Подполье действует

Самыми волнующими, самыми, пожалуй, памятными из всех событий, происходивших в период моего довольно длительного пребывания в Ворошиловграде, были встречи с товарищами, приходившими из вражеского тыла и приносившими вести с родной Днепропетровщины.

Непосредственной связи с подпольным обкомом наш Днепропетровский обком, находясь в Ворошиловграде, не поддерживал. Все явки мы своевременно передали ЦК КП(б)У, который и осуществлял руководство подпольем.

Во вражеский тыл по нашим явкам ходили отважные связные ЦК КП(б)У товарищи Н. А. Сарана и В. Я. Портянко. В то время никто, кроме руководителей подполья, этого, конечно, не знал. Не знал этого и я. Тем не менее из ЦК КП(б)У мы нередко получали чрезвычайно важную информацию о днепропетровских подпольщиках. А в самом начале сорок второго года секретарь ЦК КП(б)У по кадрам М. С. Спивак предложил мне встретиться с человеком, который только что вернулся с оккупированной гитлеровцами территории. [307]

— Узнаете много интересного, — сказал Спивак.

На конспиративной квартире, куда меня привезли, я встретился с молодым, обросшим густой курчавой бородой мужчиной среднего роста и крепкого телосложения, с живыми, блестящими глазами. Он производил впечатление очень спокойного и уверенного в себе человека. Это был, как я узнал много позднее, связной Портянко, назвавшийся тогда, по понятным причинам, другим именем. Он буквально на днях возвратился с оккупированной Днепропетровщины, где встречался с секретарем подпольного обкома Н. И. Сташковым.

Мы беседовали долго. «Бородач» обстоятельно отвечал на все вопросы, сообщал подробности житья-бытья и работы в оккупации хорошо знакомых товарищей, говорил об их мужественной деятельности во имя победы над ненавистным врагом.

Рассказы его были просты, но именно эта простота и волновала: чувствовалось, что героизм стал для наших подпольщиков нормой поведения.

Сообщения В. Я. Портянко и сведения, получаемые нами из ЦК КП(б)У, позволили составить довольно обширную картину деятельности днепропетровских подпольщиков и партизан. Мы узнали, что секретарь подпольного обкома Н. И. Сташков и его заместитель Д. Г. Садовниченко успешно легализовались на оккупированной территории, что они поддерживают между собой постоянную связь, установили контакты с подпольщиками в городах и селах области и приступили к активной работе.

Мы узнали также, что подпольный обком с первых шагов своей деятельности столкнулся с большими трудностями. Уцелели далеко не все товарищи, оставленные для подпольной работы. Одни погибли, выданные предателями, другим пришлось покинуть свои участки, спасаясь от преследований.

Самый тяжелый удар в первые месяцы оккупации получило подполье Днепропетровска. Некоторые намеченные перед оккупацией явки оказались проваленными, связи с горкомом и подпольными группами го рода — нарушенными. Имелись случаи провала и в некоторых других районах области. [308]

Трезво оценив обстановку, Н. И. Сташков проявлял необходимую осторожность, но был тверд и решителен. Вместо разгромленных подпольных групп предстояло создать новые, к борьбе с оккупантами надо было привлекать всех патриотов, по той или иной причине оставшихся на захваченной гитлеровцами земле.

Оставляя на территории области сравнительно небольшие, хорошо законспирированные организации, Днепропетровский обком партии рассчитывал, что они обязательно обрастут преданными Родине и партии людьми.

Н. И. Сташков и его товарищи в первые же дни оккупации убедились, что, несмотря на ряд провалов, на жестокие казни подпольщиков, несмотря на угрозы гестаповцев, советские люди не думали смиряться с «новым порядком». Время от времени руководители подпольного обкома узнавали, что и там, где, казалось, подполье ликвидировано врагом, борьба народа с оккупантами не прекращается. Чьи-то невидимые руки разрушали линии связи, выводили из строя промышленные объекты, которые пытались восстановить фашисты, писали и расклеивали листовки с призывом уничтожать врага.

Выполняя полученное задание, подпольный обком прежде всего поставил себе целью, как уже говорилось, объединить всех патриотов, возглавить их действия, придать целенаправленность деятельности разрозненных, в ряде мест стихийно возникших групп сопротивления, сделать их способными мобилизовать советских людей на борьбу с немецко-фашистскими захватчиками.

А работа и деятельность подполья в свою очередь координировалась подпольным обкомом с действиями упоминавшихся мною героических партизанских отрядов С. Д. Масалыгина, П. Я. Жученко, П. К. Кабака, Д. А. Кривули, с борьбой многих других партизанских отрядов, действовавших на территории Днепропетровской области.

Мы знали, что в новые подпольные группы и в партизанские отряды подпольный обком вовлек много молодежи, в первую очередь комсомольцев, а также оказавшихся в окружении или бежавших из плена бойцов [309] и командиров Красной Армии. Подпольщики нашли среди тех, кто устроился на службу при оккупантах, честных советских людей и использовали положение этих товарищей, чтобы получать ценнейшие сведения о намерениях и планах гитлеровцев.

До нас доходили известия о боях партизан с фашистскими карателями, о смелых диверсионных операциях партизанских групп, уничтожавших мосты, разрушавших участки железнодорожного пути и водокачки, подрывавших эшелоны с вражескими войсками и техникой.

Однако сведения, получаемые Днепропетровским обкомом, по многим причинам не могли быть полными, исчерпывающими. Поэтому понятно, какие чувства я испытал, узнав в начале февраля, что в Ворошиловграде находится заместитель секретаря нашего подпольного обкома партии Дмитрий Гаврилович Садовниченко!

Выдвигая в свое время Садовниченко на пост заместителя секретаря подпольного обкома партии, мы учитывали и его биографию, и его деловые качества. Происходил Дмитрий Гаврилович из рабочей семьи, и сам с 1920 года, с тринадцати лет, стал рабочим. Начинал учеником у кустаря, трудился на шпалопропиточном, а потом на механическом заводе в Павлограде, служил кадровую в Севастополе, вернулся в Павлоград, и снова на завод, теперь уже электромонтером.

