Задание Военного совета

По тревожным военным дорогам, под бомбежками, добрались мы в Ворошиловград.

Машина часто увязала в размытых колеях, в вязкой осенней грязи. Преследовал дождь. Иногда вместо дождя принимался сыпать мокрый снег. Мы мерзли в промокшем летнем обмундировании. А главное — отвратительно было на душе.

Угнетало не только сознание, что оставлена родная область. Угнетала мысль о страшной опасности, нависшей над всей страной. Мы знали, что бои идут уже на подступах к столице нашей Советской Родины — Москве.

Ранним утром 16 октября 1941 года повидавшая виды «эмка» въехала в Ворошиловград. Шофер затормозил у здания обкома. Оно стояло целехонькое, сияя свежей краской стен, чистыми, без бумажных наклеек, окнами, вымытыми полами вестибюля, ковровыми дорожками...

Нас по-братски встретил первый секретарь обкома А. И. Гаевой. Распорядился о чае, дал указания предоставить жилье и сказал, что выделит нам для работы две комнаты в здании обкома. [271]

— Ну, а теперь, друзья, рассказывайте, как все у вас произошло?

Мы рассказали о боях за Днепропетровск и Днепропетровскую область. Гаевой слушал внимательно, изредка перебивал вопросами о судьбах общих друзей и знакомых по партийной работе, интересовался, кто служит в армии, кто эвакуирован в тыл.

У Гаевого выяснили, что в Ворошиловграде собралось пятьсот работников нашей области: все руководители областных организаций, секретари горкомов и райкомов партии, советские работники областного и районного масштаба, в том числе «приставшие» к ним товарищи из западных областей Украины.

Разговор вернулся к событиям на фронте, к Москве.

— Под столицей гитлеровцам сломают шею, — уверенно сказал Гаевой, шагая по кабинету. — Иначе быть не может! Ведь Москву отдавать нельзя!

Договорившись с Гаевьш, что будет держать нас в курсе событий, мы, немного отдохнув с дороги, в тот же день занялись вопросами использования наших областных кадров.

Надо было разобраться с той большой группой опытных, представляющих ценность для партии и народного хозяйства людей, которая прибыла в Ворошиловград. Следовало определить, кого из пятисот товарищей на какую работу направить, кому какой участок поручить.

Стали намечать, кого послать в армию, кого откомандировать в распоряжение ЦК КП(б)У. Неожиданно подоспела помощь: из Харькова, из ЦК КП(б)У, приехали ответственные работники управления кадров Л. П. Дрожжин и Н. Е. Гавриленко. Они включились в нашу работу.

Однако пребывание в Ворошиловграде не затянулось. Уже вечером 17 октября меня попросил зайти А. И. Гаевой.

— Добрый вечер, Константин Степанович, — сказал он, выходя из-за стола и крепко пожимая руку. — Только что разговаривал по телефону с Леонидом Романовичем Корнийцом. Вам и товарищу Кучмию нужно немедленно выехать в Военный совет Южного фронта.

— Причина вызова неизвестна? [272]

— Леонид Романович ничего не сказал. Но выезжать надо сейчас же.

Долго собираться не приходилось. Подобно древнему мудрецу, мы в то время «все свое носили при себе».

Выехали из Ворошиловграда в девятом часу вечера. Темень. Сильный дождь со снегом забивал ветровое стекло автомобиля. Непролазная грязь. А езды — сорок километров: штаб Южного фронта находился в рабочем поселке при шахте «Парижская коммуна». Вдобавок на дороге мы были не одни. То и дело возникали пробки. Пришлось по получасу стоять и ждать, пока освободится колея...

Время шло, а дождь не утихал. Машин на дороге не убавлялось. Шофер наш, беспрерывно ворчавший поначалу, ожесточился и устал настолько, что умолк.

Мы с Михаилом Мефодиевичем волновались и гадали: зачем вызывают?

