Днепровская возрождается в Сталинграде
«Стиснуть зубы и драться!»
Переход по неспокойному морю дался нелегко: некоторые мониторы и катера получили повреждения, каких не имели за месяц боев. Но все сто вымпелов, выведенные из Дуная, были к утру 20 июля у одесских причалов.
Нас встретил член Военного совета флота дивизионный комиссар Н. М. Кулаков. Он побывал на многих кораблях, хвалил моряков за боевые дела, расспрашивал о подробностях последних событий на Дунае. Чуткий к тому, что волнует краснофлотцев и командиров, Николай Михайлович, не дожидаясь вопросов, разъяснял: флотилия остается флотилией, называться будет по-прежнему Дунайской, а воевать — пока на других реках, где надо помочь армейцам остановить врага.
В Одессе находился также заместитель Наркома ВМФ вице-адмирал Гордей Иванович Левченко. Вернувшись откуда-то ночью (шла подготовка к обороне города и военно-морской базы), он вызвал контр-адмирала Абрамова, бригадного комиссара Беленкова и меня. На ночном совещании у Левченко определились наши ближайшие задачи. Определился и новый, сокращенный, состав флотилии.
Одесской базе мы передавали береговые батареи и 38 сторожевых катеров, бывших пограничных (но командовавшего ими капитан-лейтенанта И. К. Кубышкина оставляли на флотилии командиром дивизиона бронекатеров), а два монитора — в Днепровский отряд Пинской флотилии, действовавший под Киевом. Остальные корабли было приказано вести в Николаев, на Южный Буг. Туда же отправлялись по суше наш зенитный артдивизион, рота морпехоты и подразделения, сформированные в Измаиле, а по воздуху — эскадрилья истребителей.
Нас предупредили: в Днепровско-Бугском лимане много сброшенных фашистской авиацией мин. Но малая осадка кораблей позволила пройти по кромке прибрежных отмелей. [92]
В лимане, когда миновали Очаков, старшие лейтенанты П. Д. Визельмирский и В. М. Орлов вывели из общего строя свои мониторы «Жемчужин» и «Ростовцев». Подняв традиционный прощальный сигнал «Счастливого плавания», они отвернули вправо, к устью Днепра. А Дунайская флотилия вошла в Южный Буг, в низовьях необъятно широкий, поднялась до Николаева.
Надолго ли мы здесь, никто не знал. Штаб разместился в опустевшем училище морских летчиков имени Леваневского. Пока враг не подступил к Бугу, провели рекогносцировку незнакомой реки: на нескольких катерах командиры кораблей и оперативный состав штаба обошли за сутки возможный район боевых действий — до Вознесенска, что в 150 километрах от устья. Корабли же встали на срочный заводской ремонт.
Николаев — город корабелов, исстари оснащавший судами всех классов Черноморский флот. Трудно передать, с какой заботливостью отнеслись эти искуснейшие мастера к скромным речным кораблям, с каким усердием, работая день и ночь, залечивали их боевые раны, повреждения, нанесенные стихией. А какой был восторг, когда зенитчики монитора «Ударный» на виду у всего завода сбили фашистский самолет-разведчик!
Город жил тревожно. Буксиры уводили вниз по Бугу недостроенные корабли. С запада стекались искавшие спасения от врага люди. Никогда не забуду колонну подростков, которую я нагнал, возвращаясь из Одессы (вызывал за боевыми распоряжениями командарм Приморской генерал-лейтенант Н. Е. Чибисов, в оперативном подчинении которого находилась флотилия). Тысяча или больше ребят из ремесленных училищ шли через знойную степь — усталые, пропыленные, с запекшимися губами... Посадил, сколько вместилось, в машину — чем еще мог им помочь?..
К началу августа корабли были отремонтированы. Ядро флотилии составляли теперь три монитора, 17 бронекатеров, отряд катерных тральщиков. К ним прибавились две канонерские лодки с морскими орудиями — стотридцатками, переоборудованные из самоходных барж. В Николаев прибыл штаб Южного фронта — его войска в сложившейся тяжелой обстановке отводились на рубеж Буга, и командующий фронтом генерал армии И. В. Тюленев подчинил Дунайскую флотилию непосредственно себе.
Передовой отряд флотилии (мониторы «Ударный», «Железняков» и четыре бронекатера), возглавить который выпало мне, был развернут под селом Новая Одесса. Глубины позволяли [93] подводить корабли к берегу, маскируя их в камышах. А первый огневой налет был предпринят по скоплению танков в занятом врагом Вознесенске.
Он производился по приказу командующего фронтом в ночь на 9 августа. Командир флагманского монитора капитан-лейтенант И. А. Прохоров (стрелять предстояло его кораблю, артиллерийскую боевую часть которого возглавлял старший лейтенант П. В. Кручин) послал в разведку двух краснофлотцев, уроженцев этих мест, и они точно выяснили, где сосредоточились танки и самоходные орудия к исходу дня. «Ударный» дал пятнадцать залпов главным калибром. Обстреливалась также станция, над которой мы увидели с корабельного мостика взметнувшийся огненный купол — это взорвался эшелон с боеприпасами. Разведчики установили, что уничтожено около десяти танков, что огневой налет застал фашистов врасплох, вызвал) панику. А потом, у одной из переправ, на корабль пришел командир кавалерийской части — поблагодарить за разбитую тогда же самоходную батарею, очень досаждавшую перед тем конникам.
Гитлеровцы поняли, что артиллерийский удар нанесен с реки. Когда мы возвращались с огневой позиции, над Бугом, несмотря на темень, начал шнырять воздушный разведчик. Не давая ему засечь корабль на зеркале воды, Прохоров трижды с полного хода загонял монитор в камыши, и «Ударный» остался необнаруженным.
Корабли, рассредоточенные по Бугу, поддерживали огнем войска, остававшиеся на правом берегу, и прикрывали их переправы. Основных переправ было три, и у каждой корабли находились до конца. Тут, между прочим, выяснилось, что башенные орудия таких мониторов, как «Железняков», имевшие угол возвышения до 60 градусов, весьма пригодны для отражения атак пикировщиков, а они-то больше всего и угрожали переправам. Главный калибр мониторов использовался так впервые.
Нарастала угроза Николаеву. Гитлеровцы прорвались к морю между ним и Одессой, защитники которой теперь держали оборону на изолированном плацдарме. Начался артобстрел Николаева с правого берега Буга, а затем враг появился и на левом берегу, подступал к городу с севера. Вместе со сводным полком Николаевской военно-морской базы и батальонами ополчения город обороняли все сухопутные формирования флотилии.
13 августа и корабли вели бой в черте города, фактически уже окруженного. С трудом прорвались с Ингула — притока Буга — действовавшие там бронекатера старшего [94] лейтенанта Шуляка. Наличными силами Николаев было не удержать. А штаб фронта находился уже где-то восточнее, связь с ним прервалась.
Принимать на свою ответственность трудное решение командующему флотилией все же не пришлось. Из Одессы прибыл вице-адмирал Г. И. Левченко, облеченный правами старшего на Юге морского начальника. Придя к выводу, что флотилия больше ничего сделать тут не сможет, он приказал прорываться в ночь на 14-е в устье Днепра, в Херсон, и сам пошел с нами на «Ударном». Наши береговые части прорывались к Херсону по суше.
Моряки уходили из Николаева последними. Через два с половиной года в этот город корабелов первым пришел поднявшийся по Бугу морской десантный отряд старшего лейтенанта Константина Ольшанского — легендарный «отряд 67 героев».
Вице-адмирал Левченко возложил на командующего флотилией ответственность за оборону низовий Днепра — от устья до Казачьих Лагерей. Херсон, входивший в этот участок, но стоящий на правом, западном берегу Днепра, было приказано удерживать, насколько хватит сил и средств. Один монитор — «Железняков» — выделялся для поддержки флотских частей, оборонявших Очаков.
