Бросок к Одеру
До 4 апреля полк отдыхал в Цоппоте, готовился к длительному маршу на Одер. Получили пополнение.
В эти дни в полк прибыл командир дивизии генерал Кирсанов. Обходя строй, он внимательно смотрел каждому гвардейцу на грудь, расспрашивал, кто где воевал, какие имеет награды, за что.
Подошел к усатому, немолодому уже солдату, только что прибывшему с пополнением. Наград у него не было никаких, лицо все в шрамах. Генерал спросил усача:
— С немцами воевал?
— Так точно! — ответил солдат. — В первую мировую войну был ранен в Галиции. В Отечественную тоже не повезло — два раза мечен. Попал на фронт после выздоровления...
Генерал приказал наградить бывалого воина медалью «За боевые заслуги». Я попытался доложить, что солдат в нашем полку не воевал, он только что прибыл с пополнением, но генерал строго заметил:
— Не возражать! — и пошел дальше вдоль строя.
Обычно награды оформлялись в период затишья на фронте, и в первую очередь на оставшихся в подразделениях. О тех же, кто был ранен и выбыл из подразделения, иногда забывали.
Это было очень несправедливо по отношению к тем, кто пролил кровь на поле боя. Об этом, очевидно, и думал командир дивизии, разговаривая с пожилым солдатом из пополнения. [259]
5 апреля мы начали марш в район Штеттина (Щецин). Предстояло пройти около 300 километров.
С первых же дней марша я убедился, что в полку мало осталось офицеров с хорошей маршевой выучкой. Пришел в одну из рот на большом привале. Порядка никакого — оружие разбросано, люди поодиночке разбрелись по лесу и легли спать кто где. Мерзнут. Охраны никакой.
Пришлось собрать офицеров полка и на примере одной из рот показать, как расположить подразделение на большом привале: как и где составить оружие в козлы; как уложить людей спать на приготовленной подстилке из хвои; как и где развести костер, чтобы он согревал спящих людей. Дал указания по организации дежурства в роте и по охране лагеря.
После совершения форсированного марша полк был сосредоточен в лесу юго-восточнее города Штеттин, где, как и все части дивизии, готовился к предстоящим боям.
Фашистское командование создало по реке Одер мощную оборону с широко развитой системой траншей, позиций и заграждений. На отдельных участках имелись дзоты.
Одер — полноводная река, особенно весной. На направлении действий войск 2-го Белорусского фронта он разделялся на два широких самостоятельных рукава, между которыми находится низина шириной 3–5 км. К началу апреля эта низина была затоплена весенним паводком.
Предполагая, что нам предстоит форсировать Одер в первом эшелоне, усиленно готовили личный состав к этому. В политической работе тех дней мы много внимания уделяли популяризации подвигов, совершенных воинами полка при форсировании Днепра.
По предложению майора Крюкова ветераны полка, участники форсирования Днепра, выступили перед воинами молодого пополнения, которое прибыло к нам в Данциге.
Для усиления ротных партийных организаций в них переводились коммунисты из других подразделений и служб. В результате во всех ротах и батареях к началу наступления были созданы партийные организации. [260]
20 апреля войска 2-го Белорусского фронта перешли в наступление, форсировали два рукава Одера и междуречье между ними и к исходу 25 апреля прорвали сильно укрепленные позиции главной полосы обороны противника южнее Штеттина.
25 апреля наша дивизия, находившаяся во втором эшелоне корпуса, переправившись по мосту через Одер в районе Грайфенхаген, развернулась с ходу на рубеже Шторков, Шенфельд. Во второй половине дня она атаковала противника в городе Пенкун, где оборонялись подразделения батальона фольксштурма «Грайфенхаген» без танков и артиллерии. По этому поводу наши пехотинцы в тот день говорили: «Да, немец совсем уже захирел, ослаб...»
В дальнейшем дивизия наступала в направлении Пренцлау, Нойбранденбург, Гюстров, Висмар.
