Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

XX. Постановка заграждения у Стейнорта. Подвиг «Тюленя». Поход в район Сарычева маяка. Катастрофа «Императрицы Марии» в Севастополе. Гибель «Казанца». Подрыв «Летуна». Набег неприятельских миноносцев на Балтийский порт. Командующий германской флотилией о прорыве 27 октября. Подрыв «Рюрика». Назначение капитана 1 ранга М. А. Беренса командиром «Петропавловска». Гибель «Пересвета» в Средиземном море. Флот к концу кампании 1916 года

До 4 октября «Новик» простоял в полном бездействии в Рогокюле. Только в этот день стал очевиден поход, так как нам было приказано принять с блокшива 40 мин образца 1908 года. Такое же приказание получили «Летун», «Десна», «Капитан Изыльметьев» и «Орфей».

В 12 часов 20 минут дня отряд снялся с якоря и вышел в море через Соэло-Зунд. По выходе из него мы увидели два летевших аппарата; у одного из них что-то случилось, и он сел на воду, а другой, снизившись у нашего борта, просил оказать помощь первому. Адмирал немедленно приказал спустить моторный катер, чтобы отбуксировать аппарат к берегу. Мы же продолжали путь.

Погода была подходящей; ветер — около 3 баллов и даже стихал; нас слегка покачивало от старой зыби. Небо было облачное, и потому с заходом солнца стало очень темно.

На параллели Кильконды, где располагалась наша воздушная станция, мы увидели луч прожектора, который ярко прорезывал темноту ночи: это воздушная станция предохраняла себя от внезапного нападения с моря.

Отряд шел в кильватерной колонне, имея головным «Новика», а концевым «Орфея». Ввиду того, что некоторые из миноносцев только что вступили в строй и шли в подобный поход в первый раз, мы сильно побаивались, не произойдут ли у них в пути какие-либо поломки.

К полуночи, когда отряд был уже близко от места постановки, [211] вдруг с мостика заметили впереди два силуэта, которые шли в ту же сторону, что и мы.

Мы их понемногу нагоняли. Когда расстояние уменьшилось, можно было совершенно отчетливо разглядеть, что это — два миноносца. Очевидно, они шли в Либаву. Нас они не заметили, потому что у них, как всегда это бывает, все внимание было обращено только вперед.

Несмотря на огромное превосходство как в силе, так и в скорости, мы ничего не могли предпринять против неприятеля и даже старались, чтобы он нас не открыл, так как шли с минами, которые необходимо было поставить незаметно.

В 12 часов 20 минут отряд подошел к самому маяку Стейнорт, и, хотя был не совсем еще в назначенном месте, адмирал, не желая упустить противника, решил поставить заграждение раньше. Из-за неожиданности приказания нам пришлось страшно торопиться, так как наши мины были еще не готовы. Все-таки некоторые из них запоздали, и произошло общее растяжение линии постановки; три последние мины пришлось даже сбросить значительно позже.

После постановки, когда адмирал уже совсем собрался отдать приказание о погоне за неприятелем, вдруг с «Летуна» по семафору спросили, когда начнется постановка. Оказывается, на других миноносцах не разобрали сигнала о ее начале и продолжали идти с минами. Пришлось повернуть в идти обратно на то же место, оставив всякую мысль о погоне. Было очень обидно вертеться у Стейнорта около двух часов подряд; ведь с маяка нас могли легко заметить, и тогда возникло бы подозрение, что мы ставили мины.

Вообще во время этого похода наша внутренняя организация заметно хромала, и неопытность личного состава на всех новых миноносцах вызывала много недоразумений.

Когда наконец мины были поставлены, отряд повернул на север и пошел обратно в Соэло-Зунд.

В 8 часов утра он был у входа в Соэло-Зунд. Сейчас же к нам подошел наш моторный катер, и старшина доложил, что он благополучно отбуксировал аппарат к берегу, где его вытащили и теперь исправляют.

В самом проливе мы встретили «Амурца» и «Эмира Бухарского». На наших глазах последний при разворачивании попал на камни и получил пробоину. Войдя на Кассарский плес, мы еще повстречали «Орлицу», шедшую за своим аппаратом.

Около 1 часа дня миноносцы вошли в Рогокюльскую гавань и стали на свое обычное место.

Командующий флотом остался вполне доволен результатом [212] нашей операции и считал, что отряд все же не был замечен неприятелем.

6 октября с Черного моря пришли подробности подвига подлодки «Тюлень», совершенного ею 29 сентября.

«Тюлень», под командой старшего лейтенанта М. А. Китицына,{76} находился в обычном дежурстве в районе Босфора. Была ночь. Подлодка всплыла на поверхность. Вдруг в темноте обрисовался силуэт какого-то большого парохода, идущего от Босфора.

Командир «Тюленя» решил не топить его миной, а попытаться захватить и привести в Севастополь. С этой целью он повернул навстречу пароходу и бесшумно стал приближаться.

Пароход не заметил подлодки, и снаряды, которые он в следующий момент получил, явились для него полной неожиданностью. На нем сейчас же возник пожар. Поднялась тревога, и началась беспорядочная стрельба: пароход оказался вооруженным несколькими орудиями. К счастью, «Тюлень» был в мертвом углу и совершенно не пострадал от этого огня.

После еще нескольких попаданий на пароходе произошла паника, и весь экипаж бросился к шлюпкам. Увидя это, командир «Тюленя» прекратил огонь и отправил туда вахтенного начальника, механика и 5 человек команды. К утру пожар был потушен, подняты пары, и пароход самостоятельно мог идти в Севастополь.

Он был водоизмещением около 3 тысяч тонн и носил название «Родосто». Им командовал германский офицер, который с еще двумя германскими и одним турецким офицерами, а также двадцатью матросами попали в плен.