По приказанию Левченко контр-адмирал Абрамов принял на себя обязанности начальника Херсонского гарнизона. Капитан 3 ранга Балакирев был назначен комендантом города и командиром его сухопутной обороны. Гарнизон составили стрелковые формирования флотилии (620 штыков), остатки сводного полка Николаевской базы, пулеметная рота лейтенанта Матвейчука, сохранившая все 22 «максима», с которыми она вступила в войну на Дунае, и зенитный дивизион капитана Шило, практически ставший противотанковым (и также сберегший все свои 12 орудий). Перелетела сюда и эскадрилья Коробицына. Корабли заняли позиции под городом, в протоке Конка, развернув корпосты на колокольнях. НП Балакирева был на башне портового элеватора.
Обстановка была неясной. Связаться по радио с армейскими штабами не удавалось. Не мог ничего сообщить о наших сухопутных соседях и Севастополь. Горячий характером, Левченко решил лично отправиться на рекогносцировку на глиссере (от бронекатера отказался — у глиссера вдвое быстрее ход). [95]
— Абрамов пойдет со мной, — объявил Гордей Иванович мне и бригадному комиссару Беленкову. — Здесь, в Херсоне, пока не вернемся, командовать Григорьеву.
На другом этапе войны это, пожалуй, трудно было бы и представить: два адмирала с двумя краснофлотцами — мотористом и пулеметчиком — обследуют район, где, в сущности, одинакова вероятность встретить своих и противника. Адмиралы — может быть, на свое счастье — прошли всего километров сто, никого не встретив. На глиссере перегрелся мотор, пришлось приткнуть его к берегу. Но пока глиссер обнаружили посланные на поиски бронекатера, прошло немало времени.
События под Херсоном после двух дней неясности и тревожного затишья (за это время мы подготовились встретить врага) развивались быстро и драматически.
Фашистские войска — танки и пехота на машинах — показались в степи утром 16 августа. Вероятно, они надеялись ворваться в город с ходу, однако проверяли, возможно ли это. Появляясь не раз в течение дня на степных дорогах, гитлеровцы откатывались назад, попадая под огонь корабельной артиллерии. Видимо, сил у врага было пока немного. Чтобы не подпустить его к городу, хватило орудий «Ударного», самых дальнобойных.
Но противник получил подкрепления. На следующий день его атаки удалось отбить уже с большим трудом, хотя стреляли и обе канлодки (управление их огнем взял на себя флагарт флотилии старший лейтенант Н. К. Подколзин). Редели наши стрелковые подразделения... А 18 августа стало последним днем недолгой — и все же упорной! — херсонской обороны. Враг потерял до двадцати танков и немало живой силы, но, имея многократный численный перевес, ворвался в город.
Еще несколько часов шли уличные бои, в которых уже почти исключалась возможность использовать корабельную артиллерию, нашу главную огневую силу. Капитану 3 ранга Балакиреву, управлявшему всеми сухопутными подразделениями, был дан сигнал отводить их к причалам порта, где бойцов принимали на борт бронекатера. В порт уже прорывались фашистские танки и самоходки, и бронекатера вели с ними огневой бой. Прямой наводкой бил по танкам «Ударный» со своей стоянки в Конке.
Бронекатерники сняли всех отходивших бойцов. Каждый катер имел повреждения, пробоины, а один погиб со всем экипажем. Это был «двести первый» — тот, с которого управлял остальными командир дивизиона капитан-лейтенант [96] Иван Константинович Кубышкин, бывший черноморский пограничник. Погиб и он.
К тому времени был восстановлен контакт с 18-й армией генерал-лейтенанта А. К. Смирнова, которую мы поддерживали на Буге. Теперь она заняла оборону в районе Каховка, Никополь. Для содействия ей Г. И. Левченко приказал выделить монитор «Мартынов» и пять бронекатеров. Группу кораблей возглавил капитан-лейтенант Л. С. Шик. Оперативно подчиненная командарму-18, она в течение месяца успешно взаимодействовала с сухопутными частями. В середине сентября, когда наши войска были оттеснены от Днепра, а обратный путь для кораблей отрезан, моряки по приказу взорвали их в устье речки Конной. Леонид Самойлович Шик командовал потом канлодкой на Черном море и геройски погиб, высаживая подкрепление на Малую землю.
Оставление Херсона не означало ухода дунайцев с Нижнего Днепра. По левому берегу заняли оборону части 9-й армии, флотилия вступила в боевое взаимодействие с 51-й Перекопской дивизией — соседом еще по Дунаю. Полковник Рыбальченко, недавний начштаба 14-го корпуса, возглавлял теперь оперативный отдел штаба армии, и мы снова, как в Болграде, вместе планировали боевые действия. Помышляли и о контрударах, но для этого все-таки не хватало сил.
Активно использовались оба оставшихся у нас монитора («Железняков» после падения Очакова вернулся на Днепр). Капитан-лейтенант Прохоров, командир «Ударного», подыскал в одной из проток близ Голой пристани не просматриваемую с воздуха стоянку, откуда корабли выходили ночью на просторы Днепра и вели огонь по указанным армейским командованием целям.
На некоторое время оборона приобрела на этом участке стабильность, форсировать Днепр противник тут не пытался. Но выше, у Каховки, он захватил крупный плацдарм на левом берегу, с которого и прорвался к Перекопу.
В дальнейшем дунайцы действовали совместно с ТБУ — Тендровским боевым участком. Это разнородное флотское соединение, возглавляемое генерал-майором береговой службы И. Н. Кузьмичевым, обороняло отрезанный от Крыма и постепенно сокращавшийся участок побережья с Тендровской (а сперва также и с Кинбурнской) косой и прилегающими островами. ТБУ играл важную роль в обеспечении коммуникаций между Севастополем и Одессой, запирал для врага выход из Днепровско-Бугского лимана.
В первой половине сентября штаб флотилии разместился [97] в трех хатках села Покровка на берегу Ягорлыцкого залива. Место было открытое. А как раз в это время на северо-западе Черноморья появились в большом количестве пикирующие бомбардировщики Ю-87. Ими противник пытался пресечь сообщение с Одессой. Доставалось от них и нам.
19 сентября, между двумя воздушными налетами, произошла смена командования флотилии. Я и другие командиры штаба только что вылезли, отряхиваясь, из щели, отрытой за хатой. И вдруг откуда-то появился капитан 1 ранга в черном реглане с удивительно знакомым лицом. Не сразу, но узнал: Александр Сергеевич Фролов из штаба флота. А для меня еще и старшина нашей курсантской роты в военно-морском училище.
— Алька! Откуда ты взялся? — вырвалось у меня.
— Теперь я тебе не Алька, а твой командующий, — ответил, пряча улыбку, Фролов. — И раз ты тут начальник штаба, доложи-ка обстановку!
На торпедном катере, доставившем Фролова из Севастополя, отбыли к новому месту службы контр-адмирал Абрамов и бригадный комиссар Беленков. Военкомом флотилии стал полковой комиссар С. И. Дворяненко, до этого — начальник политотдела.
А. С. Фролов, вскоре ставший контр-адмиралом, а потом возглавлявший штабы флотов и командовавший флотом, был человеком волевым, смелым до дерзости, горячим. Флотилия же, вверенная ему тогда, состояла из двух мониторов, шести бронекатеров, нескольких тральщиков, эскадрильи «ястребков». Сводный полк наших береговых подразделений под командованием полковника В. А. Матвеева был передан Тендровскому боевому участку, канонерские лодки — Одесской военно-морской базе.
Дунайские корабли, оставшиеся в строю, впервые сражались не на реке, а в мелководном морском заливе. Трудно было им прорваться сюда из лимана, мимо Очакова, где фарватер простреливался теперь немецкими батареями. Но еще труднее — отбиваться здесь от фашистских пикировщиков. И на Буге, и на Днепре корабли укрывались в окруженных густыми зарослями протоках. А тут — голый берег с широкими песчаными отмелями. На рейде вблизи штаба мониторы защищались батареями дивизиона ПВО. Выходя на боевое задание, они могли рассчитывать лишь на собственные зенитные средства и на уклонение от бомб маневром.