Трудолюбивый, веселый, обаятельный, Дмитрий Гаврилович много читал, стремясь заполнить пробелы в образовании. Обладал организаторской жилкой. В 1934 году его выдвинули на должность заместителя председателя райсовета Осоавиахима Павлограда, а в 1935 году избрали секретарем Павлоградского райкома ЛКСМУ. Здесь он показал себя неутомимым вожаком молодежи, и в 1939 году молодого коммуниста направили на работу в Павлоградский РК КП(б)У в качестве инструктора, а затем и заведующего оргинструкторским отделом. Вскоре на пленуме Павлоградского райкома партии Садовниченко был избран вторым секретарем. А через год партия направила Дмитрия Гавриловича на ответственнейшую работу — первым секретарем [310] Лиманского райкома КП(б)У Измайловской области, воссоединенной с Советской Родиной...

О выходе Дмитрия Гавриловича с временно оккупированной территории для отчета о деятельности подполья Днепропетровска мне также сообщил секретарь ЦК КП(б)У по кадрам М. С. Спивак. Он же устроил и встречу с Д. Г. Садовниченко.

Выглядел Дмитрий Гаврилович, когда мы встретились, вроде бы неплохо; успел отоспаться и радовался, что хоть ненадолго, но увидел старых друзей, может называться собственным именем, не должен скрываться и быть каждую минуту начеку.

Однако что-то в нем изменилось, и перемены были не внешние, хотя я обратил внимание и на его худобу, и на преждевременные морщинки. Новое заключалось в посуровевшем взгляде, даже в манере держаться — он был спокоен тем особым спокойствием, каким до поры до времени обладает и взрывчатка. И разговаривать Садовниченко стал иначе: взвешивает каждое слово, скупо и сдержанно отвечает на вопросы.

Рассказ самого Дмитрия Гавриловича помог нам понять происшедшие в нем перемены.

Прежде всего он сообщил, что послан Н. И. Сташковым для доклада обкому, ЦК КП(б)У о положении дел на оккупированной территории области и имеет ряд просьб и поручений от подпольщиков, партизан к партийному руководству и военному командованию Красной Армии.

Дмитрий Гаврилович передал печальную весть о трагической гибели члена подпольного обкома Д. С. Сытника.

— К сожалению, мы потеряли немало людей, — с горечью сказал Садовниченко. — Нашлись предатели, опознавшие некоторых руководителей подполья, нашлись и такие мерзавцы, что выдавали товарищей по общему делу. Но костяк подполья уцелел и ведет работу...

Часть из того, что рассказывал Д. Г. Садовниченко, я в общих чертах уже знал, но о многом услышал впервые.

Д. Г. Садовниченко сообщил, что вскоре после отхода наших войск в октябре сорок первого года [311] Н. И. Сташков созвал в Новомосковских лесах конференцию представителей сорока партизанских отрядов области. Секретарь обкома сделал доклад, по ходу которого проанализировал сложившуюся обстановку и наметил пути развития партизанской борьбы.

Конференция предложила всем отрядам народных мстителей усилить удары по врагу, а каждому партизану открыть личный счет мести фашистам, вовлекать в партизанское движение и подпольные организации новых бойцов. Был избран Военный совет партизанских отрядов области. Командиром всех партизанских сил был назначен П. Я. Жученко, а комиссаром — Г. С. Мазниченко. С участием Н. И. Сташкова Военный совет партизанских отрядов области разработал план единых действий.

В январе сорок второго года Н. И. Сташков провел совещание секретарей подпольных горкомов и райкомов партии по вопросу дальнейшей активизации деятельности подполья. Решения, принятые совещанием, содействовали дальнейшему укреплению рядов подпольщиков и развитию партизанского движения.

Тогда же подпольный обком выпустил специальную листовку о разгроме немцев под Москвой. «Под мощными ударами нашей Красной Армии, — говорилось в листовке, — которая 5 декабря перешла в наступление по всему фронту, откатываются все дальше и дальше на запад лучшие гитлеровские дивизии, озверелые батальоны СС и войска их союзников, которые неохотно идут в бой. За это время освобождены тысячи населенных пунктов, над десятками городов вновь развиваются красные знамена».

Обком обратился к членам подпольных групп на заводах и рудниках области с призывом: «Ни одной тонны стали, ни одной тонны металлургического сырья фашистам!» И это дело осуществлялось успешно. Рудники не работали, на заводах, восстановить которые пытались фашисты, то и дело выходили из строя машины, подъемные краны, энергосеть и т. п. Делалось все это так умно и продуманно, что гитлеровцы при всем желании не могли обнаружить виновников саботажа и диверсий. [312]

Замечательным примером такой тонкой работы являлась работа днепродзержинских подпольщиков, возглавляемых К. Ф. Ляудисом.

Садовниченко лишь упомянул о подпольщиках К. Ф. Ляудиса, подробности я узнал много позже, но, думаю, привести эти подробности здесь не только можно, а даже нужно.

Днепродзержинский горком партии, привлекая к работе все новых и новых патриотов, значительно расширил городскую подпольную партийную организацию, насчитывающую к сентябрю 1942 года уже 42 человека, и укрепил комсомольскую подпольную организацию.

Гитлеровцы, захватив Днепродзержинск, создали в городе свою полицию, подчинявшуюся службе «имперской безопасности» и коменданту города. В полицию вербовались уголовники, бывшие кулаки, петлюровцы и т. п. Эта банда, вкупе с буржуазными националистами, засевшими в городской управе, принялась чинить кровавую расправу над мирными жителями. Тысячи честных людей были арестованы, многие заключены в концентрационные лагеря, отправлены на каторгу в Германию. За малейшее ослушание — пытки, виселица, расстрел...

Но жители Днепродзержинска не покорились оккупантам! И произошло это, в частности, потому, что подпольщики регулярно информировали их о подлинном положении на фронтах, помогали людям сохранять веру в нашу окончательную победу над фашизмом.

Многочисленные листовки со сводками Совинформбюро и другой информацией изготовляли подпольщики-комсомольцы под руководством коммуниста И. А. Гавели. Он получал материалы от подпольного горкома партии, по заданию которого в городе непрерывно работали два надежно спрятанных радиоприемника.

Листовки сыграли огромную роль в развертывании общенародной борьбы против оккупантов не только в Днепродзержинске, но и в окрестных районах. Люди почувствовали, что в городе есть партийная и комсомольская [313] организации, что не оборвалась связь со всей страной, с партией, и стали оказывать оккупантам более активное сопротивление.

