На внешнем направлении (1941, сентябрь — 1942, июнь)
Напряженная с первых дней войны обстановка, сложившаяся на приморском участке Карельского фронта, достигла кульминации в сентябре, при втором наступлении немецко-фашистских войск. Ожесточенные бои на мурманском направлении, в районе побережья Мотовского залива (Западная Лица, на подступах к полуострову Среднему), длились в течение сентября и октября{25}. Гитлеровцы убедились в тщетности попыток преодолеть наше сопротивление и в бесплодности своих надежд обосноваться на зиму в Мурманске. Не вышло у них и с десантом на Рыбачий. Готовились они к десанту долго и основательно, о чем нам было известно и что дополнительно держало нас в напряжении; однако высадить его так и не решились. Волей-неволей им пришлось всерьез подумать о вынужденной зимовке там, где они застряли: на сопках, в тундре. Впрочем, и там, где мы окончательно остановили егерей, им не везде удалось удержаться. А 7 ноября части 14-й армии при поддержке корабельной артиллерии Северного флота достойно отметили двадцать четвертую годовщину Великой Октябрьской социалистической революции: предприняли контратаки в районе губы Западная Лица. Вместе с армейскими частями по-прежнему сражались отряды морской пехоты. Именно тогда, в ночь на 7 ноября, совершил свой подвиг младший лейтенант Александр Торцев, бывший до этого секретарем комсомольской организации одного из этих отрядов и выдвинутый заместителем командира роты. Дважды раненный, [87] окруженный стрелявшими в него чуть ли не в упор егерями, он вел с ними бой до последнего патрона, после чего поднялся во весь рост и метнул гранату в наседавших врагов. Это видели многие.
Подвиг Александра Торцева как бы воплощает в себе самоотверженные действия отрядов морской пехоты Северного флота. Последним досталось, в частности, штурмовать сильно укрепленную высоту Важная, которая господствовала над Чертовым перевалом. Фашисты называли ее «стальным шлемом». Решительным броском морские пехотинцы вышибли егерей не только с Важной, но и с другой, no-соседству с ней, высоты.
В этих боях вновь отличился старший сержант В. П. Кисляков, ставший Героем Советского Союза еще 13 августа, когда в силу необходимости один держал оборону против ста гитлеровцев. И вновь он проявил мужество и матросскую смекалку...{26}
В общем, после контратак, нанесенных нашими частями по немецко-фашистским войскам у Западной Лицы, фронт в Заполярье стал еще более стабильным. Сами гитлеровцы признали крах блицкрига. Оценивая положение своей лапландской группировки, они были вынуждены следующим образом подытожить — публично, в печати — действия хваленых горноегерских дивизий: «Основой их деятельности стала забота о поддержании жизни».
Успеху наших контратак немало способствовали действия кораблей Северного флота на морских коммуникациях противника. Далеко не все транспортные суда с насущными припасами для лапландской группировки попали по назначению. Многие из них (в том число транспорт с двадцатью тысячами полушубков, о чем я упоминал выше) были уничтожены торпедами или подорвались на минных заграждениях, поставленных подводными лодками.
Так обстояло дело на мурманском направлении. Свое дело мы сделали, хотя нам было нелегко, очень нелегко. Достаточно сказать, что к середине ноября из-за трудности подвоза продовольствие в Мурманске и в Полярном оказалось на исходе: ведь еще в конце сентября немецко-фашистские войска перерезали Кировскую железную дорогу, и поэтому все грузы, пока не была построена [88] Обозерская железнодорожная ветка, шли к нам кружным путем из Архангельска через Белое и Баренцево моря. В столь неблагоприятных условиях мы не только выстояли, не только задержали противника на месте, контратаковали его и вынудили окопаться, но и смогли нацелить соответствующие силы флота на решение той специальной задачи, которая с каждым месяцем войны приобретала все более и более первостепенное значение.
Наряду с тем, что входило, как прежде, в круг задач Северного флота (помощь армии на приморском участке, боевые действия на морских коммуникациях противника, защита своих внутренних сообщений, среди них важнейшей коммуникации — Северного морского пути, откуда в течение октября — декабря мы вывели восемнадцатью конвоями все транспортные суда и ледоколы), нам надлежало обеспечивать проводку союзных конвоев на внешнем направлении. Союзными конвоями с различными условными обозначениями (литера и помер) назывались караваны транспортных судов с грузами военных материалов, направляемые через Атлантику из США и Англии в северные порты Советского Союза.