О происшедшем «Тюлень» немедленно дал знать по радио командующему флотом. С быстротою молнии весть об этом облетела весь Севастополь, и для встречи на берегу собралась огромная толпа. Вскоре на горизонте показался дым; все так и впились в него глазами. «Через некоторое время на Севастопольский рейд медленно вошел, конвоируемый «Тюленем», «Родосто» под Андреевским флагом, поднятым над турецким полумесяцем. Громкое, долго не смолкавшее «ура» приветствовало прибытие приза Черноморского флота.

7 октября командующий флотом получил известие, что в районе Сарычевского маяка держится неприятельский отряд в составе трех полуфлотилий миноносцев. Были данные для предположения, что он поставил заграждение. Ввиду этого, командующий послал нас его нагнать. Мы срочно вышли из гавани на Кассарский плес в следующем составе: «Новик», «Победитель», «Орфей», «Гром», «Летун», «Десна», «Капитан Изыльметьев [213] «, «Дельный» и «Деятельный». До нашего выхода фарватер от Соэло-Зунда в море должен был быть протрален 2-м дивизионом тральщиков.

В 2 часа дня мы подошли к Соэло-Зунду и увидели, что все тральщики преспокойно стоят на якоре. На вопрос адмирала, протрален ли фарватер, они заявили, что работать не могли из-за слишком большой зыби. Нам всем пришлось стать на якорь. Тральщики сейчас же заставили выйти в море и попробовать тралить. В 5 часов пришло донесение, что работать нельзя. Оставалось только ждать.

На следующий день, с рассветом, тральщики вышли на работу и в полдень донесли, что она окончена. Наш отряд немедленно снялся и вышел в море. Благополучно пройдя Соэло-Зунд, он лег на фарватер и дошел до места плавучего Сарычевского маяка. В море, конечно, больше никого не было; да и немудрено — ведь с момента появления неприятеля прошло почти двое суток. Было бы совершенно невероятно, чтобы он держался там так долго.

Обратно пришлось возвращаться в темноте. Для ориентировки еще заранее на поворотах были поставлены «Дельный» и «Деятельный».

К 7 часам вечера миноносцы благополучно добрались до пролива и стали на якорь у Сэрро, так как в такую темноту идти каналом было нельзя.

На следующее утро, с рассветом, отряд прошел канал и вошел на Кассарский плес. Там его застал густой туман, так что он с большим трудом добрался до Куйваста, и два миноносца даже слегка попортили себе лопасти винтов.

Вечером «Новик» пошел на стрельбу особыми снарядами, которые, разрываясь, довольно долго освещают цель. Стрельба прошла удачно, но адмирал решил произвести еще несколько испытаний. В следующий вечер «Новик» снова пошел на стрельбу, и мы старались выработать более выгодный метод пользования этими снарядами. Сначала мы из трех орудий освещали щит, а остальные миноносцы стреляли, потом каждый миноносец сам для себя освещал щит и так далее... В заключение цель была освещена прожектором, и стрельба вышла так же хороша, как и со светящимися снарядами. Это обстоятельство как бы умаляло их значение, но преимущество все же оставалось в том, что в первом случае стрелявшие не показывали своего места противнику, а во-втором — ему было легко пристреляться по прожектору, сбить его и нанести повреждение самому судну.

9 октября мы узнали, что в Севастополе погиб линейный корабль «Императрица Мария». От недостатков в устройстве [214] вентиляции бомбовых погребов на нем вспыхнул пожар, который быстро распространился, несмотря на все принятые меры; затем, один за другим, стали взрываться погреба.

Когда командующий флотом адмирал А. В. Колчак узнал о случившемся, он немедленно отправился на «Марию», где сам руководил тушением пожара. Однако предупредить дальнейшие взрывы не было возможности, а потому, чтобы спасти корабль, адмирал Колчак отдал приказание затопить его на мелком месте. Он покинул «Императрицу Марию» последним, когда она уже погружалась.

В связи с этой катастрофой, немедленно поползли зловещие слухи. Но тщательное расследование выяснило, что тут налицо был только несчастный случай, а не злой умысел.

Через несколько дней адмирала Кедрова опять вызвал командующий флотом, и мы пошли в Ревель. Там выяснилось, что на нашем Стейнортском заграждении взорвались подлодка «U-32», пароход и три тральщика. Следовательно, постановка действительно прошла незамеченной неприятелем, и место было выбрано очень удачно.{77}

Через день мы вернулись в Куйваст, и опять потянулось однообразное стояние на якоре.

За это время произошла катастрофа с «Казанцем», который вместе с «Украиной» конвоировал в Ревель транспорт «Хабаровск».

В 11 часов 45 минут утра у Грасгрунда его атаковала подлодка, воспользовавшись тем, что он шел очень малым ходом. Мина попала почти в середину борта, и миноносец немедленно пошел ко дну. Из офицерского состава спаслось трое; погибли инженер-механик старший лейтенант Э. Е. Розенгрен и мичман Шакеев. Из команды спаслось 2 кондуктора и 29 матросов. Несомненно, было большой оплошностью посылать днем тихоходный транспорт морем, хотя бы и под конвоем миноносцев, раз хорошо известно, что там часто появляются неприятельские подлодки. Транспорты отлично могли бы ходить по ночам.

До 22 октября «Новик» все время стоял в Куйвасте или в Рогокюле. В этот день из Моонзунда в Гельсингфорс должны были выйти линейный корабль «Слава» и крейсер «Диана». Ввиду этого, адмирал хотел с ними проститься и затем проконвоировать до выхода из Моонзунда.

В полдень оба эти корабля вошли в канал и стали медленно двигаться к Вормсу, куда благополучно пришли к 6 часам. До 4 часов утра они должны были еще простоять там и только после уже продолжать путь в Гельсингфорс через Лапвик.

Это было огромное событие для личного состава «Славы», [215] которая больше года простояла в Рижском заливе. За это время было несколько моментов, когда ее гибель можно было считать неизбежной, так как запертая с моря сильнейшим неприятелем, она никак не могла спастись, не имея возможности пройти через Моонзунд. Открытие канала сразу изменило ее положение, и теперь она благополучно выходила из залива к великой радости всех ее офицеров и команды. Нельзя не отдать должного «Славе». Она с честью вышла из всех выпавших на ее долю тяжелых испытаний, а ведь было время, когда вся тяжесть неприятельского натиска падала только на нее одну.

