — И Пузанов поведал мне следующее:
— Тебе известно. Павел, что в марте гитлеровскому командованию ценой немалых потерь удалось приостановить наступление советских войск под Курском. Орлом и Белгородом. Западные районы нашей области, где мы партизанили с осени 1941 до весны 1943 года, до осени оставались оккупированными врагом. Тебе известно и то, что в Рыльском и Глушковском районах самостоятельно действовали их партизанские отряды. В конце марта отряд имени Фрунзе устроил засаду около Анатольевки, уничтожил несколько десятков оккупантов. После этой дерзкой партизанской операции прилегающие к Анатольевке селения были буквально наводнены оккупантами. Сначала вражеские части заняли деревни вблизи Анатольевского леса.
Спасаясь от врага, все мужское население, состоявшее из стариков и подростков, ушло в лес. Соединиться с партизанами им тогда не удалось. Они прятались в старых, полуразрушенных землянках, сохранившихся с осени 1941 года, а также в наспех сооруженных шалашах из веток деревьев, прикрытых соломой и обвалованных снегом. В первые дни их навещали женщины и девочки-подростки. Они приносили им еду. Люди были уверены, что оккупанты скоро уйдут из занятых ими деревень, считая, что советские войска вот-вот продолжат наступление. Гитлеровцы, используя приостановку наступательных действий советскими войсками, мародерничали: угоняли скот, грабили все ценное, еще не спрятанное жителями в своих хатах. Их пьяные ватаги насиловали молодых женщин и девушек.
Через несколько дней в соседнем урочище появились вражеские подразделения. Здесь же обосновался их полевой штаб. Оккупанты провели тщательную облаву леса: их солдаты шли по лесу плотной цепью в пятидесяти метрах один от другого, на ходу ведя огонь из автоматов.
По приближающейся автоматной стрельбе прятавшиеся старики и подростки догадались, что каратели прочесывают лес. Кольцо вражеской облавы неумолимо сжималось. Сначала засвистели пули, потом стали слышны лающие команды фашистов…
Тогда в Анатольевском лесу оккупанты уничтожили около двух десятков прятавшихся жителей. Лишь немногим удалось спастись от смерти. Они были единственными очевидцами зверств врага.
Поздно вечером в Анатольевке завыла сирена, объявившая тревогу оккупантам… Первой запылала школа, облитая бензином, потом одна за другой загорались хаты. Каратели имели большой опыт уничтожения белорусских, украинских и русских деревень и их жителей. Они поджигали хаты с оставшимися в них женщинами и детьми. Через полчаса горела вся Анатольевка.
Каратели стреляли в женщин и детей, выскакивавших из окон горящих хат. Очень немногим женщинам с детишками удалось вырваться из огня и убежать из деревни. Приют надеялись найти в соседних деревнях. Некоторые не смогли выбраться из запертого и подожженного фашистами родного дома.
Так, Анна Максимовна Томина, оказавшись с двумя маленькими детьми в горящей хате, запертой снаружи карателями, решила найти спасение для детей и для себя под печкой. А на другой день, когда уже гитлеровцы уехали из Анатольевки, оставшиеся в живых соседки нашли Анну Максимовну и ее детей сгоревшими. — Пузанов продолжал свой рассказ:
— Несколько часов бушевал пожар в Анатольевке. Уже после полуночи, убедившись в полном уничтожении деревни, фашисты покинули ее. Только печи да обуглившиеся кирпичные дымоходы стояли на пепелищах. Вот, Павел, что осталось от некогда красивой русской деревни. — Этими словами Пузанов закончил тогда тот грустный рассказ в курской гостинице…
Я не могу до сих пор забыть этот страшный рассказ партизанского комиссара о трагических событиях в Анатольевке. Иногда по радио звучит песня о сожженной карателями белорусской Хатыни, у меня сразу перед глазами встает Анатольевка, я слышу голоса ее замученных и уничтоженных стариков, женщин и детей.
Часть анатольевцев-погорельцев приняли в свои дома жители соседней Акимовки. А как только закончилась война, с помощью советской власти анатольевцы начали заново отстраиваться. Не одно послевоенное десятилетие потребовалось, чтобы возродить селение. Появились уютные дома, благоустроенная улица, ухоженные приусадебные участки.
Но анатольевцы, да и все советские люди, никогда не забудут ужасов варварства и злодеяний фашистов в страшные годы гитлеровского нашествия. Они будут передаваться из поколения в поколение. О них нельзя забыть! Мы не вправе забыть этого, не вправе допустить повторения белорусской Хатыни, курских Анатольевки и Большого Дуба.
Было это в середине октября 1943 года. Красиков не разрешал нам «дымить» в помещении отдела. Поэтому я вышел на крыльцо штабного здания, чтобы покурить. Крыльцо выходило прямо на тротуар улицы, по которому спешили на работу обкомовские и облисполкомовские служащие. Вдруг я увидел среди них Петра Чикаберидзе, бывшего комбата из нашего отряда, входившего до марта того года во 2-ю Курскую партизанскую бригаду. Он быстро шагал, посматривая на свои наручные часы, что говорило о том, что он куда-то спешит. Я сразу узнал его, симпатичного, стройного грузина с рыжеватыми кавказскими усами. Я окликнул его:
— Петро Чикаберидзе! Своих уже не узнаешь, что ли?
Посмотрев в мою сторону, он тоже узнал меня.
— Павло! Гусев! Здравствуй, дорогой! — Он поднялся с тротуара на крылечко. Мы обнялись, помолчав во взаимных объятиях. Слезы радости появились у каждого. Ведь у нас за более чем полгода было больше сомнений, чем надежд, чтобы увидеться живыми. Чикаберидзе вспоминал:
— А ведь в начале марта под Дмитриевом я и Шадрин, отправляя тебя с передовой в медсанбат, не надеялись, что ты выживешь с ранением в голову, ты был тогда без сознания.
Я ему объяснил:
— Кроме ранения в голову, с повреждением черепа, у меня была еще контузия от взрывной волны близко разорвавшейся от меня мины. В конце вторых суток пребывания в медсанбате я очнулся. Как видишь, вылечили меня госпитальные доктора. Я благодарен им за это. — Посмотрев на его награды, я заметил, что к медали «За отвагу», врученной ему осенью 1942 года в Хинельском лесу заместителем начальника штаба партизанского движения Брянского фронта Горшковым, добавились орден Красного Знамени и медаль «Партизану Отечественной войны» первой степени.
— Поздравляю тебя. Петя, с высокими государственными наградами за твои боевые подвиги. — Я крепко пожал ему руку, мы обнялись.
— Спасибо, Павло. Ведь к ордену Красного Знамени меня представляло в январе этого года командование Крупецкого отряда имени Чапаева. И только через девять месяцев наградной лист оказался на столе Всесоюзного старосты Калинина.
— Петя, к наградному листу на тебя была приложена и моя рука. Ведь у нас пишущей машинки тогда не было, под диктовку Пузанова и Исаева я писал его от руки, вносил и свои коррективы в твоей боевой характеристике. Все наши наградные листы были перепечатаны машинистками в штабе Емлютина, в Брянском лесу.
Я спросил Чикаберидзе:
— Петро, а почему ты в Орле? Ваша бригада уже расформирована?
— Она расформировывается, Павло, — продолжал он, — я боюсь опоздать на совещание, которое состоится у Матвеева. Дело в том, что небольшая группа из нашей бригады во главе с Казанковым приглашена в Грузию. Сегодня будет известно, когда мы поедем. Поэтому, давай продолжим нашу встречу вечером. Я живу в гостинце на первом этаже. Мой номер 5-й, одноместный. Я жду тебя к 19 часам. А сейчас я побежал на совещание. — Он быстрым шагом направился в обком партии.
О нашей предстоящей встрече с Чикаберидзе я доложил Красикову. Высказал ему причину, по которой встреча может сорваться, а завтра Чикаберидзе, наверное, отправится в Тбилиси в составе делегации их бригады, приглашенной руководством Грузии. Он обидится, если я сегодня не приду к нему в гостиницу. А причина была в том, что сегодня в 18.00 я должен заступить на дежурство в отделе.
— Проблемы нет, Павел Васильевич, вместо тебя сегодня отдежурит Василий Михайлович, а послезавтра вы заступите на дежурство вместо Соколюка. Я сейчас же скажу ему об этом.
Вечером мы встретились с Чикаберидзе. Он принял меня по-кавказски. Стол был полон всякой всячины: копченая колбаса, рыбные консервы, фрукты и даже бутылка «Московской».
Он догадался, что я немало смущен, увидев все это на столе в такое трудное военное время. Он пояснил:
— Вчера нам выдали денежное содержание за полгода партизанской службы. Не мог же я поскупиться, не угостить своего друга. Доехал на трамвае до рынка а там все есть, лишь бы деньги были.
За ужином, который продолжался несколько часов, мы рассказали друг другу о боевых действиях наших бригад во вражеском тылу, вспомнили боевых друзей погибших в партизанских схватках с врагом, и откомандированных во фронтовые части после расформирования 2-й Курской партизанской бригады.
О боевых действиях бригады имени Суворова Чикаберидзе поведал мне следующее:
— Тебе, наверное неизвестно, Павло, что в первой половине марта поступил приказ Матвеева: Казанкову подобрать сотню добровольцев, с ними отправиться в тыл врага, чтобы создать новую партизанскую бригаду…
Я перебил его сообщение:
— Об этом я знаю от Черникова. Он посетил меня в курском госпитале. Но подробностей я не знаю.
Чикаберидзе продолжил:
— Мы совершили рейд по западу Курской области. В наши ряды влилось около полутысячи местных жителей, военных-окруженцев, селян, насильно загнанных оккупантами в полицию. Они пришли в партизанский отряд с оружием, недавно выданным им фашистами.
Казанков привел в Хинельский лес наполовину безоружный отряд. Здесь к нам присоединилось несколько групп самообороны из селении, прилегающих к Хинельскому лесу. Все они имели на вооружении винтовки. Казанков передал по рации Штабу партизанского движения Брянского фронта заявку на недостающее вооружение и боеприпасы. Через несколько дней советские самолеты сбросили на парашютах все запрошенное и двухнедельный запас продовольствия.
Тогда же поступила шифровка-радиограмма. Приказом начальника штаба партизанского движения фронта Матвеева утверждалось создание из партизан отряда О. Г. Казанкова партизанской бригады имени Суворова и о назначении ее командиром Остапа Гавриловича.
Сначала мы базировались в Хинельском лесу. Около трех месяцев проводили рейды по районам Орловской и Сумской областей, громили карательные и полицейские подразделения противника, а в период подготовки Брянского и Центрального фронтов к Курской битве участвовали в разрушении железнодорожных путей и станционных объектов. Нам регулярно сбрасывались на парашютах мины, взрывчатка, гранаты и патроны.
Летом и до конца сентября бригада базировалась в Новозыбковском лесу. Наши подрывники взорвали тогда несколько вражеских эшелонов, разобрали более пяти километров железнодорожного полотна. За весь период действий во вражеском тылу бригада уничтожила несколько тысяч оккупантов.
Отряд имени Суворова, которым командовал я, при расформировании имел численность около 270 партизан. В боях погибли 14 курских партизан, ранее воевавших во 2-й Курской партизанской бригаде. В их числе Матюхин Андрей Иванович, бывший партизан отряда имени Чапаева Крупецкого района…
Я тоже рассказал Чикаберидзе о боевых действиях Курской партизанской кавалерийской бригады имени Котовского в период подготовки и в начале Курской битвы. Особо остановился на двух рейдах бригады в ее полном составе по тылам врага, противостоявшего 60-й армии Черняховского:
первый рейд, с 15 июня по 28 июня, длившийся две недели;
второй рейд, с 30 июня по 15 июля, продолжавшийся 16 суток.
В оба эти рейда выполняли задачи, ставившиеся Центральным штабом партизанского движения и штабом 60-й армии, по разрушению железнодорожных путей и мостов, станционных объектов, минированию автомобильных дорог. Все это проводилось с целью дезорганизации перегруппировки вражеских войск по железным и автомобильным дорогам.
После моего рассказа о боевой деятельности нашей бригады в тылу врага Чикаберидзе спросил меня:
— Павло, а как ты оказался на службе в штабе партизанского движения Брянского фронта? Чем ты здесь занимаешься?
Я сказал Петру, что в середине июля Забродина и меня отозвали в распоряжение штаба партизанского движения Брянского фронта. Меня зачислили в 5-й отдел, обеспечивающий доставку партизанским формированиям всего необходимого для боевых действий во вражеском тылу.
Услышав от меня ответы на заданные вопросы. Чикаберидзе пошутил:
— Вот не знал, что свой человек участвует в отправке партизанам оружия и боеприпасов. Не отказан бы другу, прислал бы по-приятельски лишний десяток автоматов, да и патронов к ним. На его шутку я ответил:
— Петро, я не мог отправить тебе вооружение и боеприпасы по следующим причинам: я не тогда, что ты командуешь отрядом. Можно было помочь тебе, но если твой отряд значился действующим самостоятельно, не входил в бригаду имени Суворова. Объясню тебе, что мы отправляли грузы самолетами с посадкой тем бригадам, которые имели надежно обороняемые взлетно-посадочные площадки. Бригадам и отрядам, не имеющим таких площадок, грузы сбрасывались на парашютах, по координатам, сообщенным нам, обязательно обороняемыми партизанами в назначенное ночное время.
Наша встреча продолжалась. Я вспомнил, что надо сообщить Чикаберидзе о моей недавней встрече в Курске с бывшим комиссаром нашего отряда Пузановым.
— Петя, недавно я был в командировке в Курске. Там встретил нашего отрядного комиссара, а теперь уже первого секретаря Крупецкого райкома партии Николая Пузанова. В гостинице, в которой мы оба остановились, мы беседовали с ним до поздней ночи. Он рассказал мне о трагедии в деревне Анатольевке: в марте оккупанты расстреляли около двадцати стариков и подростков якобы за их участие в партизанском отряде, а деревню сожгли.
Услышав сообщенное мною, Чикаберидзе, посуровев, высказался:
— Это, Павло, вторая белорусская Хатынь. За варварство, чинимое гитлеровскими карателями, им не должно быть никакой пощады фронтовиков и партизан. Как только враг будет повержен, наши чекисты, военные контрразведчики, должны обязательно найти не только исполнителей варварств на советской земле, но в первую очередь установить, кто из гитлеровских генералов и офицеров отдавал приказы на совершение этих злодеяний.
— Согласен с тобой, Петро. Но это задача будущего. Надо, чтобы сейчас наши Вооруженные Силы крепко держали в своих руках инициативу, постоянно наступали до полного изгнания фашистов с захваченной советской территории, чтобы завершили войну полным разгромом гитлеровской военной машины.
Выслушав мое мнение, Чикаберидзе продолжил:
— Иначе и быть не может. Ведь весь советский народ единодушно воспринял слова моего земляка, Верховного Главнокомандующего Иосифа Виссарионовича Сталина, что враг будет разбит, победа будет за нами, потому как наше дело правое в этой проклятой войне, навязанной нам Гитлером.
Я ответил Петру:
— Петро, мне помнится, что эти слова в другой последовательности произнес Вячеслав Михайлович Молотов, председатель Совнаркома, выступая с Обращением к советскому народу по радио 22 июня 1941 года в связи с внезапной вероломной войной против нашей страны, развязанной фашистской Германией.
Чикаберидзе продолжал убеждать меня:
— В первые месяцы войны мне довелось проездом быть в Москве, встретиться с земляками, живущими и работающими в столице. Они тогда при мне говорили о том, что грузины, работающие в ЦК и Совнаркоме, утверждают, что в первый день войны в Политбюро ЦК обсуждался текст Обращения к советскому народу. Сталин предложил выступить с ним Молотову, а в текстовке Обращения посчитал нужным подчеркнуть пророческие слова, сбывшиеся через четыре года Великой Отечественной войны…
…Прошло уже более 60 лет со дня нашей встречи с обаятельным грузином Петром Чикаберидзе. Недавно я окончательно убедился, что его земляки знали тогда, чьи были слова, произнесенные Молотовым. Это произошло после того, как я прочитал историко-документальное исследование «Генералиссимус» писателя Владимира Карпова, изданное в 2002 году в двух книгах, всего 1138 страниц.
В его первой книге, на странице 324, со ссылкой на послевоенную беседу с В. М. Молотовым, В. Карпов пишет:
«…В этом первом официальном выступлении Советского правительства прозвучали слова, которые стали своеобразным девизом всей Великой Отечественной войны. Их продиктовал Молотову Сталин: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»
В конце встречи Чикаберидзе сообщил:
— Павло, послезавтра делегация бригады имени Суворова выезжает в Тбилиси. Если мне будет суждено возвратиться в Орел, то я обязательно зайду к тебе, расскажу о нашем визите в Грузию. Если не вернусь в Орел, то напишу тебе обо всем в письме.
На этом мы расстались, пожелав друг другу всего наилучшего.
Больше нам встретиться не удалось. Были только обмены письмами. Но об этом в следующей главе…
В напряженной обстановке, вызванной передислокацией штаба и базы МТО в Орел, незаметно для нас прошли два первых осенних месяца 1943 года. Наступил ноябрь, главным событием которого была 26-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции.
6-го ноября состоялось торжественное собрание личного состава штаба, обучающихся на курсах радистов и минеров-подрывников, подразделения партизанского резерва.
С докладом о 26-й годовщине Октября выступил заместитель начальника штаба А. П. Горшков. Он начал доклад с того, что сегодня советские войска, сломив сопротивление врага, освободили от него столицу Украины город Киев. Раздались громкие, продолжительные аплодисменты участников собрания.