Движение конвоев началось еще в августе. Пунктом приема и разгрузки их сперва был только Архангельск. Проводку на переходе от английских портов до места назначения обеспечивали боевые силы британского флота метрополии и корабли нашего Северного флота. По договоренности с представителями английского военно-морского командования (для переговоров к нам в Полярный прилетала в середине июля группа офицеров британского флота, которую возглавляли контр-адмиралы Вайан и Майлс), путь конвоев был разделен на две операционные зоны. Одна тянулась от Англии через Исландию до острова Медвежий{27}, и конвои в ней обеспечивались исключительно эскортом из английских кораблей; вторая занимала пространство от Медвежьего до Архангельска, и движение конвоев на этом участке прикрывалось английскими кораблями и нашими силами — подводными, воздушными, надводными.
Кольский залив и Мурманск на первых порах (вплоть до окончания строительства железнодорожной ветки [89] Обозерская — Беломорск в ноябре) вообще по предусматривались для использования как места приемки транспортных судов и обработки их. Сюда к нам до конца 1941 года заходили только военные корабли союзников — либо принимавшие (по согласованию с командованием Северного флота) участие в боевых действиях на театре (английские подводные лодки «Тайгрис» и «Трайед», восемь — девять тральщиков-сторожевиков типа «Спиди»), либо по специальному назначению (английский крейсер «Кент» с министром иностранных дел Англии Иденом, направлявшимся в Москву, английский крейсер «Эдинбург», эсминцы «Ико» и «Эскапейд», сопровождавшие в Кольский залив танкер «Мирло» и транспорт «Декабрист» с грузами, предназначенными непосредственно для нужд флота). С первых же дней войны, едва определились наши государственные отношения с Англией и США в совместной борьбе против гитлеровской военной машины, мы на флоте не сомневались в особом значении внешних коммуникаций Северного театра. Не раз припоминал я слова, сказанные И. В. Сталиным при моем назначении на Северный флот в 1940 году: в первую мировую войну связь нашей страны с внешним миром оказывалась более обеспеченной по северному направлению, нежели через Балтику или через Черное море. К этому шло и теперь.
Во всяком случае, только так следовало понимать прибытие группы Вайана — Майлса для переговоров, хотя сами переговоры касались конвоев лишь в пределах разграничения операционных зон. Кроме того, представитель Главного морского штаба капитан 1 ранга М. Воронцов, сопровождавший англичан, передал мне указание народного комиссара познакомить их с обстановкой на Севере и с возможностью базирования английских кораблей в Кольском заливе. В круг вопросов, связанных с базированием, входили и такие: можем ли мы снабжать корабли овощами, какого качества будут овощи и нельзя ли посмотреть их; можем ли снабжать мазутом и какого качества мазут; можем ли организовать для английских матросов тюрьму на берегу (имелась в виду гауптвахта); есть ли у нас дома терпимости. На все это я отвечал соответствующим образом: из овощей будем давать то, что сами имеем; домов терпимости в нашей стране нет и не будет; тюрьму для английских матросов организовывать не станем и т. п. [90]
Беседы подобного рода продолжались двое суток. Вопросы мне задавал преимущественно контр-адмирал Вайан — высокий, худощавый, лет пятидесяти. В начале войны (Англии с Германией) он командовал флотилией миноносцев и отличился при освобождении пленных с транспорта «Альтмарк» у побережья Норвегии. Держал он себя грубовато, с подчеркнутой независимостью, говорил громко и отрывисто. Его коллега, контр-адмирал Майлс, в недавнем прошлом командир «Нельсона», одного из сильнейших линейных кораблей, ограничивался тем, что уточнял детали (по вопросам Вайана), и вообще производил более приятное впечатление. Немного ниже ростом, чем Вайан, но примерно тех же лет, он отличался от него манерой держать себя. Фразы строил очень осторожно, говорил учтиво.
Последний разговор английских представителей со мной заключался в следующем.
— Адмирал, — спросил Вайан, — какую помощь вы хотели бы получить от английских морских сил?
Не знаю, предполагал ли он такой ответ:
— У нас сейчас мало авиации, а нужно ударить по базам противника в Киркенесе и Петсамо. Прошу учесть, что операция может принести пользу и вам, если ваш отряд будет идти в Кольский залив. Желательно провести ее еще до прихода английских кораблей в наши воды.
Вайан заявил, что этот вопрос не в его компетенции, но лично он считает такую операцию возможной, о чем и доложит начальству.
О ходе дальнейших переговоров, которые продолжались в Москве, я информирован не был, но вскоре получил приказ народного комиссара об отзыве с позиций всех наших подводных лодок, действовавших к западу от Кольского залива. Авиации запрещалось бомбить корабли в море. Какая операция намечалась, мне было неизвестно, и я лишь предполагал, что предстоит тот самый удар по фашистским базам, о котором у меня был разговор с Вайаном и Майлсом.
