Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Глава II.

Враг остановлен

Немного истории. — Неудачная поездка. — Под Красным Селом. — И мы можем наступать! — Подвиг генерала Лавриновича. — В кольце блокады. — Командировка на завод. — Герои-ижорцы. — Экранировка легких танков.

Говоря откровенно, в те дни мы недостаточно глубоко и полно знали как общую обстановку на полях войны, так и, в частности, на Ленинградском фронте. Конечно, нас информировали о происходящих событиях и командиры, и офицеры вышестоящих штабов, и политработники. Я помню, с каким вниманием мы слушали их сообщения. Однако эти сведения были отрывочными и не всегда точными. Поэтому для читателя, мне думается, будет полезным ознакомиться с обстановкой тех первых месяцев войны уже с позиции истории. Это поможет глубже разобраться в происходивших событиях, понять серьезность положения наших войск, принимавших участие в обороне города Ленина.

На ленинградском направлении немецко-фашистские войска, не считаясь с потерями, рвались вперед. 13 июля, преодолевая упорное сопротивление советских войск, они вышли к городу Сольцы и к реке Луга юго-восточнее Нарвы, по к 19 июля были остановлены на этом рубеже.

Оборонительный рубеж советских войск на восточном берегу реки Луга вначале занимали 177-я и 191-я стрелковые дивизии, 1-я дивизия народного ополчения, горнострелковая бригада, курсанты Ленинградского пехотного училища имени С. М. Кирова и Ленинградского стрелково-пулеметного училища. Их поддерживала артиллерийская группа полковника Г. Ф. Одинцова. В резерве находилась 24-я танковая дивизия. К линии фронта выдвигалась также 2-я дивизия народного ополчения. В последующем лужская оперативная группа непрерывно усиливалась новыми соединениями и частями.

Советские войска сделали все, чтобы сорвать замысел противника — с ходу прорваться к Ленинграду и захватить [22] его. На этом рубеже наше командование выиграло почти месяц для дальнейшего укрепления обороны Ленинграда.

Немецкий генерал фон Бутлер в своих воспоминаниях признает, что группа армий «Север» не добилась желанных оперативных успехов, советские войска умело избегали окружения и, сохраняя целостность фронта, отходили на дальние подступы к Ленинграду. Кроме того, он отмечает, что мощные советские контрудары по войскам группы армий «Центр» вызвали среди гитлеровского командования сильное замешательство.

Однако огромное преимущество в силах и средствах все же дало возможность немецко-фашистским войскам приблизиться к Ленинграду на 100 и менее километров.

Среди других кадровых советских частей непосредственно у Луги действовала 24-я танковая дивизия под командованием полковника П. М. Чеснокова, В результате предыдущих боев в дивизии осталось не так уж много танков. Однако обстановка не позволяла вывести дивизию для пополнения людьми и боевой техникой. Шли ожесточенные бои. И те танки, которые потеряли ход, зарывали в землю, использовали как огневые точки.

Окрестности Луги славятся красотой озер, пахучими сосновыми лесами, тихими водами извилистой реки Луга и лечебными учреждениями. Санатории «Красный Вал» и «Рапти» на Череменецком озере были любимым местом отдыха ленинградцев. Теперь там хозяйничали фашисты: вырубали яблоневые сады, разрушали лечебные павильоны, дачи, уничтожали мирных жителей. Варварства фашистов, о которых рассказывали беженцы и наши разведчики, вызывали гнев и ненависть в сердцах танкистов. Желание отомстить за поруганную землю придавало им дополнительные силы, мужество и отвагу в боях с превосходящим врагом. В середине августа, понимая, что прорыв обороны советских войск у города Луга сопряжен с огромными потерями, а успех проблематичен, гитлеровское командование решило вести наступление на направлениях Сольцы, Батецкая, Ленинград и Кингисепп, Гатчина, Ленинград.

В районе Батецкая сложилась тяжелая обстановка. Командиру 24-й танковой дивизии было приказано частью своих сил усилить здесь оборону. Заместитель командира дивизии полковник А. Г. Родин возглавил небольшую подвижую [23] группу танкистов, совершил ночной марш к станции Батецкая и удерживал позиции до подхода свежих сил. Выполнив свою задачу, танкисты снова вернулись в Лугу.

Ожесточенные бои в первой декаде августа развернулись в направлении города Кингисепп. Здесь гитлеровцы наносили удар большими силами: около 300 тысяч солдат и офицеров, 6 тысяч орудий, 29 тысяч пулеметов и автоматов, 4,5 тысячи минометов, 1000 танков и бронемашин, около 1000 самолетов.

В середине августа враг упорно рвался к Ленинграду с севера через Карельский перешеек (финские войска); с запада — через Котлы, Копорье, Петродворец; с юга — через Красногвардейск (Гатчину), Пушкин, Пулково; с юго-востока — через Любань, Тосно, Колпино. Советские войска под натиском превосходящего противника вынуждены были 16 августа оставить Кингисепп. Командование Северо-Западного направления бросило навстречу врагу 1-ю дивизию народного ополчения, 1-ю танковую, 281-ю стрелковую дивизии и учебный полк Ленинградских бронетанковых курсов.

Тяжелые сдерживающие бои на красногвардейском направлении вели танкисты 1-й Краснознаменной танковой дивизии под командованием Героя Советского Союза генерал-майора В. И. Баранова. В дивизии, которая начала войну в Карелии у Алакуртти, было мало танков и приданной пехоты. Однако танкисты, проявляя массовый героизм, упорно сражались за каждую пядь земли.

Советские войска изматывали и обескровливали противника, не давая ему возможности прорваться моторизованными колоннами к Ленинграду. Но силы были слишком неравными. Фашисты все ближе и ближе подходили к Ленинграду. Ко второй половине августа непосредственная страшная угроза нависла над городом. 23 августа гитлеровские войска подошли к Красногвардейскому укрепленному району. Шоссе Ленинград — Луга было перерезано.

25 августа была захвачена станция Любань, 28 августа — станция Тосно, 29 августа — Котлы, 1 сентября — Копорье.

Лужская группировка наших войск оказалась под угрозой окружения. В этих условиях командование фронта отдало ей приказ отойти к Ленинграду. В трудном положении [24] были танкисты. Без горючего и снарядов боевая техника была бесполезна. Выполняя приказ, танкисты уничтожили технику и тяжелое оружие, а кое-какие запасы зарыли недалеко от шоссе у реки Ящур.

Полковник Родин вывел лесами и болотами личный состав 24-й танковой дивизии к Ленинграду. Несмотря на тяжелый и опасный путь, отсутствие продовольствия, потери были ничтожны. Больного командира дивизии полковника Чеснокова несли на носилках.

По нескольку раз в день фашистское командование бросало в бой свои механизированные части, пытаясь прорваться к Ленинграду. Но все попытки врага разбивались о железную стойкость обороны.

В этой трудной для Ленинграда обстановке партийная организация города мобилизовала все силы на борьбу с врагом. 20 августа в актовом зале Смольного состоялось собрание актива Ленинградской партийной организации. Выступления главнокомандующего войсками Северо-Западного направления Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова, секретаря ЦК КПСС А. А. Жданова, секретаря Ленинградского горкома КПСС, члена Военного совета А. А. Кузнецова были выслушаны с величайшим вниманием. Со всей правдивостью они изложили обстановку, которая была под Ленинградом. Четко и ясно поставили перед Ленинградской партийной организацией задачи по борьбе с врагом.