25 октября было получено известие, что в 11 часов 50 минут утра на мине у Вульфского знака подорвался «Летун». От взрыва у него в корме образовалась огромная пробоина, и от турбинной переборки до ахтерштевня все заполнилось водой. Он потерял возможность двигаться, и его дотащили до Ревельской гавани при помощи буксиров.

Не обошлось и без жертв: было убито 5 матросов, тяжело ранено — 6 и легко — 8.

Место, где подорвался «Летун», находилось за Центральной позицией; считалось, что неприятель никак туда не мог проникнуть. Единственным объяснением этому факту могло быть подозрение, что несколько дней тому назад сквозь заграждение каким-то способом удалось проникнуть неприятельскому подводному заградителю, который и разбросал небольшое количество мин в восточной части Финского залива. Ввиду же того, что они были разбросаны на огромном пространстве, обнаружить их почти не представлялось возможным. Следовательно, движение судов в этой части залива должно было уже происходить только по фарватерам, но возможно, что и на них могла попасться какая-нибудь мина.

В этот же вечер были получены дополнительные сведения, что на нашем Стейнортском заграждении взорвались еще два парохода.

Ночь с 27-го на 28 октября выдалась очень беспокойной. Тревога началась с того, что наблюдательные посты с маяков Вормс и Тахкона около 10 часов вечера услыхали на NW несколько сильных взрывов. Судя по направлению, они произошли в районе Передовой позиции.

В 2 часа 45 минут ночи пришло еще более тревожное известие: маяк Пакерорт увидел восемь неприятельских миноносцев. Вскоре он донес, что миноносцы, подойдя к Балтийскому порту, обстреливали его в течение 20 минут, а после скрылись на запад.

Едва только пришло первое донесение Пакерорта, как нас [216] сейчас же всех разбудили, и дивизии было приказано срочно выйти в море и отрезать пути отступления неприятельским миноносцам.

Все миноносцы дивизии сейчас же стали спешно поднимать пары. К 5 часам утра 1-й и 5-й дивизионы и «Новик» уже вышли на рейд и начали входить в Нуккэ-Вормсский проход, но в это время от командующего флотом пришло отменительное радио. До рассвета мы простояли на рейде, а потом стали опять входить в гавань.

В 10 часов утра снова было получено приказание немедленно выйти к Передовой позиции, где, по сведениям, остался подорвавшийся неприятельский миноносец.

В 11 часов «Новик» вышел в море, причем в пути присоединился к 1-му и 5-му дивизионам. Было указано, что неприятель держится в 148-м квадрате. Подойдя туда в 3 часа дня, мы там уже больше никого не застали, и так как в это время спустился довольно сильный туман, адмирал решил прекратить поиски и вернуться в Рогокюль.

По сведениям штаба флота, во. время этого безумного ночного прорыва неприятель понес значительные потери: два миноносца взорвались и погибли при прорыве в залив; кроме того, один миноносец подорвался на обратном пути, но затонул не сразу, и его некоторое время буксировали другие миноносцы. Есть основание предполагать, что это далеко еще не все потери. Всего прорывавшихся миноносцев было одиннадцать, из которых, следовательно, по первым сведениям, погибло три.

30 октября командующий флотом вызвал начальника дивизии в Ревель. В 11 часов 30 минут утра совместно с «Победителем» и «Громом» мы вышли в море и благополучно дошли до Ревеля. Там уже имелись дополнительные сведения о прошлом набеге неприятеля. Оказывается, из одиннадцати миноносцев погибло семь. Картина происшедшего была, приблизительно, следующая. Отряд, состоявший из одиннадцати миноносцев, прорывался в залив, идя в кильватерной колонне. У банки Аполлон взорвались первые два миноносца. Тогда начальник отряда запросил — идти ли ему дальше, и в ответ получил приказание продолжать операцию. Дальнейший путь к Балтийскому порту прошел удачно и, подойдя туда, три миноносца вошли на рейд и начали стрелять. Их снарядами было убито два солдата, две женщины и четверо детей, ранено — семь человек и кроме того убито 12 лошадей. Насколько в темноте можно было заметить, отряд состоял из четырех новейших миноносцев, а остальные, хотя были тоже большие, но сравнительно старого типа.

На обратном пути отряд, придерживаясь финляндского берега, [217] снова попал на заграждение Передовой позиции, где у него сейчас же взорвалось три миноносца. Это обстоятельство сильно смутило остальных, и они пошли вдоль позиции к югу. Во время путешествия по заграждениям опять взорвался один миноносец. Тогда, должно быть с отчаяния, оставшиеся решили идти на «ура» и повернули на W. Немного спустя, из них подорвался еще один, и вскоре, как и все предыдущие, затонул. Уцелело и вышло на чистую воду только три миноносца, да и то у одного из них произошла какая-то авария с котлом, и он потерял возможность двигаться. Тогда другие два взяли его на буксир.

Все это время у входа в Финский залив держались два легких крейсера с несколькими маленькими миноносцами, готовые поддержать отряд в случае погони с нашей стороны.

Оценивая этот набег так, как он представляется нам, его только и можно охарактеризовать, как «безумный», не делающий чести осведомленности германского командования. Зная, наверное, что у нас очень сильно заминирован вход в Финский залив, оно все же послало в него свои суда. Неприятель не мог не знать о заграждениях, если не из тайных источников, то, во всяком случае, от подлодок, которые все время держались у входа в залив и очень часто проникали за заграждение. Может быть, именно они и ввели его в заблуждение, указав какой-нибудь фарватер, которым сами пользовались, но, за неимением точной ориентировки, отряду попасть на него не удалось.

Исходя из того, что целью операции, по-видимому, было лишь обстрелять Балтийский порт, который сам по себе никакого военного значения не имел и был населен почти исключительно мирными рыбаками, можно сказать, что неприятель, оценив слишком мало нашу защиту залива, очень жестоко за это поплатился.

