Дорогой Макар Зиновьевич, здравствуйте!
Я был уверен, что Вы не заставите меня долго ждать с ответом. Вот, сегодня, 5 сентября 1965 г., получил ваше второе письмо, которому был рад и сразу же отвечаю на него, дабы не задерживать того, что может быть полезным для Вас и всем.
Вы спрашиваете: 1. «В боях под Клужем, с аэродрома Арпашу де Жос у нас погибло 2 экипажа. Не помнишь ли кто?»
Отвечаю: Это событие относится к последним числам сентября или к первым числам октября 1944 года, когда я 9 дней болел малярией (сначала в Тыргу Окна заболел, а выздоровел в Арпашу де Жос). Помню, как мне говорили, что за это время мы потеряли два экипажа. Сильные бои шли тогда между Клужем и Турдой. Так вот, наши летчики сказали, что под Турдой погиб наш любезно всеми называемый «комиссаром» гвардии мл. лейтенант Коля Кузнецов, еще на Западном фронте награжденный орденом «Красное Знамя». (Мы не должны мешать еще с одним летчиком такого же имени и фамилии, который прибыл в наш полк под Будапештом). А кто второй погиб, я точно не знаю, но мне кажется, что это был гв. младший лейтенант Попов. Утверждать не могу.
Вы спрашиваете: 2. Ты участник налета на аэродром в Тапио-сент Мартоне под водительством Пролыгина, вел на цель погибший тогда наш славный разведчик Семеряков и экипаж Байкова (они похоронены там же) нашими из полка.
Напиши какова обстановка, способ атаки, сопротивление противника в р-не аэродрома, нападения после ухода от цели, кто еще был подбит и вернулся в полк. Я точно не помню, как будто, Еремеев или Зарубин?
Отвечаю: 16 октября 1944 года наш полк приземлился на аэродроме Кишсенаш (в р-не Сарвали). Было еще сухо и тепло, когда на братский соседний аэродром был совершен налет гитлеровской авиации.
В конце октября пошли дожди и наш аэродром изрядно размок. Еще с вечера 1-го ноября пошел дождь, который продолжался всю ночь и на следующий день продолжал моросить.
Вечером 2-го ноября наш полк в составе 18 Илов под прикрытием 17 истребителей Ла-5 и Як-7 вылетел на штурмовку вражеского аэродрома в Тапио-сент Мартоне. Высота облачности была 300 метров (ниже чем высота хождения 400 метров над аэродромом при тренировочных полетах), моросил дождик, облачность сплошная без просветов,, видимость до 2-х километров.
Удар по аэродрому производила 1-я эскадрилья (Пролыгин гв. капитан) в составе 8 самолетов, а 6 летчиков нашей 3-й эскадрильи создали три пары на флангах и с тыла этого строя восьмерки для подавления ЗА противника, обеспечивая, таком образом выполнение главной задачи восьмеркой.
Из-за дождя видимость была настолько плохая по горизонту, что в воздухе пришлось открыть боковые форточки фонаря, так как через переднее стекло невозможно было смотреть. В кабину через открытые форточки забивал дождь и летний комбинезон на коленях и выше стал мокрым. От холода на педалях танцевали ноги.
Группу на цель выводил Коля Семеряков, который по радио старался не говорить, молчали поэтому и другие. Только истребители, которым мешала облачность подняться выше, носились у нас на глазах слева и справа, а также позади, так как в воздухе было тесно от множества (31) самолетов с разными скоростями и при плохой погоде. Несмотря на все это штурмовики сохраняли свой стройный порядок.
И вот, за 3-2 километра до подхода к аэродрому противника, с него успела взлететь только одна пара дежурных истребителей, которые тут же и скрылись в облаках, а из лесу, окружавшего аэродром, заблестели красные вспышки зенитных орудий, стрелявших по нас прямо в упор.
Бомбово-штурмовой удар нами наносился с пологого планирования на полном газу моторов, как ударной группой Пролыгина, так и звеньями подавления ЗА противника. С воздуха по самолетам и зенитным орудиям врага понеслись, ясно видимые в темном небе, трассы с пушек и реактивных снарядов, взрывы бомб. Когда наше правое крыло, где я шел ведомым у Сережи Хитаришвили, открыло пулеметно-пушечный огонь и стрельбу из РО, в лесу, откуда поблескивали огоньки с орудий врага, сразу же замолчало, а в это время (можно уже было взглянуть) по всему вражескому аэродрому взрывались бомбы и самолеты противника. Мы также бомбами, но только места зенитных орудий.
Пройдя через весь аэродром пара Николая Семерякова и Павлика Байкова тут же была сбита огнем ЗА.
Уже за аэродромом на темном фоне неба нельзя было не заметить горящий факел, тянувшийся по горизонту позади хвоста самолета, которым управлял гвардии мл. лейтенант Коля Шляпников. Пламя огня захватило и заднюю кабину, где остался воздушный стрелок гвардии сержант Васильев, который не выпрыгнул и сгорел еще в воздухе.
И в этот миг, от горящего самолета прямо мне в левый борт мчался ФВ-190, которого я заметил просто случайно, а поэтому резко бросил свой самолет к земле. Я сделал такой клевок, что мой воздушный стрелок Саша Малых враз увидел над собой противника и рядом коротких очередей отбил охоту у врага.
Когда наша группа возвратилась на аэродром, пробыв в воздухе 1 час 25 минут, а над целью каких-нибудь 3-5 минут. Уже на аэродроме мы узнали, что потеряли и четвертого летчика гв. лейтенанта Антошу Еремеева, а гвардии лейтенант Коля Зарубин, который был подбит позже над Будой, упал на заводе в южной части Пешта.
Через неделю спустя после штурмовки вражеского аэродрома к нам в часть возвратился гв. мл. лейтенант Коля Шляпников, который в течение недели, сильно промокнув, и дни и ночи пробирался в зарослях кукурузы, одновременно питаясь ею, а из луж дождевых пил воду. Оказалось, что Шляпников был сбит дежурным истребителем немцев, успевшим вырваться из под нашего удара и этот же истребитель, пытавшийся сбить мой отставший экипаж, так как разворот группы после выхода из атаки был в левую сторону, а я шел замыкающим на правом фланге.
Вы спрашиваете: 3. «На аэродроме Кишсенаш под гор. Сарваш к нам привезли на мотоцикле с коляской летчика
На этом письмо обрывается.