Вскоре мы потеряли наш флагманский корабль. «Ударный», прикрывая переброску частей на Тендру, погиб на [98] огневой позиции, исчерпав свои боевые ресурсы: стволы главного калибра были расстреляны, кончался и боезапас. Монитор атаковала большая группа «юнкерсов», один из них корабельные зенитчики сбили. Искусным маневрированием Прохоров уклонился по меньшей мере от трех десятков крупных бомб, экипаж героически боролся за свой корабль даже и после прямых попаданий, разворотивших рубку и корпус. Погибло 55 членов экипажа. В рубке, где погиб командный состав корабля, чудом остался в живых лишь тяжело раненный командир дивизиона Всеволод Александрович Кринов. Борт монитора он покинул последним, перейдя на катер.
В Покровке, на берегу Ягорлыцкого залива, стоит теперь памятник героям «Ударного», он воздвигнут в 1971 году силами местных жителей и комсомольцев Одесского медицинского института имени Пирогова. Студенты подняли о борта затонувшего корабля много боевых реликвий, сумели разыскать в разных концах страны бывших членов экипажа, выступили инициаторами их встречи у места последнего боя корабля. Вдохновителем этой благородной работы был многолетний руководитель студенческих экспедиций по местам боевой славы доцент Вадим Викторович Ларин.
Он и студент В. Кленин написали «Балладу о дунайском «Варяге», песню, которая заканчивается так:
В великой победе горит, как звезда,В последних числах сентября остатки Дунайской флотилии были отозваны Военным советом флота в Крым. Мы шли на головном бронекатере вместе с Сергеем Павловичем Шуликом. Шли, конечно, ночью. Курс на Ак-Мечеть или Евпаторию держали, ориентируясь по Полярной звезде — после бесчисленных бомбежек отказали все навигационные приборы.
Корабли приводились в порядок в Стрелецкой бухте под Севастополем. Флотилию пополнили плавбатареей и морским буксиром, который вооружили почти как эсминец (шесть пушек, в том числе три 100-миллиметровых). Нашу роту морпехоты развернули в батальон. А вот бронекатера старшего лейтенанта Шулика ушли воевать на Дон. Действовавший там отряд кораблей возглавлял тоже бывший дунаец — знакомый читателю капитан 2 ранга И. В. Фроликов. Подвижные батареи Дунайского сектора береговой [99] обороны, побывав под Одессой, действовали теперь у Перекопа, и командовал ими по-прежнему полковник Е. Т. Просянов. Там и сложил голову, защищая ворота Крыма, наш Ефим Тимофеевич — скромнейший человек и замечательный командир, прирожденный артиллерист.
Разгоравшаяся борьба за Крым привела дунайцев на Азовское море. Здесь, уже после эвакуации войск с Керченского полуострова, нас застал приказ о расформировании флотилии, датированный 20 ноября. Не выходя из боя, ее немногочисленные корабли были зачислены в Азовскую военную флотилию.
Самым счастливым из кораблей, встретивших войну на дунайской границе, был, конечно, монитор «Железняков», которым командовал старший лейтенант А. С. Маринушкин. Он оставался в строю всю войну, вновь вошел в состав Дунайской флотилии, возрожденной в 1944 году, и дошел с боями до Белграда, Будапешта, Вены. Ныне монитор стоит на вечной стоянке — на постаменте перед киевским заводом «Пролетарская кузница», от причала которого начал свой славный путь.
Для меня служба на Дунайской флотилии закончилась исполнением обязанностей коменданта переправы Еникале — коса Чушка — Тамань в Керченском проливе. Доложив на таманском берегу вице-адмиралу Левченко, что на вверенном мне участке переправа частей 51-й армии закончена, я получил приказание ждать дальнейших распоряжений. И через два дня был назначен начальником штаба Новороссийской военно-морской базы (о ней есть что рассказать, но эта книга посвящена речным флотилиям).
В сентябре 1942 года меня перевели в Наркомат ВМФ — начальником отдела речных и озерных флотилий Управления боевой подготовки, которое возглавлял вице-адмирал С. П. Ставицкий. Сбылись-таки его слова о том, что служба еще сведет нас вместе. Однако — ненадолго. Сознавая, сколь важно все то, чем стал заниматься в наркомате, я чувствовал, что такая работа не по мне, и начал проситься обратно на действующий флот. В мае 1943 года сменялось командование Волжской военной флотилии, туда потребовался также новый начальник штаба, и обо мне вспомнили.
Грозовая весна на Волге
Волжская флотилия под командованием уже известного читателю контр-адмирала Д. Д. Рогачева (он возглавил ее, вернувшись в строй после ранения, полученного [100] на Днепре, в боях за Киев) доблестно сражалась, содействуя сухопутным войскам, оборонявшим Сталинград. Но и после сталинградской эпопеи для моряков война на Волге не закончилась — предстояло еще очистить великую русскую реку от таившихся под водою вражеских мин.
Что боевое траление станет с весны основной задачей Волжской флотилии, было ясно заранее. Однако в сложившиеся представления о масштабах этой работы, о необходимых для нее силах и средствах жизнь внесла существенные коррективы.
Гитлеровцы, отброшенные от Волги далеко на запад, не отказались от борьбы за нее. Они задались целью закупорить, вывести из строя Волгу как транспортную артерию — жизненно важную для нашего фронта. Как стало потом известно, для минирования Волги противником была сформирована специальная авиагруппа, насчитывавшая 100 самолетов и базировавшаяся на востоке Украины. Едва на Волге сошел лед, самолеты-миноносцы вступили в действие. Свой груз они сбрасывали главным образом по ночам и преимущественно над такими участками реки, где не было обходных фарватеров.
Несмотря на производившееся траление, опасность для судов все возрастала. Речные караваны подвергались также налетам вражеских бомбардировщиков. А перевозились по Волге прежде всего нефтепродукты, шедшие с Каспия, — горючее для танков, авиации, машин.
В конце апреля — первых числах мая в районе Каменного Яра, что ниже Сталинграда, подорвались на минах одна за другой несколько наливных барж с авиационным бензином. Пламя охватило реку на десятки километров, движение судов приостановилось. Положение, создавшееся на Волге, обсуждалось в Государственном Комитете Обороны. Вот тогда, наряду с принятием других мер, и было решено укрепить руководство Волжской военной флотилии, на которую возлагалась вся ответственность за безопасность судоходства и перевозки нефтепродуктов с подчинением ей пароходства «Волготанкер» и службы пути Волжского бассейна от Астрахани до Батраков.
Командующим флотилией стал контр-адмирал Ю. А. Пантелеев, до этого — помощник начальника Главного морского штаба, членом Военного совета — дальневосточник капитан 1 ранга Н. П. Зарембо (с ним мы были знакомы еще курсантами). Вместе с Пантелеевым вылетел на Волгу по указанию Верховного Главнокомандования Нарком ВМФ [101] адмирал Н. Г. Кузнецов, а также Нарком речного флота З. А. Шашков.
Меня назначили начальником штаба флотилии несколькими днями позже. Когда, прилетев в Сталинград, представился наркому, Николай Герасимович Кузнецов объявил, что на вступление в должность дает мне 30 минут.
Всякая заминка в перевозках по гигантской водной магистрали была чревата тяжелыми последствиями. Груз каждого нефтеналивного судна, вошедшего в пределы Волги, уже числился за тем или иным фронтом, где его ждали к определенному сроку. Первое время приходилось работать почти круглые сутки, и пример неутомимости подавал всем наш командующий Юрий Александрович Пантелеев. Быстрее решать возникавшие проблемы помогало присутствие наркома Н. Г. Кузнецова: он оставался на флотилии, пока не убедился, что мы поняли свои задачи.