Интересно, как верно и подробно нарисовал этот прорыв командующий флотом адмирал Непенин. Еще раз мы получили подтверждение, что все его сведения и выводы всегда были безошибочны.

Приводимое ниже, в переводе с немецкого, описание набега неприятельских миноносцев, составленное начальником флотилии капитаном Виттингом и помещенное в книге «Auf See unbesiegt», стр. 68, очень совпадает с тем, что сообщил Непенин.

«На минах.

Это было 27 октября. Бешеным ходом неслись одиннадцать миноносцев X флотилии, под моим командованием, внутрь Финского залива навстречу неприятелю. [218]

Что может быть лучше!

В моем распоряжении — храбрые, закаленные войной офицеры и команды. Они слепо доверяют друг другу и в трудные минуты работают рука об руку. Их томит нетерпение столкнуться с врагом, сразиться во имя победы и славы Германии. Моя флотилия состоит из новейших, лучших миноносцев. Нам поставлена цель — уничтожение неприятельских кораблей, цель, которою, как солдат должен гордиться каждый истый моряк.

Правда, задание очень нелегкое и рискованное. Адмирал, пославший нас, взял на себя тяжелую ответственность. Но это уже не наше и не мое дело. Мы знаем, что русские понаставили много мин в своих водах, но счастье сопутствует риску; отчего бы ему не улыбнуться и нам!

Итак, вперед! «Курс — Ost, ход — 21 узел, строй — кильватер», так гласил мой сигнал с наступлением темноты.

В бесконечно длинной колонне шли миноносцы за головным «S-56». Такой строй был избран, чтобы по возможности предохранить себя от мин. Расстояние между каждым из миноносцев — 300 метров. Сзади видны только три миноносца; остальные — теряются в темноте. Это неудобно, но ничего не поделаешь, недаром вся линия, от головного «S-56» и до концевого корабля, растянулась более чем на 3 тысячи метров.

Погода благоприятная: луна скрыта облаками и море спокойно.

В 8 часов 38 минут передают по Морзе, что задние миноносцы отстали. Пришлось повернуть, чтобы узнать, что случилось. Трех задних миноносцев — нет: «S-57» (доблестный старший лейтенант Притвиц; впоследствии — погиб), «V-75» (капитан-лейтенант Менхе) и «G-89» (капитан-лейтенант Заупе). Их больше не видно. Наконец, по линии, с заднего миноносца передают, что один из них подорвался на мине.

Это было печальное начало. Но что делать! Долгие поиски в темноте этих миноносцев, которые теперь остались где-то далеко на западе, все равно ни к чему не приведут. Кроме того, ведь при пострадавшем, согласно заранее отданному распоряжению, остались два миноносца.

Повернули опять и с остальными идем дальше на восток. Только позже удалось узнать подробности того, что случилось. Оказывается, на «V-75» под командным мостиком взорвалась мина, и кочегарки быстро наполнились водой. На помощь к нему подошел «S-57». Вдруг раздался новый страшный взрыв, которым «V-75» был разорван на три части. Этим же взрывом на «S-57» срывает главный паропровод, а вскоре он и сам [219] попадает на мину и гибнет. «G-89» спасает с обоих миноносцев их экипажи.

Между тем, флотилия продолжает свой путь 21-узловым ходом. В 10 часов мы с большим трудом открыли остров Оденсхольм и определились, чтобы точно знать свое место во время предстоящей операции.

Наконец, от «G-89» приходит радио, что «V-75» и «S-57» погибли.

Я сейчас же хотел приказать, чтобы три миноносца пошли ему на помощь, так как он имел на себе три комплекта команды; но в это время приходит второе радио, что «G-89» повернул на запад и имеет ход 30 узлов. Тем лучше.

Значит, я могу спокойно продолжать путь с остальными восемью миноносцами. Пусть успех операции вознаградит нас за потерю двух кораблей.

Но где же неприятель? Или он опять предательски предупрежден о нашем набеге? Ни одного корабля, ни одного дозорного судна, хотя мы уже давно в Финском заливе. Это обидно...

Для того, чтобы сделать что-нибудь, я решаю войти в Рогервик и обстрелять укрепленный Балтийский порт. Возможно, что в его гавани стоят неприятельские корабли.

Пять миноносцев я оставляю перед бухтой, а с «G-90» (капитан-лейтенант Херинг), «S-59» (капитан-лейтенант Клейн) и «S-56» (бравый и жизнерадостный капитан-лейтенант Крех; впоследствии — тоже погиб) я вхожу в бухту Рогервик.

Заграждение, очевидно, поставлено в самой бухте.

Осторожно проходя вплотную к форту с восточной стороны, мы подходим к молу на расстояние 600 метров. Ни одного корабля нет. Как это досадно! Что же, остается обстрелять только военные сооружения.

Бедный Балтийский порт! Напрасно там чувствуют себя так спокойно за минными заграждениями. Какой переполох поднялся, вероятно, в нем, когда в 1 час 30 минут ночи шесть прожекторов вдруг неожиданно забегали своими лучами взад и вперед и началась ужасная бомбардировка. Но «варвары» обстреливают только сооружения в гавани: склады, сараи и подобные постройки и щадят мирный город... Выпущены 162 разрывных гранаты; результат — солдаты и лошади убиты, а военные сооружения превращены в развалины...

После этого выходим из бухты и, дав 26 узлов, несемся на запад. Там, за минным полем, в условленном месте нас ждут наши легкие крейсера.

Чтобы не попасть на то место, где взорвались «S-57» и «V-75» я немного меняю курс. [220]

Вдруг за последним миноносцем нашей колонны блеснули вспышки в послышался грохот орудий! Итак, неприятель все-таки нас открыл и напал на задние миноносцы! Самый полный ход вперед! Скорее на помощь! В этот момент, у второго миноносца, «G-90» (капитан-лейтенант Херинг), поднимается огромный столб воды. Кругом больше ничего не слышно. На самом миноносце — образцовое спокойствие. Проходя мимо «G-90», я узнаю подробности несчастья. Оказывается, мина взорвалась под турбинами. Это уже третий миноносец.