Срыв кампании по сбору теплой одежды для гитлеровских вояк, порча собранной у населения теплой одежды (ее прорезали на складах ножами, обливали кислотой и т. п.), агитация против отправки молодежи в Германию, снабжение насильно отправляемых в Германию медицинскими справками и справками с так называемой «биржи труда», которая бронировала молодых рабочих для работы на заводах города, — все это славные вехи борьбы днепродзержинских подпольщиков, значение которой трудно переоценить.

Но, пожалуй, самой чувствительной для врага была работа подпольщиков на заводах, которые гитлеровцы пытались восстанавливать хотя бы частично.

Долго, например, не давала результатов попытка оккупантов пустить в ход цементный завод. Связанные с подпольем главный механик И. В. Лигачев и техник-плановик Давидов распространяли слухи, что затея с пуском завода — дело безнадежное.

Рабочие в свою очередь делали все, чтобы оккупанты воочию убедились в справедливости этих доводов. Работа на центровке электромоторов для мельниц не двигалась более двух месяцев. А когда немцы установили моторы, рабочие стали резать ремни и транспортерные ленты, прятали целую ленту в нерабочие бункера, по нескольку раз ремонтировали одни и те же агрегаты.

Отсутствие технической документации (она была вывезена в наш тыл) и нарочито запутанная паспортизация оборудования не давали оккупантам возможности установить действительные причины поломок и выхода из строя оборудования.

Лигачев и его помощники специально ставили на ответственные участки производства, к сложным механизмам необученных рабочих. Это быстро приводило к серьезным поломкам. Таким образом, например, вывели из строя электромотор сушильного барабана. А так как резервного не было — оккупантам пришлось остановить завод на три недели. [314]

Когда же мотор отремонтировали, подпольщики приняли меры к тому, чтобы большую часть времени он работал вхолостую. Таким образом, вместо 16–18 тонн шлака в час барабан давал только 3–4 тонны. Рабочие ночной смены практически почти не работали. А чтобы их не застали врасплох, выставляли наблюдательный пост.

Производственная мощность цементного завода до войны составляла 900–1000 тонн цемента в сутки. При оккупантах же он давал всего 80–100 тонн, а то и меньше, ибо учетчики систематически делали приписки в ведомостях. Продукция к тому же была крайне низкого качества. Рабочие старательно загружали в вагоны вместе со шлаком песок и мусор, что снижало качество сырья, а комсомолка Г. Терещенко, работавшая в химической лаборатории, маркировала непригодный цемент марками среднего качества.

В конце сорок первого года немцы собирались подготовить к пуску мартеновский цех № 2 на заводе имени Дзержинского. Через механика цеха Ивана Карловича Шиманского и бригадира слесарей Василия Яковлевича Станового подпольному горкому удалось сорвать фашистскую затею.

Умело саботировались работы в мартеновском цехе. Здесь, например, «дружно» взялись за ремонт печи № 7, закозленной перед отходом наших войск, но работа затянулась более чем на пять месяцев, хотя до войны те же рабочие выполняли ее за неделю.

Мастер Адашинский по указанию подпольного горкома умышленно забраковал трубки головок для мартеновской печи № 9. Замена трубок заняла два месяца.

При кладке ковшей рабочие добавляли в песок алюминиевый порошок, и ковши выдерживали только 1–2 плавки вместо 19–20. Мартеновцы спрятали от фашистов около 160 тонн магнезитового кирпича. (После освобождения города этот кирпич пригодился для ремонта цеха.) Оккупанты наметили восстановить в листопрокатном цехе обшивочный стан. Для этого требовался мотор, и фашисты нашли его в проволочном цехе. Правда, мотор был неисправен и нуждался в капитальном ремонте. Узнав о намерениях врага, [315] подпольный горком поручил электрику Дедышко, который руководил электромонтажом, всячески срывать работу. И Дедышко выполнил задание. Он тянул время. Почти смонтированный мотор держал под дождем и снегом в проволочном цехе, где не было крыши. Другой подпольщик, Л. Д. Корнецкий, делая вид, что проявляет служебное рвение, приказал опробовать сырой мотор и тем самым снова вывел его из строя.

Вызвав своих специалистов из Германии, оккупанты отрегулировали и запустили в городе турбину ГРЭС.

Однако подпольный горком партии решил, что гитлеровцы не должны получать электроэнергию. И хотя советских людей к турбине не подпускали, подпольщик Огурцов (тот самый, у которого хранился один из радиоприемников) нашел остроумный выход из положения. Во время работы турбины он закоротил водяной реостат на Днепре, что вызвало полную посадку турбины.

Не удалось фашистам и отремонтировать на ГРЭС электрокран. Сами, собственными силами, не зная схемы, они ничего не могли сделать. А мастер В. Н. Костин и его помощники, отлично знавшие схему, прикинулись малограмотными и вести ремонт категорически отказались.

Хочется отметить, что некоторые рабочие завода имени Дзержинского, даже не связанные непосредственно с подпольем, срывали мероприятия оккупантов, особенно в предназначенных к пуску цехах. Очень помогали подпольщикам вальцовщик листопрокатного цеха Буц и канатчик листопрокатного цеха А. Р. Швачко.

Старший каталь доменного цеха Александров сумел спрятать фурмы доменной печи № 1 и хранил их до прихода наших войск. Возвратившиеся из эвакуации рабочие и инженерно-технические работники под руководством вновь назначенного директора завода имени Дзержинского Н. М. Фоменко{20} в рекордные [316] сроки восстановили и задули доменные печи № 1 и № 6.

По-боевому действовала группа, созданная Днепродзержинском горкомом перед самым приходом оккупантов. Подпольщики И. О. Матина, П. Г. Кириенко, П. М. Полторацкий, И. Ф. Ляудис (брат секретаря подпольного горкома партии), А. Н. Грушевский, М. Шадир, Г. Карбагиров, Н. К. Кузема и другие товарищи, снабженные надежными документами, получили возможность свободно передвигаться по Днепродзержинску и его окрестностями. Это позволило им вести пропагандистскую работу во всем районе, укрывать в селах нужных городскому подполью людей, повреждать немецкую связь, разрушать железные дороги и проводить другие диверсии.

Смелые действия этой группы настолько деморализовали оккупантов, что полицаи в ночное время не рисковали появляться в одиночку на улицах Днепродзержинска, особенно на окраинах.

Старожилы города помнят, а молодежь должна знать имена Ф. Ф. Бендера, Л. Е. Лукьяновой и Л. И. Гавриловой.

