Плечом к плечу
Непредвиденное осложнение. — Заводская планерка. — На Металлическом. — Бригада Ирины Булыгиной. — Командиры производства. — Все для фронта! — Рабочее место — передний край. — Испытание... водой.Надо было доставить на 27-й ремонтный завод эвакуированные с пятачка танки и получить на заводе отремонтированные. Предполагали сначала подать железнодорожные платформы в район Манушкино. Однако ничего из этого не получилось. Крана не было, а без него танк невозможно было поставить на платформу. Кроме того, противник систематически обстреливал район погрузки. Остановились на сложном, но проверенном способе — буксировке. Путь от Невы до завода занимал трое суток. Больше 8-10 км в сутки пройти не удавалось. Первый рейс оказался особенно длительным, так как я точно не знал, где расположен этот завод. Слышал, что где-то возле мельницы имени Ленина. Добравшись до Ржевки, решил спросить, как попасть к этой мельнице.
Было раннее утро. На улицах — ни души. Отойдя метров пятьсот от тапка, встретил женщину. На пей была юбка, надетая поверх брюк, мужское пальто. На ногах — самодельные сапоги из одеяла, чем-то напоминающие унты.
Мой вопрос, казалось, ее удивил. Она внимательно посмотрела на меня, помолчала, потом тихо сказала:
— Пойдемте, я покажу.
Шли минут двадцать. Я видел, что женщине было нелегко. Она тяжело дышала, то и дело поправляя у рта повязку, вокруг которой клубился пар, часто оглядывалась, словно хотела убедиться, иду ли я за ней. За всю дорогу мы не произнесли ни слова.
Наконец женщина повернула к угловому дому, поднялась на крыльцо и скрылась за дверью. Я в недоумении постоял минуту-две, потом толкнул дверь и вошел в коридор. Меня тут же окружили женщины, одетые в военную [67] форму. Та, которая привела меня, указала на меня пальцем:
— Это он. Спрашивал, где мельница Ленина.
Меня провели в другую комнату, у дверей которой стояла женщина с винтовкой. Здесь мне учинили настоящий допрос: откуда я, почему интересуюсь мельницей имени Ленина? Я объяснил, что эвакуирую подбитые танки на завод.
Зазвонил телефон. Женщина, будто ждала звонка, быстро сняла трубку.
— Слушаю... Да, я... Он здесь... Жду.
Не понимая, в чем дело, я спросил:
— Что все это значит?
— Вы посидите немного, скоро все выяснится, — ответила она.
Я понял, что спрашивать что-либо бесполезно. В тепло натопленной комнате разморило, и я не заметил, как уснул. Проснулся от ощутимого толчка. Открыл глаза и увидел, что передо мной стоят офицер и два солдата.
— Идемте! — скомандовал офицер.
— Куда? — спрашиваю я.
— Там увидите.
Я начал объяснять, что уйти не могу, потому что недалеко отсюда находятся мои подчиненные и ждут меня.
— Во всем разберемся, а сейчас пошли! — требовательно сказал офицер.
Шли долго. В вестибюле какого-то здания (я уже не помню, на какой улице) меня усадили на лавку возле часового.
Минут тридцать просидел, пока вызвали в кабинет. За столом сидел в накинутой на плечи шинели седой усатый военный с одной шпалой на петлице. Говорил он негромко. Прежде всего спросил, кто дал мне адрес мельницы имени Ленина и с какой целью я туда направляюсь, Я объяснил, что адрес мельницы дали в штабе батальона как ориентир, по которому я найду завод, куда буксирую подбитый танк на ремонт.
Начальник и офицер, который привел меня, переглянулись.
— Вы можете проверить, — добавил я. — Танк и люди у Ржевки.
— Хорошо, — ответил начальник. — Вы в другой комнате отдохните, а мы быстро все выясним. [68]
Но пробыть в том доме пришлось долго. Ругал себя на чем свет стоит за то, что доверился первой встречной, которая, видимо, что-то наплела на меня, а теперь вот сижу здесь и не знаю, чем вся эта непонятная история кончится. А что думает обо мне экипаж — так и представить страшно.
Часа через два снова вызвали. В комнате кроме двух уже знакомых мне офицеров был и сержант Коротков, механик-водитель. Он с радостью кинулся мне навстречу.
Затем произошло объяснение. Начальник зачитал лежащий на столе рапорт, в котором говорилось, что команда МПВО задержала внушающего подозрение старшего лейтенанта, который пытался пробраться на мельницу имени Ленина с неизвестной целью.
— Вы, товарищ старший лейтенант, не обижайтесь. Мы здесь частенько вылавливаем ракетчиков, которые но ночам подают сигналы фашистским самолетам, указывая на заводы и склады. А мельница имени Ленина пока единственная в целости. Только она и дает для ленинградцев муку... Женщина, к которой вы обратились, заподозрила вас, ей показалось, что вы или ракетчик, или лазутчик. Вот и задержали вас...
Теперь-то наконец я понял, в какую историю попал. Начальник, как бы сглаживая неприятное впечатление, угостил нас кипятком и подробно рассказал, как проехать к заводу.
Лишь к вечеру попали на завод. У ворот нас встретил главный инженер завода А. Ф. Пехотин. Он откуда-то уже знал о случившемся и, успокаивая, сказал:
— Вот туда посмотрите, через улицу. Это и есть мельница имени Ленина.
Экипаж нашего танка как по команде повернулся, чтобы глянуть на мельницу, которую, кстати, мы видели, когда повернули с набережной Охты к заводу.
Танк по просьбе главного инженера сразу втянули в цех. Здание было сильно повреждено — в потолке зияли огромные дыры. Люди работали. Я насчитал четыре танка, стоящих на ремонте.
К нам подошли двое рабочих. Поздоровались и спросили, есть ли дефектная ведомость.
— Нет, — ответил я. [69]
— Тогда придется самим разбираться. Помогите.
Мы, конечно, согласились.
К утру составили дефектную ведомость. На листке бумаги написали, что неисправно, что можно сделать своими силами, какие требуются запасные части. Главный инженер спросил, кто может из экипажа остаться для ремонта танка. Я ответил, что это экипаж танка-тягача, что всем нам приказано вернуться обратно, чтобы доставить остальные поврежденные танки.
Подъехал представитель ремонтного отдела бронетанкового управления фронта и передал главному инженеру указание Военного совета фронта снарядить группу ремонтников и на другой день направить ее в Дубровку. Казалось, что заводу ничего не стоит выделить группу рабочих. Однако, в чем я скоро убедился, на счету был каждый человек, и выделить группу было не так-то просто. Вопрос обсуждался на очередной заводской планерке, которые проводились ежедневно утром и вечером (перед сменами), а то и днем, если возникали какие-то экстренные и неотложные вопросы.
Вот на такую планерку и пригласил меня начальник завода инженер-полковник А. С. Хопров.
Планерка началась с уточнения, кто жив, здоров, прибыл или не прибыл на завод, как будет организовано питание смены, обогрев и медицинское обслуживание рабочих. Первым докладывал начальник цеха Н. И. Абрамов, он же временно исполнял обязанности секретаря парткома завода. Он сообщил, что за ночь с завода увезли шесть человек. Уточнений не требовалось. Все понимали, что он говорит о тех, кто умер.
— На квартирах, — продолжал он, — не стало десяти детей, родители которых работали на заводе, и двенадцати пожилых — матерей и отцов рабочих. Плохо с обогревом. Дров для печек-времянок осталось на одни сутки. С теплой одеждой дело выправилось. Рабочие принесли из дому все, что имелось, и сами раздают крайне нуждающимся. В первом цехе необходимо поставить две печки для постоянного подогрева воды, а также выделить специального человека, который не только кипятил бы воду, но и подносил кипяток прямо к рабочим местам — некоторые не имеют сил, чтобы сходить за кипятком. Может быть, следует и пищу подносить к танкам, потому что на хождение теряется много времени и сил, да и в столовой [70] холодно... Жалоб со стороны рабочих нет, — заключил Абрамов.
