Инспекция
В ту весну известие о приезде в ГСВГ инспекции Министерства обороны не застало руководство врасплох. В войсках, как известно, не особенно любят подобные «визиты». Однако понимают их неотвратимость и необходимость и в принципе готовы к ним всегда. Но — в принципе. А на деле командованию пришлось-таки кое в чем изменить планы текущей работы. Офицерам отменили длительные командировки и отодвинули очередные отпуска. Повсюду провели совещания и инструктажи, нацеливая людей на ликвидацию тех упущений, до которых в обыденной текучке не доходят руки. В те дни часто говорилось о том, что для пользы дела не следует вносить в работу нервозность и чрезмерную спешку. Но волнение все же ощущалось. Каждому хотелось получше подготовиться к серьезному экзамену, каковым всегда являются инспекции, и не сплоховать в ответственный момент. Это естественное желание заставляло людей трудиться в поте лица, не обращая внимания ни на позднее время, ни на усталость. Проверяли состояние дел на всех участках, кропотливо уточняли планы и задачи боевой и политической подготовки, взыскательнее оценивали достигнутые результаты, проводили дополнительные занятия и тренировки на полигонах, стрельбищах, танкодромах.
Со служб тыла, кроме этих забот, не снимались и основные — по материально-бытовому обеспечению всех войск Группы. И тут надо отдать должное генералу А. Н. Анисимову: в этой слегка взбудораженной атмосфере он держался спокойно, уверенно. К тому имелись и основания: войска в целом были уже устроены, учеба в частях тыла налажена, а всякого рода недоделки не представляли особых проблем. Самообладание начальника благотворно влияло на весь наш коллектив.
Помнится, на одном из совещаний Николай Петрович даже сказал:
— Офицер штаба — это, прежде всего, организатор. Он обязан всегда создавать у людей, с которыми общается по [95] службе, бодрый, деловой настрой. И не имеет права ни при каких обстоятельствах поддаваться унынию или панике, иначе загубит живое дело. — И тут же, улыбаясь, осведомился: — А среди вас есть паникеры? Ни одного? Ну и прекрасно! Тогда за работу, и не за страх, а за совесть.
Маршал Советского Союза Л. А. Говоров — главный инспектор Министерства обороны СССР — прибыл с большой группой генералов и офицеров, представлявших различные центральные управления и органы. Со свойственной ему деловитостью, без малейшей паузы, сразу же приступил к работе. Заслушав командование Группы войск, он внес некоторые поправки в представленные ему планы проведения проверки.
Сущность его поправок вытекала из основных целей проверки. А они заключались в том, чтобы детально изучить опыт личного состава подразделений и частей в овладении новой военной техникой, объективно оценить уровень боевой выучки и наметить реальные пути к ее повышению. Наши предложения о проверке служб тыла также были соответственно скорректированы. Инспектирующих нацеливали на более глубокое изучение организации полевого быта войск и их обеспечения в условиях, приближенных к боевым.
Потекли дни, наполненные заботами и волнениями. Однако силы и старание затрачивались не только на отдачу. Показывая свои достижения, мы одновременно получали и предметные уроки на тему: а что и как следует сделать, чтобы эти успехи были выше. Другими словами, представители инспекции не только отмечали все хорошее и вскрывали отдельные недостатки, но и учили их исправлять, щедро передавая при этом свой богатый опыт. Кстати сказать, делалось все это без тени назидательности, вполне корректно, доброжелательно.
Члены комиссии, бывая в тыловых частях и учреждениях, умело готовили и проводили показные занятия, обращая особое внимание на их методическую направленность. При этом подробно изучались правила хранения запасов материальных средств в стационарных условиях и в поле, порядок расконсервации техники тыла при ее приведении в боевую готовность, способы быстрого развертывания пунктов боевого питания и медицинских пунктов, порядок и специфика размещения тыловых подразделений и объектов на местности.
Занятия, а также тактико-тыловые учения с личным составом и младшими специалистами особенно поучительно проводили офицеры А. С. Митин, А. А. Ермолаев и некоторые [96] другие. Члены инспекторской комиссии столь же охотно выступали с лекциями и беседами по тактико-тыловой и оперативно-тыловой подготовке, давали проверенные жизнью рекомендации и советы офицерам различных служб. Так, по вопросам управления тылом интересную лекцию прочитал А. С. Музыченко, по организации подвоза сделал обстоятельный доклад Н. М. Сафронов. Всесторонняя подготовка представителей центра, их военная и общая эрудиция, методическое мастерство обогащали наших офицеров доскональным знанием всех особенностей материального обеспечения войск, а рекомендации и советы служили руководством для совершенствования всего процесса подготовки воинов тыла.
Инспекция подробнейшим образом проверяла наши службы по всем направлениям их деятельности. Был выявлен ряд недоработок и упущений. Однако часто случалось и такое, что проверяющие высоко оценивали и плоды нашей работы. Они внимательно изучали все достижения, с том чтобы внедрить потом все лучшее в других округах и группах войск.
Членам комиссии понравилось, например, как много инициативы и труда вложили офицеры и солдаты автомобильных частей подвоза в создание образцовых парков, благоустройство хранилищ, оборудование автодромов, учебных полей и классов. Они только что получили тогда новую технику и задались целью создать наилучшие условия для ее хранения, а одновременно — хорошую базу для обучения.
Еще до проверки в Группе был объявлен конкурс на лучший автопарк и автодром. Развернулось соревнование по проектированию и оборудованию таких объектов. Свое слово сказали и рационализаторы. В ходе конкурса автомобилисты обменивались опытом, охотнее шли друг другу на выучку, быстрее внедряли все полезное у себя. Передовой опыт действительно становился достоянием всех, что и было подмечено инспекцией.
Первое место в конкурсе завоевали тогда воины части офицера И. А. Михайлова. Они создали образцовый автопарк со всеми элементами, предусмотренными уставными документами, много выдумки вложили в оборудование учебных классов, построили прекрасный автодром. Все это позволило сразу же повысить эффективность обучения автомобилистов: свыше 60 процентов всех подготовленных в этой части водителей закончили курс обучения с оценкой «отлично».
Повысили свою квалификацию и их наставники. Все без исключения офицеры стали в тот год мастерами обучения молодых солдат. Они отлично водили автомобиль сами, досконально знали все секреты его устройства и эксплуатации, а [97] в роли руководителей занятии и тренировок прослыли лучшими методистами в Группе. У Михайлова побывали многие члены проверочной комиссии, и все давали лестную оценку и качеству учебно-материальной базы, и продуктивности учебного процесса.
Детально вникали проверяющие в вопросы тылового обеспечения линейных частей. Изучали возможности служб, использование сил и средств тыла. Проверяли обученность младших специалистов при решении практических задач в поле. Интересовались, насколько глубоко и квалифицированно организуют тыловое обеспечение командиры всех степеней. Кстати, последнее не укрылось и от самих командиров. Многие из них стали внимательнее изучать инструкции и циркуляры по материальному обеспечению войск. Чаще бывали теперь и на хозяйственных объектах, предметнее руководили службами тыла.
В ходе инспекции мне довелось познакомиться с особенностями работы многих командиров.
Однажды в танковую часть, где я как раз находился, прибыл старший командир — Сергей Леонидович Соколов. Все знали, что он весьма глубоко вникает в организацию боевой учебы, в том числе и небольших подразделений. И тут я стал очевидцем одного поучительного разговора. Отсюда только что убыли проверяющие, и заместитель по тылу В. И. Губарев торжествовал: представители из центра остались в целом довольны организацией быта танкистов. Сразу же состоялось подведение итогов, на котором Соколов спросил Губарева, как обстоят дела в службах тыла.
— У нас все в полном порядке, — ответил тот.
— А как вы оцениваете деятельность начальников этих служб, обеспечивавших батальонное тактическое учение во время проверки? — неожиданно поинтересовался Соколов. — И лично свою роль?
