Южный фронт наступает
Заканчивался октябрь. Чувствовалось — зима будет ранней По ночам были сильные заморозки, выпадал снег. Вода в канавах до полудня стояла, покрытая тонким, хрупким ледком. Ветер дышал холодом. Дождь шел вперемешку со снегом.
Вести с фронтов поступали малоутешительные. Противник по-прежнему продвигался вперед, нашим войскам приходилось вести тяжелые оборонительные бои. Немецко-фашистские армии заняли Харьков, наступали на Ленинград, рвались к Севастополю и Ростову-на-Дону. Но тревожнее всего было под Москвой, Заняв Калинин, гитлеровцы наступали на Можайск и Волоколамск, захватили Мценск, устремились к Туле. С 20 октября в Москве и прилегающих к ней районах было введено осадное положение...
Сталинград в те дни находился еще далеко от линии фронта. Но напряженность обстановки на фронте резко сказывалась и в тылу. Красной Армии требовалось все больше оружия, танков, артиллерии, минометов, боеприпасов. Заводы работали круглосуточно. Подростки, старики и женщины, заменившие мобилизованных [288] и добровольно ушедших на войну мужчин, работали по десять — двенадцать часов в сутки.
В Сталинград прибывало тогда большое количество железнодорожных составов, на платформах которых стояли, иногда укрытые брезентом, а иногда ничем не укрытые, опаленные огнем, изуродованные вражескими снарядами танки, требовавшие ремонта.
Этим раненым машинам следовало как можно скорее вернуть их прежнюю боевую, грозную силу. И сталинградцы, начиная с рабочих СТЗ и кончая секретарями обкома, непрестанно помнили об этом...
Всем приходилось нелегко, в том числе и членам нашей небольшой группы.
Между тем 30 октября неожиданно позвонил Л. Р. Корниец и сказал, чтобы я, не мешкая, выехал в Куйбышев, в ЦК ВКП (б), чтобы отчитаться в том, как устроены и использованы кадры партийных работников Днепропетровской области.
— В Сталинград перебазировано Одесское летное училище, — сказал Корниец. — Начальнику училища дано указание выделить вам самолет...
На следующий день безотказный У-2 доставил меня в Куйбышев.
Отчитавшись в отделе партийных кадров ЦК ВКП(б), я вручил заведующему отделом Н. В. Киселеву последний имевшийся у меня экземпляр отчета Днепропетровского обкома партии (другие экземпляры остались в ЦК КП(б)У, где я отчитывался ранее).
— Хорошо, товарищ Грушевой, — сказал Киселев. — А теперь о вас самом... Есть предложение направить вас на Урал первым секретарем одного из тамошних горкомов партии. Как смотрите на это?
Я растерялся: ждал чего угодно, только не отправки в глубокий тыл.
— На Урале нужен первый секретарь, знающий металлургию, — подчеркнул Киселев, заметив мои колебания. — Вы инженер-металлург. В Днепропетровске были вторым секретарем обкома и шефствовали как раз над металлургией!
— Все этот так, товарищ Киселев. Но я нахожусь в распоряжении Военного совета Южного фронта... [289]
— С Военным советом уладим. Было бы ваше согласие.
— Нет. Я никогда не думал об Урале! Все мои товарищи на фронте, а я в тыл?! Вы говорили с товарищем Корнийцом? Он знает, куда меня хотят направить?
— С Леонидом Романовичем не советовались.
— Тогда позвоните ему! И скажите, как я сам смотрю на поездку в тыл.
Киселев тут же вызвал по линии правительственной связи Военный совет Южного фронта. Разговаривал с Л. Р. Корнийцом недолго. Положив трубку, потер рукой лоб.
— Товарищ Корниец сказал, что, если вы не согласны ехать на Урал, вам надлежит немедленно вернуться в Сталинград. Вас хотят назначить членом Военного совета пятьдесят седьмой армии... Что ж... Желаю успеха!
Мы попрощались, и я поспешил на аэродром. Однако выяснилось, что вылететь можно только на другой день.
Дело шло к ночи, я вернулся в гостиницу, лег спать.
Разбудил настойчивый стук в дверь. В номере темно, видимо, глубокая ночь. Спрашиваю:
— Кто там?
— Вас просит приехать товарищ Шверник.
Когда я, одевшись, выглянул в коридор, то увидел перед собой человека в военной форме с двумя прямоугольниками в петлицах.
— Машина ждет, товарищ Грушевой, — улыбнулся майор. — А вы крепко спали...