Так и оказалось. 30 июля около полудня наши батареи и посты на Рыбачьем донесли: «Над Петсамо и Киркенесом идет воздушный бой. Самолеты неопознанных типов бомбят оба эти пункта». А на другой день стало известно, по сообщению из Главморштаба, что Киркенес и Петсамо подверглись бомбардировке английских самолетов, взлетевших с авианосцев. Эффект ее был незначительный, [91] а потери англичан велики, так как в обоих пунктах бомбардировщики попали под сильный зенитный огонь и под удары фашистских истребителей. Английское командование явно недооценило противовоздушную оборону Киркенеса и Петсамо.
2 августа с Рыбачьего сообщили, что там подобраны с резиновой шлюпки два английских летчика. Я послал катер-охотник, и англичан доставили в Полярное. Один из них был лейтенант, второй — сержант. Когда в Полярном их снимали с катера, сержант чувствовал себя довольно бодро, лейтенант — плохо. В госпитале ими занялись очень внимательно. Сержант опасений не внушал. Примерно дней через 20–25 его уже отпустили из госпиталя. Так как его одежда пришла в полную негодность, то сержанту выдали наше обмундирование. В ожидании отправки на родину он ходил в форме советского моряка с ленточкой «Северный флот». При разговоре с нашими людьми он обещал, что сохранит эту форму на память о войне и о Советском Союзе. В Англию сержант отбыл на самолете, прилетевшем к нам.
Лейтенант лежал в госпитале месяца четыре. Переливание крови, уход и старания врачей сделали свое — человек встал на ноги, Его также пришлось одеть в нашу форму. В начале 1942 года он отправился на родину на одном из английских кораблей. Надеюсь, и лейтенант, и сержант будут помните это время в своей жизни, встречи с советскими воинами — боевыми товарищами по борьбе с общим врагом{28}.
Экипажи остальных английских самолетов, упавших в море, погибли.
Реальной помощи удар английской авиации нам, конечно, не принес, что понимали и сами англичане. Однако они придавали ему дипломатическое значение, судя по сообщениям, появившимся в их печати. В сообщениях были указаны потери, и поскольку потери были большие, тем самым подчеркивалось, что это жертвы, понесенные ради союзников, то есть ради нас.
В это же время в Полярное прибыла постоянная британская военно-морская миссия во главе с кэптеном Беваном, старым морским офицером, вскоре получившим временное звание контр-адмирала (по должности, как [92] принято в английском флоте). Когда-то он был командиром миноносца, но затем долгие годы провел на военно-дипломатической работе — морским атташе. Война застала его в отставке, занимавшимся сельским хозяйством. И вот он прибыл прямо со своей фермы к нам, подкрепленный начальником штаба миссии коммандером Дэвисом — человеком энергичным, хитрым, подводником в прошлом и, по всей видимости, разведчиком в настоящем.
Назначение представителей этой миссии в Мурманск и Архангельск еще более подтвердило нашу уверенность в особой роли Северного морского театра, в частности Кольского залива и Мурманска. Действительно, равноценных им мест для базирования флота и для грузовых операций у нас в Заполярье не было: теплое течение Гольфстрим делало их доступными для судов круглый год.
Понятно, почему в момент второго наступления немецко-фашистских войск, когда горноегерские дивизии Дитла пытались прорвать нашу оборону, мы — 14-я армия и Северный флот — и не мыслили отходить к Мурманску.
Наше предложение по этому вопросу было рассмотрено. От имени командования Северо-Западного направления К. Е. Ворошилов и А. А. Жданов прислали нам телеграмму, в которой предписывалось использовать для действий все имеющиеся в распоряжении Северного флота силы и расширить свою опорную позицию, выдвигая вперед новые опорные пункты и подготавливая запасные в глубине района.
Прислал директиву и нарком Военно-Морского Флота. В ней указывалось: «При любом положении на сухопутном фронте Северному флоту оставаться в Полярном, защищая этот пункт до последней крайности».
Смысл обоих указаний был один: ни в коем случае нельзя позволить противнику выйти на побережье Кольского залива, отрезать и захватить Мурманск с его незамерзающим портом. Еще раз подтверждалось значение Кольского залива, которое нам было понятно и раньше, как только началось строительство железнодорожной ветки Обозерская — Беломорск.
Вскоре это стало понятно всем. Позже всех стало ясно немецко-фашистскому командованию.