Затем Горшков доложил об истории и итогах Октябрьской социалистической революции, что сделано в стране за 26 лет Советской власти; потом перешел к войне, вероломно начатой против Советского Союза фашистскими войсками 22 июня 1941 года, подробно остановился на результатах боевых действий советских войск во втором периоде Великой Отечественной войны, начавшемся в ноябре 1942 года, заканчивающемся через месяц после сегодняшнего ноябрьского праздника. Об этом он сказал так:
— В схватке под Москвой поздней осенью 1941 года впервые в ходе войны советские войска овладели инициативой, отогнали противника от Москвы, затем зимой 1942—1943 годов одержали крупную победу под Сталинградом, разгромив хваленые немецкие войска Паулюса. Почти с ходу были освобождены крупные областные центры Черноземья — Воронеж и Курск.
Наступление немецких войск под Курском, начавшееся 5 июля, провалилось буквально через десять суток. Враг не смог прорвать преднамеренную оборону наших войск. Перешли от обороны к наступлению войска Брянского фронта, а в танковом сражении под Прохоровкой наши танковые соединения одержали грандиозную победу над врагом. В результате были освобождены крупные города: Орел, Белгород, Харьков.
Победоносно завершив Курскую битву 23 августа, наши войска продолжили наступательные операции по освобождению левобережья Дона.
Генерал-майор подчеркнул в докладе, что во втором периоде войны с еще большим размахом велось, а сейчас постоянно усиливается, партизанское движение. Преодолевая невероятные трудности, рискуя жизнью, партизаны разрушали коммуникации врага, выводили из строя железнодорожные линии. Так было зимой 1942—1943 годов, когда советские войска громили гитлеровские полчища на Волге, Кавказе, Среднем и Верхнем Дону.
Докладчик перечислил сильные удары по коммуникациям противника, нанесенные партизанами в ходе летнего наступления, в частности, в период Курской битвы. Он сказал, что партизаны Белоруссии, некоторых областей Украины, Орловской, Курской. Смоленской, Калининской и Ленинградской областей затрудняли перегруппировки вражеских войск, подвоз резервов и боевой техники, тем самым оказывали огромную помощь нашей армии.
Он отметил, что проведена грандиозная по своим масштабам, по количеству участвующих партизанских сил, по достигнутым результатам операция, вошедшая в историю под названием «Рельсовая война». Она планировалась Центральным штабом партизанского движения. Главная цель операции: путем одновременного массового подрыва рельсов парализовать перевозки гитлеровских войск по железным дорогам. Началась она в ночь на 3 августа. Массовые подрывы следовали в течение всего августа и первой половины сентября. Горшков привел такой пример: количество подорванных рельсов за тот период составил одну тысячу километров одноколейного железнодорожного пути.
Докладчик подчеркнул, что вместе с брянскими партизанами в рельсовой войне участвовали Курская партизанская кавалерийская бригада имени Котовского и партизанская бригада имени Суворова, созданные в марте 1943 года из личного состава расформированной 2-й Курской партизанской бригады. Тогда же штаб партизанского движения Брянского фронта принял в свое оперативное подчинение обе бригады, определил районы боевых действий: партизанская кавалерийская бригада базируется в Хинельском лесу, действует в западных районах Курской и Сумской областей; бригада имени Суворова базируется в Брянских лесах, действует в западных районах Орловской области (ныне Брянской области).
А. П. Горшков тепло отозвался о населении оккупированных врагом регионов СССР, в том числе Орловской и Курской областей. Он привел примеры тех мест, где жители всегда с радостью встречают партизанские отряды, всячески помогают им и пополняют их ряды. Они видят в партизанах не только нашу военную, но и политическую силу. В их глазах партизаны олицетворяют Советскую власть. Они всегда делятся с партизанами хлебом, картошкой, молоком для раненых, если все это им удалось спрятать от оккупантов.
В докладе прозвучала высокая оценка труда работающих на советских промышленных предприятиях, в колхозах и совхозах, научных и проектных организациях: наш тыл живет одной мыслью — все для фронта, все для победы. Все это помогает ликвидировать превосходство фашистской армии в вооружении и боевой технике. Советская экономика с честью выдерживает единоборство с экономикой гитлеровской Германии…
После доклада Горшкова начальник отдела кадров Иванов объявил приказ А. П. Матвеева об объявлении благодарностей отличившимся военным и гражданским работникам штаба. Среди них был назван лейтенант Соколюк из нашего отдела.
Как только закончилась торжественная часть собрания, для его участников был устроен концерт с выступлениями орловских артистов, учащихся средних школ города, сотрудниц нашего штаба.
Через несколько дней после праздника я получил печальное письмо от мамы. Она была совсем неграмотная. Под ее диктовку письмо писала десятилетняя соседка. Мама сообщила, что здоровье становится все хуже и хуже. Все лето проболела в постели. Поэтому сена для коровы не накосила, пришлось продать животину, кормить зимой ее будет нечем. Она жаловалась что проклятая война разлучила ее с сыновьями, помощи ждать ей здесь не от кого.
Прочитал я это грустное письмо, понял, что помочь могу только я. Решил обратиться к своему начальнику с просьбой о краткосрочном отпуске:
— Константин Алексеевич, отпустите меня на десяток суток, надо навестить маму на Ярославщине. Она тяжело больна, поэтому надо ее определить в больницу.
Посочувствовав мне, Красиков ответил:
— Павел Васильевич, я не в силах удовлетворить твою просьбу, не имею таких прав. Ходатайствовать перед полковником Польским я могу. Пиши рапорт полковнику, я лично сам пойду к нему с твоей просьбой. Но у меня вопрос к тебе: кому можно передать твои обязанности на время отпуска?
— Я считаю, Василию Михайловичу, пока не предстоят командировки к поставщикам.
Уже в конце рабочего дня Красиков сообщил мне:
— Павел Васильевич, твоя просьба удовлетворена. Соколюк тоже согласен. Приказ о твоем краткосрочном отпуске подписан. Расскажи Василию Михайловичу, какие неотложные дела надо решить на базе за твое отсутствие. Отпускное удостоверение и проездные документы получишь в отделе кадров. Счастливого пути! — Константин Алексеевич крепко пожал мне руку.
Поздно вечером я и Соколюк уже были на вокзале. Я взял билет на первый проходивший поезд на Москву Как только поезд пришел, мы поспешили к вагону, указанному в билете. Когда оказались у нужного вагона, Соколюк передал мне увесистую упаковку, перевязанную крест-накрест тонкой веревочкой.
— Это твой сухой паек на время отпуска. Богунов постарался с заменой некоторых продуктов, чтобы все сгодилось в домашних условиях. Всего доброго тебе, привет маме.
— Спасибо, Василий Михайлович. До свидания!
Утром я уже был в Москве. Переехал на метро с Курского на Ярославский вокзал. Увидел, что поезд на Вологду уже подан на посадку. Я заскочил в вагон. В тамбуре молоденькая проводница остановила меня:
— Не спеши, молодой человек, предъяви проездной билет.
— Сейчас предъявлю. — Не торопясь достал бумажник, стал искать среди документов билет. Поезд тронулся. Закрыв дверь тамбура, она предложила мне пройти в купе. И сразу спросила:
— Молодой человек, куда едешь-то?
— До Бакланки, а там еще верст пятьдесят где на перекладных, где пешком, как повезет.
— Насовсем, наверно? Даже уже погоны снял, — заметила она. — Ты партизан? — она спросила это, рассмотрев на моей шапке красную ленточку.
— Угадала. В какое купе мне идти?
— Заходи в первое купе. Там один пассажир, тоже едет до Бакланки. А билет-то забыл предъявить?
— Нет, не забыл. — Зайдя в купе, я предъявил ей билет.
— Партизан, откуда едешь?
— Из Орла, разумеется, в билете укачано.
— А почему билет без компостера на наш поезд.
— Извини, пожалуйста, не успел. Мне пришлось бы несколько часов ждать, пока придет следующий поезд. А мне каждый час дорог, ведь всего на десять суток отпустили, из них почти четверо пройдет в дорогах.
Если будет проходить ревизор, у тебя могут быть неприятности. Он может высадить на любой станции, — сочувственно сообщила проводница.
— Не беспокойся, все уладим. Он меня поймет не высадит и не оштрафует.
Пассажир, лежавший на верхней полке лицом к стене, вдруг повернулся и обратился ко мне:
— Лейтенант милиции Смирнов. Прошу предъявить ваши документы.
— Это можно. Но прежде вы должны показать мне ваше милицейское удостоверение, — ответил я.
— Ваше требование законное. Вот, пожалуйста, мое удостоверение. — Он подал мне его.
— Спасибо, — ответил я, бегло прочитав его, взглянул на его лицо, потом на фотокарточку в удостоверении.
— А вот, пожалуйста, мои документы, — я предъявил удостоверение личности и отпускное удостоверение.
Лейтенант милиции внимательно просмотрел мои документы, возвращая их мне, спросил:
— Куда едешь, партизан Гусев?
— Выхожу на станции Бакланка. А дальше путь в родное село Карповское, от Бакланки до него километров пятьдесят.
— А Гусев Леонид Васильевич — это твой брат?
— Это мой родной брат. А откуда вы его знаете?
— В госпитале на Урале мы с ним в одной палате лежали. Год назад я выписался из госпиталя, признан ограниченно годным к военной службе, приехал на родину, в Кукобой. Полгода назад мне предложили службу в милиции. Что вам известно о Леониде Васильевиче? — спросил он меня.
— Он лежал в госпиталях почти полтора года. Недавно было от него письмо: его выписывают из госпиталя с освобождением от военной службы на один год, после чего последует медицинское переосвидетельствование. Выезжает в Ивановскую область, куда осенью 1941 года эвакуирована его семья, — рассказал я ему все, что знал о брате.
— Напиши ему привет от меня. Володьки Смирнова. Наши койки были рядом. Сообщи, что я служу в Кукобое в милиции. Пусть он мне напишет. Если у него и у семьи есть трудности в Ивановской области, пусть переезжают на родину, в Кукобое его знают по работе бригадиром тракторной бригады. Припоминаю, что его брат, по рассказу Леонида, в 1937—1939 годах работал главным бухгалтером Кукобойской МТС.
— Это был я. Меня осенью 1939 года призвали в армию, а Леонид в это время служил в Ленинграде, сверхсрочно. В 1940 году его зачислили курсантом годичных офицерских курсов, после их окончания уволили в запас в звании младшего лейтенанта. Но в запасе он пробыл недолго, как только началась война, его снова призвали в армию и он оказался на фронте под Ленинградом. Там он был тяжело ранен осенью 1941 года, эвакуирован на Урал.
— Надо же! Какое совпадение! — вскрикнул лейтенант. — Ведь я в то же время только что окончил курсы младших лейтенантов в Ленинграде, там…
Воспоминания лейтенанта милиции о начале войны прервал хриплый голос из репродуктора: поезд прибыл на станцию Пречистое, остановка 3 минуты, следующая станция Бакланка.
Тут же зашла в купе проводница, возвратила наши билеты.
— Товарищи пассажиры! Следующая станция Бакланка, поезд останавливается на три минуты. Быстренько собирайтесь! — громко прокричала и удалилась в соседнее купе.
Поезд остановился. Мы вышли из вагона, попрощались с проводницей. Лейтенант побежал в отделение милиции, чтобы узнать, не будет ли отправляться в ближайшее время грузовик или автобус в Кукобой. Быстро возвратился в хорошем настроении.
— Скоро пойдет в Кукобой крытый грузовик! Водитель пообещал нас подвезти, так что бежим на автостоянку.
Перед вечером мы уже были в Кукобое. Лейтенант предложил:
— Переночуем у меня, а завтра отправим тебя в Карповское.
— Я поеду в контору МТС, там и переночую. Зачем я буду стеснять твою семью? — ответил я.
— Уже скоро семь, кроме уборщицы, там никого нет. Так что пошли ко мне.
Войдя в маленькую квартиру двухквартирного дома, я понял, что в ней не было возможности разместить даже на одну ночь постороннего человека. В этом я убедился, как только мы оказались в одной из комнат, являющейся одновременно прихожей, кухней и столовой. Еще была спальня для супругов и совсем маленькая детская комната.
— Наташа, нам надо приютить на ночь молодого человека. Это Павел Васильевич Гусев, работавший несколько лет назад главбухом МТС. Он едет в Карповское проведать больную мать.
Супруга бросила на меня внимательный взгляд, засмеялась и обратилась ко мне:
— Павел Васильевич, здравствуйте. Вы так сильно возмужали, что я бы никогда вас не узнала, если бы Володя, мой муж, не представил вас.
— Здравствуйте, Наташа! Я тоже начинаю вспоминать, что в те годы вы работали в райфинотделе, ежегодно бывали у нас в МТС с финансовыми проверками. Но фамилию вашу забыл, — ответил я.
— Это верно, я работала тогда бухгалтером-ревизором райфинотдела. Тогда я была Соколова, а после замужества, в 1939 году, взяла фамилию Володи, стала Смирновой, — сообщила Наташа.
— Вспомнил! Мы даже один раз с вами поссорились. Я не соглашался с вашей формулировкой в акте проверки о допущенном перерасходе денежных средств на командировки. Я настаивал записать так: «…Ввиду непредвиденных командировок по заданию управления МТС облземотдела получился перерасход денежных средств по этой статье…» Но вы не соглашались.
— Я этот случай помню. Но ведь я все же согласилась с вами. Решила: зачем портить репутацию молодому главбуху.
— Наташа, разместим на ночь гостя в детской комнате? — спросил ее Володя.
— Конечно. Сегодня она свободна. Сережа, наш трехлетний сын, уже неделю гостит у бабушки. — Улыбаясь, продолжила: — Она не спешит отправлять его к родителям, а мы не особо настаиваем.
Владимир дополнил супругу:
— У нас есть раскладушка на случай, если теща останется ночевать. — Показал мне детскую комнату, потом продолжил: — Поужинаем, как говорят в народе, чем Бог послал. Наш скромный паек со своего огорода дополняет теща. Поедим да и уляжемся спать. В поезде я плохо переношу ночь, не спится из-за грохота колос и скрипа в вагоне.
— Я тоже, — признался я.
Утром хозяева не отпустили меня без завтрака. Поблагодарив их за гостеприимство, я поспешил в военкомат, чтобы встать на учет.
Женщина, дежурная в военкомате, сообщила мне, что военком в райисполкоме, скоро вернется.
Через полчаса быстрой походкой прошел в свой кабинет военком, козырнувший на мое приветствие. Дежурная сразу зашла к нему, вскоре вышла и обратилась ко мне:
— Товарищ Гусев, зайдите к военкому, он приглашает вас.
— Его фамилия Комаров? — спросил я ее.
— Да, его фамилия Комаров. Вы его знаете? — спросила она меня.
— Осенью 1939 года он отправлял нас, призывников, в армию.
Войдя в кабинет, я представился.
— Товарищ капитан, военнослужащий штаба партизанского движения Брянского фронта Гусев. Представляюсь по случаю прибытия в краткосрочный отпуск по семейным обстоятельствам в село Карповское. Там живет моя тяжелобольная мать.
— Здравствуйте, товарищ Гусев, присаживайтесь, — он показал мне на стул. — Я припоминаю, что осенью 1939 года я провожал команду новобранцев на срочную службу в Красную армию. В той команде был Гусев, главный бухгалтер Кукобойской МТС. А запомнил я это потому, что тогдашний директор Кузьмин уж очень просил меня об отсрочке от призыва своего главного бухгалтера, проработавшего около двух лет и за это время наладившего бухгалтерский учет и финансовую дисциплину. Но доводы директора нельзя было принять во внимание, в тот год призывались учителя и агрономы, пользовавшиеся отсрочками по пять и более лет. — Улыбнувшись, продолжил: — Так это вам я вручал гармонь перед строем призывников?
— Так точно, товарищ капитан. Целую неделю мы под эту гармонь распевали песни в товарном вагоне эшелона, от Бакланки до Проскурова на Украине.
Рассматривая мои документы, капитан спросил:
— Из тыла врага вам дали краткосрочный отпуск?
Я догадался, что военком сомневается в такой возможности. Я объяснил ему:
— Нет, не из тыла врага. После расформирования Курской партизанской кавалерийской бригады имени Котовского, это было в середине июля этого года под Конышевкой Курской области, я был отозван для дальнейшей службы в город Елец Орловской области, в штаб партизанского движения Брянского фронта, который сейчас дислоцируется в городе Орле. Там я служу на офицерской должности, представлен к присвоению офицерского звания.
— Товарищ Гусев, я понял, где вы служите, чем занимаетесь. Поезжайте домой, помогите больной матери, видимо, надо ее определить в больницу. Если потребуется продлить срок отпуска, обращайтесь.
Спасибо, товарищ капитан. Но я дал обещание своему начальнику отдела вернуться из отпуска в срок. У нас предстоят важные мероприятия, не исключено что будет новая передислокация нашей базы МТО ближе к фронту, а я заведую этой базой.
— Товарищ Гусев, желаю Вашей матери быстрейшее выздоровления. Надеюсь, ваш отпуск поможет ей в этом. До свидания. — Он пожал мне руку.
— Товарищ капитан, можно сейчас сделать отметку в моем отпускном удостоверении о прибытии и убытии, чтобы мне не терять время на посещение военкомата еще раз?
— Этого сделать нельзя. Сейчас дежурная сделает отметку только о вашем прибытии. Так что еще раз встретимся. Всего вам доброго. До свидания.
После посещения райвоенкомата я решил зайти в контору МТС, где перед призывом в армию я проработал около двух лет. Надеялся повидаться с моими бывшими руководителями и с работниками бухгалтерии. К моему удивлению, в МТС все руководство уже было обновлено: летом и осенью 1941 года почти все сразу были призваны на фронт. Новый директор оказался в отъезде в один из колхозов, в конторе в этот час оказался лишь главный инженер Белозеров. Он мне сказал, что работает здесь недавно, только три месяца прошло, как выписался из Ярославского госпиталя, в котором лечился несколько месяцев после ранения под Смоленском. Его ранение было заметно по висевшей левой руке.
