XII. Действия в районе Виндавы. Ввод «Славы» в Рижский залив. Первая попытка неприятеля форсировать Ирбенский пролив. «Побудка». Укрепление Ирбенской позиции

В Ревеле «Новик» простоял до полуночи 23 июня и рано утром следующего дня был уже опять в Куйвасте.

Затем потянулось однообразное стояние на якоре, всегда в готовности и всегда начеку, но зато и ужасно томительное. Неприятель не подавал никаких признаков жизни, а мы, со своей стороны, тоже ничего не предпринимали.

1 июля командир решил пойти на артиллерийскую стрельбу, на дистанцию 60 кабельтовых, с изменяющимся курсовым углом.

Стрельба прошла, в общем, удовлетворительно, но во время нее у четвертого орудия лопнула крышка компрессора, так что на некоторое время это орудие было выведено из строя, и это было неприятно. [114]

Наконец, 2 июля, стало тревожнее: выяснилось, что наши войска оставили Виндаву, и некоторые части отступают к Михайловскому маяку.

Чтобы на всякий случай быть готовыми, командир решил принять полный запас нефти, и для этого мы перешли к транспорту «Волга».

Днем пришло известие, что у Виндавы появился неприятельский линейный корабль с тральщиками, а позднее к ним еще присоединились трехтрубный крейсер с миноносцем. Находившаяся в это время на внешней позиции наша подлодка «Дракон» пыталась атаковать этот крейсер, но безуспешно.

Целый день неприятель тралил подступы к Виндаве, и только когда стемнело, все его суда ушли в море.

Около полуночи начальник дивизии вызвал нас к Церелю. 6-й дивизион был уже там, 5-й нес дозоры у Люзерорта и Михайловского маяка, полудивизион стоял там же на якоре, и только 9-й дивизион, в полной готовности, остался в Куйвасте.

В 4 часа утра «Новик» подошел к Церелю и встал на якорь; уже светало, но на горизонте никого не было видно.

В 4 часа дня нас послали к Михайловскому маяку, а оттуда в Куйваст, принять мины.

Это мы исполнили на следующее утро, и к 4 часам дня были опять у Михайловского маяка.

Как раз в это время с него передали, что четыре наших миноносца 6-го дивизиона вступили в перестрелку с двумя неприятельскими, после чего последние сейчас же повернули в море и стали уходить, причем при них была обнаружена и подлодка.

Сегодня неприятель занял Гольдинген и, кажется, идет на Виндаву, которая уже оставлена нашими войсками; следовательно, ее занятие — только вопрос времени.

В эту ночь предполагалась постановка мин у Виндавы, на местах, где только что протралил неприятель. Но начальник дивизии получил донесение, что у Стейнорта неприятель держит сторожевую цепь, а поэтому не рискнул посылать туда миноносцы с минами; таким образом постановка была отменена.

5 июля неприятель занял Виндаву, ввиду чего пришлось снять наблюдательный пост с Люзерорта; итак, мы понемногу приходили все в большее и большее соприкосновение с ним. Все местные жители призывного возраста, проживавшие в этом районе, и те, кто не желал попасть в руки неприятеля, срочно эвакуировались на транспорте «Хабаровск» в Ревель.

Мы целый день простояли у Михайловского маяка и наблюдали, как все эти люди тащили свои пожитки, гнали коров, [115] свиней и баранов, и все это спешно грузилось на транспорт. Все, что было возможно использовать для военной цели, разрушалось. Сначала хотели взорвать и маяки, но начальник Службы связи пожалел их разрушить, и впоследствии это принесло нам много неприятностей.

В 3 часа ночи нам было приказано поставить наши мины на Ирбенской центральной позиции и опять вернуться к Михайловскому маяку.

На следующий день неприятель не показывался, и когда вечером была получена телефонограмма, что для замены винтов нам приготовлен док в Гельсингфорсе, начальник дивизии разрешил нам туда идти.

Кроме того, нам было приказано заменить наши мины Уайтхеда, образца 1910 года, более новыми — 1912 года.

В Куйваст «Новик» пришел в 10 часов вечера, принял отправлявшихся в Ревель и Гельсингфорс и пошел дальше, так что 7 июля уже мог войти в Сандвикский док.

С 7-го до 22 июля мы простояли в доке, все время ремонтируясь; нам удалось переменить винты, которые все же оказались в довольно плохом состоянии, прочеканить текущие цистерны и исправить еще кое-какие повреждения.

Кроме того, мы приняли новый образец мин Уайтхеда. Эти мины, несомненно, имели некоторые преимущества перед предыдущим образцом, но все же было довольно рискованно их принимать, так как они имели еще довольно много конструктивных недостатков, и, кроме того, личный состав с ними был очень мало знаком.

