Война
Телефон звонил настойчиво и так громко, словно стоял в изголовье Продолжая дремать, я подумал, что, наверное, распахнулась дверь в кабинет и что ее надо закрыть, иначе не уснешь. И... проснулся окончательно. Проснулся потому, что телефон звонил не в кабинете, а в спальне.
Собственно, я давно перестал принимать за телефон тот черный аппарат, что установили здесь года три назад. Предназначался он для ночных экстренных вызовов и чрезвычайных сообщений, но все три года висел на стене за портьерой, не подавая признаков жизни, и никому из домашних даже не приходило в голову, что он может когда-нибудь зазвонить.
А вот теперь зазвонил. Резко. Настойчиво. Немой обрел дар речи! В этом было что-то настораживающее...
— Слушаю.
Знакомый голос обкомовской телефонистки звучал виновато:
— Вас вызывает генерал Добросердов.
Генерал командовал размещенным у нас 7-м стрелковым корпусом. [34]
Это был опытный военный. Офицером он стал в годы первой мировой войны, сражался на фронте, а после Великой Октябрьской социалистической революции вступил в ряды Красной Армии. До назначения на должность командира корпуса К. Л. Добросердов почти семь лет командовал дивизией. Человек широкообразованный, обладающий высокой культурой, он неоднократно избирался депутатом облсовета и Верховного Совета УССР, был кандидатом в члены обкома КП(б)У. Собранный, сдержанный, генерал-майор не стал бы тревожить по пустякам. Что могло случиться у Добросердова в такую рань?
— Сказал, чтоб разбудили и срочно соединили с ним, — добавила телефонистка.
Константин Леонидович извинился за ранний звонок и попросил срочно приехать в штаб корпуса.
— А что там у вас?
Добросердов помолчал. Потом негромко и угрюмо сказал:
— Война...
Война давно ползла по Европе, пятная ее кровью и обволакивая дымом. Но разве это могло явиться причиной столь срочного приглашения в штаб?
— Какая война? — вырвалось у меня. — Говорите яснее!
Добросердов кашлянул. Снова помедлил. Мне почудилось, что он прикрывает трубку ладонью.
— Германия напала... — услышал я приглушенный голос генерала. — На нас напала, Константин Степанович! Нынче на рассвете...
Война с Германией?!
Вызвав машину, я стал торопливо одеваться. С мыслью о войне примириться было невозможно. Разве что-нибудь изменилось со вчерашнего дня? Ну конечно же, нет! Вещи стоят на обычных местах, за окнами все те же знакомые крышы и фасады, все то же небо... Но началась война! Неужели вот так и начинаются войны?.
По пустынным улицам езды до штаба корпуса не более пяти минут. Дежурный по штабу предупрежден о моем приезде, ожидает у входа. Мы поднимаемся на второй этаж. Идем по широкому коридору. [35]
В просторном кабинете Добросердова полно людей Похоже, тут весь старший командный состав корпуса. На скрип дверей никто не оборачивается, все смотрят на генерала Добросердова, стоящего за большим дубовым столом. Слышу голос Константина Леонидовича:
— Задача ясна?
— Ясна, товарищ генерал!
— Выполняйте!
Шум отодвигаемых стульев и торопливые шаги сливаются в приглушенный гул.
Узнаю многих выходящих из кабинета командиров, здороваюсь. Товарищи приветствуют в ответ по-военному. Лица сосредоточены, на них нет обычных улыбок.
Подтянутый, стройный, с едва заметной сединой на висках, генерал Добросердов протягивает телеграмму из Москвы.
Генеральный штаб Красной Армии открытым текстом сообщает, что гитлеровская Германия напала на Советский Союз. Немецко-фашистские войска перешли западную государственную границу нашей Родины на всем ее протяжении. Ряд крупных советских городов в первые же часы нападения подвертя жестокой бомбардировке...
В телеграмме — приказ: привести войска в полную боевую готовность.
