В начале июля

Даже по утрам в городе не ощущалось прохлады, и над улицами, над крышами спозаранок возникало дрожащее марево. Политые мостовые высыхали на глазах.

Передышку от зноя давали ночи.

А война передышки не давала. От войны передышки не было. И ее накал не шел ни в какое сравнение со зноем. Зной можно было перетерпеть. Войну предстояло выиграть. Война требовала все новых усилий, все новых решений, ставила все новые и новые задачи.

В первых числах июля позвонил из Киева М. А. Бурмистенко. Он просил разобраться, способны ли мы организовать на заводах области изготовление винтовок, пулеметов и минометов.

Я ответил, что, конечно, способны, но понадобятся чертежи.

— А бутылки с зажигательной смесью для борьбы с танками можете делать?!

— Это проще. Химики у нас отменные.

— Тогда начните с изготовления бутылок. А чертежи вооружения пришлем позже. [66]

Разработать технологию производства бутылок с горючими смесями бюро обкома поручило ряду институтов. Возглавить дело доверили Днепропетровскому химико-технологическому институту. Задание не представляло особой сложности для наших химиков, и производство бутылок для борьбы с танками враге удалось наладить довольно быстро.

5 июля мы столкнулись с более сложной проблемой. Вечером в обком пришло постановление ГКО об эвакуации строившегося в Днепропетровске моторного завода, а также еще не законченного реконструкцией машиностроительного завода, находящегося в Амур-Нижнеднепровском районе. Мы начали возводить их по решению ЦК ВКП(б) еще в 1940 году. Но так как время не ждало, так как продукция требовалась не в далеком будущем, а немедленно, то наряду со строительством новых заводов были переоборудованы для нужд нашей промышленности и два других предприятия: Днепропетровский паровозоремонтный завод черной металлургии — под опытный моторостроительный, а завод имени Красина в Нижнеднепровском районе — под производство инструментов и различной оснастки.

Для проведения полного демонтажа этих заводов, для погрузки станков и различного оборудования в железнодорожные составы мы имели считанные дни. Прежде всего мы пригласили в обком руководителей этих заводов и ознакомили их с постановлением ГКО. Вслед за этим работники обкома сами выехали на места. На моторный завод — Л. И. Брежнев, на машиностроительный — заведующий отделом обкома Н. Л. Теленчак и я.

На совещаниях начальников цехов и секретарей парторганизаций все товарищи были ознакомлены с планом и порядком эвакуации оборудования и личного состава. Эвакуацию провели организованно, без нервозности и спешки. Оборудование — буквально до последнего винтика и гайки — установили и уложили на своевременно поданные платформы. Инженерно-технический персонал, рабочих и служащих обеспечили продовольствием, деньгами, усадили в теплушки. К середине июля был отправлен последний, как мы его называли, «специальный» эшелон. [67]

В те же дни крайне остро встала проблема обеспечения формируемых в области различных частей Красной Армии.

Уже в первые две недели наши горкомы и райкомы, а также органы Советской власти проделали в этом направлении гигантскую работу: дали Красной Армии людей, автомобили, тракторы, лошадей, регулярно снабжали войска фуражом, продовольствием, бензином, запчастями. Но затем выяснилось, что некоторых запасов по линии военного ведомства в области не существует, а войскам требовались и сапоги, и гимнастерки, и шинели, и нательное солдатское белье, и многое другое, вроде бы и не столь существенное, но без чего не повоюешь, например артиллерийская упряжь, саперные лопаты или самые обычные солдатские ремни.

По указанию обкома все обувные и швейные фабрики перестроились на обслуживание армии. А заводы области приступили к выпуску дополнительной продукции, которая требовалась для армии.

Стало известно вдруг, что в формируемых частях нет котелков. Вроде бы пустяк, а как без котелка солдату?

Выпускать котелки стали на Новомосковском жестекатальном заводе. Делать их пришлось из того, что имели под рукой, — из белой жести. Выглядели такие котелки непривычно и не всем военным пришлись по душе. Однако в конце концов белые котелки получили признание, ими снабдили все части, формировавшиеся в Днепропетровской области.

Между тем фронту требовались новые пополнения. Пришлось и нам в обкоме партии прощаться с товарищами...