— Хорошо! — уверенно ответил Губарев.
— Что значит «хорошо»? — спросил Соколов. — Поясните, пожалуйста.
— Ну, все говорят, что учение прошло хорошо, — пожал плечами Губарев. — Стало быть, и мы поработали неплохо.
Слушая этот диалог, некоторые офицеры выказывали недоумение. «А, собственно, о чем речь? — можно было угадать по выражению их лиц. — Ведь учение было с танковым батальоном, а не с подразделением тыла? И заместителю по тылу быть на нем вовсе не обязательно!»
— Учение в целом прошло неплохо, — поддержал Губарева и командир части. — Танкисты ни в чем не испытывали [98] недостатка и действовали с полной отдачей сил: метко стреляли, хорошо водили боевые машины, умело решали тактические задачи...
— Да, это так, — согласился Соколов. — Но та же комиссия отметила, что такие важные элементы действий, как порядок дозаправки танков боеприпасами и горючим, организация питания в полевых условиях, оказание членам экипажей первой медицинской помощи и устранение характерных технических неисправностей в ходе боя, на том учении почти не отрабатывались. А личный состав обучен этому слабо.
— Так подсказал бы кто-нибудь, в чем пробел, и мы поднатаскали бы танкистов прямо на материальной части! — сразу сбавил тон Губарев.
С. Л. Соколов молча развернул Устав внутренней службы. Полистал его, отыскивая нужную статью, затем показал один из параграфов заместителю командира по тылу:
— Видите! Вы же обязаны проводить такие занятия с офицерами полка! Причем — лично, и без всякой подсказки со стороны. Что же касается наглядности... Действительно, их лучше всего проводить на материальной части в поле, на тактическом фоне. Причем одновременно с отработкой других учебных вопросов и нормативов, так сказать — в комплексе. Вот и планируйте такие занятия сами при всех выходах танкистов в поле.
— Есть, планировать, — только и мог сказать на это Губарев.
Виновато промолчал и командир полка. Да и что тут возразить? Действительно, на таких вот «мелких» учениях специалисты тыла обычно не присутствовали. Стало быть, ни командиров подразделений, ни личный состав практике материального и технического обеспечения не учили.
В последующем Губарев сделал правильные выводы из того разговора. Он стал принимать самое непосредственное участие в планировании боевой подготовки танкистов. И при всякой возможности лично проводил занятия и инструктажи по учебной тематике служб снабжения. Естественно, польза от этого оказалась большой. Да и другие командиры строже стали контролировать состояние техники и вооружения, наличие материальных средств. Я по достоинству оценил это, побывав в одной из мотострелковых частей.
Поднятая по тревоге, она совершала трудный и длительный марш в район учения. Новый ее командир офицер В. Ф. Толубко, прибывший недавно в Группу после окончания академии, очень переживал за исход марша и вникал [99] буквально в каждую мелочь. Однако из подразделений пока докладывали, что у них все в порядке. Под конец даже мне показалось, что командир излишне опекает своих подчиненных, требуя докладов по вопросам, входящим в их непосредственную компетенцию. И тут один из офицеров вдруг доложил, что у него в батальоне отстали две специальные автомашины. В. Ф. Толубко приказал срочно выяснить, в чем дело. Выяснили. И оказалось, что причина поломок — несоблюдение правил осмотра техники на марше. Проверка также показала, что некоторые автоцистерны, заполненные горючим, по недосмотру начальника службы снабжения ГСМ офицера Ольнева не имели канистр с маслом.
Пришлось принимать срочные меры. Объявили большой привал. Провели техосмотр транспорта. Послали машину за маслом. Развернули одну из ремонтных летучек для устранения неисправностей... Потраченное на это время возместили лишь к концу марша. Зато ни одна машина не вышла потом из строя в период многодневного учения. Подчиненные же офицера Толубко получили в тот раз весьма предметный урок внимания к «мелочам», от которых зависит боеспособность части, а капитан Ольнев к тому же и строгое внушение...
Многогранность и сложность задач тылового обеспечения выявляла своеобразность отношения к ним командиров. Сиюминутность волевых решений у большинства и здесь уступала место вдумчивой работе, когда семь раз отмеряют, а один — отрезают. Это со временем почувствовали и специалисты тыла. Вот один лишь штрих для примера.
В ходе инспекции в соединении, которым командовал С. К. Куркоткин, вступал в должность прибывший по замене офицер тыла К. В. Буланов. Естественно, обо всем старался расспросить своего предшественника. Под конец спросил его:
— Ну а как командир?
— Командир как командир, — подумав, ответил тот. — Танкист с довоенных лет. Любит технику и бережет людей. Отсюда и его спрос со служб тыла, и внимание к ним...
— Что, копается в мелочах? — насторожился Буланов.
— Напротив. Доверяет специалистам тыла и охотно поддерживает любое полезное дело. Если, конечно, оно реально и заслуживает внимания. А вот с легковесными идеями лучше к нему не ходи. Выслушает внимательно. Задаст два-три вопроса. А потом одной фразой срежет наповал: покажет, что предложение твое основано не на расчетах, а на эмоциях и проблем не решает. Правда, бывает, и сам подбросит [100] при этом дельную мысль. Но тогда уж, будь добр, к следующему разу обмозгуй ее со всех сторон и преврати в рабочую гипотезу, а не в предмет для пустых разговоров...
Слушал я этот диалог и думал, что за таким вот словесным портретом легко угадываются реальные черты многих наших передовых командиров. Они не терпят пустой болтовни. Приучены искать и находить главное звено в работе. Умеют квалифицированно решать любые вопросы, за которые отвечают, в том числе и по службе тыла. А сама фраза «командир как командир» приобрела вдруг оттенок высокой и во многом обобщенной характеристики...
Серьезный подход к делу командиров дисциплинировал и офицеров тыла, поднимал их личную ответственность за образцовое обеспечение и устройство войск, обязывал постоянно совершенствовать свои профессиональные качества.
Здесь уместно, на мой взгляд, рассказать и о стиле работы штаба тыла Группы вообще. Он во многом был необычен по причине весьма своеобразного руководства штабом со стороны генерала Н. П. Анисимова. Кстати, именно в те дня стало известно о переводе Николая Петровича на новую должность — в аппарат тыла Министерства обороны СССР. И эта новость не могла не огорчить нас. Николай Петрович удивительным образом умел активизировать творческую обстановку в коллективе. Никогда не повышая голоса, он излагал любое задание как просьбу, но каждый воспринимал ее с чувством особой ответственности. Это, конечно, не значило, что генерал не замечал недостатков в работе и слабых сторон у людей. Внимательно изучая подчиненных, он хорошо знал деловые возможности каждого и всегда мог предугадать, как тот или иной офицер поведет себя в сложной обстановке.
Однако не допускал на этой почве различий во взаимоотношениях, разве что старался больше помочь тем, кто мог допустить ошибку, спасовать перед трудностями.
Предусмотрительность вплоть до прозорливости — вот что было особенно ценной его чертой. Генерал не только мог в деталях предугадать, в каких условиях и как будет решаться та или иная сложная и срочная задача. В соответствии с ее особенностями он подбирал и исполнителей — обычно людей трудолюбивых и энергичных, не боящихся трудных положений и личной ответственности. Если же и случались иной раз неудачи, то свое осуждение генерал выражал не разносом провинившегося, а весьма красноречивым молчанием. И оно воспринималось человеком как самый строгий выговор. Проходило какое-то время. Виновник казнил себя в душе за свои промахи, снова и снова анализировал ошибки [101] и при следующем выезде в войска делом доказывал свою квалификацию. И такие «доказательства» Николай Петрович охотно принимал, полностью возвращая офицеру свое расположение и доверие.
Сам Н. П. Анисимов большую часть служебного времени работал в войсках. В штабе появлялся всего раз или два в неделю, да и то на несколько часов. Многие указания по текущим вопросам мы получали от него из войск по телефону. Такой стиль работы заставлял и начальников служб чаще выезжать в части и соединения. Поэтому мы всегда детально знали положение дел в них и могли своевременно реагировать на все запросы.