21 августа было опубликовано Обращение ко всем трудящимся города Ленинграда:

«Встанем как один на защиту своего города, своих очагов, своих семей, своей чести и свободы. Выполним наш священный долг советских патриотов, будем неукротимы в борьбе с лютым и ненавистным врагом, будем бдительны и беспощадны в борьбе с трусами, паникерами и дезертирами, установим строжайший революционный порядок в нашем городе. Вооруженные железной дисциплиной, большой организованностью, мужественно встретим врага и дадим ему сокрушительный отпор».

Обращение подписали К. Е. Ворошилов, А. А. Жданов, П. С. Попков (председатель горисполкома). Это обращение глубоко взволновало защитников города. В ответ на него танкисты Репин, Шелков и другие писали в свою фронтовую газету «На страже Родины»: «Никогда не ступать немецкому сапогу на широкие улицы и проспекты [25] Ленинграда. Никогда не владеть гитлеровцам индустриальными гигантами этого города. Мы, танкисты, только что вели упорные и ожесточенные бои с немецкими фашистами. Мы снова готовы в бой. На подступах к Ленинграду танки снова покажут врагу, что значит ненависть советских патриотов. Ленинград будет защищен. Предстоит упорная борьба, но победа будет за нами!»

Эти слова звучали клятвой всех воинов Ленинградского фронта!

В начале сентября меня и старшину Назарова, как человека, знающего Ленинград, послали в штаб бронетанковых войск фронта за нарядом на запасные части, которые потом следовало получить на складе. Поехали на грузовом автомобиле. От Агалатово до Ленинграда ехали более полутора часов. По пути в Осиновой Роще подобрали двух «голосовавших» девушек, которые возвращались в город, кажется, из-под Черной Речки, где они рыли окопы. Звали их Надя и Тоня. Молодые, неунывающие, уверенные в том, что фашистов разобьют, и очень скоро, они как бы олицетворяли собой общее состояние ленинградцев, их высокий моральный дух, готовность отдать все свои силы делу победы над врагом.

Когда подъехали к Петропавловской крепости, завыли сирены — воздушная тревога. Захлопали зенитки. Небо покрылось разрывами снарядов. Послышался вой бомбы, и все мы метнулись в подъезд дома. Где-то ухнуло раз, другой, и вдруг стало тихо. Значит, сбили вражеский самолет. И все сразу повеселели.

Девушек высадили на Малой Подъяченской улице, пообещав заглянуть к ним, если удастся, а сами поехали в штаб бронетанковых войск фронта, который размещался на Невском проспекте у Дворцовой площади. Дело наше решилось не сразу. Сказали, что наряд и запасные части мы получим утром.

Свободное время решили посвятить осмотру города. Хотя Ленинград уже подвергался налетам авиации, следов больших разрушений не было видно. Город жил своей размеренной, спокойной жизнью.

Неожиданно Назаров сказал:

— Тут недалеко, в Пушкине, моя семья. Хочется увидеть... Уже два месяца никаких известий не получал.

— Время есть. Поехали. [26]

У развилки дороги возле мясокомбината находился контрольно-пропускной пункт. Нас остановили, спросили, откуда и зачем едем, проверили документы. Я, как старший машины, отвечал на вопросы дежурного прямо и откровенно. Он выслушал нас и порекомендовал ехать в Пушкин не через Пулково, а через Шушары.

— Всего двадцать пять километров. Быстро доберетесь.

Однако дорога была буквально забита войсками. С трудом со скоростью 10-15 километров в час мы наконец добрались до Пушкина.

Назаров жил неподалеку от Екатерининского дворца. В квартире никого не оказалось. Вышли во двор. Назаров обратился к какому-то старому человеку. Тот объяснил, что все жильцы дома, в том числе и Назаровы, выехали, но куда, он не знает.

Нам ничего не оставалось делать, как возвращаться. Выбрали дорогу через Александровское, Пулково. Но вот внезапно появился фашистский самолет, пронесся над шоссе бреющим полетом, обстреливая из пулеметов. Мы успели выскочить из машины и скатиться в кювет. Самолет улетел, оставив на дороге несколько пылающих машин. Сгорел и наш грузовик. Только теперь стало понятным, какую глупую оплошность мы совершили, предприняв эту самовольную поездку! Где теперь взять машину? На чем везти запчасти?!

Тронулись дальше пешком. Вскоре нас, как и других «одиночек», остановил капитан и предложил следовать в составе его подразделения.

— Идем к Красному Селу, — сказал он. — Там сейчас решается судьба Ленинграда.

Наши заявления о том, что имеем свое задание, были оставлены без внимания.

Примерно через два часа подошли к горящей деревне в полутора километрах от Красного Села. Где-то справа сквозь гул артиллерийской канонады слышалось «ура-а-а!». Попало под обстрел и наше подразделение. Совершили стремительный марш-бросок и остановились только на гребне крутого ската недалеко от Красного Села. Внизу темнело железнодорожное полотно, горели вагоны. Справа заметили большую группу офицеров. И тут по рядам пронеслось: «Ворошилов! Там Ворошилов».

Действительно, это был К. Е. Ворошилов. Не обращая [27] внимания на огонь противника, он отдавал какие-то распоряжения. Эту группу охраняли автоматчики, веером рассыпанные по земле.

Подана команда. Одни, у кого имелись лопаты, начали рыть окопы, другие занимали воронки, ямы. Но каждый из нас, выполняя свою работу, то и дело поглядывал туда, где находился К. Е. Ворошилов...

Почти сутки удерживали мы занимаемые позиции. Потери были большие. Пришлось отойти на новый рубеж, который обороняли ополченцы. Остатки подразделения отвели под Пулково, видимо, на формирование". Здесь мы со старшиной Назаровым снова предъявили свои документы и получили разрешение направиться в Ленинград.

В штабе рассказали все, как было. Конечно, всыпали нам, как говорится, по первое число за самовольство, за потерю автомашины... Пришлось выделять нам складскую автомашину. Загрузили ее запасными частями и уже к ночи прибыли в Агалатово, где стоял наш батальон.

Мы, конечно, поведали товарищам, что видели Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова. Командир батальона майор И. Ф. Тимофеев вызвал к себе, выслушал рассказ, потом спросил:

— Правда ли это?

— Правда, — подтвердил я. — Все так именно и было.

— Ну что же, это хорошо, — произнес он с удовлетворением. — Раз маршал Ворошилов сам на фронте, значит, порядок будет.

Последняя фраза комбата относилась, пожалуй, не столько к общей обстановке, сколько к нам лично. Многим из батальона было непонятно, что в такое трудное время наши десять Т-34 стоят «на приколе». Всем хотелось идти в бой, громить врага, тем более что Т-34 — и мы знали об этом — были сильнее танков противника. А сидеть в лесу мы считали «непорядком». Откуда нам было знать замыслы командования?...

