Гвардия не знает преград
С середины февраля 1943 года 76-я гвардейская стрелковая дивизия вошла в состав Брянского фронта. Нам дали возможность отдохнуть, поредевшие после жестоких боев полки были укомплектованы до полного штата. Личный состав нового пополнения имел неплохую подготовку. Чувствовалось по всему, что в тылу обучением резервов занимаются офицеры, имеющие фронтовой опыт.
С 19 марта по 9 апреля 1943 года дивизия в составе 61-й армии занимала оборону западнее г. Белев. Наш, теперь уже 237-й гвардейский, полк оборонял участок местности в районе села Госьково. Здесь необстрелянное пополнение постепенно привыкало к условиям фронтовой жизни, получало боевую закалку. Очень помогали новичкам наши ветераны — сталинградцы. Они щедро делились с ними боевым опытом, вели большую политико-воспитательную работу.
Затем в течение четырех месяцев части дивизии, находясь в резерве фронта, усиленно занимались боевой подготовкой. С утра до вечера они штурмовали «вражеские» укрепления, изучали оружие, проводили учения с боевой стрельбой, обкатку пехоты танками. Особое внимание уделялось вопросам форсирования водных преград.
О том, что происходит все это не случайно, неоднократно напоминали нам старшие начальники. Хорошо помню встречу в районе Белева с командующим войсками Брянского фронта генералом М. М. Поповым. Он был немногословен, все больше присматривался, как у нас организована боевая подготовка. А перед отъездом напомнил, чтобы мы готовили своих людей не просто к наступлению, а к штурму мощнейших укреплений. По-видимому, [123] это указание командующего наиболее удачно определяло наши задачи, так как начавшиеся вскоре бои были, по существу, непрерывным штурмом вражеских укреплений.
И мы учили личный состав тому, что предстояло им выполнять в ближайшее время. Достаточно сказать, что тактические учения проводились в основном по наступательной тематике, по возможности в условиях, приближенных к характеру боевой задачи. Для этого на Оке, севернее Белева, был оборудован специальный участок местности по типу обороны врага со множеством инженерных сооружений. Вот на этом участке стрелковые батальоны под руководством командира полка подполковника И. П. Мохова и отрабатывали тему: «Атака батальоном переднего края сильно укрепленных позиций противника с форсированием реки. Овладение тактической глубиной обороны».
Особую изобретательность при создании учебно-материальной базы и оборудовании учебных полей проявил молодой, энергичный командир 3-го батальона гвардии старший лейтенант Иван Пермиловский. То он ночью, в непогоду, скакал верхом на лошади, чтобы отыскать где-то материалы, необходимые для оборудования мишенного поля на стрельбищах, то занимался, не зная усталости, со взводом или ротой, выступающими за «противника».
Проведение показных и методических занятий для офицеров полка мы часто поручали Ивану Пермиловскому. За его пристрастие к «науке побеждать» и мастерство в этом деле офицеры в шутку и уважительно прозвали его «наш Александр Васильевич», имея в виду великого русского полководца Суворова. Дни и ночи проводил Пермиловский на изрытом инженерными сооружениями учебном поле, откуда доносилась непрерывная пальба, взрывы гранат и раскатистое «ура!».
Отличные подобрались в батальоне у Пермиловского и командиры рот. Гвардии лейтенант Александр Валентинович Степанов был уже немолод. Он прошел в армии долгую и трудную службу рядового красноармейца, командира отделения и старшины роты. Лейтенант постоянно вносил в учебу что-то новое, свое, как говорили, «степановское». Степанов так, например, натренировал своих солдат форсировать реку на подручных средствах, что его опытом сразу же заинтересовалось командование полка. [124]
Александр Валентинович сумел научить своих солдат без боязни бросаться в реку с полной выкладкой, плыть на бревне, плотике, бочке и при этом вести прицельный огонь по противнику. 7-я стрелковая рота первой научилась преодолевать реку на плащ-палатках, набитых сеном.
Командиры 8-й и 9-й стрелковых рот лейтенанты Алексей Павлович Ширяев и Куприян Дмитриевич Чипкасов сумели хорошо подготовить свои подразделения к действиям в качестве штурмовых групп при прорыве укрепленных полевых сооружений. На показном тактическом учении для офицеров полка, которое мне довелось проводить в районе деревушки Карманье, вблизи Белева, роты Степанова, Ширяева и Чипкасова действовали стремительно, слаженно и умело.
Да, эти командиры хорошо выполняли суворовский принцип — «тяжело в ученье — легко в бою». Главной обязанностью командира они считали научить солдата воевать — окапываться, преодолевать минное поле, проволочное заграждение, вести бой в траншее или в населенном пункте.
Хорошо подготовили свои подразделения к предстоящим боям и другие офицеры этого батальона, и в частности командир взвода ПТР гвардии лейтенант Сергей Вениаминович Новиков. Во время учебной стрельбы по танкам ни один бронебойщик не промазал. Что ни выстрел — попадание.
Командир минометной роты капитан Манойлин тренировки по смене и занятию огневой позиции, подготовке к стрельбе, отрытию окопов проводил с большим усердием. И результаты не замедлили сказаться. Все установленные нормативы рота перекрывала в 1,5–2 раза. «Своей требовательностью, — сказал мне как-то Манойлин, — я спасаю солдату жизнь». И это не были просто красивые слова. Забегая несколько вперед, скажу, что, когда полк был выведен из боя, я обратил внимание на потери в подразделениях за время наступления. Оказалось, что в роте Манойлина потерь было намного меньше, чем в 1-й и 2-й минометных ротах, которые не умели так быстро зарываться в землю, как это делали минометчики 3-й роты. Об этом я рассказал на одном из совещаний офицеров полка.