С Белозеровым мы раньше не встречались, поскольку он работал в другом районе, тоже в МТС. Побеседовав со мною с полчаса, он позвонил куда-то:
— Мария Ивановна, здравствуйте, это Белозеров. Передайте на конюшню Ивану Степановичу, чтобы он положил в сани побольше сена и подъехал на Воронке к конторе. Скажите, что ему предстоит поездка в Карповское, туда он отвезет нашего бывшего главбуха, едущего в отпуск к больной матери.
Положив телефонную трубку, он обратился ко мне:
— Павел Васильевич, извините, через полчаса я должен быть в машинно-тракторной мастерской, заслушать доклады бригадиров о ходе ремонта тракторов и автомобилей. На обратном пути заходите, обещаю отвезти на Бакланку на грузовике. До свидания! — он ушел, а я остался в конторе ждать подводу, чтобы добраться до родного села.
Вскоре приехал Иван Степанович, и мы тронулись в путь.
Иван Степанович был опытным возницей. Он то и дело то кнутом, то вожжами поторапливал Воронка, уже не молодого мерина, объяснив это мне тем, что ему надо к утру вовремя вернуться в Кукобой, чтобы напоить и дать сена директорской Майке. Если ее вовремя не напоишь и не наполнишь ясли сеном, то она будет бесконечно голосить. И не дай Бог об этом узнает директор…
Уже поздно вечером мы добрались до Карповского. На восточной окраине села промелькнула колхозная кузница, ранее принадлежавшая Ивану Николаевичу Соколову. Как началась коллективизация, он вступил в колхоз, передал ему в собственность кузницу, с год проработал колхозным кузнецом, после чего уехал в Рыбинск и устроился там на крупный завод бригадиром кузнечного цеха.
— Иван Степанович, кузницу проехали, сейчас будут ворота и начнется село, — объяснил я ему.
— А вот уже и ворота. Куда дальше? — спросил он меня.
— Четвертый дом справа, поворачивайте Воронка, это наш дом, Иван Степанович.
Лихо подкатив по еще не глубокому ноябрьскому снегу к дому, Иван Степанович пробасил: «Ттпру!» Воронок остановился, как вкопанный.
В окне кухни появился слабый свет керосиновой лампы. Вскоре открылась дверь из крыльцовой пристройки, женщина спросила:
— Кто там? К кому приехали?
Я сразу узнал голос тети Марьи, жены дяди Ивана, младшего брата моего покойного отца.
— Тетя Марья, здравствуй! Это я, Павел.
— Здравствуй, племянничек! — она поспешила ко мне. Оба бросились друг другу в объятия, поцеловались. — А моего сыночка Евгения не встречал там на фронте или в партизанах?
— Нет, тетя Марья, не встречались мы. Да и были-то мы с ним с начала войны далеко друг от друга: я в Западной Украине, а Женя — в Карелии. Иди, тетя Марья, в дом, а то простынешь, легко одета, а уже зима наступила. Как только Иван Степанович задаст коню сена и привяжет его к воротам, мы тоже придем. Как мама-то?
— Плохо, Паша. Давно она болеет. В больницу бы ее надо отправить, она все не соглашается.
Вскоре и мы, вслед за ней, пришли в дом, вернее, в одну отапливаемую зимой комнату, являющуюся для мамы одновременно кухней, столовой и спальней. А дом трехкомнатный, не считая отдельной кухни, в которой сейчас и жила мама.
Войдя в комнату, я увидел маму, лежащую в кровати под ватным одеялом. Как только мы появились, она попыталась привстать, чтобы сесть в кровати, но пока я не помог, сесть она не смогла. Мы обнялись и долго были в объятиях. Она без конца целовала меня, гладила голову и спину. Из ее глаз, не переставая, текли слезы, не то от радости, не то от горемычного своего одиночества или страха за нас, сыновей. Ведь из четырех нас одного уже нет в живых, второй вернется из госпиталя калекой, а двое еще на войне, и неизвестно чем все обернется.
— Насовсем приехал, сынок, али на побывку? — спросила она меня.
— Нет, не насовсем. Отпуск дали всего на десять суток с дорогами, так что дома я пробуду не больше шести дней и ночей.
Немного помолчав, как бы собираясь с мыслями, она сообщила мне:
— Недавно фершал приезжал. Об этом сноха Клава его попросила. Он послушал через трубку мои легкие, посчитал пульс, потрогал живот. Сказал, что мне надо лечь в больницу, чтобы обследоваться и полечиться под присмотром докторов. И еще сказал, что меня в больницу возьмут, если со мной приедет женщина, чтобы быть при мне сиделкой. Паша, попроси Клаву, чтобы она побыла со мной в больнице. Она не откажется, она хорошо ко мне относится. — Я ей сказал:
— Мама, завтра утром я отправляюсь в Новинку, уговорю Клаву побыть с тобой в больнице. Потом попрошу в колхозе подводу, чтобы отвезти тебя в больницу.
— Паша, хорошо бы полечиться-то. Умирать не хочется, надо дождаться Сашу и тебя с войны. — И заплакала.
— Не волнуйся, мама. Все будет хорошо. В больнице тебя подлечат. — А она опять про войну продолжила:
— А когда же эта проклятая война закончится? Я боюсь за Сашу и за тебя, — и снова заплакала.
— Мама, война приняла другой оборот. Наша армия взяла инициативу в свои руки. Враг пятится назад. Будем надеяться, что Саша и я останемся живы.
Тетя Марья пригласила меня и шофера Ивана Степановича к столу:
— Мужчины, в народе говорят: хлеб, соль на столе, — садитесь, поужинайте. Мы с Анной Александровной поужинали перед вашим приездом.
На столе нас ожидала дымящаяся отварная картошка с льняным маслом, соленые огурцы, квашеная капуста, каравай душистого черного ржаного хлеба. Поодаль стола, на табуретке стоял разогретый самовар, на котором возвышался чайник с заваркой из листьев малины, приятный запах разносился по комнате.
Я достал из вещмешка пачку галет, десяток кусочков пиленого сахара, пачку грузинского чая, попросил тетю Марью добавить чай в заварку из малиновых листьев. Когда чай заварился, я пригласил всех на чашку чая. Отдельно обратился к Ивану Степановичу, чтобы тот погрелся чайком перед дорогой. Извинившись, сказал ему, что покрепче не захватил, спешил очень.
— Покрепче мне нельзя, я «за рулем», — пошутил он.
— Чайку-то можно, — отозвалась мама, — настоящего-то чаю, да с сахаром и с городским печеньем мы давно не пили. Наливай, Марья Алексеевна, я попью чайку-то.
После ужина и чая Иван Степанович засобирался в дорогу. Я поблагодарил его за оказанную услугу, предложил небольшую денежную купюру.
— Не обижайте меня, Павел Васильевич, спрячьте. Это моя обязанность — подвезти бывшего главного бухгалтера нашей МТС. Лошадь тоже не моя, а государственная.
Попрощавшись с нами, он вышел в моем сопровождении, спешил, чтобы к утру вернуться в Кукобой.
Как только я вернулся в дом, проводив Ивана Степановича, тетя Марья предложила мне ложиться спать, поскольку мне завтра надо рано вставать. Предстоит идти в Новинку, к Клаве и к фельдшеру.
— Паша, залезай на полати, — шепнула она, увидев, что мама заснула. — Там теплее, я туда еще овчинный тулуп закинула, а пуховая подушка там есть. А я на голбце сплю, около печки, там тепло. Спокойной ночи.
Я заснул на полатях сразу же. Уже за полночь, наверное, часа в два ночи, меня разбудили петухи, начавшие кукарекать сначала у соседей, потом и в хлеву мамы, где еще недавно была корова. Там, под потолком — куриный насест из жердей, на который на ночь они взлетают. Он был недосягаем лисицам и другим зверюшкам, охотившимся за курами по ночам.
Утром я проснулся рано, услышав, как тетя Марья загремела рукомойником. Наспех позавтракал и около восьми часов утра вышел из дома, направившись в Новинку. Посреди села навстречу мне мчалась санная подвода. По упряжке и саням я догадался, что это едет на работу председатель колхоза Иван Гарцев. В Карповском находилась колхозная контора, а он жил с семьей в деревне Белое, в двух километрах от нашего села.
Поравнявшись со мной, председатель остановил кобылицу.
— Куда путь держишь, воин? — приветливо спросил он меня.
— Здравствуйте, Иван Семенович! Не узнали? Я Гусев Павел, прибыл в краткосрочный отпуск, потому как мама тяжело больна. А сейчас иду в Новинку.
— Здравствуй, здравствуй, Павел Васильевич! Прости, не узнал тебя. Ведь мы с тобой не виделись около четырех лет, с тех пор, как тебя призвали на срочную военную службу. Ты сильно изменился внешне, тебя трудно сразу узнать. А что это ты без погон? — спросил председатель.
— Я пока в партизанской форме. Видите красную ленточку на шапке?
— Извини, запамятовал, что ты — партизан. А из тыла врага партизанам тоже отпуска на побывку дают?
— Военком тоже сначала усомнился в этом. Но я уже несколько месяцев служу в штабе партизанского движения Брянского фронта, он находится в Орле.
— Говоришь, мать тяжело больна. Дядя Иван мне говорил об этом.
— Я иду в Новинку, чтобы взять направление у участкового фельдшера, да и упросить сноху Клаву, чтобы она побыла с мамой в больнице сиделкой. Да я и к вам собирался обратиться, Иван Семенович. Не можете вы дать мне завтра подводу, чтобы с утра отвезти маму в Семеновскую больницу?
— Нет проблем, Павел Васильевич. Сейчас бери мою упряжку и езжай в Новинку. Клавдия Сергеевна не откажется. Вернетесь обратно и сразу собирайте в больницу Анну Александровну, сегодня же отвезите ее в Семеновское. — Он передал вожжи мне, сам вылез из саней.
— Спасибо, Иван Семенович! — поблагодарил я председателя.
— За что спасибо-то? Это моя обязанность, бывшего фронтовика и инвалида войны, оказывать помощь защитникам Отечества и их семьям, в том числе и тебе и твоей матушке. Как только определишь ее в больницу и возвратишься домой, лошадь оставь на колхозной конюшне. Я приехал сюда, чтобы посмотреть, как дела идут на молочнотоварной ферме. Есть у меня и другая надобность побыть в конторе. Поэтому днем я обойдусь без подводы, ты не беспокойся.
Через полчаса председательская Зорька привезла меня в Новинку. Я рассказал Клаве и ее матери, Екатерине Васильевне, о моем кратком отпуске, попросил Клаву три-четыре недели побыть с мамой в больнице.
— Клава, поезжай, я с коровой и с овцой с ягнятами сама управлюсь. В колхозе тоже без тебя обойдутся, чай не лето, когда в поле дел много, — посоветовала Екатерина Васильевна. — Клава ответила:
— Конечно, поеду. Ведь мой муж Коля очень любил свою маму, да и она ко мне хорошо относится, даже когда уже Коли нет в живых. За это я обязана побыть с ней в больнице. Паша, ты немедля иди в фельдшерский пункт за направлением мамаши на стационарное лечение, а я соберусь, захвачу во что там переодеться, да и из еды кое-что возьму для нас обеих.
Вскоре я вернулся с направлением фельдшера. Перекусили наспех, запили горячим кипяченым молоком, мы с Клавой тут же отправились в Карповское. Там быстро собрали маму в больницу и поспешили в Семеновское, чтобы успеть туда до ухода с работы врачей.
Дежурный врач-терапевт, уже немолодая женщина, сразу измерила у мамы давление и температуру, расспросила ее на что она жалуется, потом что-то долго писал в истории болезни. Закончив запись, она обратилась к Клаве:
— Кем вы доводитесь больной? Как вас называть?
— Я довожусь Анне Александровне снохой, звать меня Клавдия. Мужа моего уже нет в живых, он погиб на фронте, — сказав это, она всплакнула. Врач продолжила с ней разговор.
— Успокойтесь, Клавдия. Послушайте меня. Вы будете находиться в палате постоянно. Вам выдадут халат, раскладушку с матрацем и постельным бельем. Для больной подготовлена койка со всеми постельными принадлежностями. Ей принесут теплый халат и тапочки.
— Ну, а теперь обращаюсь к вам, молодой человек. Видимо, вы сын больной, очень похожи на мать. Постоянное пребывание в палате исключается, даже главный врач этого не разрешит. Вы можете находиться в палате только в дневное время. Верхнюю одежду и обувь надо снимать в раздевалке. Вам выдадут халат и тапочки. Ночь вам придется коротать у знакомых, или попроситесь в общежитие МТС для ремонтных рабочих. Есть ли у вас ко мне вопросы, или хотите что-то сказать, — спросила она. Я ей задал вопрос:
— Доктор, вы сказали, что больная будет обследоваться. А через сколько дней маме будет назначено лечение?
— Предварительное лечение будет назначено уже сегодня. А по мере результатов обследования оно будет дополняться или изменяться. Срок лечения — три-четыре недели, но если потребуется операция, то это еще плюс десяток дней.
Поблагодарив дежурного врача за разъяснения, попрощавшись с мамой, я поспешил домой, чтобы возвратить лошадь председателю.
В свое село я возвратился уже вечером. Проезжая мимо колхозной конторы, в ее окнах я заметил свет. Решил завернуть, подумав, что, может, еще председатель там окажется. Привязав шуструю кобылицу к воротам, я зашел в контору. Там оказался Иван Семенович, читавший газету. Увидев меня, он отложил газету, сказал:
— Вот хорошо, что ты вернулся. Мне не придется теперь пару верст пешком топать. Садись, рассказывай.
— Иван Семенович, лошадь у ворот. Спасибо за помощь. Маму в больницу приняли. Клава осталась с ней.
— Когда едешь обратно, Павел Васильевич? — спросил он меня.
— Уже через шесть дней я должен быть на Бакланке, чтобы первым проходящим поездом отправиться в Москву, а оттуда — в Орел.
— Накануне отъезда зайди в контору. Я организую тебе подводу до станции. Может, твой дядя, Иван Петрович, отвезет тебя? — спросил меня председатель.
— Я пока еще не видел его. Сейчас, прямо от вас, зайду к нему. Надо проведать дядю. А заодно и спрошу, сможет ли он проводить меня.
— Он не откажется, я убежден в этом, — сказал Гарцев.
Попрощавшись с председателем, я поспешил навестить моего дядю, Ивана Петровича Гусева.
По свету в окне я понял, что он еще не спит. Вспомнив, что он глуховат, может не услышать стук в дверь, я постучал в окно.
— Кого несет на ночь глядя? — спросил он, правой рукой открывая дверь, а в левой держа настольную керосиновую лампу. Увидев меня, он характерно для глуховатых, закричал:
— Пашуха, это ты! Здравствуй! Проходи, проходи! Мне Марья сегодня рассказывала о твоем приезде и о том, что отвез в больницу Анну. — Когда зашли в дом он спросил меня: — Надолго ли приехал-то? — я показал на пальцах, чтобы не кричать, он понял.
— На мало, на мало! А что делать — война идет!
Увидев хомуты, седелки, уздечки, я понял, что он коротает вечернее время ремонтом сбруи. Спросил его:
— На конюшне-то некогда этим заниматься?
— Там весь день возишься с лошадьми: то сена им подашь, то напоить каждую надо, то стойла почистить. Вот и приходится по вечерам этим заниматься. А больше некому. Всего два старика в селе-то осталось. Второй-то слепой.
— Сын твой Евгений пишет с фронта? — спросил я дядю Ивана.
— Енюха-то жив пока, пишет, но редко. В последнем письме писал, что летом пришлось воевать под Белгородом. Многим солдатам, его сослуживцам, повезло: они через свои деревни наступали, а он далеко тогда был от родных мест.
— Дядя Иван, ты не отвезешь меня на Бакланку, председатель подводу пообещал.
— Я согласен. Только чтобы лошаденку дали пошустрее. Лошади-то сильно намучены в это лето: то на поле, то в обозах с зерном государству.
Проговорили мы с дядей Иваном около двух часов. Я стал собираться домой.
— Иди, иди, Паша. Наверно, Марья-то одна боится ночью да в чужом-то доме.
Наружная калитка и входная дверь в доме были незапертыми. Я догадался, что в доме есть односельчане. Так оно и было. Когда открыл дверь на кухню, где жила мама, я увидел более пятнадцати сельских женщин. Некоторым из них пришлось сесть на полу, потому как мест на стульях и на скамейке не хватило.
— Здравствуйте, дорогие односельчане! — поздоровался я.
— Здравствуй, Паша! С приездом! — вразнобой ответили они. Елизавета Николаевна Ляпина, до замужества — Воронина, сидевшая около стола, пыталась уступить мне стул, уже привстала. Но я, дотронувшись до ее плеч, шутливо ответил ей:
— Сидите, Елизавета Николаевна, я ведь уже мужчина. Не нами придумано, что уступать место должен мужчина женщине, а не женщина мужчине, — по ее улыбке можно было понять, что она отказалась от своего предложения. Окинув всех приветливым взглядом, я увидел, что среди пришедших были матери, жены, сестры, внучки призванных на фронт в 1941 году, а у некоторых из них братья находились на срочной военной службе с 1939 года. Это были Константин и Павел Воронины, Сергей Смирнов. Все они призывались в армию в один год со мной.
Самой старшей по возрасту была Мария Яковлевна Ермакова. Она пришла со снохой Полиной и внучкой Тамарой. Два ее сына, Михаил и Александр, ушли на фронт в сорок первом и не отозвались до сих пор.