Потом тревога и любопытство ослабли, уступив место усталости и нетерпению. Оба думали об одном: скорее бы добраться!..

К счастью, конец имеют и самые длинные дороги. Около двух часов ночи мы дотянули до «Парижской коммуны» и после недолгих поисков нашли Л. Р. Корнийца.

Несмотря на позднее время, он работал.

Центральный Комитет Компартии Украины направляет вас и товарища Кучмия в распоряжение Военного совета фронта, — сообщил Леонид Романович, поздоровавшись. — Кстати, командующим фронтом назначен генерал-полковник Черевиченко, ваш хороший знакомый. Помните, перед войной он командовал Одесским военным округом?

— Конечно, помним.

— Ну вот. А Днепропетровский обком в Ворошиловграде будет пока возглавлять товарищ Дементьев.

— Это тоже указание ЦК?

— Да.

— Что нам поручают?

— Товарищ Кучмий назначается начальником отдела политуправления Южного фронта по руководству [273] партизанским движением на оккупированной противником территории, — сказал Корниец. — А вам предстоит выехать в качестве уполномоченного Военного совета фронта в Сталинград.

— Слушаюсь. Моя задача?

— Прежде всего помочь сталинградцам в организации сверхпланового выпуска вооружения, боеприпасов и различного снаряжения для войск Южного фронта. Об этом просил во время нашего разговора по ВЧ первый секретарь Сталинградского обкома партии Чуянов. Днепропетровцы в этом деле приобрели определенный опыт. Поэтому Военный совет и остановился на вашей кандидатуре.

— Когда должна быть сформирована группа?

— Немедленно.

В «Парижской коммуне» мы простились с М. М. Кучмием. Он оставался в политуправлении фронта, мне же предстояло вернуться в Ворошиловград и как можно быстрее выехать к новому месту назначения.

В группу, направлявшуюся в Сталинград, вошли Найденов, Яркин, Щелоков, Лукич, Черепанов, Николаев, Мамоненко и еще несколько товарищей. Немного позже, уже в Сталинграде, к нам присоединились три военных инженера из артиллерийского и инженерного управлений и тыла Южного фронта. Им предстояло с нашей помощью организовать на заводах Сталинграда производство боеприпасов, вооружения и различного снаряжения для войск Южного фронта.

Выполняя полученное указание, группа прибыла в Сталинград 25 октября. Приехали мы что-то около полудня. Сразу же встретились с первым секретарем обкома А. С. Чуяновым, стали договариваться о будущей работе.

В это время и услышали сирены противовоздушной обороны.

— Тревога! — поворачиваясь к окну, сказал Чуянов. — Может, учебная?

— Надо идти в убежище! — тревожно сказал кто-то из товарищей, присутствовавших на беседе.

— А что, немцы уже налетали на город? — спросил я. [274]

— Да пока еще нет... — ответил Чуянов, прислушиваясь к вою сирены. — Но тем не менее порядок есть порядок. Прошу спуститься в убежище.

Мы начали отказываться: чувствовали себя обстрелянными, да и сомневались, что фашистская авиация может достигнуть берегов Волга.

— Пойдемте на балкон, посмотрим, — предложил я Чуянову.

Он согласился Вместе с нами на балкон вышло еще несколько человек.

С балкона видно было, как неохошо идут к подъездам домов с бомбоубежищами люди, как милиционеры настойчиво заставляют любопытных уйти с мостовых и тротуаров.

Сирены выли по-прежнему. Потом заговорили зенитки.

— Глядите! Глядите! — воскликнул кто-то из стоявших на балконе.

К центру города стремительно шла группа немецких бомбардировщиков. Это были «юнкерсы». Мы то узнали их сразу!

Два-три человека спустились в убежище. Но секретарь обкома и большинство других товарищей остались стоять на балконе.

Вражеские бомбардировщики не пикировали. Они просто открыли люки, и от самолетов медленно, как бы нехотя, отделились и стали падать вниз, на улицы черные тела бомб, казавшиеся издалека меленькими.