Пробежав глазами крупный машинописный текст, медленно перечитываю телеграмму еще раз, стараясь осмыслить прочитанное. Все еще не хочется верить случившемуся.
Добросердов смотрит выжидающе.
— Из Одессы не звонили? — спрашиваю. (В то время наша область входила в Одесский военный округ.)
Добросердов отрицательно качает головой.
— А из Москвы?
— Не звонили. Только эта телеграмма.. Выполняю полученный приказ.
— Поеду в обком. Попробую связаться по ВЧ с Киевом. Потом позвоню.
Пока я находился в штабе корпуса, взошло солнце. Верхние этажи зданий, широкие площади и проспект Карла Маркса купались в золотисто-розовом свете. Тени лежали длинные, глубокие, прохладные. [36]
Днепропетровск еще спал. Только дворники начали свой трудовой день. Одни раскатывали резиновые шланги, другие уже поливали улицы. Широкие разноцветные веера брызг ложились на мостовые, на панели, на аллеи и клумбы. Днепропетровск еще ничего не знал. В машине я включил радиоприемник. Может быть?.. Но никаких сообщений о нападении фашистской Германии радио не передавало. Из приемника неслась обычная утренняя музыка...
Вот и пятиэтажное здание обкома партии. Знакомые ступени подъезда. Почему-то смотрю на них так, словно вижу впервые... Лифт ползет чудовищно медленно. Милиционер вскакивает со стула. Его светлые, выгоревшие на солнце брови удивленно ползут вверх. Дежурный по обкому отрывается от книги и, приподнимаясь, удивленно спрашивает:
— Вы?.. Да вы же недавно уехали!
— Идемте.
Проходим в кабинет первого секретаря обкома С. Б. Задионченко, где установлен аппарат ВЧ. Дежурный глядит по-прежнему недоуменно: ведь в отсутствие Задионченко я продолжал работать в своем кабинете, а тут... Не тратя времени на объяснения, вызываю по ВЧ Киев. Киев отвечает. Сразу называю номер телефона третьего секретаря ЦК КП(б)У Д. С. Коротченко.
Телефон Демьяна Сергеевича молчит.
Прошу соединить меня со вторым секретарем ЦК КП(б)У М. А. Бурмистенко.
До сих пор не было случая, чтобы телефоны секретарей ЦК не отвечали, но на этот раз молчит и телефон Бурмистенко... В чем же дело?
Я не знал, что и подумать, но в этот момент киевская телефонистка быстро сказала:
— Нас бомбят, товарищ!
Так вот оно что! Киев бомбят!
Неожиданно в трубке раздалось:
— Соединяю с товарищем Бурмистенко!
Несмотря на бомбежку, незнакомая телефонистка не покинула пульт, выполняет свой долг. Молодец!
— Кто говорит? — кричит в трубку Бурмистенко.
— Грушевой! — кричу и я, думая, что могут не услышать. — Это я, Грушевой! Из Днепропетровска! [37]
— А! Вы уже в курсе?.. Хорошо. Разберитесь с мобилизационным планом, слышите?! Я позвоню позже!
— Ясно! Я хотел...
В трубке что-то воет, трещит, затем все стихает{5}. Поворачиваюсь к дежурному. В глазах его тревога и удивление.
— Что случилось, Константин Степанович? — осторожно осведомляется он.
— Война.
Дежурный переступает с ноги на ногу.
— Война?
— Да. Началась война. Сегодня утром на нас напала гитлеровская Германия. По всей западной границе. Фашисты бомбили Брест, Ригу, Вильнюс, Гродно, Бобруйск, Севастополь... Сейчас бомбят Киев.
Дежурный отрицательно качает головой.
— Да нет... Киев бомбят?.. Не может быть!
— К сожалению, это так...
Побледнев, дежурный почему-то вытягивает руки по швам:
— Какие будут указания, Константин Степанович?
Позвонив Леониду Ильичу Брежневу, Георгию Гавриловичу Дементьеву, Павлу Андреевичу Найденову, я передал им содержание полученной штабом корпуса телеграммы и рассказал о разговоре с М. А. Бурмистенко.