* * *

Весть о том, что наш 48-й танковый батальон будет участвовать в освобождении Белоострова, быстро облетела весь личный состав. Собственно, мог пойти не батальон, а, по существу, одна лишь рота — ведь танков было только десять. [28]

Подготовка к бою велась тщательно и скрытно. Сначала убыли на рекогносцировку в район сосредоточения майор Тимофеев вместе с командирами рот. Вернулись они через сутки. Затем начались занятия «пеший по-танковому». Проводились они так: танкистов подвозили ближе к району действий, а затем каждый командир во главе своего экипажа шел пешком по намеченному маршруту движения танков, изучая местность, намечая ориентиры, расставляя вехи (для ночного движения они покрывались мелом). Проводились и ночные занятия по вождению.

Из Агалатово батальон ночью двинулся в район Черной Речки, что на направлении к Белоострову. На марше соблюдались все меры предосторожности. Прибыв в указанный район, экипажи тщательно замаскировали танки. Днем никакого движения. Только ночью еще и еще раз изучали свои маршруты. За сутки до выдвижения на исходный рубеж майор Тимофеев вместе с командирами взводов и танков побывали на переднем крае, уточнили цели, составили маршрутные и огневые карточки. Настроение у танкистов поднималось. Наконец-то бой!

Много хлопот было и у меня — заместителя командира танковой роты по технической части. И не только по обслуживанию боевой техники, подготовке ее к бою. Я изучал маршруты движения каждого танка, характер местности, возможность своевременного прибытия к подбитому танку для его ремонта на месте или эвакуации. Рассчитывал, сколько будет израсходовано горючего при выдвижении к переднему краю и в ходе боя, когда, куда и сколько надо подвезти горючего для заправки, а также боеприпасы. Объем работы немалый, а для его выполнения в моем распоряжении была лишь одна грузовая автомашина. Но как-то справлялся, выходил из положения.

Бой начался с артиллерийской подготовки. Именно в это время и началось выдвижение наших танков на передний край. Видно было, что все точно рассчитано и согласовано: когда начинать артиллерийскую подготовку и какой продолжительности, когда переносить огонь в глубину, чтобы не поразить свои танки.

У самого переднего края на боевые машины сел десант. Я с двумя ремонтниками тоже примостился на корме одного из танков. Вслед за танками выскочили из окопов пехотинцы и, ведя огонь на ходу, пошли в атаку.

Сопротивление противника резко возрастало с приближением [29] к окраине Белоострова. Казалось, стрелял каждый дом, каждая развалина. Десант спешился. Ремонтники тоже двигались теперь за танками.

Вот видим — один из наших танков остановился. Тут же побежали к нему. Осмотрели танк вместе с членами экипажа. Надо же такому случиться: неразорвавшийся снаряд угодил между бортом и ведущим колесом и заклинился там. Что делать? Как его оттуда извлечь? Проще всего было бы буксиром стронуть танк с места, чтобы снаряд либо выскочил, либо взорвался. Опасность от взрыва невелика — перебьет только гусеницу, которую исправить можно быстро. Но тягача у меня не было. Все другие танки ушли вперед и вели бой-После короткого совещания решили подорвать снаряд ручной гранатой. Наше устройство сработало. Повреждения, как мы и предполагали, оказались незначительными. Вскоре танк был на ходу. Мы с ремонтниками взобрались на него и двинулись туда, где шел бой.

Вероятно, пока мы занимались ремонтом, произошла какая-то задержка с наступлением: пройдя метров четыреста, мы увидели, что пехота залегла, а танки ведут огонь с места. Мы с ремонтниками спешились и залегли в траншее, отбитой у противника. Рядом с нами пристроились артиллеристы с радиостанцией. Не отрывая бинокль от глаз, офицер четко диктовал радисту координаты целей, а тот уж повторял их в микрофон. Спустя минуту-другую впереди от разрывов снарядов поднялась стена земли. Туда сразу же устремились танки. Мы поспешили вперед и вскоре увидели танк командира роты Е. К. Коваленко. Из машины валил дым. Через люк механика выходил экипаж. К счастью, все были живы. Приоткрыли моторный люк. Под двигателем горело масло. Огонь быстро загасили землей, однако танк вышел из строя: снарядом зацепило двигатель, и мы ничего не могли поделать. Коваленко пошел вперед, чтобы пересесть на другую машину и взять управление ротой в свои руки. Я со своими ремонтниками — тоже за ним. У подбитого танка остался экипаж.

У крайних домов начинающейся улицы стояли два наших танка и обстреливали длинное здание, из которого противник вел интенсивный огонь, прижимая пехоту к земле. Залегли и мы. Но вот танки двинулись в сторону этого здания, стреляя на ходу. Вслед за Коваленко мы [30] огородами поспешили наперерез им. Вдруг видим, что один из танков разворачивает пушку в нашу сторону. Мелькнула мысль: «Уж не нас ли признал за чужих?»

— Ложись, — крикнул Коваленко.

И вовремя. Снаряд разорвался где-то за нами. Оглянулись и увидели, что снаряд угодил в сарай, из дверей которого выглядывала пушка противника. Молодцы танкисты!

Коваленко подбежал к танку. Приоткрылся люк механика-водителя, и было видно, что старшего лейтенанта о чем-то спрашивают. Вдруг Коваленко вытянулся, отдал честь и повернулся обратно.

— Кто там? — спросили мы его.

— Генерал Лавринович.

* * *

Танкисты знали о том, что командующий бронетанковыми и механизированными войсками 23-й армии генерал-майор Вацлав Брониславович Лавринович на передовой. Перед боем он беседовал с каждым экипажем, спрашивал о готовности танков, интересовался, как уяснена задача.

Мне хорошо запомнилась встреча в канун боя. Он пригласил к себе всех командиров и их заместителей. Расспросил, как идет подготовка, затем по памяти повторил приказ на наступление. Я тогда очень удивился, что человек вот так легко может запомнить всю обстановку, название рощ, маршрутов, целей и так стройно, логически и последовательно рассказать, что, кому, когда и как делать перед подготовкой к бою, с началом наступления и в ходе его, при выполнении ближайшей и последующей задач.

Генерал Лавринович на специальном ящике с песком, сооруженном тут же в лесу, на небольшой полянке, проиграл несколько вариантов (в зависимости от того, какая сложится обстановка). Говорил он своеобразно, словно вел беседу. Сделает небольшую паузу и задает как бы сам себе вопрос:

— А что будет, если противник не позволит нам выполнить вот эту задачу? — Он показывает указкой на определенный рубеж выхода танков. Подумает чуть-чуть и сам же отвечает: — В таком случае надо немедленно вводить резерв, который должен следовать вот в этом направлении, [31] не задерживаясь нигде ни минуты. А если пехота вот здесь будет отрезана от танков огнем противника, что бы вы сделали, товарищ старший лейтенант? — вдруг спросил он, обращаясь к Коваленко.

Коваленко не ожидал вопроса, немного растерялся.

— Не спешите, товарищ старший лейтенант, подумайте.

— Я бы продолжал наступать не останавливаясь, — ответил Коваленко.

— Похвально, похвально. Ну а дальше что может получиться? — спросил генерал Лавринович.

— Точно вышел бы на указанный вами, товарищ генерал, рубеж, — бойко отчеканил Коваленко.

— Допустим, — рассуждал генерал Лавринович. — Но ведь вы один. Теперь надо закрепить рубеж. Иначе противник, отрезав вас от пехоты и уничтожив ее, расправится и с вами, товарищ старший лейтенант. Не так ли?