Правда, подобная практика несколько осложняла работу самого штаба тыла. Приходилось постоянно держать связь с Николаем Петровичем, уточнять его решения по тем или иным вопросам, отдавать от его имени ответственные распоряжения. Но в таких порядках было и много положительного. Главное — штаб привыкал к самостоятельности. Нам, его работникам, приходилось чаще бывать у главкома и начальника штаба Группы, у члена Военного совета и начальников родов войск. Ближе общаясь с этими опытными, наделенными большой властью людьми, мы более кардинально и оперативно решали многие вопросы, получая указания, что называется, из первых уст. Естественно, прежде чем доложить о них Н. П. Анисимову, приходилось заранее тщательно продумать и способы выполнения очередного приказа.
Николай Петрович, как я уже упоминал, был очень внимательным и чутким начальником. Как-то, месяца через два после моего прибытия в Группу, он узнал, что моя жена родила вторую дочь. И тут, несмотря на большую мою загруженность по службе, буквально приказал мне выехать в Калинин и проведать семью. Супруга с детьми снимала небольшую комнатку без всяких удобств. Было ей, конечно, трудно. Но такова уж доля офицерских жен — основную тяжесть семейных забот принимать на себя.
Я пробыл в Калинине около двух недель. Удалось покончить с главным вопросом — перевезти семью в Ленинград, к родителям жены. Одновременно по совету товарищей, проходивших службу в академии тыла и снабжения («Попробуй, пока знания свежие. Может, и пригодится».), сдал кандидатский минимум — по иностранному языку и оперативному искусству. Возвратился в Группу войск в прекрасном настроении и с ходу включился в работу.
С генералом Н. П. Анисимовым, особенностями его работы мы свыклись настолько, что внезапный его отъезд восприняли [102] с тревогой. Еще ведь неизвестно, как поведет себя новый начальник. Сохранит ли все то хорошее, чем мы дорожили, или же все переиначит на свой манер. Порой, нечего греха таить, смена руководителя довольно чувствительно сказывается на жизни того или иного коллектива: будоражит людей, в чем-то существенном нарушает привычный ритм их работы и даже установившуюся систему в ее оценках. Требуется определенное время, чтобы люди привыкли к новым требованиям и просто к характеру нового начальника, даже если тот — человек незаурядных деловых и душевных качеств. А ведь бывает и так, что преемник уступает своему предшественнику и в том, и в другом и все же круто ломает заведенные до него порядки, в любом деле начинает «мести» по-своему.
Помню такой случай. Кандидатуру одного из моих сослуживцев предложили рассмотреть на высшую должность. Дело в военной службе естественное, и мы были рады за товарища. Правда, возникало и сомнение: а справится ли он? Как специалист офицер был вполне на высоте. А вот взаимоотношения с людьми усложнял до крайности. Бывало, на учениях взвинтит до предела себя, внесет нервозность в работу всех подчиненных, а потом, когда все страсти улягутся, ходит как ни в чем не бывало: задание-то выполнили!
Один из кадровиков, приложивших руку к его выдвижению, даже сказал однажды: «Работает человек как зверь». А мне подумалось: «Сам-то работает, а вот у подчиненных все из рук валится...»
К счастью, новый начальник тыла — генерал-лейтенант С. Я. Рожков оказался человеком, хорошо знающим не только дело, но и психологию людей. По стилю работы он во многом напоминал Н. П. Анисимова. Столь же умело расставлял специалистов тыла при решении сложных задач. Сочетал контроль за деятельностью подчиненных с щедрой помощью. Да и общительный характер, умение легко войти в контакт с людьми располагали к нему. Словом, мы не ощутили особых перемен в микроклимате нашего коллектива.
Новый начальник сразу с головой ушел в работу. Старался везде побывать и лично ознакомиться с результатами инспекции. Как новому человеку, это было ему просто необходимо. В поездках по войскам мне нередко приходилось сопровождать его.
Как-то возвращались из тыловой части, где присутствовали на партийном собрании. Машина, шурша шинами, мчалась по автостраде. Генерал, погруженный в свои мысли, молча [103] смотрел на дорогу. Потом неожиданно повернулся ко мне и сказал:
— Иногда, подчеркивая трудолюбие человека, мы говорим: «Работает не считаясь со временем». Сказать так об офицере штаба — значит оскорбить его! Нельзя ему работать не считаясь со временем! Умение в определенный срок Выполнить определенную работу — один из основных критериев профессиональной подготовки офицера штаба и всякого специалиста тыла!
Я, разумеется, согласился с ним. Меня порадовало, что в эти минуты мы думали об одном и том же — о прошедшем партийном собрании. Там как раз шла речь о рациональном использовании рабочего времени. Генерал упрекнул некоторых коммунистов, что они недостаточно глубоко анализируют вскрытые инспекцией недочеты, медленно внедряют передовой опыт работы. Для наглядности рассказал о двух начальниках складов медицинского имущества. Оба работают в одинаковых условиях. Однако если на одном складе инспекция обнаружила массу недостатков, то другой отметила с наилучшей стороны. Даже при значительно большей, чем у соседа, номенклатуре медикаментов начальник этого склада капитан Соловьев навел идеальный порядок; он полностью удовлетворяет все потребности войск в медицинском имуществе и в установленные сроки освежает их запасы. Секрет простой — офицер работает очень организованно. У него и заявки из частей поступают своевременно. И учет материальных ценностей налажен образцово. И каждый подчиненный заранее знает, что именно и как будет делать в очередной рабочий день. Ничего подобного не заведено на соседнем складе. Работают много. С авралами. Но суматошно, бестолково. Отсюда и упущения...
— Некоторые офицеры в свое оправдание говорят — они, мол, не успевают потому, что перегружены, — сказал на собрании С. Я. Рожков. — Но ведь проверки показывают, что там, где работа четко планируется, коммунисты успевают сделать все и даже больше нормы. Просто к рабочему времени относятся бережнее и любое дело исполняют продуманно, не тратя лишних часов и сил. Регулярная сверхурочная работа плоха уже тем, что приучает людей к халатности, снижает чувство ответственности. Я — за плановость, постоянную собранность и пунктуальность. Не теряйте этих качеств, товарищи. Напротив, постоянно развивайте их. Вот и инспекторская проверка, ее результаты ратуют за то же самое... [104]
Получилось так, что мне нередко приходилось в тот период замещать начальника штаба тыла Группы полковника И. И. Савича. Он часто болел или отсутствовал на выездах в поле из-за командировок в дальние гарнизоны. Поэтому многие задачи по тыловому обеспечению, в том числе весьма срочные и серьезные, приходилось решать самостоятельно.
Как-то, еще до приезда инспекции, меня неожиданно вызвал к себе начальник штаба Группы генерал-полковник С. М. Штеменко, сменивший в свое время С. П. Иванова.
— Поскольку ваш начальник отсутствует, — корректно начал Сергей Матвеевич, — то я попрошу вас лично заняться подготовкой распоряжений подразделениям, получившим специальные задачи.
И он подробно объяснил затем суть дела, подчеркнув важность срочной подготовки документов.
— Надежные помощники, надеюсь, найдутся? — поинтересовался под конец генерал.
— Офицеры штаба тыла у нас опытные, любая задача по плечу, — заверил я.
— Вот и хорошо. Приступайте к делу!
Чтобы хорошо выполнить задание, пришлось выехать в войска. Изучив обстановку, сделали необходимые расчеты, затем сели за разработку распоряжений. Потрудились на совесть, документы понравились С. М. Штеменко.
Этот случай, как и ряд других, когда приходилось выполнять личные указания начальника штаба Группы, связанные с поездками в войска и организацией различных перевозок, видимо, сыграли определенную роль в оценке перспектив дальнейшей моей службы. Когда к С. М. Штеменко попала на доклад моя аттестация (как раз был период аттестования офицеров), он собственноручно приписал на ней вывод о моей пригодности к работе в высших штабах. Этот вывод, как я догадываюсь, и учли позже кадровики, о чем расскажу в следующей главе.