Наряду с напряженной боевой учебой командиры и [125] политработники вели большую политико-воспитательную работу с личным составом. Темы бесед и политических занятий были самые злободневные: «За что мы ненавидим врага», «Решительность в наступлении — залог победы», «Героизм — норма поведения гвардейцев», «Отважным — танки врага не страшны», «Твой командир» и другие.
В этот период в подразделениях изучались также материалы Совинформбюро «Два года Великой Отечественной войны Советского Союза», показывающие, что в результате героизма советских воинов и советского народа за два года боев на советско-германском фронте полностью провалились авантюристические планы Гитлера, рассчитанные на порабощение советского народа, что военная мощь фашистской Германии подорвана основательно.
В то же время офицеры и солдаты сами видели, как окрепла наша Красная Армия. За примерами далеко ходить не приходилось: подразделения получали достаточное количество автоматов, пулеметов, противотанковых ружей, противотанковых орудий, минометов и другого вооружения.
Перед наступлением мне довелось побывать на комсомольском собрании в роте лейтенанта А. К. Курбатова. Вначале он выступил с кратким докладом «Задачи комсомольской организации по обеспечению выполнения боевого приказа». Говорил Алексей горячо. По возбужденным лицам комсомольцев было видно, что они так же, как и их ротный, готовы сразиться с врагом.
В прениях одним из первых выступил пулеметчик Павел Михеевский — молодой паренек, влившийся в боевую семью полка под Сталинградом. Он заявил, что «отдаст все свои силы и умение, чтобы как можно больше истребить ненавистных фашистов». А потом я видел этого комсомольца в бою. Надо сказать, он свое слово сдержал.
Присутствовал я и на партийном собрании в роте ПТР. Особенно мне запомнилось выступление коммуниста бронебойщика гвардии сержанта Колтунова, который сказал, что «там, где будут находиться на позициях его противотанковые ружья, вражеские танки не пройдут».
Это были своего рода гвардейские клятвы — бить врага умело и беспощадно. [126]
Май и июнь, несмотря на усиленные занятия боевой подготовкой и в связи с этим вечную занятость, прошли в каком-то томительном, тревожном ожидании новых больших событий на фронте. Мы понимали, что готовимся к большому летнему наступлению. Но ведь готовятся к наступлению и гитлеровцы.
Беспокойство это еще больше усилилось, когда из сводок Советского Информбюро мы узнали о том, что 5 июля немецко-фашистские войска перешли в наступление против Центрального и Воронежского фронтов. А через несколько дней наша дивизия вошла в состав 9-го гвардейского стрелкового корпуса 61-й армии. Командир корпуса генерал-майор А. А. Борейко поставил задачу: сменить части 336-й стрелковой дивизии южнее Карагашинка (восточнее Болхова), форсировать реку Ока, прорвать сильно укрепленные позиции противника и наступать в направлении Толкачево, Фатнево, Лутовиново.
237-й гвардейский полк получил приказ форсировать реку Ока западнее Дубрава, разгромить противостоящие подразделения 350-го пехотного полка противника (участок прорыва 1,5 километра) и наступать в направлении высоты 189,5, Кривцово, Фатнево. Справа наступал 234-й полк нашей дивизии, слева — 215-й полк 77-й гвардейской стрелковой дивизии.
Забегая вперед, хочу подчеркнуть, что частям нашей дивизии впервые за войну предстояло прорывать столь мощные укрепленные позиции противника.
Орловский плацдарм гитлеровцы готовили как исходный район для нанесения удара на Москву и имели здесь крупную группировку войск. В течение многих месяцев они укрепляли оборону этого выступа, особенно его северную и северо-восточную часть.
Глубоко эшелонированная позиционная оборона плацдарма состояла из главной и второй (тыловой) полос, а также множества отсечных позиций на выгодных рубежах местности. По данным всех видов разведки было установлено, что на участке нашей дивизии главная полоса обороны противника, проходящая по западному берегу Оки, состояла из основной позиции, позиций полковых и дивизионных резервов и имела глубину 6–8 километров. Основная (первая) позиция включала 2–3 линии траншей, удаленных одна от другой на 200–300 метров. А западнее населенного пункта Бутырки она имела [127] 4 траншеи с наличием нескольких дзотов. Общая глубина первой позиции достигала 1500–2000 метров. В траншеях через каждые 50–100 метров были оборудованы площадки для ручных и станковых пулеметов, которые для удобства ведения огня были вынесены на несколько метров вперед. В траншеях, кроме того, были оборудованы подбрустверные блиндажи, а в 30–50 метрах от первой траншеи — блиндажи на отделение.
Проволочные заграждения в 1–2 ряда кольев были привязаны к противопехотным минным полям и расположены на удалении 20–30 метров от первой траншеи, с тем чтобы возможно было прикрыть их не только огнем стрелкового оружия, но и ручными гранатами. Все подступы к переднему краю, а также система заграждений надежно защищались ружейно-пулеметным и артиллерийско-минометным огнем высокой плотности.
Вторая позиция немцев (позиция полковых резервов) находилась на удалении 2–3 километров от переднего края главной полосы обороны и проходила по рубежу высоты 199,2, Кривцово. Эта позиция состояла из сильных опорных пунктов, приспособленных для ведения круговой обороны. На позиции дивизионных резервов в районе Багриново, Фатнево, Дубровский также имелись подготовленные к круговой обороне опорные пункты. В главной полосе противник создал сильную противотанковую оборону.