Мария Яковлевна попросила меня рассказать, куда надо обращаться, чтобы узнать о судьбе сельских мужчин, не приславших писем, нет о них и похоронок. Я обратился к собравшимся:
— Дорогие солдатки! Так теперь называют вас повсюду. Догадываюсь, ответ на вопрос, заданный мне Марией Яковлевной, интересует вас всех. Вот что отвечу: прежде всего, надо обращаться за ответом о судьбе ваших родных в райвоенкомат. Пусть военком запросит архивы, войсковые штабы и воинские учреждения о судьбе ваших родных. Надеюсь, что по запросу военкома такие сведения ему поступят. Не исключено, что они будут не обо всех наших сельских воинах. Это может быть по двум причинам: первая: прошло уже много времени, за которое некоторые дивизии, бригады, полки и отдельные батальоны и роты при переформировании войск получили другие номера и наименования. Это затруднит уточнение о службе и судьбе некоторых призванных из села. Причина вторая: не исключено, что кто-то из них попал в плен к врагу. Всякая война без пленных не бывает. Нашей армии это печальное событие коснулось в начальном периоде войны. Ввиду невыносимых условий, созданных фашистами для советских военнопленных, немалая часть их погибла в плену.
Заканчивая ответ на заданный мне вопрос, я сказал им:
— Обещаю вам: буду просить военкома об уточнении судьбы наших селян. Я обязательно буду в райвоенкомате, чтобы сняться с учета отпускников. Доложу капитану о состоявшейся встрече с вами. Сообщу о вашей боли из-за отсутствия каких-либо сведений о родных. А вас, дорогие женщины, прошу за два дня подготовить адреса мобилизованных на фронт и служивших в Красной Армии перед войной. Я передам их военкому для запросов.
Мне был задан и такой вопрос: имеют ли советские военнопленные, попавшие в немецкие концлагеря, возможность переписываться с родными и близкими?
Извинившись, что не сказал об этом, отвечая на первый вопрос, я сообщил, что такой возможности советские военнопленные не имеют.
Молодая учительница здешней начальной школы, видимо, из эвакуированных, поскольку ее русская речь сквозила украинским произношением, обратилась ко мне с таким вопросом:
— Павел Васильевич, недавно я возвращалась поездом из Ярославля. В вагоне услышала разговор солдат, возвращавшихся из госпиталя в свою войсковую часть, в город Данилов. Один из них утверждал, что партизаны не ведут активной борьбы с оккупантами, а скрываются от них в лесах. Это так?
Я ей ответил:
— В Хинельском лесу Орловской области, это рядом с северной границей Курщины, базируются орловские, курские и украинские партизанские соединения. Они здесь не прячутся, а пополняются боеприпасами, отправляют в советский тыл раненых. И снова уходят в глубокий рейд для нанесения ударов по врагу. Это засады, минирование автомобильных и железных дорог, нападения на вражеские гарнизоны, выведение из строя средств вражеской телефонной связи и многое другое. Но все сразу из Хинельского леса не уходят, а поочередно обороняют его. Ведь здесь оборудована взлетно-посадочная площадка для самолетов, которую партизаны уважительно называют партизанским аэродромом; там есть эвакогоспиталь, каждое партизанское соединение имеет в лесу запасы боеприпасов и продовольствия.
Чтобы не быть голословным, я сообщу вам о том, что сказал о партизанской борьбе заместитель начальника штаба партизанского движения Брянского фронта генерал-майор Горшков. Он прилетал в Хинельский лес для вручения боевых наград орловским и курским партизанам.
Выступая перед нами, он сказал, что миллионная армия советских партизан отвлекает на себя около 50 дивизий гитлеровцев, тем самым оказывает существенную помощь фронту, своими боевыми действиями наносит врагу большой урон. Это сообщение Горшкова подтверждает, что советские партизаны не отсиживаются в лесах, а активно действуют. Приведу вам и другой пример. Из газеты «Курская правда» нам известны сведения о боевых действиях курских партизанских бригад, доложенные их комиссарами руководству области в апреле 1943 года.
Комиссар 1-й Курской партизанской бригады Андрей Дмитриевич Федосюткин:
— Перед расформированием, в начале марта этого года, бригада имела численность около 2500 партизан. Ее отряды, базировавшиеся в Дерюгинском и Михайловском лесах, за период с осени 1941 года до 3 марта 1943 года уничтожили около 12 тысяч оккупантов. Значительная часть из них нашли свою смерть в пущенных под откос более ста вражеских эшелонах.
Комиссар 2-й Курской партизанской бригады Иван Данилович Кубриков:
— На 10 марта 1943 года бригада имела численность около 4500 партизан. Базируясь в Анатольевском лесу Курской области и в Хинельском лесу, отряды нашей бригады с осени 1941 по 10 марта 1943 года уничтожили свыше 5600 оккупантов, пустили под откос 14 вражеских эшелонов, разгромили 13 гарнизонов оккупантов и полиции.
— А то, что вы, Марина Сергеевна, слышали в поезде, это не что иное, как целенаправленная вражеская пропаганда. Разрешите остаться уверенным, что вы, уважаемая Марина Сергеевна, на уроках в школе, на родительских собраниях, при встречах с жителями нашего села и соседних деревень донесете правду о значительном вкладе курских, да и всех советских партизан, в разгром советскими Вооруженными Силами врага под Сталинградом, Курском, Орлом и Белгородом. Я твердо убежден, что мои земляки, как и все советские люди, в том числе областей и районов, пока еще не освобожденных от врага, видят теперешние победы нашей армии, одержанные зимой и летом этого года в Сталинградской и Курской битвах. После этих сражений, как мы сейчас наблюдаем, враг все время отступает под натиском Советской Армии, освобождающей все новые и новые города, районы и села.
Наш советский народ верит нашему вождю и Верховному Главнокомандующему товарищу Сталину, сказавшему еще в начале войны, что враг будет разбит, победа будет за нами. А недавно, давая оценку сражениям зимы и лета этого года, он мудро подчеркнул: в результате Сталинградской битвы обозначился закат гитлеровской армии, а Курская битва поставила немецкие войска перед катастрофой.
Как только я закончил ответ учительнице. Полина Ермакова, не получившая никаких вестей о муже, спросила меня:
— Павел Васильевич, я все думаю: уж не в партизанах ли воюют наши односельчане? Но почему же от вас пришло письмо из партизанского отряда, а от них писем нет? Из всех ли партизанских отрядов их бойцы могут писать письма родным?
На ее вопросы я ответил так:
— Посылать письма в советский тыл могут партизаны тех соединений и отрядов, которые в местах своего постоянного базирования оборудовали и постоянно охраняют посадочные площадки для наших самолетов, как мы их называем — партизанские аэродромы. С лета 1942 года до осени 1943 года такие аэродромы действовали в Брянском и Хинельском лесах Орловской области, в Михайловском районе Курской области. Нам известно, что наши самолеты, пересекая линию фронта, летают к партизанам западных и северных областей РСФСР, а также Белоруссии, Украины, Молдавии, Прибалтики. Они доставляют им оружие, боеприпасы, медикаменты, а вместе с ними — письма и газеты, а обратными рейсами увозят раненых, письма партизан их родным и близким. Но есть мелкие партизанские отряды, не имеющие определенных мест своего базирования, поскольку ведут партизанскую борьбу с врагом методом боевых рейдов. Поэтому не могут останавливаться на длительное время и оборудовать посадочные площадки для самолетов. Нам известны отдельные случаи сбрасывания таким отрядам оружия и боеприпасов на парашютах, но доставлять письма партизанам нет возможности, поскольку родные не знают адресов партизан, и они не могут послать письмо родным, потому что в их отряды не летают самолеты с посадкой.
Наша беседа с односельчанками продолжалась почти два часа. Как только я закончил отвечать на вопросы Полины Ермаковой, домовничавшая тетя Марья обратилась к собравшимся:
— Бабоньки, уже поздний час. Не пора ли вам по домам? Паше надо завтра рано вставать, ему ехать в Семеновское, в больницу к маме. Ведь она ждет его, не дождется. Я заметила, что его приезд стал лучшим лекарством для матери. Только мало он пробудет-то с ней.
Понимая тетю Марью и меня, женщины одевались, благодарили меня за разъяснения, тепло прощались и уходили.
Утром я пошел на кладбище проведать захороненного здесь отца. Я хорошо знал, где находится его могила. Вспомнил, как осенью 1940 года мне прислали телеграмму в Проскуров, где постоянно размещались части 80-й стрелковой дивизии, в том числе и наш 86-й отдельный саперный батальон. Но тогда он, почти в полном составе, участвовал в строительстве приграничного укрепрайона около города Жовква Львовской области. В нескольких десятках километров была граница с Польшей, уже оккупированной тогда фашистской Германией.
Эту печальную телеграмму мне вручили лишь на десятый день после смерти отца, когда нарочный привез в часть из Проскурова служебную и солдатскую почту, газеты и журналы.
Я попросил отпуск, чтобы проститься с уже похороненным родителем и побыть с мамой в эти печальные для нас дни. Командование не отказало мне в отпуске. Командир части капитан Тишагин, узнав о задержке мне телеграммы, объявил выговор начальнику проскуровских зимних квартир нашей воинской части за то, что тот не телеграфировал ему о поступившей мне телеграмме о смерти отца.
На кладбище я попросил у сторожа лопату, чтобы расчистить около могилы снег, пошел к отцовской могиле. Приближаясь к ней, еще издали увидел могильный холмик, укутанный свежим ноябрьским снегом, а над ним возвышался дубовый крест, мастерски сделанный дядей Иваном, установленный после предания отца земле. Когда подошел к могиле, увидел, «выглядывающие» из под снега, засохшие полевые цветы. Понял, что это мама принесла их к 3-й годовщине смерти ее мужа и отца четырех сыновей.
Остановившись у могилы, я вслух произнес:
— Здравствуй, дорогой папа. Это я, твой младший сын Павел. Приехал в краткосрочный отпуск, чтобы уговорить маму полечиться в больнице, а то она плоховато себя чувствует… — Помолчав немного, как бы ожидая его ответа, уже молча, я продолжал рассказывать ему о войне.
— Папа, вот уже почти два с половиной года идет война, навязанная нашей Родине фашистской Германией. Фронт позвал защищать нашу страну всех твоих сыновей. Старший — Александр, пишет маме, что пока жив, не ахти здоров. Второй — Николай, погиб в сорок первом в Карелии. Третий — Леонид, осенью сорок первого был тяжело ранен под Ленинградом, почти полтора года провалялся в госпиталях на Урале и в Сибири. Пишет маме, что его выписывают из госпиталя с освобождением от военной службы, с переосвидетельствованием через год; он выезжает к семье в Ивановскую область, куда она была эвакуирована из Волхова в начале войны.
Закончив рассказ отцу о войне, я закурил. Затянувшись несколько раз дымом «Беломора», я начал припоминать: по народному обычаю обычно, при посещении могилы близкого человека, приносят цветы, сладости, домашнее или магазинное печенье. В праздники, захороненному мужчине наливают стопку «горькой» и какую либо закуску. Все это оставляется на могиле, уложенное на чистую салфетку.
Пожурив себя, что не взял из дома что-либо для преподнесения захороненному папе, вспомнил, что он был страстным курильщиком. Вытащил из кармана начатую утром пачку папирос и спички. В кармане гимнастерки оказался чистый лист бумаги. Он заменил салфетку. На ее положил папиросы и спички, пододвинул все это к кресту.
Потом расчистил снег вокруг могилы, молча попрощался с отцом. С кладбища поспешил домой, чтобы рассказать тете Марье о посещении могилы родителя и намерения поехать к маме, чтобы оставшиеся несколько дней отпуска побыть с ней в больнице.
Там я пробыл пять суток. Заметил, что мама начала поправляться, видимо лекарства и процедуры стали помогать ей в этом. В последний день я сообщил ей, что мне пора отправляться на службу, отпуск мой кончается, осталось два дня, надо без опоздания приехать в Орел.
Немного всплакнув, мама поблагодарила меня за приезд, пожелала мне вернуться с войны живым и здоровым. Тепло попрощавшись с мамой и снохой Клавой, я поспешил домой.
А там дядя Иван, с запряженной в легкие сани молодой кобылицей уже ждал меня во дворе нашего дома. Он упрекнул меня:
— Ведь сказал, что к полудню вернешься. Так можно и к поезду опоздать.
Я ему объяснил:
— Дядя Иван, сегодня в военкомат мы уже не успеем. Поэтому поедем завтра, ранним утром, чтобы к девяти утра были в Кукобое. Там снимусь с учета и поедем на Бакланку, вечером на Москву проходят два поезда, так что успеем. А сегодняшнюю ночь переночуем здесь. Распрягай лошадку, заведи ее в стойло нашего доколхозного жеребца, дай ей сена. — Я почти прокричал все это глуховатому дядюшке.
— Я овсеца выпросил у кладовщика. Подкормим…
В половине девятого утром мы приехали в Кукобой. Ровно в 9.00 я зашел к военкому и доложил ему:
— Товарищ капитан, время моего отпуска истекло, остались только одни сутки, за которые я должен доехать до Орла. Прошу вашего указания об отметке в моем отпускном удостоверении о выбытии к месту службы.
Он спросил меня:
— Товарищ Гусев, мать определили в больницу?
Я ответил:
— Ее приняли. В больнице при ней находится сиделкой наша сноха, жена погибшего на войне моего брата Николая.
— Есть у вас просьбы ко мне? — спросил капитан.
— Есть просьба, товарищ капитан, но она не личная, а от женщин нашего села. На второй день моего прибытия домой, вечером к нам пришло более пятнадцати женщин-односельчанок, родные которых мобилизованы в армию в начале войны, а несколько молодых ребят перед войной находились на срочной военной службе. От всех их до сих пор нет писем, да и похоронок не пришло. По просьбе женщин, передаю вам список мужчин и адреса воинских частей, в которых они служили перед войной.
Ознакомившись с переданными сведениями, военком сказал:
— Спасибо, товарищ Гусев, что вы разъяснили женщинам, куда надо обращаться по вопросу наболевшего у них. Обещаю: военкомат направит запросы о судьбе всех, указанных в списке. Позвольте пожелать вам счастливого пути на службу. Я позвоню дежурной, чтобы она отметила в вашем отпускном удостоверении об убытии из нашего района. — Он вышел из-за стола и крепко пожал мне руку.
…Через два часа мы добрались до Бакланки, за полчаса до прибытия проходящего поезда из Вологды в Москву.
Оформив в кассе проездной билет по воинскому требованию, я успел в вокзальном буфете купить кое-что из еды дяде Ивану, чтобы он подкрепился перед возвращением домой.
Подойдя к вагону, номер которого указан в билете, мы попрощались. Я предъявил билет проводнице, после чего поднялся в тамбур. Помахал рукой дяде Ивану, подав ему последний знак прощания. Проводница подняла вагонную лесенку и закрыла дверь. Поезд тронулся…
В Орел я прибыл без опоздания. Сразу доложил подполковнику Красикову о возвращении из краткосрочного отпуска. Он высказал удовлетворение, что я не опоздал:
— Соколюку надо отправиться в командировку, потормошить поставщиков, чтобы они в срок отгружали нам свои изделия, выделенные Центральным штабом партизанского движения. Теперь я спокоен, вы вернулись вовремя. Соколюка завтра же отправим на военные заводы, чтобы они своевременно выполняли заказы Центрального партизанского штаба.
Отправка грузов партизанам теперь велась с базы МТО из Орла. Мы доставляли их на вновь оборудованный аэродром «Подскок», в 50 километрах западнее Орла.
Главной трудностью доставки грузов с базы на аэродром было бездорожье. Не везде и не всегда, в зависимости от погодных условий, удавалось доставить грузы на аэродром к назначенному времени, что иногда приводило к простою самолетов, предназначенных для транспортировки грузов партизанам…
Было это в последних числах ноября. Как всегда, я только к полуночи возвратился с аэродрома. Был доволен тем, что и в этот раз десятке наших грузовиков удалось без опоздания добраться до аэродрома, что дало возможность загрузить самолеты, отправить их в тыл врага.
Поднявшись на второй этаж гостиницы, увидел: ее постояльцы не расходились по номерам, ожидая новых известий по радио из Москвы.
На этот раз радио сообщило об открытии в Тегеране Конференции Глав правительства СССР, США, Великобритании, с участием И. В. Сталина, Ф. Рузвельта, У. Черчилля. Московское радио не сообщило какие вопросы будут обсуждаться на Конференции. Наверно, еще не имели дикторы радио информации о повестке дня, которую будут рассматривать главы трех держав-союзников в войне с фашистской Германией. К такому выводу пришли собравшиеся у репродуктора, обсуждая услышанное радиосообщение.
Лейтенант Соколюк, задержавшийся у начальника 5 отдела, опоздал к началу последних радиоизвестий из Москвы. Увидев меня, он спросил:
— Павел, что нового сообщила Москва?
Я ему рассказал все, что услышал, высказал свое мнение:
— Василий Михайлович, я считаю, что Сталину удастся убедить союзников как можно скорее открыть Второй фронт.
— Я тоже так думаю. — Улыбаясь, Соколюк продолжил: — У нас тоже есть приятная новость. Она тебя касается. Догадываешься?
— Нет, не догадываюсь, — ответил я.
— Павел, я поздравляю тебя с присвоением офицерского звания! Иванову сообщили из Москвы об этом по телефону. Сказали, что приказ выслан. Тебе присвоено первичное офицерское звание — младший лейтенант.
— Спасибо, Василий Михайлович, за поздравление.