Грохот бомбового удара донесся до нас сразу велел, за глухим толчком, потрясшим землю.

Над домами поднялись первые столбы дыма.

Люди, еще остававшиеся на улице, бросились врассыпную. Участилась скороговорка зениток...

Это была первая бомбежка Сталинграда. Большого вреда она не причинила. Жертв, к счастью, не было.

Дождавшись отбоя воздушной тревоги, мы вернулись в кабинет А. С. Чуянова и продолжили беседу.

Рассказали, как переводили предприятия Днепропетровщины на военные рельсы.

А, С. Чуянов в свою очередь сообщил, что в Сталинграде и в области есть целый ряд заводов, фабрик и [275] предприятий местной промышленности, мощности которых можно использовать для производства гранат, мин, саперных лопат, разного рода снаряжения и даже минометов. Секретарь Сталинградского обкома назвал заводы: металлургический «Красный Октябрь» (директор Матвеев), консервный, тракторный и Красноармейскую судоверфь.

Дня через два или три, точно уже не помню я получил указание Военного совета Южного фронта организовать в Сталинграде быстрый и качественный ремонт танковой техники. Ремонтировать выведенные из строя танки предстояло на Сталинградском тракторном. Для помощи в проведении этой работы фронт выделил два танкоремонтных батальона, полиостью укомплектованных хорошими специалистами, обеспеченных инструментами, приспособлениями и материалами необходимыми для выполнения ремонта.

С помощью обкома партии и с согласия дирекции СТЗ мы разместили оба батальона в одном из недостроенных цехов тракторного завода. Это было гигантское сооружение, где места хватало с избытком. Ремонтники сразу приступили к делу, попутно позаботившись о создании элементарных удобств для личного состава.

Особой организованностью отличался с первых дней танковосстановительный батальон, которым командовал военный инженер 3-го ранга Б. Калинин. Заместителем по технической части была у него военный инженер 3-го ранга Людмила Старшинова, молодая, миловидная, очень энергичная женщина, державшаяся с командиром подчеркнуто официально.

Вскоре мы узнали причину этой подчеркнутой официальности: оказалось, Старшинова была женой Калинина. Это были чудесные, преданные армии, своему делу люди, самоотверженные коммунисты, настоящие боевые друзья.

Едва мы начали ремонтировать танки, выяснилось, что на мощности сталинградской промышленности рассчитывает и Юго-Западный фронт. Ему тоже нужны были станки и рабочие руки, не говоря уже о специалистах-ремонтниках. [276]

В результате Военные советы обоих фронтов пришли к решению, что Сталинградский тракторный завод и прибывшие в город танкоремонтные батальоны будут обслуживать оба фронта. Начальником группы по ремонту танков назначили представителя Юго-Западного фронта полковника В. А. Сергеева, а меня, как представителя Южного фронта, утвердили комиссаром группы. Произведенная продукция делилась поровну между обоими фронтами.

Хочу отметить, что назначение Сергеева начальником группы было разумно и очень полезно: перед войной он работал главным механиком Сталинградского тракторного, знал всех и его все знали. Это облегчало контакты с другими предприятиями и упрощало работу на самом заводе.

Немаловажным было и то, что Сергеев в прошлом воевал под началом Буденного и Тимошенко. Для него были привычны армейские порядки, он быстро находил общий язык с военачальниками. Аккуратный, исполнительный, всегда помнящий о бдительности, Сергеев оказался в затруднительном положении, кажется, только один раз: когда пришлось докладывать штабам Южного и Юго-Западного фронтов об отправке в действующую армию отремонтированных танков. Телеграммы предстояло передавать открытым текстом, но, естественно, требовалось хоть как-то завуалировать, о чем идет речь.

— Ума не приложу, каким словом заменить слово «танки», — огорченно сказал, явившись ко мне, Василий Антонович. — Разве что «лошадьми»?