Выслушав доклад, начальник завода попросил желающих высказаться.
Поднялся один из присутствующих на планерке рабочих.
— Все, что было доложено здесь, это так, — сказал он. — Но я думаю, что сегодня мы еще справимся с задачей и специально выделять человека, чтобы кипятить воду, не нужно. У нас в цехе шесть танков, их надо быстрее выпустить. Поэтому я предлагаю в каждой бригаде поочередно выделять людей для этого дела. Что касается подноса пищи, то это нужное дело, и поручить его надо мойщицам. Они все равно водой не могут детали отмыть. Будем сами мыть, так как при съемке двигателей и ремонте топливной аппаратуры можно найти немного дизельного топлива и использовать его для очистки деталей. Но нужно где-то раздобыть ветошь.
С предложениями рабочего все согласились. Но где взять ветошь? Казалось бы, пустяковое дело, по в то время это была действительно проблема. Главный инженер предложил вместо ветоши использовать пока архивные документы эвакуированного завода: учетные ведомости, заявки и т. д. Кроме того, он обещал связаться с текстиль-пой фабрикой и со штабом бронетанковых войск и выяснять, смогут ли они помочь заводу.
А. С. Хопров завел разговор о дровах. В районе Ржевки на дрова разбирали деревянные дома, однако привезти их на завод было не на чем.
— Может быть, нам помогут фронтовики? — обратился Хопров ко мне.
Договорились: на нашей грузовой машине в течение дня подвозить дрова на завод.
Обсудили еще два вопроса: об усилении питания для ослабевших рабочих и о выделении людей для обхода квартир больных и нуждающихся в помощи.
Начальник завода доложил, что дополнительных пайков нет, а пайки умерших взяты на учет и распределяются в общем порядке. Было решено, что каждая бригада в добровольном порядке и по своему усмотрению будет помогать продуктами тем, кто находится на грани полного истощения. Короче говоря, делиться с товарищами своими и без того скудными пайками. [71]
Организацию обхода квартир и оказание помощи больным взяла на себя член парткома Г. И. Иванова. Она сообщила также, что отряды местной противовоздушной обороны района со вчерашнего дня взяли на себя эту дополнительную обязанность.
На планерке обсудили новую расстановку специалистов по участкам работы в связи с потерей людей.
Хотя вопросов поднималось много, решались они быстро и по-деловому. Кроме дров на наш экипаж возложили еще одну задачу: доставку двигателей с Кировского завода.
В конце планерки начальник завода сообщил последние известия и подчеркнул, что танки, которые ремонтируются на заводе, очень нужны на фронте.
— Будут танки, — ответили рабочие.
После планерки главный инженер снабдил меня необходимыми документами, и я поехал на Кировский завод получать двигатели. Там меня уже ждал военпред инженер-майор А. Ф. Волков. Он сразу повел меня в цех, где ремонтировались моторы.
Обстановка в цехе была примерно такая же, как и па 27-м ремонтном заводе. Только мне показалось, что здесь на потолке зияло больше пробоин от снарядов. Да и в самом деле, Кировский завод находился совсем рядом с передним краем и чаще подвергался обстрелу. Но люди, как и на 27-м заводе, спокойно трудились на своих рабочих местах, не считаясь ни со временем, ни с силами, и и с бомбежками.
Когда погрузили два двигателя в автомобиль, рабочие пригласили меня к печке-времянке на перекур, стали расспрашивать, откуда приехал, как на фронте, как ведут себя в бою отремонтированные ими двигатели. Предложили закурить либо попить чайку. Я не курил, а чайку попробовал, как говорится, с «таком», то есть без сахару. Кто-то невесело пошутил: сахар, мол, это углеводы, которые пожилому человеку уже вредны. Действительно, среди рабочих не было молодых.
Прихлебывая кипяток, подумал, чем бы отблагодарить рабочих за их внимание. Пошел к своему водителю (он был курильщик), попросил у него в долг пачку махорки, вернулся и угостил рабочих фронтовым табачком. [72]
Беседуя с рабочими, я рассказал им о последних боях в Невской Дубровке, похвалил ремонт двигателей — все они работают отлично.
— А нельзя ли и нам на фронт? Хочется по-настоящему повоевать, — спросил меня седоусый рабочий.
Что я мог ответить? Прав у меня таких не было, чтобы зачислять в часть. Да и не в этом дело. Я чувствовал, что рабочие завидуют нам, фронтовикам, которые, как они считали, делали главное дело — воевали с врагом.
— Отец, — говорю, — вот я второй раз на вашем заводе и вижу, что здесь вы больше воюете, чем мы. Нам ведь в Дубровке проще: надо наступать — садимся в танк, смотрим, где противник, — и вперед. И паек у нас лучше. В землянках тепло... Вам здесь намного тяжелее, и здесь, я думаю, больше настоящего боя.
Глубоко убежден, что ленинградским рабочим было гораздо труднее, чем фронтовикам. Как и на переднем крае, они постоянно рисковали своей жизнью — противник методически обстреливал город, а куда попадет снаряд, удастся ли уцелеть, никто не знал. Враг стрелял издалека тяжелыми снарядами... Нас, солдат, кормили, одевали, вооружали. А рабочий должен был заботиться сам о себе: питание, одежда, отопление, передвижение к дому и обратно на завод — все ложилось на его плечи. И все же рабочие считали, что настоящее, большое дело там, на передовой, где решалась судьба города, Родины.
Мы договорились о том, что в ближайшее время завод пришлет свою делегацию в Невскую Дубровку, чтобы встретиться с танкистами. Замечу, что в то время Ленинградская партийная организация, Военный совет фронта организовывали шефство рабочих коллективов над воинскими частями. И я не сомневался, что такая возможность — встретиться с рабочими Кировского завода, имеющего большие революционные и боевые традиции, — представится и нам.
Забегая несколько вперед, хочу сказать, что впоследствии установились самые хорошие и тесные связи между рабочими завода и танкистами нашего батальона, И вообще это движение приняло массовый характер и имело очень большое значение как для рабочих коллективов, так и для воинов. Особое значение это имело для танковых частей. По существу, фронтовики, служащие [73] и рабочие ремонтных и оборонных заводов представляли единое целое. И мы вправе сказать, что рабочие и работницы, технический состав ленинградских заводов, военно-ремонтных баз своей самоотверженной, подлинно героической работой в осажденном городе и на переднем крае внесли свой огромный вклад в дело разгрома врага под Ленинградом и полной победы над фашистской Германией.
... Уже вскоре после начала войны по приказу военного командования на Кировском заводе были организованы и полностью оснащены всем необходимым три ПРБ — подвижные ремонтные базы. Кировцы — инженеры, мастера и рабочие — надели военную форму. Обычный слесарный инструмент стал их основным оружием в борьбе с врагом. И каждый выстрел из отремонтированных ими танковых пушек, каждая огневая точка гитлеровцев, раздавленная гусеницами KB, были лучшим свидетельством того, что оружие это действовало наверняка.
Сначала все три базы работали непосредственно в цехах завода, потом — в полевых условиях. Начальник 22-й базы Л. Н. Переверзев вспоминает:
«В сентябре 1941 года мы покинули родной Кировский завод и своим ходом направились на Западный фронт... В октябре в районе станции Щербинка развернулись для работы в полевых условиях. В один из погожих осенних дней на базу прибыла рота танков KB, здорово потрепавшая накануне немецкий артиллерийский полк. Машины пришли прямо с передовой, их внешний вид свидетельствовал об ожесточенности проведенного боя: на броне всех без исключения танков виднелись следы многих попаданий. Однако пробоин и серьезных боевых повреждений эти танки не получили — настолько стойкой оказалась их броня... Надо было видеть, с каким воодушевлением кировцы ремонтировали эти танки, наглядно убедившись в надежности боевых машин, изготовленных для фронта на их родном заводе. Со своими бойцами трудились, забыв об отдыхе, бригадиры-монтажники Иван Богданов, Калистрат Иванов, Василий Сидоров.
