Нежданные назначения
Вступив в должность командира полка, я полагал, что самое простое это подбор в своем полку кандидатуры на вакантную должность заместителя по летной части. Без особых раздумий можно было назначить любого из командиров эскадрилий, а тем более майора Цоколаева командира 2-й эскадрильи. Конечно, наиболее подходящим кандидатом во всех отношениях был бы Егор Костылев, но в старших инстанциях все еще не решили вопрос о его восстановлении в звании, хотя там более месяца находилось ходатайство бывшего командира полка о реабилитации и возвращении наград. [333]
Я послал сразу два представления.
В первом просил назначить майора Цоколаева заместителем командира по летной части.
Во втором поставить вместо Цоколаева капитана Карпунина заместителя командира эскадрильи. Одновременно в докладной записке к этим представлениям были названы фамилии летчиков, которые будут назначены и на другие свободные должности.
Так как штаб дивизии находился здесь же, в Кронштадте, то я считал, что представления не задержатся, получат положительную оценку и все командиры в полку и эскадрильях займут свои места. Но напрасны были надежды. В один из приездов на аэродром полковник Корешков с обычным своим юмором сказал:
Зря бумагу пачкал, Василий Федорович. «Варяга» тебе в заместители шлет вышестоящее руководство. Да и я сам решил твоего друга-ханковца Цоколаева назначить начальником штаба третьего гвардейского полка. Так что придется тебе еще покрутиться одному, ведь твой заместитель да и другие тоже нуждаются в приобретении боевого опыта. Приказы о назначении уже подписаны, через два-три дня прибудут и люди.
Я, недоумевая, смотрел на командира дивизии и ничего пока не понимал. А он, продолжая начатый разговор в шутливом тоне, звучавшем на сей раз для меня чуть ли не похоронным звоном, добавил:
Ты не удивляйся таким назначениям привыкай. Полк в морской авиации передовой, воюет с меньшими потерями, чем другие, да еще и летаете на «Ла-5» лучших самолетах-истребителях. Теперь желающих принять участие в войне, а также и побыть рядом с ней станет больше. Они будут слетаться в четвертый гвардейский, как осы на сладкое. Поэтому на повышение в должностях пока не посылай, буду помогать тебе отбиваться от посланцев, которые идут помимо нас с тобой.
После этих слов полковника Корешкова у меня отпало желание задавать какие-либо вопросы, связанные с передвижением кадров внутри полка.
На второй день после разговора о предстоящих назначениях штаб полка получил сразу три приказа. Первым назначался заместитель командира полка по летной части. Им оказался тридцатидвухлетний майор Шмелев Николай Михайлович. Он опытный летчик-истребитель, окончил летное училище в Ейске, потом работал инструктором, командиром звена и эскадрильи до 1940 года. Затем служил в авиации на Дальнем Востоке, а с 1942 года был инспектором управления ВВС ВМФ в [334] Москве. После того как началась война, он многократно писал рапорты с просьбой послать его на фронт. А когда в 1943 году он был выдвинут на должность командира истребительного авиаполка на Дальний Восток, то вновь обратился к наркому Военно-Морского Флота с просьбой послать его с понижением в должности на любой из трех воюющих флотов для непосредственного участия в боевых действиях.
Наконец настоятельные просьбы Шмелева были удовлетворены, и на его последнем рапорте появилась резолюция: «Послать в авиацию КБФ на должность заместителя командира полка. С приобретением боевого опыта назначить командиром авиаполка».
По пути на фронт Шмелев добился разрешения в Ейском авиационном морском училище освоить технику пилотирования и провести учебные боевые полеты на самолете Ла-5. И, получив опыт полетов на «лавочкине», он направился в наш полк.
Второй приказ родился на основе новой директивы, которая обязывала в истребительных авиаполках на должностях начальников штабов впредь иметь офицеров-летчиков из числа командиров эскадрилий и заместителей командиров полков. Во исполнение этой директивы приказом командующего флотом и были назначены: майор Г. Д. Цоколаев начальником штаба 3-го ГИАП, а майор П. И. Бискуп, бывший заместитель по летной подготовке 71-го ИАП, начальником штаба 4-го ГИАП.