Сняв с лица улыбку, Соколюк продолжил:
— Я не понимаю московских кадровиков. Матвеев представлял тебя к присвоению лейтенанта, учитывая, что ты уже два с половиной года участвуешь в воине, из них два года в тылу врага, и все это время на офицерских должностях. А тамошние кадровые деятели, не нюхавшие пороха войны, только по газетным сообщениям знают о боевых действиях фронтовиков и партизан, не объективно оценивают боевые подвиги командиров при рассмотрении представлений на присвоение офицерских званий.
Я ему ответил:
— Василий Михайлович, убедить московских кадровиков в неправоте не сможет даже товарищ Матвеев. Так, что, пусть все будет так, как получилось.
Утром я зашел к начальнику отдела, доложил:
— Товарищ подполковник, отправка грузов партизанам вчера состоялась. Самолеты отправились в тыл врага в назначенное время…
Красиков подал мне знак рукой, чтобы я выслушал его.
— Подождите, Павел Васильевич, доложите потом, — выйдя из-за стола, он обратился ко мне:
— Павел Васильевич, поздравляю вас с присвоением вам первичного офицерского звания. Подполковник Иванов сказал, что как только поступит приказ, поздравим товарища Гусева с этим важным событием в его службе, не нарушим офицерскую традицию: сначала «обмоем» звездочки, потом вручим ему офицерские погоны.
— Благодарю, вас, товарищ подполковник, за поздравление… Обещаю достойно выполнять офицерский долг.
— Все товарищ подполковник, да товарищ подполковник, — ворчливо произнес мой начальник. — Я уже неоднократно вам говорил, Павел Васильевич: всех старших и младших в нашем штабе называть по имени и отчеству. Это обкомовское правило внедрил в наш штаб его начальник, первый секретарь обкома партии товарищ Матвеев.
— Есть, Константин Алексеевич! Впредь буду всегда называть вас по имени и отчеству, добавляя не вслух — товарищ подполковник. Так я буду выполнять устоявшуюся в штабе традицию и Армейский Устав.
Рассмеявшись, Красиков продолжил:
— Павел Васильевич, вы убедительно доказали мне свою правоту. Но будем выполнять и желание товарища Матвеева. Ну, а теперь за работу!
А работа нашему отделу в декабре 1943 года и зимой 1944 года предстояла большая и трудная. Наш отдел еще напряженнее работал по обеспечению всем необходимым многих партизанских соединений Белоруссии и Украины.
Зимой 1944 года штаб партизанского движения Брянского фронта завершил свою деятельность. Мы получили распоряжение об отправке партизанским штабам восточных областей Белоруссии имеющихся у нас боевых запасов. Так продолжалось до середины марта 1944 года.
Тогда же закончилось мое двухлетнее участие в партизанском движении в Курской области, в ее соседних областях, в штабе партизанского движения Брянского фронта.
В этой заключительной главе повествуется о допартизанской, послепартизанской и послевоенной деятельности и судьбе организаторов, командиров и политработников партизанских подразделений и партизан, наиболее отличившихся в партизанской борьбе с врагом.
Глава, как и вся книга, написана на основе документов архивов, музеев и воспоминаний некоторых участников партизанского движения, переданных Совету партизан и подпольщиков Курской области.
КАЗАНКОВ Остап Гаврилович. Командир 2-й Курской партизанской бригады с ноября 1942 года по март 1943 года, командир Орловской партизанской бригады имени Суворова с марта по октябрь 1943 года.
Родился в 1915 году в селе Дашковка Могилевского района Могилевской области Белоруссии, в крестьянской семье.
Работал трактористом, секретарем Дашковского сельсовета. В 1936 году призван в Красную Армию. После окончания Ново-Петергофского военно-технического училища в 1939 году, служил политруком пограничной окружной школы младших командиров Белорусского пограничного округа.
С 22 июня 1941 года участвовал в боях с немецко-фашистскими захватчиками у Гродно. Оказавшись в окружении, пробирался с четырьмя курсантами по оккупированной врагом территории Минской, Могилевской. Орловской областей.
В Севском районе Орловской области вместе с другими офицерами-окруженцами создал партизанский отряд имени Ворошилова, которому позднее был присвоен № 2, в котором стал комиссаром.
В начале ноября 1942 года О. Г. Казанкова отозвали в распоряжение штаба партизанского движения Брянского фронта, а в середине ноября его назначили командиром 2-й Курской партизанской бригады имени Дзержинского, сформированной тогда из отрядов западных и юго-западных районов Курской области. Бригада находилась в оперативном подчинении штаба партизанского движения Брянского фронта.
О боевых действиях этой бригады до ее расформирования в марте 1943 года рассказано в предыдущих главах книги.
С марта и до конца октября 1943 года О. Г. Казанков командовал Орловской партизанской бригадой имени Суворова, сформированной из партизан бывшей 2-й Курской партизанской бригады и добровольцев из западных районов Курской области и Брянщины, тогда входившей в Орловскую область.
С августа по октябрь 1943 года бригада базировалась в Рамасухинских лесах, куда советские самолеты доставляли оружие и боеприпасы, газеты, листовки, а обратными рейсами увозили раненых партизан, детей и стариков.
После освобождения от врага западных районов Орловской области, бригада была расформирована. О. Г. Казанков по 1952 год находился на партийной и административной работе.
За боевые подвиги в партизанской борьбе с оккупантами награжден орденами Отечественной войны первой степени, Красной Звезды, медалями «Партизану Отечественной войны» первой степени, «За победу над Германией». За трудовые подвиги в народном хозяйстве в послепартизанский период награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».
В 1953 году, в связи с неизлечимой болезнью легких был отправлен на пенсию.
Умер в 1960 году в возрасте 45 лет.
КУБРИКОВ Иван Данилович. Комиссар 2-й Курской партизанской бригады. Родился в 1902 году в селе Нижний Воронок Рыльского уезда Курской губернии, в крестьянской семье.
Трудовую жизнь начал в раннем, еще не подростковом возрасте, батраком в имении местного помещика. После Октябрьской социалистической революции работал на сталелитейном заводе в Донбассе.
С 1931 года на административной работе в Хомутовском районе Курской области. В 1934 году выдвинут на ответственную работу. До 1941 года прошел путь от секретаря сельсовета до председателя Хомутовского райисполкома.
Как только в начале октября 1941 года район был оккупирован гитлеровскими войсками, И. Д. Кубриков стал начальником штаба Хомутовского партизанского отряда. С февраля по май 1942 года возглавляет политотдел партизанского отряда имени Ворошилова № 1, в мае 1942 года назначен комиссаром Хомутовского партизанского отряда имени Дзержинского. С ноября 1942 года по март 1943 года — комиссар 2-й Курской партизанской бригады. Особое внимание уделял агитационно-разъяснительной работе среди населения оккупированных сел и деревень, вследствие чего росла поддержка партизан местными жителями, значительно увеличилась численность партизанских отрядов.
В 1944 году избран первым секретарем Конышевского райкома ВКП(б). С 1947 по 1964 год работает в Белгороде председателем райисполкома, на ответственных должностях в тресте «Белгородстрой» и дорожно-строительных организациях. С 1964 года — пенсионер по возрасту.
За боевые подвиги в партизанском движении награжден орденом Красного Знамени, медалями «Партизану Отечественной войны» первой степени, «За победу над Германией» и многими юбилейными медалями.
За достигнутые высокие показатели в сельскохозяйственном производстве колхозов Белгородского района награжден орденом «Знак почета».
Находясь на пенсии жил в Белгороде. Там умер в 1977 году.
3АБРОДИН Иван Михайлович, родился в 1917 году в селе Доброе Поле Хомутовского района Курской области.
В 1934 году окончил семиклассную школу, потом педагогическое училище, после чего два года работал учителем неполной средней школы. В 1941 году окончил военное пехотное училище.
С начала Великой Отечественной войны в звании лейтенанта служил в действующей Красной Армии уполномоченным особого отдела 836 стрелкового полка 196 стрелковой дивизии.
Осенью 1941 года его часть и дивизия в составе 13 армии Южного фронта вела бои в окружении. С декабря 1941 года по февраль 1942 года выходил из вражеского окружения.
С февраля по ноябрь 1942 года — начальник штаба Хомутовского партизанского отряда Курской области, с ноября 1942 года по март 1943 года — начальник штаба 2-й Курской партизанской бригады имени Дзержинского, воевавшей в западных и юго-западных районах Курской области; с марта по июль 1943 года — начальник штаба партизанской кавалерийской бригады имени Котовского, действовавшей в тылу врага, противостоящего 60 армии Черняховского; с июля 1943 года по январь 1944 года — помощник начальника оперативного отдела штаба партизанского движения Брянского фронта.
С января 1944 года по сентябрь 1950 года был на партийной работе: заведующим отделом пропаганды и агитации, потом секретарем по кадрам Глушковского райкома ВКП(б); вторым секретарем Ново-Оскольского райкома ВКП(б), первым секретарем Конышевского райкома партии.
С сентября 1950 года по 1955 год работал заместителем председателя Корочанского райисполкома, с 1955 по 1975 годы — председателем колхоза «Россия», с 1975 по 1977 годы возглавлял Корочанское районное межхозяйственное объединение по производству свинины.
За боевые подвиги в партизанском движении награжден орденами Красного Знамени. Отечественной войны первой степени; медалями: «За боевые заслуги», «Партизану Отечественной войны» первой степени, «За победу над Германией».
За достигнутые успехи в руководимых им колхозе и сельскохозяйственных предприятиях награжден орденами Ленина, Трудового Красного знамени, «Знак Почета».
Выйдя на пенсию по возрасту жил в Белгороде.
Умер в 1986 году.
ПУЗАНОВ Николай Акимович. Командир Крупецкого отряда имени Чапаева с октября 1941 года но март 1942 года. После ранения оставался в должности секретаря подпольного райкома партии. С ноября 1942 года по март 1943 года — комиссар партизанского отряда имени Чапаева, одновременно секретарь Крупецкого подпольного райкома ВКП(б).
Родился в 1910 году в деревне Щекино Рыльского уезда Курской губернии, в крестьянской семье.
В 1928 году окончил 7 классов Рыльской школы 2-й ступени. Получить общее среднее образование не удалось, родителям были нужны его рабочие руки. Он, как и многие парни, завербовался на шахту «Бутовка» в Донбассе, где год проработал бурильщиком.
Возвратился домой в марте 1930 года. В это время в Щекино создавался колхоз. Ему, единственному в деревне наиболее грамотному парню, местные крестьяне доверили председательствовать колхозом, названным «Стальной конь». Два года Николай Пузанов руководил колхозом, прошедшим за это время полное организационное и хозяйственное становление. В этом была немалая заслуга молодого председателя, сумевшего привить дух коллективизма жителям деревни, объединившихся в колхоз.
В марте 1932 года был призван на срочную службу в Красную Армию, в которой прослужил до сентября 1935 года.
Являясь кандидатом в члены ВКП(б), был направлен на 6-месячные курсы при совпартшколе в городе Калуга, после окончания которых Крупецким райкомом ВКП(б) утвержден заведующим отделом политучебы райкома ВЛКСМ. В сентябре 1937 года избран секретарем райкома комсомола. До оккупации врагом района продолжался рост И. А. Пузанова на комсомольских, хозяйственных и партийных должностях. В 28 лет его назначают директором МТС, в 30 лет избирается вторым секретарем райкома ВКП(б).
О его участии в партизанском движении рассказано в предыдущих главах. С апреля 1943 года по ноябрь 1946 года он — первый секретарь райкома ВКП(б) в Крупце, затем год учится в Курской областной партийной школе.
Сказалось тяжелое ранение и контузия, полученные в 1942 году в одной из боевых партизанских операций по разгрому вражеского гарнизона в селе Сопыч. Он серьезно заболел и в 1958 году медкомиссией ВТЭК был признан инвалидом войны, с переосвидетельствованием через год.
В 1969 году врачи порекомендовали ему не занимать высокие ответственные должности, но он пренебрежительно отнесся к советам врачей. Переехав в Щигровский район, Н. А. Пузанов более 15 лет занимал различные руководящие должности, в том числе 7 лет проработал председателем колхоза имени Котовского. Под его руководством колхоз достиг высоких показателей в повышении урожайности полей и снижения себестоимости продукции животноводства.
Потом он еще несколько лет проработал председателем Вязовского сельсовета. Но партизанская рана и контузия все больше и больше ухудшали его здоровье и он ушел на заслуженный отдых в 1988 году.
Его боевые подвиги в партизанской борьбе с врагом отмечены высокими государственными наградами: орденами Красного Знамени, Отечественной войны 2-й степени, Красной Звезды, медалями: «Партизану Отечественной войны» первой степени, «За победу над Германией».
За высокие показатели в полеводстве и в животноводстве, достигнутые в руководимом им колхозе, Н. А. Пузанов награжден орденом «Знак Почета» и медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».
Всего один год Н. А. Пузанов пробыл заслуженным пенсионером. Он скончался в 1989 году. Похоронен в селе Вязовое, хотя последние годы своей жизни провел в городе Щигры. Его похоронили в селе Вязовое, где он долгие годы работал председателем колхоза и председателем сельсовета.
ИСАЕВ Николай Стефанович. После тяжелого ранения Н. А. Пузанова, в середине марта 1942 года подпольным райкомом партии командиром отряда имени Чапаева был утвержден капитан Исаев, прибывший в Крупецкий район, вырвавшись из лагеря военнопленных и пробравшийся по тылам врага на свою родину. После расформирования 2-й Курской партизанской бригады, на базе которой сформирована партизанская кавалерийская бригада, с марта и до конца июля 1943 года ее командиром был Н. С. Исаев, уже в звании подполковника.
Н. С. Исаев родился в 1899 году в деревне Золотаревка Крупецкой волости Путивльского уезда Курской губернии в бедняцкой крестьянской семье. В 1913 году окончил четырехклассную начальную школу.
С 1913 по 1915 годы батрачил у местных кулаков. С 1915 по 1917 годы работал молотобойцем в кузнице сахарозаводчика Терещенко в селе Крупец. В августе 1917 года выехал на работу в Донбасс, где несколько месяцев работал шахтером Лидиевского рудника.
После свершившейся Октябрьской революции, в декабре 1917 года зачислен красногвардейцем 1-го Макеевского отряда, в котором служил до мая 1918 года. С июня 1918 года по август 1923 года служил в 4-м Харьковском казачьем полку 1-й кавалерийской казачьей дивизии в городе Проскуров на Украине. При демобилизации аттестован на средний командный состав запаса.
С 1923 по 1925 годы работал плотником по приглашению крестьян, обзаводившихся жилыми и хозяйственными постройками, одновременно был председателем Крупецкого сельского комитета крестьянской взаимопомощи.
С 1935 по 1938 годы работал в свекловодческих колхозах, сначала два года бригадиром полеводческой бригады, а затем около 12 лет директором свеклосовхозов в Курской и Орловской областях. В этот период дважды учился на 6-месячных курсах, сначала по агротехминимуму, а позднее по зоотехминимуму.
Перед Великой Отечественной войной несколько лет работал райуполномоченным министерства заготовок.
Как только началась Великая Отечественная война, Н. С. Исаев был мобилизован на фронт. С июня по октябрь 1941 года командовал отдельным стрелковым батальоном. Под городом Владимир-Волынском войска 21-й Советской Армии были окружены превосходящими силами противника. В числе многих советских воинов попал в плен, был отправлен в лагерь для военнопленных в городе Владимире-Волынске.
В ноябре 1941 года Н. С. Исаев организовал побег из лагеря группы советских военнопленных. Затем она длительное время пробиралась по оккупированной врагом территории. В марте 1942 года группа достигла Брянского леса. Так Исаев оказался вскоре на своей родине в деревне Золотаревка. Здесь связался с местными партизанами и с их помощью пришел в Крупецкий партизанский отряд.
О Н. С. Исаеве — командире отряда имени Чапаева 2-й Курской партизанской бригады, а после — партизанской кавалерийской бригады имени Котовского, рассказано во 2-й, 3-й, 4-й и 5-й главах этой книги.
После расформирования партизанской кавалерийской бригады имени Котовского, в конце июля 1943 был отозван в распоряжение Центрального штаба партизанского движения, через некоторое время направлен в распоряжение Белорусского штаба партизанского движения, до февраля 1944 года командовал одной из белорусских партизанских бригад.
Зимой 1944 года Н. С. Исаев возвратился в Курскую область. Еще пятнадцать лет он работал на предприятиях и в районных учреждениях Курской области. В 1959 году вышел на пенсию по возрасту. Его здоровье постоянно шло на спад.
В последние годы своей жизни он регулярно писал мне, а я ему отвечал. Когда узнал, что я начал работать над созданием книги о нашем отряде, он прислал мне копию дневника, хранившегося в его семейном архиве, подлинник которого хранится в областном архиве. Он прислал и свои краткие воспоминания, а также послевоенные обращения командования 2-й Курской партизанской бригады в Курский обком КПСС и в Центральный комитет партии о восстановлении памяти о партизанских формированиях 2-й Курской партизанской бригады в годы Великой Отечественной войны. В этих обращениях руководители бывшей 2-й Курской партизанской бригады просили о розыске и рассмотрении почти двух сотен наградных листов, бесследно исчезнувших из архива или Брянской или Курской областей в 1945—1946 годах.
Н. С. Исаев в ноябре 1942 года награжден орденом Красной Звезды, который ему вручил заместитель начальника штаба партизанского движения Горшков, прилетевший на У-2 для вручения государственных наград курским партизанам. В июле 1943 года он награжден медалью «Партизану Отечественной войны» первой степени, а в 1946 году — медалью «За победу над Германией». В том же году он награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».
Н. С. Исаев умер в 1969 году.
