Глава пятая.

Проблемы и поиски

События, связанные с «днем Икс», щедро одарили нас бессонными ночами, внезапными тревогами и той степенью усталости, которую накладывают длительные моральные перегрузки. Еще не стерлись следы беспорядков, прокатившихся по улицам Берлина, и продолжались разговоры в нашем кругу о всех перипетиях тех дней, когда в Группу прибыл начальник отдела кадров Тыла Советской Армии генерал К. Г. Рябчий. Многие почему-то связывали его приезд с недавними событиями, но поскольку лично для себя никаких изменений в службе не предвидели, тем и ограничились. Лишь кто-то из офицеров, встречавшихся с ним ранее, вскользь отозвался о столичном кадровике как о человеке внимательном к людям и в то же время весьма принципиальном.

На третий или четвертый день генерал в сопровождении офицера кадров Группы М. И. Козырева зашел в мой кабинет. Уже в годах, невысокий и худощавый, он двигался легко и быстро, говорил негромко и мало, но его цепкий взгляд словно пронизывал насквозь. После того как мы познакомились, К. Г. Рябчий окинул меня неспешным взглядом и только потом предложил сесть. Перемежая вопросы паузами, он попросил рассказать об особенностях работы специалистов тыла в Группе войск, дать характеристику одному из моих подчиненных и в заключение — поделиться опытом организации учебы в тыловом подразделении, отличившемся на инспекции. Я отвечал сдержанно, удивляясь пестроте этих вопросов и ожидая главного (о «дне Икс»?). Вместо того генерал вдруг спросил:

— Как смотрите на перспективу работать в Москве?

Это было неожиданно, и я не знал, что ответить.

— Не думал об этом никогда, — признался я. — Москва отсюда далеко... Как, вероятно, далек еще и мой опыт от того, который нужен для работы в столице.

Генерал улыбнулся и подсел поближе.

— Способность критически оценивать свою работу важна и для офицера центрального аппарата. Что же касается опыта [124] работы в войсках, то он у вас есть. Не прибедняйтесь. А остальное придет со временем...

Я почувствовал, что разговор принимает неожиданный оборот. Хотел было высказать встречную просьбу — о переводе в любой из внутренних округов, где было все привычно. А Москвы, честно говоря, я побаивался. Однако Рябчий меня опередил. В нескольких словах он сообщил о том, что в Министерстве обороны вновь восстанавливается штаб Тыла Советской Армии. В общих чертах обрисовал и его задачи, добавив, что на меня могут возложить обязанности начальника отдела боевой подготовки штаба. А в заключение посоветовал:

— Подумайте. Такая честь оказывается не каждому.

Тотчас после его ухода я решил поставить в известность об этом предложении генерала Рожкова, находившегося в войсках. Быть может, он воспротивится моему отъезду. Или посоветует что. Но когда удалось дозвониться, Рожков невозмутимо ответил, что полностью в курсе дела и что до его возвращения я сам должен принять окончательное решение. Стало ясно, что вопрос о моем переводе уже предрешен.

Весь вечер прошел в раздумьях. Еще не уехав, я начал уже сожалеть о работе, которая меня устраивала здесь во всех отношениях: и в практическом плане, и в творческом смысле, и с точки зрения служебного роста. Ну и, конечно, было жаль расставаться с сослуживцами.

...В Москве надлежало явиться к «и. о. начальника штаба тыла генерал-майору В. Ф. Конькову». Когда прибыл по указанному адресу, оказалось, что штаб располагался в том самом здании, где в 1943 году мы с заместителем командующего бронетанковыми войсками Ленинградского фронта генералом Н. И. Шестаковым решали вопрос о создании полевых ремонтных баз. Это приободрило, словно встретил старого знакомого.

Разговор с Коньковым ограничился несколькими словами. Глянув на мою форму, он резюмировал:

— Танкист?

— В прошлом служил в бронетанковых, — подтвердил я.

— Ну хорошо! А сейчас... поезжайте в отпуск.

Генерал, видно, спешил и, извинившись, сразу же отпустил меня. В полном неведении о том, «пришелся ли ко двору», я поехал на вокзал. Уже в поезде на Ленинград начал вспоминать: «Коньков... Коньков... Уж не тот ли самый, что командовал Невской оперативной группой? Но как же он, боевой генерал, попал сюда, в штаб тыла? Нет, определенно однофамилец». [125]

И все же первое мое предположение оказалось верным. С Василием Фомичом довелось потом не раз встречаться. Вспомнили и Невскую Дубровку, и блокадный Ленинград. Но было все это уже после того, как Коньков ушел в запас. К моему же возвращению из отпуска в кабинете начальника штаба тыла сидел другой знакомый мне генерал — Федор Мефодьевич Малыхин.

Бывший заместитель начальника академии тыла и снабжения встретил радушно.

— Здравствуйте! Вот и опять вместе! — сказал он так, словно, мы расстались накануне. — Итак, будете заниматься вопросами боевой подготовки. Не возражаете?

Что я мог возразить? Начальству виднее, раз назначили.

Приступив к исполнению должности, я первым делом познакомился с подчиненными. Многие из них пришли в центральный аппарат сразу после окончания академии, за год-два до меня, и уже успели «притереться» в коллективе. Офицеры А. С. Сковорода, Л. Л. Волкобинский, П. П. Деркач, М. Ю. Вареха, А. И. Митягин и другие помогли мне быстрее войти в курс дела. Ведь на первых порах любая справка, малейшая подсказка облегчают ориентацию на новом месте.

В штабе тыла все трудились с огоньком. Люди назначались сюда, как правило, грамотные и энергичные. И каждый старался получше зарекомендовать себя, тем более что сам характер деятельности, во многом необычной, давал офицерам простор для инициативы и творчества, особенно в исследовательской работе. О ней, кстати, и пойдет в основном речь далее, поскольку в те годы пришлось очень много заниматься теоретической разработкой некоторых вопросов. Что касается текущей работы, то кроме учебных программ и методических пособий для войск мы разрабатывали задания по командирской подготовке для офицеров штаба и управлений, готовили документацию для учений и групповых упражнений, участвовали в проверках военных округов.

Вскоре Ф. М. Малыхин провел первое инструктивное совещание. Он отметил, что период формирования штаба закончен и пора переходить к более плановой и продуктивной работе. Затем изложил основные задачи войск и тыла на летний период 1954 года, а также мероприятия на ближайшее время.

Речь шла прежде всего о практической проверке и доработке в войсках и вузах проектов новых уставов, в том числе по вопросам тыла. Поскольку эти руководства учитывали наличие у вероятного противника оружия массового поражения, [126] необходимо было детальнее разработать положения о тыловом обеспечении войск, действующих в новых условиях.

Важность этого неоднократно подчеркивалась при заслушивании замысла специального опытно-исследовательского учения, к подготовке которого привлекли всех нас. Его должен был проводить начальник Тыла Советской Армии генерал-полковник В. И. Виноградов с профессорско-преподавательским составом Военной академии тыла и снабжения. В начальный период войны В. И. Виноградов командовал механизированным корпусом, а к концу ее уже возглавлял оперативную группу тыла в ставке главкома на Дальнем Востоке, обеспечивая действия наших войск в Маньчжурской операции. Видимо, поэтому сейчас, при заслушивании замысла, В. И. Виноградов делал особый упор на вопросы тылового обеспечения бронетанковых соединений, по-прежнему остававшихся основной ударной силой Сухопутных войск. Разумеется, генерал-полковник учитывал и новые веяния: более совершенная бронетанковая техника, поступавшая на вооружение, вносила существенные изменения и в перечень, и в объем всех поставок войскам. Это значительно усложняло планирование и доставку материальных средств частям и соединениям, особенно при действиях их в составе подвижных групп.

Чтобы предметнее приступить к обоснованию новых уставных положений (и их «обкатке» на исследовательском учении в академии), следовало выделить наиболее существенные проблемы тыла. Их суть и важность нагляднее всего можно проследить на опыте минувшей войны, с ее неисчислимыми материальными затратами и исключительными трудностями в снабжении войск. Обращение к опыту войны, кроме того, позволяло более реалистично наметить пути и для совершенствования работы тыла в современных условиях. Вот с такой именно целью — для анализа важнейших проблем тыла по опыту войны — при генерале В. И. Виноградове была создана специальная исследовательская группа, членов которой мы тут же окрестили «теоретиками». В нее вошли генералы и офицеры, возглавлявшие в разное время на войне тылы ряда фронтов и армий или их службы: И. В. Ковалев, Д. И. Андреев, А. П. Левушкин, Ф. Н. Лагунов, И. В. Сафронов, В. П. Виноградов, М. Ф. Куманин и некоторые другие.

К числу проблем, требующих первостепенного внимания, члены этой группы отнесли вопросы организации воинских перевозок. Когда обобщили данные по ряду боевых операций, [127] мнения кардинально разошлись на том, каким должен быть сам принцип подвоза материальных средств в современных условиях: доставлять ли запасы соединениям и частям их транспортом с армейских (фронтовых) складов или подавать средствами вышестоящих органов тыла.

Следует иметь в виду, что в годы войны подвоз планировался по-разному. Неизменной оставалась лишь ответственность старшего начальника за его организацию и осуществление. Все понимали, что подобная практика может сохраниться и впредь. Однако теория вопроса есть теория, тут подай и обоснования к такому выводу! Но поскольку ни обобщенного материала по вопросам подвоза, ни даже согласованного мнения по ним не оказалось, среди «теоретиков» сразу же разгорелись дебаты.

Не вдаваясь в суть проблемы, поясню ее в самом общем плане. Опыт войн давно уже подтвердил, что подвоз военно-снабженческих грузов является важнейшей задачей материального обеспечения войск, причем задачей очень трудоемкой. При ее решении постоянно возникает множество вопросов: откуда лучше всего взять те или иные номенклатуры военной продукции и куда их в первую очередь направить; какие именно транспортные средства привлечь и по каким маршрутам быстрее организовать подвоз и т. п. Чтобы обрисовать картину в целом, сошлемся и мы на опыт Великой Отечественной войны.

* * *

По мере роста численности советских войск и размаха операций потребности фронтов постоянно увеличивались. Соответственно возрастали и усложнялись задачи подвоза. Ведь прежде чем доставить войскам материальные запасы, их приходилось готовить к длительным перевозкам, сосредоточивать на складах и базах, сортировать, комплектовать и только потом уже направлять на разные участки и направления, в зависимости от места, масштаба и особенностей проходивших операций. В условиях небывалой протяженности линии фронта и дальности перевозок требовалась многократная перегрузка запасов. Естественно, приходилось развертывать и содержать обширную сеть путей подвоза, неисчислимо большой парк транспортных средств и огромное количество различных складов, баз и хранилищ.

Народное хозяйство страны с первых же дней решительно перестраивалось на военный лад. Однако такая перестройка требовала не только титанических усилий, но и времени. Естественно, в первые месяцы войны фронт ощущал острую нужду во многих жизненно важных поставках. [128]

Недостатки в работе тыла усугублялись из-за несовершенства организационной его структуры. Службы тыла ведали лишь снабжением войск. Основная же роль в устройстве тыла принадлежала войсковым штабам. Занятые сверх всякой меры организацией боевых действий, они оказались не способными решать еще и задачи военно-хозяйственного характера. Страна не жалела сил и средств для фронта. На складах, базах, железных дорогах скопилась огромная масса материальных средств. Однако из-за несовершенства управления тылом они зачастую поступали в войска с запозданием.

В первые месяцы вскрылись просчеты и с размещением крупных запасов военного имущества. На одной из встреч с нами, работниками штаба, бывший начальник Тыла Советской Армии генерал А. В. Хрулев рассказал следующее:

— За год до войны в правительстве рассматривался вопрос о районах сосредоточения основных мобилизационных запасов страны. Военные работники предложили разместить их за Волгой. Этому решительно воспротивился тогдашний нарком Госконтроля Л. З. Мехлис. Он упорно настаивал на том, что основные военные запасы нужно накапливать вблизи западных границ СССР. И в любом возражении усматривал чуть ли не вредительство. «Ну хотя бы полушубки, валенки, зимнее обмундирование можно хранить за Волгой?» — постепенно сдавали свои позиции военспецы. «А вы откуда знаете, когда именно начнется война? — продолжал их теснить Мехлис. — Может, как раз зимой?» И. В. Сталин поддался тогда на его уговоры и поддержал эту весьма недальновидную точку зрения. И впоследствии пришлось жестоко расплачиваться за нее. При отходе наших войск много стрелкового вооружения и боеприпасов, продовольствия, горючего, обмундирования пришлось уничтожить, и все же часть имущества была захвачена врагом...