Так или иначе, 22 июля мы окончили пристрелку мин, приняли все, что необходимо, и, освежившись сами, были готовы идти в Рижский залив, продолжать там боевую службу.

За время нашего стояния в Гельсингфорсе в составе морских сил Рижского залива произошла существенная перемена: они были усилены линейным кораблем «Слава». Это было сделано потому, что после отступления наших войск к городу Рига, Рижский залив сразу приобрел очень большое стратегическое значение, а следовательно, вместе с тем появилась и необходимость усилить его защиту, которая до этого момента была очень слаба и состояла из «Новика», приблизительно двадцати угольных миноносцев устарелого типа и трех старых канонерок. С такими силами, конечно, нельзя было рассчитывать на успешную защиту залива, и командующий флотом решил ввести туда «Славу». Для этого пришлось предварительно протралить выходной фарватер в море около Цереля, что делалось очень секретно, дабы неприятель не мог ничего подозревать; [116] поэтому приходилось работать по ночам. Когда наконец фарватер был готов, линейный корабль «Слава», конвоируемый всеми миноносцами, вышел ночью в море под прикрытием линейных кораблей «Петропавловск» и «Гангут».

Дойдя благополучно до параллели Цереля, «Слава» с тральщиками и миноносцами стала входить в Ирбенский пролив, а дредноуты спустились несколько южнее и держались там, пока благополучно не окончилась операция.

Все прошло совершенно гладко, и только на следующее утро, когда «Слава» уже спокойно стояла на якоре в Рижском заливе, неприятельские аэропланы могли констатировать ее присутствие там.

Однако слишком преувеличивать значение ввода «Славы» для обороны было нельзя; несомненно, мы были усилены на четыре 12-дюймовых орудия, но, увы, старого образца и совсем недальнобойных, а сам корабль был уже настолько устаревшим, что, конечно, не мог противостоять современным линейным кораблям, которые мог легко прислать сюда противник.

23 июля, в 1 час 40 минут дня, к нам прибыл в первый раз за время своего командования флотом адмирал В. А. Канин и пошел на «Новике» в Ревель. Поэтому мы шли очень большим ходом и через два часа уже ошвартовывались к стенке в Ревельской гавани. Там командующий флотом сейчас же от нас уехал, и мы в 7 часов вечера пошли дальше в Моонзунд.

По приходе в Куйваст, мы два дня простояли без движения, и только утром 26-го нам срочно было приказано идти к Церелю.

Тревога на этот раз была очень серьезная: с рассветом, против Ирбенского пролива появился неприятельский флот в количестве не менее 50-ти вымпелов, с тральщиками и транспортами. Из этого было ясно, что он собирается приступить к решительному форсированию пролива.

«Новик» подошел к позиции в 10 часов утра. По другую сторону ее были совершенно ясно видны три неприятельских разведчика: два — типа «Невельской»{45} и один — типа «Бремен», а позади них — лес мачт и облака дыма.

Вид получался довольно внушительный, в особенности если принять во внимание, что с нашей стороны были только «Слава» и около двадцати старых миноносцев. Вот этими-то силами мы и должны были не дать противнику протралить заграждение и войти в Рижский залив.

Эта задача, конечно, была для нас непосильной, так как ни одно из орудий наших судов не было в состоянии дострелять до неприятеля; он же из своих дальнобойных орудий современных линейных кораблей мог без всякого риска для себя [117] просто отогнать и «Славу», и миноносцы и спокойно тралить, двигаясь вперед без всякой для себя помехи.

С тяжелым сердцем пришлось констатировать такое печальное положение дел. Дальше, конечно, оставалось лишь уповать на Бога и делать то, что только возможно при таких обстоятельствах.

Пока неприятель работал далеко, и наши орудия еще совершенно до него не достреливали. Нам приходилось лишь ждать, и вся дивизия стала на якорь у Цереля.

В полдень к позиции подошла «Слава», и по ней сейчас же открыли огонь два линейных корабля типа «Дейчланд». Их снаряды сразу стали ложиться у самой «Славы», которая отвечала им из своих 12-дюймовых орудий, но ее снаряды далеко не долетали. После того, как в нее было несколько попаданий, ей пришлось уйти с позиции, чтобы не быть потопленной.

В это время начальник дивизии приказал командиру идти в Куйваст, принять мины и вернуться обратно. Окончив приемку мин, к 5 часам вечера «Новик» понесся обратно к Церелю.

Придя туда, мы стали на якорь, и командир поехал к начальнику дивизии за дальнейшими инструкциями. Уже вечерело. Неприятель прекратил траление, и было видно, как его дымы скрывались на юг.

По нашим сведениям, в течение этого дня у противника взорвались: три миноносца, один тральщик, один легкий крейсер типа «Тэтис» и один вспомогательный крейсер, но последний получил только тяжелые повреждения и был отведен в ближайший порт.