За Одером мы чаще всего сражались с различными сводными отрядами и отдельными подразделениями войск СС, а не с линейными частями.
Утром 26 апреля полк подошел к каналу Рандув в районе Шмелльн. В полосе полка канал пересекла автострада. Мост через канал был почти исправным, но с восточной окраины Шмелльн противник вел по нему сильный пулеметный огонь.
Прошел час, а мы никак не могли проскочить этот мостик.
Я нервничал, так как за боевыми порядками полка выстроились в ожидании колонны наших войск, в том числе танковая бригада. Все ожидали, пока мы «пробьем дыру» на канале.
Предложил самоходчикам повторить данцигский трюк: с десантом пехоты на максимальной скорости прорваться через мост.
Разуваев тянет с ответом. Я, конечно, понимаю его — не хочется рисковать самоходными орудиями и людьми, когда война уже на исходе. И тут появился наш «грозный старик» — командир корпуса генерал Рябышев. Доложил ему обстановку. Он молча кивнул в сторону вытянувшейся в тылу колонны наших войск. Заворчал, стуча палкой о землю.
Этот момент я счел благоприятным для осуществления своего плана и приказал громко, чтобы слышал генерал: [261]
— Подполковник Разуваев, снарядите батарею САУ, я посажу десант пехоты; и мы на полном ходу прорвемся через мост!
Разуваев сверкнул белками в мою сторону, а затем вытянулся — и к генералу:
— Разрешите выполнять?
Комкор бросил краткое «да», и через полчаса, захватив и подремонтировав мост, колонны пошли вперед, сметая на своем пути подразделения фольксштурма и СС.
Разуваев все-таки в сердцах упрекнул меня: «Ну и хитер же ты». Но наша дружба от моего вынужденного подвоха не пострадала.
26 апреля полк подходил к крупному городу и узлу дорог — Пренцлау, расположенному на границе провинций Мекленбург и Бранденбург. Там была ставка Гиммлера, и мы ожидали самого упорного сопротивления.
Подполковник Овсянников, учитывая опыт боев за Данциг, еще на марше приступил к созданию штурмовых групп, саперы капитана Криворучко запасались взрывчаткой, а всегда предусмотрительный начальник артснабжения полка Уриэль Знойкин загружал солдатские вещмешки ручными гранатами.
Однако, к нашему удивлению, на восточной окраине города незначительное сопротивление оказали только потрепанный 50-й полевой полк СС, остатки 610-й пехотной дивизии и другие мелкие подразделения.
Но все это объяснялось просто — с севера город обошли наши войска — 3-й танковый корпус, 1-я стрелковая дивизия и другие соединения.
Полк и соседние части, сбивая мелкие группы противника на перекрестках улиц, на площадях, быстро вырвались на западную окраину города. Пренцлау был совершенно пуст. Ни единого человека. По забитым дорогам все катилось и шло на запад, убегая под влиянием геббельсовской пропаганды от большевиков.
27 апреля противник оказал сопротивление в военном городке на западной окраине Пренцлау. Совместной атакой 234-го и нашего полка казармы городка были очищены от подразделений фольксштурма и других сводных частей в течение двух часов. В городке мы освободили [262] 33 бельгийских генерала во главе с начальником генерального штаба.
Во время этого боя был тяжело ранен совсем еще молодой и очень способный командир 1-го батальона майор Вольвач. Мы бежали вместе к железнодорожной будке, за которой можно было укрыться от пуль. Вдруг перед глазами промелькнул какой-то огненный шар наподобие кометы. Упали на землю. Пришел в себя от крика ординарца: «Майор убит!» Вынесли его за будку. Состояние Вольвача было очень тяжелым. С ним вместе в нашем полку воевала его жена, медсестра Евдокия Шахова. Мы, как могли, помогали молодой женщине справиться с постигшим ее тяжелым горем.
