Дорога на Павлоград
Мы с Найденовым приехали в Новомосковск, когда уже наступили сумерки. Новомосковск стоит в двадцати семи километрах восточнее Днепропетровска, на реке Самаре. Это старинный украинский город. В годы Советской власти он превратился из захудалого провинциального городка в развитый промышленный центр. В 1932 году здесь началось строительство самого большого по тем временам в Советском Союзе жестекатального завода, а уже 28 марта 1935 года рабочие, техники, инженеры и руководители предприятия праздновали огромную победу: успешно закончилось горячее испытание первого листопрокатного цеха. Отсюда страна начала получать остро необходимые народному хозяйству тонколистовой прокат и белую жесть. А вокруг жестекатального быстро росли другие промышленные объекты — шпалопропиточный, кирпичный и ряд других заводов...
При въезде в город, справа от дороги, по которой мы добирались, виднелись знакомые здания и постройки жестекатального. Но чем ближе мы подъезжали, тем явственнее проступало сквозь очертания цехов, корпусов и складских строений что-то непривычное, [205] тревожное. Это ощущение непривычности и тревоги порождали трубы завода: они не дымили. Высились в бледнеющем небе и не дымили. Словно завод не дышал...
Не заезжая на жестекатальный, мы поспешили в город. Казалось, он все тот же. Знакомое здание районной больницы, те же примелькавшиеся вывески магазинов. Центральная площадь тоже не изменилась. Все так же возвышается над ней Троицкий собор — изумительный памятник украинской архитектуры, замечательное творение гениального народного мастера — строителя Акима Погрибняка.
Да, все, к чему привык глаз, было на месте, но улицы казались незнакомыми. Обычно к вечеру они становились малолюдными, а сейчас по ним непрерывным потоком двигались войска, тянулись обозы, по булыжным мостовым грохотала артиллерия.
Человеку, далекому от военных дел, всякие передвижения больших масс частей и подразделений в городе представляются сумбурными, лишенными смысла и, конечно, лишь усугубляют ощущение близкой опасности. Видимо, так и подействовала эта картина на немногочисленных жителей, молчаливо наблюдавших с тротуаров за тем, как шла пехота, как тянули армейские лошади тяжелогруженые парные повозки, как подпрыгивали на камнях зачехленные орудия...
Штаб 6-й армии разместился в здании новомосковской средней школы и соседних с ней домиках. Школьную вывеску не снимали, она по-прежнему висела у широких дверей, охраняемых часовым.
В бывшем кабинете директора школы мы нашли командующего 6-й армией Р. Я. Малиновского и члена Военного совета И. И. Ларина.
Родион Яковлевич Малиновский выглядел решительным и бодрым, но в оценке обстановки проявил естественную сдержанность. Помнится, он сказал, что попытки противника с ходу преодолеть Днепр потерпели полную неудачу, что Днепр является достаточно мощным водным рубежом для организации стабильной обороны, но тут же озабоченно подчеркнул, что фашисты захватили плацдармы в районе завода имени Коминтерна и лесозавода. [206]
— Противник попытается расширить эти плацдармы. Но мы принимаем меры к их ликвидации, — заключил Малиновский.
— Считайте, что отступление закончилось. Дальше гитлеровцев не пустим, — добавил Ларин.
Из штаба 6-й армии мы поехали в Новомосковский горком партии.
В кабинете первого секретаря Ф. А. Петрова находилось несколько работников горкома. Все в военной форме. В углу возле двери — винтовки, на столе, рядом со стальными шлемами, — винтовочные обоймы и ручные гранаты, тут же чей-то противогаз.
Зная об оставлении правобережной части Днепропетровска и о прибытии в Новомосковск штаба армян, горкомовцы намечали план работы на ближайшее время в условиях взаимодействия с войсками.
Нас сразу забросали вопросами.
— Собирайте всех работников аппарата, — сказал я Петрову. — То, о чем пойдет речь, важно знать не только руководителям.
Минут через пять в кабинете собрались все, кто работал в горкоме и сельском райкоме партии. Я рассказал о событиях последних дней, об упорной, героической обороне Днепропетровска и о том, что под давлением превосходящих сил противника войскам 6-й армии пришлось отойти и закрепиться на левом берегу Днепра.
— Мы с товарищем Найденовым только что из штаба шестой армии, — сказал я. — Говорили с командующим товарищем Малиновским и членом Военного совета товарищем Лариным. Они убеждены, что на Днепре врага удастся задержать.