— Виноват, товарищ генерал, не подумал.

— А думать надо. — И уже обращается ко всем: — Нельзя, товарищи, забывать о взаимодействии. В бою это главное. С нами действуют пехота, артиллерия, авиация, связисты, инженерные подразделения. Все должно быть согласовано. Только вместе можно добиться успеха.

Я слушал его доводы, восхищался логикой генерала, но не представлял, что именно так, как он говорит, может случиться в предстоящем бою. Но чувство предвидения не обмануло генерала. Четкая согласованность действий танкистов, пехоты, артиллеристов, представителей других родов войск, быстрое решение возникающих в ходе боя задач, взаимодействие и помощь друг другу — все это во многом было обусловлено той подготовкой, которую провел В. Б. Лаврипович с командирами незадолго до начала наступления.

... Вернулся Коваленко и приказал мне с одним ремонтником наблюдать за танком генерала, а сам со вторым ремонтником огородами пошел догонять свою роту.

Танк генерала Лавриновича в сопровождении пехотинцев снова двинулся вперед. Я старался не выпускать его из виду.

Накал боя возрастал. Противник попытался минометным огнем отсечь пехоту от танков. Из этого ничего не получилось. Пехотинцы броском преодолели участок огня, видимо заранее подготовленный противником. Потери, конечно, [32] были. Задело осколком плечо и моего ремонтника старшего сержанта А. Т. Ставницкого. Рана была легкая, можно сказать, царапина. Я перевязал его, и мы вновь пошли вслед за наступавшей цепью.

Вдруг под первым и тут же под вторым танками раздались взрывы. «Мины», — пронеслось в голове. Через несколько метров и танк генерала Лавриновича вздыбился, окутался клубами пыли и дыма. Мы побежали к машине. Люк механика-водителя был приоткрыт, я заглянул внутрь и увидел сидящего на месте радиста генерала. Его голова была запрокинута, глаза закрыты.

Со слезами на глазах механик-водитель рассказал, что перед самым взрывом генерал приказал приоткрыть люк, чтобы посмотреть, где пехота, и осколком в голову был убит наповал.

Генерал убит... Не хотелось этому верить. Казалось, вот он сейчас встанет и скажет: «Товарищи, вот мы и решили первую задачу. Теперь давайте отработаем вторую, дальнейшую задачу...»

Подошли оставшиеся в живых члены экипажа двух других подорвавшихся на минах танков. Старший лейтенант Г. Лукашенко, заместитель командира роты, был перевязан. Он получил касательное ранение осколком в горло. От потери крови был очень бледен. Говорить не мог. И навзрыд заплакал, увидя мертвого генерала.

Тело генерала оставили в танке. Вскоре подогнали к нему другую боевую машину, у которой заклинило пушку. Командир танка лейтенант М. А. Фролов снял пулемет, взял гранаты и остался на месте с башенным стрелком, а механику-водителю приказал отбуксировать танк генерала В. Б. Лавриновича в тыл.

Весть о смерти генерала В. Б. Лавриновича быстро облетела не только танкистов, но и все войска 23-й армии. Генерал пользовался большим авторитетом среди солдат и офицеров. Его смерть была для всех нас тяжелой утратой.

Город Белоостров 20 сентября 1941 года был фактически уже освобожден. Это — первая победа в наступательном бою с начала войны на нашем направлении. Появились и у нас первые герои, которых ставили в пример, — командир танка В. В. Порошин, наводчик сержант Юдейко, радист сержант Левенец, механики-водители рядовые Мисюра, Суворов, Королев и другие. Для всех этот бой [33] явился большой практической и моральной школой, в том числе и для ремонтников. Хотя нам и не пришлось непосредственно вести танковый бой, однако, будучи среди танкистов, пехотинцев и артиллеристов, в этом бою мы были вместе с ними, делали свое, положенное нам дело. Эвакуировали подбитые танки. Ремонтировали их. Проверяли. Снова готовили в бой. Этот скромный труд, мне казалось, вносил какую-то лепту в общий успех, хотя в душе мне всегда хотелось быть командиром танка, быть в самом пекле сражения. Но я понимал, что и без нас, техников-ремонтников, не обойтись. Без них в бою тоже нельзя. И чем лучше они исполняют свой долг, тем весомее будет их вклад в победу. А дело наше, как показал бой под Белоостровом, было сложнее, чем это представлялось до сих пор.

* * *

Нашу 1-ю роту 48-го танкового батальона после успешного боя за освобождение Белоострова снова отвели в Агалатово, как говорится, на старые квартиры. Начались учебные будни, доукомплектование батальона. Так продолжалось до октября. Трудное это было время для Ленинграда. До нас доводили обстановку, а она, надо прямо сказать, была удручающей. Враг рвался к столице нашей Родины Москве, вел бои, по существу, у пригородов Ленинграда. Уже в конце сентября фашистские автоматчики на мотоциклах прорывались на развилку шоссе недалеко от больницы Фореля. Здесь проходила окраина города. Однако Ленинград не был взят. Немцы не могли даже начать бои в городских кварталах. Произошло «чудо», в котором до сих пор буржуазные историки не разберутся: каким образом фашистские дивизии, подошедшие к городу, были остановлены защитниками Ленинграда?

Хочется напомнить, кто превратил город в неприступную крепость. На наиболее важном направлении, прикрывавшем Ленинград, на фронте Лигово — южная окраина Пулково была развернута 42-я армия, на рубеже Верхнее Кузьмино, Путролово, Новая стояла 55-я армия. По Неве оборону держала невская оперативная группа, воины 1-й Краснознаменной танковой дивизии. На тихвинском и волховском направлениях рубеж, проходящий от Липка, Кириши и дал.ее по правому берегу реки Волхов, обороняли 54-я армия Ленинградского фронта и войска Волховского [34] фронта. На Карельском перешейке против финских войск сражалась 23-я армия на рубеже Сестрорецк, Белоостров, Никулясы. Наши войска прочно удерживали плацдарм в районе Петергоф, Ораниенбаум. Повсеместно была создана хорошо развитая в инженерном отношении оборона, которая строилась глубоко эшелонированной, противотанковой. Противовоздушная оборона прикрывала город от налетов авиации противника. Умело организованная прочная оборона под Ленинградом оказалась для гитлеровцев неодолимой, она сорвала все их расчеты в замыслы.

Немецко-фашистские войска не смогли захватить город, встретив решительное и мужественное сопротивление советских войск, и с 25 сентября перешли к обороне. Гитлер решил задушить город блокадой и голодом. Артиллерийский обстрел, авиационные бомбежки, отсутствие продовольствия должны были, по мнению врага, ускорить падение города. Следуя этой варварской установке, в район Урицка гитлеровцы подтянули крупнокалиберную артиллерию и методически обстреливали жилые кварталы города, истребляя мирное население, разрушая бесценные памятники русского искусства и зодчества.