Перед кабинетом Н. М. Шверника в Куйбышевском окружном Доме Красной Армии, где размещался Президиум Верховного Совета СССР, я увидел несколько товарищей, и среди них — бывшего директора Днепрогэса А. И. Леткова, теперешнего министра электростанции СССР.
Поздоровались. Летков познакомил с народными комиссарами П. Н. Горемыкиным и М. Г. Первухиным, а также с некоторыми другими ответственными работниками. [290]
Минут через десять Н. М. Шверник пригласил всех в кабинет. Он тепло встретил меня, вспомнил наш последний разговор по ВЧ, когда я вызывал Москву из Межевой.
— Очень рад вас видеть, — сказал Николай Михайлович. — Какими судьбами в Куйбышеве?
Я рассказал, что приехал с отчетом о деятельности обкома.
— Ну-ка, ну-ка, — оживился Шверник. — Поподробнее. Я хочу знать обо всем с начала эвакуации Днепропетровска до последнего дня пребывания обкома на территории области.
Я выполнил просьбу Николая Михайловича. Подойдя к висевшей в кабинете карге, стал показывать те города и села, которые упоминал.
Шверник стоял рядом, следил за карандашом в моих руках, слушал внимательно, не перебивая.
Свое сообщение я закончил рассказом о том, как используются сейчас кадры обкома. Назвал имена товарищей, ушедших в армию, направленных в тыл, на Урал.
— Скажите, Константин Степанович, а что все-таки произошло на Днепрогэсе? — задал вопрос Летков. — Почему и как взорвали плотину?
Я рассказал то, что знал.
— Вы надолго в Куйбышев? — осведомился Шверник.
— Нет, Николай Михайлович. Хочу завтра же вылететь в Сталинград.
Мы проговорили еще с полчаса, после чего Шверник отпустил меня, пожелав счастливого пути.
Надо сказать, зима в сорок первом наступила ранняя и холодная. В начале ноября шли снегопады, бушевали метели. Приехав на аэродром, я узнал, что торопился зря. Самолеты на Сталинград не выпускали: на линии крутила метель, видимость равнялась нулю.
Усталый, задерганный комендант аэропорта в ответ на вопросы, когда можно будет улететь, только плечами пожимал.
— Единственное, что могу сделать — это найти вам койку в комнате отдыха летного состава, — сказал комендант. — Ждите... [291]
Едва я прилег, как тут же задремал.
Разбудили часа через три. Рядом стоял комендант.
— Вы наркома рыбной промышленности товарища Ишкова знаете? — спросил он.
— Наркома рыбной промышленности?.. А в чем дело? — спросонок я ничего не понимал.
— Нарком полетит в Астрахань, — сказал комендант. — Он мог бы захватить вас и высадить в Сталинграде.
— Где товарищ Ишков? — обрадовавшись, вскочил я.
— Едет на аэродром...
Я дождался наркома в кабинете коменданта. А. А. Ишков появился спустя пятнадцать — двадцать минут. Он оказался крепко сложенным мужчиной лет тридцати пяти с порозовевшим на морозе лицом.
Представившись, я рассказал, почему очутился в Куйбышеве, и попросил разрешения лететь вместе.
— Да пожалуйста! — любезно сказал нарком. — Место есть. Как погода, товарищ комендант?
— Немного улучшилась, товарищ народный комиссар! Можете идти к самолету.
Транспортный самолет содрогался под порывами ветра. Возле шасси завивались струйки поземки. Пилот что-то кричал механикам, механики показывали на уши: «Не слышим!» Сердито покосившись на нас, пилот махнул рукой и зашагал к механикам.
— Садитесь, — предложил комендант. — Все в порядке.
Мы забрались по приставной железной лесенке в фюзеляж. Сразу стало тихо. Только снег то шуршал по обшивке, то набрасывался на нее, словно хотел ворваться внутрь.
— Идите сюда! — позвал Ишков, пробираясь вперед. — Тут, возле кабины, будет потеплее.
Вошли и расселись другие попутчики. Погрузили какие-то тюки и ящики. Задраили дверцу. Оглушительно взревели моторы. Самолет покачнулся, стал поворачивать.
Минут через пять мы поднялись в воздух и взяли курс на Саратов и Сталинград. Полет проходил спокойно. Однако на подходе к Саратову с земли последовала [292] команда садиться. Выяснить, что происходит, мы не могли. Уже после посадки узнали: на линии нет погоды, лететь на Сталинград нельзя.