Теперь же опять вернемся к работе инспекции. Как уже говорилось, ее интересовало множество вопросов — проверка была серьезной, всесторонней. И все же было замечено, что особо тщательно наши экзаменаторы фиксируют временные показатели в практических действиях войсковых и тыловых специалистов. Правда, иной раз даже трудно было понять, что именно их интересует. Бывало, на учении замешкается кто-то или подведет оборудование — ну и результат соответственно низкий. Однако вместо того чтобы без лишних разговоров вписать это в акт, проверяющие начинали искать [105] причины заминок, даже помогали в их устранении. А покажут те же воины-специалисты рекорд — опять начинаются вопросы: «А как вы обычно работаете?», «А по каким показателям согласуете свои действия с соседями?» и т. д. И все это — с самым бесстрастным видом: и не поймешь, чего от тебя добиваются.
— Странная инспекция! — сказал как-то знакомый командир части. — Сколько я их перевидал, и все следовали одному правилу — побольше вскрыть недостатков. А эти словно эксперимент какой ставят — все вымеряют, взвешивают, сравнивают...
Разумеется, командованию Группы очень хотелось пораньше узнать о вскрытых недочетах. Но как? Все наши попытки в этом направлении ни к чему не приводили. Члены комиссии отвечали односложно: «Скажет сам маршал Говоров».
Но мы-то хорошо знали, что до поры до времени и от маршала лишнего слова не услышишь. Говоров оставался таким же «молчуном», каким его знали, по рассказам очевидцев, многие, в том числе и я, еще по Ленинградскому фронту. Приходилось терпеливо ждать итогов проверки. Однако кое-что прояснилось чуть раньше...
В прошлом артиллерист, Говоров по-прежнему с большой симпатией относился к этому роду войск. И не случайно именно артиллеристы первыми заметили особый интерес инспекции к выполнению нормативов при стрельбе, переводе орудий из одного положения в другое, развертывании батарей с марша и в других действиях. Хотя отработке нормативов в Группе уделялось должное внимание, командование сразу насторожилось. «Видно, инспекция стремится выявить все резервы для повышения эффективности использования оружия и техники, — решило оно. — А раз так, пойдем навстречу: организуем массовое соревнование за перекрытие нормативов!»
Так и сделали. Провели разъяснительную работу, зажгли людей, дали команду. И вот появились хронометры в руках у всех руководителей занятий и их начальников, и начались напряженные тренировки. У нас, например, в службах тыла развернулось соревнование по сокращению сроков дозаправки танков и автомашин, развертыванию и свертыванию тыловых подразделений в поле, совершению маршей.
Все это, безусловно, дало свои результаты. Однако маршал Говоров, узнав о такой кампании, нарушил свою молчаливость и пояснил, что в данный момент его интересуют вовсе не рекорды и отнюдь не предельные возможности вооружения [106] и людей. Суть его рассуждений сводилась примерно к следующему. Сейчас очень важно научно обосновать оптимальные нормативы всех действий, особенно по новым видам оружия и техники. Чтобы ритм боевой работы определялся объективными показателями, а не данными, взятыми с потолка. Лишь на основе точных цифровых данных можно тесно согласовать взаимодействие всех сил и средств на поле боя по времени и месту, а также повысить качество обучения специалистов путем организации методически обоснованных тренировок.
— Это, конечно, не исключает необходимости соревнования на занятиях, — заметил маршал. — Просто главная наша цель — выявить исходные данные для наилучшего согласования системы «человек — техника».
Эти его слова прояснили и такой эпизод. Как-то на полигоне в присутствии Л. А. Говорова командир одной части начал было отчитывать двух офицеров за то, что их стрелки отстают в наступлении от танков.
— Ну и что, что отстают! — возразил маршал. — Танки и должны наступать впереди! Это на первых порах минувшей войны, когда танков не хватало, они чаще всего действовали в боевых порядках пехоты для непосредственной ее поддержки. А теперь, когда скорости в бою возросли, попробуй-ка пешком угнаться за танком!
Спокойно, немногословно он пояснил свою мысль. Пока у пехотинцев нет специальной закрытой машины для ведения боя и преследования противника, надо шире использовать десанты на танковой броне. И вообще более гибко маневрировать силами — где бросать вперед танки, а где выдвигать стрелков. Одновременно и на одной линии огня их можно использовать лишь кратковременно, например при атаке переднего края обороны противника.
Этот случай, на мой взгляд, свидетельствует о том, что маршал Говоров старался судить о возможностях войск весьма объективно, исходя из действительного уровня их технической оснащенности и чисто физических возможностей. Появление нового оружия привело к пересмотру многих устоявшихся взглядов на организацию и боевое использование различных родов войск и сил. Однако некоторые из новых теорий и взглядов, будучи верными по существу, не всегда учитывали реальные возможности войск по совершению стремительных маршей, выполнению большого объема инженерных работ, тыловому обеспечению крупных группировок войск в короткие сроки и т. д. Инспекция маршала Говорова как раз и занималась научным обоснованием способности [107] людей и техники успешно действовать в новых условиях обстановки.
Инспекция внесла ряд предложений по уточнению многих нормативов и переработке устаревших уставных положений. Причем не только по боевой подготовке, но и по некоторым организационным вопросам и проблемам материального обеспечения. В связи с этим руководство Группы приняло решение глубоко проанализировать всю организацию боевой учебы, чтобы повысить методическую ее основу и в целом — эффективность. В тыловых подразделениях и службах также пересматривались учебные программы, сокращались некоторые нормативы, более четко определялись функциональные обязанности младших специалистов и способы использования всех технических средств.
Правда, некоторые офицеры тыла поняли задачу чересчур однозначно. Они решили использовать благоприятный момент для разработки предложений по усилению своих служб. Сделали расчеты, свидетельствующие о резком увеличении объема работ в тылу по сравнению с периодом минувшей войны, затем подготовили обоснования для пересмотра некоторых штатных норм и увеличения поставок специальной техники.
Когда таким офицерам указали на партийном собрании, что организационные изменения — не самый рациональный путь к повышению боеспособности подразделений, то некоторые из них попытались оспорить мнение коллектива. Особенно трудно было переубедить представителей складского, ремонтного и других громоздких хозяйств. После войны объем работы в них действительно заметно возрос в связи с оснащением войск новой техникой и оружием. Габариты некоторых образцов этой техники значительно превышали размеры существовавших ранее. Потребовалось реконструировать склады и парки, увеличить их вместимость и создать дополнительные удобства для хранения, ремонта и эксплуатации машин. Для этого, естественно, нужны были и средства и люди. Чтобы выйти из положения, на строительство парков и оборудование складов все чаще стали привлекать солдат боевых специальностей, отрывая их от учебы. Подобную практику также осудили, а проблема осталась нерешенной.
После отъезда инспекции по поручению главкома генерал С. М. Штеменко очень внимательно ознакомился с ее рекомендациями и предложениями специалистов тыла. Однако, прежде чем принять какое-то решение, он попросил представителей этих служб глубже изучить соотношение их штатного [108] состава с численностью боевых частей наших войск как накануне, так и в годы минувшей войны, а также по опыту зарубежных армий.
Пришлось покопаться в справочниках и документах, чтобы проверить некоторые наши расчеты и предложения. К примеру, такие службы, как артвооружение или снабжение горючим, ставили вопрос о создании специальных автотранспортных и других подразделений для обслуживания их складов. Предлагалось также в 1,5–2 раза увеличить емкости этих складов и хранилищ и количество обслуживающего персонала. В то же время явно завышались нормы необходимых запасов материальных средств, чем и мотивировались эти «заявки». Разумеется, такие и подобные им предложения не могли найти поддержки.