— Лошадьми?..

— Да вот штаб Юго-Западного фронта «лошадьми» пользуется.

Сергеев протянул мне телеграмму из штаба фронта, которая требовала от нас ускорить «отправку больших лошадей».

— Не чересчур ли прозрачно? — тревожился Сергеев.

— Ну, если вы будете составлять текст аккуратно, не станете сообщать, скажем, что задерживаете отправку лошадей из-за отсутствия башен или орудий [277] нужного калибра, то, полагаю, ничего страшного не случится. Ведь в штабе фронта «лошади» никого не смутили.

Сергеев покачал головой, но ничего лучше разнесчастных «лошадей» мы не придумали. А в тех случаях, когда боевые машины отправлялись на фронт, заправленные маслом и горючим, Сергеев добавлял: «Лошади накормлены и напоены...»

Наладить ремонт танков оказалось очень нелегко, хотя недавно назначенный директором СТЗ А. А. Горегляд оказывал нашим ремонтникам всестороннюю помощь. И мы ценили ее, потому что знали, какие серьезные трудности испытывал при выпуске новых Т-34 сам Сталинградский тракторный. Огромные осложнения возникли, в частности, с двигателями. Из-за нехватки дизельных двигателей выпуск машин оказывался под угрозой срыва. Положение сложилось безвыходное, и Горегляд смело пошел на оснащение танков авиационными моторами. Директор завода, партком, коммунисты делали все, чтобы моторный цех завода скорее освоил выпуск дизельных двигателей. А ведь не хватало не только моторов. Завод испытывал острейшую нужду и в стали, и в различных приборах.

Я говорю об этом лишь для того, чтобы подчеркнуть, в каких тяжелейших условиях работали сталинградцы.

Выполняя просьбу Военного совета Южного фронта, обком партии организовал производство ручных гранат на таком мирном в прошлом предприятии, как Сталинградский консервный завод.

Находились энтузиасты-конструкторы и на других заводах города. Например, на заводе «Баррикады» инженеры сконструировали оригинальный беззвучный гранатометатель, а на СТЗ придумали особую винтовочную мортирку, с помощью которой можно было забрасывать на большое расстояние бутылки с зажигательной смесью для поджигания вражеских танков.

Для выпуска этих видов военной продукции, для ремонта танков, а также для производства автоматов ППШ, которым успешно занимался эвакуированный в Сталинград приборостроительный завод, требовались [278] сырье, инструменты, документация. Хлопот прибавилось. А тут еще возникли непредвиденные трудности со снабжением предприятий, шьющих обмундирование. И всеми этими вопросами занималась наша группа. Правда, мы постоянно чувствовали помощь и заботу Сталинградского обкома партии и лично секретарей обкома А. С. Чуянова и И. И. Бондаря, но все же приходилось очень трудно.

В один из дней я получил прямое указание от Л. Р. Корнийца оказать всяческую помощь в снаряжении и экипировке формировавшихся в Сталинграде частей. В работу ушел с головой.

Вскоре в Сталинград прибыл представитель Ставки Верховного Главнокомандования маршал С. М. Буденный. Встретились мы как старые знакомые, но досадный случай чуть было не омрачил вскоре нашу встречу. А дело обстояло так.

Был в области завод, носивший имя С. М. Буденного. Продукция этого завода распределялась лишь по нарядам из Москвы Южному фронту отпускаемых минометов не хватало, и Сталинградский обком наладил их дополнительный выпуск на одном из местных заводов — на заводе имени Сакко и Ванцетти. Всю продукцию отсюда отправляли только Южному фронту. Металл удалось разыскать на месте, а вот прицелов не было. Чтобы раздобыть их, надо было поехать в Куйбышев, где находился в то время Совнарком СССР, который непосредственно распределял самую дефицитную продукцию военного производства. Находясь в затруднительном положении, мы командировали в Куйбышев своего представителя. Он встретил там полное понимание и довольно быстро доставил в Сталинград целый товарный вагон с прицелами Мы обрадовались: никто не смел даже мечтать о такой удаче. Между тем, прослышав о появлении на консервном заводе вагона с прицелами, туда явился адъютант маршала и потребовал, чтобы этот вагон немедленно переправили на завод имени Буденного.