В дневнике я записал тогда: [93]
5 ноября 1941 года. Английская миссия поставила вопрос о возможности заходов конвоев с грузами в Мурманск. Причалы и краны позволяют разгрузку. Железнодорожные пути дадут возможность дальнейшей транспортировки по Обозерской железной дороге. Для снабжения английских кораблей охранения на обратный путь английская миссия просила каждый раз отпускать две тысячи тонн нефти для крейсеров и эсминцев и продовольствие на две тысячи пятьсот человек на шесть — семь суток. Конечно, ледовая обстановка вынудит транспорты заходить в Мурманск вместо Архангельска, да и английские военные корабли начиная со второй половины декабря в Архангельск заходить не смогут и, вероятно, будут просить о заходе в Мурманск и снабжении там.
10 декабря. Дело явно идет к тому, что конвои будут приходить в Мурманск; отсюда же станут промышлять рыболовные суда. Нужны серьезные мероприятия, чтобы сделать положение коммуникаций более устойчивым. Для конвоев мал запас угля и мазута в Мурманске: его хватает только для нужд самого флота, снабжать из этого количества торговые суда будет очень трудно. В общем, трудностей предвидится много...
25 декабря. На Карельский фронт прибыли три морские стрелковые бригады. Одну дали в Мурманск, остальные разбросали по фронту. Дали и 24 самолета типа «Харрикейн». Доставили их к нам на английском авианосце. Они взлетели с него в море и 7 сентября совершили посадку на аэродроме Ваенги. Англичане пробудут у нас, пока наши летчики не освоят новую технику. «Харрикейнами» командует полковник Ишервуд. Еще рано говорить о боевых качествах этих самолетов, но авиационные специалисты уже отметили ряд существенных недостатков.
Судя по всему, транспортные суда пойдут в Мурманск. Забот теперь не оберешься. Особенно после сообщения о том, что гитлеровцы собираются перебросить на Север еще девять подводных лодок с опытными командирами. Много хлопот доставит снабжение англичан продуктами и нефтью, поскольку самим не хватает.
17 января 1942 года. Конвои, как и следовало ожидать, пошли на Мурманск. Первый конвой из девяти транспортов пришел 12 января и до сих пор разгружается. Разгрузка организована плохо. Оборудование из Мурманска вывезли в первый месяц войны, подготовка [94] же к приему конвоев здесь не велась. Теперь все это сказывается на разгрузке транспортов и погрузке вагонов.
Сегодня подошел очередной конвой. Около двадцати часов миссия сообщила, что в десяти милях к северу от маяка Гавриловского поврежден торпедой транспорт из этого конвоя. Один из эскортных кораблей взял транспорт на буксир. Я дал указание вести его в Териберку. Для охраны выделены четыре катера МО. Едва успел покончить с этим делом, поступило новое сообщение: в 23 часа 29 минут к северу от Териберки подорван торпедой английский эсминец «Матабелла». Через три часа он затонул.
Должно быть, сведения о переброске противником на Север дополнительного количества подводных лодок с опытными командирами соответствует действительности...
Да, немецко-фашистское командование спохватилось. По указанию Гитлера на север Норвегии в январе переведен (помимо дополнительного количества подводных лодок, переброшенных туда же) линейный корабль «Тирпиц» — один из крупнейших кораблей противника. Есть все основания предполагать, что вслед за «Тирпицем» на Северном театре появятся и другие крупные корабли германского флота. Февральский прорыв двух линейных кораблей — «Гнейзенау» и «Шарнгорста», тяжелого крейсера «Принц Евгений» и группы эсминцев из Бреста (Франция) через Ла-Манш на восток (пока в Германию) очень симптоматичен. Более всего странно, что допустили этот прорыв англичане, располагающие безусловным превосходством на море. Представители военно-морской английской миссии в Полярном лишь пожимают плечами в ответ на вопросы о прорыве. Растерянность и недоумение сквозят и в ответах офицеров английских кораблей, приходящих к нам. Никто ничего толком не знает, но явную оплошность, допущенную британским военно-морским (и военно-воздушным) командованием, признают сейчас уже все.