— В Астрахань можно добраться другим маршрутом — по восточному берегу Волги, в обход Сталинграда, — пояснили нам.
— Ну что же. По восточному, так по восточному, — согласился нарком. — Летим. — И обернулся ко мне: — Может быть, с нами в Астрахань, товарищ Грушевой? А оттуда — в Сталинград или Каменск?
Я поблагодарил и сказал, что останусь пока в Саратове.
Среди тех, кто ожидал в аэропорту летную погоду, оказалось много поляков из формировавшейся в то время польской армии. Вокруг слышалась польская речь, мелькали столь неподходящие для суровой зимней поры конфедератки.
Центр Саратова, с его прямыми улицами, замечательным оперным театром, литыми чугунными оградами садов и скверов, с добротными зданиями, красив и зимой.
Огромный серый параллелепипед обкомовского здания был опушен инеем. Я поднялся по широким каменным ступеням к зеркальным дверям, предъявил партийный билет постовому. Разделся. К лестнице на второй этаж, где помещался кабинет первого секретаря, вел длинный коридор, покрытый ковровой дорожкой. По этой дорожке быстро шел мне навстречу явно знакомый человек. Я первый узнал его. Это был однокашник по институту Игнатий Трофимович Новиков.
Обнялись. Начались взаимные расспросы. С первых же слов выяснилось, что Игнатий Трофимович является секретарем обкома по промышленности. Он тут же повел меня к первому секретарю Саратовского обкома Власову.
— Прямо с самолета? — спросил Власов, здороваясь. — Так вас же накормить надо!
Он позвонил секретарю, и минут через пять принесли чай и тарелку с бутербродами.
Разговор зашел, конечно, о положении на фронтах.
— Ничего, будет и на нашей улице праздник! — сказал Власов. — Вы слышали, что под Тулой все атаки [293] немцев отбиты? Это успех! Очень большой успех!.. Впрочем, сейчас пока тяжело. Курск вот оставили...
Я попросил устроить номер в гостинице, но Игнатий Трофимович Новиков настоял, чтобы я поехал к нему.
У Новикова была большая гостеприимная семья. Мне обрадовались, как родному. Тут и прожил я два дня, ожидая летной погоды. Лишь на третий день Игнатий Трофимович позвонил из обкома и сообщил, что можно вылетать на попутном У-2. На этот раз все шло хорошо, и вскоре работяга «кукурузник» благополучно приземлился на аэродроме в Сталинграде. В тот же день я узнал, что П. А. Найденов уехал на фронт членом Военного совета 37-й армии и что создана Оперативная группа Военного совета Южного фронта во главе с заместителем Председателя Совнаркома УССР А. М. Барановским.
ЦК КП(б)У направил в Оперативную группу А. М. Барановского ответственных работников центральных и областных организаций республики: заместителя Председателя Совнаркома УССР Ф. А. Редько, первого секретаря Запорожского обкома партии Ф. С. Матюшина, первого секретаря Полтавского обкома партии В. С. Маркова, народных комиссаров УССР В. С. Черновола, Г. Ф. Петрушу, П. С. Борисова, Н. В. Козырева, председателя Одесского облисполкома Н. Т. Кальченко, заведующего отделом ЦК КП(б)У М, М. Стахурского и других товарищей.
Надо сказать, что Оперативная группа Военного совета Южного фронта проделала под руководством А. М. Барановского колоссальную работу, особенно в области промышленного производства и использовании скрытых возможностей транспорта для перевозки военных грузов.
На оставшихся вблизи линии фронта предприятиях с минимумом оборудования и минимумом квалифицированных рабочих Оперативная группа сумела организовать постоянный и планомерный выпуск минометов, противотанковых ружей и гранат, саперных лопаток и другого военного снаряжения, сумела наладить ремонт танков, бронепоездов и автомобилей, а также обозного инвентаря как на территории самой Ворошиловградской, [294] так и на территориях Сталинградской и Ростовской областей.
Помню, изыскивая возможности для производства стволов минометов, работники Оперативной группы обнаружили, что столбы трамвайных линий в городе Шахты представляют собой полые трубы, по диаметру и качеству металла вполне подходящие для минометных стволов. Трамвайные столбы были выкопаны, отправлены в Ворошиловград, на паровозостроительный завод имени Октябрьской революции и, действительно, превратились тут в прекрасные минометные стволы.
Ожидая нового назначения, я по-прежнему возглавлял оперативную группу в Сталинграде. У нас была четкая и ясная цель — добиваться выполнения заданий Военного совета и штаба Южного фронта. Достижению этой цели мы и отдавали все свое время, все свои знания, все свои силы.