Таким образом, выгодные условия местности, а также время, которым в достатке располагал противник, позволили создать сильную оборону, для прорыва которой требовались мощные средства разрушения и значительное превосходство сил на направлениях ударов. К чести наших разведчиков (как наземных, так и воздушных) надо сказать, что они снабдили нас довольно полными данными о противнике.
В ночь на 10 июля дивизия заняла исходное положение для наступления, а 11 июля начала разведку боем. В нашем полку разведку боем вела рота лейтенанта К. Д. Чипкасова, усиленная саперным отделением и двумя орудиями.
В 11 часов 30 минут после мощного огневого налета рота на подручных средствах форсировала реку Ока в трехстах метрах юго-восточнее села Толкачево и начала штурм первой траншеи противника. Мне хорошо были [128] видны фигурки солдат, которые, пригнувшись, карабкались вверх по скату высоты и пропадали в высокой траве.
Враг сосредоточил по подразделению огонь минометов и пулеметов. Стрелки залегли.
На помощь роте Чипкасова пришли батарейцы лейтенанта К. Р. Черненко. Прямой наводкой с близкой дистанции они уничтожили несколько огневых точек врага.
И вдруг над казалось бы вымершим полем появился человек — маленькая серая фигурка. Он бежал в сторону противника, размахивая автоматом.
Один-единственный человек среди бушующего моря огня... Но один он бежал лишь мгновение. Вслед за ним в едином порыве поднялись на штурм все воины подразделения. Застрекотали автоматы, полетели гранаты. Рота завязала рукопашный бой в траншее противника.
Вздох облегчения вырвался не только у подполковника И. П. Мохова, но и у всех офицеров и солдат полка, напряженно следивших за героическими действиями гвардейцев Чипкасова.
А кто же тот, первый, с автоматом? Кто увлек за собой роту? Оказывается, первым поднялся парторг роты. Очень жаль, но я сейчас не могу вспомнить его фамилию.
Захваченные в этом бою пленные подтвердили, что нам противостоит все тот же 350-й пехотный полк 208-й дивизии противника. «Старые знакомые», — шутили офицеры.
Наступил рассвет 12 июля. Пылающая заря отразилась алыми отблесками в Оке. Я — в окопчике у самого берега. Подполковник И. П. Мохов направил меня на правый фланг в 3-й батальон с задачей проверить готовность батальона к форсированию реки.
— Если будет заминка — помоги комбату, — сказал в заключение Иван Петрович.
Сам командир полка со своим НП обосновался в боевых порядках 2-го батальона, откуда просматривался весь участок прорыва.
В 3 часа 50 минут началась артиллерийская подготовка, несколько залпов дали реактивные минометы. Огненный смерч закрыл горизонт. Основной удар артиллерии [129] пришелся по узлу обороны фашистов в селе Толкачево. От меня оно находилось на удалении всего лишь трехсот метров. Правильнее сказать, села-то никакого уже не было и до удара. Только кое-где виднелись остатки стен из красного кирпича. Бывший командующий гвардейскими минометными частями Брянского фронта генерал-лейтенант артиллерии в отставке А. И. Нестеренко, участник боев, вспоминал спустя тридцать лет, что для разрушения толкачевского узла обороны решено было привлечь 2-ю гвардейскую минометную дивизию генерала А. Ф. Тверецкого в составе трех бригад. Всего было выпущено по Толкачево более пяти тысяч снарядов большой разрушительной силы.
Захваченный в плен фашистский офицер рассказал о результатах ударов «катюш»: «Это огненный ураган. Ни одного блиндажа, ни одной огневой точки не осталось в целости. Нас охватил ужас».
С ужасом рассказывал о залпах гвардейских минометов пленный солдат: «После удара «катюш» в нашей роте уцелел лишь один станковый пулемет, но и тот оказался без лафета. Из пяти тяжелых минометов не осталось ни одного...»
Вскоре по штурмовому мостику, наведенному через Оку, гуськом пробежали бойцы 7-й роты лейтенанта А. В. Степанова, а за ней и 8-й лейтенанта А. П. Ширяева.
За стрелками переправились пулеметчики лейтенанта А. К. Курбатова и минометчики капитана С. Н. Манойлина. А через несколько минут сквозь гул артиллерийской канонады послышалось отрывистое «урра-а-а-а!».
— Батальон Пермиловского переправился и наступает вслед за огневым валом! — доложил я командиру полка по телефону.
— Молодцы ребята! Передай мою благодарность, — услышал я в трубке возбужденный голос Мохова. — Греховцы тоже атакуют успешно. С ними Асафов! — добавил он.
Вслед за подразделениями 3-го батальона начали переправляться на плотах наши неутомимые труженики — полковые артиллеристы. Ока в местах переправы довольно широкая и стремительная. Правый ее берег высокий и обрывистый, да еще и размытый. Поэтому требовались [130] нечеловеческие усилия, чтобы на руках втащить на него 76-мм орудия.
К тому же от разорвавшихся вблизи плотов снарядов два орудия оказались на дне. Но артиллеристы воспользовались тем, что река в этом районе неглубока, и вытащили их на сушу. Такая участь постигла и расчет сержанта Ивана Орехова. Когда я переправился на западный берег Оки, ребята Орехова, черные от грязи, как черти, вытаскивали веревками затонувшую пушку.