В дополнение к действовавшим на Волге примерно ста тральщикам нужно было ввести в строй еще двести — за счет переоборудования судов, поступавших от речников и Каспийского пароходства. Требовалось по меньшей мере удвоить число береговых наблюдательных постов.
Обстановка подсказала, что операционную зону флотилии целесообразно разделить на боевые районы, а их, в свою очередь, — на боевые участки. За район стал отвечать командир бригады, а за участок — командир дивизиона тральщиков. Соответственно рассредоточивались подразделения тыловых служб. Все это пошло на пользу делу.
Среди командиров соединений были мои сослуживцы по Амуру и Дунаю. 2-ю бригаду траления возглавлял бывший комдив мониторов Дунайской флотилии Всеволод Александрович Кринов, теперь капитан 2 ранга. А 3-й бригадой речных кораблей (она состояла из канонерских лодок, используемых для конвоирования наиболее важных караванов, а иногда и в качестве мощных буксиров) командовал капитан 2 ранга Николай Дмитриевич Сергеев, с которым мы провели столько тревожных дней на брандвахте под Хабаровском.
В штабе флотилии старых знакомых не нашлось. Но в горячей работе люди узнавались быстро. Нельзя было не оценить опыт и организаторские способности начальника оперативного отдела (теперь в штабе флотилии были отделы) капитана 2 ранга Е. С. Колчина, начальника оргмоботдела капитана 2 ранга И. Г. Блинкова, начальника ВОСО — службы военных сообщений — инженер-майора В. И. Кобылинского. Начальник связи капитан 3 ранга [102] В. А. Баранов отлично зарекомендовал себя при развертывании новых береговых постов. Флагманский механик инженер-капитан 2 ранга С. Г. Ионов проявлял неистощимую изобретательность, обеспечивая использование в качестве тральщиков и тралбарж даже очень старых речных судов, которым было по 50–60, а некоторым — чуть не по 100 лет.
Конечно, не все на Волге шло у нас гладко, особенно на первых порах. В борьбе с минами флотилия теряла и людей и корабли — случалось, подрывались тральщики, а иногда и канлодки. Плесы, уже очищенные, проверенные контрольным тралением, вновь оказывались опасными для плавания — враг продолжал минные постановки, все еще надеясь вывести из строя волжскую магистраль, заменить которую не могли никакие другие пути.
Многое решалось на Волге той весной. Потом Н. Г. Кузнецов напишет в своих мемуарах: «Немцы не выдержали напряжения борьбы за Волжский путь и прекратили ее. По правде сказать, и у нас был момент, когда, казалось, поставь враг еще сотню-две мин, и движение будет прервано. Но об этом знали только мы»{4}.
Да, противник не представлял в то время, какого крайнего напряжения стоило нам обеспечивать проходимость Волги. Но со второй половины мая 1943 года на ней не погибло ни одно нефтеналивное судно. Движение речных караванов все ускорялось. К июлю объем перевозок горючего стал соответствовать правительственным заданиям, а затем план начал перевыполняться.
То, чего удалось достигнуть в расчистке волжских фарватеров, явилось результатом усилий всего многотысячного личного состава флотилии (масштабы боевого траления потребовали увеличить общую его численность в полтора раза по сравнению с периодом Сталинградской битвы).
Много значило и то, что плечом к плечу с военными моряками самоотверженно действовали все водники. Неоценимую помощь в мобилизации местных ресурсов оказывали партийные и советские органы ряда областей, и прежде всего Сталинградской. Немало помощников нашлось у нас среди жителей приволжских селений — от них поступали сведения о том, где погрузились в воду новые мины. И Военный совет флотилии не раз пользовался предоставленным ему правом — награждать от имени Президиума Верховного Совета СССР орденами и медалями не только отличившихся [103] матросов и офицеров, но и гражданских лиц, способствовавших успеху боевого траления.
В июле, в дни Курской битвы, почувствовалось, что врагу стало наконец не до Волги. Активность фашистской авиации над нею резко пошла на спад, а некоторое время спустя самолеты-миноносцы, как и бомбардировщики, перестали появляться тут вообще.
Позволю себе привести еще несколько строк из книги Н. Г. Кузнецова «Курсом к победе». Вспоминая об одном из своих разговоров с Верховным Главнокомандующим летом того года, автор свидетельствует:
«Верховный похвалил моряков.
— В победе под Курском есть и их вклад, — сказал он. — Передайте это вашим товарищам»{5}.
Невытраленных мин на Волге оставалось еще немало, но большим облегчением было уже то, что не прибавлялось новых.
Волжская флотилия существовала до середины лета 1944 года. Однако задолго до этого корабли, не занятые на тралении, понадобились на других реках. И прежде всего на Днепре, к которому фронт стал приближаться осенью сорок третьего.
В начале сентября мы получили приказание готовить к переброске на запад — пока без указания пункта назначения — часть бронекатеров и некоторые другие малые корабли. А через несколько дней стало известно: хотя советские войска еще не вышли к Днепру, Наркомом ВМФ подписан приказ о воссоздании Днепровской флотилии, и ее передовой отряд надлежало сформировать из кораблей, находившихся на Волге.
24 сентября, в обычный час, я направился к командующему с вечерней оперсводкой и отчетной картой. В каюте контр-адмирала Ю. А. Пантелеева на штабном корабле «Волга» застал кроме него члена Военного совета Н. П. Зарембо. Оба как-то загадочно улыбались. Командующий молча протянул мне бланк с телеграммой. Она была подписана наркомом, а в адресе стояла моя фамилия, но до сознания не сразу дошло, что это ко мне относился краткий текст: «Вы назначены командующим Днепровской военной флотилией. В должность вступить немедленно».
За два месяца до этого мне было присвоено во внеочередном порядке звание капитана 1 ранга. Затем последовало награждение орденом Красного Знамени. Однако назначения [104] на командную должность, связанную с особой ответственностью, я никак не ожидал. И когда выслушивал поздравления Пантелеева и Зарембо, вероятно, выглядел довольно растерянно.
Направление — Днепр, остальное уточнится
Немедленно — значит немедленно. На следующий день я передал штаб Волжской флотилии назначенному вместо меня капитану 2 ранга Н. Д. Сергееву. И вступил в командование корабельными подразделениями, которые должны были стать на первых порах ядром возрождаемой флотилии на Днепре.
Туда предназначались 2-й гвардейский дивизион бронекатеров капитана 3 ранга А. И. Пескова (однобашенные бронекатера такого же типа, как действовавшие в начале войны на Дунае), отряды катеров-тральщиков, минных катеров и катеров ПВО, а также самоходная плавбатарея — всего около 40 боевых единиц.
Корабли имели опытные, обстрелянные экипажи. В огне Сталинградской битвы бронекатера заслужили почетное право поднять гвардейские флаги. А плавбатарея, включенная в передовой отряд Днепровской флотилии, можно сказать, родилась в боях на Волге. Кому-то пришла хорошая мысль — соединить два десантных мотобота поперечной площадкой и поставить на нее 100-миллиметровое морское орудие с броневым щитом. Получилась дальнобойная артиллерийская установка с четырьмя гребными винтами и очень малой осадкой, легко выдвигаемая на нужную огневую позицию.
Пока передовой отряд днепровцев находился на Волге, нам выделили сетевой заградитель «Тура», на котором разместился штаб. «Тура» стояла вблизи Сталинграда, и казалось символичным, что именно тут формировалась флотилия, которой предстояло идти на запад, наступать.
К большой моей радости, контр-адмирал Пантелеев согласился отпустить на Днепр превосходного флагмеха инженер-капитана 2 ранга С. Г. Ионова, а на должность начальника отдела боевой подготовки — капитана 3 ранга И. А. Кузнецова, недавнего командира отличившейся под Сталинградом Краснознаменной канлодки «Усыскин». Этим комплектование штаба на первых порах и ограничились. А политотдел флотилии представлял пока один инструктор — капитан 3 ранга И. Н. Заверпин. [105]
Предстоявшая перевозка судов по железной дороге, спуск их на воду в неизвестных еще условиях ставили перед нами немало сложных вопросов. Ряд кораблей нуждался в срочном ремонте, в довооружении. Важно было также сплотить людей, дать экипажам кораблей, входивших до того в разные соединения Волжской флотилии, почувствовать себя единым боевым коллективом возрождавшейся Днепровской.