Чтобы определить наиболее оптимальные пути совершенствования войскового хозяйства, политуправление Группы войск во главе с новым членом Военного совета генералом П. И. Ефимовым провело собрание партактива. Повестка дня формулировалась примерно так: «О задачах коммунистов по повышению эффективности использования материальных ресурсов». Были созданы все условия для свободного и действительно самого активного обмена мнениями по сложным и спорным вопросам, затрагивающим интересы многих людей. А разноречивых точек зрения, как уже говорилось, было много. Кто-то даже отстаивал идею о сокращении служб тыла до того минимума, который способен обеспечить повседневную жизнь войск на зимних квартирах. А для обеспечения полевых занятий и учений нужно, мол, создавать временные органы и подразделения тыла.
Партактив обстоятельно обсудил все эти мнения. В выступлениях руководящих и рядовых коммунистов подчеркивалась мысль, что солдаты тыла — те же воины. Стало быть, и они должны серьезно учиться военному делу, осваивать новую технику и оружие, грамотно действовать в общевойсковом бою. Вместе с тем им всегда надлежит быть готовыми бесперебойно обеспечивать войска всем необходимым для успешного ведения такого боя. Выходит, никоим образом нельзя надолго отрывать их на строительство парков, складов, хранилищ. Сооружение и реконструкцию этих объектов необходимо вести планово, силами специальных строительных подразделений. Отнюдь не везде следует создавать и подсобные подразделения, как и увеличивать обслуживающий персонал. Расширять фронт работ при выдаче материальных средств со складов и хранилищ, повышать производительность труда младших специалистов тыла надо прежде [109] всего за счет механизации трудоемких операций и тяжелых работ. А для этого серьезно заняться техническим оснащением объектов тыла, дать простор творческой инициативе рационализаторов, оперативнее осуществлять обмен опытом, позволяющим экономить труд, время и энергоресурсы.
Были изложены и другие рекомендации по совершенствованию материальной базы войскового хозяйства. Что касается нормативов в работе специалистов тыла и изменений в структуре его органов, то общее мнение было таково: их надо совершенствовать и далее с учетом возрастающей мобильности боевых родов войск и повышения технической оснащенности тыла.
Чтобы определить оптимальные сроки выполнения всех рабочих операций в тылу, потребовалось создать на полигонах учебные места не только для мотострелков, танкистов, артиллеристов, но и для специалистов всех служб обеспечения. И в ряде частей они вскоре были созданы, что благотворно сказалось на специальной подготовке солдат тыла. Медленнее устранялся разрыв между производственными возможностями тыловых служб и возросшими требованиями к ним. Однако и этот процесс набирал силу благодаря неустанным поискам энтузиастов тыла и помощи со стороны командования. Мы не могли, не имели права отставать в совершенствовании своего, так сказать, рода войск. И не жалели для того ни времени, ни энергии...
Многое делалось в войсках Группы в тот период по улучшению партийно-политической работы и воинского воспитания, по укреплению интернациональных связей с населением Германской Демократической Республики. С каждым годом крепла дружба между советскими воинами и местными жителями, их взаимная уверенность в том, что процесс социалистических преобразований в ГДР необратим.
Известно, что империалисты и реакционеры всех мастей уже с первых дней образования ГДР начали вынашивать планы реставрации капиталистических порядков в республике. Многие годы они копили силы и вели самую изощренную подрывную работу, стараясь ослабить ее экономические основы и поколебать моральный дух граждан.
Наконец, по их убеждению, наступил удобный момент для того, чтобы открыто выступить против основ социализма в ГДР и политики Социалистической единой партии Германии, возглавившей строительство новой жизни в стране. Сигналом для полной дезорганизации порядка и массовых выступлений «пятой колонны» должны были послужить [110] бесчинства и хулиганские акции в столице ГДР, запланированные на «день Икс» (как стало потом известно — на 16 июня 1953 года). В зависимости от развития событий не исключалось, по мнению натовских стратегов, и военное вмешательство в конфликт западных держав — с целью военной оккупации ГДР и присоединения ее к территории Федеративной Республики Германии. Таким образом, одновременно готовился к осуществлению и явно агрессивный замысел — провести своеобразную «инспекцию» и советским войскам, дислоцированным в ГДР.
В операции «дня Икс» решающая роль отводилась Западному Берлину. Он являлся центром всей шпионско-диверсионной деятельности иностранных подрывных организаций не только против ГДР, но и против всех европейских социалистических стран. Империалистические службы засылали в Западный Берлин своих агентов, доставляли им радиоаппаратуру, оружие, взрывчатку, а потом перебрасывали их на территорию ГДР и дружественных с ней соседних государств. Немалая часть агентов и террористов была завербована секретными службами с помощью подкупа и шантажа в западноберлинских лагерях перемещенных лиц, а также из числа жителей восточного сектора Берлина — путем угроз и наглой компрометации при посещении ими Западного Берлина.
Главная ставка делалась на явный и скрытый саботаж и всякого рода преступления. Агенты разведывательных и подрывных служб занимались политическим, экономическим и военным шпионажем, а их террористические группы устраивали взрывы и пожары, похищали и убивали функционеров СЕПТ, активистов профсоюзов, передовых рабочих и служащих народных предприятий ГДР.
В подрывных и иных центрах Западного Берлина подделывались бланки и печати государственных органов и учреждений, общественных организаций и народных предприятий ГДР, фабриковались фальшивые распоряжения, циркуляры и деловые письма и распускались лживые слухи с целью дезорганизовать экономическую жизнь страны, нарушить общественный порядок, посеять недовольство и панику среди населения. Используя эти и подобные им методы, диверсанты из так называемой «группы борьбы против бесчеловечности» осуществляли вредительские акции на многих участках производства, наносили существенный ущерб развитию торговли с ФРГ и другими западными странами, шантажировали и запугивали ученых и специалистов ГДР, принуждая их к переходу на запад. [111]
Весомую лепту в это черное дело вносила и другая подрывная организация — под названием «Восточное бюро социал-демократической партии Германии», финансируемая секретными службами США и Англии. Позже, на судебных процессах, проходивших в Восточном Берлине, выяснилось, что лишь одна ее диверсионная группа в течение 1951–1952 годов совершила на территории ГДР множество злодеяний: портила продукты питания, выводила из строя машины на крупных заводах и электростанциях, устраивала крушения на железнодорожных путях...
Резко возрастало число инцидентов и на границе между Западным и Восточным Берлином. В вечерние часы и по ночам группы хулиганствующих элементов устраивали дикие шабаши в этой зоне. На глазах бездействующей западноберлинской полиции они врывались на территорию столицы ГДР, приставали с оскорблениями или листовками провокационного содержания к прохожим, нападали с оружием на народных полицейских, громили и поджигали магазины государственной и кооперативной торговли, другие учреждения народной власти. Инициаторами этих актов насилия были опять-таки руководители террористических организаций. С помощью подачек и обещаний они вербовали из большой армии безработных Западного Берлина деморализованных, опустившихся на социальное дно людей, готовых за деньги совершить любую мерзость.
Провокаторы все больше наглели в попытках развязать открытые военные столкновения. 25 декабря 1952 года на советский военный патруль, несший службу на границе с западноберлинским районом Фронау, напала группа из 40 западногерманских полицейских. И разумеется, получила должный отпор, причем один из полицейских пал жертвой собственной провокации. Буржуазная пресса «фронтового города» (Западного Берлина) подняла в ответ истерическую кампанию, призывая «к отмщению». В результате подстрекательства 30 декабря на Бэмштрассе (переименованной позже в Гельмут-Юстштрассе) западноберлинскими террористами был подло убит из засады унтер-вахмистр Народной полиции Гельмут Юст. В подобной взрывоопасной обстановке советские воины максимально повысили бдительность и боеготовность: от провокаторов с Запада можно было ожидать всего.