Петра Бискупа я знал давно и хорошо. Первый раз судьба свела меня с ним на полуострове Ханко осенью 1941 года. Тогда он был комиссаром эскадрильи в звании капитана, считался душой своего подразделения и не раз успешно наносил бомбоштурмовые удары по войскам и плавсредствам белофиннов. По возвращении с Ханко он продолжал службу в 71-м авиаполку, но почему-то оставил должность политработника. Провоевал некоторое время заместителем командира того же полка по летной части и уехал в тыл на учебу. И вот теперь вновь сменил профиль своей работы, пытаясь стать летающим боевым начштаба.
Назначение майора Бискупа взамен майора Тарараксина штабника, как говорится, до мозга костей в тот период было не совсем желательным и полезным для полка событием. Надо сказать, что он совершенно не имел опыта штабной работы и склонности к ней. И конечно, ясно было, что придется потратить много сил и упорства, чтобы вновь назначенный начальник штаба стал работать вровень с остальными руководителями полка. [335]
Прочитав третий приказ, я подпер ладонью щеку и долго сидел молча. В мозгу стучала мысль: «Зачем нужно в высшем штабе, минуя полк и дивизию, назначать командира эскадрильи. При этом совсем не имеющего боевого опыта. Неужели там, в Москве или в штабе флота, не понимают, что эскадрилья это основное тактическое подразделение в авиации. И командир такого подразделения не гриб дождевик, который за сутки вырастает до полной зрелости. Комэск должен быть лучшим воздушным бойцом, умелым командиром... На формирование его на войне уходят многие месяцы, а то и годы».
Молчание мое нарушил замполит. Он, прочитав до меня все три приказа, сейчас сидел рядом и следил за моим лицом.
Что, Василий Федорович, тяжело читать такие документы? Может быть, мне съездить в политотдел дивизии или махнуть на У-2 прямо в Ленинград, к начальнику политотдела авиации флота? Пусть вмешаются, разберутся с кадровиками, нельзя же в один полк посылать сразу троих руководителей, которым, как правильно сказал Тарараксин, «нужно все начинать с нуля»...
Майор Абанин все больше накалялся от гнева. Я продолжал молчать, силясь сдержать возмущение.
Не надо, Александр Иванович, ни ехать, ни лететь. В политотделах дивизии и авиации флота из-за нас копья ломать и конфликтовать с высшими инстанциями не будут. Мне полковник Корешков недавно сказал: «Теперь желающих принять участие в войне, а также побыть рядом с ней будет больше, они начнут слетаться в четвертый авиаполк, как осы на сладкое». Видимо, придется вновь тянуть огромный воз летной нагрузки, пока не наберут силу «варяги».
Я вышел из помещения КП подышать свежим августовским воздухом.
За мной вышел и майор Тарараксин. За последние дни он очень изменился, лицо казалось бледно-серым, скулы обтянулись. Видимо, он тяжело переживал внезапное отстранение от должности. Ведь все и он сам, конечно, знали, каким усердным и знающим был начштаба полка.
Не переживай, Алексей Васильевич, подберем тебе хорошую должность в штабе дивизии. Я поговорю с начальником штаба и командиром, старался я его успокоить. Мне было очень жаль расставаться с этим неутомимым, замечательным человеком и офицером, проработавшим более девяти лет в полку.
Я к вам с просьбой, товарищ командир! Оставьте меня в полку на должности начальника оперативного отделения. Я ее ранее занимал. Ну, а если нет такой возможности, то пошлите [336] меня в первую эскадрилью на должность адъютанта. Его голос дрогнул, на глазах появились слезы. Опустив голову, он медленно достал из кармана кителя сложенный вдвое лист бумаги тот, на котором он недавно что-то писал, и подал мне: Василий Федорович! Это мой рапорт последняя просьба, помогите...
Я взял рапорт и, не читая, понял, что там написано.
Хорошо, дорогой Алексей Васильевич, я сегодня вечером поеду к командиру дивизии и постараюсь уговорить его оставить вас в должности начальника оперативного отделения полка. Одновременно поможете майору Бискупу быстрее освоиться с должностью начальника штаба.