Обстановка на фронтах с каждым днем становилась все более угрожающей. Из западных областей спешно вывозили на восток мобилизационные запасы и резервы материальных средств, колхозный скот и зерно. Навстречу двигались колонны войск и следовали срочные военные грузы. Железные дороги были забиты эшелонами. Два бесконечных потока поездов с невероятным трудом двигались во встречных направлениях, подвергаясь ударам с воздуха. Только в июле 1941 года фашистская авиация произвела почти полторы тысячи налетов на железнодорожные станции и составы.

Для мобилизации всех сил страны на отпор врагу 30 июня 1941 года был создан Государственный Комитет Обороны [129] (ГКО) под председательством И. В. Сталина. В руках этого чрезвычайного органа сосредоточивалось все государственное, военное и хозяйственное руководство. Постановления ГКО имели силу законов военного времени. Члены ГКО и ЦК партии А. А. Андреев, Н. А. Вознесенский, М. И. Калинин, А. Н. Косыгин, В. А. Малышев, А. И. Микоян, Н. М. Шверник и другие непосредственно занимались вопросами обеспечения Советских Вооруженных Сил, возглавляя важнейшие участки снабжения. Так, Н. А. Вознесенский нес ответственность за развитие производства вооружения и боеприпасов, А. Н. Косыгин отвечал за изготовление обмундирования и обуви для армии и флота, А. И. Микоян ведал вопросами снабжения войск горючим и продовольствием, А. А. Андреев первые полтора месяца войны руководил перевозками и т. д.

Опытные партийные и хозяйственные работники возглавили и основные промышленные наркоматы: А. И. Шахурин — авиационной промышленности; Д. Ф. Устинов — вооружения; Б. Л. Ванников — боеприпасов; В. А. Малышев — среднего машиностроения.

Члены ГКО осуществляли связь с народным хозяйством страны через соответствующие органы управления военной экономикой и ее отраслями. Все нити руководства сосредоточивались в руках Председателя ГКО и Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина. В его кабинете члены ГКО докладывали проекты постановлений и тут же, в присутствии наркомов, ответственных работников Госплана и других должностных лиц, назначались исполнители, устанавливались сроки, И многотысячные коллективы новых и новых предприятий включались в работу по производству военной продукции.

Вспоминая трудности того периода, Андрей Васильевич Хрулев привел такой пример.

На август 1941 года Госплан СССР запланировал выпуск двух миллионов снарядов. Однако выпущено было всего 600 тысяч. Невыполненным остался и увеличенный в полтора раза сентябрьский план. На заседании ГКО было доложено, что положение донельзя усложнилось в связи с невозможностью использовать мощности оборонной промышленности Ленинграда: в сентябре город уже находился в блокаде.

Чтобы быстрее удовлетворить возрастающие потребности фронта, ГКО привлек к производству боеприпасов, а также различных видов вооружения многие предприятия наркоматов путей сообщения, пищевой, текстильной, легкой промышленности [130] и даже земледелия. Результаты сказались быстро: выпуск снарядов, мин, ручных гранат, а также минометов и другого оружия резко возрос.

Особенно заметный рост производства начался со второго квартала 1942 года. Не хочу утомлять читателя цифрами, они сейчас хорошо известны. Скажу лишь, что если автоматов в действующей армии на 1 января 1942 года было 54,3 тыс., то всего через год их стало в десять раз больше. И так по всем видам оружия, боеприпасов, боевой техники. Причем резко увеличивался выпуск новых образцов.

Это вооружение срочно доставлялось на фронт по гигантскому конвейеру: с завода — на передовую. И эта функция, лежавшая на органах тыла, была не столь уж простой. Генерал-лейтенант И. В. Ковалев, назначенный в августе 1941 года начальником Управления военных сообщений (ВОСО) Советской Армии, вспоминал, что в начале войны войскам недоставало многих видов боеприпасов к новым образцам оружия. Командующие фронтами «бомбили» Верховного Главнокомандующего просьбами о срочной их доставке. И тут специальная комиссия ГКО установила, что из арсеналов и баз, а также с промышленных предприятий боеприпасы отправляются своевременно. А вот на фронт поступают с большим опозданием вследствие неправильной маршрутизации.

Выяснилось, что железнодорожный состав с боеприпасами, состоящий менее чем из десяти вагонов, не мог, по существовавшим правилам, получить номер прямого маршрута. Поэтому десятки и сотни таких составов со спецгрузами подолгу задерживались на станциях. Никто из проверяющих ими практически не интересовался, да и учесть их было просто невозможно. В конце концов и они отправлялись на запад, но двигались со скоростью, не превышающей 90 км в сутки, тогда как маршрутные транспорты имели «зеленую улицу» и мчались к фронту в пять раз быстрее. А как раз в таких вот небольших составах и находилась основная часть боеприпасов, остро необходимых войскам.

Чтобы исправить положение, был установлен порядок, при котором на узловых станциях стали формировать маршрутные транспорты даже из небольшого количества вагонов с особо важными грузами.

Эти и другие неполадки в работе железнодорожного транспорта послужили поводом к серьезной реорганизации органов ВОСО. В результате повысилась оперативность планирования и осуществления огромного грузопотока воинских перевозок и улучшился контроль за ними. [131]

Тем не менее подвоз грузов войскам все еще осуществлялся с немалыми трудностями. Хорошо известны тяжелейшие условия доставки материальных средств войскам и населению блокированного Ленинграда. Летом и осенью 1942 года в весьма сложную задачу обернулась поставка боеприпасов и других важных грузов войскам Закавказского фронта. Железнодорожные составы двигались с Урала и из Сибири на Кавказ кружным путем — через Ташкент, с перегрузками в Красноводске и Баку. Отдельные транспорты находились в пути по три и более месяца, несмотря на то что везли грузы, от которых зависела жизнь тысяч советских воинов и обстановка на важнейших участках фронта. Уже один этот пример говорит за то, как сложно было обеспечить подвоз военных грузов на все театры военных действий.

Правда, в последующие годы, начиная с 1943-го, подобных исключительных затруднений в подвозе почти не возникало. К примеру, за 50 суток Курской битвы войска трех фронтов только боеприпасов израсходовали свыше 10 тыс. вагонов (без учета реактивных снарядов). Однако и при таких потребностях подвоз осуществлялся своевременно.

А взять службу снабжения горючим и смазочными материалами. Кстати, обеспеченность ими войск в начальный период войны была достаточно высокой. Поэтому временно, с 15 июля по 1 августа 1941 года, было решено вообще прекратить поставки горючего войскам Северо-Западного и Западного направлений. К тому же в результате встречных перевозок (эвакуация нефтепродуктов из прифронтовых районов и их подвоз войскам из тыла) на крупных железнодорожных узлах и отдельных перегонах близ линии фронта скопилось около 8500 цистерн горючего, которые подвергались налетам авиации противника.

Потерь было много... И все же к концу 1941 года из западных областей страны удалось эвакуировать более ста крупных складов ГСМ. Началось строительство новых хранилищ в Московском, Уральском, Южно-Уральском, Приволжском и Архангельском военных округах. Это позволило создать стабильные запасы нефтепродуктов достаточно близко от фронта. Благодаря этому в период Московской битвы, например, все поставки горючего войскам Западного фронта обеспечивались непосредственно со складов и нефтебаз, расположенных в столице и поблизости от нее. К началу контрнаступления были созданы запасы, обеспечивавшие 35–40-суточную работу всей наземной военной техники и 10–12-суточные полеты авиации. [132]

Весной 1942 года служба ГСМ столь же успешно решала сложнейшую задачу обеспечения горючим войск Ленинградского фронта. В условиях блокадного кольца был проложен по дну Ладожского озера трубопровод протяженностью 30 километров. Надо сказать, что такое решение проблемы было исключительно смелым с точки зрения военно-инженерного искусства. Причем потребовалось всего лишь чуть более сорока дней для ее осуществления (подводная часть трубопровода была уложена в три раза быстрее). Фашистская разведка так и не смогла установить назначение и характер работ, проводимых на Ладоге, и трубопровод заработал беспрепятственно. С июня 1942 года Ленинград стал получать ежедневно по 300–400 т горючего. Этого хватало, чтобы полностью удовлетворить насущные нужды фронта, флота и города и постепенно создать запасы, потребные для прорыва вражеской блокады.

Самыми тяжелыми в снабжении фронта горючим были лето и осень 1942 года. Фашистские войска вышли к Волге, вторглись в пределы Кавказа, захватив нефтяной район Краснодара, подошли вплотную к Грозному. Бакинскую нефть пришлось доставлять по Каспийскому морю сначала в Красноводск, затем по железной дороге в Ташкент и уже оттуда через центр — западным фронтам. Это был чрезвычайно длинный путь, и работники управления снабжения горючим изыскали возможность сократить его вдвое: из Баку по Каспию в Гурьев, а там оборудовать перевалочный пункт на железной дороге с доставкой груза в центр. Предложение было принято, и этот маршрут заработал с полной нагрузкой.

В ходе войны служба снабжения горючим еще не раз встречала трудности. Так было в период битвы на Курской дуге, когда потребовалось срочно восполнить запасы авиационного бензина в связи с непредвиденно большим его расходом в оборонительных боях; в Белорусской операции, когда пришлось снабжать часть наступающих войск за счет лимита горючего, выделенного войскам Прибалтийских фронтов; во время Висло-Одерской операции, когда в войсках 1-го Белорусского фронта, далеко оторвавшихся от баз снабжения на Висле, оставалось чуть более двух заправок{4}.

По мере оснащения советских войск разнообразной военной техникой потребность в горючем постоянно росла. Если всем фронтам, участвовавшим в Сталинградской битве, ежедневно [133] подавалось в среднем 820 т горючего, то в Берлинской операции поставлялось уже 4140 т {5}. Всего же за войну Вооруженные Силы СССР (без Военно-Морского Флота) израсходовали около 13,4 млн. т горючего{6} — целый океан бензина, дизельного и другого топлива.

Теперь посмотрим, как снабжался фронт продовольствием. Сложившаяся с началом войны непредвиденная обстановка поставила продовольственное снабжение страны и армии в очень тяжелое положение. Вследствие быстрого продвижения немецко-фашистских войск из приграничных областей не удалось вывезти значительное количество мобилизационных, то есть складированных, готовых к использованию, запасов продовольствия. Лишь частично они были обращены на текущее довольствие войск.

Продовольственную проблему крайне усложнили и другие факторы: потеря огромной площади наиболее плодородных земель, оказавшихся под пятой оккупантов, призыв в армию миллионов наиболее работоспособных молодых мужчин и мобилизация для военных нужд большого парка автотракторной техники из сельского хозяйства. Все это привело к резкому сокращению посевных площадей и валового сбора продовольственных культур. Если в 1940 году сбор зерна составлял 95,6 млн. т, то в 1942 году — всего лишь 29,6 млн. т (сахарной свеклы — соответственно 18 и 2,2 млн. т, картофеля — 76,1 и 23,6 млн. т) {7}.

Огромный ущерб от нашествия вражеских войск понесла и пищевая промышленность страны, основные центры которой располагались в западных областях, особенно сахарная, консервная, маслобойная, табачная. Выпуск сахара в 1942 году сократился, например, в 29 раз.

Потребовалась огромная организаторская работа партийного и хозяйственного актива и величайшее напряжение тружеников деревни, чтобы в максимальной степени возместить урон. Вся тяжесть решения этой проблемы легла на плечи колхозников Поволжья, Южного Урала, Сибири, Казахстана, Средней Азии, Закавказья. На их землях увеличивались посевы зерновых и технических культур, развертывалось строительство предприятий пищевой промышленности, шла напряженная битва за трудный военный урожай. [134]

С началом войны Советское государство сосредоточило в своих руках основную массу товарного хлеба и организовало строгий учет и распределение продовольствия. В стране была введена карточная система на продукты. ЦК партии и Совнарком почти ежедневно рассматривали вопросы обеспечения армии продовольствием и фуражом. По предложению Главного управления продснабжения Советской Армии от 20 сентября 1941 года ГКО утвердил 14 новых норм питания, отражавших специфику боевой деятельности различных категорий военнослужащих.

Тяжелое положение с продовольствием время от времени ощущалось на многих фронтах. Однако самое трагическое сложилось на Ленинградском фронте в начале сентября 1941 года, когда прекратился всякий подвоз грузов с Большой земли. С той поры норма питания военнослужащих снижалась несколько раз. С 20 ноября войска первой линии, личный состав боевых кораблей и летно-технический состав ВВС получали по 500 г хлеба и 125 г мяса на человека в день, а все остальные воинские части — соответственно по 300 и 50 г.{8}

Основной путь снабжения Ленинграда был организован, как уже говорилось, по ледовой трассе через Ладожское озеро, символично названной Дорогой жизни. За пять месяцев, с 29 ноября 1941 по 21 апреля 1942 года по ней было перевезено более 162 тыс. т одного продовольствия.