Итак, переправившись на западный берег Оки, я догнал цепь 3-го батальона восточнее села Хмелевая. Выйдя на дорогу Хмелевая — Толкачево, приказал телефонистам связаться с командным пунктом полка и 2-м батальоном. Выяснил: в полутора километрах юго-восточнее медленно продвигался вперед 2-й батальон гвардии майора Алексея Васильевича Грехова. 1-й батальон гвардии капитана Джумалиева, находившийся во втором эшелоне полка, заканчивал переправу через Оку.
Сидим у обочины. Телефонист кричит в трубку: «Тюлень. Тюлень-три...», как вдруг мимо нас с северо-запада на большой скорости, поднимая тучи пыли, проносится около 20 автомашин. В открытых кузовах плотными рядами сидели одетые в полинялое летнее обмундирование солдаты. В первые минуты я даже не сообразил: откуда у нас на западном берегу Оки столько машин и пехоты? Внезапно словно током поразила меня мысль — противник!
Вслед за машинами в клубах пыли появились танки. Было их около десятка. И вновь я обратил внимание на то, что по форме танки не похожи на Т-34. Что за чертовщина?!
Телефонист сержант Юрий Ипатов, толкнув меня в плечо, крикнул: «Это же немцы, немцы!» — и повалился в кювет.
Я привстал и увидел, что миновавшие нас машины с пехотой и танки спустились в балку севернее Кривцово. Там солдаты выскочили из машин и под прикрытием танков пошли в контратаку против 2-го батальона.
Я немедленно сообщил Пермиловскому о появлении врага. Через минуту ко мне подбежал капитан Манойлин и доложил, что фашисты, переодетые в форму советских солдат, прошли мимо огневых позиций 3-й минометной роты, не обнаружив ее. [131]
Пермиловский действовал решительно и быстро. Оставив одну роту прикрывать направление со стороны Хмелевой, он развернул батальон на 180 градусов и ударил с тыла по прорвавшимся гитлеровцам.
Часа два длился упорный бой с переодетой группой противника. При этом нас очень беспокоила возможность подхода с запада более крупных сил гитлеровцев. Ведь тогда им ничего не стоит смять наше жиденькое прикрытие — одну стрелковую роту. Случись это — полку несдобровать.
К счастью, противник не обнаружил маневра 3-го батальона у Хмелевой. А мы, разгромив прорвавшуюся группу фашистов, возобновили наступление в направлении Кривцово, Фатнево. За первый день наступления полк истребил около 300 фашистских солдат и офицеров, огнем артиллерии и минометов уничтожил 20 огневых точек{3}. Там, где он прошел, мы насчитали 5 подбитых танков, в том числе один «тигр». А вот в плен фрицы не сдавались, дрались отчаянно. Так, батальон Пермиловского пленил за день лишь 17 гитлеровцев.
«Противник в полосе наступления полка был разгромлен и отброшен на 3 километра», — записал помощник начальника штаба гвардии капитан Н. М. Мишарев в журнале боевых действий полка за 12 июля 1943 года.
В последующие 5 дней противник непрерывно контратаковал подошедшими частями 12-й танковой и 112-й пехотной дивизий, и нам удалось продвинуться всего на 8–10 километров. Ведь после отражения каждой контратаки, в которой участвовали танки и авиация, нам требовалось значительное время, чтобы восстановить боевые порядки, управление, и лишь затем мы возобновляли наступление.
Командир полка подполковник И. П. Мохов искусно управлял подразделениями. Порой положение было очень тяжелым, но чем сложнее была обстановка, тем собраннее, спокойнее выглядел Иван Петрович.
Если же кто-либо из нас нервничал, Мохов, заметив это, спокойно напоминал: «Больше выдержки и выше голову, ребята!» И мы тут же брали себя в руки.
В районе деревни Кривцово 2-й батальон был контратакован крупными силами врага. Огонь артиллерии и [132] минометов, все нарастающая пулеметная и автоматная стрельба свидетельствовали о том, что там идет жаркий бой, или, как говорили солдаты, «большой сабантуй». Отрывочные доклады майора Грехова по радио не давали полного представления о положении батальона. Командир полка приказал мне пробраться к Грехову, на месте разобраться в обстановке и в случае необходимости принять нужные меры.
Вместе со мной отправились помначштаба капитан Николай Мишарев, комсорг полка лейтенант Иван Адаменко, а также группа полковых разведчиков. На пути к командному пункту 2-го батальона мы несколько раз попадали под артиллерийский и минометный налеты противника. Два разведчика были ранены, и их пришлось отправить в тыл.
Когда выбрались на скаты высоты, обращенные к противнику, бежать в рост стало невозможно, так как они простреливались из пулеметов. Продвигались короткими бросками. Дальше прицельный винтовочный и пулеметный огонь заставил нас ползти по-пластунски. Духота стояла невыносимая. Безветрие. Рядом, словно кнутом, щелкают пули. Казалось, этому пути не будет конца. Но все-таки, мокрые, грязные, измученные, добрались в отрог балки к Грехову. А в балке и вовсе дышать нечем: застоявшаяся в безветрии туча гари от многочисленных разрывов снарядов и мин вызывала тошноту. На командном пункте батальона скопилось несколько десятков раненых, которых не было возможности эвакуировать из-за прицельного ружейно-пулеметного огня противника. Майор Грехов тоже был ранен.