Мысли мои вновь вернулись к скупым строкам третьего приказа, где говорилось:
«Командира эскадрильи ВМАУ им. Сталина майора Банбенкова Владимира Кузьмича назначить командиром эскадрильи 4-го ГИАП ВВС Балтийского флота».
За этими тремя строками ни человека, ни воина не видно. Нужно ждать, когда поступит личное дело и появится в полку новый комэск.
Первым из вновь назначенных в полк прибыл майор Бискуп. Одетый в новенький кожаный реглан, он представился мне на командном пункте, строго соблюдая уставные правила. Потом положил на стол объемистый, запечатанный сургучной печатью пакет личное дело, где, как в зеркале, отражена многолетняя служба офицера. Пакет я раскрывать не стал, а задал три прямых вопроса:
Петр Игнатьевич, скажи откровенно, почему за два года трижды сменил профиль службы? И для ясности я добавил: Перешел с политработы на чисто летную службу, а теперь пробуешь себя на штабном поприще? Это первое. Второе почему перед уходом на учебу очень мало летал на боевые задания? И наконец, третье: как владеешь самолетом Ла-5?
На поставленные вопросы коротко ответить трудно, но я постараюсь все объяснить. Надеюсь, что вы поймете меня правильно. Ведь мы друг друга хорошо знаем...
Постараюсь понять так, как требуют долг службы и человеческие отношения. Раздевайтесь, садитесь ближе к столу, а меня можете называть по имени и отчеству, в нашем полку такая традиция сохранилась со времен, когда командиром был Иван Георгиевич Романенко.
Я сказал это, чтобы напомнить Бискупу о нетерпимом когда-то его отношении к этому неписаному правилу, существовавшему с давних времен в военно-морском флоте. Бискуп же [337] это считал, так же как и некоторые другие командиры и политработники, признаком панибратства.
Петр Игнатьевич начал давать не совсем ясные объяснения. Видимо, он не ожидал таких вопросов.
Вы же знаете, что политработником я был назначен перед финскими событиями. А ранее был командиром звена. Назначение состоялось против моего желания, но я как член партии старался работать как мог и как умел... Да что об этом говорить, вы же были в сорок первом году на Ханко, все видели и знаете, как я выполнял обязанности комиссара эскадрильи и боевого летчика.
Это обязанность каждого командира и комиссара, перебил я собеседника.
Да, да... Это правильно, но у руководителя, особенно в полку, много обязанностей по долгу службы, и не всегда удается часто летать на боевые задания.
С этим я совсем не согласен, вновь перебил я майора. Можно назвать десятки комэсков, замполитов, заместителей по летной части в полках и соединениях, наконец, командиров полков и дивизий, которые часто и хорошо выполняют боевые задания. Они личным примером учат подчиненных воевать. А мы в полку уже имели дурные примеры, когда некоторые руководители полка и комэски не летали на боевые задания, и повторения этого не допустим.
Петр Игнатьевич посмотрел мне прямо в глаза и обиженно проговорил:
Я вижу, что вы недовольны моим назначением. Это следует из вопросов, которые задали мне.
Зачем же так понимать вопросы? Я как командир обязан знать все о подчиненном. Ведь мы же на войне, а начштаба теперь должен быть летающим офицером. Не зря же это ввели директивой сверху... А ответы на поставленные вопросы я хочу услышать от вас, хотя их можно найти и в личном деле, показал я на пакет.
Бискуп глубоко вздохнул и, не глядя больше мне в лицо, продолжал:
Василий Федорович, вы же хорошо знаете, что я и в сорок первом году, и в сорок втором летал на «чайках». Ведь это не «як» и даже не И-16, на котором вы воевали... Сколько мы потеряли летчиков трудно сосчитать... И командира полка подполковника Коронца потеряли... Вот, наверное, эти потери и повлияли на мое состояние. Хотелось пересесть на другой, современный истребитель, а на учебе в тылу понял: лучше мне пойти по штабной линии или стать преподавателем в военном училище... [338]
Я слушал и думал: «Надломился бывший комиссар эскадрильи, когда-то боевой ханковец. Ищет спасения в частой перемене служебных обязанностей. Да, оправдываются слова полковника Корешкова: «...желающих побыть рядом с войной будет больше». Но я больше не перебивал Бискупа, ждал, когда он закончит.