С этой целью было решено провести смотр передового отряда флотилии. Вблизи Сарептского затона, где стояли корабли, нашлась ровная, окруженная деревьями поляна. Под осенним солнцем запестрели протянутые между ними гирлянды флагов расцвечивания. Поздравив личный состав с воссозданием флотилии, я рассказал о ее традициях, о том, как сражались днепровцы в гражданскую войну и в первое лето Великой Отечественной. Затем экипажи кораблей прошли торжественным маршем. Воодушевленные лица моряков, приподнятое их настроение говорили о том, что смотр свою службу сослужил.
Немного позже был проведен и смотр кораблей. И наверное, все, кто стоял в тот день на их палубах в тихом Сарептском затоне, переносились мыслями к ждавшему нас, охваченному огнем боев Днепру.
Советские войска выходили или приближались к нему на широчайшем фронте — от Запорожья до Смоленска. Мы старались представить, где скорее всего может понадобиться сухопутным частям боевое содействие небольшого отряда легких кораблей, каким пока являлась наша флотилия. Следовало полагать — там, где на пути наступления окажется особенно много водных преград. Раздумья над картой приводили к выводу, что наиболее вероятный район наших боевых действий в ближайшей перспективе — среднее течение и верховья Днепра, Березина и Припять, белорусское Полесье.
По тут же возникали новые вопросы. В каком состоянии теперь Днепр и его притоки? Есть ли там мины? Для борьбы с ними на Волге потребовалось ввести в действие до трехсот тральщиков, а в передовом отряде Днепровской флотилии было пока всего десять. Сколько их понадобится, если и на Днепре гитлеровцы применят мины в широких масштабах?
Получалось, что необходимо еще до отправки кораблей на другие реки иметь на них, так сказать, свой глаз, чтобы из первых рук и без промедления получать оперативную [106] информацию об обстановке. Так возникла идея послать к Днепру мобильную разведгруппу.
Возглавил ее капитан-лейтенант С. Т. Семенов, политработник гвардейского дивизиона бронекатеров, который сам попросил доверить ему это дело. В группу включили гидрографов, инженеров, связистов — всего 14 человек. Посаженные на машину-вездеход с рацией, они через трое суток были уже на берегу Днепра напротив Киева, еще находившегося в руках врага, и, установив контакт с армейцами, начали передавать немаловажные для командования флотилии сведения.
Представления о том, где начнут днепровцы боевые действия, изменялись по мере развития событий на фронте, В разное время нам предположительно называли районы Запорожья, Кременчуга, Киева. Не исключалось и использование передового отряда флотилии под Гомелем, на реке Сож.
Первый эшелон с кораблями (их экипажи следовали в прицепленных к тому же составу вагонах) отбыл из Сталинграда еще без конечного пункта назначения. Он был направлен пока в Курск, через который шли пути ко всем возможным районам будущих боевых действий. Уже потом определилось место спуска кораблей на воду: на Десне, близ селения Пироговка, в 125 километрах выше недавно освобожденного Чернигова. А Десна, как известно, впадает в Днепр недалеко от Киева.
Погрузка кораблей на железнодорожные платформы не обошлась, как и всякое необычное дело, без тревог. Но я еще раз увидел, на что способны такие люди, как флагмех С. Г. Ионов и не менее предприимчивый и изобретательный инженер-майор В. И. Кобылинский — недавний начальник ВОСО Волжской флотилии, теперь также назначенный к нам. Выверив продуманный до мелочей процесс погрузки на первом бронекатере (с ним пришлось провозиться полдня), они управлялись с подъемом и закреплением на платформе каждого последующего за два-три часа.
Последний корабельный эшелон уходил с Волги к Днепру 7 ноября. Накануне советские войска освободили Киев. Тем сильнее ощущалось теперь общее нетерпение.
Из Сталинграда отправлялись также составы со всякого рода грузами для флотильских тыловых служб. А из Москвы, как нам сообщили, проследовал в Пироговку отряд полуглиссеров — новеньких, прямо с завода, но уже с обученными экипажами.
С последними кораблями отбыл с Волги в качестве командира [107] эшелона капитан 2 ранга Е. С. Колчин, вступивший в должность начальника оперативного отдела штаба Днепровской флотилии. Узнав Евгения Семеновича за полгода совместной работы, я не мог желать лучшего начопера.
Еще раньше стало известно, что подписан приказ о назначении начальником штаба нашей флотилии капитана 2 ранга Константина Михайловича Балакирева, который после Дуная, Буга и Днепра воевал на Ладоге.
Являться в Сталинград Балакиреву было уже незачем, и я телеграфировал, чтобы он направлялся прямо на Днепр и Десну и присмотрел подходящее место для спуска кораблей на воду. Он и предложил Пироговку, а когда окончательно на ней остановились, организовал там подготовку к приему кораблей.
Днепровская флотилия, как и Волжская, находилась в ведении непосредственно Наркомата ВМФ. Она должна была вступить в оперативное подчинение тому или иному общевойсковому начальнику. Какому именно — решилось в конце октября. Генеральный штаб подчинил флотилию в оперативном отношении командующему 1-м Украинским фронтом.
Неизвестными пока оставались перспективы дальнейшего развертывания флотилии. Что должна она представлять собою, скажем, к весне? Что и когда прибавится к передовому отряду кроме уже отправленных нам полуглиссеров? Хотелось также получить ориентировку относительно характера боевых задач, которые могут ставиться флотилии в ходе наступления войск, посоветоваться с авторитетными командирами о возможной тактике, формах взаимодействия с сухопутными частями. Ведь до тех пор речные флотилии поддерживали только оборонявшиеся войска.
Короче говоря, назревала необходимость побывать в наркомате, управлениях Главного морского штаба, и я испросил разрешения прибыть с докладом по пути с Волги на Днепр.
В день приезда в Москву, 9 ноября, меня принял Нарком Военно-Морского Флота адмирал Н. Г. Кузнецов. Он прямо сказал, что назначение меня командующим новой флотилией было смелым решением (имелись и другие достойные кандидаты) и мне оказана большая честь, которую надо оправдать.
— Театр у вас сложный, боевые перспективы богатые, — говорил Николай Герасимович. — С Днепровского бассейна, очевидно, перейдете в свое время на Висленский. А дальше есть водные пути, которые, может быть, приведут вас и к [108] Берлину... Очень много будет зависеть от умения найти с армейцами общий язык, на деле показать, чем флотилия может им помочь.
Я внимательно слушал наркома, а у самого дух захватывало. Западный Буг, Нарев, Висла, каналы, соединяющиеся с реками Германии... Размышляя в последнее время над картами, я и сам прикидывал, докуда может в принципе дойти наша флотилия. Но теперь самые дерзкие мои мысли получали подтверждение в кабинете наркома.
Доложив об отправленных с Волги кораблях, я не мог не сказать, что флотилия пока чрезвычайно малочисленна.
— По мере возможности будем усиливать, — ответил Н. Г. Кузнецов. — О видах на это информирует вас подробнее вице-адмирал Степанов. Зайдите также к кадровикам, они подбирают для вас людей. Побывайте в Главном политуправлении и в Управлении боевой подготовки.
Мне сообщили, что намечается довести боевой состав флотилии до трех бригад. Усиливать ее предполагалось прежде всего бронекатерами. Вообще ориентация была на легкие, небольшие корабли. О мониторах не заходило и речи: с ними и в верховьях Днепровского бассейна не очень-то развернешься, а как продвинуть их дальше, хотя бы на Западный Буг? Поскольку флотилии предназначалось идти вперед и вперед вместе с наступающими сухопутными войсками, это и определило, какие ей нужны корабли.