За сегодняшний день, в сущности, неприятель протралил почти всю позицию. Но, по-видимому, он считал, что впереди предстоит еще серьезная работа, требующая несравненно больших жертв, так как доносил, что встретил сильное сопротивление с нашей стороны.

От начальника дивизии командир вернулся с приказанием «ожидать распоряжений», и «Новик», как и вся дивизия, остался на якоре у Цереля. Подобную стоянку нельзя было не признать довольно опасной, так как это место могло быть обстреляно с моря.

На следующий день, 27 июля, неприятель ничего не предпринял, а наши силы провели его в полной готовности и ожидании.

Воспользовавшись передышкой и обсудив с другими начальниками создавшееся положение, начальник дивизии счел своим долгом предупредить командующего флотом, что считает форсирование неприятелем позиции лишь вопросом времени, [118] что препятствовать тралению он со своими слабыми силами не в состоянии и что присутствие «Славы» не меняет положения.

Нельзя, конечно, не согласиться с мнением начальника дивизии и надо удивляться большому штабу, который считал возможным удержание за нами Рижского залива, не увеличив средства обороны. Можно было, например, послать подлодки на внешнюю сторону позиции, поставить мины с приборами, затрудняющими траление, или двойные мины и так далее; одним словом, хоть как-нибудь увеличить средства обороны. С тем же, что имелось, право, никак нельзя было рассчитывать на успех, и неприятель был в состоянии легко пройти в залив.

Вечером мы получили приказание поставить заграждение на тех местах, где неприятель его накануне вытралил.

В 9 часов 30 минут вечера «Новик» снялся с якоря и пошел ставить мины. Ночь была очень темная и, чтобы было возможно ориентироваться, еще засветло, на месте главного поворота был поставлен миноносец «Донской Казак».

Идти приходилось все время между линиями заграждений, руководствуясь только своей прокладкой, и потому надо считать, что на штурманскую часть в этом случае легла очень ответственная обязанность, которую она сумела блестяще выполнить.

К 11 часам ночи мы подошли к месту постановки и благополучно поставили мины на том месте, где накануне неприятель тралил свой фарватер.

Около 1 часа ночи мы вернулись обратно к Церелю и стали на якорь.

Утром, в 4 часа 50 минут, мы были разбужены сильным грохотом выстрелов, свистом и разрывами снарядов. Ничего не понимая, я выбежал на палубу; в это время «Новик» уже снимался с якоря, и то же самое делали все остальные миноносцы, а тем временем откуда-то сыпался целый град снарядов. Однако стоило только взглянуть за маяк, чтобы все стало ясно: оттуда, из-за утренней мглы, неожиданно появились крейсер «Роон» и линейный корабль типа «Брауншвейг» и моментально открыли беглый огонь по Церелю, ангарам на мысу и всем судам, стоявшим на якоре.

Утренняя мгла и недостаточная бдительность сделали то, что неприятель был обнаружен только в самый последний момент; пока успели поднять пары и сняться с якоря, он уже открыл огонь. Правда, съемка была произведена чрезвычайно быстро, и в какие-нибудь 10 минут все миноносцы были в движении. Благодаря такой быстроте дивизия отделалась очень дешево — было только два попадания в «Сибирского Стрелка». Снаряды [119] попали ему в корму, да и то довольно удачно: повредило только штуртрос и начался небольшой пожар, который удалось почти сейчас же потушить. Потерь в личном составе не было.

Всего неприятель выпустил не менее 200 снарядов. Кроме «Сибирского Стрелка», было несколько попаданий в различные здания на берегу, как например: в ангар, спасательную станцию, крыло аэроплана и так далее.

Конечно, в данном случае во многом виноваты мы сами, так как пренебрегли необходимой осторожностью. Нетрудно было предугадать, что неприятель не преминет воспользоваться нашей оплошностью, а потому следовало переменить заранее якорное место. После по поводу этого случая мы острили, что та поспешность, с которой все миноносцы снимались с якоря, была удивительна, и так быстро, кажется, никто из нас никогда не снимался. Ввиду раннего часа дня, когда это все произошло, событие было прозвано «побудкой».

Опасаясь повторения утреннего визита неприятеля, вся дивизия перешла на другое место, значительно дальше от Цереля. Затем, так как существовало подозрение, что в залив проникли неприятельские подлодки, миноносцы пошли малым ходом обследовать район, прилегающий к позиции, но ничего подозрительного не обнаружили.

За этот день неприятель больше не показывался, но зато Кильконда и Утэ доносили, что они подверглись сильному обстрелу крупных неприятельских сил.