КРИВОШЕЕВ Степан Григорьевич. С октября 1941 по ноябрь 1942 годы комиссар партизанского отряда имени Чапаева, с ноября 1942 по март 1943 годы — инструктор Рыльского подпольного окружкома ВКП(б).
Родился в 1910 году в селе Акимовка Студенокской волости Рыльского уезда Курской губернии в семье крестьян-бедняков.
После окончания 6 классов Акимовской школы в 1925 году начал трудовую деятельность разнорабочим Гниловского отделения Крупецкого свеклосовхоза. Через 6 лет, в 1931 году назначен бригадиром того же отделения.
В ноябре 1932 года призван в Красную Армию. После окончания школы младших командиров служил в 30 железнодорожном полку войск НКВД по декабрь 1934 года.
После демобилизации, с января 1935 года до сентября 1937 года работал председателем колхоза «Заветы Ильича» Крупецкого района, потом избран председателем Крупецкого сельсовета. В мае 1938 года избран секретарем Крупецкого райкома ВЛКСМ.
В марте 1939 года призван в Красную Армию на должность секретаря комсомольского бюро 725 стрелкового полка 113 стрелковой дивизии, где служил до марта 1941 года, участвуя в войне с белофиннами с осени 1939 года до весны 1940 года.
После демобилизации, с марта до октября 1941 года работал инструктором Крупецкого райкома ВКП(б).
О его участии в организации Крупецкого партизанского отряда, комиссаром которого был до ноября 1942 года, а затем инструктором Рыльского подпольного окружкома ВКП(б) рассказано в первых главах этой книги.
С марта по август 1943 года находился в распоряжении Курского обкома ВКП(б), эвакуированного в город Елец Орловской области, где прошел подготовку к руководящей партийной работе в районах после их освобождения от врага.
В сентябре 1943 года избран вторым секретарем Глушковского райкома ВКП(б), где проработал до июня 1946 года. После этого выдвинут и избран первым секретарем Михайловского райкома партии, а в апреле 1948 года стал первым секретарем Дмитриевского райкома ВКП(б).
С декабря 1951 года учился в двухгодичной Курской областной партийной школе, после ее окончания избран первым секретарем Фатежского райкома КПСС.
С декабря 1957 года по июнь 1958 года работал инструктором отдела партийных органов Курского обкома КПСС, после чего направлен директором совхоза «Каменогорский» Советского района, где проработал до августа 1962 года. В связи с тяжелой болезнью, по его личной просьбе освобожден от работы. Потом более полутора лет тяжело болел.
За мужество и храбрость, проявленные в войне с белофиннами, в 1940 году он награжден медалью «За отвагу». За боевые подвиги в партизанском движении в 1942 году награжден орденом Красной Звезды, в 1943 году медалью «Партизану Отечественной войны» первой степени, в 1945-м медалью «За победу над Германией». Его труд в послепартизанские 1943—1945 годы отмечен медалью «За трудовую доблесть в годы Великой Отечественной войны».
В 1964 году Степан Григорьевич ушел из жизни. После его смерти я многие годы поддерживал переписку с его супругой Анной Евгеньевной, проживавшей с дочерью-инвалидом с детства, сначала в поселке Кшень Курской области, а потом в городе Новомосковске Тульской области.
Анна Евгеньевна во всех своих письмах высказывала невнимательность к ней, жене партизанского комиссара, в послепартизанские 25 лет трудившегося на руководящих постах в партийных и народнохозяйственных организациях. Она неоднократно обращалась в областные органы Курской области и Советского района о выделении ей и дочери-инвалиду с детства, благоустроенной квартиры, но как она писала в одном из писем,
«…Новые послевоенные курские руководители быстро забыли Кривошеева, а молодые начальники из Советского района даже не поинтересовались в каких жилищных условиях находится семья руководителя партизанского движения, многие годы проработавшего на руководящих должностях в партийных органах».
ЧЕРНИКОВ Георгий Тихонович. С октября 1941 года по май 1942 года — начальник штаба Крупецкого партизанского отряда имени Чапаева, с мая по ноябрь 1942 года — заместитель командира того же отряда по разведке, с ноября 1942 года по март 1943 года — заместитель командира 2-й Курской партизанской бригады по разведке.
Родился в 1917 году в селе Михайловка Рыльского района Курской области, в крестьянской бедняцкой семье.
После окончания неполной средней школы, с апреля 1935 до мая 1936 годы работал табельщиком Еленовского отделения Крупецкого свеклосовхоза. С мая 1936 года по май 1937 года работал счетоводом Локотского сельсовета. С мая 1937 года по май 1938 года — учетчиком колхоза «Свобода» в селе Михайловка, на своей родине. С мая по октябрь 1938 года — технический секретарь Крупецкого райкома комсомола, а с октября 1938 года кандидат в члены ВКП(б), Черников назначен помощником секретаря Крупецкого райкома ВКП(б).
В сентябре 1939 года призван в действующую Красную Армию на должность секретаря комиссара 725 стрелкового полка 113 стрелковой дивизии. Участвовал в ее боевых действиях в Польше, Финляндии, Литве до сентября 1940 года.
После демобилизации в сентябре 1940 года избран первым секретарем Крупецкого райкома ВЛКСМ.
С октября 1941 года — участник партизанского движения, о чем говорится в первых трех главах этой книги.
После расформирования 2-й Курской партизанской бригады избран секретарем по кадрам Крупецкого райкома ВКП(б). В этой должности проработал с апреля 1943 года по апрель 1946 года. После этого избран вторым секретарем Уразовского райкома ВКП(б).
В ноябре 1946 года зачислен слушателем Курской областной партийной школы, окончил ее в августе 1948-го. Избран вторым секретарем Щигровского райкома ВКП(б), проработав в этой должности до февраля 1952 года. До октября 1959 года был первым секретарем Ленинского сельского райкома КПСС. В октябре 1959 года избран первым секретарем Медвенского райкома КПСС. В 1962 году избирается первым секретарем Обоянского райкома КПСС. С августа 1963 года возглавляет Обоянское производственное управление сельского хозяйства. Затем снова избирается первым секретарем Обоянского райкома КПСС и работает до ухода на пенсию в 1978 году.
В 1969 году, как только я уволился в запас, Черников, узнав, что я переехал в Курск, пригласил меня в первое же воскресение приехать в Обоянь. Он показал мне знаменитые обоянские яблоневые сады, тянувшиеся на многие десятки километров, потом проехали по убранным полям.
Возвращаясь в Обоянь, я поделился с ним задумкой написать книгу о Крупецком партизанском отряде. Выслушав меня, либо в шутку, а может быть и серьезно, заметил:
— Павел, если бы ты в ноябре 1942 года не отказался перейти в штаб только что сформированной 2-й Курской бригады помощником начальника разведотдела, то сейчас мог бы написать книгу не только об отряде имени Чапаева, но и о всех других отрядах, вошедших в эту бригаду, да и о штабе бригады тоже.
Я подтвердил:
— Да, я действительно отказался тогда от этого предложения. Меня убедили в этом Исаев и Пузанов. Помню их тогдашнее мнение:
— Павел, тебе надо остаться заместителем начальника штаба отряда. Тебе известно, что начальником штаба назначен старший лейтенант Шадрин, кадровый офицер. Ты будешь ему очень нужен, — убеждал меня Исаев. Пузанов дополнил мнение Исаева:
— Штаб оголять нельзя. Поэтому мы решили тебя не отпускать в штаб бригады. Командование бригады нас поймет. — Закончив воспоминание о несостоявшемся назначении меня помощником начальника разведотдела штаба бригады, я продолжил:
— Георгий Тихонович, а ведь тогда Исаеву было тоже предложено сдать отряд своему заместителю, а самому перейти на должность заместителя командира бригады. Он тогда так ответил представителю штаба партизанского движения Брянского фронта:
— Товарищ подполковник, я могу быть заместителем у привезенного вами на должность командира бригады товарища Казанкова только при условии, если я останусь командиром отряда имени Чапаева. В Крупецком районе я родился и вырос, поэтому не могу расстаться с крупецчанами, да и они не поймут меня. И скажу вам откровенно: командовать бригадой и отрядами должны местные. Ведь руководителя партизан, если он из местных, прибывшего с отрядом или бригадой в село или в деревню, население встретит доверчиво и доброжелательно, а если он не местный, то у жителей села или деревни не сразу появится доверие к нему. Я это не придумал, ведь был же случай с командиром «ворошиловцев». Когда селяне отказали отряду в мясе, он приказал забить свинью у колхозницы. Сразу появились «ходоки» к бывшим руководителям Хомутовского района принять меры к командиру, допустившему самовольство. Скомпрометировав себя, отряд был вынужден перейти на другое место своего базирования.
Выслушав меня. Черников ответил:
— Я тогда был такого же мнения, как Исаев и Пузанов. Я знал настроение командиров отрядов: они хотели, чтобы бригадой командовал или Е. С. Козлов — командир отряда имени Боженко, или Исаев — командир «чапаевцев». Ведь Козлов тоже отказался от предложения перейти на должность заместителя командира бригады по разведке, заявив, что он твердо решил остаться в должности командира Хомутовского отряда имени Боженко…
Потом по моей просьбе Черников рассказал мне о боевых действиях отряда с октября 1941 года до середины марта 1942 года.
Несколько часов я слушал Черникова и записывал сказанное им, иногда не успевал схватить главное из рассказанного.
Встречаясь с Пузановым и с Кривошеевым, я тоже записывал их воспоминания. После этих встреч я уже мог приступить к рукописи первых глав.
Вторая наша встреча с Г. Т. Черниковым состоялась весной 1978 года уже в Курске. Уйдя на пенсию, он переселился в Курск, жил рядом с Парком Героев гражданской войны.
За боевые подвиги в Великой Отечественной войне в рядах партизан, награжден:
— орденом Отечественной войны первой степени в 1946 году;
— медалью «Партизану Отечественной войны» первой степени в 1948 году;
— медалью «За победу над Германией» в 1945 году.
В 1945 году награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».
В послевоенные годы за достигнутые успехи в подъеме сельского хозяйства в руководимых им районах награжден:
— орденом Ленина, в 1957 году;
— малой Золотой Медалью, в 1958 году;
— вторым орденом Ленина, в 1965 году;
— орденом Трудового Красного Знамени, в 1976 году;
— присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением третьего ордена Ленина и медали «Серп и Молот», в 1971 году.
Умер 2 февраля 1986 года, похоронен в Курске.
ВАРФОЛОМЕЕВ Михаил Игнатьевич. С ноября 1942 года по март 1943-го — заместитель командира Крупецкого партизанского отряда имени Чапаева по разведке.
Родился в 1913 году в селе Васильевка Воловского района, ныне Липецкой области, в семье крестьянина-середняка.
В предвоенные годы работал прокурором Крупецкого района. С 5-го по 25 октября воевал в Крупецком партизанском отряде командиром группы разведки. После боя в Анатольевском лесу с крупными вражескими силами отряд группами вырвался из окружения. Две группы ушли в Ивановский лес, где базировался Хомутовский партизанский отряд. Группа Варфоломеева соединилась с отступающими частями Красной Армии и в Старом Осколе была зачислена в партизанский резерв находившегося там Курского обкома ВКП(б). Через некоторое время обком партии эвакуировался в город Елец Орловской области.
В ноябре 1942 года, вместе с руководством созданного Рыльского окружного подпольного комитета ВКП(б), Варфоломеев прибыл в тыл врага и назначен заместителем командира партизанского отряда имени Чапаева по разведке, вместо отозванного из отряда Г. Т. Черникова на должность заместителя командира 2-й Курской партизанской бригады по разведке.
После соединения в конце февраля 1943 года 2-й Курской партизанской бригады с наступающими частями Красной Армии и расформированной 10 марта 1943 года под городом Дмитриев, М. И. Варфоломеев был утвержден прокурором Глушковского района. Следуя к новому месту работы в железнодорожном поезде, попал под бомбежку вражеской авиации, в результате которой он был тяжело ранен, в госпитале ему ампутировали правую руку.
Выписавшись из госпиталя, 23 августа 1943 года он был назначен прокурором Глушковского района. Он проработал в этой должности до конца марта 1946 года. Из-за ухудшившегося здоровья, по его просьбе он был уволен из органов прокуратуры.
После трехмесячного стационарного лечения Курским обкомом партии в июле 1946 года был направлен на должность председателя Ново-Оскольского райпотребсоюза. Проработав всего один год, появилась тяжелая болезнь ног — вскрылись вены голеней. Из-за этого двигаться не мог, а должность требовала передвигаться по району, контролировать торговые точки. Райпотребсоюз не имел транспорта, даже лошади.
И тогда райком партии предложил ему «сидячую» работу районного нотариуса. На этой должности он проработал десять лет, до августа 1956 года.
По семейным обстоятельствам, осенью 1956 года переехал в город Воронеж. Здесь ему предложили должность бракера в артели инвалидов «Галантерея», вскоре назначили его начальником картонажного цеха.
С июня 1961 года по май 1973 года работал во вневедомственной охране Центрального отделения милиции.
С июня 1973 года — пенсионер.
Умер 6 июня 1998 г., похоронен в Воронеже.
Кратко о себе — ГУСЕВЕ П. В. Многое уже читателю обо мне известно из предыдущих глав моей книги. Подробно рассказано и о моем участии в Великой Отечественной войне. Поэтому начну рассказ с того, что с апреля 1944 года я продолжал военную службу в Вооруженных Силах СССР.
В послевоенное время окончил вечернюю среднюю школу, 6-месячные курсы переподготовки офицерского состава, заочно окончил Военный институт имени Дзержинского в Москве, получив квалификацию общевойскового офицера с высшим военным и специальным образованием. До 1969 года служил на командных и штабных должностях, после чего уволен в запас в звании подполковника.
Как только стал пенсионером, работал до 1991 года в Главкурскстрое на кадровых должностях.
Принимал активное участие в общественной ветеранской деятельности на выборных должностях: с 1970 по 1987 годы — заместителем председателя областного совета партизан и подпольщиков, а потом по апрель 2004 года — его председателем. Почти 35 лет избирался членом областного совета ветеранов войны, труда, Вооруженных Сил и правоохранительных органов. В декабре 2005 года закончил почти двадцатилетний труд по подготовке рукописи документальной повести «В тылу врага».
За боевое участие в Великой Отечественной войне на фронте и в партизанских формированиях награжден орденом Отечественной войны первой степени, медалями: «За боевые заслуги», «Партизану Отечественной войны» первой степени. «За оборону Киева», «За победу над Германией» и многими юбилейными медалями.
За многолетнюю и плодотворную работу в общественных ветеранских организациях награжден Орденом Дружбы. В 2000 году присвоено очередное звание полковника.
ШАДРИН Сергей Михайлович. С августа по ноябрь 1942 года — командир конной разведроты партизанского отряда имени Чапаева. При формировании 2-й Курской партизанской бригады назначен начальником штаба того же отряда. В марте 1943 года откомандирован в 132 стрелковую дивизию, наступавшую под городом Дмитриев.
Родился в 1907 году в Шаблыкинском районе Западной (ныне Орловской) области.
Перед Великой Отечественной войной старший лейтенант Шадрин служил в 436 стрелковом полку 155 стрелковой дивизии помощником командира полка по строевой части. В то время полк дислоцировался в городе Барановичи Белорусской ССР. Когда полк отправился на фронт, в Барановичском военном городке осталась его семья: жена Тамара Григорьевна, два сына и две дочери…
Выходя из вражеского окружения, в середине августа 1942 года в Погарском районе Орловской области С. М. Шадрин был зачислен в Крупецкий партизанский отряд имени Чапаева…
Как сказано выше, с марта 1943 года служил в 132 стрелковой дивизии. Но только через 48 лет, в 1991 году слала известна его печальная судьба. Центральный архив Министерства обороны сообщил на запрос Совета партизан и подпольщиков Курской области:
«… Старший лейтенант Шадрин Сергей Михайлович, 1907 года рождения, уроженец Шаблыкинского района Западной области, заместитель командира батальона 712 стрелкового полка 132 стрелковой дивизии, погиб 05.07.43 г., похоронен сев. вост. окраина д. Гнилец Троснянского района Курской области…»
Его жена Тамара Григорьевна проживала в Киевской области, Барышевский район село Бакумовка… Видимо, она проживала там после войны. Запросы Совета партизан и подпольщиков Курской области в город Барановичи и в Киевскую область остались без ответа.
Дальше рассказываю о командирах подразделений и о некоторых партизанах.
ЧИКАБЕРИДЗЕ Петр Эрастович. С 17 марта 1942 по март 1943 годы, в рядах партизан Крупецкого отряда имени Чапаева, сначала командир взвода, потом — роты и батальона. Под его командованием взвод, который ему был доверен, за полгода вырос до батальона, что объяснялось большим приливом в ряды партизан населения Крупецкого района. Отряд, входивший с ноября 1942 года во 2-ю Курскую партизанскую бригаду, как и вся бригада, в марте 1943 года был расформирован и значительная часть его личного состава передана во фронтовые части Советской Армии в районе города Дмитриев Курской области.
Когда уже около полутора тысяч партизан были откомандированы в войска, Ставка Верховного Главнокомандования запретила расформирование бригады. Штаб партизанского движения Брянского фронта решил из нее сформировать две бригады. Была сформирована партизанская кавалерийская оршада имени Котовского, для чего из 2-й Курской партизанской бригады передать 800 партизан и столько же лошадей. Одновременно бывшему командиру 2-й Курской бригады О. Г. Казанкову приказано с сотней добровольцев отправиться в тыл врага, принимать в свои ряды население, пожелавшее стать партизанами, с последующим созданием партизанской бригады имени Суворова и базированием сначала в Брянских, потом в Новозыбковских лесах.