Флотская служба ВОСО делала все возможное, чтобы ускорить движение эшелонов, которые шли отнюдь не по «зеленой улице» — дороги едва справлялись с более срочными и важными перевозками. Инженерное управление ВМФ откомандировало к нам прекрасного специалиста но оборудованию баз инженер-полковника Н. Л. Белявского, который стал начальником инженерного отдела флотилии.
В ближайшие дни я должен был представиться командующему фронтом. Но примет ли он всерьез новорожденную флотилию, узнав, что у нас пока всего около двадцати пяти пушек — меньше, чем в одном артиллерийском полку?..
И все же я ехал из Москвы на Днепр в приподнятом настроении. И даже еще надеялся, что днепровцы, быть может, успеют начать боевые действия до ледостава.
Пироговка на Десне
Сойдя с поезда в Курске, еще издали заметил своего начальника штаба. Предупрежденный телеграммой, К. М. Балакирев ждал меня здесь с машиной. Мы не виделись два [109] года, с тех дней, когда дунайцы обороняли Херсон. Как я знал, Константин Михайлович перенес тяжелое ранение. Но выглядел он по-прежнему — загорелое, обветренное лицо, грудь колесом, мощная, почти квадратная фигура здоровяка-крепыша, которому все нипочем.
Пока ехали на газике к Десне по раскисшим осенним дорогам, начальник штаба вводил меня в курс дел в Пироговке. Там блестяще развернулся начальник ВОСО Кобылинский: до прибытия первого эшелона успели проложить к реке от основного пути 800-метровую железнодорожную ветку. Вовремя был готов и склиз, на который катера ставились железнодорожными кранами. Дивизион бронекатеров находился уже на плаву. Прибывали составы с флотильским имуществом. Последние эшелоны с кораблями были на подходе.
Балакирев рассказывал, как вместе с моряками строили склиз и спускали на воду катера колхозники из окрестных сел. Приходили они без всяких нарядов, без расчета что-то заработать. Люди, исстрадавшиеся под фашистским игом, рвались пособить, чем только могли, советским войскам.
Спокойная неширокая Десна, по берегам которой стояли голые, сбросившие листву, леса, выглядела уже предзимней, стылой. Но, по наведенным справкам, замерзать раньше декабря ей не полагалось. А увидел на воде бронекатера с плещущими на ветру бело-голубыми краснозвездными флагами — и сумрачная река словно посветлела. Раз есть корабли на плаву, значит, флотилия уже живет!
Где бы ни пришлось вступать в боевые действия, с Десны кораблям надо было выходить на Днепр. А сначала — спуститься к Чернигову, где намечалось развернуть на первых порах, береговой ФКП флотилии.
Но можно ли начинать движение вниз? В каком состоянии фарватер Десны? Ответить на это должен был старший в то время из наших гидрографов инженер-капитан Василий Иванович Рязанцев. Его я и вызвал для доклада, как только добрались до Пироговки.
Рязанцев был послан на Днепровский бассейн еще в составе разведгруппы капитан-лейтенанта Семенова. Затем под его начало поступили молодые офицеры-гидрографы — А. И. Шатов, М. И. Якимов, М. И. Дугин, М. К. Марченко. К тому времени определилось, что заняться им следует в первую очередь Десной.
Десна между Пироговкой и Черниговом — 125 километров по судовому ходу — была разделена на участки по числу офицеров в маневренной партии. Каждый из офицеров персонально [110] отвечал за готовность своего участка к проводке кораблей.
Оснащение имелось только самое легкое — промерные секстаны, буссоли, мерные лини, а специальных плавсредств никаких. Обходились так называемыми дубками — долблеными лодками, исстари используемыми в этих краях, которые предоставляли местные жители. Работы же оказалось невпроворот. В годы фашистской оккупации судоходства на Десне не было, за фарватером никто не следил, почти ничего не уцелело из береговой навигационной обстановки, не говоря уже о бакенах на воде. И наверное, не особенно много успели бы сделать пятеро гидрографов, если бы не пришли на помощь речники-десняки.
В маневренную партию явился, сам ее разыскав, недавний партизан, а до войны — обстановочный старшина (есть такая должность в речной службе) Н. А. Онищенко, собравший затем всех оставшихся в живых бакенщиков с прежнего своего участка, а многих — и с соседних. При активном содействии только недавно восстановленных здесь райисполкомов и сельсоветов были включены в работу десятки людей, хорошо знавших Десну, — бывшие капитаны, шкиперы барж, перевозчики, опытные рыбаки.
Обо всем этом рассказал мне инженер-капитан Рязанцев, заверивший, что отправлять корабли вниз можно. Гидрографическая разведка фарватера была произведена не только до Чернигова, но и до устья. И поставлена, вместо отсутствовавшей штатной, временная навигационная обстановка: на берегах — вехи, а на воде — тычки, то есть вбитые в грунт шесты, за сохранностью которых следили вернувшиеся к исполнению своих обязанностей бакенщики.
Может быть, и улыбнется иной читатель, представив, как между этих самых тычков проходят боевые корабли. Но что поделать — река не море! А плавать по небольшим рекам, и тем более по таким запущенным в навигационном отношении, какой мы застали Десну, особенно сложно.
Приказав командиру дивизиона бронекатеров капитану 3 ранга Пескову и командиру отряда минных катеров старшему лейтенанту Докукину (только эти корабельные подразделения и были пока на плаву) начать движение к Чернигову, я отправился туда же по суше — устанавливать контакт с местными властями.
Поехал на только что выгруженном с платформы громоздком ЗИС-101 — эту машину отдал мне в Сталинграде [111] добрейший Юрий Александрович Пантелеев, решив, что командующему новой флотилией она нужнее. Вместе с машиной был списан на Днепр первоклассный водитель старшина Федор Нагорнов. Видавший виды «зис» смог прослужить еще долго, однако в этот раз я очень ругал себя за то, что прельстился удобствами легковой машины: разбитые проселки были не для нее и мы с трудом дотянули до города.
В обкоме партии ждала совсем непредвиденная и очень приятная встреча. Я знал, конечно, что фамилия первого секретаря — Кузнецов. Но как-то не подумалось, что это может быть тот самый Михаил Георгиевич Кузнецов, который возглавлял обком партии в Измаиле. Как выяснилось, и Кузнецов не ожидал, что командующий Днепровской флотилией — тот Григорьев, которого он знал начальником штаба Дунайской.
— Виссарион Виссарионович! Да это, оказывается, ты! — воскликнул он, когда я переступил порог кабинета.
Как и тогда, в Измаиле, Михаил Георгиевич внимательно и отзывчиво отнесся к нуждам флотилии. А было совсем не просто изыскать, например, помещения для штаба и других наших служб в полуразрушенном городе, где пока размещались многие правительственные учреждения Украины, не переехавшие еще в Киев.
Положение на фронте к западу от Киева, освобожденного десять дней назад, оставалось сложным. Не смирившись с потерей столицы Украины, гитлеровцы контратаковали крупными силами из района Житомира, и на этом направлении шли тяжелые бои. Напряженность обстановки под Киевом я ощутил сам, выехав туда на следующий день, чтобы представиться и доложить о состоянии флотилии командующему 1-м Украинским фронтом генералу армии Н. Ф. Ватутину.
По шоссе Чернигов — Киев, избитому и бомбами, и гусеницами тяжелых машин, непрерывно двигались войска. Над Днепром, у переправ, отражался затяжной налет фашистских самолетов, которые прорывались, вновь и вновь, и нас долго не пропускали на правый берег. А в киевской комендатуре, несмотря на имевшееся у меня предписание из Генштаба, оказалось очень трудным разузнать, где находится командный пункт фронта.
Было уже за полночь, когда мы с адъютантом старшим лейтенантом Бойко и провожатым, которого дали на последнем КПП, подошли, оставив в стороне от дороги машину, к маленькому, тщательно затемненному поселку. Тут еще два [112] раза проверили документы и провели к какому-то домику. Подполковник с двумя орденами Красного Знамени на гимнастерке, расположившийся в сенях у телефонов, выяснив, кто я и зачем, сказал:
— Сейчас доложу командующему, но примет ли он вас, не знаю — у него маршал Жуков.