По лицам собравшихся было видно; это известие несколько сняло нервное напряжение, приглушило тревогу, легко объяснимую отсутствием точных сведений.
После того как большинство работников разошлось по своим делам, мы обсудили с Ф. А. Петровым и первым секретарем Новомосковского сельского райкома партии М. Ф. Безотосным вопросы работы в условиях непосредственного контакта с Действующей армией, [207] наметили ряд мероприятий, провести которые следовало в первую очередь.
Ф. А. Петров доложил о ходе эвакуации жестекатального завода, а М. Ф. Безотосный — о ходе уборки и вывозки хлебов. Обоих беспокоило отсутствие достаточного количества вагонов, специально предназначенных под черно.
На железнодорожников грех было жаловаться — они и так совершали невозможное, добывая транспорт для эвакуации, но все же я обещал позвонить на станцию Чаплино, куда перебралось управление железной дороги поговорить с начальником дороги и начальником политотдела.
Так прошли ночь и утро следующего дня, которое мы с Найденовым отвели для встреч с товарищами, остающимися на подпольной работе в тылу врага.
Во второй половине дня мы снова поехали в штаб армии.
Заместитель начальника политотдела армии полковой комиссар Ф. Я. Лисицын сообщил, что недавно приехал Маршал Советского Союза С. М Буденный и что сейчас он находится у командующего. Мы зашли в кабинет генерала Р. Я. Малиновского. Член Военного совета И. И. Ларин что-то докладывал маршалу.
Семен Михайлович узнал меня.
— А! Секретарь... По телефону-то говорили, а не виделись с прошлого года Учения помнишь?
Маршал имел в виду военные учения сорокового года, проводившиеся в Новомосковских лагерях. Тогда он приезжал в Днепропетровск с бывшим командующим ОдВО генерал-полковником Я. Т. Черевиченко и побывал у нас в обкоме.
— Да, война, брат, это тебе не учения, — сказал Семен Михайлович. — Тут ошибки не прощаются. Тут за ошибки беспощадно бьют. И на звания не смотрят... Обком-то где?
Обком и все областные учреждения эвакуированы в Павлоград.
— В Павлоград! Знаю, знаю этот город. Был там еще в гражданскую войну — стоял со своим штабом. Как с эвакуацией людей и заводов? Все вывезли? [208]
— К сожалению, товарищ маршал, вывезти все не сумели. Но основное оборудование и большое количество людей эвакуировали.
— Это хорошо... Только вот правобережье сдавать нельзя было! Не имели права сдавать!
Мы с Найденовым молчали.
— Теперь главное — немцев за Днепр не пустить, — сказал после паузы маршал. — Кстати, секретарь, где артиллеристы-зенитчики, о которых ты говорил в июле?
Я объяснил: зенитные дивизионы вошли в состав полка ПВО, которым командует майор Рутковский.
— Ну и как они?
— Полк майора Рутковскою, как мне докладывали, воюет хорошо, — подключился к разговору Малиновский. — На его счету и сожженные танки, и пятнадцать сбитых самолетов противника.
— Хорошо, да мало! — сказал маршал. — Каждого фашиста сбивать надо.
Он глянул в окно, и все невольно посмотрели туда же, на безоблачное ясное небо.
— Ничего! Еще будем сбивать, — уверенно произнес Буденный. — Будем!
Выезжали из Новомосковска в шестом часу вечера. Спешили. Верилось, что военные неудачи позади, и потому хотелось скорее обосноваться на новом, постоянном месте работы.
Прямая и кратчайшая дорога на Павлоград ведет от Новомосковска почти строго на восток. По этой профилированной дороге и устремились потоки эвакуированных, группы беженцев, последние транспорты заводов и различных учреждений правобережья, тыловые части армии, госпитали.
Мы тоже, увлеченные общим потоком, выбрались на эту дорогу, но вскоре пожалели об этом. Дорога была забита людьми, транспортом, гуртами скота. К тому же прошедший недавно дождь размыл грунт, автомобили и повозки вязли в колеях, то и дело возникали пробки.
Тогда решили ехать на Павлоград через Голубовку и Перещепино.
Эта дорога, чуть отклоняясь от Днепра, тянется на северо-восток и только за Перещепином резко сворачивает [209] в югу, в направлении Павлограда (сейчас этот отрезок пути входит в асфальтированную ленту автострады Москва — Симферополь).