А на «лавочкине» я еще не летал, думаю освоить его здесь, в Кронштадте, закончил объяснение майор и бегло взглянул на меня в ожидании дополнительных вопросов.
Еще есть один вопрос, Петр Игнатьевич. В управлении кадров о вашем отношении к боевым вылетам знает кто-нибудь?
Нет, ответил Бискуп, я там просил послать меня в Ейское училище на преподавательскую работу, но начальник управления кадров ответил: «Поработайте шесть восемь месяцев в должности начштаба, полетайте, пополните боевой опыт на новых истребителях, тогда переведем на преподавательскую работу».
Ну что же, Петр Игнатьевич, мне все понятно, теперь послушайте мои советы и указания. Принимайте дела. Начальником оперативного отдела остается майор Тарараксин, он поможет вам быстрее освоиться. Изучите детально тактику боевых действий нашего полка и дивизии на новых самолетах, а восстановление вашего боевого духа и овладение самолетом Ла-5 я беру на себя. Думаю, что через месяц-полтора вы будете воевать на уровне передовых летчиков-гвардейцев и боевой авторитет комиссара-ханковца полностью восстановится. Еще один совет. Не считайте себя временным человеком это самое опасное на войне, и больше не хайте самолет «чайка». Это был хороший истребитель и штурмовик. На нем летчики Балтики вписали замечательные страницы в боевую летопись под Таллином, на Ханко и особенно здесь, под Ленинградом. А командир звена Александр Батурин и командир эскадрильи Константин Соловьев из семьдесят первого авиаполка того самого, в котором служили, стали еще в сорок втором году Героями Советского Союза. Приступайте к делу, сегодня вечером представлю вас личному составу полка...
Перед началом построения я рассказал майору Абанину о беседе с начальником штаба и предупредил его, что офицеры управления полка и руководители эскадрилий не должны знать ее содержание.
Наш долг, Александр Иванович, сказал я, оказать Бискупу помощь, чтобы он вновь поднялся на должный морально-боевой уровень.
Абанин, не раздумывая, ответил: [339]
Это наш командирский и партийный долг, но я неоднократно приходил уже к выводу, что если боец, насмерть стоявший в самые тяжелые, критические моменты, потерял главное боевой дух... Короче, мне кажется, начальник штаба из него получится, а летчиком он больше не будет...
Может быть, и так, Александр Иванович, но мы свой долг будем выполнять до последней возможности.
В ту же ночь на аэродром прилетел транспортный самолет Ли-2. Он доставил солидное пополнение десять летчиков, окончивших Ейское военно-морское авиационное училище имени Сталина. Все они имели звания младших лейтенантов, завершили учебу на самолете Ла-5, не только освоили технику пилотирования, но и провели немало учебных боев. Пополнение с таким уровнем подготовки мы получили впервые за войну. Это убедительный пример того, что наша армия и флот стремятся не поспешно восполнить потери, а планово готовят офицерский состав к боям на новой технике. Этим же самолетом прилетели майор Шмелев, майор Банбенков и лейтенант Рогов, бывший курсант-летчик, забракованный по состоянию здоровья. Он завершил учебу в этом же училище по профилю штабного офицера, но в полк был направлен на должность секретаря комсомольской организации.
Вместе с личными делами и предписаниями находилось письмо командиру полка.
На маленьком листке бумаги было написано:
«Товарищ Голубев, в составе нового пополнения к вам направлен в качестве пилота младший лейтенант Столярский К. С., сын генерал-майора авиации Столярского С. Э., прославленного балтийского летчика, участника Октябрьской революции и гражданской войны, ныне начальника учебных заведений авиации Военно-Морского Флота. На должность секретаря комсомольской организации полка лейтенант Рогов, сын генерал-полковника Рогова И. В., начальника Политического управления ВМФ.
Возьмите под личный контроль службу лейтенанта Рогова и боевые вылеты младшего лейтенанта Столярского».