Начальник караула не выполнил это указание, ссылаясь на то, что подчиняется только уполномоченному Южного фронта Грушевому. Об этом доложили маршалу [279] С. М. Буденному. И доложили, видимо, тенденциозно.

Я ничего не знал, так как в это время находился на СТЗ и только вечером направился оттуда в обком партии.

Открыв дверь в комнату, где мы работали, я увидел одного из членов нашей группы — военинженера 3-го ранга Вавилова, который с растерянным видом прижимал к уху телефонную трубку. Завидев меня, Вавилов облегченно вздохнул и громко произнес:

— Передаю трубку товарищу Грушевому — Зажав ладонью микрофон, он торопливо зашептал:

— Маршал Буденный... Очень сердит...

Выслушав мое приветствие. Семен Михайлович Буденный сухим, сугубо официальным тоном приказал отложить все дела и немедленно явиться к нему в поезд, стоявший в одном из тупиков железнодорожной станции Сталинграда.

Ночь. Холод. На путях перекликаются паровозы. Лязгают буфера формируемых составов. Тускло светят желтые фонари стрелок. Шагая через рельсы, пробираясь через площадки товарных порожняков, спотыкаясь впотьмах о комья мерзлой земли, я добрался до поезда маршала. Нашел салон-вагон. Часовой вызвал порученца. Тот появился в освещенном проеме двери:

— Товарищ Грушевой? Входите...

В салон-вагоне тепло и светло Ярко блестит медь поручней, прутьев оконных занавесок, дверных ручек. Ковровые дорожки скрадывают шум шагов.

Буденный стоял у рабочего стола. Среднего роста, густые усы вразлет, широкие брови сведены. Маршал ничуть не изменился с тех пор, как я видел его в последний раз, и для своих 58 лет выглядел удивительно собранным, подтянутым, я бы сказал, стройным. Обернувшись, он вцепился правой рукой в борт кителя, шагнул ко мне:

— Явились! Потрудитесь доложить, что у вас происходит?

Оправдываться, если ты ни в чем не виноват, не приходится. Я сказал об этом маршалу. [280]

— А почему ваши люди недисциплинированны? Кто дал право распоряжаться военной продукцией? — обрушил на меня град сердитых упреков Буденный.

— Видимо, произошло недоразумение, товарищ маршал! Я распоряжаюсь только той продукцией, что получена для Южного фронта...

— А кто сказал, что прицелы предназначены Южному фронту? Откуда это известно?

— Товарищ маршал, но ведь это прицелы к минометам, которые выпускаются специально для Южного фронта! За ними я посылал нашего работника товарища Щелокова в Куйбышев! Вагон доставлен оттуда.

— Это точно?

— Точно, товарищ маршал.

— А мне почему не так доложили?!

— Не знаю, товарищ маршал. Ваш адъютант не назвался, а часовой получил приказ без моего указания прицелов никому не выдавать.

— Что значит «без вашего указания»?! Почему вы мне не доложили, что есть прицелы? Можно ли в такой обстановке думать только о нуждах Южного фронта? Разве вы не знали положение дел с этими деталями на другом заводе?

— Знал. Очевидно, по первой же просьбе товарищей мы помогли бы...

— А моего адъютанта, полковника, даже к вагону не подпустили?

— Товарищ Маршал Советского Союза, если бы часовой не выполнил приказ начальника караула, я бы подверг его строжайшему дисциплинарному наказанию!