Федор Федорович Бендер был членом подпольного горкома партии. В его обязанность входило обеспечивать подпольщиков оружием и взрывчаткой. Часть оружия подпольщики собирали на местах боев, но значительную часть снимали с «ликвидированных» фашистов. Добывали немецкие мины, выплавляли тол из снарядов. Каждый автомат, каждый пистолет, добытые подпольщиками, патроны и каждый брусок взрывчатки — подвиг. Сколько же подвигов совершил Федор Федорович Бендер?!. Он погиб в сорок третьем. Фашисты расстреляли мужественного коммуниста, на которого донес провокатор, но оружие, выданное Ф. Ф. Бендером партизанам и подпольщикам, мстило за него до конца...

Лидию Евсеевну Лукьянову в ту пору знали больше как Лидочку. Молоденькая девчушка. Такая же, как сотни других девчат. Жить трудно, но кое-как перебивается. Всегда в хлопотах: дровишек добыть, на кусок хлеба подзаработать, старые вещички на соль обменять... И мало кто знал, что неприметная Лидочка [317] — секретарь подпольного горкома комсомола — руководит комсомольцами и молодежью, распространяющими листовки с призывом сопротивляться оккупантам и саботировать их мероприятия, организовывает перепечатку и расклейку на домах и заборах сводок Совинформбюро, спасает раненых советских воинов. Фашистская комендатура и гестапо упорно искали комсомольских вожаков подполья. И — не нашли. Лидия Евсеевна жива. Люди, приходящие отдыхать в парк культуры и отдыха, часто видят скромную немолодую женщину — заведующую культмассовым сектором парка. Знают ли они, что видят героиню?

Одной из самых активных помощниц подпольного горкома партии в период оккупации стала врач 3-й городской больницы Лидия Ильинична Гаврилова. Она спасала раненых советских воинов, которые, попав в окружение, очутились на оккупированной территории, избавляла молод ежь, намеченную к отправке в Германию, от каторжного труда в «тысячелетнем рейхе»: сотни юношей и девушек получили подписанные Лидией Ильиничной справки о заразных или тяжелых, неизлечимых болезнях.

Впрочем, у подпольщиков оказалось много верных помощников. Это были советские люди, которые, несмотря на неимоверную жестокость оккупационного режима и зверства гитлеровцев, сохранили великую веру в свой народ, в партию, в Красную Армию. К ним принадлежали в Днепродзержинске в первую очередь хозяева конспиративных квартир.

В прошлом ничем не приметные, рядовые, как правило, беспартийные, они являлись подлинными патриотами, а по духу своему — настоящими коммунистами. Это были те самые герои, которыми щедро богата наша земля, чьим скромным мужеством, выдержкой, самоотверженностью жив и силен советский народ.

Имен всех этих товарищей не перечислишь, но можно назвать хотя бы Л. А. Губу, Т. М. Андриенко, А. С. Рак (Шолотову), М. Ф. Корнецкую.

Мария Францевна Корнецкая, мать пятерых детей, прятала у себя в доме секретаря подпольного горкома К. Ф. Ляудиса. После провала явки у Марии Францевны квартиру Ляудису смело предоставила комсомолка [318] Анна Александровна Киреева. Она не колебалась, хотя рисковала не только собственной жизнью, но и жизнью находившихся вместе с ней престарелых родителей.

Заместитель секретаря подпольного горкома длительное время скрывался на квартире Александры Федотовны Котовой. Заподозрив неладное, гестапо арестовало Александру Федотовну. Мужественная женщина, несмотря на побои и издевательства, никого не выдала, ничего не сказала оккупантам.

И так было не только в Днепродзержинске. Так было в Никополе и Марганце, в Новомосковске и Павлограде...

С особо большой теплотой и глубоким уважением рассказывал Дмитрий Гаврилович Садовниченко про комсомольские подпольные организации и комсомольско-молодежные группы, работавшие на Днепропетровщине под руководством партийного подполья.

По его словам, помнится, к началу сорок второю года на Днепропетровщине действовали семь подпольных комсомольских организаций и семь подпольных комсомольско-молодежных групп. Теперь о работе этих групп известно уже многое.

Одной из первых приступила к активной борьбе с захватчиками подпольная комсомольская организация города Новомосковска. Сначала в нее входили 13 комсомольцев и комсомолок, впоследствии число членов организации выросло до 59 человек. Входили в организацию, возглавляя ее, и два члена партии, осуществлявшие непосредственную связь с городской подпольной партийной организацией.

По указаниям подпольного горкома, комсомольцы слушали передачи из Москвы, изготовляли и распространяли по городу и селам листовки, поддерживали связь с партизанскими отрядами и подпольными организациями Днепропетровска, Павлограда и Синельниково. Они организовали сбор оружия для партизан, помогали освобождать военнопленных, предупреждали командование партизанских отрядов о готовящихся против них карательных акциях.

В декабре сорок первого года в Днепропетровске, в районе Новых Кайдак, четверо комсомольцев, собранных [319] Андреем Тимошенко, решили создать подпольную группу для борьбы с ненавистным врагом. Очень скоро группа увеличилась численно и приступила к работе. За время существования группы комсомольцы выпустили около десяти тысяч листовок, вели настойчивую агитационную и разъяснительную работу среди населения.

В Днепродзержинске активно действовали подпольные комсомольские группы Константина Повелко, И. Н. Денисенко и Михаила Шипулина. Под руководством Шипулина было тринадцать человек. Хорошо продуманная конспирация позволяла им совершать диверсии, не навлекая на себя подозрений врагов. Несмотря на энергичную деятельность группы, все ее члены остались живы.

В Кривом Роге активно работала комсомольская организация во главе с уже упоминавшимся мною Николаем Решетняком. Вместе со своим другом Анатолием Желтухой Решетняк собрал радиоприемник, они начали слушать Москву и сообщать правду о положении на фронтах близким людям. Однако вскоре гитлеровцы лишили город электроэнергии и пользоваться радиоприемником стало невозможно. Николай Решетняк и Анатолий Желтуха нашли выход — устроились радистами на завод и успевали до начала работы прослушать очередную сводку Совинформбюро. Удалось раздобыть типографский шрифт, и первой листовкой, отпечатанной на квартире Решетняка, стала листовка, содержащая грозное предупреждение полицейским, жестоко обращавшимся с горняками. Всего же комсомольцы выпустили 45 листовок общим тиражом в 3000 экземпляров. Распространяли их воспитанники школ № 15 и 19 Алексей Шербак, Николай Ходич и Груня Романова.