... Обстановка под Москвой напряжена до предела, на счету каждый боеспособный танк. Личный состав базы под руководством специалистов-кировцев только за ноябрь и декабрь восстановил 70 танков KB, из них 9 — капитальным ремонтом. [74]
... В течение всего периода войны кировцы показывали образцы самоотверженного труда в самых различных условиях боевой обстановки. Танки, восстановленные ими, всегда ценились за высокое качество ремонта».
Бывший начальник 21-й ПРБ С. М. Касавин записал в своем дневнике:
«Ремонт танков в Екатерининском парке г. Пушкина, у Орловских ворот. В октябре — эвакуация последних танков KB из г. Пушкина под обстрелом немецких мотоциклистов.
Ремонт машин на территории совхоза «Шушары» (замена стволов, двигателей).
Обеспечение операций у Ям-Ижоры и Красного Бора.
Оборудование тягачей, помощь рабочим в сборке новых танков.
Обеспечение операции по прорыву блокады, капитальный ремонт машин с заменой башен и двигателей на правом берегу Невы, вблизи занятой врагом 8-й ГЭС...»
Ветеран войны и труда, человек, делам которого во втором томе «Истории Кировского завода» посвящено немало строк, Михаил Яковлевич Давыдов вспоминает:
— Я был командиром ремонтного взвода двадцать первой подвижной базы. Осенью сорок первого года нас с завода перебросили в окрестности города, и мы работали в непосредственной близости от района боевых действий. Ремонтировали и танки, и бронемашины, и мотоциклы. «Один восстановленный танк спасает сто бойцов!» — этот лозунг знал каждый ремонтник. Люди у пас были золотые, работали так, как и подобало работать настоящим кировцам. Никогда не забыть мне дорогих моих боевых друзей — мастера по трансмиссиям Федора Цаплина и любимца всей нашей базы комсомольца-стахановца Володю Клопова. Оба они погибли, выполняя свой воинский, свой рабочий долг. А как трудился мой контролер ОТК Михаил Яковлевич Смирнов, ас-испытатель Дмитрий Лебедкин, как трудились другие наши товарищи!
Чего мы только не изобретали, чтобы как можно быстрее снова могли бить врага поврежденные боевые машины! Из старого танка сделали самоходный подъемный кран — без него в полевых условиях мы просто не смогли бы снимать башни танков. Другую, окончательно вышедшую из строя машину оборудовали специальным устройством, и ее, когда требовалось, превращали в мост, по [75] которому перетаскивали через глубокие овраги нашу технику. Сварку деталей и узлов делали прямо на поле: из брезента устраивали большую палатку, закатывали туда сварочную машину — и пошла работа!
А время-то было трудное, блокадное время. Чтобы уберечь людей от цинги, каждое утро заваривали в бочке хвойный экстракт. Утром, перед едой, по кружке этого питья — и в обязательном порядке, без разговоров.
О нашем продовольственном пайке говорить не приходится — он известен всем. Люди работали до изнеможения, из последних сил, и случалось часто, что от голода и усталости утром некоторые бойцы не могли встать на ноги. Тут уж лекарство было одно: подходи к ослабевшему товарищу, помоги подняться на ноги, походи с ним немного — глядишь, человек и разойдется. Ну да что там говорить — и голод нас одолевал, и холод, и постоянные обстрелы, однако же дело свое мы делали.
Да, дело свое ремонтники-кировцы делали, и еще как! Их не раз благодарило командование фронта, многие получили боевые награды. И какими словами передать чувства этих людей, кировских рабочих, надевших военную форму, когда из штаба армии им сообщили: военнопленные на допросах говорят, что не понимают, откуда у русских боевые машины. Идут бои, город намертво зажат в кольцо блокады, заводы стоят — так откуда же все-таки берутся танки?!
«... Мы будем стоять, как стальные, потом мы успеем устать!» — разве это только слова из поэмы? Нет, такова была клятва ленинградцев, клятва кировцев. И они с честью сдержали ее.
... На Кировском заводе дела были завершены. Вернулся на 27-й ремзавод и с утра следующего дня намеревался с группой ремонтников уехать в Невскую Дубровку. Однако меня вызвали в штаб бронетанковых войск фронта.
В штабе я получил новое задание: после сопровождения ремонтной бригады в Невскую Дубровку доставить поврежденные тяжелые танки на ленинградский Металлический завод. Раньше этот завод выпускал турбины, а сейчас получил задание ремонтировать танки КВ.
В Невской Дубровке осталось три тяжелых танка KB, эвакуированных с пятачка. Я понимал, как сложно будет [76] выполнить полученную задачу. Ведь у всех трех танков были повреждены и двигатели, и ходовая часть, а тягачей не было. Следовательно, надо любыми путями поставить на ход хотя бы один из танков. Я выбрал машину, у которой двигатель имел меньше повреждений. Через несколько дней этот танк уже можно было использовать в качестве тягача.
Еще неделя прошла, прежде чем первый танк был доставлен на Металлический завод. Но пришлось оставить и танк-буксир, так как буквально во дворе завода его двигатель окончательно заглох. И неудивительно. Этот с трудом восстановленный нами для буксировки танк держался, как говорят, на честном слове. Двигатель работал с постоянным перегревом, так как система охлаждения имела значительные повреждения. В пути через каждые 10- 15 км приходилось на костре топить снег и доливать воду в радиаторы. Заглушить же двигатель мы боялись, так как работал он неустойчиво, с перебоями. Да и масла было чуть-чуть.
Конечно, было жаль, что теперь нам не на чем возвратиться в Невскую Дубровку за третьим танком. Но мы были рады и тому, что нам, хотя и с большим трудом, все же удалось доставить на завод эти две боевые машины.
У ворот завода нас встретил директор Г. И. Седов с группой рабочих, среди которых мне особенно запомнились Женя Силаев и Юра Харитонов — веселый, общительный и смышленый паренек. Седов рассказал, что завод после почти полуторамесячной остановки вновь вступил в ряды действующих предприятий Ленинграда. Он получил 250 т угля, жидкое топливо, смазочные материалы, ему было выделено 250 фронтовых пайков. Одновременно заводу поручалось уже в феврале отремонтировать семь танков КВ. Доставленные нами на завод танки были первыми из этой семерки.
Сначала мне показалось, что семь танков заводу на месяц — это не так уже много. Но потом убедился, что это не так. Не хватало электроэнергии, цеха совсем не отапливались. Был установлен рабочий режим: 50 минут работать, 10 минут греться у жаровен, которые дымились здесь же, в цехах. Многих ремонтников приходилось подсаживать на корпуса танков — сами они не могли подняться. И все-таки рабочие стремились выполнять задания в срок. Это был поистине трудовой подвиг! [77]
Кроме танков на заводе ремонтировались бронепоезда, орудия и стрелковое вооружение, производились корпуса мин и снарядов. Многие рабочие, такие, как П. И. Шебалин, В. Ф. Блинков, П. И. Романенкова, Н. И. Бобров и другие, освоили смежные специальности, за все они брались, все у них спорилось, хотя и делалось на пределе физических сил. Как и другие заводы, Металлический направлял ремонтные бригады в войска, чтобы ремонтировать танки и другую боевую технику непосредственно на поле боя. Чаще других на фронт выезжали бригады М. Васильева, А. Соколова, Ф. Потапова, И. Скуратовского, Г. Гусакова.
Рядом с мужчинами так же самоотверженно трудились женщины. По примеру Ирины Борисовны Булыгиной они смело взялись за ремонт боевых машин. Жена офицера, военпреда одного из ленинградских заводов, И. Б. Булыгина была контролером ОТК, сама отлично водила танк. Теперь она организовала и возглавила женскую бригаду слесарей-сборщиц, в которую вошли С. Сульмакова, Е. Крюкова, А. Ермолаева, С. Токарева, А. Задворная и 3. Брейкина. Все они до этого выполняли подсобные работы: мыли танки, детали. А затем, накопив опыт, взялись за ремонт боевых машин.