Пришлось вернуться в Новомосковск и уже оттуда выбираться на новый маршрут. Путь значительно удлинялся, но мы рассчитывали выиграть во времени: здесь не угрожали пробки. И мы не ошиблись. Во всяком случае приехали в Павлоград раньше, чем добралась туда же группа эвакуированных работников областной типографии и сотрудников редакции «Днепровской правды» во главе с исполняющим обязанности главного редактора газеты Н. Г. Карповым. Карпов впоследствии рассказывал, что журналистам изрядно досталось: потеряли редакционную «эмку», реквизированную каким-то бойким лейтенантом, попали под бомбежку и добирались до Павлограда на чудом уцелевшем грузовичке более двух суток.
Итак, мы поехали через Перещепино.
Наступал вечер. Это позволяло надеяться, что мы избежим «встреч» с фашистскими самолетами, охотившимися в те дни чуть ли не за каждой машиной.
По дороге говорили об ожидающих нас в Павлограде неотложных делах. Мы с Найденовым понимали: хотя территория области после выхода немецко-фашистских войск к Днепру и сократилась почти наполовину, на обкоме партии, на облисполкоме, на всех партийных, советских и хозяйственных органах ответственность лежит не меньшая, чем прежде. Все организации области должны функционировать четко и обязаны выполнять свои задачи, несмотря на то что на территории Днепропетровщины ведутся боевые действия.
Быстро темнело. Шоферы не зажигали фар. И не только из боязни авиации противника. Перед самым выездом из Новомосковска нас предупредили, что положение под Кременчугом еще более осложнилось: фашисты там непрерывно атакуют, их танки могут сделать попытку прорваться на левобережную часть территории Днепропетровщины; ходят слухи о вражеских парашютных десантах.
— Будьте внимательны и осторожны, — напутствовали в штабе армии. [210]
...Ехали медленно. Впрочем, если бы мы даже захотели увеличить скорость, это вряд ли бы удалось. Двигаться по изрядно разбитой дороге, ночью, с выключенными фарами невозможно. Кроме того, на подножках машин стояли наблюдатели за воздухом. Об их безопасности тоже следовало думать. Поэтому ночь застала нас далеко от Перещепина.
Внезапно передняя машина остановилась, за ней — все остальные. Я вышел из кабины:
— Что случилось?
— Послушайте... — сказал наблюдатель.
Из темноты, оттуда, куда лежал наш путь, доносился какой-то подозрительный лязг. Было похоже, что скрежещут танковые траки, Неужели немцы?!
Мы стояли посреди степи и прислушивались. Лязг не приближался. Решили осторожно двигаться дальше. Метров через триста послали вперед разведчиков. Те вернулись минут через двадцать:
— Ничего страшного! Свои!
Оказалось, впереди — мостик через балку, возле мостика съехала в балку пушка. Военный тягач «Ворошиловец» пытался вытянуть орудие. Его траки и громыхали по булыжнику, которым был вымощен подъезд к мостику.
Подсобив артиллеристам, двинулись дальше и благополучно добрались до Перещепина.
Одноэтажное каменное здание Перещепинского райкома партии стояло на шоссе Харьков — Днепропетровск, отделенное от дороги небольшим сквериком.
Встретил нас секретарь райкома З. И. Сидоренко:
— Константин Степанович! Павел Андреевич! Вы?! Прямо из Днепропетровска?
— Отвечать на вопросы будем потом! — предупредил Найденов. — Видишь, в каком мы виде? Хотя бы умыться...
Вышли в скверик. Туда притащили в ведрах колодезной воды. Сняли гимнастерки, нательные рубахи. Долго с наслаждением умывались.
Пришел председатель райисполкома Коваленко.
— Здравствуйте! Из Днепропетровска?.. Прямо?.. [211]
— Сначала слей! — подставил ладони Найденов. Покончив с мытьем, пошли в кабинет З. И. Сидоренко. Вопросительные взгляды секретаря райкома и председателя райисполкома красноречивее всяких слов говорили об их беспокойстве. Обоим не терпелось узнать, как говорится, «всю правду».
— Да, правобережный Днепропетровск оставлен, — подтвердил я. — Но Амур-Нижнеднепровский район города армия удерживает прочно!
Подчеркнул, что настроение в штабе армии, насколько мог заметить, оптимистичное. Рассказал о встрече в Новомосковске с маршалом С. М. Буденным.
— Вот видите! — воскликнул Коваленко. — У военных, судя по всему, есть основания для оптимизма! Жаль только Днепропетровск!.. Ну не укладывается в голове, что там фашисты! Не верится, и все тут...