В районе железнодорожного узла Долгинцево и города Кривого Рога с сентября сорок первого года работала комсомольско-молодежная группа, которой руководил комитет в составе В. Г. Козиненко, Е. К. Хренюхина, Д. С. Гавриша и Е. С. Серб. Входили в нее семнадцать человек, главным образом молодые учителя и учащиеся средней школы № 27 Кривого Рога. Группа распространяла листовки, вела антифашистскую агитацию, [320] собирала оружие, готовясь к боевым действиям. Молодые патриоты разработали план взрыва железнодорожного моста на участке станций Червоная — Кривой Рог.

Выданные предателем, юные герои после нечеловеческих пыток были расстреляны. Но ни пытки, ни угрозы расстрела не устрашали их. Комсомолка Инна Горбачева во время пыток крикнула в лицо палачам: «Бейте, гады, все равно вам будет скоро конец!»

Героически погиб и руководитель комсомольско-молодежной группы Петриковского района Виталий Нежумыря. Сохранилось письмо Виталия к родным: «...Умираю за Родину, жаль, что мало сделал. Верю в то, что наши победят немцев и настанет хорошая жизнь. Ваш Витя».

В Никополе первоначально работала комсомольско-молодежная группа «Правда» из учащихся Никопольской педагогической школы. После закрытия фашистами этой школы большинство учащихся ушло из города, а руководитель группы Николай Александрович Хилинский образовал вскоре новую подпольную группу «За Советскую Родину», превратившуюся в подпольную комсомольскую организацию Никополя.

В селе Юрьевка Царичанского района действовала подпольная комсомольская организация «Воля»; в Амур-Нижнеднепровском районе — подпольная комсомольская организация во главе с кандидатом в члены партии И. П. Ивановым; на руднике «Красногвардеец» в Криворожском бассейне — комсомольско-молодежная группа Николая Гинёва, создавшая вооруженный отряд из молодежи; в Синельникове — подпольная комсомольская организация с секретарем подпольного комитета Ф. Д. Заяц и подпольная комсомольская группа, возникшая по инициативе И. Стриженного.

Возникла подпольная комсомольская группа и в селе Межиречь. Организовали ее комсомольцы межиреченской школы. В группу вошли: Петр Бубликов, Павел Черныш, Петр Овсиенко, Иван Чмуль, Иван Тарасенко, Сергей Кибальный и другие.

Ребята хотели быть такими же отважными, преданными народу, как их земляк Мефодий Терещенко, [321] прославленный партизан гражданской войны. В селе Межиречь Терещенко стоял памятник.

Уже в начале войны межиреченские комсомольцы доказали, что слова у них не расходятся с делом. Именно они явились в дирекцию местной МТС с предложением и просьбой заменить ушедших на фронт трактористов школьниками. И первыми взобрались на сиденье трактора, первыми научились водить комбайны.

В одну из ночей после прихода оккупантов на стенах межиреченских домов появились листовки:

«Мы, народные мстители, идем, чтобы отомстить проклятым поработителям за их издевательства, за слезы, за кровь, пролитую нашим народом. Мы ничего не забудем и никогда не простим! Поэтому берегитесь, проклятые, мы сметем вас с лица земли, навеки отобьем у вас желание когда бы то ни было посягать на нашу землю!

Верные сыны народа, вперед! Пусть с фашистов летят головы, пусть взлетают в воздух мосты и автомашины, пусть под откос летят поезда! Вперед, за Отчизну!»

Эти листовки составили и расклеили члены комсомольской подпольной группы. Так началась их борьба. Комсомольцы перерезали и уничтожали телефонные провода, слушали передачи московского радио, рассказывали односельчанам правду о положении на фронтах. Петр Бубликов устроился по заданию группы рассыльным в сельскую управу. Так у подпольщиков появился доступ к «секретам» властей, к бланкам фашистских документов, а позже и к оружию.

Утром 27 ноября гитлеровцы окружили Межиречь, согнали население на окраину, выстроили в три шеренги и, в отместку за листовки и диверсии, повесили на глазах у людей двух двенадцатилетних мальчиков — Гришу Бровченко и Афоню Черевика...

Утром на стенах домов появились листовки с призывом отомстить за смерть ни в чем не повинных детей. А поздним вечером того же дня Петр Бубликов и Павел Черныш подкараулили и убили на улице адъютанта начальника карательного отряда обер-лейтенанта [322] Руге. Ночью же комсомольцы обстреляли машину с оружием, которая, потеряв управление, свалилась в ров и разбилась.

Один из юных комсомольцев приходился родственником Степану Чумаку, тому самому Степану Чумаку, что по решению Павлоградского подпольного горкома партии пошел на службу в Павлоградскую дорожную жандармерию. Через Степана Чумака было связано с подпольным горкомом партии и партийное подполье в Межиричах.

Заехав однажды в село, Степан Чумак повидался с комсомольцами. Он возвратил им нож, оброненный на улице при казни Руге. Нож подобрали и спрягали межиричские коммунисты. Степан хорошо знал этот нож — сам подарил его одному из парнишек проездом на фронт...

С этого времени комсомольцы действовали по указанию коммунистов-подпольщиков группы Безрукавого, работавшего в селе сапожником.

Приняли они участие и в вооруженном выступлении против гитлеровцев во время Павлоградского восстания в феврале 1943 года. После временного отхода наших войск мужественные патриоты остались на вновь захваченной врагом территории. Однако гестапо напало на их след. Гитлеровцы схватили И. П. Безрукавого, З. К. Половного и Петра Бубликова, отправили в Павлоградское гестапо, подвергли избиениям и допросам. Ничего не добившись от коммунистов и комсомольцев, гитлеровцы расстреляли И. П. Безрукавого и З. К. Половного, а Петра Бубликова отправили в специальный Игреньский лагерь под Днепропетровском. Отсюда заключенных в конце марта повезли в немецкий тыл. Петр Бубликов на третью ночь пути, в районе Белой Церкви, вместе с другими коммунистами и комсомольцами бежал из проклятого эшелона...

Днепропетровский обком партии рассчитал правильно, полагая, что комсомольцы и лучшая часть советской молодежи не останутся в стороне от подпольной борьбы, примут в ней самое активное участие!