Я видел их в работе ежедневно, днем и ночью, в холодных цехах. Без теплой одежды, без достаточного питания, они трудились из последних сил. И нельзя было не преклоняться перед их мужеством и стойкостью. Особенно когда им приходилось приводить в порядок машины, прибывшие прямо с фронта. Трудно ли им было? Помогая им вместе со своими товарищами, я тогда даже не мог задать такой вопрос, так как наперед знал ответ: «Да, нам трудно, очень трудно. Но мы работаем, как и все остальные, для фронта, для победы!»
Надо было видеть их счастливые лица, когда после сборки и испытания из цеха вышла на фронт первая машина, восстановленная руками женщин, с надписью на башне «Ленинградские женщины — фронту!».
Всего за время блокады бригада Ирины Булыгиной отремонтировала и собрала девять боевых машин. Родина высоко оценила труд своих дочерей. Сама Ирина была награждена орденом Красной Звезды. Один из членов этой бригады — Анна Григорьевна Ермолаева (ныне Гаврилова) [78] до последнего времени трудилась на родном заводе слесарем-лекальщиком.
Огромная роль во всей этой большой работе принадлежала партийной организации завода. Коммунисты были там, где всего труднее. Они показывали пример мужества, выносливости, самоотверженности. Находили в себе силы помочь товарищам, ободрить совсем ослабевших. Многие инженеры (М. Бойченко, С. Емельянов, Г. Мартьянов, А. Вихрев и другие) при необходимости становились слесарями и токарями. Перешли работать в цеха и некоторые заводоуправленцы. Когда линия фронта вплотную приблизилась к Ленинграду, на Металлический завод была переброшена часть оборудования и деталей танков KB с Ижорского и Кировского заводов. С Кировского пришли и бригады товарищей Потапова, Москвина, Задворного, знакомые с производством и ремонтом танков. Опираясь па них, главный конструктор завода Н. Богданов организовал подготовку необходимой технической документации в весьма короткие сроки...
Все это я узнал, а многое и увидел во время моих неоднократных приездов на Металлический. А сейчас мне хотелось бы рассказать лишь об одном эпизоде на этом предприятии.
Около шести часов утра я буквально вбежал в проходную Металлического завода — на дворе 30 градусов ниже нуля. Мне посоветовали так рано не ходить к военпреду Г. Е. Алексенко. Он всю ночь работал и только в пять утра пошел из цеха к себе. Поэтому больше часа я коротал в проходной. Она не отапливалась и, чтобы не замерзнуть, приходилось ходить из угла в угол. В душе я удивлялся терпению вахтерши, которая была уже в годах. Правда, на ней были валенки и тулуп. Втянув закутанную голову в воротник, а руки в рукава, она сидела, прислонившись к стенке, и дремала.
Я облокотился на подоконник, подул на стекло, потер его перчаткой. В образовавшийся глазок увидел Неву, вдоль берега которой шел сюда еще затемно. Как раз напротив стоял вмерзший в лед военный корабль. Его иллюминаторы казались мне глазами, которые зорко смотрели на набережную, на завод и как будто говорили: «Корабль жив, он готовится к плаванию». Мимо корабля шли цепочкой люди. Шли медленно, с трудом переставляя ноги. С каждой минутой на протоптанных по льду Невы тропинках [79] становилось все больше и больше людей. Приближалось время утренней смены. «Как им трудно, а живет, работает Ленинград», — с гордостью за ленинградцев подумал я.
В проходной появились первые рабочие. Вахтерша встала, распрямилась, приветливо отвечала на «доброе утро» и внимательно проверяла пропуска. Она, конечно, каждого из них хорошо знала, но порядок есть порядок, и она его выполняла строго, по-военному.
У меня пропуска не было, и я спросил: «Как быть?» Вахтерша показала на маленькое окошко в стенке и сказала: «Постучите, пожалуйста».
Стучать не пришлось: я лишь слегка притронулся, и окошко приоткрылось.
— Вы к кому? — спросили меня.
— К военпреду, заявка должна быть.
— Удостоверение, — попросили меня и тут же выписали пропуск.
В приемной военпреда прохаживался инженер-майор Волков — военпред Кировского завода. Увидев меня, он подал руку, спросил:
— Опять просить танки?
— Нет, не просить. Помогать...
— Это хорошо. Только как? Я вот тоже думал помочь, да ничего не получается. Какой-то заколдованный круг. Георгий Евгеньевич (он имел в виду Алексенко) совсем выбился из сил. Все заново замерил, перечертил, пересчитал, лично отрегулировал, а вот сегодня ночью опять вентилятор полетел. Не получается с центровкой двигателя. Теперь уже и вентиляторов на заводе нет. — Что ж теперь делать? — спросил я Волкова.
— Вот Георгий Евгеньевич и думает, — кивком головы на дверь кабинета указал А. Ф. Волков и добавил: — Наверное, придется начинать сначала.
Дверь вдруг открылась.
— А, фронтовик, здравствуй, — обратился ко мне Георгий Евгеньевич, — заходи. Скажи мне, когда эвакуировали танк, он не попадал в какую-либо историю?
— Какую историю вы имеете в виду? — не понял я.
— Я его спрашиваю, а он меня. Видал, как получается? — обращаясь к Волкову, сказал Г. Е. Алексенко.
— Прошу извинить меня, товарищ инженер-подполковник, [80] я просто не понял вопроса, — сказал я, чувствуя, что Алексенко устал и поэтому немного взвинчен.
— Значит, я неясно его задал, — уже спокойно сказал Алексенко. — Мне надо знать, был ли взрыв под днищем танка. Кроме пробоины в левом борту и сгоревшего мотора, других повреждений мы не обнаружили.
— Как же, — ответил я, — у танка во время боя от взрыва фугаса была сильно повреждена ходовая часть. Прежде чем эвакуировать танк, мы неделю ее перебирали, работали под носом у противника, доставляя туда по одному катку и траку из других эвакуированных подбитых танков.
— Значит, деформировалось днище, — как бы рассуждая с самим собой, произнес Алексенко. — Надо проверить. Пойдемте.
— Может быть, передохнете немного, Георгий Евгеньевич? — предложил Волков. — Чайку попьем.
— Нет-нет! Надо проверить, а потом уж займемся чайком.
В цехе вокруг танка стояли рабочие. Им что-то говорил парторг Н. И. Хорьков. Увидев Алексенко, он обрадовался.
— Мы вот, Георгий Евгеньевич, решили отремонтировать вентилятор на месте, не снимая его, — сказал он.
— Думаю, лучше не торопиться. Давайте снова все проверим... Вот товарищ, — кивнул на меня Алексенко, — говорит, что танк подорвался на фугасах. Надо проверить днище. Нарушение центровки при заводке двигателя, видимо, происходило из-за деформации днища. В этом, наверное, причина, а не в регулировке вентилятора с коробкой.
— Выходит, надо снова снимать двигатель и коробку? — спросил Хорьков с тревогой. Дело в том, что подъемные крапы не работали из-за отсутствия электроэнергии и все приходилось делать вручную. А сил-то у рабочих в февральские дни 1942 года было очень и очень мало.
— Может быть. Но предварительно надо осмотреть днище, — ответил Алексенко и полез под танк.
Вылез оттуда он с трудом, постоял, прислонившись к танку, с закрытыми глазами. Очевидно, голова у него кружилась. Мы смотрели на него, и никто ничего не спрашивал. Понимали его состояние. Алексенко открыл глаза, [81] обвел нас взглядом и сказал спокойно, будто ничего особенного и не произошло:
— Либо взрывной волной днище деформировалось на большой площади, либо от взрыва что-то произошло со станинами, на которых крепятся двигатель и коробка. Руками определить вогнутость днища не удалось.