Не было в те дни человека, который не понимал бы: именно сейчас, именно этой ранней зимой решается судьба Родины. Вопрос стоял о существовании первого в мире государства рабочих и крестьян, о том, быть ему или не быть. Ведь 15 ноября фашистское командование начало второе, объявленное гитлеровцами «генеральным», наступление на нашу столицу — Москву. Противнику удалось создать на некоторых участках фронта под Москвой значительное превосходство в живой силе, артиллерии, танках. Несмотря на беспримерный массовый героизм защитников столицы, вражеские войска заняли Клин и Солнечногорск, захватили Венев и Михайлов, попытались взять Рязань и Тулу.
В те же дни враг полностью овладел Крымом, за исключением Севастополя, ворвался в Ростов-на-Дону, предпринял наступление на Бологое. Уже более двух месяцев был блокирован Ленинград.
«Все силы на разгром врага!» — призывала партия.
«Что ты сделал для победы над фашизмом?» — спрашивали плакаты.
Отвечать нужно было только делом.
Для нашей группы первостепенным делом был ремонт танков на СТЗ, и мы не жалели сил, чтобы справиться с этой задачей. [295]
Сталинградский обком партии знал, как нуждается фронт в новой боевой технике. В те дни не случайно состоялось специальное заседание бюро, посвященное производству новых танков и ремонту танков, поврежденных в боях. На заседание были приглашены директор СТЗ Горегляд, секретарь парткома, начальники цехов, а также представители Юго-Западного и Южного фронтов.
Бюро обкома приняло развернутое постановление, которое было направлено на преодоление имевшихся трудностей и полную мобилизацию ресурсов для резкого увеличения выпуска танков и повышения качества их ремонта. В постановлении были учтены ценные предложения рабочих и инженеров СТЗ, нашла поддержку инициатива коммунистов завода.
Нечего и говорить, что люди в те дни работали, не считаясь со временем, не жалея сил, чтобы обеспечить фронт столь необходимой боевой техникой. И, как всегда, прекрасно показывала себя молодежь. Многие юноши и девушки, даже подростки приходили в цехи, не имея специальностей и навыков напряженного физического труда. Бытовых удобств им никто не обеспечивал. Жить им приходилось на скупой военный паек. Но молодежь знала, чего от нее ждут, и делом доказывала верность заветам Ленина! Молодые рабочие готовы были по двенадцать — четырнадцать часов не выходить из цехов, лишь бы справиться в срок с военными заказами.
Одно из самых светлых воспоминаний тех дней — воспоминание о подарке комсомольцев Сталинграда Военному совету Южного фронта. Этим подарком была бронемашина, капитально отремонтированная на собранные комсомольцами средства в часы, свободные от выполнения основных производственных заданий.
Сколько вдохновенного труда и горячего чувства было вложено в эту бронемашину! Сколько светлой веры в торжество наших идей и в победу нашего оружия!
Для передачи бронемашины Военному совету Южного фронта на центральной площади Сталинграда собрался митинг комсомольцев и молодежи. Покрытая [296] снегом площадь курилась паром от дыхания сотен пареньков и девчат. Они стояли перед трибуной кто в чем: в ватниках и старых шубейках, в пальто и куртках, но с одинаково оживленными юными лицами, раскрасневшимися на морозе.
С трибуны звучали голоса комсомольцев тракторного завода, к молодежи обратились секретарь Сталинградского горкома ВЛКСМ и секретарь Сталинградского обкома ВЛКСМ. Комсомольцы в своих речах заверяли воинов Южного фронта, что не пожалеют сил для создания и ремонта боевой техники, для производства еще большего количества боеприпасов.
Выступая с ответным словом, я от имени Военного совета Южного фронта поблагодарил комсомольцев и всю молодежь Сталинграда за подарок, символизирующий неразрывную связь партии и комсомола, фронта и тыла страны. Я сказал, что Военный совет фронта, воины фронта высоко ценят трудовые подвиги комсомольцев и молодежи, никогда не забудут о них, будут бить ненавистного врага без пощады.
Снимал этот митинг известный кинооператор М. Трояновский, находившийся тогда в войсках Южного фронта. Он же сделал ряд фотоснимков, запечатлевших подаренную Военному совету Южного фронта бронемашину и некоторых участников митинга.
Несколько этих снимков сохранилось у меня до сих пор.