8 июля мы получили постановление ГКО о назначении первого секретаря обкома партии С. Б. Задионченко членом Военного совета Южного фронта. Семен Борисович находился в это время в районах области. Прочитав телеграмму, я немедленно сообщил ему ее содержание.

— Выезжаю в Днепропетровск, — сказал Семен Борисович. — Прошу позаботиться о моей военной экипировке.

Утром 9 июля С. Б. Задионченко приехал прямо в [68] обком. Ему подогнали приготовленное обмундирование, подобрали сапоги, фуражку, снаряжение, даже приготовили пистолет ТТ.

— Не возражаешь, если я возьму с собой на фронт некоторых наших товарищей? — обратился ко мне Семен Борисович.

Спрашивал из вежливости: как первый секретарь, он имел право взять, кого хотел. Задионченко назвал заведующего партийно-организационным отделом обкома партии В. Г. Община, заместителя заведующего отделом пропаганды И. И. Слинько, редактора газеты «Днепровская правда» М. Б. Кипермана, заведующего сектором отдела кадров Н. Е. Волкова, исполняющего обязанности заведующего особым сектором Е. Н. Маляревского, первых секретарей райкомов партии П. Ф. Крючкова. А. Л. Лопагенка и ряд других партийных работников.

Я, конечно, не возражал. Однако посоветовал Семену Борисовичу спросить разрешения в ЦК партии. Задионченко согласился, что так будет правильнее, тут же позвонил в Москву и получил согласие.

Забегая несколько вперед, хочу сказать, что из Днепропетровского обкома в Действующую армию вскоре ушли еще 50 работников...

Утром 10 июля отъезжающие на фронт и оставшиеся в городе работники обкома собрались в Комсомольском сквере. Постояли, покурили. Говорили, как всегда, о чем угодно, только не о предстоящей разлуке. Но вот наступила пора прощаться. Бросились в объятия, хлопали друг друга по плечу, засматривали в глаза.

— Пиши!..

— Ну, чтоб все хорошо было...

— Чтоб скорей встретиться...

— Победы вам, друзья!

Я доложил по телефону секретарю ЦК КП(б)У Бурмистенко, что Задионченко с группой партийных работников выехал к новому месту работы, в штаб Южного фронта.

Поблагодарив за сообщение, секретарь ЦК Украины спросил, как идут у нас дела, как работают спеццехи по выпуску оборонной продукции. [69]

— Все нормально, товарищ Бурмистенко! Прежде всего мы укрепили партийные организации в этих цехах, а на решающие участки поставили наиболее подготовленных коммунистов и комсомольцев.

— Ну, а мобилизация как проходит?..

Его интересовало все — и работа отдельных предприятий, и уборка хлебов, и положение дел в Криворожском бассейне. М. А. Бурмистенко высоко оценил помощь днепропетровцев фронту и напомнил о моей персональной ответственности, в связи с отъездом С. Б. Задионченко, за дела в области.

С первых дней войны рвался на фронт, настойчиво просил ЦК отпустить его в Действующую армию Л. И. Брежнев. В десятых числах июля согласие ЦК на отъезд Леонида Ильича было дано. Назначили Л. И. Брежнева первым заместителем начальника политического управления Южного фронта. Расставаясь с нами, он обещал звонить и информировать о положении на фронте. Уехал он, помнится, поспешно, едва успев проститься с семьей.

Отъезд опытных, энергичных партийных работников заметно осложнил нашу работу, но мы понимали: там, в армии, эти товарищи нужней. На место ушедших на фронт были назначены другие партийные работники. Заведующим партийно-организационным отделом обкома стал И. С. Рашавец, обязанности редактора газеты «Днепровская правда» были возложены на Н. Г. Карпова.

Еще в конце июня ушел на фронт корпус генерала Добросердова. Бюро обкома в полном составе приехало на вокзал проститься с военными товарищами. Уже подали паровоз, уже лязгнули буфера вагонов, когда Добросердов, взяв меня под руку, отвел чуть в сторону.

— В обкоме подумали о днепропетровских мостах? — спросил он.