Буденный в упор посмотрел на меня, крутанул ус и вдруг рассмеялся:

— Ну и правильно бы сделал! Часовой молодец! А вот ты обязан был сразу доложить о прицелах мне!

— Видимо, тут я виноват, товарищ маршал.

— То-то, «виноват»... — Переход на «ты» означал, что С. М. Буденный сменил гнев на милость. — В следующий раз не ошибайся. А вагон с прицелами передадите моему посланцу. Прицелы пойдут на минометный завод. [281]

— Слушаюсь, товарищ маршал. Но я обязан буду сообщить в соответствующие инстанции, что прицелы взяты вами.

— Я сам сообщу!

— Тогда, пожалуйста, товарищ маршал, сообщите об этом заодно и Военному совету Южного фронта. А то спросят с меня...

Буденный, отошедший было к столу, снова круто обернулся, на какое-то мгновение нахмурился, но потом лишь покачал головой.

— И спросят, — уже спокойно сказал он. — Обязательно. Однако, садись, секретарь. Расскажи-ка подробней, что это за минометный завод у вас появился. Не торопись. Докладывай обстоятельно.

Я рассказал о выпуске минометов на местном заводе.

Маршал призадумался.

— Выходит, вы дело делаете, — сказал он. — Надо будет разумно распределить прицелы...

Подсчитав возможности обоих заводов, Буденный приказал разделить полученные прицелы поровну.

— А теперь чайку выпьем, — предложил он. — Садись, секретарь...

Принесли чай.

— Мы сколько с тобой знакомы? — спросил С. М. Буденный. — С маневров сорокового года?

— Это вы со мной знакомы с сорокового года, товарищ маршал. А я с вами познакомился много раньше!

— По фотографии?

— Нет, зачем. Я имею в виду почти личное знакомство...

С. М. Буденный поставил стакан:

— Загадки загадываешь, секретарь?

— Нет!.. Товарищ маршал, вы помните город Проскуров?

— Конечно, помню.

— Помните, в девятьсот двадцать четвертом вы приезжали туда с комкором Кашириным?

— Так, так, так, — оживился С. М. Буденный. — Было! В Проскурове стоял штаб Первой Червоноказачьей дивизии. Из корпуса Примакова. Точно! А [282] Каширин прибыл сменить Примакова. Было! Ну, ну, продолжай!

— А помните конноспортивный праздник в Проскурове, товарищ маршал?

— Да что ты все вопросы задаешь? У меня память хорошая. Скажи, откуда ты это знаешь?

— Как же не знать, товарищ маршал, когда я в Первой Червоноказачьей тогда служил. Был комсомольским активистом. А весь актив на командирскую трибуну пригласили, и вы с каждым из нас за руку поздоровались. Вот тогда я с вами и познакомился.

— Так ты, выходит, в кавалерии служил! — воскликнул С. М. Буденный. — Ну, а коней-то любишь? Не забыл, с какой стороны на коня садятся?

— Забыть не забыл, товарищ маршал. Слева, конечно, но верхом давно не ездил.

— Зря... Да!.. И вообще, случается, коня недооценивают. А его крепко любить нужно. Хороший конь — это друг! Еще какой! Умный друг! Сам погибнет, а хозяина выручит!..

Маршал рассказал, как наблюдал за боем с беляками у станицы Ляпичево. Наши брали верх. Из станицы выскочил вдруг всадник на рослом скакуне. Погонов всадника С. М. Буденный не мог различить, не знал, кто этот всадник (впоследствии пленные показали, что всадником был генерал Толкушкин), но видел коня. Прекрасный был конь! Сердце командарма не выдержало. В мгновение ока оказался в седле и — в погоню за уходившим!

Вскоре мчались по равнине к Дону лишь два всадника — С. М. Буденный и Толкушкин. Остальные отстали. Но догнать белого генерала никак не удавалось: выручал Толкушкина резвый конь.

