Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Глава тринадцатая.

Конвой идет молча (1943, октябрь — ноябрь)

Несколько часов, проведенных 10 октября в Москве, показались бесконечными: все время тревожила мысль о новоземельском конвое. Он вышел из Архангельска накануне вызова меня в Ставку Верховного Главнокомандования и теперь находится в районе между Иоканкой и мысом Канин Нос, то есть в самом опасном месте на выходе из Белого моря: там, где, по данным радиоразведки, обнаруживаются подводные лодки противника. Разумеется, гитлеровцы будут всячески пытаться атаковать конвой, особенно транспорт «Марина Раскова», идущий в его составе. Океанская махина в двенадцать тысяч тонн, трюмы которой забиты грузами до отказа, представляет собой соблазнительную приманку для вражеских лодок. Кроме того, на выходе из Белого моря в Печорское море и несколько севернее, на параллели Карских Ворот, встречаются и плавающие мины, которые ночью не видны. Вдобавок малоутешителен прогноз погоды. Маршрут конвоя пролегает именно через те районы, которые захватит циклон, распространяющийся от Исландии через Баренцево море на восток.

Всего этого достаточно для беспокойства за судьбу конвоя. От благополучного прибытия его в пункт назначения — Белушью губу — зависит нормальная зимовка всех новоземельцев военного времени: транспорт везет им теплую одежду, продовольствие, оборудование для аэродрома, топливо и многое другое. На его борту помимо груза находятся, не считая пятидесяти — шестидесяти человек экипажа, двести пассажиров...

11 октября. Вот уже восьмой месяц нет союзных конвоев, но к пространству Северной Атлантики по-прежнему прикована большая часть боевых сил нашего флота, [180] хотя эти силы позарез нужны для защиты подходов к Арктике и коммуникаций в Карском море.

Никогда не следует считать противника глупее себя. Поведение союзников, отменивших конвои из США и Англии, не могло остаться незамеченным для гитлеровцев. Вполне возможно, что последние приняли прекращение союзных конвоев как результат своего превосходства на коммуникациях. Во всяком случае, немецко-фашистское командование учло ситуацию на театре, воспользовалось ею, сняло какое-то количество своих подводных лодок дальнего действия с коммуникаций Атлантического океана и направило против нас с задачей проникнуть в Карское море.

Что и удалось им.

А у нас не хватило сил для противодействия. Во-первых, чтобы помешать проникновению гитлеровцев в Карское море, надо держать под наблюдением пространство шириной в несколько сот миль, на подходах из Баренцева моря к проливам Югорский Шар, Карские Ворота, Маточкин Шар, а также пространство севернее мыса Желания. Во-вторых, чтобы предотвратить нападение вражеских подводных лодок на конвои, надо иметь не один — два корабля эскорта на два — три транспорта, как имеем сейчас мы. Ведь противник на своих сообщениях у Норвегии теперь обеспечивает каждый транспорт прикрытием из десяти — одиннадцати кораблей разных классов. И, несмотря на такое сопровождение, мы топим их торпедами, выпущенными из аппаратов наших лодок. Стоит ли удивляться, если нам время от времени не удается уберечь то или иное судно, когда мы имеем, повторяю, один — два корабля эскорта на два — три транспорта?

Вот и сейчас могу ли я быть спокойным, если мне известно положение с новоземельским конвоем?... Он состоит из транспорта (пароход «Марина Раскова») и двух кораблей охранения (эскадренные миноносцы «Гремящий» и «Громкий»). На пути от выхода из Белого моря до Белушьей губы конвой подстерегают не только плавающие мины и не только шесть подводных лодок противника, отмеченных нашей радиоразведкой, но и та самая опасность, которую таил в себе позавчерашний прогноз погоды.

Флагманским кораблем конвоя идет «Гремящий» под брейд-вымпелом командира дивизиона эскадренных миноносцев [181] капитана 2 ранга А. И. Гурина, прежнего командира этого корабля. Последнее сообщение с «Гремящего» было из района Иоканки. На выходе из Белого моря конвой встретился с сильным штормом. Корабли очень кренило, они шли лагом к волне, и Гурин повернул в Иоканку, чтобы подкрепить кое-что на эскадренных миноносцах и проверить крепления всякого рода на транспорте.

Решение правильное. Конечно, груз еще в Архангельске следовало закрепить в расчете на сильный шторм, но лишний раз проверить всегда неплохо.