До этой минуты я вообще не знал, что заместитель Верховного Главнокомандующего Маршал Советского Союза Г. К. Жуков находится под Киевом. Не успел я подумать, что явился, кажется, не вовремя, как подполковник вернулся и объявил:
— Вас просят, товарищ капитан первого ранга.
В ярко освещенной комнате сидел за столом генерал армии Н. Ф. Ватутин. А мимо стола командующего размашисто шагал взад-вперед, похлопывая себя по ладони зажатыми в другой руке перчатками, маршал Г. К. Жуков. Его я видел впервые.
Услышав, что я командую Днепровской военной флотилией, маршал начал задавать короткие, без единого лишнего слова, вопросы: «Состав сил и где находятся?», «Когда заканчиваете сосредоточение?», «Боевые возможности?». Я старался отвечать как можно лаконичнее и точнее.
Доклад о флотилии прервал телефонный звонок, за которым последовали обсуждение полученного донесения, вызовы понадобившихся людей, отдача распоряжений. Речь шла об отражении возобновившихся танковых атак противника, выяснилось, где находится вводившаяся в бой резервная дивизия. (В тот самый день, несколькими часами позже, гитлеровцам удалось вновь захватить освобожденный неделю назад Житомир.) Я отошел к стене, и казалось, уже никто не замечал моего присутствия.
Но Ватутин, как только у него выдалась передышка, обернулся ко мне и спокойно сказал:
— Пройдите к начальнику штаба фронта, обговорите с ним возможные боевые задачи флотилии, набросайте проект директивы. Когда будете готовы доложить, заходите вместе с ним.
В другом сельском домике навстречу мне поднялся сухощавый, небольшого роста генерал-лейтенант А. Н. Боголюбов, В ту неспокойную ночь он тоже бодрствовал, как, очевидно, и все на фронтовом КП, но обстановка в кабинете начштаба позволяла доложить о состоянии флотилии обстоятельнее, подробнее. Однако генерал дал понять, что не очень-то принимает ее всерьез.
— Ну и что же вы можете сделать своей флотилией? [113]
Чем способны реально помочь пехоте? — скептически заметил он.
Я заверил начальника штаба, что ко времени весеннего вскрытия рек флотилия станет сильнее.
Составленный проект директивы предусматривал зимовку основной группы кораблей в районе Чернигова, готовность к активным боевым действиям планировалась на март. Командующий фронтом, к которому мы явились через некоторое время (Г. К. Жукова у него уже не было), с этим согласился. Подписав директиву, генерал армии Н. Ф. Ватутин пожелал морякам-днепровцам боевых успехов.
Тогда не предвиделось, что до весны флотилия будет переподчинена другому фронту. И уж никак не мог я подумать, что в последний раз вижу Николая Федоровича Ватутина. Он был смертельно ранен три месяца спустя — в феврале предпоследней военной зимы...
Ледостав наступил раньше, чем его ожидали, — еще в ноябре. Быстро разраставшиеся «забереги» — полосы льда вдоль берегов — и плавучие льдины, ломавшие поставленные гидрографами тычки, осложняли проводку кораблей. В особенно трудных условиях спускались вниз по Десне корабли последнего эшелона, который прибыл в Пироговку только 30 ноября. Группу тральщиков пришлось поставить на зимовку в затоне выше Чернигова.
Поскольку малые речные корабли не приспособлены для жизни личного состава в зимнее время, их экипажи были расселены по хатам в приречных селах. А штаб флотилии в феврале переехал в Киев, где нужно было развернуть нашу главную базу.
Штаб становился полнокровным. Я был очень рад назначению начальником оргмоботдела капитана 2 ранга И. Г. Блинкова и начальником связи — капитана 3 ранга В. А. Баранова, занимавших те же должности на Волге. Пополнялся волгарями и оперативный отдел штаба, возглавляемый капитаном 2 ранга Е. С. Колчиным. Со славных волжских канлодок перевели на штабную работу молодых офицеров Волкова, Федоренко, Задвинского.
Многим нашим операторам недоставало опыта, но Евгений Семенович Колчин был таким начальником, под руководством которого они могли приобрести его довольно быстро. По имевшимся данным в штабе изучались вероятные районы плавания и боевых действий. Особое внимание уделялось вопросам взаимодействия с сухопутными войсками. [114]
Важно было, чтобы оперативный работник мог представлять флотилию в стрелковой дивизии в качестве офицера связи, глубоко знающего наши боевые возможности.
Сформировался и политотдел флотилии. Его начальником был назначен капитан 1 ранга Владимир Иванович Семин, прибывший с Черного моря, где он долго возглавлял политотдел эскадры, а затем и политуправление флота. Политработа становилась более планомерной, всеохватывающей. Сам процесс сколачивания флотилии требовал от командного состава теснейшей связи с подчиненными, постоянной заботы об их воспитании.
Горячий отклик встречала пропаганда боевых традиций днепровцев. С жадным интересом слушали краснофлотцы беседы о том, как родилась в огне гражданской войны Днепровская флотилия и как стал ее командующим матрос А. В. Полупанов с легендарного бронепоезда «Свобода или смерть». А о старом балтийце Б. В. Хорошхине, также командовавшем в свое время флотилией на Днепре, могли рассказать товарищам многие участники боевых действий на Волге, где контр-адмирал Хорошхин геройски погиб в сорок втором году. Ветераном Днепровской флотилии был начальник штаба К. М. Балакирев. Нашлись на флотилии старшины и краснофлотцы, которые знали Днепр, Березину, Припять по грозному лету сорок первого года.
Много значило и знакомство ветеранов со своеобразным и условиями Днепровского бассейна. Ведь моряки, попавшие на флотилию с Балтики или Черного моря, часто не имели представления о том, что такое белорусское Полесье с его лабиринтом малых рек и проток среди лесных и болотных дебрей, где утонуть на корабле, пожалуй, трудно, а вот застрять — очень просто, да и на зыбкий берег не везде ступишь ногой. Люди, знавшие, как плавают и воюют в таких условиях, были наперечет. Она играли такую же роль, как бывалые обстрелянные солдаты в комплектующемся армейском подразделении.
К середине февраля 1944 года в списках флотилии числилось уже около трех тысяч человек, а в мае стало почти шесть тысяч. Примерно каждый третий был старшиной или офицером. Такая насыщенность командными кадрами, особенно младшими, обусловливалась опять-таки спецификой лежавших впереди рек, где могли использоваться главным образом катера с экипажами всего из нескольких человек.
Прибывали, подчас из дальних краев, старшие офицеры, которым предстояло возглавить формировавшиеся бригады. С Дальнего Востока приехал капитан 2 ранга С. М. Лялько, [115] назначенный командиром 1-й бригады речных кораблей. Эта бригада комплектовалась наиболее быстро, становясь ядром флотилии. Со Степаном Максимовичем мы вместе служили на Амуре, и я знал его как командира инициативного, смелого и в то же время умеющего вдумчиво работать с подчиненными. За подготовку бригады к боям он взялся с напористой энергией, характерной для кадровых военных, которые по обстоятельствам службы долго находились вдали от фронта и давно стремились на него попасть.
Вслед за командиром прибыл начальник политотдела 1-й бригады капитан 2 ранга Г. М. Обушенков — бывалый политработник, легко освоившийся в новой обстановке. Начальником штаба этого соединения был назначен капитан 3 ранга П. С. Зинин, в прошлом моряк Совторгфлота.
Комплектование 2-й бригады задерживалось — не хватало кораблей, и становилось все очевиднее, что развернуться в полноценное боевое соединение ко времени вскрытия рек она не успеет. 3-я же наша бригада (командиром ее был назначен капитан 1 ранга А. П. Добровольский) предназначалась для траления, причем Нарком ВМФ требовал обеспечить первоочередную ее готовность.