Сложная обстановка создалась к лету 1942 года на Юго-Восточном фронте. Правда, войска максимально использовали для своих нужд местные ресурсы и не ощущали больших трудностей с питанием и фуражом. Однако общая обеспеченность продовольствием была низкой. По состоянию на 10 августа 1942 года, например, в некоторых армиях не оказалось ни сахара, ни рыбы, ни жиров, ни круп. Потребовались энергичные и срочные меры, чтобы создать необходимые запасы продовольствия и обеспечить нормальную деятельность войск.

Серьезные недостатки в организации питания имели место весной 1943 года на Калининском фронте. Их вскрыла комиссия ГКО под председательством А. С. Щербакова при участии начальника Тыла Советской Армии А. В. Хрулева. Выяснилось, что в войсках несвоевременно выдавалась горячая пища, нерегулярно завозилось продовольствие, допускались случаи недобросовестного, а иногда и преступно-халатного отношения к организации питания воинов. [135]

ГКО принял решительные меры к выправлению положения. Был укреплен аппарат тыла во фронтах и армиях. На первых членов военных советов возлагалась персональная ответственность за состояние материального обеспечения войск. Командирам частей вменялось в обязанность лично утверждать раскладку продуктов на каждый день, контролировать качество пищи и ее выдачу по норме. Были также установлены твердый порядок доставки продовольствия в части, подразделения и ответственность за это старших начальников. Главупродснаб отвечал за подачу грузов до распорядительных станций фронтов, фронты — до армейских станций снабжения, армии — до дивизионных складов, дивизии — до полковых, полки — до пунктов хозяйственного довольствия батальонов. Оттуда горячая пища и сухие пайки доставлялись на ротные раздаточные пункты. Для руководства войсковым питанием во фронтах были созданы специальные отделы, а в армиях — отделения питания и хлебопечения. Их работники строго следили за своевременностью и качеством приготовления пищи в войсках, проводили сборы поваров и хлебопеков, оказывали практическую помощь работникам продслужб в организации питания.

Со временем продовольственное снабжение войск значительно улучшилось. Начиная с 1943 года все фронты, как правило, имели стабильные запасы от 20 до 30 сутодач. Широко внедрялись в рацион питания пищевые концентраты. Массовое их производство было налажено в Горьком, Сызрани, Куйбышеве и других городах. Всего в течение войны пищевая промышленность изготовила более полумиллиона тонн концентратов всех видов.

Продовольственное снабжение особенно тщательно было отлажено перед началом Берлинской операции. Обеспеченность войск продуктами была тогда достаточно высокой. Однако когда перед командованием 1-го Белорусского фронта поставили задачу обеспечить питанием репатриантов из числа граждан союзных государств, а также немецких военнопленных, положение, естественно, усложнилось. Трудности еще более возросли, когда фронту пришлось кормить и 3,5 млн. берлинцев (в последние 10–15 дней до капитуляции им не выдавали даже хлеба). Тем не менее советские воины щедро поделились с жителями Берлина и хлебом, и другими продуктами.

Общий расход основных видов продовольствия и фуража составил за годы войны около 40 млн. т. Все это нужно было сосредоточить на складах, скомплектовать в транспортах, подвезти за сотни и тысячи километров до фронта, подать в [136] части и подразделения, чтобы обеспечить питанием каждого бойца. Таким был объем работы специалистов продовольственной службы. Таков один из показателей, характеризующих масштабы подвоза на войне.

Различные проблемы возникали в ходе войны и со снабжением вещевым имуществом. В первые же месяцы более половины его запасов, хранившихся на складах в приграничных округах, были уничтожены или захвачены противником. Многие предприятия, изготовлявшие обмундирование, обувь и предметы снаряжения, были разрушены или эвакуировались на восток. В результате серьезно осложнилась работа службы вещевого снабжения.

Многомиллионный состав армии, сам характер боевых действий того периода требовали коренной перестройки системы заготовок и снабжения. В условиях нехватки сырья и рабочей силы легкая промышленность все же сумела поставить в войска во второй половине 1941 года более 5 млн. шинелей, 8,6 млн. хлопчатобумажных гимнастерок, 9,2 млн. пар обуви и много другого вещевого имущества{9}. Увеличение их выпуска было достигнуто за счет изыскания дополнительных резервов сырья, применения некоторых заменителей и расширения производственных мощностей легкой промышленности. К пошиву обмундирования и изготовлению предметов военного обихода привлекались местные предприятия и промкооперация.

Важной задачей в зиму 1941/42 года явилось обеспечение войск теплыми вещами. Однако и с нею удалось справиться. К началу зимних холодов на складах уже имелось 1,8 млн. полушубков, почти 6,7 млн. ватных телогреек, 7,8 млн. ватных шаровар, 5,9 млн. пар валенок, 10 млн. шапок-ушанок и свыше 10,5 млн. пар теплого белья {10}. Несмотря на некоторое запоздание с их подвозом, личный состав был полностью обеспечен теплыми вещами. Некоторые части дообмундировывались прямо в железнодорожных эшелонах, другие — перед самым вступлением в бой.

К 1943 году промышленность была уже в состоянии полностью удовлетворить потребности войск в вещевом имуществе, хотя объем заказов на основные его виды к тому времени возрос в несколько раз. Снабжение стало планомерным, стабильным, причем во многих фронтах и армиях обеспеченность вещевым имуществом превышала потребности.

Всего в ходе войны Советской Армии было поставлено более 38 млн. шинелей, свыше 70 млн. комплектов хлопчатобумажного [137] обмундирования, 117 млн. пар нательного белья, около 64 млн. пар кожаной обуви, около 20 млн. ватных телогреек и шаровар, 11 млн. пар валенок, свыше 2 млн. полушубков и много другого имущества{11}. За всем этим опять-таки виден самоотверженный труд советских людей в тылу и специалистов вещевой службы на фронте.

Таковы лишь некоторые цифры, характеризующие колоссальный объем военных грузов, непрерывно поступавших из тыла страны в действующую армию. Много лет спустя в своей речи на торжественном открытии мемориального комплекса в городе-герое Киеве Л. И. Брежнев по достоинству оценит этот немеркнущий во времени подвиг. «Сражаясь на фронте, герои войны знали, чувствовали: за их спиной — вся страна, весь народ, — скажет он. — Фронт и тыл были единым целым. И те, кто в годину боев стоял на трудовой вахте, сделали поистине невозможное, чтобы приблизить Победу» {12}.

Минувшая война показала, насколько важна роль в боевой деятельности войск хорошо организованного тыла, и в частности системы подвоза. Многие военные специалисты прекрасно понимали это и накануне. Уже тогда они указывали, что существовавшая в Советской Армии система тыла во фронтовом звене не полностью отвечает формам ведения масштабных и маневренных действий. Ведь по довоенным взглядам основным «инструментом» планирования боевых операций являлось полевое управление фронта, а главным поставщиком материальных средств, потребных для их осуществления, была армия. Соответственно и все средства подвоза, а также полевые базы и склады имелись только в армии; во фронтах развертывание полевого подвижного тыла вообще не предусматривалось.

Такая структура тыла обусловливала и всю систему подвоза. В стратегическом и оперативном звеньях подвоз осуществлялся «от себя» (сверху вниз). Грузы шли из центра на распорядительные станции фронта, а оттуда, не задерживаясь, — на станции снабжения армий. В войсковом тылу подвоз осуществлялся только «на себя»: полки подвозили своим транспортом грузы с дивизионных складов, дивизии — с армейских. Однако практика первых же боев и операций показала, что данная система подвоза не соответствует ни особенностям начавшейся войны, ни нуждам самих войск. [138]

Командующий фронтом, принимая решение на проведение важной операции, не мог в полной мере материально влиять на ее успех, поскольку не имел соответствующих полевых складов с необходимыми запасами. Не продуманной до конца была система подвоза и в войсковом звене. При наступлении, например, когда полки дивизии уходили вперед, а армейские склады оставались на своих местах, плечо подвоза увеличивалось столь значительно, что войсковой транспорт уже не мог справиться с доставкой грузов.

Нужна была коренная перестройка системы тыла. И она началась.

Осенью 1941 года во фронтах были созданы свои полевые склады по основным видам материальных средств, а в армиях — полевые армейские базы. Это позволило не только значительно глубже эшелонировать размещение всех запасов в интересах оперативной обстановки, но и создать четкую систему их подвоза в полосе действий армий и фронтов. А главное — фронт теперь не только планировал боевые операции, но и сам «материализовывал» все решения командующего. В свою очередь, армейский тыл был освобожден от большого количества громоздких складов, стал более мобильным.

Таким образом, в полосе фронтов создавались войсковое звено подвоза (армия — соединение) и оперативное (фронт — армия). В каждом из них использовался в основном автомобильный и железнодорожный транспорт. Учитывая его наличие и возможности, старший начальник решал: в какое время, в каком количестве и на каких маршрутах использовать тот или иной вид транспорта, независимо от его принадлежности.

Совершенствовалась система подвоза и в центре. Совместно с Наркоматом путей сообщения работники ВОСО многое сделали для наведения порядка на железных и военно-автомобильных дорогах.

В начальный период войны, в условиях тяжелых оборонительных боев и отхода советских войск на восток, для подвоза материальных средств, эвакуации раненых и наиболее ценного имущества широко использовался транспорт из резерва Верховного Главнокомандования. Автотранспортные части РВГК только в июле — августе 1941 года подали фронтам и армиям свыше 55 тыс. т грузов. Они использовались и для срочной переброски войск к линии фронта, на особо угрожаемые направления.

Кризисная обстановка вынуждала иной раз воинские части осуществлять подвоз грузов своим транспортом прямо [139] с местных предприятий. Участник битвы под Москвой полковник А. Яремченко вспоминает, как ездил на московскую швейную фабрику за теплыми вещами для бойцов.

«...Мы увидели Москву почти безлюдную, молчаливую и грозную, ощетинившуюся противотанковыми заграждениями, стволами зенитных орудий... — пишет он. — А на предприятиях напряженным темпом шла трудовая жизнь. В цехах увидели... усталых людей, измученных бессонными ночами, но уверенных в нашей грядущей победе.

Погрузив последний тюк ватных телогреек, я спросил у старшины:

— А хватит ли на весь дивизион?

— Если мало, берите еще! — ответили за старшину женщины-швеи. — День и ночь будем для вас, родные, трудиться, но обеспечим всех! Не пускайте врага в Москву!»{13}.

Аналогичные случаи подвоза запасов транспортом частей прямо с фабрик и заводов в боевые подразделения имели также место при обороне Севастополя и Одессы, Сталинграда и Ленинграда, других прифронтовых и фронтовых городов.

При усложнении обстановки использовались любые возможные маршруты и средства подвоза грузов. В период осенней распутицы 1941 года именно такая ситуация сложилась в полосе действий Калининского, Волховского и Юго-Западного фронтов. Пока дорожные их батальоны с помощью местного населения прилагали отчаянные усилия, чтобы поддержать хотя бы часть дорог в проезжем состоянии, во фронтах были сформированы гужевые (на конной тяге) транспортные батальоны — единственное в тех условиях средство для доставки грузов. Когда в полосе 39-й армии Калининского фронта основные пути ее снабжения были перерезаны противником, конные обозы проложили объезд через лесные массивы и все же доставили войскам боеприпасы и продовольствие.

Уже в тот период боевая практика наглядно подтвердила, что подвоз всего успешнее осуществляется при комплексном использовании всех видов транспорта. Наиболее зримо выявилось это при обороне Ленинграда. В обстановке блокады все грузы доставлялись в город преимущественно судами по Ладожскому озеру и силами транспортной авиации. В зимнее время интенсивно работала ледовая военно-автомобильная дорога. Она, как и участок железной дороги от [140] Ладожского озера до Ленинграда, подвергалась постоянным артобстрелам и бомбежкам. Естественно, часть грузов гибла. И все же за зиму 1941/42 года по Дороге жизни было доставлено в Ленинград более 360 тыс. т грузов, а по трубопроводу перекачано свыше 36 тыс. т горючего. Именно при обороне Ленинграда впервые в комплексе был использован железнодорожный, автомобильный, гужевой, водный, трубопроводный и воздушный транспорт. Этот опыт широко использовался затем при совершенствовании всей системы подвоза военно-снабженческих грузов.