Вот и Дон. Он только-только подмерз, лед тонок, не выдержит лошадь и всадника. Толкушкину надо свернуть. Но страх сильнее доводов рассудка: оглянувшись раз, другой, белогвардейский генерал не повернул коня, а направил прямо на реку.

Буденный вздыбил скакуна на кромке берега. Он видел, как конь Толкушкина уходит в пробитую корпусом полынью, а Толкушкин, перелетев через голову лошади, по инерции катится к противоположному [283] берегу. Течение волокло генеральского коня под лед, он жалобно заржал, и вода сомкнулась над темной гривой и настороженными ушами.

Рассказав этот случай, С. М. Буденный все приговаривал:

— Вот был конь так конь! Чудо-конь! Красавец, легкий, как ветер!..

Вспомнил С. М. Буденный и другого знаменитого коня. Того самого «Цилиндра», которого подарил Семену Михайловичу в 1920 году подпольный ревком Севастополя, выражая признательность и благодарность Красной Армии, освободившей город и Крым от армии «черного барона». По легенде, именно на этом коне предполагал Врангель совершить торжественный въезд в «матушку-Москву белокаменную, освобожденную от большевиков».

— Конь белоснежный был, — рассказывал С. М. Буденный. — Как сахар. Чистокровный арабский скакун. Со стрелецкого государственного конного завода. У меня снимок есть. Покажу когда-нибудь.

Показать мне этот снимок в Сталинграде маршалу не пришлось. Но в шестьдесят восьмом году С. М. Буденный вспомнил свое обещание и подарил мне фотографию, где запечатлен верхом на «Цилиндре», действительно, очень породистом и красивом скакуне...

Так за чаем и воспоминаниями закончилась встреча в салон-вагоне маршала.

В то время в Сталинграде я встречался с С. М. Буденным почти ежедневно.

Помню встречу во время испытания противотанковых гранат. Это оружие было новым детищем инженеров консервного завода Южный фронт в то время остро ощущал недостаток противотанковых средств. Однажды мне позвонил Л. Р. Корниец и поинтересовался, не сможем ли мы в самые краткие сроки наладить выпуск противотанковых гранат.

Обратились к инженерам консервного завода: нужно помочь фронту!

— Если надо, значит, что-нибудь придумаем.

И придумали.

Инженеры предложили сделать своеобразную «приставку» к обычным ручным гранатам — РГД, которые [284] состояли на вооружении в 1941 году, «Приставка» делалась из банки, предназначавшейся в обычных условиях для килограмма абрикосового конфитюра. В крышке банки прорезалось отверстие по диаметру РГД, а в отверстие вставлялся жестяной цилиндр по высоте РГД. Сама же банка заполнялась взрывчаткой.

Общеизвестно, что противотанковые гранаты являются гранатами ударного действия. Эта же, предложенная инженерами завода, оставалась обычной ручной дистанционной гранатой, но усиленной массой взрывчатого вещества.

Оправдает ли себя эта «новинка»? Сможет ли она подрывать танки? Ответ на вопрос могли дать только серьезные испытания.

Проводились эти испытания во дворе консервного завода. Руководил ими полковник И. О. Яркин. Собрались все инженеры, вся наша группа, приехал и маршал С. М. Буденный.

Метатели гранат расположились в специально отрытых на заводском дворе щелях, метрах в двадцати от подогнанного сюда трактора ХТЗ, все остальные отошли в дальний угол двора.

— Начинайте!

Взлетела и, не долетев до трактора, упала первая граната. Секунда, другая... Взрыв. Вспышка пламени, клуб дыма и поднятой земли.

— Силенок не хватило! — усмехнулся Буденный.

Вторая граната ударилась о трактор и упала рядом, снова не причинив ему вреда. Инженеры нервничали. Но вот третья граната ударила точно в траки трактора. Взрыв разворотил правую гусеницу трактора. Она свалилась на землю.

— Неплохо, неплохо! — сказал Буденный. — А ну, еще разок!