Здесь, в Сталинграде, довелось мне еще раз встретиться с Л. И. Брежневым. В городе размещался резерв политуправления Южного фронта. Военный совет поручил Л. И. Брежневу проверить положение дел в группе резерва политработников и подобрать товарищей для укомплектования частей и соединений фронта.
В Сталинград Леонид Ильич прилетел на самолете. Встретили его на аэродроме и прямо оттуда поехали в обком партии. Я присутствовал на встрече Л. И. Брежнева с А. С. Чуяновым и другими секретарями Сталинградского обкома. Из сводок Совинформбюро мы уже знали, что Красная Армия перешла к наступательным действиям на Западном, Юго-Западном, Калининском и Волховском фронтах. Настроение у всех было приподнятое. [297] В памяти были еще свежи события на нашем, Южном фронте, войска которого освободили в конце ноября Ростов-на-Дону.
Подробности освобождения Ростова-на-Дону, которые сообщил нам Л. И. Брежнев, его рассказы об энтузиазме боевых частей как бы прибавили веры в несокрушимость Красной Армии, в неизбежность победы над врагом.
Л. И Брежнев побывал и в нашей оперативной группе. Большинство товарищей лично знали Леонида Ильича, и встреча получилась душевной, радостной. Мы вместе съездили на заводы, где производились гранаты и минометы для войск Южного фронта. Л. И. Брежнев горячо поблагодарил инженеров и рабочих, проявивших при создании этого оружия смекалку и техническую смелость. Хочется подчеркнуть также, что Л. И. Брежнев дал много полезных советов как нашей оперативной группе, так и товарищам, которые работали на предприятиях, выпускавших продукцию для Южного фронта, В них чувствовались не только знание требований и нужд фронта, но и высокая инженерная подготовка.
Во второй половине декабря в Сталинград приехал секретарь ЦК КП(б)У Д. С. Коротченко.
Демьян Сергеевич пробыл в городе больше недели. Он почти не покидал Сталинградский тракторный. Найти его было проще всего в моторном цехе, так как моторы по-прежнему оставались «узким местом» в ремонте танков.
Новый, 1942 год мы встретили с Д. С. Коротченко в семье А. С. Чуянова. Говорили о событиях на фронте, вспоминали мирную жизнь, товарищей, которые сейчас находились под огнем врага. И опять говорили о танках. Об их производстве, о ремонте...
Взволнованно слушали по радио бой Кремлевских курантов. С последним ударом подняли тост за Москву, за победу над врагом. Верилось: новый год принесет новые успехи нашему оружию.
И 1942 год действительно начался очень благоприятно для Красной Армии. 8 января блистательной победой над врагом завершилось контрнаступление наших войск под Москвой, начавшееся 5 декабря 1941 года. [298]
Мы жадно рассматривали газетные снимки, на которых были изображены сожженные, подорванные, разбитые фашистские танки, орудия и грузовики, валявшиеся на обочинах подмосковных дорог. Снимки, на которых фотокорреспонденты запечатлели для истории вереницы фашистских вояк, повязанных женскими платками и понуро бредущих в плен под конвоем наших ребят в белых полушубках.
Мы понимали, конечно, что победа далась нелегко, что понадобится еще немало времени, чтобы изгнать захватчиков из пределов нашей любимой Отчизны, что для этого необходимо не ослаблять усилий и на фронте и в тылу. Но сознание того, что долгожданный перелом свершился, что Москва вне опасности, что наглый враг повержен и отступает, заставляло ликовать сердца...
Через несколько дней А. С. Чуянов сообщил, что звонил Л. Р. Корниец и просил срочно связаться со штабом Южного фронта.
Я немедленно выполнил просьбу Л. Р. Корнийца.
— Вы назначены членом Военного совета пятьдесят седьмой армии, — сообщил Леонид Романович. — Немедленно выезжайте в штаб фронта. И еще. Есть указание ЦК ВКП(б) о немедленном откомандировании в Куйбышев, в отдел кадров, товарищей Лукича, Николаева и Мамоненко{18}. Обеспечьте их срочный выезд.
— Слушаюсь! Кому передать руководство группой в Сталинграде?
— Оставьте вместо себя товарища по вашему усмотрению.
Возглавил группу Н. А. Щелоков.