Пока ясно, что противник в спешном порядке накапливает свои военно-морские силы в Северной Норвегии, не рискуя, однако, использовать тот же «Тирпиц» на коммуникациях, по которым идут союзные конвои. Вероятно, гитлеровцы ждут конца полярной ночи. [95]
А мы не ждем. Если с августа включительно по декабрь прошлого, 1941 года через нашу операционную зону прошли в обоих направлениях одиннадцать союзных конвоев — семь к нам и четыре от нас, то в течение января и февраля нового, текущего года проведены в оба направления между Мурманском и островом Медвежий девять таких конвоев. Между тем условия, в каких осуществляется проводка, следует назвать втройне трудными. Во-первых, из-за постоянной угрозы нападения подводных лодок. Во-вторых, из-за плавающих мин, приносимых с запада штормами и Гольфстримом. В-третьих, из-за тяжелых вообще особенностей Северного театра в зимнее время. Еще в середине ноября над Заполярьем установилась долгая, почти на три месяца, полярная ночь с частыми непогодами на всем пространстве той части морского театра, которая хотя и не замерзает на зиму, но заполнена полями плавучих льдов, спускающихся из высоких широт на юг Баренцева моря. Океанские штормы, продолжительные снежные заряды, густые испарения моря и плотные туманы создают необычайно сложную навигационную обстановку, стали нашим вторым противником. Ибо конвои в любых условиях должны не отстаиваться где-нибудь и выжидать сносной погоды, а идти, продолжать путь, несмотря ни на что.
И конвои идут.
Восстанавливаю по кратким и разрозненным записям в дневнике подробности нескольких союзных конвоев весны и начала лета 1942 года. К тому времени гитлеровцы уже имели на севере Норвегии (в Альтен-фиорде и в других местах норвежских шхер) мощный отряд крупных надводных кораблей — линейный корабль «Тирпиц», тяжелые крейсера «Адмирал Шеер» и «Лютцов» (бывший «Дейчланд»), «Адмирал Хиппер», легкий крейсер «Кёльн» и приданную им группу эскадренных миноносцев (от восьми до двенадцати, не считая тех, которые действовали на театре с первого дня войны).
...PQ-13. Дело было в конце марта, через три неделя после первой вылазки «Тирпица» на коммуникации Северной Атлантики. Сопровождаемый тремя эсминцами фашистский линкор вышел тогда из Альтен-фиорда наперехват союзному конвою PQ-12, направлявшемуся к нам, но так и не сумел обнаружить его. Вдобавок спустя двое суток английские самолеты-торпедоносцы, взлетевшие с авианосца, шедшего в охранении конвоя, обнаружили «Тирпиц» [96] возле норвежских берегов, атаковали и, хотя не нанесли ему повреждений, вынудили отказаться от дальнейших попыток встречи с конвоем. Так что первая вылазка фашистского линкора не принесла гитлеровцам никакого успеха.
Следующий союзный конвой (под условным обозначением PQ-13), о котором идет речь, был встречен нашими кораблями на рассвете 30 марта к западу от тридцатого меридиана в шторм, продолжавший усиливаться, при частых снежных зарядах и очень плохой видимости. Немедленно наши корабли (эскадренные миноносцы «Гремящий» и «Сокрушительный») присоединились к охранению и пошли противолодочным зигзагом справа от конвоя. Слева и несколько впереди находился флагманский корабль английского эскорта — крейсер «Тринидад»; еще левее, осуществляя дальний дозор и нередко скрываясь за горизонтом, двигались английские эсминцы.
Обстановка была тяжелой. Шторм усиливался. Радиоразведка обнаружила вражеские корабли неподалеку от конвоя, но снежные заряды и туман мешали разглядеть их. Поэтому на английском крейсере увидели три фашистских эсминца, когда те уже вышли на дистанцию торпедного залпа.
«Тринидад» не успел уклониться от выпущенных ими торпед. И все-таки, несмотря на полученные повреждения, он вступил в бой с вражескими кораблями. Тотчас на помощь ему поспешил наш эсминец.
Итог артиллерийского боя: один фашистский эсминец («Z-26») потоплен башенными залпами «Тринидада», на втором возник пожар, вызванный разрывами снарядов; третий, убегая, очутился на дистанции артиллерийского огня «Сокрушительного», получил со второго залпа прямое попадание в машину, сильно запарил и скрылся в снежном заряде.
Произошло все это на расстоянии ста пятидесяти миль от берегов Мурмана. И хотя нападение на конвой дорого обошлось гитлеровцам, а к транспортным судам они вообще не прорвались, все же изрядно пострадал и атакованный ими британский крейсер. Повреждения, полученные «Тринидадом», оказались настолько серьезными, что он был вынужден сразу же уйти в Кольский залив, чтобы там произвести необходимый ремонт, прежде чем направиться обратно в Англию. Вместе с крейсером ушли и английские эскадренные миноносцы. [97]
Конвои остался под охраной «Гремящего» и «Сокрушительного». Впереди был последний участок пути, на котором, как всегда, следовало ожидать нападения подводных лодок.