14 октября. Трое суток было не до записей в дневнике. Истекли все сроки для возвращения с позиций лодок Хомякова и Кунца. На запросы не отвечают. Никак не могу примириться с мыслью, что лодки погибли, что они никогда не вернутся в базу, не известят о своем возвращении традиционным выстрелом, означающим очередную победу... За два с половиной года войны можно бы приучить себя к неизбежности потерь, но я каждый раз переживаю до слез. После каждой потери становится как-то стыдно: вот, мол, ты жив, а другие сложили свои головы... Особенно тяжело после этого вновь провожать ту или иную лодку в очередной поход. Прощаешься с экипажем внешне спокойный, а сам мысленно представляешь все внезапности, которые ожидают уходящих в далекий поиск, на позицию, к берегам противника... Самое правильное — держать сердце на замке. Хорошо сказал Александр Фадеев на последней странице «Разгрома», почему и врезались в память слова: «...и перестал плакать: нужно было жить, и выполнять свои обязанности»...

Нет, пожалуй, более трудной боевой службы, чем служба подводника. Если, например, летчик все же имеет шансы на то, чтобы спастись (или самолет спланирует без мотора, или можно выпрыгнуть с парашютом), то у подводника нет никаких шансов. С глубин более пятидесяти метров нечего и надеяться выбраться из затонувшей лодки. У нас же на Северном театре, даже в Кольском заливе, то есть дома, нет глубин меньше чем 250–300 метров.

Вчера, 13 октября, обнаружили вражеский конвой в районе Кибергнес-Эккерей. Состав конвоя — три транспорта и двадцать один корабль охранения. Нанесли удар авиацией флота. Результат удара: по данным авиаразведки, произведенной непосредственно после него, потоплены два сторожевых корабля, один транспорт водоизмещением [182] шесть — семь тысяч тонн, поврежден один крупный транспорт; по данным радиоразведки, потоплен и один миноносец. Наши потери — восемь самолетов. Из экипажей не удалось никого спасти. Война неумолимо берет свое. В числе погибших два прекрасных летчика-торпедоносца Макаревич и Величкин{44}.

Мысли мои опять обращены к новоземельскому конвою. Позавчера он вышел из Иоканки в губу Белушья, хотя шторм продолжается с неослабевающей силой. О том, что происходит на востоке Баренцева моря, можно судить по донесению, которое получено от Гурина вчера утром: в день выхода конвоя из Иоканки, на исходе суток, в двадцать три часа сорок пять минут, волны сорвали руль на транспорте, руль потерян, транспорт не может управляться. Авария произошла в пункте: широта 72 градуса, долгота 49 градусов. Это примерно в ста пятидесяти милях западнее губы Белушья. Сообщив об аварии, командир конвоя высказал опасение, что у кораблей эскорта, если им удастся взять транспорт на буксир и отвести в пункт назначения, может не хватить топлива на обратный путь. Буксировка в штормовых условиях вообще дело нелегкое, в особенности в Баренцевом море, где волны мало чем отличаются от океанских валов. Скорость хода при буксировке, конечно, снизится. Ясно, что нефти в цистернах будет на донышке, когда корабли приведут транспорт в Белушью губу.

Лишь бы взяли на буксир и привели, а тогда мазут найдется на самом транспорте, который они ведут.

16 октября. Выяснив обстановку в районе конвоя, позавчера направил туда тральщики, шедшие к проливу Югорский Шар, а Гурину приказал взять транспорт на буксир. Пусть корабли приведут «Марину Раскову» в Белушью и там получат с транспорта столько нефти, сколько им потребуется на обратный переход. Топлива на транспорте — восемьсот тонн. Одновременно предупредил Гурина о следующем: если положение «Марины Расковой» безусловно критическое и если оба эсминца не в состоянии сами выполнить, что указано им, пусть он немедленно сообщит обстановку и место, где находится конвой; если же уверен, что справятся своими силами, пусть [183] продолжают выполнять задачу, но молча. Пусть конвой идет молча. Незачем привлекать внимание противника.

С тех пор, вот уже полтора суток, Гурин молчит.

Понимаю, что это правильно, что дело с буксировкой идет на лад, и все-таки не могу освободиться от напряжения, вызванного первым известием об аварии транспорта. Молчание Гурина продиктовано целесообразностью и моим приказанием; однако молчание же в самый драматический момент породило худшее из испытаний — испытание неизвестностью. Дело не в моем личном самочувствии. Все, кто в курсе затянувшейся истории с новоземельским конвоем, переживают ее не меньше моего.