«S-59» (капитан-лейтенант Клейн), подойдя к борту «G-90», принимает его команду, а тот тем временем тонет.

Не успело еще остыть впечатление от этой потери, как прожектор заднего миноносца, прорезая своими лучами темноту ночи, начинает сигналить. С отчаянием читаем: «V-72 М. М.» (попадание миной). Нет, это не подводные лодки — это мины!..

Но ведь это — ад, куда мы попали!

Я подхожу к «V-72» (бравый капитан-лейтенант барон фон Редер; позже — тоже погиб). У его борта уже стоит «V-77» (капитан-лейтенант Стратман), который снимает команду.

Довести подорванные миноносцы до порта нечего и думать: они настолько повреждены, что еле держатся на воде.

Итак, «S-57» в «V-75» погибли на пути вперед, а теперь погибли «G-90» в «V-72»; от гордой флотилии остается всего шесть миноносцев. Что-то еще готовит нам судьба!

Тем временем, «G-89» благополучно подошел к крейсерам.

Продолжаем путь на запад. Но не успели еще все миноносцы соединиться, как сзади меня снова вспыхивает ужасное «М. М.». Это — «S-58» (бравый капитан-лейтенант Херман; позже — погиб).

И этот миноносец так сильно поврежден, что больше не в состоянии держаться на воде. В его отсеки вливается огромное количество воды, в он вдруг опрокидывается. Слава Богу еще, что большая часть команды — уже на «S-59».

Что за страшная ночь! Кругом — темнота, погода все портится, а за заграждениями, наверное, ждет нас со своими флотилиями неприятель. Среди же этого чертова котла — только мины, против которых нет защиты.

Вдруг опять зажигается прожектор: «М. М.». Значит, опять надо, рискуя собой, снимать людей с подорвавшегося миноносца, а затем, что наиболее обидно, он погибнет со своими торпедами, которые, однако, потонут не сразу.

Увы, они должны потонуть, так как мы их не можем взять с собою, и они не должны плавать на поверхности, чтобы не попасть в руки русских. [221]

Весь этот ужас скрашивается только благодаря мужеству, проявляемому офицерами и командами.

Но не время для размышлений! Всем довольно работы: и миноносцам, которые тонут, и тем, которые спасают. Мне самому то и дело приходится отдавать приказание за приказанием и по возможности вести миноносцы так, чтобы и остальные не наткнулись на мины. Курс держим на юг, так как мне он кажется самым безопасным; вероятно, заграждения расположены именно по этому направлению, а следовательно, мы будем идти параллельно ему.

Разумеется, те, которые подходят к борту подорвавшегося миноносца, сами подвергаются огромной опасности, но другого выхода нет. Если бы еще было точно известно расположение заграждения, тогда все миноносцы просто остались бы за ним, а спасение велось при помощи шлюпок. Но раз вокруг — мины, то для меня как начальника может быть только два решения: или предоставлять подорвавшийся миноносец его собственной участи и с другими стремиться полным ходом выйти с минного поля, или посылать миноносец к борту пострадавшего снять экипаж, находясь с остальными поблизости, наготове помочь и второму, если он тоже попадет на мину. Первое решение мне, как германскому офицеру, не могло прийти даже на ум; таким образом, оставалось только последнее.

Спасение шлюпками тянется слишком долго. Уже более часа «S-59» перевозит ими команду «S-58»; он не может подойти к самому борту, ибо на поверхности, рядом с ним, видны мины. Все это время остальные миноносцы должны держаться тут же, на минном поле.

Наконец, «S-59» готов и идет за остальными миноносцами. Но не успевает он пройти и тысячи метров, как его постигает та же судьба. Сквозь темноту ночи опять сверкает зловещее «М. М.».

Теперь уже я сам иду к борту «S-59». Очень неприятное плавание. Вот я вижу две большие мины, плавающие на поверхности, почти рядом с «S-59». Скорее к борту, взять команду, и прочь от тебя, доблестный корабль! Ты слишком тяжело поврежден, чтобы тебя можно было довести домой.

«S-59» уже имел на себе два лишних состава, а потому, когда «S-56» пришлось снять с него всех людей, на нем оказалось три лишних комплекта. Всего на нашем борту находилось теперь почти 400 человек. Но как хорошо держат себя люди! Ни страха, ни злобы, ни слова упрека; даже нет торопливости при пересадке. Все идет, как на учении. По временам слышатся возгласы: «Сперва возьмите раненых, а потом перейдем и мы». Да, то были надежные люди!.. [222]

Я еще имею четыре миноносца! Неужели еще не конец этой дьявольской ночи? Нет! Мы все пока — на минах. Довольно размышлений! Они не помогут. Скорее, как можно скорее прочь из этих злых вод! Дальше, дальше, на запад, с «S-56», «V-76», «V-77» и «V-78», со скоростью 27 узлов!

Одно утешение: стало светать. Но бедам еще не пришел конец. Вдруг опять тихий звук взрыва под последним миноносцем, «V-76» (капитан-лейтенант Яспер). Высокий столб воды, и — «М. М.». «V-77» спасает экипаж, a «V-76» тонет.

Осталось только три миноносца. Одиноко и грустно мы ищем правильный путь домой и на этот раз находим... Удивительным стечением обстоятельств «S-56» избежал всех мин, хотя как флагманский шел в кильватерной колонне головным. Наконец и с ним произошло несчастье, но, правда, без тяжелых последствий. Неожиданно лопнула одна из труб, и из котлов ушла почти вся вода. Миноносец принужден остановиться. Сейчас же на помощь к нему подходят «V-77» (капитан-лейтенант Стратман) и «V-78» с моим верным начальником полуфлотилии капитан-лейтенантом Регенсбургом и храбрым командиром капитан-лейтенантом Кранцем. Они ошвартовываются к бортам и дают воду. Исправление аварии длится почти час. Кругом все еще мины.