Вот почему уже 31 декабря 1952 года председатель Советской контрольной комиссии в Германии генерал армии В. И. Чуйков предупредил верховных комиссаров западных оккупационных зон, что они несут полную ответственность [112] за преступные вылазки такого рода, и потребовал немедленной ликвидации шпионских, диверсионных и террористических центров в Западном Берлине. Кстати сказать, такие же требования В. И. Чуйков предъявил западным верховным комиссарам еще за три месяца до этого инцидента. Но и тогда и теперь те не приняли никаких мер к обузданию провокаторов, отрицая хорошо им известные факты шпионажа и терроризма и фарисейски утверждая, что «подобная деятельность в демократических странах является нормальной частью их повседневной жизни».
Обстановка еще больше обострилась 14 января 1953 года. Было прервано трамвайное движение на всех двенадцати линиях, ведущих в Западный Берлин, под явно вымышленным предлогом, будто вагоновожатые из ГДР не обеспечивают «достаточной безопасности движения».
Достигла своего апогея и враждебная пропаганда, которая непрерывно велась по всем радиоканалам и со страниц всех печатных изданий Западного Берлина. Особенно усердствовали радиодиверсанты из РИАС — американской радиостанции, обладающей одним из самых мощных передатчиков в Центральной Европе. По признанию американского «Справочника психологической войны», руководство РИАС разработало специальную «стратегию конструктивного переворота, техники открытого заговора» против ГДР.
Инициаторы «холодной войны» считали, что наступил благоприятный момент для перехода к заключительному ее этапу. К 9 июня 1953 года многочисленные западные политики, военные специалисты и эксперты «по Востоку» уже сосредоточились во «фронтовом городе».
По плану готовившегося путча беспорядки и забастовки в Берлине предстояло превратить во «всеобщее народное восстание» в ГДР. На этом этапе предполагалось провозгласить «правительство без СЕПГ», то есть явно контрреволюционное правительство, готовое обратиться к западным державам за прямой военной помощью. Правда, инициаторы «дня Икс» рассчитывали на молниеносное действие, с тем чтобы поставить перед фактом переворота командование советских войск в ГДР и тем самым исключить любые ответные меры. В Западный Берлин в срочном порядке были даже вызваны боннские министры и депутаты бундестага, чтобы немедленно «взять власть в свои руки».
Планы заговорщиков и диверсантов по организации «дня Икс» разрабатывались и корректировались весьма тщательно. Предполагалось использовать в своих целях все факторы [113] обстановки, все предпосылки к успеху. Взвешивалась каждая мелочь, способная нарушить запланированный ход событий, дублировались подрывные акции и их исполнители, согласовывались время и место «решающих» ударов по государственному и партийному аппарату республики, еще не имевшей к тому времени своих вооруженных сил. И все же в этих планах оказался очень крупный просчет. Все эти враги народного строя в ГДР, помышлявшие свергнуть его путем «народного восстания», не могли точно учесть одного — какую позицию займет в этих событиях сам народ, то есть рабочие и крестьяне ГДР, новая интеллигенция, молодежь. А ведь именно этот фактор приобретал решающее значение в предстоящей борьбе, классовый характер которой был совершенно очевиден.
После окончания второй мировой войны в Европе прошло уже восемь лет. И трудящиеся массы ГДР бесповоротно избрали к тому времени для себя и своей республики единственный — социалистический путь развития. Первые шаги на нем были сопряжены с большими трудностями. Однако немецкие рабочие и крестьяне уже воочию увидели и те преимущества, которые дает им и их детям народная власть. И теперь никакая сила не могла помешать им идти к избранной цели.
Что же касается угроз, раздававшихся с Запада, — уничтожить ГДР силой оружия, то трудящиеся массы ни минуты не сомневались и в другом — в интернациональной помощи, которую им безусловно окажет в этом случае Советская Армия. За все послевоенные годы восточные немцы давно уже поняли, что советские солдаты — их надежные друзья и защитники, бескорыстные помощники в строительстве новой жизни.
Об этом убедительно свидетельствовали и сотни фактов из их повседневной жизни, и высказывания многих известных борцов против фашизма, деятелей науки и культуры нового германского государства. В частности, восточным немцам были хорошо известны слова на этот счет видного писателя ГДР Ганса Фаллады, в прошлом бургомистра города Фельдберг, обращенные к советским солдатам: «Где и когда видано это было, чтобы армия-победительница была так великодушна и добра к побежденному народу?.. Четыре года вы не знали ни сна, ни отдыха, не раз смотрели смерти в лицо... Тысячам смертей! Вы должны были озвереть, сердца ваши должны были стать булыжниками... А что я увидел? Я увидел одержимых комендантов, которые ни себе, ни мне не давали покоя, пока не откроется еще одна булочная для [114] немцев, пока не пустят электростанцию, откроют кинотеатры, пока не завезут продукты в детскую больницу...»{3}
С тех дней, о которых вспоминал Ганс Фаллада, прошли годы. Но гуманизм и великодушие, постоянная готовность русских, как называли немцы всех советских воинов, только росли. И жители ГДР приводили в пример десятки случаев, когда советские военнослужащие, рискуя жизнью, спасали немецких граждан во время пожаров, наводнений и других бедствий. Об этом же с благодарностью извещали немецкие газеты.
Кстати, весной 1952 года я сам видел в одном из наших госпиталей, как молодая немецкая супружеская пара навзрыд плакала от счастья, обнимая и благодаря советского военного врача за спасение их сына. А врач, как мне рассказали, действительно совершил чудо. Малыш пяти лет, попавший под колеса немецкого грузовика, трижды перенес клиническую смерть, прежде чем черную ее тень отвел наш военный хирург. Четыре года выхаживали немецкого мальчика в советском военном госпитале. И поставили на ноги. Такое разве забывается?..
А какую великую благодарность высказывали жители городов и сел русским солдатам за помощь в восстановлении жилых домов и предприятий народного хозяйства, в ремонте и строительстве дорог и других объектов. Наши воины работали не жалея сил, сознавая, что тем самым они вносят свою лепту в созидание общества, свободного от гнета и эксплуатации, помогают братьям по классу и духу вступить в новую жизнь.
Картины крепнущей дружбы и взаимопонимания между личным составом ГСВГ и жителями ГДР мы видели столь часто, что перестали удивляться переменам, которые за короткий срок произошли в психологии «восточных» немцев. Хорошее их отношение к нам мы считали вполне естественным, поскольку никогда не чинили малейшего зла гражданам ГДР, напротив — творили только добро. Поэтому особенно и не задумывались над вопросом, за кем пойдут трудящиеся массы республики в критический момент противоборства двух сил — за противниками или сторонниками социализма? И не заменят ли они в этой ситуации хорошее отношение к нам, воинам Армии Советской, на скрытую или явную неприязнь?
Признаюсь, у меня лично такие мысли стали возникать лишь в начале лета 1953 года, когда провокационная возня [115] в Берлине и вылазки террористических групп в разных местах ГДР стали приобретать зловещий характер. По мере приближения «дня Икс» все более разнузданной становилась и пропагандистская шумиха. Однако граждане ГДР сохраняли спокойствие и трудились как обычно. Мы также занимались плановой боевой и политической подготовкой, не снижая готовности к любым непредвиденным событиям. И вот...
На рассвете 16 июня я был срочно вызван к генералу С. Я. Рожкову. Несмотря на ранний час, все офицеры были уже на местах, и в штабе царила деловая атмосфера.
— Ну вот, кажется, и настал «день Икс», — поздоровавшись, сказал генерал. — Только что сообщили, что в восточную зону Берлина через кордоны Народной полиции прорвались первые группы зачинщиков беспорядков. Возможна и открытая военная провокация со стороны Запада. Мы, естественно, принимаем меры, чтобы ее не допустить. Пусть трудящиеся ГДР сами решают свою судьбу, причем в спокойной обстановке, а не под дулами натовских пушек...