Наконец около полуночи принимается краткое донесение от новоземельцев: «Гремящий», за ним на буксире «Марина Раскова» входят на рейд губы Белушья. Замыкает шествие «Громкий».

Как гора с плеч!..

* * *

Что скрывалось за молчанием Гурина, объясняет он сам, возвратясь на «Гремящем» в Архангельск. Для начала шутит, говоря, что генеральную репетицию передряги, в которую попал новоземельский конвой, Баренцево море устроило еще в начале сентября, когда «Гремящий» и «Грозный» вели два транспорта из Кольского залива на восток. Тогда, на подходе к Семи Островам, конвой угодил в первый осенний шторм. Размахи крена «Гремящего» достигали сорока трех градусов, но эсминец выдержал испытание. Зато один из транспортов — танкер «Юкагир» — был вынужден из-за поломки в машине укрыться в Иоканке и отстаиваться там до улучшения погоды.

Тот шторм, однако, не мог идти в сравнение с октябрьской передрягой, в которую попали суда новоземельского конвоя на второй день после выхода из Северной Двины: они оказались в самом центре циклопа и в полной мере испытали на себе его титаническую силу. Ударами волн эсминцы клало на борт по кренометру до 53 градусов, то есть крен был на пределе остойчивости кораблей. Наглухо принайтовленные предметы внутри помещений срывало. Гул шторма и удары волн не могли заглушить непрестанное скрипение корпусов.

Памятуя о прошлогодней аварии и гибели «Сокрушительного», у которого волны оторвали корму, Гурип решил [184] зайти в Иоканку, поставить дополнительные крепления и провести дополнительную балластировку, чтобы увеличить живучесть и остойчивость кораблей. Эти работы заняли около суток, после чего конвой вышел по назначению, несмотря на шторм.

А шторм превратился в ураган.

Только 150 миль оставалось до пункта назначения конвоя, когда на транспорте сорвало руль. Попытки управлять транспортом при помощи машин в такой шторм ни к чему не привели. Беспомощный пароход стал огромной металлической коробкой, гонимой по воле ветра и волн. Нередко волны достигали такой высоты, что транспорт совершенно исчезал в провалах между ними. Время от времени наползал туман и набегали снежные заряды, разобщая корабли охранения и поврежденный пароход. Все это могло быть чревато непоправимыми последствиями, которые угрожали сорвать снабжение Новой Земли.

Решение взять транспорт на буксир, подтвержденное затем мною, Гурин принял самостоятельно, представляя всю сложность буксировки беспомощного парохода. Авария произошла в полночь, до утра нечего было и думать о спасательных работах, важно было не потерять транспорт из виду.

Выждав, когда начало светать, Гурин объявил свое решение: экипажу «Гремящего» подготовиться к буксировке «Марины Расковой», «Громкому» обеспечивать прикрытие, чтобы не допустить торпедной атаки подводных лодок противника и столкновения конвоя с плавающими минами.

Ураган продолжал трепать корабли. Сила ветра достигала одиннадцати — двенадцати баллов. Верхушки волн, иссеченные ветром, превратились в сплошную пену. Перед кораблями вставали валы такой высоты, что «Гремящий» не успевал взбираться на вершину их, и они обрушивались на него. Корпус и верхняя палуба исчезали в бурлящих потоках. Волны непрерывно перекатывались через корабль, заливали вентиляционные устройства. Грохот шторма заглушал все звуки движения, даже бешеное вращение вхолостую винтов, то и дело висевших в воздухе, едва корабль зарывался форштевнем в море. Люди на мостике, чтобы слышать друг друга, должны были кричать в ухо, а люди на юте — артиллеристы, минеры, боцманская команда, возглавляемые помощником командира корабля Васильевым и главным боцманом Речкиным, [185] вышедшие на аврал для подготовки буксира, — половину времени тратили на борьбу с волнами, чтобы удержаться на палубе.

В условиях, когда «Гремящий» с трудом повиновался рулю, Гурин приступил к опасному маневру — сближению с аварийным транспортом. Надо было подойти к нему на возможно близкое расстояние, чтобы люди на транспорте могли поймать бросательные концы с «Гремящего», а с ними принять буксирный трос. Малейшая неточность решала не только судьбу транспорта, но и судьбу эсминца. Столкновение судов при таком волнении моря могло привести к гибельной аварии.