Наконец мы на чистой воде, заботы о сохранении миноносцев в целости окончены, и навстречу нам уже идут другие миноносцы. Они высланы контр-адмиралом Лангемаком, находящимся на «Кольберге». Вскоре и он сам встречает нас приветственным сигналом, трогающим душу и сердце.

Неприятеля мы так и не видели. Как выяснилось позже, он даже не выходил в море.

Проклятая, злая ночь была позади нас!

Из одиннадцати миноносцев осталось только четыре: «S-56», «V-77», «V-78» и «G-89», Я, мои офицеры и команды переживали тяжелые минуты. Но мы сделали все, что могли, и это сознание утешало нас.

Война требует жертв. Правда, мы не потопили ни одного неприятельского корабля, но зато все же разрушили важные сооружения Балтийского порта и проникли в те воды, где русские чувствовали себя в полной безопасности.

Отныне они должны быть всегда готовы к таким случаям, как этот. Все же наше дело имеет большое значение, так как неприятель как раз подготовлял перевозку войск из Ревеля в Ригу, что для нашей армии было тогда очень невыгодно.

В эти тяжелые часы мы, офицеры и команды X флотилии, научились понимать и ценить друг друга. Ни слова, ни действия, [223] ни приказания не омрачают память об этих часах тесного, самоотверженного и светлого единения.

Со скорбью донося о потере стольких миноносцев, с гордостью за личный состав и в надежде, что с такими офицерами и командами мне придется принять участие еще в других операциях, я закончил свой рапорт так:

«...Краткие промежутки между взрывами, частая гибель миноносцев и ежеминутное сознание возможности погибнуть — требовали от офицеров и команд огромного самообладания, граничившего с подвигом.

С чувством гордости я как начальник флотилии могу донести о выдающемся поведении офицеров и команд. Люди соперничали в выдержке и спасали прежде всего раненых. Все маневры, спасение людей и подготовки к взрывам производились с величайшим самообладанием и тщательностью.

Только такому примерному, хладнокровному и доблестному поведению офицеров и команд можно приписать то, что все оставшиеся в живых были спасены, и что общие потери были всего 16 убитых».

2 ноября «Новик» с «Десной» опять пошли в Рогокюль, где и застряли надолго.

3 ноября 3-й дивизион тральщиков обнаружил заграждение у входа в Нуккэ-Вормсский фарватер. Трудно было определить, когда его поставил неприятель, но возможно, что именно в ту ночь, когда был прорыв миноносцев. Спасибо командующему флотом, который, предугадывая эту возможность, отменил наш поход; ведь мы уже входили в этот проход, и тогда первым пострадал бы именно «Новик», шедший впереди.

4 ноября вечер и ночь были опять тревожными: ожидался налет нескольких цеппелинов, а кроме того в море, недалеко от острова Эзель, держалось около двадцати неприятельских миноносцев. Командующий флотом даже стал опасаться, не подготовка ли это большого прорыва в Финский залив, а потому все суда и, главным образом, Минная дивизия были в полной готовности в любой момент выйти в море. Потом все эти приготовления были отставлены, так как цеппелины близко не показывались, а миноносцы скоро ушли.

В тот же день была затралена мина у маяка Нерва, то есть недалеко от Кронштадта. Это еще раз подтвердило версию, что неприятельский подводный заградитель разбросал свои мины по всей восточной части залива; поэтому приходилось быть очень осторожными.

9 ноября пришло аналогичное подтверждение, но уже более [224] печального характера: на пути в Кронштадт подорвался на мине и получил большую пробоину крейсер «Рюрик».

Подробности его подрыва таковы.

6 ноября «Рюрик» совместно с «Андреем Первозванным» и «Баяном» в 4 часа дня вышел из Гельсингфорса в Кронштадт для ремонта.

Отряд шел в кильватерной колонне, имея головным «Андрея», затем — «Рюрика» и «Баяна». Его конвоировал 8-й дивизион миноносцев.

В 8 часов 15 минут вечера, при повороте на створ южных Гогландских маяков, в 3,5 кабельтовых от берега, «Рюрик», катясь влево, коснулся правой скулой мины, приблизительно между восьмым и десятым шпангоутами. По-видимому, неприятельское заграждение было поставлено совершенно точно на створе. По какой-то счастливой случайности, «Андрей», сидевший значительно глубже «Рюрика», прошел, не задев мины.

Звук взрыва был настолько силен, что походил на залп дредноута из всех башен. На поверхности воды показалось огромное пламя, которое через правый якорный клюз проникло на палубу. Вслед за тем поднялся гигантский столб воды высотой до 140 футов, выше фор-марса, и обрушился на носовую часть крейсера. Люди, находившиеся на мостике, были моментально снесены на шкафут, и там остались только командир, штурман и вахтенный начальник, которых потоком воды прижало к рубке.

Первое впечатление офицеров, находившихся в момент взрыва в кают-компании, было, что взорвался носовой погреб. Команда же решила, что крейсер попал под бомбы цеппелина, а потому все бросились вниз.

Ввиду того, что на командном мостике все были оглушены или смыты, своевременно не были включены колокола громкого боя и, таким образом, не была пробита водяная тревога. Сейчас же старший офицер приказал офицерам обойти помещения и послать команду по местам. Через три минуты после этого начали уже действовать водоотливные турбины и были задраены все двери и люки. Работа сильно облегчалась тем, что на всем крейсере продолжало действовать электричество.

Положение «Рюрика» внушало сильное опасение, ибо вода проникла во все носовые помещения, а в шпилевом отделении прибывала приблизительно со скоростью 1,5-2 фута в минуту. Крейсер получил дифферент в 2 фута 4 дюйма. После обследования удалось установить, что вся носовая часть, до переборки на 30-м шпангоуте, затоплена. Чтобы эта переборка не сдала, ее сейчас же подкрепили деревянными подпорами. [225]

Когда работы были закончены, «Рюрик» попробовал дать ход; это было через 20 минут после взрыва. Сначала он дал 2, потом 4, 6 и, наконец, 8 узлов, но вскоре был вынужден опять сбавить его до 6 узлов, так как переборку шпилевого отделения стало сильно пучить.