Почти сутки суда PQ-13 шли благополучно, строем двух кильватерных колонн, по-прежнему в снежных зарядах, в тумане и шторме. Труднее всего приходилось эскадренным миноносцам, более неустойчивым на зыби, чем загруженные транспортные суда, предназначенные для океанских плаваний. Удары волн были такими мощными, что на «Гремящем» погнулись пиллерсы под верхней палубой. Это грозило нарушить целость самой палубы, которая стала прогибаться и провисать. Были приняты меры для того, чтобы не допустить аварии; в то же время «Гремящий» не прекращал охранять конвой.
Утро 31 марта застало суда возле входа в Кольский залив. Перед конвоем уже вырисовывались очертания острова Кильдин с одной стороны и мыса Цын-Наволок (на полуострове Рыбачий) с другой, когда гитлеровцы повторили нападение. Первую попытку предприняла подводная лодка. Точно сброшенные с «Гремящего» глубинные бомбы загнали лодку на глубину. Лодка погрузилась, не успев атаковать. Всплывшие обломки и соляр дали основание предполагать, что вражеская лодка либо уничтожена, либо получила тяжелые повреждения. Вторую попытку предприняла группа «юнкерсов», но их налет закончился тем, что зенитчики того же «Гремящего» сбили один бомбардировщик, а прочие отогнали.
Конвой PQ-13 достиг Кольского залива, втянулся в него и направился мимо Полярного в Мурманск.
Особенно четко действовал в этом походе экипаж «Гремящего». Командует им капитан 3 ранга А. И. Гурин.
PQ-16. Это второй из двух союзных конвоев, пришедших к нам в мае и подвергшихся усиленным атакам противника почти на всем протяжении нашей операционной зоны. Оба раза гитлеровцы всячески пытались не дать конвоям достичь места назначения и старались продемонстрировать перед нами свои возможности. Что ж, возможности большие. Оккупация Норвегии позволяет противнику держать под контролем маршруты союзных конвоев, поскольку те идут параллельно северному норвежскому побережью. Действия противника облегчены тем, что конвои не могут рассчитывать на скрытность [98] переходов. Фашистская авиация, по мере продвижения конвоев, перемещается с аэродрома на аэродром и ведет таким образом непрерывные атаки. Одновременно с ней действуют подводные лодки. И все же у противника уже мало возможностей для того, чтобы наверстать упущенное, захватить инициативу на театре, который гитлеровцы считали второстепенным. Слишком поздно они сообразили, что северное направление является главным из всех направлений внешней связи нашей страны на западе. Отсюда и неистовство противника, и его запоздалое стремление создать такой перевес в силах, какой будет в состоянии снести эффективность конвоев на нет.
Если говорить без обиняков, это зависит не столько от противника, сколько от наших военных союзников. При условии, что прикрытие конвоев будет достаточным; что действия кораблей охранения будут подчинены главному — отстаивать транспортные суда с грузами до последней возможности, а не уничтожать их при малейшем повреждении, как уже практиковалось в обоих майских конвоях; наконец, при условии, что сами команды транспортных судов будут стараться спасти свои суда, как спасал свое судно экипаж советского теплохода «Старый большевик», — тогда потери в конвоях, вообще неизбежные при специальной нацеленности разнородных сил противника, могут быть минимальными.
Ни у кого из нас нет оснований сомневаться в храбрости, стойкости и неустрашимости моряков английских кораблей, действующих на театре, в тех же конвоях. Присмотрелся к ним и я, проверив это на многом. Было достаточно времени, случаев и фактов, чтобы оценить по достоинству серьезное отношение английских моряков к своим обязанностям и к союзническому долгу в борьбе с общим врагом. Несколько претят только свойственные иным из них самоуверенность и предвзятость, но тут надо брать поправку на соответствующее воспитание, основанное на принципах некоего морского первородства англичан и подогреваемое антисоветской пропагандой среди них. Этим особенно выделяется команда подводной лодки «Тайгрис», по всем признакам специально подобранная перед приходом в Заполярье. Дело, однако, не в подобных частностях, остающихся частностями. Хуже, что, наряду с безукоризненным воинским поведением самих экипажей и их командиров непосредственно в бою, существуют факты, вызывающие недоумение, настораживающие, [99] напоминающие, что личные качества британских моряков и политика английского правительства — вещи разные.
В августе прошлого года в Архангельск пришел английский минный заградитель «Адвенчур» и доставил нам различные военные грузы для флота. В числе их были магнитные мины и зажигательные пластинки. Эти мины годились только для глубин моря не более двадцати — двадцати пяти метров и оказались для нас абсолютно бесполезными. А зажигательные пластинки скорее следовало называть незажигательными — с ними можно было делать все что угодно, тем не менее ни одна из них так и не загорелась.