Прошли часы, а не минуты, прежде чем маневр удался. Долгие восемь часов понадобились для того, чтобы передать буксирный трос на транспорт. Все это время, пока люди «Гремящего» делали свое нелегкое дело, «Громкий» был в охранении и также делал свое дело: расстрелял плавающую мину, обнаруженную сигнальщиками среди вспененного моря, и отогнал от конвоя подводную лодку противника.

Наконец буксирный трос был подан и закреплен, но испытания для конвоя еще не закончились.

Под вечер, в сумерках, когда до губы Белушья осталось по счислению еще сто двадцать две мили, буксирный трос лопнул.

Предвидя это, Гурин заранее продумал план дальнейших действий. Буксир надо было завести вторично, теперь с большей гарантией его сохранности, использовав якорную цепь и якорь транспорта. Их следовало стравить за борт вместе с буксирным тросом, чтобы они своим весом смягчали рывки.

Правильное решение обеспечило успех буксировки «Марины Расковой». Как только рассвело, транспорт был вторично взят на буксир «Гремящего», и конвой возобновил медленное движение к Новой Земле сквозь ураган, который все еще но ослабевал. Вторично «Громкий» обнаружил вражескую подводную лодку, пробомбил район обнаружения глубинными бомбами и не только не дал противнику возможности выпустить торпеды, но и вынудил его отказаться от преследования конвоя.

На пятые сутки похода (вместо 50–60 часов в нормальных условиях) эсминцы доставили транспорт в губу Белушья. По сути, они спасли его. [186]

...Вижу удовлетворение на осунувшемся лице Гурина, когда он заканчивает докладывать о перипетиях новоземельского конвоя, и вполне разделяю ее. Надо особо отметить в приказе по флоту, что сложная буксировка аварийного транспорта проводилась в условиях боевой обстановки, несмотря на ураган, и явилась очень серьезной проверкой и экипажей обоих эскадренных миноносцев, и самих кораблей. Только теперь, когда стали известны все подробности, вырисовывается общая картина похода, который действительно следует назвать коллективным подвигом североморцев. Прискорбный случай с прошлогодним разломом «Сокрушительного» не в укор нашим кораблестроителям. А этот новоземельский четырехсуточный конвой в урагане достаточно характеризует отличные мореходные свойства эскадренных миноносцев, построенных ленинградскими мастерами: выдержать такое испытание дано не всякому кораблю. И не каждому, кто называет себя моряком. Выучка и морская закалка, слаженность и умение экипажей «Гремящего» и «Громкого» не теряться при чрезвычайных происшествиях — налицо в новоземельском конвое. Тут прежде всего большая заслуга командира дивизиона эскадренных миноносцев. Еще раз я убеждаюсь, что не ошибся, остановив свой выбор на Гурине.

Около полутора лет назад, 26 июня 1942 года, я писал о нем в «Правде»:

«Неизмеримо возросло и отточилось боевое мужество моряков нашего надводного флота. Среди них есть немало «старых северян», которые, подобно капитану 3 ранга Гурину, превосходно изучили сложное искусство кораблевождения в изменчивых и суровых условиях Заполярья. Недаром говорят про Гурина, что нет такой узкости, через которую не сумел бы он провести свой корабль при любом шторме; нет такого шторма, который застал бы его врасплох. Эти качества добыты в походах мирного времени, в долгом и упорном труде моряка».

Характеристика Гурина стала складываться у меня с первых дней командования флотом, когда я впервые побывал на «Гремящем». Бывший пастушонок из белорусской деревни Шпильки, пришедший на флот добровольцем, Гурин тогда же произвел на меня впечатление по только человека на своем месте, но и растущего, все время расширяющего кругозор, способного быть вообще военачальником, командовать больше чем одним кораблем. [187]

И «Гремящий» сразу понравился мне четкой организацией корабельной службы, деловой готовностью его экипажа к немедленному выполнению любого задания. Все это было результатом многих и постоянных тренировок, проводимых Гуриным без суеты и надрыва, с методической последовательностью настоящего командира-воспитателя, который не только требует, но и разъясняет, не только приказывает, но и показывает, управляет, являя тем самым пример офицерам, подчиненным ему. Дружный, слаженный воинский коллектив, каждый человек в котором — офицер и матрос — знал свое место, был подготовлен и нацелен на сознательное, самоотверженное преодоление трудностей, — таким увидел я экипаж «Гремящего» еще в мирное время.