Овладев вместе с соседями городом Пренцлау, полк перешел к стремительному преследованию отходящих частей врага. Наступательный порыв воинов был настолько велик, что достаточно было два-три часа ночного отдыха — и все снова были готовы идти в бой.
В эти дни особенно проявилось высокое тактическое мастерство командиров и штабов. У противника и здесь не было сплошного фронта. Поэтому стрелковые роты и батальоны при встрече с его обороной отыскивали открытые фланги, смело их обходили, вклинивались в боевые порядки врага, рассекая его оборону по частям. Обходы, охваты, удар с тыла по противнику были обычными способами действий.
Для преследования противника от нашего полка после взятия Пренцлау был выслан передовой отряд в составе 1-го стрелкового батальона и трех батарей 1898-го самоходного артиллерийского полка под командованием моего заместителя подполковника Овсянникова. Отряд, обходя крупные населенные пункты, устремился вперед по тылам врага. С этого времени преследование противника возросло до 30–40 километров в сутки.
Задачу передовому отряду ставил командир корпуса генерал Рябышев. Но действовал он в основном в полосе нашего полка. Поэтому Н. И. Овсянников обычно докладывал о действиях передового отряда Рябышеву, Кирсанову и мне. Доклады были редкими, но четкими и понятными без комментариев:
— Пункт 121 обошел с севера (город Мальхин). В нем до батальона пехоты. Подхожу к пункту 127, разгромил роту пехоты и обозы! [263]
За успешные боевые действия многие офицеры передового отряда были награждены орденами и медалями, а Н. И. Овсянников орденом Александра Невского.
Скоротечные бои на отдельных рубежах, жаркие схватки с эсэсовскими отрядами сменялись преследованием бегущего врага.
На рубеже заболоченной реки Толленза и большого озера Толлензе-зее отряды эсэсовцев и батальон фольксштурма «Гамбург» 28 апреля пытались задержать наши части. Но в результате решительного удара 234-го и 237-го полков в направлении Нейбранденбург, Маллин и обхода нашим полком и самоходчиками подполковника Разуваева озера Толлензе-зее с юга эсэсовцы и фольксштурмовики были наголову разбиты и рассеяны по близлежащим лесам.
В итоге этого боя в наших руках оказалась важная рокадная дорога Трептов — Нейбранденбург. После захвата этого выгодного тактического рубежа сопротивление врага ослабло. В дальнейшем полк преследовал противника в направлении Пенцлин, Гюстров, Каров, Бютцов, Висмар.
На дорогах, лесных тропах все больше и больше встречалось нам людей разных национальностей. Они шли пешком с чемоданчиками, узелками, катили детские коляски, в которых хранилось все их богатство — котелок, кружка и десяток картофелин.
Некоторые ехали на велосипедах, повозках. Каждая группа этих людей, каждый отдельно идущий человек обязательно несли национальный флажок — Франции, Италии, Чехословакии, Бельгии, Голландии, США... Все они восторженно приветствовали победителей.
На одном из перекрестков, когда я пропускал колонну полка, ко мне подошел человек в старой, изношенной командирской форме довоенного образца. Лицо изможденное, заросшее седой щетиной.
Представился: подполковник такой-то. Не помню, что он говорил мне тогда, но я запомнил его глаза, полные грусти. Они тревожно спрашивали: «А как будет там, на Родине?»
Как я уже рассказывал, перед этой встречей в Пренцлау мы освободили из плена 33 генерала бельгийской армии. Я невольно сравнил: бельгийцы — холеные, откормленные, [264] одетые с иголочки, со всеми регалиями; наш офицер — в истлевшей форме, еле живой. Да, проводили фашисты разницу между советскими людьми и капиталистами.