Или взять, к примеру, уничтожение поврежденных судов. К чему вести за тысячи миль тот или иной транспорт с тысячами тонн таких необходимых нам грузов, чтобы чуть ли не в самом конце пути своими руками пустить транспорт ко дну, если он получил повреждение от бомбы или торпеды, но остался на плаву и мог продолжать путь? Почему огромные транспортные суда с грузами, предназначенными Советскому Союзу, должны отправляться на дно моря при первом же, отнюдь не смертельном повреждении?
Майский случай с теплоходом «Старый большевик», равно как и подобные случаи с другими советскими транспортными судами, не только свидетельствует о самоотверженном, героическом поведении наших людей, но и напоминает союзникам о не использованных ими возможностях. Случай действительно показательный, чтобы стать примером в борьбе с трудностями, и, несомненно, войдет в историю Советского флота.
Положение конвоя было, конечно, нелегкое. Кораблям охранения почти непрерывно в течение трех суток подряд пришлось защищать транспортные суда от нападений фашистских самолетов — бомбардировщиков и торпедоносцев, а в промежутках между налетами уклоняться от торпедных атак подводных лодок. И все же вряд ли следует считать правильной инструкцию Британского адмиралтейства своим экспортным кораблям — расстреливать и добивать поврежденные фашистами транспортные суда. Правильнее следует считать другое — принимать все меры для спасения этих судов.
Шедший в составе союзного конвоя наш теплоход «Старый большевик» подвергался нападениям гитлеровцев [100] не менее, чем остальные транспортные суда. За трое суток его экипаж отбил сорок семь атак фашистских самолетов. Когда одна из бомб попала в полубак транспорта и разрыв ее вызвал пожар, вражеские летчики, привлеченные дымом, возобновили атаки, стремясь добить теплоход. Экипаж «Старого большевика» вел двойную борьбу: с фашистскими самолетами и с пожаром. Зенитчикам удалось сбить один бомбардировщик и отогнать остальные. Борьба за спасение транспорта с грузом успешно продолжалась, но командир английского флагманского корабля конвоя предложил экипажу «Старого большевика» покинуть судно и перейти на один из эскортных кораблей. Тут же он известил о своем намерении добить поврежденный теплоход.
В ответ капитан советского транспорта приказал поднять флажной сигнал: «Мы не собираемся хоронить судно».
Тогда конвой ушел дальше, оставив горящий транспорт и его экипаж среди океана.
Факт беспрецедентный.
В течение суток наши люди спасали теплоход от огня и устраняли повреждения, лишившие «Старый большевик» возможности двигаться. Затем транспорт догнал конвой, присоединился к нему и благополучно прибыл к нам в Заполярье, доставив в целости весь свой груз, после чего экипаж получил приветствие и даже благодарность Британского адмиралтейства!..
Примечательный случай. Трем морякам из экипажа этого теплохода — капитану И. И. Афанасьеву, первому помощнику капитана М. П. Петровскому и рулевому Б. И. Аказенку — за героическую самоотверженность присвоено звание Героя Советского Союза, а теплоход «Старый большевик» награжден орденом Ленина.
Что же, да послужит этот факт примером всем в союзных конвоях. Ибо он красноречиво отвергает инструкцию об уничтожении поврежденных транспортных судов. Не бросать и уничтожать, а защищать, отстаивать и спасать — вот чем следует руководствоваться в своих действиях каждому, кто назвался союзником в совместной борьбе.
Мы защищаем. Несмотря на явное неравенство сил на театре. Особенно в воздухе. Группы наших самолетов наносят удар за ударом по фашистским базам и аэродромам в Северной Норвегии, тем самым снижая боеспособность [101] вражеской авиации и ослабляя ее удары по союзным конвоям. Кроме того, наши летчики непосредственно прикрывают конвои на переходе.
Так было и в последнем майском союзном конвое, когда мы потеряли командира авиаполка подполковника Бориса Феоктистовича Сафонова, ныне уже дважды Героя Советского Союза, первого в стране за время войны дважды Героя. Указ об этом получен 14 июня, спустя две недели после гибели Сафонова.
Он погиб 30 мая на защите PQ-16. Подробности гибели его очень скудны, хотя свидетелями ее были многие.