Много поучительного в этом плане выявилось в ходе сражений под Сталинградом летом и осенью 1942 года. Основная тяжесть легла тогда на автотранспорт. Для сокращения сроков подвоза грузы доставлялись в районы, расположенные как можно ближе к линии фронта (10–15 км), где специально развертывались отделения армейских и даже фронтовых складов. Нередко запасы выгружались на грунт в 3–5 км от переднего края, причем автопорожняк максимально использовался для эвакуации раненых. Для более эффективного использования путей сообщения в тыловом районе фронта назначались 2–3 железнодорожных направления и 2–3 военно-автомобильные дороги (в полосе армии — 1–2 ВАД, в полосе дивизии — 1–2 автомаршрута).

В 1943 году широкие наступательные действия Советской Армии потребовали дальнейшего совершенствования системы подвоза. В соответствии с приказом Наркома обороны от 7 марта Генеральный штаб устанавливал нормы поездов по всем видам воинских перевозок, он же контролировал использование заявок. Перевозки автотранспортом с центральных складов до фронтов планировались и контролировались штабом начальника Тыла Советской Армии. Начиная с июня 1943 года ответственность за подвоз всех видов материальных средств в действующих войсках возлагалась на старшего тылового начальника. Повышалась роль его штаба в планировании подвоза грузов и использовании всех видов транспорта. В этих целях в штабе тыла Советской Армии впервые были созданы отделы железнодорожных, водных, автомобильных и авиационных перевозок.

Чтобы существенно сократить пути подвоза, было признано целесообразным приблизить к войскам запасы материальных средств, распределяемых центром. Центральные склады были перемещены, например, из Уральского и Приволжского военных округов в районы западнее Москвы и рубежа Волги. Приблизились к войскам фронтовые и армейские базы. Более половины всех положенных войскам запасов горючего [141] и боеприпасов размещалось теперь, как правило, на дивизионных и полковых складах.

С развитием наступательных действий одновременно на ряде фронтов запасы из центра стали подаваться фронтам транзитом, то есть минуя пункты ранее развернутых складов и баз. При этом значительно сокращалось число перегрузок, уменьшалась потребность в транспортных средствах и время нахождения грузов в пути.

Для более оперативного обеспечения наступательных действий, особенно при вводе в бой крупных механизированных и танковых группировок, в центре стали создаваться значительные резервы материальных запасов и средств транспорта. К середине ноября 1943 года, например, в числе перебазированных ближе к линии фронта было до 70 процентов вновь созданных центральных баз и складов; в два раза увеличилось и количество железнодорожных и автомобильных войск, обеспечивающих перевозку грузов.

Все это оправдало себя в период операций, проходивших на территории Правобережной Украины. В них участвовали войска восьми фронтов и шести танковых армий. Для обеспечения этих сил потребовались огромные материальные средства. И помощь центра сыграла решающую роль, поскольку коммуникации фронтов в ходе почти пятимесячного непрерывного наступления растянулись на сотни километров. Положение еще более осложняло то, что немецкие войска при отходе разрушали большие участки железных дорог, взрывали важные мосты, уничтожали подвижной состав, а автотранспорт фронтов с задачами подвоза не справлялся.

Свои трудности были и в осуществлении подвоза в Белорусской операции в июне 1944 года. Только для доставки одного боекомплекта снарядов и мин участвовавшим в ней войскам четырех фронтов потребовалось 13 500 вагонов! А ведь до начала операции планировалось накопить 4–5 комплектов боеприпасов и от 10 до 20 заправок горючего! Всего же, по данным Генштаба, для обеспечения операции «Багратион» надо было подвезти 400 тыс. т боеприпасов, 300 тыс. т горючего, до 500 тыс. т продовольствия и фуража. Несмотря на то что военное командование принимало самые энергичные меры по восстановлению железных дорог, максимальному использованию автотранспорта и строжайшей экономии в расходовании запасов на местах, фронты не смогли своими силами своевременно решить эту задачу, и Ставка ВГК была вынуждена отсрочить начало операции на четверо суток. [142]

С перенесением боевых действий за пределы СССР возникли новые затруднения. Ввиду невозможности транзитного использования зарубежных железных дорог без перешивки их колеи{14}, а также из-за больших разрушений на них пришлось создавать перевалочные базы и перегрузочные районы — в Дзядово, Варшаве, Демблине, Кракове, Мукачево, Сегеде, Галаце и некоторых других пунктах. Естественно, увеличилась дальность автоперевозок (до 500 км в один конец) и возросла нагрузка на автомобильный парк. Чтобы максимально использовать армейские части подвоза, пришлось ближе подтягивать к войскам фронтовые склады и базы.

Позже, в Берлинской операции, широко практиковалась передача фронтового транспорта с запасами материальных средств в танковые и общевойсковые армии и армейского — в дивизии. Это позволяло опять-таки экономить время и моторесурсы, оперативнее усиливать соединения первой линии. Нередко горючее и боеприпасы доставлялись фронтовым транспортом непосредственно в дивизии.

В тех условиях возникла новая форма обеспечения танковых армий, вводимых в прорыв, путем создания в них подвижных эшелонов тыла. Полностью моторизованные транспорты несли значительные запасы различных военных грузов, а также включали ремонтные, медицинские, дорожные и другие средства. Следуя вплотную за боевыми частями, они обеспечивали всем необходимым танкистов при действиях в оперативной глубине. Остальное имущество танковых армий — склады, пекарни, тяжелое ремонтное оборудование — перемещалось по мере общего продвижения войск фронта.

Практика организации крупномасштабных воинских перевозок очень пригодилась в операциях по разгрому Квантунской армии японцев. Поскольку в условиях горно-пустынной местности автотранспорт широко привлекался также для доставки воды и топлива, потребовалось усилить им не только армии, но и дивизии. Он же был главным «носителем» подвижных запасов, причем не только войсковых, но и оперативных.

Генерал В. В. Никитин — в ту пору представитель Центрального управления ГСМ при ставке главкома на Дальнем Востоке — вспоминал позже, что особенно трудным оказалось снабжение 6-й гвардейской танковой армии, наступавшей в первом эшелоне Забайкальского фронта. К исходу третьего [143] дня операции, преодолев хребты Большого Хингана и спустившись на Маньчжурскую равнину в районе г. Лубэй, армия начала ощущать перебои в снабжении горючим. А именно ей с утра следующего дня предстояло развить наступление на Мукден, Чанчунь с целью быстрого расчленения главной группировки Квантунской армии. Поскольку бездорожье и большие расстояния исключали подачу горючего автомашинами, было принято решение доставить 2 тыс. т дизельного топлива транспортными самолетами из Читы, что и было сделано. Для обеспечения горючим войск других фронтов наряду с автомобильным широко использовался речной и морской транспорт.

В целом опыт Великой Отечественной войны показал, что подвоз в системе материального обеспечения войск — это единый процесс, включающий комплекс мероприятий: исчисление потребностей, оформление заказов, производство и создание запасов, хранение и приведение материальных средств в боевое состояние, погрузка на различные виды транспорта и доставка их непосредственно на поле боя. Все эти мероприятия тесно увязывались по объему планируемых средств, степени их готовности, местам размещения, срокам доставки и осуществлялись на основе единого централизованного руководства. Способы подвоза в каждом случае определял старший начальник, исходя из реальных условий обстановки.

* * *

Таковы, вкратце, «стержневые» вопросы этой проблемы по опыту минувшей войны. Картина в целом вроде бы ясная. Бери из этого опыта все, что оправдало себя в прошлом, и используй применительно к современным нуждам войск. Однако как раз в этом и состояла основная трудность. Появление ракетно-ядерного оружия в корне меняет не только характер войны, формы и способы ее ведения, но и многократно затрудняет всю систему снабжения войск, поскольку делает тыл еще более уязвимым от воздействия противника. Стало быть, требуется не только отлаживать существующую систему снабжения войск, но и искать новые способы функционирования тыла в современных условиях.

Первостепенность и важность этой задачи, кстати, неоднократно подчеркивали уже в тот период многие советские военачальники. До сих пор помню разбор учения, который делал Маршал Советского Союза Г. К. Жуков в Киевском военном округе в 1966 году.

Я впервые осознал тогда всю сложность подготовки и осуществления операций, проводимых с учетом всех послевоенных [144] изменений в вооружении и способах действий войск. Сжато и убедительно излагая свои доводы, Георгий Константинович глубоко анализировал все этапы учения и наиболее интересные или спорные решения командующих и начальников родов войск. Наиболее впечатляющим было, пожалуй, то, что маршал необычайно остро обнажал основу замысла «противника». Это позволяло ему исподволь подводить всех участников разбора к наиболее целесообразному решению.

Невольно подмечалось и то, что маршал очень искусно выбирал момент для начала активных действий. Досконально зная по обстановке возможности своих войск и сил «противника», он находил наиболее эффективные способы для разгрома противостоящей стороны. Отсюда проистекали и требования маршала к тылу — вопреки всем трудностям создавать и перемещать основные запасы материальных средств на те направления и в те сроки, где и когда будут задействованы главные группировки сторон.

Помню, многие участники покинули зал, где состоялся разбор, явно озабоченные: вводные и решения маршала опрокидывали мир привычных понятий. Предстояло немало сделать для освоения этих положений в войсках и органах тыла. Определенных коррективов требовали и учебные программы нашей академии тыла и снабжения. Мы понимали: если Г. К. Жуков требует учить войска так, а не иначе, и строить работу тыла по-новому, то он исходит из высших интересов боеготовности Вооруженных Сил. Однако, как все это делать конкретно, нам, офицерам тыла, было неясно. В своем разборе маршал об этом не сказал, а существовавшие руководства на сей счет ответов тоже не давали. Приходилось самим искать новые формы решения задач. И их искали.

Многого ожидали в этой связи и от опытно-исследовательского учения с профессорско-преподавательским составом академии тыла, о котором я уже упоминал. В подготовке его участвовал большой круг наших офицеров, причем разработчикам была предоставлена возможность отразить различные взгляды на проблемы тылового обеспечения войск в современной операции. Поэтому, действуя нередко на свой страх и риск, офицеры штаба разработали задание, планы учения и вопросы исследования, тщательно продумали все вводные.

В общих чертах это учение должно было носить оперативно-стратегический характер, аналогичный по замыслу и развитию Белорусской наступательной операции 1944 года, но с поправками на требования современности. Планировался [145] поэтому значительно больший объем материальных потребностей войск, устанавливались более высокие темпы наступления и меньшая продолжительность действий.

Наконец все было готово. Офицеры штаба постарались отразить в документах не только прошлый опыт в работе тыла, но и наиболее перспективные формы и способы обеспечения подвижных родов войск применительно к характеру современной операции. Генерал Ф. М. Малыхин лично просмотрел все разработки и остался вроде доволен. Однако В. И. Виноградов часто вносил поправки в любые документы, независимо от стадии их готовности. Не сделал он исключения и на сей раз. За два дня до отправки учебных материалов в академию генерал-полковник неожиданно включил в состав войск «противника» дополнительно еще три дивизии и несколько приблизил всю его группировку к переднему краю наших войск. Это поставило разработчиков в очень трудное положение. Потребовалось экстренно наметить новые варианты действий войск и их материального обеспечения, изменить массу исходных данных, переработать карты и вводные. К сожалению, отсутствие времени на качественную переработку всех материалов привело лишь к тому, что из многих взятых для исследования вопросов нечетко были прослежены главные — о формах и способах функционирования системы подвоза в современной операции. Естественно, снизилась и поучительность всего исследования в целом.

В силу этой же причины было трудно потом объективно оценить действия обучаемых и дать им надлежащие рекомендации по работе над проблемами совершенствования тыла. Группа офицеров, назначенных для подготовки разбора (куда вошел и я), по сути дела, не справилась со своей задачей. Лишь одному из нас — оператору С. Окулову удалось отработать свой раздел так, что он понравился В. И. Виноградову. Впрочем, для него подобная задача была привычной. Он много лет проработал в штабе тыла, неоднократно выезжал с Виноградовым в войска, много раз готовил для него доклады, разборы и, естественно, хорошо знал его требования к оперативно-тыловой подготовке.

Эти требования были, разумеется, вполне справедливы. Жаль только, что высказывались они обычно в общем плане и в повелительной форме: «Делать так, и не иначе!» Правда, Ф. М. Малыхин попытался смягчить чересчур суровые, на его взгляд, выводы руководителя учения и дополнить теоретическую часть исследования. Но — тщетно. После него Виноградов опять «отредактировал» текст разбора таким образом, [146] что некоторые участники исследования не уяснили ни своих задач, ни общих перспектив в развитии тыла. Конечный вывод был таков: «Опыт минувшей войны изучается плохо. Новые принципы работы тыла разрабатываются слабо. Нужно трудиться в этом направлении больше и лучше...»