Выполнив указания Л. Р. Корнийца, я собрался в дорогу. Погода по-прежнему стояла нелетная. Бушевала метель. Дороги так замело, что поездка на автомобиле исключалась. Я, правда, попробовал выехать из Сталинграда на нашей «эмке», но вынужден был вернуться, не одолев и десяти километров. [299]
Оставалось одно — добираться поездом. Связался с железнодорожниками и неожиданно узнал, что через день-другой на фронт отправляется вышедший из капитального ремонта бронепоезд № 2–11. Тот самый бронепоезд, который строился на заводах Днепропетровска и командовал которым хорошо знакомый мне майор П. М. Бойко.
Я разыскал бронепоезд. К сожалению, майор Бойко и комиссар бронепоезда Силинский получили тяжелые ранения в боях за Донбасс и находились на излечении в госпитале. Но новые командиры и бойцы меня помнили по Днепропетровску.
Замещавший командира бронепоезда товарищ Прусенко с улыбкой доброго хозяина сказал:
— Доставим до цели, как на скором.
На следующий день я перебрался на бронепоезд, и мы тронулись. Это был долгий путь. Несмотря на все старания команды, двигались черепашьими темпами: снег плотно завалил рельсы. Четыреста километров преодолевали четверо суток. То и дело приходилось брать в руки лопату и вместе с бойцами расчищать колею. Расчистим занос, разойдемся по местам, проедем триста — четыреста метров — снова команда: «Выходи!» Значит, новый занос, надо опять браться за лопату.
Прибыв в Каменск, где находился, по моим сведениям, штаб Южного фронта, я распрощался с бойцами и командирами бронепоезда, однако штаб фронта в городе не застал: он перебрался в Старобельск, ближе к наступающим войскам.
Переночевав в Каменске, я, уже на «эмке», отправился в Старобельск. Путь лежал через Ворошиловград. Вглядываясь в заснеженную дорогу, я прикидывал, удастся ли выбрать время, чтобы повидать работников нашего Днепропетровского обкома или товарищей из ЦК КП(б)У, расположившихся в Ворошиловграде.
Нужно сказать, что, находясь в Сталинграде, я не терял связи с Днепропетровским обкомом партии. Разговаривая по телефону с Дементьевым, возглавлявшим обком в то время, я знал, как решаются вопросы устройства наших партийных кадров, как оказывается [300] помощь семьям эвакуированных товарищей. Я знал, что С. Б. Задионченко после Сталино направлен в Уфу и избран первым секретарем Башкирского обкома партии, что отраслевые секретари обкома по указанию ЦК ВКП(б) направлены в Свердловск и поступили как инженеры в распоряжение И. Ф. Тевосяна.
Во второй половине ноября Дементьев сообщил, что ЦК КП(б)У переехал в Ворошиловград (Харьков был потерян) и что обязанности первого секретаря нашего обкома отныне возлагаются на Н. Г. Манзюка.
— Меня назначили комиссаром бригадного района ПВО, — сказал Дементьев. — Приступаю к выполнению новых обязанностей. Штаб находится в районе Миллерова...
Напрасно я раздумывал, стоит ли задерживаться в Ворошиловграде. Мы добрались до города только поздним вечером. Вдобавок разыгрался буран. Ехать дальше было бессмысленно. Да и сил у нас с шофером не осталось.
Предъявив документы военному патрулю, я узнал, где находится ЦК КП(б)У, и направился туда. Устроив на ночлег шофера, пошел к Демьяну Сергеевичу Коротченко.
Коротченко работал в своем кабинете. Встретил приветливо. Настроен он был оптимистически. Первым делом сообщил, что войска Южного фронта ведут наступление.
— Мы накануне больших событий, — сказал Д. С. Коротченко. — Если наступление и дальше будет развиваться столь же успешно, то, может быть, в скором времени наши войска вступят в Днепропетровскую область. Надо быть готовым к восстановлению хозяйства области.
В кабинет вошел заместитель Председателя Совнаркома УССР Анатолий Максимович Барановский. Вступив в беседу, он повторил только что высказанную Демьяном Сергеевичем мысль о возможности освобождения в ближайшее время хотя бы левобережной части Днепропетровщины.
Узнав, что я с дороги и еще не устроен, Анатолий Максимович предложил переночевать у него.
— Поедемте, поедемте, — говорил он. — Ничем вы [301] меня не стесните. Живу один, площади хватит. Заодно и поужинаем вместе.
Квартира А. М. Барановского была неподалеку. Через полчаса, умывшись, мы сидели за столом, пили чай. Потом я прилег на диване, где постелил себе постель, и немедленно заснул. Долго спать, однако, не пришлось. Среди ночи Анатолий Максимович растолкал меня:
— Константин Степанович! Да откройте же глаза! Победа!