Положение было очень тяжелым. Особенно трудно приходилось защитникам города во второй половине ноября и в декабре 1941 года. Прекратилась из-за ледостава на Ладожском озере подача грузов водным транспортом, а после того как противник захватил город Тихвин, все грузы пришлось доставлять по коммуникациям, удлинившимся на 400-500 км. Самолетами в период с 14 по 28 ноября было переброшено 1200 тонн продуктов, по это лишь в очень малой степени пополняло иссякавшие запасы продовольствия. Нормы выдачи продуктов питания за сентябрь — ноябрь снижались пять раз. Так, 20 ноября рабочие горячих цехов получали 375 граммов хлеба в день, рабочие и инженеры — 250, служащие, иждивенцы, дети до 12 лет — 125 граммов. Одновременно снижались нормы выдачи хлеба и войскам. Начал также ощущаться недостаток в материалах на ленинградских заводах. Падала выработка электроэнергии, иссякли запасы топлива. Остановилось трамвайное движение, водопроводная сеть к декабрю перестала работать.

Сообщение с Большой землей поддерживалось по воздуху и через Ладожское озеро по трассе Ваганово — Кокорево [35] (западный берег) — поселок Кобона (восточный берег). И только благодаря успешной работе ледяной дороги на Ладожском озере с 25 декабря нормы выдачи хлеба были повышены.

Гитлеровцы, не отказываясь от мысли измором захватить Ленинград, пытались туже стянуть кольцо блокады, соединиться с финскими войсками. Но и эта попытка не удалась. Ленинградцы стояли насмерть!

* * *

В первой половине ноября 48-й танковый батальон получил задачу совершить марш в район Невской Дубровки. Затем это решение отложили в связи с тем, что поступил приказ: у прибывших 12 танков Т-26 и 6 танков БТ-7 усилить дополнительной броней башни и лобовые части, а если удастся, то и борта. Дело в том, что броню танков Т-34 снаряды вражеских противотанковых пушек в то время, можно сказать, не пробивали. Уязвимы были гусеницы и борта, если снаряд попадал в них под прямым углом. Из десяти танков Т-34, участвовавших в бою за Белоостров, противник вывел временно из строя шесть, причем половина из них подорвалась на минах-фугасах. Повреждения были, как говорится, не смертельные, и танки удалось быстро восстановить.

Поэтому решение усилить броню легких танков Т-26 и БТ-7 и тем самым в какой-то степени приравнять по бронестойкости к танкам Т-34 было воспринято нами как естественное. Меня, специалиста технической службы, занимал вопрос: как же можно выполнить эту задачу здесь, в лесу, не имея никаких мастерских, сварочных агрегатов, а главное, броневых листов? Впрочем, очень скоро этот вопрос решился.

Как-то после обеда меня вызвали в штаб батальона. В землянке командира я не сразу заметил сидящего ко мне спиной полковника, который отогревал руки у печки-времянки. Комбат майор Тимофеев, указывая на полковника, сказал:

— Ваш главный начальник по инженерно-танковой службе фронта инженер-полковник Шестаков. Я представился.

— Садитесь, молодой человек, — сказал мне инженер-полковник Н. Н. Шестаков. — Есть серьезный разговор. Вот какое дело: мне доложили, что вы успешно окончили [36] танкотехническое училище. Уже побывали в бою. Справляетесь с ремонтом танков в полевых условиях. Любите технику, особенно танки Т-34. — Ему, видимо, сказали о моем неравнодушии к танкам Т-34. — Учитывая все это, мы хотим поручить вам заняться и другим делом — экранировкой легких танков. Как вы на это смотрите?

Оговорка «заняться и другим делом» означала, что меня не лишают возможности продолжать работать с танками Т-34. Я тут же ответил, что дело новое, интересное и что постараюсь оправдать доверие. Только мне трудно представить, с чего начинать: ни мастерских, ни необходимого оборудования, ни специалистов здесь нет.

Шестаков улыбнулся:

— Что касается мастерских, то, говорят, для вас лично хорошей крышей во время ремонта танков является обычное небо. Его у вас много. И луна яркая. Значит, и электрического освещения не требуется. Ну а если захочется погреться — тоже не страшно: вокруг леса.

Шуткой Шестаков давал понять, что условия, в которых придется выполнять поставленную задачу, будут сложными и рассчитывать нужно в основном на свои силы.

— Что касается сварочных агрегатов и брони... тут мы поможем, — продолжал он. И вдруг снова спросил: — Справитесь?

— Есть, буду стараться! — отчеканил я, вставая.

— Это хорошо. Только садитесь, сейчас обсудим некоторые детали. Во-первых, мы вас пошлем на недельку в Ленинград, на четвертый завод. Там вы поучитесь резать броню, ближе познакомитесь с работой сварочного агрегата. Подберите себе в батальоне пять-шесть человек, таких, которые бы могли быстро освоить новые задачи. С Ижорского завода привезете броневые листы. И начнете экранировку танков здесь, на месте. Заодно доставите в батальон с завода отремонтированные танки. Командир батальона вам поможет: людьми, автотранспортом, горючим. Трудностей у вас будет много, знаю, но, надеюсь, справитесь. Может быть, подошлю своих офицеров в помощь. Пока все ясно? — заключил Шестаков.

— Да, все понял, — ответил я.

— Тогда завтра же явитесь на завод к главному инженеру. Он в курсе дела. [37]

К вечеру мне вручили командировочные документы, паек. Со мной должны были выехать четыре человека из батальонной ремонтной летучки: старший сержант А. Т. Ставницкий, сержант В. А. Васечкин, младший сержант И. М. Комаров и рядовой И. К. Письмененков.

Я знал их как добросовестных, исполнительных и хороших специалистов и был очень доволен, что командир батальона отпустил этих людей со мной.

До Ленинграда добрались «на перекладных», то есть на попутных машинах. Уже тогда испытывался недостаток горючего, поэтому выделить нам специальный автомобиль комбат был просто не в состоянии.

На заводе я быстро нашел главного инженера. Разговор с ним был короткий. Он только и сказал:

— Идите во второй цех к товарищу Мурнику. Он все устроит.

Я подумал, уж не тот ли самый И. Д. Мурник, который с ремонтной бригадой был у нас на Карельском перешейке? И действительно, это был он — теперь уже начальник цеха. Встреча была теплой. Поговорили, вспомнили первую встречу. Потом он вызвал из цеха работницу, попросил ее отвести нас в общежитие.

— Устроитесь и заходите ко мне.

Вернувшись на завод, мы нашли Мурника на сварочном участке. Здесь он познакомил нас с пожилым рабочим, которого все называли дядей Васей. «Профессор сварки», — отрекомендовал его Мурник. Так он мне и запомнился: дядя Вася — профессор сварки.

Дядя Вася снял свои брезентовые рукавицы, поздоровался.

— С чего начнем, фронтовики? — спросил он, поправляя на лбу большие защитные очки.

За нас ответил Мурник. Он показал на две недалеко лежащие от автогенного аппарата горелки и попросил сначала объяснить нам, как ими пользоваться, а затем уже показать резку металла. И тут же добавил:

— Только броневые листы поберегите, дядя Вася, пригодятся потом. Когда освоятся ребята — дадите попробовать, а сейчас пусть режут вон те пластинки, — махнул он рукой на стопы пластин, лежащих у стены.

Так началась наша заводская практика. С автогенным аппаратом я познакомился еще на Харьковском тракторном заводе перед самым окончанием училища. Но это [38] было лишь общее знакомство с резанием и свариванием брони. Опыта в этом деле я не имел никакого. Не имели никаких навыков и мои подчиненные. Об этом прямо сказали дяде Васе. Он не удивился.