Конвой находился в шестидесяти милях от наших берегов, когда гитлеровцы устремились к нему, чтобы нанести массированный бомбовый удар. В налете участвовали сорок пять «юнкерсов», прикрываемых «мессершмиттами». Наперерез им вылетела, как только был получен тревожный сигнал с кораблей охранения, четверка наших истребителей. Повел ее Сафонов. Четвертый самолет (летчик Кухаренко) возвратился с полпути из-за неисправности мотора. Подобные неприятности происходят, к сожалению, довольно часто с тех пор, как мы получили по ленд-лизу самолеты типа «киттихаук». Эти самолеты имеют особые подшипники в своих моторах, потому что залиты подшипники не обычным сплавом, а серебряным. Американцы считают такой сплав новейшим техническим достижением; однако моторы с подшипниками, залитыми серебряным сплавом, часто выходят из строя. Вот почему наши летчики с горькой насмешкой называют эти самолеты «чудом безмоторной авиации». Чаще всего «киттихауки» стоят в бездействии, точно так же, как 30 мая, когда в полку Сафонова могли вылететь только четыре самолета. И вот из этих четырех один был вынужден, опять-таки из-за мотора, повернуть обратно на аэродром. Полет продолжали трое. Втроем они и приняли бой.
Трое против 45 «юнкерсов» и неустановленного числа «мессершмиттов»!
Тем не менее все попытки гитлеровских летчиков прорваться к транспортным судам, входившим в состав PQ-16, были пресечены нашими истребителями — Сафоновым, В. П. Покровским и П. И. Орловым, отлично согласовавшими свои действия с заградительным огнем артиллерии кораблей охранения. На глазах у всех Сафонов [102] сбил два бомбардировщика, Покровский и Орлов — по одному.
Вскоре на командном пункте Ваенги по радио были приняты слова: «Прикройте с хвоста...» Это были, как выяснилось, слова Сафонова. Затем сигнальщики эскадренного миноносца «Куйбышев» — одного из кораблей, сопровождавших конвой, — увидели, что Сафонов устремился в атаку против третьего «юнкерса», но что в то же мгновение из облаков вывалился и напал на Сафонова вражеский истребитель. Спустя короткое время на командном пункте приняли еще одну радиограмму Сафонова: «Подбил третьего... мотор... Ракета...» Последнее слово было условным извещением о неизбежности вынужденной посадки. Дальнейшее, по докладам корабельных сигнальщиков, произошло так: самолет Сафонова, теряя высоту, планировал в направлении «Куйбышева», однако не дотянул двадцать — двадцать пять кабельтовых, упал в море и мгновенно затонул.
Воздушный бой у конвоя был закончен. Расшвыряв бомбовый груз куда попало, фашистские самолеты ушли в сторону Северной Норвегии, не потопив ни одного транспорта.
Два часа после боя эскадренный миноносец «Куйбышев» искал Сафонова в море. И не нашел. Так и осталась невыясненной причина его гибели. Возможно, мотор отказал потому, что был поврежден снарядом; скорее же всего, в критическую минуту, как происходило не раз, сыграли роковую роль технические неполадки, свойственные «киттихаукам». Одно было несомненно: гибель Сафонова в его двести двадцать четвертом боевом вылете, в тридцать четвертом воздушном бою, после двадцать пятой личной победы над врагом.
Горько сознавать эту гибель. С ней уже всегда будет связано в моей памяти условное обозначение последнего майского конвоя: PQ-16. Северный флот потерял выдающегося летчика, изумительно талантливого офицера. Отважный сын русского народа, верный Советской Родине и Коммунистической партии, Сафонов был образцом воздушного бойца и командира-воспитателя.
В связи с присвоением ему звания дважды Героя Советского Союза флотская газета готовит большой материал о нем. Вообще о Сафонове уже много написано. Думаю, что будет написано еще больше. Он заслуживает этого. Своими подвигами он прославил не только авиацию [103] Северного флота, но и всех наших морских летчиков. Главная же его заслуга в том, что он успел подготовить и воспитать большое число своих преемников — сафоновцев, которые продолжают его героические дела.
28 июня 1942 года. С момента последней записи прошло много времени и событий. Воюем уже второй год.
И вот итоги года войны на Северном театре: мы потопили 135 судов противника общим водоизмещением 583 400 тонн и уничтожили 412 самолетов. Потеряно нами 56 судов и 156 самолетов (в последнюю цифру входят и самолеты, погибшие от всякого рода поломок и катастроф на аэродромах). В составе союзных конвоев к нам пришли 179 транспортов (свыше миллиона тонн грузов) и с ними 133 военных корабля, ушли от нас 145 транспортов и 83 корабля{29}, погибли в пути, на переходах в обоих направлениях, 22 транспорта и 5 военных кораблей, в том числе английский крейсер «Эдинбург»{30}. Таковы краткие итоги года войны.
Внешнее направление наших морских коммуникаций на Северном театре стало первостепенным направлением общегосударственного значения. Там и ожидают флот наибольшие трудности.
Теперь это ясно всем. Должно быть ясно. [104]