До Пренцлау и несколько западнее все населенные пункты были брошены жителями. Первый город, из которого население не ушло и встретило нас белыми флагами, был город Гюстров. На восточной его окраине мы разгромили отряд войск СС. Разведчики первыми вошли в город и доложили, что в нем противника нет, полицейские добровольно сдали оружие, а население вывесило в окнах и на балконах белые флаги. На окраине города, в парке, я построил полк и приказал всем привести себя в образцовый порядок: побриться, помыться, почиститься. На это было отведено необходимое время.
Вести полк через город поручил подполковнику Овсянникову. Майор Крюков пошутил:
— На нас, Николай Иванович, сегодня будет смотреть вся Европа!
Через город полк проследовал строем. Люди подтянулись, шли, четко отбивая шаг. Вместо оркестра в голове каждого батальона марш играл баянист. Этот вопрос мы отработали, шагая триста километров от Данцига до Штеттина. Наши батарейцы славились хорошим исполнением строевых песен. Они пели их, шагая через поверженный город. У некоторых домов стояли немцы — старики, старухи и дети. Я внимательно вглядывался в их лица, старался угадать, понять, о чем они думают. Мне показалось, что глаза пожилых немцев были наполнены страхом и выражали покорность.
Когда я доложил командиру дивизии о том, что мы прошли первый город, где население не ушло на запад, генерал передал мне приказ о том, что я назначен комендантом этого города.
— Головой отвечаете за поддержание порядка! — приказал он.
Так как полку предстояло преследовать врага, то в городе я оставил стрелковый взвод во главе с офицером, тщательно его проинструктировав. На некоторое время остался в городе и мой заместитель по политической части майор Крюков с переводчиком старшим лейтенантом Шамшуриным. [265]
— Надо изучить политическую обстановку, — сказал Григорий Михайлович.
Вскоре он узнал, что в городе есть тюрьма, а в ней находятся заключенные. Крюков сразу же направился туда. Полицейские безоговорочно сдали ему оружие. Было выпущено на свободу много заключенных, схваченных гестаповцами по подозрению в сочувствии наступавшим советским войскам.
3 мая наш передовой отряд во главе с Н. И. Овсянниковым в районе города Висмар встретился с союзниками — частями 6-й воздушно-десантной дивизии английской экспедиционной армии. Война для нас закончилась!
Первый помощник начальника штаба полка капитан Александр Тимофеевич Деров, человек грамотный, веселый, любивший юмор, на сей раз чуть-чуть отступил от шаблона и первый пункт оперативной сводки о противнике сформулировал так, как говорили в эти дни о гитлеровцах солдаты нашего полка. Вот последняя оперативная сводка штаба полка, которую я лишь недавно отыскал в Архиве Министерства обороны в городе Подольске:
«Оперативная сводка штаполк 239-й гвардейский к 12.00 4.5.45 года карта 50000–31 года.1. Противник окончательно деморализован, никакого сопротивления не оказывает и отдельными мелкими группами, бросив оружие, направляется домой.
2. Полк к 20.00 3.4.45 г. сосредоточился в районе Мойзель. Личному составу предоставлен отдых.
Полк приводит личный состав и обозы в порядок.
В 11.00 4.5.45 года командир полка проводит осмотр подразделений.
1-й стрелковый батальон на самоходных пушках в районе Висмар встретился в 15.30 3.5.45 года с войсками союзников и дислоцируется на юго-вост. окраине города.
Происшествий и ЧП в течение ночи полк не имел.
Начальник штаба гвардии майор — Кияшко
Пом. нач. штаба 1 гвардии капитан Деров».
Вскоре нам сообщили радостную весть — Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР за боевые заслуги [266] перед Советской Родиной наш полк был награжден орденом Красного Знамени.
Родина высоко оценила заслуги личного состава 239-го гвардейского Краснознаменного Гданьского стрелкового полка. Семнадцати его питомцам было присвоено высокое звание Героя Советского Союза, в том числе шести офицерам и одиннадцати сержантам и рядовым. Свыше 3,5 тыс. воинов полка были награждены орденами и медалями Советского Союза.