Столь же спокойно он попросил меня возглавить автоколонну с горючим и боезапасом и привести ее в учебный центр, где находилось одно из танковых соединений. В связи с развитием событий его командиру поставили соответствующую задачу лично главком и член Военного совета.
Через четверть часа я уже следовал с колонной в назначенный пункт. В голове роились тревожные мысли. Неужели ростки новой жизни, расцветшие и на немецкой земле, будут вытоптаны толпами бесчинствующих молодцов? Неужели заправилам НАТО удастся зажечь в центре Европы очаг новой войны? Неужели найдутся люди и в ГДР, готовые вновь взять оружие в руки и опять сеять смерть и разрушения?
И тут я невольно вспомнил знакомого ленинградца, того самого, который провожал меня на вокзале по пути сюда. И мысли, как говорится, потекли вспять. Опять вспомнились те далекие уже дни апреля и мая 1945 года, когда по специальному решению Советского правительства для немецких детей доставляли в Берлин молоко, другие продукты, готовили пищу в солдатских кухнях. И это тогда, когда в подвалах берлинских домов еще прятались изверги, повинные в гибели многих тысяч маленьких ленинградцев. Среди них была и девочка Таня Савичева. В Музее обороны Ленинграда я видел ее дневник и напомню читателям эти записи. «Женя умерла 28 декабря в 13.30 утра. 1941 год». «Бабушка умерла 25 января в 3 часа дня. 1942 год». «Лека [116] умер 17 марта в 5 часов утра. 1942 год». «Дядя Вася умер 13 апреля в 2 часа ночи. 1942 год». «Дядя Леша — 10 мая в 4 дня. 1942 год». «Мама — 13 мая в 7.30 часов утра, 1942 год». «Савичевы умерли». «Умерли все». «Осталась одна Таня».
Девять страничек — страшные свидетельства смерти всех самых дорогих для двенадцатилетней Тани людей. В муках ушла из жизни и Таня. Но скорбные строки ее дневника всегда будут взывать к честным людям на земле укором, болью, предостережением. Люди, остановите новую войну! Будьте бдительны!..
...По обе стороны от дороги мелькали пустынные, несмотря на разгар летних работ, поля. Несколько раз мы проезжали через безлюдные деревни. Нигде ни души. Настороженную тишину нарушал лишь гул наших моторов. Да, агенты и провокаторы постарались вовсю! Они безусловно уже побывали в каждой такой деревне, стращая крестьян. Впрочем, в такой день, быть может, самое благоразумное — без нужды не показываться на улицах во избежание провокаций со стороны всякого отребья. А то, что симпатии крестьянства в ГДР на стороне народной власти — в этом едва ли стоит сомневаться.
Марш был длительным — более 150 километров. Двигались почти без остановок. Все водители прекрасно понимали напряженность момента и действовали с предельной отдачей сил. Глядя на их расторопные действия, ощущая их готовность выполнить самую трудную задачу, я испытывал в душе гордость за наш советский строй, вырастивший таких замечательных ребят, за наших командиров и политработников, обучивших и воспитавших их для служения великому делу — защите мира на земле.
В учебный центр прибыли вовремя. Командир танкового соединения признался, что, задержись мы на полчаса, ему, возможно, пришлось бы приступать к выполнению полученной задачи с недозаправленными баками.
Сигнал боевой тревоги застал танкистов на тактическом учении. Запасы горючего, как и боеприпасы, находились на складах, расположенных в другом районе. Конечно, можно было двинуть танки туда своим ходом. Но их марш в сторону западной границы ГДР мог послужить поводом для еще большего обострения обстановки в пограничной зоне и благодатной нищей для всякого рода измышлений и провокаций. Вот почему командование и решило доставить танкистам все запасы прямо на полигон. [117]
Десятки танков, покрытых толстым слоем серой полигонной пыли, стояли с поднятыми кверху стволами орудий и открытыми люками моторных отделений и трансмиссий. Экипажи приводили боевые машины в порядок: проверяли двигатели, регулировали механизмы. Нас ждали, и в скопище танков опытный глаз сразу подмечал определенную систему: одни выстроились для заправки горючим, другие — для пополнения боезапаса. К первой колонне устремились топливозаправщики, ко второй — автомашины со снарядами. Через несколько минут тугой струей хлынуло из шлангов в танковые баки дизельное топливо, а по живым цепочкам поплыли, исчезая в башенных проемах, тяжелые снаряды.
Внешне такие операции выглядят простыми, сродни тем, о которых говорят: бери больше — кидай дальше. В действительности это не так. Ведь за общими понятиями «горючее» и «боеприпасы» скрываются десятки их номенклатур со специфическими особенностями приведения в боевое положение, заправки и укладки. Тем не менее нигде не возникало ни малейшей заминки: тут показали свою квалификацию наши младшие специалисты тыла, руководившие работой.
Прямо с марша они приступили к делу без традиционного перекура и лишних слов. Правда, младший сержант Н. Гаврилов, специалист службы артвооружения, все же чертыхнулся однажды. Подсчитывая количество выданных снарядов по видам — осколочные, фугасные, бронебойные, зажигательные и прочие, он пробормотал что-то сквозь зубы, потом рассмеялся:
— Хорошо бы конструкторам оружия самим хоть разок лично укомплектовать боеприпасами только один танковый батальон. И пусть бы попробовали не запутаться в номенклатурах...
Его шутливо поддержал коллега из службы ГСМ:
— Да, не мешало б и некоторым спецам по горючему и смазкам вникнуть в наши трудности. А то тут и дизельное топливо, и моторное масло, и трансмиссионное масло, и солидол, и автол... Не окажись опытного человека, недолго и перепутать все это.
Что ж, в этих репликах специалистов был свой резон. Действительно, с поступлением в войска новой техники ширится и номенклатура материальных запасов, усложняется процесс их пополнения. Выход один — максимальная стандартизация горючего, смазочных материалов, боеприпасов.
Время летело быстро. Вот танковые экипажи доложили о готовности к действиям. Я знал, что в эти минуты [118] готовы были выступить по первому приказу и все войска Группы. И это вселяло твердую веру в то, что все вожделения зарвавшихся политиканов и натовских стратегов, обернись они реальной угрозой для социалистических государств, получат молниеносный и отрезвляющий отпор.
В тот момент я еще не знал, что первый отпор провокаторам уже дан. И сделали это сами граждане ГДР. Утром 16 июня, как уже говорилось, банды громил и подстрекателей прорвались из Западного Берлина в восточную часть города. Они имели при себе не только холодное и огнестрельное оружие, ампулы с фосфором для поджогов и другую бандитскую оснастку, но и специальную «программу» действий.
Последняя предписывала в первую очередь заняться подстрекательством рабочих народных предприятий к объявлению забастовки. Затем обманутых и запуганных людей следовало вывести с заводов и фабрик на улицы и организовать демонстрации под контрреволюционными лозунгами. А там уже, мечталось империалистическим диверсантам, недалеко и до междоусобной бойни, когда можно будет ударить в сполох: «Караул, наших бьют, быстрее на помощь!»
Однако подавляющее большинство рабочих восточной зоны Берлина не поддались на провокации, угрозы и посулы подстрекателей. Одни прямо говорили на собраниях и митингах, что их пытаются толкнуть на путь реставрации старого капиталистического строя, который породил в Германии фашизм и способствовал возникновению второй мировой войны, покрывшей бесчестьем всю немецкую нацию. Другие предлагали немедленно создать отряды самообороны, третьи... Третьи просто не пускали провокаторов на свои предприятия.
Первый натиск контрреволюции, таким образом, не увенчался успехом. Как развивались события на следующий день, я кратко расскажу позже. А пока вернемся в учебный центр к танкистам, с которыми, кстати, мне и довелось потом побывать в Берлине.