Малыхин очень переживал за результаты того на редкость безликого разбора. В дальнейшем он постарался направить работу офицеров штаба тыла и академии на решение действительно важных задач по повышению живучести, работоспособности и управляемости тыла в новых условиях. Постепенно ему удалось заинтересовать В. И. Виноградова разработкой конкретных вопросов. Вскоре создали специальную исследовательскую группу, которую возглавил полковник С. Н. Перетерский.

Работая в составе группы, я постоянно имел прямой контакт с Перетерским. Мне нравился его творческий подход к любому делу (а рассматривались в основном те же проблемы, о которых говорилось выше). Один из ветеранов по стажу службы в центральном аппарате тыла, Сергей Николаевич отличался высокой самодисциплиной и большой работоспособностью. Его скрупулезность в расчетах и выкладках, умение очень грамотно оформить наиболее трудоемкие документы заслуживали всяческой похвалы.

Вначале, правда, между нами возникали иногда некоторые осложнения. Перетерский — мастер глубоких обобщений при анализе масштабных вопросов — несколько недооценивал, на мой взгляд, конкретные нужды войскового тыла. Мне, прибывшему оттуда всего год назад, многое в оценке положения дел на местах виделось иначе и, думается, реальнее. Постепенно все же наладились нормальные отношения, и мы заработали согласованно.

Перетерский внимательнее прислушивался к мнениям участников войны. Помогал им правильно обобщить имеющийся опыт, однако принципиально никогда не соглашался с тем, в чем сам не был уверен. Нетерпимо относился и к малейшей небрежности, на почве чего возникали размолвки с отдельными товарищами.

В общем работать мне с ним в качестве заместителя было нелегко. Некоторые офицеры не выдерживали, как они выражались, «предвзятости руководителя» и просили отчислить их из группы. Я же проработал в ней более четырех лет. И за эти годы многое познал из того, что составляет суть и методологию исследования. Более зримо увидел и горизонты научного поиска. Нередко, взявшись за какую-то [147] тему, с горечью убеждался, что многие положения в организации тыла, которые надлежало рассматривать в качестве исходных, сами нуждались в обосновании. Так копился материал для осмысливания и множились вопросы, требовавшие нестандартного подхода.

В конце 50-х годов в интересах совершенствования работы тыла проводились и некоторые организационные преобразования, к сожалению не всегда целесообразные. Так было, к примеру, при замене в войсках должности заместителя командира по тылу должностью начальника тыла. Этим актом понижалась не только должностная категория соответствующего лица, но и, по сути дела, сама роль тыла. Одно дело — когда какое-то распоряжение в масштабе полка отдает заместитель командира по тылу (как прямой начальник всего личного состава части), и совсем другое — когда оно исходит от должностного лица, являющегося прямым начальником лишь для личного состава тыловых подразделений полка. К счастью, здравый смысл победил, и институт заместителей по тылу был в скором времени восстановлен.

В тот период можно было услышать весьма смелые «прожекты» относительно переустройства тыла в целом. Возникали даже предложения об упразднении оперативного звена в нем в связи с сокращением численности Вооруженных Сил. В этих условиях требовалось спокойно и обстоятельно разобраться во всех аспектах вопроса, чтобы при реорганизации тыла не наломать дров. И тут небезынтересно посмотреть, для исполнения каких функций предназначался оперативный тыл в прошлом и в минувшую войну.

* * *

Фронтовой тыл возник в русской армии в ходе первой мировой войны. Участие в ней многомиллионных масс наземных войск, ведущих вооруженную борьбу по всей линии фронта, потребовало и соответствующего построения системы их материального снабжения. Каждый театр военных действий состоял в ту пору из районов фронтов. Те, в свою очередь, делились на две части — на войсковой район армий (во фронте их было 2–3 и более) и тыловой район армий (или район общего тыла фронта). Войсковой район каждой армии соответственно подразделялся на войсковые районы корпусов и тыловой район армии. Вопросами тылового обеспечения войск во фронте ведал главный начальник снабжения. В круг его обязанностей, согласно Положению о полевом управлении войск в военное время (издано в 1914 году на правах документа, не подлежавшего оглашению), входило: устройство района общего тыла фронта; обеспечение армий [148] всеми видами снабжения; организация подвоза и эвакуации; производство заготовок на местах и истребование недостающих материальных средств из внутренних областей страны; общее руководство гражданскими управлениями на всей территории общего тыла фронта.

Особым параграфом Положения предусматривалось непосредственное подчинение главному начальнику снабжения начальников: военных сообщений, артиллерийского и инженерного снабжений, интендантства, санитарной и ветеринарной частей, главного казначея и главноуполномоченного Российского общества Красного Креста, а также главных начальников военных округов и военных генерал-губернаторов в зоне общего тыла фронта.

Главный начальник снабжения подчинялся непосредственно главнокомандующему войсками фронта и был относительно независим от начальника штаба фронта, которому лишь сообщал общие сведения о степени обеспеченности армий. Таким образом, у главнокомандующего было два штаба: один — для руководства военными действиями, другой — для организации тыла и всех видов материального снабжения. Благодаря этому штаб фронта, освобожденный от снабженческих функций, получал возможность сосредоточить все свое внимание на руководстве боевыми операциями.

Следует отдать должное авторам Положения: при его разработке они учли всю сложность организации снабжения войск в период войны, предложив выделить тыл на это время как бы в самостоятельный институт. Правда, верховный главнокомандующий русской армией великий князь Николай Николаевич усмотрел и в этом попытку умалить его личные права и не дал полного хода новым принципам организации тыла. Функции снабжения в центре были оставлены, например, за военным министерством и различными главными управлениями, действовавшими на основе положений мирного времени. Это породило неразбериху, которую еще более усугубила вражда, существовавшая между ставкой и военным министерством. Уже к концу первого года войны царскому правительству пришлось создавать различные государственные и общественные комитеты по снабжению армии вооружением, боеприпасами, продовольствием и обмундированием. Однако и они не могли возместить отсутствия важных звеньев в центральном аппарате тыла русской армии.

Что касается тыла фронтового, то его построение во многом определялось характером военных операций того времени. Во фронтовом тыловом районе размещалась сеть довольствующих [149] органов, главным образом стационарных, развертываемых на базе соответствующих учреждений мирного времени. Исполнение заявок на поставки материальных средств лежало на окружных военных управлениях, которым подчинялись различные тыловые учреждения со своими запасами военного имущества. Война, принявшая вскоре позиционные формы, окончательно закрепила это положение.

В основном та же схема была сохранена и при организации фронтового тыла Красной Армии. Это обусловливалось сложностью ее перестройки в условиях гражданской войны. К концу ее все основные вопросы снабжения войск сосредоточивались в штабах фронтов, где тыловое обеспечение осуществляли два органа: управление военных сообщений (ведало устройством военных дорог, баз, этапов, работой гужевого транспорта, эксплуатацией и организацией перевозок по железным дорогам, а также почтово-телеграфной службой) и управление начальника снабжения фронта (артиллерийское, инженерное, продовольственное снабжение, обозно-вещевое и ветеринарное обеспечение войск). Санитарная служба также подчинялась начальнику снабжения фронта, и лишь позже, с передачей всего дела медицинского обеспечения Красной Армии в Наркомздрав, она была переподчинена Главвоенсанупру. Что касается других важных элементов в устройстве фронтового тыла Красной Армии, то они мало чем отличались от схемы, сложившейся в старой русской армии.

Со времени окончания гражданской войны и почти до 40-х годов регламентация фронтового тыла так и не была закончена. А ведь в те годы происходил бурный процесс перевооружения Красной Армии, массового ее оснащения самолетами, танками, специальным и другим вооружением. Более высокая подвижность и огневая мощь войск, существенные изменения в их организационной структуре и возросшие потребности, в том числе в новых номенклатурах боеприпасов, горючего, инженерно-технического и другого имущества, требовали создания новых служб обеспечения и в оперативном звене.

Правда, в войсках некоторые службы, как и соответствующие тыловые подразделения, создавались: заставляла сама жизнь. В результате постепенно оформлялась определенная схема снабжения частей и соединений. К сожалению, в отношении фронтового тыла правильного решения так и не было найдено вплоть до начала Великой Отечественной войны. По-прежнему считалось, что фронтовой тыл должен быть в основном стабильным. В соответствии с этим положением [150] эвакуацию раненых из армейских полевых эвакопунктов, например, планировалось производить исключительно санитарными поездами во фронтовой эвакопункт, находящийся на расстоянии суточного пробега от армейского. Фронтовые (по существу — окружные) госпитали также мыслилось иметь стационарными. По опыту гражданской войны рекомендовалось даже строительство во фронтовом тылу специальных санитарных городков.

Хотя расчетные потребности войск в материальных средствах чрезмерно завышались (норма расхода боеприпасов в среднем за армейскую операцию исчислялась в 0,5 боевого комплекта, а горючего — 0,5 заправки в сутки), автотранспорта в штатах самих войск для подвоза и содержания таких запасов практически не было. А весь простой подсчет показывал, что при таких нормах расхода для армии, действующей на главном направлении, требовалось бы ежедневно 5–9 железнодорожных эшелонов боеприпасов, 5–7 — продфуража, 3 — горючего и смазочных материалов и т. д. Всего же в сутки нужно было подать до 36 груженых железнодорожных составов! А как подвезти все эти грузы непосредственно в войска, о том, видно, серьезно не задумывались...

Какой-то выход из положения еще можно было найти при условии неоднократной оборачиваемости автогужевого транспорта при подвозе грузов частям и соединениям, ведущим позиционные действия. Однако установка на таковые, если кем-то и бралась в расчет, была опрокинута практикой начавшейся Великой Отечественной войны, когда боевые действия сразу же приобрели на всех фронтах исключительно подвижной характер.

Следует отметить, что особых изменений в устройстве фронтового тыла не принес и опыт советско-финляндской войны. И не потому, что этот тыл не успел показать всех своих изъянов. Напротив, практика боевых действий достаточно наглядно убеждала в необходимости более глубокого эшелонирования запасов и более четкой организации подвоза. Не случайно сразу после окончания этой войны предпринимались серьезные меры к тому, чтобы радикально улучшить систему фронтового тыла и управления им. Однако достаточного времени на это не оказалось. Началась новая, теперь уже Великая Отечественная война, и многие недоработки мирного времени обнажились предельно остро.

Одна из них заключалась в недостаточно четкой системе управления органами тыла. Я особо подчеркиваю это обстоятельство потому, что и теперь данный элемент вновь потребовал совершенствования применительно к новым условиям [151] вооруженной борьбы. Вот почему в 1958 году руководство Министерства обороны, проводя специальную военно-научную конференцию по вопросам тыла, уделило большое внимание принципам управления тыловым хозяйством. Докладчиком и на этот раз был В. И. Виноградов. Для разработки основного доклада вновь создавалась специальная группа, куда включили и меня.

С чего начать? — задались мы вопросом, впервые собравшись вместе. Какие проблемы вынести на обсуждение?

Сошлись на том, что доклад и все выводы из него необходимо строить опять-таки на основе опыта минувшей войны. Требовалось, стало быть, достаточно убедительно показать жизненность основных принципов организации тыла Советской Армии и управления им, сформировавшихся к концу Великой Отечественной войны, во-первых, и возможность их творческого применения в новых условиях, во-вторых. И работа сразу приобрела целевую направленность.

Еще в предвоенные годы, несмотря на несовершенство отдельных звеньев тыла, в вопросах управления ими имелись положительные моменты. Накануне Великой Отечественной войны накопленный опыт был обобщен во Временном уставе тыла. Положения и требования этого устава материально обеспечивались достаточно развитой к тому времени военно-экономической базой страны, наличием необходимых материальных резервов, а также квалифицированных кадров в органах управления тылом. Вместе с тем, повторяю, далеко не все удалось отладить в практическом плане, чтобы привести механизм тыла в соответствие с характером надвигавшейся войны.

Это нередко сказывалось потом на обеспечении частей и соединений, первыми вступивших в бой с врагом. Вполне достаточные запасы материальных средств всех видов, размещенные на складах и базах в приграничных округах, во многих случаях не использовались войсками лишь по причине недостаточно продуманной системы их подчинения и управления. К. К. Рокоссовский — в ту пору командир механизированного корпуса — вспоминал в этой связи:

«Вся подготовка (к контрудару. — Ред.) шла в быстром темпе, но спокойно и планомерно. Каждый знал свое место и точно выполнял свое дело.