В полдень с моря вернулась подлодка «Гепард» и донесла, что потопила неприятельский крейсер, и хотя, погрузившись, сама гибели его не наблюдала, но слышала очень сильный взрыв, а потому считает, что мины достигли цели. Так быстро ей самой пришлось погрузиться потому, что находившийся при крейсере миноносец хотел ее атаковать.

Такое донесение еще требовало проверки: начальник дивизии пока не считал факт доказанным, тем более что это мог быть взрыв от разорвавшегося снаряда или сброшенной бомбы.

29 июля также было совершенно спокойно; «Новик» простоял весь день на якоре. Только в двенадцатом часу ночи с Цереля увидели три силуэта каких-то судов, которые шли по направлению бухты Лео; зачем они шли, так и не выяснилось.

В 2 часа ночи на 30 июля нас срочно вызвали в Куйваст и приказали сейчас же принять 50 мин и полный запас нефти. В 5 часов вечера мы уже пошли обратно к Церелю.

Утром этого дня неприятель опять устроил «побудку», но, наученные горьким опытом, наши суда стояли вне обстрела, и линейный корабль, безрезультатно постреляв некоторое время, [120] ушел. Под вечер он опять пришел, но с тем же успехом; не пострадал даже многострадальный маяк.

В 9 часов вечера мы подошли к Церелю и в 60 кабельтовых от него встали на якорь. Через полчаса мы опять снялись и пошли ставить мины, став в хвосте 9-го дивизиона, который тоже шел на постановку.

Этот поход в навигационном смысле был так же труден, как и предыдущий, так как приходилось идти между сплошным рядом заграждений и при малейшей ошибке в курсе можно было попасть на мину. Ночь была совершенно темная; для облегчения ориентировки на повороте был поставлен миноносец «Страшный», а затем приходилось руководствоваться только своим счислением, то есть оборотами машин и компасом.

Тем не менее, все прошло гладко, и, пройдя между всеми заграждениями, мы выкинули мины на 18-узловом ходу и благополучно вернулись к 1 часу ночи на якорное место.

Эта ночь прошла очень продуктивно, так как удалось сильно укрепить Ирбенскую позицию, поставив мины с «Новика», пяти миноносцев 9-го дивизиона, заградителя «Амур» и миноносцев «Финн», «Доброволец» и «Кондратенко», то есть всего — около 400 мин. Во время постановок, однако, не обошлось без аварий. Чтобы облегчить ориентировку заградителю «Амур», у вешки был поставлен «Амурец», который все время должен был светить прожектором. Ввиду того, что миноносец стоял не на якоре, а с застопоренными машинами, ветром его нанесло на противоподлодочную сеть. Патрон ее взорвался, и он получил большую пробоину в борту с левой стороны, против машинного отделения. «Амурец» стал уже тонуть, но на помощь к нему сейчас же подошел «Уссуриец» и благополучно отбуксировал в Куйваст.

В 7 часов утра мы были посланы к Церелю, чтобы узнать, нет ли телефонограммы начальнику дивизии, но там ничего не оказалось, и мы вернулись к «Пограничнику», на который перебрался начальник дивизии после того, как «Сибирский Стрелок» вышел из строя. Вскоре после этого нам было приказано вступить в дозор совместно с полудивизионом и группой 6-го дивизиона, причем наша очередь была в полдень.

Быть в дозоре — это довольно-таки скучное занятие. Приходилось в течение четырех часов, малым ходом, взад и вперед бродить вдоль позиции, все время вглядываясь в горизонт, но не забывая и воду, так как возможно было появление подлодок, и тогда самим могло бы не поздоровиться.

В этот день все время на горизонте были видны дымы, мы, которые двигались переменными курсами. Очевидно, [121] неприятель опять начал траление, но пока был еще очень далеко.

В 5 часов, когда дозор кончился, «Новик» вернулся к Церелю. В это время было принято радио, что подлодка «Дракон» неудачно атаковала крейсер типа «Пиллау».{46}

Ночью нас опять послали в дозор и мы до 4 часов утра бродили вдоль позиции. Ночь прошла совершенно спокойно, и никаких передвижений со стороны неприятеля не было замечено.

Возвращаясь из дозора, мы увидели на горизонте, за Церелем, три неприятельских миноносца, причем до них было не менее 70 кабельтовых. В это время с нами поравнялись «Охотник» и «Кондратенко», вышедшие нам на смену. Увидя эти миноносцы, они моментально открыли огонь; тогда к ним присоединился и «Новик». После трех залпов, когда стало ясно, что наши снаряды не долетают, мы прекратили стрельбу. Неприятель быстро повернул и стал уходить навстречу вышедшему к нему на поддержку легкому крейсеру.

Этого числа были получены сведения, что, по-видимому, завтра неприятель начнет прорыв позиции с большими силами.