Старший лейтенант Чикаберидзе с тремя десятками «чапаевцев» вошли в группу Казанкова. Через некоторое время из присоединившихся к группе Чикаберидзе жителей Крупецкого и Хомутовского районов, был создан партизанский отряд имени Суворова, вошедший в одноименную бригаду под командованием О. Г. Казанкова.
В боевой характеристике на П. Э. Чикаберидзе от 18 октября 1943 года, командованием бригады имени Суворова сказано: отряд под его командованием действовал в тылу врага до середины октября, при расформировании передано в райвоенкомат 268 партизан. За семь месяцев 1943 года отрядом проведено 18 боевых операций, в результате которых уничтожены сотни оккупантов, захвачены большие трофеи, взорваны десятки вагонов и платформ, выведено из строя около пяти километров проводной телефонной связи противника.
В той же характеристике отмечено: П. Э. Чикаберидзе за период его командования отрядом, руководством бригады неоднократно представлялся к награждению орденами Ленина, Красного Знамени, Красной Звезды.
В ноябре 1943 года я встретился с П. Э. Чикаберидзе в городе Орле, в период моей службы в штабе партизанского движения Брянского фронта. Тогда он в составе делегации партизанской бригады имени Суворова направлялся в Тбилиси по приглашению руководства Грузинской ССР. Когда он разделся в гостинице, я увидел на его груди новенький орден Красного Знамени, медали «За отвагу» и «Партизану Отечественной войны» первой степени. Медаль «За отвагу» ему вручена в ноябре 1942 года за боевые подвиги, будучи командиром батальона отряда имени Чапаева 2-й Курской партизанской бригады.
В послевоенные 40 лет он работал на различных должностях в Министерстве социального обеспечения Грузинской ССР.
Умер 11 марта 1988 года.
ВАСИЛЬЕВ Георгий Дмитриевич. 10 сентября 1942 года прибыл из окружения в партизанский отряд имени Чапаева 2-й Курской партизанской бригады. В отряде занимал должности командира взвода, роты, батальона.
С марта по июль 1943 года был заместителем командира партизанской бригады имени Котовского по разведке. После расформирования бригады откомандирован в Советскую Армию.
На запрос Совета партизан и подпольщиков Курской области от 08.10.1990 года Центральный архив Министерства Обороны сообщил:
«… Капитан Васильев Георгий Дмитриевич. 1917 г. р., старший адъютант стрелкового батальона 1021 стрелкового полка 307 стрелковой дивизии, погиб 15.02.1945 года. Похоронен: одиночная могила 1,5 км южнее д. Гросс Кляузатин 14 км вост. г. Мельзак. Вост. Пруссия…».
Его дочь Екатерина Георгиевна Васильева — после замужества Вовк, в последнем ее письме, полученном Советом партизан и подпольщиков Курской области 17 декабря 1990 года, сообщила, что живет в селе Самара Близнюковского района Харьковской области.
Она прислала Совету партизан и подпольщиков Курской области фотокарточку отца, капитана Васильева Георгия Дмитриевича, грудь которого украшают орден Красной Звезды и медаль «Партизану Отечественной войны», фото 1944 года.
МАРКЕЛОВ Василий Константинович. С мая 1942 года по март 1943 года воевал в отряде имени Чапаева 2-й Курской партизанской бригады командиром взвода, роты, батальона. С марта по июль 1943 года — командир эскадрона партизанской кавалерийской бригады имени Котовского, действовавшей в тылу врага в западных районах Курской и Сумской областей.
Родился в 1915 году в Саратовской области.
В 1939—1940 годах участвовал в войне с белофиннами помощником командира взвода.
В июле 1941 года мобилизован в Красную Армию и воевал на Западном фронте. Выйдя из окружения вражеских войск стал партизаном, о чем только что шла речь…
После расформирования партизанской кавбригады имени Котовского прошел полугодовую курсовую подготовку усовершенствования офицерского состава, а затем до Дня Победы воевал на 2-м Прибалтийском и 3-м фронтах. Уволен в запас в 1948 году.
Обосновавшись в Калининграде, здесь 18 лет проработал на вагоностроительном заводе. Вот что писала в марте 1985 года многотиражная газета этого завода о пенсионере В. К. Маркелове в день 70-летия (19.03.1985 г.):
«…Участник двух войн — с белофиннами и Великой Отечественной — Василий Константинович Маркелов имеет 13 боевых наград: три ордена и 10 медалей. И за мирный труд у него две правительственные награды: ордена Трудового Красного Знамени и Октябрьской Революции.
Если коротко, то его биография выглядит следующим образом. Младший командир в войне с белофиннами. Во время Великой Отечественной командовал взводом, ротой, батальоном.
С 1948 года — после демобилизации из армии — работал на калининградском вагонзаводе. Начинал токарем в механическим цехе. Дорос до заместителя директора завода. 18 лет, до самой пенсии, был на этом ответственном и беспокойном посту. А когда пришло время идти на заслуженный отдых, не расстался с производством. Несколько лет еще проработал мастером в тележном цехе.
Как будто бы простая биография. Но ею можно гордиться и завидовать. Потому что он — настоящий коммунист.
Он частый гость на заводе. Здесь всегда его встречают с уважением, любовью и с радостью. Сегодня, 19 марта В. К. Маркелов справляет свое 70-летие.
Администрация завода, партком и профком, все вагоностроители от всего сердца поздравляют Вас, дорогой Василий Константинович, с юбилеем! Доброго Вам здоровья, успехов и всяких благ, счастья, долгих светлых и радостных дней жизни!
Находясь на пенсии, В. К. Маркелов принимал активное участие в общественной ветеранской деятельности, часто выступая на уроках мужества в школах города Калининграда…».
После длительной тяжелой болезни В. К. Маркелов в возрасте 77 лет скончался 20 августа 1992 года.
АЛЕКСЕЕВ Николай Николаевич. С апреля 1942 по март 1943 годы воевал в партизанском отряде имени Чапаева, сначала командиром взвода, потом — роты, после чего выдвинут на должность командира батальона в том же отряде.
Родился в 1915 году в селе Белое Озеро Широко-Карамышского района Саратовской области.
Из архивной справки Брянского облпартархива от 13 ноября 1990 года известно:
«Алексеев Н. Н. состоял на воинском учете в райвоенкомате города Саратова, работал старшим автомехаником в городской автотранспортной организации. Мобилизован в июле 1941 года. Вскоре оказался на фронте. Осенью 1941 года его воинская часть оказалась во вражеском окружении. В числе небольшой группы однополчан он вырвался из окружения, потом пробирался по оккупированной восточной части Белоруссии, достиг Брянского леса, стал партизаном.
После расформирования 2-й Курской партизанской бригады, с марта 1943 года учился на 6-месячных курсах совершенствования офицерского состава в городе Тула.
Окончив курсы, старший лейтенант Алексеев направлен на Прибалтийский фронт на должность командира стрелковой роты 125 стрелкового полка 379 стрелковой дивизии.
В бою 21 июля 1944 года погиб. Похоронен: д. Лоти, Ряжецкого уезда Латвийской ССР…»
Его сестра Александра Алексеевна (после замужества — Синякина) в письме от 30 декабря 1990 года, мне призналась:
«…Жалею, что мой дорогой брат лежит в литовской земле. Ведь многие литовцы считают наших воинов оккупантами… Как хотелось, чтоб он лежал в могиле в русской земле… А не в земле тех неблагодарных людей…»
За боевые дела в рядах курских партизан Н. Н. Алексеев награжден в ноябре 1942 года медалью «За отвагу», в мае 1943 года — медалью «Партизану Отечественной войны» первой степени.
ШИЛОВ Николай Дмитриевич. Воевал в партизанском отряде имени Чапаева 2-й Курской партизанской бригады по март 1943 года командиром взвода, политруком роты, комиссаром батальона.
Родился в 1920 году в Пустошкинском районе. Калининской области.
С 1940 года находился на срочной службе в одном из пограничных отрядов в Западной Украине.
Через несколько дней после внезапного нападения гитлеровских войск, пограничный отряд, в одной из погранзастав которого служил замполитрук Шилов (такое звание присваивалось срочнослужащим, назначенным заместителем политрука, подразделения), которая вместе с войсками Красной Армии отходила вглубь Украины и участвовала в тяжелых оборонительных боях, постоянно отступая.
Под Киевом крупная группировка советских войск, в которой воевали и пограничники с отборными силами гитлеровских войск, окруженная группировка наших войск понесла поражение. Многие воины погибли в этих неравных боях, многие оказались в плену, но третьей части воинов удалось прорваться из окружения противника.
В числе небольшой группы пограничников Н. Д. Шилову удалось под прикрытием ночной темноты вырваться из вражеского окружения. После этого их группа по первому льду перебралась через Днепр. Под Прилуками группу обнаружили фашистские каратели. В завязавшемся бою значительная часть группы погибла. Николай Шилов с двумя пограничниками продолжил медленные ночные переходы. В конце марта 1942 года они пришли в Хинельский лес Севского района Орловской области. Здесь их приняли в Крупецкий партизанский отряд имени Чапаева. Об участии Н. Д. Шилова в партизанской борьбе с врагом сказано в предыдущих главах книги.
После расформирования 2-й Курской партизанской бригады, Н. Д. Шилов был откомандирован в войска Красной Армии.
Только в 1988 году мне удалось узнать некоторые подробности послепартизанской судьбы Н. Д. Шилова. Первая весточка о нем мне была сообщена нашим общим однокашником по партизанскому отряду имени Чапаева В. К. Маркеловым. Ему стало известно, что Шилов живет в городе Нижний Тагил Свердловской области, сразу же прислал мне его адрес.
Я послал письмо Шилову по указанному адресу. Вскоре пришел ответ, написанный по просьбе супруги Шилова, их соседкой. В письме сообщалось, что Н. Д. Шилов в боях на фронте был дважды ранен: первым ранением перебита кисть правой руки, второе — в правую ногу. С осколком мины он так и ходил, прихрамывая до конца своей жизни. После демобилизации из армии он жил в Нижнем Тагиле, работал в строительных организациях. Письмо заканчивалось тем, что Н. Д. Шилов умер в 1979 году от неизлечимой болезни легких.
ЖЕЛЕЗНОВ Николай Григорьевич. С мая 1942 по март 1943 годы в партизанском отряде имени Чапаева 2-й Курской партизанской бригады сначала был политруком роты, потом комиссаром батальона.
Родился в 1917 году в селе Поповка Крупецкого района Курской области. После окончания неполной средней школы, с 1933 года работал в колхозе.
В 1937 году призван на срочную службу в Красную Армию. В 1939—1940 годах участвовал в войне с белофиннами, после окончания которой демобилизован из рядов РККА. После увольнения из армии учился в юридической школе, но окончить ее не удалось, его мобилизовали в Красную Амию в начале Великой Отечественной войны. Его воинская часть вскоре оказалась в окружении. Оставшись на оккупированной территории, Железнов пробрался на свою родину в мае 1942 года, сразу вступил в местный партизанский отряд имени Чапаева…
После расформирования 2-й Курской партизанской бригады, в марте 1943 года был откомандирован в войска Красной Армии. Прошел офицерскую переподготовку, в звании капитана направлен командиром батареи 21 гвардейского артиллерийского полка 2 гвардейской Таманской дивизии, которая окончила войну взятием Кенигсберга 9 апреля 1945 года.
После демобилизации, в 1946 году продолжил учебу в Московской юридической школе.
С 1948 до 1978 годы находился на юридической работе; помощником прокурора Дмитриевского района, прокурором Хомутовского района, с 1953 по 1978 годы работал заведующим юридической консультацией в Крупецком и Дмитриевском районах.
В 1978 году вышел на пенсию, инвалид 2-й группы по общему заболеванию. Будучи пенсионером, прожил еще 9 лет.
Скончался в 1987 году.
На фотокарточке, присланной семьей Н. Г. Железнова, он с орденом Красной Звезды, врученным ему на фронте. В 1985 году он награжден орденом Отечественной войны второй степени.
МОРОЗОВ Роман Михайлович. С октября 1941 года по ноябрь 1942 года политрук взвода, роты в партизанском отряде имени Чапаева, с декабря 1942 года по август 1943 года — политрук роты в партизанском отряде имени Фрунзе Рыльского района.
Родился в 1910 году в городе Рыльске в семье железнодорожника. С 1918 по 1929 годы учился в Рыльской школе-девятилетке. В 1930 году начал работать учителем начальных классов. С 1934 по 1936 годы находился на срочной службе в Красной Армии.
После демобилизации работал директором школы в Крупце, с 1940 года — заведующим Крупецкого районного отдела народного образования. Тогда же заочно учился в Курском педагогическом институте, который окончил перед началом Великой Отечественной войны. Перед оккупацией гитлеровцами Крупецкого района, оставлен для работы в тылу врага для организации партизанской борьбы с гитлеровскими оккупантами. О его деятельности в рядах партизан рассказано в предыдущих главах.
После освобождения от врагов Крупецкого района, с сентября 1943 года работал заведующим отдела пропаганды и агитации Крупецкого райкома партии до 1947 года.
С 1947 по 1971 годы работал директором школы, после чего стал пенсионером.
Многие годы возглавлял Рыльский районный Совет партизан и подпольщиков.
За храбрость и мужество, проявленные в партизанской борьбе с оккупантами в 1941—1943 годах награжден орденом Отечественной войны второй степени, медалью «Партизану Отечественной войны» первой степени и медалью «За победу над Германией».
За трудовые достижения в 1943—1945 годах Великой Отечественной войны награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».
В 2001 году его сын Анатолий Романович увез родителей к себе в Рязань. Там Роман Михайлович умер 21 января 2002 года, там же и похоронен.
СУЧКИН Кузьма Лукич. С октября 1941 по декабрь 1942 года — командир отделения, взвода отряда имени Чапаева, с декабря 1942 по март 1943 годы — политрук роты отряда имени Фрунзе Рыльского района.
В начале марта 1943 года отряд имени Фрунзе действовал совместно с частями Советской Армии в боевых порядках первого эшелона. В завязавшемся бою с гитлеровцами, пытающимися удержать свой боевой рубеж, проходящий через село Капыстичи, советские части и партизаны выбили врага из этого села, но понесли немалые потери. Среди погибших партизан из отряда имени Фрунзе были командир партизанской роты П. А. Горохов и политрук этой роты К. Л. Сучкин. Это было утром 4 марта 1943 года.
МАТЮХИН Андрей Иванович. С сентября 1942 года по март 1943 года в партизанском отряде имени Чапаева 2-й Курской партизанской бригады, сначала командует отделением, потом взводом. После переформирования 2-й Курской партизанской бригады в две — имени Котовского и имени Суворова — он командир разведывательно-диверсионного взвода «суворовцев», избран секретарем партийной организации вновь сформированного отряда. Документы, хранящиеся в Брянском областном архиве, свидетельствуют о том, что отряд под командованием Чикаберидзе с марта по октябрь 1943 года, нанес врагу значительный урон благодаря четкой разведке противника и результативных диверсий, проводимых взводом А. И. Матюхина. Об этом говорится и в отчетных документах командира бригады имени Суворова О. Г. Казанкова. В них подробно изложен боевой эпизод лета 1943 года, о котором я расскажу, кратко излагая докладную записку командира бригады. А было все так.
Стремясь уничтожить партизан, осуществляющих дерзкие налеты на немецкие автоколонны, их маршевые подразделения и стоянки на отдых или на ночлег, немецко-фашистские каратели к Рамасухинскому лесу стянули большие живые силы и технику, окружили партизанскую базу бригады имени Суворова. Трое суток бригада О. Г. Казанкова вела тяжелые бои. На исходе были патроны и гранаты. Из тридцати разведчиков-диверсантов, в строю осталось восемнадцать. Чтобы бригада могла вырваться из вражеского окружения и соединиться с другими партизанскими отрядами, находившимися за большим болотом, чтобы переправить туда раненых, отряд имени Суворова под командованием Чикаберидзе пошел на прорыв, командир разведчиков Матюхин предложил два направления прорыва кольца окружения: его взвод, усиленный автоматчиками из другого подразделения, завяжет бой с гитлеровцами, имитируя прорыв именно в этом направлении. Основные силы отряда должны пойти по незатопленной части болотистого леса. Чикаберидзе согласился…
Соединившись с другими отрядами, Чикаберидзе, да и все партизаны отряда долго ждали своих товарищей из взвода Матюхина. И не дождались… Их окружили вражеские каратели. Они бились с гитлеровцами до последнего, оставшегося еще в живых солдата. Погиб и их командир, отважный взводный А. И. Матюхин. Только через некоторое время удалось командованию бригады установить что же произошло в тот день, когда погибли все бойцы Матюхина, и он тоже. Чикаберидзе настоял, чтобы послать группу партизан для захоронения погибших. Прибывшие туда бойцы увидели: на месте тлеющего большого костра оказались сгоревшие трупы партизан. Оказывается, что их уже убитых, каратели побросали в костер.
Есть в Рамасухинских лесах на небольшой полянке братская могила, в которой покоятся останки убитых и сожженных двуногими зверями-фашистами восемнадцать партизан отряда имени Суворова. Четырнадцать из них — ранее были партизанами отряда имени Чапаева 2-й Курской партизанской бригады.
В брошюре «Была война народная», изданной по заказу Совета партизан и подпольщиков Курской области в 1992 году, четырнадцать погибших партизан из Курской области названы поименно:
1. Артеменко Василий Федорович.
2. Азаров Иван Васильевич.
3. Бомбин Николай Михайлович.
4. Запольский Михаил Кондратович.
5. Исайкин Иван Григорьевич.
6. Калинченко Петр Александрович.
7. Матюхин Андрей Иванович.
8. Перегудов Андрей Иванович.
9. Поддубный Иван Яковлевич.