Принесли чай.
З. И. Сидоренко доложил о ходе мобилизации, о строительстве на территории района оборонительных укреплений, об уборке урожая и вывозе хлеба в тыл страны.
Пока беседовали, к райкому подъехала машина. Коваленко выглянул в окно.
— Грузовик, — сказал он.
Послышались быстрые, уверенные шага. В дверь постучали, и на пороге появился комиссар Днепропетровского партизанского отряда Г. С. Мазниченко, которого мы недавно отправили в Харьков за теплой одеждой, оружием и боеприпасами для партизанских баз в Новомосковских лесах.
Увидев у здания райкома партии знакомые обкомовские машины, Мазниченко догадался, что в Перещепино находится кто-то из секретарей обкома, и решил заглянуть «на огонек».
Радость от встречи была взаимной. Мазниченко тут же сказал, что съездил удачно, даже очень удачно.
— Очень мне Демьян Сергеевич помог! — рассказывал Мазниченко, называя по имени-отчеству секретаря ЦК КП(б)У Коротченко. — Сначала тянули, на трудности ссылались, просили обождать, завтра прийти... Ну, я, как увидел это дело, попросил Демьяна Сергеевича принять меня. Доложил о наших нуждах, [212] спрашиваю: «Разве я могу «завтраками» кормиться, Демьян Сергеевич?..» — «Не можете!» — отвечает. Снял трубку, позвонил кому надо, приказал немедленно снабдить всем необходимым... И что ж вы думаете? Все трудности кончились, все нашлось. Вот я и здесь!
Мы вышли на улицу. В грузовичке под брезентом тесно стояли патронные цинки, лежали тюки ватников, теплых брюк, картонные коробки с медикаментами. Из-под тюков виднелись окованные приклады винтовок.
Показав свое богатство, Георгий Степанович тщательно натянул брезент, увязал поклажу:
— Лишних глаз нам не нужно!..
Он уже знал об оставлении правобережнего Днепропетровска и торопился доставить драгоценный груз по назначению.
— Надо ехать, — сказал Мазниченко, — Я остановился только затем, чтобы вам доложить. А теперь можно трогаться в путь.
Отойдя с ним в сторону, я лишний раз напомнил, что закладывать базы надо с максимальными предосторожностями, лучше всего ночью, стараясь не привлекать к себе внимания.
— Я помню об этом, Константин Степанович. Потому и тороплюсь.
Обнялись на прощание. Мазниченко уселся рядом с шофером, улыбнулся, помахал рукой и поехал в ту сторону, откуда доносилась приглушенная канонада.
Мы смотрели вслед грузовику, пока тот не скрылся вдали. Невольно вспомнилось все, что знал о Георгии Степановиче... Удивительный, замечательный человек! Великую Октябрьскую революцию он встретил четырнадцатилетним хлопцем, почти мальчишкой. Но у этого мальчишки билось в груди горячее беспокойное сердце борца за справедливость. В семнадцать лет Мазниченко уже был активным участником гражданской войны. А когда отгремели ее последние залпы, партия послала молодого бойца Красной Армии в Павлоград учиться в уездной партийной школе. Там его заметил, посетив школу, председатель ВУЦИКа Григорий Иванович Петровский. С тех пор всеукраинский староста не забывал о Мазниченко, тепло относился [213] к нему, внимательно следил за политическим ростом начинающего активиста, переписывался с ним.
Закончив учебу, Мазниченко работал в деревне. Тут в сложной, острой обстановке окончательно выковался стойкий большевистский характер Георгия Степановича: он восстанавливал разрушенное сельское хозяйство, боролся с кулачеством, принимал участие в организации первых на Украине колхозов, возглавлял сельсовет. Он шел туда, куда посылала партия. Работал в райисполкоме, был председателем горсовета в Кривом Роге и Никополе, заведовал отделом Днепропетровского облисполкома. Нелегко ему приходилось. Сказывались многолетние лишения, тяготы гражданской войны, иногда сдавало сердце, подтачивал здоровье туберкулез. Но характер оставался таким же неуемным, всегдашняя неудовлетворенность сделанным не давала покоя.
«Дорогой Грицко! — писал ему в одном из писем Григорий Иванович Петровский. — Как я рад твоим успехам, энергии! Держись, сынок!..»
Война с гитлеровской Германией застала Мазниченко, как я упоминал, в Днепропетровске, на должности заведующего отделом торговли горисполкома.