Письмо подписал начальник отдела кадров ВВС ВМФ. Беспокоился кадровик о детях начальства. А мне вспомнились слова моей матери, сказанные при первой встрече с родителями в новогодний день 1942 года: «Сынок, летал бы ты пониже да потише, а то, неровен час, и без войны голову сложишь». Это были слова деревенской неграмотной женщины, всем сердцем желавшей, чтоб ее сын остался живым. И конечно, все родители всегда желают того же своим детям. Но письмо-указание было написано, конечно, не по просьбе генералов Столярского [340] и Рогова. Я ознакомил с содержанием письма замполита Абанина, начштаба Бискупа и только что прибывшего к новому месту службы заместителя по летной части Шмелева и высказал свое мнение:
Очень хорошо, что в наш полк среди молодого пополнения приходят офицеры, сыновья кадровых военных, мы обязаны помочь этим офицерам стать достойными гвардейского коллектива. Но становление молодежи в любом воинском подразделении определяется не только помощью и опекой опытных воинов. В первую очередь успехи зависят от самих молодых. Будем надеяться, что младший лейтенант Столярский и остальные прибывшие не уронят чести своих родителей, кем бы они ни были.
Перед вечерним построением личного состава полка я сумел побеседовать с молодежью. До этого с вновь прибывшими встретились майоры Бискуп, Тарараксин, Шмелев и Абанин. Они ознакомились с содержанием личных дел и летными книжками молодежи, где записан каждый полет за период учебы в аэроклубах и в училище. Задали интересующие каждого руководителя вопросы, после чего подготовили предложения о наиболее целесообразном распределении пилотов по эскадрильям.
Беседа с летчиками показала, что в полк прибыла прекрасная молодежь, жаждущая скорее принять участие в боях. Особенно приятное впечатление произвели летчики Столярский, Нефагин и Гаркин. Они давали спокойные и грамотные ответы по материальной части самолета Ла-5, тактике боя нашей истребительной авиации с фашистскими бомбардировщиками, разведчиками и истребителями. Присутствующему на беседе майору Банбенкову я вопросов не задал. С ним мне хотелось поговорить более детально и обязательно в присутствии замполита и начальника штаба.
Когда мы в комнате остались вчетвером, я предложил новому командиру эскадрильи рассказать о прохождении службы, потом изложить порядок и время его ввода в боевой строй.
Разрешите отвечать сидя, с оттенком гордости и легкого пренебрежения сказал Банбенков, чем немало удивил меня.
Докладывать старшим и обучать подчиненных положено стоя. Они лучше видят человека, и сказанное будет более доходчиво, сделал я замечание майору.
Он встал, сделал шаг вперед и громче обычного заговорил:
Мне через месяц исполнится тридцать лет, двенадцать лет служу в истребительной авиации. После окончания училища начал службу пилотом в Белорусском военном округе в [341] тридцать третьем году. В тридцать четвертом вместе с подразделением был переведен в авиацию Тихоокеанского флота. С тридцать седьмого года командир звена, затем заместитель командира эскадрильи. В сороковом году как лучший летчик, владевший самолетом И-16, был назначен инспектором по технике пилотирования полка. В том же году получил назначение в другой полк командиром эскадрильи. В сорок втором году меня перевели на должность командира эскадрильи в Ейское училище. Теперь на ту же должность прибыл к вам. По прохождению службы все. Вводить в боевой строй меня незачем. Я летаю на всех типах истребителей, стреляю по конусу и по щитам на земле только с оценкой «отлично». В учебных воздушных боях мне еще никто в хвост не заходил, тактику современного боя знаю, самолетом Ла-5 владею хорошо. Готов водить эскадрилью на любое боевое задание.
Я мельком посмотрел на Бискупа и Абанина. Они сидели опустив глаза. Видимо, им, как и мне, было не по себе слушать бахвальство майора. А он, надеясь, что своей высокопарной речью убедил всех, не торопясь сел на стул.
Ну что же, товарищ Банбенков, ваша длительная безупречная служба и упрощенное понятие о войне мне понятны. Наверное, они понятны и всем здесь присутствующим... Однако все это еще не значит, что вы можете организовать и довести до конца победный бой. Это дается только на войне, и то не сразу. Теперь прошу ответить нам еще на два вопроса: когда вы подавали рапорты о посылке на фронт? Кто вам знаком из летчиков-тихоокеанцев, проходящих службу в нашем полку?