Работам сильно мешало огромное количество газа, наполнившего всю носовую часть. Он был невидим и почти без запаха, но все признаки отравления им были налицо. Вытяжной вентиляции на крейсере не было, а переносные вентиляторы оказались слишком слабы; не помогали и противогазные маски. Все офицеры и 128 человек команды получили отравление. Едва только офицеры чувствовали себя немного лучше, они немедленно спускались вниз, но вскоре их снова выносили оттуда почти без чувств. Нельзя не отметить особо энергичной и самоотверженной работы трюмных во главе со старшим лейтенантом С. К. Рашевским: они все были отравлены, а Рашевского три раза выносили без чувств.{78}

Попытка подвести пластырь кончилась полной неудачей, так как он оказался в три раза меньше площади пробоины, а, кроме того, все внутреннее железо крейсера завернуло на левый бок, что лишало возможности завести подкильные концы. Помимо всего работы еще осложнялись ночной темнотой.

По счастью, взрывом никто не был убит, хотя некоторые матросы в самый момент взрыва и находились в носовых помещениях; давлением воздуха их только выбросило наверх.

Получив донесение о подрыве «Рюрика», командующий флотом немедленно приказал Кронштадту выслать навстречу крейсеру все наличные плавучие средства.

В 4 часа утра 7 ноября отряд подошел к острову Лаван-Сари, где отдал якорь и простоял до 8 часов для подробного осмотра подкреплений переборки. У Сескара его встретили кронштадтские буксиры, а к 8 часам вечера корабли благополучно вошли на внешний рейд.

8 ноября «Рюрик» был введен в док. После откачивания воды оказалось, что площадь пробоины равнялась приблизительно 800 кв. футам. Носовые помещения до карапаса были совершенно уничтожены, и образовалась огромная арка. Вся внутренность крейсера с левой стороны оказалась вывернутой наружу. Форштевень выше тарана лопнул, и таран беспомощно висел. Киля до 27-го шпангоута совершенно не было. Все железо до того исковеркано, что убрать его очень трудно. Крейсер выбыл из строя не менее чем на десять недель.

10 ноября у нас была получена телефонограмма, что М. А. Беренс назначен командиром линейного корабля «Петропавловск [226] «, а «Новик» получил командир миноносца «Москвитянин» капитан 2 ранга А. К. Пилкин.{79}

Прощание с М. А. Беренсом продолжалось три дня и носило трогательный характер; расставаться с ним было очень тяжело. Да и не удивительно: ведь мы теряли в нем не только блестящего боевого командира, но и обаятельного человека, которого глубоко любили и уважали. Не только мы, офицеры «Новика», сожалели о М. А. Беренсе, о нем сожалела в вся Минная дивизия; за эти дни у нас перебывали почти все, чтобы проститься с ним.

12 ноября, наконец, проводы были кончены, и М. А. Беренс на миноносце «Бдительный» ушел в Лапвик принимать «Петропавловск». Мы и почти все офицеры дивизии стояли на пристани и с грустью смотрели на уходивший миноносец.

15 ноября состоялся первый поход с новым командиром к Церелю для осмотра адмиралом работ по постройке 12-дюймовой батареи. «Новик» пришел туда в 5 часов вечера и стал на бочку. Ночью задул сильный ветер от SW, и утром с трудом удалось связаться берегом. После осмотра работ, которые шли очень успешно, мы в полдень, дав 24 узла, вернулись в Рогокюль.

В ночь на 19 ноября во время постановки мин в Ирбенском проливе произошел печальный случай на одном из моторных катеров. У него на палубе взорвалась своя же мина, и он моментально затонул. При этом погибли минный офицер лейтенант Е. Р. Греве и два матроса; остальных, тяжело раненных, спас другой катер. Я хорошо знал этого офицера, и мне было страшно его жаль. Он был молод, жизнерадостен и притом — отличный офицер. Всего несколько дней тому назад я беседовал с ним, а теперь его уже нет...

До 1 декабря мы беспрерывно простояли в Рогокюле, изнывая от однообразия и скуки. В этот день, наконец, адмирал пошел с нами, «Изыльметьевым» и «Десной» в Гельсингфорс.

На переходе эти миноносцы должны были произвести испытание на полный ход. Им удалось довести скорость до 30 узлов, но на таком ходу «Новик» их совершенно легко обогнал. Вообще, несмотря на вступление в строй многих новых миноносцев, он до сих пор остается лучшим ходоком флота.

3 декабря мы вернулись в Моонзунд в последний раз в этом году, так как уже приближалась зима и понемногу все стало замерзать.

5 декабря адмирал решил перед окончательным уходом из залива посетить Церельскую батарею, а потом еще сходить в Ригу. Выйдя утром, мы к 3 часам дня подошли к Церелю. Адмирал [227] сейчас же отправился осматривать работы и прощаться с остававшимся там на зиму личным составом.

На следующее утро мы отправились в Ригу, причем были очень довольны случаем побывать в непосредственной близости от сухопутного фронта.

Войдя в Двину и дойдя до самого города, «Новик» ошвартовался у Таможенной набережной. В тот же день адмирал поехал на остров Заячий осмотреть помещение, где должна была жить команда наших сторожевых катеров. Следующее утро было посвящено осмотру крепости Усть-Двинск, а в 2 часа дня к нам приехал командующий армией генерал Радко-Дмитриев.{80} Он подробно осмотрел миноносец, беседовал с командой и потом был приглашен в кают-компанию. Мы сейчас же стали расспрашивать его о положении на всех фронтах, а в частности, и у него. Генерал охотно отвечал на вопросы и был очень оптимистически настроен. О своем фронте он рассказал, что по сравнению с неприятелем у него теперь большой перевес в силах и что он рассчитывает в недалеком будущем начать наступление.