Как выяснилось, противник силами до двух батальонов пехоты при поддержке нескольких самоходных орудий внезапно контратаковал подразделения Грехова и оттеснил 4-ю и 5-ю роты в балку, что в 500 метрах севернее Кривцово. Заняв гребень высоты, гитлеровцы простреливали теперь подступы к боевым порядкам 2-го и 3-го батальонов пулеметно-артиллерийским огнем.
Наблюдая в бинокль за полем боя, я заметил, как по одному, по два гитлеровцы проскакивают гребень высоты, накапливаясь в заросших кустарником отрогах балки. Все это происходило так близко от КП, что в бинокль можно было даже рассмотреть потные, грязные лица врагов. Заменивший майора Грехова старший [133] лейтенант Николай Тукумбетов принял решение отразить готовящуюся атаку противника. Я по рации связался с командиром полка. Выслушав доклад об обстановке, он приказал мне остаться в батальоне — помочь новому комбату. Я попросил Ивана Петровича накрыть скаты высоты 203,5 огнем имеющихся в его распоряжении двух артиллерийских дивизионов, а сам немедленно мобилизовал все огневые средства, которые были под рукой. Командир минометной роты 2-го батальона гвардии капитан Деомид Евдокимович Вахненко находился на КП, но его минометы были на другой стороне высоты, связи с ними у него не было. Я приказал немедленно добраться до роты и открыть огонь по двум правым отрогам балки. Минут через десять 2-я минометная рота открыла исключительно эффективный огонь. По моей просьбе район скопления фашистов обстреляли и минометчики 3-го батальона. Под прикрытием огня батальонных минометов артиллеристам удалось выкатить пушки на выгодные позиции и открыть огонь прямой наводкой.
Гитлеровцы заметались. А когда через некоторое время по их расположению ударили «катюши», они бросились врассыпную.
Воспользовавшись этим, 3-й батальон старшего лейтенанта Пермиловского нанес удар во фланг противнику, поднялись в атаку и поредевшие роты 2-го батальона. К вечеру фашисты были отброшены с высоты 203,5.
В этом бою особенно отличилась 6-я стрелковая рота Максима Шевченко. Я был в боевых порядках этого подразделения, где тяжело ранило самого ротного. Когда Шевченко уносили санитары, он с трудом произнес:
— Не забывайте вашего Максимку... Отомстите фашистам!
После овладения селом Кривцово командир дивизии ввел в бой второй эшелон — 239-й гвардейский стрелковый полк, который во взаимодействии с 36-м танковым полком 68-й танковой бригады разгромил врага в районе Багриново.
Главная полоса обороны гитлеровцев была прорвана. За три дня боев — с 13 по 15 июля наш 237-й полк уничтожил еще около пятисот солдат и офицеров 350-го пехотного полка и других частей противника{4}. [134]
В дальнейшем части дивизии вели бои за крупные опорные пункты врага — Перцовский, Лазный, Кишкино и другие.
1 августа дивизия перерезала важную шоссейную дорогу Орел — Болхов в районе Нов. Синец (10 км южнее Болхова), продвинувшись на 20–25 километров. Тактическая зона обороны гитлеровцев была прорвана, их лучшие дивизии разгромлены.
Надо отметить, что здесь, на орловском плацдарме, воинское мастерство солдат, сержантов и офицеров полка росло изо дня в день. Учились, используя опыт лучших, тщательно анализировали просчеты и неудачи. В этом первом большом летнем наступлении подразделения полка, несмотря на отдельные ошибки, били гитлеровцев мастерски, как говорится, не числом, а умением.
Взять хотя бы наш 3-й стрелковый батальон, к которому я, признаюсь, питал особую слабость за его славные боевые дела. В один из дней нашего наступления батальон был остановлен сильнейшим огнем противника с высоты 231,3 — эта высота была опоясана глубокими траншеями и оборонялась пехотной ротой с двумя противотанковыми орудиями. Сосед справа — батальон 239-го стрелкового полка, продвинувшись вперед, вел бой в километре севернее села Багриново. Сосед слева — наш 1-й батальон немного отстал, очищая от немецких автоматчиков овраги, поросшие кустарником.
В этой сложной обстановке командир 3-го батальона гвардии старший лейтенант Пермиловский действовал инициативно и решительно. Молодой комбат прежде всего учел недостатки, которые часто повторялись во время наших предыдущих атак. Сущность их заключалась в том, что разрыв по времени между переносом огня нашей артиллерии и броском пехоты в атаку был слишком велик. После переноса огня артиллерии в глубину гитлеровцы до подхода к ним нашей пехоты успевали опомниться и открывали по ней организованный огонь.
На этот раз Пермиловский, во время артналета по переднему краю обороны противника, вначале бросками, а затем ползком подтянул роты к противнику на 150–200 метров, или, как он выразился, «на такое расстояние, чтобы бойцы отчетливо слышали приветливый вой осколков своих снарядов». Затем был дан сигнал атаки. Когда [135] же наша артиллерия перенесла огонь на вершину высоты 231,3, фашистам потребовалось время, чтобы убедиться, что обстрел их переднего края прекратился, а затем подняться со дна траншеи, осмотреться... Но не успели гитлеровцы этого сделать, как на их головы полетели русские гранаты.
Ворвавшись в траншеи врага, гвардейцы Пермиловского завязали в них ожесточенный гранатный бой, сменившийся рукопашными схватками. В этом бою один только рядовой Яков Слабинский огнем из автомата, ручными гранатами и в рукопашной схватке уничтожил четырех гитлеровцев, за что был награжден боевым орденом. У многих бойцов батальона на боевом счету также было по 2–3 фашиста.