Договорились немедленно собрать всех секретарей и членов бюро обкома.
Вызвать секретарей обкома и членов бюро обкома, исполняющего обязанности заведующего особым сектором, а также начальников областных управлений НКГБ и НКВД, облпрокурора, облвоенкома и начальника Сталинской железной дороги я поручил дежурному, а сам распорядился соединить меня по телефону с секретарями горкомов и райкомов партии области. [38]
Говорить предстояло с семью городскими и двадцатью шестью районными комитетами партии.
Сначала дали Днепродзержинск. Телефонистка сразу же соединила с дежурным по горкому. Сообщив о начале войны, я попросил передать первому секретарю горкома А. Е. Сидорину, чтобы немедленно позвонил в обком. Затем распорядился, чтобы телефонная станция соединяла меня непосредственно с квартирами первых секретарей.
Тем временем приехали Леонид Ильич Брежнев и Георгий Гаврилович Дементьев. Следом за ними — Павел Андреевич Найденов. Стали собираться и другие вызванные товарищи. Вошел начальник Сталинской железной дороги Н. Т. Закорко, решительно распахнул дверь облвоенком Н. С. Матвеев, появились начальник областного управления НКГБ Н. В. Сурков, облпрокурор В. Я. Вовк, секретарь обкома по кадрам М. М. Кучмий секретарь обкома по пропаганде К. К Тарасов, секретарь обкома по металлургии Л. Е. Лукич, первый заместитель председателя облисполкома Н. М. Черепанов, второй секретарь Днепропетровского горкома партии Н. Г. Манзюк, председатель Днепропетровского горсовета Н. А. Щелоков, секретарь обкома по транспорту Г. А. Чумаченко и заведующий транспортным отделом обкома П. В. Усик.
Товарищи спрашивали о причине столь срочного вызова.
Облвоенком Н. С. Матвеев эту причину уже знал. Он доложил мне, что пакет с мобилизационным планом вскрыт и облвоенкомат дал необходимые указания городским и районным военкоматам.
Когда все собрались, я сообщил тяжелую весть о нападении фашистской Германии, рассказал о телефонном разговоре с товарищем Бурмистенко и его обещании позвонить позже.
Лица собравшихся посуровели. Каждый словно мысленно примеривал себя к новой военной обстановке.
Сидевший рядом со мной П. А. Найденов вынул из кармана и раскрыл коробку «Казбека». Перехватив мой взгляд, пододвинул папиросы ко мне. Я не курил. А тут захотелось затянуться дымом. Взял папиросу.
Поднеся спичку, Найденов признался: [39]
— Я думал, кто-нибудь из ЦК приехал, а тут вот оно что...
Прибыл генерал Добросердов. Он сообщил о приведении корпуса в полную боевую готовность.
Леонид Ильич Брежнев и Георгий Гаврилович Дементьев взяли на себя разговоры с горкомами и райкомами партии. Они информировали о вероломном нападении гитлеровцев горкомы партии Кривого Рога, Никополя, Новомосковска, Марганца, Павлограда и сельские райкомы партии.
На заседании бюро было принято решение собрать в 14–15 часов совещание секретарей горкомов и райкомов партии, руководителей областных организаций и учреждений, а также директоров и секретарей парткомов крупных предприятий, чтобы обсудить задачи областной парторганизации в связи с военной обстановкой и наметить конкретные меры.
Мы не сомневались, что вызванные из районов товарищи вовремя успеют добраться до Днепропетровска: час ранний, дороги хорошие, а райкомам недавно выделены новые «эмки». К приезду товарищей мы надеялись получить из ЦК КП(б)У, а может быть, и из Москвы, указания, какие именно мероприятия следует провести в первую очередь.
Такие указания обком получил лишь на второй день, но в первый день войны около десяти утра, как и обещал, позвонил М. А. Бурмистенко. Он сообщил, что в 12 часов по радио будет передано важное правительственное сообщение, добавив, что, хотя, сегодня и воскресенье, надо сделать все возможное, чтобы эту важную информацию прослышало как можно больше людей.