И в том и в другом случае двигатель и коробку надо было снимать, так как причину неисправности танка легче всего было определить изнутри. А для этого по тем временам нужны были по крайней мере сутки. Я попросил поручить эту задачу моему экипажу, чтобы сохранить силы рабочих, которые потребуются позже, при центровке двигателя и обкатке танка.
— Хорошо, — согласился Алексенко, — постарайтесь сделать к вечеру. Дополнительно выделим вам трех человек.
Кроме экипажа, состоящего из механика-водителя сержанта Н. М. Орлова и башенного стрелка рядового П. Н. Новикова, остались рабочие Гвоздев, Никифоров и Петрова. Обязанности распределили так: мы занялись коробкой передач, а рабочие — двигателем.
В моторном отделении работала Тоня Петрова, девушка лет шестнадцати-семнадцати. Она рассоединяла дюриты, снимала трубки топливной и масляной систем. Наверху трудились Никифоров и Гвоздев, а я с Новиковым — в трансмиссии. Инструмента, к сожалению, недоставало. Поэтому некоторыми ключами, особенно шведским разводным, работали поочередно.
Гайки, болты, инструмент складывали аккуратно, чтобы ничего не затерялось и все было под рукой. Каждый знал, как трудно приходится при сборке демонтированных агрегатов, когда чего-то недоставало либо, еще хуже, оставалось что-то «лишнее». Затерявшуюся деталь рабочий, хотя и потеряет время, но найдет. А вот если обнаруживалась лишняя деталь, то приходилось весь агрегат разбирать и собирать заново.
Нам нельзя было ошибаться. И поэтому каждый был требователен к себе и к товарищам.
К вечеру двигатель и коробка были сняты. Алексенко и Хорьков не дождались, пока их позовут, пришли раньше и ждали, когда мы закончим работу.
Пришел и Волков. Оказывается, он сходил днем на [82] Кировский завод и раздобыл там три лопасти для вентилятора. Еще две надо было сделать на месте.
Алексенко и Хорьков обследовали днище танка. Замеряли, простукивали.
— Вот, — услышали мы голос Алексенко. Он сидел на корточках и, указывая ручником на середину станины, сокрушался: — Вот как это бывает!
Оказывается, от удара взрывной волны сварочный шов станины, на которой устанавливается и крепится двигатель, дал трещину. Дефект серьезный и, как объяснил Алексеико, когда двигатель работал на больших оборотах, нарушалась центровка и вентилятор выходил из строя.
— Ну что, Георгий Евгеньевич, варить? — спросил Хорьков, когда Алексенко вылез из танка.
— Да, варить. Середина одной из станин вся в трещинах. Не знаю, как еще при заводке двигатель не сорвался с места.
— Что ж, варить так варить. Только сварщика придется где-то искать. Нашего вчера отвезли в госпиталь: в тяжелом состоянии.
— Нам бы агрегат скорее заправить да нужные электроды найти. А сварить — сварим, — сказал Алексенко.
Сварочный агрегат был здесь же, в цехе. Его не заправляли много дней. Варить было нечего. Карбид на, складе нашелся. В качестве электродов использовали куски сталистой проволоки. Когда все было готово, а на это ушло около трех часов, Алексенко для пробы приварил к броневому листу кусок рельса. Несколько раз ударили по нему кувалдой — держится прочно. Алексенко, поправив защитные очки, взял в руки несколько электродов и молча полез в танк. Сварка станины началась.
Парторг пошутил:
— Георгий Евгеньевич, не приваритесь сами, а то лишимся последнего сварщика, да, кроме того, и военпреда.
— Ничего, товарищ парторг, за мной стоят гвардейцы. — Он имел в виду Волкова и меня.
Примерно через полчаса Алексенко закончил работу.
— Пусть теперь остынет, а потом проверим.
Сварка получилась добротной, но от нагрева станину повело. Правая сторона ее оказалась выше левой и имела наклон к борту. Сначала хотели поставить под лапы двигателя прокладки. Но, взвесив все «за» и «против», решили [83] шабером снять со станины несколько миллиметров металла.
— Рабочий класс тоже кое-что умеет, Георгий Евгеньевич, — пошутил Хорьков и, взяв большой напильник, спустился на днище танка.
— Все равно, дорогой парторг, я, как военпред, буду проверять, — ответил Алексенко.
— Согласен. Но думаю, что поправлять не придется, — послышалось из танка.
Хорьков из рабочих, он мастер на все руки и работу выполнял на совесть. Честный, работящий, общительный — таким знали парторга. И когда он крикнул: «Георгий Евгеньевич, можешь проверять, готово!» — то Алексенко просто дал команду опускать и устанавливать двигатель.
Всю ночь от танка не отходили Алексенко и Хорьков. Дежурили они по очереди. И работа спорилась, и уверенность у людей была в том, что переделывать не придется. Они несколько раз уточняли, проверяли крепление агрегатов, давали поправки, советы. Волков тоже всю ночь возился с вентилятором и к утру принес его. Сам приклепывал лопасти.
И пусть никого не удивляет, что районный инженер и военпред Г. Е. Алексенко и парторг Н. И. Хорьков сами лично ремонтировали танк. Ведь это был первый танк, который давал завод после ремонта! И стремление во что бы то ни стало быстрее отремонтировать тяжелый танк, дать его фронту — это стремление было похвальным. В то время пример командиров производства можно было смело приравнивать к примеру фронтового командира, который поднимает воинов в атаку и первый идет вперед на врага.
Когда установили двигатель и коробку, Хорьков предложил всем отведать чайку, а затем уже заводить танк и обкатывать его. Все охотно согласились, потому что очень устали — ведь работали всю ночь.
Чаепитие проходило здесь же, в цехе. Тоня целый чайник натопила снегу, вскипятила воду на печке-времянке. Кипяток казался вкусным и душистым. И каждый хвалил Тоню за ее заботу.
— Хорошо, что сахару нет, — шутя сказал Хорьков, — а то пришлось бы весь снег со двора перекипятить. [84]
— Что верно, то верно. Но время дорого, приступим к делу, — отставив в сторону кружку, сказал Алексенко.
Заводить танк вызвался Хорьков. Минут пять он прогревал двигатель на малых оборотах. Мы с волнением прислушивались к рокоту стального сердца танка, волновались за исход испытания.
Алексенко громко крикнул Хорькову:
— Парторг, прибавь обороты!
Двигатель начал медленно набирать обороты. Все шло нормально.
— Дай первую скорость, — подал команду Алексенко.
Хорьков при выжатом сцеплении включил и отключил первую, затем вторую передачи. Вентилятор при рассоединении двигателя с коробкой вел себя нормально.
— Еще газку! — крикнул военпред.
Танк взревел. Мы, специалисты, слушали ровную и чистую «песню» двигателя, которая сопровождает его при нормальной работе на полную мощность.
Алексенко оглядел нас, улыбнулся. И все заулыбались ему в ответ.
— Что ж, надо поставить на постоянные обороты, пусть двигатель еще немного поработает. А там и на обкатку! — распорядился инженер, сходя с кормы танка.
Хорьков продолжал оставаться в танке, чтобы убедиться, что температура воды, масла и давление поддерживаются в норме. Минут через десять вылез из танка, подошел к Алексенко и с радостью сказал:
— Принимай, Георгий Евгеньевич!
— Добро. Через час на обкатку. А сейчас, — обратился он ко мне и Волкову, — зайдем ко мне, есть о чем поговорить.
В кабинете Алексенко уже находилось несколько человек.
Здесь кроме военпреда Кировского завода инженер-майора Волкова были военпреды других заводов: капитан Предатько и майор Чугунов, а также офицер управления бронетанковых войск инженер-майор Васильев.