В планы противника, по-видимому, не входило оставлять эту важную командную высоту, поэтому гитлеровцы и сопротивлялись здесь с отчаянием обреченных. Между прочим, это был один из редких случаев, когда вражеская пехота приняла навязанный ей нашими ребятами рукопашный бой...
Через двадцать с лишним лет я побывал в Орловском краеведческом музее и увидел там диораму «Орловская битва. Прорыв обороны немецко-фашистских войск у деревни Вяжи». Осматривая ее, я все время думал о том, что она с большой точностью воспроизводит бой батальона Пермиловского на высоте 231,3.
Я даже спросил экскурсовода, не участвовали ли художники братья Курнаковы и Дышленко в боях за эту высоту. Во всяком случае, сходство поразительное...
К нашему глубокому горю, вскоре после боя за высоту 231,3 гвардии старший лейтенант Иван Пермиловский был тяжело ранен. Этот молодой двадцатичетырехлетний офицер был лучшим командиром батальона в дивизии. Он одним из первых в соединении был награжден орденом Александра Невского.
Много раз за войну приходилось прощаться с погибшими и тяжелоранеными боевыми товарищами. Много раз я наблюдал, как наши люди по-солдатски сдержанно, но сердечно выражали свое чувство скорби. Но прощание с Пермиловским было особым. Когда его принесли на КП батальона, находившиеся там девушки — медики Ольга Миролюбова и Надежда Никитина — плакали навзрыд. И никто из мужчин не посмел сделать им [136] замечание, как это бывало не раз в таких случаях, потому что многие офицеры и солдаты тоже украдкой вытирали слезы. Находясь несколько суток в 3-м батальоне после ранения Пермиловского, я заметил, что личный состав подразделений в первое время как бы утратил твердую почву под ногами. Очень болезненно переживали они потерю любимого командира.
Вскоре нам стало известно, что И. Е. Пермиловский по пути в госпиталь скончался. Мысленно все мы простились с Иваном Евсеевичем. Но вспоминали о нем часто. Бывало, И. П. Мохов на совещании комбатов поставит иногда в пример боевую дерзость Пермиловского или же политработники расскажут молодым бойцам о его замечательных командирских качествах...
Прошло с той поры четверть века. И вот с помощью юных следопытов села Тельчье, Орловской области, мы, ветераны полка, совсем неожиданно узнали, что Пермиловский жив и проживает в Харьковской области.
Сразу же я написал Ивану Евсеевичу письмо. А вскоре получил от него ответ.
Писал не сам Иван Евсеевич, а кто-то под его диктовку из ребят-школьников.
С большим волнением прочел я заключительные строки письма Пермиловского о боях на Орловщине. Привожу их дословно:
«Немцы обрушили на нас массу артиллерийского огня. Бегу я с ординарцем Манасовым и связистами за наступающими ротами. Вдруг в глазах появились светлые искры, пламя, и как бы закрыло их теплым покрывалом. Бросило в сторону... Как жаль, что мне не удалось побывать в логове фашистов. Но я горжусь тем, что на победном знамени нашего полка есть и моя капля крови. Если бы предстояло штурмовать орловские укрепления снова, я бы начал так, как тогда. В этом убежден. Пермиловский Иван Евсеевич».
Клуб красных следопытов «Гренада» из Чернигова помог мне связаться с «комиссаром» 3-го батальона — так у нас звали заместителя И. Е. Пермиловского по политической части Николая Федоровича Скорика, который был тяжело ранен в том же бою.
У ног отважного политработника разорвался немецкий снаряд. Ему оторвало правую ногу, а левую раздробило. Все тело покалечило осколками. [137]
Полтора года Николай Федорович пролежал в госпитале, где его 4 раза оперировали. Порой даже врачи не могли ответить на вопрос, выживет он или умрет. Но Скорик остался жив — победила воля этого мужественного человека.
В районе населенного пункта Багриново подразделения полка были контратакованы двадцатью танками с пехотой.
В боевых порядках батальона Джумалиева находилась полковая батарея Черненко. Расчеты батареи подбили несколько танков и бронетранспортеров, но и сами понесли большие потери. У орудий осталось по одному-два человека. «Дядя Костя» — командир батареи и командиры огневых взводов Г. И. Бакшанский и А. С. Кочерян сами встали к орудиям вместо выбывших из строя наводчиков и командиров расчетов.
Один из танков был подбит буквально в десятке метров от орудия, которое и заряжал и наводил сам Черненко. Контратака врага захлебнулась.
Хочется сказать несколько слов об отважном комсомольце командире взвода автоматчиков лейтенанте Т. Д. Головине. Однажды ночью взвод Головина проник в тыл гитлеровцев, где уничтожил штаб пехотного батальона, поджег тяжелый танк, а затем атаковал с тыла опорный пункт фашистов. Воспользовавшись начавшейся у врага паникой, гвардейцы благополучно вернулись к своим. О героических делах лейтенанта Т. Д. Головина и его автоматчиков писала наша дивизионная газета, рассказывали боевые листки. В одном из боев отважный офицер был тяжело ранен. Медсанбат, госпиталь и категорическое заключение врачей: уволить из армии подчистую. Вернулся Тихон Данилович в родные места, и вскоре односельчане избрали его председателем колхоза. Вот уже многие годы коммунист Т. Д. Головин возглавляет передовой колхоз «Путь Ленина» Воронежской области. На его груди рядом с боевыми наградами сияют ордена и медали, которыми он награжден за трудовую доблесть.