— Понимаю, — ответил я.
— Позаботьтесь, чтобы все радиоузлы в городах, селах и на предприятиях были подготовлены к трансляции! — потребовал Бурмистенко. — И сразу же после сообщения проводите митинги!
— Ясно. Будет сделано.
Очень хотелось спросить, что происходит в Киеве, но по тону Бурмистенко, холодному и даже резкому, я понял: спрашивать не время.
Только положил трубку — вызов из Москвы. [40]
На этот раз звонил член ЦК ВКП(б) народный комиссар черной металлургии СССР Иван Федорович Тевосян.
Мы были знакомы с тридцать восьмого года, еще с той поры, когда я работал начальником блюминга на заводе имени Дзержинского.
Труд днепропетровских металлургов заслужил высокую оценку ЦК ВКП(б) и Совета Народных Комиссаров СССР: в марте 1939 года большая группа наших металлургов получила правительственные награды, а в начале 1941 года завод имени Дзержинского завоевал звание лучшего металлургического завода Советского Союза и ему торжественно вручили переходящее Красное знамя Наркомчермета и ЦК профсоюза металлургов.
Иван Федорович придавал работе приднепровских металлургических заводов большое значение и просил обком сделать все возможное, чтобы неизбежная мобилизация рабочих и инженерно-технического персонала не снизила темпов производства.
Я заверил товарища Тевосяна: днепропетровцы не подведут, сделают все, чтобы выполнить долг перед Родиной.
— Желаю успеха! — сказал Иван Федорович.
Сообщив членам бюро обкома об указаниях товарища Бурмистенко, я предложил отменить намеченное областное совещание, а всем собравшимся немедленно выехать на места для организации прослушивания правительственного сообщения и для участия в митингах.
Предложение приняли, наметили, кому куда отправиться, и товарищи разъехались.
Было начало одиннадцатого. Стало быть, организовать надежную работу всех радиоузлов и радиоточек в области предстояло менее чем за два часа. Времени в обрез. Успеем ли?
Снова стали звонить в горкомы и райкомы партии. Партийные и советские органы Днепропетровщины и их руководители проявили исключительную оперативность и четкость. Вся необходимая организаторская и техническая работа была выполнена своевременно.
Не могу не отметить здесь слаженность и оперативность действий многих работников Днепропетровского [41] горкома КП(б)У и Днепропетровского городского Совета депутатов трудящихся, сумевших в условиях огромного города менее чем за два часа организовать, совместно с городскими райкомами партии, работу радиоточек на заводах и фабриках, на железной дороге, в мастерских, в рабочих и студенческих общежитиях, на всех площадях и центральных улицах Днепропетровска.
Время пролетело стремительно. В двенадцать мы включили приемник на полную мощность.
В открытые окна виден был Пушкинский проспект. Возле черного раструба уличного громкоговорителя быстро собиралась толпа.
Казалось, весь город затих и слушает.
«...Передаем выступление заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров Союза ССР и Народного комиссара иностранных дел...»
В тишине, охватившей Днепропетровск, ощущалась тревога...
Заместитель Председателя Совнаркома СССР и Народный комиссар иностранных дел СССР В. М. Молотов выступил по радио с заявлением, решительно отвергающим все «аргументы» нацистских провокаторов, пытавшихся обвинить СССР в нарушении договора от 1939 года и в намерении «напасть» на Германию. Ответственность за развязывание войны целиком возлагалась на руководителей фашистской Германии. Советское правительство призвало народ и его доблестную армию к защите Отечества, выражая надежду, что в трудный час испытаний советские люди еще теснее сплотятся вокруг Коммунистической партии и правительства, все как один поднимутся на самоотверженную борьбу.
Впервые на всю страну прозвучали незабываемые слова: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»
Заявление, сделанное В. М. Молотовым от имени Советского правительства, потрясало силой и ясностью, оно окрыляло верой в неминуемый разгром врага.