Сон как рукой сняло.
— Как?! Где?! Что?!
— Взят город и крупный железнодорожный узел Барвенково! Наши танки вышли к райцентру вашей области — Петропавловке!
— Правда, Анатолий Максимович?!
— Конечно, правда! Разве такими вещами шутят?..
Утром после завтрака я собрался ехать в Старобельск. Зазвонил телефон. К аппарату подошел Анатолий Максимович. Оказалось, меня приглашает Д. С. Коротченко.
Вместе с Барановским поехали в ЦК КП(б)У. Демьян Сергеевич был в приподнятом настроении, крепко жал нам руки. Поздравив с хорошими новостями, пригласил сесть.
— Вот что, Константин Степанович, — сказал он. — Назначение в пятьдесят седьмую армию отменяется. Вместо вас туда будет назначен председатель Полтавского облисполкома И. М. Мартыненко. А вам ЦК КП(б)У поручает формировать партийные и советские органы Днепропетровской области. Приступайте немедленно. Вызывайте нужных людей.
— Имеется в виду формирование партийных и советских органов на левобережье? — уточнил я.
— Зачем такая половинчатость? — весело сказал Коротченко. — Нет уж, и для левобережья и для правобережья!
Это задание окрылило меня.
Первым делом я встретился с Манзюком, возглавлявшим в Ворошиловграде группу работников нашего обкома. Помимо самого Манзюка, в группе было еще четыре человека. [302]
Они рассказали о жизни в городе, о своих трудностях и удачах. Много хорошего говорили о коллективе завода имени Октябрьской революции, где ремонтировались бронепоезда и танки, выпускались автоматы ППШ, минометы и противотанковые ружья. Тепло отзывались о руководителе завода — директоре Веллере и его заместителе Стеценко. К слову сказать, образ подпольщика Проценко в романе А, Фадеева «Молодая гвардия» вобрал многое из жизненной судьбы и черт характера С. Я. Стеценко, который при оккупации Ворошиловградской области был секретарем подпольного обкома партии.
— Нет ли новостей, Константин Степанович? — спросил Манзюк, заметив, что я хоть и внимательно слушаю, но и сам готовлюсь сказать что-то важное.
— Надо немедленно направить уполномоченных в те районы, куда эвакуированы партийные и советские работники области, — сказал я. — Принять меры к срочному выяснению, где находятся наши тракторы и другая сельхозтехника, где колхозный скот. Может быть, в самое ближайшее время нам придется перевозить технику назад. Следует позаботиться и о том, чтобы перегон скота прошел благополучно...
Товарищи переглянулись. Лица их буквально посветлели.
— Вот это новость, так новость! — воскликнул Манзюк.
Уполномоченные обкома выехали уже на третий-четвертый день после этого разговора. Мы телеграфировали в тыловые районы страны, в частности в Краснодарский и Ставропольский края, запрашивая состояние нашей сельхозтехники, местопребывание гуртов скота.
В те дни я часто встречался с работниками Сталинского (ныне Донецкого) обкома партии, тоже эвакуированного и тоже размещенного в здании Ворошиловградского обкома: с и. о. первого секретаря Сталинского обкома Л. Г. Мельниковым, с председателем Сталинского облисполкома Ф. Н. Решетняком, с первым заместителем председателя облисполкома А. И. Струевым. [303]
Эвакуировался их обком несколько позже нашего. Помню, 18 октября сорок первого года, находясь в Военном совете Южного фронта, я стал свидетелем тревоги, которую испытывал за судьбу работников Сталинского обкома Л. Р. Корниец: гитлеровцы ворвались в г. Сталино, а сведений, что обком покинул Сталино, не поступало. Леонид Романович тревожился: тогдашние проливные дожди развезли все дороги, машины обкома могли застрять, а люди — угодить в лапы фашистам. Однако вскоре сообщили, что работники обкома во главе с С. Б. Задионченко выехали из города и находятся на пути в штаб Южного фронта. Леонид Романович Корниец несколько успокоился. Впрочем, я отвлекся и возвращаюсь к рассказу о встречах с донбассовцами.
Надо сказать, что гитлеровцам не удалось полностью оккупировать в то время Сталинскую область. Остались нашими, советскими, весь Красно-Лиманский район области, часть Ямского района и город Дебальцево, находившийся в 4–5 километрах от линии фронта. На этой территории, постоянно подвергавшейся бомбежкам, а то и артобстрелам, жизнь не замирала. В полуразрушенном Дебальцеве делали гранаты, бутылки с зажигательной смесью, различный инвентарь для войск Южного фронта. Колхозы и совхозы, где не осталось мужчин и почти не было техники, вели сельскохозяйственные работы, без потерь убрали урожай, своевременно посеяли озимые.