В боях за Болхов был ранен начальник штаба полка майор Г. И. Кубах. Мне пришлось временно исполнять его обязанности. Пробыв в роли начштаба около двух месяцев, я в какой-то степени освоил эту трудную работу. Тяготило лишь то, что нельзя было ни на одну минуту [138] оторваться от телефона и радио. А меня все время тянуло в батальоны, к людям.
В период штабной работы я ближе узнал своего фронтового друга капитана Н. М. Мишарева и проникся к нему еще большим уважением. Этот человек — хладнокровный, храбрый, исключительно добросовестный — готов был выполнить любой приказ.
Внешний вид Мишарева запоминался — огромный, неповоротливый, немного сутулый. Лицо крупное, на носу — маленькие очки. Подчас он сам о себе говорил с юмором, как о ком-то постороннем. Ко всем без исключения он неизменно обращался на «вы». В минуты затишья с увлечением рассказывал о своих опытных полях — по профессии он агроном, с чувством декламировал стихи Пушкина, Есенина.
От Сталинграда и до Варшавы мы были с ним почти неразлучны.
Фронтовая моя судьба часто переплеталась также с судьбой другого замечательного человека — храброго, никогда не унывающего комсорга полка лейтенанта Ивана Адаменко. Было у Ивана сильнейшее оружие — страстное партийное слово, которое поднимало людей в бой с такой же силой, как и командирский приказ. А главное — люди знали мужество комсорга Адаменко, тянулись к нему. Да и сам он был по натуре человеком общительным, умел поднять настроение товарищей.
О смелых поступках Ивана Адаменко часто писали в письмах-летучках, в дивизионной и армейской газетах. Кстати, сохранилась у меня еще со времен войны вырезка статьи из дивизионной газеты «На страже Родины» от 15 июля 1943 года под заголовком «Комсорг ведет в атаку». В ней рассказывалось о том, как в решающий момент боя, когда в одном из подразделений был убит командир, Адаменко, оказавшийся старшим по званию, не обращая внимания на пули и осколки, презирая смерть, поднялся во весь рост и, перекрыв своим голосом шум боя, крикнул:
— Гвардейцы! Еще удар, и гады побегут! Вперед!
За храбрость, мужество, проявленные лейтенантом Адаменко в боях на Орловщине, он был награжден орденом Красного Знамени.
Спустя 30 лет после этих событий мне довелось встретиться с Иваном Михайловичем и его семьей. Он педагог, [139] воспитывает молодежь. По-прежнему скромен и даже немного застенчив. Не знающим его трудно даже представить, что Иван Михайлович Адаменко лихо водил подразделения в яростные атаки, что именно он в одной из рукопашных схваток вышел победителем и один пленил трех фашистов.
Под стать Ивану Адаменко были и комсомольские вожаки батальонов и рот. Одним из них был Павел Михеевский. Газета 61-й армии «Боевой призыв» от 13 августа 1943 года рассказывала, как герой — пулеметчик, комсомольский вожак роты Павел Михеевский и его боевые друзья комсомольцы Шкрябин, Узиков и другие не только отбили контратаки пехоты врага, но и выстояли против гитлеровских танков.
С Михеевским я был знаком еще со Сталинграда. Кстати, наша первая встреча произошла при не совсем обычных обстоятельствах. В одном из боев мы с ним попали в снежный окопчик, когда под огнем противника захлебнулась наша атака.
Белокурый, худенький, со светлым пушком на губах, Павел совсем не похож был тогда на храброго пулеметчика. Но в последующих боях я убедился, что он не терялся даже в самом пекле.
Я хорошо помню тот бой, когда Павел и его друзья отражали атаку фашистской пехоты и танков. Вначале комсомольцы подбили гранатами один танк. Остальные три повернули обратно.
Когда поблизости разорвался снаряд, погиб напарник Михеевского наводчик Шкрябин. Тут же осколком снаряда был поврежден пулемет.
Оставшись без пулемета, Павел побежал к стрелкам и по приказанию командира роты повел в бой взвод. Ночью его бойцы первыми ворвались в деревню, а утром атаковали следующий населенный пункт.
Преследуя бегущих фашистов, Михеевский увлекся, слишком вырвался вперед и оказался с шестью бойцами в тылу у врага. С фланга смельчаков обстреляли танки. Теперь они оказались отрезанными от своих.
Что делать? Как и подобает гвардейцам, решили биться до последнего патрона. Имея ручной пулемет и 4 автомата, ребята сражались 12 часов без передышки. К вечеру в живых осталось лишь трое. Патроны кончились.
Во время боя Павел засек точное расположение шести [140] пулеметов. Когда стемнело, бойцы, перехитрив врага, благополучно вышли из окружения и присоединились к своим. Михеевский указал цели артиллеристам и минометчикам. Они тут же накрыли огневые точки противника. В том бою истинный героизм проявили подчиненные Михеевского — Узиков, Локтев, Хорчевин, Лебедев...
5 августа 1969 года, отмечая 26-ю годовщину освобождения Орловской области и города Орла, Всесоюзное радио посвятило специальную передачу боям за Кривцово и высоту 231,3. В передаче рассказывалось о подвигах воинов нашего полка, сражавшихся за освобождение села и высоты, о том, как живут и трудятся колхозники села Кривцово в наши дни.
Прослушав эту передачу, я так разволновался, что не спал ночь, а на другой день, взяв очередной отпуск, уложил рюкзак и поехал на Орловщину. Три дня бродил по полям, высотам, оврагам, вдоль Оки в районе Толкачево, Кривцово, Хмелевая, Фатнево, восстанавливая в памяти события тех грозных дней.