Сотни тысяч листовок написали и распространили юноши и девушки, входившие в подпольные группы. [323]

Спасли от фашистского рабства, от отправки в Германию тысячи человек. Совершали диверсии. Собирали для партизан разведывательные сведения, не щадили себя.

В жестокой схватке с фашизмом многие участники комсомольского подполья отдали за дело народа свои горячие, юные жизни. Но погибли они, не склонив головы, как герои...

Садовниченко, повторяю, не мог рассказать всего того, о чем я смог написать теперь. Но и то, что он рассказывал, волновало. Слушать Садовниченко было и горько и радостно.

Горько потому, что рассказывал он о бесчинствах оккупантов, об их издевательствах над людьми, о беспощадном грабеже области, о гибели многих хорошо знакомых товарищей. А радостно потому, что мы убедились: работа по подготовке партизан и подполья, несмотря на все недостатки в снабжении партизан и подпольщиков, была проделана недаром: пламя всенародной борьбы, зажженное партией, разгорелось на Днепропетровщине в полную силу и ширилось, заставляя гитлеровцев дрожать от страха. В пламени этой борьбы сгорали все планы оккупантов, гибли все их усилия покорить советских людей, заставить их смириться с установленным порядком, заставить работать на «третий рейх».

Нет, Днепропетровщина не покорилась врагу!

Я попросил Д. Г. Садовниченко по возвращении на оккупированную территорию передать Николаю Ивановичу Сташкову, что его письмо мы вручили жене, что семья секретаря подпольного обкома материально обеспечена.

На мой вопрос о здоровье Николая Ивановича я услышал, что, к сожалению, здоровье Сташкова оставляет желать лучшего. Недоедание, большие физические нагрузки, вызываемые необходимостью посещать различные города и села области, повседневная опасность, истощающая нервную систему, все это в первую очередь отразилось на слабых легких Николая Ивановича. Он кашлял, его часто знобило.

— А все же держится Николай Иванович прекрасно, — сказал Садовниченко. — Держится и никаких [324] скидок самому себе не делает. Очень много работает. Сам вникает в каждую мелочь...

— Передайте ему горячий привет, — сказал я. — Надо полагать, полное освобождение не за горами... Но если Николай Иванович болен серьезно, мы подумаем об его выходе в советский тыл.

— Об этом он не захочет и слышать, — сказал Садовниченко. — А вот просьбы у него были, но другого порядка. Подполью позарез нужны рации, нужна взрывчатка, нужны опытные радисты. Хотя бы две-три рации! Мы часто располагаем ценнейшими разведывательными данными, а передать их не можем. Связного посылать? Но пока он дойдет — сведения могут потерять всякую ценность... А без взрывчатки, без запаса капсюлей-детонаторов, бикфордова шнура невозможно проводить диверсии. Я доложил о просьбах нашего подпольного обкома в ЦК КП(б)У. Надеюсь, вы поддержите нас, Константин Степанович.

Я, разумеется, обещал всяческую поддержку.

— Как вы сами-то устроились там, в Петропавловке? — спросил я у Дмитрия Гавриловича.

— Взял у немцев патент на открытие сапожной мастерской, а потом, как условились, завел собственное дело, — усмехнулся Садовниченко. — Очень удобно оказалось: сидишь на виду у фрицев, подходят к тебе связные, кто просит подметку подбросить, кто набойку поставить, а между делом передают необходимые сведения.

— Вас ни разу не заподозрили?

— Ни разу. Я был на хорошем счету у полицаев. Даже у немцев, Константин Степанович. Я ведь «типичный представитель мелкой буржуазии»! Тот самый «мелкий производитель», какой у гитлеровцев пользуется особым доверием.

— Как же будет теперь? В Петропавловку вам, во всяком случае, возвращаться уже нельзя.

— Это я понимаю. Наверное, в ЦК КП(б)У предложат другой вариант.

Беседовали мы очень долго, никак не могли наговориться. Меня интересовали все новые и новые подробности работы подпольщиков, а Дмитрий Гаврилович то и дело спрашивал: «А помните такого-то?» — и, получив [325] утвердительный ответ, увлеченно рассказывал, как замечательно, как героически ведет себя в тылу у врага этот товарищ.

Прощались поздним вечером.

Д. Г. Садовниченко еще не знал, когда будет возвращаться в тыл врага, но сказал, что хотел бы вернуться быстрее.

— Мы с Николаем Ивановичем неплохо сработались, — сказал Садовниченко. — Да и на душе как-то неспокойно: товарищи там, а я здесь... Думаю, долго тут не пробуду. Во всяком случае, надеюсь в апреле увидеть Сташкова.

Все сложилось, к несчастью, не так, как предполагали мы с Дмитрием Гавриловичем. Ему пришлось пробыть среди своих до осени сорок второго года, а вернулся он на оккупированную территорию Днепропетровщины, увы, не для того, чтобы работать рука об руку со Сташковым, а чтобы заменить его: в июле сорок второго года гестапо схватило бесстрашного секретаря подпольного обкома.

Теперь детально известно, как это случилось.

В самом начале лета сорок второго года произошел провал одной из групп в Днепропетровске. В ряды подпольщиков пробрался предатель. Он и выдал всех членов группы, в том числе нового секретаря подпольного горкома партии Днепропетровска товарища Савченко. Первыми гестаповцы схватили подпольщиков Веру Хитько и Николая Токмакова, на фиктивной свадьбе которых, кстати сказать, Н. И. Сташков проводил первое совещание городского подпольного актива. Затем арестовали И. Дементьева и И. Клюева. Шла охота за Г. Савченко, Д. Кулаковой, Б. Сондаком, Я. Самарским...

Провокатор, побывавший на «свадьбе» Веры Хитько и Николая Токмакова, запомнил всех «гостей».

Смертельная опасность нависла и над Николаем Ивановичем Сташковым. Однако первое время гестаповцы и полицаи рыскали только по Днепропетровску, полагая, что уж кто-кто, а секретарь подпольного обкома должен обязательно находиться в главном городе области.

Но найти Н. И. Сташкова не удавалось. Тогда гестапо организовало самую настоящую охоту за секретарем [326] подпольного обкома, разослав своих агентов во многие города Днепропетровщины.

Фашистам случайно повезло.