8 декабря «Новик» вышел в Куйваст. В это время Двина уже покрылась тонким льдом, и оставаться там дольше ни в коем случае было нельзя. В 3 часа дня мы были в Куйвасте, где ошвартовались к «Пограничнику» и «Кондратенко», стоявшим на бочке.

На следующее утро адмирал поехал проститься на «Цесаревич» и «Адмирал Макаров», которые оставались на зиму в Моонзунде, а в полдень мы пошли в Рогокюль. За островом Шильдау уже появился тонкий лед, и на этот раз действительно Моонзунд стал замерзать. 10 декабря было решено окончательно покинуть Моонзунд и пойти на зимовку в Ревель. Это было большой радостью для всех нас, так как за эти девять месяцев моонзундское стояние нам очень надоело.

В Ревель «Новик» пришел совершенно обмерзшим. Весь бак, корма и отводы покрылись толстым слоем льда; следовательно, действительно пора было кончать кампанию.

11 декабря мы устроили прощальный обед адмиралу Кедрову, так как он на зиму оставался в Ревеле на транспорте «Либава», а мы уходили для ремонта в Гельсингфорс. Прощание с адмиралом было очень теплое, так как за эти месяцы совместной жизни мы сильно к нему привязались и оценили его труд и энергию.

12 декабря «Новик» перешел в Гельсингфорс и сейчас же подошел к Сандвикскому заводу, где вступил в ремонт.

К концу года нашему флоту не повезло. 21 декабря в Средиземном [228] море погиб, наткнувшись на мину, линейный корабль «Пересвет», шедший с Востока в Архангельск.

В связи с его гибелью будет кстати отметить интересную подробность о походе первой части Отдельного отряда Балтийского моря, которую едва не постигла та же участь. В Порт-Саиде командующий отрядом контр-адмирал Бестужев-Рюмин{81} получил от союзного командования в Средиземном море точное указание фарватеров, которыми он должен идти. Пользуясь ими, он все время находился бы в районах, за которыми наблюдали миноносцы и сторожевые суда союзников. Этим обеспечивалась безопасность плавания от подлодок, что для таких тихоходов, как «Чесма» и «Варяг», имело большое значение.

Однако адмирал решил, что прямо пересечь Средиземное море будет все же безопаснее, чем следовать фарватерами, и пошел избранным курсом. Этим он брал на себя огромную ответственность, и в случае несчастья вся вина легла бы только на него.

Отряд благополучно прошел все море, не встретив ни одной лодки. В первом же порту, в который он зашел, стало известно, что как раз в эти дни именно на тех фарватерах появились подлодки и потопили несколько кораблей. Таким образом, благодаря своему адмиралу, отряд избежал опасности.

«Пересвет», который шел позже, избрал указанный ему путь и... нарвавшись на мину — погиб.

Таким образом, кончилась третья боевая кампания, тянувшаяся девять месяцев. Война все продолжалась, и ее конец казался еще бесконечно далеким.

Эта кампания для «Новика» была гораздо спокойнее в боевом отношении, но зато и более нудной по сравнению с прошлыми годами. Из-за одного этого мы уже очень устали.

Защита Рижского залива, в которой, главным образом, «Новик» и принимал участие, в этом году была более организована и усилена открытием Моонзундского канала, постройкой батарей и постановкой большого количества мин.

Состав судов Минной дивизии сильно увеличился. Кроме миноносцев новейшего типа, в нее вошло еще много сторожевых катеров и вспомогательных судов. Потребность в них вытекала из опыта войны, так как выяснилась необходимость иметь мелкосидящие суда, могущие ходить по заграждениям, ставить мины и обладающие сравнительно крупной артиллерией для обстрела берегов. Ввиду того, что постройка таких судов заняла бы слишком много времени, для этой цели были использованы волжские плоскодонные пароходы, на [229] которых установили сначала 75-миллиметровые орудия, а потом заменили 100-миллиметровыми.

Одним словом, зашита Рижского залива стала гораздо сильнее. В будущем году неприятельский флот встретит уже очень серьезное сопротивление, если даже и пошлет на поддержку прорывающимся силам свои новейшие линейные корабли.

Совершенно такое же увеличение средств обороны, но еще в большем масштабе наблюдалось и в отношении Финского залива. За период войны вдоль его берегов удалось построить значительное количество очень сильных батарей, которые в совокупности делали залив похожим на сплошную крепость.

Вообще балтийский фронт был доведен до высокой степени обороноспособности и его теперь было очень трудно сломить.

Все только что сказанное относилось к материальной части, но что касалось личного состава флота, то там дело обстояло хуже. Все, начиная с офицеров и кончая матросами, очень утомились за время войны. Постоянное напряжение нервов и суровые условия военного времени сделались слишком долгими и надоедливыми. Соответственно с этим стали заметно падать и нравы офицерской среды. Этому много способствовало также включение в офицерский состав большого количества сборного элемента военного времени. Среди офицерской среды стали сильно распространяться карточная игра и, вопреки всяким запрещениям, злоупотребление спиртными напитками. На этой почве создавались конфликты и манкирование службой.

Такое же падение нравов было заметно и в матросской среде: всеми правдами и неправдами они старались уйти от войны и спрятаться от опасности. Среди них тоже появились карточная игра и пьянство, хотя последнее в сравнительно небольшой степени из-за дороговизны спиртных напитков.

Отношения между офицерами и матросами на судах, за редкими исключениями, были очень хорошие. Тяжелая обстановка войны и опасности, которые переживались вместе всем экипажем корабля, сплачивали их общими интересами.

Но в воздухе уже чувствовалось, что война слишком затянулась, что она становилась не под силу русскому народу; с большим трудом он терпел все связанные с ней лишения.

Я нарочно остановился подробнее на настроении личного состава, чтобы подчеркнуть, насколько важно при затяжной войне считаться с духом армии и флота. Часто, несмотря на улучшение материального состояния, общее положение в значительной степени ухудшается из-за нравственной усталости человека.

Дальше