— Начнем с азов, — сказал он. — А потом до главного доберемся.

В первый и второй день он не позволил ни мне, ни моим товарищам даже зажечь горелку. Сам работал. Мы же заправляли аппарат карбидом, готовили электроды, выполняли подсобные работы по разметке и прикладке броневых листов к местам сварки.

В цехе стояли три танка Т-26 и один БТ-5. Дядя Вася быстро и мастерски приваривал листы дополнительной брони. Легкие танки, конечно, становились не такими уж легкими, и для их моторов это была большая дополнительная нагрузка. Но зато их бронестойкость возрастала почти в два раза. А это было очень важно.

На третий день мы работали самостоятельно. Но танк, сделанный нами, был забракован дядей Васей. Он ударил пару раз кувалдой по приваренному броневому листу, и тот отлетел.

— За такую работу можно было бы и не давать пайка, — хмуро сказал он. — Вот, смотрите... Сплошного шва нет. А почему?...

Урок запомнился. Такая ошибка больше никогда не повторялась.

В конце недели дядя Вася пригласил нас к себе домой на чашку чаю. Мы с удовольствием согласились. Его супруга Анастасия Ивановна встретила нас приветливо. И очень радовалась, что сам-то хозяин пришел домой. Оказывается, дядя Вася целую неделю пробыл на заводе и не показывался дома.

Хозяйка быстро собрала на стол. Каждому — а нас вместе с хозяевами было семеро — поставила прибор, в тарелки налила по два небольших черпачка супу. Дядя Вася достал из сумки завернутый хлеб и несколько кусочков сахару, принес самовар.

Сели за стол.

— Может, Настенька, найдется у тебя что-нибудь этакое, согревающее? — обратился дядя Вася к жене.

— Сейчас, сейчас, миленькие. — И она из комода достала четвертинку и маленькие рюмочки.

Разлили. Хозяин дома предложил тост за фронтовиков, [39] за победу. Выпили. Начали молча закусывать. Ломтики хлеба были настолько тонки и малы, что их хватало в прямом смысле слова на два укуса. Быстро справились и с супом.

Приступили к чаю. Он был крепкий, ароматный. Сахар никто из нас не взял. Мы поняли, что семья рабочего отдает нам последнее. Конечно, мы знали, что в городе нормы выдачи хлеба рабочим еще более снижены. И все же, будучи военными и получая несколько повышенную норму, мы еще не воспринимали так остро нехватку продуктов питания.

Ох и неловко же мы себя почувствовали! Стало больно и стыдно, что уже несколько дней работали вместе с дядей Васей и ни разу не обратили внимания, как он питается. Правда, мы знали, что дядя Вася на заводе ходил в столовую. А мы поочередно приготавливали свои завтраки, обеды и ужины в общежитии.

Да, неловко мы себя чувствовали: согласились пойти в гости и не подумали о том, что своим визитом поставили семью в трудное положение.

Все это, конечно, отразилось на нашем настроении. Хозяева поняли наше смущение, но повернули дело так, будто они сами виноваты. Дескать, дядя Вася не предупредил хозяйку, и она не смогла развернуться, как подобает.

За столом дядя Вася с увлечением рассказывал о своем заводе, о людях. О двух своих сыновьях, которые ушли на фронт. С тревогой замечал, что вот, мол, уже второй месяц почему-то не пишут писем...

Мы успокаивали чету как могли, говорили, что все обойдется хорошо, что их сыновья могут быть в пути или выполняют какое-нибудь ответственное задание.

— Да-да, — соглашался с нами дядя Вася больше для того, чтобы не расстраивать жену.

Нам предложили заночевать и утром идти вместе на работу. Видно было, что дядя Вася очень устал и ему пора отдыхать: как-никак, а ему было под шестьдесят.

Мы искренне поблагодарили хозяев за гостеприимство, угощение и тепло распрощались с ними.

По улице шли молча. И, не сговариваясь, повернули на завод. В цеху нас спросили, как чувствует себя дядя Вася. Товарищи знали, что он не совсем здоров, сдает сердце и только по настоянию врача он пошел домой отдохнуть. [40] Нам же дядя Вася об этом ничего не говорил. Мы корили себя за невнимательность, нечуткость, за то, что работали вместе с человеком и ничего про него не знали.

Взялись за работу, чтобы хоть делом загладить свою вину. В цех поступило два новых танка, и мы решили к утру заэкранировать их.

Старший сержант Ставницкий, наш очередной кашевар, принес завтрак и вчерашний ужин в цех. Пришел дядя Вася. Увидев два новых танка с приваренной броней, он нахмурился и взял в руки кувалду. У нас замерло сердце. Но все обошлось благополучно. Дядя Вася улыбнулся, похвалил:

— Хорошо сработали.

Мы приготовились к завтраку, пригласили и дядю Васю. Он наотрез отказался, сославшись на то, что хорошо поел дома. Но мы-то знали, что это не так. Стали упрашивать его. Он присел. Попробовал ножом консервы. Сухари есть не стал, сказав: «Зубы не берут». Сержант Васечкин предложил размочить сухарь в чае, но дядя Вася отказался. Съел он чуть-чуть, можно сказать для виду, и поблагодарил.

— Кто еще не работал сегодня, тот и не должен много есть, — сказал он. — А вы молодцы, раз ночью сделали то, что днем должны делать.

После завтрака вместе начали заправку сварочного аппарата, чтобы приступить к экранировке очередного танка, который пригнали в цех.

К обеду Ставницкий по нашему уговору принес в цех съестные припасы с тем расчетом, чтобы такая же доля была и у дяди Васи. За приглашение он поблагодарил и, отказавшись, пошел в столовую на свой «рабочий обед». Тогда мы решили пойти на хитрость и напроситься вечером к нему на чай. Он был очень рад, прямо расцвел.

— А знаете, — сказал он, — меня бабка тоже просила вас пригласить, обещала что-то приготовить вкусное.

На этот раз с собой мы взяли все наши продукты, которые оставались от суточного рациона. И когда их выложили на кухонном столе, Анастасия Ивановна ахнула и позвала мужа. Дядя Вася разгневался и велел ей все собрать и положить обратно в вещевой мешок.

Мы решительно воспротивились. В общем, сошлись па том, чтобы друг друга не обижать и собирать стол совместными усилиями. [41]

— Ну, разве что совместно, — согласился дядя Вася.

И на стол были поставлены блюда, приготовленные из рабочего и военного пайков. Самым вкусным был пирог с вареньем. Как уж Анастасии Ивановне удалось приготовить, она не объяснила. Мы ели его да похваливали, хозяева в свою очередь превозносили наш солдатский харч. Особенно по душе пришелся им чай вприкуску с сахаром.

Вечер прошел весело, непринужденно. От ночевки мы отказались и в этот раз, но и в цех не пошли. Танков для экранировки больше не было, да и сутки без сна тоже давали о себе знать.

* * *

Через неделю курс нашей учебы на заводе закончился. Перед отъездом нас вызвал главный инженер. У него находился представитель Н. Н. Шестакова майор С. М. Адливанкин. Он сообщил, что батальону выделено два автогенных аппарата и электроды. А что касается танков и брони, то этот вопрос нужно решить в ремонтном отделе штаба бронетанковых войск. И ехать надо сейчас же.