Все, кто присутствовал на испытаниях, снова укрылись в щелях, и снова граната ударила о траки, прорвав на этот раз левую гусеницу.

— Что ж, молодцы! — похвалил маршал.

Тогда же, в ноябре, приехал в Сталинград на несколько дней Л. Р. Корниец. Мы продемонстрировали ему действие винтовочной мортирки, изготовленной на Сталинградском тракторном заводе. Леонид Романович [285] новинкой заинтересовался. Вскоре после его отъезда меня и полковника И. О. Яркина вызвали в Каменск, где стоял штаб фронта. Добирались на дрезине. Стоял лютый мороз, дорожное полотно обступали сугробы, меж шпал вихрилась поземка. Дрезину отчаянно трясло, бутылки с горючей смесью, которые мы везли в ящиках из-под пива, не выдерживали болтанки: просмоленные пробки и надежная, казалось бы, замазка начинали пропускать жидкость. Опасаясь пожара и взрыва, мы вынуждены были постоянно осматривать бутылки и протекшие выбрасывать. Позади нас в заснеженной степи то и дело поднимались столбы огня...

В Каменске нас с полковником И. О. Яркиным принял член Военного совета Южного фронта Л. Р. Корниец. Разложили на столе свое «имущество». Взглянув на винтовочную мортирку, Леонид Романович взял в руки необычную на вид малую саперную лопату:

— А это что такое?

Я объяснил: инженеры завода «Баррикады» предлагают использовать такую «лопатку», как легкий миномет. Лоток лопатки, крепящийся на шарнирах, одним движением можно превратить в своеобразную «опорную плиту», а порожняя металлическая ручка лопаты послужит стволом. «Миномет-лопатка» рассчитан на применение 37-миллиметровых мин. Он способен стрелять на дальность 200–250 метров.

В кабинет вошли командующий фронтом Родион Яковлевич Малиновский, член Военного совета Иван Илларионович Ларин и несколько сопровождавших их генералов.

Мортирка вызвала общий интерес, но к «миномету-лопатке» Р. Я. Малиновский и остальные товарищи отнеслись скептически.

— Эффективность малокалиберных мин чрезвычайно низка, — сказал командующий фронтом. — Не следует обременять производство их выпуском.

Член Военного совета И. И. Ларин поинтересовался, над чем еще работают заводские конструкторы.

— Сейчас они разрабатывают беззвучный гранатомет, — ответил я. — Последний образец мы с товарищем [286] Яркиным видели, но с собой не захватили: инженеры находят, что его рано показывать.

— Для каких гранат он предназначается? — спросил Р. Я. Малиновский.

— И для обычных ручных, и для противотанковых.

— А дальность полета гранаты?

— Двести — двести пятьдесят метров.

— Выстрела в самом деле не слышно? — — усомнился Л. Р. Корниец.

— Почти не слышно.

— Любопытно! — сказал Малиновский. — Скажите товарищам, чтоб поторопились с доводкой гранатомета. Ну, а винтовочную мортирку опробуем завтра. Прошу вас, Леонид Романович, дать необходимые указания...

Испытывалась новинка сталинградцев в присутствии генералов и старших офицеров. В группе военачальников я увидел маршала Тимошенко. Мы с полковником Яркиным разделили обязанности: он давал объяснения, я — стрелял.

Первый раз я промахнулся, но вторая граната, выпущенная из мортирки, угодила в картер старого трактора, который волокли на тросе, и трактор вспыхнул.

Генерал Штевнев, командовавший в сорок первом году бронетанковыми войсками Южного фронта и присутствовавший на испытаниях, впоследствии рассказал мне:

— Маршал Тимошенко спросил, кто стреляет. Ответили: секретарь Днепропетровского обкома. Тимошенко шутливо развел руками:

— Ну если уж секретари обкомов стрелять научились, значит, дело пойдет!..

Винтовочную мортирку одобрили. [287]