Митинги шли по всей области. Было воскресенье, но люди не могли усидеть дома. Рабочие, колхозники, [42] служащие, железнодорожники, преподаватели учебных заведений, студенты — все спешили: кто на завод, кто в учреждение, кто в вуз или техникум, кто в мастерскую. Каждый советский человек ощущал властную потребность почувствовать рядом плечо друга, товарища по труду, поделиться с ним своим гневом, выразить решимость беспощадно бороться с общим заклятым врагом.
У меня сохранилась информация Днепропетровского обкома КП(б)У «О политическом состоянии в области в первые дни Великой Отечественной войны». Вот что говорилось в этом документе:
«После сообщения по радио 22 июня 1941 года о вероломном нападении фашистской Германии на Советскую страну по всем заводам, предприятиям, колхозам и на железнодорожном транспорте области прошли многолюдные митинги и собрания. В своих выступлениях и принятых решениях рабочие, служащие и колхозники выражали готовность самоотверженно защищать Родину от фашистского нападения... За 22 и 23 июня 1941 года по области проведено 4436 митингов и собраний, на которых присутствовали 627 908 человек; выступили на митингах и собраниях 17 302 человека...»
Любовь к Родине, исключительно высокий патриотизм и готовность до конца бороться с фашизмом рабочие, колхозники, интеллигенция выражали в поданных в райвоенкоматы заявлениях о добровольном зачислении в ряды РККА и о немедленной отправке на фронт. На 2 июля 1941 года по области подали заявления о добровольном вступлении в РККА 7613 человек, в том числе 3526 женщин. А по состоянию на 10 июля 1941 года заявления о добровольном зачислении в РККА подали уже 10 175 человек, из них 3802 женщины.
На Синельниковском заводе имени Коминтерна техник Карпачева заявила:
— По призыву нашей партии и правительства мы, женщины, готовы встать на место мужчин!
В резолюции митинга коминтерновцы записали: «Мы считаем себя мобилизованными, с удесятеренной энергией мы будем работать на своих местах, укрепляя [43] оборонное могущество Родины. Мы готовы пополнить ряды героической Красной Армии».
Колхозница Надежда Ивановна Билаш из сельхозартели имени Татарца Софиевского района сказала на митинге:
— Я вырастила трех сыновей-соколов. Двое из них, Михаил и Константин, находятся в рядах Красной Армии, Андрей — летчик. Я учила их быть смелыми, беспощадными к врагу, защищать страну, не жалея своей жизни, и уверена в том, что они с честью это выполнят. Обращаюсь ко всем женщинам района, ко всему населению с призывом работать еще дружнее, с еще большим энтузиазмом. Тем самым мы поможем нашей любимой Красной Армии быстро победить врага.
В Криворожском железорудном бассейне, на митинге шахтоуправления имени Коминтерна, бурильщик стахановец Высоченко заявил, что берет обязательство выполнять ежедневно не менее 300% нормы и призывает всех бурильщиков последовать его примеру.
Обязательства перевыполнять норму брали другие горняки и металлурги области, брали целые коллективы предприятий. А в военкоматы все поступали заявления с просьбой отправить на фронт — от мужчин, и в заводоуправления и шахтоуправления — от женщин, с просьбой принять на место ушедших в Красную Армию мужей, отцов и братьев.
Переход от мирных будней к тревожному, полному трагичности военному времени совершился в стране внезапно, но никакой паники это не вызвало.
Не вызвало это никакой паники и в Днепропетровской области. Мобилизация у нас разворачивалась по плану, переход предприятий на двухсменную работу прошел успешно, а перевод некоторых заводов и фабрик на выпуск военной продукции особых осложнений не принес.
22 июня на территории Украинской ССР было введено военное положение, а 23-го, в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 года о проведении мобилизации военнообязанных 1905–1918 гг. рождения, на территории четырнадцати военных округов, в том числе и на территории нашего, Одесского, началась мобилизация в Красную Армию. [44]