Я поручил товарищам сборы, а сам с офицером поехал в штаб. Там меня представили инженер-полковнику Д. П. Кареву — начальнику отдела ремонта. Он расспросил, как прошла наука, а затем вручил распоряжение на передачу танков из 106-го танкового батальона и документы, по которым следовало получить сварочную аппаратуру и, главное, разрешение на вывоз броневых листов с Ижорского завода.

Вернулись на завод, где мы учились ремеслу, тепло попрощались с рабочими цеха и к исходу дня добрались в Агалатово, в свой батальон.

Командир батальона был уже в курсе дела. Он только уточнил, что танки будет получать 2-я рота, а мне утром следующего дня надо выехать за сварочной аппаратурой, а через сутки — в Ижору за броней.

Сварочную аппаратуру получили за несколько минут. Поехали в Ленинград на склад, показали накладные, расписались — и дело с концом. Сложнее было с броней. От Агалатово до Ижоры на автомашине с прицепом ехать приходилось почти целый день. К вечеру приезжали на завод усталые. И рабочие, находясь на заводе круглосуточно, [42] в постоянной опасности быть обстрелянными противником, недоедая и недосыпая, были еще более усталыми. А подъемные крапы не работали. Поэтому при погрузке броневых листов приходилось приспосабливать ваги, ломики и надеяться только на свои силы. Погрузка, разумеется, проходила медленно и, главное, очень изматывала.

И так полторы недели, рейс за рейсом, без отдыха и нормального питания... Бывало, на заводе мы не заставали тех рабочих, с которыми работали вчера. Они были ранены или убиты. И все-таки, несмотря ни на что, каждый человек отдавал последние силы делу служения Родине. Рабочие жили на заводе и ночью поочередно несли вахту по его охране. Большинство из них — люди в преклонном возрасте. Молодежь ушла па фронт. Каждый из оставшихся мужественно выполнял свое дело, потому что разумом и сердцем понимал свой долг и защищал, как все мы, свое родное, рабоче-крестьянское Отечество.

Рабочие-ижорцы, встав в боевой строй, стойко переносили тяготы войны, храбро дрались с врагом, обороняя свой город.

* * *

... Спецовка, кепка, брюки, заправленные в сапоги. За спиной — винтовка. В карманах — патроны, на ремне — гранаты... Так в те дни выглядели ижорцы — бойцы добровольческого батальона.

Назначенный командиром батальона лейтенант запаса Георгий Вениаминович Водопьянов озабоченно спрашивал то у одного, то у другого:

— Стрелять-то умеешь?

— Сумею, коли надо.

— А гранаты бросать? А в рукопашный пойти, если доведется?

— Подучусь...

— Иди в строй!

Но подучиваться было некогда. Враг уже занял Тосно, нацеливался на Колпино... Это же совсем рядом! Тревожной августовской ночью батальон подняли по боевой тревоге, и он занял рубеж обороны в полосе боевых действий 168-й стрелковой дивизии. Бойцов-ижорцев поддерживал огнем из тяжелых орудий морской артиллерийский полигон. [43]

Цеха продолжали слать своих добровольцев. В батальон вступали целыми семьями. Отец и сын Александровы, отец и сын Крутошинские, отец и сын Карповы, братья Матвеевы, Даниловы, Наумовы, Сизовы, Рыбаковы, Фаломеевы, Жигель...

Только за первые две недели войны более восьми тысяч ижорцев подали заявления с просьбой направить на фронт. А сколько уходило без всяких заявлений! Кроме этого батальона был создан отряд под командованием Александра Васильевича Анисимова, бывшего председателя Колпинского исполкома районного Совета, сформированы три истребительных батальона, рота противовоздушной обороны, четырнадцать санитарных дружин...

Девять месяцев батальон ижорских рабочих находился на переднем крае, мужественно сражаясь с врагом.

О тех боях, суровых и памятных, рассказывают скупые строки боевого формуляра батальона:

«Рубеж нашей обороны подвергается ожесточенному обстрелу и бомбежке с воздуха.

... Ночью после четырехчасового боя мы выбили противника из занятых им домов на южной окраине Колпинской колонии. Пленные показали, что против нас брошен штурмовой отряд с задачей развить наступление на Колпино.

... Совершенствуем инженерные укрепления. Завод прислал бронеколпаки для дотов и дзотов.

... Погиб Александр Орлов, мастер цеха, человек необычайного мужества и храбрости. С криком «За мной!» он бежал в атаку, когда был сражен очередью из автомата.

... Вечером в землянке парторга батальона (политрука А. Михайлова) принимали в ряды ВКП(б). Поразительно: чем труднее обстановка, тем больше приток заявлений с просьбой принять в партию. И растет, растет перед каждым боем число коммунистов и комсомольцев. Только в первые, самые трудные месяцы войны было вручено более двухсот партийных билетов. Это люди несгибаемой воли!

... Сегодня получили с завода передвижные огневые бронеточки, а также винтовки с установленными на них оптическими прицелами. С наступлением ночи снайперы батальона выдвинулись на свои позиции».

И так изо дня в день... Минул сентябрь, октябрь... На смену убитым и раненым приходило пополнение прямо из [44] цехов. Скудное питание поступало из заводских фабрик-кухонь. Холодно и голодно было, как и во всем Ленинграде, сражавшемся в блокаде. На усиление пищевого рациона шла капуста, которую бойцы собирали на нейтральной полосе, где каждый квадратный метр обстреливался врагом. Рушились заводские стены от снарядов и бомб всех калибров... Ижорцы плечом к плечу с частями регулярной армии стояли насмерть.

Не так уж часто история дает нам такие примеры, когда бы огромный завод, находясь, как крепость, на линии фронта и принимая на себя удары снарядов и бомб неприятеля, ковал оружие, охраняемый своими же рабочими, чьи окопы и траншеи находились от него в каких-нибудь трех-четырех километрах.

Хранится в заводском музее очень выразительная фотография: стоит у станка молодой рабочий в пилотке, гимнастерке, с винтовкой за спиной. Кто он? Солдат или рабочий?! Подписи нет, да вряд ли она и нужна — ведь ижорцы, все как один, были в ту суровую годину бойцами переднего края.

И еще большее волнение охватывает тебя, когда стоишь у памятника, воздвигнутого в честь подвига батальона ижорских рабочих в самом центре Колпино, рядом с заводом, на бульваре Свободы. На мраморной плите высечено:

* * *

Слава ижорцам — бесстрашным бойцам Ленинграда!

Суровой дорогой ижорский шагал батальон.

Он шел, сокрушая врага,

Огневые преграды...