Дзоты, землянки, траншеи, противотанковые рвы хотя и обрушились, заросли бурьяном, но их еще легко можно было отыскать. По нескольку часов сидел на бывших НП командиров 2-го и 3-го батальонов. Многое вспомнилось до мельчайших деталей...
Особенно долго задержался я на высоте 231,3, той самой высоте «Верблюд», которая в дни боев фигурировала не только в боевых донесениях нашего полка, но и в донесениях дивизии, корпуса, армии...
В районе сел Багриново, Фатнево, Хмелевая, Кривцово много братских могил, памятников погибшим советским воинам. Когда бы я ни приходил сюда — на могилах всегда живые цветы. Стоят, склонив головы перед обелисками с пятиконечными красными звездами, пионеры, комсомольцы, жители окрестных сел и ветераны войны, приехавшие почтить память героев сражений на Оке.
В разгар боев за Болхов в одном из батальонов полка я познакомился с писателем П. А. Бляхиным — старым большевиком, участником трех революций, автором «Красных дьяволят». Выглядел он усталым, но глаза светились юношеским задором и были, как мне показалось, даже чуть озорными. [141]
В то раннее утро по нашим позициям била вражеская артиллерия и минометы. Пшеничное поле перед траншеей все было изрыто воронками. Осколки снарядов и мин буквально выкосили растительность. Все мы легли на дно окопчика, выжидая конца обстрела. Бляхин тоже присел, но продолжал, не отрывая от глаз бинокля, спокойно наблюдать за действиями нашей пехоты и танков. Мне показалось его поведение неестественным. «Просто бравада, — подумал я. — Считает, что нельзя известному писателю кланяться шальным осколкам».
Но чем чаще встречал этого неизменно невозмутимого человека, тем больше убеждался, что он в любой, самой сложной обстановке остается самим собой, не бравирует и не рисуется.
После разгрома немецко-фашистских войск под Орлом П. А. Бляхин был командирован редакцией газеты 61-й армии «Боевой призыв» в нашу дивизию в качестве военного корреспондента.
Несколько раз в те дождливые осенние дни мне приходилось видеть П. А. Бляхина на марше и во время боя. На марше он чаще всего шагал с бронебойщиками, которые всегда шли в голове батальона. В бою держался вблизи передовой цепи — с комбатами или командирами рот.
Однажды, видя, как устал писатель, я предложил проехать в повозке, на что майор Бляхин не на шутку рассердился. Об этих сентябрьских днях в своей книге «Годы великих испытаний» (дневники и письма) он впоследствии писал: «Вместе с наступающими батальонами капитана Каленюка и капитана Хромых прошел больше 200 километров пешком. Шли на запад. По пашням и скошенным полям, по лесам и болотам. В дождь и грязь, буквально по пятам немцев, вышибая их с ходу из населенных пунктов...»
Вспоминаю еще одну встречу с П. А. Бляхиным, которая произошла в несколько необычной обстановке. 22 сентября 1943 года наш полк вел тяжелый бой за села Кези и Павловка.
Мы с подполковником И. П. Моховым находились на своем НП в районе села Кувечичи. Неожиданно Иван Петрович позвал меня и, указав на стереотрубу, произнес:
— Куда же их черт несет!.. [142]
Прильнув к прибору, я увидел нескольких наших офицеров, беспечно шагавших по нейтральной полосе в сторону противника.
— Надо их вернуть, Максим Гаврилович! — приказал Мохов.
Побежал вдогонку, остановил. Оказалось, что это майор Бляхин, офицер политотдела дивизии капитан Богданов и агитатор полка капитан Александров. Как только мы повернули назад, фашисты обстреляли нас из пулеметов. До этого они, по-видимому, выжидали, пока советские офицеры подойдут поближе. Пришлось нам вначале ползком, а затем перебежками добираться до укрытия...
П. А. Бляхин в одном из писем своим друзьям так рассказывал о днях, проведенных в нашей дивизии: «Навеки останется в памяти исторический поход к Днепру, когда сотрудники нашей газеты вместе с бойцами наших частей неустанно шагали пешком под огнем противника, сквозь дым и пламя пылающих городов, сел, под свист и вой снарядов и пуль, под грохот бомб, трескотню пулеметов».
Потеряв город Болхов, противник начал быстро откатываться на запад. Участились лишь удары его авиации — этим гитлеровское командование пыталось помочь своим частям организованно отойти и занять оборону на новых рубежах.
Отступая, фашисты применяли нехитрую и однообразную тактику. Обычно в течение дня они упорно удерживали какой-либо выгодный рубеж. Вечером, как правило, после сильного огневого удара проводили контратаку, а с наступлением темноты, оставив подвижное прикрытие, отводили главные силы. Мобильные подразделения, оставленные для прикрытия, чаще всего отходили в середине ночи или перед рассветом.
Вначале фашистам удавался планомерный отрыв от нас. Однако в дальнейшем, в ходе преследования, мы научились более решительно и умело применять обходы и охваты с целью уничтожения арьергардов и главных сил врага.
Когда части нашей дивизии вышли в район 40–50 километров юго-западнее Болхова, началось стремительное [143] преследование гитлеровцев до самой реки Десны. Случалось совершать марш-броски по 40–50 километров в сутки.
Батальоны решительно рвались к Чернигову и Днепру. И вот наконец засверкала впереди серебристая лента могучей реки. К ней я приближался почти в том самом месте, где столько пережил в незабываемом 1941-м... [144]