Одновременно обком руководил деятельностью партизан и подпольщиков на оккупированной территории области. Как мне помнится, самыми крупными и активными партизанскими отрядами на этой территории были отряд т. Потерайло, председателя Ямского райисполкома, базировавшийся в придонецких лесах и доломитных карьерах, и отряд Михаила Карнаухова, старого члена партии, участника гражданской войны, державшийся в Славянских лесах. Связь с этими отрядами, их обеспечение продовольствием нередко поручались Александру Ивановичу Струеву. По поручению обкома партии А. И. Струев неоднократно выезжал в эти отряды. В отряде товарища Потерайло он находился два месяца. Александр Иванович Струев — [304] человек замечательный, про таких, как он, обычно говорят — самородок. Сын шахтера, сам в юности рабочий, Александр Иванович не имел в ту пору даже законченного среднего образования, но мог удивить знаниями и выпускника высшего учебного заведения. Он хорошо знал жизнь, владел многими профессиями и очень много читал. Если учесть при этом феноменальную память Александра Ивановича и его неиссякаемую трудоспособность, то нетрудно понять, почему он умел справиться с любым порученным ему делом. У Струева была черта, подкупавшая и располагавшая людей: он никогда не читал своих речей «по бумажке». На крохотном листке составлял перечень вопросов, о которых собирался говорить, выходил на трибуну и говорил, лишь изредка опуская глаза на этот листок.
В самый разгар нашей подготовки к возвращению на Днепропетровщину я увидел А. И. Струева в коридоре Ворошиловградского обкома. Зашли в мой кабинет.
— Да, мы тоже готовимся к возвращению, — — сказал Александр Иванович. — Тоже ищем свою сельскохозяйственную технику и свой скот, вызываем людей из тыла. Похоже, моя партизанская деятельность скоро окончится. Замечательно!
— Соскучились по родному городу?
— Соскучился!..
Чувства А. И. Струева были понятны: каждый из нас, пожалуй, испытывал такие же...
Меня между тем снова вызвали в ЦК КП(б)У и объявили, что ЦК КП(б)У и Военный совет Южного фронта поручают возглавить оперативную группу Южного фронта по транспорту{19}. Ей предстояло обеспечивать войска Южного фронта необходимым количеством подвижного состава и своевременно доставлять людские резервы, оружие, боеприпасы.
Ожидая приезда наших товарищей, я с головой ушел в эту новую работу.
Заканчивался январь сорок второго года. В эти дни войска Юго-Западного и Южного фронтов завершили [305] Барвенково-Лозовскую наступательную операцию. Разгромив в ходе боев противника, наши соединения и части вышли на рубеж Балаклея, Лозовая, Славянск. Затем положение в районе наступления стабилизировалось.
Надо сказать, что мы, днепропетровцы, постоянно интересовались судьбой своих товарищей, радовались их успехам. С большим волнением узнали мы, что в марте Л. И. Брежнев награжден за бои под Барвенковом орденом Красного Знамени.
При встрече с Л. И. Брежневым в одной из дивизий 9-й армии я от души поздравил его и, конечно, попытался узнать подробности боев. Однако Леонид Ильич, поблагодарив за поздравление, никаких подробностей передавать не стал, сказал только, что «было жарко»... Позднее от участников боев под Барвенковом я узнал, что во время наступления наших войск Л. И. Брежнев находился в боевых порядках одного из стрелковых полков.
Должен заметить, что приостановка наступления в районе Лозовой и Барвенкова рассматривалась нами в ту пору только как временная мера. В ЦК КЩб)У подтвердили, что формирование партийных и советских органов Днепропетровской области остается главной задачей нашей группы, находящейся в Ворошиловграде. Этим формированием мы и занимались, тем более что в Ворошиловграде уже собралось до ста человек партийных и советских работников Днепропетровщины, прибывших по нашему вызову из армии и тыла страны.
Первая группа работников Юрьевского района во главе с секретарем райкома партии Н. К. Кишеней была направлена в 57-ю армию, которая заняла оборону буквально в нескольких десятках километров от границ Днепропетровской области. Предполагалось, что в случае нового наступления наших войск первым будет освобожден от врага именно Юрьевский район Днепропетровской области.
Мы с волнением ждали начала наступления. [306]