Мостов в Днепропетровске через Днепр было два, Один двухъярусный, комбинированный — для железнодорожного и автогужевого транспорта, другой — одноярусный, бетонный — только для железнодорожного транспорта, стоящий на ветке Мерефа — Херсон. Защищать их от противника, похоже, пока не требовалось. [70]

— Видите ли, война есть война, — сказал Константин Леонидович. — Неосторожность может обернуться большим злом. Днепропетровские мосты крайне важны в военном отношении. Я не сомневаюсь, что немцы обрушатся на них Это вопрос дней.

Озабоченность Добросердова передалась мне.

— Пожалуй, вы правы.

— То-то, что прав. А когда враг нападет, чем будете защищать мосты?

— У нас есть три батареи...

Отвечая генералу Добросердову, я имел в виду те три батареи по четыре 76 мм орудия в каждой, что находились на вооружении начавшего формироваться в апреле 748-го зенитно-артиллерийского полка. Дислоцировался полк в Днепропетровске. Его формирование проводилось на базе бывшего 10-го Отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона войск НКВД, сражавшегося с белофиннами, а затем вернувшегося в город. Пополнение в 748-й полк поступало. Еще 6 июня при был командир полка, участник боев в Китае и на Халхин-Голе, награжденный двумя орденами Красной Звезды майор А. М. Рутковский. Был укомплектован штаб полка. Начальником штаба стал командир бывшего 10-го ОЗАД капитан Михайлов, а помощником начальника штаба — лейтенант Ровенский. Комиссаром полка назначили старшего политрука Зражевского. Приступили к выполнению обязанностей новые командиры взводов и батарей, дивизионов. А вот вооружение в полк не поступало. В нем по прежнему оставались три батареи. Первая батарея располагалась неподалеку от конечной остановки трамвая № 4, вторая — на левом берегу Днепра, буквально в 15–20 метрах от кромки воды, третья — там же, на левом берегу, в районе начатого постройкой нового завода. В конце июня приказом Одесского военного округа 748-й зенитно-артиллерийский полк обязали сформировать 169-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион. Дивизион сформировали, назначили его командиром старшего лейтенанта Чебыкина, но дополнительного вооружения дивизион также не получил.

— Что такое три батареи? — возразил Добросердов. — Для Днепропетровска этого мало. Послушайте [71] совета, Константин Степанович, поскорее вооружите зенитчиков. А от корпуса примите подарок. Оставляю вам одну малокалиберную батарею, ту, что возле бетонного моста. Понимаю, что невелик подарок, но, думаю, и он пригодится. А большего, увы, сделать не могу. Боюсь, начальство и так голову снимет за самоуправство.

Я поблагодарил генерала Добросердова и вскоре убедился, как он был прав, проявляя тревогу за днепропетровские мосты.

9 июля, во время налета на Днепропетровск, фашистские летчики ринулись именно на мосты. Они явно считали себя в полной безопасности, верили, что захватят нас врасплох.

Зенитный полк открыл яростный огонь по фашистским самолетам, расстроил боевые порядки врага. Бомбы были сброшены куда попало. Лишь одна поразила цель, частично разрушив ферму двухъярусного моста. Остальные попадали в реку, а основной груз воздушные пираты обрушили на жилые кварталы города и на пригороды.

Рабочие мостового завода за десять часов восстановили разрушенную ферму двухъярусного моста, и движение по нему возобновилось. Одного мы не в силах были сделать: воскресить людей, погибших в ту ночь от бандитских бомб...

Командир нашего полка майор Рутковский открыто выражал недовольство.

— Пока полк состоит из четырех батарей, фашистские мерзавцы будут уходить безнаказанно! Нужны орудия! Орудия нужны!

...Алексей Матвеевич Рутковский был замечательным человеком. Еще в 1919 году, шестнадцатилетним юношей, вступил он в партию большевиков, участвовал в гражданской войне. Великую Отечественную начал с защиты Днепропетровска от первого нападения фашистской авиации, а завершил свой славный боевой путь под Сталинградом.

Там, под Сталинградом, будучи уже подполковником и командуя 748-м зенитным артиллерийским полком, Алексей Матвеевич прибыл в конце июля на позиции 8-й батареи, принявшей на себя танковый удар [72] гитлеровцев. Батарею зенитчиков поддерживали два взвода ПТР. На них шли полтора десятка фашистских танков, за которыми бежала пехота.