28 июля Николай Иванович Сташков направился на павлоградский базар: там была назначена встреча с одним из руководителей Павлоградского подпольного горкома С. С. Прибером (впоследствии он стал комиссаром объединенного штаба восстания павлоградцев).

Встреча прошла спокойно. Сташков и Прибер разошлись в разные стороны и затерялись в толпе. Однако у выхода с базара Сташков столкнулся возле молочных рядов с провокаторами, знавшими его в лицо. Предатели, среди которых была одна женщина, прикидывались друзьями, но Николай Иванович, видимо, почувствовал что-то неладное.

Выйдя с базара и поддерживая разговор, он свернул к Детскому парку.

Один из предателей, догадываясь, что Сташков может скрыться в толпе, выхватил пистолет и заорал, чтобы он поднял руки.

Сильным ударом Сташков сбил негодяя с ног и бросился бежать.

Сначала предатель промахнулся. Но вторая и третья пули попали в цель, Сташков был ранен в ногу и руку. Превозмогая боль, он продолжал бежать. Нога не подчинялась ему. Он упал. Встал. Сделал еще несколько шагов. Добрался до забора, за которым рассчитывал скрыться. Хромая, побежал дальше...

Очевидцы рассказывали, что Николай Иванович успел добежать до перекрестка и завернул за угол кирпичного здания, где его не могли настичь новые пули.

В этот момент Сташкова преследовали уже не только предатель со своей подручной, но и группа вооруженных полицаев. Кроме того, всполошенные стрельбой среди бела дня, гитлеровцы послали к базару несколько грузовиков с солдатами.

Теряя силы, Николай Иванович упал, но сумел подняться и сделал еще несколько шагов. Затем упал снова: нечеловеческая боль от двух ранений и огромная потеря крови сделали свое — секретарь подпольного обкома потерял сознание. [327]

Сначала на Сташкова набросились спущенные полицаями с поводков овчарки. Потом навалились сами гитлеровцы. Безжизненное тело поволокли по земле к грузовику.

Очевидцы утверждают, что, когда Сташкова втаскивали в кузов грузовика, он очнулся, рванулся из рук фашистов и крикнул:

— За меня отомстят!..

Старший следователь гестапо Лунде допрашивал Н. И. Сташкова в течение нескольких часов. Раненого, истерзанного человека жестоко избивали во время допроса, но Лунде ничего не добился.

Арестовали хозяев квартиры, где жил Сташков, и всех ближайших соседей. Лунде рассчитывал, что помогут очные ставки. Но и тут ничего не вышло.

Между тем весть об аресте секретаря подпольного обкома уже дошла до Днепропетровска. Оттуда через несколько часов примчался начальник гестапо Мульде.

Мульде отлично понимал, какая удача выпала на его долю. Этот палач был намного изощреннее, чем старший следователь Лунде. Демонстративно «возмутившись» бесчеловечным отношением к арестованному, Мульде «потребовал», чтобы Сташкову оказали необходимую медицинскую помощь, выразил «сожаление» по поводу случившегося «недоразумения» и под усиленной охраной переправил Николая Ивановича в днепропетровскую тюрьму.

Нацисту пришла в голову бредовая мысль: подкупить секретаря подпольного обкома. Поставив перед арестованным дилемму — пытки, истязания и неминуемая смерть или щедро оплаченное сотрудничество с оккупантами, Мульде рассчитывал, что Н. И Сташков не устоит.

Начальник гестапо не скупился на обещания. Ему не столько нужны были адреса подпольщиков, которые мог бы сообщить Сташков, сколько сам Сташков. Ведь если бы удалось сделать предателем секретаря подпольного обкома, это нанесло бы страшный удар всей подпольной и партизанской борьбе в области.

Но Николай Иванович Сташков хорошо понимал, на что нацелились гестаповцы. Понимал, что им нужно и для чего. [328]

Он молчал. Он не назвал ни одной явки, ни одного имени, ни одного пароля. Он не выдал ничего. Не указал, где находятся склады оружия.

Секретарь подпольного обкома партии упорно молчал.

Тогда Мульде не выдержал и приказал пытать Сташкова...

Стены камеры № 20, где содержали несгибаемого коммуниста, были свидетелями того, как лютовали гестаповцы. Но эти стены не слышали стона и жалоб.

Спустя несколько лет после окончания войны в той самой камере № 20, где фашистские палачи держали Н. И. Сташкова, электромонтер, проверявший проводку во время ремонта, обнаружил в патроне подвешенной под потолком лампочки тую свернутую бумажку.

Это было последнее письмо Николая Ивановича, дошедшее до нас.

В письме Н. И. Сташков предостерегал возможных будущих узников камеры от общения с провокаторами, которых немцы подсаживали к своим жертвам. Секретарь подпольного обкома назвал фамилии трех предателей, сидевших вместе с ним. Кроме того, он сообщил об одном подлом приеме гестаповцев. Чтобы сломить волю арестованного, ему делали очень болезненный укол, приводивший к потере сознания. Когда человек приходил в себя, ему предъявляли запись показаний, якобы сделанных им в бреду, под влиянием уколов.

«На самом деле это записи показаний провокаторов!» — предупреждал секретарь подпольного обкома.

До последней минуты боролся Н. И. Сташков. И даже в самые тяжкие для себя часы думал о товарищах, а значит, думал о победе...

Ранним утром 10 декабря 1942 года гестаповцы расстреляли очередную группу днепропетровских подпольщиков. Среди них находился и семидесятипятилетний отец Н. И. Сташкова. Палачи не отказали себе в удовольствии сообщить сыну о казни отца. Но и это не сломило секретаря подпольного обкома партии. Он молчал...

В конце января 1943 года, отчаявшись вырвать у Сташкова хоть какие-нибудь признания, немецко-фашистские палачи расстреляли секретаря Днепропетровского [329] подпольного обкома и его верного помощника и друга Георгия Петровича Савченко.

Незадолго до гибели Г. П. Савченко удалось передать из тюрьмы записку своим родственникам. Судя по почерку, она написана наспех:

«Привет дорогим родичам!

Благодарю Вас за теплое участие, которое Вы приняли в моей горькой судьбе. Эта записка по всей вероятности является последним «прости». Дело мое уже закончено, и я не сегодня-завтра ожидаю своего конца. Скоро меня безусловно уничтожат, на другой конец я и не надеюсь, прошу, если когда-либо встретите моих родителей, целуйте их крепко за меня. И передайте им мое последнее «прощай».