Как уже говорилось, воины быстро изготовились к выполнению боевой задачи. Но приказа все не поступало. Используя паузу, партийно-политический аппарат соединения провел ряд воспитательных мероприятий с личным составом. Накоротке прошли партийные собрания в батальонах. В некоторых подразделениях состоялись и комсомольские собрания с повесткой: «Верность воинской присяге — первая заповедь члена ВЛКСМ». Офицеров, сержантов, солдат информировали об особенностях момента и намерениях фашистских [119] недобитков уничтожить народную власть в ГДР, о необходимости высочайшей бдительности и психологической Собранности.
Неожиданно политработник предложил и мне выступить перед танкистами с беседой. Я не удивился. В Группе войск мы, специалисты, часто проводили политзанятия в подчиненных частях, выступали перед воинами с докладами о международном положении и политике нашей Коммунистической партии. И я считаю такую практику очень правильной. Но в тот раз я на минуту растерялся: а о чем, собственно, сейчас говорить танкистам?
— Расскажите им о войне, — посоветовал политработник.
И вот собралась на полянке большая группа воинов. Расселись, затихли. Молодые румяные лица. Танкошлемы чуть сдвинуты на затылок, и я вижу русые, каштановые, черные волосы, внимательные глаза. Какой же эпизод вспомнить? И тут меня осенило.
— Я расскажу вам о геройских делах лихого танкиста Михаила Егорова, — начал я. — Он воевал на Ленинградском фронте, водил в бой тридцатьчетверку офицера Ермилова. Горел в танке, был контужен, но снова возвращался в строй и садился за рычаги боевой машины. И было ему в ту пору, когда я впервые увидел его в 220-й бригаде, 16 лет...
Не знаю, то ли момент для беседы был выбран особенный, то ли слушатели — сами молодые ребята — проявили живейшую участь к судьбе юного героя, только сидели они не шевелясь, внимая каждому слову. А скорее всего, боевые дела Миши Егорова они воспринимали как пример для себя в той ситуации, которая тоже могла стать крайне опасной...
Особое впечатление на танкистов произвел эпизод, который произошел в период ожесточенных боевых действий бригады под Синявино. О нем сообщил своим читателям журнал «Смена» в очерке «Сынки», опубликованном в сентябре 1943 года.
В тот раз Миша Егоров помогал оборудовать скрытую позицию своему другу и тоже молодому механику-водителю Сергею Луканову. Выкопав в течение ночи глубокий окоп, они поставили его тридцатьчетверку на стыке оборонительных позиций двух наших стрелковых полков. Противник до этого вел себя тихо, и остальные члены экипажа задержались в перевязочной медсанбата. В отсутствие старших по годам и званию танкистов стрелки, прикрывавшие танк с флангов, окрестили юношей «сынками». [120]
Все началось неожиданно. На рассвете на позиции стрелков и укрытие танкистов обрушился шквал артиллерийского и минометного огня. Затем пошла в атаку гитлеровская пехота. Первый натиск отбили легко: врагу не удалось даже приблизиться к нашим траншеям. Та же участь постигла вторую и третью атаки. Но в четвертый раз немецкие автоматчики обошли танк, прорвав оборону стрелков, и теперь их очереди слышались где-то справа и сзади. И тут случилось несчастье: взрывом снаряда сорвало с катков гусеницу, забило землей ствол пулемета. Но танкисты и не помышляли об отходе. Разорвав на ленты нательную рубашку, Луканов начал протирать оружие.
— Сейчас пойдут! — крикнул он Егорову. — Приготовь гранаты!
Неподалеку уже мелькали фигуры гитлеровцев, когда Миша вновь услышал четкую дробь танкового пулемета.
— Диски, давай диски! — перекрывая грохот, то и дело кричал ему Луканов.
Ствол пулемета не успевал остывать от непрерывного огня. А атакам врага не было конца. Семнадцатая... Восемнадцатая... Девятнадцатая... В двадцатую фашисты не пошли.
— А ты знал, что у нас сбита гусеница и мы не сможем отойти? — спросил после боя Мишу Егорова Луканов.
— Знал, — помолчав, ответил Миша. — Но я больше думал о том, что мы не сможем пойти вперед, когда наступит момент контратаки...
— Через некоторое время наши войска действительно перешли в наступление, — сказал я в заключение. — И Миша Егоров продолжал свой боевой путь снова на танке комбрига...
Едва я закончил последнюю фразу — раздалась команда «По машинам». Всех моих танкистов как ветром сдуло. А я еще несколько секунд стоял на месте, пораженный столь предметной символикой того, что мы называем в политработе преемственностью боевых традиций. Да, наша армейская молодежь, думал я, если потребуется, будет вполне достойной отважных фронтовиков...
Итак, коротко о событиях в Берлине в течение 17 июня. С утра туда вновь устремились сборища уголовников, подстрекателей, агентов, провокаторов, недобитых фашистов, получивших сигнал к свержению рабоче-крестьянской власти в ГДР. Вскоре в центре города возникли первые пожары. Наймиты неофашистов били стекла в витринах, грабили магазины, громили общественные учреждения.
Однако и в этот момент на высоте положения оказались [121] рабочие Берлина и Народная полиция. Они взяли под охрану важнейшие объекты, решительно обезвреживая зачинщиков беспорядков. Командование Группы советских войск в Германии, по согласованию с правительством ГДР, также приняло необходимые меры. Советский военный комендант установил с 13 часов 17 июня чрезвычайное положение в Восточном Берлине. В центре города появились советские танки. Они оттеснили шайки хулиганов с Унтер-ден-Линден и Лейпцигерштрассе на территорию Западного Берлина. Граница между двумя секторами города была наглухо закрыта. Тщательно задуманная акция путчистов потерпела крах.
Мне вспоминаются многие встречи с гражданами ГДР, которые происходили в те дни в Берлине. В одной из них моим собеседником оказался офицер отряда Народной полиции (послужившего потом, в 1956 году, основой для создания одной из частей Национальной народной армии ГДР) капитан Гельмут Поппе. Он немного знал русский язык, я — немецкий, и мы откровенно делились мыслями. Меня подкупали в этом человеке безусловная честность и приверженность делу строительства ГДР.
— Что они, западники, пытаются нам навязать? — гневно спрашивал он, и сам же отвечал: — Снова отдать фабрики и заводы капиталистам, вернуть старые порядки, чтобы опять поднял голову прусский милитаризм и барабаны вновь погнали немецкий народ на новую войну? У многих из нас почти никого из родных не осталось и после этой войны. Я, как и все немцы, безмерно устал от нее и только-только начал приходить в себя. Нет, мы не хотим воевать за интересы миллионеров и политиканов. И тем более с вами, русскими. Потому что именно вы уничтожили фашизм и дали нам возможность строить новое, свободное общество.
Эта беседа с Г. Поппе не была, кстати, последней. Так случилось, что мы неоднократно в течение многих лет встречались потом и по службе. Уже в 1979 году, будучи в командировке в ГДР, я с большим сожалением узнал о том, что генерал Поппе, возглавлявший в течение ряда лет Управление тыла ННА, умер. Я тотчас поехал в управление и выразил его сослуживцам глубокое соболезнование по поводу этой утраты. Долго мы беседовали с немецкими офицерами — сослуживцами покойного. Их прекрасная специальная подготовка, верность идеям социализма, их интернациональная закалка убедили меня в том, что дело, которому посвятил более тридцати лет жизни убежденный антифашист и патриот новой Германии Гельмут Поппе, находится в надежных руках... [122]
Завершая рассказ о событиях июня 1953 года в Берлине, остается лишь добавить, что в те дни личный состав ГСВГ наглядно продемонстрировал любителям военных авантюр свою способность надежно оградить строительство социализма в ГДР от всех попыток реставрации капитализма и реакции. Советские воины-интернационалисты с честью выдержали и эту «инспекцию». Что касается уроков и выводов из тех событий, то командование и политаппарат Группы войск, офицеры всех служб, включая и тыл, продолжали и в последующем уделять неослабное внимание вопросам бдительности и боеготовности советских войск, укрепления их боевого союза с Национальной народной армией ГДР. [123]