Гурин принял этот корабль, когда последний находился в достройке у причала одного из ленинградских заводов. С тех пор все, что по сей день составляет историю «Гремящего», неразрывно связано с Гуриным. До войны — это переход из Ленинграда по Беломорско-Балтийскому каналу на Север; поход полярной ночью на помощь ледокольному пароходу «Георгий Седов», только-только вырвавшемуся из ледового дрейфа через Арктику; поход в губу Скорбиевская, где выскочила на камень подводная лодка. «Гремящий» был послан обеспечивать ее и оказывать помощь буксиром. Якорная стоянка в губе выдалась очень трудная из-за свежей погоды, но командир «Гремящего» не воспользовался неблагоприятными обстоятельствами, которые позволяли ему сослаться на них и уйти в безопасное место. Формально он мог это сделать и оставить лодку на произвол судьбы. Долг моряка — вот что оказалось сильнее всяких формальных прав и, вне сомнения, сыграло свою роль в соответствующей подготовке всего экипажа «Гремящего» к преодолению будущих трудностей, кульминацией которых стал последний новоземельский конвой.

...Гурин докладывает о самоотверженном труде экипажа «Гремящего» по спасению «Марины Расковой», называет наиболее отличившихся офицеров и матросов — помощника командира корабля Васильева, командира зенитной группы Гаврилова, главного боцмана Речкина, рулевых Варшеева и Сергеева, сигнальщиков Фокеева и Онохова. И мне почему-то вспомнились факты, предрешившие успех в спасении транспорта. Вспомнился эпизод, связанный с мартовским конвоем в прошлом году. Выйдя [188] навстречу союзному конвою, шедшему от Исландии, «Гремящий» был застигнут тогда в пути девятибалльным штормом. Крен корабля достигал сорока восьми градусов. В конце концов не выдержали крепления. Под ударами волн дала трещину верхняя палуба, деформировался верхний лист одной из бортовых нефтецистерн. Затем волны срезали заклепки цистерн воды для котлов, сбили вьюшки на полубаке, вырвали вентиляционные надстройки — «грибы». Пока аварийная группа из строевых матросов и артиллеристов устраняла мелкие повреждения и ставила дополнительные крепления под палубами, Гурин продолжал вести корабль прежним курсом — навстречу конвою. В назначенное время «Гремящий» соединился с конвоем, вступил в охранение его, помог английским кораблям эскорта отразить нападение фашистских эсминцев, атаковал и потопил вражескую подводную лодку, успешно участвовал в отражении атаки «юнкерсов» и вместе о другими кораблями благополучно привел транспортные суда в Кольский залив.

Вспомнил, слушая доклад командира дивизиона, о многих других фактах самоотверженного труда, ставших нормой поведения людей «Гремящего» в боевых условиях. Гурин называет котельных машинистов: Карбушев, Жилинский, Наумов, Хоменко, Гуськов, Шмарин, командир отделения Балабанов. Это они, когда в непрерывных походах стали сдавать трубки в котлах, не раз и не два забирались в тот или иной вышедший из строя, выключенный, но еще пышущий жаром котел и работали в нем при невыносимой температуре, отыскивая лопнувшие трубки и устраняя повреждения, из-за которых снижалась скорость хода корабля. Устраняли в пути, не откладывая работу ни до возвращения в базу, ни до тех пор, когда хотя бы остынет котел.

Вот что определило успех новоземельского конвоя теперь, а несколько раньше, вместе с непрерывной конвойной службой, с благополучной проводкой нескольких сот транспортов с грузами, принесло «Гремящему» почетное звание гвардейского корабля.

Предлагаю Гурину представить к награждению орденами и медалями офицеров и матросов, отличившихся в новоземельском конвое.

9 ноября 1943 года. Сообщение, которое подытоживает новоземельский конвой: транспорт «Марина Раскова», [189] сдав по назначению весь груз в Белушьей губе, сегодня благополучно возвратился в Архангельск.

Теперь можно сказать, что еще одно задание выполнено до конца.

Не ошибусь, если прибавлю: быть комдиву Гурину Героем Советского Союза...{45} [190]

Дальше