Крепко целую Вас всех.

Ваш Юрий

Прошу простить меня за все причиненные беспокойства. Жить очень хочется, но умираю спокойно, зная, что я не один и вместо меня будут тысячи.

Юрий

Р. S. Белье выстирайте и передайте в отдельном пакете. Передачи можете не носить. 24/XII — 1942 г.»

Каждый раз, перечитывая эти строки, я желаю только одного: чтобы каждый юноша, каждая девушка тоже прочли их, и прочли медленно, вдумываясь в каждое слово...

Сташков и Савченко умерли так, как жили, — героями. Подвиг их не забыт.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 мая 1945 года Н. И. Сташкову посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Ныне имя Николая Ивановича Сташкова носят улицы городов Днепропетровской области, заводы, фабрики и колхозы. Г. П. Савченко посмертно награжден орденом Отечественной [330] войны I степени. Героям-подпольщикам поставлены памятники в Днепропетровске: Н. И. Сташкову — на набережной имени В. И. Ленина, а Г. П. Савченко — на улице, носящей его имя. Семьи героев окружены народным вниманием и заботой.

Надежды гитлеровцев, полагавших, что после ареста секретаря подпольного обкома погибнет все подполье, не оправдались.

Подполье уцелело и продолжало бороться...

Но о подвигах днепропетровских подпольщиков, обо всех их славных делах я узнал, подчеркиваю, гораздо позже. Весной же сорок второго года, беседуя с Д. Г. Садовниченко, я и не думал о возможной гибели Н. И. Сташкова, не предполагал, что моему собеседнику осенью придется перейти линию фронта, чтобы возглавить подпольный обком, вновь налаживать связи, подбирать новых борцов с врагом и собирать оставшихся вне подозрений старых товарищей.

Ничего этого в тот период я знать не мог.

Мы попрощались с Дмитрием Гавриловичем, надеясь на скорую и счастливую встречу...

* * *

Миновал апрель сорок второго. Стаял снег, подсохли дороги, зазеленела степь. Над Ворошиловградом ярко синело высокое небо. Свежо и остро пахла молодая листва садов. Во дворах госпиталей и школ, приспособленных под госпитали, грелись на солнышке «ходячие» раненые. Читали газеты, жадно вглядывались в лица проходивших строем бойцов:

— Откуда, земляки?..

«Земляки» попадались отовсюду — с Рязанщины и Урала, из Сибири и с Дальнего Востока, из Москвы и Вологды: подкрепление фронту посылала вся страна. По железной дороге, по шоссе и проселкам двигались новые полки и батальоны, маршевые роты, танки, артиллерия, поезда с оружием, боеприпасами и амуницией.

Я по-прежнему выполнял обязанности начальника оперативной группы Южного фронта по транспорту, и мне особенно очевиден был размах ведущихся перевозок, который свидетельствовал о накапливании фронтом [331] значительных сил. В то же время я, как секретарь обкома, организовывал вызов в Ворошиловград многих наших товарищей по довоенной работе Всем прибывшим немедленно давали конкретные поручения. Одних мы направляли в места эвакуации сельскохозяйственной техники Днепропетровской области, других — в районы, куда перебазировался скот, и т. д., с указанием подготовить технику и скот к возвращению на родную Днепропетровщину. Мы формировали и оперативные группы, которым предстояло сразу после освобождения левобережных районов области приступить к восстановлению на их территории партийных и советских органов. Из размаха военных перевозок и подготовки, ведущейся по линии обкома, следовало, что фронт собирается наступать, и мы жили в нетерпеливом ожидании радостных перемен в ходе войны...

В последних числах апреля меня попросили написать маленькую заметку для газеты «Советская Украина»: редакция готовила специальный первомайский выпуск для населения временно оккупированных областей республики. Я решил рассказать о больших успехах на трудовом фронте Алексея Семиволоса. Эту заметку напечатали, газета на самолетах была заброшена во вражеский тыл. Передовая же статья в этом специальном выпуске «Советской Украины» публиковалась под заголовком «Мы скоро придем!»

* * *

В десятых числах мая меня вызвали в ЦК КП(б)У. Я связал этот вызов с предчувствием перемен и не ошибся. Демьян Сергеевич Коротченко, выслушав сообщение о работе обкома, рассказал, что на Северо-Западном фронте удалось почти полностью окружить демянскую группировку врага, выразил уверенность, что наступление Северо-Западного фронта не останется единичным эпизодом, посмотрел мне в глаза и вдруг объявил о решении ЦК КП(б)У и Военного совета рекомендовать меня членом Военного совета вновь формируемой 24-й армии.

— Сдавайте дела товарищу Манзюку и немедленно поезжайте в штаб фронта! — сказал Коротченко.

Военный совет Южного фронта располагался в городе Старобельске. Принял меня Л. Р. Корниец. Он показал [332] приказы о присвоении мне звания полкового комиссара, о назначении членами Военного совета 24-й армии бригадного комиссара Н. Н. Цветаева и полкового комиссара К. С. Грушевого, а также приказ о направлении в распоряжение Военного совета 24-й армии товарищей Н. А. Щелокова, Община, Слинько и других ответственных партийных и советских работников Украины.

— Николай Николаевич Цветаев вот-вот прибудет, — сообщил Леонид Романович. — Хорошо бы вам его дождаться. Вместе бы с ним и отправились...

Я поинтересовался, откуда прибывает Н. Н. Цветаев, и узнал, что бригадный комиссар на фронте с первых дней войны, был на руководящей партийной и политической работе на Ленинградском и Волховском фронтах, а едет прямо из Ленинграда.

Н. Н. Цветаев прибыл в штаб фронта за полдень. Нас познакомили. Это был сорокалетний светловолосый человек, по-военному подтянутый, с красивой русской речью.

Естественно, мне хотелось услышать о героической обороне города Ленина от непосредственного участника и свидетеля событий.

Николай Николаевич рассказывал о пережитом сдержанно, но в скупых словах чувствовалось волнение, а в светлых глазах бригадного комиссара таилась боль.

Около трех часов дня мы сели в «эмку» и направились к новому месту службы.

День выдался ясный, безоблачный. Свежий ветер был настоян на травах и солнце. Но шли по дорогам войска, и ни на минуту не смолкал далекий пока гул орудий...

Впереди нас ждали бои.