10. Полесков Николай Егорович.
11.Чуркин Иван Никитович.
12.Чуркин Николай Фролович.
13.Хряков Иван Гаврилович.
14. Юрин Николай Владимирович.
Пусть у наших благодарных поколений на вечные времена останется Слава и Память о них!
В музее Партизанской Славы Локотской средней школы Рыльского района Курской области хранится орден Отечественной войны первой степени за № 302380, которым посмертно награжден Андрей Иванович Матюхин Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 мая 1965 года, орденская книжка Е № 108145, подписанная 5 июня 1965 года секретарем Президиума Верховного Совета СССР Георгадзе.
ПУКАЛО Мария Алексеевна. Боец конной разведки партизанского отряда имени Чапаева 2-й Курской партизанской бригады с 16 марта 1942 по 10 марта 1943 годы. Разведчица отряда имени Суворова партизанской бригады имени Суворова с 10 марта по 25 октября 1943 года.
Родилась в 1918 году в поселке Старая Гута Середино-Будского района Сумской области Украины.
В предвоенные годы работала в городе Шостка Сумской области на военном заводе.
В начале Великой Отечественной войны вернулась в свое село.
16 марта 1942 года вступила в партизанский отряд. В предыдущих главах книги рассказано о ее храбрости и подвигах в рядах партизан.
После расформирования партизанской бригады имени Суворова, с ноября 1943 года проживала сначала с матерью в поселке Старая Гута, потом переехала в Москву. Из-за болезни многие годы не работала, была на пенсии по инвалидности.
Умерла в Москве в августе 1969 года. За партизанские боевые подвиги награждена медалью «Партизану Отечественной войны» первой степени. Из боевых характеристик, выданных ей командованием партизанской бригады имени Суворова, известно, что летом 1943 года ее представляли к награждению орденом Красной Звезды, но наградной лист, как проверено работниками Брянского областного архива, к ним в 1943 и в 1944 годах не поступал и в журнале регистрации не значится.
ШВЕЦОВ Дмитрий Александрович. С 16 марта 1942 по 10 марта 1943 годы в партизанском отряде имени Чапаева 2-й Курской партизанской бригады, был сначала пулеметчиком, а через два месяца назначен командиром пулеметного отделения огневого взвода, состоящего из пулеметного отделения и двух отделений автоматчиков.
Родился в 1915 году в поселке Голышманово Тюменской области.
Окончив начальную школу, работал в родительском крестьянском хозяйстве. Подростком стал слесарем в ремонтной мастерской МТС. Из-за престарелых родителей ему предоставлялась отсрочка от призыва в армию. После женитьбы в семье появилась еще одна кормилица — его молодая жена. В 1939 году его призвали в Красную Армию. Служил в городе Проскурове на Украине, в отдельном зенитном дивизионе 80 стрелковой дивизии шофером автомобиля с зенитным орудием.
За сутки до начала Великой Отечественной войны, в субботу, красноармеец Дмитрий Швецов получил телеграмму. Мать сообщала о тяжелой болезни отца и просила приехать на побывку. Швецов направился к командиру. Тот прочитал телеграмму, сказал Швецову:
— Я не могу отпустить вас, Дмитрий, в краткосрочный отпуск, потому как есть приказ запретить очередные и краткосрочные отпуска офицерам и сверхсрочникам, а также срочнослужащим. Я понимаю вашу необходимость поехать к родителям и жене, поддержать своим приездом тяжело больного отца. Но я не могу вас отпустить. Наверно вы и сами понимаете, что война не сегодня так завтра будет развязана Гитлером. Сообщите об этом родителям двумя словами — выезд невозможен. — И спросил: — Деньги есть на телеграмму?
— Есть, — ответил Швецов.
А на другой день, в воскресенье 22 июня, гитлеровские войска внезапно напали на Советский Союз. Это известие было передано по радио Москвы. Дмитрий подумал: родители конечно же поняли смысл двух его слов, сообщенных в ответной телеграмме.
Обо всем этом он рассказал мне под Уманью, когда он раненый, а я контуженый, лечились в «лазарете» деда Микиты.
О нашем совместном продвижении по тылам врага, в надежде присоединиться к партизанам, об участии в партизанской борьбе с врагом в отряде имени Чапаева, сказано в предыдущих главах, поэтому расскажу о дальнейшей судьбе Дмитрия Швецова, о которой мне стало известно лишь в 1969 году.
В марте 1943 года я был ранен и отправлен на лечение в советский тыл. Через неделю наша бригада расформирована и Дмитрий Швецов оказался во фронтовой 132 стрелковой дивизии. Лишь в 1969 году я вспомнил, что Швецов призван в армию Голышмановским райвоенкоматом.
Через месяц я получил ответ:
«…Старшина Швецов Дмитрий Александрович погиб в бою 7 июля 1943 года и похоронен около деревни Гнилец Троснянского района Курской области».
После войны Троснянский район вошел в состав Орловской области. Прошло еще какое то время, я получил ответ из Кромского объединенного райвоенкомата Орловской области, в котором сообщалось, что Швецов Дмитрий Александрович перезахоронен в братской могиле в деревне Гнилец Троснянского района Орловской области. Его фамилия — Швецов Д. А. — занесена на мемориальную плиту. К сожалению, это сообщение Кромского объединенного райвоенкомата мне пришло после того как в «Тюменской правде» была уже опубликована моя статья «Партизан-сибиряк». Поэтому в ней не сообщено о перезахоронении Д. А. Швецова в братской могиле.
Статья, посланная мною в «Тюменскую правду», опубликована почти дословно. В ней я сообщил о нашей совместной трудной дороге по оккупированной Украине, Курской и Орловской областям России, об участии в партизанских боях. Мать, жена и сестра Д. А. Швецова в письме поблагодарили за подробное газетное сообщение о Дмитрии. Они писали, что им было известно, что он погиб под Курском, но не знали о его участии в битве с врагом на Юго-Западном фронте и в рядах партизан, о награждении его в мае 1943 года медалью «Партизану Отечественной войны» второй степени.
БАБЕНКОВ Захар Ильич. С декабря 1941 года по май 1942 года партизан Хомутовского партизанского отряда, с июня по ноябрь 1942 года — политрук роты Крупецкого партизанского отряда имени Чапаева, с ноября 1942 по март 1943 годы — комиссар отряда имени Чкалова 2-й Курской партизанской бригады. С марта по октябрь 1943 года — комиссар отряда имени Чапаева партизанской бригады имени Суворова.
Родился в 1907 году в деревне Щекино Рыльского уезда Курской губернии.
В 1923 году окончил неполную среднюю школу. До призыва в Красную Армию на срочную службу работал в родительском крестьянском хозяйстве. С 1929 по 1933 годы служил в Красной Армии, окончил полковую школу младших командиров. После демобилизации, до 1934 года работал в колхозе. В 1937 году окончил Московский Коммунистический университет имени Свердлова, после его окончания направлен в Красноярский край, где работал до марта 1940 года на хозяйственной и партийной работе.
В марте 1940 года призван в Красную Армию, в кадры среднего политсостава и направлен в 91 стрелковую дивизию.
В июле 1941 года дивизия вступила в бой с гитлеровцами на Западном фронте. В октябре 1941 года в районе Вязьмы противник окружил несколько советских дивизий. В этом котле оказался и политрук З. И. Бабенков. В боях в окружении он был ранен и контужен. Отправлять раненых в советский тыл самолетами тогда не было возможностей. Его лечили в течение двух месяцев врачи дивизионного медсанбата, находившегося в составе окруженных советских войск.
Подлечившись в медсанбате дивизии, основательно потрепанной в боях, ему все же удалось вырваться из окружения, хотя это повезло очень немногим. При попытке прорвать кольцо окружения, его дивизия пыла врагом остановлена и разбита.
До двух рот воинов 91 стрелковой дивизии, вырвавшихся из вражеского окружения, разбившись на небольшие группы, под командованием офицеров добирались до ближайших лесов, чтобы присоединиться к местным партизанским отрядам или самостоятельно перейти к партизанским действиям. Пятеро красноармейцев решили сопровождать еще не совсем выздоровевшего политрука. Достигнув Крупецкого района, они встретили партизан Хомутовского партизанского отряда и стали партизанами.
Через полгода Хомутовский отряд имени Боженко и Крупецкий имени Чапаева оказались в Хинельском лесу Орловской области. Поскольку Крупецкий район — это родина З. И. Бабенкова, он решил встретиться с земляками. Исаев и Пузанов сразу предложили ему перейти в отряд района, в котором он родился, вырос, в деревне Щекино живут его родственники. С согласия командования Хомутовского партизанского отряда З. И. Бабенков перешел в отряд имени Чапаева, в котором его назначили политруком роты.
В ноябре 1942 года Рыльский подпольный окружком ВКП(б) и командование 2-й Курской партизанской бригады решили создать Конышевский партизанский отряд из партизан — конышевцев, воюющих в Хомутовском и Крупецком отрядах, с последующем пополнением его численности жителями Конышевского района, пожелавшими вступить в ряды партизан. З. И. Бабенков был утвержден комиссаром отряда имени Чкалова. После расформирования 2-й Курской партизанской бригады и создания партизанской бригады имени Суворова, Бабенков с марта по октябрь 1943 года был комиссаром отряда имени Чапаева этой бригады.
После полного освобождения от врага западных районов Орловской области, бригада имени Суворова была расформирована. З. И. Бабенков, откомандированный в войска Красной Армии, был направлен на курсы переподготовки офицерского состава. Окончив курсы, он направлен в распоряжение Центрального фронта, потом воевал на 1-м Белорусском. Участвовал в освобождении Польши и ее столицы — Варшавы. В бою у реки Одер был ранен, направлен во фронтовой госпиталь, в котором и встретил День Победы.
За выполнение боевых заданий в рядах партизан награжден медалью «За отвагу», «Партизану Отечественной войны» первой степени. За боевые подвиги на фронте награжден орденом Отечественной войны второй степени, медалями «За победу над Германией» и «За освобождение Варшавы».
В феврале 1946 года демобилизован из Советской Армии. Прибыл в город Миасс Челябинской области, где жила его семья. Работал в угольной промышленности и в совхозах Челябинской области. Вышел на пенсию в марте 1967 года. Находясь на пенсии, работал на различных должностях до 1985 года.
Последнее письмо я получил от него в августе 1990 года. По сообщению Миасского горвоенкомата от 11.10.2005 года З. И. Бабенков скончался 7 февраля 1992 года.
ДАВЫДОВ Игнат Иванович. 6 октября 1941 по март 1943 годы — партизан Крупецкого отряда имени Чапаева. С марта по июль 1943 года — комендант штаба партизанской кавалерийской бригады имени Котовского.
После расформирования бригады имени Котовского работал до 1946 года заведующим Крупецкого райфинотдела, потом на разных должностях в Уразовском и Крупецком районах.
В 1958 году по путевке Курского обкома партии прибыл на освоение целинных земель, до 1964 года работал в Комаровском зерносовхозе Ордженикидзевского района заведующим хозяйства 1-го отделения.
По сообщению его родственников, тяжело переносил климат Целины, в 1960-х годах сильно болел и умер там в 1965 году.
Персональные сообщения о руководителях и участниках партизанского движения в области на этом заканчиваются.
В завершение главы «Сквозь годы» публикуются фотоснимки послевоенных лет о встречах бывших курских партизан с учащимися школ, руководителями области и города Курска, телевидения, областных ветеранских организаций; об участниках Парада Победы в 1995 году, о награждении орденом Дружбы активистов общественных ветеранских организаций, о чествовании юбиляров.
6 мая 1975 года Гусев П. В. с читателями курской детской библиотеки № 2 после проведения с ними беседы о 30-летии Победы в Великой Отечественной войне.
В 1998 году, по ходатайству Областного Совета партизан и подпольщиков, глава администрации Железнодорожного округа г. Курска Николай Иванович Люлька принял решение открыть на доме Бабкиных по улице Театральная, 2 мемориальную доску с надписью:
«В этом доме в период гитлеровской оккупации г. Курска базировалась разведывательно-диверсионная группа, которой руководил паровозный машинист П. П. БАБКИН».
Август 1998 года. Открытие мемориальной доски на доме подпольщиков Бабкиных. Третий справа — глава администрации округа Н. И. Люлька.
В летний воскресный солнечный день на открытие мемориальной доски прибыли: глава администрации округа Н. И. Люлька, члены бюро областного Совета партизан и подпольщиков, бывшие партизаны и подпольщики, проживающие в г. Курске, учащиеся 15-й средней школы, в которой действует школьный Музей Партизанской Славы.
Перед собравшимися выступили глава администрации округа Н. И. Люлька, от имени областного Совета партизан и подпольщиков, выступил я, затем — курские подпольщики П. П. Бабкин (сын руководителя подпольной группы), Д. С. Золотухин. В. С. Бочаров, фатежская подпольщица Мария Глушкова.
На второй день об открытии мемориальной доски на доме курских подпольщиков Бабкиных сообщила «Курская правда». В ней опубликована статья корреспондента областной газеты, члена Союза журналистов России Федора Емельяновича Панова.
8 мая 1980 года. После встречи руководителей партизанского движения области с работниками средств массовой информации.
Встреча курских партизан в администрации города в 45-летие начала партизанского движения на курской земле 8 октября 1986 года. Второй ряд, слева третий — Я. М. Киселев, шестой — С. И. Мальцев. Третий ряд, слева направо — пятый — П. В. Гусев, М. В. Овсянников, Музалев В. Ф., Волков А. Н., Бабкин П. П.-младший.
23 августа 1991 года. Встреча курских партизан с руководителями области. Первый ряд, слева шестой — Федосюткин А. Д. — бывший комиссар 1-й Курской партизанской бригады; седьмой — Селезнев А. И. — Первый секретарь Курского обкома КПСС, председатель областного Совета народных депутатов; между ними в третьем ряду — Гусев П. В., председатель областного совета партизан и подпольщиков. За ними в четвертом ряду — Гоголев Б. П., второй секретарь обкома КПСС.
13 октября 1992 года. Бывшие партизаны Семенихина Ф. С. и Гусев П. В. после урока мужества в одном из классов 42-й средней школы г. Курска.
9 мая 1995 года, Москва. Куряне — участники Парада Победы, в день ее 50-летия. Среди них партизаны: слева вторая — Стародубцева С. Р., первый справа — Гусев П. В.
Почти все фотокарточки об участниках курской подпольной диверсионно-разведывательной группы, с которых сняты ксерокопии для книги, хранятся в семейном альбоме Сергея Павловича Бабкина, внука руководителя подпольной группы П. П. Бабкина и его отца — П. П. Бабкина-младшего, подпольщика.
Помню последнее посещение меня членом Союза писателей России С. П. Бабкиным. Он принес мне фотокарточки подпольщиков группы его деда. Мы вспоминали членов семьи Бабкиных, уже ушедших из жизни.
Постепенно наш разговор перешел о теперешней оценке некоторыми писателями советского периода, искажающими правду о героизме нашего народа в Великой Отечественной войне на фронте, в партизанских формированиях, о тружениках советского тыла. К сожалению, сказал Сергей Павлович, многие из выросшего после войны поколения, иногда тоже «переливают из пустого в порожнее», веря переродившимся «писакам».
Наш разговор прервал телефонный звонок. Пока я поговорил с внучкой, спросившей как мое здоровье и не надо ли что-либо купить из продуктов, Сергей Павлович что-то усердно писал. Когда мой недолгий телефонный разговор с внучкой закончился, он прочитал мне экспромтом сочиненное стихотворение на только что обсуждаемую нами тему. Вот отрывок из этого стихотворения:
А в «Курской правде» за 17 мая 2005 года сообщено:
«Курские писатели глубоко скорбят по поводу безвременной кончины поэта, члена Союза писателей России Бабкина Сергея Павловича и выражают искреннее соболезнование родным и близким покойного».
В это время я находился на лечении в Курском госпитале ветеранов войны; об уходе из жизни Сергея Павловича узнал позже. Сожалею, что не проводил в последний путь этого замечательного поэта и человека.
8 мая 2002 года. Вручение Орденов Дружбы ветеранскому активу области. После вручения наград и. о. президента РФ В. В. Путин и генерал-майор Овсянников М. В., председатель облсовета ветеранов, сфотографировались с награжденными.
На снимке слева направо: Быков В. Я., Губин Н. А., Путин В. В., Гусев П. В., Овсянников М. В., Коновалов Л. П., Пособнов М. Г.
Следует отметить, что партизаны и подпольщики, ведя борьбу с гитлеровцами и их тылу, почти всегда находились в более трудных условиях, чем советские воины на фронте. В подтверждение этого вывода, скажу следующее.
Во-первых, партизанским формированиям, даже имевшим устойчивую шифрорадиосвязь с вышестоящими штабами, постоянно охраняемые посадочные площадки для советских самолетов, далеко не регулярно и в недостаточном объеме доставлялось оружие и боеприпасы, не говоря уже о совсем незначительном обеспечении медикаментами и продовольствием. Приходилось «довольствоваться» вражескими трофеями, захват которых не всегда был без людских потерь.
Во-вторых, значительная часть партизанских формирований не имела средств радиосвязи и мест постоянного базирования. Поэтому они не имели возможностей получить боеприпасы и медикаменты, не могли эвакуировать раненых партизан через линию фронта.
В-третьих, в более грудных условиях находились подпольные группы, действующие на большом удалении от баз партизанских соединений и отрядов, без надлежащей связи с ними.
В-четвертых, несмотря на постоянные трудности, действуя всегда во вражеском окружении, партизаны и подпольщики нашей области, самоотверженно дрались с оккупантами, оказывая ощутимую помощь фронтовым соединениям и частям Красной Армии в достижении скорейшей победы и войне с немецко-фашистскими захватчиками.