— Будете комиссаром партизанского отряда у товарища Жученко! — сказали Георгию Степановичу в обкоме партии, когда фашистские захватчики подходили к границам области. И коммунист Мазниченко стал одним из организаторов крупного партизанского отряда...
При нашей встрече в последних числах августа сорок первого года нельзя было предположить, как сложатся дальнейшие судьбы каждого. Одно не вызывало сомнений; в каких бы трудных условиях ни оказался Мазниченко, он не отступит, он с честью выполнит свой долг коммуниста. Расстались же мы навсегда, и узнал я о судьбе Георгия Степановича совершенно случайно в январе 1943 года, будучи членом Военного совета Северо-Кавказского фронта.
Поздним зимним вечером мне сообщили, что два партизана, вышедшие к нашим войскам, просят о встрече. Партизан пригласили в помещение Военного совета. Одним из них оказался днепропетровский студент [214] Илья Ветров, другим — рабочий одного из днепропетровских заводов Трактовенко, воевавший в тылу врага в отряде Жученко. Конечно, я первым делом спросил о судьбе Жученко и Мазниченко.
— Георгий Степанович погиб, товарищ полковой комиссар, — ответил Ветров.
Впоследствии я узнал, что, когда партизанские отряды днепропетровцев ушли в Новомосковские леса, Георгий Степанович Мазниченко стал душой партизан левобережья. Он вынашивал смелые планы борьбы с оккупантами, мечтал создать из отдельных отрядов и групп мощное партизанское соединение, разрабатывав вместе с другими товарищами планы освобождения Новомосковска и Павлограда, план вооруженного восстания в Днепропетровске при приближении нашей армии. Мазниченко был в числе тех, кто организовал и провел созванную подпольным обкомом партии конференцию коммунистов-партизан левобережья, состоявшуюся 4 ноября 1941 года в Самарском лесу, всего в 40 километрах от оккупированного гитлеровцами Днепропетровска. На этой конференции коммунисты горячо поддержали предложение Георгия Степановича об объединении всех партизан левобережья в один отряд, единодушно решив, что комиссаром соединения быть ему, Мазниченко.
В канун 24-й годовщины Октябрьской революции все партизаны, способные держать оружие, вышли на вражеские коммуникации. Запылали вражеские склады, полетели под откос эшелоны с войсками и техникой, взрывались автомашины на дорогах, десятки вражеских солдат и жандармов падали под меткими выстрелами народных мстителей.
Комиссар любил повторять:
— Пусть знают проклятые враги, что в чужой хате и рогачи стреляют!
Находчиво, отважно руководили партизанами командиры отрядов Жученко и Шахнович, комиссар отряда Мазниченко и в дни тяжелейших боев соединения с частями 213-й охранной дивизии барона фон Чаммера. Две недели пытался враг сломить сопротивление партизан, уничтожить их, бросая в бой все новые и новые подкрепления, применяя минометы и артиллерию. [215] Казалось, фашисты добьются своего: они углубились в лес, охватили партизан железным кольцом. Мазниченко лежал метрах в двадцати от рубежа, обороняемого отрядом Шахновича. Свистели пули, рвались снаряды, взвизгивали осколки. Враг приближался, среди стволов деревьев мелькали фигуры перебегающих гитлеровцев.
— Ни шагу назад! — приказал по цепи комиссар. Его сотрясал болезненный кашель, на губах показалась кровь.
Отерев ее рукавом, одолевая недуг, Мазниченко пополз к ближней группе товарищей, чтобы своим присутствием ободрить их. Дополз. Но таким сильным стал огонь, так нажимал противник, что бойцы первой линии стали отходить. И тогда Мазниченко поднялся в рост, пошел навстречу врагам.
Пример бесстрашного комиссара поднял с земли одного, второго, третьего партизана, и вот уже все они во главе с командирами бросились на гитлеровцев. Но слишком неравными были силы. Немногим удалось спастись. Мазниченко был среди живых. С несколькими партизанами он прорвался из окружения. Продолжал борьбу. Но весной 1942 года в одном из хуторов на границе Синельниковского и Васильковского районов фашисты схватили Георгия Степановича и расстреляли по дороге на Днепропетровск.
С болью в сердце узнал я обо всем этом. Всплыла перед взором картина нашего прощания в Перещепине. Вспомнилось, как желали мы тогда Георгию Степановичу удачи и боевого счастья... [216]