Г. Е. Алексенко открыл совещание. Он рассказал о случае, с которым нам пришлось столкнуться при ремонте тяжелого танка КВ. Одной из причин несвоевременного выпуска машины из ремонта он назвал отсутствие должной дефектации танка при поступлении на завод. Алексенко, как районный военпред, дал указание впредь [85] на все поврежденные танки, поступающие из войск, прежде чем передавать в цеха для ремонта, составлять тщательную дефектацию. При этом следует осматривать не только явно поврежденные агрегаты, но и весь корпус танка, обращая внимание на возможную деформацию отдельных агрегатов и деталей. Ответственность за проведение дефектации танков на заводах Алексенко возложил на военпредов. Затем он предложил военпредам изучить совместно с дирекцией возможности каждого завода по изысканию инструмента, наиболее дефицитных материалов, агрегатов и деталей.
После совещания опять вернулись в цех. Хорьков заканчивал политическую информацию, или, как ее называли иначе, «десятиминутку». Рабочие, собравшись в кружок, внимательно слушали последние известия. За десять минут они узнавали положение на Ленинградском и других фронтах, обстановку в городе и на заводе.
Обкатка танка прошла благополучно. С завода провожали нас, пожалуй, все рабочие смены. Каждый пожимал нам руки, желал счастливого пути и успехов в быстрейшем разгроме врага. На проводы пришли Алексенко, Хорьков, представители дирекции завода. Получилось что-то вроде праздника, хотя никакой торжественной части, как говорится, не было. Трогательные проводы запали в сердце. В них, как в фокусе, отразилось нерушимое единство армии и народа, их общие интересы, общие помыслы и стремления — сделать все для скорейшей победы над врагом.
Еще осенью 1941 года на 27-м ремонтном заводе возникла идея — производить ремонт непосредственно в поле. На фронте в частях было немало поврежденных в боях танков, но не хватало тягачей для доставки их на завод. Да и сама буксировка по размытым и разбитым дорогам занимала очень много времени: по 5-6 дней. Стали думать об организации выездных ремонтных бригад, чтобы монтажно-демонтажные работы производить непосредственно в частях, а в цехах — ремонт агрегатов и деталей. Диспетчерскую связь с рабочими бригад можно было осуществлять на «пикапах» ГАЗ-А, которые были получены в автогараже Главпочтамта в период формирования завода. Начальник ремонтного отдела АБТУ фронта Д. П. Карев [86] поддержал эту идею. Вопрос о частичной перестройке работы обсудили на заседании партбюро. Докладывал главный инженер завода капитан-инженер А. Ф. Пехотин. Он изложил сущность нового метода ремонта танков продуманно, с глубоким знанием всех подробностей, уделив особое внимание устройству жизни и максимально возможной безопасности работы людей. Выступили почти все члены бюро.
В результате были скомплектованы выездные бригады рабочих под руководством А. В. Кудрявцева, П. И. Баранова, В. П. Шпакова, С. П. Петрова. Кстати говоря, Шпаков и Петров пришли на завод недавно. Их направил райком партии после выполнения задания у партизан. Эти волевые товарищи умели руководить людьми, да и сами за короткое время хорошо освоили ремонт танков. Для ремонта вооружения и электросварочных работ были организованы «скользящие» бригады, которые выезжали по мере необходимости. Бригады оснастили подвижными домиками, установленными на танковых катках, а затем, с наступлением зимы, на санных полозьях. Снабдили их необходимыми приспособлениями, инструментом и подъемными талями. Для бригады сварочных работ был изготовлен сварочный агрегат, то есть спаренная установка двигателя ГАЗ-АА с электросварочным генератором. Эта установка много раз выручала в период блокадной зимы 1941/42 г.
Связь с бригадами, доставку ремфонда и отремонтированных агрегатов и деталей осуществляли Виктор Рогов, Николай Сафронович и неутомимые шоферы «пикапов» Александр Васильевич Коробков и Николай Максимович Максимов. Это опытные шоферы — мастера своего дела, прекрасно знавшие г. Ленинград, его окрестности и все дороги, ведущие к частям, что было немаловажным в проводимой работе.
У нас в батальоне работала бригада ремонтников 27-го ремзавода. Ее возглавлял бригадир слесарей но ремонту бронетанковой техники Петр Иванович Баранов.
Обстановка была тяжелая. На пятачке каждый метр земли простреливался противником. Поэтому работали в основном ночью. Менее опасно, но более трудно: работать приходилось в темноте — малейший свет, даже огонек от папиросы, — и тут же обстрел или из пулемета, пли из миномета. Приспосабливались по-разному, удавалось даже [87] пользоваться электричеством от аккумуляторов. Делалось это так: танк накрывали брезентом, заделывали все отверстия и там работали, стараясь не греметь — враг стрелял и на звук. И все же, несмотря на предосторожности, бригада в Невской Дубровке несла потери.
Однажды во время ремонта снаряд упал совсем рядом с танком. Когда ремонтники пришли в себя, то оказалось, что Григорий Морозов сильно контужен: кровь шла из ушей и носа. Ехать в госпиталь отказался, попросил отправить домой, к родным. На попутных машинах Г. Морозова довезли до улицы Дзержинского, где он жил, под руки привели домой. Он приглашал товарищей прийти к нему на следующий день и отметить день рождения. Но Г. Морозов ночью умер — контузия и голод сделали свое дело. В этот раз ремонтники потеряли пятерых своих товарищей.
Бригада Баранова неоднократно выезжала на передний край в районы Невской Дубровки, Колпино, Красного Бора. Непосредственно в боевых порядках, под огнем противника она за период блокады отремонтировала более сорока боевых машин. Кстати, к моменту, когда писалась эта книга, П. И. Баранов жил в Ленинграде и работал слесарем-дефектовщиком.
Во время ремонта танков в частях были случаи, когда рабочим бригад приходилось участвовать и в боях по отражению атак фашистов. В таких боях погибли начальник отдела технического контроля завода капитан Козаков, двое рабочих и был ранен техник-лейтенант В. В. Габринец. Вместо Козакова начальником ОТК был назначен капитан-инженер Неаскин Виктор Владимирович, молодой, энергичный, хорошо знающий материальную часть танков и технические условия ремонта (позднее он станет секретарем партбюро нашего 118-го отдельного танкового батальона). Он не ограничивался контролем, много сам помогал и в ремонте, и в испытании танков.
Уехавших мужчин заменяли девушки и женщины. Одной из первых освоила специальность слесаря-ремонтника танков Таня Васильева — секретарь комсомольской организации завода и Ольга Филипповна Филиппова. Их инициативу поддержали другие. Обучение проводил начальник цеха Н. И. Абрамов. Таня обучалась монтажу танков, центровке моторов и вождению танков при их [88] испытании. Она стала квалифицированным ремонтником. Ольга Филипповна, усердная, внимательная и аккуратная в работе, стала бригадиром женской бригады но ремонту агрегатов танков и умело сочетала техническое руководство с материнской заботой о членах своей бригады. Ее бригада не раз отмечалась за высокое качество ремонта.
И все это — в неимоверно трудных условиях. Уже осенью 1941 года появились первые перебои в подаче электроэнергии. Стало очевидным, что дальше может быть еще хуже. По предложению секретаря парторганизации М. Д. Ковалева собрали по этому вопросу расширенное заседание партбюро. В ходе обсуждения остановились на двух вариантах решения проблемы электроэнергии: А. С. Хопров предложил использовать обнаруженный на территории завода локомобиль. Правда, он требует большого ремонта, но можно немедленно приступить к работам и параллельно доставать генератор. А. Ф. Пехотин предложил в качестве привода генератора использовать тракторный дизель. Главный инженер подчеркнул, что при этом конструкция всей станции будет компактнее, подвижнее да и в качестве топлива можно использовать отходы сливаемого дизельного топлива из ремонтного фонда танков. Партбюро приняло решение начать работы по обоим предложениям. Но когда Пехотин и энергетик А. Б. Руднев приехали на завод «Электросила», где надеялись достать генератор, их там ждала приятная неожиданность:
— Есть такая электростанция, которую вы ищете, — сказал директор завода, — но она разукомплектована, да и двигатель требует ремонта.