Командир 8-й батареи лейтенант Г. П. Обухов погиб в бою. Руководить действиями батареи и взводов ПТР стал сам Рутковский. Зенитчики не отступили. Точным огнем, несмотря на собственные потери, они вывели из строя шесть немецких танков, а остальные заставили повернуть. Вражеская пехота была отрезана огнем оставшихся в живых батарейцев и бойцов из роты ПТР. Гитлеровцы метались, пытались залечь. Тогда Алексей Матвеевич повел своих бойцов в штыковую атаку. Врагов добили. Но в этой схватке пал, сраженный автоматной очередью, и подполковник Рутковский. Умер он, как жил, коммунистом и героем...

Требование майора Рутковского добыть зенитные орудия для защиты Днепропетровска от воздушных налетов врага было продиктовано самой жизнью. Но где мы могли взять зенитные орудия? У нас и с оружием для вновь формируемых воинских частей обстояло неважно, однако на все запросы воинских частей вышестоящие инстанции отвечали, что Днепропетровской области «все отпущено и отправлено».

Представитель Генерального штаба Красной Армии генерал-майор И. В. Простяков, о котором я уже упоминал, посоветовал позвонить в Москву маршалу Кулику, ведавшему поставками вооружения.

— Скажите маршалу, что пожалуетесь, — подсказал Простяков.

Я последовал его совету.

Услышав, что Днепропетровский обком намерен поставить вопрос о поставках оружия перед ЦК ВКП (б), маршал Кулик сказал:

— Вам все давно отправили. Но я уточню еще раз. Не отходите от телефона...

Через несколько минут маршал начал диктовать номера железнодорожных транспортов с оружием, отправленных в адрес области. Я едва успевал записывать: колонка цифр росла и росла.

В то время я не знал, что транспорт — это далеко не всегда целый эшелон, и все удивлялся, сколько же нам послали оружия и куда оно могло запропасть?! [73]

Сразу после разговора с маршалом Куликом я пригласил в обком начальника Сталинской железной дороги Н. Т. Закорко и начальника политотдела дороги В. А. Трошина, а к их приходу вызвал секретаря обкома по транспорту Г. А. Чумаченко и заведующего транспортным отделом обкома партии П. В. Усика.

Сталинская дорога, как уже указывалось, была важнейшей магистралью, по которой шло снабжение Южного и Юго-Западного фронтов. Дорогу бомбили. На плечи товарищей Закорко и Трошина легла огромная ответственность за бесперебойное снабжение Действующих армий.

Узнав причину вызова, Закорко сказал, что немедленно проверит, получены ли названные транспорты. Кроме того, он пообещал связаться с соседними железными дорогами, с Наркоматом путей сообщения и попутно разъяснил, что под термином «транспорт» следует понимать и платформу, и вагон.

Это объяснение несколько охладило нас.

В результате проверки, проведенной на узловых и промежуточных станциях, а также в тупиках многих станций, было обнаружено значительное количество самых разнообразных грузов, «потерявших хозяев». Когда товарищи разобрались, что это за грузы, удалось обнаружить и винтовки, и пулеметы, и патроны, и мины, и обмундирование.

Через два-три дня бюро обкома совместно с командирами дислоцированных в области соединений приняло решение: взять оружие, боеприпасы и амуницию из эшелонов, застрявших на путях и «потерявших хозяев».

Так мы получили наконец, хотя лишь частично, винтовки, пулеметы, патроны и даже два дивизиона зенитных орудий! Тех самых зенитных орудий, о которых умолял майор Рутковский!

16 июля в мой кабинет вошли два молодых, рослых загорелых капитана-артиллериста, требовавших разговора только с секретарем обкома.

Донельзя возбужденные капитаны оказались командирами зенитно-артиллерийских дивизионов, застрявших под Днепропетровском. Выяснилось, что зенитчиков [74] давно возят со станции на станцию, что они уже несколько раз попадали под вражеские бомбежки, понесли потери в личном составе, но сами не сделали ни одного выстрела!