Затруднения были только с материальным обеспечением. Ничтожное число автомашин. Недостаток горючего. Ограниченное количество боеприпасов. Ждать, пока сверху укажут, что и где получить, было некогда. Неподалеку находились центральные склады с боеприпасами и гарнизонный парк [152] автомобилей. Приказал склады вскрыть. Сопротивление интендантов пришлось преодолевать соответствующим внушением и расписками»{15}.

Вопросами оперативного устройства тыла ведали в тот период Генеральный штаб, штабы фронтов и армий. Они же планировали все поставки войскам, однако сами материальные средства находились в руках различных служб, не подчиненных общевойсковым штабам. Такой разрыв между функциями планирования и снабжения отрицательно влиял на обеспечение боевых действий войск. Оно крайне затруднилось еще и потому, что вероломное нападение фашистской орды сорвало развертывание войскового и оперативного тыла: вся система его перевода на военное положение строилась в расчете на возможность сделать это в мобилизационный период. Однако такого периода не оказалось ни у войск, ни у тыла.

Для выправления положения специальными решениями ГКО и Ставки были внесены коренные изменения в руководство всеми звеньями тыла. В основу было положено известное ленинское требование о централизации управления тылом. Еще в годы гражданской войны в проекте директивы ЦК о военном единстве В. И. Ленин писал: «...необходимым условием успеха этой войны является... строжайшая централизация в распоряжении всеми силами и ресурсами социалистических республик, в частности, всем аппаратом военного снабжения, а также железнодорожным транспортом, как важнейшим материальным фактором войны, имеющим первостепенное значение не только для выполнения военных операций, но и для снабжения Красной Армии боевым и вещевым имуществом и продовольствием» {16}.

С учетом этих ленинских указаний в конце июля 1941 года было разработано новое Положение об органах управления тылом Красной Армии. В основу его, кстати, легло по предложению А. В. Хрулева уже упомянутое нами Положение о полевом управлении войск в военное время. А. И. Микоян, ознакомившись с этим документом, сразу оценил его принципиальную важность. На другой же день он позвонил А. В. Хрулеву и сообщил, что И. В. Сталин поручает ему подготовить проект Положения об организации тыла Красной Армии на военное время, с учетом Положения 1914 года.

К работе были привлечены представители Генштаба П. А. Ермолин, П. В. Уткин, К. Ф. Ремизов, а также помощник [153] А. В. Хрулева полковник Г. Н. Данков, умевший искусно готовить уставные документы. 30 июля 1941 года проект постановления ГКО был доложен И. В. Сталину, который его подписал, а 1 августа было уже образовано Главное управление тыла Красной Армии в составе: штаб начальника тыла, управление военных сообщений (ВОСО), автодорожное управление и инспекция. Начальнику тыла были также подчинены главное интендантское управление, управления снабжения горючим, санитарное и некоторые другие. Службы снабжения боевым и техническим имуществом оставлялись в подчинении командующих родами войск. Однако доставка их имущества в действующую армию планировалась и осуществлялась центральными органами тыла, в руках которых находился теперь весь транспорт.

Были созданы управления тылом во фронтах и в армиях. Их возглавили начальники тыла — заместители командующих, которые одновременно подчинялись начальнику Главного управления тыла Красной Армии. Соответственно во всех объединениях упразднялись должности заместителей начальников общевойсковых штабов по тылу.

По решению ЦК партии на должность заместителя Народного комиссара обороны — начальника Главного управления тыла Красной Армии был назначен главный ее интендант, видный военный деятель генерал А. В. Хрулев. Позже он стал одновременно и наркомом путей сообщения. Для решения вопросов снабжения армии Центральный Комитет привлекал министров СССР — В. П. Зотова, К. П. Субботина, П. В. Смирнова, А. В. Любимова и других.

19 августа 1941 года была учреждена должность начальника тыла ВВС Красной Армии, на которую был назначен начальник Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского генерал-майор авиации Н. А. Соколов-Соколенок, а в мае 1942 года — должность начальника тыла ВМФ; им стал генерал-лейтенант береговой службы С. И. Воробьев.

Тылы фронтов также возглавили крупные военные работники: начальник академии Генерального штаба генерал-лейтенант В. К. Мордвинов, начальник Военный академии имени М. В. Фрунзе генерал-лейтенант М. С. Хозин, начальник управления военно-учебных заведений Красной Армии генерал-лейтенант И. К. Смирнов, командующий войсками Западного военного округа генерал-лейтенант В. Н. Курдюмов, заместитель командующего войсками Северо-Кавказского военного округа генерал-лейтенант М. А. Рейтер и другие. Все они облекались высокими полномочиями. Генерал А. В. Хрулев позже вспоминал: [154]

«Верховный Главнокомандующий ознакомил собравшихся (вышеназванных лиц. — И. Г.) с положением на фронтах и подчеркнул исключительные трудности в подаче войскам материальных средств и эвакуации раненых.

— Война, — говорил он, — требует железного порядка в снабжении войск. Этот порядок должен наводиться твердой рукой начальников тыла фронтов и армий. Вам нужно быть диктаторами в тыловой полосе своих фронтов, и это каждый должен хорошо усвоить»{17}.

Несколько позже в целях более четкого управления тылом вместо организационно-плановых отделов во фронтах и армиях также были созданы штабы тыла. Началось формирование полевого фронтового тыла, происходило совершенствование армейского тыла и всей системы материального, транспортного, технического и медицинского обеспечения.

Для улучшения планирования боевых действий по указанию заместителя Верховного Главнокомандующего Г. К. Жукова начальник штаба Главного управления тыла Красной Армии начал привлекаться к разработке планов материального обеспечения боевых операций. На основе исходных данных, представляемых операторами Генштаба, он разрабатывал схему устройства тыла во фронтах и армиях, включавшую: план подготовки сети грунтовых дорог и подъездных путей к железнодорожным станциям; план восстановления железных дорог в период подготовки операции и в процессе ее проведения; перечень требующихся фронтам (армиям) тыловых частей и учреждений; план накопления запасов продовольствия, фуража, горючего и смазочных материалов, вещевого, медико-санитарного и ветеринарного имущества; план перевозок боеприпасов, бронетанкового, автомобильного, инженерного, химического и другого имущества. Все эти мероприятия начальник штаба тыла координировал с Генштабом и со штабами фронтов через офицеров-направленцев. Таким образом, общевойсковые штабы осуществляли функции общего планирования боевых операций, а штабы и службы тыла планировали снабжение войск.

Проведенная централизация позволила навести порядок с распределением материальных ресурсов. Улучшились учет запасов, планирование расхода и подвоза, сбор информации и обоснование всех предложений по подготовке операций в тыловом отношении. Особую важность приобрели вопросы учета и расхода материальных средств, организации согласованной работы всех звеньев и органов тыла и поддержания [155] твердого порядка в тыловом районе. В этих целях решением ГКО от 22 мая 1942 г. начальнику тыла — в вопросах организации тыла, планирования снабжения и подвоза — были даже подчинены артиллерийская, автобронетанковая, связи и ряд других служб снабжения. Разумеется, в ходе войны пришлось преодолеть еще немало трудностей по совершенствованию такого сложного механизма, каким является тыл. Но главное было сделано, и система снабжения войск заработала бесперебойно.

Это вскоре оценили все — и враги, и друзья. При наших встречах с ветеранами тыла, которые бывали в штабе часто, А. В. Хрулев вспоминал, как к нему в те дни пришел некто М. М. Загю, бывший генерал царской армии, профессор советской военной академии, почти 80-летний старик.

— Большое солдатское спасибо вам, Андрей Васильевич.

— За что же, товарищ генерал?

— За то истинное чудо, какое явилось мне на склоне лет моих. Я еще не забыл и до гроба не забуду, как уже на втором году войны с Германией русской армии всего не хватало, всего решительно: снарядов и патронов, амуниции и медикаментов, провианта и даже курева. А теперь у нашей армии все есть.

— Не меня надо благодарить за это, — ответил ему тогда Андрей Васильевич, — а Советскую нашу Родину, новый общественный строй, Коммунистическую партию! Это они возвели фундамент для грядущей победы над врагом.

Во втором периоде войны, с изменением характера боевых действий и ростом военно-экономического потенциала страны, дальнейшее развитие получили и принципы управления тылом в различных условиях обстановки. Полчища немецко-фашистских захватчиков, глубоко вклинившиеся на территорию нашей страны, ощущали все более сильные удары советских войск и несли колоссальные потери.

Наконец наступило время, когда противника остановили и погнали вспять, И тогда, особенно в ходе контрнаступления Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов в ноябре 1942 года, в битвах на Курской дуге и на Днепре в 1943 году, от органов управления тылом потребовалась значительно большая оперативность в снабжении войск. Здесь уместно сослаться на свидетельство Маршала Советского Союза И. С. Конева, который, вспоминая о боях на криворожском направлении осенью 1943 года, писал:

«Гитлеровцы принимали все меры, чтобы задержать наше наступление. Сопротивление врага начало возрастать. Мы [156] испытывали большие трудности в пополнении войск, в снабжении армии снаряжением и боеприпасами. Принимая все меры для развития наступления, мы использовали для переброски горючего самолеты По-2; кроме того, Ставка выделила нам 10 транспортных самолетов «Дуглас»... Использовались все средства, делалось все, чтобы войска фронта шли вперед, освобождая Правобережную Украину»{18}.

Таким образом, службы тыла, объединенные сверху донизу единым руководством, имели теперь возможность более оперативно реагировать на любые осложнения в обстановке, изыскивать новые возможности для удовлетворения срочных нужд наступающих войск.

Важная роль при этом принадлежала штабам тыла всех степеней. Они организовывали и координировали взаимодействие различных служб в масштабе операций, контролировали планирование и непосредственное обеспечение войск, выполняли другие важные функции. Для этого в штабах имелись отделы: оперативно-организационный, планирования перевозок, а также боевой подготовки и средств связи.

Со второй половины 1942 года в целях более устойчивого управления тыловыми частями при их перемещениях и работе, а также для более эффективного использования всех коммуникаций фронтам нарезались определенные тыловые районы; например, у Юго-Западного и Донского фронтов они достигали глубины до 150 км, у Сталинградского — до 400 км. Причем даже столь глубокое развертывание тыла обеспечивалось четкой системой связи и управления. Основные склады Юго-Западного и Сталинградского фронтов размещались вдоль железных дорог, тесно привязывались к ним и имели возможность оперативно выдвигать часть своих запасов ближе к войскам, а также перемещать их на направления действий главных сил. Медицинское обеспечение планировалось и осуществлялось по эвакуационным направлениям, с развертыванием на каждом из них специализированных подвижных госпиталей и эвакоприемников.

С ростом масштабов операций на их тыловое обеспечение все большее влияние начали оказывать органы стратегического тыла. Они создавали центральные склады на отдельных стратегически важных участках, оперативно перемещали их вперед, на ударные направления, обеспечивая доставку материальных средств войскам в особо крупных размерах. Когда, например, почти одновременно с грандиозным сражением, [157] развернувшимся в междуречье Волги и Дона, началась битва за Кавказ, то на территории Закавказских республик был развернут ряд центральных складов с запасами военного имущества. Это значительно облегчило снабжение Северо-Кавказского фронта и позволило образовать в его тылу специальные органы для обеспечения Черноморской и Северной групп войск.

В это же время в целях улучшения контроля за выполнением военных заказов в Азербайджанской ССР и более оперативной отгрузки войскам необходимых запасов была организована центральная наша база в Баку. Позже, в октябре 1943 года, в Харьков вслед за наступающими советскими войсками была перемещена база из Сталинграда, с тем чтобы обеспечить срочное направление военно-снабженческих грузов в адреса 1, 2 и 3-го Украинских фронтов{19}.

Меры по улучшению управления тылом затрагивали и вопросы совершенствования их органов. Так, постановлением ГКО от 9 июня 1943 года вместо должности начальника Главного управления тылом учреждалась должность заместителя наркома обороны — начальника Тыла Красной Армии с соответствующим штабом. Ему были подчинены ВОСО и главные управления: автомобильное, дорожное, интендантское, продовольственного снабжения, военно-санитарное; управления — снабжения горючим, ветеринарное, финансовое, по персональному учету потерь младшего начальствующего и рядового состава и пенсионному обеспечению их семей, административно-хозяйственное, отдел кадров, а также военные академии (тыла и снабжения и транспортная).

В 1943 году был издан ряд директивных документов о работе фронтового тыла и служб снабжения. К этому времени стройнее становятся и организационная структура тыла, и система управления им, что благотворно отразилось на общем состоянии тылового хозяйства Вооруженных Сил.