Днепр, ряд участков которого отстоял уже достаточно далеко от линии фронта, — важнейшая на Украине и в Белоруссии водная магистраль. Ее нужно было как можно скорее открыть и для военных перевозок, и для транспортировки хозяйственных грузов. Очистка фарватеров от затопленных судов и барж возлагалась на созданный в составе флотилии речной аварийно-спасательный отдел — РАСО (его работу контролировал, проводя у нас много времени, начальник аварийно-спасательного управления ВМФ контр-адмирал Фотий Иванович Крылов, известный в довоенные годы как руководитель знаменитого Эпрона).
Но Днепр мог быть, подобно Волге, засорен также и вражескими минами. Для поиска и обезвреживания их мы подготовили к весне десятки тральщиков — и «штатных», доставленных по железной дороге, и вспомогательных, оснащенных на месте. По волжскому опыту река была разделена на боевые участки, каждый из которых поручался одному из пяти дивизионов 3-й бригады.
Контрольное траление, проведенное, как только позволили природные условия, мин не обнаружило. Но было еще немало повторных выходов тральщиков на проверенные уже плесы, немало ложных тревог: гражданские речники, начинавшие плавать с понятной опаской, подчас принимали за мину все что угодно. Словом, в то, что мин на Днепре действительно [116] нет, поверили не сразу. Тральные работы, стоившие больших усилий, оказались как бы безрезультатными. Однако кто решился бы без них открыть навигацию? Не мыслилось без этого и развертывание флотилии в ее операционной зоне.
Еще в феврале Генеральный штаб переподчинил флотилию только что образованному 2-му Белорусскому фронту. На КП фронта в городке Сарны, недавно очищенном от гитлеровцев, я доложил командующему генерал-полковнику II. А. Курочкину о боевых возможностях флотилии и получил от него директиву, которая предусматривала выдвижение — как только сойдет лед — основных сил флотилии к линии фронта, на Припять, в район освобожденного в январе Мозыря и устья реки Птичь.
Бригада Лялько — а она и составляла пока наши основные силы — начала движение по Десне вниз от Чернигова 22 марта, буквально вслед за льдом. Выйдя на Днепр, а затем на Припять, бригада сосредоточилась через несколько дней под Мозырем. Ее подчинили в оперативном отношении командующему 61-й армией генерал-лейтенанту П. А. Белову.
Мы развернули на Припяти, близ селения Загорины, вспомогательный пункт управления (ВПУ), куда перебрался замначштаба — начальник оперотдела капитан 2 ранга Колчин с небольшой группой операторов, гидрографов, связистов.
Вечером 1 апреля — в тот день я находился в Киеве, в штабе, куда только что поступила с ВПУ, от Колчина, первая оперсводка, — адъютант доложил, что меня хочет видеть флотский полковник и назвал незнакомую, ничего мне не говорившую фамилию. Полковник — солидный, хмуроватый на вид, но довольно молодой — вошел уверенно, как к себе домой.
— Боярченко Петр Васильевич, — отрекомендовался он таким тоном, словно после этого все должно было стать ясным.
Я тоже назвал себя, мы пожали друг другу руки, и наступила неловкая пауза. Наконец полковник, явно удивленный моей непонятливостью, улыбнулся и объявил:
— Я член Военного совета Днепровской флотилии.
Такими вещами не шутят даже первого апреля. Но документа о своем назначении полковник не имел, а меня никто не извещал о создании на флотилии Военного совета. Пришлось — об этом попросил и сам Боярченко — запрашивать наркомат по радио. [117]
Москва подтвердила: на флотилии образуется Военный совет и полковник Боярченко будет его членом, однако приказ еще не подписан. Боярченко, получивший в Ленинградской военно-морской базе приказание отбыть к новому месту службы, приехал в Киев за три дня до своего официального назначения.
Вскоре П. В. Боярченко было присвоено звание капитана 1 ранга.
На КП у Рокоссовского
В связи со слиянием в начале апреля 1944 года 1-го и 2-го Белорусских фронтов флотилия перешла в оперативное подчинение командующему прежним 1-м, а теперь просто Белорусским фронтом генералу армии К. К. Рокоссовскому.
Я ехал на знакомый КП под Сарнами не без волнения: предстояло встретиться с военачальником, чье имя гремело по всем фронтам. Рокоссовский встретил так приветливо, что напряжение сразу спало.
Доклад о состоянии флотилии и ее первых боевых действиях (со 2 апреля корабли бригады Лялько начали поддерживать огнем с Припяти приречные фланги 61-й армии и высадили небольшой разведывательный десант) командующий фронтом слушал вместе с начальником штаба генерал-полковником М. С. Малининым. Они не могли не обратить внимания на то, что силы флотилии невелики: в нее входило к тому времени, если считать все тральщики, свыше ста кораблей, но бронекатеров мы имели в строю пока лишь 16, плавбатарею — все еще одну...
— Пушек-то сколько всего? — спросил Малинин.
Цифры, названные мною, прозвучали весьма невесомо, и начальник штаба фронта, обернувшись к командующему, слегка улыбнулся. Рокоссовский стал задавать вопросы о перспективах усиления флотилии. Потом он сказал:
— Кораблей у вас маловато. Постараемся в этом помочь.
Зашла речь и о том, что флотилии очень нужна хотя бы рота морской пехоты — для десантов, для сопровождения кораблей по берегу и охраны их стоянок. Командующий и начальник штаба фронта вникали в нужды флотилии, связанные с базированием и материальным обеспечением кораблей. По заведенному порядку была подготовлена и тут же согласована по ВЧ с Генштабом директива, определявшая основные боевые задачи флотилии.
Перед тем как отпустить меня, Рокоссовский заметил: [118]
— Моряки, знаю, народ смелый, отчаянный, но иногда идут напролом напрасно, неоправданно...
Он вспомнил известный, как оказалось, ему случай, когда за потери, понесенные в одной из операций черноморцами, досталось и сухопутному командованию, которому подчинялся в оперативном отношении флот.
Командующий фронтом — чего уж никак не мог ожидать — вышел проводить меня до машины. У подъезда стоял потрепанный трофейный «опель»: лесные дороги расквасила распутица и ехать на пантелеевском «зисе» я не рискнул. Взглянув на неказистый «опель», Рокоссовский поморщился:
— И на таком драндулете вы разъезжаете по здешним дебрям? Нет, это непорядок. — Обернувшись, он приказал кому-то: — Пусть подгонят сюда «виллис» для командующего Днепровской флотилией.
Так получилось, что уехали мы на отличной новой машине. Этому особенно радовался старшина Федор Нагорнов.
Как стало мне вскоре известно, на следующий же день командование Белорусского фронта телеграфировало Наркому ВМФ, что оно считает наличный боевой состав Днепровской флотилии не отвечающим задачам, которые ставятся ей фронтом, и просит принять все возможные меры для пополнения флотилии новыми кораблями. Через несколько дней Главный морской штаб передал мне для сведения копию ответной телеграммы фронту. В ней сообщалось, что усиление флотилии зависит от поставок кораблей промышленностью; были названы примерные сроки отправки предназначенных для Днепра бронекатеров и плавбатарей.
Вопросы Рокоссовского о боевых возможностях флотилии, его стремление помочь нам побыстрее получить новые корабли — все это, конечно, имело отношение к предстоящим наступательным действиям фронта. И даже облеченное в шутливую форму предостережение насчет того, чтобы моряки не зарывались, не подводили начальство неоправданным, чреватым напрасными потерями лихачеством, говорило о том, в каком направлении работает мысль командующего.
В самом центре огромного советско-германского фронта, где развертывалась и наша флотилия, назревали большие события, в которых днепровцам отводилась пусть скромная, но своя определенная роль. Я возвращался от Рокоссовского охваченный мыслями о том, как много еще надо сделать, чтобы флотилия сыграла эту роль достойно. [119]