Станция была получена под расписку с обязательством: вернуть после войны спаренный дизель ЧТЗ с электрогенератором в 60 кВт. В течение трех дней электростанция была приведена в порядок и смонтирована в углу слесарно-механического цеха (как основного потребителя электроэнергии), около электрораспределительного щита, чтобы избежать дополнительных работ, связанных с проводкой. Завод стал сам себя обеспечивать электроэнергией в часы перебоев подачи из города, а когда в самое тяжелое время блокады подача электроэнергии совсем прекратилась, завод продолжал бесперебойно работать. В монтаже и пуске станции особо отличились энергетики [89] Руднев и В. И. Груздев. Они же обеспечили и ее надлежащую эксплуатацию.
Сложнее и труднее была другая проблема — обеспечение людей продуктами питания. Нормы выдачи продуктов уменьшались. Все ощутимее становился упадок физических сил работников завода, хотя все они продолжали выполнять задания фронта. Заболел Хопров. Руководство заводом принял Пехотин. В этих условиях Пехотин, комиссар В. Г. Нестеров и Ковалев решили организовать стационар — пункт отдыха ослабевших от голода рабочих. Для этого переоборудовали помещения отдела снабжения и прилегающего к нему склада. Установили печи-времянки, поставили койки с постельными принадлежностями. Поручили нескольким коммунистам обойти квартиры тех работников, которые по нескольку дней не выходили на работу, выяснить причину и взять на учет заболевших. Всех больных свезли в организованный стационар. Заведовать им поручили врачу Галине Максимовой, а помогать ей (после работы) — комсомолкам Кате Головниной — кладовщице-комплектовщице, Зине Серегиной — крановщице, Лизе Степановой — слесарю-электрику и другим девушкам. Удалось несколько усилить и питание для больных. На складах эвакуированного экскаваторного завода обнаружили мешок картофельного крахмала, несколько бидонов мучного клея и банок натуральной олифы и неизвестно каким образом попавшие в склад технического имущества полмешка сушеных яблок. По тем временам это был целый клад. Все тщательно оприходовали и выдавали в столовую.
Таким образом был спасен от голодной смерти не один десяток работников завода, в том числе секретарь парторганизации Ковалев, коммунисты А. А. Гордеев и И. Кузнецов, которые делились своим скудным пайком хлеба с ослабевшими товарищами, пока сами не стали дистрофиками.
Тогда же, зимой, завод организовал у себя ремонт и изготовление многих самых дефицитных запасных частей и обеспечивал войска по нарядам АБТУ фронта. Особенно в тяжелых условиях оказались и сам завод, и войсковые части из-за отсутствия блока шестерен 1-й и 2-й скоростей коробки передач. Для изготовления новых шестерен не было нужного зуборезного станка. Из-за этого задерживался выпуск из ремонта танков БТ-7 и Т-34 и невозможно [90] было поставить на ход ряд танков в частях. Получалось: сколько будет обнаружено при разборке коробок передач годных этих шестерен, столько будет и отремонтировано танков.
И вот по предложению рабочих под руководством Пехотина был произведен эксперимент: наплавка изношенной части зубьев шестерен твердым сплавом «Сормайд-2» с последующей обработкой профиля зубьев шлифовальными кругами. Сварщик Алеша Соколов взялся за освоение процесса наплавки зубьев. Наплавка производилась в водяной ванне, и требовалось очень точное выполнение соответствующих режимов нагрева и наплавки «сормайда». Долго ничего не получалось. Кое-кто уже разочаровался. Но все-таки труд увенчался успехом.
Реставрированные таким путем несколько шестерен установили в коробки передач трех танков и испытали на дальность пробега, делая частые переключения скоростей в тяжелых условиях движения. Испытания показали, что шестерни выдерживают 150-200 км движения танка под нагрузкой. Доложили результаты испытаний в АБТУ фронта. Поскольку это был единственный выход и учитывая малые расстояния движения танков во время боя в условиях Ленинградского фронта, командование разрешило временно использовать такие шестерни.
О качестве отремонтированных танков, по-моему, хорошо свидетельствует вот такой эпизод.
Весной 1942 года бригада ремонтников закончила ремонт нескольких танков в батальоне, где заместителем командира по технической части был капитан Тышко. Приехал на своем «пикапе» Пехотин, чтобы на следующий день перебросить бригаду в другую часть, и стал свидетелем необычного случая. Батальон успешно провел разведку боем. И вот, когда наши Т-34 уже отходили обратно, один танк застрял в лощине на ничейной земле и после неоднократных попыток выбраться заглох в тот самый момент, когда около него разорвалось, один за другим, несколько снарядов. День был на исходе. Потревоженные немцы непрерывно освещали ракетами местность и периодически вели пулеметный огонь. Ночью экипаж танка не прибыл в расположение батальона. Думали, что он погиб. Наметили эвакуировать танк на рассвете, когда лощину покроет туман. Но немцы, оказывается, опередили нас. Сначала послышался шум танкового мотора, а затем [91] в утренней дымке стал заметен танк противника, который на большой скорости подошел к нашему Т-34.
Командир батальона решил послать взвод Т-34 на выручку, но немецкие танкисты уже зацепили тросами тридцатьчетверку. Они протащили было наш танк метров 10-15, как вдруг он ожил, и танк противника, словно споткнувшись, остановился. Оба танка, сцепленные тросами, замерли на месте, слышен был только рев моторов. С нашей и вражеской стороны все с волнением следили за единоборством танков.
Вот потащил вражеский танк, и юзом поползла тридцатьчетверка. Затем рванул на себя Т-34 и немного протащил противника. Так повторялось несколько раз. Моторы ревели всеми своими «лошадиными» силами. И вот видим, как Т-34, улучив момент (механик-водитель танка противника, видимо, переключал скорость), рванулся вперед и... потащил врага к нашим позициям. Уже не останавливаясь, все быстрее и быстрее... Немцы открыли бешеный огонь по танкам. Выскочивший из башни немецкий танкист тут же был сражен своими же минами, а остальные два предпочли смерти пленение. Наши минометные батареи открыли ответный огонь. Т-34 притащил танк противника в расположение батальона.
Как потом рассказал экипаж нашего танка, во время перехода ничейной земли через лощину на препятствии заглох мотор, а из-за слабых аккумуляторов и малого давления воздуха в баллонах для воздухозапуска двигателя невозможно было его завести. Экипаж решил не покидать исправную машину, зная, какую ценность она представляет на Ленинградском фронте. Надеялись ночью доставить баллон с воздухом, но вылезти через десантный люк оказалось невозможно, так как танк «сидел» на грунте, а выход через башенный люк привел бы к напрасной гибели от интенсивного обстрела. Экипаж решил ждать нашего тягача. Противник же, как показали пленные немецкие танкисты на допросе, подумал, что экипаж Т-34 покинул танк ночью, и поэтому смело предпринял попытку отбуксировать наш танк к себе.
Как позже выяснилось, дизель В-2-34 и сам танк Т-34 были отремонтированы на 27-м ремзаводе.
В конце февраля 1942 года я снова выезжал на 27-й завод. Корпуса цехов были разрушены еще больше, чем прежде. В окнах — ни одного стекла. Холодно, голодно. [92]
Продовольственные карточки почти не отоваривались: не было продуктов. В столовой выдавали лишь 500 граммов дрожжевого супа. И это на весь день.
Но люди держались стойко, работая по 18-20 часов в сутки. Начальники цехов по нескольку суток не покидали своих рабочих мест. Они не только руководили, по и сами выполняли наиболее ответственные работы. Вспоминается характерный пример.