На последующих этапах войны все чаще производился широкий маневр войсками в особо крупных масштабах. Это требовало соответствующего построения тыловых сил и средств как по фронту, так и в глубине. В некоторых операциях обстановка вынуждала развертывать фронтовой тыл в два-три и даже четыре эшелона, обеспечивая непрерывное и гибкое управление им.

Такое построение тыла было характерно для Висло-Одерской операции. К ее началу первые эшелоны фронтового тыла с запасами на 2–3 суток размещались в 20–30 км, [158] вторые эшелоны с запасами на 3–5 суток — в 50–80 км и третьи с запасами на 5–8 суток — в 150–200 км от линии фронта. Причем до 80 процентов всех тыловых частей и учреждений находилось в первом и втором эшелонах. Остальные силы размещались позади, в районах глубиной до 400–500 км. Они выполняли задачи по приему запасов из центра и их перегрузке с одного вида транспорта на другой, а также по восстановлению железных и автомобильных дорог. Армейские силы и средства тыла находились еще ближе к войскам — в 25–40 км, а часть их — в непосредственной близости от войскового тыла{20}.

Весьма высокие требования предъявлялись к управлению тылом и при оперативной его маскировке, особенно в ходе подготовки к операциям большого масштаба. Маршал Г. К. Жуков, координировавший действия 1-го и 2-го Белорусских фронтов, вспоминал в этой связи: «Титаническую работу вел тыл фронта, обеспечивая быструю и скрытную перевозку и подачу войскам боевой техники, боеприпасов, горючего и продовольствия. Несмотря на большие трудности и сложнейшие условия местности, все было сделано в срок. Войска обоих фронтов были своевременно обеспечены всем необходимым для ведения боевых действий»{21}.

Ведение стратегических операций обычно осуществлялось на большую глубину, причем без значительных пауз между ними. В этих условиях повышалась роль предвидения в планировании материального снабжения войск и заблаговременного создания и перемещения необходимых ресурсов на особо важные направления. На этих стратегических направлениях создавались специальные оперативные группы для руководства тылом, работавшие на западных фронтах под руководством представителей Ставки, а в период разгрома Квантунской армии — при главкоме советских войск на Дальнем Востоке.

На заключительных этапах войны на тыл были возложены дополнительные задачи. Его органы во многом содействовали местным гражданским властям в восстановлении разрушенного войной хозяйства, оказывали помощь населению продовольствием и транспортом, инвентарем и семенами (особенно в период весенних полевых работ) и т. п. При начальнике Тыла Красной Армии были созданы специальные управления [159] (по восстановлению нефтяных районов Румынии, эксплуатации угольных бассейнов, Силезии и другие).

В тесном взаимодействии с материальным снабжением войск решались в войну и задачи технического их обеспечения. Причем значение служб артиллерийского вооружения, бронетанковой, инженерной и других постоянно повышалось в связи с ростом боевой и огневой мощи армии. Личный состав технических служб, ремонтных подразделений и предприятий в центре и на местах вложил поистине героический труд в восстановление поврежденной военной техники. За годы войны, в частности, было введено в строй более 300 тыс. артиллерийских систем, почти 20,4 млн. единиц стрелково-минометного вооружения, произведено свыше 622 тыс. ремонтов танков и САУ{22}.

Принципы работы и управления органов тылового и технического обеспечения строились по единой схеме, на основе общего планирования задач на операцию. На направлении действий фронтов (армий) по директивам (приказам) их командующих для органов тыла и всех служб обеспечения, включая техническую, назначались единые тыловые полосы и железнодорожные направления (военно-автомобильные дороги), устанавливались единые сроки и размеры создаваемых и расходуемых запасов, единый порядок централизованного подвоза, эвакуации поврежденной техники, а также организации охраны и обороны. На основании этих директив (приказов) начальники всех родов войск и служб планировали и согласовывали всю работу, обеспечивая высокую боеспособность и активность войск.

Таким образом, не будучи организационно объединенными в одно целое, службы тылового и технического обеспечения были органически связаны едиными принципами построения и перемещения сил и средств, использования коммуникаций и транспорта для своих нужд, общей системой мер безопасности. Это позволяло им эффективно решать свои задачи даже в период наиболее активных боевых действий.

* * *

...Всесторонне оценивая опыт минувшей войны в области управления тылом, мы, разработчики доклада, постарались отразить в нем все наиболее ценное из того, что сохраняло свою значимость в послевоенный период. В свою очередь докладчик начальник Тыла Советской Армии генерал-полковник В, И. Виноградов, основываясь на этих выводах, [160] сумел нацелить всех участников научной конференции на дальнейшее развитие форм и способов управления тылом в новых условиях.

Конференция 1958 года оказалась весьма продуктивной по результатам. Живой интерес и раздумья вызывали выступления командующих войсками военных округов и групп, членов военных советов, начальников тыла. Все глубоко и верно понимали роль тыла в обеспечении материальных предпосылок высокой боеспособности Вооруженных Сил и те направления, по которым надлежит развивать и совершенствовать все его органы.

Руководство Министерства обороны внимательно рассмотрело все материалы и рекомендации конференции. В результате был восстановлен институт заместителей по тылу, усилена централизация и упорядочено руководство деятельностью всех его служб. Намечались и другие важные мероприятия. Отрадно было сознавать, что в этом есть скромная заслуга и работников нашего штаба, сумевших обнажить суть важнейших проблем тыла в свете требований сегодняшнего дня...

Различные по сложности и характеру проблемы, связанные с дальнейшим развитием тыла, возникали, разумеется, не только в штабах, но и непосредственно в войсках. В этом я убедился сам, вернувшись в них некоторое время спустя.

После конференции многое делалось по улучшению кадрового состава тыла. Получила распространение практика укомплектования его органов офицерами со строевых должностей. Это коснулось и центральных органов. Вместо ушедшего в отставку В. И. Виноградова на новую должность — заместителя Министра обороны — начальника Тыла Вооруженных Сил СССР был назначен Маршал Советского Союза И. X. Баграмян.

Уже во время первых встреч с офицерами штаба Иван Христофорович быстро расположил к себе людей: живо интересовался их настроениями, откровенно отвечал на вопросы, выслушивал просьбы и пожелания. Спросил и меня о планах на будущее. И тут, не раздумывая, я повторил просьбу, которую уже изложил раньше в письменном виде на имя начальника штаба Тыла: направить меня для прохождения дальнейшей службы в войска. Такое стремление созрело окончательно, но рапорту хода не давали. Вот и решил использовать момент.

Правда, при этом волновался: как будет воспринята просьба, правильно ли поймут ее мотивы. Но И. X. Баграмян все понял, как надо. [161]

— А что? Пожалуй, пора и снова в войска, — в раздумье кивнул он. — Теоретически вы подковались, в организаторской работе, надо полагать, приобрели новые навыки. Теперь надо это все воплощать в практику, в живое дело. Да и обмен кадрами между войсками и штабами не должен быть односторонним! — пошутил маршал.

Вскоре я был назначен в Киевский военный округ начальником штаба тыла. Войсками округа тогда командовал Маршал Советского Союза В. И. Чуйков. Под его началом мне уже довелось работать, правда в должности на ступень ниже. Однако ведь недаром же я служил четыре года в высшем штабе тыла!

И опять новую службу (уж такова, видно, моя судьба!) пришлось начинать не в кабинете, а в поле. Прибыв в штаб округа в Киеве, я никого из руководства там не застал. Все находились в учебном центре, на КШУ. Немедленно выехал туда и я.

Мой непосредственный начальник — заместитель командующего по тылу генерал-майор А. Я. Шеремет встретил приветливо. Тут же попытался представить меня и командующему. Но В. И. Чуйков ответил: «Пусть готовится к докладу по вводным. Тогда и покажет себя».

Очередная вводная была краткой. Наши войска, нанеся большие «потери» «противнику», остановили его на водном рубеже и теперь, по замыслу, должны были перейти в контрнаступление. Однако предварительно требовалось перегруппировать их, восполнить «потери» в людях и технике, а также создать запасы материальных средств, потребных для развития операции. Причем последнюю задачу предстояло выполнять в условиях больших «разрушений» на путях подвоза.

Первым излагал свои соображения по созданию группировки войск для перехода в наступление генерал В. И. Агеев. Внимательно выслушав его, В. И. Чуйков заметил, что темпы выдвижения войск из глубины явно недостаточны. Агеев попытался оправдать их сложностью движения колонн по разбитым дорогам, а также повышенной активностью авиации «противника». Но руководитель учения остановил его:

— Резервы должны выйти на рубеж ввода в бой значительно раньше! Иначе «противник» упредит в концентрации сил и сможет возобновить наступление.

Это значило, что войска со всеми их запасами должны следовать на передовую форсированным маршем, безостановочно. [162] Однако достаточного количества транспорта для этого у них не оказалось.

Сделав предварительные расчеты, я пришел к мысли, что выручить в данной ситуации может только центр. И просьбу к нему о помощи надо сразу положить в основу доклада о наших возможностях. Я уже решился выйти с этим мнением к карте, но В. И. Чуйков неожиданно поднял с места начальника артвооружения вопросом: а к какому времени и как именно тот предполагает создать потребный запас боеприпасов для проведения артподготовки?

Полковник И. О. Павленко обстоятельно доложил о потребностях в боеприпасах по этапам боя. Но, видимо, полной ясности, как практически доставить их на огневые позиции, у него не было. И Чуйков — непревзойденный мастер «вылавливать» непроработанные детали — сразу это почувствовал. Последовал ряд уточняющих вопросов, неудовлетворительных, на его взгляд, ответов артвооруженца, и маршал вновь обратился к оператору:

— Как же вы готовили расчеты о начале наступления, не зная, когда подвезут снаряды?

— Я полагал, — ответил тот, — что артиллеристы сами обо всем договорятся со штабом тыла и успеют изготовиться к намеченному сроку.

— А что, у штаба тыла снаряды уже в кармане? Вынут и положат прямо на огневые позиции? — с иронией спросил руководитель КШУ.

Ответа не последовало. А Чуйков, метнув взгляд в нашу сторону, приказал изыскать возможности для доставки необходимого количества боеприпасов в предельно сжатые сроки. С учетом этого времени скорректировать и начало перехода в наступление.

После короткого перерыва командующий попросил доложить об обеспеченности войск горючим полковника И. Д. Храмова. Из слов того явствовало, что войска первого эшелона, хотя и с неполными запасами, порядком израсходованными в оборонительных боях, все же смогут начать наступление в установленный срок. В подтверждение он привел ряд цифр. Видимо, такого же мнения был и руководитель учения. Последовал новый взгляд в нашу сторону и приказ:

— Предусмотреть пополнение горючего в ходе наступления! Расчеты заслушаю позже. А теперь, — обратился он к генералу А. Н. Косенко (по учению — начальнику тыла группировки войск), — доложите вы свои предложения по материальному [163] обеспечению частей в период выполнения ближайшей задачи.

У Косенко была завидная способность: он всегда знал последние данные о состоянии тыла и умел быстро ориентироваться в изменившейся обстановке. Он и теперь ответил с исчерпывающей полнотой: где, что имеется из запасов и как они будут восполняться в ходе боевых действий. Маршал сверял эти данные со справками, подготовленными штабом руководства учением. Все как будто сходилось. Однако на главный вопрос — каким образом восполнять запасы с началом боя при нехватке автотранспорта? — и Косенко доложить не смог.

— Итак, начинать наступление мы пока не можем? — спросил напрямик маршал, почуяв его заминку.

— Своим транспортом я к этому сроку задачу не решу, — уклончиво ответил начальник тыла группировки войск.

— А почему генералу Косенко до сих пор неизвестен порядок подвоза оперативных запасов? — вновь обратился к нам с А. Я. Шереметом В. И. Чуйков.

Я опять хотел подняться и доложить о своих выводах из обстановки, но меня опередил Александр Яковлевич.

— Мы еще не полностью спланировали организацию подвоза по последней вводной, — поспешно произнес он. — Разрешите еще раз проверить наши предложения по видам обеспечения и транспортным средствам?

Разрешение было получено, и мы удалились в соседнюю комнату. Пригласили туда и представителей всех родов войск для уточнения их заявок. И стал ясен «дипломатический маневр» генерала Шеремета: он лучше знал маршала и безошибочно понял, что тот сейчас ни на какие просьбы в центр о помощи не пойдет, пока до конца не исчерпает всех своих возможностей. Вот о них и следовало думать в первую очередь. И главное — каким образом создать в течение ночи потребные запасы снарядов.