— Вы ищете на железной дороге оружие, — сказал один из них. — А разве наши орудия не могут принести пользы?! Сколько нас еще будут катать по железной дороге?!

— Вам бы следовало связаться с прямым начальством, товарищи.

— В настоящее время у нас нет начальства! Нас послали в Станислав, а Станислав занят врагом... Третий раз Днепропетровск проезжаем, товарищ секретарь обкома! Что же это такое? У нас самая современная боевая техника, а мы ее под чехлами держим! Мы обращаемся к обкому с просьбой: помогите, дайте дело!

Капитаны явились кстати. Помня слова Добросердова, я каждый день и час думал об охране наших мостов.

Вызвав по телефону майора Рутковского, я сказал, что в обком обратились командиры двух зенитных артдивизионов и требуют назначения.

— Константин Степанович! Умоляю! Только не отпускайте их! Я лечу к вам.

Минут через десять Рутковский, задыхаясь, ворвался в кабинет.

Выслушав капитанов, он обратился ко мне:

— Отдайте приказ разгружаться, Константин Степанович!

Капитаны-зенитчики тоже просили разрешения влиться в городской полк ПВО, приступить к действиям.

Что было делать? Отослать этих офицеров на станцию, в эшелоны, и позволить столь необходимым городу зенитным установкам снова переезжать с места на место безо всякой пользы для дела?

— Сгружайтесь! — сказал я.

Командир полка и капитаны прощались со мной с сияющими лицами. А я, признаться, спустя некоторое время крепко призадумался. Кто его знает, может, [75] эти два дивизиона где-то нужны еще больше, чем здесь? Может, их ждут не дождутся?

Решил позвонить в Полтаву.

От тамошнего секретаря обкома В. М. Лайка я знал, что под Полтавой расположился штаб Юго-Западного направления и там находится маршал С. М. Буденный.

Вызвать штаб направления по ВЧ не составило труда. И попал я, к счастью, на самого Семена Михайловича.

Поздоровались.

— Ну, что у тебя, секретарь? — спросил маршал. — Какая беда?

— Беда не беда, а дело есть, товарищ Буденный. И не простое.

— Ты скажи, что за дело, а уж потом решим, простое оно или не простое.

Я поведал историю с капитанами.

— Ну и какое решение ты принял?

— Приказал влиться в наш полк ПВО...

— Правильно сделал, товарищ секретарь! Ладно. Я все записал. Если что — позвоню. Будь здоров!

Одобрение маршала сняло с моей души груз, тем более, что никакого звонка не последовало, а наш полк ПВО нежданно-негаданно получил не только прекрасно обученных командиров и бойцов, но и 36 новеньких зенитных орудий с полным комплектом боеприпасов. Теперь наш противовоздушный полк стал могучей силой. Шефство над ним взял третий секретарь обкома Георгий Гаврилович Дементьев, в прошлом артиллерист, комиссар артполка.

Как же вовремя появилось у нас подкрепление! На следующую же ночь противник попытался совершить новый налет на Днепропетровск. Гитлеровцы явно не думали, что город прикрыт достаточно надежно. Тут полк ПВО и показал себя. Зенитные артдивизионы, расположенные так, чтобы с наибольшим эффектом защитить подступы к Днепропетровску и самые важные объекты, открыли мощный заградительный огонь. Два немецких бомбардировщика, объятые пламенем, рухнули и взорвались, еще несколько «юнкерсов» [76] едва ушли, получив повреждения. Остальные потеряли строй, рассыпались, набрали высоту и сбросили бомбы куда попало, не причинив значительного вреда. С той поры фашисты ни разу не пытались бомбить город прицельно, с небольшой высоты. И до самого оставления нашими войсками Днепропетровска авиация фашистов не сумела разрушить ни одного моста, ни одного важною военного объекта.

Вспоминается эпизод, связанный с одной из неудачных попыток врага бомбить город. Подбитый над Днепропетровском фашистский самолет кое-как дотянул до района Кривого Рога, но там рассыпался в воздухе. Два члена экипажа погибли, третий выбросился с парашютом и приземлился на пшеничном поле, где убирали урожай колхозницы. Здоровенный двадцатипятилетний верзила, вооруженный «вальтером» и кинжалом, сдался окружившим его женщинам с серпами. Разгневанные колхозницы обезоружили бандита (об этом рассказывал секретарь Криворожского горкома партии И. М. Сиренко).