На завод было доставлено десять самоходных установок. Специалистов по восстановлению этих машин на заводе не было. И тогда начальник первого цеха Н. И. Абрамов и рабочий М. Я. Давыдов сами взялись за работу. Они решили вдвоем сверх плана отремонтировать эти боевые машины. Работали бессменно, оставаясь на местах даже тогда, когда рабочие уходили на свой короткий отдых. И часто, придя на следующий день на работу, товарищи видели своего начальника у боевой машины. Его койка, стоявшая в небольшой каморке тут же в цехе, нередко оставалась неразобранной.
— Ничего, после войны отоспимся, — отшучивался Абрамов на замечания друзей.
В течение месяца все десять самоходных установок были отремонтированы, испытаны и немедленно отправлены на фронт.
Вспоминается встреча с рабочим Григорием Елькиным. Увидя его у танка измотанного, уставшего, еле передвигавшего ноги, я спросил:
— Что надо сделать?
— Я все сам сделаю, дружище, вот только еще раз проверю, — говорил он через силу, хотя в глазах светились упрямые огоньки.
Я знал, что работы еще порядочно, но, чтобы не обидеть рабочего, сказал:
— Вот и хорошо. Я хотел бы поучиться, посмотреть, как это делается. — И тут же влез на танк.
На днище я увидел неподвижно сидящего человека. Потрогал его за плечо, он молчал.
— Кто это? — спросил у Елькина.
— Друг, Леша Соколов, — ответил он.
Мы подняли рабочего, положили на корму танка. Жизнь в нем еще теплилась. Подошли рабочие, бережно сняли товарища и унесли в медпункт. Выходили Лешу Соколова, и он потом отремонтировал еще не один танк. [93]
На этом и других заводах хорошо трудились и 15-16-летние подростки. Особенно запомнились Коля Софронович, Коля Гордеев, Витя Рогов. Им под стать были и девушки. Слесаря-электрика узла связи Елизавету Петровну Степанову (ныне Васильеву) за общительный характер и веселый нрав любовно прозвали Чижиком. Пожилые работницы, глядя вслед молоденькой девушке, сокрушенно качали головами:
— Ведь ребенок еще. Ей бы книжки читать да в модных туфельках на танцы бегать. Эх, война, война!
Но этот «ребенок» вызывал всеобщее уважение своим самоотверженным трудом.
Помнится, во время очередного воздушного налета был поврежден многожильный кабель, и завод оказался без связи. Командование потребовало в кратчайший срок восстановить повреждение. Сто пар проводов! Нужно отыскать в обрыве соответствующие нити, соединить их, изолировать, проверить. Такую работу не сделаешь в перчатках. А на улице по пояс снегу, пронизывающий ветер, трескучий мороз. Более суток работали Елизавета Петровна и ее напарник Василий Иванович Груздев. Забыли о еде, о сне, об отдыхе. И только когда связь была восстановлена, они позволили себе уйти домой.
Сейчас Елизавета Петровна проживает в Ленинграде, работает нормировщицей на одном из его заводов. Она ударник коммунистического труда, почетный донор РСФСР, активная общественница.
В первых числах марта 1942 года в цехе находились два капитально отремонтированных танка Т-34 и один БТ-7, на котором устанавливался двигатель В-2 танка Т-34. Для одного из танков не хватало подшипников бортовой передачи и ряда других деталей. На фронтовом бронетанковом складе их не оказалось. Не было и деталей топливной системы для БТ-7. Что делать? Меня пригласил главный инженер А. Ф. Пехотин и комиссар завода Виталий Герасимович Нестеров. Они попросили пойти на передовую и снять эти детали с наших подбитых танков Т-34. В мое распоряжение выделили слесарей-ремонтников П. И. Баранова (бригадир), Пешехонова и Андреева. Пехотин снял с себя валенки, шубу и даже ватные брюки и отдал их Баранову, потому что тот был совсем плохо [94] одет... Операция прошла удачно, и недостающие детали на следующий день были доставлены в цех.
Каждый танк, прежде чем отправить его после ремонта на передовую, испытывался на ходу. Раньше это делали рабочие. Однако с течением времени они уже физически не могли выполнить обкатку. Эти обязанности взяли на себя наши экипажи. Часто и я садился за рычаги отремонтированного танка.
И вот при испытании танка БТ-7 19 марта 1942 года произошел со мной нелепый случай. На мосту через Невку танк вдруг потерял управление. Скорость была небольшая, километров десять в час, но на мосту гололед, и танк потянуло в сторону. Рассвет только наступал, и поэтому людей на улице не было. Лишь на другой стороне речки шли девушки из местной обороны. В их руках были зажаты веревки, которые удерживали аэростат...
Пытаюсь затормозить, однако ничего не получается. Через мгновение танк ломает перила и падает башней вниз. Чувствую один удар, потом еще...
Свет погас. Пробую подняться в танке на ноги. На мне кто-то лежит и стонет. Это старшина Н. К. Репкин, который был в танке вместе со мной.
— Репкин! — зову я. — Ты жив?
— Вроде жив, — отозвался он. — Чуть шею себе по сломал.
Пока мы ощупывали друг друга, начала просачиваться вода. Слышно было, как она пробивается сквозь щели. Неужели конец? Погибнуть так глупо! «Лучше бы в Дубровке, когда начнется прорыв», — подумал я. О намечавшемся прорыве мне было известно. Командование снова пыталось расширить плацдарм и выйти к железнодорожному узлу Мга. Это должно было произойти буквально на днях. И этот танк, который я сегодня испытывал, предназначался для прорыва. А тут такая история...
Вода быстро заполняла танк. Холодная. Тяжелая. Вот она уже по пояс, как иголками, покалывает тело. Дышать становится тяжело. Пробую вместе с Репкиным подтянуться к днищу, ставшему теперь потолком. Единственная надежда на спасение — это аварийный люк. Но откроется ли он? Предпринимаю последние усилия, хватаюсь, жму вперед и... люк открывается. Поток воды встречает меня, но я с силой выталкиваюсь из танка. К счастью, полынья, пробитая танком при падении, — над головой. [95] Делаю первый вдох и тут же чувствую, что меня тянет под лед. Несколько почти бессознательных взмахов рук и ног — и я удерживаюсь на поверхности полыньи. В руки попадает веревка с привязанной курткой. На мосту крики:
— Держись! Держись!
Рядом показывается голова Репкина. По доскам, брошенным на лед, спешат люди и подхватывают старшину. Нас куда-то несут.
Оказались мы в тепло натопленной комнате. Женщина в белом прослушала пульс. Затем нас раздели, чем-то растерли, уложили. Вскоре пришли офицер штаба фронта Г. А. Федоров и главный инженер завода А. Ф. Пехотин. Советы следовали один за другим: то полежать, то немедленно ехать в госпиталь, то вставать и двигаться. Я спросил, кто нам помог выбраться из полыньи.
— Девчата, — сказал Пехотин. — Аэростатники. Это они вас выручили.
Федоров и Пехотин осторожно расспрашивали, что случилось на мосту. Ничего определенного я сказать не мог. Говорю, что танк потянуло влево, а затормозить, остановить его не удалось: из-за гололеда на мосту он по инерции двигался, сломал перила и опрокинулся в реку.
Начали думать, как поднять танк. Федоров предложил ехать в ленинградский «Эпрон». Действительно, через несколько часов прибыли представители «Эпрона». Они пообещали на следующий день привезти помпу и резиновый понтон. С завода подгонят танк-тягач, доставят тросы и полиспасты. Вот только не было водолаза. Поэтому на следующий день вместо водолаза застропить затонувший танк вызвался мастер завода коммунист Палладий Савицкий. Полынью расчистили до берега. Савицкий спустился в холодную воду, застропил танк за понтон, прикрепил трос от тягача.
Когда вытащили и осмотрели танк, оказалось, что лопнула тормозная лента. Она была в свое время снята с горевшего танка... Приходилось идти на это, так как новых запчастей недоставало.
Танк отбуксировали на завод, промыли двигатель маслом, перезарядили аккумулятор и поставили другую тормозную ленту. И через сутки на этом танке я убыл в Невскую Дубровку.