После напряженных размышлений (пока руководитель заслушивал других участников учения), мы пришли к выводу: единственный выход из положения — загрузить дополнительно боеприпасами артиллерийские тягачи при их выдвижении на огневые позиции. Но разрешит ли сделать это маршал? Нужны очень веские обоснования. А что делать с горючим? Использовать вновь тягачи нельзя: с началом наступления они потребуются для перемещения орудий на новые огневые позиции. Что ж, остается, пожалуй, одно — установить на всех танках и автомашинах дополнительные [164] бочки и канистры. Тогда запасы горючего восполним, даже если часть автотранспорта выделим для подброски подходивших резервов.

Эти предложения Чуйков принял лишь после самой тщательной проверки. Он считал вслух сам, заставлял думать и всех специалистов тыла, с тем чтобы найти наиболее разумный выход из создавшегося положения. Вызвал и меня, заслушав расчеты, обосновывающие нашу идею. И только тогда разрешил использовать тягачи в качестве средства подвоза боеприпасов.

Столь же творчески отрабатывались и другие вопросы по материальному обеспечению контрнаступления. И постепенно вскрывались новые резервы и возможности, не учтенные нами ранее. Словом, в тот раз мы, офицеры тыла, сдали серьезный экзамен, потребовавший не только мобилизации прошлого опыта и максимума инициативы, но и сосредоточения воли на решении сложных задач в неблагоприятной обстановке.

Такие учения в Киевском военном округе проводились довольно часто. И каждое было не менее поучительным. Особенно запомнилось учение, проведенное в 1959 году Министром обороны Маршалом Советского Союза Р. Я. Малиновским. Многими чертами замысла и развития оно напоминало известные операции минувшей войны, проведенные советскими войсками при освобождении Украины.

В. И. Чуйков в тот раз действовал в роли командующего войсками одной из сторон. За противника выступал столь же опытный военачальник Маршал Советского Союза А. И. Еременко. Для нас, представителей более молодого поколения людей военных, было истинным наслаждением следить за действиями трех маршалов, восхищаясь единоборством их незаурядных умов. Мы словно снова перенеслись во времена войны, получив возможность присутствовать при зарождении и оформлении замыслов действий, в чем-то сравнимых с операциями прошлого, у истоков которых стояли эти прославленные военачальники. Правда, решения сторон теперь уже соизмерялись с требованиями современности, когда возможности войск и руководящего состава во многом стали выше.

Особенно захватила нас очень своеобразная обстановка, сложившаяся после того, как обе стороны понесли «серьезные потери» в ходе встречных ударов. Для возобновления активных действий надлежало восполнить материальные средства путем максимального использования местных ресурсов. [165] Других источников их пополнения, согласно вводной, пока не существовало. Однако склады и хранилища, находившиеся в зоне боевых действий, частью были разрушены, а предприятия прекратили работу из-за отсутствия энергии и сырья.

В создавшихся условиях особая роль возлагалась на органы тыла. Надлежало прежде всего разобраться, какие запасы требуются войскам. Затем изучить возможности их пополнения из местных источников, в том числе после восстановления предприятий или их эвакуации и развертывания в новых районах.

Поверьте, производить расчеты подобного рода даже в чисто теоретическом плане — дело чрезвычайно трудное. Но ведь этим придется заниматься и на практике, если маньякам-империалистам удастся развязать ракетно-ядерную войну. Невольно вспомнилась война минувшая... Героическим, тяжким трудом партия, советские люди смогли во второй половине 1941 г. перебазировать на восток 1360 крупных предприятий военного значения, С ними эвакуировалось около 10 млн. человек — рабочие с семьями. И через короткий промежуток времени эти предприятия, за тысячи километров от фронта, вновь заработали на оборону, обеспечивая советские войска первоклассным оружием, грозной боевой техникой, необходимым снаряжением. История войн никогда еще не знала ничего подобного. Кстати, ни одно капиталистическое государство в Европе, воевавшее в составе антигитлеровской коалиции, даже и не задавалось такой целью, считая ее явно нереальной. И гитлеровские войска полностью захватили основные их экономические районы, лишив материальной основы для дальнейшей борьбы.

Надо сказать, что в царской России в годы первой мировой войны также делалась попытка эвакуировать часть промышленных предприятий с рабочей силой из Прибалтики в центр в связи с приближением немецкой армии. Но практически осуществить такую задачу даже в ограниченных размерах не удалось. Кардинально решить ее, причем в масштабах гигантских и в самые короткие сроки, оказалось под силу лишь нашему социалистическому государству.

Между прочим, военные специалисты германского генерального штаба подробно изучали в свое время этот вопрос еще по опыту стран — участниц первой мировой войны. В обход условий Версальского мирного договора при имперском министерстве внутренних дел Германии была даже создана специальная ученая комиссия для этого. Однако она, [166] как явствует из печатного труда некоего Р. Клауса {23}, не нашла ничего положительного в опыте военного прошлого и не смогла высказать никаких определенных рекомендаций в этой области на будущее. Да и сам Клаус в одном разделе своей книги («Эвакуация предприятий из районов, угрожаемых неприятельским вторжением») сконцентрировал основное внимание на отрицательных сторонах подобных мер, видимо с той целью, чтобы обосновать затем вывод о их бесперспективности.

Несомненно, подобные выводы легли потом в основу агрессивных планов гитлеровских стратегов при обосновании всех преимуществ вероломного нападения на СССР. Из аналогичных рассуждений, видимо, исходили и скрытые недруги наши в стане англо-американских союзников в своих надеждах на полное истощение экономической мощи Советского Союза в ходе единоборства с фашистской Германией. Однако успешное перебазирование многих крупных промышленных объектов в СССР с запада на восток и быстрый последующий рост советской военной экономики вдребезги разбили такие расчеты.

Вся мировая печать заговорила тогда о «советском чуде» поистине сказочного возрождения военной промышленности СССР в далеких районах Урала, Сибири, Казахстана. Фашистская газета «Дас шварце Копф» именно чудом объясняла тот факт, что из необъятных советских степей встают все новые массы людей и техники. Как будто какой-то волшебник, писала она, лепит из уральской глины в любом количестве людей и технику.

Да, им действительно казалось волшебством то, что было лишь следствием гениальной прозорливости КПСС в предвоенные пятилетки и титанической ее деятельности в годы войны, результатом высокой организованности советского общественного и экономического строя.

...В тот раз на учении нашими соображениями по эвакуации и восстановлению некоторых предприятий местной промышленности руководитель учения остался в целом доволен. Однако напомнил о необходимости использования опыта минувшей войны с учетом современности: противник обладает ныне ракетно-ядерным оружием и способен наносить удары в тыловой зоне практически на любую глубину.

Когда по обстановке наши войска вышли к водной преграде, Р. Я. Малиновский снова усложнил ситуацию. В тот [167] момент рассматривалось решение о форсировании бронетанковыми частями реки на том ее участке, где оно реально было осуществлено в ходе минувшей войны. Теперь же, как явствовало из вводной, этому мог воспрепятствовать «противник», сосредоточивший здесь крупные силы. Требовалось совершить рокировку в район севернее с последующим форсированием водного рубежа на другом участке.

На органы тыла такой маневр возлагал дополнительно ряд сложных задач. Основные наши склады находились далеко от реки. Их запасы быстро на север не перебросишь: не хватит ни дорог, ни транспорта. Стало быть, основную задачу и тут должно было взять на себя войсковое звено подвоза. Пришлось детальнее спланировать все виды снабжения каждой из боевых частей. В этой работе участвовали и начальники служб: материального и технического, транспортного и медицинского обеспечения, а также артвооружения, инженерной, химической, связи. Для более предметной отработки задач Министр обороны поднял по тревоге танковое соединение, приказав совершить марш протяженностью около 150 км и форсировать водный рубеж с ходу.

Передовой танковый батальон преодолел реку по дну. Остальные боевые машины под прикрытием авиации переправились по наплавному мосту, наведенному понтонерами. Так был расширен плацдарм, с которого предстояло развить наступление в глубину обороны «противника». Чтобы полностью обеспечить подходившие туда войска, мы, офицеры тыла, работали двумя группами. Одни, находясь непосредственно в танковом соединении, на месте контролировали поступление материальных средств. Другие убыли на тыловые склады для принятия мер по частичной их передислокации в новые районы. Попутно им пришлось потом организовать перегрузку запасов и восстановление «разрушенных» участков дорог.

Я, как начальник штаба тыла по учению, готовил все основные расчеты и оформлял предложения специалистов тыла, для чего имел тесную связь с оперативными группами. Надо сказать, что такой метод командно-штабных учений, с привлечением некоторой части войск и действиями обучаемых в реальном времени и в конкретной обстановке, с выездом в войсковые части и на тыловые объекты, является наиболее плодотворной формой подготовки офицеров тыла.

Это подтвердилось и на сей раз. Когда Министр обороны вызвал на доклад генерала Шеремета, тот уже располагал всеми необходимыми данными по материальному обеспечению наступления. Суть его предложений сводилась к тому, [168] чтобы в течение ночи перераспределить запасы в войсках первого эшелона и пополнить боеприпасами и горючим части, уже дравшиеся на плацдарме. Одновременно надлежало изъять из войск второго эшелона максимальное количество автомобилей, загрузить их военным имуществом и двинуть в сопровождении дорожного отряда к реке, с тем чтобы к утру развернуть вблизи от плацдарма отделения складов с необходимыми запасами. Принимались также энергичные меры по восстановлению «разрушенных» коммуникаций, в том числе железнодорожного моста через реку, и развертыванию некоторых полевых ремонтных предприятий.

Р. Я. Малиновский внимательно выслушал эти предложения и в целом одобрил их. Но еще раз подчеркнул необходимость полного использования всех материальных ресурсов, имеющихся в районах боевых действий. При более сложной обстановке, каковой она, безусловно, станет в случае возникновения новой войны, рассчитывать на быструю подачу запасов в крупных размерах из тыловых районов страны не всегда удастся.

Вызвали неудовольствие у руководителя учения и темпы восстановления моста через реку. Вспоминая годы войны, он укоризненно сказал мостовикам:

— Тогда мы почти без всякой механизации восстанавливали мосты через самые крупные реки в сроки, считавшиеся немыслимыми в практике инженерного дела. Теперь же должны строить такие сооружения в несколько раз быстрее! Ищите для этого возможности. И не только в нормативах, но и в новой вашей технике, в людях!

Последующие расчеты показали, что он был абсолютно прав. Резервы нашлись. Ускорили подачу готовых мостовых конструкций. Уплотнили график работы. Усилили мостостроительные подразделения механизмами. В результате постройка наплавного железнодорожного моста была спланирована в сроки вдвое меньшие, чем предусматривалось первым вариантом расчетов.

Это уже создавало иную, куда более благоприятную обстановку и для подвоза материальных средств на плацдарм, и для подтягивания ближе к линии фронта основных складов снабжения. Пришлось лишь поработать еще над расчетами по их выдвижению и прикрытию этой коммуникации и тыла в целом от воздействия воздушного «противника».

Так в упорном труде штабы и офицеры всех служб совершенствовали свою оперативную и специальную подготовку, настойчиво искали наиболее рациональные способы решения боевых задач в современных условиях. [169]

...Через некоторое время меня назначили заместителем начальника тыла в том же Киевском округе. Новая работа во многом отличалась от штабной. Перед каждым учением, к примеру, на меня возлагалась ответственность за организацию доставки в указанные районы войск и их обратной отправки в места расквартирования, за подготовку необходимых указаний и организацию размещения личного состава в полевых условиях, обеспечение войск горючим и продовольствием непосредственно в районах учений и т. д. Все это надо было согласовать с различными отделами штаба и службами, а главное — осуществить на деле. Кроме того, на заместителя начальника тыла обычно возлагалось и непосредственное руководство деятельностью одной-двух служб, а также оперативными группами тыла.

Пришлось больше заниматься вопросами реального обеспечения войск, находиться длительное время в учебных центрах, возглавлять различные проверочные комиссии. Трудился с чувством ответственности и интересом, но все же иногда влекло обратно к штабной работе. Поскольку новый начальник штаба тыла не освоил еще полностью своих обязанностей, генерал А. Я. Шеремет создавал такую обстановку при выездах в поле, что мне приходилось вплотную контактировать и со штабом. Все это разнообразило работу по характеру и содержанию, заставляло вносить определенные коррективы и уже как-то по-новому подходить к решению возникающих задач. Сугубо практическая сторона служебной деятельности постоянно переплеталась с творческой, постепенно аккумулируясь в опыте и стиле работы. [170]