Такие вопросы опытный служака, наверное, ожидал. Он, не раздумывая, ответил:
Я неоднократно подавал рапорты и в устной форме просил командование полка и бригады послать меня в авиацию любого действующего флота. Но мне каждый раз отказывали. А в полку проходят службу три летчика-тихоокеанца, которые меня знают. В их числе и капитан Карпунин он в сороковом и сорок первом годах у меня в эскадрилье был старшим летчиком и командиром звена.
Ложь, содержавшаяся в ответе на первый вопрос, была явная.
В личном деле, товарищ майор, сказал я, нет ни одного вашего рапорта. Есть только одно предписание, с которым вы .в июле сорок второго года были направлены в распоряжение командующего авиацией ВМФ. На этом документе есть резолюция начальника штаба: учитывая семейное положение и просьбу, направить для прохождения службы в ВМАУ им. Сталина на должность командира авиаэскадрильи. [342]
Внесите ясность, почему вы получили назначение не на действующий флот, а в авиационное училище на равную должность?
У меня тяжело болела жена. У нас двое детей. А рапорты, которые я подавал, наверное, остались в штабе полка или авиабригады, ответил майор, спокойно глядя мне в глаза.
Но в личных делах прибывших тихоокеанцев находятся их рапорты с просьбой послать на фронт. В личном деле Федорина и Карпунина по два, а у майора Шмелева даже пять. Состояние здоровья жены в тот период можно уточнить в течение двух-трех дней, но не стоит к этому возвращаться. К тому же для ясности могу добавить, что и последнее направление на Балтику училище сделало не по вашей просьбе, а в порядке замены на офицеров, имеющих боевой опыт. Поэтому советую в дальнейшем к исполнению служебного долга относиться так, как требует защита нашего государства в период смертельной опасности. У кого будут вопросы к товарищу Банбенкову? обратился я к Абанину и Бискупу.
Разрешите, сказал Абанин. У меня есть один вопрос. Вы много лет в авиации, на должности командира эскадрильи четыре года. А почему не вступали в партию?
И этот вопрос был для него, наверное, не новым.
Не считал себя готовым, ответил Банбенков.
Это был его единственный правдивый ответ. Командир эскадрильи теперь гвардейского полка был еще не готов занять место в рядах Коммунистической партии.
Беседа с новым беспартийным комэском оставила у нас тяжелое впечатление. Но приказ о его назначении находится в полку, его нужно выполнять, как требует Устав Красной Армии и долг командиров-коммунистов.
В завершение беседы пришлось здесь же объявить майору Банбенкову план ввода его в боевой строй. Он заключался в следующем:
Вам, товарищ майор, даю двое суток для знакомства с документами и личным составом второй эскадрильи. Заместитель, капитан Карпунин, поможет вам в этом. Он же будет вводить и в боевой строй. После учебных полетов начнете боевые в качестве ведомого у капитана Карпунина. Ведущим пары, звена и эскадрильи станете по мере успешного выполнения боевых заданий, но с моего разрешения. Постараюсь сделать несколько боевых вылетов в составе второй эскадрильи с обязательным вашим участием. На первых порах больше двух боевых вылетов в день выполнять не разрешаю, со временем сможете, вероятно, летать чаще. [343]
Майор медленно встал, собрался с мыслями. На его лице появились пятна, глаза удивленно округлились. Глубоко вздохнув, он с тревогой проговорил:
Товарищ командир! Карпунин ведь был моим подчиненным раньше и теперь заместитель. Он воюет всего несколько месяцев... Может быть, поставите меня ведомым к более опытному летчику?
Зря, товарищ Банбенков, так плохо думаете о своем подчиненном. Он тоже прошел путь ведомого. Научился управлять боем пары, звена, а сейчас уверенно проводит бои эскадрильей. Десять месяцев войны многому его научили. За успехи в выполнении боевых заданий он награжден орденом Красного Знамени. Ведущий у вас опытный, он уже готовый командир эскадрильи. Жаль, что нет пока вакантной должности. Все. А сейчас приступайте к выполнению своих обязанностей.
Итог новых назначений был явно странным и в общем-то не слишком радостным. В полк, на мой взгляд, пришла отличная молодежь. А вот опытные пилоты, командиры... По крайней мере двое из трех вызывали тревогу и сомнения. Может быть, сомнения со временем развеются?.. Хотелось бы...