Ночью летчика привезли в Днепропетровск. Мы с Павлом Андреевичем Найденовым и членом Военного совета Одесского военного округа бригадным комиссаром Н. Л. Осиным поехали посмотреть на гитлеровского «аса».

Это был первый пленный, которого мы увидели с начала войны.

Фашистского летчика допрашивали в штабе Резервной армии.

— С какого аэродрома вылетали на Днепропетровск? Какой был запасной объект бомбометания? — задали вопросы пленному.

— Отвечать не намерен, — надменно произнес он, — Я офицер немецкого вермахта. Принимал присягу на верность фюреру. Кроме того, хотел бы знать, кто меня допрашивает?

— Перестаньте валять дурака! — резко оборвал его подполковник Э. Д. Мамяс, присутствующий при допросе. — Если угодно знать, вас допрашивают советские комиссары.

— Комиссары?! Не может быть!.. — Руки пленного, [77] лежавшие на коленях, задрожали, он весь съежился, словно у него сразу перехватило дух. — Не может быть! — растерянно повторял пленный.

Мы невольно рассмеялись. Указывая на Найденова, Осина и других товарищей, находившихся в комнате, я сказал, что все мы действительно являемся советскими комиссарами.

Пленный отрицательно замотал головой.

— Видали? — сказал Сурков. — Видали, как их гитлеровская пропаганда запугала! Небось убеждают своих молодчиков, что советские комиссары звери, а не люди...

На совести воздушного разбойника, который сидел перед нами, была кровь многих мирных жителей Днепропетровска. Однако, когда пришло время держать ответ, самоуверенности у фашиста хватило ненадолго. Страх за собственную шкуру оказался сильнее красивых слов о военной присяге и офицерской чести...

Должен сказать, что жители области вообще проявляли исключительную бдительность. О каждом подозрительном человеке, появившемся в том или ином районе, рабочие и колхозники немедленно сообщали военным властям или органам безопасности. Благодаря этому удалось обезвредить многих немецких диверсантов, заброшенных в тыл советских армий.

Однажды из советского самолета, пролетавшего над Петропавловским районом, выпала парашютная сумка. Упала она в густые хлеба. Несколько человек заметили падение подозрительного предмета и подняли тревогу. В поля отправились добровольцы. И хотя хлеба стояли высокие, густые, злополучную сумку нашли и доставили в обком партии.

Бывали, впрочем, и курьезы. Однажды добровольцы «поймали» меня самого. А произошло это так.

Мне пришлось выехать в район. Стемнело. Фары включать не полагалось, ехали с одними подфарниками и не узнавали дорогу. На развилке шофер остановился возле патруля — двух мужчин с винтовками — и спросил, как добраться до Васильковки.

— Поезжай, милок, все прямо и прямо, — охотно пояснил один из мужчин. [78]

Мы поехали прямо и через три-четыре километра столкнулись с группой истребителей человек в пятнадцать. Настроены они были весьма решительно. Нас попросили выйти из машины, потребовали документы. В густой темноте трудно было что-либо разглядеть. Человек, державший мои документы, посветил фонариком.

— Константин Степанович! Вы?! — ахнул он. — Извините, пожалуйста.

Я тоже узнал говорившего. Это был первый секретарь Васильковского райкома партии А. К. Фоевец.

— Зачем же извинять? — сказал я. — Вас благодарить надо за бдительность...

Вспоминается и случай с народным артистом Рыжовым. В те дни прославленный Малый театр был на гастролях в Днепропетровске. Несмотря на тревожную пору, его спектакли во Дворце культуры металлургического завода имени Петровского по-прежнему собирали полный зал.

И вот однажды Рыжов, прогуливавшийся по проспекту имени Карла Маркса, показался кому-то переодетым немецким шпионом. Основанием для такого подозрения послужили... заграничные туфли артиста.

Сейчас вспоминаешь о подобных курьезах с улыбкой. Тогда же реакция даже на такие мелочи была совсем иной. [79]