Можно гордиться и боевым счетом полка. За время войны было уничтожено около 7,5 тыс. солдат и офицеров противника, 54 танка, 64 орудия, 37 минометов, около 230 пулеметов. Подразделения полка взяли в плен за войну 5600 солдат и офицеров врага, захватили 130 орудий и минометов, 2 железнодорожных эшелона, 60 паровозов, около 500 вагонов, 360 автомашин, 14 различных складов с боеприпасами и горючим.
А закончить эту главу хочется словами поэта:
КакоюТысячи огненных верст остались позади. Это были поистине этапы большого пути. И главное в том, что все огромнейшее расстояние от Днепра до Волги, от Волги до Днепра, Вислы и Одера было преодолено с жесточайшими боями. Пехотинцы не просто прошли это расстояние, они сражались за каждый метр земли, проползали ее по-пластунски, обильно полили кровью из своих ран.
Но мы знали твердо: все, что нам суждено было вынести, мы вынесли во имя счастья грядущих поколений, во имя свободы и счастья советского народа, во имя освобождения народов Европы от коричневой чумы гитлеризма.
Победу люди встречали по-разному. Я, например, после того как полк расположился лагерем в лесу для мирной жизни, с непривычки чего-то ожидал, куда-то торопил людей, заставлял строить ружейные парки и т. д. Сам спал 4–5 часов в сутки и людям не давал покоя. [267]
Майор Крюков ходил за мной и уговаривал:
— Дай ты людям возможность передохнуть, отоспаться, почувствовать, что нет войны...
Потом началась серия банкетов и торжественных встреч. Первый банкет мы устроили в штабе нашего полка. Но на нем получилось так, что после тоста за Родину и за партию, несмотря на то что на столе стояло множество бутылок различных вин, никто больше к ним не притронулся. Вспоминали суровые дни войны, погибших товарищей, говорили о доме, о близких. Много услышал я о первом командире 239-го полка бесстрашном полковнике Д. Я. Соцкове, который с развернутым боевым знаменем водил полк в рукопашные схватки на Ишуньских позициях в Крыму. Мне не довелось с ним встречаться, но по рассказам однополчан, это был очень мужественный человек.
Отдали должное однополчанам, сражавшимся под Сталинградом. Это они, поставив на бруствере окопа фанерку с надписью «Отступать некуда!», стояли насмерть. А потом вспомнились и Орел, и Днепр, и Брест, и Варшава.
Проговорили до утра...
9 мая 1945 года памятно для нас еще одним событием. В этот день 239-й гвардейский стрелковый полк был выделен для несения комендантской службы при встрече Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского с английским фельдмаршалом Монтгомери.
Накануне мы с начальником оперативного отдела 70-й армии расставили людей по дороге от демаркационной линии до района встречи, а также в районе фольварка, где должны были встретиться военачальники. Солдаты в течение суток очищали дорогу и фольварк от разбитой техники и различного хлама. В общем, мы сделали то, что делает каждый уважающий себя хозяин дома, ожидая гостей.
Примерно за час до приезда Монтгомери прибыл К. К. Рокоссовский. Меня очень тронуло то, как кавалеристы из почетного караула восторженно встретили маршала. Вероятно, у него с ними была старая дружба.
Когда Монтгомери приехал, я очень удивился, увидев маленького человека в берете. Никто фельдмаршала не сопровождал. Он был в закамуфлированной машине, а за машиной мчались два мотоциклиста... [268]
И тут я вдруг затосковал по родной Кубани. По ночам снились акации у калитки, родные и близкие. За войну я прошагал по чужим землям не одну сотню километров. Много интересного увидел. И все же для меня в тысячу раз милее необъятный простор наших приазовских степей и плавней.
В середине июля 1945 года меня направили в Москву, на учебу. Тяжело было расставаться с боевыми друзьями, вместе с которыми так много испытал в боях и походах.
Только тогда я по-настоящему почувствовал, что значит боевое товарищество. Прощай, родной полк!