* * *

Многое об этой дороге, фронтовой, огненной, по которой суждено было пройти батальону до победных дней, может рассказать его командир Георгий Вениаминович Водопьянов. Встреча с ним состоялась в репинском санатории, где он проводил свой отпуск. День стоял холодный и дождливый. Порывистый ветер гнал по Финскому заливу высокие волны, и они, ворочаясь и пенясь, выплескивались к самым стенам санаторного корпуса. Георгий Вениаминович задумчиво смотрел вдаль, куда в свинцовую мглу убегал за горизонт неспокойный залив. О чем он думал? Может, тоже о заливе, только другом — Рижском, где его батальон встретил День Победы. А может, о тех, кто не вернулся с полей битвы? А может... [45]

Не хотелось в эту первую встречу заставлять бывшего комбата вспоминать о былом. Кое-что уже было известно о нем от других. Например, что его военная служба началась еще в 1-й Иркутской стрелковой дивизии, дравшейся против Колчака. Затем Водопьянов — молодой рабочий Златоустовского металлургического завода. Потом студент Киевского политехнического института. 1928 год — незабываемая для него дата вступления в Коммунистическую партию. Тридцатые годы: Водопьянов — инженер мариупольского завода. Обер-мастер в старом Ижевске. С 1938 года и по сей день — Ижорский завод. Он оставлял его лишь на время, когда шли бои на Карельском перешейке: Водопьянов был командиром роты, участвовал в штурме Выборга...

И все-таки невольно разговор круто свернул к войне, к батальону, к его людям, живым и павшим. Батальон не только вел оборонительные бои около своего завода, по и вместе с воинскими частями освобождал Вырицу, Оредеж, Лугу. А в летние дни сорок четвертого года ижорцы в числе первых стрелковых частей форсировали реку Великую, в числе первых ворвались в горящий Псков. Среди частей, отличившихся в боях за Тарту, в приказе Верховного Главнокомандующего объявлена благодарность и Ижорскому батальону. Он получил официальное признание — ему было вручено боевое Знамя и дано армейское наименование: 72-й отдельный пулеметно-артиллерийский батальон. С ним, кстати говоря, вместе действовала и наша танковая группа фронта.

Теперь по численному составу и огневой мощи он намного превосходил обычный стрелковый батальон. В него кроме четырех стрелковых и пулеметной рот, взводов разведки, саперного, связи, хозяйственного, комендантского входили артиллерийский и минометный дивизионы, а также бронедивизион.

После взятия Пскова на алом полотнище боевого Знамени батальона засверкал орден Красного Знамени. 826 его бойцов были отмечены в годы войны высокими правительственными наградами. Сам комбат, дважды раненный, награжден тремя боевыми орденами: Красной Звезды, Отечественной войны II степени, Александра Невского. А рядом с ними он носит и орден Трудового Красного Знамени. Это за доблестный труд уже после войны...

Теперь он, бывший комбат, потомственный металлург [46] и строитель, возглавлял один из гигантских цехов завода, где варят сталь рабочие с инженерными дипломами, где каждый слиток, полученный ими, — весомый вклад в металлургию страны.

В этом же цехе — новом индустриальном дворце, — как и в других, выросших там, где когда-то находился наблюдательный пункт батальона, трудились бывшие его бойцы, продолжая свой ратный подвиг. Старший радиотелеграфист Афанасий Прокопьевич Михалев стал Героем Социалистического Труда. Бригадир слесарей-сборщиков был запевалой соревнования под девизом «Пятилетку — в четыре года». Минометчик Николай Григорьевич Карпов — бригадир формовщиков, делегат XXIV съезда КПСС, побывал во многих странах мира, передавая свой опыт. Прославленный снайпер Николай Залесских, кавалер двух орденов Славы, возглавлял заводскую лабораторию...

Нет, не перечесть всех ижорцев, бывалых фронтовых бойцов, снова стоящих на переднем крае борьбы за коммунизм. Только в Колпино и его окрестностях их живот более трехсот. Ветераны батальона многое делают для увековечения подвига ижорцев.

Один из них — Степан Варнавьевич Сорокин составил картотеку — своеобразную боевую биографию более чем семисот бойцов Ижорского ополчения.

— Ведь если не изложить пережитые события на бумаге, не описать, то окажется потерянным их великий смысл для потомства. — Степан Варнавьевич глядел в окно, за которым спешат молодые пареньки на завод. — Завтра они уезжают в армию служить. А сегодня их проводы в торжественной обстановке у броневика — одного из тех, что защищали революцию в дни Октября.

У него, этого броневика, ставшего святыней, клянутся Родине ребята с Ижорского перед лицом своих дедов и отцов, ветеранов труда и боев. Отсюда дорога ведет новобранцев в роту, которая вот уже много лет зовется «Ижорская». Мне довелось побывать в ней совсем недавно. И первое, что я услышал от ее командира гвардии лейтенанта Владимира Рябца, — это слова о том, что воины-ижорцы молодцы, что они верны традициям своих отцов. На одном из последних учений им пришлось десантироваться в тыл «противника». Вся рота заслужила благодарность командующего войсками округа. [47]

Тогда же, в суровые дни 1941 года, подвиг ижорцев был примером для всего Ленинграда, который тоже превратился в город-фронт.

* * *

Закончив вывоз брони и начав экранировку танков, мы рассчитывали, что с окончанием этой работы начнутся настоящие бои по разгрому противника. Тем более до нас дошли слухи о том, что в ближайшее время войска Ленинградского и Волховского фронтов должны наступать с задачей разорвать кольцо блокады.

Но этому не суждено было сбыться так скоро. Учитывая, что противник может снова попытаться захватить Ленинград, советское командование усилило свои группировки, особенно со стороны Стрельны, Пулково, Дубровки. Наши танки Т-34 были переданы другим частям. Ушли с ними и опытные командиры, экипажи.

И на Карельском перешейке командование Ленинградским фронтом создавало многополосную, глубокую оборону. Наш 48-й танковый батальон получил задачу в короткие сроки закончить экранировку легких танков, выдвинуть их на передний край и держать в постоянной готовности на случай наступления противника.

В соответствии с поставленной задачей надо было не только продумать вопросы обороны, но и изучать вероятные направления действий наших танков. Майор Тимофеев имел опыт — зимой 1939/40 г. он командовал танковой ротой на Карельском перешейке. Кстати говоря, этот опыт, знание местности пригодились в октябре, когда танкистам пришлось выбивать гитлеровцев с Лемболовских высот. Бой был скоротечным и успешным. Тогда кроме самого командира батальона отличились старшие лейтенанты Коваленко и Тарасенко, лейтенант Фролов, командир танка старший сержант Рябоконь, заряжающий Рахматулин, механик-водитель Ватрушкин и другие.

Опыт этого боя внимательно изучался всем личным составом батальона. Вспоминали о нем и теперь, когда надо было готовить танки к выдвижению на передний край.

Если экранировка танков не вызвала особой сложности, то установка танков на подготовленные позиции, поддержание их и экипажей в боеготовности явились трудной задачей. Дело в том, что танки из-за холода надо [48] было периодически прогревать, на что расходовалось много бензина, а его давали все меньше и меньше. Попытались делать обваловку ходовой части, устанавливать под днищем танков печи-времянки и таким образом обогревать машины и экипажи. Но искры из труб и дым демаскировали нас. Вывели трубы не вверх, а в сторону. Другая беда — не стало тяги. Вовсе не топить? Экипажи за ночь замерзали. А делать разминку нельзя: местность просматривалась и простреливалась противником. Поэтому вынуждены были снова перейти на прогрев двигателей. К концу ноября бензина для этих целей не стали выдавать. Экипажам приказали зарыть танки и использовать их как постоянные долговременные артиллерийские точки.

Дальше